Речь, произнесенная на публичном акте московской духовной академии. Критический разбор учения О. Конта о трёх методах философского познания

1-го октября 1874 года

Самое появление на кафедре высшегобогословского училища преподавателя философии служит напоминанием той мысли, что по идее истинно-религиозного образования не только возможно но и для целей этого образования необходимо совмещение знания религиозного и знания философского. Осмеливаемся думать, что эта необходимость не есть только педагогического или полемического свойства, – то есть, не в видах только наилучшего формального образования мыслительной способности, и не ради одного знакомства с враждебными религии философскими учениями для более точного их опровержения, богословская наука, понимаемая в широком смысле, открыла доступ в свою ограду философии. Конечно и эти цели имеют не маловажное значение; но есть высшая и более самостоятельная цель философского образования, – это установление здравого, согласного с началами религии, философского миросозерцания, потребность которого естественно-законно вытекает из самого строя разумной природы человека.

Но достижима ли эта цель без ущерба для образования религиозного? Осуществимо ли сознание и взаимно-содействие религии и философии, – это pium desiderium не только высшей богословской науки, но и истинно философского знания? Вам, конечно, не безызвестны многочисленные попытки разрушить эту надежду, усилить и узаконить, нередко являющийся на опыте, антагонизм между знанием и верою, – попытки, примеры которых, к сожалению не редки в истории человеческой мысли. Из числа их, мы позволяем себе остановить ваше внимание на одной, которая в настоящее время кажется многим последним словом науки об отношении религии и философии. Я говорю об учении позитивной философии О. Конта о взаимном отношении трех, так называемых им, методов философского познания, – теологического, метафизического и позитивного. Может быть, я избрал бы предметом для нашей беседы какую-либо другую, более философски обоснованную и пользующуюся большим авторитетом в философском мире, теорию взаимоотношения религии философии, чем теория Конта, если бы в наше время и в отечественной литературе и в обществе не слышались отзвуки этой теории, и не замечалось большей симпатии к позитивной философии, чем к какому-либо другому из современных философских учений.

Передадим сущность учения Конта о взаимоотношении религии и философии его собственными словами.

«Изучая всецелое развитие человеческого разума в различных сферах его деятельности, начиная от его первого, самого простого начала, до наших дней, я думаю, что открыл великий основной закон, которому он подчинен с неизменною необходимостью и который, кажется мне, может быть твердо обоснован, отчасти, на рациональных доказательствах, которые доставляет нам познание нашей организации, отчасти, на исторических данных, вытекающих из внимательного изучения прошедшего. Этот закон состоит в том, что каждое из наших главных понятий, каждая ветвь наших познаний последовательно проходит чрез три различные теоретические состояния: состояние теологическое или фиктивное, состояние метафизическое или отвлеченное и состояние научное или положительное. Другими словами: дух человеческий, по своей природе, последовательно употребляет в каждом из своих изысканий три метода философствования, которых характер существенно различен, и даже радикально противоположен: сначала метод теологический, потом метод метафизический и наконец метод позитивный. Отсюда три рода философий или общих систем понятий о совокупности феноменов, – систем, которые взаимно себя исключают: первая есть необходимая точка отправления человеческого разума; третья – его состояние твердое и определенное; вторая предназначена единственно служить переходом». «В состоянии теологическом, дух человека, направляя существенно свои исследования ко внутренней природе существ, к первоначальным и конечным причинам всех действий, которые его поражают, – одним словом, к познаниям абсолютным, представляет себе феномены как бы произведенными прямым и постоянным действием сверхъестественных агентов более или менее многочисленных, которых произвольное вмешательство изъясняет все кажущиеся аномалии вселенной.»

«В состоянии метафизическом, которое в сущности есть простое, общее видоизменение первого, сверхъестественные агенты заменяются отвлеченными силами, истинными сущностями (entites), (олицетворенными абстракциями), присущими различным существам мира и понимаемыми, как способные производить сами собою все наблюдаемые феномены, изъяснение которых тогда состоит в том, что каждому предмету приписывается соответствующая сущность.»

«Наконец в состоянии позитивном, дух человека, признавая невозможным достигнуть абсолютных понятий, отказывается искать начала и назначения вселенной и познавать внутренние причины феноменов, с тем, чтобы единственно обратиться к открытию, посредством хорошо комбинированного употребления умозаключения и наблюдений, действующих законов явлений, то есть неизменных отношений их последования и сходства. Изъяснение фактов, сведенное тогда к его действительным границам, с этой поры есть не более как связь, установленная между различными частными феноменами и некоторыми общими фактами, число которых прогресс науки стремится уменьшить более и более».¹

