О нерадении⁵⁴

Преподобный Иоанн Лествичник говорит, что у подвизающихся брань бывает по трем причинам: от нерадения, гордости или зависти бесовской. Первые – окаянны, вторые – треокаянны, третьи – треблаженны. Примечательно, что те, у кого брань бывает по причине нерадения, названы Иоанном Лествичником окаянными. Многие недооценивают той опасности, которую несет в себе нерадение, и считают эту страсть пустяком. Конечно, брань от нерадения преодолеть легче, чем брань по причине гордости, но и она тем не менее может иметь серьезные последствия.

Бывает, что человек имеет ревность к какой-нибудь одной добродетели, скажем к Иисусовой молитве. Однако при этом он не испытывает желания исполнять другие добродетели, которые, может быть, не имеют для духовной жизни первостепенной важности, однако дополняют Иисусову молитву, как бы окрыляют ее, делают ее жизнеспособной и действенной. Но когда человек что-то в своем духовном подвиге старается делать полностью, а что-то – лишь отчасти, он может подвергнуться тяжким искушениям или даже падениям. Например, имея усердие к молитве Иисусовой, он в то же время совсем нерадит о воздержании в пище. Я не говорю о том, что он обязан поститься так же строго, как египетские пустынники, но, безусловно, ревность к разумному посту должна быть. (Оговорюсь, что все следует делать с благословения.) Правда, благословение тоже можно получать по-разному: порой человек, постепенно поддаваясь действию страсти, начинает хитрить, лукавить и получает то благословение, которое ему выгодно и которое разрешает ему удовлетворять свои страсти, например чревоугодие, многоспание или пустословие. В любом монастыре подобных примеров сколько угодно. Казалось бы, это пустяки, но они могут оказать на жизнь человека очень серьезное влияние.

Нас удивляет, что Иуда Искариотский отрекся от Христа, совершил грех предательства и богоубийства из-за тридцати сребреников – такой, казалось бы, ничтожной суммы. Но дело не в количестве денег, а в силе страсти. В Иуде страсть сребролюбия была столь сильна, что ему нужно было ее удовлетворить во что бы то ни стало; она заставила его довольствоваться даже такой малой суммой. И эта могущественная, так сказать, запущенная в нем страсть привела этого человека к страшному исходу. Спаситель шел тем путем, каким должен был идти, а Иуда стал бессознательным орудием исполнения Промысла Божия в деле спасения человеческого рода. Господь сказал о нем: Лучше было бы этому человеку не родиться (Мф. 26, 24). Здесь речь идет о сребролюбии, но к таким же гибельным последствиям может привести и любая другая страсть. Бывает, что внешние проявления какой-либо страсти настолько незначительны, что совершаемые проступки кажутся ничтожными, а страсть, тем не менее, уже овладела всем существом человека.

Преподобный авва Дорофей рассуждает о том, что люди, отрекшиеся от мира, отказавшиеся от всех мирских выгод и привилегий, а может быть, и от большого имущества, в монастыре иногда привязываются душой к каким-то ничтожным вещам, которые кажутся им полезными и необходимыми. И это неудивительно: жизнь в монастыре совсем другая, нежели в миру. Мы ограничены монастырским уставом, монастырскими обычаями, монастырской оградой и живем, так сказать, в своем маленьком мире. Здесь все приобретает иной вид, и о монашеских добродетелях нужно судить не по внешнему блеску, который они имеют, а по их внутренней силе, внутреннему действию. Важно не то, что видно людям, а то, что происходит в душе человека, – ведь Бог, как мы знаем, смотрит на сердце. И простой радушный кивок головой, который вроде бы не представляет собой ничего существенного, в действительности есть проявление любви к ближнему. По таким незначительным внешним признакам можно судить о внутреннем состоянии человека. Так же и страсти, которые в монастыре проявляются едва заметно, на самом деле имеют под собой подоплеку: сильнейшую власть демонов над нами. Если бы Иуда Искариотский жил обычной жизнью среди своих соплеменников, то для него тридцать сребреников, может быть, и не являлись бы большими деньгами. Но поскольку он находился в среде учеников, где все были нищие, от всего отреклись и ничего не имели, то в свете такого образа жизни тридцать сребреников могли показаться Иуде значительной суммой.

