Речь студента 4-го курса А.А. Грибановскаго (будущего митрополита Анастасия) при погребении профессора А.П. Смирнова

Люди всегда были поверхностны в оценке отдельных личностей; они требуют от последних громких подвигов и недюжинных талантов; они ищут шума, который бы оглушал их, блеска, который бы ослеплял их; они преклоняются лишь пред знаменитыми учеными, художниками, философами, поэтами, изобретателями, полководцами и героями; но они мало обращают внимания на тех скромных труженнков, безвестных деятелей, которые в тиши работают на избранном ими поприще, отдают ему все свои силы, всю свою жизнь и не хотят знать никакой другой награды, кроме сознания исполненного долга. А между тем в общем строе жизни эти последние так же необходимы, как и первые. Можно сказать даже более: на нихъ-то собственно и опирается мир; они-то, именно, определяют ход и направление его жизни подобно тому, как маленькия а незаметныя колеса часто управляют движением большой и сложной машины.

Да не оскорбится твоя память, досточтимый наставник, если я причислю тебя к людям этой второй категории! Со вне в твоей жизни не было ничего необыкновенного: на твою долю не выпало сделать новыя открытия в науке; ты не оставил после себе многотомных трудовъ – этих живых памятников для ученых; твои аудитории не были переполнены слушателями, боявшимися проронить каждое твое слово; но тем не менее, когда тебя не стало, мы сразу почувствовали невознаградимую утрату, незаполнимый пробел и пустоту. В чем же заключаются твои заслуги и твое значение для нас? В тех скрытых внутренних достоинствах, в тех незримых добродетелях, которыя составляют истинное украшение каждого ученого и которыя нашли свое полное воплощение в твоей личности. Эти добродетели – безукоризненная честность и скромность. Да, честность и скромность – вот что заставляло многих преклоняться пред тобою при жизни и что соединило нас всех в чувстве безутешной скорби после твоей смерти! В настоящую минуту, когда мы стоим пред твоим гробом, пред нами невольно возстает твой образ, полный какого-то торжественного величия и невольно вызывает в нашей памяти другие великие образы Голубинских, Горских, Кудрявцевых, которым ты был так близок по духу. Взявши на себя высокое звание профессора, ты всю жизнь служил ему свято. Ты более, чем кто-либо, сознавал всю ответственность твоего поста. Ты знал, что на тебя устремлены тысячи глаз, что каждый твой поступок, каждое твое слово отразится в сотнях молодых сердец и произведет влияние на их характер и миросозерцание. И вот, чтобы быть достойным наставником и руководителем юношества, ты постарался прежде всего выработать себе правильные и ясные взгляды на вещи. Выработав их, ты уже не отступал от них во всю жизнь. Так называемое приспособление к среде было чуждо тебе. Ты всегда и везде был один и тот же. Это все знали и ценили в тебе. Тот же высокий взгляд на свое звание заставлял тебя всегда с строгою серьезностью относиться к твоим непосредственным обязанностямъ – обязанностям учителя. Аудитория была для тебя святилищем, кафедра – истинным научным трибуналом. Посещая твои лекции на самых первых порах по поступлении в академию, когда мы так глубоко благоговели пред профессорами и каждую высказанную ими мысль считали чуть не за откровение свыше, мы никогда не слышали из твоих уст ни одного легкомысленного слова, разсчитанного на эффект; мы слышали лишь голос науки серьезный, правдивый и искренний. Всегда глубокомысленныя и тщательно отделанныя, полныя здравой критики и красивых образов, твои чтения производили неизгладимое впечатление и могли быть названы образцовыми.

Насаждая, таким образом, чистыя семена науки в умах юношества, ты хотел в тоже время служить последней и печатным словом. К сожалению, ты не мог здесь сделать многаго… Житейское море, которое ты переплыл, редко бывало спокойно. Тяжелыя семейныя несчастия часто заставляли тебя оставлять перо, которое ты, может быть, готов был бы не выпускать из рук. Но за то то небольшое литературное наследие, которое осталось после тебя, по истине драгоценно. Твои произведения одинаково прекрасны со вне, как и извнутри. Глубина содержания и искренность тона в них вполне соответствуют ясности изложения и изяществу стиля. Предъявляя к писателю самыя строгия требования, ты взвешивал каждое слово и вверял печатному станку лишь самое чистое, отборное зерно. Но для нас твои сочинения дороги еще и потому, что они вскрывают твое глубокое ученое смирение. Ты не хотел обозначить под ними даже своего имени. Ты не хотел передать потомству ничего, кроме тех истин, которыя тебе удалось открыть или осветить. Погоню за суетною славой ты считал недостойной истинного ученого. Сидя в твоем кабинете, ты не мечтал ни о рукотворных ни о нерукотворных памятниках. Один только светлый лик истины сиял пред тобою, и сознание, что ты служишь этой последней, вливало в тебя энергию и наполняло твое сердце чистыми восторгами.

Так, дорогой наставник, не совершив, повидимому, ничего блестящого и славного, ты однако не прошел свой жизненный путь безследно. Ты многому научил нас своим примером. Ты оставил нам великие заветы, и как ученый, и как человек. И мы не забудем этих заветов, мы будем осуществлять их в своей жизни, мы передадим их своим потомкамъ. Таким образом, ты не умрешь весь для земли: высокия правила, которым ты следовал в своей жизни, переживут тебя; они пройдут чрез несколько веков и поколений и принесут свою долю в сокровищницу блага, накопляемого человечеством. Твое имя не перейдет славным в историю, но в нее перейдут твои дела, твои мысли, твой дух и будут жить в ней вечно.