Первое впечатление, которое производит эта теория на человека, знакомого с историей философских мнений, то, что эта теория, которую автор её и его последователи выдают за некоторое новое и великое открытие, есть нечто давно знакомое и слышанное, хотя и в несколько иной форме. Мы не станем в летописях истории философии искать многих однородных мнений, по которым философия противуполагалась религии, как нечто высшее и более совершенное, долженствующее служить или истолкованием или заменою религии. Мы остановимся на ближайшем к нам времени. Как ни парадоксально может показаться сближение столь по-видимому противоположных миросозерцаний, как позитивное Конта и крайне идеалистическое Гегеля, но тем не менее, между ними, по отношению к предмету, о котором идет речь, существует если не историческое, то внутреннее родство. Гегель первый, с особенною силою, в своей философии религии развил ту основную мысль, что религия и философия в сущности тожественны, а различие между ними состоит только в форме познания; религия есть знание в форме представления, философия – знание в форме понятия. Религия есть таким образом не что иное как низшая, переходная форма знания, которая должна исчезнуть в высшей форме, – в знании философском. Не такое ли отношение между религией и философией и у Конта? И у него, религия не есть ли только метод знания, низший и наименее совершенный? Разница лишь в том, что высшею религии формой знания Гегель почитает свою абсолютно-идеалистическую философию, а Конт свою, позитивную. И в этом последнем случае, Конт с прежними философами поступает точно также, как и Гегель. Гегель все философские системы, ему предшествующие, считает хотя необходимыми, но переходными моментами, ведущими к его последней и истинно разумной философии. Конт, в свою очередь, все философские системы, несходные с его собственною, считает также, необходимым переходным периодом мысли, (который он характеризует именем метафизической философии), ведущим к своей окончательной, позитивной философии. Но для нас безразлично здесь, идеалистическая или позитивная философия Конта будет завершительным моментом знания. Редкий из философов не имеет слабости считать свою именно систему венцом и завершением человеческого знания; но история мышления разрушает это самомнение. Думал ли Гегель, что его собственная философия, в которой, как уничтоженные диалектически моменты мысли, распустились все философские системы, и сама окажется „препобежденным моментом “ и уничтожится в философии позитивной? Но это не конец дела; может быть явится новый философ, который в гордой самоуверенности скажет, что и позитивная философия есть низший, переходный момент, за которым последует вечное царство его собственной философии, которое и составит четвертый период в истории человеческой мысли, высший не только теологического и метафизического, но и позитивного. Для нас, как мы сказали, в настоящем случае важно не то, какая философия, – идеалистическая, позитивная или философия будущего должна заменить религию, но то, действительно ли религия есть нечто заменяемое, есть низший, преходящий момент, который в истории индивидуального и общечеловеческого развития должен быть сменен какою-либо высшею Формою знания, как бы мы ее ни назвали.

Как можно видеть из прочитанного нами отрывка из сочинений Конта, свою теорию взаимоотношения религии и философии он обосновывает, отчасти на рациональных доказательствах, доставляемых нам „познанием нашей организации», отчасти на исторических данных . Поэтому и мы остановимся на этих двух доказательствах, которые можем назвать психологическим и историческим.

1) Сущность психологического доказательства в том, «что дух человеческий, по своей природе» как говорит Конт, „последовательно употребляет в каждом из своих изысканий» три радикально противоположных метода философствования: сначала теологический, затем метафизический и наконец позитивный.

Не будем говорить здесь πρἴ τον ψεἴδος всей теории Конта, общем ему с философией Гегеля, – о том крайне узком и одностороннем воззрении на религию, по которому она отожествляется с знанием, и вследствие этого коренного и первичного заблуждения, является у одного формою познания, у другого – методом его. Религия, в своем истинном значении, не есть ни форма, ни метод познания, пределы её гораздо шире; не ограничиваясь знанием, не будучи только своего рода философствованием о природе вещей, она простирается на область чувства и деятельности, вызывая здесь ряд своеобразных явлений, которые не объяснимы как продукты одного лишь знания; эти явления составляют выражение религии не менее существенное, чем различного рода понятия о Боге и о предметах веры. Показать несостоятельность и скудость понятия о религии Конта с этой точки зрения не составило бы большого труда, в виду ясного противоречия его очевидным фактам религиозного сознания и жизни. Мы ограничимся здесь теоретическою стороною религии, – в какой мере она есть знание о Боге и религиозное миросозерцание.

Действительно религия, кроме других существенных её моментов, есть также и религиозное знание. Но какого рода знание? Чем отличается оно от других видов познания? Самым своим предметом, или только способом познания предметов, общих ей с другими Сферами знания и там познаваемых другими способами? Конт, по-видимому утверждает последнее. По его теории, религия есть известный метод познания, параллельный, хотя и не одинаковый по достоинству, с методами метафизическим и позитивным. Нельзя не удивляться, что Конт, ставя во главу своей философии «открытие», как он выражается, «великого основного закона» познания, оставляет совершенно необъясненным, что такое разумеет под именем метода? А между тем, это разъяснение представляется крайне необходимым в виду противоречия этого термина у него общепринятым понятиям о нем. Методом мы обыкновенно называем известный (правильный) прием умственной деятельности, ведущей к определенной научной цели, которую вообще можем назвать открытием истины. Отсюда уже видно, что в существе метод не есть определенное познание, известное миросозерцание, но только способ или прием, употребляемый для достижения познания. Метод вообще есть нечто не предметное, а формальное, прилагаемое к данному содержанию с целью его исследования; самое познание есть уже результат, постепенно достигаемый приложением известного метода к познаваемому материалу, известное понятие о вещах, приобретаемое путем методического исследования. При таком, надеемся, единственно верном понятии о методе, что такое будут те три главные воззрения, которые Конт характеризует как три основные метода познания? Отличаются ли они только приемами познавательной деятельности, при тожестве познаваемого, или самою сущностью того, что познается; различие их формальное только или предметное? Очевидно последнее; о действительном различии приемов познания, о том, какими логическими процессами достигается то, что Конт называет теологическою, метафизическою, позитивною философией, он ничего не говорит. Но несомненно, что все три его метода представляют различное, даже противоположное содержание. Предметы теологического метода, – живое Божество и его влияние на мир, отрицаются методом метафизическим; то, о чем говорит метод метафизический, – умопостигаемые сущности вещей, отрицаются методом позитивным, для которого свой особенный предмет, – явления природы и их ближайшая причинная связь. Отсюда видно, что три, так называемые Контом метода, на самом деле не суть методы познания, но три зависящие от различия познаваемых (или предполагаемых познаваемыми) объектов, различные области познаваемого, три миросозерцания, но не три метода.

