Об архимандрите Киприане
Мне привелось познакомиться с о. Киприаном в 1942 году, будучи еще школьником. В то время о. Киприан уже покинул улицу Лурмель в Париже, где он священствовал при «Православном Деле», созданном матерью Марией (Скобцовой), и стал настоятелем домовой церкви семьи Трубецких, имени свв. Константина и Елены в Кламаре (в предместьях Парижа). Помимо этого о. Киприан был приглашен в Свято-Сергиевский православный богословский институт, читать курс литургики. Впоследствии, когда о. Георгий Флоровский оказался в Греции на все время войны, о. Киприан занял кафедру патрологии, а затем и пастырского богословия.
О. Киприан стал моим духовным отцом и руководителем в трудные годы немецкой оккупации. Уже с юных лет я стремился к священству, и духовное водительство о. Киприана оказалось для меня неоценимой поддержкой и помощью.
О. Киприан занимал небольшую комнату на втором этаже профессорского дома. Стены были уставлены полками с книгами. Многие книги были редкостью, и о. Киприан ими дорожил. В углу были иконы с аналоем. Перед ними мне приходилось стоять на исповеди. Обычно после разрешительной молитвы о. Киприан усаживал меня и угощал «греческим» кофе в маленьких фарфоровых чашках. Он любил вспоминать о событиях и встречах прошлого на Востоке. Вообще, от самого облика о. Киприана веяло Востоком, он внушал нам любовь к восточному Православию.
Последний год военного времени был особенно трудным. Часто и подолгу метро и автобусы не ходили и о. Киприану приходилось отправляться пешком через весь Париж, ночевать на полпути у гостеприимных друзей (чаще всего в семье Бориса Константиновича Зайцева, с которым он был очень близок) и затем уже доходить до Кламара, где он неизменно и без пропусков совершал воскресные и праздничные богослужения. Обратный путь на Сергиевское подворье совершался таким же образом.
Я любил молиться в Кламарском деревянном храме. О. Киприан служил прекрасно, величаво. Его служение стало для меня идеалом и примером на всю жизнь.
Осенью 1944 года я поступил студентом в Богословский институт. Помню первоначальную беседу о. Киприана с нами, новоначальными студентами (среди которых был и Иван Мейендорф). Слова его потрясли нас. Они были приблизительно таковы: «Вы приближаетесь к тайне, пред которой ангелы закрывают свои лица крыльями (о. Киприан поднимал рукава широкой греческой рясы, и мы исполнялись трепетом и удивлением). Подумайте хорошенько, желаете ли вы идти по избранному вами пути. Еще не поздно одуматься». Он указывал на трудный подвиг богословствования, напоминал, что богословская наука ревнива и не терпит двоедушия и легковерности.
Мне хотелось бы именно здесь привести несколько выдержек из писем о. Киприана о советах к духовной жизни: «По поводу ваших слов о возрастах и сроках, когда принимать решения в жизни религиозной, думаю, что зажигать и ставить свечу надо пока она еще целая, а не огарок, но сообразовываясь с личными особенностями, с окружающей средой, не под влиянием настроений и опасностей или разочарований, а вполне спокойно, твердо, уверенно. А главное, надо иметь мудрых, трезвых и очень уравновешенных руководителей». (Письмо от 7.8.1945.)
«Что мне ответить на Вашу исповедь? Вы ведь знаете, что лечить свою душу надо не от грехов как злых дел, конкретных дурных поступков, а от состояний нашей души, от устремленности ее на то или иное злое, греховное расположение. Поэтому, когда мы свою жизнь рассматриваем не как состояние в ту или иную минуту наших злых дел, а как постоянную, непрекращающуюся борьбу мотивов, стремлений, страстей, то не отдельные поступки имеют первенствующее значение, а именно общее расположение нашей души. Бороться надо со страстями, это Вы знаете. Способов борьбы много, а всех их надо свести воедино – к подвигу, к узкому пути. Полезно препобеждать данную страсть противоположною добродетелью: чревоугодие – постом, скупость – милостынею, гнев – терпением, а гордость, мать всех пороков, – смирением. Но, главное, помнить надо, что не один раз смириться, а постоянно упражняться в смирении, смирять себя во всем: в мыслях, чувствах, в делах. А молитва, конечно, главное наше духовное богатство. Молитвенную стихию стяжать надо, и когда это главное оружие Вами приобретено, то им можно многое вымолить. Но опять-таки постоянством в молитве. Не впадайте в разочарование от того, что не сразу Вы стали великим богомольцем, смиренным человеком и незлобивым; а с терпением и постоянством работайте над собою, не полагаясь на свои собственные оценки и диагнозы. Это предоставьте знать другим, а главное, Богу. Еще о молитве: не количество ее ценно, а качество. Пусть и кратко, но от сердца и от ума да исходит Ваше молитвенное воздыхание». (Письмо от 27.11.1945.)
