Окончательный упадок империи

Египет должен был обороняться. Это явилось следствием факторов как внутренних, так и внешних. Как мы видели, народ перестал стремиться к завоеваниям, и импульс, возникший в результате изгнания гиксосов 350 лет назад, уже больше не ощущался. Подвиги военачальников Тутмоса III всё ещё рассказывались и, разукрашенные легендарными чудеса продолжали циркулировать в народе. Но дух, вдохновлявший героев первых азиатских завоеваний, уже угас. В то время, как таковы были внутренние условия, извне всё находилось в смятении и беспокойстве. Подвижные морские народы северной части Средиземного моря, пробираясь вдоль берегов, искали возможности пограбить или найти место для поселений; вместе с ливийцами, с одной стороны, и отдалённейшими народами Малой Азии, с другой, они набегали волна за волной на границу Египетской империи. Египту неизбежно приходилось занимать оборонительное положение; Дни завоеваний и нападений для него миновали, и в течение шестисот лет не было сделано ни одной серьёзной попытки расширить пределы государства. В продолжение ближайших 60 лет после смерти Рамсеса II мы можем проследить борьбу фараонов исключительно лишь за сохранение империи, которую их великие предшественники стремились расширить. В этот критический для национальных дел момент, обусловленный тем, что империя в течение 20 лет находилась в руках престарелого, а не молодого и деятельного монарха, одряхлевшего Рамсеса сменил на престоле его тринадцатый сын Мериептах – человек уже пожилой.

Таким образом, один старик наследовал другому. Следствием явилось то, чего можно было ожидать. Ничего не было сделано немедленно для отражения дерзких вторжений ливийцев и их западных морских союзников¹¹⁵. Насколько мы можем видеть, смерть Рамсеса не вызвала никаких беспорядков в азиатских владениях.

Царю Мернептаху досталась по наследству от отца Северная Сирия, вплоть до верхней части Оронтской долины, включая, по меньшей мере, часть Аморейской страны, где он владел городом, носившим его имя. Мир с Хеттским царством оставался ненарушимым, без сомнения, на основании старого договора, заключённого его отцом 46 лет назад. Действительно, Мернептах посылал к хеттам корабли, нагруженные зерном, для поддержания их во время голода; за это было, вероятно, хорошо заплачено, хотя из его собственных слов можно, пожалуй, сделать вывод, что то был акт человеколюбия. Но уже в конце второго года царствования он имел основание пожалеть о своём добром расположении к исконному врагу своего отца. Следует припомнить, что в числе союзников хеттов в битве под Кадешем уже находились морские народы, например ликийцы и дарданийцы. По-видимому, Мернептах каким-либо образом обнаружил, что хетты стали принимать участие во вторжениях этих народов, бывших в союзе с ливийцами, в западную часть Дельты. Вероятно, ради дальнейших завоеваний в Сирии они оказывали ливийцам и их союзникам, по меньшей мере, моральную поддержку и деятельно раздували мятеж среди азиатских городов, подчинённых фараону. Как бы то ни было, в третий год царствования Мернептаха (около 1223 г. до н.э.) мятеж против него широко разлился в Азии.

Аскалон, у самых врат Египта, могущественный Гезер в нижнем конце долины Аялона, поднимающейся вверх от морского прибрежья к Иерусалиму, Иноам, один из городов ливанского триполиса, пожертвованного Тутмосом III Амону 260 лет назад, племена израильские и вся Западная Сирия-Палестина, находившаяся под властью фараона, – всё это восстало против своего египетского владыки. До нас дошла лишь победная песнь, свидетельствующая о последующей войне; несомненно, что Мернептах появился в Азии в третий год своего царствования и, несмотря на свой преклонный возраст, довёл кампанию до удачного конца. Возможно, что даже хетты не избегли его ярости, хотя нельзя предполагать, чтобы престарелый Мернептах мог сделать что-либо большее, чем разграбить один или два приморских пункта. Восставшие города были строго наказаны, и вся Палестина вновь подчинена и согнута под ярмо. В числе пострадавших мятежников находились некоторые племена Израиля, которые, как мы видели в конце XVIII и начале XIX династий, укрепились в Палестине. Они были достаточно сплочены, чтобы называться общим именем «Израиль», и в то время впервые появляются в истории как народ. Гезер, вероятно, причинил Мернептаху некоторые затруднения и, быть может, выдержал осаду, так как впоследствии царь именовал себя в своей титулатуре «связывающим Гезер», как если бы его покорение являлось событием, заслуживающим внимания. Эта осада объясняет, почему Мернептах не мог двинуться против народов, вторгавшихся в западную часть Дельты, вплоть до пятого года своего царствования, ибо блокада такого укрепления, как Гезер, должна была занимать его ещё в течение года. Ко времени его возвращения в Египет египетские владения в Азии были спасены, но нельзя предполагать, чтобы он продвинул вперёд унаследованную границу.

Между тем, положение на западе было крайне серьёзным; полчища техену-ливийцев двигались всё дальше внутрь Дельты из своих поселений на северном африканском побережье, к западу от Египта. Возможно, что некоторые из их передовых переселенцев достигли даже гелиопольского канала. Мало что известно о ливийцах той эпохи. Сразу же за египетской границей, по-видимому, находилась территория Техену; далее на запад жили племена, известные египтянам под названием «набу» или «рабу», грекам под названием ливийцев. каковым именем египтяне обозначали также в целом западные народы. На крайнем западе, далеко в глубь этих неизвестных областей, жили машауаши, или максии Геродота. Все они, без сомнения, были предками берберских племён Северной Африки. Их далеко нельзя назвать нецивилизованными варварами: они были искусны в военном деле, хорошо вооружены и способны к серьёзным предприятиям, направленным против фараона. Как раз в это время они быстро сплачивались и, имея во главе хороших вождей, обещали вскоре образовать воинственное и грозное государство, отстоящее менее чем на десять дней пути от резиденции фараона в Восточной Дельте. Вся Западная Дельта была сильно окрашена ливийской кровью, и ливийские семьи постоянно пересекали её вплоть до «Великой реки», как называлось Канопское устье Нила. Ливийцы проникли также и в два северных оазиса, лежащих на юг от Файюма. «Они проводят время, идя по стране и сражаясь, дабы наполнять ежедневно свои утробы, – повествует летопись Мернептаха. Они приходят в страну Египетскую ради потребности своих ртов».

Осмелев вследствие долгой безнаказанности, ливийцы перешли к организованным нападениям, и то, что ранее имело характер разбросанного переселения, стало теперь сплочённым вторжением. Мерией, царь ливийцев, принудил Техену соединиться с ним и при поддержке хищнических банд морских разбойников с берега вторгся в Египет. Он взял с собой жену и детей, равно как и его союзники, так что их движение являлось несомненным переселением в той же мере, как и вторжением. Его союзниками были хорошо известные нам шердены, или сардинцы, шекелеши – возможно, что сикелийские туземцы древней Сицилии, экуеши – быть может, ахейцы, ликийцы, искавшие поживы в Египте, начиная с дней Аменхотепа III, и тереши –· без сомнения, тирсенцы, или этруски. В числе этих бродячих хищников появляются впервые на арене истории народы Европы, хотя мы уже отмечали их по их вещественным памятникам начиная со Среднего царства. Это движение в Африку народов северной части Средиземного моря является одним из многих подобных же передвижений, приведших сюда белую расу в лице ливийцев. Судя по числу людей, впоследствии убитых или взятых в плен, ливийский царь должен был иметь под своим начальством, по меньшей мере, 20 000 воинов.

Мернептах, наконец осознавший положение, был занят укреплением Гелиополя и Мемфиса, когда слухи об опасности дошли до него в конце марта пятого года его царствования. Немедленно собрав должностных лиц, он приказал им мобилизовать войска так, чтобы они могли выступить в поход через 14 дней. Престарелый царь видел благоприятный сон, в котором ему явился колоссального роста Птах и протянул ему меч, приказывая изгнать из сердца всякий страх. В середине апреля египетская армия уже была в Западной Дельте и в тот же день вечером подошла на очень близкое расстояние к неприятелю. Последний находился недалеко от места, называвшегося Перира, расположение которого, хотя в точности и неизвестное, следует искать где-нибудь на главной дороге, ведущей из Дельты на запад, в ливийскую страну, в нескольких милях от пограничного форта и станции, охраняющих дорогу в том пункте, где она вступает в Дельту. Поблизости от Перира среди роскошных виноградников, обычных в той области, стоял замок фараона, откуда на восток открывался широкий вид на тучные посевы Дельты, в то время почти готовые для жатвы. Эта картина радостного изобилия предстала перед варварскими полчищами, когда они перешли западную черту пограничных фортов. Около замка фараона в Перира утром 15 апреля и произошла битва.

