Отдел первый. Сеннаарско-египетская эпоха. Древнейшие сумерийские государства

Процесс образования крупных политических единиц из мелких городских областей в Вавилонии и Египте в настоящее время в общих чертах может быть представлен. В азиатском Двуречье на ряду с ним происходил на глазах истории и важный процесс взаимодействия двух элементов населения – сумерийцев и семитов, а затем семитов различных слоев.

Городские храмовые центры с местными владетелями и культами были средоточиями культуры, религии и правительства. На юге они были сумерийскими, в Северной Вавилонии и Месопотамии – семитическими. На самом юге Сеннаара, к югу от Евфрата, некогда у моря лежал город Эриду с культом бога воды и бездны Эа (теперь холм Абу-Шахрейн с остатками знаменитого храма бога Эа, Ин-ки, обнаруженного Тэйлором в 1855 г.). Далее, у впадения Евфрата, на его западном берегу знаменитый библейский У р, центр культа бога луны Энзу (Сина), родина Авраама по библии. Развалины, погребенные под холмом Эль-Мукаяр, были обследованы Тэйлором в 1854 г., а затем недавно – американцами. Найдены как храм, так и многочисленные некрополи и множество клинописных табличек. Еще севернее, на старом русле Евфрата, лежали библейские Эрех (Урук, теперь Варка) с его знаменитым храмом богини Нана – Истар и древними гробницами, и Элласар (Ларса), центр культа бога солнца Баб-бара (Шамаша), давший интересный материал американскому Yale-университету; Ниппур, город бога Энлиля, идеальная столица сумерийского Сеннаара, исследованная экспедициями Пенсильванского университета, вероятно несколько севернее Исин (или Нисин); Ацаб, на одном из каналов, с остатками храма и интересной Статуей местного царя; у впадения Тигра Ширпурла, или Лагаш, найденный де-Сарзэком под холмом Теллох, бывший одним из древнейших средоточий культуры и государственности; к сев.-зап. от него Умма (теперь Джоха), по ту сторону древнего русла Евфрата – Шуруппак, родине вавилонского Ноя, раскопанный в 1902 г. немцами, обнаружил древнейшие, может быть, доисторические памятники сумеризма и древние гробницы. В Северной Вавилонии до Вавилона (Дин-тир-ки, «Седалище жизни») играли роль: Актак-Упи (вероятно, на правом берегу Тигра, близ Багдада), Кута (Телль-Ибрагим), город бога смерти Нергала, Киш (Охеймир к юго-вост. от Вавилона) с его храмом Хар-саг-Каламма и Сиппар-Агаде или Аккад – двойной город бога солнца Шамаша с храмом Э-баббара «Дом- Лучезарного» (теперь холм Абу-Хабба; последние раскопки – Шейля 1894 т., по поручению Оттоманского музея). Далее идут уже ассирийские города по Тигру, вероятно, уже чисто- семитического происхождения и, конечно, значительно уступающие в древности предыдущим: Ассур, Калах и Ниневия и несколько восточнее – Арбела (Арбаилу – «град четырех божеств») с культом Истар Арбельской.

Наконец, в собственной Месопотамии, в верхней области Балиха нам известен древний семитический центр вавилонской культуры – град бога Сина, известный в библии Xарран, игравший видную роль в жизнеописаниях библейских патриархов, где он, что весьма важно, стоит в связи с южным городом Сина–Уром. К сожалению, здесь не производилось систематических раскопок (только Лэйярд пробовал у более южного пункта – Арбана), и потому мы совершенно не знаем судеб этой интересной местности до VIII в. Харран имел влияние на развитие ассирийской и хеттской (митанни) культур. До самых последних времен он был оплотом язычества и еще в XI в. н. э., уже под арабским владычеством, здесь служили богу Сину, так наз. Сабии, представлявшие пережиток вавилонско-арамейского язычества, подвергавшегося влиянию неоплатонизма и соединявшие человеческие жертвы с высокой моралью. В лице Харрана древне-восточный мир пережил византийское господство и дожил почти до татарского нашествия. Важность Харрана и его эксцентричное положение объясняются тем, что он лежал на пересечении торговых путей от Средиземного моря в Вавилонию, Мидию, Малую Азию и Армению, отсюда имя его («Дорога»).

Богиня Истар и бог Эа.

Если Харран был самым западным древним пунктом вавилонской культуры, то самым восточным являются знаменитые Сузы (Шушан), столица Элама, потом Персии, пропитанные семитизмом в противоположность области Аншана, имевшей туземно-эламитский характер. Расположенные на равнине на Керхе, Сузы еще в глубокой древности были центром особого княжества и культа местного божества Шушинак. Кроме Суз, в области Элама были и другие города-княжества, например: Тушшаш, Дер, Мал-амир и др., но Сузы сделались здесь скоро средоточием большого царства. Раскопки французских археологов, особенно экспедиции де- Моргана, обследовали эту область до слоев каменного века.

Многие из этих центров пришли в упадок уже в древности, оставив нам великое множество клинописных табличек и других памятников с именами своих владетелей, созидавших храмы местным божествам, делавших в них вклады и упоминавших о своих деяниях. Десятки тысяч различных деловых документов из этой эпохи ждут еще исследователей и даже издателей. Не мало дошло и интереснейших вещественных памятников и произведений искусства. Владетели титулуют себя большею частью «исак», в идеографическом написании «патеси», реже «лугаль» (сумер.); первое обозначает: «старшина, закладывающий в стену храма или дворца при основании их таблетку со своим именем»; лугаль значит «великий человек» и соответствует семитическому «шарру», «царь», оно прилагается к самостоятельному государю, большею частью гегемону обширного царства; первое носят большею частью князья городов, находящиеся в вассальном положении по отношению к «лугалю» – царю. Кроме того, владетели носят и другие титулы, указывающие на объем их держав, например, «царь Сумира и Аккада» принимали те, которым удалось объединить всю Вавилонию; «царь страны» (калама); «царь Сумира» (писавшееся «земля законного владыки», т. е. бога), повидимому, эти два титула были синонимами; наконец титул «царь четырех стран» был уже претензией на универсальное господство. С гражданской властью соединяется и верховное жречество местного божества отсюда бывают исаки и города, и бога: последнее может значить также «первосвященник». Таких исаков мы знаем много для каждого из названных городов: достаточно сказать, что из Лагаша-Ширпурлы нам известно до 36 имен, из Суз пока 17 и т. д. Число их постепенно увеличивается новыми находками. Ниппур является как бы главным государственным архивом, сохранившим дары царей-завоевателей верховному бoгу идеальному царю страны, Энлилю. Наибольшее же количество текстов дал нам холм Телло, и история погребенной под ним Ширпурлы проливает свет на судьбы архаической Вавилонии.

[До недавнего времени единственным источником традиции Вавилонии о древнейшем периоде своего прошлого являлся только тарой поздний писатель как Берос. Лишь последние годы подарили нам, наконец, царские списки, составленные в более раннюю эпоху, а именно в период династий Ларсы и Исина, написанные сумерийским языком и перечисляющие царей Вавилонии, начиная с сотворения мира вплоть до времени написания текста.

Согласно Беросу, история его родины делилась «потопом» на 2 периода: на период до потопа и период после потопа, причем «допотопных царей» Берос насчитывает десять с суммой лет правления, равняющейся 120 сарам, или 432 000. Это свидетельство Бероса нашло свое частичное подтверждение уже давно в известном тексте (oпубликованном в V томе издания Раулинсона табл. 44а, 20а) с перечислением царей «после потопа». Но лишь недавно, в 1923 г., St. Langdon нашел среди клинописных памятников, приобретенных в 1922 г. в Багдаде Ashmolean-музеем, таблетку софийском царей «до потопа», которая более или менее подтверждает данные Бероса: так, оказывается, что приведенная им сумма годов до потопа в 120 cap –432 000 не слишком расходится с цифрой лет в 1262/3 cap – 456 000, которою таблетка Аshmolean-музея определяет длительность того же периода.

Фрагменты списка царей после потопа были, как сказано, давно уже известны науке, но лишь находки последних лет дали возможность восстановить список более или менее полно. В 1914 г. Poebel издал из сокровищницы Ниппурского архива несколько фрагментов таблеток царей после потопа. Самый большой из фрагментов заканчивается итогом – перечислением всех династий, с указанием города их происхождения, числа и общей суммой лет правления царей, входящих в их состав. В 1920 и 1921 гг. Legrain нашел в ниппурском же материале 2 новых фрагмента царского списка. Полный список был найден Langdon'oм в 1923 г.

Новые данные Ниппурского архива помогли нам сделать в познании хронологии древнего Сумира громадный шаг вперед. Из сопоставления новых ниппурских текстов и того перечисления династий, которым заканчивается больший из фрагментов опубликованных Роеbel'ем, можно восстановить первоначальную величину таблетки, которой принадлежал этот больший фрагмент издания Роebel'я. Исходя из данного достижения и пользуясь указаниями всей совокупности известных нам теперь фрагментов царского списка Вавилонии, можно восстановить точно следование династий царствовавших в долине Сумира и Аккада до того момента, когда Вавилон объединил всю эту область.

Ниппурский список династий был в общих чертах таков:

1. Первая династия Киша.

23 царя. 24 510 + X лет, 3 мес. 3 дня.

Первый царь династии был Калуму (ягненок) с 900 годами, второй Зукакипу (скорпион) царил 840 лет, четвертый Этана, правивший 635 лет, играет роль в вавилонской мифологии.

2. Первая династия Урука.

12царей. 2 310 лет.

Третьим царем династии с 1200 годами правления был Лугальмарда, играющий роль в одном из вавилонских мифов; четвертым был сам Таммуз, получивший от составителя списка 100 лет царствования, а пятым Гильгамеш, герой известного эпоса, правивший в Уруке, согласно списку, 126 лет. После Гильгамеша имена царей уничтожены.

3. Первая династия Ура.

4 царя. 177 лет.

4. Династия Авана (города Элама).

3 царя. 356 лет.

5. Вторая династия Киша.

8 царей. 3895 лет.

6. Династия Хамази.

1 царь. 360 лет.

7. Вторая династия Урука.

3 (?) царя. 480 лет.

8. Вторая династий Ура.

4 царя. 108 лет.

9. Династия Адаба.

1 царь. 90 лет.

10. Династия Мари.

6 царей. 136 лет.

11. Третья династия Kиша.

1 царица. 100 лет.

12. Династия Акшака (Описа).

6 царей. 99 лет.

13. Четвертая династия Киша.

7 или 8 царей. 166 лет.

14. Третья династия Урука.

1 царь (знаменитый Лугальзаггиси). 25 лет.

15. Династия Аккада.

11царей. 197 лет.

16. Четвертая династия Урука.

5 царей. 26 лет.

17. Династия Гутеев.

21 царь. 124 или 125 лет

40 дней.

18. Пятая династия Урука.

3 (?) царя. X лет.

19. Третья династия Ура.

5 царей. 117 лет.

20. Династия Исина.

Памятников, современных первым династиям этого списка, нам неизвестно. Древнейший из сохранившихся памятников Киша упоминает Утуга, который, однако, именуется не царем, а только исаком (патеси) Киша [примерно около 3200 г.]. Ко времени гегемонии [третьей династии] Киша восходят древнейшие документы Ширпурлы. Они относятся к тому времени,когда Ширпурла-Лагаш находилась под гегемонией Месилима, царя Киша, первого известного нам по современным памятникам объединителя, около 3100 г. Он победил Эсара, царя Адаба. Сохранилась надпись на пожертвованной им богу-покровителю Ширпурлы Нингирсу каменной булаве с изображениями львов и эмблемы города: «когда Лугальшагэнгур был исаком» в этом городе. Он был также верховным судьей в пограничной распре этого города с соседним Умма. Под его влиянием Ширпурла-Лагаш и Умма заключили мир и исправили границу; Месилим санкционировал это, водрузив пограничный камень. По видимому, вассальные отношения Лагаша к царям Киша нашли себе пластическое изображение на одном из древнейших памятников, найденных в Теллохе, – на каменной вотивной базе, представляющей два встречных шествия. Царь, идущий во главе одного из них, вручает что-то вроде диадемы предводителю другого. Однако, затем мы встречаем в Лагаше «царей», очевидно, освободившихся от гегемонии Киша. Один из них, Урнина (ок. 3000г.) оставил несколько небольших вотивных плиток с архаичными надписями и примитивными изображениями, на которых представлены он сам, его многочисленные дети, визирь и слуга, при совершении церемонии закладки. Царь сам несет на голове корзины с кирпичами для созидаемого храма. Надписи Урнины повествуют о постройках, сооружении каналов, дарах святилищам и т. п. Лес для построек этот царь уже получал из горных стран. Вокруг его сооружений найдены обуглившиеся остатки кедровых столбов.

При внуке Урнины Эаннатуме [(может быть, надо читать Эаннаду)], Ширпурла-Лагаш достигла на короткое время высшей степени внешнего могущества и внутреннего процветания, хотя этот владетель и носил сначала титул только исака. Он подчинил себе Ур, Урук, кажется Ларсу («место бога солнца») и Эриду, т. е. всю Южную Вавилонию, и, вероятно, в благодарность за это пожертвовал в храм своей богини Нины камень с надписью об этом и заклятиями относительно его неприкосновенности; между прочим, он говорит: «да не овладеет им царь Киша». Последний не забыл о своих верховных правах и, обеспокоенный успехами Эаннатума, направляет против него исконного противника – соседа. Уш, исак Умма, нарушает поставленный Месшшмом пограничный камень, вторгается в область Ширпурлы-Лагаша и овладевает округом Гуедином. Эаннатум навес ему страшное поражение, в котором пало, по его словам, 3 600 неприятелей. До нас дошли обломки так называемой «стелы Коршунов» – барельефа, представляющего победный памятник над Умма; на лицевой стороне представлен бог Нингирсу, держащий сеть с убитыми врагами, сзади царь во главе своей фаланги; ниже – поле битвы, покрытое трупами врагов, к которым подбираются хищные птицы; еще ниже – сцены погребения убитых, жертвоприношения и заклания пленных. Жители Умма и преемник Уша Энакалли дали клятву никогда не вторгаться в область Ширпурлы и платить богам Лагаша дань зерновым хлебом. Последствием этой победы была расправа с Кишем и его союзником, Зузу, царем Описа: «Киш был разбит на-голову, царь Описа прогнан в свою страну». Эаннатум, таким образом, победил и юг и север Вавилонии; богиня Иннина пожаловала ему «патесиат в Лагаше и царство в Кише». Он сообщает нам еще о своих победах над «внушающими ужас горами Элама», о своих заботах по укреплению и канализации страны. Царского титула, однако, он не сохранил до конца жизни и не передал преемникам.

Водные средства передвижения у ассирийцев и вавилонян.

После его смерти, сын Энакалли Урлумма вторгается в область Ширпурлы, при исаке (патеси) Энаннатуме I, но преемник последнего Энтемена наносит ему поражение на берегу канала Луммагирнунта. Энтемена вторгается сам в Умма, ставят в нем по своему выбору в исаки жреца Или, с помощью которого приводят в порядок водяные сооружения. В память об этих победах он записывает историю предыдущих сношений двух государств-соперников на так называемом «историческом конусе», может быть, пограничном памятнике. Власть Энтемены, «великого исака (патеси) бога Нингирсу», простиралась, повидимому, на Ур [где недавно была найдена его статуя с обширной надписью], Эриду, где он строил храм, и Ниппур, где он устроил водопровод. При нем было отражено нашествие эламитов. После него Ширпурла приходит в упадок. От его преемников, исаков (патеси): Энаннатума II, Энетарзи, Энлитарзи, Лугальанды дошли до нас дворцовые архивы, доставившие нам тысячи клинописных приходо-расходных табличек, имеющих большой интерес для экономической и социальной истории древнего Сеннаара, но почти отсутствуют царские документы военного и строительного характера. Краткие царствования указывают на смуты – узурпации. Кажется, чрезмерно усилилось влияние жрецов. Наконец, Лугальанда был лишен светской власти узурпатором Урукагиной (ок. 2800), который пытался опереться на сельское население и рядом реформ возродить царство к новой жизни. Продолжительные войны, постоянные постройки державных исаков (патеси) не могли не отразиться на населении, которое давало средства для ведения внешней политики и для содержания двора, сложного управления и многочисленного духовенства. Оно было обременено налогами, но, помимо того, выросли злоупотребления. Все это Урукагина, принявший титул царя, выражает фразой: «было рабство в стране». В строительных надписях он часто говорит о своих законодательных мерах, заботах по смягчению нравов, по облегчению экономических и других тягостей населения, резюмируя это словами: «установил свободу». Он стеснил произвол и поборы жрецов и чиновников и старался обеспечить для «бедных» правосудие и законность, а также вернул богам их земли, захваченные двором и жрецами. Его называли добрым «царем Гирсу», его документы заслуживают имя «хартий вольностей».

«...Издревле при кораблях были надсмотрщики, при овцах – надсмотрщики, при рыбаках – надсмотрщики... Быки богов употреблялись для орошения полей, пожалованных исаку (патеси); лучшее поле богов отдавали друзьям исака (патеси). Ослов, быков брали жрецы... одежды, бронзу, птиц они брали как повинность. Жрец в саду бедняка присваивал себе деревья, жал плоды. Когда погребался покойник, жрец брал себе его питье и его пищу. 7 сосудов сикера, 420 хлебов и 120 мер зерна, одежду... постель... Во всех пределах области бога Нингирсу, до самого моря, были надсмотрщики. Когда подданный царя на высокорасположенном поле копал себе колодезь, поселялся у него чиновник... Тогда господствовало рабство. Когда же Нингирсу, воин Энлиля, даровал Урукагине царство над Лагашем и дал ему власть над 10 сарами людей, он восстановил древние постановления и вернул стране слово, изреченное его царем Нингирсу. Он удалил надсмотрщиков. Никакой жрец уже не входит в сад бедняка. Если у подданного царя родится хороший осел, и его начальник скажет ему: «я хочу его у тебя купить», то пусть его не преследует начальник. (То же самое о доме подданного, расположенном вблизи дома начальника)... Он избавил чад Лагаша от грабежа и убийства... и водворил свободу. Вдове и сироте не творил неправды сильный. С Нингирсу заключил Урукагина этот договор... Если кто- либо покупал овцу и она оказывалась хорошей, у него ее отнимали земледельцы, приносившие во двор овцу для стрижки: если она оказывалась белой, представляли шерсть во дворец, а если нет, платили 5 сиклей... Когда сын бедняка устраивал себе рыбный садок, у него отнимали рыб. Если муж отпускал жену, исак (патеси) взыскивал с него 5 сиклей, а визирь – для себя 1 сикль (то же и при «выливании елея для гадания»). Теперь исак (патеси), визирь и прорицатель больше не берут... Прежде жены жили с двумя мужьями, теперь за это бросают женщин (в воду?)...»

Сумерийская скульптура голова из Лагаша.

В войне с Умма Урукагина был сначала счастлив, но найденная в 1904 г. в уединенном месте, вдали от архивов, небольшая глиняная табличка выяснила нам, что конец его был трагический. Автор, вероятно, чиновник-патриот, излил в ней свою скорбь по поводу страшного несчастья, постигшего его город: «Люди Умма бросили огонь в Эникалу, подожгли (храм) Анташурра, унесли серебро и драгоценные камни, потопили в крови дворец Тираш, в храме Абзибанда, в святилищах Энлиля и Баббара они пролили кровь... (идет длинный перечень разгромленных, сожженных и разграбленных храмов и других зданий), унесли зерно с Гинарбаниру, поля бога Нингирсу, которое было обработано. Люди Умма, опустошив Лагаш, согрешили против Нингирсу. Могущество, пришедшее к ним, будет у них отнято. Царь Гирсу Урукагина не грешен в этом. Что же касается Лугальзаггиси, патеси Умма, то пусть его богиня Нисаба несет на своей главе бремя греха сего».

Лугальзаггиси был выдающимся царем-завоевателем. Он подчинил Ларсу, Ур и Эрех и сделал его центром своей державы, поместив в своей титулатуре на первом месте «царь Эреха», и принял титул «царь страны и исак (патеси) чужих земель». В Ниппуре найдены его надписи на каменных вотивных сосудах; здесь, между прочим, читаем: «Энлилю. Лугальзаггиси, царь Урука, царь земли, жрец бога Ану, служитель Нисабы, сын Укуша, исака Умма... Энлиль, владыка мира, дал ему царство «страны» (т. е. Сумира). Он покорил его силе земли, и он овладел от Востока до Запада, он уравнял ему путь от Верхнего (Средиземного) моря до Нижнего моря чрез Тигр и Евфрат». Таким образом, сумерийцы создали крупную передне-азиатскую державу; хотя она была эфемерна, и едва ли пережила своего основателя, но Лугальзаггиси проложил путь для последующих сеннаарских, эламских и ассирийских завоевателей. С этих пор в их сознание вошло стремление к Средиземному морю и к господству над всей Передней Азией. Против этой сумерийской монархии выступает семитический Север.

Таким образом, обильный материал, доставленный нам древними Лагашем и Ниппуром, дал возможность выяснить в общих чертах судьбы сумерийского Сеннаара на заре истории и проследить попытки образования из Вавилонии больших империй. Еще более почерпается сведений о культурном и экономическом состоянии страны из огромного количества клинописных документов, найденных и находимых в царских архивах.

В идее древний Сеннаар был единым государством с богом Энлилем во главе. Энлиль, сын верховного, но далекого от людей небесного бога Ану, бог гор и ветра, «владыка горных стран», а потом вообще стран, и даже «неба и земли», отец богов, обитает не только на горах Востока, родины своего народа, но и среди него, в священном граде Ниппуре, где храм его является настоящим средоточием вселенной. Здесь он решает судьбы царей и царств. По его повелению, Эаннатум «набросил великую его сеть на Умма и насыпал могильные холмы»; по его завету и пред его лицом разрешаются пограничные споры и скрепляются договоры. Цари и исаки (патеси) жертвуют в его храм от своей добычи и своего избытка. Трудно сказать, был ли когда- нибудь Ниппур местом светского царства, может быть, даже стоявшего во главе Сеннаара; в доступный нашему изучению период Ниппур был только нейтральным пунктом, столицей восседавшего на высокой храмовой башне, называвшейся по-сумерийски «экур», а по- семитически «зиккурат» (вершина горы), бога. Подобным же образом, и другие боги были тесно соединены со своими городами и областями: они были их идеальными царями, владетелями их территорий. Так, Нингирсу и его супруга Бау были хозяевами Ширпурлы-Лагатпа, Нисаба – его соперника Умма, Энки (потом Эа) – Эриду, Энзу (потом Син) – Ура и т. п. Государственные акты возводились к богам. Так, «по непреложному слову Энлиля, владыки земель, отца богов, Нингирсу и бог г. Умма устроили разграничение, и Месилим... поставил пограничный камень»... «По прямому слову Нингирсу, воина Энлиля, начата война с Умма»... и т. п. Завоевания царей расширяют область их богов, иоругание святынь враждебного города падает на главу богов победоносного города. Местный характер богов, впрочем, не препятствует их почитанию по всей стране, и в каждом городе мы встречаем пантеоны с Энлилем, а затем местным богом во главе. Религия проникла во все стороны жизни. Имена почти все теофорные и указывают на религиозные чувства дававших их, например: «Энлиль – моя защита», «вблизи Бау – жизнь», «Баббар – мой отец» и т. п. У каждого есть свой собственный бог-покровитель, изображаемый на его цилиндре-печати подводящим его к какому-либо великому богу; кроме того, еще существуют группы вестников божества, так называемые «утукку» и «ламассу», крылатые гении, сообщающие их волю. Впрочем, боги могут сообщать ее и непосредственно – в сонных видениях и оракулах, например, в Эриду в шелесте тростника вещал бог бездны и воды Энки. Молитвы и жертвы приносились не только лично, но для постоянного общения с божеством в храмы ставились в молитвенной позе статуи, представлявшие жертвователя пред богом даже после его смерти; самые имена этих статуй знаменательны, например: «Да продолжит мать бога мою жизнь», «Да будет мне жизнь наградой» и т. д. Подобные же имена носили и другие жертвуемые предметы; например, на одном мелком вотивном предмете мы читаем название: «Нингирсу возглашает в храме Урук Урукагине благие слова вместе с Бау». Жертвоприношения были большею частью бескровные, главным образом, растительные, и совершались в честь как великих, богов, так и покровителей каналов, местностей, в честь статуй и даже музыкальных инструментов.

Цари и исаки (патеси) были избранниками и ставленниками богов, которые оракулом «провозглашали их имена» и находились с ними в близких отношениях. Так, «Энтемена, исак (патеси) Лагаша, получил жизнь от Энлиля, наделен разумом от Энки, избран сердцем Нины»; «Эаннатум, царь Лагаша, одарен силою от Энлиля, вскормлен священным молоком богини Нинхарсаг, наречен благим именем Инниной»... Лугальзаггиси именует себя, между прочим, тем, «на кого благосклонно воззрел Ану, чье имя провозгласил Баббар», «чадом Нисабы, вскормленным священным молоком Нинхарсаг, воспитанником владычицы Урука»... Таким образом, царями усваивается божественная премудрость и даже делаются шаги к признанию их физической близости к богам, но пока ето еще символическая риторика, и государи продолжают считаться лишь наместниками идеального царя-бога. Царей окружает многочисленный двор и широко развившийся класс чиновников, не говоря уже о могущественных жрецах. Документы сообщают нам множество бюрократических и иерархических терминов, не всегда для нас понятных. Во главе, управления стоит «нубанда», сб. «меньший (по отношению к царю) человек». Царицы пользовались большим влиянием. От жены Лугальанды, Барнамтарры, и от жены Урукагины, Шагшаг, до нас дошли архивные документы, скрепленные их именами, что не может не указывать на их значительную роль в управлении царским хозяйством. Вообще, положение женщины в эту эпоху было вполне почетным. Она является свидетельницей в контрактах, приобретает и отчуждает собственность и т. п. По видимому, в принципе брак был моногамный, хотя развод для мужа был легкий и сопряжен лишь с уплатой денег – злоупотребление, уничтоженное, равно как и полиандрия. Урукагиной.

Недавно были найдены среди таблеток архивов Урука и Ниппура новые фрагменты сумерийского свода законов, которые вместе с давно известными так наз. «cумерийскими семейными законами» могут дать некоторое представление о сумерийском праве. Вновь найденные таблетки написаны в эпоху династий Исина и Ларсы, но записанные ими законы восходят наверное к более древнему времени. От записи законов, происходящей, может быть, из архива Урука и изданной Clay в 1915 г., сохранилось 9 параграфов. Первые два касаются выкидыша, вызванного ударом. Один из них предусматривает случай нечаянного удара и наказывает его небольшой пеней, а второй предусматривает случай злостного избиения и налагает за подобный проступок значительно больший штраф. В этом пункте сумерийское право даже более разработано, чем вавилонское эпохи Хаммурапи. По крайней мере, кодекс последнего, трактуя о насильственном выкидыше (§ 209), не различает удара нечаянного от намеренного. Третий параграф рассматривает вопрос о возмещении за баржу, сданную в наем и потерпевшую аварию (ср. §§ 236, 237, 238, 241 код. Хаммурапи).

§§ 4 и 5 трактуют об отношениях, вытекающих из усыновления, и почти тожественны с соответствующими постановлениями сумерийских семейных законов; § 6 предусматривает похищение девушки из дома родителей, против воли последних, но без насилия девушки; § 7 трактует о том же случае, но отягченном насилием девушки. Первый проступок мог быть ликвидирован браком, а второй карался смертью. Лишь второй из этих 2 параграфов имеет параллель в кодексе Хаммурапи (§ 130). Последние постановления, восьмое и девятое, устанавливают возмещение за быка, отданного в наем и погибшего или от льва (ср. § 266 код. Хаммурапи), или вследствие небрежности: (ср. § 267 код. Хаммурапи).

Фрагменты сумерийского свода законов из Ниппура были изданы в 1919 г. Lutz'oм. Один из его параграфов рассматривает условия аренды сада (ср. § 61 код. Хаммур.), другой устанавливает возмещение за срубленное в чужом саду дерево (ср. § 59 код. Хаммур.). Третий параграф, посвященный садоводству, устанавливает штраф за вторжение в чужой сад. Этот случай не предусматривается сохранившимися постановлениями кодекса Хаммурапи, но, вероятно, параллельный параграф был записан в той части стелы законов Хаммурапи, которая была сглажена по повелению эламского царя, увезшего памятник в Сузы. В этой же лакуне были, вероятно, перечислены и те постановления, которые являлись параллелями к 2 параграфам сумерийского кодекса Ниппура, посвященным правовым нормам владения домами. Два постановления, определяющие ответственность пастуха, постановление о лицах, укрывающих беглых рабов, и, наконец, таковое о наказании строптивого раба предусматриваются и кодексом Хаммурапи (§§ 266, 15–16, 282). Параллели в своде законов Хаммурапи (§§ 129, 167 и 170–71) имеют и некоторые из законов семейного права ниппурского кодекса. Но два из этих сумерийских семейных законов не предусматриваются последующим семитическим законодательством. Первый из них, неважно сохранившийся, определяет положение детей служанки-наложницы и хозяина дома, в случае смерти жены последнего. Второй и самый интересный: из всей ниппурской записи законов трактует о браке с блудницей: «если у мужчины не родится от жены сына, а если блудница с улицы родит ему сына, то пусть он даст блуднице пищу, масло для мази и одеяние. Сын, которого ему родила блудница, – действительно его наследник, но пока жива его жена, то пусть не живут блудница и жена с мужем в одном доме». Уже из этого суммарного обзора не слишком многочисленных фрагментов сумерийского кодекса мы видим, сколь обстоятельно разработаны нормы права в сумерийском обществе.

Население Ширпурлы-Лагаша (вероятно, в тесном смысле) Урукагина определяет в «10 cap», т. е. в 36 тыс. Главная часть его была сельским. Скотоводство и земледелие – главные его занятия – наиболее полно отразились па огромном количестве архивных документов, так как цари и патеси веля обширное хозяйство, и в этом отношении выделялись от своих подданных лишь размером своих владений: и стад; земля принадлежала не им, а богу, и они не были единственными ее фактическими собственниками. Вся область была покрыта фермами и поместьями, размеры которых колебались между 9 и 45 десятинами. Лугальанда владел ок. 147 десятинами, его жена – около 60 дес., что вместе составляет всего лишь около 1/725 всей площади: территории Лагаша. Земли царя и царицы, принадлежность которых богу или богине нередко подчеркивалась, распределялись также для пользования разным лицам. Напр., Урукагина «распределил для обработки» площадь в 30 болотистых десятин, – из которых только ок. 18 десятин были годны к посеву, ок. 10 представляли сплошное болото, а остальное являлось солончаками или было занято поселениями, – между шестью лицами, в том числе своей женой Шагшаг. Подчеркивается принадлежность земли богине Бау. Или, напр., также принадлежащую Бау и управляемую Шагшаг площадь в несколько квадратных сажен управляющий Эниггаль распределил шестнадцати лицам, и прежде всего себе. Такие ничтожные наделы указывают на интенсивность хозяйства, доходность земли (известно, что она давала до сам-52), а также развитие садоводства и огородничества, о которых у нас также имеются сведения; разводились лук, огурцы, и пространство дворцовых огородов доходило до 5 875 кв. м. Продуктами земледелия, особенно зерновым хлебом, платилось жалованье, делались взносы и даже взималась подать с побежденных соседей. Центральное положение сельского хозяйства в жизни, отразилось яснее всего на годе. Почти все названия месяцев находятся в связи с ним, напр: «месяц, когда заняты жатвой (4-й), «месяц праздника Нины, когда едят хлеб» (6-й), «месяц, когда быки работают (7-й), «месяц шерсти» (9-й) и т. п. Новый год (Загмук, день брака Нингирсу и Бay), кажется, также стоял в связи с начатием полевых работ весною. В 5-м месяце торжетвенно праздновали конец жатвы и сбора плодов, принося богам начатки.

Однако, сельские занятия не были единственными. В Лагаше процветали всякого рода ремесла, названия которых постоянно встречаются в текстах, будучи не всегда для нас понятны. Уже двор и храмы требовали большого количества мастеров и даже художников. Здесь и столяры, и плотники, и кожевники, и скульпторы, и литейщики, и ювелиры и т. п. Прогресс искусства можно проследить даже на памятниках самого Лагаша. От примитивных рельефов Урнины до сложной символической композиции стелы Коршунов, несмотря даже на наивную примитивность изображений на последней, – несомненно, художество сделало большой шаг. Здесь художник провел основную идею своего времени – идею богоправимого царства. Он изобразил на передней стороне победного памятника городского бога – покровителя, держащего сетчатый мешок с убитыми врагами и государственный герб – одноголового геральдического орла, и только на оборотной стороне в четырех последовательных поясах он представил земного государя и его победу. Интересны изделия из меди, особенно головы быков и фигуры женщин, а также сосуды из камня и серебра, нередко со сложными изображениями, особенно изящная ваза, пожертвованная Энтеменой Нингирсу с изображением того же герба Ширнурлы, орла, уцепившегося лапами за спины львов. Этот герб встречается постоянно на памятниках Ширпурлы и иногда имеет вид львиноголового, иногда двуглавого орла. Что касается глиптики известных цилиндров и глиняных булл, то здесь художество достигло большого совершенства. Сцены, изображаемые на цилиндрах, весьма интересны в религиозном отношении. Для знакомства с архитектурой в Ширпурле у нас также имеется хороший материал, благодаря раскопкам де-Сарзэка и исследованиям Heuzey, разобравшимся в сложных постройках, представляющих остатки царского дворца. Характерным отличием сумерийского периода от последующих являются сделанные от руки продольные, несколько выпуклые сверху кирпичи.

На нескольких барельефах мы видим изображение музыкантов и их инструментов: тимпана, лиры, арфы. Для пояснения, при изображении игры на тимпане, помещена фигура гения с головой барана, указывающая на силу удара; при изображении игры на арфе помещалась на резонаторе фигура быка, для указания на характер звука.

Много интересного для истории сумерийского искусства и материальной культуры дали последние раскопки англичан и американцев в Эриду и Уре. В Эриду были найдены остатки, восходящие к неолиту. Найденная керамика напоминает архаическую керамику, раскопанную в Сузах. Некоторые из строения Эриду оказались построенными из камня, что также является необычным для Вавилонии. К не менее важным результатам привели раскопки в Уре. Здесь было раскопано на ряду с сооружениями дин. Ура и других, более поздних эпох, и здание времени до Саргона, может быть, остатки храмовой башни. В ней был найден склад медной скульптуры. Среди нее обращают на себя внимание 4 львиные головы, сделанные из асфальта и покрытые медью. Их глаза, зубы и язык сделаны из глины. Замечателен большой медный рельеф (2,44 X 1,07 м) с Львиноголовым орлом, когтящим 2 оленей, стоящих спиной друг к другу, при этом головы оленей с рогами выступают в виде круглой скульптуры. Рельеф, может быть, служит изображением герба города Ура. Любопытны и 2 медные колонны, найденные здесь. Раскопки Ура подарили нам также интересные каменные статуи, между ними статую сидящего мужчины почти полной сохранности. Эта статуя принадлежит к древнейшим образцам сумерийской скульптуры. К более поздней эпохе принадлежит уже упомянутая статуя Энтемены, найденная в Уре. Найдено много конусов из глины, с основаниями в виде цветов, служивших украшениями стен, раскопано много образцов керамики и т. д.

И военное дело у сумерийцов было на известной высоте. Несмотря на мирный, повидимому, характер их жизни, они были воинственным народом. Войнами полна их история, дошедшая до попытки образования великой империи. О войнах повествуют их надписи, битвы изображают их барельефы. Особенностью их строя, увековеченною стелой Коршунов, была замкнутая фаланга копьеносцев, покрытых огромными четырехугольными окованными медью щитами и носящих своеобразные шлемы. Как эти шлемы, так и щиты, из которых каждый покрывал не менее 7 человек, равно как и длиннейшие копья, конечно, заготовлялись на счет государства.

Бессмертную славу приобрели себе сумерийцы изобретением письма, правда, сложного и до крайности неудобного, но пережившего их, распространившегося по Передней Азии, где оно сделалось международным, и бывшего орудием великой вавилонской литературы в течение более чем двух с половиной тысячелетий. В рассмотренный нами период это письмо только в документах отчетности может быть с полным правом названо клинообразным; в царских надписях на камнях оно еще имеет вид линейного и не потеряло внешней видимости своего происхождения из иероглифов. Это вполне понятно, так как знаки этого письма получили вид клиньев только тогда, когда они были перенесены с камня на мягкую глину, а затем уже, в ассирийские времена, они были стилизованы и стали высекаться на камнях в гвоздеобразном виде. Что клинопись вышла из иероглифов, не подлежит сомнению со времени открытия М. В. Никольского, сделанного им в Москве в 1888 г. при определении двух надписей из коллекции Блау, начертанных знаками, еще вполне сохраняющими характер рисунка. К сожалению, в то время наша наука еще не могла оценить всей важности этого открытия – драгоценные документы были выпущены из России в Америку, как фальшивые! Впоследствии нашлось больше десятка таких архаических надписей, поступивших в различные музеи. [Близкие к сумерийской системе письма надписи были найдены в раскопках в Индии. Они тоже носят, как и древнейшие сумерийские письмена, пиктографический характер, но до сих пор еще не расшифрованы].

В Лагаше, да вероятно и вообще в Сеннааре, писали много. Хотя все дошедшие до нас тексты официального или делового происхождения, но уже и этот материал говорит о развитии литературного вкуса и манеры. Текст стелы Коршунов является достойным спутником ее скульптурной композиции. Он начинался кратким очерком отношений двух городов-соперников до увековечения памятников победы. Далее идет повествование о рождении и чудесном воспитании Эаннатума. Иннина принимает его в свои руки и нарекает ему имя, Нинхарсаг вскармливает его, Нингирсу наблюдает за его ростом, который достигает пяти с половиной локтей. Он делается могучим государем и держит на веревке страны. Далее следует историческая часть, потом договор, скрепленный клятвами именем великих богов: Энлиля, Нинхарсаг, Энки, Энзу, Баббара и Нинки. Каждый из них «закинет свою великую сеть на жителей Умма», если они нарушат границу или уничтожат камень. Затем идет рассказ о других победах Эаннатума и, наконец, о содержании самой стелы. В надписи на «конусе» Энтемены также мы видим древнейший образец исторического очерка взаимных отношений двух государств-соседей. Тексты Урукагины, давая нам столь много ценнейшего культурно- исторического материала, в то же время обращают на себя внимание и своими литературными приемами, к которым прибегает автор, рисуя бывшие до него непорядки и противополагая им введенный новый уклад.

Последние годы подарили нам, наконец, образцы подлинных сумерийских мифов, не подвергшихся семитической обработке. В 1914 г. Poebel издал сумерийский текст из Ниппура. содержащий миф о мироздании и потопе. Текст написан на большой таблетке 3 столбцами с каждой стороны. Сохранился он неважно, между прочим его начало отчасти уничтожено, и эта фрагментарность, в связи с лексическими затруднениями, препятствует полному пониманию содержания. С некоторой вероятностью можно предположить, что миф начинался с совещания главных богов Ану, Энлиля, Энки (Эа) и Нинту (Нинхарсаг) относительно сотворения людей. Повествованием о создании людей и животных заканчивается первый столбец текста. Второй столбец рассказывает об основании 5 древнейших городов: Эриду, Видтибирт (Патибибл Бероса), Ларака, Сиппара, Шуруппака, и перечисляет их богов-хранителей. Третий и четвертый столбцы сохранились очень плохо. Поскольку можно судить о содержании, в третьем столбце говорилось о решении богов уничтожить потопом людей и о благочестии царя Шуруппака Зиудсуду, сумерийского Ут-Напиштима. В четвертом столбце повествовалось о предупреждении одним из богов (Эа?) Зиудсуду, кажется, с помощью сновидения, как в рассказе Бероса о потопе. Пятый столбец описывает стихийную мощь потопа. Семь суток продолжались дожди и столько же времени носился ковчег по водам, покрывшим землю. По истечении семи суток снова появилось солнце, осветив небо и землю. Зиудсуду открыл окно ковчега и свет солнца проник в него. Зиудсуду пал ниц перед богом солнца, а затем принес в жертву быка и овцу. Текст шестого столбца поддается пониманию с большим трудом. Из тех строк его, которые доступны переводу, мы узнаем, что Зиудсуду пал ниц перед Ану и Энлилем. «Они дали ему жизнь, подобно богу. Бессмертную душу, подобно душе бога, они сотворили ему... В стране Дильмун (?) они дали ему жить». Е. Chiera нашел в 1922 г. среди уже изданных раньше ниппурских текстов миф О грехопадении. Он сравнивает его с соответствующим библейским рассказом и находит восемь общих пунктов и только немного отклонений.

Существенно дополняет наши сведения о мифах Сумира и текст № 4561 Ниппурского архива, изданный в 1915г. St. Langdon'oм. Если, может быть, текст и не содержит прообраза библейских сказаний о рае и грехопадении, то, во всяком случае, мы имеем в лице его ряд фрагментов сумерийских мифов о праистории мира, которые служили основанием для магических формул, прицепленных к ним. Наибольшего интереса заслуживает шестой фрагмент, повествующий о решении Энки (Эа) установить смерть неизбежным уделом человека. Эта пессимистическая мысль Сумира о неизбежности смерти для человека была, как мы увидим ниже, унаследована и семитами Вавилонии.

Один из найденных в Теллохе обломков дает нам и образец размышления над вечной проблемой о невинном страдальце. Современник Урукагины спрашивает, почему это благочестивый царь «был побежден» – ведь он «выкопал канал для богини Нины у ее города, у его устья он выстроил Энинну (храм ей), а у его резервуара храм Сирара-шум... 10 дней приносились жертвы. Он говорит; «какой грех я совершил?» Он не совершил греха»...

Таким образом, сумерийцы в рассмотренный нами период обладали уже развитой культурой, и напиравшие семиты не могли не воспользоваться их приобретениями.

Источники изданы в транскрипции с переводом в I т. Vorderasiatische Bibliothek: Die Sumerischen und Akkadischen Konigsinschriften bearbeitet von Thureau-Dangin. Самые тексты в клинописном виде издаются в журнале Revue d'Assyriologie, в лондонском Cuneiform Texts в труде Allote de la Fuye, Documents presargoniques 1908 и сл. годы и др. Документы отчетности. М. В. Никольский, Документы Халдеи из собрания Н. П. Лихачева. Спб., 1908 (III т. 2 вып. Древностей восточных). Genоuillас, Materiaux роur servif a Phistoire de la societe Sumerienne. Par., 1909. С 1911 г. появилось и попало в музеи и коллекции множество клинописных табличек из Дрехема – местности, лежащей в получасовом расстоянии от Ниппура. Документы эти все представляют исчисления скота и содержимое архива скотного двора какого-то большого храма, куда стекались пожертвования скотом со всей страны. Таким храмом был, очевидно, лежавший вблизи ниппурский храм Энлиля. Сообщаются крупные цифры пожертвований от Исаков (патеси) разных городов; они выражаются в сотнях голов. См. Тhureau-Dangin, La trouvaille de Drehem. Revue d'Assyriologie. VII. Genouillac, Tablettes de Drehem (из Лувра). 1911. La trouvaille de Drehem (из Константинопольского и Брюссельского музеев). 1911. Langdon, Tablets from the Archives of Drehem, 1911. Документы относятся уже к эпохе царей Ура. Общий обзор истории периода. Leonard W. King, A history of Sumer and Akkad. Lond., 1910. В 1916 г. появилось 2-е издание. Более важные статьи: Нeuzеу, Une villa royale chaldeenne. Par., 1900. Heuzeу et Тhureau- Dangin, Restitution materielle de la stele des Vautours. Par., 1909. Heuzey, Musique Chaldeenne. Rev. d'Assyriol. IX. Pancritius, Der kriegsgeschichtliche Wert der Geirstele-Mtmnon II (дает свое объяснение предполагаемой «фаланге»). М. В. Никольский, О сомнительных древностях. Древности восточные, I, 1, 118–125. Н. П. Лихачев, Древнейшая сфрагистика. Спб., 1906. Его же, Древнейшие буллы и печати Ширпурлы. Спб., 1907. По поводу этого последнего издания считаем нелишним заметить, что в нем Н. П. Лихачеву принадлежит описание булл собственной прекрасной коллекции, а разбор текстов на них сделан М. В. Никольским. Это мы делаем в виду того, что в большинстве иностранных трудов (напр., у King'a, p. 173, у Genouillac'a и др.), по странному недоразумению, повторяется легенда «о сокровищах Петербургского Эрмитажа, изданных Лихачевым». Несколько важных документов этого собрания издано В. К. Шилейко, Вотивные надписи шумерийских правителей. Пгр., 1915. Во введении дается весьма ценный очерк истории Вавилонии до Хаммурапи на основании -самостоятельных изысканий автора. См. его же статьи «Вавилония» и «Клинопись» в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Эфрона (2 изд.), также Notes presargoniques в Revue d'Assyriologie, XI (1914) и его статью в сборнике, посвященном Мальмбергу (Москва, 1917). И. Мещанинов, Эламские древности. П., 1917. (Вестник археологии и истории, XXII). – Издание 11 описание присланной в Петроград из раскопок де-Моргана коллекции эламских сосудов с геометрическими росписями, предваренное очерком истории Элама. Специальное исследование росписей эламской керамики принадлежит И. И.Мещанинову (Орнамент сузских чаш первого стиля, ИАИМК, V, стр. 412 – 448).

Отожествление Сеннаара, известного из книги Бытия 10, 10, с Вавилонией теперь вызывает некоторое сомнение. Дело в том, что клинописные и иероглифические тексты нам сообщают о стране «Шанхар» (клиноп.), или «Сангара» (иерогл.), которую нельзя не сопоставить с библейским Сеннааром. Эту страну «Шанхар», resp. «Сангара» упоминает один из богазкеойских текстов, приведенный Вебером в его комментарии к изданному Кнудтвоном Телль-амарнскому архиву (Vorderas. Bibl. II, стр. 1082), и здесь она перечисляется рядом с Ассирией и Вавилонией. Из этого, кажется, вытекает, что «Сеннаар-Шанхар-Сангара» не тожественен с Вавилонией; ср. Jeremias, Alt. Test, im Lichte d. A. Or., 1916, стр. 160 и Jirku, Altorient. Komment. z. Alt. Text, Leipzig, 1923, стр. 40–41. Об английских и американских раскопках в Эриду см. Journ. of the Amer. Orient. Soc. 41 (1921), стр. 253 сл.; о раскопках Британского музея в Уре см. Н. R. Hall, Recent excavations at Ur of the Chaldeans (Journ. of the Manchest. Egypt, a. Orient Soc. IX (1921); о результатах раскопок совместной экспедиции Британского музея и Филадельфийского университета см. пока А. Захаров, Новый Восток IV (1923), стр. 507 сл. – К локализации Исина. В Orient, Litera-turzeit. 1917, стр. 140 было высказано предположение, что этот важный вавилонский город похоронен под холмом Телль- Зиблие, несколько к северу от Ниппура. Кажется, большего внимания заслуживает отожествление Исина с развалинами Бахрие, 17 англ. миль к югу от Ниппура. Ср. Journ. Royal. As. Soc. 1922, стр. 431 сл.–хронология. Таблетка с 10 царями до потопа издана St. Lang-don, The Chaldean Kings before the flood (Journ. R. As. Soc. 1923, стр. 251 сл.). Основные фрагменты ниппурского списка царей после потопа от эпохи дин. Исина были изданы Роеbеl'ем, Histor. a grammat. texts (Univers. of Pennsylv. The Museum V, 1914, № 2 cл. Историческое использование см. Роеbel, Histor. Texts (ibidem, V, 1914), А. Т. Оlmstead, The political development of early Babylonia (Amer. Journ. of Semit. Lang. 1917, т. XXXIII, стр. 283 ел.) и Тhurеаu-Dangin, Chronologic des Dynasties de Sumer et d'Accad. Paris, 1918. Новые ценные фрагменты издал Legrain в The Museum Journal (Univers. of Pennsylvania), 1920, стр. 179 сл. и ibidem 1921, стр. 75 сл. С. J. Gad d, The early Dynasties of Sumer a. Akkad, London, 1921, переиздал с некоторыми дополнениями упомянутый важный список Scheil'H. Весь этот новый материал был исчерпывающе использован Ungnad'ом, Zur Reconstructionder altbabylonischen Konigsliste (ZeitschrJB f. Assyr. 1922, XXXV, стр. 1 сл.) и Роеbеl'ем, Ein neues Fragment der altbabylonischen Konigsliste (ibidem, стр. 39 cл.). Предположение об эламском происхождении дин. Авана, упоминаемом и среди эламских городов в ниппурских надписях Саргона, высказывает Meissner, ZeitschaB d. Deutsch. Morgenl. Ges. 1922 № 76, стр. 87. Возможно, реконструируя список, ввести в первую лакуну вместо второй династии Ура вторую династию Урука. В таком случае родоначальником ее мог бы быть давно известный Эншагкушанна, который пожертвовал «добычу злого Киша» в Ниппур, ср. Poebel, ук. соч. Кое-какие исторические тексты, касающиеся нашего периода, издали . I. R. Niеs и С. Е. Кеisеr, Historical, Religious a. Economic texts, a. antiquities, New Haven, 1920 и др. Пересмотру с точки зрения социально-экономической формации посвящен ряд работ В.В. Струве (Очерки социально-экономической истории Древнего Востока, Известия ИАИМК, I вып. 97; Рабовладельческая латифундия Сумира, III дин. Ура. Сборник в честь С. Ф. Ольденбурга, стр. 495–507). – Земледелие. Аl. de la Fuуе, Un Cadastre de Djokhu (табл. эп. дин. Ура), в Rev. d'Ass. XII, 1915, стр. 47; idem, Mesures agraires et formules d'arpentage a l'epoque presargonique (Rev. d'Ass. 1915, ХII, стр. 117 cл.). G. A. Barton, Sumerian businnes a. administrative documents from the earliest times of the dynasty of Agade (Univers. of Pennsylv. The Museum, IX, 1915). – Письмо. Sсheil, Quelques signes originaux de l'ecriture cuneiforme (Rev. d'Ass. XIV, 1917, стр. 91 cл.); Аllоtte de la Fuуe, Origine de quelques ideogrammes sumeriens, Journ. As. т. Ill, сер. XI, стр. 234 cл. – Право. Фрагмент кодекса, принадлежащий Yale-университету: Clay, Miscel. inscriptions in the Yale Babyl. Collection, New Haven 1915, № 28, табл. LI и стр. 20 cл. Фрагменты Ниппурского архива: Lutz, Select. Sumer. a. Bab. Texts (Univ. of Penns. Museum), 1919, № 100 cл. Исследование текстов см. Ungnad, Zeitschr. d. Savigny-Stift. 41, 186 cл., см. также Sсheil, Fragments d'un Code Pre-Hammourabien en redaction Sumerienne (Rev. d'Ass. XVII, 1920, стр. 35 cл.) – Мифы. Сумер. эпос о мироздании и потопе издал Poebel, Histor. a. Gram, texts. I. Перевод в его Hist, texts, I, стр. 13 cл. Landesdоrffer, Alttest. Abh. VII, 5, 7 cл. Дополнение к чтению Роеbеl'я ср. Вaurton, Amer. Journ. of Sem. Lang. т. XXXI (1915), стр. 226 cл.; интересное исследование посвятил ему King в Legends of Babylon a. Egypt, in relation to Hebrew, tradition, London, 1916, стр. 49 cл. Сумерийский миф о грехопадении издал Lutz ук. соч. под № 103 в качестве фрагмента свода законов. Верно понял этот текст Е. Сhiera, A sumerian tablet relative to the fall of man (Amer. Journ. of Sem. Lang. т. XXXIX, 1922–3, стр. 46– 51). Яркой иллюстрацией для трудности понимания сумерийских религиозных текстов может служить спор, который разгорелся вокруг интерпретации St. Langdon'oм одного из ниппурских текстов (№ 4561). Langdоn (Sumerian Epic of Paradise, the flood a. the fall of man, Univers. of Pennsylv. Museum X, 1915) увидел в данном тексте прообраз библейского сказания о рае и грехопадении. С пониманием Langdon'a не согласились ни Jаstrow, Sumerian Myths of Beginnings в Amer. Journ. of Semit. Lang. 1917, т. XXXIII, стр. 91 сл. (ср. также его статью в Journ. Amer. Orient. Soc. 36, 1916, стр. 290 сл.), ни Ungnad в Zeitschr. Deutsch. Morgenl. Ges. 71, 1917. Названные авторы пометили текст в своих переводах, как миф о первоначале мира, когда люди еще не были созданы. Langdon остался при своей интерпретации, см. его The necessary revisions of the sumerian epic of paradise (Amer. Journ. of Semit. Lang. 1917, т. XXXIII, стр. 245 сл.). Ему удалось даже найти текст, относящийся к тому же мифу (Langdon, The expository Times 1918, стр. 220 cл.). Ср. Sсheil, (ilu) Tag-Tug – (ilu) Uttu в Rev. d'Ass. 1918. – Искусство. Allotte de la Fuуe, Le sceau d'Ur-e-Jnnanna sur un tronc de i сonе etiquette (Rev. d'Ass. XVII, 1920, стр. 1 cл.). В связи с печатью названного вельможи эпохи Лугальанды исака Лагаша дается обзор всех известных нам печатей данного времени. Связь Сумира с Египтом St. Langdon, The early chronology of Sumer a. Egypt a. the similarities in their Cultures (Journ. of Egypt. Archeol. VII, 1921, стр. 133 cл.). H. R. Hall, The Discoveries at Tell-el-Obeid in southern Babylonia, a. someegypt. comparisons, ibidem, VIII (1922), стр. 241 cл. Hall сравнивает памятники, найденные в Tell-el- Obeid'e (около Ура), с культурой архаического Иераконполя и находит общие формы. Из того факта, что в Египте эти формы впоследствии исчезли и были заменены другими, Hall делает вывод, что центр тяжести этой сумиро-египетской культуры архаического периода лежал в Сумире. H. Schneider, D. Jungsteinzeitliche Sonnenreligion. im altesten Babylonien u. Agypten (Mitteil. d. Vorderas. Ges. 1922, вып. 3) полагает, что население, создавшее культуру Древнего Востока, пришло с северо-запада (Испания, Юяш. Франция) в неолитический период и колонизовало в качестве сумерийцев и техену (ливийцев) около 3500 г. до н. э. долину Евфрата и Нила. – Следы сумерийской культуры в библии: S. Landesdоrfer, Sumer. Sprachgut im Alt. Test. (Beitr. z. Wiss. d. Alt. Test., вып. 21, Leipzig, 1921). Адденда к царским спискам. L. Legrain издал в одном из последних номеров Museum Journal новый фрагмент царского списка, ср. Poebel, Orient. Literaturzeit. 1924, ст. 263 пр. 2. В последнее время стали находить подлинные памятники царей древнейших династий. Так, при раскопках в гор. Уре, в слое под храмом эпохи Шульги, была найдена мраморная таблетка основоположения с именем царя Ааннипадда, сына Месаннипадда, который был первым царем первой династии Ура. Правда, в ниппурском списке сыном Месаннипадда является Мескиагнунна, а не Ааннипадда. См. Amer. Journ. Arch. XXVIII 1924, стр. 85–86. С только что упомянутым Мескиагнунна («любимый витязь всевышнего»), может быть, был первоначально тожественен и Мескиагнанна («любимый витязь богини Наина»), упоминаемый Legrain, Histor. fragm. Philad., 1922, № 6 и 7, и лишь традиция впоследствии раздвоила единую личность древнего царя. Ср. Poebel, Orient. Literaturzeit. 1924, стр. 264.

Центром семитизма в Сеннааре был город бога солнца Агаде или Аккад, по имени которого называлась и вся северная часть страны. К северу отсюда мы встречаем везде семитические или семитизированные племена: в Месопотамии – субари, на Среднем Тигре к Загру – ассириян, в горах запада – лулубеев и гутеев. Кроме того, в III тысячелетии появляется новая ветвь семитического племени – амореи, которые оседают главным образом в Палестине и Сирии, но проникают также в Месопотамию и Вавилонию. Даже самый термин для «Запада» у вавилонских семитов был «Амурри». Они были еще близки к бедуинам, тогда как ассиро-вавилонские семиты уже представляли культурный народ, обязанный многим, например, письмом и отчасти религиозными представлениями, сумерийцам, но внесший и свои национальные черты в общую вавилонскую культуру.

Первенствующая роль в Сеннааре переходит к семитам довольно рано. Сначала в Кише, этом древнем гегемоне сумерийской Вавилонии, мы видим семитического царя Энби-Иштара, побежденного затем каким-то сумерийским царем юга [может быть, Эншагкушанной, царем Урука], взявшим богатую добычу в виде статуй, драгоценностей и т. п.; потом появляется семитическая династия, которую считают в целом виде аккадской. Она насчитывала, согласно списку Шeйля, 12 царей [по ниппурскому списку 11 царей], правивших 197 лет [с половины XXVIII в.]. Основателем ее был Саргон I (Шappукин) [может быть, сын некоего Лаипум], по словам шейлевского списка «садовник, затем совершающий возлияния [и почитатель бога] Замамы». [О нем и его ближайших преемниках мы теперь имеем довольно много современных сведений. Дело в том, что в музее Филадельфийского университета имеется таблетка, на которой древний компилятор списал надписи Лугальзаггиси, Саргона, Римушу и Маништусу со статуй и прочей скульптуры, пожертвованных названными царями в Ниппурский храм]. Шаррукин и его ближайшие преемники именуют себя царями Киша, очевидно, для большей авторитетности. Он разгромил царство Лугальзаггиси [победив «в битве Урук и 50 исаков (патеси) оружием Замамы и разрушив город»], взял Лугальзаггиси самого в плен и «провел его через ворота Энлиля», т. е., очевидно, принес в жертву богу Ниппура. Саргон принимает теперь титул великого исака Энлиля. Следующий поход его был направлен против Ура. Он побеждает его и разрушает городскую стену. Затем он обрушивается на Э-Нинмар (город области Лагаша) и опустошает его территорию от Лагаша вплоть до моря. Достигнув берега Персидского залива, он омывает оружие в море. На обратном пути он громит Умму. Саргон горделиво объявляет себя «царем страны, которому Энлиль не давал врага от Верхнего моря (Средиземное море) до Нижнего моря (Персидский залив)». И, действительно, на одной из статуй он объявлен царем «Верхней страны», а «Верхняя страна», по определению надписи той же статуи, это – то же, что «Мари, Ярмути и Ибла, вплоть до Кедрового леса и Серебряных гор». Город Мари, давший Вавилонии в свое время династию, лежит в долине Среднего Евфрата. Ярмути упоминается также в телль- амарнской переписке, в качестве житницы азиатских владений Египта, и локализуется некоторыми исследователями в Палестине. Ибла, наконец, встречается и в надписях Гудеи, в качестйе цепи гор, с которых исак Лагаша получает некоторые породы деревьев. Горы эти, вероятно, приходится искать на севере, в области Верхнего Евфрата. Что касается до «Кедрового леса» и «Серебряных гор», то это – Ливан и Тавр. Эта надпись нам, таким образом, свидетельствует, что государство Саргона вышло далеко за пределы Вавилонии и на западе захватило Сирию, а на севере – южные области Малой Азии. Из одного текста, найденного в Телль-Амарне в 1913 г. и дополненного фрагментированным дубликатом из Ассурского архива, мы узнаем теперь одну из существенных причин завоевательного похода Саргона на северо- запад. К Саргону, великому царю-завоевателю Аккада, обратилась за помощью семитическая колония на далеком севере в «Галашу», т. е. «Ганиш» каппадокийских таблеток. На нее напал царь города Бурушханда, т. е. Буруш-хатим тех же каппадокийских текстов. Саргон колеблется в виду дальности пути, трудности которого в тексте весьма ярко описываются. Некто Нурдаган, который является главою делегации, указывает на беспомощность колонии, которая состоит не из воинов, а купцов, подчеркивает богатства своего края, упоминает и средства преодоления трудности долгого пути. После долгих бурных переговоров Саргон, наконец, собирает жителей Аккада, и на этом собрании Нурдагану удается восторженным выхваливанием мощи Аккада склонить Саргона к помощи далекой семитической колонии. Поход Саргона, очевидно, не ограничился разгромом Бурушханда, противника Ганиша, но вылился в завоевание Сирии, в полном ее объеме. Расширяя границы своего государства на западе, Саргон не забывал и востока. Ниппурские вотивные надписи сообщают нам о нескольких блестящих победах над коалициями эламских княжеств, давших ему в качестве пленных исаков этих городов и их сановников. Эти головокружительные успехи, сделавшие Саргона властителем мирового государства, объясняются хорошей организацией его войска. Он располагал, согласно его же данным, 5 400 воинами, которые «ежедневно перед ним кормятся», т. е. у него в лице этих воинов была маленькая постоянная армия, на которую, как на испытанную боевую силу, могло опереться наспех набранное ополчение. От него дошел найденный в Сузах лобедный памятник, напоминающий по замыслу и изображениям (коршуны, сеть) «стелу Коршунов». На ряду с военными делами, Саргон трудился и над мирным процветанием своей страны. По крайней мере, те же ниппурские надписи сообщают о восстановлении им Киша. Эти успехи, как внешние, так и внутренние, дали Саргону полное право присвоить себе титул «царя четырех стран света», согласно свидетельству одной из таблеток собрания Morgan'a. Обширное государство Саргона, как и следовало ожидать, сдерживалось в течение долгого 55-летнего царствования его мощной личностью. С его смертью во всех покоренных им государствах вспыхнула надежда освободиться от тяжкого ига. По крайней мере его сын Римуш, или Урумуш пишет, что «всё страны, которые оставил мне отец мой Саргон, восстали против меня и ни одна не осталась мне верной». Эти слова Римуша входят в состав текста, начертанного на монолите, имеющего форму крестообразной призмы и перечисляющего дары царя храму бога солнца в Сшшаре, после покорения им Аншана и Курихума и усмирения всех стран, покоренных Саргоном. [Уже неоднократно упоминавшиеся ниппурские надписи сообщают некоторые любопытные цифровые данные об этих походах, имевших цель снова соединить распавшуюся мировую монархию. Во главе отпавших встал Каазаг, правитель Ура, к нему примкнули Умма и много других городов. Римуш разбивает войско неприятеля. Число убитых равняется 8 040, а число пленных – 5 460. Затем Римуш движется к Персидскому заливу и забирает в городах, примкнувших к Каазагу, названному сумерийцем, пленных, числом в 5 700 человек. На обратном пути он подавляет восстание в Казаллу нанесением поражения, которое стоило городу 12 650 убитых и 5 864 пленных. Эти же тексты сообщают о победе Римуша над коалицией, во главе которой стояли Умма и Дер. 8900 врагов остались на поле битвы и 3 540 были захвачены Римушем в плен. Победой над Авалгамашем, царем Барахсу, Римуш завершил поражение Элама. Очевидно, 15-летнее царствование Римуша было сплошь заполнено этими походами]. Он был. кажется, свергнут своим братом [(или сыном)] Маништусу, который совершил победоносный поход в Элам и оставил нам большой пирамидальный камень, исписанный с четырех сторон и представляющий документ на покупку царем вблизи Киша участков земли для поселения 49 вольных жителей Аккада, в числе которых названы сыновья патеси Лагаша и Умма. Вероятно, эта сложная земельная операция вызвана какими-нибудь политическим причинами, может быть, желанием держать вблизи себя влиятельную поместную знать. В Сузах же найден весьма характерный, с ясное выраженным семитизмом, алебастровый бюст Маништусу, а на куске другой статуи – надпись, тожественная с начертанной на монолите, попавшем в Британский музей из Сиппара, где, между прочим, говорится о победе его над коалицией 32 царей на берегу моря и о взятии городов их.

Царь Нарамсин.

Таким образом, при Саргоне и его двух непосредственных преемниках, к Аккаду пepexoдит руководство к судьбах Сеннаара, и мы видим здесь царей-завоевателей и в лице Нарамсина [сына Маништусу, согласно ниппурскому списку]- и его внука Шаргалишарри, который слился, кажется, со своим великим предшественником Шаррукином в одно лицо, в Саргоне, царе- завоевателе позднейших легенд. О нем, Саргоне, а также и о Нарамсине][который для позднейшей традиции стал сыном Саргона] нам повествует, кроме уже известной надписи Набонида с датой их и нескольких современных памятников, еще так наз. Omina из библиотеки Ассурбанипала – текст, представляющий список благоприятных предзнаменований, предшествовавших деяниям этих царей: «руководствуясь таким-то предзнаменованием, царь Нарамсин ходил туда-то, покорил такую-то страну». В 1907 г. была издана ново-вавилонская хроника, на основании которой, вероятно, составлен этот текст и которая его дополняет. В Omina Саргону приписывается победа над Эламом: троекратный поход на «Запад» (Amurri– страну амореев), покорение его и покорение «четырех стран света»; говорится, что он «прошел море Запада, был три года на Западе, покорил и объединил страну, поставил на Западе свои статуи, перевел по морю и суше пленных», покорил страну Сури (может быть, Ассирию?). Нарамсин повествует, что он ходил в Маган (Западную Аравию), пленил его царя Мануданну (может быть, следует читать Маниум), покорил Дильмун (о-ва Бахрейн) и Мелухху, причем ему сопротивлялось 17 царей. Таким образом, завоевательные походы направлялись во все стороны и не остановились перед морской экспедицией. Чтобы эта экспедиция была возможна, завоеватель не только должен был располагать большими средствами, но и найти на берегу население, обладавшее кораблями и давно уже привыкшее к морю, а приморские города гаванями, обслуживавшими всю Переднюю Азию. [О победах Нарамсина в течение одного года над 9 армиями и пленении им 3 царей, вождей этих армий, повествует нам надпись его сына Либитили]. Распространение владычества по всем направлениям и за пределы Двуречья, «покорение четырех стран света» – дало Нарамсину повод впервые [после робкой попытки Саргона (Шаррукина), см. выше] принять, потом часто употреблявшийся, титул «царя четырех стран». Таким образом в истории впервые появляется идея универсальной монархии и, в связи с этим, обожествление ее носителя. Нарамсин всегда именует себя «богом Аккада». Его преемник Шаргалишарри, хотя и не располагавший той политической мощью, что Нарамсин, все же иногда присоединял к своему имени клинописный знак бога. Имена Шаррукина и Уру-муша иногда входят в состав имен теофорных, например, «Или-Урумуш» – «Уру-муш мой бог». Так было впервые на почве Азии провозглашено представление, чуждое сумерийцам, но также отличное и от египетского. Оно не было выражением веры в божественное достоинство и происхождение царей, но являлось результатом осуществления идей монархии, выходящей за пределы одного народа и одной страны и имеющей универсальные стремления. На ряду с этим, Саргон, вероятно, принимал меры для централизации государства. Глухое указание Omina и ново-вавилонской хроники как будто говорит за то, что он указал пути политике Маништусу, селил вокруг себя знать, вместо прежних владельцев, и что он вызвал против себя «восстание старейшин всей земли», которые осадили его в Аккаде, но были побеждены. Жрец, автор вавилонской хроники, также усматривает в нем вину против Вавилона и Мардука и говорит, что последний покарал его народ голодом. Характерно также несколько презрительное упоминание шейлевского списка о происхождении основателя династии Шаррукина. Этот документ, также вавилонского происхождения, пользуется случаем заметить, что первый царь аккадской династии был «садовник» и жрец низшего ранга. В связи с этим В. К. Шилейко дополняет сохранившееся точно во второй части имя жены Шаргалишарри, как Саммурамат, видит в ней Семирамиду и, ссылаясь на смешение в предании «садовника» Шаррукина с Шаргалишарри, вспоминает легенду о висячих садах. Для народа первый семит-завоеватель сделался легендарной личностью, соединившей в себе черты Шаррукина и Шаргалишарри. В библиотеке Ассурбанипала сохранился текст, в котором нельзя не распознать черт, общих Моисею, Киру и Ромулу. Легенда влагается в уста Шаррукину (Саргону), который говорит, что он родился в,городе Азупирану на Евфрате от благородной матери. Последняя положила его в тростниковую корзинку и, запечатав смолой, бродила в реку. Его поднял водонос Агаш, воспитал и сделал садовником. Потом богиня И стар поручила ему владычество над «черноголовыми», т. е. семитами, и он начал свои завоевания на горах (т. е. Эламе), море и суше. От Нарамсина дошло до нас, между прочим, два интересных памятника. Один из этих памятников найден в Северной Месопотамии (близ Диарбекира), другой в Сузах. На последнем царь изображен в головном уборе с двумя рогами – отличительным признаком божественного достоинства. Он со своим войском поднимается победоносно на горы и поражает племена лулубеев, касситов, эламитов. Памятники эти обнаруживают большой прогресс искусства и доказывают, что семиты, хотя и усвоили многое у сумерийцев, но успели скоро уйти дальше их. Здесь поражает, при недостатках перспективы, единство композиции, смелость рисунка и ясность. Интересен также по своему натурализму найденный в Лагаше кусок победного барельефа с частью надписи какого-то царя Аккада, вероятно, Саргона. Здесь в горизонтальных поясах были представлены сцены сражений, в которых действующими являются с обеих сторон семиты. Вероятно, изображен поход в Сирию или подавление бунта. Наконец, в Сузах найден документ на эламском языке, представляющий текст присяги эламских вассалов в верности Нарамсину.

Помещение Omina по деяниям обоих царей в библиотеке Ассурбанипала указывает на важность, которую придавали ассирийские цари памяти их. Они считали себя продолжателями их дела и стремились восстановить империю в том же объеме. Саргон II, основатель новой династии, выразил это наглядно, приняв имя древнего завоевателя. Само собой понятно, что, властвуя над огромной империей, цари Аккада держали в строгом вассальном подчинении городских патеси. В Константинове польском музее есть несколько документов из Теллоха, которые дают возможностью составить понятие об отношении Ширпурлы к Шаргалишарри. Оправившись от погрома, Ширпурла продолжала управляться своими исаками (патеси). Один из них – Лугальушумгаль был современником Шаргалишарри. До нас дошло письмо к нему последнего. Дело идет о торговых сношениях. Ширпурла получала от Аккада зерновой хлеб и материи, а поставляла скот и молочные продукты. Торговля шла водой; дошли до нас и буллы из глины для товаров, с надписями, в которых приводятся имена царя, исака (патеси), адресата и название товара и даты по событиям, напр., год, «когда Шаргалишарри победил предприятие Элама и Захара против Описа и Сакли»; «год, когда он победил Амурру (Запад) у Басара»; «в год, когда он взял в плен Сарлака, царя Куты». Подобные же датировки до-шли и из Ниппура и подтверждают наилучшим образом сведения, почерпаемые из Omina.

Стела с изображением победы царя Нарамсина.

Семитическая империя Аккада также не была прочной и не была в состоянии обеспечить семитизму преобладание, а в Вавилонии упрочить единство. Документ Шейля приводит после династии Аккада перечень пяти царей сумерийской династии Эреха, царствовавших всего 26 лет, и прибавляет, что эта «династия была свергнута, и народ Тутиев овладел страной». Это было новое семитическое нашествие. Гутии хозяйничали в стране согласно ниппурскому списку 124 г. 40 дней. Вероятно, с этой победой стоят в связи памятники царей их: Ласираба, пожертвовавшего в Сиппар булаву с посвятительной надписью, и Энридупизира, оставившего в Ниппуре огромную надпись в 500 строк на семитическом языке. Другая надпись, палеографически относящаяся ко времени династии Исина, повествует об освобождении Сумира от семитических пришельцев царем: Эреха Утухегалем, поразившим гутийского царя Тирикана:

«Гутия, дракона горы, врага богов, унесшего в горы царство Сумира, наполнившего Сумир враждой, похитившего у супруга супругу и у родителей их детей... Энлиль, царь стран, послал Утухегаля, сильного мужа, царя Урука, царя четырех стран, царя, слово которого не имеет равного, сокрушить имя его (т. е. Гутия). Он отправился к своей госпоже Иннине и помолился ей: «О владычица, львица битвы, прекрасная видом в странах, Энлиль послал меня восстановить царство Сумира и его независимость, будь мне помощница»... Тирикан, царь Гутия, изрек: «никто не вышел против меня». Он овладел всем Тигром до берега моря, до Нижнего Сумира»... Далее повествуется о жертвоприношениях царя в храмах Эреха и других городов и воззваниях к жителям о своем посланничестве. Наконец, после поражения «Тирикан убежал один пешком». Его возница убежал в Дубрум. Жители Дубрума, зная, что Утухегаль – царь, которому Энлиль дал силу, не оказали ему помощи... Тирикан пал к его ногам, а он поставил на него свою ногу.

Вероятно, в это же время опять достигают некоторой самостоятельности городские области и исаки, и лучше других известный нам Лагаш выдвигает в это время (XXV в.) знаменитого Гудеа, который всегда называет себя тоже исаком. Чей он был вассал, мы не знаем, сам он всегда называет своими царями местных богов-(напр.: «Гудеа, исак Лагаша, Нингиреу, своему царю»), но неоднократно перечисляет дары, посылаемые, как дань, какому-то лугалю и царице; это были золотые слитки, изделия из драгоценных металлов, парадные постели и т. п. Вероятно, этими владыками были Гутии, которые в это время уже упрочились на севере настолько, что могли получать корабли товаров из Южного Сумира. Гудеа оставил нам множество надписей и удивительных памятников скульптуры. Следуя благочестивому обычаю сумерийцев, Гудеа ставил в храме и во дворце свои, названные знаменательными именами, сидящие диоритовые статуи, украшающие теперь Лувр. Они поражают тщательной отделкой, но доказывают, что мастера еще не всегда могли справиться с пропорциями. Различные мелкие произведения художества, напр., цилиндры, указывают на значительный подъем культуры, особенно при сравнении с древнейшими памятниками Лагаша; возможно предположить влияние семитов Аккада. На коленях одной сидящей статуи Гудеа помещен чертеж плана укрепленной постройки и изображение локтя: и грифеля. Реставрации и постройки храмов были предприняты в больших размерах; впервые в Лагаше появляется башня – зиккурат. Свою строительную деятельность Гудеа увековечил длинными надписями, которые для нас имеют большой интерес, сообщая любопытные ритуальные и бытовые подробности. Так, напр., один текст на 12 колоннах и в 317 строках имеет следующее содержание: когда на небе в собрании богов дело дошло до Ширпурлы, Энлиль обращается к Нингирсу. Тот говорит о засухе, о недостатке в городе воды, о том, что каналы высохли и что делу может помочь благочестие. Энлиль склоняет Нингирсу вызвать построение себе храма. Исак действительно сам думает об этом и молится дни и ночи. Бог является ему и велит строить храм Энинну. Гудеа не понимает сна и обращается за советом к Нине, истолковательнице богов, но не прямо, а через Гатумдуг, покровительницу своей; матери, прося её прислать на помощь крылатых гениев утукку и ламассу. Молитва услышана. Гудеа рассказывает Нине сон, та ему дает объяснение. Он узнает волю» богов о построении храма Нингирсу. Нина советует ему пожертвовать Нингирсу колесницу, запряженную ослами, чтобы получить от него план храма. Бог принимает Гудеа, возвещает ему славную судьбу, перечисляет предметы культа и оружие, которые должны быть ему посвящены, рассказывая о различных частях храма, назначает время закладки, во время которой обещает прислать живительное дуновение для освобождения Ширпурлы от засухи и указывает знак, по которому Гудеа приступит к работе. Этот текст уже представляет большое и стройное литературное произведение, сложное по замыслу и весьма удачное по исполнению. В нем достаточно ясно отразился и теократический характер политики Гудеа.

