Высокопреосвященнейший Антоний (Амфитеатров), Архиепископ Казанский и Свияжский

(некролог)

Содержание

Угас светильник паствы казанской, Высокопреосвященнейший Антоний, архиепископ казанский и свияжский! Он скончался в четверть первого часа по полуночи 8-го сего ноября.

Трудно, однако же свыкнуться с мыслию, что всеми столь горячо и искренно любимый и столь глубокочтимый Архипастырь уже отошел в вечность: высоконравственный образ его беспрерывно носится пред нами, и мы невольно припоминаем весьма резко выдающиеся его черты.

Сын бедного священника оренбургской епархии Миасского завода Гавриила Амфитеатрова, впоследствии протоиерея калужской епархии, Высокопреосвященный Антоний родился 15-го октября 1815 года, и в мире назывался Яковом. Он принадлежит, по своему происхождению к роду тех, столь известных в нашей церковной администрации и духовной литературе Амфитеатровых, имена которых неизгладимо начертаны на страницах истории нашей церкви и нашего духовного просвещения. Это имена Филарета, бывшего митрополита киевского и галицкого – родного дяди казанского Владыки, – и имена нескольких профессоров киевской и московской духовных академий, Амфитеатровых. По случаю назначения преосвященного Филарета на калужскую епископскую кафедру, и родитель нашего Владыки переместился из оренбургской епархии в калужскую; почему юный Яков Амфитеатров получил свое первоначальное образование в калужской духовной семинарии. Замечательно, что он, во время управления калужской епархии преосвященным Филаретом и Григорием, бывшими впоследствии архиепископами казанскими, при архиерейских служениях несколько лет исправлял должность посошника; конечно, юный посошник тогда не воображал, что чрез несколько десятков лет ему придется не подавать архиерейский посох, а самому носить его в звании преемника тех святителей по казанской епархии. По окончании семинарского курса в 1835 году, он поступил в киевскую духовную академию для высшего образования, и в ней обучался наукам богословским, философским, церковной и всеобщей словесности, церковной и всеобщей истории, математике и языкам греческому, латинскому, немецкому и еврейскому.

По окончании академического курса, первым, воспитанником академии, он, по представлению академической конференции, Святейшим Синодом определён был 1839 г. (27 сентября) учителем греческого языка по низшему отделению киевской духовной академии, и в этом же году (31 декабря) утвержден в степени магистра с переименованием в бакалавра. В следующем году (12 сентября) с разрешения Святейшего Правительствующего Синода, был пострижен, в монашество, и затем вскоре (14–18 сентября) рукоположен сперва в иеродиакона, а потом в иеромонаха. По представлению академического правления, Святейшим Правительствующим Синодом определён (16 декабря) ректором Киево-Софийских духовных училищ с оставлением при бакалаврской должности. По вниманию к усердной службе его при академии и училищах, засвидетельствованной Высокопреосвященнейшим Филаретом, митрополитом киевским и галицким, по определению Святейшего Синода, возведен в 1841 г. (10 июля) в звание соборного иеромонаха Киево-Печерской лавры. В том же году, по представлению Его Высокопреосвященства митрополита киевского, определена Святейшим Правительствующим Синодом (19 июля) инспектором киевской духовной семинарии и профессором богословских наук во 2-м её отделении, и продолжал исправлять ректорскую должность в Киево-Софийских духовных училищах. По случаю отправления высшим духовным училищным начальством ректора семинарии для ревизии черниговской семинарии, исправлял должность ректора киевской семинарии (с 3 июля по 2 августа 1842 г.); снова исправлял туже должность ректора в 1844 году (от 10 июля по 2 августа) по случаю отправления ректора семинарии для ревизии орловской духовной семинарии, и в 1845 году, по случаю выбыла означенного ректора, исправлял не только ректорскую должность, но и должность профессора богословских наук в обоих классах высшего отделения киевской семинарии (от 12 февраля по 12 марта), а по определении Святейшего Синода от 22 сентября 1845 г. утвержден действительным ректором киевской семинарии и возведен в сан архимандрита с присвоением ему лично степени настоятеля третьеклассного монастыря, в каковой сан архимандрита он и быль произведён Его Высокопреосвященством 18 апреля 1845 года. В том же году утвержден членом киевской духовной консистории и 19 сентября членом комитета для цензуры духовных книг, членом академической конференции и окружного академического правления; в 1848-м году (11 февраля) утвержден в звании настоятеля киевского второклассного Николаевского монастыря. – В награду за отлично-ревностную и полезную службу по семинарии Всемилостивейше сопричислен к ордену св. Анны 2-й степени (20 апреля 1843 г.). За сочинение – Догматическое богословие православной церкви, принятое учебником в духовных семинариях и высших учебных заведениях светских, возведен Святейшим Правительствующим Синодом на степень доктора богословия (22 ноября 1848 г.). В том же году, по распоряжению Св. Синода вызван был (26 ноября) в С.-Петербург на чреду священнослужения и проповеди слова Божия. В этот же период времени (в 1849 г.) по определению Св. Синода, был членом с.-петербургской духовной консистории и членом Высочайше учрежденного комитета для сооружения в С.-Петербурге зданий женского Воскресенского монастыря. Тогда же, по указу Св. Синода от 8 июня 1849 г. был командирован, в гор. Петрозаводск с особым поручением к архиепископу олонецкому, в каковой командировке находился с 18 июня по 12 августа. По окончании годичного срока очередного служения, возвратился в Киев к своим должностям 25 января 1850 года. Через год после сего указом Св. Синода от 24 января 1851 г. определён ректором киевской духовной академии и настоятелем Киево-Братского Богоявленского монастыря. 22 марта того же года назначен главным наблюдателем за преподаванием закона Божия в киевских светских учебных заведениях. Вследствие ревизии академии, за отлично-ревностное и весьма полезное прохождение возложенных на него должностей, объявлено ему благословение Святейшего Правительствующего Синода (19 ноября 1851 г.). В следующем году (в июне и июле месяцах), по поручению Св. Синода обозревал семинарии каменец-подольскую и волынскую. В награду за отлично-ревностное и полезное прохождение возложенных на него должностей, Всемилостивейше сопричислен к ордену св. Анны 2-й степ., Императорскою короною украшенному (28 апреля 1853 г.); а чрез два года, в воздаяние за таковое же прохождение должностей Всемилостивейше сопричислен к ордену св. Владимира 3 степ. (16 апреля 1855 г.). Вследствие доклада Св.

Синода, Высочайше повелено ему быть епископом чигиринским, викарием киевской епархии (1-го марта 1858 г.). Хиротонисан в этот сан епископами подольским Евсевием и лаодикийским Стефаном в Киево-Софийском соборе (30-го марта). Указом Св. Синода поручено ему управление киевскою и каменец-подольскою епархиями, из коих первою и управлял с марта по 6-е ноября означенного года. Вследствие всеподданнейшего доклада г. синодального Обер-Прокурора с представлением Государю Императору экземпляра сочинённой им книги: Последнее дни жизни Преосвященного Филарета, митрополита киевского, объявлена ему Высочайшая благодарность (11-го августа 1858 г.). За принесение в дар греческим учебным заведениям сочинения своего «Догматическое богословие» в греческом переводе, Его Величеством греческим королем Оттоном пожалован командорскими знаками ордена Спасителя каковые принять и возложить ему Высочайше разрешено 9-го мая 1859 года. – По случаю отбытия Высокопреосвященнейшего митрополита киевского в С.-Петербург для присутствования в Святейшем Синоде, управлял епархиальными делами по киевской епархии с 22 сентября 1859 по 27 января 1860 года. – Вследствие доклада Св. Правительствующего Синода Высочайше поведено ему быть епископом смоленским и дорогобужским 31-го октября 1859 г. В назначенную ему епархию прибыл 5-го февраля 1860 г. В том же месяце 19-го числа Высочайше утвержден вице-президентом Смоленского губернского тюремного комитета. По внимании к прежним полезным его заслугам на духовно-учёном поприще и неусыпным трудам по управлению смоленскою епархиею, Всемилостивейше сопричислен к ордену св. Анны 1-й степ., 31-го марта 1863 г. Вследствие всеподданнейшего доклада г. синодального Обер-Прокурора о полном успехе мер, принятых им к улучшению содержания смоленской духовной семинарии и подведомственных ей духовных училищ, каковые меры послужили примером для многих других епархий, – объявлено ему за таковую архипастырскую заботливость о благе духовно-учебных заведений вверенной ему епархии Высочайшее благоволение Государя Императора 25 января 1866 года. Во внимание к неусыпному попечению о благоустройстве вверенной ему епархии и истинно отеческой заботливости о даровании состоящим в ней духовно-учебным учреждениям средств к улучшению их положения, как материального, так и учебного, заботливости, послужившей примером к принятию подобных благодетельных мер и по некоторым, другим епархиям, Всемилостивейше сопричислен к Императорскому ордену св. равноапостольного князя Владимира 2-й степ., большого креста, 27 марта 1866 года. –Вследствие всеподданнейшего доклада Святейшего Синода Высочайше поведено ему быть епископом казанским и свияжским 9-го ноября 1866 года. Прибыл в назначенную ему епархию 22-го декабря 1866 г. Возведен в сан архиепископа 16 апреля 1867 года. – На основании Устава общества попечительного о тюрьмах, утвержден в звании вице-президента казанского губернского тюремного комитета (10-го января 1867 г.). За пожертвование им разных книг в пользу смоленской духовной семинарии объявлена ему признательность Св. Синода (3 марта 1867 г.). – В выражение глубокого уважения к ученым трудам и благотворной архипастырской его деятельности в пользу духовного просвещения, советом киевской духовной академии, по случаю пятидесятилетнего юбилея сей академии, избран в почётные члены оной академии 1-го октября 1869 года. – Во уважение его содействия успехам духовного просвещения, ученых трудов и пастырской заботливости о духовных нуждах своего края, советом московской духовной академии, в общем собрании оного, избран в почетные члены оной академии 30 ноября 1871 года. В 1876 году (10-го октября) избран действительным членом с.-петербургского отделения славянского благотворительного комитета, переименованного впоследствии с.-петербургским славянским благотворительным обществом. – В том же году 29 декабря избран в почётные члены Императорской академии наук. Во изъявление Монаршего благоволения к долговременному отлично-усердному служению, неутомимой ревности в назидании паствы и просвещенной заботливости о преуспеянии состоящих под его управлением и руководством духовно-учебных и миссионерских учреждений, Всемилостивейше сопричислен к Императорскому ордену св. благоверного великого князя Александра Невского, 16 апреля 1878 года.

Это простое перечисление всех служебных ступеней иерархической лестницы, которую прошел в Бозе почивший казанский Архипастырь, тех особенных назначений и поручений, которые на него возлагались правительством, и которые он выполнял всегда так успешно, и тех высоких отличий, которых удостаивала его Верховная власть, уже достаточно показывает, какими разнообразными, редкими и возвышенными дарами природы был наделен Высокопреосвященный Антоний и какою отличался он многостороннею и многоплодною деятельностью. Мы не станем здесь повторять изображения как личного его прекрасного характера, так и характера его ученой, административной и архипастырской деятельности, потому что это сделано уже лицами, более нас компетентными, в тех многочисленных, глубоко прочувствованных и красноречивых речах, которые были произнесены у гроба приснопамятного Архипастыря, и которые вслед за сим помещаются. Мы здесь ограничимся лишь раскрытием того значения, которое имела его архипастырская деятельность для тех епархий, которыми он управлял, как самостоятельный apxиeрей. Известно, что он в смоленской епархии епископствовал около шести лет. Вот как изображают его деяния и великие заслуги для означенной епархии в своих блестящих прощальных речах, произнесенных к нему бывшим протоиереем смоленского кафедрального собора, а ныне Преосвященным епископом чигиринским, викарием киевской епархии Иоанном и бывшим о. ректором смоленской духовной семинарии, ныне Высокопреосвященным apxепископом кишинёвским, Павлом. Первый говорил:

«Будь уверен, Владыко святый, что смоленская паства не забудет тебя. – Нет, не забудет тебя Смоленск: ибо Ты принес горам его благословение святых гор киевских, – храмам его – благословение Успенского и Софийского храмов, – жителям его– благословение святого Владимира равноапостольного, – святой Варвары великомученицы, Антония и Феодосия печерских. И как Ты, с первого же дня, возлюбил наш град; так и он возлюбил тебя любовью крепкою, сыновнею, святою. – Нет, Смоленск не забудет Тебя.