Поэтому о страсти нужно судить не по внешнему ее проявлению, а по тому, насколько сильно она овладела человеком. Приведу пример того, как строго древние святые отцы относились к проявлению страсти сребролюбия. В Нитрийской пустыни жил один монах, который ткал полотно и брал за это плату. Поскольку эта пустынь не была общежительным монастырем, где монахам выдавалась одежда и пища, то каждый заботился сам о себе. По уставу братьям разрешалось иметь на свои нужды не больше трех золотых монет. Когда этот монах умер, то у него в келии нашли гораздо большую сумму, чем разрешалось иметь (примерно сто золотых монет). Некоторые подвижники стали говорить, что эти деньги надо пожертвовать на монастырь, построить на них храм и так далее. Тогда великие старцы – авва Макарий Египетский, авва Макарий Александрийский (младший) и другие – сказали, что эти деньги нужно бросить на похоронах монаха ему в могилу, со словами: Деньги твои да будут тебе в погибель (см. Деян. 8, 20). Подобные слова были сказаны Господом об Иуде Искариотском: он был назван сыном погибели (см. Ин. 17, 12). Монахи послушались великих старцев и погребли брата таким образом. После этого случая братья боялись нарушать устав и иметь денег больше, чем полагалось. И совсем неважно, как велика была накопленная сумма, – может быть, по сравнению с тем, что имели богатые люди того времени, она была совсем незначительна. Для монаха имеет значение сила страсти, а не сам предмет, по отношению к которому эта страсть проявляется.

Так же нужно судить и о нерадении. Мы порой очень снисходительны к тому, что человек, например, любит поспать, пренебрежительно относится к молитвенному правилу или нерадиво исполняет приказания монастырского начальства. Нам кажется, что все это пустяки и ничего страшного не происходит: допустим, проспал он на полчаса, опоздал на правило – все равно же он потом молился. Я повторю: чтобы правильно оценить значение таких проступков, нужно понимать, что в монастыре никаких особо сильных внешних проявлений страстей быть не может – здесь их нужно рассматривать чуть ли не под микроскопом. Мы должны с одинаковым вниманием относиться как к добродетелям, которые в монастырской жизни внешне практически ни в чем не проявляются, так и к почти невидимому движению страстей. И тогда окажется, что мы, совершая будто бы незначительные проступки, в действительности уподобляемся Иуде Искариотскому. Тот предал Спасителя ради ничтожной суммы, а мы забываем Господа Иисуса Христа или пренебрегаем заповедями, потому что нам лень или мы хотим отдохнуть, поспать. Исполнение приказаний монастырского начальства есть то же самое исполнение заповедей, это отсечение своей воли, послушание – добродетель, без которой невозможно исполнить Евангелие. И если каждый из нас будет взирать на свою совесть, то увидит эти маленькие, ничтожные, едва заметные проявления страстей. Сребролюбие Иуды также было незаметным для учеников в течение трех с половиной лет. Апостол Иоанн Богослов говорил о том, что Иуда пожалел триста динариев, которые можно было бы получить, продав миро, не потому, что заботился о нищих, а потому, что он был вор. Но если Иоанн Богослов и заметил это в Иуде, то другим ученикам, видимо, об этом было неизвестно: мы больше нигде не находим подобного замечания. Скорее всего, это обстоятельство выяснилось позднее, как это часто и бывает. Характер Иуды раскрылся, стали видны мотивы его поступков. Ученики, пересматривая его прошлую жизнь, увидели, что причиной высказываний Иуды о напрасно потраченных деньгах было именно сребролюбие, и даже воровство.

Мы должны очень бояться подобного, казалось бы, невидимого движения страстей, в особенности страсти нерадения. Нам кажется, что в пренебрежении такими, на первый взгляд, незначительными вещами нет ничего особенного: мол, ничего страшного, если я опоздал на правило, – я же не пренебрегаю учением об Иисусовой молитве, ничего страшного, если я проспал, – я же не пренебрегаю внутренним бодрствованием, бдением над собой. Нам кажется, что все это мелочи, и мы приходим в такое состояние, что вдруг неожиданно для всех совершаем страшные проступки. А на самом деле ничего удивительного нет: мы подошли к этому постепенно. Так было и с Иудой Искариотским: его внутреннее состояние менялось постепенно, ни для кого не заметно, а потом он вдруг совершил преступление. Конечно, для Спасителя душевные движения Иуды не были тайной: Господь постоянно намекал ему на его опасное внутреннее состояние, но тот не желал в этом сознаваться.