Схватка длилась шесть часов, после чего египетские лучники вытеснили союзников с поля, нанеся им при этом огромные потери. По обычаю эпохи, в этот момент Мернептах погнал своих лошадей вслед за бегущим врагом, которого его воины избивали и истребляли, пока не достигли «Горы Рогов Земли», как называли египтяне край плоскогорья на запад от Дельты, где бежавшим врагам удалось скрыться. Царь Мерией бежал с поля битвы, едва он увидел, что сражение проиграно. Ему удалось спастись, но его семья и вся его домашняя обстановка попали в руки египтян. В результате энергичного преследования, кроме страшного избиения, было ещё взято много пленных. Пало не менее 9000 врагов, причём не менее одной трети убитых приходилось на долю морских союзников, и, вероятно, столько же попало в плен. В числе убитых находились 6 сыновей ливийского царя. Добыча была огромная: около 9000 медных мечей и свыше 120 000 штук всевозможного оружия и амуниции. Кроме того, в палатках ливийского царя и вождей были захвачены прекрасные предметы вооружения и сосуды из ценного металла – в общем свыше 3000 предметов. Когда лагерь был совершенно разграблен, кожаные палатки были подожжены, и все погибли в пламени.

Затем армия вернулась с триумфом в царскую резиденцию в Восточной Дельте с ослами, нагруженными руками и другими трофеями, отрезанными от тел убитых. Добыча и трофеи были сложены перед балконом дворца, где царь осмотрел их в присутствии ликующей толпы. Затем он собрал вельмож в большом зале дворца и обратился к ним с речью. Весьма важен был тот факт, что он получил письмо от коменданта одной из крепостей на западной границе Дельты, сообщавшего, что ливийский царь, скрывшийся в темноте ночи за линией египетского кордона, отвергнут и лишён престола своими подданными, избравшими на его место другого царя, бывшего его противником. Отсюда было очевидно, что агрессивная партия в Ливии пала и что не следовало ожидать дальнейшего беспокойства с этой стороны, по меньшей мере в царствование Мернептаха.

Вызванное этим сообщением народное ликование было следствием не только выдающегося триумфа, но также чувства полного освобождения от опасности. Постоянные грабежи ливийских банд, от которых терпело население Западной Дельты в течение почти целого поколения, теперь прекратились. Не только миновала большая национальная опасность, но также окончилось невыносимое положение. Нечего удивляться, что народ пел: «Великая радость посетила Египет, слышно ликование в городах Тамери (Египта). В них говорят о победах, одержанных Мернептахом над Техену: «Как прекрасен он, победоносный правитель! Как возвеличен царь в кругу богов! Как счастлив он, повелевающий владыка! Воссядь в благополучии и говори, иди шествуй далеко по путям, ибо нет страха в сердцах народа. Укрепления предоставлены самим себе, колодцы вновь открыты. Гонцы проходят под стенами крепостей в тени от солнца, в то время как стража дремлет. Солдаты лежат и спят, а работники у границы находятся (или нет) на полях, как они пожелают. Стада оставляются в поле без пастуха, после того как их выгонят, и они переходят по желанию поток. Среди ночи не раздается крика: «Стой! Вот кто-то идёт, кто-то идёт с чужой речью!» Приходят и уходят с пением, и не слышно стенания горюющего народа. Города вновь заселены, и тот, кто вспахивает (поле) для посева, будет вкушать от него. Ра обратил (своё лицо) к Египту: он родился, назначенный быть его покровителем, он – царь Мернептах».

Цари повергнуты ниц и восклицают: «Слава!»

Ни один из «девяти народов лука» не поднимает своей головы.

Опустошён Техену,

Хеттская страна усмирена.

Разграблен Ханаан, исполненный всякого зла,

Уведён Аскалон,

Захвачен Гезер,

Иноам сделан несуществующим;

Израиль обезлюдел, семени его нет,

Палестина стала (безвредной) вдовой для Египта.

Все страны объединены, они усмирены:

Все мятежники связаны царём Мернептахом.

Из этих заключительных строк песни, посвящённой победам Мернептаха в Азии, узнаём мы всё, что нам известно относительно его азиатских войн. Являясь как бы подведением итогов всех его триумфов, они составляют прекрасную иллюстрацию проявления народного ликования.

Так, хотя и согбенный летами, по бодрый фараон спас империю от первого натиска надвигавшейся бури.

Он царствовал после того ещё, по меньшей мере, пять лет, в течение которых на севере, по-видимому, царил полный мир. Он укрепил азиатскую границу новой крепостью, названной его именем, и на юге он подавил восстание в Нубии. Общепринятое утверждение, что к концу царствования его доверием вполне овладел сириец, находившийся при дворе и ставший затем регентом, совершенно лишено основания и обусловлено плохим пониманием титулов маршала Бен-Озена, о котором мы уже упоминали выше. Продолжительное царствование Рамсеса II, ознаменовавшееся множеством возведённых построек, дало Мернептаху мало возможности удовлетворить свои желания в этом направлении. Кроме того, дни его были сочтены, и не было времени выламывать в каменоломнях и перевозить материалы, необходимые для такого храма, который имел обыкновение воздвигать каждый фараон в Фивах для заупокойной службы по нему. При таких условиях Мернептах. не колеблясь, прибег к самому варварскому разрушению памятников своих предков. Чтобы добыть материал для заупокойного храма, он превратил в каменоломню величественное святилище Аменхотепа III в западной части равнины, безжалостно сокрушил его стены и расколол его чудные статуи, чтобы употребить их в качестве глыб для собственного здания. Среди других предметов, использованных таким образом, была чудная плита из чёрного гранита высотой более 10 футов, содержавшая отчёт Аменхотепа III о его строениях. Мернептах поставил её в своём новом здании лицом к стене, и писцы высекли на её обратной стороне гимн победы над ливийцами, конец которого мы привели выше. Эта плита стала известной вследствие того, что она содержит наиболее ранние сведения об Израиле. Оскверняя великие создания прежних фараонов, Мернептах не пощадил также и памятника собственного отца, который, если мы припомним, сам служил ему в этом дурным примером. Рамсес имел дерзость после жизни, отмеченной таким вандализмом, сделать на стенах построенного им –абидосского храма длинное воззвание к преемникам, прося их уважать его учреждения и памятники. Но даже собственный сын не выказал к ним уважения, к которому он взывал. Мы постоянно находим имя Мернептаха на памятниках его отца. После, по меньшей мере, десяти лет царствования Мернептах скончался (1215 г. до н.э.) и был погребён в Фиванской долине, в том же месте, где и его предки¹¹⁶.

Его тело было там найдено вопреки теории, утверждавшей, что, будучи, несомненно, фараоном еврейского Исхода, он утонул в Красном море! Как бы мы ни презирали его за осквернение и бесстыдное разрушение величайших созданий предков, всё же не следует забывать, что в преклонных летах, когда подобного рода ответственность ложится тяжело на человека, он мужественно разрешил важный кризис в истории своей страны, которая иначе попала бы в руки чужеземной династии.

Распущенность, сопровождавшая продолжительное царствование двух престарелых людей, широко способствовала развитию интриг, заговоров и махинаций соперничавших партий. Со смертью Мернептаха началась борьба за престол, продолжавшаяся много лет. Два претендента имели сначала успех – Аменмесес и Мернептах-Сипта. Первый был лишь эфемерным узурпатором, который, принадлежа к какой-нибудь боковой линии царствовавшего дома, имел, быть может, отдалённое право на престол. Он был настроен враждебно к памяти Мернептаха, а его преемник Мернептах-Сипта, вскоре свергший его с престола, в свою очередь присвоил себе его памятники и разрушил его гробницу. Мы сейчас увидим, что Нубия стала в весьма враждебное отношение к царствующему дому. Подобно тому, как это имело место в римских провинциях времён империи, Нубия вследствие своей отдалённости от административного центра была такой областью, где враждебное отношение к правящему дому и сочувствие к какому-нибудь претенденту могли втайне поощряться без боязни быть обнаруженными¹¹⁷.

