Новоегипетская эпоха

Около двадцати веков отделяет Тель-Амарну от Иераконполя, псалмы в честь Атона от пластинок Нармера – период времени, оказавшийся достаточным для двух великих литератур – греческой классической и византийской. Не подлежит сомнению, что современники Эхнатона и даже Яхмоса I говорили иначе, чем подданные Хеопса и Сенусерта, хотя и могли писать на классическом языке, который пока считался единственно литературным.

Но время брало своё, и трудности понимания этого языка становились всё более и более ощутимыми. Пришлось изучать его в школах на образцах древних памятников, в обыденной жизни господствовал уже «новоегипетский» язык, нашедший затем себе пути и в литературу. Спорадическое появление его форм и орфографии замечается уже давно. Классический язык, оставшийся языком религиозных и официальных текстов, становится отныне всё более и более искусственным, памятники, написанные на нём, будут принимать характер подражаний образцам, получившим бытие в предшествующий творческий период литературы. Параллельно начинают появляться произведения светского и обыденного характера на новом языке, и великий народ даст ещё огромное количество литературного материала, нередко высокого достоинства, хотя высшая ступень его культуры и была уже позади.

Семь веков, составляющих данный период, конечно, не представляют безусловного единства как в политическом, так и в литературном отношении. Если время XIX династии, которое можно назвать эпохой Рамсеса II, ещё является как бы поворотным пунктом, то при Рамессидах уже начинает обозначаться упадок, продолжавшийся особенно в последующее переходное время, пока не наступила новая пора искусственного подъёма вверху и новой стадии в жизни разговорного языка и письменности – внизу.

Время царей Харемхеба, Сети I и двух Рамсесов было периодом внутренней и внешней реставрации. Восстанавливался культ, усиленно реставрировались древние храмы и воздвигались новые. За пределами шла война для возрождения империи Тутмосов и для возвращения источников богатств, теперь особенно необходимых ввиду широкой строительной деятельности фараонов. В связи с этим понятно необычайное обилие царских надписей от перечисленных царей. Войны, сооружения, празднества и т.п. увековечены иногда по нескольку раз обстоятельными придворными текстами и галереями изображений как делового официального стиля, так и поэтической формы.

Уже при Харемхебе мы видим, что деяния царя увековечиваются также, как при XVIII династии. Неутомимый реставратор внутри напоминал и по ту сторону Синайского полуострова, и на юге о могуществе Египта.

На 11-м карнакском пилоне изображены вереницы пленных и представлен Пунт с его дарами; в храме в скалах Сильсиле представлены сцены из войны в Нубии. Пояснительные краткие надписи сопровождают обычным образом эти барельефы, иногда влагая в уста изображённых, например пленных послов из Эгейского мира или из Пунта, хвалебные возгласы в честь фараона.

Рельефы, изображающие победы Сети I в Азии и в Африке, помещены на северной стене великого Карнакского храма, снаружи гипостиля, по обе стороны боковых врат, в три яруса так, что, идя друг другу навстречу, они заканчиваются у врат сценой принесения в жертву пленных, что как бы указывает на священный характер войн во славу Амона и на религиозную цель изображений – и здесь царь, подобно Тутмосу III, предъявлял богу результаты своих походов. Но он не последовал примеру великого завоевателя, поместившего на стены храма и выдержки из своих «летописей» – тексты при изображениях Сети I, этой самой длинной и обильной галереи египетских барельефов, весьма кратки – это пояснения картин, состоящих в простых названиях городов, имён лошадей и т.п., хвалебные тирады в честь фараона, восклицания воинов, пленных, египтян, встречающих возвращающегося с триумфом фараона и т.п. И только раз, при

сцене возвращения из Азии, мы находим несколько строк более обстоятельного повествовательного текста, может быть, заимствованных из начала летописей похода. Зато Сети I понравились речи, вложенные в уста Амону и обращённые к Тутмосу III и Аменхотепу III. Он неоднократно обращается к ним, и в конце рельефов, изображающих поход в Сирию, при сцене с пленными у изображения Амона, в уста бога влагается победный гимн, составленный из них обоих. Сначала приводится списанный с надписи Аменхотепа с прибавлением двух строф: после обращений на четыре стороны света Амон обращается ещё к небу и земле; затем идут как подражание победному гимну Тутмоса III 8 стихов, начинающихся словами: «я даю видеть им твоё величество»...