Поэтому не будем относиться к нерадению легкомысленно. Вспомним евангельское повествование: наряду с предательством Иуды было совершено другое страшное нравственное преступление, почти равное предательству. Как ни странно, это преступление совершил один из самых пламенных учеников Спасителя, один из тех, кто больше всех любил Спасителя, – апостол Петр. Причиной этого, помимо самонадеянности, стало нерадение. Апостол Петр был готов пойти за Господом и в темницу, и на смерть; в Гефсиманском саду он выхватил меч и не побоялся выступить один против толпы воинов (пусть это было неуместно, но тем не менее говорило о его мужестве); он видел на Фаворе Божественную славу Господа; он же сказал: Если это Ты, Господи, повели мне прийти к Тебе по воде – и пошел по воде (см. Мф. 14, 28). И этот человек – апостол Петр – отрекся от Господа, притом не один раз, а трижды.

В Евангелии повествуется о том, чтό предшествовало этому отречению: Пришли в селение, называемое Гефсимания; и Он сказал ученикам Своим: посидите здесь, пока Я помолюсь. И взял с Собою Петра, Иакова и Иоанна; и начал ужасаться и тосковать. И сказал им: душа Моя скорбит смертельно; побудьте здесь и бодрствуйте (Мк. 14, 32–34). В Евангелии от Луки сказано: Придя же на место, сказал им: молитесь, чтобы не впасть в искушение (Лк. 22, 40). Спаситель перед смертью, которую Он как Бог предвидел, испытывал человеческий страх. В трудную минуту мы часто нуждаемся в поддержке близких нам людей, поэтому Господь просил апостолов, чтобы они бодрствовали и своей молитвой, даже просто своим присутствием укрепили Его дух.

Далее в Евангелии говорится: И, отойдя немного, пал на землю и молился, чтобы, если возможно, миновал Его час сей; и говорил: Авва Отче! всё возможно Тебе; пронеси чашу сию мимо Меня; но не чего Я хочу, а чего Ты. Возвращается и находит их спящими, и говорит Петру: Симон! ты спишь? не мог ты бодрствовать один час? Бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение: дух бодр, плоть же немощна (Мк. 14, 35–38). Но, как мы знаем, и это вразумление им не помогло. Конечно, их поведение можно объяснить: все происходило ночью, а они очень устали. Кроме того, этому предшествовала долгая и напряженная беседа со Спасителем. Апостолы не понимали, что происходит, а может быть, еще и унывали из-за страха перед грядущими событиями. Однако если Сам Спаситель просил их бодрствовать, то можно сделать вывод о том, что они были к этому способны. И, опять отойдя, молился, сказав то же слово. И, возвратившись, опять нашел их спящими, ибо глаза у них отяжелели, и они не знали, что Ему отвечать (Мк. 14, 39–40). Видимо, на душе у апостолов было тяжело, и это отражалось на их телесном состоянии: глаза у них отяжелели. Тем не менее они понимали, что это не причина для оправдания, и потому сами, как говорит Евангелие, не знали, что Ему отвечать. И приходит в третий раз и говорит им: вы всё еще спите и почиваете? Кончено, пришел час: вот, предается Сын Человеческий в руки грешников. Встаньте, пойдем; вот, приблизился предающий Меня (Мк. 14, 41–42). Далее последовали события, которые всем вам известны: пришел Иуда Искариотский с воинами, и Спаситель был арестован.

Обратите внимание на слова Спасителя: Бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение: дух бодр, плоть же немощна. Да, мы всегда можем найти нашему нерадению, нашей лени какое-нибудь оправдание: болезнь, усталость или другую серьезную причину. Спаситель и не отрицает того, что плоть немощна и что в тот момент Его ученики устали и находились в таком состоянии, когда им трудно было себя преодолеть. Тем не менее Он говорит о том, что дух бодр, Он учит апостолов напрягать свой дух, ибо немощь телесная, немощь плоти превозмогается напряжением духа. Но в тот момент ученики не смогли исполнить того, что приказал им Спаситель, и вскоре произошло бегство многих из них, а апостол Петр трижды отрекся от Господа. Лишь Иоанн Богослов нашел в себе мужество пребывать со Спасителем до конца.

О бегстве учеников очень точно, реалистично повествует апостол Марк, передавая при этом такую подробность: Тогда, оставив Его, все бежали. Один юноша, завернувшись по нагому телу в покрывало, следовал за Ним; и воины схватили его. Но он, оставив покрывало, нагой убежал от них (Мк. 14, 50–52). Страх этого юноши был столь велик, что он, оставив плащ, бежал нагим – совершенно без стыда, лишь бы только спасти свою жизнь.