Вероятно, именно в Нубии приобрёл власть Сипта. Как бы то ни было, мы находим его там в первый год его царствования вводящим лично в должность наместника и отправляющим одного из своих приверженцев для раздачи по стране наград. Благодаря такой политике и ещё тому, что он женился на Тауосрит, вероятно, принцессе древней династии фараонов, ему удалось продержаться на престоле, по меньшей мере, шесть лет, в продолжение которых нубийская дань, по-видимому, поступала правильно и обычные сношения с сирийскими провинциями поддерживались по-прежнему. Его наместником, назначенным в Нубию, был некий Сети, бывший в то же время, как мы уже видели, правителем золотоносной области Амона. Последнее обстоятельство поставило его в близкие отношения к могущественной жреческой корпорации Амона в Фивах, и весьма возможно, что он воспользовался ими, равно как и собственным своим влиятельным положением, для осуществления того, что сам Сипта совершил в Нубии. Во всяком случае с исчезновением Сипта его место занимает некий Сети, второй фараон, носивший это имя. Впоследствии он считался единственным законным царём из числа трёх, следовавших за Мернептахом. По-видимому, он царствовал довольно успешно, ибо выстроил небольшой храм в Карнаке и другой в Эшмунене-Гермополе. Он завладел гробницей Сипта и его жены Тауосрит, хотя впоследствии он имел возможность высечь свою собственную. Но его власть была недолговечна. Давно не ведавшее узды дворянство, наёмные полчища в войске, могущественные жреческие корпорации, многочисленные чужестранцы, занимавшие видное положение при дворе, властолюбивые претенденты и их клевреты – все эти агрессивные и антагонизирующие элементы требовали сильной руки и необычайных государственных способностей от правителя. Этими качествами Сети II не обладал, и он пал жертвой обстоятельств, с которыми справился бы более сильный и умелый человек, чем он.

Люди, свергшие Сети II, были не способны удержать за собою власть, которой они его лишили. Последовала полная анархия. Вся страна очутилась в руках провинциальных вельмож, начальников и правителей городов, и положение простого народа было хуже, чем когда-либо раньше на Востоке. «У всех людей были отняты их права, не было у них начальника (буквально «главного рта») в течение многих лет, впредь до иных времён. Египетская страна была в руках вельмож и правителей городов, сосед убивал соседа, большого и малого». Насколько долго продолжался период во «много лет», мы не можем определить. Но несомненно, что нация быстро клонилась к распадению на небольшие царства и княжества, из которых она была сплочена на заре своей истории. Затем наступил голод, сопровождавшийся той страшной нищетой, которую позднее описывали в своих анналах арабские историки, говоря о подобных же периодах при мамлюкских султанах в Египте. Действительно, сведения об этом периоде, оставленные нам Рамсесом III в большом папирусе Гарриса, несмотря на свою краткость, представляют собой как бы главу из правления мамлюкского султана XIV столетия. Пользуясь беспомощностью народа и взаимной борьбой местных правителей, один из сирийцев, занимавших высокое положение при дворе, овладел короной или, по меньшей мере, властью, и начал править тиранически и жестоко. «Он заставил всю страну платить себе дань, он соединился со своими товарищами и расхищал их (египтян) достояние. Они стали относиться к богам, как к людям, и никаких приношений не делалось в храмах». Таким образом, имущественные права не уважались больше, и даже храмовые наделы были отобраны.

Как можно было ожидать, ливийцы не замедлили узнать о беспомощном положении Египта. Вновь начались переселения через западную границу Дельты, шайки разбойников шатались по городам, начиная с окрестностей Мемфиса и до Средиземного моря, или же захватывали поля и селились по обеим сторонам Канопского устья.

Тогда, около 1200 г. до н.э., появился некий Сетнахт, энергичный человек неизвестного происхождения, но, вероятно, бывший потомком старой линии Сети I и Рамсеса II. И хотя страна была раздираема внутренними и внешними врагами, ему удалось, благодаря присущим ему качествам организатора и государственного деятеля, восторжествовать над бесчисленными провинциальными претендентами, восстановить порядок и реорганизовать почти переставшее существовать царство древних фараонов. Он исполнил свою великую задачу с блестящим успехом, но всё, что мы знаем об этом, содержится в немногих нижеследующих словах, оставленных нам его сыном Рамсесом III: «Когда боги склонились на мир, дабы вернуть стране её права, согласно с древними обычаями, они назначили своего сына, происшедшего от их чресл, правителем всех стран на их великом престоле, его – царя Сетнахта¹¹⁸... Он привёл в порядок всю страну, охваченную мятежом, он убил повстанцев в стране Египетской, он очистил великий трон Египта... Каждый человек проведал своего брата, окружённого стенами (принуждённого жить в крепости). Он ввёл храмы во владение божественными приношениями, дабы жертвовать их богам, согласно обычным договорам с ними». Можно видеть, что сирийский узурпатор восстановил против себя жрецов тем, что посягнул на их наделы и что Сетнахт воспользовался этим, дабы над ним восторжествовать, привлекши на свою сторону этот состоятельнейший и могущественнейший класс в Египте.

Мы легко поймём, что напряженная деятельность Сетнахта оставляла ему мало времени для возведения памятников, способных увековечить его имя. Действительно, он не имел даже возможности высечь для себя в Фивах гробницу и потому воспользовался гробницей Сипта и его жены Тауосрит, уже ранее присвоенной, но случайно не использованной Сети II. Его царствование, по-видимому, было кратковременным, ибо последняя относящаяся к нему дата помечена пятым годом его правления: она найдена на обратной стороне папируса, нацарапанной рукой писца, пробовавшего перо. Прежде, чем умереть (1198 г. до н.э.), он назначил своим преемником сына Рамсеса, третьего из числа носивших это имя, который уже помогал ему в управлении.

С Рамессидов, родоначальником которых был Рамсес III, Манефон начинает новую династию, XX, хотя старая, очевидно, прервалась уже после Мернептаха и, как мы видели, вероятно, была вновь восстановлена в лице Сетнахта. Рамсес III унаследовал совершенно такое же положение вещей, с каким пришлось иметь дело при вступлении на престол Мернептаха, но, как молодому и сильному человеку, ему было легче с ним справиться. Он немедленно усовершенствовал организацию военной службы, разделив весь народ на классы. Обязанные последовательно нести её. Значительная часть постоянной армии, размеры которой не поддаются точному определению, состояла, как и в дни Рамсеса, из наёмников-шерденов, а также включала в себя и контингент ливийцев-кехеков.

Наёмники, разумеется, служили тот срок, на который они были наняты. Так как туземный элемент постоянно менялся вследствие того, что один призыв за другим отбывал повинность, то фараон стал всё более и более зависеть от наёмников как постоянного элемента его армии. Дела реорганизованного управления не давали Рамсесу времени обратить внимание на хроническое положение Западной Дельты, пока, наконец, сами обстоятельства не заставили его внезапно проявить энергию и в этом направлении так же, как в своё время это пришлось сделать царю Мернептаху.

Весьма серьёзные перемены произошли со времени последней ливийской войны. Беспокойные мятежные жители северной части Средиземного моря, которых египтяне называли «морскими народами», появлялись на юге всё в большем количестве. Среди них особенной воинственностью отличались два народа, которых мы до сих пор ещё не встречали – зекели и пелесеты, обычно известные из еврейской истории под именем филистимлян. Пелесеты были одним из древнейших кипрских племён, а зекели, быть может, представляли собой ветвь догреческих сикелийцев, или сицилийцев. В сопровождении отрядов дениенов, шерденов, уашашей и шекелешей вышеупомянутые два народа двигались на юго-восток, без сомнения, побуждаемые к тому натиском других народов. Ничего не зная об их языке и обычаях и имея лишь ряд египетских рельефов, изображающих их самих, их одежду, оружие, суда и орудия, бесполезно делать предположения относительно их расовых особенностей, но их переселение представляет собой, очевидно, один из наиболее ранних моментов того медленного, но неуклонного движения на юг, впервые наблюдаемого здесь и затем продолжавшегося долгое время в эпоху европейской истории. Постепенно продвигаясь на юг в Сирию, некоторые из этих переселенцев дошли в занимающий нас момент до верхнего течения Оронта и до Аморейского царства. В то же время наиболее отважные из их судов плавали вдоль берегов Дельты и входили для хищнических нападений в устья реки. Они охотно согласились на предложение ливийских вождей вторгнуться и опустошить Дельту.