Географические имена опущены, и всё представлено как продолжение обращения Амона к земле вообще. При параллельной сцене, замыкающей хеттскую серию, помещена другая, более самостоятельная победная речь Амона, сильно повреждённая.

От Рамсеса II сохранились подобные же победные барельефы в Абидосе, Рамессеуме, Луксоре, Карнаке, а также нубийских храмах Абу-Симбела, Дерра и Бетуалли, и здесь ряд сцен с краткими пояснительными надписями. Но от этого ревнивого к своей славе фараона имеются и длинные надписи. В Абу-Симбеле, Луксоре и Рамессеуме он начертал повествование о своём походе 5-го года, закончившемся знаменитой битвой при Кадеше. Это деловой летописный рассказ, напоминающий по стилю начало Карнакских анналов Тутмоса III и, вероятно, заимствованный из официальных летописей царя. Трезво и дельно рассказывается, как Рамсес II попал в западню с помощью подосланных шпионов; описывается допрос последних царём, военный совет, нападение хеттов, отчаянное положение египтян, из которого их выводит личная храбрость фараона. Дойдя до этого пункта, официальный историограф оставляет летописный стиль и переходит на панегирик, но вскоре обрывает своё повествование, и мы должны обратиться к другому тексту, занимающему в египетской литературе одно из важных мест.

На стенах Карнака, Луксора и Абидосского храма начертан длинный текст, дошедший далеко не в исправном виде и озаглавленный «Начало побед царя Усермара Сотепнира». Это – знаменитое произведение, именуемое до сих пор в популярных книгах «эпосом Пентаура», хотя Пентаур был не автором его, а писцом уже времени Мернептаха, оставившим своё имя на копии этого текста, который он переписывал для упражнения к каллиграфии в школе. Копия эта сохранилась в папирусе Салье III, в Британском музее и в папирусе Лувра.

Настоящим автором был какой-то придворный поэт, которому дали задачу увековечить официальную легенду о царе, единолично обращающем в бегство тысячи конных и пеших врагов и спасающем своё войско от поражения. Задачу эту он исполнил не без искусства.

Сначала он даёт написанное стилем повествовательной прозы почти летописное и толковое описание похода пятого года, параллельно официальной летописи кое в чём её дополняющее, но выпустившее рассказ о шпионах и военном совете. Доведя повествование до того пункта, когда Рамсес оказался окружённым врагами, автор оставляет деловой тон и переходит на поэтический стиль, превращая своё произведение в нечто среднее между похвальной одой и поэмой. Личная храбрость царя, единолично сражающегося с союзом азиатов, делается главной темой; автор неистощим на речи, влагаемые в уста царя и обращённые то к Амону, то к трусливым воинам, то к вознице, на ответы и восхваления.

Хетты гибнут тысячами, поражаемые магической силой царского урея, их царь просит о мире. Собирается военный совет, который соглашается на мир, описывается победоносное возвращение в новую столицу. Всё это не лишено интереса и даже некоторого изящества, и «поэма» имела влияние на последующие произведения этого рода, мало-помалу выродившиеся, однако, в скучную и плохо понимаемую трескотню.

«Кадешская поэма» не единственный продукт придворной поэзии века Рамсеса. В школах при следующем царствовании переписывалось другое «Возвещение побед владыки Египта» (папирус Анастаси II, Британский музей). Здесь по поводу посещения Египта царём хеттов, по-видимому, вместе с царём Коди, поэтически описывается новая столица, «град Рамсеса» Онахту («Великий победой»), причём некоторые выражения напоминают строки, посвящённые столице Эхнатона – солнце восходит и заходит в её пределах. Другое восторженное описание града Рамсеса дошло до нас в форме письма писца Пибеса к своему начальнику Аменемопе – он делится своими впечатлениями после прибытия в этот город весёлой и привольной жизни, где Египет подавал руку Азии, и в котором он застал триумфальный въезд царя (папирус Анастаси III, Британский музей).