Все это произошло потому, что ученики не исполнили заповедь Спасителя: Бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение: дух бодр, плоть же немощна. Из этих слов видно, что бодрствование учеников нужно было не Господу, а в первую очередь им самим. Господь знал, что апостолы не проявят мужества, твердости, не сделают того, что должны были сделать, но тем не менее исполнил по отношению к ним Свой пастырский долг – приказал им, чтобы они бодрствовали, молились и чтобы духовное в них превозмогало телесное. Он как Пастырь исполнил Свой долг до конца, а они как пасомые не проявили должного мужества и твердости. Конечно, потом это было причиной душевных мучений апостолов – и не только в те дни после страданий Спасителя, когда ученики еще не знали, что Он воскрес, и пребывали в чрезвычайном томлении, но и впоследствии. Как известно, у апостола Петра душевные мучения продолжались до конца его дней – даже после того, как Христос утешил его троекратным вопрошением: Любишь ли ты Меня? – и восстановил в апостольском служении (см. Ин. 21, 15–17). Как повествует Церковное Предание, всякий раз, когда пел петух, апостол Петр начинал плакать, вспоминая о своем отречении. И одной из самых главных причин, вызвавших отречение, было, выражаясь аскетическим языком, нерадение. Не нужно умалять значение этого порока. Мы думаем, что это пустяк, если мы немного проспали, немного переели, немного не послушались, немного оставили Иисусову молитву и так далее. Мы относимся к себе снисходительно, а в действительности нарушаем заповедь Спасителя: Бдите и молитеся, да не внидете в напасть: дух убо бодр, плоть же немощна. Спаситель, говоря о кончине мира, многократно повторял, что нам необходимо бодрствование, бдение: Блюдите, бдите и молитеся: не весте бо, когда время будет (Мк. 13, 33), то есть смотрите, наблюдайте за собой, бодрствуйте и молитесь, ибо не знаете, когда наступит это время – время второго пришествия. Эти слова можно отнести и ко дню нашей кончины: Бдите убо: не весте бо, когда господь дому приидет, вечер, или полунощи, или в петлоглашение, или утро: да не пришед внезапу, обрящет вы спяща. А яже вам глаголю, всем глаголю: бдите (Мк. 13, 35–37). Под сном здесь подразумевается именно наше нерадение. Бодрствование – это образное описание нашего должного состояния, а сон – образное описание состояния порочного, страстного. Господь приходит к нам Своей благодатью, а мы не можем принять Его внутрь себя. В нерадении потихоньку может пройти вся наша жизнь. Мы не заметим, как наступит момент нашей смерти, и Господь найдет нас «спящими»: это будет для нас очень страшно, потому что назад уже ничего не вернешь.

А яже вам глаголю, всем глаголю: бдите. Эти слова очень похожи на те, которые Спаситель сказал в Гефсиманском саду Своим ученикам: Бдите и молитеся, да не внидете в напасть. Яже вам глаголю… – не думайте, что это обращение Спасителя относилось только к ученикам – Петру, Иакову и Иоанну. Нет, эти слова сказаны апостолам для того, чтобы они передали их всем будущим ученикам Христовым. Несколько иначе о духовном бодрствовании в связи с ожидающейся кончиной мира говорит евангелист Лука: Бдите убо на всяко время молящеся, да сподобитеся убежати всех сих хотящих быти, и стати пред Сыном человеческим (Лк. 21, 36). Это состояние, к которому мы должны стремиться, иначе день Страшного суда наступит для нас внезапно. И если Господь решит прийти лично к нам, посетить нас Своей благодатью, то мы окажемся не готовыми принять Его, не сможем стати пред Сыном Человеческим. В настоящей, истинной молитве христианин предстоит пред Господом Иисусом Христом (неважно, благодарит ли он Господа или умоляет о прощении грехов). Если же мы будем вести себя нерадиво, не станем бодрствовать и молиться, то окажется, что мы не сможем не только в будущей, но и в этой жизни предстать пред Сыном Человеческим, потому что предстояние пред Ним в этой жизни есть залог того, что мы и в будущей жизни будем подле Него.

Несколько ранее Господь наш Иисус Христос говорит: Внемлите же себе, да не когда отягчают сердца ваша объядением и пиянством и печальми житейскими, и найдет на вы внезапу день той: яко сеть бо приидет на вся живущия на лицы всея земли (Лк. 21, 34–35). Мы должны внимать себе, следить за тем, чтобы наши сердца не отяжелели. В Евангелии говорится о пьянстве, объедении, но можно было бы сказать и о многом другом: многоспании, пустословии и других пороках, которые по сравнению со страшными грехами – блудом, убийством, воровством – кажутся ничего не значащими, мелкими, ничтожными. Однако эти пороки могут так отяготить наше сердце, что день тот придет на нас внезапно, как сеть.