Большие империи, объединившие всю Переднюю Азию, обусловили сравнительное спокойствие и удобство отдаленных сношений и культурного обмена. Гудеа, будучи лишь вассальным владетелем маленького государства, в своих надписях рассказывает нам, что материал для своих построек он доставлял на караванах «от Верхнего и до Нижнего моря». Кедры он получал с Амана, камни и лес – с других отдаленных гор, может быть, Финикии, мрамор – из «Тидана, горы в Амурру», медь, золотой песок и какие-то деревья – из гор Мелуххи, диорит для статуй – из Магана, т. е. Зап. Аравии. «Чтобы построить храм Нингирсу», говорите он, – «эламит приходил из Элама, житель Суз – из Суз, Маган и Мелухха доставляли лес». Документы эпохи Гудеа упоминают о сношениях со множеством городов и местностей. Таким образом и мирные сношения в Передней Азии стали вполне возможны, связывали оба моря и подходили к границам Египта. Уже в это время международная политика соединяла дворы; культура, созревшая на берегах Евфрата, широко распространилась по всему доступному ей миру, и государственная жизнь отошла далеко от первобытных условий.

Глиняная табличка из Кюль-Тепе с клинообразным письмом. Собр. Музея книги, документа и письма Академии наук СССР.

При Гудеа Лагаш пользовался и большим благосостоянием. Население его он определяет уже в 60 cap (216 тыс.). Он старается подчеркнуть, что следовал законам Нины и Нингирсу, и не допускал, чтобы вдове и сироте причинялась неправда, ибо солнце сияет правдой, а бог Баббар попирает ногами несправедливость. Гудеа правил долго и был в зависимости от жрецов и оракулов; это была настоящая теократия. Неблагосклонность к частным заклинателям, повидимому, отразилась в тексте, который подчеркивает: «ни один разумный человек не посещал мест заклинаний, и никто, имеющий смысл, не вступая в дом волшебницы». Подводя итог своему правлению, Гудеа говорит: «при мне никого не наказывали бичом и никто не был бит ремнями»... «Ни один труп не был не погребен... и плакальщицам не пришлось плакать ни разу». Его сын Урнингирсу, после нескольких лет правления, был лишен светской власти, став жертвою нового направления внутренней политики новой сильной династии.

Гегемония не удержалась в руках Эреха; она перешла к другому, также сумерийскому центру – Уру, цари которого величают себя царями Сумира и Аккада или «четырех стран»; это: Урэнгур-Урнамму, «направивший стопы свои от Нижнего к Верхнему морю», объединивший под своею властью Эрех, Лагаш, Умма, Ниппур, знаменитый [Шульги] Дунги (V) (царствовал больше 50 л., XXIV в.), Пурсин, Гимильсин, Ибисин. Они правили 117 лет. В их многочисленных надписях, строительного и религиозного характера, встречаются датировки по событиям, которые указывают на частые военные экспедиции, напр., в Аншан, против лулубеев, на опустошение стран и городов, постройки стен, упоминают о посажении дочери [Шульги] на престол эламской области Мархаши, о восстании Элама, Симура, о выдаче дочери Дунги за исака Ашпана, т, е. за эламского вассального царя, и т. п. Ассирия, а также семитические колонии далекой Каппадокии признавали господство династии Урнаму. Власть царей Ура простиралась, таким образом, не только на весь Сеннаар, но и на прочую Месопотамию, юг Малой Азии и на значительную часть Элама. Они строили во всех городах Вавилонии и в Сузах. Их родной городской бог Син делается теперь предметом особых забот и почитания, но не забывается и древний Энлиль. На ряду с этим особое внимание оказывается и богу т. Эриду – Энки, чем [Шульги] как бы подчеркивал свой сумеризм в противоположность семитическому северу, храмы которого имели повод жаловаться, и еще поздняя вавилонская хроника помнит о его непочтительности к вавилонскому храму Эсагилю.

Отличительной чертой внутренней политики царей Ура было более строгое проведение централизации. [Шульги] вводит общий вес и общее для всей страны обозначение лет по событиям, и даже, кажется, календарь, согласовавший лунный год с солнечным путем 36– летнего цикла вставочных месяцев. Он лишает исаков-патеси светской власти и иногда вместо потомков древних династий назначает своих ставленников. Должность исаков теряет свое значение и превращается в орган центрального правительства. По примеру царей Аккада, [Шульги] принимает титул «царя четырех «стран», а затем объявляет себя еще при жизни богом и учреждает себе культ, что делали и его преемники, приобщив к своему культу и Гудеа. Их статуи уже ставились в храме не для молитвенного общения с божеством, а для почитания не только по смерти, но и при жизни. Таким образом, царская власть далеко отошла от подданных, к ущербу последних и к выгоде чиновничества и двора. В этом можно видеть влияние семитизма, который втягивал в себя даже династию, выдвинутую реакцией сумеризма. Дело пошло еще далее, и преемники [Шульги] стали носить семитические имена и писать семитические надписи.

Династия Ура кончилась эламским погромом; царь Ибисин был уведен в плен. Эламские погромы были, очевидно, рядовым явлением в тот период ослабления мощи Вавилонии. Ново- ассирийским источником также засвидетельствовано вторжение эламитов, свершившееся в ту же эпоху, а именно поход Кудурнахунди, упоминаемый Ассурбанипалом, как бывший за 1635 лет до него, т. е. в 2285 г. С падением династии Ура на время прекращается единство Вавилонии. На роль гегемонов претендуют одновременно два города, Исина в центральной Вавилонии и Ларса на юге. Династии этих двух городов, судя по именам, семитического происхождения, и это обстоятельство весьма показательно для интенсивности семитизации Сумира. Владетели Исина, которые получали признание Энлиля, имели под своею властью Ниппур, Эриду, Эрех, затем Сиппар, и титуловались царями Сумира и Аккада; 16 царей этой династии правили 225 лет. О них известно мало. Основателем династии был Ишбиурра, из его преемников второй и третий носили имена Иддиндаган и Ишмиаган: имя бога Дагана может указать на западно- семитическое («аморейское») происхождение. Вообще, это были слабые правители, которым приходилось отбиваться от эламитов – с востока, от амореев – с запада, бороться с сепаратистическими стремлениями внутри. Те же опасности угрожали царям Ларсы (Элассара?), покорившим Ур и также принявшим титул царей Сумира и Аккада. Основателем царства Ларсы был Напланум. Наиболее мощными представителями династии были Гонгунум, пятый царь, его преемники Абисаре и Сумуилу. После Синиддиннама, девятого царя династии Ларсы, государство начинает разваливаться. Через некоторое время появляются цари и в Эрехе, а затем на севере стала возвышаться основанная Сумуабу династия, судя по именам царей, уже аморейского происхождения; ей суждено было сделать Вавилон столицей Азии. Сын Сумуабу, Сумулаилу, сделал к этому шаги, объединив аморейские княжества и присоединив Киш и Сиппар, где затем уже мы совсем не видим туземной династии. Преемник его Забум выстроил знаменитый храм местному богу Мардуку «Эсагила».

Еще дальше на север находились другие семитические царства, также с завоевательными стремлениями. На отвесной скале у Серипул-Зохаба, над притоком Диалы (Гинда) Хольваном, у прохода в Элам из долины Тигра, поместил свой барельеф Анубанини, царь обитавших здесь на предгорьях Загра лулубеев. Барельеф представляет царя попирающим врагов и получающим от богини Иннины (воинственной Истар) победу и пленников. Вереница других связанных пленников изображена внизу; во главе ее – враждебный царь в короне. Стиль несколько напоминает памятник Нарамсина, восходившего на эти горы и некогда покорявшего эти племенам Сопровождающая клинообразная семитическая надпись перечисляет богов Сеннаара, как карателей за уничтожение памятника. Недалеко находится подобный же барельеф, другого царя, тоже с семитической (почти разрушенной) надписью и с сумерийским влиянием. Таким образом, у входа в Элам появились семитические горные царства, усвоившие кое-что из культуры Сеннаара.

Еще в большей степени это следует сказать о самом Эламе. Эламиты получили возможность добиться давнишней цели. Ослабление Сеннаара, где вместо большой империи появились опять враждующие дробные царства, облегчило им полное приобретение самостоятельности, а затем поступательное движение на запад по следам Лугальзаггиси и Саргона, тем более, что у них, в противоположность Сеннаару, замечаются объединительные попытки. Кроме Исаков (патеси) различных городов, появляются «исаки (патеси) Суз, наместники (богов?) в стране Элама», оставившие, как, напр., Башашушинак и Идадуушинак, ряд строительных и посвятительных надписей. Объединение шло частью мирным путем, напр., к владетелям Суз пристали исаки (патеси) пограничного с Двуречьем Туплиаша, вероятно, разочаровавшись в сеннаарском владыке, но главным образом единство страны осуществлялось путем войн. Исаки (патеси) Суз не всегда одерживали верх – при новой династии «великих правителей Элама, Симаша и Суз» они даже были разбиты царем Дера, но что успехи большею частью были на их стороне, на это указывают найденные Морганом в Сузах барельефы, представляющие победы, расправы с пленными и т. п., архаического стиля и по типу изображенных указывающие на войны между собой туземцев Элама, очевидно, за единство и преобладание. Один из таких камней представляет часть изображения битвы у крепости и также трупов врагов, терзаемых коршунами. И здесь, ясно художественное влияние Сеннаара. Наконец, Элам, в лице Кудурнахунди, выступил завоевателем в большом масштабе и унизил своего бывшего владыку. С этих пор стремления эламитов на запад проявляются при всяком удобном случае, и уже в занимающую нас теперь эпоху были повторены. Древние священные города Эрех и Ниппур были разгромлены, храмовая библиотека Ниппура была засыпана развалинами, чтобы через 4 000 лет быть извлеченной оттуда американцами и явиться, и свидетельницей культуры своего времени.

Царь Ларсы Арадсин называет своим отцом царя Кудурмабука, сидевшего в пограничной области Эмутбале и именовавшего себя, между прочим, «адда» (отцом) аморейского Запада. Очевидно, Двуречье, а с ним и вся Передняя Азия находились в вассальных отношениях к Эламу, который даже ставит в древних города своих царей. В Уре Кудурмабук строит храм Сину. В 1912 г. была издана приобретенная Лувром надпись, с посвящением богу войны Нергалу, которая от имени. Кудурмабука повествует о победе над Мутибалом, царем г. Казаллу, овладевшим Ларсой и ниспровергшим тамошнюю династию. Эламский завоеватель выставляет себя отмстителем за трон Ларсы, на который он, по его восстановлении, посадил своего сына Арадина. Преемник последнего, брат его Римсин, подчинил себе Ниппур и все южные города, разгромил царство Эреха и, наконец, «возвышенным оружием Ану, Энлиля и Эа взял Исин, царствующий град». Он сделался главой Сеннаара, и вавилонский царь Синмубаллит признал себя его вассалом. Сын Синмубаллита, Xаммурапи, повидимому, тожественен с упоминаемым в 14 главе книги Бытия Амрафелом, царем сеннаарским, участвовавшим в качестве одного из вассалов эламского царя в походе последнего на Запад. Это место библии, вероятно, представляет остаток древнейшего палестинского предания и, может быть, заимствовано из какой-то местной хроники, написанной клинописью. Так думает Гоммель на основании, главным образом, названия Иерусалима Салимом из Uru-Salimmu, где Uru смешали с клинописной идеограммой города. И в позднем вавилонском тексте, написанном в персидское время, рассказывается легенда об эламском погроме и поругании вавилонских святынь, причем имена эламского царя и его союзников как будто напоминают приводимые в книге Бытия (Кудуркумах, Римаку, Тудхула). Эламские цари вошли в роль всемирных завоевателей и стали считать Сирию и Палестину, по наследству от Саргона и Нарамсина, своей собственностью. Эти притязания они сохранили навсегда и даже передали своим преемникам – Ахеменидам, но пока им пришлось натолкнуться на опасного соперника в лице Хаммурапи, который уже вскоре до вступлении на престол (нач. XX в.) вышел из повиновения Римсину и стал завоевывать «по повелению Ану и Энлиля» города Сеннаара. В 30-м году своего царствования он нанес своему сюзерену решительный удар, взял Ур и Ларсу; затем выгнал эламитов из области двух рек, даже «с помощью Ану и Энлиля» отнял у них Эмутбал и Туплиаш и «ниспроверг царя Римсина». В Ларcе был посажен какой-то Синиддиннам в качестве наместника, одноименный с прежним царем этого города, может быть, потомок сверженной эламитами династии. До нас дошла интересная переписка с ним Хаммурапи, в которой затронуты самые разнообразные стороны государственного управления. Два из писем касаются плененных эламских богинь: «К Синиддиннаму. Так говорит Хаммурапи: я шлю к тебе офицеров Зикирилишу и Хаммурапибани, чтобы они доставили сюда богинь Эмутбала. Ты отправь богинь в процессии на корабле, как в наосе, чтобы они прибыли в Вавилон. Пусть их сопровождают храмовые женщины. Позаботься о продовольствии богинь и храмовых женщин по день их прибытия в Вавилон. Приставь людей тянуть канат и отбери солдат, чтобы они доставили богинь в Вавилон благополучно. Пусть они без замедления, поспешно прибудут в Вавилон». Чрез несколько времени – новое письмо с приказанием принять богинь и отослать назад в Эмутбал. Первое письмо вполне понятно: палладий эламитов должен находиться в Вавилоне. Второе письмо, может быть, вызвано какими-нибудь «знамениями» гнева богинь, а может быть, просто тем, что Эмутбал вошел в состав империи, и Хаммурапи вернул богинь уже в свою провинцию.

С этого времени прекращается эпоха городских царей и раздробленности; исаки, как мелкие владельцы, исчезают: появляется единая вавилонская империя, государи которой титулуются как «цари Сумира и Аккада», «цари Запада» (страны Амурри – Сирии и Палестины). Появляются надписи на двух языках – сумерийском и семитическом. Вавилон делается центром Азии не столько по политическому могуществу, сколько по географическому положению, авторитету и государственному значению. Вероятно, в это время составлена найденная в Ассуре песнь в честь этого города, где он сопоставляется с древним священным Ниппуром и, между прочим, говорится следующее: «Ниппур – град Энлиля, а Вавилон – его возлюбленный; Ниппур и Вавилон – заодно, созерцать Вавилон – великая радость; обитающий в Вавилоне увеличивает дни свои: Вавилон – пальма из Дильмуна, плод коей единственный по сладости... Кто говорит дурно о Вавилоне, будет постигнут смертью, кто eго возьмет, кто оскорбит его сына»... (конек не сохранился).

Резюмируя рассмотренную древнейшую эпоху Передней Азии, мы находим, что она представляет ряд попыток объединения политических и национальных элементов при сохранении туземных династий и местной исторической жизни. В этих попытках соперничают сумерийцы, вавилонские семиты, аламиты, все с переменным успехом, пока это не удается сделать аморейским семитам. Вся Передняя Азия уже входит в исторический горизонт и интересы исторических деятелей. Торговля, искусство, литература, военное дело, законодательство уже достигли значительного развития.

Источники, кроме упомянутых, еще: King, Chronicles concerning early Babylonian Kings. 2 т. 1907. Lettres and inscriptions of Hammurabi, 3 т. 1900. – Эламский материал и сузские находки De-Morgan, Delegation en Perse, где тексты и барельефы исследованы Sсheil'ем: Нrоznу, Der Obelisk Manistusus. Wiener Zeitschr. f. Kunde d. Morgenlandes, т. XXI, стр; 11 сл. – Исследования и заметки по древнейшему периоду преимущественно помещаются в Revue d'Assyriologie, особенно за последние годы. См. еще, между прочим: Sаусe, The Chedorlaomer Tablets. Proceed. Soc. Bibl. Archeol. 28 и 29. Pоebel, Zur Dynastie von Agade. Oriental. LitetJ turzeitung, 1912. Ed. Meуer, Untersuchungen u. d. alteste Geschichte Babyloniens. Sitzungsber. Pretiss. Akad., 1912: первая вав. дин. 2225–1926; дин. Исина 2352–2127; основание [Урнамму] царства Сумира и Аккада 2469. Гудеа – самостоятельный исак во время последних, слабых царей дин. Аккада; его княжество при Урнингирсу сделалось жертвой нашествия гутеев. Западно-семитическое происхождение первой вавилонской династии, на основании этимологии собственных имен царей, установили Hommel (Altisraelitische Ueberlieferung), Winckler и Эд. Мейep. – Ungnad, а за ним Thureau-Dangin и др., читают имя знаменитого вавилонского царя «Хаммурапи», что еще ближе к библейской форме.

Царский список династии Аккада, согласно ниппурскому списку, дополненному данными списка Шейля: «В Аккаде Шаррукин-садовник, затем совершающий возлияния и почитатель бога Замамы, царь Аккада, который основал Аккад, сделался царем. Он правил 55 лет. Римуш, сын Шаррукина, правил 15 лет. Маништусу [сын Ри] муша правил 7 лет. Нарам[син] сын Ман[штусу] правил 56 лет. Шаргалишарри, сын Нарамсина, правил 25 лет. Кто был царем? Кто не был царь? (этого нельзя установить), Икики, Ими, Нанум, Илулу. Время их правления равнялось 3 годам. Дуду правил 21 год. Шукаркиб, сын Дуду, правил 15 лет. (Всего) 11 Царей, которые правили 197 лет». Gadd, издавший в ук. соч. The early Dynasties of Sumer a. Akkad, London, 1921, список Шейля с некоторыми существенными поправками, предлагает для сумерийской фразы «qasudu ur dingir Zamama», определяющей положение Шаррукина до восшествия на престол и переведенной выше «совершающий возлияние и почитатель бога Замамы», совершенно иное понимание. Он видит в словах «Ur dingir Zamama» «почитатель бога Замамы» – теофорное имя собственное «Ur-Zamama», и переводит всю фразу, следовательно, «совершающий возлияния Ур-Замамы». «Ур-Замама» же было имя третьего по списку Шейля (второго по ниппурскому списку) царя IV династии Киша, свергнутого впоследствии Лугальзаггиси. Поэтому Gadd, стр. 23 ук. соч., умозаключает, что последние 5 царей IV династии Киша, Лугальзаггиси Урука и Шаррукин Аккада – правили одновременно. Роebед ук. соч. (Zeitschr. f. Assyriol. 1922, стр. 39 сл.) не соглашается с данным выводом Gadd'a, указывая на то, что следующие за Ур-Замамой 5 царей Киша правили, согласно спискам Шейля и Ниппура, 62 года, т. е. дольше, чем царил Саргон, правивший 55 лет. Независимо от Gadd'a пришел к тому же переводу соответствующих строк списка из Ниппура и списка Scheil'я сам Sсheil в Rev. d'Assyr. XVIII, 1921, стр. 100. Он также интерпретировал текст как свидетельство того, что Шаррукин был qasudu царя Урзамамы. Только Scheil сделал из этого перевода иной исторический вывод, чем Gadd. Он полагает, что Шаррукин не был «возлиятелем» царя Урзамамы при жизни того, а был жрецом – возлиятелем в культе умершего Урзамамы. При таком понимании отпадает, конечно, необходимость предположения о синхронизме царствований Саргона, Лугальеаггиси и дин. Киша. В скором времени вопрос об отношении во времени этих династий будет решен, так как в Берлинском музее нашлась «хроника», проливающая яркий свет на данную проблему (см. Роеbel, Oriental. Literaturzeit. 1924, стр. 265 пр. 2). Данные о происхождении Шаррукина мы узнаем из сумерийского текста, изданного Sсheil'ем, Nouveaux renseignements sur Sarrukin d'apres un texte sumerien (Rev. d'Ar. XIII, 1916, стр. 175 cл.). Фрагмент таблетки, найденной в Варке и относящейся к эпохе Исина. Сохранились конец I столбца recto и начало II столбца verso. В начале текста описывалось благосостояние Киша причин. Азаг-Бау. Энлиль решает свергнуть династию и царем поставить Саргона. Имя его отца «Лаипум» (по мнению Scheil'я фраза позднейшей легенды о Саргоне «abi ul idi» «моего отца я не знал», может быть, является неверным исправлением испорченного текста, напр., abi La-i...), имя матери, к сожалению, не coхранилось. Вырос он среди животных поля. (Конец I столбца recto). На обороте следует упоминание жены Лугальзаггисси. Затем, кажется, Саргон посылает посла к Лугальзаггисси. Тот сперва не отвечает послу. Наконец, Лугальзаггисси упрекает Саргона в нежелании покориться ему, Лугальзаггисси. Текст обрывается на ответе Саргона. Этот текст, изданный Sheil'ем, интересен упоминанием имени отца Саргона. Может быть, и позднейшая легенда о Саргоне фразою «я не знал отца» хотела только сказать, что мальчик родился после смерти отца и он поэтому отца никогда и не знал. За это говорит и следующая за «моего отца я не знал» фраза: «брат моего отца обитал гору». Согласно остроумному толкованию Luckenbill, On the opening lines of the legend of Sargon (Amer. Journ. of Semit. Lang. 1917, XXXIII, стр. 145 сл.) выражение «обитать гору» является евфемизмом для смерти. Поэтому он переводит обе фразы следующим образом: «Я не знал моего отца, а брат моего отца умер». Если Luckenbill прав, то и в Вавилонии существовал левиратный брак, засвидетельствованный ассирийским судебником (§§ 30, 31 и 43) и хеттскими законами (II табл. № 79). После смерти мужа вдова находила покровителя в лице брата мужа. У Саргона злой рок похитил отца и дядю, и мать его, вследствие бедности, должна была освободиться от сына, как от обузы. Таблетка с копиями надписей Лугальзаггиси, Саргона, Римуша и Маништусу, вырезанных ими ня скульптурах, пожертвованных в храм Ниппура, издана Роеbед'ем, Histor. a. Gram. Texts. №34 и переведена и комментирована Histor. Texts., стр. 173 сл., ср. Оlmstead, The polit. development of Early Babylonia (Ainer. Journ. of Sem. Lang., 1917, XXXIII, стр. 310 cл.). Новый фрагмент, восстанавливающий полностью эту таблетку, издал L. Lеgrain, Museum journ. Philadelphia, 1923, стр. 208 cл. Первый перевод телль-амарнского текста о походе Capгона в малую Азию дал О. Sсhrоеder, Mit. Deutsch. Or. Ges. дек. 1914 г., стр. 39–45. Он же издал его в Vorderas. Schriftdenkmalet XII, №190 и 193. Он же издал и фрагмент его дубликата в Ассурском архиве, Keilschrifttexte a. Assur verschied. Inhalts. № 138. Оба фрагмента образцов перевел и комментировал и дополнил привлечением долго не понятого Cuneif. Text, XXII, табл. 48, упоминающего также Саргона и Нурдалгала, Е. F. Weidner, Der Zug Sargons von Akkad nach Kleinasien (Boghazkoi-Studien, VI вып., 1922). Albright в своих 2 статьях Menes a. Naram-Sin (The Journ. of Egypt. Archaeol.., т. VI, 1920, стр. 89 cл. и VII, 1921, стр. 80 cл.) и New Light, of Magan a. Meluhha (Journ. of the Amer, Orient. Soc., т. XLII, 1922, стр. 316 cл.) пытается доказать, что побежденный Нарамсином царь Маккана Маниум тожественен с Менесом, первым царем Египта. Хотя догадку Albright'a допускает с колебанием такой авторитет, как В. Meissnеr Zeitschr. Deutsch. Morgenl. Ges. 1922, № 76, стр. 88), история Древнего Востока эту догадку должна категорически отвергнуть. Принимая ее, придется Менеса, как современника Нарамсина дотировать годом около 2600 до н. э., а такая датировка должна сократить египетскую историю на целые 800 лет, по сравнению даже с хронологической схемой, установленной Ed. Meyer'ом, не уже о хронологии S. Borchardt'a (см. выше). Любопытно, что Нарамсин по ниппурскому списку является сыном Маништусу, а согласно хронике он был сыном Саргона. Сыном же Capгона называет Нарамсина недавно изданная A. Boissier таблетка школьного назначения (Rev. d'As 9119, XVI стр. 157 сл.), перечисляющая поименно все враждебные Нарамсину города с их царями. Может быть, в ниппурском списке вкралась ошибка, тем более, что он и в другом случае, кажется, не совсем точен. Дело в том, что Шаргалишарри, согласно своим надписям, является сыном Иттиэнлиля, а по ниппурскому списку он сын Нарамсина. Эта неточность объясняется тем, наверно, Иттиэнлиль умер при смерти своего отца Нарамсина, не сделавшись царем (Шаргалишарри и не называет своего отца царем), и Шаргалишарри сделался непосредственным преемником деда. Надпись Либитили, правителя Марада, посвященная им своему отцу, Нарамсину, издана Сlaу, Babylon, Texts, voL I, № 10 (Yale Oriental Ser.). V. Sсheil, Rec. d. trav., XXXIII, стр. 127 сл. о Лугальушумгале, исаке Лагаша, называющем себя в надписи, посвященной Нарамсину, писцом. О Гутеях ниппурский список сообщает следующее: «Народ Гутеев не имел царя. Имбия правил 5 лет. Варлагаба правил 6 лет. Ярлагарум правил [3?] год... разрушено. всего 21 царь. 124 года. 40 дней. Народ Гутеев был побежден оружием. Царство перешло к [Уруку]». Неясно начало и «Народ Гутеев не имел царя». В этом переводе, данном Legrain'ом в Museum Journal, 1920 (см. выше), сомневается Роеbеl (ук. соч., Zeitschr. f. Assyr., 1922) и предлагает на основании текста перевести «Народ Гутеев правил сам 5 лет (читая вместо «Imbia», в котором Legrain видел имя первого гутейского царя, – «nibia», местоимение «сам»). Нового гутейского царя(Шамушбани) Арлаган упоминает текст, изданный Clay? Babyl. Text., т. I № 13 (Yale Orient. Ser.). Эпохой Гутеев датировал Гудею В.К. Шилейко (вотивные надписи шумерийских правителей, стр. XXIX сл.). Той же датировки Гудеи придерживается и Delaporte, Les civilisations Babylonienne et Assyrienne, 1923, стр. 34–35. В.К. Шилейко же на основании нового материала из русских собраний решает, наконец, сложный вопрос о порядке следования исаков Лагаша эпохи Гудеи (Зап.-гост. отд. Арх. о-ва, т. XXV, стр. 137 сл.). Может быть, относится к эпохе Гутеев текст, изданный Шейлем, Rev. d'Ar. XIV, 1917, стр. 163. В датировке упоминается об уничтожении зерна Лагаша. Ценную монографию по искусству Лагаша этой эпохи дает Unger, Unter suchungen zur altorientalischen Kunst (в серии Altorient. Texte u. Uhtersuchungen). Здесь им, между прочим, разбирается мотив «der schwebenden Gottin». В связи с этим он восстанавливает знаменитый культовый сосуд Гудеи, украшенный, между прочим, скульптурными изображениями богинь с изливающимися вазами. М. Witzеl дал новый комментированный перевод важнейшего текста Гудеи: Das Gudea-Zylinder A. in neuer Ubersetzung. Mit. Kommentar. (Keilinschrift. Studien вып. 3) Fulda, 1922. Тут же в аппендиксе он дает транскрипцию и перевод интересного сумерийского гимна в честь храма в Эриду, изданн. Niersa, Кеisеr, Historical, Religious a. Economic Texts М. 23. – Дин. Уpa. Новые издания текстов: М. Нussеу, Sumerian Tablets in the Harvard Semit. Мuseum II, тексты эн. дин. Ура. Cambridge, 1915. С. L. Bеdalе, Sumerian Tablets from Umma in the John Rylands Library, Manchester, 1917; C. Кeiser, Selected Temple Documents of the Ur Dynasty (Yale, Babyl. Text. IV), 1919, это издание пополняет наши знания об именах исаков и годов Е. Сhiera, Selected temple accounts from Telloh, Jokha a. Drehem cuneiform tablets in the library of Princeton University. London, 1923. Капитальное издание М. В. Никольским многих сотен таблеток династии Ура из собр. Н. П. Лихачева (II том его «документов отчетности»). Несколько текстов этой эпохи издал и В. К. Шилейко в Зап.-вост. отд. Арх. о-ва, т. XXV, стр. 133–36 и 143. На основании всего изданного материала, С. L. Кеisеr составила весьма ценный справочник, Patesis of the Ur Dynasty, New Haven (серия Yale- университета), 1919. В нем исаки различных городов приведены в хронологическом порядке. Особо перечислены исаки, города которых не известны, имеется полный указатель имен исаков. О Лагаше см. Sсheil, Rev. d'As., XIII, 1916, стр. 180, издавший вотивную надпись некоей Зитти- Бау, жены писца Урламы, сопостовляемого им с Урламой, Исаком Гирсу. Об Умме: G. Contenau, Contribution a l'histoire economijue d'Umma, idem, Tablettes de comptabilite relative a l'industrie de vetement a Umma au XXIII secle (Rev. d'As. XII, 1915, стр. 15 cл. и 147 cл.); idem, Umma sous la dynastie d'Ur, Paris, 1916; H. de Genоuillac, Textes economiques d'Oumma de l'epoque d'Our Musee du Louvre. Textes Cuneiformes, tome V). Paris, 1922. В. Струве, К истории патесиата Гишху (Уммы) во II т. Изв. Pос. акад. ист. мат. культ. Хронологическое определение автором года, «когда верховный жрец Гаэша был назначен (?)», надо исправить на основании данных, приведенных С. L. Кеiser в ук. соч., см. также Sсhеil, La place de l'annеe En-Ga-es (ki) ba-hun в Rev. d'As. XV, 1918, стр. 138–139. (Подобная же таблетка, определяющая положение «года, когда верховный жрец Гаэша был назначен», была найдена автором впоследствии среди неизданного материала Н. П. Лихачева). См. также многочисленные статьи Scheil'я в последих годах Rev. d'As., посвященные различным вопросам истории и культуры эпохи дин. Ура. Список царей Ларсы был издан Clay, Babyl. Texts I (Yale Orient Serie) 1915, № 32. Thureau-Dangin опубликовал в La Chronologie de la dynastie de Larsa (Rev. d'As., 1918, XV, стр. 1 cл.) четырехгранную призму № 7025 восточного отделения Лувра, цроисходящую, очевидно, из Ларсы и давшую в своем сохранном виде список лет этой династии. Исследование его, связанное с этим изданием, а также и работа A. Ungnad'a, Die Dynastien von Isin, Larsa u. Babylon (Zeitschr. d. Deutsch. Morgenl. Ges. 1920, № 74, стр. 423 cл.), вносят ясность в запутанную хронологию периода борьбы за власть в Вавилонии, Исина, Ларсы и Вавилона: кое-что для определения времени падения Исина сделал Сhiеrа в Old Babylonian contracts т. VIII № 2 изд. Пенcильв. ун-та 1922 г.; что касается вопроса об абсолютной хронологии всей эпохи, которой посвящена данная глава труда Б. А., то он зависит от решения проблемы о начале I вавилонской династии. Как мы выше видели, Кuglеr определил начало династии Вавилона 2225 г. до н. э. Он исходил из астрономических данных и отодвинул начало династии, отнесенное Ed. Меуеr'ом к 2060г., на 160 лет назад. Weidner в своих работах в Mit. d. Vorderas. Ges. 1915 и 1921 отклоняет датировку Kugler'a вследствие синхронизмов, засвидетельствованных в истории Ассирии и Вавилонии, и полагает, что I вавилонская династия захватила власть не в 2225 г., как определяет Kugler, а в 2052 г., на 168 лет позднее. Вопрос еще не решен, так, Ungnad в своем ук. соч. (Zeitschr. d. Deutsch. Morgenl. Ges. 1920, стр. 426) придерживается еще датировки Kugler'a и дает следующие хронологические определения династий Вавилонии, начиная с Аккадской: Аккада – 2847– 2651; Урук IV-2650– 2625; Гутеи – 2624–2500; Утухегаль – 2499–2475; Ур – 2474–2357; Исин – 2356–2132; Ларса – 2356– 2095; Вавилон – 2225–1925. Желающие воспользоваться хронологической схемой Вейднера получат ее, уменьшив все перечисленные даты на 168 лет.

Имя «Вавилон», Βαβυλων, греки слыхали, вероятно, в. северо-семитической форме Bab-elon. «Врата богов». Соответствующая вавилонская форма Bab-ilani – поздняя; в древности встречается Babilu – «Врата бога», откуда произошло еврейское Babel, народная же этимология производила имя от глагола balal через balbel-babel, «смешение». В свою очередь, «Врата бога» перевод сумерийского Кадингир, которое более нового происхождения, чем Дингир –«Седалище жизни». Около двух тысячелетий, несмотря на погромы и попытки уничтожения (Синахериб, Ксеркс), несмотря на превратности политических условий, оставался этот город метрополией Азии, что наиболее красноречиво засвидетельствовал Александр Великий, сделав его столицей новой империи, призванной примирить Восток и Запад. Только селевкидо- парфянские войны, основание Селевкии и Ктесифона, а впоследствии Багдада, повлекли за собой опустение Вавилона, который, однако, существовал еще в X веке н. э. В настоящее время на его месте три-четыре деревни и обширное поле развалин. На левом берегу Евфрата, выше г. Hillah, находятся группы холмов, содержащих развалины. Самая северная – Babil, по следам гидравлических сооружений, колодцев и водопроводов, находившихся в сообщении с Евфратом, и по положению – под всем городом, должна была заключать в себе дворец Навуходоносора с висячими садами и парками. Следующая к югу в 1/2 ч. пути группа развалин носит название El- kasr «3aмок» и заключает в себе остатки дворца вавилонских царей. Здесь найдено: множество кирпичей с печатью Навуходоносора, надпись на глиняном цилиндре – манифест Кира вавилонянам и т. д. Еще южнее – Тель-Амран был местом главного вавилонского храма в честь бога-покровителя Мардука, носившего название Э-сагила, – «Дом высокий», с семиэтажной башней Э-темен-ан-ки («Дом основания неба и земли»). Эсагила построена царем Забумом (2-я половина III тысячелетия), сыном Сумулаилу, второго Царя первой вавилонской династии, который в 4 года своего царствования выстроил стены и обезопасил свою независимость от Сиппара, а также приготовил для Мардука, национального бога, трон из золота и серебра. Эта группа была как бы кремлем Вавилона, заключавшим его главную святыню и жилище царя. Она была окружена особыми стенами Имгур-Бел и Нимитти-Бел, остатки которых сохранились. Из Эсагилы шла длинная прецессионная священная дорога, переходившая затем чрез каменный мост на Евфрате и направлявшаяся к югу, в город Борсиппу, в храм Э-зида («Дом вечности»), посвященный Набу, сыну Мардука. Этот храм погребен под холмом Бирс-Нимруд. По ту сторону Евфрата, напротив дворца и Эсагилы, лежал, окруженный с запада стеной, другой царский дворец (τα περαν βασιλεια Клитарха), в котором умер Александр Великий. Его окружал круглый парк (παραδεισος).

Площадь города была изрезана каналами, из них самыми важными были судоходный Арахту, шедший с севера на юг и служивший также для процессий, затем, по ту сторону Евфрата – Пикуду и Борсиппский, а также, наконец, канал Мардука, отделявший Эсагилу от дворца. Кроме главного храма, в Вавилоне, конечно, было множество других; некоторые из них могут быть уже определены, например – посвященный богу Шамашу на правом берегу Евфрата, южнее дворца и каменного моста. В последнее время за исследование топографии Вавилона взялось немецкое Orient-gesellschaft, и ему удалось найти в восточной части Еl-kasr'а храм богини Нинмах, восстановить его полный план и вблизи его напасть на след прецессионной дороги, вымощенной широкими плитками из известняка и обставленной прекрасными эмалированными барельефами львов и фантастических фигур. Вместе с тем, эти раскопки опровергли преувеличенные, идущие от греков, мнения о необыкновенной громадности Вавилона, доходившей, по Геродоту, будто до 80 кв. верст. На самом деле площадь его занимала не более 12 кв. верст. Конечно, то, что до сих пор было известно, и то, что будет в ближайшее время найдено, современно Вавилону, уже реставрированному в эпоху от Асархаддона до Навуходоносора; эти цари совершенно перестроили столицу, после ее опустошения Синахерибом. Признавая это, нельзя, однако, не иметь в виду, что обновители должны были стараться не отступать от древней, освященной религией и историей топографии, и что, таким образом, начерченный нами план должен иметь значение и для времени, так называемой, первой династии и ее главного представителя Хаммураби, следуя чтению Унгнада, Хаммурапи.

От Хаммурапи мы давно уже имели много строительных надписей, затем найдено собрание его писем к Синиддинаму и другие тексты, которые дают возможность обрисовать личность и деятельность этого царя. Это был талантливый правитель. Он создал или усовершенствовал административную систему, улучшил средства сообщения, заботился о каналах. Его деятельность простиралась на все стороны жизни. Счастливый воитель, освободивший страну от эламского ига, он объединяет под своею властью все городские царства, заботится о святилищах не только всего Сеннаара, но даже Ассура и Ниневии. Он издает указы, касающиеся календаря, следуя при этом, кажется, 84-летнему циклу вставок; так, он пишет Синиддиннаму: «Так говорит Хаммурапи: так как год имеет недостаток, то пусть месяц, который теперь начался, будет считаться вторым элулом. И вместо того, чтобы подать приходила в Вавилон 25-го тишри, пусть поступит 25 числа второго элула». Орошение страны и водные пути были предметом его особенной заботливости. Он сооружает новые каналы (один из них даже носит имя: «Хаммурапи, благословение народов»), очищает старые (в Эрехе, Дамане), заботится об устранении неисправностей в течении Евфрата. Но еще большее внимание Хаммурапи уделял правосудию. Уже в письмах и надписях эта сторона его деятельности выступает с достаточной ясностью. Так, в одном письме он дает инструкцию о суде над взяточниками, в других занят делами о ростовщиках» в иных требует присылать ему в Вавилон людей, которые могли бы, будучи очевидцами, сообщить ему о делах, иногда требует ареста неисправных чиновников и т. п.

С 1901 г. наше представление о Хаммурапи нашло себе завершение, благодаря открытию в Сузах базальтового столба, исписанного вертикальными клинописными строками, оказавшимися сводом законов. Вверху текста помещено изображение Хаммурапи, предстоящего богу солнца и правды Шамашу и от него поучающегося правосудию. Это – древнейший из сохранившихся законодательный сборник. Первоначально этот камень стоял в Сиппаре, и оттуда был похищен каким-либо эламским завоевателем, стершим небольшое количество параграфов кодекса ради увековечения своей победной надписи, но которая почему-то так и не была вписана. Кроме него, царь поставил такие же в других центрах: в вавилонской Эсагиле и в самих Сузах; от последнего также найдены фрагменты; в Ниппуре найден современный эпохе Хаммурапи фрагмент глиняной таблички. В «хронике» Хаммурапи уже второй год царствования отмечен как тот, «в который была установлена правда». Дошедшая до нас редакция относится уже к тому времени, когда Хаммурапи был единовластным правителем Двуречья. В длинном введении он перечисляет свои заслуги относительно всех городских богов, от Эриду до Ниневии включительно, и говорит о победе над врагами. Самый текст кодекса Хаммурапи представлял собрание около 300 формул, составленных большею частью по казуистическому шаблону: «если кто-либо сделает то-то, то подвергается тому-то» – это скорее перечень случаев из судебной практики, взятых из уголовного и гражданского права и расположенных в довольно произвольном порядке. Здесь нет ни общих принципов, ни отвлечений, ни строгой системы, зато случаи предусматриваются и разбираются с большой обстоятельностью. Начиная с преступлений против судопроизводства – клеветы, лжесвидетельства, подкупа судей, свидетелей, неправого суда, – кодекс переходит к различного рода преступлениям против собственности, затем следуют постановления на области аграрных отношений и торгового правам (42–126), законы, относящиеся к семейному праву (127 – 194), наказания за причинение личного ущерба, гонорары врачам, архитекторам, постановления о судостроительстве, найме судов и т. п., законы о животных (найме их, о вреде, причиняемом ими, и др.), наконец, о рабах. Пред нами проходит картина большого культурного государства, с обществом, уже пережившим все предварительные стадии своего развития. Центральная власть уже уничтожила в нем местные династии, вместо благородного поставила чиновного, порвала с родовым или племенным строем, упразднила кровную месть и, чрез своих агентов, заботится о благосостоянии народа, о подъеме земледелия, торговли, водных сообщений. Государство по идее – мировое, поэтому все свободные подданные равны перед законом, привилегий по национальностям нет, вавилоняне подлежат такому же суду и взысканию, как хананеи или эламиты; закон не знает ни пришельцев, ни инородцев. Различаются знатные («сыновья персоны» или просто «люди»), просто свободные («мушкену» – «низшие»), рабы; по профессии: духовенство, солдаты, купцы и др. Служба царю выдвигала особый класс людей: баиру («охотники»), ридсабе («служилые люди» – вероятно, солдаты) и др., получавших от царя поземельные участки в лен. Воинская повинность и постоянное войско уже существовали. Чиновничество было развито; к нему предъявлялись сверху большие требования, делавшие службу далеко не легкой, но власть считала себя обязанной заботиться в своих органах, наделяя их землей, которая при известных условиях могла даже переходить по наследству или обращаться в пенсию; не оставался забытым и попавший в плен служилый человек, закон охранял его и от произвола начальства. К низшему сословию принадлежали свободные наемные рабочие и ремесленники, в том числе врачи и ветеринары, получавшие за свой труд плату, а не гонорар, как архитекторы и корабельщики («подарок»). Рабы имели собственность и стояли под покровительством законов; казнить их можно было только по суду. Они были заклеймены, продавались, давались в залог, за их увечье вознаграждался господин. Земледелие было интенсивным, существовала частная земельная собственность, даже иммунитеты; земледельцы или сами обрабатывали свою землю через рабов и рабочих, или отдавали внаймы. В стране водворяли безопастность, преследуя бандитов и бродяг. Торговля достигла большого развития, поощрялась, движение было свободно. Городской характер культуры и положение Вавилона содействовали этому и обусловили то, что вавилонское право было фактором развития денежного обмена, несмотря на то, что благородные металлы были привозные. Деньги появлялись здесь раньше, чем где бы то ни было; серебро в отвешенных кольцах было мерилом цен при меновой торговле. Все это указывает на многовековое развитие в прошлом и заставляет видеть в вавилонской державе Хаммурапи продукт уже древней культуры.

Столб с законами вавилонского царя Хаммурапи.

Рассмотрим вкратце отдельные стороны кодекса Хаммурапи, прибегая для удобства к систематической группировке его постановлений.

Семейное право в древности было сурово. Сохранились, независимо от кодекса Хамурапи, следующие так называемые сумерийские семейные законы: а)«если (приемный) сын скажет своему отцу: «ты мне не отец» – да будет заклеймен, обращен в рабы и продан»; б)«Если (приемный) сын скажет своей матери: «ты мне не мать» – да будет заклеймен и выгнан на улицу; в)«если отец скажет (приемному)сыну: «ты мне не сын», – да оставит он (отец) дом и двор», и г)«если мать скажет приемному сыну «ты мне не сын» – да уйдет она (мать) из дому и его обстановки». «Если жена скажет мужу: «ты мне не муж» (т. е. захочет разводиться), – да ввергнут ее в реку». «Если муж скажет «ты мне не жена», – то должен заплатить полмины серебра». В кодексе Хаммурапи семейное право уже несколько смягчено. Брак заключается после контракта между женихом, или его отцом, и отцом невесты, причем первый дает взнос и подарки, а последний дает дочери приданное. Из документов видно, что для брака требовалось решение родителей, несогласие одной матери могло служить препятствием. Брак без контракта не признается законным. Взнос и подарки теряются женихом в случае отказа с его стороны, но возвращаются вдвойне – в случае отказа отца невесты; возвращаются они и в случае смерти бездетной жены. В идее господствует моногамия; только в случае бездетности или болезни законной (главной) жены, муж может взять наложницу, которая находится в подчинении и даже услужении у жены, или жена может ему дать рабыню; если у такой рабыни будут дети, она уже не может быть продана, но если она перестает понимать свое положение, закон предписывает ее заклеймить и снова обратить в рабыни; если при этом у нее нет детей, госпожа может ее продать. Допускались смешанные браки между рабами и свободными; в таких случаях рабыня возвышалась до свободной, а свободная сохраняла свое социальное положение; дети в обоих случаях были свободны. Приданное оставалось собственностью жены: оно вообще признавалось принадлежащим «дому отца ее», и только находилось в пользовании у мужа. Долги жены, сделанные до брака, не связывали мужа; жена также могла в брачном договоре отказаться от ответственности за добрачные долги мужа. Развод был не труден и стеснен для мужа только денежными соображениями, для жены -судебными формальностями. Если муж отвергал жену, от которой имел детей, то обязан был выплатить ей приданное и «сыновнюю часть». Бездетная жена могла быть отпущена с приданным и взносом, сделанным при браке мужем. Без всяких условий могла быть прогнана расточительная или неверная жена; муж имел даже право обратить ее в рабыню. Больная жена должна была оставаться на попечении мужа или могла уйти, получив назад приданное. Если муж попадал в плен, жена могла в его отсутствие выйти замуж только в том случае, если ей нечем жить; по возвращении из плена мужа она обязана была к нему вернуться, даже если успела вторично выйти замуж. Этого не было, если муж самовольно покидал дом и отечество, а также, если муж отказывался жить с женой. За нарушение верности наказывалась гораздо строже жена: как и в других законодательствах, на поведение мужа обращается и здесь меньше внимания. Еще Урукагина хвалится: «прежде женщины беззаконно жили с двумя мужчинами, теперь их за это бросят в воду». В то время, как виновная вместе с участником подвергалась утоплению, на неверного мужа можно было только жаловаться в суд в ожидании развода; клевета мужа на жену влекла за собой развод, клевета жены на мужа, в случае ее обличения и самостоятельного ухода жены, влекла за собой утопление; обвинение замужней женщины со стороны кого бы то ни было требовало суду божия; жена прыгала в реку, и невинность ее могла быть доказана только тем, что «река ее охватывала», и она оставалась невредима. За несправедливое обвинение клеветник наказывался по суду обстрижением височных волос. Особенно жестоко наказывалось убийство мужа: несчастную сажали на кол. Закон предусматривал также различные случаи кровосмешений и строго карал за них.

Отец мог отдать дочь в храм в качестве иеродулы или посвященной Мардуку, т. е. с пренесением божеству в жертву целомудрия. Тогда по закону она не могла иметь детей, но считалась свободной и пользовалась известными правами, отец мог дать ей в пользование приданное, или она сохраняла право на известную долю наследства, опять-таки в пользование. Родители могли продавать детей; документы доказывают, что такие случаи, вероятно, обусловленные нищетой, бывали. Кроме родных детей, вавилонская семья знала еще усыновленных, заменяющих при малочисленности в Древнем Вавилоне рабов, наемных работников, а также необходимых для культа бездетных после их смерти. Новые родители давали усыновленным свое имя и обязаны были их воспитывать и обучать какому-нибудь ремеслу. Если усыновленный не чтил своих приемных родителей, он должен был вернуться домой; он имел на это право, если приемный отец не заботился о нем и не ровнял его со своими детьми. Приемный отец мог после рождения собственных детей отослать домой усыновленных; в таком случае он обязан был выплатить треть доли родного, но не недвижимого имущества. Если усыновленный, будучи сыном иеродулы или проститутки, захотел бы искать своих родителей, то подвергался жестокому наказанию: у него выкалывали глаз. Родители могли лишить детей наследства не иначе, как после судебной процедуры: суд устанавливал тяжесть проступка; отец обязывался простить, если сын совершил проступок в первый раз. За злословие на родителей резали язык, за побои – отрубали руку.

Весьма обстоятельны законы о наследстве. Муж ничего не получает из приданного жены – оно принадлежит детям; напротив, вдова получает целиком свое приданное и подарок мужа и вместе с детьми пользуется оставленным имуществом, без права отчуждения; если подарка мужа нет, то она вместо него получает равную с детьми часть наследства. Закон ограждает ее от притеснений взрослых детей, равно как и последних на тот случай, если мать их вступит во второй брак; при существовании несовершеннолетних детей, даже самое вступление в этот брак должно быть разрешено судом, который налагает опеку над имуществом детей: составляет инвентарь, и управление поручается второму мужу со строгим запрещением отчуждать что- либо. Сыновья, независимо от происхождения от разных матерей, наследуют поровну, но отец мог при жизни завещать любому сыну недвижимое имущество. Женатые сыновья, получившие при жизни отца взносы для отцов своих невест, обязаны были выделить такие же своим несовершеннолетним братьям, чтобы те могли вступить в брак. Приданное матери делят все сыновья поровну; но подарок мужа (в браке) мать может завещать одному из них. Дети от двух браков матери делят ее приданное поровну; в случае бездетности второго брака вдовы, ее приданное получают дети от первого брака. Дочери, получившие приданное, отстраняются от наследства; остальные получают равную с братом часть для пожизненного пользования; наследниками их являются братья. Впрочем отец при жизни мог выделить им часть и документально разрешить им завещать кому угодно. В таком случае «братья не могут предъявлять никаких претензий». Узаконенные сыновья наложницы наследуют вместе с законными, но последние пользуются преимуществом; не узаконенные должны довольствоваться получением свободы; дочь наложницы получает от братьев подарок для приданого. Особенно характерен следующий закон: «если отец иеродулы, выделил ей часть и составил об этом документ, не упомянув в последнем, что она может завещать ее кому угодно, то, в случае смерти отца, ее поле и сад получают братья и обязываются удовлетворять ее, сообразно размеру ее части, зерном, елеем и молоком. Если же они не дают ей этого, сообразно ее части, и не удовлетворяют ее, то ее поле и сад должны быть переданы хозяину, которого она укажет, и тот должен содержать ее. Полем, садом и всем, что она получила от отца, она должна пользоваться пожизненно, но не продавать и не уступать никому. Ее же детская доля в наследстве принадлежит братьям». Особый закон существовал для посвященной Мардуку: если отец при жизни ей ничего не отказал, она получала треть детской доли, но не могла сама распоряжаться ею, зато имела право кому угодно завещать ее. Мы видим здесь, как я думаю, стремление оградить интересы семьи не только от ущерба при переходе имущества в другой род, но и от поглощения частной собственности храмами: характерно, что нигде храм, в который посвящена дочь, не имеет права наследования, и везде имущество посвященной, так или иначе, связано с ее семьей. Нельзя в этом не видеть одного из проявлений заботы государства о семье и семейной собственности. Другие документы сообщают нам, что закон разрешил продавать поземельное имущество того или другого лица не иначе, как по соглашению всех членов рода и при подписи их на купчей крепости.

Из рассмотрения этих законов мы видим, что в древнем Вавилоне семейная атмосфера была все-таки легче, чем, напр., в Риме, Жена вовсе не была in manu mariti. Она обладает и располагает своим частным имуществом, может получать назад свое приданое, воспитывает своих детей; она арендует, делит, дарит, свидетельствует. Вдова и девица ведут самостоятельно имущественные процессы, замужняя в этих случаях действует чрез мужа. Мы видим ее в торговле, в промышленности, в культе. Главным образом нет в вавилонском праве и той patria potestas, которая отдавала в руки отца все, до жизни и свободы детей включительно. Наконец, патриархальные отношения к рабам и сравнительная немногочисленность последних избавляли семью от растлевающего влияния этого элемента и той нездоровой атмосферы, которую он ей сообщал. Характерно для древности вавилонской культуры отсутствие пережитков матриархата.

Законы о собственности. Проводится ясное различие между собственностью и владением. Частная поземельная собственность уже достигла полного развития. Лены были тесно cвязaны со службой и неотчуждаемы Их нельзя было ни продать, ни купить, ни употребить на выкуп из плена. Небрежное отношение к лену, плохая обработка его и оставление в течение трех лет влекли за собою его потерю. Так, например, ридсабе, царские служилые люди, вероятно, солдаты, получая поле, сад и дом, не могли под страхом казни подставлять вместо себя других лиц, но, будучи не по своей вине оторваны от своего участка, получали его назад, если возвращались ранее трех лет. Начальники за притеснение солдат подвергались смертной казни. Преступления против собственности, как и во всех древних и средневековых обществах, карались жестоко; за воровство полагалась обыкновенно смертная казнь; за кражу со взломом через пролом стены в доме грабитель убивался у стены и закапывался на месте; за воровство во время пожара грозило сожжение. К вору приравнивался продавший потерянную вещь, а также ее покупатель, не доказавший, что он купил не заведомо краденое. Вором считался также укрыватель, или тот, кто помог чужому рабу бежать. Далее кодекс весьма обстоятелен в предписаниях о найме людей и домашних животных; цены варьируются по временам года; множество сохранившихся контрактов дополняют и освещают нам эти сведения.

Есть законы и о залогах. Под залоги давались поля, будущая жатва, рабы. Упоминаются отдачи на хранение драгоценностей, при обязательности документа и свидетелей. Тот, кому доверено движимое имущество для перевозки с места на место (ср. наши транспортные конторы), в случае присвоения его себе, присуждался к штрафу, в пять раз превышавшему стоимость доверенного.

Законы о долгах были, сравнительно, мягки. Неоплатный должник мог быть лишен свободы кредитором, но последний отвечал перед судом, если его узник умирал от дурного обращения; если умирал сын его, то сын кредитора подвергался казни, если раб, кредитор платил 1/3 мины и терял свои деньги. Рабство за долги было ограничено тремя годами. Неоплатный должник мог отдать в кабалу жену и детей, но через три года кредитор был обязан отпустить их.

Законы о земледелии имеют целью покровительствовать интенсивному хозяйству и созданию экономических ценностей, карая леность и небрежность, заботясь о регулировании орошения и отношений соседей. Обращается внимание на распашку пустырей, на садоводство и виноделие. Отношения между хозяином и арендатором определены с мелочной точностью. Особенно характерно, что, в случае неурожая, должник освобождается от платежа процентов. Допустивший, по небрежности или злой воле, неисправность или разрыв плотины подвергается ответственности и обязывается возместить соседу убыток.

Торговля и промыслы. Переход к денежному хозяйству совершился еще не вполне. Платежи могут производиться зерном и другими продуктами. Проценты за взятое в долг серебро должны были платиться серебром, за зерно можно было платить и зерном. Недобросовестное переложение этих двух ценностей влекли для купца потерю и капитала и процентов. В кодексе говорится о капиталистах, занимавшихся крупными торговыми операциями, между прочим при помощи агентов, комми-вояжеров, разносчиков и т. п. Последние получали коммандит или аванс в деньгах или товарах. Потери должны были быть возмещены, а в случае полного неуспеха предприятия, комиссионеры возвращали купцу его капитал вдвойне; если же они были ограблены на дороге, то могли поклясться и не платили ничего. Клятва требовалась также в тех случаях, когда одна из сторон пыталась обмануть другую. При отсутствии документов на данный товар или квитанции на полученные деньги, купец платил штраф, в шесть раз превышавший стоимость, а комиссионер – в три раза. Имеются законы о найме судов, с таксами и обязательством отвечать за повреждения, возмещать убытки и т. д. [Часть из параграфов, которые были стерты эламским завоевателем, найдены теперь среди материала Ниппурского архива. Они были посвящены, главным образом, постановлениям о размерах процентов, причитающихся с ссуды, данной в рост. Согласно предписанию закона проценты займа, как натурального (зерном), так и денежного, не должны были превышать двадцати. На практике это постановление не всегда соблюдалось]. Так храм Шамаша в своих ссудных операциях повышал при займах зерном процент до 331/3, хотя при денежных займах довольствовался 20%. Из документов мы узнаем о существовании платежей переводом и о таких сложных операциях, как займы нескольких лиц сразу, превращении покупной цены в заем, пользовании данным на хранение и т. п. Или, например, упоминается такой случай, когда брался в заем продукт и возвращался в обработанном виде.

В числе различных предприятий кодекс упоминает харчевни, вероятно, игравшие и более низкую роль притонов. Их содержательницы были женщины, которые должны были, под страхом утопления, брать плату за напитки не деньгами, а зерном; равным образом им угрожала казнь, если в их заведениях оказывались тайные сборища заговорщиков. Посвященная божеству не могла переступать порога этих харчевен под страхом сожжения, т. е. принесшая свое целомудрие божеству не должна была отдаваться в простых притонах.

В статьях о представителях различных профессий, их вознаграждении, ответственности, еще господствуют довольно примитивные, чтобы не сказать варварские постановления. Счастливый хирург получает 10 сиклей за знатного, 5 за простого, 2 за раба, но за неудачную операцию лишается рук. Излечивший быка или осла получает шестую часть стоимости, а уморивший их неумелым лечением платит четверть их стоимости. Брадобрей, положивший на раба клеймо без ведома господина, лишается рук и т. п. Архитектор получает плату сообразно величине постройки, по мерке за каждую единицу пространства. Если дом обрушится и задавит хозяина, архитектор подвергается казни; если погибнет сын хозяина, казнят сына архитектора, если пострадает раб хозяина, то архитектор обязан возместить другим рабом и т. п. В случае замеченных погрешностей постройки, ремонт ложится бременем на архитектора и т. п. Подобные же постановления приведены относительно корабельщиков, а также указаны платы различным рабочим и т. п.

Преступления против личности караются по принципу «око за око, зуб за зуб» – в буквальном смысле, если обидчик и потерпевший равны по социальному положению. Нанесший повреждение высшему карается денежным штрафом, а то и телесным публичным наказанием. Вообще система наказаний построена на системе талиона, как материального, так и символического. Так, непослушный раб лишается уха, дерзкий приемный сын – языка, виновная кормилица – грудей, неискусный хирург – руки и т. п. Характерно для кодекса Хаммурапи почти полное отсутствие родовой мести. Это указывает на правильно организованное культурное государство, которое взяло на себя защиту своих подданных и отмщение убийцам: самосуд не может быть терпим в таком обществе. Царю принадлежит право помилования. Судопроизводство как из кодекса, так из документов еще не вполне ясно. В древности, кажется, судили жрецы «у врат храма». Теперь рядом с ними все более и более выступают светские («царские») судьи, вероятно, не без влияния царской власти, взявшей на себя правосудие и проводившей взгляд, что оно идет не от богов Ниипура, Сиппара или Ларсы, а из Вавилона, судебная палата которого объявлена верховной. Роль «храмовых судей» теперь сведена только к принятию показаний, делаемых под присягой пред изображением божества. Весь остальной процесс вели светские судьи по «царскому закону». Приводим, для примера, полностью один протокол процесса, касающегося недвижимости и происходившего при одном из преемников Хаммурапи, Аммидитане. Он интересен, кроме своей обстоятельности, тем, что указывает на пассивную роль замужней женщины, интересы которой на суде представлялись мужем, а также на существование в вавилонском праве продажи в кредит и на комбинацию продажи и залога – тонкость, свидетельствующая о высоком развитии правовых отношений.

«Аддилиблут отправился к судьям и изложил перед ними: «1 cap дома, составляющий часть двух саров дома, продан иеродулой Илушахегаль, дочерью Эаэлласу, в год, когда царь Абиешу посвятил свою статую, за 15 серебряных сиклей, – Беллиссуну, жрице Мардука, моей жене. Этот cap дома расположен рядом с домом такого-то и рядом с домом такого-то, сзади его дом такого-то. Я получил купчую, равно как Имикиса, ее сын, получивший по разделу два сара дома. Я заставил приложить его печать, как свидетельство. Теперь же Илушахегаль, иеродула, дочь Эаэлласу, приложившего свою печать к купчей, требует у меня обратно мой cap дома».

Так он изложил (свое дело).

Так ответила иеродула Илушахегаль: «один cap дома, составляющий часть двух саров дома, купленного мною у Беллиссуну, жрицы Замамы, я продала за 15 серебрянных сиклей Беллиссуну, жрице Мардука, жене Аддилиблута. 15 сиклей серебром они мне не заплатили».

Так она ответила. Судьи отослали Илушахегаль домой, чтобы она или представила свидетелей о неуплате денег, или долговую расписку Беллиссуну на оставшуюся неуплаченной часть серебра. Этого не оказалось, и она не была в состоянии представить. Аддилиблут представил купчую, судьи выслушали и опросили свидетелей, имена которых подписаны на документе. Те подтвердили, что 15 сиклей, цену сара дома, Илушахегаль получила. Илушахегаль созналась. Судьи, разобрав дело, наказали Илушахегаль иеродулу за то, что она отреклась от своей печати. А настоящий документ, в действительности которого не может быть сомнений, они заставили выдать, а именно, чтобы впредь один cap дома, расположенный там-то (следуют имена соседей), как покупка Беллиссуну, жрицы Мардука, жены Аддилиблута, не оспаривался Илушахегаль, ее детьми, ее братьями и ее родом. Именем Мардука и царя Аммидитаны. Пред судьями»... (Следуют подписи 8 судей, градоначальника, секретаря, печати Илушахегаль и суда).

Судебные функции имели также градоначальники, во главе «старейших и именитых людей» города. Эти последние привлекались в тех случаях, когда требовалась проверка на месте и экспертиза, или когда дело могло быть решено только местными людьми. Это собрание именитых граждан имело и другие функции, кроме судебных: пред ним заключались сделки, имевшие особенно важное значение, оно заведывало городским имуществом. Компетенция «вавилонских судей» распространялась на все государство; они принимали жалобы и апелляции, независимо от места жительства просителей, они толковали законы, их решения были обязательны для провинциальных судов. Конечно, все дела в последней инстанции могли восходить к царю, который считал отправление правосудий одной из своих главных обязанностей. И кодекс начинается с наказаний за преступление против суда – за лжесвидетельство положена в уголовном процессе смертная казнь; судья, изменивший свое решение, приговаривается к штрафу, в 12 раз превышающему присужденную сумму, и навсегда лишается места.

Хаммурапи заключает свой кодекс следующим эпилогом:

«Правовые постановления, изданные премудрым царем Хаммурапи, для водворения в стране истинного блага и хорошего управления. Я Хаммурапи, царь несравненный Черноголовыми, которых даровал мне Энлиль и господство над которыми поручил мне Мардук, я не пренебрегал, о них я не нерадел, я искал их благосостояния. С могучим оружием, врученным мне Замамой и Инниной, с премудростью, дарованной мне Эа, с разумом, которым наделил меня Мардук, я истребил врагов на севере (вверху) и юге (внизу), прекратил раздоры, устроил стране благосостояние, дал людям жить в безопасных местах, охранял их от нарушителей спокойствия. Великие боги призвали меня: я благодетельный пастырь, жезл мой – жезл правости; моя благая сень простерта над моим градом. На моем лоне лелею я жителей Сумира и Аккада; помощью моего бога-покровителя и его братьев они успокоены в мире; моя премудрость их покрывает. Чтобы сильный не обижал слабого, чтобы обезопасить вдов и сирот, начертал я в Вавилоне, граде, главу которого вознесли Aну и Энлиль, в Эсагиле, храме, основания которого непоколебимы, как земля и небо, чтобы творить суд земле, и издавать решения земле, и удовлетворять утесненного, мои драгоценные слова на моем памятнике и поместил их у моего изображения, как царя правды. Я – царь могучий среди царей. Мои слова изрядны, моя премудрость несравнима. По повелению Шамаша, великого судьи неба и земли, да воссияет моя правда стране; по воле Мардука, моего владыки, да не будет того, кто бы удалил мой памятник. В Эсагиле, которую я люблю, мое имя должно помниться вечно во благо. Утесненный должен подойти к моему изображению, как царя правды, прочесть надпись, внять моим драгоценным словам, и мой памятник должен выяснить ему его дело; он должен найти свое право, его сердце должно радоваться, говоря: «Хаммурапи – это воистину владыка, отец для подданных, покорный словам Мардука, своего господина, добившийся победы Мардука на севере и юге, увеселяющий сердце Мардука, своего владыки, навеки создавший благосостояние народа и порядок страны». Прочитав надпись, он должен помолиться за меня Мардуку, моему владыке, и Зарпанит, моей госпоже, от всего сердца. Тогда его боги, боги-покровители и боги, вступающие в Эсагилу, да одобрят его помышления ежедневно пред Мардуком и Зарпанит. Во веки веков, навсегда, царь, который будет в стране, должен соблюдать слова, начертанные на моем камне. Закон страны, который я дал, решения, которые я предписываю, он не должен изменять, не должен удалять моего памятника. Если этот государь премудр и может держать страну в порядке, он должен соблюдать слова, начертанные на памятнике... сообразно им должен он управлять черноголовыми, судить их, давать им решения, истреблять в стране злодеев и преступников, создавать своему народу благосостояние. Я – Хаммурапи, царь правды, которому Шамаш дал правосудие. Мои слова изрядны, мои дела несравнимы, возвышенны... они – образец для мудрого, чтобы достигнуть славы». Далее следуют длинные призывания благословения сонма богов на хранителей законов и проклятия на тех, кто осмелится разрушить или присвоить себе памятник...

Несмотря на этот сонм богов и на благочестивый тон всей приписки, несмотря на то, что весь свод выдается за откровение Шамаша, несмотря, наконец, на то, что в затруднительных случаях дело решает клятва «пред богом» (по документам, главным образом, пред Шамашем или Мардуком), все-таки законы не стоят на теократической основе, чужды религиозного и морализующего элемента, и с этой стороны отличаются от других восточных кодексов, не различающих права от обычая и нравственности. Кодексу чуждо понятие преступления, как греха, отпадения от бога, нарушения его воли; его законы не знают страха божия, не выводят всего права из любви к богу и ближнему, они рассматривают проступки исключительно с точки зрения материального вреда для личности или опасности для государства и общества. В этом отношении вавилонский свод законов резко отпишется от законодательства Моисея с его ярко выраженным религиозным чувством. Это, впрочем, вполне понятно, если мы вспомним, что еврейский закон мы имеем в том виде, в каком он был внесен в священную книгу, тогда как вавилонские законы дошли до нас на современном официальном памятнике, в точных выражениях. Кроме того, в Моисеевом законодательстве видное место отведено сакральному праву, которое на столбе Хаммурапи опущено, так как законодатель имел в виду лишь потребности гражданского населения, а не храмов. Но, будучи по духу далеки от Синая, законы Хаммурапи сходятся Моисеевыми в группировке, во фразеологии, во многих частностях, особенно в принципе наказаний за увечья, за кровосмешение, в постановлениях против имущественного вреда и т. п. Наибольшее количество аналогий приходится на так наз. книгу Завета (Исх. 21–23) и отчасти на Второзаконие; в первой законы редактированы в той же казуистической форме. В некоторых случаях мягче Хаммурапи (напр., положении женщины, отношениях детей к родителям), в других – еврейский кодекс, не знающий многих варварских наказаний, относящийся человечнее к рабам и слабым и отменивший для многих преступлений (напр., за простую кражу) смертную казнь. Многие постановления Хаммурапи не имеют соответствий в библии, и это – те, которые имели, место только в обширном торговом и промышленном государстве, обладавшем представителями различных профессий. Некоторые совпадения библии вавилонского законодательства можно объяснить своего рода рецепцией вавилонского права еще в глубокой древности в Палестине, в то время, когда она входила в зону влияния империи Хаммурапи. Семейные отношения еврейских патриархов – наилучший комментарий к законам Хаммурапи. Можно сказать, что и Авраам, и Иаков, и Лаван жили по вавилонскому праву. Это не только видно из своеобразной, как бы чисто вавилонской полигамии, но, напр., из спора Лавана с Иаковом, – в случае истребления скота хищными зверями убыток терпит владелец и т. п. Но вообще вавилонское законодательство носит черты жизни, необыкновенно далеко ушедшей вперед в своем развитии; во многих случаях оно производит впечатление нового времени; и вавилонская культура отразилась в нем в чертах, указывающих на близость к нашей, некоторые правовые тонкости потом были повторены только в Риме, в эпоху Антонинов. Между тем, израильские законы указывают на более примитивные условия, и это обстоятельство лишает возможности серьезно говорить об их заимствовании. [O более сложных правовых отношениях, нежели законодательство Моисея, свидетельствуют и два других недавно открытых кодекса – ассирийский и хеттский, – восходящие ко второй половине второго тысячелетия. Оба свода законов, которые будут рассмотрены в соответствующих главах, весьма близки кодексу Хаммурапи].

Свод законов, нормирующий юридическую жизнь Вавилонии, находит себе иллюстрацию и пополнение в бесчисленных деловых документах эпохи, отражающих эту самую жизнь и применение правовых норм. Мы уже иногда указывали на этот обширный и глубоко интересный материал, особенно ценный для юриста. Входить в его ближайшее рассмотрение мы не имеем возможности, но должны указать, что для документы первой вавилонской династии убеждают нас в том, что право, кодифицированное Хаммурапи, действовало и до него, но что он внес в него изменения, смягчения и т. п. Точно также и после него жизнь продолжала отбрасывать устаревшее. Доказательство этому можно усмотреть хотя бы в дальнейшей судьбе сумерийских законов семейного права, в кодексе Хаммурапи и в судебной практике его преемников. Так, один из них предписывает: «если муж скажет жене: ты мне больше не жена, то должен заплатить полмины серебра. Если же жена скажет мужу: ты мне не муж, то будет брошена в реку». У Хаммурапи первая половина удержана, что же касается второй, то она применена только к неверной и нерадивой жене и к жене военнопленного, изменившей ему без крайности в его отсутствие. Жена, ничем не виновная, напротив, по Хаммурапи, может жаловаться на неверного мужа, и по суду получает развод. При преемниках Хаммурапи мы встречаем дальнейшие смягчения, и утоление заменяется обращением в рабыню и т. п. Законодательство развивалось и до Хаммурапи, будучи преимущественным предметом заботы царей. Мы уже знаем реформы Урукагины. В Британском музее есть табличка, из Эреха, содержащая сумерийский оригинал некоторых законов Хаммурапи и относящаяся к его временам. На ниппурском фрагменте имеются сумерийские пометки, очевидно, перенесенные с сумерийского оригинала. Один из царей Эреха, Сингашид, хвалится, что он ycтановил максимальные тарифы. В одном из документов времен Сумулаилу, преемника Сумуабу, родоначальника первой вавилонской династии, прямо говорится, что этот царь «ввел право», что вполне понятно для второго царя города и династии. Хаммурапи, его четвертый преемник, основавший великую мировую вавилонскую державу продолжал это дело. Он еще раз собрал и пересмотрел древние законы, смягчил, где мог, их грубость и варварство, и обратил особенное внимание на потребности торговли, сельского хозяйства и промышленности, на положение рабов и вообще беззащитных. Законы его, будучи замечательны со стороны ясности языка и терминологии, все- таки далеки от совершенства, с точки зрения системы и, пожалуй, полноты. Так, напр., нет общего постановления о возмещении за убитого раба, но говорится об этом в частных случаях о смерти его от обвала недобросовестно выстроенного дома или от бодливого быка и т. п. Равным образом законы несовершенны по своей категоричности, они предполагают лишь две возможности – «да» или «нет», и совершенно не предусматривают бесконечного разнообразия явлений жизни. Поэтому, облегчая беспристрастный и скорый суд, они не могли обеспечить суда справедливого и нередко ставили судью пред огромными затруднениями, что вело к не в меру суровым приговорам.

Законы Хаммурапи пользовались уважением до самого падения создавшей их культуры. Они были реципированы в Ассирии, Ассурбанипал переписал их для cвоей библиотеки; еще Раулинсон в 1866г. издал найденные в ней отрывки, правда. довольно жалкие, но, к счастью, пришедшиеся на то место, которое изглажено на памятнике Хаммурапи. Кроме того, отдельные статьи найдены в одном позднем вавилонском юридическом сборнике.

Хотя рассмотренный кодекс содержит в себе главным образом гражданские и уголовные законы, но как он, так и другие документы дают нам возможность составить некоторое представление о государственном праве вавилонского царства. Царская власть имеет характер патриархального абсолютизма, уже забывшего божеские при притязания времен Нарамсина и Шульги. Царь ограничен сверху – он лишь наместник и служитель божества. Он стеснен и снизу сильным духовенством и богатыми торговыми и священными городами, достигшими рано в Вавилонии большого развития и сообщившими государству и культуре городской характер по преимуществу. Весьма возможно, что и самые законодательства кодифицировались под давлением торговых городов и богатых храмов, заинтересованных в спокойствии, порядке и отсутствии произвола. Это были силы, сумевшие и в объединенном царстве отстоять свое привилегированное положение. Следующий документ наилучшим образом доказывает, на какие уступки должны были пойти цари относительно городов и храмов.