Ливийский царь Мерией, низложенный после победы над ним Мернептахом, имел своим преемником Уермера, который в свою очередь был сменён царём Земером; последний и был руководителем нового вторжения в Египет. По суше и по воде союзники вступили в Западную Дельту, где вскоре столкнулись с Рамсесом III, давшим им битву вблизи города, называвшегося «Усермара-Мериамон¹¹⁹ (Рамсес III) – каратель Темеха (Ливии)». Вражеские суда были частью уничтожены, частью захвачены, и союзные полчища разбиты с огромными для них потерями. Более 12 500 врагов пало на поле битвы и, по меньшей мере, 1000 была взята в плен. Всего больше было убито морских пиратов. Обычный триумф имел место в царской резиденции, причём царь обозрел с дворцового балкона пленных и трофеи среди ликования стоявших внизу вельмож. Амону, даровавшему великую победу, были по обыкновению принесены в жертву живые пленники, и весь Египет ликовал по случаю восстановленной безопасности, благодаря чему – с гордостью заявлял Рамсес – женщина могла уходить из дому так далеко, как ей хотелось, с поднятым покрывалом, не боясь посягательства.

Между тем, надвигавшаяся с севера волна грозила постепенно поглотить Египетскую империю, мы уже видели, как её первые прибои разбились о берега Дельты. Галеры и сухопутные силы северных морских народов, поддерживавших ливийцев против Рамсеса III в пятый год его царствования, являлись лишь передовыми застрельщиками несравненно более серьёзного наступления, о близости которого мы уже упоминали; и это наступление находилось теперь в полном движении, направляясь через Сирию. Полчища переселенцев двигались по суше в сопровождении своих семейств, ехавших на своеобразных тяжеловесных двуколках, запряжённых быками, и по морю – на многочисленных судах, огибавших берега Сирии. Сирийские города-государства не могли противостоять натиску хорошо вооружённых и опытных в военном деле врагов. Последние прошли через всю Хеттскую страну в Северной Сирии вплоть до Каркемиша на Евфрате и далее за Арвад на финикийском берегу вверх по Оронтской долине до Аморейского царства, которое они опустошили. Хетты, вероятно, потеряли свои сирийские владения, и их могущество в Сирии было совершенно сломлено. Флот переселенцев посетил Аласию, или Кипр, и нигде не было оказано ему вооружённого сопротивления. «Они двигались, предваряемые огнём, вперёд к Египту. Их главной опорой были пелесеты, зекели, шекелеши, дениены и уашаши. Эти земли объединились и наложили свою руку на страну, вплоть до круга земли» (которую обтекает «Великий Круг» – океан) «Страны, пришедшие со своих островов среди моря, двигались к Египту, сердцем полагаясь на своё оружие». В Аморее переселенцы разбили центральный лагерь и, по-видимому, временно остановились там.

Рамсес III с большой энергией стал готовиться к отражению врагов. Он укрепил сирийскую границу и быстро собрал флот, который распределил по северным гаваням. Он сам наблюдал с дворцового балкона за снаряжением пехоты, и, когда всё было готово, он отправился в Сирию, чтобы лично руководить кампанией. Мы не можем определить, когда произошла сухопутная битва, но ввиду того, что северяне дошли до Амореи, следует думать, что она имела место, по крайней мере, не севернее этой области. Из летописи Рамсеса III, повествующей об этой битве, мы получаем лишь туманные и общие указания на поражение неприятеля, в то время как на рельефах мы видим наёмников-шерденов, прорывающих расстроенные ряды и похищающих повозки, запряжённые волами, с жёнами, детьми и имуществом северян. Так как шердены находились и среди нападавших, то, следовательно, наёмники Рамсеса III должны были сражаться против своих же земляков.

Рамсес также, вероятно, успел заблаговременно добраться до места морской битвы, происшедшей в одной из северных финикийских гаваней, чтобы руководить ею с соседнего берега. Он усилил команду своих судов значительными отрядами метких египетских стрелков, действовавших столь успешно, что ряды тяжеловооружённых северян были совершенно опустошены, прежде чем неприятельские суда успели пойти на абордаж.

Стрельба с судов была усилена залпами египетских лучников, размещённых Рамсесом вдоль берега, причём и сам он стрелял из лука в неприятельский флот. Когда египтяне кинулись на абордаж, неприятельские суда пришли в замешательство. «Они опрокинуты и погибают на своих местах, в то время как их сердца похищаются (смертью), их души уносятся прочь, и их оружие кидается в море. Его (фараона) стрелы пронзают любого из них, и поражённый (ею) падает в воду». «Их вытаскивали, перевёртывали и клали на берегу, они были убиты и лежали грудами от носа до кормы на своих галерах, в то время как все их вещи были сброшены в воду на память о Египте». Те, которые спаслись от флота и приплыли на берег, были взяты в плен египтянами¹²⁰.

Двумя этими битвами фараон нанёс грозному врагу такой решительный удар, что его главенство, по меньшей мере, кончая Амореей на севере, не могло оспариваться нападавшими. Они продолжали являться в Сирию, но двойная победа Рамсеса III подчинила переселенцев и новые места их расселения Египту и принудила их вносить дань в сокровищницу фараона. Египетская империя в Азии была вновь спасена, и Рамсес вернулся в свою резиденцию в Дельте, чтобы насладиться вполне заслуженным триумфом.

Для фараона наступил кратковременный отдых, в течение которого его бдительность, по-видимому, нисколько не ослабела. Новое передвижение народов на крайнем западе вновь создало опасность для Дельты.

Причиной беспокойства явились машуаши – племя, жившее позади ливийцев, другими словами, на запад от них. Ливийцы, без сомнения, получили возмездие в пятый год царствования Рамсеса III, и притом настолько сильное, что не имели желания сейчас же повторять своё нападение на Дельту, но машуаши вторглись в Ливийскую страну и опустошили её, чем принудили несчастных ливийцев к союзу против Египта. К этому же союзу были привлечены и другие племена. Вождём движения был Мешешер, сын Кепера, царь машуашей, первоначальное намерение которого было перейти на новое место и поселиться в Дельте. «Враги снова имели совещание, желая проводить свою жизнь в пределах Египта, дабы овладеть холмами и равнинами, как своими собственными областями. «Мы хотим поселиться в Египте», – так говорили они единогласно – и они постоянно переходили границы Египта».

В двенадцатом в месяце одиннадцатого года царствования Рамсеса враги начали вторжение, идя по западной дороге, как и в дни Мернептаха, и обложили крепость Хачо, находившуюся на расстоянии около одиннадцати миль от конца плоскогорья пустыни, вблизи канала, называвшегося «Воды Ра». Рамсес атаковал их под стенами Хачо, с валов которого египетский гарнизон сыпал убийственные стрелы в ряды машуашей, уже расстроенные натиском фараона. В результате машуаши были обращены в беспорядочное бегство, причём попали под выстрелы другой соседней крепости. Рамсес продолжал преследование по западной дороге до края плато, на протяжении одиннадцати миль, совершенно изгнав, таким образом, вторгшихся из страны. Он остановился в укреплённом «Городе (или «Доме») Усермара-Мериамона (Рамсеса III)», который, как мы припомним, он основал на одной из возвышенностей на краю плато, называвшейся «Горой Рогов Земли». Глава машуашей Мешешер был убит, а его отец Кепер – взят в плен, 2175 их воинов пало, и 2052, из числа которых более одной четверти составляли женщины, были взяты в плен. Рамсес сообщает о том, как он распределил пленных: «Я поселил их вождей в укреплениях во имя моё. Я поместил там предводителей лучников и начальников племён, заклеймённых и превращённых в рабов, помеченных моим именем, так же, как и их жён и их детей». Около тысячи машуашей были назначены охранять храмовое стадо, называвшееся «Рамсес III – победитель машуашей у Вод Ра». Равным образом царь установил в память своей победы ежегодный праздник, названный им в храмовом календаре «Избиением машуашей», и присоединил в подробной титулатуре к своему имени эпитет «Защитник Египта, Хранитель Стран, Покоритель Машуашей, Опустошитель Страны Темеха». Таким образом, западные племена в третий раз были отброшены от границы Дельты, и Рамсес уже больше не слышал о нападениях с этой стороны. Воинственные силы ливийских племён, хотя и не вполне исчерпанные, уже больше не проявляли себя в объединённом национальном нападении, но как это происходило с доисторических времён, ливийцы продолжали исподволь проникать в Дельту в виде спорадических переселений, не казавшихся опасными фараону.