Целый ряд мелких гимнов и восхвалений рассеян по школьным папирусам этой эпохи. В надписи в Луксоре и Рамессеуме при изображении другой битвы, при Тунипе, в уста фараона влагается клятва, что он два часа стоял против врагов без брони, и автор надписи прибег к примитивному способу выражения необычайности события, повторив одно и то же дважды. В связи с хеттскими войнами следует упомянуть и длинную надпись из Абу-Симбела, составленную поэтическим стилем и содержащую речь к царю бога Птаха с благословениями, упоминая о его благочестии, о новой столице, обещая долголетие и новые победы, подобные одержанным над хеттами. Царь почтительно отвечает ему, подчёркивая свои сыновние отношения к богу и перечисляя свои благочестивые деяния в его славу – не только мемфисские постройки, но изображения других богов ставятся в связь с его культом, ибо он – бог искусства. Надпись эта также имела свою дальнейшую историю. Являясь новым литературным типом, она не только послужила образцом для последующего времени, но была почти целиком скопирована Рамсесом III в Мединет-Абу, причём были сделаны лишь незначительные изменения применительно к обстоятельствам времени. Например, вместо «земля хеттов» было сказано «все земли», упоминание о прибытии дочери хеттского царя заменено общей фразой: «Их сыновья и дочери как рабы твоего дворца».

Вероятно, к воинственной эпохе Рамсеса восходит и довольно безвкусное стихотворение, посвящённое царской боевой колеснице, где каждая часть её по созвучию вызывает у придворного поэта фразу о царском могуществе Например «дышло (джа) твоей колесницы – оно исторгает (джаи) души стран битвой...» «Меч (херп) твоей колесницы – он устрашает (херу) тех, которые в руке твоей; он овладевает землей сирийской, он уводит землю нубийскую...» Это обычные египетские аллитерации, понятные при том значении, какое египтяне придавали именам и звукам. (Эдинбургский черепок (остракон), найденный B.C. Голенищевым.)

Представители XIX династии много строили. Строительную горячку вызвало и тщеславие, и необходимость достойным образом реставрировать культ попранного Амона и других божеств. Мы видели, в каком количестве храмов увековечены «победы» Рамсеса, весь Египет полон памятниками и сооружениями его и его отца. Понятно, что при таком количестве построек они стали чем-то почти что обыденным, и делать из них событие, как это мы видим в предшествующие периоды, уже было излишним. И вот мы замечаем, что строительные надписи становятся краткими; они большей частью только констатируют в обычной форме, что «царь соорудил своему отцу такому-то богу, как свой памятник», то-то и то-то, чтобы тот оказал ему такие-то милости. Иногда при этом сообщаются краткие сведения из истории постройки (например, в Абу-Симбеле или в храме Курна в надписи Рамсеса II говорится о начале строительства храма при Сети I). Иногда за этим следует ответ богов в виде благосклонной речи (например, в том же храме Курна) или даже – как в карнакских сооружениях Рамсеса II – речь Амона, указывающего прочим богам на заслуги фараона и т.п.

Но в исключительных случаях прибегали и к традиционной форме больших строительных надписей с их обычным торжественным стилем и повествовательным изложением. Но теперь они доходят до крайних пределов растянутости, а ответы двора на тронную речь фараона переходят всякие границы возможного. К числу таких текстов относятся следующие надписи:

1. Три помещённые в храме, выстроенном Сети I в пустыне в 37 милях к востоку от Редесиэ. Первая, в 14 строк, от 9-го I ода Сети I, увековечивает устройство колодца, храма и поселения в этой безводной местности, через которую сносились с золотоносными странами Востока; эти сношения были необходимы вследствие строительных предприятий фараона, особенно грандиозных в Абидосе. Вторая, в 19 строк, почти исключительно занята угрозами и проклятиями в адрес тех, кто осмелится препятствовать поступлениям в Абидосский храм Сети I из золотоносных областей. Наконец, третья, в 4 строки, содержит в изящной и интересной форме выражение благодарности народа за устройство колодца и станции в пустыне, и молитву Амону и богам за благополучие благодетеля-фараона: «Амон, дай ему вечность, удвой ему бесконечность. Боги, живущие в колодце, дайте ему долголетие: он открыл нам дорогу, дотоле запертую. Идёт смерть, в благополучии мы приходим живыми. Трудный путь, бывший в нашей памяти, стал хорошей дорогой...»

2. Огромная надпись (116 строк) Рамсеса II в храме Сети I в Абидосе. Прежде всего царь обращается с речью к Осирису, указывая на то, что он трудится для него и строит.