Скажут, что все это не важно; что мы ловим Конта на неточности терминологии, что и сам он, в других местах своих сочинений, называет свои три метода – тремя «понятиями», «состояниями», тремя «философиями». Нет, эта мнимая неточность не так маловажна, как кажется; она имеет существенное значение и определяет собою весь характер теории Конта, потому что, только под условием понятия о трех областях знания (религиозного, философского, эмпирического), как о методах познания, с некоторою вероятностью можно бы допустить мысль, что различие и преемственность их условливаются степенью развития познавательной силы человека, что они основаны, как говорит Конт, на законах нашей умственной организации. Можно бы предположить, что различным стадиям умственного развития человека действительно соответствуют и различные методы познания одного и того же окружающего его бытия.

Но такое, теоретически вероятное и мыслимое предположение сейчас окажется несостоятельным, как скоро мы обратимся к действительной природе человека. Ни Логика, ни Психология в деятельности познавательной способности не указывают нам особенных, взаимно противоположных, каких-либо приемов или методов познавания соответственно различным стадиям психического развития человека. Законы мышления и основные способы познания, – дедуктивный и индуктивный, одни и те же на всех степенях развития мышления; различие здесь состоит только в большей или меньшей сознательности, в навыке и способности употреблять и прилагать всеобщие логические законы, правила и приемы мысли к тем или иным предметам познания. Тем страннее, что, по мнению Конта, три его метода, основанные будто бы на самой природе человеческого духа, составляющие необходимый закон её деятельности, находятся в полном антагонизме и исключают друг друга. Если так, то невольно возникает вопрос: какой смысл, значение и цель такого закона? Мы напрасно стали бы искать ответа на этот вопрос в философии столь догматической, какова в сущности философия Конта; он будет повторять одно, что это есть необходимый закон нашей организации, – и только. Между тем, как бы мы ни смотрели на природу, совершенно невероятно, чтобы Она установила такой бессмысленный закон, чтобы истина достигалась не иначе, как путем ложных приемов мышления, чтобы к реальной действительности мы шли путем галлюцинаций. Притом, не естественно ли ожидать и на основании многочисленных аналогий предполагать, что так как природа обыкновенно идет от более простого к более сложному, то и наша умственная природа также будет идти от более простого к более сложному и отвлеченному. Но по теории Конта мы встречаем совершенно не естественный порядок в ходе знания; оно начинает с самого отвлеченного, сверхчувственного (метод теологический), чтобы посредством метафизического, переходного пути, закончить самым простым и легким, – изучением мира явлений, с отстранением всяких высших вопросов знания. Что заставляет природу человека, на самых первых порах её развития, бросаться на самое глубокое и далекое от действительности, чтобы потом остановиться на самом простом и наглядном? Один этот факт не говорит ли того, что религиозное знание есть самая существенная, первоначальная и простая потребность человеческого духа, а не одно фальшивое, хотя в то же время и естественное, понимание вещей?

Если таким образом мы не вправе называть три указываемые Контом области познания методами знания, то и искать причины их различия мы очевидно уже не вправе в области субъективной, в необходимых каких -то законах организации познающего духа, но только вне его, в различии самих объектов, составляющих содержание религии, философии, естествознания. А как скоро мы перейдем в эту область, то и различие этих трех сфер познания окажется не субъективно только, но и объективно необходимым, – и вся теория Конта разрушится. И в обыкновенном нашем познании употребление различных методов зависит не от нашего только произвола или каких -либо чисто субъективных требований нашего мыслящего я, но определяется и самым предметом наш его познания. Иной прием мышления употребляет наш разум для познания предметов эмпирических, иной в математике, иной в философской области знания. Уже это одно явление должно бы навести Конта на мысль, что источник различных миросозерцаний: религиозного, философского и эмпирического, должен крыться где-нибудь вне мыслящего духа, что они условливаются различием объектов познания и предполагают это различие. Действительно, как скоро мы признаем Реальное существование объектов мира сверх -чувственного и оснований бытия, скрывающегося за пестрою тканью мира явлений, то существование религиозного и философского миросозерцаний не будет уже казаться нам какою-то слепою прихотью нашей природы, но сейчас получит свой смысл и значение. Если есть истинное живое Божество и мир сверхчувственный, то очевидно необходимо должно быть и соответствующее этим объектам познание, столь же отличное по своему характеру от познания явлений чувственных, сколько отличаются эти предметы от предметов чувственных. Это и будет знание религиозное, или религия, в какой мере она есть знание. Если есть за миром феноменов и чувственного бытия мир идей и бытия недоступного чувствам, то естественно должно быть и знание о нем, то, которое Конт называет метафизическим. На ряду с этим знанием будет стоять познание мира явлений, то, что Конт зовет философией позитивною и что в сущности есть эмпирическое познание явлений видимой природы.