Совместное наступление северных морских народов, хотя и задержанное Рамсесом III на сирийской границе, очевидно, вызвало большие волнения среди местных египетских вассалов. Мы не можем определить, заключил ли царь Амореи, как в былые дни хеттского нашествия, союз с вторгавшимися, но только сейчас же вслед за последней ливийской кампанией Рамсес нашёл необходимым явиться со своей армией в его страну. Границы и течение кампании лишь смутно намечены в дошедших до нас скудных записях. Фараон взял приступом, по меньшей мере, пять укреплённых городов, из которых один находился в Аморее, другим, изображённым на рельефах Рамсеса окружённым водой, быть может, являлся Кадеш; третий, стоящий на холме, не может быть отождествлён; остальные же два, из которых один назывался Эрез, защищались хеттами. Рамсес, вероятно, не проникал далеко на хеттскую территорию, хотя её города, ослабленные нападениями морских народов, быстро отпадали от хеттского царя. Это было последним враждебным столкновением между фараоном и хеттами; обе империи быстро клонились к упадку, и в летописях Египта мы уже никогда более не слышим о хеттах в Сирии. Рамсес помещает в списки покорённых областей города Северной Сирии вплоть до Евфрата, включая всё, чем когда- либо владела империя в её славные дни. Эти списки, однако, в значительной мере скопированы со списков его великих предшественников, и потому мы не можем иметь к ним доверия. Рамсес организовал затем азиатские владения Египта насколько возможно прочно, причём их граница, по всей вероятности, простиралась на север ничуть не дальше, чем при Мернептахе; другими словами, она как раз оканчивалась Аморейским царством по верхнему течению Оронта. Дабы обеспечить незыблемость границы, фараон построил новые крепости всюду, где было нужно, в Сирии и Палестине; в одном из пунктов Сирии он построил также храм Амона, заключавший большое изображение государственного бога, перед которым азиатские царьки должны были заявлять о своей верности фараону, ежегодно принося свою дань к его подножию.

Сообщение с Сирией улучшилось благодаря устройству большого колодца в пустыне Аяне, на восток от Дельты, снабжавшего водою станции, основанные там Сети I. Начиная с этого времени, только одно возмущение бедуинов в Сеире нарушило мирное течение владычества фараона в Азии.

Влияние египетских ремёсел и администрации в Сирии очевидно по одной важной отрасли, а именно теперь тяжеловесные и неудобные глиняные таблицы были постепенно заменены в Сирии удобным папирусом, который финикийские правители стали употреблять для своих записей. Новый рукописный материал доставлялся из факторий Дельты в обмен на финикийские товары. Само собою понятно, что финикийцам было неудобно и даже невозможно вести спешные текущие записи на бумаге пером и чернилами клинописными знаками, совершенно не подходившими для таких рукописных материалов. Поэтому вместе с папирусными листами также и египетские письмена нашли себе путь в Палестину, где ранее X в. до н.э. они сложились в алфавит согласных знаков, быстро затем занесённый к ионийским грекам, а оттуда – в Европу.

Главная функция восточного деспотизма – собирание дани и налогов – производилась с величайшей правильностью. «Я обложил их ежегодным налогом, – говорит Рамсес, – каждый город являлся со своею данью». Усмирение случайных беспорядков в Нубии не нарушало глубокого мира, воцарившегося в империи.

Рамсес сам описывает его следующим образом: «Я дал возможность египетской женщине идти с непокрытой головой (букв. «ушами»), куда она хотела, ибо ни один чужой человек и никто (вообще) на пути не посягал на неё. Я сделал так, что пехота и колесницы оставались дома в моё время; шердены и кехеки (наёмники) жили в своих городах, растянувшись на спине; они не испытывали страха, ибо не было врага ни из Куша, ни из Сирии. Их луки и их оружие отдыхали, в то время как они чувствовали удовлетворение и жили в радости. Их жёны были с ними, их дети – вокруг них; они не оглядывались назад, но в их сердцах была уверенность, ибо я находился с ними как их защита и охрана. Я поддерживал жизнь всей страны, будь то чужестранцев, простого народа, граждан, мужчин или женщин. Я освободил человека от несчастий, я дал ему дыхание. Я спас его от угнетателя более многочисленного, чем он. Я дал каждому человеку безопасность в их городах; других я сохранял живыми в палате прошений. Я заселил страну там, где она лежала пустынной. Страна была вполне удовлетворена в моё царствование».

Сношения и торговля с внешним миром поощрялись фараоном, как и в великие дни империи. Храмы Амона, Ра и Птаха имели каждый свой флот на Средиземном или Красном море, доставлявший в сокровищницу бога продукты Финикии, Сирии и Пунта. Рамсес эксплуатировал медные копи Аттики, по-видимому, на Синайском полуострове, для чего послал туда специальную экспедицию на галерах из неизвестного порта на Средиземном море. Корабли вернулись с большим количеством металла, который фараон выставил напоказ под балконом дворца, чтобы весь народ мог его видеть. Рамсес послал также для ломки малахита на Синайском полуострове своих людей, которые вернулись назад с большим запасом драгоценного минерала для великолепных Царских даров богам. Более крупная экспедиция из больших судов была отправлена в долгое плавание к берегам Пунта. Каналом, ведшим из Нила через Вади-Тумилат в Красное море, существовавшим задолго до этого, по-видимому, перестали пользоваться вследствие его засорённости, так как суда Рамсеса после удачного плавания вернулись в одну из бухт против Копта, где все продукты были перегружены на ослов и доставлены в Копт по суше. Здесь они были вновь помещены на суда и спущены вниз по реке в царскую резиденцию в восточной части Дельты. Судоходство теперь, может быть, было даже ещё значительнее и совершеннее, чем при великих фараонах XVIII династии. Рамсес говорит о священной барке фиванскаго Амона, сооружённой на его верфях из гигантского строевого ливанского кедра.

Богатства фараона позволили ему предпринять работы во имя общественной пользы и благоустройства.

По всему царству, в особенности в Фивах и в царской резиденции, он посадил множество деревьев, которые под небом, обычно безоблачным в Египте, предлагали народу тень, особенно приятную в этой стране, лишённой природных лесов. Он возобновил также строительство, остановившееся со смерти Рамсеса II. В западной части фиванской равнины, в месте, ныне называемом Мединет-Абу, он выстроил огромный и великолепный храм Амона, начатый им в первые же дни своего царствования. Благодаря тому, что с годами храм увеличивался в длину и в ширину, записи о кампаниях Рамсеса III находили себе место на его стенах, пока, наконец, всё здание в целом не стало обширной летописью царских военных подвигов и ещё теперь её может читать современный посетитель, прослеживая год за годом, по мере того, как он переходит из древнейших залов, находящихся позади, к новейшим дворам и пилону, находящимся впереди.

Здесь он может видеть полчища Севера в битве с наёмниками-шерденами Рамсеса, прорывающими их ряды и захватывающими тяжёлые вражеские повозки, запряжённые волами, о чём мы уже говорили выше. Первая морская битва, о которой мы ничего не знаем, также изображена здесь. По этим рельефам мы можем составить себе представление о доспехах, одежде, оружии, военных судах и снаряжении северных народов, в лице которых Европа впервые появляется на сцене древнего мира. Перед храмом находилось священное озеро и тщательно разбитый сад,

Обширные внешние строения и хранилища, дворец царя с массивными каменными башнями, соединявшийся с храмом, и стена, опоясывавшая всё в целом, образуя замкнутую совокупность зданий, господствовавшую над всей южной частью западной фиванской равнины; с вершины высоких пилонов на север открывался вид на величественный ряд заупокойных храмов, построенных императорами. Как и в настоящее время, эта совокупность зданий представляла собой крайнее звено в ряду этих величественных строений, напоминавшее вдумчивому посетителю о последнем представителе длинного ряда царственных фараонов, каковым и был фактически Рамсес III. Остальные его храмы большей частью погибли, небольшое святилище Амона в Карнаке, которое Рамсес, чувствовавший полную невозможность превзойти обширные карнакские залы, расположил внутри главного храма, вдоль его главной оси, всё ещё свидетельствует о его здравом смысле и в этом направлении.