Не забудет Тебя и этот собор Богоявленский, обязанный Тебе своим обновлением. Особенно же вспомнит он Тебя во дни святой четыредесятницы и пречистых страстей Христовых, когда Ты своим неустанным служением в нём и молитвами уподоблял его, можно сказать, саду Гефсиманскому, – также в день Пасхи, когда Ты торжественностью священнослужения своего сообщал ему красоту Иерусалимского храма воскресения, и во многие другие праздники и дни, или лучше вспомнить Тебя во все без исключения воскресные и праздничные дни, в кои Ты неотложно и со всевозможным благолепием совершал здесь святое богослужение.

Не забудут Тебя и прочие храмы нашего града, кои все Ты посетил и в коих почти всех ежегодно священнодействовал.

Не забудут Тебя и все прочие грады и веси, – все святые обители и даже самые отдаленные селения смоленской паствы, кои все Ты многократно утешал и благословлял, достигая до них, не смотря ни на какие препятствия и трудности, – уча в них со всею ревностию преемника апостольского и проповедуя везде и всем евангелие царствия со всею любовью и благостью Христовою.

Так, Владыко, не забудут Тебя самые пути и стези самых отдаленных и едва достигаемых мест пространной области смоленской, по коим до Тебя ещё никто из святителей не ходил, но кои все Ты лично и неоднократно изведал и обозрел, посещая живущих там чад своих, и таким образом самые непроходимые, строптивые и острые пути, соделал путями гладкими и приятными.

Не забудут Тебя крестьянские домы, в коих Ты, при путешествиях твоих, любил не только бывать, но и беседовать с простыми людьми, едва верившими от радости, что они видят у себя своего Архипастыря. Во век не забудут Тебя те убогие и едва обитаемые хижины столь же убогих и бедных вдовиц и сирот, кои Ты на пути своём везде посещал, отведывал в них скудную их трапезу и делал таким образом чёрствый хлеб их мягким, а горькую от слез воду их превращал в сладкую.

Никогда не забудут Тебя эти меньшие братья Христовы, встречавшие Тебя на пути, равно и приходящие ежедневно в дому Твоем, из коих Ты ни одного не просмотрел; эти больницы, в кои Ты всегда и везде заходил с словом Христова утешения; – эти богадельни, из коих Ты в путешествии своем, ни одной не пропустил и ни одной не оставил без своей помощи; эти места узников, кои Ты всегда и везде удостаивал не только посещения, но и отрадной своей беседы; – эти жилища нищеты, убожества и страдальчества, в коих Ты обильно проливал свет утешения и надежды, теплоту живой любви и христианского сочувствия. – Никогда они Тебя не забудут.

Не говорю здесь о детях духовенства, – о наших собственно сыновьях и дщерях и о тех местных духовно-учебных заведениях, в коих они воспитываются и кои все обязаны Твоей отеческой о них заботе и Твоей материнской к ним любви своим возвышением, облагорожением и возможным обеспечением даже в материальном отношении. Господь видит, что сии счастливые училища и воспитывавшиеся в них сыновья и дщери наши, равно как и начальники, и наставники их, а тем более отцы и матери их уже никогда не забудут и не могут забыть Тебя. Но я говорю не о них.

Нет, не забудут Тебя и дети простолюдинов, живущие в самых отдалённых и глухих местах Твоей духовной паствы, – эти крестьянские дети, коих Ты, наконец, своею доступностью, любовью, до того привлёк и расположил к себе, что они, при каждом появлении Твоем на месте их жительства, уже не только не скрывались от Тебя, как бывало иногда сначала, но еще всегда предупреждали Тебя, везде преследовали путь Твой, гнались за тобою и горько плакали, когда почему-либо не успевали видеть Тебя, или прочитать Тебе своих молитв и за то получить из рук Твоих крестик или молитвенник. – Нужно ли говорить, что этого никогда не забудут отцы их и матери, что благодарная память перейдет об этом в их потомство – в роды родов?

Так, Отец наш, никто, никто не забудет Тебя в Твоей смоленской пастве. – Хотя и не долго Ты пребывал с нами; но всегдашнюю, признательную и священную оставил по себе память. – Только семь лет, и то не полных, послужил Ты среди нас. Семь или шесть этих лет, действительно, показались нам не более, как семью или шестью днями. Но это были дни Твоего здесь творения, – это было время обновления, возвышения, преобразования нашего. Ты непрестанно и неусыпно делал и созидал все доброе для нас и полезное, – и все это в духе полнейшей любви и кротости. И мы все, наконец, до того привыкли к этому небесному образу Твоей кротости, что уже перестали и бояться Тебя. Мы достигли, или правильнее, Ты своею ангелоподобною и христоподобною любовью к нам и кротостью достиг и довёл нас до того, что мы действительно уже не боялись, а только любили Тебя.

Вот почему не только никогда не забудут Тебя смоленские чада Твои, но ещё всегда и благословлять Тебя в сердцах своих будут».

А бывший о. ректор смоленской семинарии – нынешний архиепископ кишинёвский в своей прощальной речи ко Владыке, между прочим, сказал следующее: «Разлука с Тобою с особенною силою будит в душах наших благодарные воспоминания о Твоих благодеяниях семинарии и её наставникам и побуждает нас высказать пред Тобою чувства благодарности, наполняющие сердца наши.

Трудно установить отношения между Архипастырем и подчиненными ему наставниками будущих пастырей лучше установленных Тобою отношений к начальникам и наставникам нашей семинарии. Из этих отношений Тобою устранено всё, что в них бывает иногда тяжёлого, стесняющего и отдаляющего подчиненных от начальника; оставлено в них всё, что делает власть благотворною, живительною силою, что помогает ей ободрять и возвышать дух подчиненных и побуждает их любить её, как свою опору и защиту.

Возможно двояким образом побуждать своих подчиненных к точному и неуклонному исполнению своего долга: строгою взыскательностью и долготерпеливою снисходительностью. В отношении к нам избран Тобою, Архипастырь наш, и лучший и действительнейший, – в отношении к людям, мыслящим и понимающим и свой долг, и свое человеческое достоинство, – способ побуждать к трудолюбию, исправности и добросовестности служебной. Ты старался всемерно щадить, уважать и возвышать в нас чувство человеческого достоинства, с кротостью, любовью, долготерпением поднимать на рамена свои наши немощи, поощрять, поддерживать наши добрые начинания, стремления, труды. Во всё время начальствования Твоего, мы не слышали от Тебя сурового слова, не видали недовольного взгляда, хотя не всегда же исправность наша была выше всякого упрека: но, хорошо известны нам и Твоя отеческая скорбь, при виде наших немощей и недостатков и Твоя сердечная радость при виде трудов и успехов наших.... И если в чём-либо добром замечал Ты у нас преуспевание; то мы обязаны им именно духу твоей любви, кротости и снисходительности, который сильнее всех внушений напоминал нам о долге быть достойными того внимания и благоснисхождения, которых Ты удостаивал нас, и стараться утешать, а не огорчать Тебя своею деятельностью.... От души благодарим Тебя за эти добрые и благоплодные отношения Твои к нам.

На власть взирают с любовью и доверием уже и тогда, когда она человечна, приветлива, снисходительна. Но она совершенно покоряет себе сердца подчиненных и привлекает к себе любящие взоры и людей посторонних, когда с сочувствием взирает на нужды своих подчинённых, входить участливо в их положение и принимает меры к его улучшению. На Твою долю, незабвенный Архипастырь наш, в воздаяние, конечно, за любовь твою к людям, выпал и славный счастливый жребий – положить начало улучшения быта подчиненных Твоих не на словах только и в проектах, а на самом деле. Как над беспомощным страдальцем, – над сословием духовно-училищных наставников – останавливались многие, то с бесплодным разглагольствованием о его нуждах и средствах помочь ему, то с искренним, но не обращавшимся в дело словом участия, то даже со словом уязвляющим и уничтожающим: не легко было от этих разглагольствий тем, кому нужны были не слова, а дело. Ты первый, Архипастырь наш, изыскал средства помочь бедствующим действительно. И дело любви Твоей принесло плод не для нас только, – делателей в винограднике Твоём: многие братья наши по служению делу воспитания духовного юношества и ближние, и дальние теперь наслаждаются плодами трудов своих архипастырей, последовавших примеру Твоему. Благословляют они все имя Твое. Сугубо и благословляем, и благодарим Тебя мы, прежде всех вкусившие плоды Твоих архипастырских попечений о духовно-учебных заведениях. Наилучшие благородные воспоминания о благопопечительности своей оставляешь Ты в сердцах наших.

Трудна всегда служба наставническая в семинарии. Много усилий должен употребить наставник для того, чтобы овладеть своим предметом и с надлежащею основательностью и доступностью передать его своим воспитанниками. Но трудность служения наставнического много возрастает от встречающейся весьма и весьма нередко неразвитости питомцев вследствие неудовлетворительной подготовки их к учению домашней и училищной. Часто все умения наставника сделать предмет свой доступным для всех не увенчиваются успехом и только часть питомцев усвояет его основательно. И на эту трудность служения наставнического Ты обратил серьезное внимание. Обращенные Тобою к родителям настоятельные требования употребить все усилия к надлежащему приготовлению детей к училищу и совершенное Тобою преобразование учебной части в семинарии и в училищах по началам классического образования не преминут, конечно, в не очень отдалённом будущем принести свои плоды, – послужить к большему развитию питомцев и с тем вместе облегчить для наставников успешное преподавание свои предметов своим слушателям. Благодарим тебя, Архипастырь наш, и за это старание облегчить труд наставнический и за ожидаемые добрые плоды совершенного Тобою преобразования учебной части в наших заведениях».

В своей ответной речи на прощальное слово бывшего о. ректора смоленской духовной семинарии, Владыка сам чрезвычайно метко и вместе верно обрисовал характер своего управления смоленской епархии следующими словами: «Что касается до характера моих отношений к начальникам и наставникам семинарии; то моё правило – начальствовать и управлять так, чтобы не давать и чувствовать своего начальствования, чтобы начальства как бы и не было. И это тем легче мне было делать, что я видел и в начальниках, и в наставниках семинарии столько усердия и благоразумия, что мог без опасения предоставлять им самостоятельную деятельность, оставляя за собою только бдительный надзор и в нужных случаях руководство»¹.