И еще одно: «Пожалуйста, не нервничайте, отдыхайте, учитесь, читайте и только не думайте слишком много о том, что Ваше бодрое настроение помешает Вашему духовному бытию. Жизнь духовная, насколько я понимаю, не должна вовсе сопрягаться с печалью, мрачностью, унынием, минорностью и прочее. Не проще ли нам надо всем жить в отношении к Богу и религии? Не строим ли мы слишком всяких стилизаций под что-то и кого-то? Жизнь со всеми ее повседневными делами тоже должна войти в наш религиозный быт. Ведь в монастырях все составляет совокупность духовного устроения: и кухня, и послушание в лесу или мастерской, и заботы, по принятию гостей, а не только одно стояние в храме, четки, духовное чтение и созерцание. Все – и тело, и труд, и отдых, как и молитва, нужны Богу, ибо это все составляет всецелого человека. И почему это все должны убегать в монастыри? Не думаете ли Вы, что то духовное и психологическое монофизитство, которого мы в теории боимся, на самом деле следует за нами по пятам? Нелюбимый мною Достоевский, где-то говорит: «какой же ты безбожник, ты же веселый» (или что-то в этом роде). Не в грусти и не в насуплении бровей состоит угодное Богу житие. «Правда и мир о Дусе Святе». Храни Вас Бог в этом». (Письмо от 15.9.1946.)
В годы моего студенчества на Подворье о. Киприан защитил докторскую диссертацию «Антропология св. Григория Паламы». Это было для нас неоценимым откровением целой области поздневизантийского богословия, тогда еще мало известного, даже в православных кругах. Было лишь издано ценное исследование афонского инока Василия Кривошеина (будущего архиепископа) в Парижской серии Seminarium Kondakovianum об «аскетическом учении св. Григория Паламы».
По поводу этой диссертации, изданной в 1951 году, о. Киприан мне писал: «Может быть, эта книга доставит Вам удовольствие, а, может быть, Вы в ней почерпнете кое-что для Ваших полемических и паламических устремлений. Будьте снисходительны к ее дефектам. Многие, вероятно, мне поставят в упрек, что я мало обращался к разным западным монографиям о святых отцах. Меня это меньше всего интересовало. Я главным образом устремлялся к святым отцам, старался их разгадать и восстановить их метод мышления. Святоотеческой антропологией вообще слишком мало занимались, а если и пытались это делать, то совершали это по традиционным западным рамкам и категориям. Я же в своей книге старался встать на точку зрения отеческую, а именно: христоцентрический взгляд на человека, символический реализм в учении о мире (и о человеке), мистическое восприятие образа и подобия Божия. Да и паламитскую антропологию рассматриваю я паламически: изучаю человека в паламических категориях сущности, энергии и ипостаси. Простите за саморекламу. Очень и очень, поверьте мне, сознаю немощи и недостатки моего труда. Будьте снисходительны». (Письмо от 13.3.1951.)
Курс патрологии о. Киприана был примером педагогического таланта и умения ввести нас в духовный мир Отцов Церкви и полюбить их. Тогда же вышла его книга «Евхаристия», с очень для нас ценным анализом и критическим разбором западного и восточного учения о «пресуществлении» Святых Даров и об эпиклезе. Надо указать, что в 50-е годы очень было заострено различие между римо-католическим учением о пресуществлении, установленном словами Спасителя и православным учением об освящающем и совершительном действии Святого Духа.
Помню также его лекции по пастырскому богословию, легшие в основание его книги «Православное пастырское служение». Отмечу, в частности, его бережное и внимательное отношение к так называемой «das матушка problem», т.е. к вопросу о брачной жизни православного пастыря.
Годы обучения и жизни в Сергиевском подворье с его отмеренными уставными ежедневными богослужениями, особенной красотой великопостных и пасхальных служб, с живым общением с профессорами и студентами были для нас, и для меня в частности, определяющими в моем духовном и богословском становлении. Во всем этом о. Киприан сыграл немаловажную роль.