«Если царь не соблюдает справедливости, его народ попадет в безначалие, страна распадется. Если он не заботится о справедливости в своей стране, Эа, владыка судеб, изменит его (благую) участь и даст ему противоположную. Если он не радеет о своем жреце «абкаллу» (значение неясно), его дни будут пресечены. Если он не заботится о жреце прорицаний, страна возмутится против него. Если он внимает клеветнику, его решения будут изменены. Если он внимает советам Эа, великие боги дадут ему жить в мудрости и знании правды. Если он будет притеснять обитателей Сиппара и будет пристрастен в пользу чужого, Шамаш, судья неба и земли, передаст суд чужому в его земле, и он не будет иметь ни советника, ни судьи для суда. Если ниппурцы принесут ему нечто для суда, и он станет притеснять их из-за даров, Энлиль, владыка стран, выдвинет против него враждебного иностранца, которого заставит уничтожить его воинов; царь и главный полководец будут влачимы по улицам. Если он отнимет у вавилонян деньги и внесет их в свою казну, если он будет слышать жалобы вавилонян и не обратит на них внимания, Мардук, владыка неба и земли, поставит над ним врага и разделит его имущество врагам его. Если он обвинит кого-либо из граждан Ниппура, Сиппара или Вавилона и бросит его в тюрьму, город, где последовало обвинение, должен быть обращен в пустыню. Если он посадит кого-нибудь из них в тюрьму и окажет добро чужому, если он соберет сиппарцев, ниппурцев и вавилонян, заставит их нести на головах корзины (принудительные работы), наложит на них работы или солдатчину, Мардук, «абкаллу» богов, князь, податель советов, подчинит его страну врагу и народ его будет принужден нести корзины для его врага. Ану, Энлиль и Эа, великие боги, живущие на небе и на земле, определят в своем чертоге этому народу рассеяние. Если он будет кормить лошадей на счет жителей Сиппара, Ниппура и Вавилона, лошади, которые будут есть этот корм, перейдут во владение его врага. Если наложит солдатчину на свою страну, будет брать ее народ, то бог чумы, который предшествует его войску, поразит его и будет на стороне врага его, ярмо его быков он разрешит и поля его опустошит. Дела войска и главного шатаму (военное звание) царя Адад сделает тщетными и устроит их сокрушение. Повелением Эа, владыки бездны, войско царского чиновника будет уничтожено, его место превращено в развалины, дело рук их уничтожено, их старания превращены: в дуновение ветра, их памятные надписи изглажены. Если он заставит их идти в поход и противозаконно... их, Набу, писец Эсагилы, распорядитель всех вещей, утвердитель царства, изменит судьбы его страны. Будь то пастырь, или шатаму, или царский главный шатаму, сидящий в Сиппаре, Ниппуре или Вавилоне, если он призовет их к храмовым настоятелям и поставит на них корзины храмов великих бегов, великие боги разгневаются, оставят свои обители и не, войдут больше в свои жилища».

Этот замечательный, не во всех своих подробностях ясный текст дает указание на существование льготных грамот трем священным городам Вавилонии, Царь по отношению к ним является до крайности ограниченным. Он не имеет права сажать их граждан в тюрьмы, налагать на них барщину даже в пользу храмов, держать в них на городской счет конюшни и даже требовать с них солдат. В качестве блюстителей неприкосновенности прав городов являются боги, – вероятно, их жрецы, знавшие способы заставить царей уважать грамоту и не останавливавшиеся перед осуществлением угроз, указанных в ее начале. Каково происхождение этих грамот, и не стояло ли оно в связи с объединительной политикой Хаммурапи, мы лишены возможности судить, но не подлежат сомнению два обстоятельства: грамота уважалась ассирийскими царями, так как попала в библиотеку Ассурбанипала, и действие ее можно проследить в истории Вавилона. Ею, вероятно, можно объяснить непопулярность халдеев и Меродахбаладана в Вавилоне и Сиппаре; Саргон рассказывает, что при взятии Дуръякина он выпустил из темницы граждан Сиппара, Ниппура и Вавилона, противозаконно заключенных туда. В дальнейшем мы постоянно видим Сиппар и Ниппур на стороне Ассирии против халдеев и Элама. Может быть, и падение Набонида объясняется тем, что он мало считался с хартией. Что Вавилон обладал такого рода хартиями, на это нам указывает еще один текст, настоящее значение которого впервые определил Винклер. В нем сами вавилонские граждане жалуются царям Шамашшумукину и Ассурбанипалу на нарушение земского мира в их городе следующим образом: «Жалоба вавилонян перед царем. Цари, наши господа, вступая на престол, думали о том, чтобы охранять наши права, и о нашем благосостоянии. Они установили, чтобы мы охраняли женщин, живущих на нашей территории, будь то эламитянки, или из Табала, или арамеянки; они сказали: «боги дали вам разум и мудрый ум; для всех стран Вавилон – связь земель; право и безопасность (общества из) двадцати, входящих в него, гарантированы; имя хартии: «Бурташ-иштин-бит-Бабилу»; даже собака, бегающая по Вавилону, не может быть убита. Во имя Вавилона у нас гарантированы права всем женщинам, которые в нем замужем. Да продолжат цари на век благодеяния, которые они оказали нам». Таким образом, льготная грамота названа по своим первым словам совершенно подобно «Habeas Corpus». Здесь указаны (применительно к случаю) следующие ее пункты: на вавилонской территории никто не может быть лишен права на личную безопасность, и никакая женщина, даже иностранка, не может быть уведена в рабство. Компании до 20 человек могут свободно, под покровительством законов, передвигаться, что было необходимо в интересах торгового центра. Ассирийские цари нередко указывают, что они восстановили права и вольности («кидинуту») Вавилона, и в своих манифестах обязуются блюсти их. Мы знаем также из одной специальной надписи, что Саргон восстановил вольности Ассура, нарушенные его предшественником. У нас есть и документы- подлинники, содержащие льготные грамоты и отчасти служащие комментарием к приведенным текстам. Вавилонские цари почти всегда были слабы внутри и угрожаемы извне; вся история Вавилона заполнена нашествиями с востока и с севера, восстаниями на юге, сменами династий, появлениями самозванцев и узурпаторов. Цари искали себе опоры в жрецах, в городах, в могущественных владетельных фамилиях, влиятельных отдельных лицах. Этим объясняются появления дошедших до нас льготных иммунитетных грамот. Между ними обращает на себя внимание данная Навуходоносором I в бурную эпоху второй половины XII века. После удачного похода против эламитов, долго хозяйничавших в Вавилонии и отторгших от нее целые области, «царь победоносно и радостно возвращался в Аккад».

К нему обратился с просьбой Риттимардук, владетель Бит-Карзиабку, замеченный царем в битве (среди отличившихся), относительно всех городов этой области, лежащей в Намаре, которые при прежних царях были освобождены, но, вопреки их правам, включены были врагами в административный округ Намара. Царь проверил решения, что издревле существовала независимость городов, заключавшаяся в том, что царские слуги и наместник Намара и нагируне входили в эти города, начальник конюшен не вгонял в них жеребцов и кобылиц, налог быками и овцами в пользу царя и наместника Намара с них не собирался... надсмотрщик коней не входил в них, чтобы набирать лошадей, ограда рощ и пальмовых насаждений не разбиралась, у насыпи Бит-Шамаша и Шанбаша не было моста и дороги, муж Ниппура и Вавилона или какой- либо царский муж не могли арестовывать никого ни в одном городе Бит-Кар-зиабку. Тогда Навуходоносор освободил города Риттимардука, сына страны Кар-зиабку, область, принадлежащую Намару, во всем ее объеме на вечные времена.

И солдат, живущих в этих городах, он поставил вне начальства наместника Намара и нагиру (коменданта?)... Далее следуют подписи различных военных, придворных и духовных властей, между прочим, градоначальника Вавилона, наместников различных провинций, между прочим, Намара и т. п. и заклятия, обращенные к будущим наместникам Намара, «будь то сын Хаббана или другой какой, назначенный наместником», против нарушения этой грамоты.

Здесь перед нами восстановление данной раньше льготы. Вероятно, здесь льгота, была вызвана желанием привлечь колонистов в эту пограничную с враждебным Эламом область и иметь там преданное население; во всяком случае, и здесь привилегии широкие и во многих отношениях напоминают перечисленные в документе, имеющем в виду Сиппар, Ниппур и Вавилон, например, свободу от содержания лошадей и право не быть арестованным агентами центрального правительства. Интересно упоминание «мужей», вероятно, солдат или полицейских Ниппура и Вавилона на ряду с царскими. Очевидно, эти привилегированные города имели своих солдат, которых иногда царь мог употреблять для поручений, может быть, с согласия городских властей. Кроме того, до нас дошли довольно многочисленные надписи на так называемых «кудурру» – это частью дарственные поземельные грамоты, частью льготные, освобождающие города и области от подати, натуральных повинностей, арестов. Все эти тягости лежали на крестьянах, сказано про Салманасара, нарушившего вольности Ассура, что он смотрел на его граждан, «как на крестьян». Уже в древних сумерийских царствах цари не считались собственниками территории: они сами приобретают за вознаграждение землю у родов (например, обелиск Маништусу). Теперь делает все большие успехи феодализация: цари дают иммунитеты храмам и городам, лены частным лицам. Получается пестрая картина сложных поземельных и государственных отношений при фактической слабости центральной власти и эгоизме сословий, и эта пестрота обусловливает то обстоятельство, что Вавилон, при бесспорном культурном первенстве, играет сравнительно небольшую политическую роль.

Письма Хаммурапи и других царей его династии, надписи его и проч. изданы с переводом King'ом, The letters and inscriptions of Hammurabi. 3 т. Lond, 1900. Письма к Синиддиннаму обработаны Delitzsch'ем, Knudtzon'ом и Nagеl'ем в IV т. Beitriige fur Assyriologie. Очерк царствования X.: Ulmеr, Hammurabi, sein Land und seine Zeit. Der alte Orient IX. I. Об имени X.: Ungnad, в Zeitschrift f. Assyriologie XXIII. Sсheil, La chronologie rectifiee du regne de Hammourabi. Mem. de l'Inst. Nat. de Fr. XXXIX, 1914.

Первое издание и перевод кодекса Хаммурапи сделаны Sсheil'ем в Delegation en Perse, IV. Первый общедоступный перевод: Winckler, Die Gesetze Hammurabis. Der alte Orient IV, 4. Затем появилась необъятная литература, между прочим, Jon. Jeremias, Moses und Hammurabi. Lpz., 1903. Lagrange, Le code de Hammourabi. Revue Biblique, 1903. I.Dareste, Le code Babylonien. Journ. de Savants, 1902 (сопоставления главным образом со средневековыми правдами). Оеttli, Das Gesetz Hammurabis, und Thora Israels. Lpz., 1903. St. Cook, The laws of Moses and the Code of Hammurabis. Lond., 1903. Meissner, Aus. d. altbabylon. Recht. Der alte Orient VII, I. D. H. Muller, Die Gesetze Hammurabis, 1903 (талантливое исследование). Kohler–Peiser–Ungnad, Hammurabís Gesetz. Основная работа по данному вопросу. Пока вышло 4 тома: в 1-м дается перевод, юридическое толкование, изложение права в системе; во 2-м – филологическое исследование; в 3 и 4-м переведены и объяснены деловые документы времени первой вавилонской династии и сделано сопоставление их данных со статьями кодекса. 1904–1910. [Издание продолжается, и в 1923 г. появился уже VI т., в котором Ungnad u. Коsсhaker дали перевод и юридическое толкование ряда деловых документов]. Сuq, L'organisation judiciaire de la Chaldee a l'epoque de la I dynastie. Revue d'Assyriologie, VII (1910).

[Вновь найденные постановления кодекса Хаммурапи, приходящиеся на то место стелы законов, которое было стерто, изданы А. Роеbеl, Hist. a. gram. Texts, pl. XXXIX. Перевод и транскрипцию см. Orient. Literaturzeit. 1915, стр. 162 cл., ср. также V. Sсheil, Les nouveaux fragments du «Code» (Rev. d'As. XIII, 1916), стр. 49 cл. Обстоятельный юридический комментарий дал Е d. Сuq, Les nouveaux fragments du Code Hammourapi (Rev. d'As. XIII, 1916, стр. 143 cл.)].

На русском языке имеется затем перевод И. М. Волкова, Законы вавилонского царя Хаммураби. (Вып. I Культ, истор. паи. Др. Вост.). Москва, 1914, перевод первого издания брошюры Винклера, сделанный проф. Лопухиным – Вавилонский царь правды Хаммурапи; и работа проф. Петерб. политехнического института А. Г. Гусакова, Законы царя Хаммураби (Извест. Петерб. политехн. инст. 1904, 1). См. еще: И. Волков, Кодекс Хаммураби. Журн. мин. нар. просв. 1909, февр. В. Муретов, Новооткрытый кодекс Гаммураби и его отношение к Моисееву законодательству. Богослов, вестник 1903, июнь.

Льготные грамоты: Winckler, Zur babyl. Verfassung. Altorient. Forsch. II. Langdоn, An early Babyl. tablet of warnings for the king. Journ. Amer. of Orient. Stud., 28. Вeдser, Die babyl. Kudurruinschriften. Beitrage zur Assyriologie, II. Hinke, A new boundary stone of Nebuchadnezzar I. The Babyl. Expedition of the Univ. of Pennsylvania, D. IV, 1907. A. Ungnad, Briefe Konig Hammurapis. Berlin, 1919. Прекрасный сборник с ценным историческим введением. – Суд и право. A. Wаllher, D. altbabylonische Gerichtswesen (Leipz. Semit. Studien VI, 416), 1917. J. G. Lautner, D. richterliche Entscheidung u. d. Streitbeendigung im altbabylon. Prozessrecht. Leipzig, 1922. P. Koschaker, Beitrage z. altbabyl. Recht (Zeitschr. f. Assyr. XXXV, 1924, стр. 193). Интересные выводы на основании сумерийских брачных и наследственных контрактов из Кимнура о соотношении между древним сумерийским правом и кодексом Хаммурапи. М. San Niсоlо, D. Schlussklauseln d. altbabylon. Kauf – u. Tauschvertrage (из Munchen. Beitr. z. Papyrusforsch. u. antik. Rechtsgesch.), 1922. B.Landsberger, Solidarhaftung von Schuldnern in d. babylonisch-assyr. Urkunden (Zeitschr. f. Assyr. 1923, стр. 22 cл. Отдельные любопытные наблюдения над действующим правом на основании деловых документов сделал Sсheil в многочисленных статьях в Rev. d'Assyr. XII, 1915 и т. д. О применении кодекса Хаммурапи в Эламе свидетельствует текст, изданный Scheil'eм в Rev. d'Assyr. XIII, 1916, стр. 125 cл..

Прежде чем перейти к судьбам Вавилонской державы и Передней Азии после Хаммурапи, рассмотрим в общих чертах культуру той области, политический рост которой мы проследили до объединения ее под главенством города бога Мардука

Великая культура, развившаяся в нижней части передне-азиатского Двуречья, обыкновенно называется вавилонской. Это имя условное. Вавилон был лишь последним звеном ее многовекового развития нее центром в более близкое к нам время. Сфера ее влияния была весьма обширна и географически и хронологически. Она была основной в Передней Азии; влияние ее сказалось и в классическом мире, в гностических системах первых веков христианства, даже, может быть, в исламе и в средневековой Европе.

Древне-восточные культуры считались откровениями божеств. О вавилонской это можно сказать в особенности. Существовали различные сказания, в которых выразились представления вавилонян о божественном происхождении их цивилизации. Известен сохраненный Беросом и пока не найденный в клинописи миф, о разумном рыбоподобном существе Оанне и его преемниках Аннедотах, выходивших днем из моря л учивших людей «письму и наукам, и различным искусствам, и построению городов, и законодательству, и земледелию, и храмозданию, и землемерию»... «С тех пор, говорит он, ничего не изобрели, что выходило бы за пределы этого... Оанн написал и книгу и передал ее людям». Клинописное сказание о седьмом допотопном патриархе, царе Сиппара Энмедуранки, повествует, что этому любимцу богов Шамаш и Адад поведали тайны Ану, Энлиля и Эа и вручили скрижали таинств неба и земли, которые он потом передал моему сыну. На небесах находятся, кроме того, «скрижали судеб» и «книги повелений богов и жизни людей», владеющий которыми является верховным владыкой неба и земли. Небо – прототип земли, все земное создано по образцу небесного, между тем и другим – неразрывная связь: небо проявляет себя, помимо предвечных откровений, и ежедневными – в явлениях природы, особенно в небесных светилах.

Вавилонская религия должна была носить сложный характер, так как она в своем окончательном виде была результатом взаимодействия двух рас и, кроме того, продуктом тысячелетней культуры. Вообще, разобраться в истории ее развития едва ли возможно. До нас дошло множество имен божеств и духов, как сумерийских, так и семитических; в большинстве случаев одно и то же божество носит имя на двух языках; сумерийские имена носят и храмы, даже на севере. Боги имеют космический, солнечный, а затем и астральный характер; вместе с тем, они являются местными покровителями городов или областей. Покровители местностей, превратившихся в могущественные города, делались великими богами и сопоставлялись с каким-либо из божеств светил или сил природы; с другой стороны, возникавшие города могли избирать себе специальных покровителей из великих духов природы. Божество неразрывно связано с судьбами своего города: оно правило им через царя – свое земное подобие, своего наместника и жреца, оно охраняло его от врагов, его величие росло с расширением пределов городской территории; если его народ присоединял другие города, то божества подчиненных становились в подчиненное положение к нему; наоборот, увезение изображения божества из города и разрушение его храма было равносильно политическому уничтожению города. У мужских божеств были супруги; эти женские энергии были довольно бесцветны и искусственны. Но на ряду с ними, в каждой из древних религий есть богиня, играющая более самостоятельную и самодовлеющую роль и олицетворяющая собою земное плодородие, а затем планету Венеру.

Уже в древнейшей Ширпурле-Теллох мы встречаем большое количество божеств, сначала без системы, а потом (при Гудеа) в некотором богословском порядке. Имена их сумерийские и часто указывают на местный характер. Например, Нингирсу (значит «Владыка Гирсу») был первоначально богом квартала Гироу, некогда самостоятельного города. Как бог древнейшей части города, он считался богом-покровителем государства, был богом войны, заботился о благосостоянии и плодородии своего государства. В другом древнем квартале Уруазагга почиталась богиня Бау. Соединение кварталов повлекло за собой брак богов: Бау была объявлена супругой Нингирсу. Уже при Гудеа замечается богословская классификация множества имен.

В эпоху больших объединительных сумеро-семитических монархий мы видим большой прогресс религии. Старые наивные представления о капризных, ограниченных, даже не бессмертных богах, отличающихся от людей лишь силой, какими они еще отчасти выступают в мифах, заменяются благоговейным почитанием всемогущих, всеведущих, премудрых, правосудных и вечных идеальных существ, хранителей мира и нравственного мирового порядка.

Во главе пантеона удержалась верховная сумерийская космическая триада из древних Ану, Энлиля (Эллиля, Иллиля) и Эа, олицетворяющая три части: вселенной. Ану – непостижим и далек; Энлиль – могуч и царственен; Эа – премудр и свят. Кроме них, большим почитанием пользовались следующие, более близкие к людям божества, отчасти носящие уже семитические имена.

Син, бог месяца, иначе Наннар, почитавшийся первоначально в Уре и Харране и, благодаря продолжительному господству династии Ура, завоевавший себе одно из наиболее видных мест в религиозном сознании вавилонян, считался сыном ниппурского Энлиля, где вместе с ним и его супругой Нинлиль составлял высшую триаду. Он, был отцом бога солнца, Шамаша. Последнее объясняется, может быть, тем, что вавилоняне начинали день с вечера. Сумерийское имя его Эн- зу («владыка премудрый). Шамаш, бог Ларсы и Сиппара, иначе, по-сумерийски, Уту или Баббар, был богом солнца и света. Его свет вносит ясность в дела; отсюда он был богом правосудия и карателем злых, был губителем темной, злой силы, богом прорицаний и оракулом; олицетворенное право и суд считались его дочерьми; отсюда и Хаммурапи поместил на своем своде законов изображение Шамаша. Его изображали в виде старца, сидящего в зале суда. Он разрешает оковы, врачует больных и даже воскрешает мертвых, помогает слабому и низлагает сильного. Люди и боги радуются его свету. Возможно, что, как и у южных семитов (и улулубеев), он первоначально был женским божеством, но потом, слившись с Баббаром, передал женский характер своей супруге Айа. Другим богом солнца был Ниниб (чтение сомнительно; Унгнад, предлагает Нинурта; теперь последнее чтение общепринято). Это был бог утреннего солнца, милостивый, исцеляющий, прощающий, но, вместе с тем, он назывался воином Энлиля и был богом войны и охоты. Иной характер носила третья форма Солнечного божества Нергал (сумерийское имя; первоначально, может быть, Эн-уру-гал, «владыка обширного жилища»), центром культа его была Кута. Он олицетворял разрушительную силу солнечного жара, был богом войны, чумы, смерти и преисподней («обширного жилища»). Богом палящего солнца и, преимущественно, огня был Гирру иди Гибиль, «первородный сын Ану», освещавший тьму и исцелявший человечество от ран, – наносимых духами тьмы, от колдовства и волхований. Самостоятельной женской богиней пaнтеона была Истар (Иштар имя семитическое, этимология сомнительна), объединившая в себе многих древних сумерийских богинь, каковы Нина, Иннина, Анунит и др., а потому в разных местностях носившая различный характер. В Эрехе она считалась дочерью Ану, богиней вечерней звезды – Венеры, покровительницей чувственности; культ ее сопровождался развратными обрядами и оргиями. В Агаде она была богиней утренней звезды... Как планета Венера, она, естественно, была дочерью бога неба, но в то же время, имела отношение и к луне, а потому считалась иногда дочерью Сина и, как богиня яркой и заметной планеты, называлась царицей неба, водительницей звезд – воинств небесных, а затем богиней войны и охоты. В то же время, как богиня любви и женского плодородия, она была и покровительницей материнства, помощницей в родах, виновницей человеческого бытия (отсюда ее эпитет: «горшечница» и изображения с младенцем на руках). Как богиня плодородия, она ежегодно любит юного бога растительности и весны Таммуза (имя сумерийское), Думузи, который ежегодно умирает после кратковременного пышного расцвета, под разрушительным действием летних жаров. Истар оплакивает его и сходит в преисподнюю его разыскивать. Это представление имело чрезвычайное распространение во всем древен-восточном мире, в Вавилонии, кроме того, оно отразилось и на, изложении политических событии. Таммуз и Истар сделались защитниками от нашествий орд, напиравших с севера, страны зимы и мрака, и олицетворявших собою силы, враждебные светлым божества плодородия и благоденствия. Богом грозовых явлений природы, ветра и бури был Адад, может быть, западного происхождения, носивший и другие имена: Бирж, Бирку – «Молния» и др. Впрочем, как бог дождя, он имел и благодетельную сторону. Атрибутами его были пучок молний и молоток; рев бури и шум дождя считались его свойствами.

Кроме этих великих богов, вавилонский пантеон знал множество мелких духов, добрых и злых, большею частью идущих от древних анимистических представлении. Небесные духи обыкновенно объединялись под именем Гигиена, земные и подземные – Кунаки. И те и другие стоят в зависимости от бога Ану и участвуют в совете бегов, когда решаются судьбы земли и людей. Число их неопределенно, их насчитывают то 8 или 9, то 300 или 600. Кроме того, у каждого человека был свой бог-хранитель или богиня-хранительница (ilija, «мой бог»), которые предстательствуют за него перед верховными богами, гневаются за грехи и примиряются с ним после покаяния; обычная приписка в письмах: «твой бог-хранитель да поднимет твою главу ко всему доброму». Бога-хранителя имел и дом, где для него была ниша и улица, и целая страна. Наконец, добрые духи могли всегда окружать благочестивого и справа и слева, и сзади и спереди. Но были и злые духи, также послан Ану, хотя большею частью называвшиеся исчадиями ада, жителями степей и пустынь, откуда веют гибельные ветры. Против них нет ни дверей, ни запоров; они проползают, как звери, проникают, как воздух, чтобы мучить людей, разрушать семейное согласие и дружбу. Они не знают пощады, пожирают плоть и пьют кровь, связывают руки и ноги, вливают яд. Они ходят по семи, но у каждого человека, кроме того, есть свой специальный враг, подобно тому, как есть хранитель». Прогневавший и своего хранителя попадает в руки bel dababi, «господина преследования». Существовало представление также об особом духе смерти – «ekimmu», который блуждал повсюду, насылая болезни. Сохранились изображения этих вавилонских диаволов – это большею частью крылатые, звероподобные фигуры. Средства от них – заклинания.

Возвышение Вавилона повлекло за собой некоторые изменения в пантеоне. Бог Вавилона должен был занять первое место. Таким богом был Мардук, также имевший еще сумерийское имя. Это было божество весеннего солнца. Династия Хаммурапи действительно возвела его на степень верховного бога, солнечное значение которого скоро отошло на второй план пред политической ролью покровителя владыки мирового города. Первый член верховной триады – Ану – не был опасен: он был слишком высок. Второй – древний Энлиль ниппурский, до сих пор наиболее чтимый бог, идеальный царь сумерийской Вавилонии, – должен был уступить ему свое место даже как творец мира; говорится, что Энлиль, царь неба и земли, передал Мардуку, первородному сыну, владычество над четырьмя странами света и свое имя «владыки стран». Слили Мардука с Энлилем и стали называть его по-семитически «Бел», т. е. господь. Третий член триады – премудрый Эа – также был весьма почитаем и едва ли не более популярен и близок к людям, чем «воитель» Энлиль. Поэтому Мардука объявили его «первородным сыном», которому отец уступил милостиво свои права и свою силу, свою роль в мироздании, который радуется его торжеству и принимает его посредничество между собой и человечеством. Все удрученные могли молиться Мардуку, а тот уже ходатайствовал пред своим отцом. Последний объявляет, что его воля тожественна с волей сына, которому он и давал указания. Наконец, у Мардука был еще важный соперник в непосредственной близости – бог соседней с Вавилоном Борсиппы. Здесь издревле почитался бог Набу или Hебо, по значению близкий к Эа и бывший богом мудрости (имя уже семитическое – значит «вещатель»), письма и судеб. Хаммурапи и его преемники избегают его культа как опасного для их Мардука. Но культ Набу был уже популярен и его оттеснить не удалось. Тогда Набу объявили сыном Мардука; его храм снова получил значение, и даже в самом Вавилоне, в мардуковой Эсагиле, Набу получил придел у своего «отца». Ежегодно справлялись процессии из одного храма в другой – сын посещал отца, который потом часть пути провожал его.

Возвышение Мардука имело важное значение для упрощения пантеона, особенно благодаря тому, что Вавилон окончательно завоевал себе господствующее положение и приучил к верховенству своего бога. Вавилонские цари в своих надписях уже не следуют примеру владетелей Теллоха нагромождать как можно больше имен божеств; параллельно с этим, многочисленные местные божества низводятся на степень простых духов и демонов, если их не удавалось слить с высшими божествами. Этот процесс шел все дальше вперед, и в последние времена вавилонской культуры в сознании образованных классов народа в качестве богов в настоящем смысле этого слова остались почти только Мардук и Истар, а прочие были забыты или отожествлены с ними. Содействовал упрощению религиозных верований и развившийся мало-по-малу астральный характер религии. То, что уже в клинописи идеограммой бога служит знак звезды, доказывает, что уже в глубокой сумерийской древности астральный характер не был чужд представлениям о богах. Затем астрализация божеств производится последовательно: Мардук был сопоставлен с планетой Юпитером и созвездием Тельца, Набу – с Меркурием, Ниниб (Нинурта) – с Сатурном и созвездием Ориона, Нергал – с Марсом, Истар – с Венерой, Сириусом и, может быть, созвездием Девы, семь злых духов – с Плеядами. Светила, особенно планеты, считались проявлениями силы того или другого божества; оно действовало и объявляло людям свою волю чрез них (ερμηεις у Диодора); мало-по-малу выработалось представление об единой божественной силе, проявлявшей себя во множестве видимых форм и носившей, сообразно этому, множество различных наименований. Эта ступень к монотеизму, как доказывает Jeremias, была достигнута главами вавилонской религии, которые наглядно выразили свои убеждения в часто цитируемом позднем тексте, в котором боги объявляются различными проявлениями Мардука: «Ниниб (Нинутра) – Мардук силы; Нергал – Мардук битвы; Энлиль – Мардук власти и царства»... Это было последним словом учения вавилонских жрецов.

Семи светилам (солнцу, луне, пяти планетам) соответствовали семь небесных пространств. Небо опиралось на землю при помощи «мировой горы», жилища Энлиля. Оно имело двое ворот для восхода и заката солнца и луны. Земля была центром мира; она покоилась на водах и была окружена водами. Кроме того, под нею была преисподняя, вход в которую находился на западе, в области солнечного заката и мрака, а также пустыни, обиталища демонов. Самое подземное царство представлялось окруженным семью стенами: покойник проходил чрез семь ворот, охраняемых стражами; пройдя все врата, он подводится двумя демонами к Анунакам, которые судят его с богиней Маммету. Смысл этого суда и его последствия неясны. Известно только, что павшие в бою получали доступ к чистой воде, тогда как лишенные погребения должны были бродить, не находя покоя; не получавшие от родных заупокойных даров должны были довольствоваться отбросами. Весьма возможно, что у вавилонян выработалось и представление о воздаянии за гробом по заслугам, но вообще то, что рассказывают их тексты о подземном царстве, безотрадно. В этом отношении характерен дошедший до нас эпический отрывок о схождении богини Истар в преисподнюю: «В страну без возврата... направилась Истар, дочерь Сина... К дому мрака, жилищу Иркаллы (т. е. Нергала), к дому, входящие в который не выходят, на стезю, не выводящую назад, к дому, вступающий в который изъят от света, к месту, где пищей служит прах, едой – земля, где не видят света и живут во мраке, где одеты, как птицы, в перья, где на вратах и засовах прах»... Подойдя к вратам, Истар требует впуска: «Привратник, открой твою дверь. Открой твою дверь, чтобы войти мне. Если ты не откроешь дверей, и я не буду в состоянии войти, я разобью дверь, сломаю засов, сокрушу вереи, оторву створки, выведу покойников; они будут есть и жить и станет мертвых больше, чем живых [«и станет живых больше, чем мертвых» согласно новому списку мифа, найденному недавно в архиве Ассура]. Страж докладывает об Истар царице ада Эрешкигаль. Та приходит в ярость я печаль и отвечает: «Ступай, страж, открой дверь, поступи с нею по древним законам». Истар пропускают чрез все семь врат, снимая у каждого входа какую-либо часть одежды (тиару, серьги, ожерелье, нагрудник, пояс, запястья, передник), и она входит в преисподнюю нагая. Богини, встретившись друг с другом, злобствуют. Истар запирают и насылают на нее 60 болезней. Но в это время на земле прекращается любовь и грозит угаснуть всякая жизнь. Тогда Шамаш обращается к Сину и Эа: последний, как премудрый бог, создает какого-то Асушунамира (?) [(названного в ассурском списке Аснамиром)] и посылает его в преисподнюю. Тот является и достигает того, что Эрешкигаль приказывает окропить Истар живой водой и увести чрез все врата, возвращая ей все одеяния. Точно так же и Таммуз был омыт чистой водой, умащен, одет в красное платье... По другому мифу, в преисподней царит бог смерти Нергал. Боги пируют на небе и посылают к своей сестре Эрешкигаль в ад приглашение взять чрез посла свою долю, так как самой ей нельзя явиться на небо. Та посылает Намтара. При появлении его все боги поднимаются с мест, кроме Нергала. За оскорбление Намтара и его богини совет богов приговаривает Нергала к выдаче и смерти. Но Эа разрешает своему сыну Нергалу взять с собой 14 демонов-лихорадок. Подойдя к вратам ада, Нергал требует впуска. Намтар узнает его, докладывает о нем, и его впускают, чтобы убить. Но он ставит у каждого входа в ад по два демона, одолевает Намтара, схватывает Эрешкигаль и хочет отрубить ей голову. Та просит о пощаде: «Ты должен быть моим супругом, я – твоей женой; я предоставлю тебе царство в обширной земле, я дам тебе в руки скрижали судеб, ты будешь господином, я – госпожою». Нергал соглашается и делается царем преисподней, «обширной земли», по вавилонскому евфемизму. Как этот миф, так и предыдущий натуралистичны. Богиня земного плодородия сходит в ад и невидима в течение бесплодного времени года; солнце скорбит о ней и снова вызывает ее из ада вместе с ее юным любимцем – весной. Нергал сходит в ад, как бог летнего солнца, палящего в то время года, когда убывают дни; мифом об его схождении вавилоняне объясняли себе превращение бога солнца в бога смерти и преисподней. Натуралистический характер носили и другие вавилонские мифы, поскольку они не находят себе толкования как астральные: иногда астральный характер соединяется с натуралистическим.

Вавилонские сказания о мироздании мы имеем в редакциях ассирийского времени, дошедших до нас из Куюнджикской библиотеки Ассурбанипала [и из архива Ассура], но, повидимому, ассирийские писцы ограничивались простым переводом той формы мифа, которая выработалась в Вавилоне и где главная роль приписана богу Мардуку вместо древнего Энлиля. Кроме того, довольно близко к клинописному оригиналу передаются сказания у Бероса и Дамаския. Текст сказаний дошел до нас на семи табличках и может быть теперь путем сопоставления куюнджикских таблеток и фрагментов из Ассурскоро архива более или менее восстановлен; по первым словам он называется – «enuma elisch» – «когда горе (вверху)».

Первая табличка может быть теперь почти полностью восстановлена на основании нового материала из Ассура. Она начинается описанием первобытного хаоса. «Когда горе небо еще не получило имени (т. е. не существовало), и долу суша не была названа, Апсу первобытный, создатель, Мумму и Тиамат, родившая всех их, смешивали свои воды. Не было поля (?), острова (?) не было видно, никто из богов еще не произошел, никто не имел имени, не были определены жребии. Тогда были созданы боги»... Перечисляется генеалогия богов: Лахму и Лахаму, Аншар и Кингар, наконец, Ану, Энлиль и Эа. Против явившихся и мешающих их покою богов, Апсу и Мумму составляют заговор; причина – «путь», т. е. способ действия новых богов, желающих порядка в хаосе. Апсу решает уничтожить богов, своих детей. Его жена Тиамат, кажется, не советует ему этого делать, но Мумму, играющий роль их визиря, решает дело в пользу Апсу и советует прибегнуть к самым суровым мерам. Когда боги узнают о грозящей им опасности, их охватывает ужас, но мудрый Эа устраняет опасность. Заклинанием он усыпляет Апсу и убивает его, а Мумму он лишает мужества и связывает. После своей победы Эа строит себе на краю океана дом и жена ему рождает Аншара (может быть, это Ассур, иной раз называемый Аншар, а может быть и Мардук). Образ Аншара восхваляется самыми восторженными словами: «С чрезвычайным искусством создан его образ. Его нельзя понять и трудно смотреть на него. 4 глаза и 4 уха у него. Если он двигает своими губами, светится огонь. У него растут 4 уха и столько же глаз усматривают все». После гибели Апсу и Мумму остается непобежденной Тиамат. Она решается отомстить богам за смерть своего мужа и вооружается против богов. Она создает чудовищ: змей, драконов, псов, человеко-скорпионов, рыбо-людей, всего 11, которые должны были помогать ей; старший из этих исчадий – Кингу – делается, вместо Апсу, ее супругом, предводителем полчищ и хранителем скрижалей судеб, которые она кладет ему на грудь со словами: «Твое повеление будет неизменным, пусть твердо стоит изречение уст твоих». (Табл. 2). Об этих приготовлениях тот же премудрый Эа сообщает Аншару, который предлагает Ану идти на бой, но тот не мог встретить Тиамат и вернулся; то же случилось и с Эа. Тогда Аншар обращается к Мардуку (первоначально к третьему богу триады – Энлилю). Последний соглашается, но при условии, чтобы в случае победы ему было предоставлено первое место, особенно в деле определения судеб. «Если я усмирю Тиамат и избавлю вас, соберите собрание, возвысьте и возвестите мою судьбу. Сядьте вместе в Упшукиннаке с радостью, я хочу моим, вместо вашего, голосом решать судьбы. Не должно быть изменяемо то, что я создал, не должно быть отменяемо повеление уст моих». (Табл. 3). Аншар созывает собрание богов и излагает им суть дела; тогда «великие боги, определяющие судьбы, пришли пред Аншара, наполнили его чертог, облобызались, сели пировать, ели белый хлеб, пили вино. Сладкий напиток лишил их смысла... они были утомлены и уступили Мардуку, своему отмстителю, судьбы». (Табл. 4). Мардук, как верховный небесный бог, сел на трон; ему сказала; «ты прославлен более всех великих богов, твоя судьба несравнима, твое повеление – Ану, твое приказание неотменимо, в твоей власти да будет возвышать и унижать... мы даем тебе царскую власть над всей вселенной, о Мардук, наш отмститель». Мардук доказывает, что он способен творить чудеса; перед глазами собрания он делает невидимым одеяние, и снова возвращает его. Боги убеждаются в его могуществе и поощряют к битве. Мардук снаряжается. Он берет лук, стрелы, колчан, божественное оружие, молнию и сеть; свиту его составляют ветры; главное его оружие, впрочем, было какое-то «абубу», может быть, «поток пламени». «Он создал новый злой ветер, ураган, стремительную бурю, четверной ветер, седьмеричный ветер, вихрь, невыносимую бурю. Он выпустил все ветры, созданные им, все семь, чтобы смутить Тиамат»... Затем он восходит на боевую колесницу и мчится на бой, произнося заклинания и держа в руках «траву волхвования». Воинство Тиамат приходит в ужас, но сама она обращается к Мардуку с дерзкою речью; тот упрекает ее в отпадении от богов. Затем, после словесного, начинается действительный бой. «Сходятся Тиамат и вождь (?) йогов Мардук, на битву и бой. Владыка простирает свою сеть, охватывает ее, пускает против нее бурный ветер. Когда Тиамат открыла пасть, чтобы поглотить (?) его, он вгоняет туда ураган, чтобы она не могла закрыть рта. Ветры наполнили ее тело... Он пронзил ее копьем, разорвал, разрезал внутренность, растерзал внутренности, уничтожил ее жизнь, труп бросил и стал на него». Потом он ловит свиту и чудовищ Тиамат и связывает их, наконец, и самого Кингу, у которого исторгает скрижали судеб. Затем он возвращается к трупу Тиамат, разрубает его на две части, половину поднимает вверх и делает небом, запирает засовом и приставляет сторожей, чтобы не давать воде излиться... «Измерив океан, владыка воздвиг великий дворец подобный ему – Эшару, в дворце Эшара, который он выстроил, как небо, он дал жить Ану, Энлилю и Эа в их городах». Таким образом, вавилонская триада поселилась во дворце, который является символом вселенной. Табл. 5 подробно рассказывает о сотворении небесных светил, знаков Зодиака и их отношении к 12 месяцам, северного полюса; затем в потерянной части, очевидно, шла речь о создании растений и животных. Ценные дополнения дает архив Ассура для 6-й таблицы, повествующей об увенчании творения созданием человека. Она начинается следующими торжественными словами: «Услыхав речь богов, Мардук пришел к мысли сотворить премудрое. Он отверз уста свои и сказал богу Эа то, что он мыслил в глубине души, сообщил ему: «Кровь соберу я, кости соберу я, сотворю человека, именно человека... хочу я создать человека, чтобы он жил на земле и чтобы на него было возложено служение богам»... «и чтобы те (т. е. боги) имели покой». По совету Эа, боги убивают Кингу, соратника Тиамат, из его крови создают людей. В благодарность за благодеяния Мардука, боги решают сделать ему подарок и построить ему небесный Вавилон с храмом Эсагила, в котором они могли бы отдыхать во время посещения своего владыки. Храм заканчивается на второй год работы и боги справляют пир, во время которого лук Мардука устанавливается на небе. После гимна в честь Мардука боги призываются назвать его 50 имен; боги снова собираются в зале Упшукиннаке и прославляют Мардука. 7-я таблица содержит гимн ему, как творцу вселенной, и перечисление 50 имен его, соответствующих проявлениям его силы. Между прочим, читаем здесь следующее: «Он дает жизнь мертвому, он, умилосердившийся над пленными богами и снявший иго с богов. Создал он людей для их избавления, милосердный: в его власти оживлять. Да будут непоколебимы и не забыты изречения его в устах черноголовых, которых создали его руки».

Борьба Мардука с Тиамат.

Теперь установлено, что эта мифологическая поэма являлась богослужебным текстом новогоднего праздника (см. ниже). Кроме enuma elisch, мы знаем еще около десяти клинописных версий мифа о мироздании. Среди них заслуживает внимания найденная в Ассуре двуязычная таблетка, сумерийский текст которой является первичным, а ассирийский – неточным переводом с сумерийского оригинала. Таблетка повествует о центральном событии мироздания о сотворении людей.

После того как небо и земля были созданы, их судьбы; утверждены и было установлено направление каналов и рвов, а также Евфрата и Тигра, то тогда великие боги Ану, Энлиль, Шамаш и Эа призвали к себе Анунаков, богов, устанавливающих судьбу, и обратились к ним с вопросом: «Что мы должны изменить? Что мы должны создать? О Анунаки, великие боги! Что мы должны изменить? Что мы должны создать?» Анунаки им отвечают: «В Узумуа, стыке неба и земли, мы зарежем бога Ламга, бога Ламга (Сина). Из их (?) крови мы создадим человечество. Служба богам пусть будет их службой на веки вечные». Затем следует определение этой службы: построение храмов, сельско-хозяйственные работы, оправление праздников богов, и исполнение предписаний культа. За усердную службу люди будут награждены обилием быков, овец, ослов, рыб и птиц и «там, где было создано человечество, там будет пребывать богиня Нисаба (богиня зерна)». Подобную же версию мифа о сотворении передавал и один из древне-вавилонских текстов. Здесь Энки (Эа) дает прочим богам совет зарезать одного из богов, чтобы богиня Нинхарсаг, смешав его кровь и плоть с глиной, создала бы людей. О сотворении людей из глины и без убиения бога повествовал, кажется, один из ассурских фрагментов, на основании которого служительницы богини Аруру создали людей. В эпосе Гильгамеша сама Аруру создает из глины и своей слюны (?) Энкиду]. Берос в III в. до н. э. передает лишь версию о сотворении людей из крови убитого бога и глины: «Когда Бел (т. е. Мардук) увидал, что земля необитаема и не обработана, он повелел одному из богов отрубить себе (?) голову, смешать с землею текущую кровь и создать человека и животных».

Попытки толкования мифа о мироздании начались уже в древности. Еще Берос, несмотря на свой жреческий сан, сознается, что для него все это лишь естественно-историческая аллегория. «Когда все было еще влагой, в которой находились живые существа, Бел рассек мрак пополам, отделил небо от земли и устроил вселенную. Звери же (т. е. чудовища Тиамат), не будучи в состоянии вынести силы света, погибли». Действительно, создание мира в этом мифе является результатом сначала победы мирового порядка над хаосом, потом – в вавилонской редакции – света (Мардука – бога солнца) над олицетворением мрака – хаосом, в лице Апсу и Тиамат.угой, правда, поздний, но хорошо осведомленный в восточных учениях писатель Дамаский (современник Юстиниана, «последний язычник») также интересовался, вавилонской космогонией. Он говорит: «Вавилоняне принимают не одно, а два начала вещей: Тауфе и Апасон, делая из Апасона мужа Тауфе и называя последнюю матерью богов, родившей единородного сына Мумия. Это, как я думаю, – познаваемый мир, происшедший из двух начал. От них произошло другое поколение – Лахи и Лах, затем третье от этих – Киссар и Ассор, от которых родились трое: АН, Иллин и Ао. От Ао и Давки родился сын Вил (Бел), которого называют демиургом». Большего соответствия вавилонскому эпосу нельзя требовать: не забыта даже жена Эа и мать Мардука, Дамкина. Винклер находит возможным считаться и с толкованием Дамаския. На основании арабской этимологии, он считает Мумму действительно термином для обозначения знания, представления и, путем игры слов, – мира представляемого в месте и во времени; этимологически его имя может быть объяснено как ипостасирование божественного слова. Таким образом, четыре поколения богов; соответствуют якобы четырем космическим векам (ср. Гезиода и Овидия), но идущим к усовершенствованию и сменяющим друг друга после борьбы богов, своих представителей. Эта борьба, равно как и подмеченный уже Дамаскием дуализм, еще совершенно не имеют этического характера, но впоследствии, особенно в руках других народов, получили его и сообщили поэме, редактированной с политической целью» возвеличения Вавилона и его бога-покровителя, великую будущность. Как мы увидим ниже, вавилонская космогония имела большое распространение в соседних странах и оставила глубокий след в их культуре.

Среди документов из Телль-Амарны оказался текст мифологического содержания, служивший для упражнения египетских чиновников в вавилонском языке и снабженный их пометками. Несколько более мелких фрагментов того же мифа были найдены; в библиотеке Ассурбанипала. Этот текст, прошедший, таким образом, весь тогдашний культурный мир, заключает в себе своеобразное повествование об утраченном человеком случае сделаться бессмертным. Адапа, сын и создание бога Эа, его «человеческая отрасль» (следовательно, человеческий брат Мардука), наделен от своего отца всякой премудростью («дал ему созерцать внутренности неба и земли»), но не бессмертием. Он поставлен у святилища Эа в Эриду, как жрец и премудрый, обязанный наблюдать за тем, чтобы храм не имел недостатка в хлебе и воде, и ловить для его потребностей рыбу. Бог Ану хочет превзойти Эа и наделить Адапу, кроме того, бессмертием. Однажды, когда Адапа плыл по тихому морю, налетел внезапно южный ветер. Адапа сбросил его с проклятием в воду, сломав крыло, так что он 7 дней не мог дуть. Тогда небесный бог Ану требует Адапу к ответу. Эа, провожая своего сына на суд, советует ему надеть траурное платье, чтобы разжалобить стоящих у входа во дворец Ану богов Таммуза и Гишзиду, и тем склонить их к ходатайству в свою пользу. «Когда ты предстанешь пред Ану, тебе будут предлагать пищу смерти – не ешь ее; тебе поднесут воду смерти – не пей ее. Одежду тебе дадут – надень ее; тебе предложат елей – умастись им». Все оказывается согласно предсказанию Эа. Ану встречает Адапу криком: «нет пощады», но после заступничества Таммуза и Гишзидьк перелагает гнев на милость и опять хочет превзойти Эа в совершенстве его творения. Он велит предложить Адане хлеб жизни и воду жизни, одеяние и елей. Согласно, совету Эа, он отказывается от первого, считая предложения Ану хитростью. Тот дивится и восклицает: «Зачем, Адапа, ты не вкусил и не выпил? Ведь ты теперь не будешь жить вечно».– «Эа, мой отец, повелел мне: не ешь, не пей». «Возьмите его и возвратите обратно на его землю». Однако, затем, по просьбе Эа, как гласит один фрагмент другого варианта мифа, Ану возносит Адапу в зенит и устанавливает в Эриду особое жречество в честь его. Итак, человечество прощено и вознесено.

У вавилонян было представление о допотопных патриархах, которые у них считались царями и имена которых, а также место происхождения, переданы у Бероса, 1. Алор, 2. Алапор, 3. Амелон, 4. Амменон, 5. Мегалор, 6. Даон, 7. Эведорах, 8. Амемпсин, 9. Отиартес (может быть, Опартес), 10. Ксиеуфр. Первые происходили из Вавилона, следующие 5 из Пантибибла, восьмой и девятый из Ланхар. Относительно десятого Берос не сохранил нам традиции о месте его происхождения. В клинописной литературе находили до недавнего времени только уже известного нам седьмого – Эведораха, в форме Энмедуранки. При последнем, который у Бероса называется Ксисуфр, произошел потоп. 10 допотопных царей, как доказывает Циммерн, соответствуют 10 месяцам космического года, закончившегося катастрофой, после которой наступил новый мировой период. Космические годы – это были целые периоды (зоны), состоявшие из множества лет; отсюда необычайная продолжительность 10 царей, в общей сумме показанная у Бероса в 120 cap, т. е. 432 000 лет. В 1922 г. была приобретена Ashmolean- музеем таблетка, содержащая столь долго не находимый сумерийский оригинал списка 10 царей- патриархов, правивших до потопа. Судя по автографии издателя Langdon'a, таблетка относится к эпохе династий Ларсы и Исина.

«Алим (?) правил 67 200 лет. [А]лальгар правил 72 000 лет. 2 царя в Хабуре [...] Кидунну... правил 72 000 лет [...]укку (?) правил 21 600 лет. Они сделали... 2 царя в Ларсе. [...]зи, пастух овец правил 28 800 лет. [...] Эклуанна правил 21 600 , лет.. 2 царя в Бадтибира [...]сибзианна правил, 36000 лет. 1 царь в Лараке. Энмедуранна правил 72 000 лет. 1 царь в Сиппаре. Арадгин, сын Убуртуту, – правил 28 800 лет. Зиудсудду, сын Арадгина, правил 36 000 лет. 2 царя в Шуриппаке. [10] царей до потопа». Цифры лет правления отдельных патриархов в списке сумерийском ив списке Бероса не тожественны, а потому и не совпадает общая сумма лет правления царей до потопа в обоих списках. Если у Бероса она равняется 432 000 годам, или 120 сарам, то в таблетке Ashmolean-музея она исчисляется1 в 456 000 лет,или 126 2/3 саров. Может быть, и в именах царей сумерийский список несколько отличается от списка Бероса. По крайней мере только немногие из этих только что перечисленных сумерийских патриархов могут быть без колебания отожествлены с соответствующими именами из Беросовского списка «допотопных царей». К этим немногим именам принадлежит несомненно Энмедуранна сумерийского списка, соответствующий определенно Эведораху Бероса. Но если эти два имени бесспорно тожественны, то зато положение их в порядке перечисления списков различное. Эведорах Бероса является седьмым из царей, а Энмедуранна сумерийского текста восьмым. На седьмом же месте перечисления в таблетке Ashmolean-музея [...]сибзианна, может быть, и тожественный с восьмым патриархом Бероса, с Амемпсином. Арадгин, девятый царь вновь найденного текста, имеет свой эквивалент в Ардате, который согласно одной из традиций текста Александра Полигистора (Синкелл, 30 = Berossi Ghaldaei fragm. 7) являлся девятым царем- патриархом. Отец Арадгина Убуртуту может быть с большой вероятностью сопоставлен с Отиартом (наверное описка первоначального Опартес), являющимся согласно обычной традиции Беросовского текста девятым патриархом. Зиудсудду, конечно, соответствует Ксисуфру. Что касается списка городов и столиц сумерийских патриархов, то он не совсем совпадает со списком Бероса. Перечень городов таблетки Ashmolgan-музея ближе подходит к перечню «допотопных» городов, сохранившемуся в вышеупомянутом сумерийском мифе мироздания ниппурской библиотеки. Пять прагородов, перечисленных в этом тексте, следующие: Эриду, Бадтибира, Ларак, Сиппар и Шуриппак. Бадтибира, Ларак, Сиппар и Шуриппак перечислены в том же порядке и в таблетке Ashmolean-музея. Отождествив Хабур с Эриду, мы получим в качестве единственного различия обоих перечней одно лишь упоминание Ларсы в сумерийском списке патриархов, перечисляющем этот город на втором месте между Хабуром-Эриду и Бадтибира. Подобное почетное упоминание Ларсы придется, я думаю, поставить за счет локального патриотизма составителя таблетки Ashmolean-музея, происходившего наверное из Ларсы. Локальный же патриотизм и был, очевидно, причиной замены в Беросовском списке Хабура-Эриду Вавилоном. Отсутствие же Сиппара в тексте Бероса объясняется, вероятно, соперничеством Вавилона с этим городом, продолжавшим играть и в вавилонский период крупную роль. Пантибибл-Бадтибира (Эрех?) и Ланхары-Ларак (город, находящийся недалеко от Лагаша) могли быть упомянуты вавилонским патриотом, так как оба эти города, наравне с прочими городами Сумира, во втором тысячелетии уже потеряли свое былое значение и не являлись поэтому соперниками Вавилона в гегемонии над югом Двуречья.

По данным клинописного фрагмента, найденного Шейлем и относящегося к 11 году Аммисадуги, предпоследнего царя первой вавилонской династии, следует, что при царе Атра- Хасисе («премудрейший» – греч. перестановка Ксисуфр) грехи людей заставили богов наслать на них засуху, а когда и это не помогло, то потоп. Тот же самый миф является содержанием фрагмента, дошедшего до нас из библиотеки Ассурбанипала. Согласно этому тексту, на шестой год дошло до того, что люди стали есть собственных детей. Тогда Атрахасис помолился богу Эа. Бедствие на время прекращается. Но люди снова грешат. Тогда Энлиль собирает совет богов и жалуется на новые грехи людей, которых он решил поразить лихорадкой. Новое заступничество Атрахасиса и Эа и последовавшее за этим прекращение болезни не вразумляют людей, и они опять грешат. Опять на них насылается неурожай, засуха, бесплодие и, наконец, после нового заступничества и нового перерыва, не приведшего ни к чему, – последовал, наверное, всемирный потоп. Подробное сказание о нем передано у Бероса и в различных клинописных памятниках вполне сходно между собою и библией. Наиболее подробный рассказ входит, как составная часть, в вавилонский эпос, к изложению которого мы и обратимся.

Двенадцать клинописных табличек из библиотеки Ассурбанипала заключают в себе национальную эпопею о герое, имя которого в 1890 г. верно прочтено Пинчесом, как Гильгамеш (раньше читали фонетически Гишдубар вместо правильного Гильгамеш – Γιλγαμος у Элиана). Таким образом, в сравнительно полном своем виде поэма дошла до нас уже прошедшею чрез руки ассирийских библиотекарей и переписчиков; от древне-вавилонского времени у нас пока только несколько обломков; редакция их значительно отступает от известного нам полного экземпляра. Вообще, данный эпос должен был иметь длинную историю развития и сложения из мелких сказаний, восходящих еще к сумерийскому времени. В настоящее время даже ассирийский экземпляр может быть назван полным только относительно, так как от некоторых таблиц сохранились лишь обломки. Впрочем, общее содержание довольно ясно.

(Табл. 1). Премудрый тайноведец («Он тот, кто ведал все» – первые слова эпоса, употреблявшиеся, как его название), на две трети бог и на треть человек, Гильгамеш, сын богини Эреха Нинсун, царствует в древнем Эрехе. Он задумал окружить свою столицу стенами и выстроить в ней храм Ану и Истар. Население изнемогает от тяжелой работы и обращается к богам; те повелевают создательнице людей Аруру сотворить для Гильгамеша соперника: «пусть они померятся силой, и Эрех успокоится». Аруру создает из глины Энкиду, «подобие бога Ану», звероподобного богатыря, обросшего волосами, живущего со скотом и наделенного сверхчеловеческой силой. Свести его с героем эпоса выпадает на долю какого-то «охотника», которому он помешал охотиться, защищая от него дорогих для себя зверей. Охотник берет с собою иеродулу, которая соблазняет Энкиду. После этого звери бегут от Энкиду, и ему остается идти в город жить с людьми. «Пойдем к лучезарному дому, жилищу Ану и Истар, где пребывает могучий Гильгамеш и, как дикий телец, угнетает людей». Энкиду и женщина идут в Эрех (табл. 2), где уже Гильгамеш предупрежден о них сновидениями, истолкованными его матерью, которая советует ему подружиться с пришельцем. Он вышел навстречу ему и предложил хлеб, преломив его, и пиво. Энкиду не понял. Его спутница сказала ему: «Ешь хлеб – это сообразно с жизнью, условиями и судьбой земли». Он ел и пил, помазал свое тело, оделся и «стал, как человек». Ему стало радостно; он поднял свои глаза и увидал Гильгамеша. Гневно спросил он иеродулу, что нужно ему. Та удивилась его поведению и стала уговаривать его перейти к культурной городской жизни, которую ведет Гильгамеш. Он послушался, пошел в Эрех, где все стали рассматривать его с любопытством. В центре города герои встретились и «посвятили свои оружия». Энкиду сделался спутником Гильгамеша и, после единоборства, не пустил его к сластолюбивой богине Ишхаре, ибо им предстояло тяжелое предприятие, исключавшее отвлечения в сторону. Герои делаются друзьями и задумывают, по указанию Шамаша, сообща поход против Хумбабы (вероятно, олицетворение Элама, исконного врага Сумира), голос которого подобен урагану и которого «на страх людям поставил Энлиль охранять кедр». (Табл. 3). Это тем более необходимо, что Энкиду не нравится в Эрехе; он проклинает свою спутницу, заманившую его из его полей; Гильгамеш, осыпавший его почестями в городе, скорбит об этом; бог Шамаш с неба успокаивает Энкиду и убеждает благодарить сожительницу, сделавшую его человеком, напитавшую его пищей богов и напоившую питием царей, облачившую в одеяние и сблизившую с Гильгамешем, который заставил князей земли лобызать его ноги и весь Эрех сострадать его скорби. Однако, Энкиду все-таки не может успокоиться; его преследуют страшные сны; ему снится, будто он перенесен демоном смерти в ад, который он видит со всеми его ужасами и обитателями. Между прочим, он видит там древнего героя Этану, о котором повествуется в особом мифе, что он на орле возносился на небо к престолу Истар для получения волшебной травы, чтобы помочь в родах его жене, беременной будущим царем. Уже почти достигнув цели, он бросил взгляд вниз, испугался и вместе с орлом низвергся в преисподнюю. (Табл. 4). Герои собираются в путь, чтобы исполнить Повеление Шамаша – наказать неправедного Хумбабу. Гильгамеш прощается со старейшинами города и, вместе с Энкиду, идет к своей матери, «буйволице Нинсун». Последняя совершает за них на крыше дома напутственную жертву Шамашу и молится об их успехе и благополучном возвращении. Прибыв к кедровому лесу, герои ужасаются увидев Хумбабу. Энкиду падает духом, но Гильгамеш ободряет его. (Табл. 5) «Они стояли и осматривали лес, удивлялись вышине кедра, разглядывали вход в рощу, где Хумбаба ходит мерной походкой. В порядке дороги, хорошо устроены пути. Они осматривали кедровую гору, жилище богов, святилище Ирнины; перед горою кедр возвышает свою пышную полноту; его тень полна ликования». Боги посылают им различные сны, между прочим, предвещающие погибель Хумбабы. Последний действительно убит. (Табл. 6). Победоносным и прекрасным героем увлекается богиня Истар. «Сюда, Гильгамеш», говорит она, «будь моим любимцем, я буду твоей женой... Пред тобой преклонятся цари, господа, князья... из городов и стран будут приносить тебе дары»... Но Гильгамеш отвечает: «...есть ли какой любовник, которого ты любила бы постоянно? Есть ли такой юноша, который был бы тебе всегда приятен? По Таммузе, любимце твоей юности, плачут ежегодно из-за тебя. Когда ты любила пестрого пастуха – птицу, ты разбила ему крылья, и в лесу кричит он «каппи» («крылья мои»). Любила ты и льва, совершенного по силе, но выкопала ему семь и семь ям»... (Дело ждет о жестокой богине сладострастия, превращающей своих любовников в животных или умерщвляющей их). Подобное же случилось с конем, пастухом и садовником Ишуланну. «И со мною будет то же». Истар, оскорбленная, уходит на небо и жалуется своему отцу Ану. По ее просьбе, он создает небесного быка и насылает его на Эрех. Страшный бык одним дыханием убивает сотни людей, но герои, после долгих усилий, одолевают его. Истар появляется на стене Эреха и проклинает их. Тогда Энкиду бросает в нее правое бедро быка со словами: «если бы я достал тебя, поступил бы с тобою так же». Истар созывает своих иеродул и начинает плач над бедром. Гильгамеш жертвует рога быка своему богу Лугальмарадде. Затем герои омывают руки в Евфрате и возвращаются в город, где их приветствуют собравшиеся жители: «Кто прекрасен среди мужчин? Кто великолепен среди мужчин? Гильгамеш прекрасен среди мужчин, Энкиду (?) великолепен среди мужчин». Во дворце устраивается празднество, после которого Энкиду опять видит сны. (Табл. 7 и 8). Энкиду заболевает и чрез 12 дней умирает, его трогательно оплакивает друг: «Энкиду, мой друг, пантера поля, который... когда мы восходили на гору, одолевали небесного быка, повергали Хумбабу, обитателя кедрового леса! Что это за сон, который теперь овладел тобой? Ты мрачен и не слышишь моего голоса». (Табл. 9). Гильгамеш скорбит и боится участи друга. Ему желательно получить бессмертие и он отправляется в далекое путешествие разыскивать своего предка, по имени Ут-Напиштим – «Он обрел жизнь» (другое имя Ксисуфр – Атрахасис), удостоившегося вечной жизни. Пройдя пустыню, он подходит к горным проходам, где сидят львы; затем к горе Машу; здесь, на краю света, охраняют вход «люди-скорпионы» – муж и жена: «ужас от них страшен; их взгляд – смерть, сияние их ужаса потрясает горы, они охраняют солнце при восходе и закате». На вопрос о причине прихода Гильгамеш отвечает, что он направляется к своему предку, вознесенному к богам. Скорпионы-люди выставляют ему на вид трудности пути через мрачные горы, но, видя его непреклонность, пропускают. 12 двойных часов идет Гильгамеш чрез горы, потом приходит он в дивный сад богов, где вместо плодов родятся драгоценные камни. Непосредственно к нему примыкает море. (Табл. 10). Богиня Сидури-Сабиту, восседающая на морском престоле, еще издали увидав его, запирает ворота. Гильгамеш грозит разбить, их, и она пропускает его, но спрашивает о причине странного путешествия. Он говорит, что его друг, с которым они совершили столько подвигов, похищен смертью, и он, желая избежать его участи, идет за советом к предку. Нимфа отвечает ему (по древней редакции): «Гильгамеш, куда ты стремишься? Жизни, которую ты ищешь, ты не найдешь. Ты же, Гильгамеш, лучше наполняй свой желудок, веселись день и ночь, ежедневно устраивай празднества, пляши и ликуй. Пусть твои платья будут чисты, голова вымыта водой. Смотри на младенца, которого держит твоя рука, и пусть жена твоя радуется в твоих объятиях». Но Гильгамеша не соблазняют радости временной жизни; он непреклонен и говорит, что если его не пустят, он останется в пустыне. Нимфа отвечает: «Нет, Гильгамеш, перевоза, и никто еще от века не переходил моря. Через море перешел могучий Шамаш, а кроме него, кто другой? Недоступно место перевоза, затруднителен к нему путь и глубоки воды смерти, находящиеся перед ним». В конце концов Сабиту находит исход и указывает Гильгамешу на находящегося вблизи матроса, который некогда перевез Ут- Напиштима. После расспросов и объяснений Гильгамеш едет, и уже на третий день достигает «вод смерти», до которых обыкновенный путь l1/2 месяца. Благополучно, хотя и с невероятными трудностями и при помощи особых приспособлений, проходят они и по опасным водам смерти, соприкосновение с которыми причиняет смерть. Ут-Напиштим, увидав издали корабль, дивится новым пришельцам из мира. Затем описывается встреча, расспросы и речь Ут- Напиштима о смерти, которая заканчивается так: «Разве мы строим дом навеки? Разве мы прикладываем печать навеки? Навеки ли делятся братья? Для вечности ли рождаются на земле дети? Разве при наводнении течет река постоянно? Разве смерть не господствует от начала мира? Новорожденный и покойник... разве не являются одинаково образом смерти? После того, как страж и привратник (два демона) приветствовали усопшего, собираются Анунаки, великие боги; Маметту, вершительница судеб, решает с ними участь, приговаривают к жизни или смерти. Дни смерти не исчислены (ибо они – вечность)». (Табл. 11). Гильгамеш не довольствуется этим общим местом; он приступает к исполнению задачи своего прибытия и обращается к предку: «Ут-Напиштим, я смотрю на тебя и не вижу перемены – ты, как я... Как ты вступил в сонм богов и обрел жизнь?» Ут-Напиштим отвечал Гильгамешу: «Я хочу тебе открыть сокровенное, и тайны богов я тебе желаю поведать. Шуриппак, город, который ты знаешь и который лежит на Евфрате – древний, ибо вблизи его боги. Произвести потоп решило сердце великих богов; среди них отец их Ану, его советник могучий Энлиль, вестник Ниниб и водитель Эннуги; Эа, владыка премудрости, был с ними и поведал их решение дому, сплетенному из тростника: дом! дом! стена! стена! слушай и внимай. Ты, человек из Шуриппака, сын Убуртуту, строй дом, сооружай корабль, брось богатство, ищи жизни, возненавидь имущество и сохрани жизнь. Возьми в корабль семена жизни всякого рода. Корабль, который ты должен выстроить, должен иметь определенные размеры; его ширина и длина должны соответствовать. Я понял это и сказал моему владыке Эа: «Владыка, что ты повелел, я обдумал благоговейно и исполню, но что отвечать мне городу, народу, старейшинам». Эа отверз свои уста и произнес ко мне, своему рабу: «Человек, так должен ты им ответить: Энлиль возненавидел меня, посему я не хочу жить в вашем городе и направлять взор на почву Энлиля, но пойду в океан и поселюсь у моего владыки Эа, и он ниспошлет на вас обилие и дождь, птиц и рыб, обилие скота и плодов, когда вечером владыка мрака наведет на вас ливень»... (Лакуна, после которой следует описание построения ковчега и его размеров). Все, что у меня было в серебре, внес я туда; все, что было у меня в золоте, внес я туда; все, что было у меня в виде семян жизни всякого рода, ввел я туда. Потом я ввел туда все мое семейство и близких, а также полевой скот, зверей и ремесленников; всем дал я войти... Шамаш установил время: «когда владыка мрака вечером нашлет ливень, тогда входи в корабль и запри дверь». Этот момент наступил... Лишь только занялась заря, с основания неба поднялось мрачное облако. Адад загремел, Муяти и Лугаль пошли вперед, как вестники, пошли они по земле и горам, Нергал вырывал мачту, Анунаки подняли факелы и осветили страшным сиянием всю землю. Буря Адада поднимается к небу и обращает все светлое в мрак... Брат не видал брата, не узнавали людей на небе. Боги испугались потопа и поднялись на небо Ану; они присели в оцепенении, как псы. Истар завопила, как рождающая; жалобно кричала владычица богов прекрасноголосая: «тот день да превратился бы в глину, когда я советовала злое в собрании богов. Как могла я тогда повелеть злое и согласиться на бурю для погибели моих людей, чтобы люди, которых я родила, наполняли море, как дохлая рыба?» Боги и Анунаки плакали вместе с нею... 6 дней и ночей бушевал ветер, потом ураган выметает землю. На 7-й день успокоилось море, ураган, буря и потоп прекратились. Увидев день, я увидел, что все человечество превратилось в глину. Я открыл окно, и свет упал на мое лицо. Я стал на колени, сел и плакал; слезы мои текли по лицу. Я выглянул... Через сутки выступил остров. К горе Низир причалил корабль: гора Низир удержала его и не позволила ему качаться... Когда наступил седьмой день, я выпустил голубя. Голубь вылетел и вернулся: не было места для остановки, и он вернулся. Тогда я выпустил ласточку; полетела и вернулась, не было места для остановки, и она вернулась. Тогда я выпустил ворона, тот вылетел, увидел исчезновение воды; стал есть (?) и не вернулся. Тогда я выпустил всех (?) на четыре ветра, принес жертву, совершил каждение на вершине горы, выставил семь и семь сосудов, насыпал под них кедрового дерева и мирры. Боги обоняли воню благоухания; они собрались, как мухи, над жертвователем. Владычица богов явилась и подняла ожерелье, приготовленное Ану, по ее желанию, и возгласила: «Если я не хочу забыть драгоценное украшение моей шеи, то не забуду и этих дней и буду их помнить во веки. Пусть боги собираются на каждение, но Энлиль не должен на него являться, ибо он безрассудно устроил потоп и навел гибель на моих людей». Когда явился Энлиль, он увидел корабль и разгневался, исполнился ярости на богов и Игиги: «Разве спасся кто-либо, какое-либо живое существо? Ни один человек не должен был оставаться в живых в этой казни». Ниниб отверз уста свои и сказал: «Скажите могучему,Энлилю: кто делает дела, кроме Эа, ведь он знает все?» Эа отверз свои уста и сказал могучему Энлилю: «Премудрейший из богов, могучий! Как это ты не подумал и устроил потоп? Возложи на грешника его грехи, на злодея – его злодеяние, – но будь милостив, не уничтожай (человечества). Вместо того, чтобы посылать потоп, можно было пустить львов и уменьшить число людей, могли бы появиться леопарды (?), восстать и уменьшить числа людей, мог возникнуть голод и наказать страну, мог подняться бог чумы и казнить людей. Я не открывал тайны богов, но позволил Атрахасису увидеть сны, и он узнал тайны богов. Теперь же составляйте совет». Энлиль вошел в корабль, взял меня за руки, повел мою жену наверх и поставил ее рядом со мною на колени, коснулся наших плеч, стал между нами и благословил нас: «Прежде Ут-Напиштим был человеком, теперь Ут-Напиштим и его жена будут богами, как мы. Они должны жить далеко, у устьев рек». Затем они взяли меня в далекую страну, к устью рек, и поселили».

После этого рассказа Ут-Напиштим советует Гильгамешу, при отсутствии божества, которое могло бы взять его к себе, попытаться добиться бессмертия, победив подобие смерти – сон. Это не удается: утомленный путешествием, он засыпает, не дождавшись приготовления женой Ут- Напиштима семи магических хлебов, которые должны были поддерживать его в бодрственном состоянии. Герой горько жалуется. Ут-Напиштим поручает перевозчику доставить его в «место омовения», а затем отправить в обратный путь. По просьбе жены, жалеющей не добившегося ничего героя, он в напутствие указывает волшебную траву, растущую на дне моря. Гильгамеш спускается на дно, привязав к ногам камни, и достает ее, траву бессмертия и юности; имя ей – «человек делается юн». Он возвращается с моряком в Эрех, но когда Гильгамеш на пути моется в цистерне, его волшебную траву похищает змея. Он громко жалуется.

(Табл. 12). Гильгамеш не может успокоиться. Не добившись бессмертия, он хочет, по крайней мере, собрать сведения о загробном мире, которого ему теперь не миновать, и для этого входит в сношение с духом Энкиду. Сначала он обращается к своей матери Нинсун. Та ему дает указание, как следует вызывать покойников; необходимо самому уподобиться им, раздеться до- нага, быть бесстрастным, не брать оружия и т. п. Гильгамеш упустил одно из многочисленных предписаний, и опыт не удался. Тогда Гильгамеш обращается к великим богам, но к нему снисходит только друг людей Эа, и повелевает Нергалу вывести Энкиду из ада «подобно ветру». Энкиду медлит, ибо ему нечем утешить друга. «Если я поведаю тебе законы земли, какие я видел, ты будешь целый день сидеть, рыдая»; он рисует ему уже известную нам безотрадную картину преисподней: – только павшие в бою изъяты из общей участи: «он лежит на одре и пьет светлую воду... Отец и мать утешают его; жена его при нем». Особенно же печальна судьба лишенных погребения и тех, о заупокойных дарах которых некому позаботиться.

Можно ли в основе пересказанной поэмы признать историческую подкладку? Гильгамеш – царь Эреха; он и его друг носят сумерийские имена, во многих местах эпоса отразилась первобытная грубость, не всегда сглаженная позднейшими редакторами. Уже Анаам, один из царей Эреха, живший в эпоху нового развала Вавилонии после Самсуилуны, сына Хаммурапи, говорит, что он восстановил стены своего города, сооруженные в древности Гильгамешем. [В ниппурском списке «царей после потопа», восходящем к эпохе династий Ларсы и Исина, упоминается и «Гильгамеш, сын верховного жреца Куллаба». Он перечисляется в качестве пятого царя первой династии Эреха, соответствующей второй династии после потопа. Эта династия, судя по личностям и числу лет правления ее представителей (1. Мескингашер, сын бога солнца – 325 лет, 2. Энмеркар, – сын М. – 420 лет, 3. Лугальмарадда, пастух овец – 1 200л., 4. Таммуз, охотник – 100 л., 5. сам Гильгамеш – 126 л.), является еще мифической]. О Гильгамеше упоминает и Утухегаль, царь Эреха, изгнавший (см. приведенную уже нами надпись) гутиев.

Он хвалится, что «Гильгамеш, сын богини Нинсун, был дан мне в помощники». Итак, герой эпоса уже во второй половине III тысячелетия считался древнейшим царем Эреха, близким к богам, полумифическим. При таких условиях мы лишёны возможности толковать исторические намеки в эпосе, если они в нем и находятся – время действия его уходит в глубочайшую сумерийскую древность, из которой до нас не дошло пока современных данных. Уже в сумерийскую эпоху сцены из эпоса изображались на цилиндрах на ряду с мифологическими. Пытаются исторически толковать эпизод столкновения героя с Истар, богиней Эреха, т. е. его городской богиней. Сохранилось предание о другом царе Эреха, в мифе о боге Ура (одна из разновидностей бога Нергала). Этот миф [новые фрагменты которого найдены теперь в библиотеке Ассура] нам рассказывает о том, как бог Ура в своем гневе ниспосылает на города Вавилонии различные бедствия. Так, в Уруке, жилище Ану и Истар, городе иеродул и блудниц, он поставил царя, который господствовал, как тиран, и преследовал культ богини; та в гневе наслала на Эрех врага с целью его разрушить. Гильгамеш отказывается быть супругом богини, между тем, цари Эреха считались ее супругами; он нерадит об ее культе и вызывает ее гнев. Возможно ли видеть в этом отголосок борьбы древней династии с жречеством Истар, – сказать трудно. Сказание о потопе, вставленное в эпос, но существовавшее и отдельно, приурочено к Шуриппаку, который, как доказали недавно немецкие раскопки, сгорел уже в половине III тысячелетия. Гораздо более дает нам литературная и психологическая сторона этого замечательного памятника. Мы не имеем возможности входить здесь в его литературный анализ и должны удовольствоваться указанием основной его идеи. Гильгамеш – образ человека, который готов на все труды и лишения, не боится никаких опасностей, но падает духом при мысли о смерти и не отказывается от самых рискованных предприятий, чтобы найти от нее избавление. В лице Гильгамеша поэт выразил ту общечеловеческую мысль, что люди не могут примириться с мыслью о смерти, какими бы героями они ни были. И все-таки борьба со смертью невозможна даже для того, кто «на две трети бог»; самое большее, что выпало на долю лучших людей, – пребывание за гробом вместе с родными в вечном покое.