В этом главном принципе его административной деятельности, которому он неуклонно всегда следовал, и заключается тайна той пленительной манеры обхождения с подчинёнными, какою отличался Высокопреосвященнейший Антоний. Что касается до казанской епархии, то можно смело утверждать, что после святителя Гурия, который основал казанскую епархию, ни один из последующих, за этим первосвятителем иерархов казанских не сделал для этой епархии столько добра и столько самых разнообразных, и многочисленных, услуг, сколько сделал Высокопреосвященный Антоний. С приездом в Казань нового Владыки по всей епархии повеяло новым, освежающим духом. Первою заботою его, по вступлении на казанскую кафедру, было ознакомиться со всеми её вопиющими нуждами, и затем принять соответствующие меры к их возможному удовлетворению. А так как в год вступления на эту кафедру Его Высокопреосвященства как местное начальство, так и высшее духовное правительство, всего более озабочено было фактами вероотступничества крещёных татар в здешнем крае, отпадавших от церкви целыми деревнями, целыми тысячами: то новоприбывшей Архипастырь со всею энергией принялся за устройство миссионерского дела в здешнем крае. Вследствие этого он всеми зависящими от него мерами настаивал на усилении преподавания миссионерских наук в здешних духовных академии и семинарии, покровительствовал благосостоянию и развитию казанской крещено-татарской центральной школы, учреждённой бывшим профессором, а ныне директором казанской инородческой учительской семинарии Н. И. Ильминским; всячески содействовал изучению приходскими священниками инородческих языков, особенно татарского языка, и с этою целью для поощрения ревностных в этом деле священников исходатайствовал у Святейшего Правительствующего Синода значительные добавочные к их казённому жалованию оклады; и наконец всячески содействовал учреждению при здешнем кафедральном соборе и успехам братства Св. Гурия, которое имеет главною задачею просвещение инородцев и вразумление заблуждающих. Ежегодные отчеты этого братства свидетельствуют, какое множество приходских школ открыто и содержится им в инородческих приходах, какое множество книг вероучительных, богослужебных и учебных на инородческих языках издано им на свои средства, и на те вспомогательные средства, которые даются ему ежегодно православным Mиccиoнерским обществом. Все эти труды Владыка поощрял всеми зависящими от него способами, а некоторые даже издавал на свой счет (напр. «Письма о магометанстве». Муравьева). И открытый тем же братством при Спасском монастыре миссионерский приют с специальною целью для приготовления молодых людей – большею частью из воспитанников семинарии – к миссионерской деятельности, обращал на себя постоянное архипастырское внимание. Неоднократно он присутствовал даже на лекциях, читанных в приюте, и на собеседованиях, там происходивших. И приют этот, по недавнему его существованию, конечно, не успел еще сделаться рассадником миссионеров, но он непременно сделается таковым рассадником. Из школ инородческих уже вышло множество ревностных деятелей по образованию народному в здешнем крае, и даже есть несколько священников, диаконов и причетников из природных татар, черемис и чуваш, которые, будучи определены в приходы, населённые их единоплеменниками, сделались для них естественными миссионерами. Вообще видимыми плодами неослабных усилий казанского Архипастыря было то, что отпадения крещёных татар массами в здешнем крае прекратились. Возникают случаи вероотступничества лишь изредка – единичные, которые в области религии, составляющей область свободы совести и мысли, – всегда неизбежны.

С тою же просветительною целью для инородцев Высокопреосвященный Антоний устроил, с разрешения Святейшего Синода и соизволения Высочайшей Власти, два монастыря и третью женскую общину, имеющую тоже монастырский устав, и, наконец, достроил ещё прежде него основанный и начатый постройкою в видах спасительного действования на местных раскольников в г. Чистополе женский Успенский общежительный монастырь. Как много все эти монастыри с общиною обязаны в Бозе почившему Архипастырю, можно видеть из того одного обстоятельства, что без него они не устроились бы вовсе... Так, Черемисский Михаило-Архангельский монастырь хотя издавна был любимою мечтою нескольких грамотных и начитанных отшельников из космодемьянских черемис, но им в ходатайстве их об устройстве монастыря было первоначально отказано за невозможностью будто бы уступить им под монастырь казённую лесную с корабельным лесом дачу. Но благодаря возобновленным усиленным просьбам главных учредителей черемисского монастыря о разрешении им устроить св. обитель для отшельников черемис, и благодаря энергическому ходатайству пред Святейшим Синодом казанского Владыки, который сам, как истинный монах и подвижник, глубоко и искренно любил иноческую жизнь, устройство черемисского Михаило – Архангельского монастыря не только было разрешено Святейшим Синодом, но он с избытком наделён и лесною прекрасною дачею – до 150 десятин, и богатыми рыбными ловлями по реке Волге на протяжении 21 версты, так что монастырь этот со своим черемисским училищем считается теперь одним из самых благоустроенных. – Также и чистопольский женский монастырь хотя разрешен был к устройству ещё при Высокопреосвященном Афанасии и даже здания его вчерне уже большею частью возведены были, когда Высокопреосвященный Антоний впервые посетил г. Чистополь, именно в июне 1867 года, но чрез несколько лет основатель оного монастыря, потомственный почетный гражданин Иван Дмитриев Поляков помер и дело устройства монастыря совершенно остановилось; ибо наследник Полякова обнаружил полнейшую холодность к этому делу. Сколько ни старался Владыка, и письменно, и личными убеждениями, возбудить в наследниках потомств. поч. гражданина Полякова сочувствие к довершению столь святого дела, как устройство монастыря с училищем, в нём предположенными, но убеждения Владыки были почти безуспешны; он достиг только того, что от помянутого наследника был передан епархиальному начальству капитал в 23000 рублей, оставленный г. Поляковым на содержание чистопольского монастыря, и ещё некоторые акты на недвижимости, обещанные в пользу монастыря учредителем его, тем же Поляковым. Но требовалось сделать ещё очень многое для монастыря: отделать окончательно и приготовить к освящению храм монастырский, снабдить его приличною утварью, приготовить к освящению, устроить домы для членов причта монастырского. На всё это требовалось до 15000 рублей. Где их было взять? И вот в подобные критические минуты Провидение всегда посылало Владыке благотворителей. Его Высокопреосвященство вошёл в переписку с одним благотворителем здешнего и вятского края, пожелавшим остаться в неизвестности. Плодом этой переписки было то, что в одно достопамятное утро (11-го сентября 1878 г.) является ко Владыке благочестивый старец и передаёт ему в полное распоряжение капитал в 60000 рублей, всё облигациями 2-го восточного займа, и только выразил одно желание, чтобы не менее 40000 рублей отделено было на Чистопольский женский монастырь. Столь необычайная и беспримерная жертва дала Его Высокопреосвященству полную возможность не только докончить устройство Чистопольского женского монастыря, но и совершенно обеспечить существование его в будущем. – Равным образом и устройство Цивильского Тихвинского женского монастыря и учреждение Космодемьянской женской общины, завершены и достигли цветущего состояния, благодаря главным образом добрым отношениям Владыки к двум лицам – к здешнему купцу Василию Никитичу Никитину, не пожалевшему на преобразование разваливавшегося прежнего Цивильского мужеского монастыря в женский целых десятков тысяч рублей и ныне пожелавшему устроить там на свой счёт даже новый храм, и также к космодемьянскому купцу Ивану Матвеевичу Зубкову, который на устройство черемисской общины пожертвовал более тридцати тысяч рублей, и снабдил общину несколькими прекрасными корпусами, составляющими украшение целого города. Так Владыка всегда умел привлечь к себе сердца благотворителей, которые и несли к нему свои жертвы с полною охотою и с безграничным доверием. Самый первый в епархии храм – кафедральный собор – давно требовал всестороннего обновления; но дело это все откладывалось. Но такой неусыпный устроитель своей епархии не мог далее откладывать этого дела, и он изыскал для этого достаточные средства, более 30000 рублей, и обновил как изнутри, так и извне свой кафедральный собор так великолепно, как до него он никогда не был обновляем, так что Высочайшие Особы, соизволившие в разное время посетить здешний собор, и сам Государь Император, удостоивший город Казань и здешний собор своим посещением в семидесятых, годах, изъявляли лично казанскому Владыке свое благоволение за целесообразное обновление соборного храма.

Для известного рода деятельности он умел находить и людей способных и энергических, отыскивая их повсюду: и в академии, и даже в среде мещанской, и, наконец, заграницей, например, на св. горе Афонской. Так для спасительного действования на раскольников он пригласил и всеми мерами умел поощрить профессора здешней академии Н. И. Ивановского, которого собеседования с раскольниками в Казани, Чистополе и других местах в продолжение многих лет были так многоплодны, что они составили эпоху в истории миссионерства в отношении к местным раскольникам. Для той же цели Владыка позаботился приготовить одного начётчика из мещан, Павла Афанасьевича Сергина, который, будучи принят в духовное звание и прошедши иерархические степени – сперва псаломщика, потом диакона и, наконец, священника, сделался, находясь под руководством профессора Ивановского, самым ревностным противораскольническим миссионером в казанской епархии и образцовым собеседником с раскольниками. Наконец, Владыка даже из среды раскольников привлёк к делу православия таких ревностных деятелей на пользу церкви, каковы о. Пафнутий, который из приверженцев раскольнической секты, укоренившейся было в пределах Пруссии под начальством известного Павла Прусского, – сделался преданнейшим сыном православной церкви и даже её священнослужителем, так много помогавшим Его Высокопреосвященству при вразумлениях здешних казанских сектантов. Затем выписанный Владыкою с Афонской горы монах Михаил, бывший раскольник из мещан тверской губернии, оказался проникнутым такою глубокою верою в истину православия, и такою ревностью к проповеданию, что Владыка не поколебался рукоположить его в иеромонаха и назначить его миссионером для действования на раскольников нескольких уездов – преимущественно же свияжского и тетюшского, каковым о. Михаил и оставался здесь с величайшею пользою для дела церкви, пока не был назначен Святейшим Синодом в настоятеля Селенгинского монастыря и в начальника алтайской противораскольнической миссии.