Таким образом осмысливается и является разумным то различие трех сфер познания, объяснения которому Конт напрасно ищет в какой- то роковой, естественной организации нашей природы.

Но как скоро утверждена и признана эта разумная необходимость, то тот час же падает и дальнейшее предположение Конта, будто эти три вида, или как он их называет, метода познания суть а) необходимо-последовательные и б) затем взаимно-исключающие себя моменты познания. Потому что, если различные виды познания: религиозное, философское, эмпирическое, вызываются и условливаются различием самых объектов их, то конечно они могут также одновременно и равноправно существовать в уме человека, как совместно существуют объекты их в действительности. Правда, при этом мы не устраняем совершенно „мысли о возможности некоторой последовательности в появлении этих познаний в уме человека. Очень может быть, что сообразно степени субъективного развития ума эти объекты, несмотря на одновременно-реальное существование их вне нас, нами будут познаваемы постепенно; недоступное знанию человека в один момент его умственного развития, может сделаться доступным в другой, при большем развитии его ума.

Но влияние этих субъективных условий познания прежде всего может иметь место только для развивающегося еще, но не для развитого уже мышления, в котором все три вида познания могут очевидно совмещаться. Далее, самая градация познаний будет иная, чем та, которая изложена у Конта. Как существо духовное, человек по самой своей природе и по цели своего существования, одновременно доступен влиянию обоих миров, – чувственного и сверхчувственного, в какой бы форме, сообразно степеням его духовного развития, ни выражалось это влияние. Отсюда на самых первых порах его развития, будем ли рассматривать его как индивидуум, или как целое человечество, на ряду с усвоением впечатлений мира внешнего, с познанием эмпирическим, является познание религиозное, как идея Существа высочайшего, которая служит основою различных религиозных представлений и понятий. Та и другая деятельность познания, – эмпирическая и религиозная суть первоначальные, так как они вызываются в душе не одним только законом субъективного развития, но и неотразимым действием на наш дух вне его лежащих объектов, чувственных и сверхчувственного, действующих на обе стороны его природы. Затем мало по малу начинает развиваться и входить в свои права свободная деятельность мышления, которая не ограничивается непосредственно-эмпирическим познанием вещей, как они являются чувствам, но стремится открыть общие законы, управляющие явлениями, понять эти законы в их взаимной связи и гармоническом единстве; является то, что мы называем знанием научным и при том в двух Формах, судя по тому, на что преимущественно обращено внимание человека, – на идеальную или реальную, или точнее на внутреннюю или внешнюю сторону бытия; отсюда два равноправные вида познания, – знание философское и знание научно-эмпирическое. Знание религиозное при этом не иcчезает, точно также как не исчезает знание эмпирическое, став научным; и оно может принимать высшую форму, – форму науки, в системах богословских.

Отсюда видно, что с субъективной или психологической точки зрения, мы можем допустить только последовательность низшего, не научного и высшего, научного знания, независимо от его предметов, – градацию в совершенстве, а не в содержании познания. Что же касается до предметного содержания познания, то оно не знает таких градаций, по которым бы одно, относящееся к известной области бытия, сменяло бы и уничтожало другое. По теории Конта выходит, что теологическое знание есть достояние человека на низшей степени его умственного развития, метафизическое на средней, позитивное на высшей. Но опыт не оправдывает такой теории; на деле мы видим, что при совершенно равных дарованиях, при одинаковой степени умственного развития, один направляет свои исследования к одной стороне знания, другой к иной; один становится теологом, другой естествоиспытателем, третий философом. Причина этого различия, частью в различной субъективной настроенности человека и характере его дарований,

частью во внешних условиях, направляющих его к тому или иному роду занятий, но ни как не в безотносительном качестве его умственного развития. Точно также и один, и тот же человек, в различные периоды своей жизни, может менять предметы исследования, вовсе не соображаясь с градацией методов Конта; мы часто видим переходы от неверия, опирающегося будто бы на фактах естествознания, к религии, от занятий положительными науками – к философии. Правда, Конт уверяет, будто бы каждый из нас необходимо и последовательно бывает «теологом в своем детстве, метафизиком в своей юности и физиком в зрелых летах». Но ежедневный опыт постоянно опровергает это. Можно ли сказать, что дитя религиознее взрослого? Не встречаем ли мы наибольшего развития религиозности именно в возрасте зрелом? Напротив, дитя и человек необразованный, которого Конт приравнивает к дитяти, гораздо более позитивнее, чем думает Конт. Они-то более всего склонны, сообразно требованию позитивной философии, не заходить в глубь явлении, не искать их внутренних и последних причин, но останавливаться только на феноменах и их внешней связи и последовательности. Откуда опять взял Конт, будто философия или метафизика есть преимущественное достояние юности? Да и сам Конт, вопреки своей градации познаний, не заключил ли своей научной карьеры трудами, в которых можно найти своего рода и теологию и метафизику, но отнюдь не позитивную философию².