Подобным же образом и миф об Адапе является отражением томления духа над проблемой о смерти. И сказание об Этане указывает на тщетность стремлений смертного подняться до неба; его удел – смерть и преисподняя. Эпос – продукт времени заката сумерийской цивилизации, пессимистического настроения, овладевшего богато одаренной нацией, искавшей героев и обожествлявшей царей, в надежде вернуть утраченный золотой век. В Ниппуре найден эпический текст, также повествующий с этой точки зрения о первобытных временах. На Дильмуне – рай: там Эа почивает с «чистой божественной царицей. Это место – чистое и святое, там не каркает ворон и коршун не кричит подобно коршуну, не убивает лев, волки не уносят овец, ...не разгоняют голубей». Там нет ни болезней, ни старости, нет среди людей несправедливости, Бури не нарушают покоя небес. Богиня Нинелла, жена бога Эа, восхваляет Дильмун и превозносит блаженство, которое там царит. Люди, пребывающие в этом раю, забывают о своем долге по отношению к богам, и Эа в своем гневе решает уничтожить людей потопом. Он открывает свое решение Ниншуд, богине матери. Потоп длится 9 месяцев и люди гибнут в водах. Между тем Ниншуд решила спасти одного из людей, ткача Тагтуга, великого своим благочестием. Она дает ему спастись на ладье. Спасшийся Тагтуг обрабатывает сад. Ниншуд объясняет Эа, каким образом Тагтуг избег общей участи, и Эа примиряется с Тагтугом, дает ему войти в храм и открывает ему божественные тайны. Здесь текст прерывается большой лакуной. Затем перечисляется некоторое число растений и деревьев, плоды которых боги позволяют Тагтугу вкушать. Запрещено ему вкушать плоды лишь с дерева в середине сада. Тагтуг, кажется, вкушает запретный плод, и Ниншуд его проклинает. Он теряет свою богоподобность, лишается вечной жизни и становится подверженным болезням. Боги чувствуют к нему сострадание и посылают ему помощь в его борьбе с природой и болезнями. Но мир, в котором с тех пор живет человек, – мир зла, несмотря на действенность молитвы, религиозного культа и магии.

Тагтуг является героем еще и другого сумерийского эпоса, посвященного повествованию о возникновении культуры. Боги создают государство для человечества и делают Сумир плодородным и счастливым; их помощником в этом деле был, кажется, Тагтуг.

О распространенности сюжета эпоса и его типов нам придется еще говорить.

Средоточиями вавилонской религии и вообще культуры были храмы, которые в культурном отношении можно сравнить со средневековыми монастырями, так как от них не только исходило руководящее направление в области религии и культа, но и в литературе, положительных знаниях и праве они были двигателями. Храмы (bit-ill – «дом бога») в своей главной части представляли большею частью «зиккураты», многоэтажные (до семи) башни на четырехугольном основании. Лестница, иногда с земли до самого верха на одной стороне, иногда же в обход всех четырех сторон, постепенно, с уступа на уступ, вела в верхнее помещение – святилище, где находился идол божества и производились как обряды, так, может быть, и астрономические наблюдения. Эти зиккураты – сумерийского происхождения и идут из мировой горы Энлиля ниппурского. Гильпрехт нашел в Ниппуре под семитической облицовкой первоначальное зерно башни из до-саргоновских необожженных прямоугольных (а не квадратных) кирпичей. Имена башен всегда сумерийские, напр., Им-хар-саг – «Гора ветра», с которой бог Энлиль мечет молнии, Э-сагаш – «дом решений» – место суда бога и оракула, Э- гигуну – «дом гроба», т. е, преисподней, Дур-ан-ки – «связь неба с землей», Темен-ан-ки – «основание неба и земли» и т. п. Таким образом выражали религиозно-космическую идею, представление великой мифической горы богов, которую вавилоняне помещали на далеком севере поднимающейся из преисподней; она служила в своей верхней части местопребыванием сидящего на небесном троне «отца богов», в средней – местом культа живущих на земле людей, и в своей нижней, доходящей до ада части – местом упокоения покойников – действительно грандиозное представление о святилище (Гильпрехт)... Иногда зиккураты считались гробницами богов. Хаммурапи в Сиппаре окрашивает зеленый цвет воскресения храм богини солнца Аи; Набонид называет элассарский зиккурат «гробницей бога солнца»; классический писатель называет вавилонскую башню «гробницей Бела». Стены снаружи украшались мозаикой, орнаментами, бордюрами, может быть, зубцами; иногда они окрашивались в различные цвета, может быть, сообразно семи планетам. Особенно же обращалось внимание на отделку святилища внутри и снаружи. Жрецы, делившиеся на множество (более 30) разрядов (бару – прорицатели, заммару – певцы, пашиту – помазанные, ашипу – заклинатели и так далее; обыкновенное слово для жреца – шангу или ниссакку), кажется, составляли касту потомков Энмедуранки. Царь также имел жреческие функции. Организация жречества была образцовая и пережила все превратности политических судеб страны. Влияние его было огромное и объясняется не только религиозными причинами, но и тем, что жрецы стояли во главе культуры. Жрицы и иеродулы также составляли особые корпорации, число которых доходит до двадцати.

Жертвоприношения считали первоначально кормлением божества, впоследствии они получили более этическое значение искупительного обряда. В клинописных текстах указываются разнообразные виды жертвоприношений: агнцы, благовония (каждения), возлияния и т. п. Человеческие жертвы, кажется, удержались лишь в исключительных случаях и встречаются намеки на то, что животные жертвы являются их заменой. Например, в одном тексте в уста, кажется, Эа влагаются слова: «Агнец – замена человека. Агнца дает он за свою жизнь»... Многочисленные ритуальные тексты содержат в себе предписания для жрецов и для жертвоприношений. Служба совершалась не наверху зиккурата, а перед храмом, у стоявшего на храмовом дворе жертвенника у главного входа в храм; на вершину башни только изредка поднимался верховный жрец или царь испрашивать оракул или волю богов; изображение божества помещалось в особой нише в заднем помещении, за двором, против входа. На храмовом дворе для потребностей культа был также бассейн, который носил мистическое имя «апсу», бездна; подобно тому, как зиккурат был символом горы вселенной, на которой живут боги, или, если угодно, символом земли, бассейн знаменовал собой водную стихию, область бога Эа. Этот бассейн, обложенный украшенными каменными глыбами, служил для омовения и соответствовал «медному морю» Соломонова храма. Кроме того, при больших храмах существовали священные корабли, на которых перевозились во время процессий идолы. Иногда при храмах содержались священные животные или хранились их фигуры. Например, Истар были посвящены собаки, Нингирсу – ослы, Шамашу – кони, Замаме – орлы; нередко упоминаются священные змеи. Кроме реальных животных, чтились фантастические фигуры смешанного характера. Так, всем известны колоссальные каменные изваяния так называемых крылатых львов или быков, символически изображавших духов-охранителей, у которых мудрость человека соединяется с парением и быстротой орла и силой тельца или льва. Другие крылатые духи, иногда с орлиными головами, охраняют священное древо или благословляют царя. Все храмовое пространство (иногда, например, в Ниппуре и Вавилоне) ограждалось стеной с колоннадой внутри и вратами, у которых стояли две массивные колонны. К стене (позади зиккурата) примыкали помещения для жрецов, их школы, библиотеки, архивы, лаборатории и т. п. На храмовой двор допускался и народ во время общественного богослужения. Наглядным изображением вавилонского храма может служить найденная в Сузах в 1905 г. бронзовая модель, приготовленная эламским царем Шильхан-ин-Шушинаком. Хотя она изображает эламский храм, но вполне подходит к нашему представлению о храмах Двуречья. Здесь два зиккурата, жертвенник, бассейн, священные столбы и деревья, даже фигурки жрецов, совершающих возлияния. Каждый вавилонский месяц был посвящен какому-либо божеству, равно как и каждый день месяца; дни делились на «благоприятные» и «тяжелые», были и посты. До нас дошли отрывки такого месяцеслова для двух месяцев: Элула II и Мархешвана; xaрактер их следующий:

«Второй день (Мархешвана). Посвящен Истар. День благоприятный. Царь приносит жертву Шамашу, Белит, Сину; совершает возлияния; воздеяние рук его принимает бог. Третий день. Посвящен Мардуку и Сарпанит. Благоприятный. Вечером царь приносит жертвы Мардуку и Истар и совершает возлияние. Воздеяние рук его бог принимает».

В этих месяцесловах уже есть намек на дни, имеющие особенное значение. Под 7, 14, 21 и 28, а также 19 (7 х 7 предыдущего месяца) числами читаем:

«Тяжелый. Пастырь многочисленного народа (может быть, царь, как первосвященник?) не должен есть мяса, испеченного на огне, и ничего, приготовленного на золе (?); нe должен менять своего платья и надевать чистого одеяния, не должен приносить жертвы. Царь не должен восходить на свою колесницу и изрекать приговоров. Жрец-прорицатель не должен давать ответов. Врач не должен класть руки на больного. Не следует приводить в исполнение задуманное. Ночью царь должен я приносить дар великим богам и принести жертву. Воздеяние рук его бог примет».

Таким образам, это дни не праздника, а скорее покаяния и поста, и нет основания сопоставлять их с еврейской субботой, особенно в виду того, что они не были – днями покоя. Термином «шабатту», встречающимся иногда в текстах и объясненным как «день успокоения сердца» (разгневанных богов?), обозначается 15-е число месяца – день полнолуния. Но и в этот день, несомненно праздничный, не было полного прекращения занятий.

Особенно торжественно праздновали вавилоняне день нового года (по-сумерийски Загмук, по-семит. реш-шатти), который в то же время был, кажется, праздником главного местного божества. Так, в Ширпурле (Теллох) он справлялся в честь Бау и Нингирсу и считался днем свадьбы их; подобный же праздник существовал в Ниппуре; в Вавилоне он был главным- праздником Мардука. Он справлялся весною, 1–11 Нисана. В эти дни, как нам известно из практики позднего времени, справлялись торжественные церемонии. Мардука везли в корабле из Эсагилы в великолепной процессии по каналу вдоль священной улицы Айибуршабу: в то же время в Вавилон сносили идолов других богов. [В пятый день праздника царь должен был проделать церемонию временного отказа от своей власти. В этот день утром царь шел к наосу Мардука в большом храме Эсагилы. Верховный жрец встречал царя у дверей, но не давал ему войти. Корона и скипетр вместе с прочими царскими орнатами отнимались у царя и клались на цыновку перед богом. Затем верховный жрец бил и стегал плетью царя, стоявшего на коленях перед святилищем. (Если царь плакал, то правление будущего года должно было быть счастливым, если же он не плакал, то его правление должно было прерваться). Только после этого царь вводился в святилище перед Мардуком, к которому он обращался с молитвенным обещанием быть послушным его решениям. Верховный жрец обращался к царю, обещал ему помощь Мардука и увеличение его царской мощи. Затем ему возвращались все его царские инсигнии]. Царь касался рук Мардука в Эсагиле, и этим получал от него постановление для царствования в наступающем году; если он этой церемонии не проделывал, то назывался во весь год не царем, а наместником. [Основным богослужебным текстом в новогодний праздник являлся миф enuma elisch, прославлявший Mapдука в качестве демиурга. Но и другие стороны многогранной личности божественного владыки Вавилона находили в те дни свое выражение. Из таблетки, подаренной нам библиотекой Ассура, мы узнаем, что в праздник Загмук изображались страсти Бела-Мардука и его конечное торжество. Согласно этому тексту, Бела задерживают у судилища горы, т. е. подземного царства. Его допрашивают, потом бьют и наконец вводят в гору. Вместе с ним уводится и убивается преступник. После исчезновения Бела в горе, начинается в городе смута и разгорается бой. Уносят одежды Бела и какая-то богиня вытирает кровь его сердца. В горе Бел томится вдали от солнца и света, и охраняется, подобно пленнику, стражами. Жена Бела-Мардука спускается за ним в подземное царство и ищет его у ворот погребения. Бел выводится из горы к новой жизни. – Этот любопытнейший текст Ассурской библиотеки доказывает нам, что миф о Беле-Мардуке соответствовал мифу о Таммузе, и что праздник нового года имел характер мистерий. Интересно отметить и некоторую близость рассказа о страстях Бела-Мардука со страстями Христа. Может быть, в связи с этими мистериями о страстях Бела-Мардука стоит упоминание греческих писателей о гробнице древнего Бела в Вавилоне]. Особенно же торжественными днями праздника считались 8–11 Нисана, когда боги собирались во святом-святых Упшукиннаке, в так называемом чертоге судеб. Мардук занимал председательское место, и решались судьбы наступившего года. Около времени летнего солнцестояния справлялся распространенный по всему древнему миру праздник Таммуза. Как посвященный сходящему в преисподнюю юному божеству растительной силы, он получил характер не только дня плача и печали, но и заупокойных поминок. Под аккомпанимент флейт женщины пели жалобные песни, совершались жертвы в честь погибшего и посещались кладбища. Потом наступал радостный день – праздновали возвращение бога из ада. При этом допускались всякого рода излишества. Кроме годовых праздников, цари назначали экстренные, по случаю побед или освящения новых храмов. Еще в древней Ширпурле (Теллох) Гудеа справлял посвящение своих статуй божеству торжественными церемониями, во время которых на семь дней были прекращаемы занятия, рабы и господа участвовали вместе в празднестве.

Кроме кровавых и бескровных жертвоприношений, кроме процессий ж различных мистических церемоний, служба сопровождалась музыкой и пением. Употреблялись кимвалы, флейты, 11-струнные арфы. Певцов и музыкантов обыкновенно было семь при храме. Пение «успокаивало сердце, умиротворяло дух, осушало слезы, уменьшало стоны». Певцы имели своими прообразами божества, например, Нину, воспевшую вступление Нингирсу в его святилище. Они пели гимны богам, нередко высокого поэтического достоинства. Для примера приведу гимн Сину, богу Ура:

«Господь, владыка богов, единый великий на небе и земле. Отец Наннар, бог Аншар, владыка богов. Отец Наннар, владыка, великий бог Ану, владыка богов. Отец Наннар, владыка, бог Син, владыка богов. Отец Наннар, владыка Ура, владыка богов. Могучий, юный телец с мощными рогами, совершенным телом, лазоревой бородой, полный великолепия... Милосердый, милостивый отец, в руках которого жизнь всей земли. Владыка, божество твое, как далекое небо, как широкое море, полно благолепия. Создавший землю, основавший храмы и наименовавший их, отец, родитель богов и людей, призывающий к царствованию, вручающий скипетр, устанавливающий судьбы на долгие дни. Могучий вождь, сокровенную глубину которого не исследовал никакой бог. Быстрый, колена которого неутомимы, который открывает путь богам, своим братьям, который от основания неба до зенита проходит, сияя, и отверзает врата неба, посылает свет всем людям, отец, виновник бытия всего. Владыка, решающий судьбы неба и земли, повеление которого неотменимо, который держит холод и жар, управляет живыми существами, какой бог тебе подобен? Кто велик на небе? Ты един. А на земле, кто велик? Когда на небе раздается твое слово, ниц падают Игиги, когда оно слышится на земле – целуют прах Анунаки. Когда слово твое проносится, как вихрь, обильны становятся пища и питье, когда оно ниспадает на землю, то является зеленью. Твое слово вызывает к бытию правду и справедливость, а люди начинают говорить истину. Твое слово – далекое небо, сокрытый ад, недоступный прикосновению взора. Кто может понять твое слово и сравниться с ним? Владыка! В господстве на небе и на земле у тебя нет соперника среди богов, твоих братьев». (Далее следует плохо сохранившееся заключение: Сина просят быть милостивым к своему храму, а его супругу и сына, равно как Игигов и Анунаков, предстательствовать пред ним).

Гимн этот является типичным выражением идей, выработавшихся при главных храмах и соединившихся с местным божеством, которое сопоставляется с высшими богами (Аншаром и Ану), воспевается как творец и промыслитель мира, как царь вселенной, не имеющий равных среди богов и людей. Приведенный нами гимн дошел до нас опять-таки в ассирийской копии из библиотеки Ассурбанипала, следовательно, он распространился за пределы Ура, как и многие другие гимны другим богам других религиозных центров. Таким образом, по всей ассиро-Вавилонии ходили гимны, в которых каждое божество выставлялось и творцом, и единым, и первым, и царем мира и т. п. Это, конечно, и содействовало тому, что религиозное сознание стало плохо различать их функции и начало мало-по-малу видеть в них лишь различные наименования одной и той же верховной божественной силы, имеющей притом не только материальное всемогущество, но и нравственное совершенство. Особенно ярко выступает этический характер божества света в следующем гимне в честь Шамаша:

«Могучие горы полны сиянием твоим, твой свет наполняет все страны. Ты могуч над горами, созерцаешь землю, витаешь на краях земли, среди неба. Ты властвуешь над жителями всей вселенной, все, что создал Эа, царь и советник, пасешь всю тварь: ты пастырь всех горних и дольних... Ты управитель света вселенной. Ты проходишь пространное далекое море, глубины которого не ведают Игиги, и твой свет проходит в глубину; волны созерцают его... Среди всех богов вселенной никто не превосходит тебя... Твоя великая сеть простерта против того, кто желает жены искреннего своего... Его достигает твое оружие, нет ему защитника; на суде не стоит за него его отец... Он карается железной клеткой. Ты сокрушаешь рог того, кто замышляет злое; неправедного судью ты заключаешь в темницу, ты казнишь того, кто берет взятки; к тому, кто не берет мзды и заботится об угнетенном, Шамаш милостив, и дни его продолжены. Судья, изрекающий справедливый приговор, окончит свой дворец, его жилище будет домом князя... Семя неправедных не будет сильно. Ты отвергаешь изречение того, чьи уста полны лжи... Всякий, кто бы ни был, находится под твоим попечением; ты даешь им знамения, разрешаешь связанное, слушаешь мольбы, молитвы и призывания, поклонение и падение ниц. Несчастный громогласно взывает к тебе, слабый, утесненный, нищий молятся тебе; удаленный от своего семейства и города... взывает к тебе. О Шамаш, к тебе прибегает путник, полный страха, странствующий купец, юный торговец, носитель кошелька с золотом. О Шамаш, тебе молится рыбак с сетью, охотник, мясник, погонщик скота... Идущий по степным дорогам прибегает к тебе, равно как и блуждающий мертвец и скитающийся дух покойника. О Шамаш, все они молятся тебе, и ты не отвергаешь молящихся... Ты на четыре ветра исследуешь их положение... Ты принимаешь их светлые возлияния, пьешь их чистое вино, осуществляешь их желания. Ты разрешаешь оковы связанных и слушаешь молитвы величающих тебя. А они боятся тебя и чтут имя твое и вечно славят величие твое».

Кроме общественного культа, был весьма распространен частный. И здесь мы можем проследить подобную же эволюцию от грубых к более возвышенным представлениям. Вавилонянин находился под постоянным страхом демонов, в то же время он чувствовал свои обязанности по отношению к богам и своему доброму гению. Жрецы спасали его от первых, сближали и примиряли со вторыми. Болезни – дело демонов, несчастия также происходят не без вины их и злых колдунов. Они же толкали людей на грехи и отступничество от светлых богов. Даже сами боги не всегда безопасны от их злодейства. Так, «семеро» их раз напало на самого бога Сина и помрачили свет его (мифическое изображение лунного затмения), и все великие боги не могли ничего сделать; пришлось посылать в «бездну» к Эа, и тот отправил на борьбу с седьмерицей своего Мардука. И люди могут прибегать только к заклинаниям, чтобы избавиться от них, примириться с добрыми богами и снова, как при нормальных условиях, вернуть себе наименование «сына своего бога». Вот почему частный культ носит характер магии, волхвований, а жрецы называются «предсказателями», «волхвами», «заклинателями». Между прочим, в их обязанности входило изгнание различных демонов болезни, например (особенно часто), женского существа Лабарту, обитавшего в горах или зарослях камыша, имевшего голову львицы, тело осла, рычавшего, как шакал, и изрыгавшего серу. В «Плаче Иеремии» (4,10) с нею сравниваются «мягкосердые женщины», которых бедствия заставили варить детей своих. Уже при рождении человека она на-лицо; она выхватывает дитя из рук родительницы, чтобы всю жизнь мучить его. Чтобы спастись от нее, необходимо обратиться к жрецу, который мог изгнать ее заклинаниями и магическими действиями. До нас дошел ритуал изгнания, а также магические рельефы, считавшиеся, очевидно, чудодейственными. В четырех горизонтальных полосах представлена магическая церемония и ее последствия. Под символами богов стоят семь злых демонов; ниже, по обе стороны постели больного, взывающего о помощи, стоят два жреца-заклинателя, облеченные в рыбий образ – подобия бога-очистителя Эа; за ними – очистительная кадильница; в самом низу – изгоняемая Лабарту убегает верхом и в лодке. Кроме болезней и бед, к религии обращались и при различных важных случаях жизни. Например, поселению в новом доме предшествовало освящение его; ритуал этого освящения нам известен и имеет магический характер. Различные сложные церемонии должны были почему-то изгнать из него «бога кирпичей», но также привлечь благословение Шамаша, Мардука и Эа. Действия сопровождались заклинаниями и молитвами, например: «Шамаш, владыка неба и земли, основатель града и дома, в руках которого полагать и определять судьбы... благослови дом сей, построенный (имя рек), сыном (имя рек), и определи ему благую судьбу... Да будет сей кирпич приносящим благо своему строителю, и дом сей – приносящим благо своему строителю, да будет он для своего хозяина домом жизни и спасения... Да насытится он обилием, и да будет основанный им дом прочным на долгое время, да будет он в нем радостен и да достигнет желаемого».

Кроме злобных демонов, для человека не менее опасны колдуны и ведьмы. Они даже сильнее демонов так, как последние их слушались и являлись по их требованию. Они действовали или дурным глазом, или злым словом, магическими формулами, или при помощи волшебных зелий, или, наконец, проделывая символические волхвования над изображением жертвы, зарывая ее в могилу, сжигая, бросая в неприступные места и т. п. Против них служили амулеты на теле, или у входов дощечки с молитвами или заклинаниями, а также идольчики добрых гениев «шеду» и «ламассу», соответствовавших крылатым быкам и львам у храмов и дворцов. Кому и это не помогало, должен был обращаться к силе, высшей ведьм и чертей, – к религии богов добра и света и к ее служителям. Таким образом, храмы наполнялись ищущими помощи жрецов, и «требы» последних состояли большею частью в задаче парализовать вред ведьм и демонов. Для этого они должны были бороться их же оружием: амулетами, заклинаниями, магическими действиями. Ведьмы приготовляли изображения своей жертвы и мучили их, – жрецы лепили фигурки демонов и ведьм и сжигали их при различных церемониях: ведьмы употребляли магические формулы, – жрецы составили множество заклинаний, известных в настоящее время в виде сборников под различными именами (маклу, шурпу, «сожжение», «злые демоны», «головная боль» и др.); ведьмы действовали зельем – жрецы варили декокты из различных трав и волшебных растений, давали их пить или поливали ими. Здесь соприкасается уже магия с медициной, которая среди вавилонских жрецов имела своих представителей и культивировалась при храмах. Доктор Oefele, объясняющий в настоящее время медицинские, клинописные тексты, пришел к заключению, что уже в древности здесь была выработана своеобразная медицинская система, которую он называет гуморально-патологической в отличие от египетской – пневматической.

Но жрецы действовали не одними заговорами и магическими обрядами и не только врачевали людей от телесных болезней. Великое преимущество вавилонской религии заключается в том, что в ней рано получило развитие представление о грехе, как лежащей в самом человеке причине его бедствий, в отличие от внешних причин: дурного глаза, колдовства, демонов и т. п. Сначала это представление было грубо; грехом считалось нарушение этикета по отношению к богам, т. е. погрешности и неисправности ритуального характера (напр., уклонение от жертвоприношения или несоблюдение обрядности во всех ее, даже мелочных, подробностях, календарных предписаний и т. п.), но мало-по-малу этический характер божества света обусловил расширение понятия греха на преступления морального характера: они оскорбляли божество, стоящее на страже правды и справедливости. Грешник прогневляет бога, удаляет от себя «своего бога», т. е. доброго гения, лишается его помощи, навлекает на себя всякие болезни и беды. Он должен умилостивить божество, должен добиться того, чтобы грех «изгладился», лежащая на нем опала была снята – «сердце бога успокоилось». Для этого также необходимо посредничество жреца, особенно, если грешником чувствует себя сам царь. Жрец употребляет как внешние очистительные средства: воду, огонь (факелы), каждения, елей, так и молитву. Он омывает, окропляет своего пациента освященной специально для этой цели водой, а может быть, и жертвенной кровью, приносит очистительную жертву, сопровождаемую длинными церемониями; кающийся должен рвать на себе одежды или одеться в траур и бить себя в грудь. Жрец читает молитву, а также своего рода исповедь, которая носит также название заклинания. Приведем пример молитвы за больного царя:

«Владыка послал меня, великий Эа. Вонми его повелению, исполни его решение: ты ведешь по своему пути черноголовых. Дай ему свет здравия, да будет он избавлен от страданий. Да будет определено отпущение грехов человеку, сыну своего бога. Его кости объяты недугом, он посещен тяжелою болезнью. Шамаш, услыши молитву мою, прими его жертву, его возлияние и верни к нему его бога. Да будет по твоему повелению его вина изглажена, его грех отъят. Дай царю жизнь. Во все время жизни своей будет он воспевать величие твое; этот царь будет служить тебе, и я, прогонитель волхвования, всегда буду служить тебе. Взываю к тебе, Шамаш... Ты уничтожаешь злых, разрешаешь колдовство, приметы и дурные предзнаменования, гнетущие тяжелые сны. Ты сокрушаешь узы злых, разрушающих людей и страну. У тебя не находят защиты колдуны и волхвы... Восстань, Шамаш, светило великих богов, да буду я силен против волхвования. Бог, создавший меня, да будет на моей стороне, чтобы очистить мои уста и направлять мои руки. Управь, Шамаш, светило вселенной, суди».

Исповедь-заклинание читается так:

«Заклинаю я вас, великие боги, владыки спасения ради (имя рек), бог которого (имя рек), который болен, несчастен, печален, удручен. Он оскорбил своего бога, свою богиню». Дальше идет перечень грехов, какие только можно припомнить: «Сказал ли он отказ вместо утверждения, утверждение вместо отказа?.. Не говорил ли он дурного? Не позволил ли он говорить неправды?.. Не утеснил ли слабого? Не поссорил ли он отца с сыном, сына с отцом? матери с дочерью, дочери с матерью?.. Может быть, он не освободил пленника, не разрешил связанного, не дал узнику увидать света? Не согрешил ли он против бога, не преступил ли против богини? Не грешен ли Я он против предка, не враждует ли со старшими братьями? Не был ли он непочтителен против отца и матери, против старшей сестры?.. Не обвешивал ли он, не обсчитывая ли фальшивыми деньгами? Не лишал ли он законного сына наследства и не давал ли его незаконному? Не проводил ли он неверной границы и не отказывался ли проводить правильную? Не вступал ли он в дом ближнего своего, не приближался ли к жене ближнего своего, не проливал ли крови ближнего своего, не похищал ли платья ближнего своего?.. Не восставал ли он против начальства? Не был ли он честен языком, а сердцем лжив: не говорил ли устами: «да», а сердцем: «нет»? Не старался ли он во имя замышленной несправедливости преследовать и отвергать, уничтожать и губить правого, употреблять насилие, грабить, злодействовать?.. Не учил ли он нечистому, не наставлял ли зазорному? Не следовал ли он по стопам злодея и не преступал ли границ правды? Не занимался ли он нечистыми делами – волшебством и колдовством? Не случилось ли с ним все это из-за всего того, чем он прогневал своего бога и свою богиню? Может быть, он говорил устами и сердцем, но не исполнял? Может быть, оскорбил имя божие даром, который он посвятил, обещал, но удержал? Да будет он разрешен, из-за чего бы он ни находился под гневом... Да будет на него разрешение, о Шамаш, судья. Разреши его, Шамаш, владыка горних и дольних, вождь богов, царь стран. Твоими устами да изречется суд. Разреши ты, жрец среди богов, Мардук милосердный...» (Идут подобные же обращения ко всем богам).

Подобных текстов дошло несколько, и они своей возвышенностью производят на нас благоприятное впечатление. Но еще более высоки произведения покаянной лирики вавилонян: они влагаются частью в уста самого кающегося, частью в уста жреца, который за него молится, частью их обоих, причем жрец произносит самый текст, а молящиеся – рефрэны. Вот один из этих текстов, которые в науке принято называть «покаянными псалмами».

«Мой прогневанный бог, да успокоится сердце твое. Моя разгневанная богиня, будь милосердна ко мне. Боже, кто знает обитель твою? Твою великолепную обитель, твое жилище я никогда не увижу. Я скорблю, прости меня. Обрати ко мне лицо твое, которое ты отвратил. Обрати ко мне лицо твое с высоты небесной, с твоего священного жилища, и укрепи меня. Пусть уста твои ответят мне то, что для меня хорошо, да преуспеваю я. Твоими чистыми устами изреки, чтобы я преуспевал; проведи меня невредимым чрез волнение. К тебе взываю я: установи для меня судьбы, продли дни мои, даруй мне жизнь».

В вавилонской литературе, так глубоко и неоднократно занимавшейся проблемой смерти, сохранились замечательные памятники душевной муки над другим общечеловеческим вопросом о невинном страдальце. Одно из длинных произведений, обнимающих целую серию клинописных табличек в библиотеке Ассурбанипала [и в библиотеке ассурского храма], но идущее из древности, содержит рассказанную в первом лице историю страдающего человека и напоминает по тону и сюжету книгу Иова. Князь, «житель Ниппура» Таби-утул-Энлиль, взывает:

«...Я уподобился рабу. Яростный вырыл для меня яму... Пошли мне избавителя; на мой вопль открой для врага яму. День – вздохи, ночь – слезы, месяц – вопли, год – скорбь. Я дошел до конца жизни. Куда ни обращусь – бедствие. Напасти увеличились, благоденствия не нахожу. Я взывал к моему богу, но он не явил мне своего лица; молился моей богине, но она не подняла своей головы; жрец «бару» не предсказал будущего, жрец «шакну» не добился моего оправдания при возлиянии, к жрецу «закику» (некроманту) пошел я, но он не дал мне услышать ответа; жрец «ашину» не разрешил моих уз путем волхвования. Как превратно все на свете! Озираюсь я назад – за мною бедствие, как будто я не принес моему богу жертвенного возлияния и не подумал о богине при жертвенной трапезе, не склонил своего лица и не доказал своего смирения, удержал в устах мольбу и молитву, не почтил дня бога, пренебрегал праздником (?), был небрежен к богам, не внимал их изречениям, не учил свой народ страху божьему и богопочитанию... небрежно произносил имя великого бога. Между тем, я всегда думал о мольбе и молитве, молитва была моим правилом, жертва – моим законом, день богослужения – радость сердца моего, день почитания богини – мои прибыль и богатство. Почтение царя было моей радостью; приятное ему было для меня прекрасно. Я учил свою страну чтить имя божие. прославлять имя богини наставлял я мой народ. Почтение к царю я ставил высоко и учил народ уважению пред дворцом. О, если бы я был уверен, что это угодно богу! Ибо что самому человеку кажется благоприятным, перед богом бывает мерзостью, а что для его сердца незначительно, находит у бога милость. Кто может понять совет богов на небе? Предначертания бога – темнота (?), и кто может уразуметь ее? Как мы, люди, можем понять путь божий? Кто еще вечером жив, бывает утром мертв, он быстро сходит во мрак, мгновенно бывает поражен. Тот, кто сейчас весел и играет, чрез мгновение рыдает, как плакальщик. Настроение людей меняется непрерывно: они голодны – подобны трупу; они сыты – чувствуют себя богами; хорошо – они говорят о восхождении на небо; они подавлены – говорят о сошествии в преисподнюю. Злой демон вселился в меня; ... меня, бросили на землю и простерли на спину, мой высокий рост согнули, как тростник... Я привязан к узкому болезненному ложу; мой дом стал для меня темницей... Жезлом своим пронзил он меня... Целый день а преследует меня гонитель и ночью не дает мне вздохнуть. Мои члены сокрушены... Я лежу на своей нечистоте, как бык, пребываю в нечистоте, как баран. Жрец «ашипу» не понял моей болезни, и симптомов моего недуга не определил жрец «бару»... Бог не помог мне, не взял моей руки; богиня не умилосердилась надо мною и не пошла на моей стороне. Уже открыли мой гроб, и стали расхищать мое достояние; я еще не умер, а уже обо мне стали плакать. Когда вся моя страна возгласила: «увы», – мой враг услыхал это, и просияло лицо его: когда ему принесли радостную весть, он повеселел».

После этих жалоб, как сообщил нам поздний ассирийский комментарий, бог Я Мардук избавил страдальца от болезни и снял с него цепи рабства. Согласно одному из ассурских фрагментов, близость спасения ему объявляется в нескольких сновидениях. Конечному освобождению страдальца от болезни посвящено заключение текста, которое теперь также нашлось среди таблеток библиотеки Ассура. Спасенный Таби-утул-Энлиль с благодарственной молитвой вступает в Эсагилу:

«Я, который спустился уже в гробницу, снова вернулся в Вавилон. В «воротах изобилия» мне было даровано изобилие. В «воротах великого гения хранителя» приблизился ко мне мой гений хранитель. В «воротах милости» я увидел милость. В «воротах жизни» была мне дана жизнь. В «воротах восхода солнца» я был причислен к живущим. В «воротах явления знамений» стали явны мои знамения. В «воротах освобождения от греха (?)» был я освобожден от греха. В «воротах испрашиванья уст» уста мои испрашивали. В «воротах освобождения от стенания» я был освобожден от стенания. В «воротах вод очищения» я был окроплен водою очищения. В «воротах милости» я явился перед Мардуком. В «воротах излияния мощи» я целовал ноги Сарпанит». После принесения обильных благодарственных жертв, спасенный принимает вместе с людьми Вавилона участие в торжестве по поводу своего выздоровления. Люди, увидев, что Мардук спас больного почти из гроба, восхваляют величие Mapдука и его жены Сарпанит, которые одни из всех богов сумели привести человека от смерти к жизни, вырвав его из гроба. Поэтому и призываются все в заключении «преклониться перед Мардуком». Таким образом, и здесь этическая проблема решается указанием на непостижимость путей божиих; он получает возмездие уже в этой жизни. Подобным же образом, если верно понимание Шейля, решает великий вопрос и другой аналогичный текст, к сожалению дошедший до нас в незначительном отрывке. Праведник в свои лучшие дни жил для других и расточал бедным свои богатства, а затем, попав в бедность, был всеми оставлен. Его несчастье дает право считать его грешником, его гонят к псам и свиньям, его лишают религиозного утешения, закрывая доступ к обрядам. Он, не умолкая, призывает божество и, наконец, услышан им. Его враги посрамлены: они видят его торжество и благосостояние, а сами лишены необходимого.

В покаянных псалмах занимает видное место также богиня Истар, как покровительница кающихся. Один из этих псалмов следует привести, как образец плача, влагаемого в уста царя по поводу какого-то бедствия, постигшего его город. В данном случае дело идет, вероятно, о нашествии эламитов на Эрех:

«Доколе, владычица, могучий враг будет попирать твое жилище? В твоей столице Уруке жажда, в Эулмаше, твоем прорицалище, пролита кровь, как вода; во всей твоей области он бросил огонь... О владычица, крепко привязан я к горю; ты поразила меня и сделала подобным больному; сильный враг согнул меня, как одинокий стебель тростника; я не могу сам по себе достичь разумения и понимания, я плачу день и ночь; я, твой раб, молюсь тебе, да успокоится сердце твое, да утишится гнев твой. Услыши моление мое, воззри на меня милостиво, и обрати ко мне лицо твое».

В этом псалме царь предстательствует за свой город в годину общественного бедствия. До нас дошло много подобных оплачен» из разных городов; в одних намекается на физические бедствия: голод, наводнение, бурю; в других – на политические, как, например, эламские погромы и другие неприятельские нашествия, причем последние весьма часто мы не имеем возможности отождествить с известными нам в истории.

Кроме покаянных текстов, в которых нравственный элемент нашел себе яркое выражение, до нас дошли и произведения специально нравственного характера, например, следующее, являющееся, согласно одному из фрагментов ассурской библиотеки, поучением Ут-Напиштима, героя вавилонского сказания о потопе, своему сыну:

«Не клевещи, но говори дружественное. Не говори злого, но возвещай благорасположение. Кто клевещет и злословит, тому отомстит Шамаш и сотрет главу. Не расширяй уст, храни уста, не говори тотчас, если раздражен, – придется в молчании раскаяться за необдуманную речь; лучше успокойся кротостью. Ежегодно приноси жертву своему богу, молись и кади ему и имей пред ним чистое сердце – это самое достойное для божества. Каждое утро должен ты приносить ему молитву, моление и преклонение, и он тебе подаст обилие... Если ты разумен, научись от этой доски: страх божий – начало милости, жертва благоприятна для долголетия, молитва разрешает грех»... «Не касайся блудницы, у которой мужей бесчисленное множество, иеродулы, посвященной божеству... В напасти она не поддержит тебя... Благочестие и покорность не живут у нее; если она попадет к тебе в дом, удали ее»... Упомянем еще об изречении: «бога бойся, царя чти» и о величайшей заповеди, также найденной среди вавилонских текстов: «воздай добром тому, кто тебе сделал зло».

Подводя итог сказанному о вавилонской религии, мы видим, что в ней высокие приобретения богословской мысли уживались рядом с первобытной грубостью в культе и в пережитках древних дуалистических и материалистических представлений. Высокие порывы лучших умов были близки религиозной реформе и даже в культе мы видим эволюцию в сторону этики. Но Вавилон не знал пророков в библейском смысле, и не произвел религиозного гения, а потому этим порывам не суждено было увенчаться.

Чрезвычайно важным памятником, который пронизан целиком пессимизмом и одновременно с этим дает отрицание главных религиозных верований, подчеркивает тщетность веры в бога и его почитания и веры в воздаяние в потустороннем мире, является так наз. «диалог господина и раба о смысле жизни». Он настолько интересен, что приводим его полностью.

§1. Тщетность надежды на милость царя.

«Раб, будь готов к моим услугам!» – «Да, господин мой! да». – «Позаботься! Приготовь мне колесницу и упряжь. Ко дворцу я хочу дать нестись колеснице». – «Дай нестись колеснице, господин мой! Дай нестись! Царь... даст тебе сокровища (?), и они будут твои. Он... простит тебя». – «О раб, я ко дворцу не хочу дать нестись колеснице». – «Не дай нестись колеснице, господин мой! Не дай нестись! В место недоступное он пошлет тебя. В страну, которой ты не знаешь, он велит увести тебя. И днем и ночью он даст тебе видеть горе».

§2. Тщетность надежды на радость пиршества.

«Раб, будь готов к моим услугам!» – «Да, господин мой! да». – «Позаботься и приготовь мне воду для моих рук. Дай ее! Я хочу пировать». – «Пируй, господин мой, пируй! Участие в пире это радость. С тем, кто участвует в пиршестве, в веселии сердца и с омытыми руками, идет Шамаш (бог солнца)». – «О раб, я участвовать в пиршестве не хочу». – «Не пируй, господин мой, не пируй! Голод и еда, жажда и питье доставляют страданье человеку» (букв.: «идут на человека»).

§3. Тщетность надежды на вольную жизнь в степи.

«Раб, будь готов к моим услугам!» – «Да, господин мой! да». – «Позаботься! Приготовь мою колесницу и упряжь. По степи я хочу дать нестись колеснице». – «Дай нестись! Лагерь человека бежавшего (из города) полон. Охотничья собака сокрушает кости. Улетевшая птица хахуру (вероятно охотничий сокол) снова совьет себе гнездо... дикий осел, живущий в степи...» «О раб! По степи я не хочу дать нестись колеснице!» – «Не дай нестись колеснице, господин мой! Не дай нестись! Человек бежавший (из города) теряет свой разум. У охотничьей собаки сокрушают зубы. Улетевшая птица хахуру находит гнездо свое лишь в расщелине стены. У дикого осла живущего (в степи) пустыня является жилищем».

§4. Тщетность надежды на укрепленное жилище.

«Раб, будь готов к моим услугам!» – «Да, господин мой! да!» – «Я хочу построить дом». – «Построй, господин мой! Построй! Овладевай... С врагом (?) несправедливым и злым (?) ты прикончи!» – «Моего врага (?) я хочу связать, заковать, наложить на него цепь. За противником моим я хочу следить». – «О господин, следи! Господин мой, следи!» – «Да! да! я хочу построить дом». – «Дома ты не строй. Поступающий так теперь разрушает дом отца своего».

Параграф плохо сохранился и вследствие этого понимание его весьма затруднено. Он построен, кажется, по иной схеме, чем прочие параграфы.

§5. Тщетность надежды на восстание.

«Раб, будь готов к моим услугам!».– «Да, господин мой! да!» – Он говорит: «Восстание я хочу поднять». – «Так подними же, господин мой! Подними! Если ты не поднимешь восстание, то какова же будет участь твоя? Кто же будет давать тебе (припасы), чтобы ты мог заполнить свой лагерь?» – «О раб! Я восстание не хочу поднять». – «Не поднимай, господин мой! Не поднимай! Человека, поднявшего восстание, или убивают, или..., или ослепляют, или схватывают, или же кидают в темницу».

§6. Тщетность надежды на благородство противника.

«Раб, будь готов к моим услугам!» – «Да, господин! да! да!» – «На слова моего обвинителя я хочу ответить молчанием». – «Отвечай молчанием!» – «О раб! я на слова моего обвинителя не хочу ответить молчанием». – «Не отвечай молчанием, господин мой! Не отвечай! Если ты не будешь говорить... то обвинители твои будут свирепыми к тебе».

Этот параграф сохранился лишь в вавилонской копии. Таблетка с ассурской копией после строк, содержащих пятый параграф, фрагментирована. Согласно остроумной догадке одного из исследователей нашего текста пострадавшая часть ассурской таблетки и содержала параграф о тщетности надежды на благородство противников.

§ 7. Тщетность надежды на любовь женщины.

«Раб, будь готов к моим услугам!» – «Да, господин, да!» – «Женщину я хочу любить». – «Люби же, господин, люби! Человек, который любит женщину, забывает горе и скорбь». – «О раб, я женщину не хочу любить». – «Не люби, владыка мой! Не люби! Женщина – это ловушка охотника, глубокая яма и ров. Женщина это острый железный кинжал, который перерезает горло человека».

§8. Тщетность надежды на помощь бога.

«Раб, будь готов к моим услугам!» – «Да, господин мой! да!» – «Позаботься! Приготовь мне воду для моих рук! Дай мне ее! Я хочу принести жертву богу моему» – «Принеси, господин мой! Принеси! У человека, который приносит жертву своему богу, радостно сердце. Заем за займом он делает». – «О раб! Я жертву богу моему не хочу принести». – «Не приноси, господин мой! Не приноси! Разве ты думаешь, что научишь бога ходить за тобой, подобно собаке, или повелением запроса (т. е. магией), или незапросом (т. е. молитвой), или же исполнением того, что он у тебя попросит?»

§9. Тщетность надежды на благодарность людей.

«Раб, будь готов к моим услугам!» – «Да, господин мой, да!» – Он говорит: «Продовольствие нашей стране я хочу дать». – «Так дай, господин мой! Дай! У человека, который дает продовольствие своей стране, зерно его – доход его, и прибыль его огромна». – «О раб! Давать продовольствие стране я не хочу». – «Не давай, господин мой! Не давай! Давание в долг подобно любви, а прибыль подобна рождению сына. Прибыль с твоего зерна они возьмут у тебя и тебя же будут проклинать. Они съедят зерно и тебя же погубят».

§ 10. Тщетность надежды на посмертное воздаяние.

«Раб, будь готов к услугам!» – «Да, господин мой! да!» – Он говорит: «Благодеяние моей стране я хочу сделать». – «Так сделай, господин мой! Сделай! Человек, который оказывает благодеяние своей стране, найдет благодеяние себе в чаше (вероятно, хранилище судеб человека) Мардука (главного бога Вавилона)». – «О раб! Благодеяние стране моей я не хочу оказать». – «Не оказывай, господин мой! Не оказывай! Подымись на холмы разрушенных городов. Пройдись по развалинам древности и посмотри на черепа людей, живших раньше и после: кто из них был владыкой зла и кто из них был владыкой добра?»

§ 11. Тщетность надежды на продолжительность жизни.

«Раб, будь готов к моим услугам!» – «Да, господин мой! да!» – «Теперь, что же хорошо?» «Сломать шею мою и шею твою и кинуть в реку, это хорошо. Кто столь высок, чтобы взойти на небо, и кто столь велик, чтобы заполнить землю?» – «О раб! Я хочу тебя убить и заставить тебя идти передо мной». – «Воистину, только 3 дня будет жить господин мой после меня» (букв.: «Господин мой! Воистину только 3 дня будут жить после меня»). – Текст заканчивается припиской: «Согласно оригиналу своему написано и проверено».

Но религия в Вавилоне, как и на Древнем Востоке вообще, не ограничивалась одною областью богопочитания и этики. В связи с нею стоят и другие стороны жизни и культуры. Она вызвала к жизни искусство древней Вавилонии, с ее храмами, царскими статуями и религиозной музыкой. Она освящала правосудие не только потому, что законодательство было под покровительством божества солнца, но и потому, что его органами были первоначально отчасти те же жрецы, а Местами отправления – храмы. Литература своей огромной частью принадлежит религии, да и вообще вышла из храмов. Наконец, в тесной связи с храмами стоят и научные приобретения вавилонян. Мы уже видели эту связь в медицине. Она еще более осязательна в астрономии, этой вавилонской науке по преимуществу, в которой она к концу своей истории достигла большой точности и глубины, так что ее выкладки могут служить для современных ученых. Между тем, вавилонские наблюдения делались для целей предсказания, отчеты о них не имеют научного характера. Например, в предсказаниях по солнечным затмениям мы находим целый календарь такого характера:

«Если в месяце Нисане, 1 числа, солнце помрачится, умрет царь Аккада. Если 1 числа оно помрачится, но свет будет ярок при закате и в течение месяца будет затмение луны, то в течение года умрет царь... Если 11-го – орды варваров нанесут много урона, страна погибнет, опустошение в стране, будут питаться человеческим мясом... Если 9 Таммуза, то Истар даст сойти на землю божескому милосердию, на землю сойдет правда»

В других отчетах мы находим еще более разнообразия; кругозор астрологов захватывает весь известный мир и судьбы всех стран выводятся из положений звезд, совершенно так же, как это в других текстах делается на основании метеорологических наблюдений, как, например, в одном документе из храмового ниппурского архива, где, между прочим, читаем: «если после того, как возгласил Адад, радуга покроется облаками с юга на север, в земле Аккада будут продолжительные дожди, а в земле Субарту – холода»...

Новейший исследователь, Гинцель, говорит следующее об астрономических сведениях вавилонян:

«Вавилонские наблюдения касались конъюнкций планет, расстояний луны и планет от звезд, гелиактических восходов и закатов, времен солнечных и лунных затмений. В III в. они знали периоды, которые вытекали из этих наблюдений, уже с такою точностью, которая делает их в этом отношении предшественниками Гиппарха и Птолемея. Числовое изображение движения солнца и луны в это время у них уже вполне было развито, у них были предписания для вычислений, них астрономические школы учили о различных системах предсказания движений солнца и луны и наступлений затмений. Числовые отношения были им известны с изумительной точностью, что заставляет предполагать многовековую предшествующую астрономическую деятельность. Зодиак, вероятно, восходит к 3000... К древнему времени вавилонской астрономии восходит и представление о соединении планет с созвездиями и луной, как о лунных станциях».

Но как уже было сказано, мнение школы некоторых берлинских ученых о глубокой древности всех научных приобретений вавилонской астрономии следует считаться преувеличенным. Куглер датирует начало систематических наблюдений и вычислений VIII веком, а Эдуард Мейер приписывает главную роль в этом халдеям, осевшим в Сеннааре лишь к I тысячелетию до н. э.

Не менее важным приобретением вавилонской культуры, также связанным с наблюдением неба и культом, была знаменитая 60-чная система счисления(60–сосс, 600–нер и 3 600–cap) и покоящаяся на ней система мер и весов. 365 дней солнечного года, в круглой цифре 360, повлекли за собой разделение солнечного пути, небесного экватора, а затем и всякого круга на 360 градусов, а также разделение эклиптики на 12 частей по 30°. Небесный свод обращается в 24 часа; один знак зодиака в равноденственную ночь требует для себя 1/12 суток, т. е. два часа. Отсюда вавилонский «двойной час» – древнейшая мера времени, которая постепенно была фиксирована при помощи песочных и водяных часов. Затем удалось определить малую естественную меру времени, соответствующую тому, которое солнце или луна употребляют при движении вперед на длину своего диаметра. Путем измерений водяными часами установили, что солнечный диаметр – 1/2 градуса, т. е. 1/60 одного знака зодиака, следовательно, одного двойного часа. Таким образом, на небе были открыты две величины, стоявшие в отношении 60:1 двойной час и двойная минута. Меры времени, по мнению К. Ф. Лемана-Хаупта (заметим, не принятому в науке), были органически связаны с мерами длины: длина секундного маятника для широты Вавилона – 992,35 миллиметра; это число весьма близко подходит к мере длины – двойному локтю (992 1/3 мм). Таким образом, вавилонские жрецы еще в глубокой древности (изображение локтя находится уже у плана дворца на коленях одной из сидящих статуй царя Гудеа) якобы открыли закон маятника; на открытие их мог натолкнуть отвес при постройках храмов. Наконец, меры веса, по мнению того же ученого, были выведены из мер длины. Десятая часть двойного локтя была принята за ребро куба, который наполнялся водой, и вес этой воды был единицей вавилонского веса – двойной или тяжелой миной (982,4 г). 60 мин давали талант; 1/50 мины называлась сиклем. Отсюда идут меры веса и денежные системы всего мира. У самих вавилонян не было чеканной монеты, но были слитки определенного веса в круглой форме колец, причем золото обычно относилось к серебру 40:3, а серебро к меди 120:1. 60 весовых сиклей (по 10 р. 58 к.) составляли золотую мину, 60 золотых мин – 1 золотой талант.

Библиотека Ассурбанипала и древнее храмовое ниппурское книгохранилище дают нам возможность составить представление и о других отраслях вавилонской науки. Дошедшее в них до нас большое количество текстов научного характера убеждает, что науки в нашем смысле в Вавилоне не было. Знания накоплялись для практических потребностей, составлялись списки, таблицы, справочные сборники, но нигде мы не видим теории и научной системы. И, тем не менее, вековая мудрость накопила огромный материал, на котором впоследствии стали строить другие. Вавилонская география оставила не только списки стран, гор, рек, каналов, храмов, но и первый опыт карты мира, правда, пока еще весьма примитивной. Филологические занятия вавилонян нашли себе выражение в составлении таблиц клинописных знаков и их фонетических значений – словарей сумерийско-семитических, иногда древне-ново-сумерийско-семитических, словарей других соседних языков (напр., касситского), списков семитических синонимов, хрестоматий, сборников грамматических парадигм и примеров. И здесь исключительно списки для практических целей (и притом составленные большею частью в произвольном порядке) и полное отсутствие вытекающих из примеров правил и обобщений. Математические тексты представляют большею частью собрания примеров и вычисления. Последние доходили до 12 960 000,. т. е. 3 600 в квадрате. Имеются таблицы не только умножения и деления, но даже квадратов, кубов, квадратных и кубических корней. Конечно, все это было получено примитивным путем сложения и вычитания.

По иронии судьбы, в Риме и долго в Европе с понятием халдея соединяли представление о чем-то противоположном культурности – о суеверии и волшебстве; но это доказывает только, что все лучшее, что вышло с берегов Евфрата, уже давно вошло в обиход человечества, сделалось его общим достоянием, и только отвергнутое экономией человеческого прогресса могло еще казаться специально вавилонским. Между тем, влияние всех сторон вавилонской культуры было могущественно, и это доказывается хотя бы тем обстоятельством, что оно действовало в течение тысячелетий. Начнем с литературы и мифов. Эпос Гильгамеша сильно повлиял на сказания о Геракле. В Киликии мы находим Героя Сандана, которого греки сопоставляли со своим Гераклом, а ассирияне изображали своим Гильгамешем; впоследствии черты азиатского героя, а также Этаны, были перенесены на Александра Великого в многочисленных романах о нем, так называемых Александриях. Укажем на путешествие к источнику живой воды чрез горы Масис, охраняемые людьми с руками-пилами, хождение чрез мрак, посещение чудесного сада у моря, вознесение на орле... Отсюда же идут сказания об островах блаженных, обошедшие весь свет. Итак, вавилонский эпос в течение тысячелетий вдохновлял культурный мир. И в позднейшее время не забыли о вавилонском прошлом: мусульманский праздник Хосейн, по мнению Эрдмана, восходит к мистериям Таммуза, между тем как Мардук и Истар дали материал для гностического Σωτηρ и Σοφια, а в лице Мардука богословская мысль вавилонян приблизилась к идее Логоса. Вавилонское представление об аде напоминает и еврейское, и финикийское, и греческое. Много спорили и спорят о влиянии вавилонской космогонии и других сказаний на соседние, в частности, библейскую. Но у вавилонян семь таблиц, а не дней: творение не было распределено по дням; в библии семь дней, в связи с освящением субботы; порядок творения не вполне тожественен и, в общем, – самый естественный для представления носителей древне-восточной культуры. Нечего и распространяться о той монотеистической идее, какую вложил в сказание ветхозаветный гений и до какой ни одна культура древности не могла подняться. Сказание об Адапе, несмотря на сходство имени (мнимое), также имеет мала общего с библейским повествованием об Адаме. Последний – не сын божий; он потерял бессмертие, которым обладал, пожелав премудрости, т. е. полного уподобления божеству. Адапа, наоборот, – не первый человек; он обладал премудростью, но не бессмертием, и не получил последнего только по досадному недоразумению, может быть, своекорыстию богов. В сказании о потопе также другой дух: Ной спасается не как «мудрейший», а как святейший, и т. п. Но что евреям еще до плена были известны вавилонские сказания, видно из намеков на них в поэтической библейской литературе, в которой священные авторы позволяли себе пользоваться поэтическими образами народных, хотя и заимствованных в древности с Востока, представлений. Пр. Исаия и Иеремия образно говорят о борьбе господа с драконом, обитающим в воде (напр., Ис. 27, 1, ср. Иерем. 5, 22 и др.); неоднократны такие упоминания в псалмах (напр., 73: «Ты сокрушил главы змиев в воде» в связи с мирозданием и др.). Были ли это литературные заимствования, – трудно сказать. Вероятнее всего, евреи застали уже вавилонские представления среди ханаанского населения, которое восприняло их так же, как вавилонское право и вавилонскую клинопись. Но космогонические мифы, сказания о потопе и т. п. проникли и дальше – в Сирию (Иераполь, где герой потопа носил имя Сисифий, родственное Ксисуфру), в греческую мифологию (титано-и гигантомахия) и философию (орфики, Ферекид сирский и др.), в талмудические и, может быть, древне-персидские представления. Этрусская космогония говорит о шести тысячелетиях, в течение которых сотворен мир, причем порядок творения напоминает Вавилон. Близка сюда и финикийская космогония. Апокрифическая, апокалиптическая и сектантская литературы черпали полными руками из вавилонской мифологии, и до сих пор ее отзвуки можно распознать в отреченных сказаниях и легендах христианских народов. Самая литературная форма вавилонских поэтических произведений не осталась без влияния на соседей; впрочем, известный раrallelismus membrorum свойственен всей семитической и египетской поэзии. Эта форма, вышедшая, может быть, из вавилонского ритуала, требовавшего антифонного исполнения, а вернее всего, коренившаяся в психологии семита, особенно наглядно выступает в псалмах. Сравнивая вавилонские и еврейские псалмы, мы найдем много сходных выражений, аналогичных мыслей и даже буквальных совпадений. Однако, и здесь придется повторить то же, что было сказано по поводу космогонии: ветхозаветный гений положил пропасть между этими произведениями двух родственных народов. В библейских псалмах главное – внутренняя потребность молитвы и очищения, покаяние грешника, сознающего моральную вину пред благим и правосудным богом; здесь нет речи ни о магии, ни о произволе божества, тогда как вавилонянин лишь под давлением беды думает о смягчении гнева своего бога при посредстве обряда и жреца, его покаянные псалмы все еще соединены с магическими формулами и действиями и даже по большей части озаглавлены «заклинание». [Столь же действенным, как литература Вавилонии, является и ее искусство. В противоположность более замкнутому египетскому искусству, вавилонское искусство завоевало себе, по выражению L. Curtius'a, «целый континент, начиная от Армении до Сирии, от Персидского залива до Средиземного моря»]. Научные приобретения вавилонян легли в основу греческой науки. До конца ХVIIIв. во всем мире господствовала вавилонская сиcтема мер, так как древние и европейские меры длины, веса и т. п., под теми или другими названиями, могли быть в значительной мере выведены из вавилонского локтя и мины. До недавнего времени русский фунт и золотник являлись последним напоминанием о них: фунт равен вавилонской легкой золотой мине (409,52 г, вавил. золот. м. 409,3), а золотник = 1/100, т. е. 1/2 сикля вавил. золотой царской мины. Великое культурное значение Вавилона доказывается и тем, что эта система имела всемирное распространение, несмотря на то, что она покоилась на 60-чной системе счисления, в то время как все народы успели перейти к десятичной, если уже раньше не имели ее. Вавилонская астрономия, даже по выводам Куглера, оказала, хотя и при своем закате, может быть, не ранее V в., влияние на греческую. Доктор Оеfеlе доказывает, что вавилонская медицина дожила до XVI в., и во множестве средневековых лечебников то и дело встречаются рецепты, поразительно напоминающие клинописные; он полагает, что они попали в Западную Европу через Византию, в то время как египетская медицина нашла себе путь в Южную Европу чрез арабов и Салернскую школу. Наилучшим доказательством доминирующего положения вавилонской культуры является уже неоднократно указывавшийся факт распространенности во всей Передней Азии клинописи (до введения алфавита) и ее языка, как дипломатического. Благодаря этому и заимствовали окружающие Вавилонию народы большое обилие аккадских слов, служащих для обозначения явлений самых различных сторон культурной жизни. Правда, эти заимствования в подавляющем большинстве случаев относятся к области материальной культуры, заимствования же из области духовной культуры сравнительно немногочисленны. И это обстоятельство подтверждает лишний раз выше установленный факт, что народы Древнего Востока, в частности Израиль и Иуда, сумели, несмотря на всю силу и мощь вавилонского влияния, развить, и сохранить свою самостоятельную культуру].

Общие очерки: Веzоld, Ninive und Babylon. Bielefeld, 1903 (русск. пер. 1904) Winсkler, Die babylonische Kultur in ihren Beziehungen zur unsrigen, 1902. Delitzsсh, Handel und Wandel in Altbabylonien. Stuttg., 1910. C. F. Lehmann, Babylonisch Kulturmission einst und jetzt, 1903. Langdоn, Lectures on Babylonia and Palestine. Par., 1906. Все эти труды, равно как и огромная литература по вопросу «Bibel und Babel», рассчитаны на широкую публику. [Большой, строго научный общий труд издал М. Jastrоw, The civilisation of Babylonia a. Assyria. Philadelphia, 1915. Автор (ныне покойный уже, к великой скорби научного мира), бывший одним из крупнейших эрудитов в Области ассиро-вавилонской религии, попытался охватить на 515 страницах все многообразие вавилонской культуры. В восьми главах он дает обзор раскопок, дешифровки письма, истории, богов, культа и храмов, права и торговли, искусства и, наконец, литературы. Но основным пособием для всякого желающего ознакомиться с вавилонской культурой станет прекрасный труд. Вr. Меissner'a, Babylonien u. Assyrien, первый том которого, обнимающий материальную культуру, появился в 1920 г. Meissner, энциклопедист в ассириологии, дал в этой первой части своего труда прямо неоценимый справочник для всех сторон материальной культуры Ассиро-Вавилонии. Интересна статья А. Т. Сlау, The Antiquity of Babylonian Civilisation (Journ. of the amer. Or. Soc. т. 41 (1921), стр. 241 сл.]. По религии и литературе: Jastrоw, Die Religion Babyloniens und Assyriens в 2 т. n 1905 и 1912. Jensen, Die Cosmologie der Babylonier. H. Zimmern, Beitrage zur Kenntnis der Babylon. Religion, 1901. O. Weber, Die Literatur d. Babylonier u. Assyrer. D. Alte Orient, Erganzungsband II. Leipzig. 1907. A. Ungnad, D. Religion Babyloniens u. Assyriens, Jena, 1901, иллюстрирует изложение обильными и прекрасными переводами.

Неисчерпаемой сокровищницей религиозных и литературных текстов оказалась, на ряду с библиотеками Ассурбанипала и ниппурского храма, библиотека в Ассуре, раскопанная немцами незадолго до войны. Со времени войны эти тексты стали издаваться в автографии Е. Еbeling'ом, в серии Keilschrifttexte aus Assur religiosen Inhalts, выпуски которой быстро следуют друг за другом. В 1923 г. появился уже восьмой выпуск. Среди уже изданного материала из Ассура имеется большое количество новых фрагментов уже известных мифов и эпосов, фрагменты еще неизвестных мифов и эпосов, громадное обилие гимнов и молитв, заклинаний и omina, тексты моральной литературы – диалоги, пословицы, басни и т. д.] – Переводы мифов и эпоса: Jensen, Keilinschrift. Bibliothek VI, 1. Epen u. Mythen, 1900. [Accypские тексты становятся доступными более широким кругам в многочисленных монографиях и статьях ученых различных стран. Предварительно можно указать: Еbeling, Quellen zur Kenntniss. d. Babyl. Religion, 1918; того же автора статьи в Mit. d. Deutsch. Or. Ges. A. Jirku, Altorientalischer Kommentar zum Alt. Testament. Leipzig, 1923. – К имени бога «Ниниб». Имя этого бога стали в последнее время чаще читать Ninurta – Nimurta, сопоставляя с библейским Нивродом. Witzel же в своей ценной монографии Der Drachentoter Ninib (Keilinschrift. Studien, вып. II, Fulda, 1920, стр. 123) продолжает настаивать на старом чтении Ниниб. Автором приводится и предшествующая литература по данному вопросу. – Транскрипция и перевод ассурского варианта мифа о нисхождении Истар в подземное царство см. S. Gеllеr, Orient. Literaturzeit. 1917, стр. 41 cл. См. также прекрасный перевод В. К. Шилеико, Сошествие Иштар (Восток, I, стр. 8 cл.). Интересно влияние этого мифа о нисхождении Истар на один из гимнов в честь ее. В сумерийском гимне (Vorderas. Schriftdenkni. d. Kngl. Mus. zu Berl. X, стр. 34–37, III, 8–41) Истар заявляет о себе (стр. 24–27): «Если я вступаю в Экур в дом Энлиля, не задерживает меня вратарь, не говорит мнесуккаль (визирь?): подожди!» Ср. А. Роеbel, Zeitschr. f. As. 1923 (XXXV), стр. 52–56. – Новые фрагменты «enuma elisch» из Ассура изданы Keilschrifttexte a. Assur relig. Inh. 1, № № 5, 117, 118, 162, 163, 164 и 173. Новое исследование, посвященное эпосу на основании ассурского материала, принадлежит Ebeling'y, D. babyl. Weltsohopfungslied, Breslau, 1921 (в серии Altoriental. Texte u. Unters. II, 4). Полное собрание всех клинописных версий о мироздании, известных до 1923 г., «обстоятельным указанием литературы можно найти у A. Jirku, ук. соч., стр. 1 сл. Согласно ассурским фрагментам первой таблетки мифа, после победы Эа над Апсу и Мумму был создан бог Аншар. По одному из вариантов его отцом был Лахму, а по другому Эа, являющийся в дальнейшем отцом Мардука. Поэтому надо думать, что введение бога Аншара является результатом ассирийской редакции, заменившей имя Мардука первоначального текста именем своего главного бога. Указание на первоначальность имени Мардука и в этой части мифа см. у Zimmеrn'a, Zeitschr. f. Assyriol. XXXV (1924), стр. 239. Текст КAR. (= Keilschrifttexte a. Assur Relig. Inh.) I № 4, посвященный мифу о сотворении людей, транскрибирован и переведен Е. Еbеling'oм, D. Erschaffung d. Menschen bei d. Babyloniern (Zeitschr. d. Deutsch. Morgenl. Ges. 1916 (70), стр. 532 сл. Ср. также bang don, Le роете sumerien du paradis, du deluge et de la chute de l'homme, Paris, 1919, стр. 40 cл. Сильно фрагментированный дубликат этого текста был давно издан Веzоld'oM, Рrос. Soc. Bibl. Arch. X, стр. 423 cл. Бог Ламга, который зарезывается ради сотворения людей, тожественен с Сином, судя по Вrunnоw, Classif. List. N. 11166. Ср. Beimel, Panth. babyl., стр. 162 Hjeremias, A. Test, im Lichte d. A. Or., 3 изд. 1916, стр. 7 пр. 3 и стр. 42. – Древне-вавилонский текст о сотворении людей издан Cuneif. Texts, VI, 6. Перевод см. Langdоn, Le poeme sumer. du duparadis, стр. 34 cл. и A. Ungnad, Rel. Bab. u. Assyr., стр. 55 № 4. – Аcсурский фрагмент о создании людей служительницами богини Аруру: KAR, I № 10, R. 14 сл. перевод A. Jirku, ук. соч., I стр. 14. – Новое издание, транскрипцию и перевод фрагмента мифа о Адапе, изданного Scheil'eм в Rec. de trav. 20 (1898) стр. 127 сл., дает Сlау, A hebrew deluge story in cuneiform (New Haven, 1922), стр. 40–41 и табл. IV и VI. – Таблетка со списком царей до потопа издана несколько небрежно S. Langdоn, The Chaldaean kings before the flood (Journ. Roy. As. Soc. 1923, стр. 251 cл.): Burrows, Notes on the antediluvian kings в Orientalia (Рим), Series I, № 7 (1923), стр. 50–58 с appendix'oм Deimel'H. Ср. также H. Zimmern, Zeitschr. f. Assyriol. 1923, стр. 75]. – Мифы о потопе: Hilprecht, Der neue Fund zur Sintflutgeschichte aus d. Tempelbibliothek von Nippur. Leipzig, 1910. [Новое прекрасное издание всех относящихся к мифу о потопе клинописных текстов дал А. Сlay, A hebrew deluge story in cuneiform. New Haven, 1922. К этому материалу, собранному Clay, надо прибавить еще фрагмент ниппурской библиотеки, № 4611 музея Пенсильванского у-та, повествующий о Зиудсудду, сумерийском герое потопа. Какое-то божество, может быть, Нинтуд, одно из действующих лиц сумерийского мифа о рае (см. ниже), дает Зиудсудду советы религиозного и политического характера. Текст издан с переводом и транскрипцией S. Langdоn'ом, Le poeme sumer., стр. 213 сл. и табл. IX. Согласно Ebeling, КAR, 27, Ут-Напиштим,семитический герой потопа, передал принципы нравственности своему сыну, являясь как бы основателем вавилонской нравственности, ср. Zimmern, Zeitschr. f. Assyr. 30, 185. (См. также ниже)]. – Эпос Гильгамеша. Ungnad – Gressmann, Das Gilgamesch- Epos. Gottingen, 1911. (Лучшая работа по вавилонскому эпосу, рассматривающая его с мифологической и художественной стороны). Незадолго до войны была найдена А. Роеbеl'ем у одного антиквария в Америке хорошо сохранившаяся вторая таблетка эпоса в древне-вавилонской редакции. Счастливый находчик имел намеренье издать этот важный текст, но война помешала, и А. Роеbel успел использовать новый материал лишь для небольшого исследования (Oriental. Literaturzeitung, 1914, стр. 4–5), посвященного имени матери Гильгамеша. Оказывается, что мать Гильгамеша не была жрицей богини Нинсун, как это до сих пор предполагали, но сама богиня Нинсун, или как ее называет вновь найденный текст «буйволица ограды Нинсун». Таблетка, найденная А. Роеbеl'ем, была переведена S. Langdоn, The Epic of Gilgamesh. The Museum Journ. Univ. of Pennsylvania VIII (1917), 28–38. [Основное издание текста с транскрипцией и переводом было дано в труде M. Jastrоwа. А., Сlау, An old Balylonian version of the Gilgamesh-epic on the basis of recently discovered texts (Yale Orient. Series, Researches. Vol. IV. 3). New Haven, 1920.