С тою же неослабною энергией, с которою Высокопреосвященный Антоний вел дело миссионерства в епархии и совпадавшее с ним дело устройства монастырей среди инородческого населения здешнего края, он, немедленно по вступлении на казанскую кафедру, принялся и за внутреннее устройство самого управления епархии и за улучшение состояния духовенства. Он обновил личный состав присутствия консистории, заменил прежних членов новыми с задатком свежих сил и наибольшей энергии. Затем он ввёл совершенно новый порядок определения благочинных к должностям, именно установил правила для выбора благочинных самим духовенством, гораздо ближе знакомым с избираемыми, чем епархиальное начальство. С введением выборного начала в благочиннический институт, Владыка естественно должен был прийти к мысли и об учреждении так называемых благочиннических советов – этих зародышей местного самоуправления в среде духовенства. Чтобы иметь постоянную живую связь между духовенством и органами управления, чтобы содействовать духовному общению между пастырями и их начальством, и дать им самостоятельный орган для взаимного обмена мыслей, сведений, предположений и нужд духовных, Владыка в первый же год своего управления казанской епархией исходатайствовал у Святейш. Правительствующего Синода разрешение на издание при здешней Академии «Известий по казанской епархии». В то же время он употреблял все меры к тому, чтобы повсюду в приходах казанской епархии вводились церковноприходские попечительства, долженствующие, по самой идее их учреждения приносить огромную пользу как делу благоустройства приходских церквей, так и делу распространения приходских народных школ и призрения бедных, и, наконец, делу улучшения быта самого духовенства. И попечительства эти в настоящее время имеются уже при большей части церквей казанской епархии. Но учреждая повсюду, где только было возможно, приходские попечительства, неутомимый Архипастырь казанский этим самым вовсе не хотел сваливать с себя бремени забот о решении вопроса столь громадной важности, каков вопрос об улучшении быта духовенства. По званию председателя в местном губернском присутствии по обеспечению православного духовенства, он старался разрешить означенный вопрос в пределах возможности, сообразуясь с местными действительными средствами. Для этой цели он изучил экономическое положение здешнего духовенства, и каждого причта в особенности, не по бумагам только, не по клиповым лишь ведомостям, который, впрочем, он ежегодно просматривал самым тщательным образом, но в самой действительности – по своим личным наблюдениям. Ежегодно он предпринимал поездки для обозрения той или другой части епархии, и при этих обозрениях иногда даже пешком проходя немалые расстояния от одного прихода до другого, по причине крайней естественной затруднительности в переездах от одной местности к другой на лошадях, он не упускал из виду ни малейшей подробности, обусловливающей известное положение членов причта в приходе; проникал даже в такие местности (особенно в царевококшайских лесах и в чистопольских дебрях), куда до него не проникал ни один из иерархов, его предместников. Вооружённый подобным опытным знанием каждого прихода своей епархии, он и представил новое расписание приходов и церквей казанской епархии в Высочайше учреждённое главное присутствие по делам православного духовенства, которым означенное расписание и было утверждено, а Владыкою в 1876 году введено по епархии. Конечно, это расписание не есть панацея, которая бы устраняла все нужды и недостатки духовенства и наделяла бы его всевозможными благами: но оно весьма важно уже в том одном отношении, что полагает легальную основу для возможных, будущих улучшений; оно даёт в руки гораздо меньшего числа наличных членов духовенства (при нормальном штате каждой церкви, по коему полагается лишь один настоятель и один псаломщик) все действительностью указуемые материальные средства каждого прихода, которые прежде введения нового расписания распределялись между наибольшим личным составом причтов, и потому всегда казались недостаточными. Самым постоянным и горячим желанием Владыки было, чтобы каждый причт непременно был наделён узаконенною пропорциею земли и известным количеством руги, где она установлена, чтобы все сборы с прихожан натурою за совершение известных необязательных треб были капитализированы по взаимному соглашению прихожан с священно-церковнослужителями, каковое соглашение и должно быть облечено в форму законных актов, – чтобы при каждой церкви были церковные домы, для чего многократно было рекомендовано духовенству собственные домы обращать в церковные чрез выкуп их, или на счёт сумм, собираемых от прихожан, или же с воспособлением от церквей. – И в настоящее время в большей части приходов чаще встречаются домы церковные, чем собственные, принадлежащие причтам. Не чуждался Владыка и столь плодотворной мысли об учреждении эмеритальной кассы для духовенства казанской епархии, но он желал, чтоб эта мысль об эмеритуре не была насильно навязана духовенству; напротив он старался, чтобы её приняли все добровольно, и чтобы в основу проектируемой кассы был положен значительный капитал, собранный или по подписке, или же пожертвованный каким-либо благотворителем. Но как этого пока не могли достигнуть, то и учреждение кассы отсрочено на неопределенное время. – Последнею мечтою, которую лелеяло любвеобильное сердце Владыки, было учреждение при здешнем Богородицком женском монастыре епархиальной богадельни, чтобы в ней могли иметь приют бедные вдовы и бесприютные сироты женского пола. Мысль об этой богадельне возникла по случаю недавнего празднования трёхсотлетнего юбилея от обретения в г. Казани иконы Божией Матери, именуемой Казанскою. Хотя эта прекрасная мысль и далека ещё от своего осуществления: но благо и то, что делу этому положено Владыкою прочное основание. Жажда всевозможных улучшений у благостнейшего Владыки была столь велика, что он озаботился улучшить, и действительно улучшил, положение даже таких служащих по духовному ведомству лиц, над которыми современная либеральная печать только считает своею задачею кстати и некстати глумиться; мы говорим о чиновниках и канцелярских служителях консистории. Владыка взглянул на их достойное сожаления положение с истинно-отеческой точки зрения. Он полагал, что, так как этот служащий люд весьма нужен при управлении епархиею: то положение его должно быть обеспечено. Для сего Владыка воспользовался бывшими ещё в 1815 году в распоряжении епархиального начальства остаточными экономическими суммами, всего около 17 тысяч рублей, и исходатайствовал у Святейшего Правительствующего Синода разрешение на устройство нового каменного дома для помещения в нём всех чиновников и канцелярских служителей консистории. И вот теперь, благодаря отеческой заботливости Владыки об участи меньших братий, чиновники и писцы консистории имеют весьма удобные казённые квартиры, подле самого консисторского корпуса.

При этом мы не можем не припомнить, с каким искренним и глубоким сочувствием Владыка относился ко всем учреждениям местного благотворительного о бедных комитета ведомства Императорского человеколюбивого общества, и учреждениям Общества красного креста. Известно, например, что он кроме ежегодных денежных жертв на пользу учреждений благотворительного комитета, лично посещал так называемую дешёвую столовую, где бедные люди могут иметь стакан чаю за 1 копейку, и за 7 копеек сытный обед из двух блюд. Владыка не только благословлял членов означенного комитета на всякое доброе дело, но всеми зависящими от него мерами содействовал успеху самого дела. Неоднократно также Владыка посещал больницы, здесь устроенные для больных и раненых воинов, беседовал с этими страдальцами, утешал и ободрял их, и помогал им словом и делом.

Но с особенною нежностью и неослабным вниманием Владыка относился к улучшению положения духовно-учебных заведений. Надобно было видеть в среде юных воспитанников или воспитанниц здешних учебных заведений маститого архипастыря, чтобы оценить всю силу безграничного благорасположения, которым он был проникнут к этим рассадникам будущих служителей церкви и их спутниц в пастырской жизни. На всякое улучшение, какое предполагалось для этих заведений, он тотчас отзывался с самым сердечным участием и не переставал стремиться к этим улучшениям дотоле, пока самая цель не была достигнута. И прежде всего он обратил самое заботливое внимание на помещение здешней Семинарии. По странному стечению обстоятельств, здешний обширный и обновлённый семинарский корпус, – этот храм духовного просвещения, обращён был весь в торговые заведения, а семинария помещалась в училищном здании, уже обветшалом и крайне неудобном; а училище помещалось в наёмном доме, в местности очень неблагоприятной для здоровья воспитанников. Владыка не мог этого долее терпеть. Он возвратил семинарии семинарские здания, занимающие, как известно, самое лучшее и видное место в городе, а здания училищные возвратил духовному училищу, разумеется, после производства капитальных и всесторонних в них исправлений и разных приспособлений. К довершению всего нашёл он благотворителя, казанского купца Павла Васильевича Щетинкина, который на свой счёт устроил в обновлённых училищных зданиях домовую училищную церковь, весьма поместительную и красивую. Теперь воспитанники и наставники не нарадуются довольно, имея свою церковь в своём училище. Равным образом и в училище девиц духовного ведомства, которое при Владыке значительно распространено, благодаря увещаниям Его Высокопреосвященства, выстроена здешним купцом Дм. Ал. Черкасовым хотя и не большая, но весьма красивая, домовая церковь, к несказанной радости воспитанниц и начальницы училища. Владыка озаботился также увеличением числа учащихся в этом заведении, и для сего исходатайствовал у Святейшего Синода разрешение на учреждение нескольких стипендий из коих две даже имени Его Высокопреосвященства. Что же касается до наставников семинарии, то им исходатайствовал в настоящем году значительное квартирное пособие.

Академию казанскую любил Владыка горячо; её радости были его радостями, её скорби были его скорбями. Во всех речах, которые произносил он в Академии во дни её праздников, он неоднократно повторял перед целой корпорацией академических наставников и перед целыми собраниями и других любителей духовного просвещения, что он любит Академию, и что ничего так не желает как её процветания, а в особенности процветания в ней высшего собственно богословского образования.

В признательной к памяти Высокопреосвященнейшего Антония пастве уже слышны многие голоса, требующие сооружения памятника над могилою в Бозе-почившего архипастыря: но незабвенный Архипастырь сам уже воздвиг себе памятник нерукотворный, нетленный, вечный. Это Православно-Догматическое его Богословие и целые три тома прекрасных образцовых его проповедей и речей, из коих первый том обнимает его слова и речи, сказанные в киевской епархии, другой – сказанные в смоленской епархии, и третей – сказанные в казанской епархии. Последние, большею частью отпечатанные в Православном Собеседнике, приготовлены уже к отдельному новому изданию. Сочинения эти ясно свидетельствуют, с каким глубоким благоговением казанский Владыка учил всех Богооткровенной истине, и с каким несокрушимым авторитетом и сердечным убеждением он всегда проповедовал эту истину.

Погребение в Бозе почившего казанского Архипастыря совершено в казанском кафедральном Благовещенском соборе в 12-й день ноября. Но обряду этому предшествовал другой обряд – выноса тела его из архиерейского дома в собор. Он совершён на другой же день после кончины Высокопреосвященнейшего Антония, с подобающею делу сему торжественности, преосвященнейшим Павлом, епископом чебоксарским, викарием казанской епархии в соучастии двух архимандритов – Ювеналия свияжского и Сергия, настоятеля здешнего Иоанно-Предтеченского монастыря, и оо. ректоров здешних академии и семинарии, и всего духовенства города Казани, в присутствии гг. казанского губернатора, вице-губернатора, губернского предводителя дворянства, председателя казанской судебной палаты и представителей местных управлений и сословий, при громадном стечении народа. Процессия с хоругвями и крестным ходом, за которым два архимандрита несли архиерейские регалии покойного Архипастыря, а секретарь консистории – орденские знаки Его Высокопреосвященства, – началась ровно в половине десятого часа, а как только достигла преддверия собора, причём кипарисовый гроб, в котором теперь почиет тело новопреставившегося Архипастыря, несён был на плечах протоиереями и священниками города Казани, – совершена была краткая лития, после которой крестный ход вместе с гробом совершён был вокруг собора. Как только гроб внесён был в собор, – кафедральный о. протоиерей В. П. Вишневский обратился к почившему Архипастырю с следующею речью:

«Добрый наш Пастырь!

Без нескольких дней, тринадцать лет ты еженедельно, а в иные недели почти ежедневно приходил в наш престольный храм, чтобы своими молитвами и учением низводить на богодарованную тебе паству спасительную для всех человеков благодать Божию. В настоящий же день, тако изволившу Господу, обладающему живыми и мертвыми, бывшие твои сослужители приносят тебя сюда, бездыханна и безгласна, чтобы ты упокоился от трудов твоих до дня всеобщего воскресения мёртвых.

Но если, по слышанному тайнозрителем с неба гласу, у мёртвых, умирающих во Господе на покой, вслед за ними, идут дела их (Ап.14:13); то мы уверены, что ты и покоясь здесь, не престанешь умолять Бога и Отца Господа нашего Иисуса Христа, да соблюдёт бывшую паству твою от неприязни. Ибо дело пастыря есть бдеть о душах пасомых (Евр.13:17).

Посему сколь ни безвременно ещё, по нашему суду, нынешнее появление твоё здесь, мы благословляем вхождение твоё сюда.

Вниди убо с миром в покой твой, верный служитель Христов, и блаточестнейший строитель тайн Божиих!»

Речь эта произвела на всех сильное действие, особенно при воспоминании о том, что в 1866 году декабря 22 дня на этом самом месте тот же самый о. протоиерей встречал незабвенного Владыку, совершенно бодрого и со всею энергиею его сил, и высказывал ему радостные ожидания казанской паствы, с желанием долголетней и многоплодной жизни. Когда установлен был гроб среди собора, началась божественная литургия, которую совершал преосвященный Павел, епископ чебоксарский, викарий казанской епархии, в сослужении соборного духовенства; после литургии ими же совершена была и торжественная панихида у гроба новопреставленного казанского Архипастыря.