Далее ведётся рассказ от третьего лица о путешествии царя в 1-м году царствования в Фивы и о реставрациях памятников его отца, затем о посещении им Абидоса, где он нашёл место упокоения древних царей заброшенным, а храм Сети I неоконченным. Тогда он созывает через хранителя печати двор, который падает ниц и произносит славословие. Царь объявляет о своём намерении заняться в Абидосе реставрациями и завершением неоконченного; при этом напоминает о своей коронации ещё мальчиком при жизни отца и о своей деятельности в роли соправителя. Двор отвечает длинной хвалой почтительному сыну. Царь поручает дело мастерам и художникам и подтверждает сделанные его отцом пожалования храму. Затем следует длинная речь царя, обращённая к почившему отцу, с перечислением своих благочестивых деяний и с просьбой помолиться Ра о его долголетии. Отец отвечает ему из загробного мира длинной речью. Он радуется деяниям своего сына, уже молился о нём, и боги уже обещали ему благоденствие и долголетие. Приводятся слова каждого из этих богов. Этот текст в историческом и литературном отношении более важен, чем может показаться с первого раза. Он стоит в связи с путешествием Рамсеса в Абидос немедленно после своего вступления на престол, которое произошло не при нормальных условиях – ему пришлось устранить старшего брата. Привлечение на свою сторону влиятельных абидосских жрецов было для него важно – и длинная надпись указывает на его шаги в этом направлении. Сама надпись составлена не сразу – в ней уже имеется фикция о со-правительстве Рамсеса у отца. Весь тон её должен подчеркнуть и естественные, и юридические, и нравственные права его на престол – и отсюда необычайные претензии и доходящее до крайности обоготворение. В литературном отношении текст интересен и потому, что приближается к тому роду памятников, типичным представителем которых является знаменитый большой папирус Гарриса.

3. Другая длинная надпись Рамсеса II, отчасти напоминающая предыдущую, особенно же приближающаяся к редесийским, найдена близ Куббана на дороге к золотоносным местностям. Рамсес повторил попытку своего отца найти здесь воду и послал для этой цели наместника Нубии. Предприятие удалось, и это было поводом к составлению надписи в 38 строк.

Все перечисленные надписи представляют крайний предел развития торжественных строительных текстов, образцы которых мы встречали ещё в Среднем царстве. Интересно, что все они имеют отношение к абидосским сооружениям царей XIX династии.

Несмотря на множество построек, абидосский храм, кажется, был главным предметом их забот, как для царей XVIII династии фиванские храмы. Как будто они особенно хотели, идя в царство Осириса, искупить свою приверженность к его врагу и заставить его забыть, что их представитель даже носил его имя, изменённое, впрочем, в предназначенном для загробного странствования Сети I экземпляре «Книги мёртвых» на Осири.

В стиле царских торжественных надписей отредактирован имеющий незаурядный исторический и литературный интерес текст, помещённый в гробнице Небуненфа, верховного жреца фиванского Амона и повествующий о том, как Рамсес II немедленно по вступлении на престол, очевидно, окружая себя своими людьми, избрал его из абидосских жрецов на высокий сан в Фивах. Надпись, по месту и содержанию, собственно, автобиографическая, представляет редкий экземпляр этого рода текстов в форме царских надписей, с датой, повествованием, речами царя и вельмож. Речь царя имеет характер наставления назначаемому.

Надписей, подобных приведённой, идущих от современников эпохи Рамсеса и имеющих биографический характер, дошло до нас гораздо меньше, чем от предшествующего времени. С одной стороны, окончательно иссяк прежний их источник – гробницы номархов в их областях, с другой – в фиванских гробницах всё больше места отводится религиозным и заупокойным текстам и изображениям. Равным образом и статуи, и стелы содержат большей частью краткие молитвенные формулы или даже молитвы, в которых только слегка упоминается о деятельности и должностях данного лица.

Можно указать лишь на немногие, заслуживающие внимания, исключения. Так, современник Харемхеба, жрец Амона Ноферхотеп в своей фиванской гробнице среди многочисленных изображений и текстов заупокойного характера отвёл немного места для светской сцены, столь обычной в только что пережитую эпоху – награждения золотыми знаками отличия в присутствии царя и вельмож. Небольшой текст сопровождает это изображение и в изящной, полупоэтической форме поясняет его, напоминая аналогичные надписи из Тель-Амарны.