В этом же труде издана вместе с таблеткой Роеbеl'я и третья таблетка эпоса, относящаяся также к древне-вавилонской версии сказания о Гильгамеше, небольшой фрагмент которой был давно уже издан В. Meissner'ом (Mitteil. d. Vorderas. Ges. 1902, № 1). К сожалению, третья таблетка сохранилась много хуже, чем вторая. Вторая таблетка рассказывает о сне Гильгамеша, предвещающем приход нового друга. Затем следует свидание Энкиду с блудницей и уход Энкиду с ней в Урук, где Гильгамеш после борьбы заключает дружбу с Энкиду. В третьей таблетке говорится о походе друзей против Хумбабы, который назван здесь Хувава. Этот же вариант имени Хумбабы мы встречаем и в богазкеойских фрагментах эпоса о Гильгамеше, где он назван Хуваваиш. Новый вариант имени Хумбабы дал Clay возможность найти этого врага Гильгамеша в некоторых omina, где он также называется Хувавой. Ср. A. Clay, The empire of the Amorites, New Haven, 1919, стр. 88, и того же автора, A hebrew deluge story in cuneiform, New Haven, 1922, стр. 50 ел. См. также F. Weidner, Vokabular. Studien (Americ. Journ. Semit. Lang. Liter. 1922, 38), стр. 198–99. Упоминание Хумбабы текстами из Богазкеоя и еще Oppert'ом предположенное тожество этого витязя с Комбабом, героем известного рассказа Лукиана (de dea Syria, гл. 19–25) о построении храма в Иераполе в Северной Сирии, дают Clay некоторое право на утверждение, что Хумбаба, хранитель кедра, является не представителем Элама, а представителем Сирии, Ливанских гор, покрытых кедровыми лесами (The empir, стр. 87–88). Эту связь Хумбабы с Западом можно подкрепить еще и указанием на связь, Комбаба-Хумбабы с Битисом (Батой), героем египетской сказки о двух братьях. Эта связь особенно выступает в общем египетской и сирийской легендам, весьма своеобразном мотиве о лишении героем себя мужества, ради доказательства своей невинности в прелюбодеянии. Но соглашаясь с Clay относительно западной локализации Хумбабы, нельзя согласиться с утверждением относительно аморейского (т. е. семитического) происхождения этого героя. Имя Хумбабы несомненно принадлежит до-семитическому – яфетическому слою Передней Азии. Его можно сопоставить с Κυβηβος, именем посвященного великой матери богов Кибелы – Кивелы, богини характерной для «сего яфетического мира. См. В. В. Струве, Иштари – Исольда в древне-восточной мифологии. (Сб. Тристан и Исольда, стр. 49–70). Ср. A. Sаусе, A. Hittite version of the epic of Gilgames (Journ. Roy. As. Soc. 1923, стр. 559 сл.). Новый материал для древне-вавилонской версии поэмы о Гильгамеше подарил нам и Богазкеойский архив в лице аккадского фрагмента № 12 шестого вып. Keilschr. a. Boghazkoi. На лицевой стороне повествуется о втором сновидении Гильгамеша (!) перед борьбой с Хумбабой, а на обороте мы читаем о речи Энкиду и о том, что Истар восходит к Ану ради переговоров о небесном быке. Изложение фрагментом этих эпизодов существенно отличается от изложения соответствующих таблеток, пятой и шестой, эпоса из библиотеки Ассурбанипала. Ср. A. Ungnad, Oriental. Literaturzeit. 1923, стр. 492. Из исследований, посвященных отдельным темным выражениям в тексте эпоса Гильгамеша, можно указать на статью D. Luckenbill в Amer. Journ. Semit. Lang. Liter. 1922 (38), стр. 97 сл., интерпретирующую непонятное «schut-abni» табл. X, ст. II, 29 «каменным якорем». Об интересных наблюдениях ныне покойного Fr. Delitzsch'a над текстом плача Гильгамеша о друге своем Энкиду сообщает H.Zimmern, Zeitschr. f. Assyr. XXXV (1923), стр. 154 ел. Вопросу о клинописном эквиваленте библейского Нимврода посвящены статьи Е. Kraeling, The origin, a. real, name of Nimrod (Amer. Journ. Sem. Lang. Liter., 1922 (38),стр. 214 сл.). Автор находит вавилонский прототип Нимврода в «Энмарадда», resp. «Нинмарадда», «владыка Марадда=Марад'а», города в Южной Вавилонии. Энмарадда эпитет бога Лугаль-марадда, читавшегося раньше неверно Лугальбанда. Подобно Гильгамешу и Лугальмарадда перечисляется среди царей первой династии. Эреха. К литературе о ниппурском списке «царей после потопа», приведенной выше в главе о хронологии, надо прибавить еще «dynastic lists of early Babylonia», appendix к неоднократно цитированному труду Сlау, A hebrew deluge story in cuneiform. – Эпос о боге Ура. Новые фрагменты из Ассура (КAR № 168 и 169) пополняют куюнджикские фрагменты эпоса. Заканчивается эпос, на основании нового материала, следующим образом: «Когда Ура гневался и решил низвергнуть страны и уничтожить людей, тогда его успокоил Ишум, его визирь, и отвратил его от гнева. Некоему человеку, который замыслил составить песнопение в честь его, а именно Кабти-илани-Мардуку сыну Дабибу дал он узреть это во время ночи. Когда он тогда утром встал, то он не выпустил ни одной строки, (но) и не прибавил ни одной строки. Над этим делом Ишума возрадовался Ура». Другими словами, автору эпоса о боге Ура Кабти-илани-Мардуку была продиктована поэма во время сна слово в слово Ишумом, визирем Ура. – Фрагмент древне-вавилонской версии мифа об Этане, изданный Sсheil'ем (Rec. de trav. 23,18), переиздан с новыми транскрипцией и переводом Сlay, Ahebr. del. St., стр. 37–38, табл. III и VII. Русский перевод мифа см. В. К. Шилейко, Орел и змея, Восток IV, стр. 24 сл. – Миф о рае. Интерпретация S. Langdon'oм таблетки № 4561 музея Пенсильванск, у-та, в качестве мифа о рае, потопе и грехопадении человека, встретила, как мы уже сказали раньше, суровую критику в лице М. Jastrоw'a, Amer. Journ. Seim Lang-Liter. 1917 (33), стр. 91. cл. и A. Ungnad'а, прямо заявившего, что он не может из данного, памятника ничего вычитать ни о рае, ни о потопе, ни о грехопадении (Zeitschr. Deutsch. MorgenL. Ges. 1917, т, 71, стр. 252); Р. М. Witzel, Die angebliche sumerische Erzahlung von Paradies, Sinfr-flut und Sundenfall, в серия Keilinschriftliche Studien, вып. 1, Leipzig, 1918, стр. 51 cл. и др. S. Langdon продолжает, несмотря на эти нападки, настаивать в главных пунктах на своей интерпретации, подкрепляя ее привлечением новых текстов. Ср. его большой труд Le poeme sumerien du paradis, dw deluge et de la chute de l'homme. Paris, 1919. Далее Journ. Orient. Soc. T. V, стр. 66 и Babylonian Wisdom, London, 1923, стр. 18 cл. Таблетка № 14005 музея Пенсильванск. у-та, содержащая; миф о Тагтуге, творце культуры, издана Barton, Miscellanous babyl. inscriptions № 8 и Langdon, Le poemesumer., стр. 131 cл. и табл. VII–VIII. О значении Тагтуга см. Sсhei, I, Rev. d'Assyriol., 1918, стр. 195 nLangdon, Journ. Roy. As. Soc. 1919, стр. 37, который полагает, что Тагтуг обозначает ткач. Может быть, в этом имени героя сумерийского мифа о рае имеется указание на мотив, более определенно выраженный в библейском сказании о рае, а именно стихийное стремление людей после грехопадения прикрыть свою наготу. Этот же мотив упоминается и текстом из Ниппура, впервые интерпретированным E. Chiеrа в Amer. Journ. Semit. Lang. Liter., 1922 (39),. стр. 40 cл., как фрагмент сумерийского мифа о грехопадении человека. (Об этом мифе см. выше, стр. 134). Здесь (лиц. стор. стран. 15–17) бог обращается к согрешившему человеку со следующими словами: «Прекрати рыдания твои! От места моего иди в пустыню! Ко мне, ва то, что ты рвал с дерева, которое устанавливает одежду (gis-gi – tud-gi), ты, как изгнанный, уже не вернешься. «Тростник, освобождающий от смерти» малых из малых (т. е. людей), не должен быть взят (человеком)». Название дерева, с которого человек сорвал запретный плод, «дерево, которое устанавливает (пользование) одеждой», очевидно указывает на то, что человек, вкусивший от него, чувствовал потребность скрыть свою наготу. Кроме упоминания дерева «gi- tud-gi» в речи бога ниппурской таблетки интересны и, последние слова: «Тростник, освобождающий от смерти» малых из малых (т. е. людей), не должен быть взят (человеком)». Эти слова нам указывают на истинную причину изгнания человека из рая. Боги боятся, что человек, вкусивший от дерева познания добра и зла, сорвет и плод от дерева жизни и уподобится тогда и в бессмертии богам, в бессмертии, которое боги оставили себе, дав человеку в удел смерть и преисподнюю. Может быть, и в первоначальной редакции библейского рассказа о рае и грехопадении было два дерева – «древо познания добра и зла» и «древо жизни», и люди были изгнаны богом из рая по тем же соображениям, что и в сумерийском мифе из Ниппура. В ниппурской таблетке о грехопадении, переведенной Chiera, не сохранилось имя человека, преступившего повеление бога, но вероятно его можно сопоставить с Тагтугом текста Langdon'a о рае. Интересно отметить, что в сумерийском мифе о грехопадении выступает один человек, а не мужчина и женщина, как в библейском рассказе. Поэтому и Тагтуг является двуполым существом (ср. Chiera, ук. соч., стр. 44), каковым был в сущности и Адам до рождения из его тела первой женщины. Если Langdon прав в интерпретации своего текста, и действительно таблетка № 4561 Пенсильв, у-та повествовала о мировом потопе, то сумерийский герой мифа о рае и грехопадении был в то же время и героем мифа о потопе. В таком случае Тагтуг может быть сопоставлен с Зиудсудду, сумерийским прототипом семитического Ут-Напиштима. Langdon далее предполагает, что имя «Uttu», сопоставляющееся в некоторых глоссариях с Тагтугом, является сокращением Ут-Напиштима, подобно тому, как «Гиш» является сокращением «Гиш-биль-гамис» (Гильгамеш), см. Langdon, Le роете sumer., стр. 156. Сопоставление Тагтуга с Зиудсудду-Ут-Напиштимом объясняет и тот факт, что Тагтуг, человек, свершивший грехопадение, был все же обожествлен. По крайней мере Chiera нашел в ниппурской коллекции список богов, в котором перечисляется и бог Тагтуг (ук. соч., стр. 44). – Мифы о боге Нинибе. К обоим мифам об этом боге, существование которых было впервые установлено в 1905 г. Hrozny, найдены новые фрагменты в ассурской библиотеке. Один из мифов, называющийся по начальным словам «Как Ану ты создан», дополняется Ebeling, КAR № № 12 и 18. Перевод и транскрипцию см. J. А. Мауnard, Studies in religious texts from Assur, в Amer. Journ. Semit. Lang. Liter. 1917 (34), стр. 47 cл. Другой миф, называющийся «Царь в день своего блеска величав», может быть теперь с помощью новых фрагментов из Ассура в значительной степени восстановлен. КAR «№№ 13, 14 и 17 пополняют наши сведения о тексте 1, 2, 3, 5, 9, 10, 11 и 12 таблеток эпоса, который обнимал всего 13 таблеток. Ср. J. А. Мауnard, ук. соч., стр. 31 сл. Samuel Gellеr. Die Sumerisch-Agsyrische Serie «lu-gal-e ud melam-bi nixgal», Leiden, 1917. Весь этот новый материал использовал Р. Маurus Witzel в своей ценной монографии, посвященной Нинибу, Der Draehenkampfer Ninib (Keilinschriftl. Studien, вып. II, Fulda, 1920). Он привлекает наравне с текстами и обильный изобразительный материал, в лице цилиндров. Вывод, к которому W. приходит, таков, что чудовищем, с которым Ниниб борется, является наводнение Тигра, парализуемое им дамбой. Интересен сумеро-семитяческий: текст, посвященный Энлилю и Нинлиль, данный в транскрипции и переводе Pinches, Journ. Roy. As. Soc. 1919, 185 и 575. – Небольшой фрагмент таблетки ниневийского происхождения, содержавшей исторический эпос, напоминающий легенду о царе Куты, издал Sсheil, Rev. d'Assyr. XV, 1918, стр. 136]. – Храмы, жречество и культ. Frank, Studien zur Babylonischen Religion, Strassb., 1911. [О благотворительности храмов говорит текст, изданный Sсheil, Rev. d'Assyr. XIII, 1916, стр. 128 сл. и свидетельствующий о том, что храмы выдавали беднякам, пораженным болезнью, беспроцентные ссуды]. Hilprecht, Die Ausgrabungen im Bel-Tempel zu Nippur. 1903. [Вопрос об архитектурной физиономии еще не является окончательно решенным. Koldewey (Mit. d. Deutsch. Orient. Ges. 50, 33) считает, что отдельные этажи башни чрезвычайно мало отличались друг от друга по величине, и поэтому ему представляется вся башня в виде колоссального кубика. Th. Dоmbart же наоборот (D. babylon. Turm в Jahrb. d. Deutsch. Arch. Inst. XXXIV, 1919, стр. 40, и D. Sakralturm, ч. I, Zikkurat, Milnchen, 1920) настаивает на таком сильном уменьшении этажей башни по направлению снизу вверх, что верхний этаж заключал в себе одно лишь небольшое помещение. Реконструкции обоих исследователей см. B.Meissner, Babylonien u. Assyrien, pис. 119 и 120. Мейснер же дает (стр. 310 сл.) прекрасное изложение нашего настоящего знания о зиккуратах. К сожалению раскопки, вследствие плохой сохранности башен во всех исследованных храмах, не могут решить спор между Koldewey'eм и Dombart'ом. Но, принимая во внимание ассирийское и вавилонское изображения, свидетельства клинописных текстов и греческих авторов, можно; кажется, сказать, что несколько больше данных говорит в пользу реконструкции Dombart'a, которая по существу является возвращением к пониманию зиккурата, господствовавшему в науке до выступления Koldewey. Интересно описание построения семиэтажного зиккурата Нингирсу в цилиндре А. Гудеа (ст. XX, 27–XXII, 8), согласно новому переводу этого текста P.M. Witzels Keilinschriftl. Studien, вып. 3, Fulda, 1922, стр. 12–13 и стр. 56 сл. Если следовать интерпретации названного автора, то оказывается, что на зиккурате были посажены деревня и мы имели бы в таком случае свидетельство о «висячих садах Семирамиды», восходящее к III тысячелетию. – Новые обильные данные об одном из разрядов жрецов, так наз. «калу», входящих в корпорацию певцов, дают таблетки, происходящие из храмовой библиотеки Урука. Эти «калу» должны были «умиротворять» своими песнопениям» «сердца богов». Свои песнопения они сопровождали игрою на музыкальных инструментах, самый главный из которых назывался «lilissu». Ритуал всей службы «калу» описывается урукскими таблетками вплоть до малейших деталей. Указывается и способ пользования музыкальными инструментами. Центральное место в этой части ритуала занимают предписания, касающиеся «lilissu». He оставлен без внимания даже способ его изготовления. Описание последнего начинается с жертвы быка, который должен отдать свою кожу для lilissu, соответствующего, очевидно, тимпану. Урукские таблетки изданы F. Тhureau-Dangin, Tablettes d'Uruk (Musee du Louvre. Antiq. Orient., textescuneif., т. VI), Париж, 1922. Транскрипцию и. перевод их он же дал в Le rituel du kalu (Rev. d'Assyriol., XVI, 1919, стр. 121 сл. и XVII, 1920, 53 сл.). Очень интересный текст для истории вавилонского жречества издал Sсhеil, Rev. d'Assyriel. XV, 1918, стр. 61 cл. Оказывается, что в Вавилонии передавались рабы храмам в качестве жрецов, чтобы молиться там за благополучие своего» бывшего господина. – Материал по вавилонскому культу сделал общедоступным Jensen, Texte z. assyrisch-babylonischen Religion, I, Kult. Texte (Keilinschriftl. Bibl. VI, 2 ч.), Berlin, 1915. Здесь, стр. 8 cл. даны в новых транскрипции и переводе отрывки месяцеслова. О жестах, сопутствующих, молитву сумерийцев и вавилонских семитов, см. Langdon, Journ. Roy. As. Soc. 1919, стр. 531. Для семитов является характерным поднятие руки, сумерийцы же складывали руки на животе. – О жертвенном ритуле см. Т. Pinches, Babylonian a, ritual a. sacrifical offerings, Journ. Roy. As. Soc. 1920, стр. 25 cл. Об условном обещании жертв божеству в случае исполнения молитвы см. Sсheil, Rev. d'Assyr, ХXI, 1915, стр. 65 сл. Сложным вопросам культового календаря посвятил обстоятельную монографию В. Landsberger, D. kultische Kalender d. Babylonier u. Assyrier I ч., 1915 (Leipz. Semit. Stud. VI, 112). Им разбираются локальные календари суиерийских городов дoвавилонского периода. Особенно много места он уделяет праздникам ниппурского календаря, который впоследствии был заимствован Вавилоном, и календарю Лагаша, хорошо нам известному, благодаря многочисленным таблеткам архива этого города. Оба календаря восходят к системе, основанной на восходе Сириуса. Для ассирийского календаря автор приводит новый материал из Ассурского архива. Интересно свидетельство клинописного текста, приводимое Landsberger'oм, что в Араксамне (т. е. восьмом месяце) царь освобождал пленника. Этот обычай, очевидно, объясняет эпизод с Варравой, которого Пилат освободил на пасху. – Представление о пышности как ежедневного, так и праздничного культа вавилонских храмов дают нам уже упомянутые таблетки из Урука, изданные Thureau-Dangin'oм. Часть из них посвящена ритуалу храма Ану. Они транскрибированы и переведены Thureau – Dangin'ом в его Rituels Accadiens, Париж, 1921. Урукские таблетки свидетельствуют нам о том, что клир храма приносил Ану и другим великим богам Урука ежедневно четыре жертвы, большую и маленькую жертву утра и большую и маленькую жертву вечера. Устав этих жертв был роскошен и свидетельствует о богатстве храма. Ежедневно требовал ось возлияний от 10 до 14 золотых сосудов, а для жертв 50 баранов, 2 быка, 1 теленок, 4 кабана, 8 ягнят, много птицы и большое количество хлеба. Жертвы, требующиеся праздничным ритуалом, были, конечно, еще более пышны. В особенности торжественно справлялся праздник нового года, называемый Загмук или Акиту. В Уруке даже справлялось два праздника Акиту, один весной, а другой осенью. Такое раздвоение восходит еще к сумерийскому периоду. В текстах эпохи дин. Ура упоминаются два праздника «акити», «справлявшиеся в гор. Уре, в первом и седьмом месяцах года. Эти два новогодних праздника продолжают, может быть, жить в еврейском календаре, различающем церковный год, начинающийся в Нисане, и гражданский год, начинающийся в Тишри. Основное исследование, посвященное празднованию нового года в Вавилонии, принадлежит Н. Zimmеrn: Zum babylonischen Neujahrsfest.B Ber. uber d. Verhandl. d. Sachs. Ges. d. Wiss. zu Lpzg. Phil.-hist. Kl. 58 (1906), стр. 126 cл. B 1918 г. (ibidem, 70, стр. 1 cл.) Zimmern продолжал свое исследование, использовав новый ценный материал. Первым и самым важным из рассмотренных им текстов является таблетка Ассурского архива, изданная Ebeling'oм в КAR № 143. Она была написана, вероятно, в VIII в. до н. э. и содержанием ее служат мистерии, посвященные страстям и конечному торжеству Бела-Мардука в великий праздник нового года. Для историка религии особенный интерес представляет та часть труда Zimmern'a (стр. 12 cл.), где он сравнивает и сопоставляет этот миф о Мардуке с рассказом о Христе. Второй текст, исследованный автором, происходит из Урука, но был издан в КAR № 132 среди таблеток из Ассура. Он описывает ритуал новогоднего праздника в названном городе и восходит наверное к довольно высокой древности, хотя таблетка, содержащая его, была написана лишь во время Селевкидов. Заключением исследования Zimmern'a служат данные о гемерологии нового праздника, «о семи именах Мардука и т.д., почерпнутые из текста КАК № 142. Некоторые дополнения к этому исследованию дал Zimmern же, Zeitschr. d. Deutsch. Morgenl. Ges. 1922, № 76, стр. 52 сл. и Zertschrift f. Assyriol. 1922, стр. 87 сл. Транскрипцию и перевод всего известного нам материала по ритуалу (праздника Загмук в Вавилоне дает Thureau-Dangin, Rituels Accadiens, стр. 129–148. О центральной роли эпоса «enuma elisch» в ритуале праздничного культа нового года см. В. Меissnеr, Zeitschr. d. Deutsch. Morgenl. Ges. 1922, № 76, стр. 94 cл. и др. – О праздновании Акиту в Урукеср. Thureau-Dangin, Rituels Accadiens, Paris, 1921, стр. 86 cл., idem, Les fetes d'Akitu d'apres un texte divinatoire, Rev. d'Assyriol. XIX (1922), стр. 141 cл. и Langdon, ук. соч., стр. 68. Тот же Langdon касается ритуала новогоднего праздника и в своем Babylonian epic of creation, 1923. В этом труде он издал два новых, найденных им в Британском музее, фрагмента к мистериям о смерти и воскресении Бела-Мардука. Эти мистерии нам определенно указывают, что миф о Беле-Мардуке до известной степени соприкасался с мифом о Таммуве, этом умирающем и вновь оживающем боге. Еще Страбон, Geogr. XVI, I, 5–7, описывал «гробницу Бела», которую показывали в Эсагиле. «Гробница», вероятно, место покоя умершего бога, являлась уже частью сумерийского храма, см. Меissnеr, Babyl. u. Assyr., стр. 312. Мы видим, таким образом, что вера в смерть бога и его последующее воскресение занимала не последнее место в религии Вавилонии. Но вавилоняне, уверовав в смерть бога, и сравнив таким образом бога с человеком, не создали себе, с другой стороны, веры в бессмертие человека, чтобы уравнять человека с богом. На этот путь сравнения человека с богом вступили египтяне уже в древнейшее время, и уверовали, что бог, подобно человеку, умрет, а человек, подобно богу, опять воскреснет к новой жизни. Вавилоняне на этом пути сделали лишь первые робкие шаги.

В одном литургическом тексте культа Таммуза, восходящем к эпохе Исина, отожествлены пять умерших царей этой династии (третий по седьмой), кажется, с Таммузом. S. Langdon, Tammuz a. Ishtar, Oxford, 1914, стр. 26. Первый из этих царей, Индиндаган упоминается в литургии, посвященной его браку с богиней Инниной-Иштар (ср. Langdon, ук. соч., стр. 27). Так как в этом ритуале участвует на ряду со статуей богини и статуя царя, то, очевидно, и здесь идет речь о покойном царе, по смерти отожествленном с Таммузом. Подобное отожествление, конечно, было одним ив решительных шагов на пути к обожествлению царя. О последнем см. Chr. Jeremias, D. Vergottlichung d. babylonisch-assyrischen Konige (сер. Alt. Orient.), Leipzig, 1919. Но простые смертные в Вавилонии не обожествлялись, подобно царям, и диалог из Ассурского архива, доказывающий всю тщетность всех человеческих помышлений (об этом диалоге см. выше), видит в смерти лишь силу, приводящую жизнь всех людей к одному знаменателю, к уничтожению. «Подымись», говорит один из участников диалога, «на холмы разрушенных городов, пройдись по развалинам древности и посмотри на черепа людей, живших раньше и после: кто из них был владыкою зла и кто из них был владыкой добра?» Лишь в поздних текстах, найденных в гробницах Суз VII и VI вв. и являющихся чем-то вроде Книги Мертвых, встречается ясно выраженная вера в загробный суд. См. V. Sсheil, Textes funeraires, Rev. d'Assyr. XVII, 1916, стр. 165 cл. – О музыке и пении дает новый материал КAR № 158. Ср. Еbеling, Mit. d. Deutsch. Or. Ges. 1917 № 58 и La ngdon, Journ. Roy. As. Soc. 1921, стр. 169–192]. – Гимны Н. Zimmern, Babylonische Hymnen u. Gebete (Der alte Orient 7, 3). Неhn, Die babyl. Hymnen zu Marduk, 1906. Schollmeyer, Sumerisch-babylonische Hymnen u. Gebeten an Samas, 1912. Bollenrucher, Gebete u. Hymnen an Nergal, 1904. [S. Langdon, A hymn to Enlil with a theological redaction в Rev. d'Assyr. XII, 1915, стр. 27 cл. J. Pinсkert, Hymnen u. Gebete an Nebo в Leipz. Semitist. Studien. S. Langdon, A hymn to Tammuz в Rev. d'Assyr. XII, 1915, стр. 32 cл. В. К. Шилейко, из книги «Edinna Usagga» (Востоку, IV, стр. 21 сл.) перевел две ив песней плача по Таммузе. V. Sсheil, La deesse Nina et ses poissonsB Rev. d'Assyr. XV, 1915, стр. 127 cл.: таблетка первой вавилонской династии (из Константиноп. музея), содержащая сумерийский гимн в честь Нины, с упоминанием связи богини с рыбами. Текст, прославляющий возвышение Истар в царицы неба в качестве супруги бога Ану, издал Тhureau-Dangin, Rev. d'As. XI (1914), стр. 141 cл. О возвышении Истар богом Энки повествует сумерийский текст из Ниппурского архива, ср. Роеbеl, Historic, a. grammatic texts № 25 и Langdоn, Le роете sumerien, стр. 220 ел. Zimmern издал в Ber. ub. d. Verhandl. d. Kngl. Sachs. Ges. d. Wiss. т. 68 таблетку Берлинского музея (№ 5946 Vorderasiat. Schriftdenkmaler), содержавшую поэму, воспевавшую Истар, как богиню войны. Scheil'ro удалось найти продолжение этой поэмы. См. его Le роете d'Agusaya в Rev. d'Assyr. XV, 1918, стр. 169 cл. Обстоятельную монографию, посвященную Истар и Таммузу, дал Langdons виде своей книги, Tammuz a. Ischtar, Oxford, 1914. Здесь же, стр. 61, Langdon переводит первую половину интересной ассирийской поэмы об Истар, изданной S. A. Strong, Beitrage z. Assyriol. II (1894), стр. 634. Полный перевод текста дал В. К. Шилейко (Восток, 1, стр. 81)]. Заклинания: Н. Zimmern, Bin babylonisches Ritual fur eine Hausweihe Zeitschr. f. Assyriol. 23. Myhrman, Die Labartutexte. Strassb., 1902. Frank, Babylonische Beschworungsreliefs. Lpz., 1908. Thompson, The devils a. evil spirits, 1903. Zimmern издал в Zeitschr. f. Assyriol. 30, 204 cл. очень интересный текст – вавилонское руководство для искусства заклинаний, рассматривающее все многочисленные виды заклинаний. Переводы заклинаний Ассурского архива см. B.Ebeling, Zeitschr. Deutsch. Morgenl. Ges. 69 (1915), стр. 89 сл. и 74 (1920), стр. 175 ел. Кое-какие дополнения к этим переводам см. В. Meissner, ibidem, 69 (1915), стр. 412 cл., Н. Stumme, ibidem, 74 (1920), стр. 303 сл. и В. Landsberger, ibidem, 74 (1920), стр. 439 сл. Новые заклинания против Лабарту издал Thureau-Dangin, Rev. d'Assyr. XVIII (1921), стр. 161 сл. Заклинания и ритуал для усиления любовных чар иеродулы см. Zimmern, Zeitschr. f. Assyr. 33, стр. 174 сл. Meissner, Magische Hunde в Zeitschr. Deutsch. Morgenl. Ges. 73 (1919), стр. 176 сл. доказал, что терракотовые фигурки собак с ассирийскими надписями («кусатель своих врагов», «ловец противников»), хранящиеся ныне в Британском музее, являются статуэтками, изготовленными, жрецами для ритуала магических заклинаний. Об изготовлении статуэток семи мудрецов (!) для этой же цели трактует КAR № 298. См. Н. Zimmern, Die sieben Weisen Babylonien (Zeitschr. f. Assyr. XXXV (1923), стр. 151 сл. Здесь же им приводится весь материал, касающийся «7 мудрецов» в Вавилонии. Sсhrank, Babylonische Stihnriten, 1908. Zimmern, Babylonische Busspsalmen. S. Langdоn, A ritual of atonnement addressed to Tammuz a. Ishtar, в Rev. d'Assyr. XIII (1916), стр. 105 сл. Текст восстановлен на основании фрагментов из Ниневийской и Ассурской библиотек. Любопытно участие Иштар и Таммуза в ритуале покаяния. Langdon, A ritual of atonnement for a babylonian King в Mus. Journ. VIII (1917), стр. 39 сл.: молитва за несчастного Шамашшумукина, брата Ассурбанипала, которая вероятно восходит к более древним образцам. Fr. Маrtin, Le juste souffrant babylonien. Journ. As., 1910 (XVI, 2) полагает, что и текст о невинном страдальце относится к той же литературе возвеличения Мардука и Вавилона. Sсheil, Encore un Job Babylonien, Rev. d'Assyr. IX. [В Ассурском архиве были найдены новые фрагменты этого замечательного произведения, КAR №№ 10, 11, 108 и 175. Самыми важными из них являются № № 10 и 11, сохранившие конец текста. См. Zimmеrn, Z. babylon. Neujahrsfest, II в Berl. Sachs. Ges. d. Wis. 1918, вып. V, стр. 45 cл.; S. Langdon, Babylonian Wisdom, London, 1923, стр. 3 cл. В. Landsberger в Textbuch z. Religionsgeschiehte (издание E. Lehmann и H. Haas) дает прекрасный перевод. Интересные наблюдения у Zimmern в Zeitsch. Deutsch. Morgenl. Ges. 96 (1922), стр. 49 cл. К вавилонской литературе нравоучительного характера: см. H. Zimmern, Ein Fragment, d. babyl. Weischeitsspruche; его жe, D. Alte Orient XIII, 1 и Jager, Beitr. z. Assyr. II, стр.. 274 cл. Начало одного из этих нравоучительных текстов – Куюндж. № 7897 – нашлось, кажется, в одном из фрагментов Ассурского архива – КAR № 27. Содержанием его служит обращение Ут- Напиштима, героя вавилонского мифа о потопе, к своему сыну и, согласно остроумной догадке H. Zimmern, Zeitschr. f. Assyriol., 30, стр. 186 cл., продолжением этого обращения является поучение Куюндж. № 7897, – извлечения из которого приведены выше в тексте. На ряду с несколькими мелкими фрагментами нравоучительного характера Ассурский архив подарил нам один из замечательных памятников вавилонской мудрости. Ebeling издал его в КAR № 96. Фрагмент его ново-вавилонского дупликата, хранящийся также в Берлинском музее, был давно уже издан Reisnеr'ом, Sumerisch-Babylonische Hymnen, стр. 143. См. В.В.Струве, Диалог господина и раба «о смысле живни» (Сб. Религия и общество, стр. 42–59). Е. Еbeling, Ein babylonischer Kohelet, Berlin, 1922, и S. Langdon, Babylonian Wisdom, London, 1923, стр. 67 cл. – Из прочих литературных произведений, подаренных нам Ассурским архивом, заслуживает внимания текст, повествующий о споре между двумя деревьями, тамариском и финиковой пальмой, KAR № 145 и Ebeling, Mit. d. Deutsch. Or. Ges. 1917, № 58. G. Franzоw, Zu der demotischen Fabel vom Geier und der Katze (Z. f. A Spr. 66). – Искусство. В 1915 г. закончился VII и VIII выпусками классический сборник L. Неuzеу, Les origines de l'art. L. Сurtius, Die antike Kunst, I т. Aegypten и. Vorderasien, Berlin, 1923. H. Prinz, Altorientalische Symbolik, Berlin, 1915: не слишком ценный вклад в литературу, посвященную этому интереснейшему вопросу. Обстоятельную монографию о цилиндрах и печатях дал О. Weber, Altorientalische Siegelbilder, Leipzig, 1920. Прекрасным собранием материала является L. Delaporte, Musee du Louvre. Catalogue des cylindres orientaux. I. Fouilles et Missons, 1920. Эпиграфическая часть обработана Thureau-Dangin'oм. Неизвестные цилиндры различных коллекций, начиная с эпохи Аккада, издал Sсheil, Rev. d'Ass. XIII (1916), стр. 5 cл. Из работ, посвященных отдельным вопросам вавилонского искусства, можно отметить G. Сontеnau, La deesse nue babylonienne, Paris, 1914; P. Тоsсanne, Sur la figuration et le symbole du Scorpion. Rev. d'Assyr. XIV (1917), стр. 187 cл. и др. Исчерпывающий обзор истории вавилонского костюма представляет изданный в 1921 г. Ed. Меуеr'ом посмертный труд W. Reimpell'я, Geschichte der babylonischen u. assyrischen Kleidung]. Наука. К литературе о жертвозрении и астрологии, очень обстоятельно трактованных в указанном труде Jastrow'a, можно прибавить следующее: Zimmern, Beitrage zur babyl. Religion (1901), Ri-tualtafeln № 94 – знаменитый текст о посвящении Шамашем и Ададом Энмедуранки, одного из царей до потопа, в искусство предсказания и о предоставлении права предсказывать одним лишь потомкам этого царя, а из них только тем, которые свободны от каких-либо физических недостатков; Hunger, Becherwahrsagung bei den Babyloniern, Lpz., 1903. Virolleaud, L'astrologie, Paris, 1903. Boissier, Choix de textes relatifs a la Divination Assyro-Babylonienne, Geneve, 1905. Сhr. Fichtner-Jeremias, Der Schicksalsglaube bei d. Babyloniern, MitteiL d. Vorderas.– Ag. Ges. 1922, II вып. St. Langdon, A fragment of a series of ritualistic prayers to astral deities in the ceremonies of divination (Rev. d'Assyriol., XII, 1905, стр. 189 сл.): интересный текст, свидетельствующий об обращении к астральным божествам перед началом жертвозрения по печени. S. Pfeifеr, Studien zum antiken Sternglauben. Leipzig, 1916. С. Вezоld, D. Astrologie d. Babylonier в Boll, Sternglaube u. Sterndeutung (Aus. Natur- u. Geisteswelt, 638 том), Lpz., 1919. V. Sсheil, Presages tires de Venus, Tablette babylon. Suite de K. 7629 в Rev. d'Assyr. XIV, 1917, стр. 142 cл. Его же, Deux rapports d'augure в Rev. d'Assyr. XIV. 1917, стр. 145 cл. H. Hоlma, Omen texts from Babylonian tablets in the British Museum concerning birds a. other portents, Leipzig, 1923. – Астрономия Epping. Stassmaier, Astronomisches aus Babylon. Freiburg im Breisgau. F. X. Кugler, Sternkunde u. Sterndienst in Babel, 1, 11, 1907–12. Его же, Die babylonische Mond. rechnung, 1909. С. Веzоld, Zenit- u. Aequatorialgestirne am babylonischen Fixsternhimmel в Sitzungsber. d. Heidelberg. Akad. d. Wiss. phil.-hist. Kl. 1913. E. F. Weidner, Die Sternliste von Boghazkoi. (Im Kampf um den alten Orient, II вып.), Leipzig, 1914. Eго жe, D. Entstehung d. Prae-cession. Eine Geistestat Babylonischer Astronomen, в Babyloniaca, т. VII, вып. 1. Eго же, Hand-buch d. babylonischen Astronomie, т. I. Der babylonische Fixsternhimmel. Leipzig, 1915. С. Вezоld, Die Angaben d. babylon.-assyrischen Keilschrifttexte tiber farbige Sterne в Abhandl. Bayer. Akad. d. Wis. phil.-hist. Kl. 30 (1918), 1 вып., стр. 97 cл. Ed. Mahler, Zur astro-nomie u. chronologie d. Babylonier, Zeitschr. f. Assyr. XXXIV, стр. 54 cл. A. Ungnad. Bemerkungen zur babylonischen Himmelskunde, Zeitschr. Deutsch. Morgenl. Ges. 73 (1919), стр. 158 cл.]. – Метрология. Lehmann, Babylon. Mass- und Gewichssystem. Leiden, 1893 и ряд статей по тому же вопросу в Zeitschr. f. Ethnologie. Его же обстоятельная работа Vergleichende Metrologie u. Keilinschriftliche Gewichtskunde в 66 т. Zeitschr. d. Deutsch. Morgenl. Ges., написанная против статьи Weissbach, Zur keilinschriftlichen Gewichtskunde в 65 т. того же журнала; [Lehmann-Haupt, Historisch-metrologische Forschungen в Klio XIV, 1915, стр. 370 cл.; F. H-Weissbach, Neue Beitrage z. Keilinschriftlichen Gewichtskunde в Zeitschr. Deutsch. Morgenl. Ges. 70, 1916, стр. 49 cл. и 354 cл.: обстоятельная защита тезисов своего исследования в 65 томе того же журнала. Краткие возражения Lehmann-Haupt'a,ibidem, стр. 521 cл. – Математика. V. Sсheil издал в Rev. d'Assyriol. XII, 1915, стр. 195 cл. текст, трактующий о дробях. [F. К. Ginzel, D. Wassermessungen der Babylonier u. das Sexagesimalsystem, Klio, XVI, 1920, стр. 234 cл.] – Медицина. Оefele, Keilinschriftliche Medizin. D. Alte Orient, 4, 2. [E. Ebeling, Keilschrifttexte medizinischen Inhalts., вып. I, Berlin, 1922. V. Sсheil, Un document medical assyrien, Rev. d'Assyriol. XIII, 1916, стр. 35 cл.; его же, Fragment de tablette medi-cale, Rev. d'Assyr. XIV, 1917, стр. 87 cл.; его же, Tablettes des pronostics medicaux, тaм же, стр. 121 сл.; его же, Quelques remedes pour les yeux, Rev. d'Assyr. XV, 1919, стр. 75 сл.].– Гуманитарные науки. О силлабариях см. О. Weber, Literatur d. Babyl. u. Assyrer, стр. 286 сл. (Из многочисленного вновь изданного материала можно назвать S. Langdon, Assyrian grammatical texts в Rev. d'Assyriol. XIII (1–916), стр. 27 сл. и XIV (1917), стр. 1 сл. и 75 сл. Очень ценный глоссарий издал D. Luckenbill, The Chicago Syllabary в Amer. Journ. Semit. Lang. Liter. XXXIII, 1917, стр. 169 сл. Сумеро- семитический словарь, посвященный камням, издал V. Scheil в Rev. d'Assyripl. XV, 1918, стр. 115 сл. Много ценного словарного материала из библиотеки Ассурбаиипала издал Th. J. Mееk в Rev. d'Assyr. XVII, 1920, стр. 117 сл. Обстоятельное обследование посвятил этим текстам Е. F. Weidner, в Amer. Journ. Semit. Lang. Liter. XXXVIII, 1922, стр. 152 сл. и т. д. Интересное исследование, посвященное вавилонским антиквариям, посвятил A. Clay в Art a. Archaeology (изд. The archaeolog. Institute of America), т. I, 1914, стр. 27 сл. – Воздействие Вавилонии на окружающие культуры. [О всестороннем влиянии вавилонской культуры, пожалуй, наиболее убедительно говорят вавилонские слова, заимствованные окружающими народами. Они теперь собраны H. Zimmern'ом в его прекрасном труде Akkadische Fremdworter als Beweis fur Babylonischen Kultureinfluss, Leipzig, 1917. Этот материал, действительно, доказывает, что вавилонская культура оказывала мощное воздействие на все стороны жизни, на политику, экономику, социальную структуру, материальную и духовную культуру окружающих народов. Влияние в религии: Anz, Ursprung d. Gnostizismus, 1897. A. Ungnad, Das wiedergefundeneParadies, Breslau, 1923. В литературе: Meissner, Alexander und Gilgamos. Leipzig. 1904. Jensen, Das Nationalepos d. Babylonier u. seine Absenker. Das Gilgamesch-Epos in der Weltliteratur. I, Strassb., 1906 (прекрасный перевод и крайне парадоксальное исследование). Schneider, Die Entwickelung d. Gilgamesch-epos, Leipzig, 1909. – В искусстве. Большую действенность вавилонского искусства по сравнению с египетским подчеркивает L. Сurtius, D. Antike Kunst. I т. Aegypten u. Vorderasien, 1923 (Berlin), стр. 222: это искусство, согласно его формулировке, «завоевало целый континент от Армении до Сирии, от Персидского залива до Средиземного моря». – В науке. С. F. Lehmann-Haupt, Die babylonische Zeiteinheit von 216 Minuten, ihre Beziehung u. ihre Verbreitung в Zeitschr. f. Ethnol. 1919, стр. 101 сл. A. Ungnad, Ursprung u. Wanderung d. Sternnamen. Breslau, 1923]. Влияние на Египет и Африку: исследования Ноmmel'я и исследователей, примыкающих к панвавилонизму, о полной зависимости египетской культуры от вавилонской фантастичны. Кой- какие интересные наблюдения можно найти у J. de Моrgan, De l'influence asiatique sur l'AMque a l'origine de la civilisation egyptienne в L'anthropologie 31, 1921, стр. 185 cл., но и он увлекается мыслью о суверенном господстве вавилонской культуры над египетской. Может быть, было бы вообще осторожнее говорить о связи вавилонской и египетской культур. См. L. W. King, Royal Tombs in Mesopotamia a. Egypt, Journ. of Egypt. Arch. II, 1915, стр. 168 cл. W. H. Dammann, Alt. Babylonien u. Alt Agypten, Hamburg, 1921 (изд. Hamburg. Mus. f. Kunst. u. Gewerbe). Th. G. Pinсhesa. P. E. Newberry, A. cylinder, seal, inscribed in hieroglyphic a. cunei-forme in collection of the Earl of Carnarvon, Journ. of Eg. Arch. VII (1921), стр. 196 cл. Sidney Smith, Babylonian Cylinderseals from Egypt в том же журн. VIII (1922), стр. 207 cл. На одном из них изображены два египетских царя, стоящие друг против друга по обе стороны пальмы. В. Струве, Сеннаар и Египет в Изв. РАИМК, I т. Против того, что зависимость египетской весовой системы от вавилонской доказана, высказывается Weissbach, Zeitschr. d. Deutsch. Моrgenl. Ges. 70, 1916, стр. 376. – Влияние на Сирию и Палестину. Zimmern, Biblische u. Babylon. Urgeschichte (Der Alte Orient, 2, 3); Вaudissin, Tammuz bei dem Harranern, Zeitschr. Deutsch. Morgenl. Ges. 66, стр. 171 cл. J. Plessis, Etudes sur les textes concernant Istar-Astarte. Recherches sur sa nature et son culte dans le monde semitique et dans la Bible. Paris, 1921; W. Вaudissin, Adonis, Zeitschr. Deutsc-h. Morgenl. Ges.–1916 (70). H. Seeger, Die Triebkraite des religiosen Lebens in Israel, u. Babylon, Tubingen, 1923; Br. Sоmmer, D. babylonisch-biblische, Schopfungsbericht u. Wissenschaft; Stuttgart, 1922; F. Stummer, Sumerisch-Akkadische Parallelen zu d. Alttestam. Psalmen. (Studien z. Geschichte u. Kultur d. Altertums XI, 1/2 вып.), Paderborn, 1922: автор приводит веские доказательства в пользу зависимости библейских псалмов от вавилонских. Тh. J. Meek, Canticles a. the Tammuz Cult, Amer. Journ. Sem. Lang. Liter. XXXIX, 1922, стр. 1 cл.: «Песня песней» поздняя, уже не понятая форма литургии свадьбы Истар и Таммуза, resp. их палестинских эквивалентов Адада (Дод) и Шала (Суламифь). Автор приводит интереснейший текст из Ассурского архива (Sсhrоeder, Keilschrifttexte aus Assur verschiedenen Inhalts, № 145, Rev. 6 – № 73, 7), стр. 7, пр. 1: ilat Istar Urusalimma = Sulmanitu, т.е. Шульманиту (Суламифь) – одно из имен Истар Иерусалимской; Johns, The relations between the laws of Babylonia a. the laws of the Hebrew poeples, London, 1917. S. Langdоn, Babylonian a. hebrew musical terms, Journ. Roy. As. Soc. 1921, стр. 160 cл. H. Gressmann, D. Sage von d. Taufe Jesu u. d. vorderoriental. Taubengottin, Arch. f. Religionswis. 20, стр. 1 cл. и 323 cл. Интересно воззрение А. Т. Сlау, The empire of the Amorites, New Haven, 1919, на характер взаимоотношений между Сирией и Вавилонией. По его мнению, не Вавилония оказывала влияние на Запад, а наоборот Запад, в лице аморейских семитов, издревле сидевших в Сирии. Pinches в своей статье The creation legend a. the Sabbath in Babylonia a. Amurru (Journ. Roy. As. Soc. 1920, стр. 583 cл.) придерживается взглядов Clay. – Влияние на Элам. О мощном воздействии вавилонской культуры свидетельствуют раскопки в Сузах. См. Deleg. en Perse. V. Sсheil, Un fragment Susien du livre «Enuma Anu Ellil» в Rev. d'Assyriol. XIV, 1917, стр. 139 cл.: копия с вавилонского текста, сделанная для Элама. – Влияние на хеттов. Многочисленные тексты из Богазкеоя доказали нам сильнейшую зависимость хеттской культуры от вавилонской (см. ниже, в главе, посвященной хеттам). – Влияние на персов. Интересна статья S. Langdоn'а, The Babylonian a. Persian Sacaea в Journ. Roy. As. Soc. 1924, стр. 65: он ставит персидский праздник в связь с вавилонским праздником нового года. – Влияние на эгейскую культуру, ср. Н. Воssert, Alt Kreta, 1920, стр. 59 cл. – Влияние на греческую культуру: из новейшей литературы можно указать: A. Ungnad, Gilgamesch-Epos u. Odyssee, Breslau, 1923. H. Wirth, Homer u. Babylon, Freiburg, 1921. С. Вezоld u. Fr. Boll, Eine neue babylonisch-griechische Parallel в сборнике в честь Е. Кuhn, Breslau, 1916, стр. 225 cл. Br. Meissner, Babylonische u. Grie-chische Landkarten, Klio XIX, 1 cл. Воззрение Гекатея о делении круглой, охваченной океаном, земли на 4 квадрата свойственно вавилонской космографии, и оно было передано ионийцам черева посредство лидийцев и фригийцев от хеттов. S. Langdоn, The babylonian conception of the λογοσ, в Journ. Roy. As. Soc. 1918, стр. 433 cл. допускает зависимость ионийской философии от Вавилона. Allotte de la Fuуe, Sur l'origine du grec χιτων в Journ. As. XI сер., VT., стр. 542. – Влияние на древнюю, культуру Америки (?) Тh. W. Danzel, Babylon u. Alt-Mexikc» (Gleiches u. Gegensatzliches). Mexiko, 1921.] – Пережитки вавилонской культуры в России: В. Миллер, Ассирийские заклинания и русские народные заговоры. Проф. И. И. Кауфманн. Русский вес, его развитие и происхождение. Пгр., 1906.

После 55-летнего царствования Хаммурапи, правило пять его потомков еще 150 лет. О деяниях их известно мало. Сын Хаммурапи, Самсуилуна (2080–43) заботился, подобно отцу, о каналах и занимался храмозданием и постройками в Вавилоне; от него и его преемников сохранилось собрание указов, несколько надписей (между прочим сумерийских) и список no-годных дат с обозначением событий. Указы и письма менее интересный разнообразны, чем дошедшие от Хаммурапи; они вращаются в сфере финансовой и фискальной, изредка судебной (апелляция к царскому суду после недовольства ведением дела) практики. Из хроник этого времени, находящихся в Британском музее, видно, что политическое положение было крайне неустойчиво. Смерть великого царя повлекла за собою смуты и нашествия. Римсин опять выходит на сцену и даже овладевает вновь Исином, Ларсой, Эрехом и Уром, где появляются документы с его именем. Самсуилуна победил его в 11-м году своего царствования в Ларсе, где, кажется, сжег его во дворце; в следующую кампанию он велел разрушить стены Ура и Эреха. Однако, и это не восстановило его положения. В следующем году, по словам хроники, возмутились все области, было усмирено восстание «иноземных областей», отпавших от вавилонского царя, а в 14-м году подавлен большой мятеж в Аккаде, т. е. в Северной Вавилонии, причем был разрушен Сиппар; восстановление города, его «соперничавших с небом стен» и храма упоминается под 15–18-м годами, и этому событию посвящена особая сумерийская надпись. В другой такой же надписи Самсуилуна говорит об усмирении 26 узурпаторов. Однако, на юге, в «Приморской стране» поднимаются новые враги, в лице новой «Приморской династии», повидимому, сумерийского происхождения, кажется, с центром в Исине. Самсуилуна долго и безуспешно воевал с основателем этой соперничающей династии Илумаилу; не имел полной удачи и его преемник Абешу. Таким образом, сумерийская реакция отторгла весь юг с Ниппуром и Ларсой, до Исина, от Вавилона. Показались новые враги и на востоке, и на севере. Под 9-м годом Самсуилуны говорится о нашествии касситов; при последнем царе династии, Самсудитане, по известию хроники, явились в страну. Аккада хетты. Вавилон был настолько ослаблен, что не мог устоять против этого нашествия. Аморейская династия Вавилона кончилась. Снова появляются городские царства. Нам известна, например, династия в Эрехе из царей Сингашида, Сингамиля и Анаама. От первого из них дошла вотивная надпись, в которой он, после повествования о построении храмов и молитвы об обилии, сообщает тариф на главные предметы торговли. Анаам восстановил стены Эреха, основанные, по его словам, героем Тильгамешем. Итак, Сеннаар опять оказался в состоянии раздробления, и Вавилон потерял политическое значение, сохранив культурное и религиозное.

В истории Вавилонии теперь впервые упоминается имя хеттов. Язык этого народа принадлежал, кажется, согласно данным Богазкеойского архива, к группе западных индо- европейских языков. Народ сам себя называл иначе, и хеттами он назывался по имени той области, которую он завоевал. Здесь, в хеттской стране, в центре Малой Азии, этот европейский народ появился в конце III тысячелетия. Он покорил туземцев, но последние сумели сохранить свою этническую физиономию. До нас дошли из; Богазкеойского архива тексты, написанные на их языке, называемом исследователями протохеттским.

На ряду с туземцами, индо-европейские «хетты» завоевали и ассирийские колонии в Каппадокии, документы которых из Кесарии (совр. Кюль-тепе) были впервые обследованы В. С. Голеншцевым. Вместе с индо-европейскими хеттами начинают напирать с востока (?) и арийцы, распространившие вместе с собою лошадь и проникшие в виде отдельных дружин даже в Сирию. [Индо-европейские] хетты идут также на юг и появляются в Месопотамии, Вавилонии и Сирии.

Последняя теперь была окончательно заселена семитами, одноплеменными царями первой вавилонской династии, которые именовали себя царями страны Амурру (сумерийское Марту); связь свою с Вавилоном поддерживали и жители этой страны Амурру. На Среднем Евфрате, у устья Хабура, нам известно царство Хана, со столицей Тирка, близ нынешнего Телль-Ишар, представлявшее в культурном отношении подобие вавилонской области. Найденные здесь три клинописных документа от царей Ишарлима, Аммибаля и Хаммурабиха доказывают господство вавилонского письма, датировок по событиям царствований, влияние права и т. п. По палеографическим соображениям, они относятся ко времени первой вавилонской династии; возможно полагать, что Хаммурабих тожественен с великим царем Вавилонии, может быть, подчинившим себе Хана. И здесь упоминаются каналы, им открытые. Главным божеством был Дагон, которого чтили и цари Исина. Ко времени Хаммурапи, к Уру и Харрану библия относит Авраама, родоначальника евреев, и Лота, родоначальника родственных им моавитян и аммонитян, а хананеи-финикйяне говорили Геродоту о своем появлении «с Эритрейского моря» за 23 века до него, т. е. в XXVIII веке. Такая ранняя дата возможна – очевидно, они были передовой дружиной аморейского переселения, осевшей на самом море. Финикияне никогда не составляли цельного государства. В последующее время они называли свою страну Ханааном, а себя сидонянами, может быть, по имени города или его бога, бывшего религиозным средоточием в древнейшее время. Островные города Тир (Цор – скала) и Сидон и горный Библ (Гебель–гора) и др. были отдельными городскими царствами. Финикияне, придя в Сирию, подверглись влиянию соседних культурных государств. С одной стороны, Египет отзывался на брожение племен за своей азиатской границей: египетские фараоны посылали свои полки усмирять беспокойные племена Синая и Палестины и даже снаряжали морские экспедиции. С другой стороны, и Вавилония, начиная с Лугальзаггиси и Саргона, прочно установила на «Западе», вплоть до Средиземного моря, господство своей культуры. Таким образом, уже на заре своей истории, Сирия оказалась между двумя культурными и политическими влияниями. Ее раздробленность делала ее неспособной к самостоятельной жизни. Войдя в состав больших империй Сеннаара, для которых она была необходима, как открывшая доступ к Средиземному морю и гаваням, «страна Амурру» стала к ним в более тесные культурные отношения, чем к Египту, тем более, что ее сближало племенное родство, а в конце III тысячелетия ее представители даже добились вавилонского престола. Конечно, степень влияния культуры Сеннаара здесь была иная, чем в Эламе, Ассирии или у лулубеев, куда целиком была пересажена религия и государственность Сеннаара. И в Сирии мы находим такие же городские царства, как в долине Евфрата. Библейский Мельхиседек, «царь Салимский и священник бога вышнего (Элиуна)», как бы напоминает исака; он подобен многочисленным князьям-первосвященникам; Ширпурлы, Ура и т. п. То же самое можно сказать и об Истарвасуре (?), часть клинописного архива которого нашел в Тааннаке Зеллин. Современные раскопки в Палестине обнаружили несколько остатков хананейских владений – это крепости на горах или искусственных насыпях, например, в Тезере, Тааннаке, Мегиддо, Иерихоне, с хорошо построенными стенами и водопроводами. Найденные здесь вещи красноречиво указывают на встречу влияний – здесь и вавилонские цилиндры, и египетские скарабеи (между прочим, на цилиндрах, очевидно местного изделия, иногда рядом с клинописью, египетские иероглифы-символы). Подтвердили эти находки и наши представления о древней ханаанской религии. Религия семитов была племенной и развилась в пустыне. Божества были первоначально менторами, отцами своего народа, его владыками, затем царями; отсюда их имена «Ваалы», «Мелеки» (Молохи). Ваал, собственно «господин», был Ваалом какого-либо племени или места, он мыслился в. теснейшем единении со своими почитателями, ревниво относился к почитанию богов других племен. Семиты плохо различали мир животных, растений и неорганическое от органического, что отразилось и на их языке, различающем только два рода имен и не знающем среднего; для них вся природа была живая, что, в связи с их слабой способностью к пластике, обусловило представление о богах менее всего в человеческой форме. Так называемый фетишизм особенно отличал их культ до позднейшего времени – божества представлялись обитающими в священных источниках, водах, оживляющих оазис в пустыне, под деревьями, в скалах, горах, камнях, разнообразящих вид пустыни или отмеченных какими-либо знамениями. У священных вод или деревьев были оракулы; молились и приносили жертвы на высотах. Антропоморфизм был явлением заносным, главным образом, из Египта. Культ в Ханаане нередко был жесток и требовал крови детей, невинности женщин и добровольного изувечивания от мужчин. В Гезере найдена «высота» с 11 фетишами – столбами (так называемые массебы), идущими по прямой линии с севера на юг, и подножием самого главного – 12-го. Во многих местах найдены безобразные фетиши и идолы. В Мегиддо нашли в фундаменте стены сосуд с останками ребенка, очевидно жертвы, принесенной при закладке. Подобные же страшные находки были сделаны в Иерихоне и Гезере. В последнем, кроме того, обнаружены доказательства перехода к большей мягкости в культе – замена человеческих жертв серебряными фигурками и другими символическими приношениями. Вообще, при всей безотрадности древней ханаанской религии, и в ней несомненно был свой прогресс, хотя он и не шел по тому пути, какой мы видели в вавилонской религии. Представление о родстве божества с их народом, об отеческом его отношении удержалось и тогда, когда на место племен пустыни появились городские царства с богами владыками и царями; близость божества особенно выражалась в собственных именах, указывающих на высоту представлений о божестве и на отношение к нему человека. Разбирая собственные имена уже древнейшей эпохи, Гоммель говорит о появлении Авраама, составившего из этих высоких элементов фундамент новой великой религии. Может быть, и Мельхиседек, общения с которым не гнушается этот «отец верующих», также относится к этой группе явлений. Во всяком случае, при безотрадности ханаанской официальной религии, предполагать существование более высоких течений возможно лишь при допущении в ней религиозной реформы.

Движение хеттского народа не могло найти себе отпора в разъединенных городских царствах Сирии. Хетты, а за ними даже и арийцы, проникли далеко, и уже история Авраама говорит о хеттских поселениях в Палестине. Но удержать Вавилон им не удалось – завоевание было мимолетным, и здесь они встретили отпор не со стороны семитов, а от новых претендентов на владение метрополией культуры.

После Самсудитаны и хеттского погрома, в Вавилонии осталась туземная «Приморская династия» в лице Гулкишара (около 1800). Но объединить страну ей не удалось. Уже под 9-м годом Самсуилуны упоминается о нашествии войска Кашшу, т. е. горного племени касситов, невидимому, подвергшегося арийскому влиянию, насколько это можно заключить по собственным именам, в состав которых входят такие имена богов, как Шуриаш (бог солнца, индийск. Суриа, греческое ο» Ηλως, Бугаш («Бог»), Шумалия, Марутташ и др. Теперь им были открыты двери, и на вавилонском престоле оказывается новая иноземная династия. Сведений о ходе завоевания мы совсем не имеем. В поздней копии надписи первый царь-кассит Гандаш (около половины XVIII в.) именуется «царем четырех стран, царем Сумира и Аккада, царем Вавилона». Приморская династия уступила не без борьбы. Последний царь ее, Эагамиль, повел против касситов и Элама войну, но был разбит и прогнан. Касситы затем сами перешли в наступление и покорили «Приморскую страну». Последняя, однако, потом опять вышла из повиновения, и подчинение ее потребовало упорной борьбы. Касситское завоевание, кажется, не сопровождалось большими опустошениями – пришельцы скоро подчинились вавилонской культуре, хотя продолжали носить несемитские имена, большею частью производные от своих богов, сопоставленных с вавилонскими: Шипак (например, царь Мелишипак) = Мардуку, Харбе = Энлилю, Шуриаш = Шамашу, Марруташ = Нинурта, Шумалиа (горная богиня) и др. Самое имя Вавилонии у них большею частью заменялось «Кардуниаш» – вероятно, по имени укрепленного пункта («кар») «владыки земли» («дун-иаш»), т. е. Энлиля, которому и Ниппуру касситы оказывали большое почтение. Они выступали и законодателями: в одном документе упоминается год, «когда царь Каштилиаш установил право». Титуловать себя касситские цари продолжают, между прочим царями четырех стран, т. е. владеющими областями за пределами Сеннаара, несмотря на то, что Элам был самостоятельным, а запад оставался вполне потерянным и не входит в титулатуру касситских царей. Но хеттов удалось оттеснить, и даже подчинить себе (временно?) Месопотамию. Это видно из единственной дошедшей до нас от этого времени крупной надписи (переписанной для библиотеки Ассурбанипала) царя Агума II, или Агумкакрима (около 1650), который начертал ее по случаю торжества возвращения в Вавилон похищенной оттуда статуи Мардука. Он говорит, после обычного вступления: «я – царь страны Кашшу и Аккада, царь обширной страны Вавилона... царь Падана и Альвана, царь неразумных гутиев, царь, управляющий четырьмя странами света, любимец великих богов. Когда Мардук, владыка Эсагилы и Вавилона, был упрошен великими богами к возвращению в Вавилон, он обратил к Вавилону свой лик... Я же размыслил и взвесил, и обратил свое лицо, чтобы доставить Мардука в Вавилон, и поспешил к Мардуку, возлюбившему мое царство, на помощь. Я вопросил бога Шамаша чрез жертвенного агнца и послал в далекую страну Хани, и они обняли руки Мардука и Зарпанит. Мардука и Зарпанит, возлюбивших мое царство, я вернул назад в Вавилон. В доме Шамаша, в родном помещении, я поставил их»... Дальше идет описание реставраций храмов и украшений в честь возвращенных божеств. Надпись имеет важное значение, указывая, что неприятели некогда овладели Вавилоном и даже унесли его палладий. Возвращение его было восстановлением политического существования. Но кто были эти неприятели? Страна Хани тожественна с упомянутой древней Хана и Ханигальбатом, областью государства Митанни. Вероятно, боги попали в эту страну во время погрома аморейской династии, и возвращению их предшествовала победоносная война касситов и признание верховенства последних. Действительно, до нас дошло несколько документов из Хани, датированных по касситским царям. С другой стороны, в документах кассйтской эпохи часто встречаются имена, очевидно, митаннийского образования. Если Хани находилась в Ханигальбате и Митанни, то, очевидно, в нашествии хеттов участвовала и Митанни. Эта передовая рать хеттского вторжения в описываемую эпоху завладела самой северной областью вавилонской культуры – Харраном и Месопотамией, а потом и Ниневией. Последнее нам известно случайно; возможно предположить, что завоевания шли дальше на юг и отторгли от Вавилона Сирию. Митаннийские имена находят в документах из Дрехема; в Самарре, на Среднем Тигре, найдена бронзовая дощечка с надписью о построении храма Нергалу Арисеном, царем Уркиша и Намара. Имя Арисена считают митаннийским и заключают о распространенности «митаннийского» племени к востоку от Тигра уже в средине III тысячелетия. Митанни сделалась великой державой, сносившейся с Египтом на равных правах.

К этому же времени относится начало четвертой великой державы, впоследствии заменившей Митанни – Ассирии. Она получила имя от города Ассура (собственно – Ашур), бывшего уже во 2-й половине III тысячелетия резиденцией исаков, из которых Ушпиа впервые основал храм своему богу, а Кикиа выстроил городские стены. На основании этих имен заключают о «митаннийском» происхождении основателей. Древнейшие слои в Ассуре обнаружили скульптуры сумерийского характера, напоминающие и по работе, и по типу, и по одежде найденные в Теллохе и Бисмайе. Храм носил сумерийское имя Э-харсаг-куркура – «Дом горы земель» и имел зиккурат. Ближайшие преемники этих исаков распространили свою власть на соседние области и присоединили два священных города богини Истар – Арбелы и Ниневию. (В половине XXI в. (XXIII в.?) исак Илусума дерзнул выступить против основателя аморейской династии Сумуабу, может быть, в борьбе за Вавилон. Повидимому, 4 война была неудачна, так как в последующее время мы видим Ассирию вассалом Вавилона. Хаммурапи в одном из своих писем упоминает о своем гарнизоне в Ассирии, а во введении к кодексу говорит, что он «вернул в Ассур его милостивого Ламассу (хранителя)» и «в Ниневии, в храме Эмишмиш, дал воссиять имени Иннины». Однако, ослабление Вавилона делало эту зависимость нечувствительной. Ассирийские исаки Самсиадады I (начало XX в.) и II, Ишмидаган (XIX в.) и др. строили и реставрировали храмы, ассирийская колонизация распространялась на Месопотамию и Каппадокию. Но движение племен прервало это развитие, и Ассирия на некоторое время была оттеснена Митанни.

После Агума II у нас о Вавилоне нет сведений до-самого XV века. Отсутствуют даже деловые документы. Очевидно, был застой и упадок. Касситские цари были слабы, находясь между своими единоплеменниками и вавилонянами, делая и тем и другим уступки. Военная касситская аристократия то и дело свергает царей, феодализация развивается до крайних размеров; значительная часть кудурру дошла именно от касситского (более позднего) времени. Само собою разумеется, что о какой-либо политической гегемонии в Азии нечего было и думать. Наиболее крупной державой теперь оказывается Митанни. Египет в это время находился под иноплеменным владычеством «гиксосов». Кажется, что последние находились в связи с Митанни, и таким образом Сирия, Малая Азия и Египет оказались исторически связанными под гегемонией родственных племен. Какое обширное поле для этнографических смешений и культурных взаимодействий!

Источники: King, The letters and inscriptions of Hammurabi; здесь изданы и переведены письма, надписи и хроники и его преемников. King, Chronicles concerning early Babyl. Kings. Pоebel, Eine sumerische Inschrift Samsuilunas. Oriental. Literaturzeit., 1915. Gautier, Archives d'une famille de Dilbat au temps de la premiere dyn. de Babylon. Memoires de l'Institut du Caire, 1908. Может быть, Римсин, боровшийся с Самсуилуной, был лишь узурпатором, присвоившим себе популярное имя великого противника Хаммурапи. Ср. Ungnad, Zeitschr. Deutsch. Моrgenl. Ges. 74, 1920, стр. 227 cл. Против аморейской теории Clay (The empire of the Amorites) уже начинают раздаваться голоса и понятие «Amurru» пытаются снова пересмотреть. См. пока: Landsberger, Amurru в Zeitschr. f. Assyr. XXXI, стр. 236 cл. Golenischeff, Les tablettes -cappadociennes. Спб., 1891. Delitzsch, Beitrage zur Entzifferung der Kappad. Keilschrifttafeln. Abh. d. Sachs. Gesell. XVI. О хеттах см. соответствующую главу. Соntenau, Trente tablettes cappadociennes, 1919. Его же, Tablettes cappadociennes du Musee du Louvre, Paris, 1920. Издание Британского музея, Cuneiform Texts from Cappodocian Tablets in the British Museum. T. I, London, 1921. В. К. Шилeйко, Документы из Гюль-Тепе, ИРАИМК I, стран. 350 сл. Интересно отметить, что имеются указания о находках подобных же «каппадокийских» таблеток в нижнем слое Богазкеоя, ср. Fоrrer, Sitzungsber. Preus. Akad. Wiss., 1919, стр. 1029 и Кing, Hittite Texts in the cuneiform character. London, 1920, табл. 50, № 102, 9. Соntenau, Les Semites en Cappadoce au XXIIÍe siecleB Journ. As. XI сер., том XV, 261 и XVIII, 295 и в других томах; Jul. Lewу, Studien zu d. altassyrischen Texten a. Kappadokien, Berlin, 1922. Его же, Geschichte Assyriens u. Kleinasiens im 3 и 2 Jahrtaus v. Ch. B oriental. Literaturzeit. 1923, стр. 533. Его же статьи в последних томах Zeitschr. f. Assyr. Там же статья Landsberger'a. По религии семитов. Robertson Smith, Lectures on thе Religion of the Semites, 1889. Немецкий перевод Sttibe 1899. Lagrange, Etudes sur les tteligions Semitiques. Par., 1903. Вaetgen, Beitrage zur semitischen Religionsgeschichte. Baxidissin, Studien zur semitischen Religionsgeschichte. Wellhausen, Reste arabischen Heidentums 1887. A. A. Олесницкий, Мегалитические памятники св. земли. Сборник Пал. о-ва в. 41 (1895). О хананеянах: Vincent, Canaan. P., 1907 (результаты раскопок). Ноmmel Altisraelitische Ueberlieferung. Meinhold, 1 Mose, 14. Giessen, 1911. Опровергает историчеcкий xapaктep повествования и высказывается за его позднее, книжное происхождение и тенденциозный характер. [Р. Кarge, Rephaim, Die vorgeschichtliche Kultur Palastinas u. Phoniziens. Paderborn, 1917]. О финикиянах статьи Винклера в Altorientalische Forschungen и в III т. Weltgeschichte Гельмольта. [Sethe в большом исследовании, в сборнике, посвященном Ноmmel'ю (Mit. Vorderas. Ges., 1916), доказал окончательно, что «fnh» Древне-египетских надписей Обозначает имя определенного азиатского народа и соответствует греческому φοινιχες. О раскопках в Финикии, давших богатейшие результаты и достигших слоев, соответствующих Тинисской эпохе Египта, печатаются предварительные отчеты в Comptes Rendus de l'Acad. des Inscr. et B. L. и в журнале Syria]. О касситах. Delitzsch, Die Spache der Kossaer; 1834. gtrесk, Kardunias. Zeitschr. f. Assyriologie, XXI. Husing в ряде статей в Orientaijst. Literaturzeit. высказывается за «каспийское» происхождение касситских имен. [Pinсhes, The Language of Kassites в Journ. Roy. As. Soc. 1917, стр. 101 cл. Fr. Steinmetzer, Ueber d. Grundbesitz in Babylonien zur Kassitenzeit. в серии D. Alte Orient, Leipzig, 1919. Eго жe, Babylonische Kudurru, Paderborn, 1922]. Древнейшая история Ассирии сделалась более известной благодаря раскопкам в Ассуре немецкого Orientgesellschaft, в Mitteilungen которого (особенно в №№ 21 и 54) дается много материала по этому вопросу. См. еще статьи Ungnad'a в Oriental. Literaturzeitunf, 1910, стр. 150 и 204; в Beitrage zur Assyriologie VI. [Господство дин. Ура над Ассирией доказывается надписью, изданной Mit. Deutsch. Or. Ges. 54, 16. О древнейших архитектурных памятниках Ассура см. W. Andrae, D. archaischen Ischtar- Tempel in Assur, Leipzig, 1922. Надпись Арисена издана Thureau-Dangin, Rev, d'Assyr. 1921, стр. 1 сл. [О Митанни, которых Ungnad сопоставляет с субарейцами и считает древнейшим населением Передней Азии, ср. интересную его работу Volkerwanderungen (из серии Kulturfragen), Breslau, 1923]

История застает египетский народ уже на некоторой ступени культурного развития. Он находился в так называемом каменном веке, в его неолитическом периоде, занимался рыбной ловлей, скотоводством и охотой, между прочим, на водившихся тогда в изобилии слонов, львов и т. п., начинал уже обрабатывать землю. Изящные орнаментированные поделки из кремня (напр., ножи), каменные красивые сосуды различных форм, иногда причудливых и с орнаментом, глиняные сосуды с белыми и красными орнаментами и рисунками (спирали, растения, суда, или, может быть, укрепленные жилища, изображения танцовщиц и животных и т. п.) указывают на большие художественные дарования народа уже в первичную эпоху его культуры. На представления о загробной жизни указывают погребения с сосудами и предметами пищи и имущества (между прочим, охотничьи и рыболовные орудия), а также с шиферными пластинками, служившими при жизни для раскраски тела и, вероятно, имевшими значение амулетов. Покойники, нередко завернутые в шкуры, лежали в круглых ямах или глиняных гробах, иногда горшках, в так наз. эмбриональном положении на левом боку, большею частью головами на юг. Население Египта уже в то время было густое, и обширные кладбища указывают на существование больших поселений народа, перешедшего к оседлому образу жизни. Эти поселения обнаружены раскопками последних 20 лет у Мемфиса, Малого Диосполя, Абидоса и особенно у начала пути от Нила к Черному морю – Копта, Негаде, Балласа. Новейшие раскопки Райзнера у Нага-эд-Дер в Верхнем Египте и Навилля в Абидосе доказали, что пред нами не какая-то неизвестная доисторическая раса, а уже прямые предки классических египтян, что не было резкого перелома в культуре, объясняемого появлением другого этнографического элемента. Изменения происходили постепенно под влиянием прогресса техники, главным образом распространения металлических орудий. «Доисторическая» культура, оказывается, не исчезла во время династий, а местами существовала до конца Древнего царства. Краниологические исследования результатов раскопок Райзнера наилучшим образом подтвердили эти выводы, доказав, что «династические» египтяне – прямые потомки «до- династических» и не обнаруживают никакой примеси посторонней расы.

Переселения с востока были постепенным проникновением, длившимся долгое время и в течение веков образовавшим ряд колоний на всем протяжении Нильской долины, до самых болот Дельты. Вероятно, эти колонии частью послужили ядрами областей – по-гречески νομοι – «номы», которые были составными частями Египта до самых христианских времен, которые служили податными единицами и играли видную роль в его истории. Таких номов насчитывали в разные времена различное количество, оно колебалось в пределах 33–42; каждый из них обладал религиозным и политическим центром, имел своего бога-покровителя и свой герб, который служил и иероглифическим изображением его имени. Древнейшие памятники египетской истории искусства, найденные Quibell'eм в Иераконполе, шиферные пластинки для, мази и т. п., носят на себе символические изображения взаимных отношений этих номов. Мы находим их частью в виде союзных групп, частью в войнах между собою. Так, на одном обломке, ряд номов, представленных гербами (между прочим, сокол, лев, скорпион, два сокола), разрушают семь крепостей (представленные зубчатыми кругами) других номов. На другом обломке мы видим поле битвы с трупами врагов, пожираемых хищными птицами и львами – нечто вроде «стелы Коршунов») в Ширпурле. Есть обломок с изображением шествия пленных, гербов пяти номов, влекущих веревку, вероятно также с пленными, и т. п. Словом, вся долина Нила была театром постоянных войн, причем на стороне все более и более выделяющегося победителя был уже ряд номов Среднего Египта, Копт, Панополь, Сиут, Киноиоль, Ермополь.

Культовый баран. Палеолитический скальный рисунок. Тиут, Малая Африка.

Далее, памятники эти ясно указывают нам на то, о чем раньше мы заключали из рассмотрения последующей истории Египта, а именно, что дальнейшей стадией государственности до объединения государства было существование двух самостоятельных царств: южного и северного. Первое имело центром г. Нехебт, греч. Илифиасполь; второе – г. Деп-Буто; в первом почиталась богиня Нехебт, в виде коршуна, во втором – Уадит-Буто, в виде змеи; кроме того, рядом находилось в каждом царстве по городу с культом национального бога завоевателей, сокола Гора: на юге в Нехене-Иераконполе, на севере в г. Пе. Весьма вероятно, что завоеватели вышли из соседнего Едфу, где почитался Гор, как сокол и крылатый солнечный диск, покоривший, как повествовала впоследствии легенда, Египет, южные цари носили высокую белую корону и назывались «сутени», северные – своеобразную красную и носили титул «биоти». И те и другие были жрецами Гора, и впоследствии предание называло их «шемесу Гор» – «Служителями Гора». Цари юга, объединив под своей властью весь Египет, соединили обе короны и оба титула в один и считали «Служителей Гора» своими идеальными, обожествленными предками, которые еще во время царствования не были простыми людьми, а духами, героями» Это верование выражалось в некотором культе духов древних царей, из которых вышла играющие в мифологии известную роль «духи Буто и Нехена». Манефон знал об этом, назвав их в своем труде νεχυες, или «полубоги». Так как впоследствии развилось, учение о том, что древнейшими царями Египта были боги, то эти «духи» заняли промежуточное положение от династий богов к человеческим владыкам объединенного Египта. От времен раздельного существования обеих половин Египта мы имеем только несколько имен царей Дельты в первой строке Палермского камня, да, если следовать Эд. Мейеру, изображение на булаве, пожертвованной в иераконпольский храм каким-то южным царем (имя не поддается чтению). Здесь представлен царь, руководящий земледельческим праздником «взрыхления земли», но булава, очевидно, предназначена служить для увековечения победы царя во главе союзных номов, представленных своими гербами, не только над другими номами, но и над иностранными неприятелями: на шестах с гербами, как на виселицах, повешены птицы «рехит» (чибисы?), символически изображающие египтян, и луки – обозначения иноземцев.

Поклонение буйволу. Палеолитический скальный рисунок. Тиут, Малая Африка.

Культурное первенство в эту глубокую древность, по всем признакам, принадлежало северу. Здесь вероятно уже рано возник жреческий центр, подобный вавилонским – Илиополь, на широту которого указывает египетский календарь, восходящий, по мнению Эд. Мейера, к 4241 г. И Манефон, и Туринский папирус говорят о каких-то царях Мемфиса и Северной страны, образовавших две династии между богами и некиями. Однако, объединение государства вышло не отсюда.