С 1949 по 1951 год я был в научной командировке в Афинском университете, и здесь завязалась переписка с моим «Аввой», которая укрепила меня в эти годы отдаленности от «отчего дома». Вот краткая выдержка из письма, в котором о. Киприан вспоминает былые годы своей молодости на Востоке, более всего в Иерусалиме, начальником Русской духовной миссии: «Ваши оба письма меня взволновали, всколыхнули, напомнили массу таких впечатлений, которыми всегда услаждаюсь в минуты тяжелых раздумий. От Ваших слов веет на меня давно забытыми реальными фактами и впечатлениями из своей собственной жизни, а также и теми же видениями, которые я так жадно поглощал когда-то в писаниях, письмах, дневниках моих любимых героев, о. Антонина и епископа Порфирия. Да, да... снеговые вьюги в горах, монастыри XIV века, старые монахи, гостеприимство жителей, божественное греческое пение, их сельские священники, являющиеся в сущности настоящими носителями Православия и церковности... Где все это в моей жизни?.. А когда-то я дышал этим воздухом, оживлялся у этих огней, любовался строгим ликом греческого благочестия. Вы пишете безвкусность. Не говорите так! Это чисто внешнее. То, что они довольствуются бумажными пестрыми иконками за неимением иных, то, что их попы в Афинах ходят в штатском, это все несерьезно. Под всем этим, как под легким слоем пепла лежит и теплится огонь подлинного Православия. Не забудьте того, что лет 80 назад тому и мы еще не ведали наших древних икон и у нас с благословения Синода «Фирма Фесенко» в Одессе распространяла и наводняла и Россию и весь Восток такими жуткими иконами, что греческие теперешние – ничто по сравнению с ними. Живите, наслаждайтесь, упивайтесь Грецией. Она и только она наша мать. Изучите хорошенько новый язык, конечно, сильно вульгаризированный, но корнями уходящий в божественную речь Гомера, Платона и Фотия. Это Вам не какие-то славянские душевности, а божественная древность Эллады. Прошу молитв. Почаще меня вспоминайте и у языческих святынь, которые в своей языческой красоте навеяны дыханием Духа Параклита».(Письмо от 13.2.1950.)
Последние годы, помимо преподавания богословия, о. Киприан увлекся составлением обширной картотеки духовных деятелей Русской Церкви от конца XVIII века и до 1917 года. В настоящее время печатается в Свято-Тихоновском православном богословском институте его обширный курс патрологии, переиздаются его труды о св. Григории Паламе, об Евхаристии, об о. Антонине Капустине. В Свято-Сергиевском богословском институте бережно хранится обширный архив воспоминаний и дневников о. Киприана времени его пребывания в Сербии, а затем и миссии в Иерусалиме в качестве начальника Русской духовной.
В последний год жизни о. Киприана я был рукоположен во диакона на Вознесение. Мне посчастливилось служить диаконом при о. Киприане в его Кламарском храме. Это была лучшая школа служения, которую можно было пожелать. На следующий день после иерейской хиротонии (которая состоялась 5/18 октября в день памяти святителей Московских) я служил свою первую литургию в храме Сергиевского подворья, и о. Киприан был около меня всю службу, направляя меня и наставляя до самых мелочей. Это была духовная зарядка на всю последующую жизнь.
Закончу эти страницы воспоминанием о кончине моего Аввы. Он безвременно устал жить и видел во сне близких ему ушедших, которые его звали. Он предчувствовал свою кончину и мне о ней поведал. Заболев воспалением легких, несмотря на высокий жар, он все же захотел ехать и служить в Кламар. Мне лишь удалось уговорить его дать мне послужить литургию. Мы вместе отправились ранним утром в морозную погоду на метро и автобусе. Храм тогда слабо отапливался, и мы зажгли всевозможные огарки, чтобы хотя бы малость нагреть храм. О. Киприан причастился Святых Тайн и потребил Святые Дары, подходили ко кресту. Вернувшись домой на Сергиевское подворье, о. Киприан окончательно слег. Он скончался под утро 11 февраля 1959 года, в день памяти св. священномученика Игнатия Богоносца в 60-летнем возрасте, оставив богословское наследие и благодарную о себе молитвенную память у множества своих духовных детей.