Должно заметить, что панихиды по незабвенном Владыке казанском, немедленно после его блаженной кончины, совершаемы были почти беспрерывно, и денно, и нощно. В 8-е число к 3-му часу дня, когда была назначена первая торжественная панихида, в архиерейский дом собрались гг. казанский губернатор, вице-губернатор, губернский и уездный предводители дворянства, представители местного окружного суда, г. городской голова и гг. гласные думы, г. попечитель казанского учебного округа и его помощник, множество почетнейших дам здешнего общества, и представители всех сословий, – вообще такое огромное стечение публики, что в доме едва доставало места для служащего духовенства. После этой панихиды было вскрыто и прочитано духовное завещание, оставшееся после Его Высокопреосвященства. Это был как бы загробный голос Архипастыря, призывавшей всех чад своей паствы блюсти заветы святой православной веры и благочестия христианского и молиться к Жизнодавцу, да сопричислит усопшего к сонму святых своих. Причем указаны лишь самые краткие распоряжения о похоронении Владыки и о распределении между здешними духовно-учебными заведениями его книг, и между его родственниками – не слишком значительного движимого имущества.

Завещание это, утвержденное здешним окружным судом, следующее:

«Во имя Отца и Сына Святого Духа! Аминь».

«Божию милостью смиренный Антоний, архиепископ казанский и свияжский, чувствуя приближение кончины земной моей жизни, в полном присутствии духа и ясном сознании пишу сие духовное завещание.

1) Прежде всего пастырски умоляю казанскую паству твёрдо хранить святую православную веру и неуклонно следовать уставам святой церкви.

2) Прошу моих сослужителей и всех чад казанской церкви всегда творить о мне молитвенную память, да причтёт меня Господь к лику избранных и сподобит быть наследником царства небесного.

3) Смиренно прошу прощения у всех, кого в жизни обидел или огорчил делом, словом и мыслию. С своей стороны, именем Господним прощаю всех, кто причинил мне какую-либо обиду или огорчение.

4) Именем Господа прошу также бренные останки мои погребсти вместе со всеми моими предместниками, начиная со святителя Гурия, в казанском кафедральном соборе, в Рождественском приделе, за левым клиросом, где над местом погребения устроить киот из имеющихся в моей молитвенной и мне принадлежащих св. икон Христа Спасителя и других.

5) Оставшейся после меня собственности дать такое назначение: а) св. икону Смоленской Божией Матери большого размера шитую золотом и серебром с камнями передать в казанский кафедральный собор, с тем, чтобы она поставлена была в киот за правым клиросом того же Рождественского придела; б) из библиотеки моей многотомное издание «Полный курс патрологии» передать в библиотеку казанской духовной семинарии, остальные же книги передать частно в казанское духовное училище, частно в училище девиц духовного звания, а круг богослужебных книг и четьи минеи оставить при крестовой церкви архиерейского дома.

6) Из принадлежащих мне архиерейских облачений один саккос (смоленский) с бриллиантовою панагиею и бриллиантовым крестом передать в смоленскую архиерейскую ризницу: прочие облачения, а также митры, панагии, кресты, в том числе и докторский, орденские знаки с Высочайшими грамотами в ризницу казанского кафедрального собора.

7) Относительно житейской моей собственности или вещей из одежды, белья, и других домашних принадлежностей не делаю в сём завещании никаких распоряжений, потому что помянутую собственность ещё прежде распределил кому следует, предоставив преосвященному Павлу, викарию казанской епархии, привести в исполнение данное ему мною лично и письменно на сей предмет указание о передаче сказанной собственности о. протоиерею калужской Воскресенской церкви Александру Ивановичу Ростиславову для отдачи единственным моим близким родным – жене его, протоиерея Ростиславова, Надежде Ростиславовой и вдове протоиерея Татьяне Холминской.

8) Денег у меня по смерти не искать, так как по обету иноческой нестяжательности я их не собирал и не сберегал, а какие имел, те употреблял на текущие нужды, на пособие родным и нищим и другие дела благотворения.

9) Погребением моим предоставляю распорядиться преосвященному Павлу, викарию казанскому, по его непосредственному усмотрению, для чего ему переданы из сбереженных мною от расходов полторы тысячи рублей серебром.

10) Полученное мною за последнее время жалованье из штатной и неокладной сумм архиерейского дома, сколько его останется по день моей смерти, отдать тому же о. протоиерею калужской Воскресенской церкви Александру Ивановичу Ростиславову для передачи упомянутым в 6-м пункте моим родным.

11) Покои мои до сорока дней после смерти прошу предоставить в распоряжение Преосвященному викарию для исполнения выраженной ему лично и письменно моей воли.

12) Выполнение всего прописанного в сём завещании предоставляю преосвященному Павлу, викарию казанскому, при посредстве ключаря кафедрального собора о. протоиерея Петра Миловидова, о. эконома архиерейского дома игумена Александра и келейного моего иеромонаха о. Иоанна.

Заключаю сие моё духовное завещание молитвенными словами св. Церкви: «Величая величаю Тя, Господи, яко призрел еси на смирение мое и спасл еси от нужд душу мою. И ныне, Владыко, да покрыет мя рука Твоя, и да приидет на мя милость Твоя. Милостив буди ми, Владыко, и да приимут душу мою Ангели Твои светлии. Даждь славу имени Твоему святому и на Божественном твоём судилище неосужденну предстати ми и буди ми Спас и Заступник. Помилуй, Господи, душу мою и чистую с покаянием и исповеданием прими. Яко благословен еси во веки веков». Аминь.

Смиренный Антоний, архиепископ казанский и свияжский. 5-го июля 1878 года.

При составлении сего духовного завещания находились: свияжского Богородицкого монастыря настоятель, архимандрит Ювеналий, казанский губернатор, Тайный Советник Николай Яковлев Скарятин, ректор казанской духовной академии протоиерей Александр Поликарпов Владимирский. – Писал сие духовное завещание, за болезнию Преосвященного, секретарь Его Высокопреосвященства Гурий Воздвиженский».

До самого дня погребения Владыки волны народа беспрерывно прибывали в крепость в кафедральный собор, даже по ночам, отдать последний долг любимому Архипастырю. В соборе только с величайшим трудом можно было дать последнее целование новопреставившемуся. А это доказывает, как глубоко любил и чтил память своего Архипастыря православный народ, за который он сам готов был всегда положить свою душу.

В один из этих промежуточных дней, именно 10-го числа, после обедни вся корпорация гг. наставников академии и студентов также прибыли в собор, чтобы в особенности от себя совершить панихиду по своём почившем руководителе, учёном и добродетельном Архипастыре.

Пред окончанием панихиды г. инспектор казанской духовной академии Николай Иванович Ивановский пред гробом почившего произнес следующую прощальную речь:

«Высокопреосвященнейший Владыко, Милостивый Архипастырь и отец!

..Казанская духовная академия в полном составе своих членов явилась отдать последний долг почитания и любви своему почившему Архипастырю и принять его благословение. Да не смутится твой дух немногими словами, выражающими общее, сколько я понимаю, чувство всех нас. Я не позволю себе говорить здесь ни о твоем служении церкви, ни о твоей подвижнической жизни, ни о деятельности общественной и административной, о чём, вероятно, вспомянут другие, ближе нас знакомые с этими сторонами твоей многосложной жизни. Но, вознесши молитву к Царю царей, Архиерею небесному, да удостоит Он нетленных венцов почившего от трудов архиерея земного, остановлюсь мыслью на тех сравнительно не сложных, но сердечных и достойных вечной памяти отношениях, в каких ты находился к нам в течении всей своей жизни в Казани.

13 лет назад академия встречала у себя нового – учёного, живого, энергичного, приветливого Архипастыря, слава о котором долетала еще несколько раньше, и имя которого было известно во всех духовно-учебных заведениях России. Тогда же каждый из живущих в стенах академии преподавателей удостоился встретить Владыку в своей квартире, выслушать от него ласковое слово, добрый совет, ободрение на труд. С этих пор установилась уже тесная нравственная связь между тобою, досточтимый Архипастырь, и академией. Впоследствии связь эта всё крепла: каждое твоё посещение академии, всякая частная встреча с тобою обнаруживали с одной стороны пастырскую любовь, способную, по Апостолу, изгнать страх, – тонкие, деликатные отношения, соединённые с твердостью убеждений, а с другой – полное доверие и глубокую признательность. Мы помним твои мудрые наставления о науке и благочестии, о значении богословского образования, о приведении всех знаний к единству идеи и цели, о высоте и силе религиозного воспитания. Мы помним твои руководительные отеческие наставления нашим питомцам, видали ощутительные проявления их юного горячего чувства при расставаниях с тобою, чувства, которое будет служить дорогим воспоминанием на всю их жизнь. Мы никогда не забудем твоих не раз повторявшихся слов: «академия – мое любимое детище».

С тяжёлою болью в душе узнало это детище о потере любимого отца… Впрочем, зачем о потере? Уповаем, что и тогда, когда каждому из нас в определённое ему время придется предстать пред престолом Судии, ты опять скажешь нам: «се аз и дети, яже ми даде Бог»!

Позволь ещё одно слово. К некоторым из нас ты находился в особенных отношениях. Церковь, порученная твоему управлению, волнуется не только бурею житейских треволнений, но и пагубным ветром ложных учений противоцерковных противохристианских. Задача утишения этой бури поставлена веками и, по Апостолу, не может быть разрешена одними человеческими силами, хотя Господу угодны и приятны и немощные усилия людей. Твоя ревность по дому Божию, сила воли и ума, насколько возможно, сумела создать целое общество других ревнителей в лице братства святителя Гурия, и сумела поддерживать энергию во второстепенных деятелях… Дерзаем уповать, что и теперь молитва твоя будет, наравне с первосвятителем города Казани, святым Гурием, да люди, ходящие во тьме раздоров и расколов, увидят свет церковного мира и любви, а на сидящих во стране и сени смертной возсияет свет Христов.

Прости, Владыко святый, моему слабому слову, прими дань молитвы, любви, почитания от твоих детей! Сподоби и твоих молитв о процветании и укреплении веры, здравых понятий, честности стремлений в твоём дорогом детище, да принесёт и оно свою лепту на пользу церкви и на служение науке».

А вслед за г. инспектором академии произнес другую речь доцент С. А. Терновский. Он сказал следующее:

«Высокочтимый Владыко!

Да позволено мне будет сказать пред гробом твоим несколько слов благодарности от лица другой академии, от лица академии киевской. Киевская академия всегда с благоговением и любовью чтила память своих великих наставников и начальников. Нет сомнений, что и твоё великое имя с благодарностью впишет она на страницах своей славной истории. Нет сомнения, что на страницах своей истории она скажет о твоих заслугах для неё гораздо более, чем сколько могу я сказать об этом в настоящее время. Но с своей стороны могу я с полною искренностью засвидетельствовать, что ты до конца своей жизни питал глубокую любовь и признательность к воспитавшей тебя киевской академии, что ты до конца жизни всею душою был предан ей, что ты до конца жизни своей хранил то направление, какое академия эта желала бы видеть во всех питомцах своих.

Киевская академия, подобно другим академиям, с особенным благоговением празднует память великого апостола и евангелиста Иоанна Богослова. Всякий знает, Владыко святый, как велики были твои богословские познания, как крепки твои богословские убеждения. Не буду говорить об этом. Скажу нечто другое. О св. евангелисте Иоанне есть предание в церковной истории, что он в последние дни своей жизни постоянно повторял ученикам своим одни и те же слова: братия, любите друг друга! И о тебе, Владыко святый, могу засвидетельствовать, что ты до последних дней своей жизни твердо помнил это наставление апостола и не раз в нашей академической семье повторял нам ту же евангельскую заповедь: «вся вам любовию да бывают». Есть и другое предание о последних днях жизни св. Иоанна, предание, свидетельствующее о его горячей ревности по правому учении. Находят неверным это предание; находят невозможным совмещение в одном лице двух таких свойств – глубокой любви и снисходительности и горячей, пламенной ревности. Но и в тебе, Владыко святый, было совмещение этих свойств и в тебе чтили мы не только великую силу любви, но чтили также и твоё искреннее горячее исповедание твоих священных убеждений.