По единогласному преданию древности, отразившемуся и в египетских царских списках, объединение египетского государства (ок. XXXIII в.) было делом первого царя-человека Мины (Μηνης). Сопоставляя сведения Геродота, Диодора и Манефона, мы читаем, что он происходил из г. Тиниса в Южном Египте, перенес резиденцию в основанный им Мемфис, где выстроил храм бога Пта и производил работы для охранения от нильских наводнений, побеждал ливийцев и наконец погиб, будучи съеден гиппопотамом. В этих рассказах давно уже обращало на себя внимание указание на происхождение Мины из Тиниса. Этот город был центром нома, в котором, расположен священный некрополь Абидос; он неоднократно упоминается в древнейших религиозных текстах, как одно из средоточий культа хтонического божества усопших; в Абидос до самых последних времен египетской культуры стекались паломники поклоняться главе отожествленного с Осирисом бога Хентиементиу «вождя западных» (т. е. покойников). Здесь даже показывали его гробницу и лестницу, сводящую в преисподнюю; богатые египтяне всех времен считали за счастье быть погребенными здесь или, по меньшей мере, поставить в память себя здесь поминальную доску. Такой всеегипетский центр был вполне удобен для роли первой столицы объединенного государства, и в царях первой династии хотели видеть бывших монархов Тиниса, воспользовавшихся своим выгодным положением. Последнее пока не подтвердилось, но что Абидос играл и политическую роль в древнейшем Египте, это доказано недавними раскопками Амелино и др. В некрополях, окружавших Абидос, найдено несколько гробниц царей, имена которых были ранее неизвестны; архаический стиль утвари и надписей заставил отнести их к древнейшему периоду до IV династии. В настоящее время эти имена лишь отчасти отожествлены с известными нам из Манефона и царских списков. Последние сохранили предания о древнейшей истории родной страны; их сведения простирались и на хронологию, но имена они часто читали иначе, а это и затрудняет пока исследователей. Другое затруднение состоит в том, что в списках и у Манефона переданы собственные имена царей, тогда как в гробницах преобладают те, которые они носили как преемники Гора, и только в некоторых случаях оба имени появляются рядом. Абидос однако не был единственным местом, где покоились древние цари; гробницы некоторых из них найдены и в других местах, особенно у Мемфиса, причем обыкновенно бывает так, что один и тот же царь имел две гробницы – в Абидосе и вне его. Вероятно, абидосская гробница была кенотафом – заупокойным сооружением у бога усопших. Эти гробницы уже представляют по большей части сложные сооружения. Центральное большое помещение назначено для царя, целая стена боковых комнат были назначены для приближенных и жертвенных даров, иногда над всем сооружалось здание, напоминающее по фасаду царский дворец. В большой гробнице, найденной де-Морганом в Негаде, к северу от основанных впоследствии Фив, большинство египтологов хотят видеть усыпальницу основателя египетского государства Мины. Имя его, как Гора, звучит Аха; кроме него прочли на небольшой пластинке и другое – Мина; однако, едва ли не правильнее, вместе с Навиллем, понимать эту группу иероглифов, как «зала отдохновения (мин) царя Верхнего и Нижнего Египта». Во всяком случае, гробница в Негаде заключает в себе памятники, относящиеся к весьма древним временам египетской культуры. Остается непонятным, почему этот царь выстроил себе гробницу в Негаде, и в то же время оставил столько интересных остатков в Абидосе, где найдены пластинки из слоновой кости с изображениями событий, случившихся в тот или иной год его царствования. Из них и других, современных им источников видно, что царь Аха господствовал над всей долиной Нила, построил храмы богам, даже воевал с соседями, напр., ливийцами: есть куски слоновой кости с изображениями связанных пленных различных рас; один большой кусок дает изображение целой флотилии, едущей на освящение храма Нейт мимо разных местностей, названия которых тут же приводятся (среди них думают видеть канал Мер – Бар-Юсуф, Ше – Фаюм, Биу – у Мемфиса). На других кусках изображена какая-то сцена, названная «взятие юга и севера». Изображения, при всей своей характерности, еще довольно примитивны и грубы; очевидно, слоновая кость и эбеновое дерево еще не поддавались художникам в такой же мере, как вышедшие с этих пор из употребления шиферные пластинки. Последней из них, вероятно, следует считать удивительный памятник царя, который, кажется, был близким предшественником Аха, если только не непосредственно следовал за ним, имя которого читают различно («Нар-Мер», «Веха-Мер» и т. п.). От него дошла до нас шиферная пластинка, находящаяся в Каирском музее и представляющая на одной стороне царя в короне Верхнего Египта, поражающего жителя западного «ливийского» нома Дельты, расположенного у Канопского устья; здесь же его бог-покровитель Гор, в виде сокола, держит на веревке олицетворенный иероглиф 6 тысяч пленных; на обратной стороне царь, уже в короне Нижнего Египта, в сопровождении своих чиновников, прислужников и знаменосцев, шествует по полю битвы, усеянному трупами обезглавленных врагов. Пластинка найдена в Иераконполе; очевидно, царь оставил ее в тамошнем храме, как благодарственный дар своему богу за оказанную ему помощь в войне, результатом которой было подчинение самой: крайней, уже приморской области Дельты, а следовательно, окончательное покорение севера. Этот же царь пожертвовал в иераконпольский храм булаву, на шарообразной головке которой изваяно изображение празднества, вероятно, по поводу царкого юбилея. Царь сидит на высоком троне в короне Нижнего Египта под балдахином, в одеянии и с аттрибутами Осириса; над ним витает коршун богиня Иераконполя; за ним министр, сандаленосец и царедворец; пред ним наследник на носилках; знамена с гербами союзных номов и пленные (?), совершающие ритуальную пляску, и угнанный скот; далее – храм такого же примитивного устройства, как у Аха, с фетишем Тота – ибисом. Здесь даются и цифры, конечно, преувеличенные: 120 тыс. пленных, 142 000 голов мелкого скота и 400 тыс. быков. Таким образом, царь является с юга, в короне Верхнего Египта, и только после окончательной победы надевает северную корону; пожертвовал он победный памятник в Иераконполь, древний центр южного царства. Палермский камень, в дополнение к этому, говорит нам под каждым вторым годом при двух первых династиях о «служении Гору», определяя это выражение иероглифом барки. Очевидно, цари, жившие в это время в Тинисе, еще видели в себе прямых наследников древних служителей Гора в Иераконполе и каждые два года справляли по Нилу процессию на поклонение в древний центр государства и культа. Прекращение регулярных празднеств и процессий при третьей династии можно поставить в связь с перенесением резиденции на север, в будущий Мемфис. Чрез много поколений царь второй династии Нетереи (Нетериму?) срыл в Дельте укрепленные города: Шемра и «Дом Севера»; затем мы встречаем, также во второй династии, царя Ваша или Ха-сехем, который посвятил в иераконпольский храм свои большие сидящие статуи и сосуды с надписями и изображениями, повествующими о пленении 47 тысяч северных «бунтовщиков»; на сосудах, кроме того, богиня Иераконполя – Элькаба, Нехебт, в виде коршуна, связывает символически Верхний и Нижний Египет, тут же надпись: «год поражения северных». Это пока последний по времени памятник войн двух половин двуединой монархии. До самых последних времен египетской культуры цари носили две короны и два титула; двойственность отчасти замечалась и в администрации. Память о древних столицах Нехене и Буто держалась еще долго: двое вельмож, наиболее приближенных к царю, носили титул: «При Нехене» и «При Буто». Первоначально они имели судебные функции. Богиня Нехебта в виде коршуна всегда парит над царем, сидящим на троне, и, вместе с змеей богиней Буто, входит в царскую титулатуру.

Уже во время двух первых династий египтянам пришлось столкнуться и с окрестными народами. В глубокой древности они присоединили навсегда к своей стране лежащую между Сильсилисом и Элефантиной область, которая собственно причислялась к Нубии. В текстах пирамид область, пограничная с Нубией (Кенсет), уже считается присоединенной. Царь именуется «великим тельцом, поражающим Нубию»; нубийский бог Дедун упоминается на ряду с египетскими. Наконец, уже при первой династии начались схватки с азиатскими бедуинами. Для защиты от их набегов в глубокой древности пришлось выстроить на Суэцком перешейке ряд пограничных укреплений; египтяне впоследствии говорили, что еще боги, правившие некогда Египтом, должны были заботиться об охранении Египта от сынов «Апопи», т. е. диавола, с востока; укрепления эти упоминаются уже в текстах пирамид. Уже от царя первой династии Дена-Хасехти дошла до нас пластинка с изображением этого царя, повергающего бедуина. Подобное же изображение находится на синайских утесах в Вади-Магара; оно представляет царя первой династии Семерхета-Семемпсеса; от него же дошло изображение, весьма характерное по ясно выраженному типу семита, «пленного азиата». Во все продолжение истории так называемого Древнего царства в Египте не прекращались столкновения с азиатскими соседями; египтяне не только защищались от набегов, но и сами двигались вперед. Синайский полуостров (по-егип. Мафкет, ср. вав. Мелухха, может быть наш «Малахит») привлекал их медными рудами и каменоломнями; цари снаряжали экспедиции для разработки их; отсюда возникали столкновения с местными семитами, которых египтяне называли Ментиу и Шасу. Последний царь третьей династии Снофру и известный всем «фараон IV династии Хеопс (Хуфу) оставили нам память о стычках на Синае: один медный рудник носил в Синае имя Снофру еще долгое время, равно как и одно пограничное укрепление. При Снофру упоминаются большие экспедиции в Нубию; Палермский камень отмечает, между прочим: «сокрушение земли негров, доставка 7 000 пленных мужчин и женщин и 200 тыс. голов быков и овец». Здесь же упоминается о прибытии 40 судов с кедровым деревом. Кедровые деревья упоминаются неоднократно в Палермском камне. Итак, уже в эту глубокую древность египетские суда бороздили Средиземное море, ходили в Финикию к Ливану. Сношения эти доходили до Эгейских островов, на что указывают и произведения эгейской керамики в древнейших египетских гробницах. Так, в Негаде найдены черные сосуды с белым врезанным известковым орнаментом из треугольников и зигзагов, сделанных пунктиром; эти сосуды имеют соответствия в неолитических слоях Кносса; на материк Греции указывают найденные в царских гробницах в Абидосе произведения керамиковые из желтоватой глины с красным линейным орнаментом.

Архаическая фреска с изображением лодок и охотничьих сцен.

Что касается внутреннего состояния Египта при первых двух династиях, то некоторые факты косвенно указывают на то, что этот продолжительный период не обошелся без смут. Так, Семерхет, царствовавший в конце первой династии, преследовал память своего предшественника, изглаживая его имя на сосудах и заменяя своим. Так же поступал и следующий царь Ка. Династия сошла со сцены едва ли естественным путем. – Пятый царь второй династии, Периебсен, называл себя не Гором, а Сетхом, что также может указывать на отказ от традиционной внутренней политики. Последний царь Хасехемуи называл себя и Гором и Сетхом; Навилль полагает, что это находится в связи с известной нам победой Хасехема, и считает этих двух царей тожественными. Хасехемуи (сияющий двумя жезлами) было именем, принятым после нового «объединения обеих земель» Хасехемом. Жена этого царя Нимаатхапи была матерью царя Джосера, с которого начинается третья династия и новый период египетской истории.

Были ли у Египта в это время хотя бы косвенные сношения с Сеннааром, определение трудно сказать. Вполне возможно, что две великие культуры не были теперь совершенно обособлены – Сирия и Синай были в сфере интересов как фараонов, так и царей Двуречья. Со времени работ Гоммеля поставлен и усердно дебатируется, важный вопрос о влиянии Вавилонии на египетскую культуру; открытие древнейших памятников в Нильской долине дало новый материал для этих сближений. Указывают на особый стиль изображений на шиферных пластинках, скорее напоминающий вавилонский, чем классический египетский (особенно фантастические животные с длинными шеями, поле битвы с коршунами и др.), на употребление цилиндров-печатей, потом вышедшее из моды, на булавы с барельефами, пожертвованные царями в иераконпольский храм, на датировки по годам событий, наконец, на египетскую систему мер и весов, зависимую от вавилонской, хотя ша приспособленную к десятичной системе. Все это факты, вызывающие на размышление и указывающие, в крайнем случае, на сходство условий, при которых развивались две культуры.

Уже в это отдаленное время мы встречаемся с начатками египетского иероглифического письма. Оно также обнаруживает некоторые аналогии в системе с клинописью, но туземное происхождение его совершенно ясно и не подлежит сомнению уже потому, что оно тесно связано с природой Египта и бытом народа. Шиферные пластинки дают нам возможность присутствовать при развитии этого письма. Изображения на них – это символические представления событий, их описания, при помощи доступных – тогда средств, своего рода пиктография, подобном мексиканской, где символизм и идеографией мало-по-малу вытесняют реальные изображения. Так, бык представляет царя, гербы – области, бывшие под его начальством, и т. п. Рядом с этим появляются и настоящие иероглифы для выражения собственных имен – начали передавать не только мысли, но и звуки. На пластинках и булаве Нармера, этих хрониках, изображенных пиктографией, фонетического элемента уже порядочно; здесь мы находим даже цифры.

Таким образом, ко времени сложения Египта почти сложилось и его письмо, пока употреблявшееся в скромных размерах. На пластинках из слоновой кости, дошедших от времени «Мины» и изображавших события его царствования, мы уже видим не только символические обозначения и отдельные иероглифические знаки, но и целые строки, написанные фонетически, правда, для нас еще непонятные, но свидетельствующие, что иероглифическая система была уже в это время готова. Письмена на надгробных плитах третьего царя I династии Джета уже отличаются изяществом, свойственным классическим временам. Это соответствует общему укладу жизни, который в это время значительно приблизился к тому, который был в Египте фараоновских эпох. Это заметно не только в искусстве, но проявляется и в наряде, костюме, в обычае брить голову и бороду и т. п.

В конце додинастического периода появляются письменные памятники и от простых смертных. Древнейшие метки на сосудах обозначают владельцев; это были условные знаки, кажется, не стоящие в связи с развитием иероглифического письма. Зато изображения на цилиндрах-печатях дают нам почти ту же картину, что и царские пластинки. И здесь мы видим сначала какие-то массовые изображения зверей, обыкновенных и фантастических птиц и т. п., затем следуют символические, для нас большей частью непонятные, изображения, наконец все это переходит в надписи, правда, по своей архаичности весьма трудные, но все же в конце концов возможные для уразумения.

Таким образом, сравнительно скоро и на глазах истории египтяне выработали то письмо, которому суждена была великая, более чем трехтысячелетняя будущность, которое на первый взгляд поражает своей сложностью и до сих пор заставляет недоумевать, почему египтяне, при необходимости часто и много писать, не отбросили всего балласта 700 знаков и не остановились на алфавите, который оказывается в числе этих знаков? Обыкновенно при этом ссылаются на консерватизм и на особые свойства языка, и это имеет свои основания, но и самый характер письма и его происхождение в значительной мере объясняют это. Мы видели, что первоначально изображения предметов получили фонетическое значение в силу потребности изображать собственные имена. Изображение отделилось от своего изображаемого и стало передавать только звуки, и притом одни согласные его имени, в каком бы сочетании они ни встречались. Отсюда было уже недалеко до изображения таким же путем отвлеченных понятий, и грамматических частиц и флексий. Напр., знак, изображающий рот, по египетски РО, стал употребляться для предлога Р, а затем и для обозначения буквы Р, где бы она ни встречалась; иероглиф озера ШЕ сделался знаком для изображения согласной Ш, знак дома ПЕР стал употребляться для глагола «выходить», имевшего те же согласные, а затем и для сочетания согласных П и Р, где бы они ни встречались и с какими бы гласными ни были соединены; знак для музыкального инструмента – лютни «Нафр» (набла) стал обозначать понятие «добрый» – «нуфр» и вообще сочетание согласных Н, Ф, Р, не взирая на промежуточные гласные.

Таким путем получился сложный аппарат из нескольких сот знаков, передающих одну, две или три согласных и изображающих предметы египетской природы, культа, домашнего обихода и т. п. Иероглифы, изображающие одну согласную, имеются для всех согласных алфавита, но египтяне сами не оценили необычайной высоты своего культурного приобретения и почти не выделяли алфавитных знаков из ряда других. Для отдельных слов у них установился в разные эпохи более или менее устойчивый способ писания – некоторые слова писались только алфавитными знаками, другие – только многосогласными или идеографическими, некоторые комбинациями тех и других; если идеографический знак действительно изображал соответствующее понятие, а не употреблялся как фонетический, то первоначально его отмечали особой чертой, соответствовавшей нашему восклицательному знаку; это обыкновение оставило следы и в классической орфографии. Удержание такой сложной системы до самой эпохи христианства, таким образом, находит себе объяснение, кроме консерватизма, в общности происхождения знаков, как алфавитных (односогласных), так и двусогласных и трехсогласных. Вместе с тем и отсутствие гласных заставляло египтян держаться за традиционные орфографии. При обилии в египетском языке корней, имеющих общие согласные, текст, написанный без гласных одними алфавитными знаками, едва ли был бы понятен, так как множество слов не отличалось бы по написанию; различие орфографии облегчало это понимание. На ряду с этим, более ясным делали египетский шрифт пережитки идеографизма. Мы уже упоминали, что многие знаки продолжали употребляться и в своем идеографическом значении. Иногда фонетические знаки предшествовали им, если требовалось различить синонимы (напр., указать, какое из слов, означающих дорогу, имеется в виду – w't, hrjt или mjtn); в других случаях самое изображение слова ставилось за его фонетическими знаками для простого облегчения чтения. Удобство такого правописания обусловило изобретение так наз. детерминативов – мало-по-малу за каждым, фонетически написанным, словом стали изображать его прямое или приблизительное значение, подводя его под тот или другой разряд предметов (напр., за словами для разных животных изображали самую фигуру этого животного), или условное: так, для всех зверей–шкуру с хвостом; за словами, обозначавшими водные пространства, ставили условное изображение воды, время – рисунок солнца, глаголы – вооруженную руку, отвлеченные понятия – книжный свиток, и т. п. В таком виде египетское письмо, при различных степенях тщательности и курсивности, дожило до тех пор, когда пример греческого шрифта убедил в удобстве алфавита, отмечающего вокализацию.

Отчеты о раскопках доисторических и архаических некрополей: Amelineau, Les. fouijles d'Abydos 1876–7. Nouvelles fouilles, 1889. De Morgan, Recherches SUP les origines de l'Kgypte I, II, 1897. Fl. Petrie, Abydos. Roval Tombs. I. II. Nagada, 1897. Diospolis parva, 1900, Koptos, 1896. Quibell, Hieraconpolis, 1900. Garstang, Маhаsnа and Веt Khallaf, 1903. Reisner, The early dynastic cemeteries of Naga-ed-Der. (Univers. of California a Public.), 1908.

Исследования: Sethe, Beitrage zur altesten Geschichte Aegyptens, 1908. (Untersuch. z. Gesch. Altertumskunde Aegyptens III). Weil, Les origines d'Egypte pharaonique, 1908. Сapart, Les palettes en schiste. Brux, 1908. Naville, Deux rois de la periode Thinite. Zeitschr. a Aeg. Spr. 74. Stein dorff, Die agyptischen Gaue und ihre politische Entwieklung. Abh. Sachs. Gesellsch. d. W. XXVII. Lpz , 1909. Отрицает историческое существование номов, как самостоятельных государств; номы – административные округа, их иероглифы – не гербы, а местные названия.

Своды: Сарart, Les debuts de l'art en Egypte, 1904. Анучин, Каменный век в Египте. Budge, Egypt in the neolitic and archaic period, 1902. Кing- Hall, Egypt and Western Asia in the light of recent discoveries, 1907. О письме: Erman, Die Hieroglyphen, 1912. Sammlung Goschen.

Многочисленные поделки палеолитического периода .собрал и издал археолог-практик R. de Rustafjaell, Palaeolithic vessels of Egypt. L., 1907. Он же сделал не мало замечательных находок неолитического времени, описанных им в книге The light of Egypt. L., 1909. В недавнее время ему удалось найти несколько удивительных по реализму статуэток архаической эпохи.

За последние два десятилетия наши знания о древнейших этапах развития египетского общества чрезвычайно расширились. После большого количества проведенных раскопок и археологических обследований мы теперь имеем непрерывную цепь памятников материальной культуры, начиная от эпохи раннего палеолита, иначе говоря до-родового общества, и кончая уже памятниками ранне-классового общества. Кроме того, древнейшее общество Нильской долины уже не может рассматриваться в своем развитии изолированно от окружающих его районов. На основании имеющегося в нашем распоряжении материала можно смело говорить о единстве социально-экономического развития всей Северной Африки, в том числе и Египта, и Палестины, и Сирии. Чрезвычайно интересные данные дали исследования палеолита Северной Африки, районов Туниса и Алжира, которые в свою очередь, особенно в типе и содержании скальных рисунков, принадлежащих палеолитическим охотникам, увязываются с Нубией. Из общих работ, в которых уделяется много места этому вопросу, см.: О. Menghin, Weltgeschichte der Steinzeit. Wien. 1931; H. Кuhn, Kunst und Kultur der Vorzeit Euro; as. Das Palaolithikum. Berlin u. Leipzig, 1929; Сhilde, The most ancient East. London, 1928. Cпeциально этому посвящены работы: M. Blankenhorn, Die Steinzeit Palastina, Syriens und Nordafrikas I–III, 1921–1922; H. Кuhn, Die nordafrikanischen und agyptischen Felsbilder der Eiszeit (Tagsb. d. Deutsch. Anthr. Ges. Koln, 1927. Leipzig, 1928, стр. 68–79); Leo Frоbenius, L'art Rupestre en Afrique (Cahiers d'Art, 1930, № 8–9); Leo Frobenius und G. Leisner, Die Forschungreise. Die F. Jsbilder (Mitt. d. Forch.– inst. fur Kultur-morphologie, 1927). Специально северно-африканским скальным рисункам эпохи палеолита посвящены работы: Leo Frobenius und H. Obermaier, Hadschra Maktuba. Urzeitliche Ftlsbilder Kleinafrikas. Munchen, 1925; H. Obermaier, El paleolitico del Africa menor. Madrid, 1927; Кuhn, Alter und Bedeutung der nordafrikanischen Ft Iszeichnungen (I. P. E. K., 1927); его же, Neugefundene Fi Jszeichnungen der Lybischen Wiiste (I. P. E.K., 1926); Сrawfоrd, Saharian Rock– Paintings (Antiquity. 1927); D. Newbоld, Rock-pictures and Archeology in the Lybian Desert (Antiquity, 1928); H. Вreuil, Gravures rupestres du desert Lybique identiques a celles des ... anciens Bushmen (L'Anthropologi, 1926); его же, Les gravures rupestres du Djebel Owenat (R vue Scientifique, 1928); его же, Station de gravures rupestres d'Aguibet Abderrahman (L'Anthropologie, 1923).

Общая сводная работа по палеолиту Египта была дана Н. Obermaier'ом в Real-lexicon d. Vorgeschichte Ebert'a в статье – Agypten, Palaolithikum.

Цельную картину египетского общества в эпоху неолита дали нам раскопки в Бадари (Верхний Египет), Фаюме. Маади и Бени – Салам и Вардан в зап. Дельте. Об этом см.: G. Вrunton and G. Сathon – Thompson, The Badarian civilization, 1928. G. Вruntоn, The beginnigs of rgyptian civilization (Antiquity, 1929); Сhilde, Capsians and Badarians (Ancient Egypt, 1928); Fl. Petrie, Catalogue of egyptian antiquities found at Badari and in the Fayum, 1925; Gardner and Сathоn- Thоmpsоn, The recent geology and neolithic industry of the Northern Fayum desert (J. R. Anthrop. Inst., 1926); Cathon-Thompson, Explorations in the Northern Fayum (Antiquity I); H. Junker, Bericht uber die von d. Akad. d. Wiss. in Kien nach dem Westdelta entsendete Expedition (Denkschr. d. Akad. d. Wiss. in Wien, Phil.-Hist. Klasse 68, 3); O. Menghin, Die Grabung der Universitat Kairo bei Maadi (Mitt. Deutsch. Inst. f. Agypt. Altert. in Kairo, 1932). Из раскопок эпохи энеолита следует отметить A. Sсharff, Das vorge-schichtliche Graberfeld von Abusir-el-Meleq, 1926. Общая сводка археологического материала эпохи неолита и энеолита дана Fl. Petrie в работе Prehistoric Egypt. Периодизации и анализу доклассового Египта посвящены, главным образом, следующие работы: A. Sсharff, Grundzuge der agyptischen Vorgeschichte, 1927; H. Junker, Die Entwieklung der vorgeschichtlichen Kultur in Agypten (Festschrift f. P. W. Schmidt); P. Newberry, Agypten als Feld fur anthrop. For-schung, 1928; Б.Б. Пиотровский, Современное состояние изучения додинастического Египта (Проблемы истории докапитал. обществ, 1934, № 7–8). Религии доклассового общества Египта – работа М. Л. Снегирева, Проблема культа Матери-Земли в архаическом Египте, 1929].

С царя II династии Джосера, поселившегося на рубеже Верхнего Египта и Дельты, у «Белой стены» – крепости возникшего затем Мемфиса, начинается новый период египетской истории. Следуя старым традициям, Джосер еще выстроил себе гробницу близ Абидоса (Бет-Халлаф) тинитского типа, но он же соорудил себе и другую, грандиозную, на поле Саккара, посвященном богу мертвых Сокару. Это – первая египетская пирамида, пока еще ступенчатая, и этим выдающая свое происхождение из прежней гробницы – мастаба, но сооруженная уже не из кирпичей, а из известняка. Таким образом, началась знаменитая эпоха строителей пирамид, это время строгой централизации, бюрократизма и могущества центральной власти. Никогда в истории человечества вся государственная жизнь не была до такой степени сосредоточена около царской резиденции, или, лучше сказать, «вечной» резиденции царя – могилы, как при Снофру, Хеопсе и Хефрене. Сооружение колоссальных царских гробниц, требовавшее огромного напряжения населения, возможное, правда, в земледельческой стране, но и предполагающее крепостное состояние значительной части последнего, указывает нам столько же на деспотизм египетских фараонов, сколько и на центральное положение в египетской культуре религиозных верований и культа. В то же время мощь централизации доказывается и тем, что весь цвет египетской знати сопровождает царя не только при жизни, но и по смерти – царские гробницы, а потом пирамиды IV и V династий на огромном пространстве от Абу-Роаша до Дашура и у Медума, особенно у Гизе (вероятно, некрополь Илиополя), Абусира и Саккара окружены гробницами придворных, чиновников, вельмож, желавших воспользоваться теми загробными благами, какие уготованы царю. Множество прочтенных в них названий чинов и должностей указывает на крайнее развитие бюрократизма уже в это отдаленное время.

Четвертая династия правила более 11/2 века (XXIX–XXVIII вв.) и окончилась смутами. После нее престол перешел, согласно записанному позже преданию, к илиопольской жреческой фамилии. Что пятая династия (также 11/2 столетия – до средины XXVI в.) находилась в связи с Илиополем, ясно из особого почитания, какое она оказывала культу солнечного божества Ра- Атума. Цари ее строят не только пирамиды, но и храмы этому богу. Палермский камень говорит о богатых пожертвованиях землями и другими дорогими приношениями Ра, его Эннеаде и духам Илиополя; из надписей этого времени мы знаем, что каждый из первых шести (или семи) царей династии соорудил особый храм Ра и назвал его особым именем, напр.:«Место сердца Ра», «Покой Ра» и т. п. Немецкие археологи нашли и исследовали некоторые из этих замечательных памятников религии и искусства – храмы Ра, сооруженные царями Сахура и Ниусерра. Если цари и раньше в своих именах ставили себя в связь c богом Ра (напр., Микерин –Менкаура = «непоколебим гений Ра» или «непоколебимейший из гениев Ра»), то теперь делается почти общим правилом принимать имя, которое бы изображало царя как воплощение солнечного божества или подчеркивало причастность его существу и вообще отношение к нему. Цари (с третьего царя династии Какаи – Неферирра) начинают быть не только Горами, но и сынами Ра, и принимать соответствующие (теперь уже третьи) имена. Распространение по всей стране культа бога света дало упрощения пантеона. – Египет к этому времени уже почти приобрел ту физиономию, какая осталась за ним на все время существования его культуры. К рассмотрению его состояния за первый период его истории мы теперь и обратимся.

Ступенчатая пирамида Снофру.

Подобно вавилонянам, египтяне всю свою культуру считали откровением богов. Боги царствовали некогда над их родиной; Осирис и Исида были цивилизаторами, Тот – покровителем и охранителем культуры, изобретателем письма, культа, всякого знания и государственности. Литературные произведения, будь это религиозный текст или медицинский трактат, возводились к богам, считались упавшими с неба, найденными во времена первых царей в храмах и т. п. «Слово божие» было у них термином для иероглифического письма и для понятия «словесность». Божество заведывало в равной мере и тростью скорописца, и шнуром землемера, и инструментом врача, и резцом ваятеля. Религия указывает покровителей всем сторонам общественной и частной жизни, и для уразумения египетской культуры необходимо начать с этой главной идеологии восточного народа.

Египетская религия поражает исследователя прежде всего той видной ролью, какую в ней играл фетишизм во все периоды ее истории. Правда, он был свойственен в значительной мере и семитам и классическим народам, но в Египте он достиг наибольшего развития и сохранился во все времена его истории, и в этом нельзя не видеть как влияния африканской среды, так и доказательств прославленного египетского консерватизма. Египтяне олицетворяли и одухотворяли все; всем неодушевленным предметам они давали имена, во всех их, видели присутствие каких-то сил, и нередко видимо выражали это, придавая этим предметам человеческие члены. Они считали носителями духов и деревья, и животных, и светила, и горы, и воды, и камни. Различного рода странные фетиши, смысл и происхождение которых неизвестны, пользовались их поклонением в различных центрах. На ряду с ними поклонялись животным, которых впоследствии объявили живыми подобиями божеств, душами их. В одном номе кланялись странному столбу с четырьмя перекладинами, может быть, символически представлявшему кедр, в другом – бычачьей голове на длинном шесте, в третьем – шесту с двумя перекрещивающимися палицами наверху или щиту с перекрещивающимися стрелами, в иных – шакалу (Сиут), соколу (Эдфу, Иераконполь), быку или корове (Апис в Мемфисе, Мневис в Илиополе, корова в Дендра), барану (в Элефантине, Фивах), ибису (в Ермополе), кошке (в Бубасте) и т. п. С развитием культуры эти фетиши стали считаться символами божеств, сопоставленных с ними, однако, их стали изображать уже в человеческом виде, иногда только с головой животного или в связи с растением или фетишем. Таким образом, пес превратился в Анубиса, шакал – в Вепуата, сокол – в Гора и Ра, корова – в Исиду и Хатор, кошка – в Бает, ибис – в Тота, столб с перекладинами – в Осириса, шест с палицами – в Нейт, первоначально, кажется, богиню соседей – ливийцев, потом – богиню войны и покровительницу западной части Дельты и т. п. Около каждого из этих божеств образовался круг идей и даже мифов; каждый центр считал своего бога творцом вселенной. Но кроме божеств, почитавшихся местно, все египтяне чтили космические божества: солнце, которое они называли Ра, луну – месяц (Ях), благодетельный и виновник бытия Нил (Хаппи). И вот, многие номы отождествляют своих богов- покровителей с тем или другим из этих высших существ Илиополь сопоставил своего Атума с богом солнца Ра, а затем и с Гором в форме Ра-Гариехути – Pa-Гор горизонтов; то же сделал и Удфу и некоторые другие города, где привился культ национального бога Горэ, Мемфис, Бусирис, Медес и Тинис-Абидос – хтоническое божество под именами Пта, Осириса, Хентиементиу и т. п. В Ермополе местный бог Тот стал богом месяца. Политическое объединение страны не могло не повести за собой религиозного. Начинается сопоставление сходных или соседних божеств, появляются божественные пары и тройки: Осирис делается братом или супругом Исиды, Гор – Хатор; у них появляются сыновья. Наконец дело доходит до попыток объединения на более широких началах. Жрецы при наиболее видных храмах придумывают богословские системы. Особенное распространение получила илиопольская система. Здесь во главе пантеона был поставлен местный кирий – бог солнца Ра-Атум. Он сам из себя произвел бога воздушного пространства Шу и его женское дополнение Тефнут; в следующей паре помещали бога земли Геба и жену его, богиню неба Нут; наконец, эта пара произвела на свет две другие: Осириса и Исиду, Сетха и Нефтиду. Эти девять великих богов были названы великой эннеадой, кроме которой в Илиополе различались еще две малых; к ним, между прочим, были отнесены Гор, как сын Осириса и Исиды, Анубис, сын Сетха и Нефтиды, Тот. Впрочем эти божества также считались великими и иногда сверх комплекта приписывались к первой эннеаде. Другие религиозные центры, большею частью, пользовались илиопольской схемой поставив на первое место своего местного бога.

Поле пирамид (реконструкция).

О каждом из богов существовал цикл мифов, из которых дошло до нас не особенно много, да и то большей частью от позднего вымени. Так, Ра в Илиополе считался создателем мира. До него существовал только отец его – Хаос – старец Нун, и в нем «отцы и матери» – стихии. Ра поднялся из хаоса в бутоне лотоса, на том месте, где впоследствии возник Ермополь: здесь лучезарный бог в виде солнечного диска вышел из распустившегося цветка. Начался свет. Тогда Ра рождает из себя Шу и Тефнут, от них потом происходят Геб и Нут. Последние находились в постоянном соединении. Ра велит Шу разделить их и поднять Нут на свои простертые кверху руки. Геб покрывается растительностью. Нут – небесными светилами, которые стали плыть по ней в кораблях. Что касается людей, то по одной версии «Геб и Нут родили Осириса, Исиду, Сетха, Нефтиду из своего тела, одного за другим: их детей много на земле»; по другому, Шу и Тефнут принесли Ра его «око»; он заплакал, и из слез его произошли люди (игра слов: ремит – слеза и ромет – человек). Родившиеся боги по его повелению уничтожили его врага – дракона мрака Апопи; сам он в виде «великого кота» уничтожил огромную змею в Илиополе. Царствовал он много тысячелетий и, наконец, состарился: кости его превратились в серебро, мясо – в золото, волоса – в ляпис-лазури. Его подданные, как боги, так и люди, сделались тогда непокорны. Сначала Исиде путем хитрости удалось выведать у него магическое имя, знание которого давало власть над ним: она подослала к верховному богу, когда он обходил свои владения, созданную ею для этой цели змею. Ужаленный и страдающий Ра обратился к ней за помощью. Она потребовала от него его имени: «Я тот, который сотворил небо и землю и утвердил горы. Я тот, который создал небо и тайну, горизонта и который поместил туда души богов. Я тот, при отверстии очей которого делается светло, а при закрытии темно. Вода Нила струится, когда я повелеваю, но боги не знают моего имени. Я тот, который производит часы и дни и кто начинает год, производит наводнение, который создал живой огонь. Я Хепра утром, Ра в полдень и Атум – вечером»... Это не удовлетворило богиню: «нет имени в том, что ты сказал». Яд продолжает свое действие, и тогда в конце концов удается узнать имя. Скоро неповиновение людей дошло до такой степени, что верховному богу пришлось собрать совет из небожителей. «Его величество изрек своей свите: «призовите ко мне мое око, богиню Хатор, Шу, Тефнут, Геба и Нут вместе с божественными праотцами и праматерями, которые были при мне, когда я еще находился в Хаосе, а также самого Нуна; да приведет он и свою свиту с собою, тайно, чтобы люди не заметили и не разбежались; пусть он идет с ними к моему дворцу, чтобы дать мне свои превосходные советы». Привели этих богов, и они пали ниц пред его величеством, касаясь земли челом, ожидая, что он выскажет свое желание пред отцом старейших богов, создавших людей. Они сказали его величеству: «Мы слушаем». Сказал Ра Нуну: «Старейший бог, который меня произвел, и вы боги – предки! Люди, происшедшие из моего ока, замышляют злое против меня. Скажите, как поступить в этом случае: я не хочу их казнить, не услыхав вашего мнения». Тогда заговорил его величество Нун: «Сын мой Ра, больший создавшего его и произведших его. Оставайся на троне своем, ибо страх пред тобою велик»... Величество Ра ответил: «они убежали в горы, сердце их полно страха». Боги сказали: «пошли око твое, да казнит оно непокорных. Пусть сойдет Хатор и казнит людей в горах». Ра посылает свирепую богиню, которая топит людей в их крови, пока Ра не сжалился над некоторым остатком их и не простил их, чуть не насильно отстранив Хатор от резни. Но царствовать больше он не хочет, и на спине коровы уходит на небо. После Ра вселенной правят одна за другой две происшедшие от него пары и, после многих веков царствования, возносятся на небо. Наконец, царство переходит к Осирису и Исиде. Эта благодетельная пара поставила целью своего царствования воспитание людей и распространение культуры не только у себя дома, но и за границей; помощниками у нее были – первый министр Тот и Вепуат, бог войны, «открыватель путей» в иноплеменные страны; противником – Сет (вернее Сетх, может быть, Сутх), желавший завладеть престолом. Во время празднества по случаю победоносного возвращения Осириса из Азии, куда он отправился походом для насаждения цивилизации, Сетх явился со своими 72 спутниками, принес драгоценный сундук и предложил его тому, кому он придется, если тот вздумает лечь в него. Он как раз пришелся Осирису. Сетх немедленно захлопнул сундук и бросил его в Танитское устье Нила. Осирис носился по волнам и выплыл в море. Исида с рыданием искала ящик повсюду и нашла его у самого устья вросшим в ствол дерева. Она оплакала, временно оживила, потом погребла его и удалилась в свой город Буто, где среди болот стала воспитывать своего младенца Гора, сокрыв его от преследований Сетха. Возмужав, Гор вступает в борьбу с последним; оба обнаруживают большую храбрость; Гор даже лишается одного глаза. Наконец, боги предоставляют дело на решение премудрого Тота, который делит Египет между Гором и Сетхом: первому отдает север, второму – юг. Осирис в аду делается царем и судьей. Борьбу Гора и Сетха илиопольские жрецы локализовали в Хериоха, на месте нынешнего Старого Каира, вблизи священного Илиополя; суд – в Илиополе «в Великом доме». Таким путем окончательно слили два различных цикла мифов.

Ступенчатая пирамида царя Джосера.

Таков остов этого главного мифа египетской религии, занимающего центральное место во всей культуре египтян. Мы знаем его в полном виде уже из трактата Плутарха, но что основные элементы его восходят к древнейшим временам, видно из намеков, рассеянных по всей литературе, и уже в текстах, начертанных в пирамидах, он представляется известным, причем рассказанная нами версия – далеко не единственная. Так, в древнейших частях текстов пирамид уцелело глухое указание, что на стороне Сетха был первоначально Тот. Обычно же рассказывается в них, что Тот участвовал в битве и «обратил вспять свиту Сетха» и даже в битве повредил себе руку. Осирис, оплаканный Исидой и Нефтидой, оживлен Гором, давшим ему проглотить исторгнутое у Сетха «око Гора». Осирис поднялся на левом боку, но на земле не остался, а сошел царствовать в преисподнюю. На четвертый день он исцелился от повреждения; на 8-й забыл о всех своих неприятностях. Впоследствии были привнесены некоторые варианты и подробности. Так, например, когда Осирис сделался наиболее популярным богом (Уон-нофру «Онуфрий», «благой»), и каждая область хотела обладать его гробницей (может быть, здесь играло роль также сопоставление с ним аналогических божеств) пришлось объяснить обилие этих гробниц мифом о том, что Сетх, охотясь ночью при лунном свете, нашел гроб Осириса и рассек его тело на 14 кусков и разбросал их по всему Египту, а Исида, находя их, погребла их отдельно и ставила каждый раз храмы. (Некоторые, впрочем, ставят этот миф в связь с древнейшим способом погребения). Другие же говорили, что она соединила при помощи Тота члены и набальзамировала их, а затем снова погребла, но уже в Абидосе, где была главная гробница; по первой версии, в Абидосе была погребена в особом ковчежце голова Осириса. Впоследствии гробницу одного из древнейших царей превратили в погребальный склеп Осириса и поставили в нем кенотаф, найденный Амелино. Всеегипетское почитание убитого бога объясняли еще тем, будто по нем затянули на севере Исида и Нефтида плач, который раздавался до Абидоса и т. п. В Абидосе справлялись и мистерии Осириса, наиболее раннее упоминание о которых – стела придворного Ихернофрета (Беря, муз,), посланного в 19-м году Сенусерта III для ревизии абидосского храма и мистерий. Из его автобиографии видно, что мистерии состояли из следующих обрядов: 1) Выход Вепуата. Идол шакала на шесте выносился из храма. Он указывал путь Осирису и был его первым бойцом. 2) Выезжал сам Осирис на своей барке, поражая врагов. На корабль нападали «враги»; верховный жрец и свита отражали их. 3) Далее следовал таинственный «великий выход», во время которого Осирис был убиваем Сетхом. Следовал плач. 4) Тот перевозил тело Осириса в барке. 5) Духовенство приготовляло тело к погребению и перевозило на барке в местность Пекер, где его погребали. 6) Совершалась расправа над «врагами» Осириса на месте его убиения в местности Недит. 7) Ликование и перевезение идола ожившего Осириса в его храм в Абидосе. – Нередко в абидосских надписях можно встретить желания покойных видеть «красоты Вепуата при первом выходе или «поклониться» Осирису Хентиементиу («вождю западных») при его великом выходе». Подобные же мистерии справлялись, конечно, и в Бусирисе, и вообще во многих храмах, особенно в поздние времена, когда почти везде, в Фивах, Дендера, Эдфу и т. п. были устроены отделения для культа Осириса.

Осирис и Исида.

После знакомства с мифами азиатских соседей, также оплакивавших юного бога, умерщвленного злой силой, египтяне скоро увидели в Таммузе-Адонисе своего Осириса; ящик с его телом стали доводить до финикийских берегов, и Исида, как полагали, нашла его в Библе, вросшим в кедр. Произошло даже некоторое религиозное общение двух религий на почве культа страждущего божества: из Египта ежегодно (еще в греческие времена ср. трактат Лукиана о сирийской богине) отправляли по морю главу Осириса, которую в Библе встречали финикийские женщины с плачем, после чего начинались празднества. Осирис действительно мифологически тожественен с Адонисом и Таммузом – он также хтонический бог растительной силы, убитый и оживший; в Египте он является уже сопоставленным с другим божеством, еще более юным – сам он уже не принадлежит этому миру, где царит его сын Гор. Но это сопоставление едва ли первоначально. Осирис был богом Бусириса (Дом Осириса) в Дельте, и здесь чтился в виде фетиша – столба с перекладинами, считавшегося его спинным хребтом. Гор был богом победоносных «Служителей Гора». Возможно, что его культ вышел также из Дельты и с ним был также сопоставлен бог города Эдфу – крылатый солнечный диск; возможно и обратное. Сами египтяне впоследствии рассказывали о Горе, устремившемся из Эдфу «на заклание своих врагов», может быть, мифологически передавая объединение Египта династией, для которой Гор был богом-покровителем.

Бог Птах. Бронзовая Статуэтка собр. Гос. Эрмитажа.

Из национального и династического бога он делается могучим богом света, в лице своих символов – крылатого солнечного диска, или сокола, проходящего Египет и побивающего исчадия мрака; его два ока – солнце и месяц; его юная форма Гартехрот (Гарпократ) «Гор младенец» делается божеством восходящего солнца, а супруга Хатор – богиней неба. Во всем этом разобраться нелегко; египтяне сами могли найти выход из этой путаницы, изобретя трех Горов – Гора Великого, Гора сына Иеиды, и Гарпократа, сына Гора и Хатор. Эдфуский Гор уже рано был объявлен супругом богини неба, почитавшейся в Дендера и называвшейся Хатор, что объясняли, как «Дом Гора». Ее символом была корова, и это сблизило ее с Исидой. Вероятно политические комбинации номов, а затем объединения содействовали сопоставлению государственного бога с популярным богом покойников и его благодетельной супругой и премудрым ермопольким Тотом. Дальнейший процесс объясняется, согласно Масперо, смешением осирисовых мифов с солнечными и параллелизмом борьбы и там, и там. Бог жизненной силы земли умерщвляется или зноем или, в виде своих продуктов – хлебных злаков человеком; бог солнца борется с тучами, заслоняющими «око неба», борется с мраком, исторгающим это око. Возможно, что Гор, бог солнца, уже вторичным путем был сделан преемником Осириса в его отношениях к противной силе, и борьба света с мраком является преемницей борьбы хтонической. Вне заупокойного культа Сетх долго не считался злым богом и диаволом: Тот примирил его с Гором, и он наравне с ним был царем Египта и предком фараонов. Только в поздние времена египетской культуры, особенно в персидское, греческое и римское, он получил характер диавола, и даже имя его избегали писать и произносить и выскабливали из текстов. Миф Осириса имел большое нравственное значение. Он был шагом на пути к этическому дуализму: «Благой» невинно страдает и делается покровителем всего доброго и правосудным царем иного мира. Но и в этом мире около него группировалось все доброе и прекрасное, супружеская любовь и материнство были освящены в глазах египтянина отношениями Осириса, Исиды, Гора. С этой стороны особенно трогательна скорбная песнь, влагаемая в уста Исиды, над телом Осириса, певшаяся жрицей во время мистерий: «... Приди, Осирис, в свой дом!.. Оний, приди в свой дом! Нет врагов твоих. О прекрасный юноша, приди, чтобы посмотреть на меня: ведь я твоя сестра, которую ты любишь; не уходи от меня, Онуфрий, вернись в свой дом, сейчас же. Я не вижу тебя, и скорбит мое сердце и ищут тебя глаза мои. Я стремлюсь лицезреть тебя. Могу ли я устать смотреть на тебя?.. Сладостно видеть тебя... Приди к своей сестре, приди к своей жене, приди к своей супруге. Я твоя сестра от одной матери, не разлучайся со мной. Боги и люди взирают на тебя и плачут по тебе. Я восклицаю к тебе и плачу до высоты небесной, ноты не слышишь моего голоса, хотя я твоя сестра, которую ты любил на земле, и кроме которой ты не любил никакой другой, о брат мой!»... Действительно, семейные отношения в Египте, судя по надписям и картинам на гробницах, производят отрадное и трогательное впечатление. Египтянин постоянно изображает себя рядом с женой и в кругу детей; и ту, и других он наделяет нежными эпитетами, и дети гордятся тем, что они были «хвалимы отцом, любимы матерью и братьями». Хотя среди вельмож и допускалось многоженство, но законной женой была одна, большею частью родная сестра, носившая титул «госпожа дома» и бывшая во всех отношениях, в частности, юридических, равной своему мужу. Даже царицы, большею частью родные сестры царей, несмотря на существование гаремов, занимали высокое положение и носили почетные официальные титулы; имена их, как и имена царей, заключались в особые овалы.

Если, таким образом, небо влияло на земные нравы, то и земной Египет переносил свои условия в мир богов. Эти условия предвечны – боги царствовали подобно фараонам, имея в лице тоже богов своих визирей и чиновников. И потом бюрократические порядки господствуют в мире богов: эннеада имеет своим секретарем и докладчиком визиря бога Ра – Тота; сам Ра рисуется настоящим фараоном. Конечно, и это не могло не влиять на развитие генотеистических представлений.

Какое бы значение ни имел первоначально миф Осириса, несомненно, что он был центром для представлений египтян о загробной жизни. Осирис был сыном Неба и Земли, т. е. земнородным, а потому и первым покойником (до него боги не умирали, а возносились), а так как смерть не могла быть нормальным явлением, то он должен был быть убитым. Таким образом, он был как бы первым человеком, посредником между богами и людьми, и люди должны были быть подобны ему. По смерти они переходили в его царство и, чтобы быть принятыми там, должны были не только принадлежать к числу его последователей, но и слиться с ним, приобщиться естеству его. Отсюда постоянное наименование покойников «Осирис имя рек», которое впоследствии сделалось обычным для всех египтян, а в Древнем царстве прилагалось только к царям, как потомкам убитого бога. Последний принимал такого покойника, заботился о его благосостоянии за гробом. Представления об участи покойников и вообще о царстве мертвых были, впрочем, у египтян спутаны и противоречивы. Причина этому развитие и наслоение, не вытеснившие старых взглядов. Египтяне вообще были народом консервативным и мало логичным: то, что они получали вновь путем культурного развития, не заставляло их отбрасывать старого, более примитивного достояния; равным образом, объединяя различные местные представления, они не согласовали их, а оставляли существовать рядом, как бы противоречивы они ни были. Отсюда в течение веков образовалась такая путаница, что наука в настоящее время не всегда оказывается в состоянии разобраться. В глубокой древности эпохи Негады мы встречаемся с погребальными обычаями, наиболее странными для Египта: покойник или лежит на боку в согнутом положении, или его скелет расчленен и в яме иногда оказывается больше костей, чем нужно, иногда меньше. Видеман пытается доказать, что расчленение покойника имело религиозное значение – не дать ему вернуться мучить живых, и нашло себе отражение в мифе о расчленении Осириса. Он находит намеки (Книга Мертвых, гл. 43) на древний обычай в религиозных текстах исторических времен, где говорится, как о важном ритуальном действии, об отсечении у покойника головы. Навилль сопоставляет это с известием Геродота о погребении в сидячем положении у Насамонов – так наз. эмбриональное положение получится, если сидящий по-восточному, на корточках, труп упадет. Находят даже изредка мумии исторического времени, где отрубленная голова потом пришита. После разложения разрубленных останков, скелет снова складывали (иногда при этом не доискивались костей, иногда по ошибке клали чужие в один гроб), чтобы, как, думает тот же египтолог, обмануть покойника, захотевшего вернуться: он одевался в старую плоть, считая ее целой, но она распадалась и отказывалась ему служить. Однако уже в доисторические времена были сделаны первые шаги к бальзамированию трупов: в могилах с расчлененными скелетами начинает отдельно класться на особое место голова, в которой обнаружены различные смолы. До знаменитых египетских мумий отсюда, конечно, еще было далеко, но первый шаг был уже сделан, вера в необходимость сохранения телесной оболочки человека для его бессмертия нашла для себя средство и была подкреплена ссылкой на Осириса, которого набальзамировал Анубис при премудром содействии Тота. Убитого бога стали представлять не только в виде фетиша, но и в форме стоящей или лежащей мумии; первоначально, царь, а потом и всякий покойник, над которым были проделаны все те же церемонии, что некогда над Осирисом, сливался с ним. Но этого для него было мало, и это одно не устраивало его на том свете. Египтяне никогда не забывали первобытных представлений, что умершие не чужды земных потребностей и нуждаются в кормлении. Царские гробницы эпохи Негады представляют настоящие магазины заупокойных даров. И частные лица, сообразно общественному положению и средствам, справляли поминки по своим усопшим, принося жертвы из быков, гусей, вина, елея, молока, хлеба и т. п. В противном случае, покойник должен был довольствоваться нечистотами или бросаться на живых. Жертвы эти считались приносимыми Осирису и другим богам, а они уже распределяли их по умершим. Таким образом, умерший мог есть и пить. Он также мог ходить куда ему угодно, мог видеть и говорить. Все это достигалось особенными церемониями, которые проделывались над мумией, а также рисунками дверей на гробнице, изображением глаз на гробе. Жертвы принимала, конечно, не мумия, а олицетворенная жизненная сила, именовавшаяся «Ка» и считавшаяся божественной. Ее изображали, как подобие ее носителя, с поднятыми вверх руками. И боги имели «Ка», но в отличие от людей – по нескольку их. Ра, напр., до четырнадцати. Точно также и цари имели несколько «Ка»; первоначально, кажется, представление о «Ка» имело в виду их одних. Кроме Ка признавали в человеке и душу, имевшую голову человека на теле птицы и после смерти отлетавшую на небо. Иногда говорили о большем количестве элементов человеческого существа (напр., о тени), но не всегда строго различали их. Душа совершает загробные блуждания, сражается с врагами-демонами, пока не получит места упокоения на полях Налу, которые сначала помещались вместе с богами, где-то на северной части неба, а иногда даже на звездах, а потом на западе. Запад вообще считался областью мертвых, а потому кладбища лежали обыкновенно на западном берегу Нила, у самой пустыни. Здесь покойники вели жизнь такую, как некогда на земле.

Загробная топография – наиболее запутанный и неясный пункт египетских представлений. Но в Египте не в меньшей степени, чем в Вавилонии, была развита магия, вера в силу слова и таинственное значение имени. Магические формулы направляли душу на верный путь и давали ей орудие против демонов, сообщая имена последних и тем делая их бессильными, а покойнику предоставляя возможность «ходить по путям прекрасным, по которым ходят достойные». Они делали еще больше – путем их покойник мог выдавать себя за бога, по преимуществу отожествляя при помощи формул отдельные члены своего тела с таковыми же у различных божеств. Таким образом, нравственный элемент, который столь выгодно отличает вавилонскую религию, в этих текстах пока отсутствует. За умершего говорили не добрые дела, а бессмысленные формулы, которые он должен был знать наизусть и которые для его облегчения или писались на стенках гроба, или давались в виде книжных свитков.

От Древнего царства мы имеем огромное собрание таких формул, представляющее едва ли не древнейший памятник египетской литературы, хотя и записанный при V и VI династиях (в пирамидах царей Унаса, Атоти I, Пиопи I и II, Мернера). За глубокую древность текстов говорят и первобытная грубость многих представлений, и исторические намеки. Содержание, при общности магического характера, разнообразное. Здесь и описания загробных странствований, и представление загробной участи покойного царя, отожествленного с Осирисом и приобщенного к богам, и обращение к богам, имеющим отношение к циклу Осириса и судьбе покойного, и забота о продовольствии покойного, и заклинания против демонов, змей, чудовищ, и ритуальные тексты, и намеки на мифы. Последние – илиопольские, связанные с Атумом-Ра и эннеадами, но скрещенные с Осирисовыми. После того, что мы узнали о происхождении и характере V династии, для нас вполне понятно, что раньше нее эти тексты не могли войти в употребление – они порождение Илиополя и культа Ра; в них уже сопоставлены и довольно беспорядочно объединены идеи религии бога Ра с Осирисовыми.

Илиопольское происхождение текстов доказывается той ролью, какую играет , в них эннеада. На ряду с нею заметна Нейт, а главное – цикл Осириса и его центры – Тинис и Абидос. Зете указывает на текст, как на возможную дату; в нем говорится о царе одного Нижнего Египта: «Твой ужас у тех, которые принадлежат небу, твой страх у земных, ты направил свой меч в сердца царей Нижнего Египта, находящихся в Буто». Здесь эти цари даже как будто выставляются врагами; текст имеет вид верхне-египетского, В другом тексте покойный назван землей Катаракта, овладевшим Египтом, «пламенем, охватившим оба берега», – может быть, намек на покорение Египта с юга. Во многих других случаях несомненно более позднее происхождение, именно там, где упоминаются Буто и Нехен (Эль-Каб), даже Элефантина и Нубия. Царь назван «великим тельцом, поражающим Нубию», что является пояснительным текстом к описанным барельефам, где изображен бык, разрушающий крепости, но в то же время переносит нас в эпоху объединенного Египта, распространившегося и за Сильсила и даже Кенсет. Наконец встречается текст: «о ты, который перевозишь праведных, не имеющих корабля, перевозчик полей Налу! Имя-рек оправдан пред небом и землей! Имя-рек оправдан пред каждым островом, именуемым «Плывущий достигает к нему» и помещенным между ногами Нут. Он – «данг танцев бога, радость бога пред его троном» – вот что ты слышишь в домах, вот что узнаешь ты на дорогах в день он, когда тебя позвали, чтобы выслушать повеление. Вот оба у трона великого бога, они зовут имя-рек: «он здрав и цел». Имя-рек плывет к полю «Прекрасное место великого бога», на котором бог делает то, что ему надлежит делать среди достойных, – он распоряжается яствами... Он – Гор, он предоставляет имя-рек яства»... Оставляя пока в стороне мифологические намеки, обратим внимание на сравнение покойного царя с «дангом» танцев бога. Почти в то же время (при царе Нофркара) «данг» был доставлен Хирхуфом «для развлечения царя»: это – карлик из малорослых племен Центральной Африки.

К числу мест, важных в историческом отношении, следует отнести и следующий замечательный текст (гл. 366 по Зете).

«Встань, Осирис имя-рек, поднимись! Тебя родила мать твоя Нут, тебе прилагает Кеб твой рот, тебя защищает великая Эннеада, они подчиняют тебе врагов твоих... «Ты нес большего, чем ты сам», говорят они тебе, ибо имя твое «Итфакуэр»; «ты поднимаешь большего, чем ты сам», говорят они тебе – ибо имя твое «Тинитский». Идут к тебе две сестры твои Исида и Нефтида, приводят от тебя черным и великим в имени твоем Кемуэр; зеленым и великим в имени твоем Уадж-уэр. Ты велик и кругл в Шенуэре. Ты кругл в Дебене, окружающем Хауинебу. Ты кругл и велик в Осеке. Чаруют тебя Исида и Нефтида в Сиуте. Величают (?) они тебя в имени твоем «владыкад Сиута», прославляют они тебя в имени твоем «бог», славословят они тебя, чтобы ты не удалился от них, в имени твоем «Утренний» (?)... Подходит к тебе сестра твоя Исида, ликуя от любви твоей»... Далее следует грубо-реалистическое описание отношений нового Осириса к Исиде.

Это едва ли не первый в мировой литературе текст, упоминающий о четырех морях: Кемуэре, Уаджуэре, Шенуэре и Дебене. Первое, сб. «великая чернота» – вероятно, горькие слезы Суэцкого перешейка; имя в тексте определено рисунком крепостной стены; второе – «великая зелень», в историческое время было термином для океана, особенно для Средиземного моря; третье определению не поддается, но о последнем (сб. «Круг») сказано, что оно обтекает «Хауинебу» – северные, в историческое время греческие острова. Если мы вспомним о критской культуре и о глубокой древности ее сношений с Египтом, то отожествление ее области с Хауинебу данного текста для нас не будет невероятным.

Из приведенного текста ясно видно доведенное до последней степени представление о тожестве покойного царя с Осирисом. Огромное количество текстов вращается около этого догмата и развивает его на разные лады. Пирамиды Пиопи I и Мернера I начинают свои надписи с подробного описания появления на небе нового бога, соединившего все части своей субстанции:

«Пришли к тебе твой дух и твоя сила (твой образ?), как к богу, наместнику Осириса; твоя душа в тебе, твоя сила – позади себя, твоя корона на тебе, твоя диадема на твоем плече... Служители бога – позади тебя, и знатные боги – перед тобой и восклицают: идет бог! идет бог! Идет этот имя-рек на трон Осириса, идет этот славный дух, обитатель Недита, сильный, живущий в Тинисе. Исида говорит с тобой, Нефтида тебя приветствует; прославленные духи подходят к тебе и кланяются: они целуют прах пред ногами твоими из-за твоего меча, имя-рек, в городах бога премудрости. Ты проходишь пред твоею матерью Нут; она дает тебе руку; она указывает тебе путь к горизонту, к месту, где пребывает Ра. Открыты тебе врата неба, отверсты тебе двери Кебху (прохлады?); ты находишь Ра стоящим. Он подзывает (?) тебя, берет тебя за руку, ведет к двум святилищам неба, помещает на трон Осириса. О имя-рек! Идет к тебе око Гора и называет тебя. Идет к тебе твоя душа, пребывающая среди богов. Идет к тебе твоя сила, пребывающая среди прославленных духов. Защитил сын отца своего, защитил Гор Осириса, защитил Гор этого имя-рек от врагов его. Ты стоишь, имя-рек, защищенный, снабженный, как бог, украшенный образом Осириса. Ты делаешь то, что он когда-то делал среди прославленных духов – неразрушимых – звезд. Сын твой – на престоле твоем, имея образ твой. Он делает то, что ты делал раньше пред лицом повелителя западных по повелению великого Ра: он обрабатывает ячмень, он возделывает пшеницу, он дает тебе из этого. Говорит тебе Ра: «О имя- рек, я даю тебе жизнь, я даю тебе речь твою, я даю тебе тело твое. Ты принимаешь образ божий; ты велик там у богов, находящихся во главе озера. О имя-рек, душа твоя стоит среди богов, среди прославленных духов, страх твой против сердец их. О имя-рек! Ты на престоле твоем во главе живущих, меч твой против сердец их. Живо имя твое на земле, старо имя твое на земле. Ты не уничтожаешься, ты не погибаешь во веки веков».

Таким образом, покойник – сын Нут, матери Осириса. Ему открыто небо. Он, соединив все части своей организации и получив «образ бога», идет. Его узнают его небесные сестры, и сам верховный Ра признает его в новом сане и даже распространяет его и на его преемника на престоле. Сын его – это Гор, который в другом месте говорит, что он оказал ему такие же услуги, какие некогда оказал настоящий Гор своему умерщвленному отцу:

«Встань, отец, стой, Осирис имя-рек! Я – твой сын, я – Гор. Я пришел к тебе омывать тебя, очищать тебя, оживлять тебя, собирать для тебя твои кости, твою плоть. Я – Гор, защитник отца. Я защищаю тебя, отец мой Осирис, от того, кто причиняет тебе боль. Я иду к тебе, как вестник, Гор, помещающий тебя на престоле Ра-Тума. Ты будешь водительствовать людьми, ты сойдешь к кораблю Ра, куда боги любят сходить, куда боги любят спускаться и в котором Ра плывет к горизонту. Ты отдаешь приказания богам, ибо ты – Ра, вышедший из Нут, которая рождает Ра ежедневно, которая будет рождать и имя-рек, подобно Ра, ежедневно».

Здесь уже новое уподобление. Нут – мать Осириса и его цикла, по месту, занимаемому в илиопольской эннеаде, но она ежедневно рождает из себя, как богиня неба, солнце, а следовательно ее сын – тожественен с верховным божеством. И это особенно выгодно, так как Ра плавает по небосклону, а потому и покойник «обтекает небо, как Ра, обходит его, как Тот (бог луны)». Или он «омывается вместе с Ра в озере полей Налу, Гор обтирает его тело, Тот обтирает его ноги», к Шу взывают, чтобы он «вознес его», а к Нут, чтобы она «подала ему руку». Вообще он готов привести себя в связь со всеми богами – это делало его страшным на том свете и безопасным от «врагов». Он принимал от разных богов их признаки: у него «лицо – как у шакала, когти – как у кобчика, крылья – как у Тота», и сам он – «Тот, сильнейший (в магическом смысле) из богов». Мало того, он сильнее и самого верховного Ра: «он садится у плеч Ра, который не дает ему упасть на землю, ибо знает, что он выше его. Он – дух, превысший всех духов, он совершенных! более всех совершенных, он непоколебим более всех непоколебимых; он овладел обеими землями, как царь богов». В другой формуле покойник, оставаясь Осирисом, приводится в связь со всеми богами по родству. Получается длиннейший текст с перечислениями: «Атум! этот Осирис – твой сын. Дай ему существовать (?) и жить. Если он жив, то имя-рек будет жив, если он не умрет, то и имя-рек не умрет, если он не будет уничтожен, то и имя-рек чне будет уничтожен»... Совершенно такая же формула обращена ко всем богам илиопольской эннеады, причем, когда дело касается Исиды, Нефтиды, Сетха, а затем причисленного сюда Тота, покойный назван «братом», а относительно Гора – «отцом».

Поля Иэлу (рай по представлению египтян).

Осирисом остается покойник и в следующих формулах, также не всегда ясных и не вполне свободных от противоречий. Первая имеет целью воскресить покойного, подобно Осирису.

«Твой сын Гор делает это для тебя. Вельможи трепещут, видя меч в твоей руке, когда ты исходишь из преисподней. Слава тебе, бог Сиа (бог премудрости): Геб родил тебя. Гор доволен своим отцом, Атум доволен своими годами, боги Востока и Запада довольны Великим, явившимся на руках родительницы бога. О имя-рек имя-рек, смотри! О имя-рек, имя-рек, гляди! О имя-рек, слушай! О имя-рек, присутствуй! О имя-рек, поднимись на своем боку! Исполняй повеления, ты, ненавидящий сон, презирающий расслабление. Вставай, недитец! Тебе приготовлен хлеб твой в Буто! Восприми свою силу в Илиополе! Ведь Гор – тот, кто приказал это исполнить для своего отца. Владыка облаков собирает облака, чтобы поднять тебя, он, который поднимает Атума.

Имя-рек велик. Он прошел между ног Эннеады. Он зачат Сохмет, родила его Шестет, его, далеко блуждающую звезду, приносящего для Ра ежедневно необходимое для пути. Он идет к своему месту, где находится обладатель обеих корон. Он сияет, как звезда.

...Имя-рек сияет, как Нофертум, как цветок лотоса у носа Ра, когда тот восходит ежедневно на горизонте и когда, при виде его, ликуют боги...

«Иди в мире», говорит тебе Осирис, «вестник великого бога, в мире», говорит тебе великий бог. Открыты тебе врата неба, отверсты тебе двери светил. Южный шакал спускается к тебе, как Анубис, лежащий на своем боку, как Хениу, глава Илиополя. Великая дева простирает к тебе обе руки, обитающая в Илиополе. О имя-рек, у тебя нет отца среди людей, нет у тебя и матери, которая бы родила тебя. Твоя мать – Саматуэрт, обитающая в Элькабе, с белой короной и длинными волосами. Она кормит тебя, не отнимая от груди! Поднимись! Твоя палица в твоей руке, твой скипетр в руке; ты стоишь между двумя святилищами и судишь богов. Ты идешь к звездам, сияющим за утренней звездой. Не уклоняется бог от своего обещания; он дает тебе 1000 хлебов, 1000 пивом, 1000 быков, 1000 гусей, 1000 всяких приятных хороших вещей, от которых живет бог».

Нельзя не пр в отчаяние от этого набора, на наш взгляд бессмысленных и, во всяком случае, бессвязных формул, рассчитанных на ритуальное произношение, на слуховые эффекты, и составлявшихся при разных условиях и в разные времена. Несомненно, что уже здесь замечается смешение осирисовой доктрины с илиопольской, в центре которой стоит Ра, и комбинация разнообразных представлений о загробном мире. Южно-египетское перемешалось с северным, абидосское и элькабское с илиопольским и бутским. Подобная же путаница замечается и в текстах, имеющих отношение к путешествию покойника и его продовольствию. Мы уже видели, что новый Осирис «идет», что ему подает руку его мать Нут и сам бог Ра, а возносит Шу, но видели также, что он переезжает на корабле последнего и вечно с ним странствует. О плавании и переезде вообще говорится часто и в разных версиях, равно как и о цели путешествия. Например:

«Идет он, чтобы созерцать отца своего Осириса. Открыт ему путь херихебом (жрецом, произносившим магические формулы), приветствует он владык духов. Идет он к великому озеру внутри «полей даров», на котором пребывают великие боги; эти великие боги – неразрушимые звезды. Дают они ему это древо жизни, от которого они существуют, от которого вы существуете также. Ты берешь его с собой к твоему великому полю... Ест он от того, что ты ешь, пьет он от того, что ты пьешь... Дай ему сидеть за его праведность, стоять за его достоинство... Посади его, как князя среди духов _ неразрушимых звезд, которые на севере неба, которые владычествуют над яствами»...

Здесь цель путешествия – «неразрушимые» звезды, т. е. звезды, расположенные вокруг полюса. Здесь был рай с древом жизни и полями пиршеств, здесь обитали блаженные, превращенные в звезды. Как туда попадать? Это было не легко – следовало просить какого-то бога, чтобы он взял с собой. Но можно было обратиться и к другим существам:

«О вы четверо, Хентиу-инсект («с локонами спереди»), – ваши локоны пред вами, ваши локоны на висках, ваши локоны на затылках ваших, среди голов ваших! Ведите эту барку для имя-рек, подайте ему эту барку. Пусть везет ее Хекрирер вместе с Махаефом («смотрящий позади себя»), чтобы отправиться туда, где неразрушимые звезды, и быть среди них. Если вы не подадите ему барки, он сообщит ваше имя людям... он вырвет локоны из голов ваших, как лотосы на краю болота».

Здесь он уже грозит, а какое значение имеет магическая угроза, да еще при обладании знанием имени, это известно. Интересно имя египетского харона «Махаеф», т. е. «смотрящий позади себя», лицо которого всегда повернуто в одну сторону, как и говорится в одном, обращенном к нему тексте: «О смотрящий назад, лицо которого позади! Вот идет имя-рек»... Или:

«Пробудись в мире, имеющий лицо позади в мире, смотрящий назад в мире, барка небесная в мире, барка Нут в мире, барка богов в мире! Идет к тебе имя-рек – перевези его в барке, в которой она перевозит богов. Идет имя-рек... Если ты откажешь перевезти его, он сядет на крылья Тота, и Тот переправит его на ту сторону».

По другим представлениям переезжать не было надобности.. Покойник летит на небо вверх. «Как прекрасно видеть имя-рек украшенным диадемой «Ра», его опояса-ние – опоясание Хатор, его перо – перо кобчика. Он выходит к нему, среди богов, своих братьев».

«Он летит, летящий! Он улетает от вас, люди. Он не к земле – он к небу. Городской бог его, его дух на перстах твоих! Он бурно устремляется к небу, как журавль. Он целует небо. О имя- рек! Ты – великая звезда у Ориона, проезжай преисподнюю с Осирисом, плавай по небо с Орионом. Выходит имя-рек с восточной стороны неба, его юность обновляется во всякое время... Рождает его Нут вместе с Сириусом... как кобчика, он достигает неба, как кузнечик. Он не оскорбил царя, не прогневал Баст, не плясал пред седалищем бога. Когда сын Ра готовит для себя пребывание, готовит и он для себя, когда сын Ра здоров, здоров и он, когда он голоден – и он голоден».

Этот текст интересен еще и тем, что в нем мы встречаем чрезвычайно редкое в текстах пирамид упоминание о нравственном цензе, необходимом для блаженного пребывания на том свете. Царское и божественное достоинство новых Осирисов заключало в себе самом наследственное право на благосклонный прием бога Ра; нравственные критерии были излишни. Но данный текст, очевидно, имеет в виду не царя – иначе он не стал бы уверять, что покойный «не оскорблял царя» и что он находится под покровительством своего провинциального «городского» бога. Таким образом, перед нами первый шаг демократизации заупокойных представлений и новый, первоначально чуждый элемент «текстов». Покойник – простой смертный – проходит кажется, за «сыном Ра», т. е. фараоном; но участь его тесно связана с ним.

Египетское воображение перебрало разнообразные способы достижения рая: к нему надо идти, плыть, лететь на крыльях бога, лететь самому. Оставался еще один способ – карабкаться по лестнице. И он упомянут в «текстах», представляющих магические формулы при помещении в гробнице фигурки лестницы:

«Воздвигнута лестница богом Ра пред Осирисом, воздвигнута лестница Гором пред Осирисом, чтобы пошел он к своему духу. Один из них по одной стороне, другой по другой стороне, а имя-рек между ними».

Есть даже специальная магическая глава заклинания лестницы:

«Радуйся, дщерь Запада, высшая созерцающих небо, дар Тота, высшая двух столпов, лестница! Открой путь имя-рек, проводи его»...

Весьма много текстов говорит о пропитании покойного, для которого «мерзость голод и жажда». И здесь представления разнообразны. Мы уже видели лучшее из них о древе жизни, но оно встречается редко. Гораздо чаще говорится о «полях Иалу»; и «полях жертвенных угодий». Еда и более грубые развлечения составляют едва ли не единственное занятие; жадность покойного везде подчеркивается, напр.: Я «ты напитан с поля богов, от которого они питаются; к тому, что будет съедено, ты обращаешь свое сердце. Служат тебе деревья изу, преклоняет пред тобой дерево нубс свою вершину». – «Идет имя-рек к своим отцам... приносится ему его хлеб негниющий, его пиво не киснущее. Ест он один; не дает никому из находящихся позади его»... Если еды не хватает, приходится браться за «мерзость» – человеческие отбросы. Чтобы избавить от этого, существовал особый текст, имеющий целью магически уверить, что «имя- рек» чувствует к этой «мерзости» отвращение и не будет есть ее. Существуют также неизящные тексты, «сообщающие имя-рек» способность продолжать за гробом веселый образ жизни (напр., он отнимает женщин у их мужей на месте, где ему угодно и когда ему угодно), но по крайней грубости и примитивности едва ли чему-либо уступает следующее:

«Дождь с неба, меркнут звезды, блуждает создание Лука, трепещут кости созвездия Льва... видят они N сияющим, одушевленным, как бога, живущего от отцов своих и питающегося матерями своими. N – владыка премудрости. Не знает и мать имени его. Слава N – в небе, сила его – в горизонте, как Атума, родившего его, а родил он его сильнейшим себя. Духи N позади его. Враги его под ногами его. Боги его на нем. Урей его на челе его; сешмет его пред ним. Жезлы его защищают его. N – телец неба... он живет от существа всякого бога, он пожирает их внутренности; их внутренности полны чарами Острова Пламени (Ианемси)...

N судит вместе с тем, имя чье сокровенно в день он заклания первенца. N – владыка яств – связывает веревку, делает сам себе яства. N ест людей; живет богами. Созвездие Ихмавенет и Имкехау ловят их ему. Созвездие Хертерту связывает их для него. «Скиталец» (Хонсу?) с ножами всякого рода закаляет их для N. Он исторгает их внутренности... Шесму разрезает их для N. Он варит из них кушанье, в котлах своих вечерних. N пожирает их чары, съедает их магическую силу (иехи). Их великие идут на его утренний стол, их средние идут на его вечерний стол, их малые идут на его ночной стол. Старики и старухи их – на дрова (?). Великий Северонебесный подкладывает огонь к котлам с окороками первенцев их. Небожители отдыны N. Настреляны для него котлы с окороками жен их. Он обходит оба неба совершенно, приведены ему оба берега... N – бог, первенец над первенцами. Принесены ему тысячи, закалены для него сотни... Чары их в теле его. Не отнято благородство N от него. Он пожирает знание каждого бога. Время его – вечность, предел того, что ненавидит, находясь на границе горизонта, во веки веков».

Расписанная статуя Нофрет. Древнее царство.

Этот текст имеет исключительный интерес для энтолога и является параллелью к рассказам о магическом канибализме. Он указывает наиболее ясно, какую важность имеет разбираемый нами памятник для общей истории культуры и религии. Конечно, мы в праве еще больше требовать от него для египетской религии, и он дает нам действительно много, хотя это многое весьма часто неясно и противоречиво. Особенно неясно относящееся к мифологии. Магические формулы не имели прямой целью рассказывать мифы – они лишь делали на них ссылки для большей действительности своих слов, особенно в виду того, что их объект сам отожествлен с богами вообще и с Осирисом преимущественно. Мы можем ожидать найти в пирамидах кое- какой материал для мифологии илиопольского или осирова цикла и, действительно, эти поиски не безуспешны. Так, во введении к формуле о Шу и Тефнут помещено изложение мифа о рождении этой пары от Атума. Миф этот, сам по себе грубый, рассказан сдесь с отталкивающей примитивной наивностью. Далее, есть намек на миф следующей пары – Геба и Нут:

«Утренняя звезда, Гор Дуат, божественный кобчик, великий зеленоватый рожденный небом! Слава тебе в этих четырех лицах! Блаженны созерцающие находящуюся в Нубии... Ты даешь имя-рек два твоих перста, которые ты подал Прекрасной, дщери великого бога, при разделении неба от земли, при восхождении богов на небо. Ты сияешь во главе твоего корабля в 770 локтей, который соорудили для тебя боги бутские и закруглили боги восточные. Возьми с собой на твой корабль имя-рек.

Само собой разумеется, что намеков на миф об Асирисе много. Они встречаются на каждом шагу. Мы то и дело читаем о борьбе с Сетхом, о врагах, об оке Гора в Буто, нашел его в Илиополе. Вырвал он его из головы Сетха на месте, где они сражались... Находят они Осириса, поверженного братом его Сетхом в Недите...» и мн. др. Но часто эти намеки непонятны – пред нами подробности мифов, не встречающиеся в других памятниках. Напр.:

«О тот, лицо которого сзади, привратник Осириса, скажи Осирису: «дай, чтобы была доставлена имя-рек твоя барка, в которой переправляются твои чистые... Да плывет он в ней, как Гор, со связкой красной и зеленой материи, сотканной из ока Гора, обвязать ею перст Осириса, когда он был болен»...

«Имя-рек... родился к северу от Илиополя на стороне богини Иусаст, вышедшей из темени Геба. Имя-рек – то, что у ног Хентмерити в ночь... в день отсечения голов и стреляния тел».

Все эти мифы и намеки на них играют здесь такую же роль, как и в магических произведениях других народов – это большей частью ссылки на прецеденты или доказательства знания истории богов, а также имеют целью сообщить и новому богу все относящееся до первообраза. Но нигде в пирамидах нет большого и обстоятельного мифологического повествовательного текста, подобного хотя бы поздним египетским, также написанным для магических целей.