Несколько небольших добавлений к Карнакскому храму, не считая храма Мут на юг от карнакской группы, небольшое святилище Хонсу, только начатое Рамсесом III, святилища, от которых никаких, или очень мало остатков было открыто в Мемфисе и Гелиополе, и много молелен, рассеянных по всей стране, – всё это большей частью погибло совершенно или оставило после себя лишь ничтожные следы. В столичном городе фараон разбил в честь Амона великолепный участок земли, «на нём находились огромные сады и места для прогулок, всевозможные сорта фиговых пальм, несущих плоды, священная аллея, пестреющая цветами каждой страны». Для обслуживания участка к нему было приставлено около 8000 рабов. Рамсес III воздвиг также на городской площади, занимаемой храмом Рамсеса II, святилище Сутеха (Сета). Искусство, запечатлённое в этих строениях, поскольку они сохранились, несомненно упадочное. Линии тяжеловесны и неприятны, колоннады, некогда уводившие невольно глаз созерцателя от своего основания ввысь, совершенно утеряли свою лёгкость и в то же время мощь прежних дней. Они красноречиво говорят о тяготеющем на них бремени и о скованном духе породившей их упадочной архитектуры. Работа небрежна и неряшлива. Рельефы, покрывающие обширные поверхности храма в Мединет-Абу, за немногими исключениями, лишь плохие подражания чудным скульптурам Сети I в Карнаке, плохо нарисованные и исполненные без чувства. Лишь кое-где находим мы искру былой творческой мощи, как например, в изображении охоты Рамсеса III на дикого быка – изображении, которое, несмотря на некоторые ошибки в рисунке, свидетельствует о большой силе и чувстве и значительном понимании пейзажа. Смелой и совершенно новой для того времени попыткой является изображение морской победы фараона у сирийских берегов, претендующее на силу и эффект, но несколько лишённое оригинальности и изобретательности.

Подражательность, столь явная в искусстве эпохи Рамсеса III, вообще характерна для того времени. Летописи его царствования представляют собой лишь слабые повторения более древних восхвалений фараонов, разукрашенные риторическими фигурами, настолько туманными, настолько запутанными, что часто их невозможно понять. С чувством подавленности, которое было нелегко сбросить с себя, отошёл автор настоящей книги после нескольких месяцев работы от обширных стен храма в Мединет-Абу, покрытых многими сотнями строк сухого раболепного многословия, где в шаблонных выражениях, неизменных в течение столетий, без конца по тому или по другому поводу превозносилась доблесть царя.

Взяв любую из записанных там войн и очистив от стереотипных фраз понимаемые с трудом надписи, покрывающие несколько квадратных тысяч футов поверхности стены, мы получим в результате затраченного большого труда лишь скудный и претенциозный отчёт о великой кампании. Внушительная фигура молодого и деятельного фараона, увлекающего войска от одной границы своей империи к другой и вновь отражающего самые страшные нападения, которые когда-либо испытывал Египет, не встретила отклика в застывшей в условностях душе жреческого писца, которому выпало надолго запечатлеть эти деяния на храмовой стене. У него имелся много раз использованный литературный запас минувших династий, откуда он заимствовал целые гимны, песни и списки, которые, подновлённые и приспособленные к случаю, увековечили славу поистине даровитого и героического правителя. Может быть, мы должны обвинять писца, ибо сам царь почитал своей высшей задачей вновь воспроизвести эпоху Рамсеса II. Само его имя было составлено из первой половины тронного имени Рамсеса II и второй половины его личного имени. Он называл своих детей и своих лошадей именами детей и лошадей Рамсеса II, и подобно ему он имел во время своих кампаний при себе ручного льва, бежавшего за его колесницей.

Деяния Рамсеса III были скорее продиктованы обстоятельствами, среди которых он находился, нежели какой-либо положительной чертой его собственного характера, однако не следует забывать, что ему приходилось иметь дело с таким положением, которое он едва ли мог бы изменить, если бы даже попытался противостоять ему. Всякая непосредственная внешняя опасность, если судить поверхностно, теперь миновала, но нация медленно клонилась к упадку вследствие разрушения, снедавшего её изнутри. Будучи вполне в силах справиться с нападениями, шедшими извне, Рамсес III, с другой стороны, не имел тех черт мужественной независимости, которые подвинули бы другого человека на энергичную оппозицию против тенденций, господствовавших внутри империи. Это особенно проявилось в его отношении к фактам религиозной жизни, унаследованным от XIX династии.

Мы уже говорили, что Сетнахт, отец Рамсеса III, достиг трона благодаря тому, что привлёк на свою сторону жрецов, т.е. тем же путём, как и многие его счастливые предшественники. Рамсес III ничуть не пытался уничтожить жреческое влияние, от которого была поставлена в зависимость корона. Храмы представляли серьёзную политическую и экономическую опасность. Невзирая на это, Рамсес III продолжал политику своих предков и с невероятной щедростью сыпал сокровища царского дома в священные сундуки. Он сам говорит: «Я совершал мощные дела и благодеяния, во множестве, для богов и богинь Юга и Севера. Я ваял их изображения в золотых плавильнях, я восстановил то, что было разрушено в их храмах, я соорудил дома и храмы на их дворах, я насадил для них рощи, я выкопал для них озера, я установил для них божественные приношения из ячменя и пшеницы, вина, ладана, плодов, скота и птицы, я построил (молельни, называемые) «Тени Ра», для их местопребывания, с божественными приношениями на каждый день».

Он говорит здесь о менее крупных храмах страны: для трёх великих богов Египта – Амона, Ра и Птаха – он сделал гораздо больше. Несравненное великолепие, которым был обставлен ритуал этих богов, не поддаётся описанию. «Я сделал тебе, – говорит Рамсес Амону, – большую жертвенную плиту из серебра, чеканной работы, украшенную прекрасным золотом, с инкрустированными фигурами из золота кетем, несущую статуи царя из золота чеканной работы, таблицу для божественных приношений, делаемых тебе. Я сделал большую подставку для чаш для твоего переднего двора, украшенную чудным золотом и выложенную камнем; её чаши – из золота и заключают в себе вино и брашну, приносимые тебе каждое утро... Я сделал тебе большие таблицы, выбитые из золота, напечатленные великим именем твоего величества, несущие мои молитвы. Я сделал тебе другие таблицы, выбитые из серебра, напечатленные великим именем твоего величества с повелениями твоего дома». Всё, что находилось в пользовании бога, являло ту же роскошь; Рамсес говорит о своей священной барке: «Я построил тебе достопочтенный корабль Усерхет в 130 локтей (около 224 футов) длиной на реке из больших кедров царского поместья, удивительных размеров, покрытый чудным золотом до ватерлинии, подобно барке солнца, когда она появляется на востоке, и всякий живёт, видя её. Большой наос был посреди него, из чудного золота, с инкрустациями из всевозможных камней, подобный дворцу; головы баранов из золота от носа до кормы, украшенные змеями-уреями, увенчанными коронами».

На изготовление больших храмовых весов для взвешивания приношений Ра в Гелиополе пошло около 212 фунтов золота и 461 фунт серебра. Читатель может найти целые страницы подобных описаний в большом папирусе Гарриса, о котором мы ещё будем говорить позднее. Подобное великолепие, хотя часто и могло основываться на случайных дарах царя, должно было, тем не менее, поддерживаться главным образом постоянными огромными доходами с обширных земель, податями и работой множества рабов, принадлежавших храмам. Богу Хнуму в Элефантине Рамсес III пожертвовал обе стороны реки, начиная от этого города и до Такомпсо, т.е. на протяжении свыше 70 миль. Записи Рамсеса III в первый и единственный раз в египетской истории дают нам возможность определить все количество собственности, принадлежавшей и управлявшейся храмами. Перечень папируса Гарриса, встречаемый почти во всех храмах страны, показывает, что последние владели более чем 107 000 рабов; другими словами, один человек из числа 50–80 жителей страны составлял собственность храмов. Первая цифра всего вероятнее; отсюда следует, что, по всей вероятности, один человек из 50-ти был рабом какого-либо храма. Следовательно, храмы владели двумя процентами населения. Мы находим, что земельные наделы храмов приблизительно равнялись трём четвертям миллиона акров, что составляло около одной седьмой или свыше 14,5 % всей обрабатываемой в стране земли; и так как некоторые из второстепенных храмов, как, например, Хнума, только что упоминавшийся нами, пропущены в инвентарном перечне, то можно безошибочно сказать, что вся земельная собственность храма доходила до 15 % обрабатываемой в стране земли.

Таковы данные, касающиеся храмовых поместий, которые можно с уверенностью сопоставлять с общей суммой богатств и источников дохода в стране, но они никоим образом не включают всей собственности храмов. Последние владели приблизительно полумиллионом голов крупного и мелкого скота, их флот в целом насчитывал 88 судов, около 53 мастерских и верфей перерабатывали часть поступавшего к ним сырого материала; кроме того, в Сирии, Куше и Египте они владели в общей сложности 169 городами. Если мы припомним, что вся эта огромная собственность в стране, занимавшей менее 10 000 кв. миль и имевшей только 5 или 6 миллионов жителей, была совершенно свободна от налогов, то мы увидим, что она представляла угрозу для экономического равновесия государства.