Точно также как мысль о градации методов, не оправдывается наблюдением и мнение Конта об их взаимном антагонизме и несовместимости. И это мнение встречает фактическое опровержение в многочисленных примерах совмещения религиозного миросозерцания и занятий естественными науками или философиею у многих научно-образованных лиц. В истории науки мы найдем множество естествоиспытателей, у которых, подобно Ньютону и Кеплеру, религиозное направление не вступало в антагонизм с познанием природы и не уничтожалось последним. Мы найдем многих философов, начиная от Аристотеля, у которого глубокий метафизический ум мирно уживался с положительным изучением природы. Мы найдем других мыслителей, у которых философское глубокомыслие соединялось с религиозным направлением. Найдем даже ученых, философские воззрения коих согласовались с основным принципом позитивизма о невозможности познания сущности вещей о недоступности нам ничего, кроме феноменов, и которые в тоже время были и философами-метафизиками и людьми с религиозным направлением (напр. Кант, Паскаль). Все эти и подобные явления явно противоречат мнению Конта об антагонизме и взаимно-исключаемости трех методов. Только одно самомнение и ограниченность могли бы искать объяснения этих явлений в непоследовательности или недостаточности умственного развития и предполагать, что в этом отношении упомянутые нами лица стоят ниже Конта и его последователей.

Но подобного рода факты вполне объяснимы и естественны, если мы будем иметь в виду нормальное и естественное, а не мечтательное взаимоотношение трех основных миросозерцаний. Если эти миросозерцания условливаются и вызываются в уме человека не какими-то бессмысленно-необходимыми свойствами нашей организации, но самым реальным различием познаваемых предметов вызывающим и особенные приемы познания и особое содержание его, если все сущее в своем гармоническом единстве представляет действительные отличия: мира явлений, мира идеального и связывающей тот и другой высочайшей причины бытия, – Бога, то очевидно, что желаемый идеал знания может состоять только в гармоническом совмещении, а не взаимно-исключении трех соответствующих этим объектам видов познания. Только в такой полноте и законченности наше знание может служить отображением бытия и достигать этой главной цели знания. Исключение или уничтожение одной из этих областей знания неминуемо сделает его односторонним. Правда, в действительности, совмещение, о котором мы говорим, составляет скорее мыслимый идеал знания чем постоянный факт опыта. На самом деле мы видим многочисленные примеры то перевеса одной из этих областей знания в ущерб другой, то незаконного антагонизма между ними, доходящего иногда до желания не только поработить, но и уничтожить какую-либо из этих сторон, чтобы доставить абсолютное господство другой. Но дело в том, что все эти явления никак нельзя назвать ни нормальными, ни необходимыми. Помимо различных субъективных, нравственных и исторических причин, эти явления главным образом происходят от естественной ограниченности индивидуума, по которой, при невозможности знания универсального, каждый является выразителем какой- либо одной из сторон его; а занятие и увлечение одною стороною естественно не может не сопровождаться ослаблением другой, – и при большем развитии этой односторонности, в связи с другими психологическими условиями, – незаконным уничтожением другой. Отсюда не редкое явление, что люди религиозные, или точнее, – избравшие кругом своих занятий предметы религиозные, склонны были унижать то философию, то естествознание; и наоборот, представители точных наук с пренебрежением смотрели на философов; последние не оставались также в долгу ни пред знанием религиозным, ни пред естествоведением. Но это явление, как мы сказали, не есть нормальное, а скорее частное и временное уклонение от идеала человеческого знания. В самом же существе трех воззрений: теологического, философского и позитивного, нет ничего, что вызывало бы их на взаимную борьбу и уничтожение. Нет никакой необходимости, чтобы философ уничтожал теолога, а естествоиспытатель того и другого. Это потому, что не смотря на тесную связь и многочисленные точки соприкосновения этих трех миросозерцаний, они достаточно различны и по своему предмету и по приемам познания, чтобы сохранять самостоятельность каждое относительно другого.