После даты и протокольного изложения факта слово принимает награждаемый: «Как велико достояние того, кто знает дар бога, царя богов. Премудр знающий его, похвален служащий ему, защищён последующий ему – он солнце его тела, солнечный диск его вовеки...» Эти слова соответствуют тельамарнским уверениям о благоденствии «послушавших учение жизни» и указывают на изменившиеся условия.

Другим памятником, дошедшим от вельможи, следует назвать знаменитую «стелу 400 года», поставленную в Танисе неким Сети, посланным Рамсесом II для водружения от имени царя в этом городе молитвенной стелы богу Сету, которого, как известно, чтила XIX династия. Подобно вельможам, посылавшимся в Абидос, Сети не забыл и себя и поставил также и от своего имени стелу с упоминанием о почётном поручении, с длинным перечнем своих титулов и молитвенным обращением к богу Сету: «Слава тебе, Сет, сын Нут, великий силой на барке миллионов лет, поражающий богов на передней части барки Ра, великий страхом... дай мне жизнь и благоденствие, последующему твоему духу...» Эта краткая формула интересна, как одна из немногих молитв богу, которого потом объявили дьяволом и противником света, вопреки выраженному здесь представлению о нём, как спутнике бога солнца и его борце... С другой стороны, надпись интересна своей необычной датой – 400-й год какого-то царя Нубии. Об этой единственно упоминаемой здесь эре высказано в науке несколько соображений, и большинство склоняется признать её исходным пунктом эпоху одного из гиксосских царей Таниса.

Редкий пример полной, хотя крайне сжатой, почти до степени формулярного списка, автобиографии представляет известная надпись на статуе верховного жреца Амона Бекнехонсу, важная для знакомства с иерархическим cursus honorum²⁰⁷. Совершенно исключительной является надпись на статуе Харемхеба, этого вельможи, прошедшего едва ли не всю лестницу должностей до власти фараона включительно. Необычайная судьба царственного автобиографа, возвысившегося из номархов, нашедшего путь к престолу через Тель-Амарну, его чиновное прошлое и тот факт, что надпись начертана на вотивной статуе его и его жены, дают нам основание говорить о ней здесь, а не среди царских надписей. Текст действительно вполне примыкает к автобиографиям вельмож, отличаясь от них только длинной царской титулатурой вначале и намёками на божественное происхождение от Гора. Следующее за этим изложение повествует, хотя и в приподнятом тоне, о служебной карьере при каком-то царе, сердце которого «было довольно деяниями» Харемхеба и который назначил его «верховными устами, распорядителем законов». Но Гор возвысил своего сына, привёз его в Карнак и представил Амону, который поручил ему царство. Боги ликуют. Провозглашается титулатура нового фараона, ликование в Луксоре. Новый царь плывет по Нилу, обустраивая землю, как подобие Горизонта Гора и повсюду реставрируя поруганный культ, за что боги молятся о нём ежедневно перед Ра.

От этого же фараона мы имеем весьма важную надпись правового характера, один из документов, относящихся к области реставрационной деятельности царей, – указ его об искоренении чиновничьих злоупотреблений и неправосудия и облегчения тягот бедного класса. К сожалению, этот большой юридический и законодательный текст, подобных которому до нас так мало дошло из Египта, сохранился в крайне повреждённом виде, и попытки его восстановить не могут считаться безусловно удавшимися. Начинается он обычным в надписях о царских деяниях предисловием: «Его величество совещался со своим сердцем... чтобы изгнать зло и искоренить неправду. Планы его величества – это прекрасное пристанище, отражающее насилие... Его величество употребил много времени, заботясь о благосостоянии Египта и исследуя причины утеснения страны... Писец его величества взял письменный прибор и свиток и изложил всё на письме, согласно словам, изречённым самим царём...» Далее следует подлинный текст царского указа в 50 строках: 10 статей его отредактированы в форме условной «если», известной нам хотя бы из законов Хаммурапи.

Другой важный памятник правового характера, дошедший от этой эпохи, – знаменитый договор Рамсеса II с хеттами – не подлежит нашему рассмотрению.

Это памятник не египетской, а международной дипломатической письменности, и египетский извод его не является оригиналом.