Житейские печали, заботы бывают не только у мирян, но и у монашествующих, когда они начинают заботиться не о том, что им велено делать, а об удовлетворении собственных нужд, которые они считают первостепенными. Суть житейских забот состоит в удовлетворении своих прихотей, потребностей тела (может быть, даже и естественных). Разве в монастыре человек не может этим увлечься? Конечно же, может – и увлекается.

Необходимо отличать духовное бодрствование от бодрствования в буквальном смысле слова. Конечно, мы не способны совершать такое же бдение, какое совершали святые отцы, спавшие по нескольку часов, иногда и по одному часу в сутки. Как говорит Арсений Великий, монаху, если он подвижник, достаточно спать один час; о преподобном Иоанне Лествичнике сказано, что он спал ровно столько, сколько нужно, чтобы не повредиться рассудком; старец Силуан Афонский, живший сравнительно недавно, спал урывками по десять-пятнадцать минут, притом сидя, и в общей сложности получалось два с половиной часа в сутки (только в старости он позволял себе спать лежа). Мы так подвизаться не можем, но то, что в наших силах, мы обязательно должны делать, конечно по благословению старицы или духовника.

Разумеется, мы не можем поститься так же, как постился Симеон Столпник, вкушавший пищу один раз в неделю, но нам следует соблюдать устав монастыря, воздерживаться от того, чтобы вкушать вне трапезы, объедаться или заниматься тайноядением, я уж не говорю о нарушении поста. Как я уже сказал, все должно быть по благословению, потому что одному надо воздерживаться строже, а другому, может быть, по причине телесной немощи нужно какое-то снисхождение, но тем не менее воздержание необходимо.

Мы неспособны и к такому беспрекословному послушанию, какое было, например, у Иоанна Колова, который сажал дерево вверх корнями. Но мы обязаны отсекать свою волю при исполнении обычных монастырских работ и делать то, что нам говорят, а не то, что хочется, может быть, превозмогая иногда при этом немощь или болезнь, а чаще всего – свою лень. Иначе мы лишаем наше духовное бодрствование подкрепления – дерево не может приносить плодов, иметь красивую листву и крону, если не будет своими корнями углублено в эту, так сказать, грязно-неприятную почву. Ведь соки поступают к листьям и плодам именно от корней. И если в нашей жизни не будет таких, как нам кажется, низких, обыкновенных, ничтожных вещей, то не будет и духовных плодов.

Многие из нас на собственном опыте знают о том, как действует нерадение. Бывает, что человек предается многому сну (может быть, даже по причине болезни) и в конце концов начинает испытывать нечистые ощущения. Или, допустим, человек чувствует слабость и подкрепляет себя какой-то пищей – от этого также может прийти в действие блудная страсть. Нерадение может привести и к более пагубным последствиям: если человеку препятствуют удовлетворять его всевозможные прихоти, то он приходит в уныние и раздражительность. Такие «пустяки», как саможаление, лень, нерадение, ведут к полному расстройству духовной жизни. Человек, пришедший в монастырь с пламенной ревностью, становится неуправляемым: он и сам себе не мил, и с другими не уживается. Его былая ревность исчезла, а все потому, что он попускал себе такие «мелочи». Он и сам удивляется: почему, мол, я не получаю никакой пользы? Почему во мне нет никаких изменений, тогда как я столько времени в монастыре? Где взять силы? Но их неоткуда взять, если у тебя нет понуждения, если ты сам себя не заставляешь.

Спаситель сказал: Царствие Небесное нудится (Мф. 11, 12). Значит, понуждая себя исполнять необходимое, мы сможем приобрести не только добродетели, но даже само Царство Небесное. А мы этим понуждением пренебрегаем, предпочитая делать только то, что нам хочется. Если у нас появляется желание молиться – мы молимся, желание пропадает – мы считаем это уважительной причиной для того, чтобы оставить непрестанную молитву в течение дня или правило. Мы всё списываем на то, что у нас, мол, нет благодати, Господь нам не помогает, нет вдохновения, чтобы исполнять предписания хотя бы монастырского устава. На самом деле все это происходит опять же от нерадения или, иначе сказать, от лени. Русская пословица правильно говорит: без труда не выловишь и рыбку из пруда. Для того чтобы выловить рыбку, нужно сделать удочку, накопать червей, насадить червяка на крючок, забросить удочку в пруд и некоторое время посидеть, подождать. Все это труд, а нам хочется трудиться по вдохновению, тогда только, когда наша душа этого пожелает.