Такое неблагоприятное положение вещей ещё усиливалось тем фактом, что не соблюдалось надлежащей пропорции в распределении пожертвований отдельным богам. Значительно большая часть их падала на долю Амона, ненасытные жрецы которого имели такую силу, что требования, предъявляемые ими к царской сокровищнице, далеко превосходили претензии всех других храмов, взятых вместе. Не считая большой группы храмов в Фивах, бог владел многими другими святилищами, молельнями и статуями, которые были обеспечены собственностью, рассеянной по всей стране. Как мы уже говорили, он имел храм в Сирии и ещё новый храм в Нубии, не считая выстроенных там Рамсесом II. В двенадцатый год правления Рамсеса III, после победоносного окончания всех его войн, был освящён законченный, наконец, храм, который он воздвиг Амону в Мединет-Абу (в Фивах), и при этом храм получил новый и подробный календарь праздников, занявший почти во всю длину одну из его стен. Праздник Опет, величайший из торжеств Амона, продолжавшийся в дни Тутмоса III одиннадцать дней, занимает в нём 24 дня, и, подводя итог всему календарю, поскольку он сохранился, мы находим, что приблизительно на каждые три дня приходился один годичный праздничный день в честь Амона, не считая месячных праздников. Несмотря на это, Рамсес III позднее ещё увеличил продолжительность праздников, так что праздник Опет растянулся на 27 дней, а празднование его собственной коронации, продолжавшееся первоначально по календарю всего лишь один день, стало, наконец, справляться ежегодно в течение 20 дней.

Нечего удивляться, что отчёт артели рабочих в фиванском некрополе при одном из преемников Рамсеса III обнаруживает почти столько же прогульных дней, сколько и рабочих. Все эти растянутые праздники означали, разумеется, увеличение обеспечения и доходов Амона. До сих пор ещё сохранились помещения при храме в Мединет-Абу, заключавшие его сокровища, и их стены свидетельствуют о колоссальных богатствах, которыми они были наполнены. Рамсес сам в другом отчёте говорит: «Я наполнил его сокровищницу произведениями египетской страны, золотом, серебром, всякими ценными камнями, исчисляющимися сотнями тысяч. Его амбары ломились от ячменя и пшеницы; его земли, его стада, его толпы (рабов?) были как песок на берегу. Я обложил в его пользу налогом как Южную страну, так и Северную; Нубия и Сирия являлись к нему, неся свои налоги. Он был наполнен пленными, которых ты мне дал среди Девяти Луков, и наборами (рекрутов), которые я производил по десяти тысяч (человек)... Я умножил божественные дары, приносимые тебе, в виде хлеба, вина, брашны и жирных гусей, множества быков, бычков, телят, коров, белых антилоп и газелей, приносимых в жертву на дворе заклания». Как и в дни завоевателей из XVIII династии, большая часть военной добычи Рамсеса III поступала в сокровищницу Амона. Результат этой долго практиковавшейся политики был неизбежный: из числа приблизительно 0,75 миллиона акров земли, принадлежавших храмам, Амон владел более чем 583 000 – почти в пять раз больше, чем его ближайший соперник Ра в Гелиополе, имевший лишь 108 000, и в девять раз больше, чем Птах в Мемфисе.

Таким образом, Амон владел более чем всей земельной собственности храмов, равнявшейся 15 % всех земель страны. В то время, как все храмы владели не более чем 2 % всего населения на положении рабов, Амон один, вероятно, владел 1,5 %, что составляло более чем 86 500 рабов – число, в семь раз превосходившее то, которое принадлежало Ра. То же самое отношение наблюдается и в других статьях дохода. Амону принадлежало пять больших стад, в общем более 421 000 голов крупного и мелкого скота; всё же остальные храмы вместе владели менее чем полумиллионом голов; из числа 513 храмовых садов и рощ Амон владел 433, все храмовые суда, за исключением пяти, т.е. 83, составляли собственность Амона, и 46 мастерских из 53, принадлежавших храмам, были его. Он являлся единственным богом, владевшим городами в Сирии и Куше, в количестве девяти, что же касается городов, принадлежащих ему в Египте, то здесь он был превзойдён Ра, владевшим 103, в то время как он – всего лишь 56. Так как мы не знаем ничего о размерах и доходности этих городов, то число их ещё мало значит, принимая во внимание неизмеримо большее количество акров храмовой земли, принадлежавшей Амону. Доходы Амона золотом равнялись ежегодно 26 000 гран, чего не получал ни один другой храм. Это золото, без сомнения, притекало из «Золотоносной области Амона», полученной им в собственность, как мы видели, к концу XIX династии, в отношении серебра его доходы превосходили в 17 раз, в отношении меди – в 21 раз, скота – в 7 раз, вина – в 9 раз, кораблей – в 10 раз доходы всех остальных храмов, взятых вместе. Его поместья и его доходы, уступавшие лишь царским, заняли важное экономическое положение в государстве, и политическая сила, которой располагала жреческая корпорация, владевшая столь огромными богатствами, была такова, что с ней не мог не считаться фараон. Не войдя в соглашение с нею и постоянно её не ублажая, ни один фараон не мог долго царствовать, хотя, с другой стороны, обычное заключение, что постепенный захват власти, закончившийся вступлением на престол верховного жреца Амона, был обязан исключительно богатствам Амона, не подтверждается нашими исследованиями. Другие силы способствовали в большей мере, как мы увидим, этому перевороту. В числе их было постепенное распространение влияния Амона на другие храмы и их достояния. Его верховный жрец стал в эпоху XVIII династии главой всех жреческих корпораций в Египте: в эпоху XIX династии его сан стал наследственным. Жрецам Амона принадлежал больший или меньший надзор за храмами других богов. Так постепенно и незаметно власть Амона распространилась на все священные поместья страны.

Ошибочно предполагать, как это обычно делают, что Рамсес III исключительно или главным образом был ответствен за такое положение дел. Как ни расточительны были его пожертвования жреческой сокровищнице, они никогда не могли бы наполнить её так, как мы это наблюдали. Это справедливо как в отношении имущества Амона в частности, так и в отношении храмовых богатств вообще. Пожертвование свыше 70 миль земли по берегам нубийского Нила Хнуму Рамсесом III было с его стороны лишь подтверждением древнего права, а огромные наделы, перечисленные в большом папирусе Гарриса, долгое время считавшиеся дарами Рамсеса III, представляют собою лишь перечень старых жреческих поместий, владение которыми лишь было им закреплено за храмами. Эти долгое время остававшиеся непонятыми инвентарные списки являются источником вышепривёденных статистических данных, раскрывающих перед нами положение дел и показывающих, что оно было унаследовано в силу расточительных пожертвований XVIII и XIX династий, начиная, по крайней мере, с Тутмоса III, подарившего Амону три города в Сирии.

Благодаря тому, что такая политика поддерживалась рядом поколений, огромные богатства постепенно росли, и Рамсес III уже не мог и в действительности не сделал никакой попытки противостоять ненасытным жрецам, издавна привыкшим быть безгранично требовательными в отношении пожертвований. Рамсес III продолжал, не скупясь, вести традиционную политику, нуждаясь, очевидно, в поддержке жрецов, чтобы удержаться на престоле. Вследствие этого его сокровищница, доходы которой постепенно падали, должна была тяжело ощущать тяготевшее на ней бремя пожертвований, требования на которые ничуть не уменьшались. Хотя нам известно, что выдачи из правительственной сокровищницы производились в древности так же медленно, как до самого последнего времени в Египте, всё же, вполне принимая во внимание этот факт, едва ли случайным покажется то обстоятельство, что в царствование Рамсеса III, как нам известно, партия рабочих некрополя упорно добивалась получения месячины в 50 мешков зерна. Месяц за месяцем должны они прибегать к крайним мерам, влезая с подведёнными животами на стену некрополя и угрожая напасть на хлебный амбар, если им не дадут пищи. Услышав в ответ от самого визиря, что сокровищница пуста, или обманутые лживыми обещаниями какого-нибудь доверенного писца, они, по-видимому, вновь вернулись к своей работе и вновь терпели голод, заставивший их бросить работу и собраться с криком и гамом у конторы своего начальника с требованием выдать месячный паёк. Таким образом, в то время как бедняки, работавшие на государство, толпились голодные у дверей опустевшей сокровищницы, хранилища богов ломились от статей дохода, и Амон ежегодно получал более 205 000 мер зерна в виде приношений во время одних лишь годичных праздников¹²¹.