Прими же, Владыко святый, поклон земной пред гробом твоим от недавнего воспитанника киевской академии, заветы которой так свято хранил ты до последних дней своей жизни. Моли пред престолом Всевышнего, да всюду в мире христианском осуществляется великая евангельская заповедь о взаимной братской любви».

Это были задушевные напутствия Владыки в тот путь, откуда нет никому возврата до дня всеобщего воскресения.

Кроме академической корпорации, панихиды совершались от крещено-татарской школы, на татарском языке, и от монашествующих девичьего монастыря с игуменьею, в доме; в соборе же от учительской инородческой семинарии.

К совершению обряда погребения в Бозе почившего Архипастыря прибыл, 10 числа в 12 часу утра, в Казань, по назначению Святейшего Синода, преосвященнейший Феоктист, епископ симбирский и сызранский. В половине десятого часа утром 12-го числа началась в соборе заупокойная литургия, которую совершали преосвященный симбирский Феоктист и преосвященный Павел, епископ чебоксарский, викарий казанской епархии, в сослужении двух архимандритов, оо. ректоров здешних академии и семинарии, соборного духовенства, также настоятелей монастырей: Чебоксарского, Раифской пустыни и Седмиезерной пустыни и других настоятелей здешних городских церквей, в присутствии представителей местных властей, как военной, так и гражданской, учебной и судебной, и в присутствии наставников и воспитанников здешних духовно-учебных заведений, монахинь здешнего женского монастыря, настоятельниц Казанского, Цивильского и Чистопольского монастырей, почётнейших дам здешнего высшего общества и почётнейших граждан.

По окончании литургии ректор духовной академии, протоиерей А. П. Владимирский произнес слово, в котором оплакивая кончину незабвенного Архипастыря, прекрасно обрисовал перед слушателями его светлый образ. Вот это слово:

«Образ буди верным словом житием,

любовью, духом, верою, чистотою» (1Тим.4:12).

«По словам премудрого для всего есть своё время, и есть время всякой вещи под небесем; есть, между прочим, время плакати и рыдати (Еккл.3:1–4). Вот это время плакати и рыдати и настало теперь для нас с вами, возлюбленные братие и сестры о Господе. Ангел казанской церкви улетел от неё в селения небесные. Светильник её, стоявши на сей святительской кафедре и светивший всем нам светом веры и благочестия, угас. Уста нашего Архипастыря, возносившие о нас усердный молитвы к вечному и божественному Пастыреначальнику и Господу пред престолом святого храма сего и поучавшие нас с сего свящ. места истинам святой веры и святой жизни, умолкли!

Велика и тяжела, возлюбленные братие и сестры, настоящая скорбь наша, ибо велика и тяжела наша потеря.

Но как ни велика и ни тяжела наша скорбь, она, конечно, не будет скорбью не имущих упования (1Сол.4:13) в жизнь загробную. Мы верим в эту жизнь и в непрерываемость духовного общения между умирающими и остающимися в живых. В этой-то вере и заключается для нас первее всего, сетующие братие и сестры, обильный источник святых и отрадных утешений и в настоящей нашей скорби о почившем Архипастыре нашем. Воссылая ныне свои молитвы ко Господу о упокоении души его в небесных обителях, мы имеем упование, что и он, как прежде здесь, так теперь и там – на небе – будет возносить свои молитвы пред престолом Божественной благодати о преуспеянии земной своей паствы в истинной и спасительной вере, в святой и непорочной жизни.

В утешение наше, a вместе с тем и в назиданье наше, вспомянем ещё, сетующие братие и сестры, добрые и возвышенные качества святой души почившего о Господе Святителя. Да не оскорбится, Святителю Божий, твоя скромность и смиренномудрие нашим напоминанием о высоких добродетелях твоей души и твоего священноначальнического служения. Не льстивые похвалы будем говорить тебе пред твоею сетующею и оплакивающею тебя паствою. Постараемся вспомянуть здесь только то, что всегда видела в тебе вся твоя паства. Не упрёк в преувеличении твоих высоких и прекрасных душевных достоинств и добродетелей смущает нас; нас приводить в смущение мысль о том, что наше слово не вполне и слабо изобразит твои святительские качества и добродетели.

Почивший о Господе Святитель правилом для своей святительской жизни и деятельности избрал, по-видимому, наставление, данное св. апостолом Павлом ученику своему Тимофею, пастырю ефесской церкви, – то наставление, которым мы предначали настоящее наше слово: образ буди верным словом, житием, любовью, духом, верою, чистотою. Непрестанно памятуя о том. что епископ, как преемник апостольского служения в церкви Божьей, должен быть верным хранителем евангельского учения и насадителем его в сердцах людей, почивший о Господе Архипастырь наш был строгим и ревностным исполнителем этой, сколько высокой, столько же и многотрудной обязанности. Глубоко благоговея сам пред истинами Христовой веры, сколько возвышенными и непостижимыми для человеческого разума, столько же и спасительными для душ человеческих, он вседушевно желал, чтобы и вся паства его, чтобы весь народ христианский принимал их с таким же, как и он сам, благоговением, чтобы все исповедовали их так, как изначала содержала их св. православная церковь, определившая понимание их на святых вселенских соборах. Обладая высоким и светлым умом, обширными и основательными богословскими познаниями, с искренним уважением относясь к богословскому и ко всякому научному образованию, почивший Архипастырь и сам принимал эти истины живою и сердечною верою, не надмеваясь обширностью своих научных познаний, и желал, чтобы и другие, изучая их, не высоко мудрствовали о себе, но украшались простотою младенца н смиренномудрием, всегда памятствующим слова св. апостола: более Божие премудрие человек есть (1Кор.1:25), равно как и то свидетельство истории, что просветила мир светом спасительной истины не мудрость человеческая, а буйство проповеди (1Кор.1:21) двенадцати простых галилейских рыбарей.

Ревностно и от искреннего сердца соблюдая евангельскую истину во всей её небесной чистоте, почивший о Господе Архипастырь неослабно старался об утверждении и укоренении её во всей пастве своей. В этом отношении о нем можно сказать тоже самое, что сказал некогда о себе св. апостол Иоанн Богослов: для меня нет большей радости, как слышать, что дети мои держатся истины (3Ин.4). Посему, памятуя заповедь св. апостола Павла: подобает быти епископу учительну (1Тим.3:2), он весьма часто назидал своих чад о Господе словом спасительной истины и в сём храме, и в других храмах града сего и в храмах многих других град и селений своей епархии. Измлада наученный правильному разумению свящ. писания, и не только в совершенстве знавший его, но и всем сердцем чтивший его, яко воистину слово Божие (1Сол.2:13), он всегда на нем утверждал свои собеседования с паствою и при всех случаях и обстоятельствах предлагал ей слово здравое, незазорное (1Тим.2:8), солию благодати Божьей растворённое, исходящее из искренно верующего и любящего сердца к доходящее до сердца слушающих. Но к чему мы говорим пред вами о качествах его пастырского слова, когда, конечно, каждый из вас, слыша его из его уст с сей самой кафедры, сам испытал его благотворное и спасительное действие на себе самом?

Так почивший о Господе Архипастырь наш, как добрый служитель Господа Иисуса Христа (1Тим.4:6). право правил слово спасительной евангельской истины (2Тим.2:15) во вверенной ему Божественным Пастыреначальником словесной пастве.

Но почивший Архипастырь не только словом своим поучал паству свою истинам святой веры и богоугодной жизни, но сам первый показывал пастве своей пример такой жизни и веры. Проникнутый искреннею и живою верою в Господа Иисуса Христа и непоколебимым убеждением в истинности и спасительности Его учения, он сделал это учение живым началом своей жизни и деятельности. Высокие добродетели, указываемые нам в Евангелии, смиренномудрие, детское незлобие и чистота, нестяжательность, искренность в обращении со всеми, преданность воле Божией и любовь к Богу и ближним сочетывались в нем с прекрасными природными качествами его души, с светлым и обширным умом, усовершенствованным основательным научным образованием, с твердою и энергичною волею, с добротою и чистотою сердца, и составили из себя как бы прекрасный венок, сплетённый из приятнейших для зрения и благоухающих цветов. Но в особенности заметно выдавалось в его жизни молитвенное настроение души его и горячее усердие к богослужению. Глубоко сознавая немощи человеческой природы и преданный воле Божией, он находил действительное успокоение своему духу, среди сложных и многотрудных пастырских и служебно-административных занятий, большей частью в молитве. Молитва была, можно сказать, наиболее любимыми занятием души его. – Многим из вас. сетующие братие и сестры, без сомнения известно, что он почти ежедневно присутствовал при церковном богослужении своей домашней церкви, – вечернем и утреннем, особенно же при совершении божественной литургии. Особенно вовремя святой четыредесятницы он, можно сказать, неопустительно присутствовал при совершении церковного богослужения, а в среду и пятницу, в течение всей четыредсятницы, сам совершал преждеосвященные литургии. Так же усердно и неопустительно совершал он богослужение не только в праздничные и воскресные дни, но нередко и в дни обыкновенные. Усердие его к богослужению было столь сильно, что только тяжкая болезнь могла удерживать его от богослужения. Но и в это время, при незначительном ослаблении болезни, он, хотя и с великим трудом, непременно или сам совершал литургию во дни великих церковных праздников, или, только присутствовал при её совершении. И как же он скорбел душою, когда болезнь удерживала его дома в такие дни! – Так, дух его, преданный Богу и в Боге покоившийся, желал, как можно чаще, привитати в доме Божьем!

Как истинный сын православной церкви, почивший Архипастырь был усердным и строгим исполнителем её установлений. Как свято и с какою точностью соблюдал, например, он все установленные ею посты, это известно всем вам, сетующие братие и сестры. Даже во время тяжелой и продолжительной болезни, он едва соглашался, и то на малое время, ослабить их несколько. Так послушание установлениям св. церкви превозмогало в нём силу самой болезни! – Болезнь свою он переносил без роптания, и первее всего озаботился, при самом её начале, прибегнуть к врачеванью духовному и просил совершить над собою таинство елеосвященья. Приобщение же святого и животворящего тела и крови Господней, и в начале, и во всё течение болезни, было у него почти ежедневное. В это время, постоянно готовый отойти из сей жизни, он постоянно желал быть в таинственном и тесном общении с своим Господом и Спасителем, добрым и верным служителем, которого был во всю жизнь свою.

Говоря о высоких качествах, души почившего о Господе Архипастыря, нельзя пройти молчанием его нестяжательности и благотворительности бедным. – О нём можно сказать, что он, по заповеди Господа, не скрывал себе, сокровищ на земли (Мф.4:19), а старался богатится в делах добрых, благоподатливым быти, собирая себе, сокровище, долженствующее быть добрым основанием для будущего, чтобы достигнуть истинной жизни в вечности (1Тим.4:18,19). Земное стяжание его, незначительное само по себе, – как известно из его духовного завещания, которое, по его воле, было вскрыто и прочтено в присутствии весьма многих из вас, в самый день его кончины у его гроба, – уходило у него на приобретение стяжания духовного, на дела благоприобретения и нищую братию, которую ежедневно почти можно было встретить при его доме, и которая особенно в большом количестве стекалась сюда в дни праздничные и ещё в один из дней недели – четверг, – день установленного почившим Архипастырем чтения в кафедральном соборе акафиста первосвятителю казанскому святому Гурию.