Если у нас нет желания трудиться, то мы считаем это единственной серьезной и уважительной причиной, чтобы отложить все наши монастырские труды. В особенности это касается духовного делания, хотя монастырская работа в определенном смысле также является духовным трудом, потому что главное в ней – это отсечение своей воли. В монастырских трудах каждый день испытывается усердие человека, его преданность делу своего спасения, и если он ведет себя достойно, то это сказывается и на его духовном состоянии, молитве.

Итак, у нас должна быть ревность, должно быть самопонуждение, пусть даже нет никакого желания трудиться: наша душа остыла, нам все безразлично, мы пришли в уныние и находимся в апатии, но ведь у нас есть разум, который должен господствовать над всем. Если дело касается житейских вопросов, то обычно так и бывает. Допустим, человек заболел, у него полностью пропал аппетит, но он знает, что ему надо пить лекарства, и он делает это, несмотря на апатию, являющуюся следствием болезни. В конечном счете он приходит в нормальное состояние и у него вновь появляется интерес к жизни, аппетит и так далее.

Так же бывает и в духовной жизни. Если самый равнодушный, бесчувственный человек заставит себя исполнять все как положено, то рано или поздно (я думаю, что пройдет не так уж много времени) благодать согреет, оживит его душу. Господь, взирая на старания этого человека, воскресит его, сделает способным к духовной жизни. И наоборот, если преуспевший человек, достигший определенного духовного состояния, успокоится и перестанет ревновать о большем, понуждать себя, а будет делать все по привычке, в чем также проявляется нерадение, то он начнет чувствовать охлаждение и терять плоды своего преуспеяния. Наконец, он придет в такое унылое, беспросветное состояние, что даже сам себе будет удивляться.

Если в нас оскудевает ревность к какой-либо добродетели, а мы уверены в том, что обязаны ее совершать, то мы должны особенно стараться противостоять своему нерадению именно в этом отношении. Конечно, все должно быть с совета и благословения. И Господь нам поможет: как говорит схимонах Василий Поляномерульский, из обыкновенных людей мы сможем стать пламенными Серафимами, в особенности благодаря умному деланию. Однако умное делание – это не просто повторение Иисусовой молитвы, это совокупность добродетелей, среди которых Иисусова молитва является хоть и главной, но отнюдь не единственной. У нас должна быть ревность ко всем добродетелям, серьезное отношение ко всему строю монашеской жизни. Хотелось бы, чтобы вы приняли это к сведению и хорошо запомнили.

Необходимо сказать еще и о нашем отношении к исполнению заповедей. Мы хотим совершать что-то великое, рассуждаем о приобретении любви к Богу и ближнему, стремимся к подвигам, а на самом деле не исполняем даже малого. Допустим, мимо проходит человек, а ты стоишь с каменным лицом – этим ты нарушаешь заповедь о любви к ближнему. Утром ты проспал службу на полчаса – нарушил заповедь о любви к Богу, даже не заметив этого. исполнение заповедей требует не мечтательно-восторженного настроения, при котором мы, образно говоря, ходим задрав голову в небо и считаем звезды, а иного – при котором мы смотрим под ноги и «собираем копейки». Мы должны внимательно следить за всеми своими действиями, и в особенности за внутренними движениями души. Во всех ничтожных, незаметных и ничего не значащих мелочах необходимо исполнять заповеди. Если же мы от гордости и мечтательности (которая также возникает вследствие гордости) начинаем фантазировать о великих делах, которых мы на самом деле никогда не совершим, и пренебрегать повседневным исполнением заповедей, то Евангелие останется для нас в лучшем случае интересной, утешительной книгой – и не больше. Мы же не считаем мелочью, скажем, необходимость зашнуровывать ботинки, потому что понимаем: если отнестись к этому небрежно, то можно наступить на шнурок и упасть. Тем не менее к евангельским заповедям мы проявляем небрежение, не думая о том, что действительно можем упасть из-за чего-то малого.

Не будем мечтать о великом, а проявим ревность, трудолюбие, радение в мелочах повседневной монастырской жизни, потому что именно в этом для нас и состоит исполнение заповедей. Миряне могут исполнять заповеди, общаясь с родными, сотрудниками по работе или соседями, сталкиваясь со случайными прохожими. Таким образом, и монахи и миряне ко всем и ко всему должны относиться по-доброму, по-христиански, по-евангельски. Как говорят святые отцы, свою совесть нужно хранить по отношению к Богу, ближнему, самому себе и даже вещам.

* * *

Вопрос. У преподобного Серафима Саровского есть предсказание о его воскресении. как правильно к этому относиться?