Для подтверждения этой истины мы не станем входить здесь в подробное разъяснение взаимоотношений между религией и философией, с одной стороны, между философией и положительным знанием – с другой, с целью показать не только возможность их мирного сосуществования, но и необходимость живой родственной связи между ними для достижения высших целей знания. Возьмем два крайние полюса градации познаний у Конта: религию и естествознание. При нормальном положении знания, какая-бы причина могла возбуждать столкновение между ними и вести к уничтожению одной другим? Необходимость такого столкновения Конт видит в том, что основные принципы теологического и позитивного знания радикально противоположны и несовместимы. Позитивная наука исходит из того предположения, что достижение «абсолютных понятий» как выражается Конт, невозможно и потому, «отказываясь искать начала и назначения вещей и познавать внутренние причины явлений», она обращается исключительно к признанию феноменов; теология напротив «существенно направляет свои изыскания к внутренней природе существ, к первоначальным и конечным причинам всех действий нас поражающих, – одним словом, к познаниям абсолютным». Но не смотря на резкость этого контраста, проведенного Контом между основоположениями теологии и позитивизма, здесь заключается капитальное недоразумение и ложная постановка вопроса. Если бы вопреки положению позитивной философии, что нам недоступно познание мира сверхчувственного и идеального при тех методах и средствах, какими обладает позитивное знание, религия (равно и философия) утверждали, что такое знание возможно именно при этих методах и средствах, – то есть путем эмпирическим, то конечно контраст между обоими положениями был бы полный и примирение этих воззрений было бы невозможно; одно отрицало бы другое. Но как скоро и методы и приемы и самое содержание знания для религии, философии и естествознания различны, то нет уже никак его основания утверждать, будто недоступное для средств одной области знания, – (естествознания), недоступно и для знания вообще. Вполне согласны, что позитивная философия, при помощи естество-знательного метода может познавать только феномены, и ничего не может сказать о предметах, выходящих из области мира явлений. Но из этого нисколько не следует, чтобы эти предметы и вообще не были доступны знанию. Различие познаваемых предмет обусловливает и различие способов познавания и взаимную самостоятельность различных сфер знания. Положению позитивной философии: нам недоступно познание внутренних причин явлений при помощи опыта, нисколько не противоречит другое положение: но оно нам доступно при помощи других источников знания, – веры и откровения (в религии) и рационального мышления (в философии). Оба эти положения являются взаимно-связанными и друг друга дополняющими, а не исключающими. При такой самостоятельности предмета и способов познания религиозного и эмпирического не может быть и столкновений между ними. Естествознание, при помощи свойственных ему методов, занимается открытием причинной связи явлений и установлением неизменных законов, определяющих ход этих явлений в пространстве и времени, в мире неорганическом и органическом. Отрицает ли религия существование этих законов, и наоборот, – открытие этих законов уничтожает ли мысль о Творце мира, как первом их источнике? Для истинно-религиозного человека, каждый новый шаг в исследовании природы может служить большим и большим побуждением к признанию высочайшей мудрости Виновника мира, – и нет никакой причины, чтобы это признание, этот религиозный взгляд на мир, наоборот, препятствовал движению естествознания. Для религии все равно, состоит ли известное тело из такого или такого числа тех или других химических элементов, по тем или иным законам движутся небесные тела, те или другие формулы устанавливает физика для движения, сжатия, расширения, распространения света, тепла, жидких, газообразных тел. Её задачи и цели иные; подобного рода вопросы не входят в её область и для неё нет никаких оснований ни относиться к ним особенно благоприятно, ни особенно враждебно. Нет никакой особенной религиозной или теологической химии, астрономии, математики, медицины. Исследование законов природы, при помощи точных, научных методов не изменится от того, что естествоиспытатель будет человеком религиозным. Исследования Ньютона не были менее основательны и точны от того, что он занимался толкованием Апокалипсиса, и живое участие, какое принимал Паскаль в религиозных спорах своего времени, не помешало ему быть знаменитым математиком. Правда, нам указывают на некоторые примеры столкновения естествознательного воззрения на природу с религиозным, причем будто бы последнее уступало свое место первому. Эти примеры: открытие обращения земли около солнца, будто бы противоречащее религиозному представлению о неподвижности земли и центральности её в системе мироздания, и за тем, геологические открытия, относящие древность мира и человека далеко за пределы, назначаемые библией. Мы не станем входить здесь в рассмотрение, действительно ли первое из этих открытий противоречит откровению, и действительно ли второе из них есть неизменное решение естествознания, не подлежащее в своих частностях апелляции к будущему суду науки. Дело не в том, согласны или нет некоторые открытия естествознания с теми или другими частными положениями данной религии; но в том, уничтожают ли эти открытия религию в самом существе её, устраняют ли её необходимость и значение? Для этого нужно бы доказать, что признание этих и подобных истин науки препятствует человеку быть религиозным. Но очевидно, было бы странно думать, – и противоречит опыту, будто только человек верующий в неподвижность земли может быть религиозным, а отрицающий ее, – нет. Вообще, существенное содержание религии состоит не в тех или других мнениях касательно различных явлений природы, хотя подобные мнения и могут входить в религиозную область как временные и случайные её элементы; но в признании бытия верховной причины мира и её промыслительного отношения к миру. Открытие естественных законов и необходимой связи явлений там, где недостаточно развитая религиозная мысль, (что имело место в религиях языческих), видела действие агентов сверхъестественных, может устранить частное неверное мнение или суеверие, но не уничтожить религию в её существе. Тем менее может видеть в естествознании опасность для своего существования религия истинная, христианская. Доказательством тому служит самый факт существования христианства, не смотря на все изменения и усовершения в ходе научных познаний в течение долговременного его существования.

2) До сих пор мы рассматривали «рациональные основания» теории Конта, которые он думал найти в познании организации нашей умственной природы, – и видели их непрочность. Как в самом существе трех главных миросозерцаний: религиозного, философского и положительно-научного, так и в частных фактах совмещения их в умах замечательных представителей знания, мы нашли не подтверждение, а ясное опровержение той мысли, будто эти миросозерцания находятся в непримиримом антагонизме. Посмотрим теперь, более ли сильны доводы Конта основанные «на исторических данных, вытекающих из внимательного исследования прошедшего»? Этих данных Конт ищет в истории частных наук, в истории цивилизации отдельных народов, в истории человечества вообще. Результат, к которому он приходит тот, что каждая ветвь человеческих познаний проходит три состояния, взаимно сменяющие и уничтожающие: теологическое, метафизическое и позитивное. Мы не станем, конечно, здесь проверять эти данные и указывать многочисленные промахи и натяжки в выводе заключений, – что может быть делом только специальной критики философии Конта.³ Для нас тем менее в этом нужды, что мы вовсе не думаем спорить против относительной верности того факта, что если иметь в виду не индивидуальное, психологическое развитие отдельных лиц, а исторический ход знания вообще, то знание религиозное, выразившееся в форме определенных религиозных учений, предшествовало появлению философии, и что за тем, в деле изучения природы, философское познание её предшествовало научно-эмпирическому. Но дело не в самом факте последовательного появления различных видов познания, который имеет свои разумные основания, а в тех – важных для судьбы религии и философии выводах, которые отсюда неправильно делает Конт; эти выводы: а) будто бы постепенно выступающие в истории знания, – религия, философия и естествознание, находятся между собою в антагонизме и борьбе, – и б) будто бы окончательная победа в этой борьбе принадлежит позитивизму.