Таков был, сетующие братие и сестры о Господе, почивший в Бозе наш Архипастырь. И при краткости и недостаточности настоящего очертания его добродетельной жизни и пастырского среди нас служения, нельзя не видеть, что это был пастырь добрый, неустанно заботившийся о духовном просвещении и утверждении в святой и богоугодной жизни своей паствы, который воистину был образом для неё словом, житием, любовью, духом, верою, чистотою. Как пастырь добрый, он всегда шёл впереди своей паствы во всяком добром деле и начинании; как пастырь добрый, он знал большую часть своих пасомых по имени, по служебному положению, по семейным и житейским обстоятельствам, и принимал всех, благовременно и безвременно, с обычною ему приветливостью и христианскою любовью, всем преподавая духовнее назидание, утешение, добрый совет и благословение, принимая живое и сердечное участие в семейном горе и несчастиях, равно как и в семейных радостях всех, кто приближался к нему.

И не обинуясь можем сказать, что и паства не только глубоко уважала, но искренно любила своего пастыря. Доказательством тому служат слезы и сетования ваши, возлюбленные о Господе братие и сестры. Наша глубокая скорбь и сожаление о почившем. По всему видно, что почивший Архипастырь находился в близком духовном общении со своею паствою. – Да будет же он образом христианской жизни для паствы своей и по кончине своей, как был им при своей жизни!

Теперь же, сетующие братие и сестры, разлучаясь с своим почившим Архипастырем и давая ему последнее целование, вознесем тёплые, сердечные и слёзные молитвы к великому Архиерею, прошедшему небеса, Господу Иисусу Христу (Евр.4:14), искупившему нас от греха своими крестными страданиями и смертью, да примет дух нашего почившего Архипастыря в свои небесные обители и да сопричтет его к лику святых и великих пастырей своей святой церкви»! Аминь.

Отпевание началось в 1-м часу означенными архипастырями, в сослужении кроме участвовавших в служении литургии, всего городского духовенства. Ничего нельзя представить трогательнее священнического погребального канона, стихи которого самым отчетливым образом были читаны священником здешней больничной церкви о. Иоанном Серафимовым, и антифонов, которые с таким чувством были пропеты наилучшими певцами, из диаконов здешних церквей, и вообще всего этого обряда, производившего на душу самое потрясающее действие.

По окончании чтения евангелий законоучитель Родионовского института и благочинный церквей домовых и безприходных г. Казани, протоиерей магистр И. И. Лепоринский произнёс следующую речь:

«И каждый гроб, восхищающий жизнь человека, производит скорбное впечатление; но, когда гроб уносит от нас жизнь, обладающую великими силами и достоинствами, или – жизнь, которая с собственною нашею жизнью сопряжена узами теснейшего единения; то, как болезненно сжимается от скорби сердце, и в какое смущение приходит ум, при мысли о понесенной нами, невозвратимой потере!

Таковым, именно, представляю в настоящие печальные минуты, душевное настроение ваше, сетующие о потере Архипастыря – отцы и братие, пастыри и пасомые – осиротевшие чада церкви казанские! В лице своего Архипастыря лишились вы богомудрого учителя, наставлявшего вас словом, житием, любовью, духом, верою, чистотою (Тим.4:12) и руководившего вас прямым, хотя и тесным путём к царствию Божью. Промысл Божий, предъизбравший Архипастыря на сие высокое служение в церкви, украсил его дарованиями и талантами, далеко из ряда обыкновенных выходящими, и, сообразно с сим назначением, сначала чрез учение и нарочитые опыты воспитания духовного, а затем чрез прохождение многоразличных служений в церкви и рассадниках духовного просвещения, совершавшееся под руководством опытного и известного своим благочестием, родного ему и пастве казанской приснопамятного Архипастыря, видимым образом приуготовлял избранника своего к тому, да светит он людям Божьим, как светильник на месте высоком поставленный (Мф.5:14,16). И подлинно, он был светильник, горя и светя (Ин.5:35) не только для тех, кои находились в храмине церкви, где, он первоначально был поставлен, но и для всей церкви отечественной, которая и воспользовалась его свечением. Мы сами и учились, и учили других истинам веры и обязанностям пастырства по руководствам, его святительскою рукою начертанным, кои навсегда останутся памятником его высокого и чистого богословия. Но он светил не одним пастырям, а и пасомые от сего пламенеющего чистою верою и христианскою любовью светильника обильным просвещались светом из его церковных бесед и поучений, полных сердечного красноречия, убедительных по силе назиданий и соединяющих с простою и стройно-прекрасною формою глубину богословствующей мысли, и потому доступных для разумения всех, как, образованных, так и простых и мало образованных.

Как же после сего, не сетовать и не сокрушаться нам, когда светильник сей, столь ярко горевший на священнике нашей местной церкви, – погас? Как не приходить в смущение от мысли, что с угашением его, мы утратили свет, просвещавший стези наши? Но нет, возлюбленные отцы и братия! Не угас светильник наш, а в нём истощился только елей, служивший веществом для горения, – самый же свет остался, и лучи его, восприятые душами верных, всегда будут гореть в них чистым пламенем веры, любви и упования христианского, и как общее достояние всех христиан светом своим будут озарять не только современные, но и грядущие поколения. – Запечатались молчанием златые уста нашего Архипастыря, но сие слово действенное и духовного помазания исполненное, как для нас пастырей будет служить навсегда неизменным руководством в деле пастырского служения, так и для всех пасомых – неиссякаемым источником назидания духовного, и имя в Бозе почившего Архипастыря нашего, которое он неразрывно соединил с именами просветителей здешних, навсегда останется памятным для города и страны нашей, и как нами, так и потомками нашими произноситься будет с любовью и во благословеньях».

По пропетии же кондака и икосов, новоопределённый ректор здешней духовной семинарии, протоиерей Никифор Каменский произнёс следующее слово на текст: иже исповесть Мя пред человеки, исповем его и Аз пред Отцем моим.

«Этим словом Господа Спасителя открывается нам славная грядущая участь, недалекое отрадное будущее нашего в Бозе почившего Архипастыря.

Господь сказал, что кто будет непостыдно возвещать о Нём и Его спасительном учении пред людьми, о том и Он возвестит Отцу своему, как о достойнейшем своём слуге. Таким образом мы можем вполне утешиться в нашей скорби будущею участью нашего почившего Архипастыря. Он до гроба неустанно совершал дело Божье, исповедовал Господа Иисуса пред человеки. Веруем, что и Сын Божий «исповесть его» пред Отцем своим.

Самым важнейшим делом, в обширнейшем служении нашего почившего Архипастыря, на наш взгляд было как научное служение его христианской истине, сказавшееся в его учёных богословских системах, так и пастырское его учительство, которым он открыто, пред всеми нами, пред всем миром, исповедовал Христа и всё Его святое учение, исповедовал право, твердо, благоговейно, ревностно, многочастно, многообразно, и словом и делом, устно и письменно.

Весьма рано отвергнувши все житейские привязанности, которые могли препятствовать его всецелой, безпредельной преданности служению Госнодню, он весь отдался великому делу служения христианской истине. Важнейшим плодом этого его служения следует признать, конечно, знаменитый труд его – «Догматическое богословие», по которому несколько поколений пастырей Русской церкви учились достодолжному верованию в Бога и ревностному исповеданию Его. Можно думать, что научная слава краткой, но точной и основательной системы богословия Высокопреосвящ. Антония не умрёт со смертью его. Высшая церковная власть почтила его за этот труд высшею учёною степенью, а Господь, надеемся, возвестит Отцу своему о его непостыдном пастырском исповедании и ревностном возвещении пред людьми небесных истин Евангелия.

Незадолго до своей смерти, почивший иерарх наш, беседуя со мною, говорил, что «учитель веры Христовой должен сочетаться с премудростию Божиею и воспитать в себе трех чад ея: веру, надежду, и любовь». Это без сомнения было выражение его личного идеала, к которому он стремился с ранних лет и который им осуществлялся постоянно, в течении всей его жизни...

Видя эту ревность Божью в нём, церковь быстро возводила его: сначала в руководители среднего богословского образования, а потом высшего, все в колыбели русского христианства – в Киеве, затем в епископы города Смоленска, и наконец в архипастыри нашего града Казани.

Высшая власть церкви Русской даруя его „прежде темному, ныне же светлому граду Казани^»2, без сомнения, возлагала на него великие надежды, как на учителя и охранителя св. православной веры известнейшего, испытанного, твёрдого и ревностного, каков именно и требовался для нашего града.

Свет христианского учения и древняя тьма града Казани ещё не вполне обособились; у нас свет светится и в тоже время тьма облегает нас со всех сторон то в виде магометанского изуверства, то в виде первобытного язычества разных инородческих племён нашего края.

Но наш почивший Архипастырь, поставленный на верху столь великого и высокого града, сразу стал на высоте своего призвания и сразу от всех заслужил имя благостнейшего, доброго и мудрого Архипастыря, и он тщился быть светильником, стоящим не под спудом, до самой блаженной кончины своей.

Ревность по доме Божием, можно сказать, снедала его (Пс.67:10). Вот почему не проходило ни одного более или менее важного общественного события, в котором он не принимал бы живого участия своим словом учения, направленного или к утверждению веры, или к охранению её. Всё это хорошо известно всем нам. Памятниками этого живого участья почившего Архипастыря во всех общественных делах наших могут служить его многочисленные проповеди на эти обстоятельства. При нём совершилось открытие и развитие плодотворнейшей просветительной деятельности братства св. Гурия. Питомцам разных школ должно быть приснопамятно, с каким терпением почивший Архипастырь наш просиживал множество часов, внимательно наблюдая за точностью вероисповедания их; преимущественно это должно сказать относительно духовных школ, интересы которых он особенно глубоко принимал к своему сердцу. Убеждая по возможности всех быть спокойными, мужественными в вере, он в особенности убеждал не увлекаться духом современных отрицательных воззрений, не колебаться ветрами различных современных учений – молодёжь, посвятившую себя изучению высших богословских наук; им он особенно часто внушал: не всякому духу веруйте, но искушаете духи, аще от Бога суть (1Ин.4:1); и в них он особенно старался воспламенять свящ. огонь ревности по вере, убеждая их облещись во вся оружия Божия, препоясаться словом Божьим, взять щит веры, шлем спасенья и смело идти на борьбу с маловерьем и неверием.

Будучи сам в высшей степени строгим и точным носителем христианского миросозерцания, он требовал строго-православного утверждения в вере и других, и смотря на всё с высшей христианской точки зрения, он старался это мировоззрение внедрять и в сердца всех, с кем ему приходилось вести архипастырскую беседу.

Словом: он везде, временно и безвременно старался исповедать Бога Отца, Его Сына и Св. Духа. Это постоянное исповедание Господа придавало истинно-христианский характер не только всем его поучениям. беседам общественным и частным, но и самой жизни его, всем отношениям его к людям и к самому Господу, которого он мыслил себя одним из высших Его служителей на земле. И он поистине был ревностнейшим слугою Господним. Вот почему мы и надеемся, что Господь Спаситель наш исповест его пред Отцем своим, иже на небесех и что где Господь, там и слуга Его будет.

Может быть та радостная улыбка, которою было озарено лицо почившего в последние минуты его кончины, была уже проблеском, предвкушением той новой жизни, в которой нет болезней, печали и воздыхания и к которой призвал его милосердый наш Спаситель, ко всем потрудившимся взывающий: «приидете ко мне все труждающиеся и обремененнии и Аз упокою вы» (Мф.11:28).