Большая часть текстов пирамид, как мы уже говорили, должна быть отнесена к области ритуальной поэзии и предназначена для чтения речитативом, может быть, даже пения. Поэтические достоинства, конечно, не высоки – вероятно все значение текстов полагалось в их произношении, в аллитерациях, в параллелизме членов, здесь доходящем до простых повторений, может быть, в размере. Но попадаются и настоящие поэтические тексты, напр., зачатки славословий богам, начинающихся, как и впоследствии, с «слава тебе», напр.: «слава тебе Ра в красоте твоей, в красотах твоих, на престоле твоем»... Эрману удалось из разных мест восстановить целый гимн в честь богини Нут; в этом песнопении она восхваляется от своего рождения до торжества, как царица мира:

«Нут, ты получила душу и ты сделалась могучей во чреве матери твоей Тефнут, еще до твоего рождения... Ты была дщерью, могучей в своей матери, воссиявшей, как царь. Великая, сделавшаяся небом... ты наполняешь всякое место своею красотою. Вся земля лежит под тобою ты покорила ее; ты охватила своими руками землю и все вещи (весь мир)... Геб соединил для тебя всю землю на всяком месте. Ты далека от земли, тебе принадлежит голова твоего отца Шу, которого ты сильнее. Он любит тебя и поместил себя под тебя и под все вещи. Ты взяла к себе всех богов с их кораблями, ты поместила их, как светила, чтобы они не удалялись от тебя, будучи звездами. Нут! два ока (солнце и луна) явились на твоей голове. Ты взяла себе Гора и его волшебницу, ты взяла себе Сетха и его волшебницу. Нут, ты исчислила твоих детей в имени твоем «Репит из Илиополя». Нут! ты – сияешь, как царь Нижнего Египта, владеешь богами, их душами, их достоянием, их жертвами, их дарами».

Пред нами древний поэтический текст к знакомой картине бога Шу. разделяющего Геба и Нут, по которой ходят корабли со звездами, богами, по другому месту в пирамидах «взошедшими на небо», по данному – увлеченными Нут. В некоторых пирамидах этот текст уже в переработанном виде – часть из этих изречений перенесена на Осириса, и даже имя царя, написанное первоначально словом, обозначающим царя Нижнего Египта, переделано на обычное фараоновское. Из этого ясны как глубокая древность гимна, так и позднее время переработки.

Далее, в пирамидах довольно много частей чисто ритуального характера. В них приводится целый обрядник заупокойной службы, где указываются церемонии и сообщаются сопровождающие их возгласы и формулы. Этот ритуал удержался и впоследствии. Вот его начало:

«Осирис, ты отъял все ненавидимое от имя-рек (возлияние), речь дурную от имени его. Тот, приди, отыми это для имя-рек, унеси дурную речь от имени его. Ты поместил его в руке твой (четырежды), не разлучайся от него и не отходи от него. Идущий идет со своим Ка. Идет Гор со своим Ка, идет Сетх со своим Ка, идет Тот (четырежды, каждение на огонь) со своим Ка... О имя-рек, рука твоего Ка пред тобою. О имя-рек, рука твоего Ка за тобою»... Эти формулы читались херихебом, а действия совершались над мумией жрецом «сотму». – Далее: «благовоние, благовоние, разверзи уста твои, имя-рек (каждение южное, три зерна элькабских). Ты вкушаешь вкус его пред обителями богов. Слюна Гора – благовоние, слюна Сетха – благовоние»... (четырежды) и т. д. После каждения следует кормление, поение, умащение, облачение. Подношение каждой вещи сопровождается формулой. Напр.: «Осирис имя-рек, тебе подносится око Гора, чтобы оно привело богов (елей туаут). Масла, масла, которыми открывается перед Гора (кедровое масло)»... И т. д.

Сюда же можно отнести и такие формулы, как приведенная нами и произносившаяся при помещении в гробницу подобия небесной лестницы, а также заклинания против змей, помещенные в тексте в виду того, что за гробом эти пресмыкающиеся также были «врагами», и избавиться от них можно было при помощи магических формул. Несомненно, что эти формулы восходят к глубочайшей древности, представляют остатки первобытной народной поэзии, и употреблялись первоначально для живых. Конечно, они большей частью совершенно непонятны и представляют магическую галиматью. Особенно их много в пирамиде, Унаса, где они идут подряд (стр. 300–380) и заключают в себе 16 заговоров, большей частью очень кратких, вроде: «Змея падает, вышедшая из земли; пламя падает, вышедшее из моря. Пади!»

Заупокойная стела с изображением семьи умершего. Надпись дает магическую формулу для получения заупокойных даров.

Все виды и формы загробных благ, упомянутые или описанные в приведенных текстах, ожидают царя, как Гора на земле и нового Осириса на небе. Тексты должны обусловить действительное получение этих благ, потому они и помещались в погребальном чертоге, имея магическую силу. Простые смертные пока не могли рассчитывать на такую же участь, и во всем Египте пока еще наблюдается старый способ погребения. Но вблизи царя его семья и приближенные могли удостоиться некоторых загробных привилегий, а потому отчасти мы и замечаем такое стремление погребаться в царском некрополе. Но загробная участь их, конечно, не могла быть пока тожественной с царской – они не боги. Самое большее, на что они могли рассчитывать, это – продолжение по ту сторону тех же условий, в которых они находились здесь. Поэтому стены их гробничных палат покрываются барельефами, изображающими их в земной обстановке, среди семьи, при исполнении служебных обязанностей, при полевых работах в поместьях, во время охоты, рыбной ловли и других развлечений. Здесь и крестьяне, несущие от деревень подати или материал для заупокойного культа, и родные с жрецами, справляющие этот культ, и мастеровые, строящие нильские суда, и пастухи с их песенками и прибаутками. Уже с V династии, мы находим здесь и военные сцены, в которых участвовал покойный. Тексты дают указания на карьеру покойного, его близость ко двору, и приводят иногда даже подлинные письма царя. Этим богатейшим культурно-историческим материалом наука обязана верованию египтян в магию, превращавшую все эти изображения в реальную жизнь, при условии совершения заупокойного культа. Но для оставшихся в живых родных: обильные постоянные жертвы скоро оказались убыточны. Магия и здесь пришла на помощь и научила их приготовлять искусственные дары (животных, хлебы, сосуды) из дерева и камня и путем формул сообщать им способность употребления, притом постоянного. Но и этого оказалось недостаточно: магия дала возможность обеспечить на вечные времена, даже после прекращения рода, заупокойный культ и избавить его от возможности прекращения, которое неминуемо должно рано или поздно наступить, несмотря ни на какие вклады и завещания. Пришли к убеждению, что изображение жертвы на могильной плите или жертвеннике действительно, если около него написана магическая формула, относящая дары к покойнику, названному по имени и по материнству (не по отчеству, для большей надежности). Это открытие дало возможность живым египтянам сделаться весьма щедрыми относительно своих покойников: в надписях они приносят им через Осириса и Анубиса обыкновенно тысячу быков, гусей, хлебов и т. п.

Солнечный храм Ниусерра.

Самое главное и простое из магических действий – прочтение этой заупокойной формулы с обязательным упоминанием имени покойного. Читающий формулу этим самым обязательно обусловливал ее действие и заставлял на том свете Осириса и богов предоставлять то, что ею требовалось. Вот почему египетские гробницы содержат следующие обращения к своим постоянным или случайным пoceтителям: «о вы, любящие жизнь и ненавидящие смерть, живущие на земле, жрецы и все мимоходящие, скажите: «царские заупокойные дары из 1000 хлебов, пива, быков, гусей, всяких хороших, чистых и сладких вещей, от которых живут боги, для духа имя-рек»... Иногда к этому прибавляется обещание наград: «вы будете преуспевать, на земле и оставите свой сан вашим детям», а иногда (в более поздние времена), интересная приписка: «дуновение уст (т. е. чтение) полезно для покойника, в нем нет (для читающих) утомления; мне ничего не надо от вас, кроме дуновения уст, ибо живут покойники от поминовения имен их». Или еще пространнее и наивнее: «ведь это – только чтение: оно не сопряжно с расходами. В нем нет ни проклятия, ни, злословия. Это – не распря с другим. Это не попрошайничество нищего. Это – приятное слово, доставляющее удовольствие. Сердце ненасытно слушать его. Это – дуновение уст. Нет надобности для этого бежать или утомляться. Благоволение будет, если вы так поступите». Вообще нас поражает эта любовь египтян к жизни, вызвавшая такую необычную у других народов заботливость о посмертной судьбе и продолжении материального бытия за гробом; можно сказать, что в этой жизни египтянин главным образом готовился к тому, чтобы не умереть, несмотря на смерть. Поэтому гробницам обязаны мы значительной частью наших сведений об египетской культуре.

Разрез пирамиды Хуфу (Хеопса).

Так, погребальный и заупокойный культ дает нам обильный материал для суждения об египетском искусстве. Изображения на стенах гробниц рисуют нам быт Египта Древнего царства в самых разнообразных его проявлениях. Но мы получили из гробниц и замечательные статуи. Дело в том, что одной мумии для сохранения покойного оказалось недостаточно: она, даже при самом дорогом способе бальзамирования, все же представляла кожу и кости и передавала черты лица в искаженном виде; к тому же она была одна и не гарантирована от разрушения или пропажи. Между тем, душа покойного должна была иметь при своих блужданиях оседлость, а найти ее она могла только при существовании мумии. Чтобы она легче узнала свою мумию, а в случае ее исчезновения не заблудилась, стали приготовлять каменные или деревянные статуи покойного в возможно большем количестве и ставить их в гробницы. Самое назначение их требовало, чтобы они передавали индивидуальные черты, т. е. были портретные. Действительно, в Древнем царстве они и были таковыми, и вместе с тем представляют по реализму удивительные произведения искусства. Укажем на знаменитых писцов, «Шейх-эль-беледа» и превосходную бронзовую статую царя Пиопи. Последняя дошла не из гробницы, и это указывает на успех египетской скульптуры вообще. Они производят неотразимое впечатление, несмотря на некоторую связанность и торжественность позы. Еще характернее фигуры слуг, которые также ставились в гробницы: здесь позы свободнее, больше движения и жизненности (напр., карлик, булочница и др.). В барельефах и живописи египтяне никогда не избавились от условности: они обращали главное внимание на изображение деталей предмета, а не на целостность впечатления. Поэтому в фигуре, напр., человека они каждую часть тела передавали в том положении, в каком она наиболее ясно видна: голову – в профиль, глаз en face, плечи – en face, ноги – в профиль. Перспективы у них не было: параллельные сцены изображались одна над другой, будучи отделены чертами. Особенно они были искусны в изображении животных и типов народов. – И архитектура уже в это время выработала едва ли не все свои формы. К сожалению, от Древнего царства мало сохранилось; раскопки немецких ученых в Абусире обнаружили замечательные храмы царей V династии, в которых уже найдены все формы египетских колонн с растительными (лотосовыми и пальмовыми) и хаторовыми капителями, а также рядом с храмом Солнца, сооруженного царем Ниусерра, удивительное здание на суше в форме священной солнечной барки. Вместо идола в этих храмах стоял на высоком кубическом пьедестале огромный (56 метров) обелиск – символ – фетиш бога солнца; культ совершается под открытым небом, на помещенном пред обелиском алебастровом жертвеннике. Таким образом, расположение храма скорее напоминает семитические, чем другие египетские святилища, и соответствует культу светила, сияющего на храм с неба. Кроме храмов, посвященных богу солнца Ра, известны еще и примыкающие к царским пирамидам, предназначенные для заупокойного культа царей. И те и другие грандиозны по замыслу, замечательны по исполнению. Сооруженные на высоких, частью искусственно насыпанных платформах или уступах, куда не достигало разлитие Нила, они соединялись с долиной длинными, узкими, темными ходами, шедшими из художественно построенных пропилеи. В них порталы и стены покрыты замечательными барельефами, рисующими, с одной стороны, величие и могущество все оживляющего светила – жизнь животного и растительного мира в различные времена года, с другой – благочестие и славу, царя, сына божества Солнца, при сооружении храма по случаю царского юбилея. Погребальные храмы царей более напоминают обычные египетские святилища и, вместе с тем, их план обнаруживает происхождение от жилого дома, Здесь уже имеются открытые залы с колоннами и сокровенное святое святых. Стены украшены барельефами, представляющими победы царя, а также сцены из его обыденной жизни, напр., охоты. Исполнение весьма художественно и в поздние времена было предметом подражания. Египетское предание удержало в памяти даже индивидуальное имя из этого времени. Это – художник архитектор Имхотеп, советник царя Джосера. Он был объявлен мудрецом, чародеем, автором различных магических и медицинских пособий, и впоследствии (в VIII в.) объявлен полубогом, сыном Пта, покровителем медицины. Kpoме того на барельефах иногда изображали себя художники и сообщали свои имена.

Сцена натурального обмена в эпоху Древнего Царства.

В Египте с самого древнего времени и до конца египетской культуры верили, что, царь – бог. До него царствовали боги, передавшие власть фараонам, своим наследникам. Верховный Рай составил формальное завещание с полным инвентарем всего «от Элефантины до Буто» в пользу Гора Эдфуского, родоначальника и прообраза фараона. Каждый фараон был преемником богов, а также их потомком, и притом не только преемственно, чрез длинный ряд своих предшественников – людей (несмотря на смену династий), но и непосредственно: царица рождала наследника от явления к ней верховного бога. Целый ряд изображений в храмах неоднократно представляет нам происхождение царя непосредственно от божества.

Сцена натарального обмена в эпоху Древнего царства.

Таким образом, царь «живым подобием Гора и Сетха», в эпоху первых династий был Гором и «великим богом»; затем, с распространением, начиная с V династии, культа Ра, он мало-по- малу делается и сыном Ра; как таковой, он уже только «благой бог»; его дворец – храму придворный этикет – своего рода культ; приближенные должны были падать ниц, и не могли даже во время советов иначе подавать свои мнения и обращаться к царю, как в форме гимнов. Как сын богов, царь один только, по теории, мог входить в святилища и справлять культ; жрецы служили только по его поручению, заменяя его и принимая, таким образом, на себя во время службы царские функции. Все ритуальные действия производятся от имени царя, и на стенах храмов обыкновенно изображается царь, совершающий богослужение. Равным образом и заупокойный культ лежит на нем: только он, посредник между богами и людьми и владыка всего земного, имел право приносить жертвы за усопших и давать им дары; отсюда заупокойные формулы: «Царь приносит дары Осирису и Анубису... – да дадут они 1000 хлебов... и всяких прекрасных, чистых вещей, от которых питаются боги... такому-то».

Сцена натурального обмена в эпоху Древнего царства.

Только царь может основывать храмы, уделяя для них: участки и угодья из земли, единственным владетелем которой он теоретически считался. Закладка и освящение храмов были поэтому большими праздниками каждого царствования; во время их повторялись те же обряды, что и при коронации, когда царь входил в непосредственное общение с божеством, обнимая его идол или прикасаясь губами к груди богини. Точно также большим праздником был 30-летний (теоретически) юбилей царствования, так наз. Хеб-сед, сопровождавшийся особыми древними церемониями. Имя Хеб-сед собственно значит «праздник хвоста», вероятно потому, что царю, как бы вновь начинающему царствование, снова привязывали одно из главных отличий власти – львиный хвост. Обычай носить хвосты животных в глубокой древности был общим у ливийцев и обитателей Нильской, долины – мы видим его на пластинке с изображением охоты и на барельефах храма царя Сахура. Другим важным аттрибутом царской власти была диадема с фигурой страшной змеи, так наз. урей, как у Ра. Эта диадема, и вообще царские короны – считались богинями, которым во дворце справлялся культ и пелись гимны весьма древнего происхождения, дошедшие до нас в б. собрании В. С. Голенищева. В этих гимнах царские короны, путем разных богословских уподоблений, приравниваются к солнцу, луне и различным богиням Египта, поражающим его врагов. Имени царя нельзя поминать всуе; вместо него говорили: «великий дом» (дворец), по-египетски пер-о, «фараон», «его величество», «жизнь ему, 38 здравие и благополучие», или употребляли безличную форму выражения. Царь не умирал, а «заходил в свой вечный горизонт» (т. е. гробницу или пирамиду); он становился Осирисом и получал культ наравне с другими богами. Отсюда один из древнейших постоянных титулов царя: «живущий вечно» и «которому дана жизнь навеки». Культ царей Древнего царства поэтому встречается еще в саисскую эпоху и требовал целых коллегий и целых учреждений. Первоначально только царь делался Осирисом, прочие смертные только «присными» этого бога; впоследствии этой чести удостоились все, равно как и тех заупокойных текстов, которые первоначально усвоялись, только царям; таким образом, мало-по-малу, смерть стала уравнивать царей с их подданными. Такое представление не только о божественном происхождении, но и божественном характере царской власти не остановилось пред самыми крайними последствиями: сооружением царями храмов своей собственной особе, культом фараонов в семьях подданных; оно впоследствии имело могущественное влияние (через Птолемеев) на Рим и Византию. Само собою понятно, что божественное достоинство обязывало. Боги благи, правосудны и милостивы, а потому и фараоны должны были обладать этими качествами, и лучшие из них действительно любили подчеркивать высоту своего назначения и ответственность своего сана. Отсюда, при всех крайностях и недостатках, правление фараонов все-таки носило благожелательный, патриархальный характер.

Сцена натурального обмена в эпоху Древнего царства.

Но теория не всегда может быть строго выдержана на практике. И среди египетских фараонов были слабые, для которых было не по силам стоять на высоте страшных прерогатив своей власти. Были в Египте времена смут и ослабления центрального правительства; наконец, рядом с царем исторические судьбы страны поставили другие силы, с которыми приходилось считаться. Так, уже в Древнем царстве мы встречаем поместное дворянство, которое к концу периода достигает большого могущества, особенно в Среднем и Южном Египте. Каково его происхождение, сказать трудно. Возможно, что материалом для него послужили и доисторические роды вождей, вошедших в союз с объединителями, а потом составивших двор последних, и боковые линии династий. Много данных говорит в пользу того, что значительная, едва ли не большая часть его вышла и из чиновничества, получавшего от царей за заслуги, между прочим, поземельные наделы. Характерным примером может служить карьера чиновника III династии Метена, который, унаследовав от своего отца – писца и судьи – небольшое поместье с несколькими душами крестьян, получил во время своей службы огромные наделы в качестве царских пожалований. Представители знати носят титул «eripatiu» (?), который переводят: «стоящий над людьми»; таким образом, титул обозначал принадлежность к высшему сословию; обыкновенно он сопровождался следующим «hatio» – «главный» (?); обе части переводят обыкновенно «князь». Эти князья кроме того имеют и придворные титулы, каковы «царский знакомый», «друг» «единственный друг» («семер»). Постоянно встречается также термин «имахи», указывающий на отношение к старшему – сына к отцу, подданного к царю, жреца или покойного к богу. Иногда этот термин имеет и более общее значение – «достойный у кого» и «почтенный кем-либо». Получить сан имахи у царя было предметом желаний и венцом карьеры: с ним было связано получение гробницы. Все эти вельможи в конце Древнего царства и дальше составляют настоящую феодальную аристократию. В описываемый нами период они – скорее придворные и чиновники; мы их находим вокруг фараона в его резиденции – они и живут при нем, и хоронятся вокруг его пирамиды, в гробницах, напоминающих по форме царские, тинисского периода, и называемых теперь «мастаба» (арабское слово, означает «скамья» – по внешнему виду гробницы). Они в своих надписях не говорят ни о своих номах, ни о своих родах, их интересует только царская милость и служба. Цари осыпают их милостями при жизни, а по смерти заботятся об их погребении и поминовении. Характерным и для наших понятий странным обыкновением того времени у фараонов было награждать своих верных слуг саркофагом из казенных каменоломен, или жертвенной доской, или фасадом гробницы для заупокойного культа, или участками земли, как источником средств для его поддержания. Иногда, за особые заслуги, жаловались целые города. Вельможи неукоснительно перечисляли в своих посмертных автобиографиях, начертанных на стенах гробниц, как свои заслуги, так и царские милости. Так придворный врач царя V династии Сахура, Ни-он-Сехмет рассказывает, как он попросил у царя фасад для своей гробницы из царской каменоломни в Турре у Мемфиса, и царь велел дать ему два фасада и приставил двух верховных жрецов «бога Пта и мастеровых, «чтобы работать каждый день»; распорядился выкрасить фасад и затем сказал ему: «клянусь дыханием ноздрей моих и любовью богов, ты отправишься в усыпальницу по старости маститой, как достойный». «Я прославил царя и поблагодарил бога за царя Сахура. Что бы ни вышло из его уст, немедленно исполняется». Вельможа Микерина, царя IV династии, Дебхен описывает, как царь, осматривая работы по сооружению своей пирамиды, оказался настолько доволен, что немедленно наградил его, приказав соорудить ему полную гробницу со всем инвентарем. Интересна, к сожалению, плохо сохранившаяся надпись визиря и главного архитектора царя V династии Нофериркара Уашпта. Царь со своей свитой и детьми посетил порученные Уашпта работы и остался ими весьма доволен. Во время разговора он заметил, что его визирь не отвечает. Свита поняла, что он в обмороке. Царь немедленно велел перенести его во дворец, позвал лейб-медиков с их медицинскими папирусами. Но все оказалось напрасным, и царю осталось только приказать приготовить для верного слуги саркофаг из эбенового дерева... Вельможа Пташепсес, живший при 7 царях, оставил нам интересную, не лишенную и литературных достоинств надпись, в которой рассказывает, что он был воспитан во дворце вместе с царевичами, женился на старшей царевне, был сделан верховным жрецом в Мемфисе, говорил, что «его величество позволил ему целовать свои ноги и не позволил ему целовать пол». Визирь царя Асесы Сноджемиеб рассказывает, что царь простер свои милости до того, что велел его умащать рядом с собой и собственноручно написал «ему два благодарственных письма, текст которых приводится. Тексты завещаний вельможи иногда также приводили в надписях. «Будучи в живых, ходя на обеих ногах и будучи вменяемым во всех отношениях», царевич, сын Хефрена, Некаура распределяет свои 14 деревень и два участка между своими детьми и вдовой. Вельможа Никхонх, получив от царя V династии Усеркафа наследственное, соединенное с землепользованием, жречество Хатор и заупокойное жречество древнего вельможи Хенука, распределяет и то и другое между своими 13 детьми и т. п. Таким образом, надписи эти имеют и исторический, и бытовой, и литературный, и юридический интерес. Они сохранили нам даже несколько народных песен, приписанных к изображениям сельских работ. Интересны также часто встречающиеся уверения, влагаемые в уста покойника: «прибыл я из моего города, вышел из своего нома, погребен я в этой гробнице. Я говорил правду, то, что приятно всем богам. Никогда я не говорил дурного против людей царю». Это наилучшим образом указывает на обычай хорониться с царем и на влияние вельмож; вместе с тем это свидетельствует об этическом элементе. Последний можно заметить и в уверениях покойников, что они соорудили гробницу из «законного достояния», по праву «имахи у царя», не отнимая ничего ни у кого и вообще никогда не делая никому зла. Но зато они требуют и к себе такого же отношения, грозя «судиться у великого бога» с тем, кто «войдет», чтобы вредить гробнице и статуям.

На заре египетской истории мы застаем уже централизацию с чиновной знатью. Во главе ее стоит всемогущий визирь (джати), соединявший в себе административную» – и судебную власть, а впоследствии и полицейскую – градоначальство столицы. Визирь именовался: «начальник всего государства, юга и севера», «созерцающий тайны неба» (может быть, царя). И эта власть немногим уступает царской в божественности – сам Тот не гнушается функции визиря при Ра и Осирисе. Его преемники визири-люди были его подобиями и должны были быть так же премудры и справедливы, как он. Поэтому различные назидательные писания или различные изречения возводились к знаменитым визирям древности, Птахотепу, Кагемни и др., которые ц таким образом в Египте сделались чем-то вроде семи греческих мудрецов. Сами визири были высокого мнения о своей должности. Один из них хвалится, что «он был -единственным возлюбленным царя, не было равного ему; вельможи подходили к нему склоняясь, все люди ходили в его свете»; другой говорит, что на нем лежало: «издавать законы, повышать в чинах, установлять пограничные камни, улаживать несогласия чиновников. Он умиротворял страну, как муж правды, как свидетель надежный, подобно Тоту. Он, глава суда, отпускал братьев примиренными изречениями уст своих; писание Тота было на устах его, и он по точности превзошел стрелку весов. Он знал, что сокрыто в каждом, он слушал хорошо и говорил умно; он заставлял трепетать того, кто был враждебен царю»... В его присутственном месте и под его ведением находится и государственный архив, и под его председательством – шесть судебных палат с судебной коллегией «десяти вельмож юга» – может быть, потомков древних номархов или назначенных царем из среды номархов. Другим важным чиновником был хранитель печати или «казначей царя Нижнего Египта». Финансовой части в нашем смысле в Египте, особенно Древнем, не было. Монетной единицы не существовало, все операции производились натурой, налоги собирались и подати вносились зерновым хлебом, скотом, гусями, плодами и т. п., а также и благородными металлами. Все это находилось в заведывании казначея, который поэтому носил титул: «заведующий тем, что дает небо, что производит земля и что приносит Нил», а также «заведующий всем, что есть и чего нет». Под его ведомством состояли смотрители «белой палаты» (т. е. казначейства; раньше упоминалась и красная – нижне- египетская), «двух житниц» (также пережиток двойственности государства) и т. п., а также множество писцов. Многочисленные государственные, точнее царские имущества, также входили в ведомство этого министра; ему, кажется, подчинены были «начальник: царских угодий», которые в значительной мере сдавались в аренду, и заведующие царскими виноградниками. Но разного рода ценности не только поступали сами собой – их приходилось и добывать, особенно для царских построек, снаряжая экспедиции в каменоломни и рудники, отправляясь за лесом в Нубию или путешествуя с военными прикрытиями за азиатскую границу. Все это лежало на двух важных чиновниках, называемых «казначеями бога», что, может быть, как полагает Эд. Мейер, означает «хранитель печати царя Верхнего Египта». Таким образом, они несли функции военного и морского министров. Кроме них упоминается еще «начальник работ» – министр общественных работ, может быть, крестьянских повинностей.

Крестьяне, несущие натуральные подати.

Провинциальное управление в Древнем царстве лежало на номархах – губернаторах, имевших также судебную власть и собиравших подати. Они титуловались «заведующими областью» или «начальниками поручений», а также правителями городов. Они не были прочно связаны с областями и могли переводиться с места на место. В отдельных городах и округах были местные судьи, писцы, начальники разной» рода и т. п. Несмотря на множество должностей, не было точного разграничения их функций, не были строго урегулированы их отношения, и египетские ведомства спорили и враждовали между собою. Другою особенностью египетской бюрократии было самое широкое совместительство и появление на ряду с должностями чинов. Доступ к службе был, конечно, открыт прежде всего для знати, но он не был закрыт и для других сословий. Он зависел от грамотности, а потому те, кто имел случай и возможность попасть в правительственно-придворную школу, могли, при благоприятных условиях, дослужиться из ничтожества до самых высших степеней в государстве и «завещать свой сан детям». Последние, таким образом, вступали в ряды дворянства, но служебную карьеру должны были начинать снизу – с должности обыкновенного писца. Само собою, разумеется, что с течением времени таким путем образовались целые роды чиновников, в конце египетской истории даже несколько напоминавшие касты.

Египетский писец.

То же было и с жречеством, которое первоначально едва ли различалось строго» от чиновничества: жрецы получали гражданские чины, а гражданские чиновника отправляли жреческие функции, особенно у богов-покровителей своей профессии, напр., судьи – у богини Маат. Характерным примером может служить, напр., придворный капельмейстер царя Нефериркара Ити, «увеселявший сердце своего господина прекрасным пением внутри дворца» и бывший в то же время жрецом Ра и Хатор и покойных царей. Богатые вклады царей в храмы и завещания частных лиц, на помин души непомерно обогащали жречество; поземельные наделы, также щедро жертвовавшиеся фараонами, создавали его политическое могущество. В надписях то и дело встречаются указания на эти дары, но особенно поражают последние строки Палермского камня, почти целиком состоящие из длинных перечислений ежегодных пожертвований землей, скотом, благовониями, статуями и т. п. различным божествам, особенно же илиопольским и новоявленному Ра.

Мы видели, что илиопольское жречество было носителем центрального богословского движения. Конечно, и при других храмах вырабатывались своеобразные умозрения, и египетская народная религия уже в эту отдаленную эпоху сделалась предметом жреческих умствований и построений, имевших в виду возвеличение местного божества и объяснение, с точки зрения его главенства, мифов и представлений других священных центров. Как убедительно доказал Эрман, к этому времени относится известная мемфисская, дошедшая в дважды искаженном и обезображенном виде надпись, продукт богословской мысли жрецов великого бога Пта в «Белой стене» – Мемфисе. Желая примирить верховенство своего бога с распространившимся по всему Египту культом Ра-Атума и Осириса, они взяли древнейшую книгу о Горе и Сетхе, комментировали ее, локализовали в Мемфисе их примирение и воцарение Гора и присоединили к ней новую часть, в которой объявили, что до создания мира был только Пта, из которого возникло восемь других Пта, сделавшихся создателями всего сущего. Два из них, Нун, бог хаоса, и Нунет, были родителями илиопольского Ра-Атума, а третий – «сердцем и языком Эннеады», т. е. Гором и Тотом, разумом и словом, управляющими всеми вещами, всяким действием и движением. Таким образом, все восходит к Пта, и Тот признал это, возгласив: «сила его больше, чем у всех других богов». И Осирис – одна из форм Пта, ибо он сошел в преисподнюю у Мемфиса. Конечно, это учение не могло конкурировать суя илиопольским, но Мемфисское жречество получило всеегипетское значение в другой области.

Наместник фараона со своей семьей.

В его владении находились Моккатамские горы с каменоломнями Турры, доставлявшими, материал для пирамид, гробниц и статуй. Отсюда Мемфисский храм сделался средоточием художников; верховный жрец носил титул «великий художеством», а Пта сделался богом искусства. – На ряду с этими двумя высшими сословиями в текстах упоминаются «серу» – именитые люди, может быть, свободные помещики: они противополагаются несвободным крестьянам. Так, один номарх более позднего времени хвалится, что он переселил к себе соседей и сделал их из крепостных «серами». Пред коллегией или депутатами серов решались и судебные имущественные процессы (суд пэров?). Далее, в Египте существовали свободное мещанство, занимавшееся ремеслом и торговлей, и крепостное крестьянство. Положение этих двух классов населения, податного и подлежавшего барщине, рисуется в литературе мрачными красками.

До нас дошли найденные Вейлем и др. документы, льготные грамоты царей Пиопи I и II и их преемников храмовым городам, особенно Копту. Из них мы узнаем, что на земле храмов или в царских имениях сидели «хатиу» или «меру», держатели, «хентиу-ше», арендаторы земли царской пирамиды и др. зависимые люди. Держатель земли храма имеет некоторые привилегии: он может передавать ее по наследству и может ее бросить. Он подлежит суду «серов». Цари даруют иммунитеты некоторым храмам, напр., Дашурскому и Коптскому. Их держатели освобождаются от всех работ и повинностей в пользу царских имений. Они не должны содержать царских уполномоченных во время их путешествия и т. п. Привилегии, оказанные, напр., богатому и большому храму в Копте, впрочем не были единственным явлением, и другие храмы могли добиться подобных же льгот, а это указывает на развивающееся влияние духовенства. Льготы заключались в изъятии от следующих повинностей: работ по переносу, копанию, посылкам со стороны начальника юга, выдач золота и меди, принадлежностей письма, кормления людей и скота, мазей, веревок, корабельного материала, кожи, полевых работ. Следует, однако, заметить, что все это далеко не может идти в сравнение с тем, что мы видели в Вавилоне; здесь нет и речи об административном или юридическом иммунитете, причем практиковался большой произвол и в даровании льгот и в их нарушении. Для образца можно привести краткий документ, данный Пиопи II городам Копту и Дашуру:

«Повелено моим величеством, чтобы ради царя Снофру был освобожден этот город от работ всякого рода и повинностей, возложенных в пользу царского дома и двора, от всех барщин (разного рода), предписанных кем бы то ни было, навсегда, чтобы все арендаторы этого города были свободны от постоя всех курьеров, идущих по воде или суше, вверх или вниз, на вечные времена, от земледельческих работ для людей царицы, царевича, царского друга или сера, от жатвы для «мирного негра» (полицейского?) вне области этого города»...

Применение в массовом количестве рабского труда. Перевозка каменной статуи.

Внешние сношения египтян, как военного, так и мирного характера, в описываемую эпоху получили значительное развитие. Уже при Джосере власть фараона простиралась далеко в Нубию, за ассуанские пороги, и в позднее время яфецы храма в Элефантине ссылались на его указ, по которому «Додекасхин» – двенадцатимилье между Сиэной и Иерасикамином отдавалось храму с правом взимать десятину с провозимого. При IV династии дошли до «входа в область Вавата». Племена нубийцев и ливийцев (Иртет, Маджаи, Иам и др.) поставляют фараону солдат и служат в Египте полицейскими. Вероятно, владычество Египта уже дошло до вторых порогов.

В гробницах этого времени находят саркофаги из деревьев, которые специалисты считают то ливанскими кедрами, то киликийскими соснами, бронзовые изделия предполагают существование олова, а следовательно, как и находимый янтарь, – сложную торговлю чрез много рук. Нубия доставляла золото, слоновые клыки, лес для судов и построек; более отдаленные страны у Баб-эль-Мандеба (Пунт) – благовония, а у великих озер – карликов из африканских малорослых племен, которых доставляли ко двору фараонов, как танцоров и шутов. Их очень ценили при дворе, и один из текстов пирамид даже говорит, что царю у богов живется так же хорошо, как карлику «данге». Уже в текстах пирамид упоминаются северные страны Хауи-Небу, впоследствии отожествленные с греческим миром; упоминаются четыре моря, Ewans говорит о предметах, найденных в Кноссе и напоминающих египетские вещи V – VII дин. и даже более раннего времени: резные камни, цилиндры и печати в форме пуговиц с меандрами. В 1902 г. среди сосудов древнейшего периода во дворце найден кусок чаши из прозрачного диорита египетской работы IV – VI дин., а также обломки другой чаши египетской формы, но из липарита, находимого на Эолийских островах. Это бросает новый свет на внешние сношения миносова Крита в IV тысячелетии. Морские сношения были завязаны Критом и Италией и с долиной Нила. Трудно удержаться от заключения, что торговое посредничество Крита снабжало Египет не только эгейским типом обсидиана, но и более редким сортом, происходящим с Эолийских островов. На Палермском камне, кроме ливанских кедров, еще при Снофру, упоминаются экспедиции в Пунт при V династии.

Египетское парусное и гребное судно.

В исследованном немецкими археологами погребальном храме Сахура на стенах оказались барельефы, изображающие возвращение из Азии победоносного флота с пленными семитическими вождями, азиатских пленников и данников (с медведем и сосудами), ливийских князей, изъявляющих покорность, и перечни несметной добычи, отнятой у них. Здесь же царь изображен в виде сфинкса, попирающего ливийца, пунтийца и азиата. В одной из гробниц некрополя Дешаше (к югу от Ираклеополя – Ahnas el Medineh) Петри нашел в 1896–97 г. барельеф, представляющий взятие египтянами какой-то азиатской крепости Недиа. Победив неприятеля вне стен, египтяне подставляют лестницы к стенам, а также бьют их таранами. Внутри осажденного города изображен царь на троне: он рвет с отчаяния волосы, пред ним женщины и старики, умоляя его о чем-то; жители налагают на себя руки и ломают свое оружие. По типу и вооружению осажденных можно отнести к семитам Синая или Южной Сирии.

Войны с семитами Сирии продолжались при следующей VI династии и достигли значительных размеров. Мы знаем, что это время соответствует аморейскому движению, сказавшемуся столь заметно на судьбах Передней Азии и, очевидно, не прошедшему бесследно для Египта. Развившаяся теперь в Египте письменность снабдила нас ценнейшим памятником, из которого мы видим, что против амореев пришлось выдвинуть все наличные силы страны. Родившийся при царе V дин. Унасе, но сделавший карьеру при первых фараонах VI династии, вельможа Уна рассказывает нам свою интересную автобиографию в надписи, найденной Мариэттом в абидосском некрополе и находящейся теперь в Каирском музее. Не будучи родовитым, он из незначительной придворной должности дослужился до заведующего царскими поземельными имуществами и был возведен царем VI дин. Пиопи I в высокий придворный чин «семера», кроме того сделан жрецом в городе царской пирамиды и судьей высокого ранга «при г. Нехене»; за особые заслуги царь удостоил его награды, пожаловав из своих каменоломен гробницу с саркофагом из белого турасского (близ Мемфиса) известняка. Затем он получил самый высокий чин «единственного семера» и должность главного управляющего царскими угодьями, ему стали поручаться наиболее важные дела, вроде, напр., разбора, помимо и визиря и членов царского дома, дела о дворцовом заговоре, в котором была замешана сама главная царица. Затем на Уну возлагали и военные поручения. В это время войны с азиатскими семитами получили особенно острый характер. Египтяне называли их странным именем Хериуша – «сидящие на песке», и, вероятно, для отражения их царь Пиопи пять раз посылал Уну с многочисленным войском, указывающим на серьезный характер войны. Уна рассказывает таким образом:

«Его величество составил войско из многих десятков тысяч на юге, на всем его протяжении от Элефантины до Афродитополя, и в северной стране, с обеих половин Египта на всем их протяжении... и из негров стран Иртет, Маджа, Иам, Вават и Кау и в области Темеху. Послал его величество меня во главе этого войска. Были там и князья, и носители печати, и придворные, и коменданты крепостей, и номархи юга и севера, начальники караванов, были начальники жрецов юга и севера, начальники царских угодий и отрядов южной и северной страны, главы замков и округов и деревень, над которыми они начальствуют, и негры этих стран. Управлял же ими я, хотя должность моя тогда была лишь заведующего царскими угодьями... Никто из них не брал хлеба ни в одном городе; никто из них не украл козы у жителей... Вернулось это войско благополучно, взрыв страну Хериуша; вернулось это войско благополучно, разрушив ее укрепления; вернулось это войско благополучно, срубив смоковницы и виноград ее; вернулось это войско благополучно, бросив огонь на все поселения; вернулось это войско благополучно, перебив отряды в числе многих десятков тысяч; вернулось это войско благополучно, взяв множество пленных. Похвалил меня за это его величество больше всех. Посылал меня его величество водить это войско пять раз для опустошения страны Хериуша при каждом ее восстании. Было сообщено: произошло волнение (?) среди азиатов в стране «Нос Антилопы» (может быть, Кармил). Я поехал на кораблях с этими отрядами и прошел в пределах возвышенностей горной страны на северные земли Хериуша... Когда войско прибыло сюда, я ниспроверг их всех, я перебил всех бунтовщиков среди них».

Отсюда видно, что экспедиции Уны уже не ограничивались областью бедуинов: он доходил и до культурной страны оседлого населения, возделывавшего смоковницы и виноград; он совершает и морскую экспедицию. Как нам известно, сирийское культурное население в то время уже находилось в сферах вавилонской цивилизации: включение южной части его в круг египетских военных предприятий не могло не повлечь за собою важных культурно- исторических последствий. Войско, которым командовал Уна, носило сборный характер: оно было набрано ad hoc из контингентов, поставленных номархами, и наемников. Уже в это древнее время египтянам приходилось прибегать к помощи наемников из негров; невоинственный характер туземных феллахов сделал необходимой меру, которая в течение египетской истории получала все большее развитие, пока, наконец, не привела к тому, что войско стало терять национальный характер. Странно также для наших представлений видеть придворного кабинетного чиновника в роли полководца. По возвращении из своих походов, Уна опять сел в канцелярию; преемник Пиопи I, Мернера сделал его «начальником юга», дал ему титул князя и поручил произвести перепись для податных целей, что он исполнил не только вполне успешно, но и с особой выгодой для казны; он произвел ценз два года подряд, тогда как до него его производили раз в два года. «Никогда не делалось подобного раньше на этом юге. Я сделал все так, что его величество похвалил меня... И было место стояния моего выше всех князей, всех благородных, всех слуг царя. Никогда прежде не давалось такой должности ни одному из слуг», последними подвигами Уны были две экспедиции в Элефантину и одна в хатнубские алебастровые копи для доставления материалов для царской пирамиды. Умер Уна, кажется, при Мернера. Этот царь очень дорожил Нубией и даже лично явился на южную границу Египта, чтобы принять покорность от вождей нубийских племен: Маджа, Иртет и Вават. Сцена увековечена на прибрежных скалах у первого нильского порога.

Младший современник Уны, элефантинский номарх Хирхуф, в своей гробнице, открытой Скиапарелли, сообщает нам важные сведения о торговых сношениях Египта с Суданом при VI династии:

«Его величество Мернера отправил меня вместе с моим отцом Ирой в страну Иам, чтобы открыть путь в эту страну. Это я исполнил в 7 месяцев и доставил всякого рода дары из нее... и был весьма отличен за это. В другой раз его величество послал меня одного. Я пошел по пути Элефантины, через Иртет, Мехер, Теререс, в 8 месяцев; вернулся с дарами этих стран в большом количестве, которого раньше не доставлялось в нашу страну. Я спустился от местопребывания вождя племени Сету и Иртет, открыв эти страны: раньше не было это сделано никаким вельможей или предводителем караванов... Послал меня его величество в третий раз в Иам. Я вышел с отцом по пути Ухат, нашел князя Иама идущим к земле Темеху, чтобы поразить Темеху, до западного угла неба. Я вышел вслед за ним к земле Темеху, умиротворил ее, чтобы она пребывала, восхваляя всех богов царя... Я вернулся с 300 ослами, нагруженными ладаном, эбеновым деревом, шкурами пантер, слоновыми клыками, всякими отборными произведениями... Князь Иртета, Вавата и Сету, видя силу и многочисленность войска Иама, шедшего со мною ко двору, доставил мне быков и проводил до высот Иртета, ибо я был более превосходен и силен, чем другие вельможи и караванщики, посылавшиеся прежде в Иам».

Древняя статуя из гробницы в Саккара. (Древнее царство).

Мернера вскоре умер, и в начале царствования его малолетнего преемника Пиопи II (вступил 6 лет и сидел более 90 лет) Хирхуф совершил свою четвертую экспедицию.

Древняя статуя из гробницы в Саккара. (Древнее царство).

Более всего фараон-ребенок был обрадован известием о том, что его вассалу удалось приобрести желанного при дворе карлика-данге, очевидно, представителя малорослой расы у африканских озер. Он адресовал ему, по этому поводу, характерное послание, которое Хирхуф увековечил на стенах своей гробницы. В нем, между прочим, упоминается, что такой же карлик был доставлен «казначеем бога» Бурдидом при царе V династии Асесе.

Древний рельеф Хесире. (Древнее царство).

Таким образом, египетский географический горизонт расширился до тропической Африки. Кое-что из египетской цивилизации могло туда проникнуть уже в древности. Флорентийский антропологический музей приобрел в 1902 г. коллекцию Brissoni, собранную в Конго. Среди нее казались вещи, удивительно напоминающие древнее египетское искусство: музыкальный инструмент, подголовник, верхняя часть палки в виде женской головы из дерева и др. По этому поводу Aldobradino Mochi сообщает, что среди шеллуков найдены скарабеи. Швейнфурт нашел у Гиуро и в Бонго орудия, похожие на изображения на египетских памятниках. Pelafosse находил у жителей берега Слоновой кости египетские обычаи, мифы, идолы и др.

Каменная статуя Ранефера. (Древнее царство).

При Пиопи II продолжалась южная политика, и сношения велись чрез тех же элефантинских номархов, документы из архива которых, при всей фрагментарности, пестрят известными нам именами нубийских племен и титулами «предводитель караванов». Интересная надпись дошла до нас от одного из преемников Хирхуфа–Пиопинахта: «Его величество послал меня поразить Вават и Иртет. Я действовал так, что был похвален моим господином. Я перебил большое число детей, князей и превосходных начальников, многих доставил пленными ко двору... Опять послал менz его величество умиротворить эти страны... Я привел ко двору благополучно двух вождей этих стран и много скота. Потом его величество послал меня против азиатов, доставить ему (тело) вельможи, капитана и водителя караванов Аннахта, который, строя корабли для экспедиции в Пунт, был убит азиатами из числа Хериуша, вместе с отрядом, находившимся при нем... Я перебил там много народа»... Этот текст сообщает нам и о построении египетского флота, где-то у северной оконечности Чермного моря, и о несчастной судьбе строителя. Подобную же судьбу испытал отважный Меху, вероятно, также элефантинский номарх, погибший в Нубии. Его сын Себни, известив царя, отправился разыскивать тело отца. Усмирив Вават, он добыл тело и отправил к царю с дарами Нубии и с известием. Царь прислал ему придворных специалистов по бальзамированию и заупокойных жрецов и наградил за его благочестивый поступок, между прочим, участком земли у своей резиденции. Этот случай, увековеченный Себни на гробнице у Ассуана, весьма характерен не только для истории сношений египтян с югом, но и для их религиозных представлений.

Изложенный нами бюрократический строй древнего Египта, заупокойный культ и развитая культура предполагают огромное применение письма. Действительно, это время писали много, и если до нас дошли только случайные остатки, то виною этому глубочайшая древность. И все- таки у нас большое количество надписей самого разнообразного содержания, тексты пирамид и даже обломок летописи (Палермский камень). Упоминаются уже в это время медицинские писания. Наконец, мы имеем т древнейшие иератические рукописи. От времени Асесы дошли до нас папирусы – обрывки придворной приходо-расходной книги; в Берлинском музее с 1896 г. находятся папирусные куски из драгоценнейшего архива элефантинских номархов конца Древнего царства. Уже самый факт существования такого архива и материала указывает на условия, совершенно не похожие на те, при каких началось Древнее царства и какие выразились особенно ясно в эпоху IV династии.

Источники истории Древнего царства после Rouge, Recherches sur les monuments qúon peut attribuer aux six premieres dynasties de Manethon (1886) и Мариэтта (Mastaba, 1885) прекрасно изданы по новым сличениям Sethe в серии Aegyptiehe Urkunden. Гробницы с памятниками: Davies и Griffith, Mastabas of Ptahhetepand Akhethetep, 1900. Davies, The rock tombs of Deirel Gebrawi, 1902. Tombs of Sheik Said, 1901. Petrie, Deshasheh, 1898. Mary Murray, Saqqara Mastabas. t. 1905. Палермский камень издан и переведен Sсhafеr'ом – Ein Briichstuck d. altagypt. Annalen. Berl. Akad., 1902.

Немецкие раскопки: В orchard t, Reheiligtum des Newoserre, 1905. Die Aus-grabungen des Totentemples Konigs Sahure bei Abusir, 1807–8. Grabdenkmal des Konigs Neuser-Re. 1907. Grabdenkmal d. K. Neferke-Re, 1909. D. Grabdenkmal d. K. Sahure, 1910. Все три тома в Wissenschaftl. Veroffentlichungen d. Deutsch. Orientgesellschaft (7, 11, 14).

Папирусы: Borchardt, Ein Rechnungsbuch des Konigl. Hofes. Сборник Aegyptiaca в честь Эберса. Lpz., 1897. Hieratische Papyrus. III. Schriftstucke der VI Dynastie aus Elephantine, 1905. Erman, Hymnen an das Diadem der Pharaonen Abhandl. Preus. Akad., 1911. [Из вновь открытых источников по религиозной идеологии следует отметить К. Sethe, Dramatische Texte zu altagyptischen Mysterienspielen. I. Das Denkmal Memphitischen Theologie der Schabakostein des Britischen Museums. Leipzig, 1928].

Тексты пирамид впервые открыты и изданы с предварительным переводом Масиеров журнале Recueil de travaux 1882–1892 гг. В настоящее время выходит новое критическое издание Sethe с переводом и комментарием. Пока напечатан текст в 2 томах. [Перевод текстов пирамид на русский язык был начат Коцеиовским. Вышел лишь один том: А. Л. Коцеиовский, Тексты пирамид, т. I. Одесса, 1918 (Зап. Новорос. униз. ист.-фил. фак. т. 141]. Юридические документы разобраны с юридической стороны Моrеt , Donations et fondations en droit egyptien. Recueil de trav. т. 29. Царские указы изд. Borchardt'oм в Zeitschrift f. agypt. Sprache, 42.

Важнейшие исследования и статьи: Ed. Meyer, Aegypten zur Zeit der Pyramidenbauer, 1908. Моret, Du caractere religieux de la rojaute pharaonique, 1902, Fl. Petrie Hesearches in Sinai, 1906. В этой книге посвящена специальная глава празднику Хебсед-автор ошибочно считает его циклическим, но высказывает вероятное предположение о связи его обычаями первобытных народов и времен – умерщвлять царя по истечении определенного срока. Действительно, на этом празднике царь носил одеяние и аттрибуты мертвого Осириса; обряды превращали его в божество и завершались погребением его черных статуй, иногда в форме мумий. Одна из подобных статуй – царя Ментухотепа V имеется в Каире; другая – Аменхотепа I – в Лондоне. Steindorff, Der Ka und die Grabstatuen. Aegypt. Zeitschr., 48. Автор дает новое объяснение для Ка, отвергая общераспространенное и идущее от Масперо. (Ответ последнего в VI т. журнала Memnon). Его же, Haus und Tempel, там же, т. 34. Высказывает мысль об общем плане храма и жилого дома. Borchardt, Die Pyramiden. Серия Kultur und Leben. Мифы: Вrugsсh, Die neue Weltordnung nach Vernichtung des sundigen Menschengeschlechts, Berl., 1881. Wiedemann, Ein altagypt. Weltschopfungsmythos. Urquell. 1898. Junker, Auszug d. Hathor-Tefnut aus Nubien. Abh. Berl. Akad., 1911. Sethe, Zur altagypt. Sage yom Sonnenauge. das in der Fremde war. Untersuchungen z, Gesch. Aegypt. V. 3. 1912. Оба эти труда посвящены чиклу мифов об «оке бога Солнца», удаляющемся из Египта, большей частью в Нубию, и затем победоносно возвращающемся. Это око, первоначально само светило, сопоставляется и отожествляется с змеей Урея, с богинями Тефнут, Хатор и др. Значение мифов, вероятно, космическое: они параллельны сказаниям о борьбе Ра с Апопи, а затем Гора с Сетхом. Солнце удаляется из своей страны, гонимое тучами и непогодой, и возвращается, победив их. М. Мюллер, однако, сопоставляет эти мифы с азиатскими – о схождении богини земли в преисподнюю. Junker, Die Stundenwachen i. d. Osirismysterien – ритуальные тексты позднего времени. Wien, 1910. Коцеиовcкий, Призывания Исиды и Нефтиды. Спб., 1913.

Цари VI династии с Пиопи I имели резиденцией свой город близ некрополя Сак-кара и пирамиды этого царя, названной Миннофру («Благое пристанище»). Это название перешло и на город, и оно было переделано греками в Мемфис – под этим именем понимали, однако, огромный город, в состав которого вошел и древний город Пта с Белой стеной. Таким путем наконец создалась столица Нижнего Египта, но она уже не имела того характера, как прежние царские резиденции, равно как и царский некрополь стал представлять теперь иную картину. Они перестали быть всепоглощающим центром египетской жизни.

Много веков корона обессиливала себя, раздавая земли храмам и вельможам в освобождая их от повинностей. За это время образовалось новое поместное дворянство, служилого происхождения, но превратившееся в родовое и феодальное. Несколько поколений, благодаря (пока, конечно, контролируемой и регулируемой центром) наследственности пожалованных земель, связали его с провинцией и отдалили от столицы, где теперь к тому же и власть не была прежняя – ее доходы сократились, влияние упало, несмотря даже на экстренные меры. К числу таких мер следует отнести введение ежегодного ценза, о котором говорит Уна, и учреждение должности «начальника юга». Демократизация заупокойных культов и верований также не в малой мере содействовала падению царского некрополя: теперь стало входить в жизнь представление о доступности загробных благ помимо царя, о слиянии всякого умершего с Осирисом, погребенным в Абидосе. Последний делается теперь мало-помалу всеегипетским центром – он отвлекает покойников от столицы; сюда стремятся благочестивые египтяне, чтобы лечь у Благого бога. Во всяком случае, уже при V дин. замечается привязанность знати к областям. В последних появляются центры с владетельными фамилиями, которые уже мало-по- малу перестают всюду сопровождать фараонов, «ушедши со своего города и своего нома», и начинают хорониться в некрополях своих городов, «там, где жили их отцы, создавшие их плоть, благородные первых дней». Вместе с тем замечается еще одно явление – накопление должностей и чинов. Очевидно, несколько поколений царской службы накопило для родов целые титулатуры, в которых прежние названия должностей отчасти перешли в простые чины; лучшим доказательством этому служит, между прочим, появление нескольких «казначеев и хранителей печати» и т. п. зараз. Может быть, этим обозначалось, что данное лицо является хранителем печати в своем номе. Наконец, поземельная знать делается совершенно независимой от центральной власти, которая после VI династии ослабела и была не в состоянии поддерживать единство государства. Долгое время четыре следующих династии (VII–X) с манефоновскими цифрами и полным отсутствием памятников давали повод к самым разнообразным предположениям. Теперь в общем мы можем уяснить себе характер этого переходного времени от Древнего царства к Среднему. Манефон говорит, что VII дин. дала 70 царей, правивших 70 дней, – очевидно, перед нами след какого-то сказания, вроде геродотовской додекархии. VIII династию он называет мемфисской с 18 царями при 146 годах. В абидосском списке действительно мы находим после VI дин. 17 имен, напоминающих имена этой династии и, следовательно, примыкающих к мемфисским. традициям. Туринский папирус приводил только немногие из этих имен и затем подвел общую сумму первых 8 династий «с Мины» 955 лет. Очевидно, этот период считался законченной частью египетской истории и соответствовал тому, что мы называем Древним царством. Памятников от царей после Пиопи II весьма немного у нас: слабые и, может быть, даже номинальные фараоны не имели возможности заявлять о себе ни в Египте – постройками, ни за границей – экспедициями. Зато многие данные указывают на то, что Египет распался на области с могущественными владетельными фамилиями, которые часто сами стремились к короне и принимали царские титулы.

Недавно найдены в Коптском храме документы царей: преемника (?) Уаджскара и Ноферкаугора. Первый из них представляет льготную грамоту, – данную визирю на сооруженные последним в свою память постройки при храмах; вторая дает текст царского указа на поземельное пожалование в пользу храма Мина в Копте. Из этих документов можно вывести, что Копт был некоторое время резиденцией двора и управления, столицей царства, в состав которого входил и Абидос, так как в тамошнем царском списке значится и Ноферкаугор. Больше мы знаем о признававшихся на более значительной территории владетелях Ираклеополя, от которых зависел богатый и плодородный Фаюм. Манефон насчитывает две династии ираклеополитов (IX и X, может быть, частью одновременно с VI и VIII «мемфисскими»). Основатель IX дин. Хети I (Ахтой Манефона) владел всем Египтом и оставил нам кое-где следы своей власти; к сожалению, предпринятые англичанами раскопки в его столице дали мало древних памятников. Но несомненно, что потомки его также не в состоянии были справиться со своеволием номархов. Война и разбой господствовали по всей долине; до нас дошли, между прочим, изображения осад крепостей и битв между египтянами. Не исключена возможность и нашествий с востока. Культура падала. Надписи номархов и изображения поражают варварством, свойственным провинциальному мастерству и смутному времени. Много в это время погибло и было разрушено памятников древних царей; страдали также и гробницы номархов. Так, владетели Ермополя времени Среднего царства сообщают, что они восстановили разрушенные могилы своих предков; номарх Ермонта Иниотеф хвалится: «я нашел жертвенный покой князя Нехтикера в упадке; его стены были стары, все его статуи были разбиты, некому было позаботиться о них. Я их сделал заново»... Ряд одноименных номархов, вероятно, его потомков, сидел в соседних Фивах. Они распространяют свою власть и далее. Так, один из них, также Иниотеф, принял титул «хранителя врат юга», который носили элефантинские номархи; его преемник Иниотеф Великий (т. е. старший) уже принял титул «царя Верхнего и Нижнего Египта», распространив свои владения от Тиниса и 10-го нома до порогов. Он строил в Фивах Карнакский храм и был погребен в Фивах. Таким образом, номархи Фив делаются серьезными соперниками ираклеополитов. На стороне последних становятся богатые владетели Сиута, надписи и роскошные гробницы которых проливают свет на этот темный период. Уже самые имена сиутских номархов (Ахтои I и II) указывают на связь с Ираклеополем; возможно, что они получили свой ном в лен от фараонов IX дин. Ахтои I, воспитанный с царскими детьми, хвалится своими заботами о благосостоянии нома, о проведении каналов, о поднятии скотоводства, о правосудии; говорит, «что Сиут был удовлетворен его управлением, а Ираклеополь благодарил за него бога», с гордостью говорит о флоте и своих солдатах. Последних пришлось пустить в ход его преемнику Тефьебу, когда «южные номы пришли, соединившись от Элефантины до Гау» (?). Он победил их и прогнал до своей южной границы, может быть, у Абидоса. Нашествие было отражено и на суше, и на Ниле; южная часть области укреплена. Об этой войне мы узнаем, кажется, и от другой стороны. Раскопки в фиванской Курне, веденные Петри, обнаружили некрополь времени Иниотефов, и здесь найдена надпись вельможи Джари со следующими словами: «отправил меня Гор Уахонх, царь Верхнего и Нижнего Египта, сын Ра Иниотеф (IV) посланником, после того, как я сражался с домом Ахтоя в области Тиниса (!). Пришло (?) известие; правитель дал мне судно в видах защиты южной страны на всем ee протяжения к югу до Элефантины, к северу до Афродитополя». Таким образом, война была при Иниотефе IV. Тефьеб хвалится: «я был Нилом для своего народа» истребил разбойников, так что «спавший на дороге благословлял меня, ибо был в безопасности, как дома мои солдаты защищали его». Сын его Ахтои II, современник ираклеопольского фараона Мерикараи назначенный «главнокомандующим всей земли», выручил из беды самого фараона, так как неприятель теперь появился в непосредственной близости к Сиуту.

Зерновые амбары.

Он прогнал его и проводил со своим флотом царя в его столицу, где их встретили с торжеством. Этот Ахтой был до такой степени солдатом, что даже взял с собой в гробницу модель военного отряда. Таким образом, услуги воинственных сиутских владетелей поддерживали шатающийся трон ираклеополитов.

Дом зажиточного египтянина.

Насколько эта поддержка была необходима, видно хотя бы из того, что между фараоном и его верным номархом находилась другая богатая владетельная фамилия – Князей Ермополя, которые чувствовали себя самостоятельными и даже датировали свои надписи по годам своих княжений; они редко называют фараонов по имени, хотя и говорят о себе, как об их вельможах. Эти Аханахты, Ихи, Нехери, Тотнахты и т. п. владели знаменитыми хатнубскими копями, в которых дошло до нас много длинных курсивных надписей с изложением обстоятельств экспедиций для разработки их в видах сооружения храма Тоту.

Они самостоятельно распоряжаются этим государственным имуществом и уже при VI династии доставляют царю алебастр скорее как подарок, чем в качестве повинности. Здесь же номархи говорят о своих заслугах по отношению к жителям своего нома и его богу- покровителю Тоту. Эти надписи чрезвычайно интересны для представления о развитии самостоятельности номархов и истории этого времени. Так, два владетеля упоминают, что они «спасли свой город во время великого грабежа и ужасов, что от царского дома». Вероятно, Ермополь пострадал во время войн Ираклеополя с Фивами.

Географическое положение между ираклеопольским фараоном и его видным вассалом – Сиутом указывало ему политику – быть против Фив, и в то же время не давало возможности сделаться вполне независимым. Однако, номарху Нехери недоставало до этого весьма немногого. Он, правда, не принял царского титула, но употреблял царские эпитеты и называл себя «сыном Тота», пародируя фараоновское «сын Ра». Его подданные клянутся его именем, а чиновники называют его своим господином. Один из них, казначей и адмирал Нутерхоперу, говорит о своих путешествиях в Элефантину и в Дельту, «чтобы исполнись поручения своего господина в посольствах к царскому дому»; он говорит: «я вернулся назад с довольным сердцем, исполнив все, зачем был послан; совет дворца был в восторге, ибо мой господин был весьма любим при дворе». Конечно, ираклеополиты не могли не дорожить важным союзником и давали ему всякие льготы. В то же самое время и на юге, кроме Ермополя и Фив, были номархи в Дендера, многочисленные, довольно варварские и мало содержательные надписи которых найдены в 1898 г. Они, невидимому, признали власть фиванских Иниотефов. От одного из них, Хнемредиу, найдена длинная надпись, в которой он называет себя уполномоченным царицы Нофрукаит, владевшей от Элефантины до Афродитополя и, вероятно, принадлежавшей к фиванскому дому, бывшей, очевидно, регентшей или наследницей. Он уже даже не называет себя князем и номархом, а простым чиновником. Дендера сделалась простой провинцией фиванских фараонов, которые в это время пока владели только до Афродитополя. Фиванские цари покорили Сиут и покрыли штукатуркой надпись Тефьеба, повествующую о победе над югом.

Один из фиванских царей – Ментухотеп III – называет себя «сыном Хатор, владычицы Дендера»; следовательно, соединил в своем лице сан номарха этой области. На этом же памятнике этот царь притязательно изобразил себя поражающим четырех врагов: пунтийца, нубийца, азиата, ливийца. Следы его найдены в Хаммамате и на самом юге Египта, на о. Коноссо, у первого порога Нила. Около того же времени фиванские фараоны проникли до второго порога, в Северную Нубию, где также попадаются их имена. Наконец, Ментухотеп IV (тронное имя «Кормчий обеих земель») принимает уже совершенно правильную, полную царскую титулатуру. Очевидно, победа над севером была одержана и Египет снова объединен под властью одной династии. Начался новый период истории Египта – «Среднее царство».

Издание сотских надписей: Griffith, The inscriptions of Siut, 1889. Перевод и разбор их сделан Maspero в рецензии на это издание в Revue Critique, 1889. Документы из Копта изд. Wеill. Les decrets royaux de, l'ancien empire. Par., 1912. Понимание текста и удовлетворительный перевод предложили Gardiner, Proceedings Soc. Bibl. Avch. и Sethe, Getting, gelehrte Anzeiger, 1912. Надписи ермопольских номархов изданы Newberry, Griffith и Fraser в El-Bersheh (Archeol. Survey of Egypt III–V, 1892–5). Moller, Bericht uber die Aufnahme der Felseninschriften von Hatnub. Sitzungsberichte d. Konigl. Preus. Akad., 1908. XXXII. (Эти материалы даны теперь в издании An.thes, Die Felsinschriften von Hatnub. 1927. ([Inters, z. Gesch. Aegypt.)].

Гробницы с памятниками эпохи: Davisе, Der el Gebrawi I. II. 1902. Fl. Petrie, Denderah, 1900. Fl. Petrie–Welker, Qurnah, 1909. Возможность азиатского нашествия усматривается из эрмитажного папируса, где о нем говорится в связи с царем Ахтоем, из лингвистических и других заимствований в Египте из Азии, из намеков в литературе Среднего царства, наконец из изображений в храме XI дин. в Дейр-эль-Бахри, представляющих битвы с азиатами. См. В. С. Голенишев, Aegypt. Zeitschrift, XIV. М. Мuller, Egyptological Researches, II. Die Spuren d. babylonischen Weltschrift in Aegypten, 1912. Gardiner, Admonitions of an Egyptian Sage. Lpz., 1909. Вissing, Zur Geschichte der XI Dynastie. RecueilJ de travaux, XXXIII.

Происхождение XI и XII династий оказало обычное в Египте влияние на религию: на первое место выдвигается их бог-покровитель, фиванский Амон, о котором до тех пор ничего не было слышно. Каково было первоначальное значение его, для нас безразлично; несомненно, что он в период своего господства имеет характер солнечного божества и был сопоставлен с древним Ра в форме «Амон-Ра, царь богов». Египетские богословы толковали его имя, как «сокровенный», и в этом нельзя не видеть нового успеха их религии. Другой симптом существенного прогресса в религиозных представлениях можно усмотреть в том месте, какое заняло теперь верховное илиопольское божество. Мы уже говорили, что с V илиопольской династии по всему Египту распространился культ Ра, божества света и солнца, а вместе с ним и заупокойные тексты, первоначально принятые царями для своих пирамид и сопоставляющие учение о боге Ра с представлениями осирисова цикла. Характер этого древнейшего литературного памятника еще груб: и в представлениях о богах, и в загробных чаяниях все сводится к материальному продовольствию покойного и избавлению его от демонов и чудовищ при помощи магических формул. Начиная с VII династии, 7 представления о загробной жизни демократизируются – эти тексты уже начертываются на деревянных гробах простых смертных, причем появляются рядом с «пирамидными» формулами и новые. Одни из них облегчают покойному путь по загробной воде и суше («Книга о двух путях») и посвящают его путем магических формул в тайны небесной географии, являющейся прототипом земной и имеющей свои Илиополь, Буто, Абидос, Нил и Океан; в других – он получает чрез магические формулы средства «не впасть в сеть» демонов, избавиться от опасности «хождения перевернутым вниз головой», затем возможность появляться на земле, «выходить днем», приняв по желанию вид цветка, птицы, бога Пта и т. п. (это учение греки ошибочно смешали с индийским о переселении душ). На каждый случай существовала особая формула («Главы о превращениях»). Чтобы обмануть и напугать демонов, можно было выдавать себя, благодаря формулам, за любого бога, даже за верховного. Одна из таких формул, открывавших доступ в иной мир, весьма интересна в богословском отношении; она приводится на гробах XII династии в следующем виде (впоследствии XVII глава Книги Мертвых):

«Я – Атум, будучи единым. Я – Ра при его первом восходе. Я – великий, создавший себя сам, создавший имя свое – владыка эннеады (или: «все имена которого образуют эннеаду» – вар. богов). Нет ему равного среди богов. Я – вчера, я знаю завтрашний день... Я – феникс великий, что в Илиополе, исследуя существующее. Я – Мин в его выходах... Я достигаю этой земли прославленных, вхожу в священные врата. Вы, стоящие, предо мной, протяните ваши руки – я сделался одним из вас».

Египтянин-язычник не мог яснее выразить монотеистической идеи. Его верховный бог, «единый», создавший себя сам, свидетель и виновник мироздания, несравним с прочими богами, которые являются лишь его отдельными проявлениями, как имена или члены тела. Как мы видели, подобная же работа богословской мысли происходила и при других храмах, напр., уже в эпоху Древнего царства, в Мемфисе, где жреческая премудрость, выраженная здесь в запутанных и мало вразумительных формах, переплетающая богословские умозрения с повествовательными и диалогическими вставками, все-таки оказывается, благодаря приведенному памятнику, более способной к отвлеченному мышлению, чем это было принято думать на основании официального повторения старых магических и мифологических текстов. Правда, и здесь мифы занимают видное место, но они приводятся для подтверждения «основной идеи текста: Пта – единый, всепоглощающий бог, соединяющий в себе и Атума илиопольского, и цикл Осириса. Он – мысль, возникшая в сердце и теле и проявляющаяся в слове, письме и искусстве. Он – бог творения, архитектор вселенной, ибо слова бога имеют действенное значение и творят богов, людей и вселенную. Он же блюститель и нравственного порядка да земле. Все эти и подобные соображения объясняются не только желанием возвысить местных богов, но и несомненным стремлением богословской мысли подняться над мифическим и магическим балластом и над политеистической путаницей. Если еще пирамиды могли сказать, что «имя-рек овладевает своими землями, как царь богов» (гл. 222), то этот шаг к монотеизму облегчила монархическая психология и солнечный характер илиопольской системы. Последняя со своей эннеадой обусловила представление, выраженное в XVII главе Книги Мертвых, и повлияла на упрощение пантеона в других храмах. Однако, египтяне не могли, достигнув этого прогресса в религиозном сознании, отбросить всего балласта суеверий. Уже в том же тексте о единстве бога Ра мы читаем дальше заклинания, немногим лучшие тех, которые нам известны из пирамид:

«О Ра в своем яйце! Сияющий в своем диске, блистающий на своем горизонте, пламенем, который озаряет обе земли лучами своими. Освободи (имя-рек) от того бога таинственного, который там, которого формы сокровенны, веки которого, как коромысло весов в день тот отчета. Освободи меня от этих стражей прохода. Да не упадут на меня их ножи, да не ввиду я в их котлы, ибо я знаю их имена, ибо я шествую над землею вместе с Ра и Осирисом... О Атум в своем дворце, царь среди всех богов! Защити меня от бога, который живет павшими, которого лицо песье, а кожа – человеческая, который сидит у огненного озера, ест тени, проглатывает сердца. О могучий глава обеих земель, которому дан венец радости в Ираклеополе! Освободи меня от бога, овладевающего душами, пожирающего тлень, живущего гнилью во мраке, которого боятся все, находящиеся в беде. О Хепра в своем корабле, тело которого – две эннеады! Освободи меня от присутствующих на суде, которым вседержитель дал власть быть палачами врагов его, которым даны мечи, из-под стражи которых нет выхода. Да не паду я от меча вашего, да не сяду я в вашей темнице, да не взойду я на эшафот ваш, да не упаду я в ваш колодезь»...

Таким образом, и здесь чудовища, хотя их роль несколько иная – они являются палачами неоправданных на загробном суде. Здесь уже мы имеем набросок той «психостасии», или «взвешивания», учение о котором получило такое распространение в Новом царстве и в котором главная роль принадлежит Осирису. Этот бог теперь окончательно приурочен к Абидосу, в котором развилось особое богословское течение. Здесь справлялись уже известные нам мистерии. Помещали здесь и гробницу Осириса, признав за нее могилу царя первой династии Хента (который в манефоновских списках значится под именем Уэнефия, что близко к эпитету Осириса «Уннофр»).

Дочь номарха Тотхотеп. Фресковая живопись.

Теперь все люди по смерти делались Осирисами «правогласными», т. е. правильно произносящими магические формулы против загробных опасностей, а следовательно победоносными против врагов, оправданными на суде. Все теперь стремились лечь на абидосском кладбище у его бога, или, в случае невозможности, совершить сюда по Нилу посмертное путешествие и оставить по себе поминальную доску, а то и целую гробницу. Так, командированный Аменемхетом II в Абидос, Хентемсенти молится, «закрепив свое имя на месте, где находится Осирис Хентиементиу, к которому все прибегают в надежде на благодеяние в числе спутников владыки жизни»: «да буду я вкушать мою часть и выходить днем, да насладится дух мой обрядами, милостью сердца к моей гробнице и моей плите. Я не сделал ничего дурного, и бог может быть милостив ко мне на суде, когда я буду там»... Но зачем покойнику заупокойные дары, если он на попечении верховного бога, и сам к тому же сделался Осирисом? К чему магическое правогласие при возможности быть оправданным на суде? Египетская религия запуталась в противоречиях, и это не замедлило принести свои плоды. Среднее царство было эпохой, когда материальное благосостояние сообщает культуре «светский характер, делает ее менее зависимой от храмов и жрецов. И вот, мы видим некоторое пробуждение скептицизма относительно вопросов загробного мира. В дошедших до нас застольных песнях, которые пелись во время заупокойных пиров, мы находим совершенно еретические мотивы, несмотря даже на то, что эти песни возводились к известным мудрецам древности, напр., «песнь, находящаяся в (погребальном) храме царя Иниотефа, помещенная перед певцом на арфе»:

«Повелел благой царь прекрасную судьбу: исчезают тела и проходят, другие идут им на смену, со времени предков. Боги (т. е. дари), бывшие до нас, покоятся в своих пирамидах, равно как и мумии, и духи погребены в своих гробницах. От строителей домов не осталось даже места. Что с ними сталось? Слышал я слова Имхотепа и Хардидифа, изречения которых у всех на устах, а что до их мест – стены их разрушены, этих мест нет, их как не бывало. Никто не приходит из них, чтобы рассказать о них, поведать об их пребывании, чтобы укрепить наше сердце, пока вы (т. е. слушатели) не приблизитесь к месту, куда они ушли. Будь здрав сердцем, чтобы заставить свое сердце забыть об этом; пусть будет для тебя наилучшим следовать своему сердцу, пока ты жив. Возлагай мирру на голову свою, одеяние на тебе да будет из виссона, умащайся дивными, истинными мазями богов. Будь весел, не дай твоему сердцу поникнуть, следуй его влечению и твоему благу; устрой свои дела на земле, согласно велению своего сердца, и не сокрушайся, пока не наступит день причитания (по тебе). Не слушает тот, чье сердце не бьется (Осирис), жалоб, а слезы никого не спасают из гроба. Итак, празднуй, не унывай, ибо нельзя брать своего достояния с собою, и никто из ушедших еще не вернулся».

Девиз этой песни: «да ямы и пием: утрие бо умрем», а тон ее удивительно напоминает слова Сабиту к Гильгамешу и вторую главу Премудростей Соломоновых. Они – общечеловечны, и потому не укладываются в рамки традиционных представлений. Здесь скептицизм ничем не прикрыт, не пощажены даже почтенные имена древности. Но в песне, по крайней мере, настроение жизнерадостно. В другом же дошедшем до нас удивительном памятнике мы имеем доказательство, что египтяне были способны и на отчаянный пессимизм в связи с этим скептицизмом. В одном из берлинских папирусов несчастный, которому надоело жить, больной, покинутый, друзьями и родными неудачник хочет покончить с собой. Дух боится этого и уговаривает его развлечься. Во время долгих препирательств, несчастный, воспитанный в официальной религии, беспокоится только о том, кто позаботится о его погребении, просит душу не бояться смерти, как таковой, ибо за гробом нет ничего ужасного: это единственное место, где даже несчастный может найти покой – ведь «Тот судит его, умиротворитель богов, Хонс защищает его, писец правдивый, Ра слушает его». «И будет хорошо на том свете: он направит ее туда, как человек, лежащий в своей пирамиде, у гроба которой стоял родственник; ей не будет жарко, она не будет голодна. Будь милостив, дух мой, и, брат мой, будь моим погребателем, который будет приносить заупокойные дары и стоять у носилок погребения». Дух отвечает горькой иронией: если его так тянет на тот свет, то пусть сам туда и отправляется, а его оставит в покое. Что же касается до погребения и заупокойных даров, то об этом не стоит беспокоиться; ведь, и у тех, которые строили из гранита и оставили прекрасные произведения искусств, жертвенники так же пусты, как и у тех, кто умирает на берегу без родных, кому поставили конец волна и зной и с которыми беседуют береговые рыбы. «Послушайся меня – хорошо для человека слушаться, проводи приятно время, забудь заботы!» Вероятно, в подкрепление своих слов, дух приводит два рассказа, для нас мало вразумительные – о бедняке, обрабатывающем свой участок и потерявшем семью, съеденную крокодилами, и не предавшемся отчаянию, и о нищем.