Но преемственность первоначального появления, религии, философии и естествознания, только в таком случае могла бы служить доказательством уничтожаемости одного из этих моментов другим, если бы было исторически доказано, что с появлением философии, или как называет ее Конт, метафизики, действительно уничтожалась религия, а с появлением эмпирически-научного познания природы, – философия. Но этого ни древняя, ни новая история не говорит, показывая во все времена сосуществование этих трех видов познания, с некоторым конечно перевесом того или другого по различным историческим и иным условиям. Так в древнем мире, в Греции, появление философии, иногда действительно враждебной народной мифологии, не уничтожило религии; напротив, в явном противоречии с теорией Конта, сама философия, в конце своего развития, вместо того, чтобы перейти в позитивное изучение природы, обратилась к религии в системах неоплатонизма. Точно также процветание естествознания, в лице Аристотеля и его школы, не было сигналом уничтожения философии, которая продолжала свое долговременное существование, не смотря на упадок, по крайней мере застой естественных наук после Аристотеля, за исключением астрономии. В новом мире, несмотря на первоначальное преобладание богословской науки в период схоластики, в настоящее время параллельно существуют все три вида познания и окончательное торжество позитивной философии существует пока только в мечтах её последователей. Да и сам Конт не подрывает ли силы своего исторического довода об антагонизме методов сознанием, что, к великому его сожалению, в настоящее время даже самые усовершенствованные науки сохраняют очень заметные следы теологического и метафизического элементов?⁴

При столь ясном свидетельстве истории о постоянном сосуществовании трех областей познания, – религиозного, философского эмпирического, – очевидно, что самый факт действительно преемственного появления их в истории мысли истолкован Контом неправильно и из него сделаны неверные выводы. В чем же здесь неправильность? Именно в том, что преемство первоначального появления трех направлений знания Конт понял как решительную смену и замену одного направления другим; между тем как на самом деле это преемство имело значение только постепенного выделения одной сферы знания из другой, причем первая сфера чрез это нисколько не уничтожалась и не отрицалась, а только ограничивалась и суживалась. Дело не так должно представлять, что теология сменила философию, последнюю – эмпирическое естествознание, а та, что из религиозного знания выделилось философское, из последнего – естественнонаучное. Действительно история говорит нам, что религиозное знание, в форме ли мифологических систем или в виде имеющих религиозный характер, почитаемых священными, книг было для мира языческого первоначально единственным, универсальным знанием; оно, кроме строго религиозных представлений вмещало в себе и все доступные тем временам познания о природе, о нравственности, об истории; все это было окрашено религиозным колоритом. С дальнейшим развитием ума, рядом с религией, сначала в ближайшей с нею связи, а потом независимо от неё, появляется философия, как попытка на основании не предания и авторитета, но начал разума дать ответ на важнейшие вопросы знания, занимавшие ум человека. При скудости эмпирических наблюдений и опытов, запас которых зависит не от одних только усилий мышления, но и от времени и продолжительности наблюдений, вполне естественно, что философское умозрение было единственным средством не только разъяснения философских вопросов в строгом смысле слова, но и рационального познания природы внешней. От этого, в древности, в Греции философы являются вместе и первыми естествоиспытателями, рассуждают о форме земли, величине и взаимном расстоянии светил, о происхождении организмов и т. под. (школа ионийская). С дальнейшим развитием ума, с накоплением наблюдений, с большим и большим уяснением и различением методов познания, выделяется из философии и получает самостоятельность эмпирическое познание природы, – то, что Конт называет позитивною философией. Но эта самостоятельность, это отграничение естествознания от философии, нисколько её не уничтожает, точно также, как появление философии не упразднило религии. Дело не в уничтожении, а в специализации познаний; здесь не смена противоположного, а выделение частного из общего.

При таком положении дела очевидно, что факт преемственного появления трех миросозерцаний не дает ни малейшей опоры теории Конта. В каком бы порядке не выступали они в истории знания, этот порядок первоначального возникновения не дает никакого права предполагать, чтобы возникшее в разное время не могло затем существовать параллельно. Еще менее этот порядок дает основание думать, будто прежде явившееся в силу того только, что оно явилось прежде, есть не истинное, явившееся затем – переходное, и наконец последнее – единственно истинное. Все три великие момента человеческого знания, – знание религиозное, философское, эмпирическое, несмотря на преемственность их выступления в истории мысли, сохраняются и продолжают жизнь, как живые силы, властвующие над человеческим познанием и его определяющие. В царстве органическом, корень дерева не исчезает с образованием ствола и ствол не исчезает за последующим образованием листьев и цветов. Последующий момент развития не стоит вантагонизме с предыдущим и не уничтожает его; напротив, высший момент только и возможен при постоянном существовании первоначального и при его жизненности. Поэтому, если религию но её первоначальности и значению, мы можем назвать корнем, из которого образовалась философия; если затем и согласимся с Контом, что родившееся из философии естествознание есть цвет и вершина знания, то говорить об антагонизме и уничтожении одного из этих знаний другим также странно, как желать уничтожения ствола и корня, как чего-то ненужного, чтобы остался один цвет. Самый цвет исчезнет, как скоро будет подрублено то, откуда он почерпает свои соки и свою жизнь.