Единственной силой, которую могли противопоставить Рамсес III и его современники могущественным жреческим партиям, являлись многочисленные чужестранцы (на положении рабов), которыми располагала корона. Заклейменные именем царя, они набирались в большом количестве в ряды армии вместе с уже упомянутыми выше наёмниками, несшими в ней добровольную службу. Войска, с помощью которых Рамсес III отразил нападения врагов на свою империю, состояли, как мы уже говорили, в значительной мере из иноземцев, и число последних постоянно увеличивалось по мере того, как фараон всё меньше и меньше чувствовал себя хозяином положения, трудность и запутанность которого всё возрастали. Он вскоре был также вынужден окружить свою особу множеством этих же чужеземных рабов. Класс домашних слуг, уже известных в эпоху Среднего царства под именем, которое мы можем перевести словом «ключники», первоначально служил при столе и кладовых придворной знати. Рабы этой категории на службе у Рамсеса Ш были в значительной мере уроженцами Сирии, Малой Азии и Ливии, и так как царь находил их всё более и более полезными, то они, хотя и будучи простыми рабами, стали постепенно занимать высокие должности в государстве и при дворе. Это было положение, как справедливо заметил Эрман, вполне отвечавшее тому, которое наблюдалось при дворе египетских султанов в средние века. Из двадцати таких «ключников», состоявших, как нам известно, на службе у Рамсеса III, пять были иностранцами и занимали ответственные и влиятельные места; вскоре мы будем иметь случай наблюдать ту выдающуюся роль, которую они сыграли в фатальном кризисе, имевшем место в его царствование.

В то время как с внешней стороны всё было блестяще и спокойно и весь народ чествовал царя, спасшего страну, разрушительные силы, медленно накапливавшиеся в течение поколений в государстве, достигли теперь крайней степени напряжённости. Ненасытное и коварное жречество, располагавшее огромными богатствами, армия наёмников, готовых служить тому, кто заплатит больше, и непосредственное окружение из чужеземных рабов, верность которых равным образом зависела всецело от непосредственной выгоды, на которую они могли рассчитывать, – вот те факторы, с которыми Рамсесу III приходилось постоянно иметь дело, уравновешивая каждый из них всеми остальными. Если ещё прибавить к этому множество царских родственников и креатур, являвшихся, быть может, наиболее опасным элементом при данном положении вещей, то последствия не будут для нас неожиданными.

В то время, как общее положение вещей изобиловало нездоровыми симптомами, первым специфическим проявлением таящейся в нём опасности, которое мы можем удостоверить, явилось возмущение визиря Рамсеса III, запершегося в Атрибе (в Дельте), но он плохо рассчитал силы, бывшие в его распоряжении, город был взят Рамсесом и мятеж подавлен. Мир и внешнее спокойствие были вновь восстановлены.

Ввиду приближения тридцатой годовщины назначения царя наследным принцем и связанного с ним празднества были сделаны тщательные приготовления. Рамсес послал своего нового визиря Та на юг, в двадцать девятый год своего царствования, дабы собрать прецессионные изображения всех богов, обычно принимавшие участие в великолепном празднестве в Мемфисе. Спустя чуть более года после этого государственного юбилея, когда старый царь начал ощущать свои лета, разразился новый кризис. Виновником его был гарем, очаг стольких покушений на престол.

На Древнем Востоке всегда находилась среди многочисленных матерей царских детей принцесса или царица, думавшая, что её сын имеет большее право на наследование престола, нежели сын счастливой соперницы, которой удалось добиться назначения его наследником царства. Подобная царица в гареме Рамсеса III по имени Тии начала втайне орудовать с целью обеспечить своему сыну Пентауру корону, уже обещанную другому принцу. Быстро составился заговор на жизнь старого царя, главное участие в котором, кроме Тии, принимали «камергер» Пабеккамон и царский дворецкий по имени Меседсура.

По-восточному суеверный Пабеккамон начал с того, что достал ряд восковых фигурок богов и людей, с помощью которых он думал обезвредить или отвести прочь гаремную стражу, которая иначе могла бы перехватить одно из многочисленных посланий, раздувавших заговор. Затем Пабеккамон и Меседсура заручились поддержкой десяти гаремных служащих различного ранга, четырёх царских ключников, хранителя сокровищницы, военачальника по имени Пейес, трёх царских писцов из разных присутствий, помощника самого Пабеккамона и нескольких низших чиновников. Принимая во внимание, что большинство их состояло на личной службе у фараона, станет очевидна вся опасность заговора. Шесть жён офицеров при вратах гарема были привлечены к заговору, и они оказались весьма полезны при передаче вестей от обитателей гарема их родственникам и друзьям за его стенами. В числе первых находилась сестра начальника лучников в Нубии, тайно пославшая письмо своему брату и таким путём заручившаяся его поддержкой. Всё было готово к возмущению за стенами дворца, долженствовавшему сопровождать цареубийство с целью дать возможность заговорщикам всего проще захватить в свои руки управление и посадить на престол своего претендента Пентаура. Но в этот момент царская партия узнала о заговоре, покушение на царскую особу потерпело неудачу, предполагавшееся возмущение было предотвращено, и все участники заговора схвачены. Престарелый фараон, глубоко поражённый постигшим его ударом и, вероятно, испытывая телесные страдания после, быть может, всё же сделанного на него покушения, немедленно назначил специальный суд, перед которым должны были предстать заговорщики. Уже сами слова, сказанные при вручении полномочий членам суда, свидетельствуют о том, что царь, вероятно, сознавал близость смерти, ускоренную постигшим его ударом; в то же время они побуждают судей быть нелицеприятными, воздавая каждому по заслугам, и делают это с юридической объективностью, замечательной в устах человека, всецело располагавшего жизнью обвиняемых и только что подвергавшегося опасности быть убитым ими. Царь наставлял назначенных судей в таких словах: «Я уполномочиваю вас (следует список имён и должностей), говоря: «Что касается слов, произнесённых людьми, то я их не знаю. Идите и рассмотрите их. Когда вы найдёте и рассмотрите их, вы приговорите к смерти через наложение на себя собственных рук тех, кто должен умереть, без того, чтобы я знал об этом. Вы наложите кару на остальных также без моего ведома... Будьте осторожны и имейте попечение, дабы не осудить несправедливо... Ныне говорю я вам по сущей правде, что касается того, что было совершено, и тех, кто совершил это, то пусть всё, что они совершили, падет на их собственную голову, в то время как я охраняем и защищаем навеки, в то время как я в числе справедливых царей, находящихся перед Амоном-Ра, царём богов, и перед Осирисом, владыкой вечности». Ввиду того что Осирис – бог мёртвых, возможно, что заключительные слова царя указывают на ожидание им смерти до окончания суда.

Суд, получивший такие полномочия, состоял из четырнадцати должностных лиц, из которых семь были Царскими ключниками; в числе последних находился один ливиец, один ликиец, один сириец по имени Махарваал («Ваал спешит») и ещё один иностранец, вероятно, из Малой Азии. Отсюда видно, насколько зависел фараон, даже в таком важном деле, от купленной за деньги верности чужеземных рабов. Вялость судей и опасное упорство обвиняемых явствуют из инцидента, случившегося после назначения суда. Несколько заговорщиц, руководимые военачальником Пейесом, настолько подчинили себе тюремных надзирателей, что отправились с Пейесом и женщинами в дом к двум судьям, которые с поразительной откровенностью приняли их и устроили для них попойку. Двое беззастенчивых судей вместе с третьим коллегой, на самом деле неповинным, были немедленно преданы суду. Невиновность третьего судьи была доказана, и он был оправдан: двое же других были найдены виновными и приговорены к отсечению ушей и носа. Немедленно после приведения приговора в исполнение один из несчастных судей лишил себя жизни.

Судебный разбор дела заговорщиков продолжался регулярно, и из протоколов трёх заседаний мы узнаём о сознании тридцати двух должностных лиц всех рангов, включая и самого несчастного молодого претендента, бывшего, несомненно, простой игрушкой, и дерзкого военачальника Пейеса, скомпрометировавшего двух судей. Протоколы суда над самой царицей Тии не сохранились, так что мы не знаем её судьбы, но нет основания предполагать, чтобы она была лучше той, которая постигла всех остальных; другими словами, так же, как и им, ей, вероятно, было позволено с царского разрешения лишить себя жизни. Тем временем тридцать вторая годовщина вступления на престол фараона была почтена пышными празднествами, которые по обычаю, установившемуся с двадцать второго года царствования Рамсеса III, продолжались двадцать дней.

Престарелый фараон жил после того ещё только двадцать дней и умер (1167 г. до н.э.), не дождавшись окончания суда над заговорщиками, процарствовав тридцать один год и сорок дней¹²².