А по пропетии стихир самогласных, пред прощанием кафедральный протоиерей В. П. Вишневский охарактеризовал плодотворную апостольскую деятельность в Бозе почившего Архипастыря в следующей речи:

«Апостол язычников, св. Павел свою ревность о спасении коринфян, которых он о Христе Иисусе породил благовествованием (1Кор.4:15), наименовал Божиею. Ревную по вас ревностию Божиею, писал он им: обручих бо вас единому мужу деву чисту представити Христови (2Кор.11:2).

В виду предсмертного завещания, составленная) усопшим в Бозе преемником апостольского служенья, добрым пастырем нашим, в котором он пастырски умоляет казанскую паству твердо хранить святую православную веру Христову, и неизменно держаться уставов святой церкви, нужно ли искать вам, скорбящие о разлуке с ним души, доказательств на то, что он, подобно св. Апостолу язычников, любил свою паству любовью Иисуса Христа (Флп.1:8). Выраженная им в завещании мольба есть любовь Христова. Ибо о чём пекся оплакиваемый нами Архипастырь наш в последние минуты своей жизни? О нашем вечном животе, даровать который лежащему во зле миру Бог послал единородного Сына своего, рождаемаго от жены (Гал.4:4), потому что сам Сын Божий, в котором жизнь вечная (1Ин.5:11), удостоверяет, что се есть живот вечный, да знают люди единого истинного Бога, и Его же послал есть Иисусе Христа (Ин.17:3), по учению православной нашей церкви, которая утверждена на основании апостолов и пророков, имея самого Иисуса Христа краеугольным камнем (Еф.2:20). Притом, смотрите, с апостольскою же силою он и ревнует о спасении, к которому непрерывно тринадцать лет призывал нас болаговествованием апостолов, для достижения славы Господа нашего Иисуса Христа (2Сол.3:14). Так воспоминая о совершенном им у нас священнодействии благовествования Божия, мы нимало не преувеличим, а тем более не польстим ему, если от лица его повторим сказанное св. Апостолом язычников о себе, при последнем прощании с ефесскими пастырями: я не дорожил своею жизнью, только бы с радостям совершить мое поприще и служение, которое я принял от Господа Иисуса Христа проповедать евангелие благодати Божией (Деян.20:21). Но этого мало! Видя, что ему должно скоро оставить земную храмину, он, подобно св. апостолу Петру, свою заботу о нашем спасении простирает за пределы своего гроба (2Пет.1:12). Здесь уже как солнце сияет любовь его к нам неотпадающая николиже (1Кор.8:8).

Должны ли и мы бр. после всего, лишаясь столь ревностного о благе своих овец пастыря, в скорби сердец наших, думать о себе, с св. пророком Божьим: у люте мне, душе, яко погибе благочестивый от земли, и исправляющего несть в человецех (Мих.7:2)! Если, взирая на кончину его, мы будешь чисто и не укоризненно содержать доброе исповедание, которое он завещал нам; то никто не приложит к нам укоризны, сказанной св. пророком Исаиею своим современникам: умирает праведник и никто не принимает к сердцу, и мужи благочестивые восхищаются от земли, и никто не помыслит (Ис.57:1). Держась слова жизни, которое, до восхождения ко Отцу и Богу нашему, пастырь наш возвещал нам, мы делами нашими докажем к похвале его в день Христов, что он не тщетно подвизался, и не тщетно трудился у нас (Фил.2:16).

Итак, прийдите последнее целование дадим усопшему, благодаря Бога за неизреченный дар, который казанская паства имела от Него в отходящем путём всея земли. Пролив о нём, по совету древнего премудрого, слезы, и горько оплакав его, по достоинству, не предадим печали сердец наши; но в покое его упокоим память нашу о нём (Сир.37:16.23). Ибо скончавшиеся праведники в глазах безумных кажутся умершими, и исход их от нас считается погибелью, и отшествие от нас уничтожением; но надежда их полна бессмертия. Они будут судить племена и владычествовать над народами, а над ними будет Господь царствовать во веки» (Прем.3:2.3.8).

Наконец Преосвященнейший Феоктист, епископ симбирский, который был во время ректорства усопшего в киевской духовной академии воспитанником оной и слушателем незабвенного Владыки, по прочтении разрешительной грамоты, произнес следующее:

«В Бозе почивающий Преосвященнейший Антоний,

архиепископ Казанский,

„Эту хартию, содержащую в себе моление о разрешении тебя от грехов, только-что произнесенное мною пред твоими бренными останками, в слух окружающих оные многочисленных представителей твоей казанской паствы, по усердно и любви к тебе сошедшихся для участья в погребении тебя, я полагаю при тебе, в гробе твоем, да будет она, в некотором смысле, видимою поручительницею в том, что казанская паства твоя просила, просит и будет просить Господа Бога о даровании душе твоей вечного покоя и небесного царствия.

Но могу ли я ограничить этим малейшим для меня трудом свое послужение тебе, мертвецу новоначальному, нарочито прибыв к тебе из моего кафедрального града Симбирска? Отнюдь не могу и не должен. Твое воспоминанье обо мне, в минуту самых тяжёлых, смертельных твоих страданий, сделавшись мне известным, тронуло меня до глубины души. Твое желание, чтобы я прибыл к тебе для погребения, уважено нашим высшим священноначалием, – и исполнилось: я здесь, – у твоего гроба, пред умным взором души твоей, среди молитвенно предстоящей тебе казанской паствы; – я должен остаюсь говорить, а не молчать.

Более трех десятков лет минуло с тех пор, как Господь Бог дал мне случай в первый раз увидеть и узнать тебя и потом несколько времени учиться у тебя. В числе первых твоих уроков нашему тогдашнему академическому (XV-му) курсу был из эсхатологии богословско-догматический урок «о смерти человека и о состоянии его по смерти.» Подступая к уяснению понятия смерти разными вопросами и соображениями, ты с особенным чувством произнёс следующие слова: «о, смерть, коль горька есть память твоя человеку, мирно живущему во имениях своих»! Тогда ты оставил без объяснения, какие имения делают жизнь человека, обладающего ими, мирною и приятною, – большие ли или и малые, законно ли только или и незаконно приобретённые, – что во всех видах имений заключается особенно привязывающего людей к жизни и делающего для них горькою и страшною самую мысль о смерти. Но и теперь, в эти трогательно-священные минуты новоначального пребыванья души твоей в разлучении от тела, неуместно мне распространяться о значении имений для жизни настоящей и будущей. Ты не был стяжателен; ты был щедр и не щадил своего имения, ты употреблял его на благоукрашение храмов Божьих и иноческих обителей, на благосостояние учебных и разных благотворительных учреждений, на обеспечение участи бедных и неимущих лиц. Ты часто вспоминал о смерти и заботливо готовился к ней. Но и для тебя, как слышно, смерть не переменила своей горечи на сладость, своей страшной угрозы на тихое и безмятежное успокоение. Горечь смерти теперь подлинно вкушена тобою. Чем же нам, окружающим бренные твои останки и готовящимся положить их в недра земли, усладить и возвеселить твою душу, отрешившуюся от тела? И от твоего лица и я от себя и от благодарно преданной тебе паствы воззовём ко Господу словами сей церковной песни: «Молитву пролью ко Господу и Тому возвещу печали моя, яко зол душа моя исполнися и живот мой аду приближися, и молюся, яко Иона, от тли Боже возведи мя».

Да, отцы и братие, эта молитва совершенно выражает состоянье души отшедшего от нас, отныне приснопамятного, архипастыря Антония. Доколь человек живёт в настоящем мире, дотоле он может высшими своими помышлениями безбоязненно и безопасно отрешаться от внешних предметов, возноситься в пределы мира горнего и не ужасаться столь возвышенного парения своего духа в премирных областях; даже не страшно бывает живому человеку, впрочем заблуждающемуся, ниспадать своею душою и её помышленьями и стремленьями в область низшую человека и оплотеневать до забвенья себя и Бога. И то и другое бесстрашие бывает с человеком лишь от того, что душа, не разрывая своего союза с телом, имеет опору в нём и чрез него остается с возможностью покаяния, обращения, усовершенствования и, затем, с надеждою на помилованье от Господа Бога. Но как ей: распорядиться собою, когда тело перестаёт быть орудием её действий, – куда ей пойти, к какому сонму существ присоединиться и пр., и пр.? Умерший уже не может дерзновенно просить себе прощения грехов у праведного Судии и Бога; грехи его, хотя бы невольные и содеянные им по неведению и юности, тяжки пред Богом, на суде вечной правды Его. Он получает, если скончался в надежде блаженного воскресения, прощение от всех грехов только по молитве живых членов церкви и по силе благодати бескровной жертвы, установленной для спасенья людей Господом Иисусом Христом. И в таком именно состоянии ныне находится душа отшедшего от нас архиепископа Антония. Помолимся же об нём от всего сердца нашего, да избавит его Господь от тли смертной, да спасёт душу его от отяготивших её печалей и бед и, отдалив жизнь её от врат и уз адовых, водворит её в горних обителях, в селениях своих святых угодников.

Усопший Архипастырь и отец! Остается нисколько минуть, по истечении которых честные останки твои преданы будут погребенью. Мне предстоит, вместе с паствою твоею, положить тебя с твоим гробом в недра земли и с великою скорбью сердца по тебе бросать на оный горсть земли. Это ли достойная тебя награда за твои многолетние труды по воспитанию и приготовлению себя для царства небесного, за твои благотворные попечения о своей пастве, за твой доброжелательный привет, лично мне оказанный в довольно продолжительное время моего сопребывания с тобою в Киеве, за твою отеческую благосклонность ко мне? Но бывши в последние два дня свидетелем великого усердия к тебе паствы твоей, выразившегося в денно-нощном стечении чад её к твоему гробу для последнего прощания с тобою, я не мог не прийти к мысли, что если бы каждый из приходящих к тебе принёс по горсти земли, то из одних этих приношений составился бы довольно значительной высоты памятник в назиданье современной пастве твоей и на поучительную память людям последующего времени. Поэтому и я всегда, доколе будет живо во мне мое сердце, приятно буду вспоминать, что и от меня горсть земли положена на гробе твоём.

Да пребудет же по тебе, достоблаженнейший и боголюбимый Архипастырь и отец, вечная и добрая память в бывшей преданною тебе казанской пастве! В моём же сердце она будет сохраняться и молитвенно оживляться до последних минут моей жизни»!

После того, как всеми отдано было обычное последнее целование в Бозе почившему Архипастырю, совершён был торжественный крестный ход вокруг собора, причём гроб с новопреставившимся святителем несён был на плечах почётнейшим здешним духовенством. Церемония эта весьма наглядно напомнила ежегодно совершаемый в великую субботу трогательный обряд погребения Господа нашего И. Христа. По совершении крестного хода, гроб принесён был в собор, и по завещанию усопшего Владыки, опущен в придельном, с правой стороны, Христорождественском храме, в могилу, в которой до 1842 года почивал митрополит казанский Тихон III-й, нетленные останки которого, по случаю перестройки того придела, перенесены под собор.

Все присутствовавшие с замиранием сердца смотрели на этот последний акт всей погребальной церемонии. и слезно молились об упокоении усопшего… .................

Поминовение Высокопреосвященнейшего Антония, архиепископа казанского и свияжского

Речь в 9-й день по кончине (на соборной панихиде)

Речь в20-й день по кончине

Слово в сороковой день по кончине Преосвященного Антония архиепископа казанского³

Слово на заупокойной литургии в 40-й день по кончине Высокопреосвященного Антония, архиепископа казанского