Ответ. Я думаю, что это апокриф, а не действительное предсказание самого Серафима Саровского. Оно приписано ему людьми, желающими, чтобы это воскресение произошло. Случаев воскресения святых не было за всю историю христианской Церкви. мы знаем о чуде воскресения семи Ефесских отроков, но ведь они не умерли, а лишь чудесным образом уснули и спали почти триста лет. И произошло это чудо для того, чтобы таким необыкновенным событием было посрамлено распространившееся в то время неверие людей в воскресение мертвых. Но чтобы кости человека стали вновь живым человеком – этого не произойдет никогда (конечно, до того дня, когда из мертвых воскреснут все). Может быть, я ошибаюсь, но я склонен думать так.

Вопрос. Батюшка, сейчас выходит много книг с различными пророчествами (например, о судьбах России). Авторы этих книг ссылаются на высказывания святых отцов. Как относиться к этому явлению?

Ответ. Не верить этим книгам. Мало ли на кого эти авторы ссылаются. Хотя подобные книги находят своих читателей. Сейчас такое время, когда одни люди настроены слишком скептически и на веру ничего не принимают, а другие, наоборот, слишком легковерны. Даже те, кто будто бы имеют ревность к духовной жизни, порой пренебрегают Преданием Церкви, оставаясь в этом отношении невежественными.

В древности были еретики – гносимахи, как их назвал преподобный Иоанн Дамаскин, которые считали, что достаточно просто жить благочестиво, а учение Церкви знать не нужно. сейчас эта ересь чрезвычайно распространена. Хотя люди и не называют себя гносимахами, но рассуждают они так же, как еретики: главное, чтобы человек был хороший, а то, что он не знает догматов, не знает ни вероучительного, ни аскетического Предания Церкви, – это неважно. Поэтому люди и верят всякой чепухе. Другие – ученые (их, правда, немного) – пребывают безразличными к духовной жизни и ко всему относятся холодно и очень скептически.

Сейчас почти нет людей, которые были бы одновременно и подвижниками благочестия, и образованными богословами, как, например, святитель Игнатий (Брянчанинов). Их чрезвычайно мало, по крайней мере у нас в России, но я думаю, что и везде, но они есть. Можно привести в пример иеромонаха Серафима (Роуза). Он написал неплохие богословские труды, которые широко распространены в России, и одновременно был подвижником. Конечно, Серафиму (Роузу) не хватало учености, в чем-то он был легковерен, но все же о нем можно говорить как о человеке, который занимался богословием и одновременно вел аскетическую жизнь.

Словом, современные люди с истинным православием знакомы плохо и зачастую верят всему, что им говорят. В наше время издается и распространяется много книг с недостоверной, непроверенной информацией; всевозможные пророчества для большей авторитетности книг приписываются великим святым, а на самом деле все это, так сказать, бабушкины сказки.

Вопрос. Полезно ли при молитве «выдавливать» из себя слезы, а если они есть, то надо ли стараться это состояние усилить?

Ответ. Имеет значение, кáк ты это делаешь: если ты понуждаешь себя к покаянному плачу, который сопровождается внимательной молитвой, тогда это, может быть, и уместно. А если твои слезы не имеют к молитве никакого отношения (слезы сами по себе, молитва сама по себе) и если то усилие, которое ты употребляешь для того, чтобы выдавить их, отвлекает тебя от молитвы (в особенности молитвы Иисусовой), то, я думаю, этого делать не нужно. Слезы или покаянный плач при молитве – это, конечно, хорошо. Однако надо помнить, что самое главное – это внимание. Как говорит святитель Игнатий, внимание дает цену молитве.

К слезам нужно относиться с большой осторожностью, надо следить, чтобы они не были бессмысленными. Ведь мы плачем по разным причинам: от злости, от радости, оттого что с кем-то встретились или, наоборот, расстались. А с духовной точки зрения никакой цены в таких слезах нет.

Вопрос. Как объяснить то, что у человека нет, например, страсти сребролюбия (или какой-то другой)? От чего это зависит?

Ответ. Я думаю, что в каждом человеке есть все страсти, только одни проявляются больше, другие – меньше. Однажды к Макарию Великому пришли воры. Он в это время неожиданно вернулся к себе в келию – и сам стал помогать им грузить свое имущество. Когда же они от него вышли, преподобный Макарий увидел, что они забыли взять какую-то ценную вещь, схватил ее и побежал догонять этих людей со словами: «Вы забыли взять еще и это». Воры устыдились и вернули награбленное. Это яркий пример, показывающий, что у человека нет сребролюбия. А если к любой из наших сестер придут и станут забирать последний подрясник – с радостью ли она его отдаст? Я думаю, нет.