Как в прошедшем человеческого познания нет никаких оснований, дающих право выводить то заключение, какое делает Конт, так точно нет этих оснований и в настоящем положении трех главных миросозерцаний, – одного относительно другого. Как на несомненный факт, говорящий здесь в его пользу, Конт не раз указывает на то явление, что только позитивная философия в течении целого ряда лет делает успехи, тогда как другие философии (теологическая и метафизическая) постоянно клонятся к упадку; прогресс естественных наук в наше время идет рука об руку с падением религиозных и философских систем. Отсюда он выводит заключение о будущем окончательном торжестве позитивизма.⁵ Но подобную аргументацию едва ли можно назвать историческою. Преобладание интереса к изучению природы, в сравнении с другими предметами знания, началось так недавно (давно ли жили корифеи новейшей философии: Кант, Шеллинг, Гегель?), что, если бы оно было и действительно непререкаемо, не давало бы ему никакого основания к предположению, что оно будет окончательным и вечным. Некоторую вероятность может иметь только предположение Конта относительно знания религиозного, именно в том смысле, что эпоха религиозного творчества, возникновения новых религий и религиозных систем, составляющих действительно нечто новое, а не амальгаму различных прежних верований (напр. Мормонизм), по видимому безвозвратно прошла. Но причина этому вовсе не та, будто сама религия отжила свое время, а – в явлении единой, истинной, христианской религии, которая устранила необходимость возникновения и смены различных религиозных систем, – необходимость естественную и понятную, пока человек не звал, а только искал истины путем бесплодных попыток своего ума. Факт не появления новых религий, с распространением христианской, может вести к предположению об остановке и прекращении религиозного миросозерцания только тех односторонних философов, которые, подобно Конту, всю сущность религии полагают в теологическом знании, т. е. в совокупности религиозных понятий, объединенных в известную систему. Не говорим о том, что и при этом специальном понимании религии, как теологии, нельзя сказать, чтобы религия остановилась и что в ней невозможно уже дальнейшее движение вперед. Но важнейшее, что упущено из виду Контом, – это внутреннее, жизненное значение религии, её влияние на жизнь государственную, общественную, личную. Но ни действительности этого влияния в современном обществе, ни возможности больше его и большего распространения его, след. и жизненности религии, отвергать нельзя. Что касается до упадка философии в настоящее время, то не входя здесь в рассуждения о степени и причинах этого упадка, заметим только, что гадать о совершенном упразднении её и о грядущем торжестве позитивизма, на основании одного факта успехов современного естествознания, было бы слишком поспешно.

Вообще, чтобы иметь право заключать о будущем состоянии и форме человеческого познания, должно основываться не на шатких исторических аналогиях, не на Фактах имеющих местное, временное, иногда случайное значение, а на изучении самой природы познающего духа и его рациональных потребностей. Чтобы утверждать, что религия и философия уже не могут развиваться и обречены на уничтожение, нельзя ссылаться на упадок их в данное время, но нужно доказать, что по самому существу своему они суть только временные и случайные обнаружения человеческого ума. Но подобного доказательства не может дать история, которая говорит только о том, что было и есть, но не о том что может и должно быть. Поэтому мы напрасно стали бы считать теорию методов Конта и их взаимопоследования и взаимоотношения действительным результатом изучения истории, за что он выдает ее. Её источник на самом деле не в положительном изучении исторических данных, а в основном, чисто теоретическом воззрении самого Конта на сущность человеческого познания, по которому для человека невозможно познание существа вещей, их внутренних причин и начал, а доступно только познание явлений и их внешней связи. Из этой мысли вытекло у него само собою предположение о негодности, так называемых им, методов теологического и метафизического, как основанных на иного рода теории познания; отсюда и установленная им градация познаний. Не смотря на мнимопсихологическую и историческую подкладку своей теории, она показывает не то как действительно идет наше познание по закону природы, а как должно бы идти по требованию его идеи знания. Сам Конт по временам излагает свою теорию не как действительный факт познания, а как идеал, который, не осуществляясь в настоящем, вероятно не будет достигнут и в будущем.⁶ Но это только по временам; по естественной многим философам уверенности, что измышленный ими порядок вещей есть наилучший, от желаемого и мыслимо необходимого он скоро переходит к уверенности в фактическом осуществлении такого порядка если не всегда в прошедшем, то в недалеком будущем, заря которого начинается его философией. Надежды Конта на будущее торжество его философии, в ушах его нетерпеливых последователей, превращаются в почти совершившийся факт. Религия и философия уже умерли; будущее принадлежит позитивизму.

Но к счастью эта опасность грозит религии и философии только в теории Конта, а не в действительности. Напротив, в самом существе стремлений человеческого духа, в исторической устойчивости главных форм умственной жизни, наконец в реальной истине трех главных объектов наши познания: Бога, мира сверхчувственного – идеального и мира феноменального, мы находим надежное ручательство в постоянной жизненности трех моментов знания, – религиозного, философ­ского и эмпирического, не смотря на временные и местные преобладания то этого, то другого. Дай только Бог, чтобы эти три, параллельно идущие направления знания, развивались гармонически и дружно, не ослабляя одно другого попытками незаконного преобладания, в живой взаимной связи, для достижения полной истины.