Святитель Игнатий (Брянчанинов) говорит, что в человеке есть все страсти, но одни действуют слабо, а другие – могущественно. Например, сребролюбие в человеке действует слабо, а уныние – гораздо сильнее. Есть страсти господствующие и есть как бы едва тлеющие, но сказать, что их нет совсем, я думаю, нельзя. А почему так бывает, что одни страсти действуют сильнее других, я не знаю. Наверное, дают о себе знать какие-то врожденные дурные наклонности. Может быть, человек в чем-то развращен больше, в чем-то меньше.

Вопрос. Как нерадение может проявляться в деле откровения помыслов?

Ответ. Конечно, говоря о послушании, мы имеем в виду прежде всего откровение помыслов. Ведь послушание должно проявляться не только внешне (в поведении, работе), но и внутренне – оно должно быть даже и в мыслях, и в чувствах. Необходимо отсекать свои помыслы и думать так, как тебе велят, хотя то, что велят, может казаться тебе странным. А если тебя учат евангельскому образу мыслей, то, конечно же, свои собственные мысли нужно отбрасывать и учиться рассуждению по-евангельски. Для этого и нужно откровение помыслов. Поэтому человек, который в откровении помыслов проявляет нерадение, никогда не сможет стать настоящим послушником.

Мы же не хотим отсекать свой взгляд на вещи и находим этому оправдание: мол, вещь, о которой я говорю, совершенно очевидна – как же можно признать ее неправильной? Но она «очевидна» лишь потому, что в нас действует страсть: для гневливого человека очевидно, что нужно разозлиться, для чревоугодника – что нужно поесть, для ленивого – что надо поспать. Если человеку, склонному к унынию, сделать замечание, то для него будет очевидным, что сейчас нужно заплакать. Страсти обладают нами настолько, что мы становимся слепыми. Для алкоголика «очевидно», что вернуться домой лучше окольной дорогой, потому что там стоит пивной ларек. Другой же, более близкий путь для него «неудобен». Нечто подобное происходит и с нами.

Вопрос. Не могли бы вы как духовник привести примеры нерадения? Ваши примеры приносят нам большую пользу в повседневной жизни.

Ответ. Я об этом, в общем-то, уже сказал. Нерадение может проявляться в послушании, молитве, каких-либо второстепенных добродетелях: воздержании в пище, бодрствовании и других. Нерадение может быть и в исполнении заповедей: некоторые относятся к ним так, будто это какие-то мелочи и для нашего спасения нечто малозначащее. Нерадение может быть и в работе.

Примеров можно привести бесчисленное множество, однако насчет себя каждый должен советоваться со своим духовником или старицей. Ведь может получиться так: скажешь, допустим, двоим людям, что нужно воздерживаться в пище, но одному это будет полезно, а другому, поскольку он немощный, больной, – вредно. Кроме того, один склонен к чрезмерной ревности и ищет чересчур строгого воздержания, а другой считает, что может есть гораздо больше, чем ему благословили. Поэтому с одной меркой к этим людям подходить нельзя. Часто бывает так: чрезмерная ревность в одной добродетели сопровождается нерадением в другой. Например, человек, имеющий ревность к воздержанию в пище, нерадив в послушании.

Вопрос. Почему подвижники не убивали насекомых?

Ответ. Я думаю, потому, что они испытывали свое терпение. Преподобный Нил Синайский говорит: «Смотри, чтобы какое-то ничтожное насекомое не лишило тебя Бога»⁵⁵. Отвлекаясь при молитве на что-то постороннее, мы рассеиваемся. Великие подвижники ради любви к Богу пренебрегали внешними раздражителями, вообще всем тем, что отвлекает от молитвы. Феодосий Печерский испытывал свое терпение так: шел на болото, раздевался до пояса и, облепленный комарами, молился, можно сказать, обливаясь кровью.

Кроме того, известно, что, например, старец Силуан Афонский не одобрял грубого отношения даже к растениям. В книге его ученика, архимандрита Софрония (Сахарова), описывается, как однажды они шли вместе, и Софроний, идя впереди, надломил палкой стволик куста дикой травы, чтобы не было семян и тропинка не зарастала этой травой. На что старец Силуан укоризненно покачал головой. Он говорил, что Дух Божий учит жалеть всю тварь, так что без нужды не хочется повредить даже листа на дереве. Но в то же время он, например, косил сено и ел рыбу, по-христиански сознавая, что вся тварь создана именно для служения человеку.