В ответ на это несчастный «отверзает свои уста и отвечает духу» четырьмя стихотворениями, оплакивающими его злой жребий и восхваляющими смерть:

«Мое имя смрадно более, чем птичий помет днем, когда знойно небо.

Мое имя смрадно более, чем рыбная корзина в день ловли, когда знойно небо» Мое имя смрадно более, чем крокодилы, более, чем сидение с крокодилами.

Мое имя смрадно более, чем имя жены, сказавшей ложь своему мужу. Мое имя смрадно более, чем имя мятежного города, повернувшего тыл.

Я говорю: «Есть ли кто-либо ныне?» Братья дурны, друвья нынче не любят. Я говорю: «Есть ли кто-либо ныне?» Сердца злы, каждый грабит ближнего. Человек с ласковым взором убог, добряком везде пренебрегают.

Сердца злы. Человек, на которого надеешься, бессердечен. Нет справедливых. Земля – пример злодеев.

Я подавлен несчастием, нет у меня верного друга. Злодей поражает землю, и нет этому конца.

Смерть стоит сегодня передо мной, как выздоровление перед больным, как выход после болезни,

как благовоние мирры,

как сидение под парусом в ветряную погоду, как запах цветов лотоса,

как сидение на берегу в попойке, как путешествие под дождем,

как возвращение домой на военном корабле, как желание снова увидать свой дом

после многолетнего пребывания в плену.

Кто находится «там» (т. е. на том свете), употребляется живому богу, карающему за грехи того, кто их делает.

Кто находится «там», будет стоять на корабле Солнца и давать отборное на храмы.

Кто находится «там», будет премудрым, для которого нет препятствий и который молится Ра, когда он говорит».

Эти речи убеждают наконец духа. Он склоняется на доводы, и папирус заканчивается его кратким ответом: «ты достигнешь Запада, твое тело предадут земле, я сойду к тебе, когда ты будешь лежать, и мы будем иметь общее место упокоения».

Многое в этом удивительном произведении для нас непонятно: иначе и не может быть, так как оно стоит совершенно особняком в египетской религиозной литературе и является случайным отголоском тех душевных движений мыслящих людей блестящей эпохи Среднего царства, какие не шли по руслу официального миросозерцания и искали собственных путей. Неизвестный для нас мыслитель изобразил здесь душевную борьбу современника над величайшими общечеловеческими проблемами бытия. Он представил его таким, каким рисует влагаемая в его уста скорбная песнь. Он – доброжелателен, ласков, но слишком беспомощен в борьбе с жизнью и жестокой современностью и даже не имеет доступа к религиозному утешению. А в богов он верит – хочет хотя по смерти непосредственного общения с ними, верит в правосудие, боится остаться без заупокойного культа и поминовения. Он не понимает господства зла и удручен несоответствием идеалов с действительностью. Между тем, устами его собственной души изрекаются мысли, несогласные с официальной религией – заупокойный культ бессмыслен, пирамиды, гробницы и жертвенники не достигают цели: поэтому – «ешь, пей, веселись». Но неудачник в жизни не поддается этим искушениям; его все-таки тянет из грешного мира к богам, и ему удается доводами о преимуществе иного мира заставить умолкнуть смущающие голоса. Таким образом, несмотря на свободное отношение к традиционным верованиям и на странную тему беседы с духом, который может при жизни покидать своего носителя, а по смерти справлять его культ, общий тон произведения может быть признан ортодоксальным – в конце концов традиционные верования торжествуют над сомнениями. Но существование последних все-таки констатируется, и это делает данный памятник одним: из интереснейших в мировой литературе. Его по справедливости сравнивают с Книгой Иова и с вавилонским текстом о несчастном праведнике. Конечно, в художественном отношении он ниже, хотя все-таки обладает достоинствами стиля и изобилует красивыми образами и удачными уподоблениями. Заключительные речи несчастного построены в виде строф со стихами, имеющими общее начало. Эта особенность египетского стихосложения, не говорящего много нашему эстетическому чувству, будет неоднократно встречаться и потом в поэтических произведениях. Точно также проведен в этих речах и параллелизм членов, свойственный как египетской, так и семитической поэзии. Интересно, что в этих стихотворных речах все так связано с египетской природой и бытом; они переносят нас в обстановку того времени и сообщают памятнику прелесть. Высоки и моральные идеи памятника: земная жизнь вдоль печали, правда только на небе, у благих и премудрых богов, вблизи их – счастье и блаженство.

Гардинер считает этот памятник образцом египетской философии; он говорит, что его появление обусловлено такими же запросами египетской мысли, какие у греков в свое время вызвали Платонова Федона. Он должен дать ответ на вопрос о ценности жизни. Подобным же образом другие, современные Среднему царству произведения египетской письменности, с некоторым правом причисляемые к философским, приближаются к диалогам Платона и пытаются разрешить другие проблемы, волновавшие общество. Из этих произведений, надо признаться, довольно скучных, самое главное – рассуждения; фабула представляется лишь литературной рамкой. Иногда она даже совсем отсутствует. Так, до нас дошли произведения на политико-социальные темы. Одно из них, также проникнутое пессимизмом, и по форме несколько напоминающее беседу с душой, в сохранившемся в Британском музее отрывке содержит беседу мыслителя со своим сердцем. Этой беседе предшествует наивное вступление с литературным исповеданием автора:

«Собрание слов, выбор изречений, избранные мысли отменного сердца, составлены илиопольским жрецом Хахеперра-сенбом, именуемым Онху.

Он говорит: «О, если бы у меня были неведомые мысли, необычные изречения, выраженные новыми словами, раньше не бывшими в ходу, чуждыми повторений, изречения не старой речи, принадлежащие предкам. Я извлекаю все, что во мне... ибо повторяемые изречения, уже сказанные, сказаны. Я сказал это согласно тому, что видел, начиная от первого поколения до грядущих потом, которые подобны прошедшим. О, если бы я знал то, чего не знают другие, что не было повторяемо: я бы сказал это, и ответило бы мне мое сердце. Я изложил бы ему мои страдания, я избавился бы от тяготы, что на моей спине.

Я размышляю о происходящем, о положении дел на земле. Происходит перемена. Юдин год тяжелее другого. Страна в расстройстве. Правда выброшена вон, неправда – в зале совета. Попраны предначертания богов, плач повсюду, номы и города в скорби... Тяжело молчать. Другое сердце не выдержало бы. Храброе сердце в печальных обстоятельствах – друг своего хозяина. О, если бы у меня было сердце, умеющее терпеть! Я бы положился на него и избавился от скорби».

Он сказал своему сердцу: «приди, приди, мое сердце! Я буду говорить тебе, а ты отвечай на мои изречения ж объясни мне то, что происходит на земле... Ведь неприятности случаются сегодня и не проходят завтра... Каждый день встают, с сердца не сбрасывают тяжести – сегодня то же положение, что было и вчера... Лица жестоки; нет достаточно мудрого, чтобы уразуметь это; нет достаточно гневного, чтобы возвысить голос. Встают рано, чтобы терпеть каждый день. Бесконечна и тяжела моя скорбь. Несчастному не удается освободиться от сильного. Тяжело молчать, опасно говорить невежде: критика вызывает вражду, сердце не внимает правде, не терпит ответа на речь»...

В дальнейшем, конечно, шло перечисление всевозможных бед и непорядков, которыми страдала современность и которые унаследованы от смутной переходной эпохи. Возможно также, что как эти, так и другие подобные произведения возникли в эту переходную эпоху, когда общественный строй и культура были в упадке, а безопасности угрожали и внутренние настроения, и внешние враги. Такие эпохи всегда бывают благоприятны для работы политической мысли и для развития политико-социальной литературы, для появления пророчеств и откровений. И в Египте мы находим подобного рода произведения, напр., дошедшее до нас в поздней копии в одном из Папирусов Гос. Эрмитажа:

«Это случилось, когда величество царь Верхнего и Нижнего Египта Снофру был царем- благодетелем во всей земле. Однажды к нему явились вестники из Сильсилиса, чтобы держать совет. Они уже ушли после совета, сообразно ежедневному предписанию, как его величество сказал казначею, бывшему около него: «ступай, верни ко мне вестников из Сильсилиса, которые ушли и уже находятся далеко: пусть они немедленно явятся на совет». Они были остановлены и приведены тотчас».

«Люди чужой страны будут пить из реки Египта... Эта страна будет разграблена... Возьмутся за оружие ужаса, в стране будут мятежи... Все хорошее улетит. Страна погибнет, как ей предопределено... Будет разрушено все находящееся... Полевые плоды будут малы, а меры зерна велики, будут мерить еще при прозябании. Солнце... будет светить всего час, не заметят наступления полудня. Не будут измерять тени... Страна в несчастии. Я сделаю нижнее верхним... Бедный будет собирать сокровища, вельможи сделаются ничтожными... Явится царь с юга – Амени имя его. Он родится от женщины из Нубии; он родится внутри Нехена. Он примет верхне-египетскую корону, он возложит на себя нижне-египетскую корону. Он соединит обе короны и примирит любовью Гора и Сетха... Люди во время «сына знатного человека» будут радоваться и увековечат имя его во все века, ибо они удалены от бедствия. Злоумыслители опустят свои лица из страха перед ним. Азиаты падут от меча его, ливийцы – перед его пламенем... бунтовщики – пред его силой. Змея урея, что на челе его, смирит пред ним мятежников. Выстроят «Стену Князя», недопускающую в Египет азиатов, которые будут просить воды, чтобы напоить свои стада. Правда снова займет подобающее ей место, а ложь будет изгнана. Будет радоваться этому всякий входящий, находящийся в свите царя. Мудрый будет возливать за меня воду, увидав, что наступило сказанное мною»...

Перед нами – перенесенное в глубокую древность пророчество, конечно ех eventu, о какой- то последующей эпохе Египта. При дворе популярного царя Снофру, с именем которого соединялось представление о древнейшем периоде традиционного уклада египетской действительности, изрекаются предсказания о грядущих бедствиях внешнего и внутреннего порядка и указывается, что вновь вернет стране благосостояние и могущество обетованный царь Амени. Является большой соблазн видеть в этом своеобразном Мессии, как это делает Эд. Мейер, Аменемхета I, основателя XII дин., которая после продолжительного периода смут вернула Египту могущество и возвела его на небывалую степень процветания. Трудно сказать, представляет ли данный памятник продукт придворной лести, поднесенной явившемуся обетованному царю, т. е. нечто вроде Вергилиевых произведений, или мы имеем в нем искреннее творчество усталого от неурядиц египетского грамотея; во всяком случае, оно является интересным образцом политических писаний, подобных которому дошло до нас от Египта несколько и из которых видно, что образованный египтянин вовсе не был уж так безучастен к судьбам своей родины, как это принято ожидать от подданного «деспотического» фараона.

Подобного же рода памятник хотели видеть даже в одном большом лейденском папирусе, также представляющем копию времен XIX дин. с произведения, относящегося по языку к эпохе Среднего царства. Текст, трудный сам по себе, сохранился в крайне печальном виде, и это делает понятным то обстоятельство, что египтологи различно толковали его и до сих пор не могут окончательно определить его значение. Ланге считал его такими же пророчествами, как и предшествующий текст, – и здесь говорится о печальной действительности и ожидаемом избавлении. Гардинер, напечатавший полное издание памятника, напротив, не видит в нем пророчеств, так как все фразы редактированы в настоящем, а не в будущем времени, и полагает, что дело идет о вразумлениях мудреца неумелому царю, повергшему своими грехами страну в бедствие. Что же касается царя-избавителя, якобы обещаемого в будущем то здесь имеется в виду идеальный царь, невидимому бог Ра, царь предвечный, считавшийся прообразом и примером земных властителей. Текст дошел в литературной, а не в школьной рукописи, но и это мало помогает разобраться в трудностях языка, при испорченности папируса.

Мудрец Ипувер говорит пред каким-то царем, названным, как и Сенусерт I в поучении Аменемхета, «владыкой вселенной», длинные речи, т. е. ситуация та же, что и в других памятниках этого времени. Он перечисляет бедствия, обрушившиеся; на Египет и перепутавшие весь порядок, все социальные отношения.

В действительности этот памятник рисует нам картину социальной революции, имевшей место в конце Среднего царства, которая явилась завершением напряженнейшей классовой борьбы предшествующего периода.

«Воистину: лица свирепы... то, что было предсказано, достигает осуществления. Лучшая земля в руках банд». Человек поэтому идет пахать со своим щитом. Кроткие говорят... человек, свирепый лицом, стал человеком со значением... воистину: лица свирепы. Лучник готов, злодеи повсюду. Нет нигде человека вчерашнего дня... Грабители повсюду. Раб с похищенным будет находить их... Нил орошает, (но) никто не пашет для него. Каждый человек говорит: «мы не понимаем, что происходит в стране»... Женщины бесплодны, не беременеют. Не творит больше Хнум из-за состояния страны... Простолюдины сделались владельцами драгоценностей. Тот, который не мог изготовить себе (даже) сандалий, стал теперь собственником богатств. Надсмотрщики рабов – сердца их скорбны. Не разделяют вельможи с людьми своими их радости. Сердца людей жестоки, мор по всей стране, кровь повсюду. Не удаляется смерть Пелены (мертвого) еще до приближения к ним. Многие мертвые трупы погребены в потоке (Ниле). Река (превратилась) в гробницу, (а) местом для бальзамировки сделалась река. Благородные – в горе, простолюдины же – в радости. Каждый город говорит: «Да будем бить мы сильных (т. е. знатных) среди нас». Люди стали подобны птицам, ищущим падаль. Грязь во всей стране. Нет человека, одеяние которого было бы белым в то время... Земля перевернулась подобно гончарному кругу! Разбойник (стал) владельцем богатств. (Богач) превратился в грабителя. Сильные сердцем (стали) подобны пищам из-за страха. Неджес скорбит: «Как ужасно (все). Что мне делать». Поток в крови... (Если) люди пьют из него, они отталкиваются (вкусом) и они жаждут (чистой) воды... Ворота, колонны, простенки сожжены, одни лишь стены царского дворца стоят сохранившимися... Корабль юга охвачен смутою, города разрушены. Юг превратился в пустыню... Крокодилы и афина-рыбы хватают себе (обильную пищу)... Сами люди идут к ним, ведь это зло – ничто (т. е. смерть). Говорят: не вступай сюда. Смотри: это вода. (Но) вот люди входят в него подобно рыбам. Боязливый не различает из-за страха сердца. Людей стало мало, (а) повергающей брата своего наземь – повсюду. Убегает знающий об этом (без устали). Сын мужа сделался человеком, которого не знают. Сын жены, бывшей госпожей его, стал сыном его рабыни... пустыней стала страна, номы разграблены, варвары извне пришли в Египет. Достигнуто... Нет (больше) нигде египтян. Золото, ляпис-лазурь, серебро, малахит, сердолик, камень Ибхет висят на шее рабынь. Благородные женщины скитаются по стране. Владычицы дома говорят: «О, если бы мы имели, что поесть». Благородные женщины – тела их страдают от лохмотьев, сердца их разрываются, когда они спрашивают о здоровье того, кто их сам прежде спрашивал о здоровье... Разломлены ящики из эбенового дерева, драгоценное дерево расколото на части... Сожжены фигурки рабочих (из дерева) в них. Строители гробниц стали крестьянами. Те, которые были (уже) в ладье бога, впрягаются в плуг. Не едут (больше) люди на север в Библос сегодня. Что нам делать для получения кедров нашим мумиям, (ведь) в саркофагах из них погребались «чистые» и бывали бальзамированны маслом их (т.е. кедров) вельможи вплоть до Кефтиу. Они не привозятся (больше). Израсходованы (изделия) всякой работы. Опустел дворец царя, да будет он жив, здрав и невредим. Как хорош был (прежде) приход жителей оазиса с их курениями для праздничной службы, мешками полными... травами... птицами для Элефантины... Тинис... Весь юг не платит подати из-за смуты (гражданской). Отсутствуют зерно, плоды, иришу, уголь, мачты... ящики... (прочие) плоды, изделия ремесленников, плоды дису, черное масло (кеми) для дворца. Для чего (может служить) казначейство без податей своих... Сердце же царя только тогда радостно, когда к нему приходят приношения. Смотри! Каждая чужеземная страна (говорит): «это наша вода, это наши поля». Что вы можете сделать против этого, (ведь) все склоняется к упадку... Смех забыт. Он нигде не слышен. Все, что слышно в стране, – это стенания, смешанные с воплями... Азиаты (стали) подобны знатным, а египтяне (стали подобны) чужеземцам, выкинутым на дорогу. Волосы выпали у всех. Не различается сын мужа от человека, который не имеет отца... Страдают из-за шума... Не прекращается шум в годы шума. Нет конца шуму. Большие и малые (говорят): «я хочу, чтобы я умер». Маленькие дети говорят: «О, если бы он (т. е. отец) не дал бы мне жизни»... Дети князей разбиваются о стены. Дети кинуты на высоты. Хнум скорбит от бессилия своего... Те, которые лежали на месте бальзамирования, теперь кинуты они на высоты. Тайны бальзамировщиков раскрыты. Вся Дельта, она (больше) не защищена. То, что дорого стране Севера, находится на путях, открытых удару. Что нам делать, чтобы не было доступа всюду? Пусть скажут: держись вдали от места тайн. (Ибо) смотри: оно в руках не знающих его, как будто бы они знали его. Варвары стали искусны в работах Дельты... Свободные поставлены к работе над ручными мельницами. Те, которые были одеты в тонкое полотно, они избиваются палками. Те, которые не видели (сияния) дня, они выходят беспрепятственно. Те, которые лежали на ложах мужей своих, пусть спят они на баржах... Скажут они: тяжело мне на барже с миррой, то пусть нагрузят их сосудами полными с... Пусть узнают они носилки. Что касается слуг, (то ведь) те больны. А это хорошее лекарство для них, когда из-за них страдают благородные женщины подобно рабыням. То, что поют певицы в хоромах богине Мерт, – это скорбь, повесть о (муках) над жерновом. Воистину, все рабыни стали владеть устами своими. Если говорят их госпожи, то это тяжело рабыням. (Существуют) сикоморы, деревья. Я различал его (т. е. собственника) и рабов дома его – скажут люди, когда услышат про это. Отсутствует лишний хлеб для детей: нет пищи для (...) Сегодня. На что похож вкус сегодня? Вельможи голодны ив отчаяний. Слуги обслуживаются. (...) из-за жалоб. Человек ожесточенный говорит: если бы я знал, где бог, я принес бы ему жертву, Воистину: право в стране существует (лишь) по названию своему. Грех – это то, что творят они (т. е. люди), говоря ложь во имя его. Воины бегут к мешкам купца, подобно грабителям. Расхищается все имущество того... Животные все, сердца их плачут. Скот скорбит из-за состояния страны, убийца режет их. Боязливый человек говорит: а (где же он), отравитель врагов наших? Отсутствуют амулеты благополучия из-за... Разве надо преследовать крокодила и разрезать его? Или убивать льва и жарить на огне? Или же жертвовать Птаху похищенное? Что (другое) вы ему дадите? Не обращайтесь к нему. Злое (будет то, что вы ему дадите... Рабы(...) по стране. Сильный посылает ко всякому. Человек убивает брата матери своей. «Что делать», – говорю я из-за гибели... Дороги (безлюдны), ибо на путях засады. Люди сидят в кустах, пока пройдет ночной путник, чтобы схватить ношу его. Отбирается все то, что на нем. Его осыпают ударами палки и убивают преступным образом. Погибли те, кто видели вчерашний день. Страна в бессилии своем подобна сжатому льняному полю. Неджес, ты выходишь в отчаянии. Золотых дел мастер... О, если бы пришел конец людям! Не было бы зачатия и не было бы рождения. О, если бы замолкла страна от крика и не было бы смуты!.. Кушают траву и заливают ее водой. Не находят больше плодов (деревьев) и траву для птиц. Отнимается пойло ото рта свиней. Нет у тебя прекрасных лицом (среди подданных) твоих, ибо они (еще) больше меня поражены голодом... Зерно гибнет на Ч всех путях. Люди лишены платья, мази и масла. Все говорят: нет ничего. Закром разрушен. Страж его повержен на землю. Это несчастье для сердца моего. Я подавлен совсем. О, если бы я мог дать (услышать) мой голос в этот час, чтобы он спас меня от того несчастья, в котором я нахожусь. Прекрасная судебная палата, расхищены ее акты, лишены хранилища ее тайн (своего) содержания. Магические формулы стали общеизвестными. Заклинания шем и заклинания сехен стали опасными, ибо они запоминаются (теперь всеми) людьми... Вскрыты архивы. Похищены их податные декларации. Рабы стали владельцами рабов... (Чиновники) убиты. Взяты их документы. О, как скорбно мне из-за бедствий этого времени... Писцы по учету урожая, списки их уничтожены. Зерно Египта стало общим достоянием... Свитки законов судебной палаты выброшены. (По ним) ходят на перекрестках. Бедные люди сламывают (с них) печати на улицах... Бедные люди достигли положения Эннеады, (ибо) судопроизводство дома Тридцати лишилось своей замкнутости. Великая судебная палата стала (местом) выхождения и вхождения в нее. Бедные люди выходят и входят в великие дворцы... Дети вельмож выгнаны на улицу. – Человек знающий подтвердит все это, глупец (же) будет отрицать, (ибо) невежде будет казаться прекрасным (все свершающееся) перед ним.

Смотрите: огонь поднялся высоко. Пламя его исходит от врагов страны. Свершились дела, которые (казалось) никогда не могли свершиться. Царь захвачен бедными людьми. Погребенный соколом (т. е. царь) лежит он на (простых) носилках. То, что скрывала пирамида, то стало теперь пустым (т. е. гробница царя)... Было приступлено к лишению царской власти страны немногими людьми, не знающими закона. Приступили люди к мятежу против урея (глаза) Ра, умиротворяющего обе земли. Сокровенное страны, границы которой не знали, стало известным. Столица, она разрушена в один час. Египет начал делать (только) возлияния водой. Тот, который лил только воду на землю, он захватил только силу во время бедствия... Столица встревожена недостатками. Все стремятся разжечь гражданскую войну. Нет возможности сопротивляться. Страна, она связана шайками грабителей. (Что касается) сильного человека, то подлый берет его имущество. Червь (гложет) знатных покойных. Тот, который не мог сделать себе саркофага, он (теперь) стал владельцем гробниц... Владельцы гробниц выкинуты на вершины холмов... Тот, который не мог достать себе (даже) гроба, он стал (владельцем) заупокойного имени. Это свершилось (теперь) с людьми. Тот, который не мог построить себе (даже) хижину, он стал (теперь) владельцем дома... Придворные выгнаны из домов царя... Благородные женщины находятся на теду-барках. Вельможи пребывают в закромах. Тот, который не спал рядом со стеной, он стал (теперь) собственником ложа. Владелец богатств проводит ночи (теперь), страдая от жажды. Тот, который выпрашивал осадок (напитков), (теперь) собственник кувшинов, кидающих наземь... Владельцы роскошных одеяний (теперь) в лохмотьях. Тот, который никогда не ткал для себя, (теперь) владелец тонкого полотна. Тот, который никогда не строил себе даже лодки, (теперь) стал владельцем кораблей. Настоящий же их: собственник смотрит на них, но они уже нe принадлежат ему. Тот, который не имел, тени, стал (теперь) собственником тени. (Бывшие же) собственники тени (охлаждаются только) при дуновении ветра. Тот, который не знал даже лиры, (теперь) стал владельцем арфы. Тот, который даже для себя не пел, он восхваляет (теперь) богиню Мерт... Собственники поставцов т меди не украшают больше сосудов ни на одном из них. Тот, который спал без жены, из-за бедности, он находит (теперь) благородных женщин. Тот, который не смотрел на него, (теперь) стоит, уважая. Тот, который не имел своего имущества, стал (теперь) владельцем богатств. Вельможи восхваляют его... Простолюдины страны стали богатыми. (Собственники) богатств стали неимущими. Руководимые стали собственниками рабов. Тот, который не имел своего хлеба, (стал) собственником закрома. Снабжена его кладовая собственностью другого. Тот, волосы которого выпадали, потому что он не имел собственного масла, (стал) собственником (целых) кувшинов со сладким миром. Нe имевшая даже ящика (с добром) стала владелицей (целого) груза. Та, которая смотрела на свое лицо в воде, (стала) собственницей зеркала... Хорош тот человек, который кушает свой хлеб. Питайся своим имуществом в радости сердца! Не отворачивайся от него, ибо полезно человеку тянет свой хлеб. Бог повелевает это тому, кто восхваляет его... Тот, который не (знал) своего бога, тот жертвует ему воскурение другого. Тот, который не знал (...) Благородные женщины великого рода, собственницы драгоценностей, кидают своих детей в качестве наложниц... Человек (знатный) брал себе благородную женщину в качестве жены, и его защищал отец ее. (Теперь же) не имеющий такого (тестя) покидает – убивает его. Дети сановников (теперь) в лох(мотьях), скот стад принадлежит грабителям. Мясники режут скот бедняков, ибо скот в руках грабителей. Тот, который ничего для себя не резал, тот режет (теперь) откормленных быков. Тот, который не знал (даже) ящери(цы), види(т) (теперь) яства всевозможные. Мясники режут гусей и они (т. е. гуси) жертвуются богам вместо быков. Рыбаки... жертвуют... вещество. Благородные женщины... Благородные женщины бегут. Начальники... повержены страхом смерти. Начальники страны спасаются бегством, они не находят (даже) милостыню из-за скудности. Владелец наг(рад)(бедствует). Владельцы ложа сидят на земле. Тот, который проводил ночь в грязи, приготовляет себе кожаное ложе. Благородные женщины голодны. Мясники же сыты, тем, что они закололи (для других). Все должности, они не на своих местах подобно испуганному стаду, без своих пастухов. Скот разбегается. Нет никого, который бы собирал его. Каждый приводит себе его, клеймя свом именем. Убивают человека рядом с братом своим. Тот оставляет его, чтобы спасти себя. Тот, который не имел (даже) свою упряжь, стал владельцем стада. Тот, который не мог найти себе быков для распашки, стал собственником большого количества скота. Тот, который не имел своего зерна, стал владельцем амбаров. Тот, который прикупал себе зерно, (теперь) продает его. Тот, который не имел (даже) временных рабов, стал (теперь) собственником наследственных рабов. Тот, который был (вельможей), (теперь) сам исполняет поручения... Сильным (т.е. знатным) не доклады(вается) по(ложение народа). (Все) приходят к гибели. Все ремесленники, они не работают. Похитили враги страны ее ремесла. (Тот, который собрал) жатву, он не получает ее? Тот, который не пахал (для) себя, он получает жатву. Жатва (созревала), об ней не доносят. Писец (сидит в своей канцелярии), руки его бездействуют в ней.

Разрушено: ... в то время. Человек видит (врага в Ма)джаи своем. (Только) слабый приносит облегче(ние тому), кто страдает от жары... страх... нет... бедняки... не освещается земля из-за этого. Раз(рушено)... ...(отнимается) пища у них... страх ужаса перед ним. Умоляет Неджес... посыльный. Не... время. Его схватывают нагруженного его имуществом. Отбирают... проходят мимо его ворот... (в) гробницу, стены, помещение комнат с соколом. Вынимаются (мумии)... около... (ут)ром. Разве Неджес бодрствует? Земля рассветает над ним. Он не ужасается этого. Проходит мимо голов (спящих), скученных в больших полотнищах в качестве дома. Палатки это то, что они сооружают подобно жителям пустыни. (Разрушено...) посылание слуг по поручению своих господ. Нет боязни перед ними (т. е. господами). Смотри, вот пятерка. Они говорят. Они говорят: идите (сами) по дороге, которую вы знаете. Мы достигли (своей цели).

ЗАКЛЮЧЕНИЕ ОПИСАНИЙ БЕДСТВИЙ СТРАНЫ

Плачет северная страна. Закром царя стал достоянием всякого. Весь дом царя остался без своих доходов. Ему же (по праву) принадлежат пшеница, ячмень, птицы и рыбы, ему принадлежат холст, тонкое полотно, медь, масло, ему принадлежат ковры и цыновки, цветы, носилки и все прекрасные подати. 0н (должен) приходить (к закрому, а именно) производящий. Если бы не было слов разрушения, все это было бы в доме царя, да будет он жив, здрав и невредим. И он не был лишенным всех этих приношений.

ПРИЗЫВ К ВОССТАНОВЛЕНИЮ ЦАРСКОЙ ВЛАСТИ

Уничтожайте врагов благородной столицы блестящей придворными... в ней... подобно... Начальник города приходит без своей свиты... Уничтожайте врагов благородной столицы, блестящей... Уничтожайте врагов столицы той благородной с многочисленными законами... Не мог противостоять... Уничтожайте врагов столицы той благородной с многочисленными канцеляриями. (Воистину...).

ПРИЗЫВ К ВОССТАНОВЛЕНИЮ РЕЛИГИО3НОГО КУЛЬТА

Помните: о совершении возлияний... (вы), страдающие больше, чем тот, который был болен во всех членах своих. Умоляйте... (Моли)тесь богу своему. Защита его уста... дети его свидетельствуют за него, вызывая прошение (в пустыне). Помни(те) о снаб(жении) закрома (храмов), воскурении фимиамами и возлиянии воды из кувшина (каждое) yтpo. Помните (о доставлении) жирных гусей – о приношении жертв богам. Помните о жевании благоухающей смолы, приготовлении (белого) хлеба (знатным) мужем и день омовения головы. Помните о воздвижении древков (для храмовых хоругвей), вырезании (надписей) на жертвеннике. (Пусть) жрец очищает храмы. Пусть дворец бога будет выложен камнями (белыми) подобно молоку.

(Помните) об услаждении запаха горизонта (т. е. храма), о непрекращении жертвенных яств. Помните о следовании предписаниям (ритуала), соблюдении месячных дней. (Помните) об удержании вступающего в жречество от телесной нечистоты... Совершение таковой – это тяжкий грех. Это – испорченность сердца. (Помните о соблюдении) дня перед вечностью, (соблюдении) месяцев, о разли(чении ново)летий (своим) знанием. Помните колоть быков... (согласно) вашим писаниям. Помните о выхождении и но(чью к бо)гу, зовущему вас. (Помните) о жертвовании гусей в огне... (Помните) о предписании (жертвовать) кружку (вина) и о возлиянии на берегу реки... женщин... а деяния о воздавании восхвалений... чтобы умиротворить вас... нужда людей.

ВЫРАЖЕНИЕ ВЕРЫ В БЛАГОСТЬ ОБЩЕЕГИПЕТСКОГО БОГА РА

Приходи... (сила) Ра, приказания... восхваляя. Он (приходит с) запада, чтобы уничтожить... людей богами. Смотрите, он стре(мится пост)роить... зачем. Смотрите, (он) не различает боязливого от дерзкого сердцем. Он приносит прохладу страдающему от жары. Говорят, он, пастух для всякого. Нет зла в его сердце. Если уменьшится его стадо, то он проводит день, чтобы собрать его, (хотя) и огонь был бы в сердце их.

ВЫРАЖЕНИЕ СКОРБИ О ДОПУЩЕНИИ БОГОМ ПЕРВИЧНОГО ГРЕXА В ЛЮДЯХ

О, если бы он исправил их сущность в первом их поколении. Да, он разбил бы тех, кто протянул бы руку против него. Он уничтожил бы семя и потомство его. (Люди же) желали рождать для него (т. е. для греха) и произошло несчастье. Нуждающиеся на всех путях. Вот что произошло.

ИЗОБЛИЧЕНИЕ ЦАРЯ, НАМЕСТНИКА БОГА НА ЗЕМЛЕ, В БЕЗДЕЙСТВИИ, ЛЖИ И НЕНАВИСТИ

Оно (несчастье) не наступило бы, если бы боги среди них (т. е. людей). (Тогда) вырастало бы потомство у жен мужей, и не находили бы (его) по дороге. Боец выходил бы уничтожать злых, которых они произвели. Но не было руководителя в их час. Где же он (даже) сегодня? Разве он спит? Смотрите, не видна была (до сих пор) его сила. Когда мы погибали, я не находил тебя (очевидно, царя). Меня боги не звали напрасно. Это больший грех, чем испорченность сердца. Изречения страха (теперь) на устах у всех. Сегодняшний день – страх перед ним среди людей больший, чем перед миллионами людей (мужей). Не видит (царь никого, кроме) врагов... (Подходит) смута к гарему его, вступает в храм... (плачет он) перед... То, что привело к смуте, это слова его (т. е. царя) (более, чем) палка (насильника)... сожжены статуи, погибли их гробницы. Захвачены... Он видит день... какого-либо. Тот, который ничего злого не сделал между небом и землей, он боится всякого. Что он сделал? Чего достигли мы? Он (человек) выступает против того, что ты не хочешь уничтожить. Разум, познания и правда с тобою. А смуту вместе с шумом междоусобия ты рассылаешь по стране. Смотри одни совершали насилие над другими. (Люди) идут против твоих повелений. Если идут по дороге, то находят только 2. Большее число убивает меньшее. Разве существует пастырь, желающий смерти (стада своего) ты приказал дать ответ на этот вопрос. Потому что любящий – это один человек, ненавидящий же другой. Гибнут жизни их на всех путях. Ты делал (все), чтобы вызвать это. Ты говорил ложь. Страна стала ядовитой травой, уничтожающей людей. О, если бы не погребались люди живыми! Все эти годы (стали годами) смуты. Убивают (знатного) мужа на кровле его дворца. Он сам (должен) бодрствовать в своем сторожевом домике. Если он храбр, он спасает себя. Он живет. Отнимается дом у неджеса (гражданина). Он бежит по дороге, пока не увидит разлив (воды). Дорога у него отрезана. Он – в отчаянии. Отнимают у него то, что на нем. Избивают его ударами палки. Убивается он теми (т. е. грабителями). О, если бы ты испробовал (хоть) немного несчастья, то тогда бы ты сказал...

ОПИСАНИЕ БУДУЩЕГО БЛАГОПОЛУЧИЯ СТРАНЫ

Но это будет хорошо, когда баржи будут ехать вверх по реке... Никто не будет грабить их. Это будет хорошо, когда будет выкинута сеть и будут ловиться птицы (для) откармливания. Когда будут восстановлены должности для себя, дороги сделаются проходимыми (это будет хорошо). – Но это будет хорошо, когда руки людей будут строить пирамиды, будут копать пруды, будут создаваться сады из сикомор для богов. Но это будет хорошо, когда люди будут напиваться, когда они будут пить напиток «нит» и сердца их будут радостными. Но это будет хорошо, (когда) радость будет на устах (людей), (когда) знать будет стоять и наблюдать за радостью в своих домах. Она одета в тонкое одеяний, чиста лицом и укреплена сердцем. Но это будет хорошо, (когда) ложа будут приготовлены, подушки вельмож (будут) сложены в сохранности, (когда) желание каждого человека будет исполнено, в виде ложа в жизни, когда будет закрыта дверь за тем, который спал в кустах. Но это будет хорошо, (когда) тонкое полотно будет разостлано и одеяния на земле.

ОПИСАНИЕ БУДУЩЕЙ БОЕВОЙ МОЩИ СТРАНЫ

...Случай грабежа... подобно азиатам... для него. Люди (сами) замышляют свои планы (спасения). Они исполняют их для себя. (Ибо) не нашелся тот, который стоял, над защитой их... Сражается каждый за свою сестру. Он защищает себя. А негры. О, если бы мы сами защищали себя! Умножайте (число) бойцов, чтобы отразить лучников. (А) ливийцы, о, если бы мы повернули их обратно! Маджаи хорошо с Египтом. Разве кто-либо убивает своего брата? Молодежь, которую мы рекрутировали для себя, стала, подобно лучникам, склонной к разрушениям. Вследствие этого» случилось, что дадут знать бедуинам о состоянии страны. Все варвары наполнятся, боязнью перед ней. То, что слышали люди, не даст Египту превратиться в пустыню. Сила его ограничивает (врагов). Сказано вам после лет... (раз)рушая себя самого себя. Остающиеся дают жизнь домам своим... чтобы дать жизнь детям их (т. е. страны)».

Литературная рамка, в которую заключено это произведение – мудрец, обличающий и поучающий царя. Суть его изречений – для благосостояния страны необходимо: отпор внешним врагам, исполнение религиозных обязанностей, мудрый, энергичный и добросовестный правитель. Трактат в драматическо-гномической форме пытается разрешить проблему о благоустроенном государстве и обществе. Два других произведения этой же эпохи примыкают к этого рода литературе, занимаясь вопросом о приличном поведении и хорошем тоне человека, принадлежащего к высшему обществу, и проблемой справедливости даже по отношению к низшему классу.

Первое из этих произведений возводили к мудрецу древности, визирю царя V дин, Асесы Птахотпу, а потому учеными принималось за произведение Древнего царства и считалось ошибочно «древнейшей книгой в мире». Оно дошло до нас в парижском Papyrus Prisse, весьма трудном для понимания, и принадлежит к дидактическим трактатам, которые египтяне называли «себаит» – «учение», «премудрость». Это учение облечено в литературную форму.

Проповедник является пред царя и рисует неприглядную картину старости: «царь мой, владыка мой! Старость наступила, дряхлость приходит, слабость проявляется... Глаза сузились, уши глохнут, сила уходит, не бьется сердце, молчат уста, и не говорят, сердце заключилось и не помнит вчерашнего дня, хорошее превращается в дурное, вкус теряется... нос залег и потерял обоняние»... Итак, Птахотпу уже недолго жить, ему и так уже трудно быть живым носителем премудрости, а потому он просит царя, чтобы тот повелел ему оставить на поучение потомству в системе изречения «предков, которых слушали боги». Царь разрешает ему учить, но е условием, чтобы это было «согласно с изречениями древних».

После этого вступления, служащего литературной рамкой, следует самый сборник поучений, озаглавленный:

«Начало наставления прекрасной речи, произнесенной (следует титул) Птахотпом, при наставлении невежды к знанию, для пользы слушающих и для посрамления преступающих. Сказал он своему сыну: «да не превозносится сердце твое, беседуй; как с невеждой, так и с мудрецом».

В дальнейшем приводится ряд советов, как держать себя в обществе других, «мудрых», в гостях, в семье, с подчиненными, с начальством и т. п. Все это большей частью пропитано утилитарными и оппортунистическими соображениями. Мудрецы очевидно, по социальному положению, разделяются на три категории. При встрече с более важным предписывается «опустить руки, согнуть спину», с равным разрешается спорить («не молчи, когда Он говорит дурно»), что же касается низшего, то советуется «не превозноситься ввиду его убожества». При посещении друга советуется избегать встреч с женщинами, ибо «не хорошо место, где они находятся... Тысячи людей поплатились за краткий час». Жену предписывается любить, кормить и одевать, ибо она «полезное поле для своего хозяина». С подчиненными и низшими рекомендуется быть ласковым и это – лучшие строки текста: «Если ты – правитель, не отталкивай просителя. – Если ты возвысился из ничтожества или разбогател после бедности, не превозносись и не насильничай, полагаясь на свои сокровища – ведь твоим имуществом распоряжается бог». Зато советы относительно умения держать себя с начальством слишком откровенны: «Гни спину пред начальством... тогда твой дом будет в порядке, твое жалованье в исправности. Плохо тому, кто противится начальнику, но легко жить, когда он благоволит». Само собою разумеется, что неоднократно встречаются фразы о важности «учения», о его пользе и связанной е этим необходимости послушания советам отца, наставляющего ему. «Хорошая речь (технический термин для поучения) выше драгоценных камней». «Мудрец сыт тем, что он знает», конечно, в самом материальном смысле – его профессия его кормит, доставляет место и т. п. Пространными наставлениями о послушании и его пользе и заканчивается текст:

«Хорошо слушаться для послушного сына. Прекрасно, если сын воспринимает ту правду, которую сообщает ему отец: он за это получит долголетие. Любим богом послушный, непослушный ненавидим богом. Сердце делает своего хозяина послушным или непослушным. Сердце для человека – это жизнь, здравие, благополучие. Все будут говорить: «как хорошо, как радостно, если сын послушен». Слушающийся отца почтен, его память у людей и в настоящем, и в будущем. Если сын принимает сказанное отцом, он будет иметь успех во всем. Неразумный и не слушающийся – убог; он не различает между знанием и незнанием, между хорошим и дурным... Послушный сын подобен «Служителю Гора», благо ему будет за послушание. Он будет стар и достигнет почтенности, и будет говорить свои детям, обновляя учение своего отца. И ты будь внимателен к тому, что будешь говорить. Повторяй слово за словом, не пропуская, не прибавляя, не заменяя одного слова другим, да скажут все: «это сын такого-то» и восхвалят родившего тебя, и пусть князья, слушая тебя, произнесут: «как хорошо исходящее из уст его!» Если ты сравняешься со мной, будет тело твое здраво и царь доволен тобой. Ты достигнешь долголетия. Не малого я достиг на земле: я прожил 110 лет, и царь отличал меня больше, чем моих славных предков, ибо я до гроба был верен царю».

Птахотп завещает своему потомству следовать его жизненному опыту, причем свои наставления распространяет на разнообразные стороны жизни. Он обещает за следование своим наставлениям спокойную жизнь, блестящую карьеру, добрую славу, память и долголетие до идеального для египтянина предела в 110 лет. Неоднократно указывали на любопытное совпадение в данном пункте с 5-й заповедью; совпадение, конечно, случайное – сравнивать данные трактаты по существу (а не по форме) с такими памятниками, как Соломоновы книги или сын Сирахов, – не представляется никакой возможности.

Другой памятник Среднего царства, также относящийся к области «хорошей речи», занят проблемой справедливости. Мы опять переносимся ко двору фараона, который, подобно другим восточным владыкам, любит слушать красивые речи. Один из фараонов вернул для этой цели послов из Сильсилиса, о другом говорит подобное же любопытный текст, дошедший в трех берлинских папирусах.

Главное содержание этого, очевидно, любимого и распространенного только в эпоху Среднего царства произведения представляют девять жалоб ограбленного селянина, заключенных в довольно простую и написанную прозаическим языком литературную рамку.

Действие переносится в ираклеопольскую эпоху между Древним и Средним царствами. В царствование Небкара селянин идет из западной области, нынешней Вади – Натрун (Нитрии), на заработки в столицу Ираклеополь, нагрузив осла всякого рода растительными и животными продуктами своей родины и оазов. Недалеко от Ираклеополя у него отнимает осла и его самого бьёт крепостной важного управляющего государственными имуществами Меруитенси. Селянин плачет. Грабитель Тотнахт издевается над ним. Селянин четыре дня умоляет его вернуть ему осла, наконец идет в Ираклеополь жаловаться его господину. Меруитенси созывает совет «именитых» (серу); те не придают особого значения факту. Селянин произносит тогда свою первую речь, которая произвела на вельможу такое впечатление, что он, зная слабость своего повелителя, спешит во дворец и докладывает о «селянине, который действительно умеет красно говорить». Царь очень доволен: «если ты хочешь видеть меня здоровым, то задержи его, не отвечая ни на что из того, что он тебе скажет. Пусть его речи принесут нам записанными, чтобы мы их выслушали. А его жене и детям давай пропитание. Пусть какой-нибудь крестьянин пойдет, чтобы устранить нужду в его доме. Выдавай пропитание и этому селянину. Позаботься, чтобы он получал пищу, зная, что это исходит от тебя».

Это было исполнено, и у селянина вытягивают еще восемь длинных речей, в которых он с невразумительной для нас изысканностью указывает Меруитенси на его неправосудие и невнимание к своему горю. Например:

«Великий домоправитель, господин мой, вельможа вельмож, богатейший из богатых, ты должен быть действительно вельможей вельмож и богатейшим из богатых. Ты, руль небесный, столп земли, медный шнур, не падай. Великий господин берет у вдовы и грабит одинокого... Ведь умереть придется вместе со своими подчиненными. Неужели ты думаешь быть человеком вечности? Ты должен не быть чем-либо другим, напр., кривыми весами, неправильной стрелкой, судьей, превратившимся в обманщика. Но у тебя по части правосудия плохо – оно прогнано со своего места. Чиновники неправедны. Тот, кто долями давать воздух, стесняет дыхание... Кто должен изгонять утеснителя, приказывает, чтобы тот затопил город... Ты силен и крепок. Твоя рука насильничает, а сердце жадно. Кротость проходит мимо тебя. Как желает обиженный твоей погибели!.. Ты, знающий дела всех людей, невежда в моем деле. Ты, избавляющий от недостатка воды – смотри – я без корабля... Обуздай грабителя, защити нищету... Берегись и думай, что наступает вечность. Поступи по пословице: «дыхание носа – правосудие»... Разве обманывают весы? Разве Тот бывает милостив (к злодеям)?.. Не лги. Ты велик. Ты – весы. Не будь лжив – ты неправильный счет... Твой язык – стрелка весов, твое сердце – гири, твои уста – коромысло. Если ты закроешь лицо против насильника, кто тогда обуздает преступление? Но ты – перевозчик, переправляющий только того, у кого есть деньги, ты – хищная птица для людей, живущая бедными птицами; ты – повар, для которого радость закалывать... Безопасности нет в стране... Кто спит до полудня? Ночью нельзя ходить, днем двигаться, нельзя жить, как следует. Рулевой! Не дай кораблю погибнуть! Оживитель, не дай умереть! Губитель, не дай погибнуть! Тень, не дай засохнуть! Пристанище, не дай крокодилу хищничать!.. Ты назначен выслушивать, судить братьев, обуздывать грабителя, а ты заодно с ворами... Ты учен, образован, воспитан, конечно, не для грабежа, но ты поступаешь так же, как и все люди, и твои окружающие – обманщики. Садовник, полный позора, поливает свой ном грехом, чтобы сделать его областью лжи, чтобы пролить неправду. Твое сердце жадно – это, не идет к тебе. Ты – вор, это нелестно для тебя... Страх пред тобой не удержит меня; если ты это думаешь, значит, не знаешь моего сердца... Твои имения в поле, твои яства в закромах, твои чиновники дают тебе, и ты берешь еще. Разве ты не грабитель? Делай правду ради владыки правды... Будь тростки, свитком, письменным прибором, Тотом! Добрый, ты должен быть действительно добрым! Ведь правда пребывает во век. Она сходит вместе с тем, кто ее держится, в некрополь – его положат в гроб, а его имя не изгладится на земле, его будут помнить за благое – таково верное изречение слова божия!.. Нет вчерашнего дня для лентяя, нет друга для глухого к правде, нет радостного дня для жадного... И вот, я все прошу тебя, а ты не слушаешь. Я уйду и буду ради тебя молиться Анубису».

Ему уже надоело говорить, и он готов с собой покончить. Меруитенси посылает удержать его, записывает все его речи, представляет царю, который велит ему решить дело крестьянина. Конец сохранился плохо, но по остаткам строк можно заключить, что обиженный получает удовлетворение, Тотнахт несет кару.

Среднее царство отличалось любовью к риторике и изысканным выражениям. Тогда старались выражаться как можно искусственнее и менее понятно. Высокопарность и риторичность стиля были общей модой и особенно находили себе применение в царских надписях. Напр., Сенусерт III, поставив пограничный камень при Семне в Нубии, не ограничился указанием на свои победы, а счел необходимым присоединить и следующее (приводим более понятные места):

«Я, царь – говорящий и действующий: намерение моего сердца приводится в исполнение моею рукою... Я не даю ничему залеживаться в моем сердце... Храбрость – это пылкость, трусость – это ускользание; поистине трус тот, кто прогнан со своей границы... Если кто-либо храбр против негра, он обращает тыл; когда кто-либо отступает, он становится смелым. Это не люди силы – они жалки и трусливы. Мое величество видел их – это действительно так».

Любили в это время трескучие оды в честь фараонов. Образцы их встречаются неоднократно. В Кахуне, напр., найден гимн в честь Сенусерта III. И здесь намечается свойственный египетской и семитической поэзии «Parallelismus membrorum».

«Слава тебе, Хакаура («Сияют духи Ра» – тронное имя Сенусерта), Гор наш, бог по бытию, защищающий страну, расширяющий ее границы, обуздатель пустыни змеем своего урея, обнимающий обе земли своими объятьями. Умерщвляющий варваров, без лука пускающий стрелу, как делает богиня Сохмет: он валит тысячи не знающих его воли. Язык его величества вяжет Нубию, изречения его обращают в бегство азиатов»...

Официальные надписи этого, отчасти и последующего времени, также заключают , в себе длинные славословия царю. Читатель переносится в тронную залу, где происходит заседание. Царь обращается к вельможам с длинной речью, в которой бесконечно перечисляет свои достоинства и необычайные качества и объявляет о своем намерении соорудить то или иное здание и т. п. Вельможи обыкновенно отвечают не менее длинным гимном могуществу и премудрости царя, затем уже излагается вкратце самое дело. Сильные и способные цари XII дин. действительно сумели, иначе чем Хеопсы и Хефрены, сделаться центрами жизни. Мы находим славословия им даже в гробницах. Так, характерное завещание оставил своим потомкам в своей гробничной надписи вельможа Схотепибра; оно поучает их «чтить царя»:

«Я говорю великое, возвещаю и даю уразуметь вечный план жизни, проводить время жизни в мире. Прославляйте царя в телесах ваших, носите его в сердцах ваших. – Он бог премудрости, живущий в сердцах. Очи его ищут всякую плоть. Он – солнце лучезарное, озаряющее обе земли больше солнечного диска; он зеленит больше великого Нила; он наполняет обе земли силой; он жизнь – дающая дыхание. Дает он питание последующим ему, насыщает идущих по пути его. Питание есть царь, умножение – уста его, он – производитель существующего, он – Хнум, родитель людей... Сражайтесь за имя его, очищайтесь, клянясь жизнью его, и будьте свободны от нищеты. Возлюбленный царя будет блажен, а враг его величества не найдет себе гробницы – его труп бросят в воду. Поступайте так, и вы будете славны во веки и здравы будут тела ваши».

Удод. Фреска из Бенихассана.

Произведения эпохи Среднего царства считались классическими в последующие эпохи египетской истории. Такие памятники, как «наставления Птахотпа» или поучение Аменемхета I, и читались и переписывались в школах много веков спустя. Такую же судьбу имело и произведение, которое мы с полным правом можем считать одним из самых интересных в египетской литературе и которое может быть названо образцом египетской беллетристики.

Дикая кошка. Фреска из Бенихассана.

Содержание памятника может быть представлено в следующем виде: царедворец Синухет («Сын Смоковницы») находится вместе с царевичем – соправителем Сенусертом I в западной части Дельты в лагере, на войне с ливийцами. В 30-й, год Аменемхета I приходит известие, что «бог (т. е. старый царь) зашел в свой горизонт, взошел на небо, соединился с Ра»... Сенусерт немедленно спешит в столицу. «Кобчик улетел со своей свитой, не сообщив ничего своему войску», и не призвал других «царских детей», чтобы предотвратить придворные случайности, столь обычные на Востоке. «Я стоял», – говорит Синухет – «и слышал его голос... Мое сердце раскололось, мои руки раскрылись, дрожь прошла по всем моим членам... Я искал, где бы скрыться, ж спрятался в кустах, в стороне от дороги, где они проходили». Он решается бежать из Египта. Причина такого внезапного страха и бегства не совсем понятна; может быть, он прогневил нового царя тем, что узнал каким-то образом не подлежавшее оглашению известие о смерти царя. И вот Синухет, сделавшись политическим эмигрантом, бежит через Ливийскую пустыню сначала к югу, потом через Нил на восток, через Вади Тумилат в Азию, проползши в кустах мимо «царской стены, выстроенной для защиты от бедуинов», чтобы «не заметили дежурные сторожа». У озера Кемуэра он упал от усталости; отдохнув, «услыхал блеяние стад». Вождь бедуинов, бывавший раньше в Египте, узнал его и угостил. Он пошел дальше («страна передавала меня стране»), побывал в Суне (по некоторым редакциям в Библе), Кедме (по Эд. Мейеру – в центре сирийской пустыни, родина арамеев по библии), откуда через полтора года «его приглашает к себе Аммиенши, «князь Верхней Сирии» (Ретену), узнав про его таланты. Он обращается к нему с деликатным вопросом о причине его бегства и о положении Египта «без этого превосходного бога, страх пред которым прошел по иноземным областям, как пред богиней Сохмет в годы мора». В ответ Синухет произносит длинную похвальную оду в честь нового царя.

Аммиенши оставил его у себя, женил на своей дочери и предложил ему выбрать лучший участок в своей земле – «Иоа, где были фиги, виноград и вина больше, чем воды»; здесь он жил в полном довольстве, как князь племени, много лет. Дети его «выросли и стали героями».

«Посол, отправлявшийся на север (из Египта в Ассирию или Вавилон), или на юг, в столицу, останавливался у меня. Жаждущему я давал воду, сбившегося с пути направлял на дорогу, ограбленного защищал». Он предводительствовал в войне, когда «бедуины замыслили прогнать князей пустыни». Он победил затем в единоборстве силача «страны Тену», вызвавшего его на бой. Описав в живых красках это единоборство, Синухет заканчивает свой рассказ о своем пребывании и переходит ко второй части следующими трогательными фразами:

«... Так сотворил бог, чтобы примириться с тем, кого он покарал, кого он завел в чужую страну; теперь его сердце насытилось. В свое время я был беглецом, теперь слава моя во дворце. Некогда я ползал от голода, теперь я даю хлеб соседу. Некогда я бегал, не имея посыльного, теперь я богат слугами. Хорош мой дом и обширно мое пребывание; обо мне думают при дворе. О бог, определивший мне это бегство, умилостивься, верни меня ко двору. Конечно, ты дашь мне снова увидеть место, куда стремится мое сердце. Что может быть больше того, чтобы мое тело было погребено там, где я родился?.. Бог оказал мне милость, да продолжит он ее, чтобы прославить конец того, Кого он сделал несчастным, когда его сердце сострадает изгнаннику, живущему на чужбине. Умилостивлен ли он теперь? Да услышит он желание удаленного, да прострет свою руку к тому, кого он поразил, и вернет его туда, откуда его исторг. Да будет ко мне милостив царь Египта, да живу я в его милости, да служу я государыне, которая в его дворце, да слушаю я поручения ее детей. Да обновятся вновь мои члены, ибо старость уже наступила (следует картинное изображение невзгод старости). Приближается отшествие: меня отнесут во град вечный! Да послужу я царице вселенной, да побеседует она со мной о красоте своих детей и будет всегда мною довольна».

При дворе, действительно, знали о судьбе Синухета и об его желании вернуться. Фараон Сенусерт прислал ему милостивое письмо, которое целиком приводится в тексте. В нем указывается на старость Синухета и необходимость умереть на родине:

«Возвращайся в Египет, чтобы вновь увидать двор, при котором ты вырос, чтобы поцеловать землю у двух великих врат и соединиться с приближенными. Ведь, ты начал стареть и думать о дне погребения... Тебе приготовят торжественное шествие... твоя мумия будет в золоте, голова – в ляпис-лазури... тебя положат под балдахин. Быки повлекут тебя, музыканты пойдут впереди; у двери твоей гробницы будет исполнен танец карликов, для тебя возгласят жертвенную формулу... Ты не умрешь на чужбине, тебя не похоронят азиаты, ты не будешь положен в баранью шкуру... Позаботься о своем теле и вернись».

«Этот приказ», – продолжает Синухет, – «пришел ко мне, когда я находился среди моего племени. Когда мне его прочли, я упал на живот, коснулся праха и посыпал им (из смирения) волосы. Ликуя ходил я по стану... слава милости, спасающей: меня от смерти!..»

Следующим шагом Синухета было отправление царю» благодарственного письма, которое также приводится в целом виде. Он говорит, между прочим, что «дух царя; открыл ему про бегство и желание Синухета», и оправдывается: «это бегство было ненамеренное, оно не исходило от моего сердца; я не знаю, что меня оторвало от места. Это было точно сон, как будто житель Дельты увидел себя в Элефантине, житель болот – в Нубии. Мне нечего было бояться за мной не гнались, я не слыхал брани, мое имя не было на устах докладчика, а мои члены тряслись, мои ноги стремились, мое сердце гнало меня; бог, определивший это бегство, влек меня, ибо я не был смел... и боится человек, знающий свою страну (вероятно, гнев фараона): Ра распространила твой страх во все страны...» В этом же письме Синухет, кажется, просит прощения еще для трех политических эмигрантов.

Когда прибыли посланные, они дали Синухету день для передачи своего имущества и своей власти старшему сыну. Затем началось возвращение. На границе ожидал, корабль с царскими подарками для проводников-бедуинов. Далее подробно и живо описывается аудиенция, данная Синухету во дворце, в столице XII дин. Ит-тауи. «Я пал на живот и потерял сознание. Этот бог (царь) обратился ко мне милостиво, но я был, как застигнутый тьмою: мой дух исчез, сердце не было в моем теле, и я не мог различить жизни и смерти». Царь велел поднять его. Он снова стал оправдываться: «Нет моей вины, это рука божия»... Царь сказал царице: «вот явился Синухет; он азиат, – он имеет вид бедуина». Царица вскрикнула, царевичи тоже. Последние начали под аккомпанимент инструментов гимн в честь царя, оканчивающийся просьбой помиловать Синухета: «устрой нам праздник из-за этого номада, сына северного ветра (Симехит – игра слов с Синухет), иноземца, родившегося в Египте. Он убежал из страха пред тобой...» Царь ответил: «пусть он не боится; он будет приближенным, среди князей, придворных. Ступайте в приемную залу и научите его занять его место». Затем его омыли, причесали и одели в египетское платье. «Провели года на моем теле; я стал спать на постели, отдал песок его обитателям, деревянное масла тем, кто им натирается». Он получил затем дом временный и пирамиду из камня среди других пирамид. Статуя его была сделана из золота... и его величество приказал ее сделать. «И я был в милости у царя до самого дня причаливания (к тому берегу)». Этот замечательный памятник читается, как современный роман, и поражает своей1 жизненностью, картинностью, можно сказать реализмом. Кроме художественно изложенной интересной фабулы, он дает нам образцы – царской оды, молитвы изгнанника и писем, как царя к подданному, так и наоборот. Рассказ вложен в рамку надгробной автобиографии. Сначала идет перечень титулов Синухета, которые он носил в последнее время жизни: «наследственный князь, князь, управляющий государственными угодьями в землях бедуинов (!), царский знакомый воистину, любимый им»... – Далее он переходит к первому своему чину и должности, при которой случилось бегство: «я был слугой, сопровождавшим своего господина, служитель при гареме у супруги царя»... и затем уже начинает самый рассказ. Таким образом, герой занимал скромное положение, и карьеру ему сделало бегство и достигнутое высокое положение в Азии, вероятно, заставившее фараона видеть в нем полезного человека для своей внешней политики. Конечно, эти соображения могут иметь место лишь в том случае, если наше произведение передает действительные факты. А оно так жизненно и так верно исторически, что трудно отказаться от этой мысли. Между прочим указывают, что имя Аммиенши нередко в арабских как в минейских, так и савейских надписях: встречаются с таким именем вожди племен и боги; сохранился даже в мусульманской традиции бог языческого Хаулана, Аммуанас, уступивший только при Мухаммеде место Аллаху. Странным образом в Хаулане известен князь Аммуанас, сын Синхана!

Фрагмент папируса, содержащего роман Синухета. Собрание Гос. музей изобразительных искусств в Москве.

Приключения Синухета вполне реальны и укладываются в рамки истории и действительности. Иное представляет литературный памятник того же времени Среднего царства, также описывающий приключения вне Египта. Он составляет гордость Гос. Эрмитажа и неоднократно был предметом занятий В. С. Голенищева и других египтологов.

Рассказ этот переносит нас в противоположную сторону известного египтянам мира – в воды Индийского океана.

«Мы достигли родины. Взяли колотушку, вбили кол, бросили канат на землю. Воздается молитва и благодарение богу. Все обнимают друг друга. Наш экипаж: прибыл здравым, нет убыли в наших солдатах. Мы достигли предела Вавата и прошла мимо Сенмута (о-в Бите у Элефантины). Вот мы вернулись благополучно. Мы достигли нашей земли!».

«Я расскажу случившееся со мной, когда я отправлялся в рудники царя. Я спустился к морю на корабле в 150 локтей длины и 40 ширины. В нем было 150 матросов самых отборных в Египте. Они видели небо, они видели землю, и сердце их было, мудрее львов. Они предсказывали бурю раньше, чем она наступала, и непогоду прежде, чем она появлялась. Буря разразилась, когда Мы ещё находились в море и не успели причалить. Поднялся ветер и взгромоздил волны до 8 локтей. Я схватил пучок дерева, а все бывшие в корабле погибли; никто из них не спасся. Меня волна выбросила на остров. Здесь был три дня один, имея спутником только собственное сердце; Я заснул в кустах и тень объяла меня. Потом я растянул свои ноги, чтобы узнать, что мне сделать с моим ртом. Я нашел фиги, виноград, всякие хорошие луковицы, огурцы... рыб и птиц. Ни в чем не было там недостатка. Я насытился и положил на землю (остальное), ибо было тяжело для рук... Я зажег огонь, наколол дров и принес всесожжения. Я услыхал звук грома и подумал, что это рокот морских волн. Деревья трещали, земля тряслась. Я открыл лицо свое и увидал, что это идет змей в 30 локтей, с бородой, более чем в 2 локтя. Члены его были покрыты золотом, брови были из настоящего ляпис-лазури; хвост был обращен вперед. Он открыл свои уста ко мне, а я повергся перед ним на живот. Он сказал мне: «Кто завел тебя? Если ты будешь медлить ответом, кто привел тебя на этот остров, я покажу тебе, как ты или превратишься в пепел и сделаешься тем, чего нельзя увидеть, или скажешь мне то, чего я не слыхал или не знал раньше. Неужели ты меня не узнаешь?» Тогда он взял меня в свою пасть и поместил на место своего отдохновения. Положил меня, не нанеся вреда, целым, ничего не отняв. Он открыл ко мне свои уста, пока я лежал пред ним на животе, и сказал мне: «Кто завел тебя, кто завел тебя, малый. Кто привел тебя к этому острову моря, половина которого (нижняя) погружена в море?» Я ответил, согнув пред ним опущенные руки: «Я спускался к рудникам по поручению царя на корабле... (повторяет то же, что сказано выше)... И вот, я принесен волнами моря на этот остров». Сказал он мне: «Не бойся, не бойся, малый, не беспокойся. Ты прибыл ко мне – значит бог дал тебе жизнь. Он привел тебя на этот остров Духа, на котором нет ни в чем недостатка и который полон всем прекрасным. И вот, ты проведешь месяц за месяцем, пока не окончишь внутри этого острова четыре месяца. Тогда из столицы прибудет корабль, в котором будут матросы, которых ты знаешь. Ты отправишься с ними ко двору и умрешь в своем городе. Как приятно, беседовать об испытанном, если удалось пройти мимо печальных вещей. И я расскажу тебе нечто подобное, случившееся на этом острове. Я был на нем вместе с моими братьями и детьми, в кругу их. Всего нас было 75 змей, моих детей и братьев. Я не буду вспоминать тебе о дочери юной, унесенной у меня судьбой. Звезда сошла, и они попали чрез нее в пламя; меня при этом не было. Они были сожжены. Я не был среди них, но (рад был бы) умереть за них. Я нашел их, как кучу трупов. Если у тебя сильно сокрушение сердца, то (знай) ты обнимешь своих детей и поцелуешь твою жену и увидишь твой дом, – ведь это прекраснее всего на свете. Ты достигнешь столицы, будешь в ней среди твоих братьев». Тогда я пал на живот и коснулся земли перед ним. «Я говорю тебе: я расскажу царю о твоей силе и передам ему о твоем величии. Я устрою, чтобы тебе доставили благовония и храмовой ладан, которыми умилостивляют богов. Я расскажу, что случилось со мной и что я увидал чрез твою силу. Тебя возблагодарят в городе пред синклитом всей земли. Я заколю тебе быков во всесожжение и очищу тебе птиц. Я пошлю тебе корабли, нагруженные всем лучшим из Египта, как это делают для человеколюбивого бога в далекой стране, неведомой для людей». Он улыбнулся тому, что я сказал, как чему-то наивному, и сказал мне: «у тебя немного мирры, а все, что (здесь) – это ладан; ведь я – царь Пунта; мне принадлежит мирра; благовонные масла, о которых ты сказал, что они будут доставлены, – их на много на этом острове. Но удалившись отсюда, ты более не увидишь этого острова, который сделается волнами».

Корабль прибыл, как он предсказал. Я пошел, взлез на высокое дерево, распознал находившихся на корабле, затем я пошел сказать (ему) об этом, но нашел его уже осведомленным об этом. Он сказал мне: «будь здоров, будь здоров, малый, возвращайся домой, повидай твоих детей, оставь доброе имя по себе в твоем городе – это то, чего я для тебя желаю». Я пал на живот, склонил свои руки пред ним. Он дал мне груз из мирры... (перечисляются благовония), мази для глаз, хвостов жирафф, большое количество ладана, слоновой кости, собак, обезьян, и всяких дорогих вещей. Я нагрузил это на корабль и упал на живот, благодаря его. Он мне сказал: «ты прибудешь в столицу чрез два месяца, ты обнимешь своих детей, ты обновишься в своей гробнице».

Я спустился к берегу, где стоял корабль, позвал солдат, находившихся в нем, воздал на берегу славословие хозяину этого острова. Так же поступили и те, которые «были на корабле. Поплыли мы на север, ко двору царя и достигли его в два месяца, как нам было сказано. Я вошел к царю и представил ему эти дары, вывезенные мною с острова. Он поблагодарил меня пред синклитом всей страны, и я был сделан гвардейцем, и наделен крепостными».

Древняя статуэтка эпохи Среднего царства. Собрание Гос. Эрмитажа.

Папирус сохранился вполне и заканчивается обычными словами и подписью писца: «Исполнено от начала до конца, как это было найдено написанным (переписано) писцом книг, персты которого превосходны, Амени Амено»...

Может быть, в этом рассказе видно свойственное всем народам, в начале их знакомства с отдаленными заморскими странами, представление о таинственных царствах и островах, особенно производящих драгоценности и благовония. Рассказы о царстве пресвитера Иоанна, островах св. Брандана, а в нашей древней литературе «хождения», также представляются интересными параллелями. У египтян особенно легко могли соединяться с юго-восточными странами фантастические представления в виду того, что эти земли производили храмовые благовония и были как бы постоянным местопребыванием богов, и сама атмосфера их должна была быть храмовой, пропитанной ароматами, а владетелями и стражами их – сверхъестественные существа. Геродот и Феофраст передают легенды о змеях, стерегущих благовония, древнее абиссинское предание говорит о драконе, родоначальнике царской династии в Эфиопии. Нельзя, кроме того, упускать из вида, что в рассказах о заморских странах большую роль играют вымыслы моряков и сознательные росказни с целью окутать богатые страны таинственностью. Все это, проникая в народ, обрабатывается в виде волшебных сказок, и наш папирус является образцом такой сказки, облеченной в изящную литературную форму с применением современного модного высокого стиля. Само собою разумеется, что неизвестный автор, которому принадлежит эта обработка, оказал неоценимую услугу не только исследователям египетской культуры, но к всем, занимающимся фольклором, и особенно народной географией.

Несколько позже, в эпоху Гиксосов, написан берлинский папирус Весткар, заключающий в себе целый сборник сказок, относящихся по языку, несомненно, к тому же времени Среднего царства, что и разобранные выше произведения. По стилю эти сказки гораздо проще, хотя и в них попадаются иногда изысканные выражения: папирус был предназначен для образованного читателя – написан он тщательно и красиво. Разработкой и изданием этого важного текста наука всецело обязана проф. Эрману.

Начало потеряно, но содержание его ясно из последующего. Царь Хеопс сидит на троне и желает слушать волшебные сказки. Сыновья его, царевичи, один за другим, рассказывают ему необыкновенные чудеса, случившиеся при его предках, благодаря известным волхвам древности. Царь каждый раз приказывает почтить память, царя, при котором случилось чудо: 1 000 хлебов, сотней кружек пива, быком, двумя мерами ладана, а также принести заупокойную жертву «из одного хлеба, из одного сосуда пива, большого куска мяса и меры ладана» волхву, «пример мудрости» которого он только что слышал.

Наконец, встает четвертый царевич Дедуфгор (известный мудрец) и вызывается познакомить царя с волхвом, живущим в настоящее время. Тот является, проделывает чудеса (приставляет голову, отрезанную у гуся). Царь просит его достать ключи дома Тота. Он говорит, что они находятся в каменном ковчежце в Илиополе, но сам достать их не может, а доставит их царю старший из трех детей, находящихся во чреве Реддетет, жены жреца бога Ра в Сахебу, которая беременна тремя детьми от Ра. «0н поведал мне, что они будут отправлять эту прекрасную должность (будут царями) во всей стране сей, и старший из них будет верховным жрецом в Илиополе»; Царь опечалился. Волхв ответил: «к чему эта печаль, царь, мой владыка? Если она: из-за трех детей, то я скажу: твой сын, его сын, первый из них». Таким образом, Хеопс услыхал пророчество о том, что после его внука воцарится новая династия, происходящая от Ра и преданная его культу. Трое детей, носящие те же имена, что и первые цари V династии, действительно, при разного рода чудесах и вмешательстве богинь в роли бабок, рождаются и растут, несмотря на козни Хеопса. Мы уже видели, что V дин. действительно возвела культ илиопольского Ра на небывалую дотоле высоту и, начиная с ее времени, фараоны стали титуловаться «сынами Ра». Папирус этот доказывает, что сказания о древних царях сделались достоянием литературы и что о Древнем царстве ходили уже тогда легенды, подобные записанным у Геродота и Манефона. Вспомним известные всем рассказы первого о Мине, Хеопсе, Хефрене, Микерине и Нитокриде, или заметки второго о различных чудесах при царях первых династий. В самой египетской, дошедшей до нас, литературе часто встречаются сведения, что тот или другой религиозный текст, то или другое медицинское средство явились или найдены при таком-то царе из первых династий.

От эпохи Среднего царства дошли до нас и образцы «ученой» литературы египтян. Сюда относится большой математический папирус, приобретенный В. С. Голенищевым и находящийся в Москве, а также кахунские математические и медицинские (между прочим, ветеринарный) отрывки. Большой медицинский папирус Эберса, вероятно, также восходит к этой эпохе.

Наконец, от эпохи Среднего царства дошли до нас обрывки обыденной, будничной литературы. При раскопках Кахуна, города пирамиды Сенусерта II, в одном из домов нашли значительное количество папирусов, разорванных еще, может быть, самими владельцами в виду их временного интереса – нечто вроде хлама в наших корзинках. Английский египтолог Griffith употребил 10 лет на приведение в порядок а изучение их. Кроме уже известной нам оды в честь Сенусерта III и двух-трех ничтожных обрывков литературного содержания, здесь оказалось много деловых бумаг частного характера: списки членов семейств, вроде современных листков для прописок и переписей, может быть, для фискальных целей, завещания, условия с рабочими, списки чиновников, их жалованья. Далее идут письма чиновников и отношения, большею частью по мелочным поводам. Стиль и форма их уже были точно выработаны. Попадаются и дружеские письма. Все эти 77 папирусов только отчасти могут претендовать на место среди литературных памятников, но они не лишены значения для знакомства с литературными традициями и особенно важны как источники египетского права и произведения египетской науки, также развившейся в это классическое время египетской культуры.

Тексты саркофагов: Birch, Egyptian Texts from the coffin of Amamu. Lond., 1886. Lасau, Sarcophages anterieures au Nouvel Empire (XI и XXXIII тома Каирского Catal. General). Его же, Textes religieux. Rec. d. trav. 26–31. Тураев, Из истории Книги Мертвых. Зап. клас. отд. Арх. общ. III. В lackman, Some religious Texts. Aeg. Z. 47. Sсhасk-Schackenburg, Das Buch von den zwei Wegen. Lpz., 1903. Издания и переводы литературных памятников: Сводные работы по египетской литературе, в том числе и эпохи Среднего царства: Б. А. Тураев, Египетская литература, 1920; Ad. Erman, Die Literatur der Aegypter. Leipzig, 1923; G. Roeder, Altaegyptische Marchen, 1926; A. M. Вlackman, Middlegyptian stories, 1932]. Еrman, Gespruch eines Lebensmuden mit seiner Seele. Abhandl. Берл. акад., 1896. Die Marchen d. papyrus Westcar. MitteiL. Oriental. Samml. K. Museen V–VI. Gardiner, Die klagen des Bauern. Die Erzahlung des Sinuhe. (4 и 5 т. Hieratische Papyrus Берл. муз.), 1908–9. Masреro, Les memoires de Senouhit. Bl. d'Etudes I. 1908. Griffith, The Petrie hieratic Papyri from Kahun, 1902. Gardiner, Admonitions of an egyptian Sage. Golenischeff, Le papyrus № 1115 de l'Ermitage, Rec. de tr. 28.

После XII династии Манефон говорит о 361 царях двух следующих династий (Фиванской и из Ксиоса в Дельте), продолжительность которых в различных экцерптах передана различно в пределах (вместе) от 637 до 937 лет. В туринском папирусе сохранилось в соответствующем месте более 80 царствований. Кроме того скарабеи и другие современные памятники дали еще около 25 имен, может быть, соответствующих потерянным в Туринском папирусе. Между тем, добытые астрономическим путем даты оставляют для времени между 7-м годом Сенусерта III (около XX в.) и началом XVIII дин. (около 1590 г.) всего не более трех столетий. Выйти из этого затруднения, отступив для первой даты на один период Сотиса выше и таким образом увеличив промежуток между датами на 1460 лет, невозможно, так как от такого громадного периода должно было бы остаться несравненно больше памятников, да и самый характер культуры должен был бы за время почти в два тысячелетия измениться гораздо больше. Между тем, у нас от этого времени ничтожные остатки, и первые памятники Нового царства по характеру непосредственно примыкают к последним памятникам XII дин. Если мы всмотримся в Туринский список, то прежде всего заметим, что у его составителя было стремление заносить все имена, которые за это время попали в царские анналы. Годы царствований, где они сохранились, не превышают 13 лет, и для 34 царей с сохранившимися датами – около 100 лет. Далее – не менее чем в пяти местах список прерывается обычными указанием на начало нового царского рода. Часто цари носят совсем не царские имена; один раз вместо имени царя стоит Нехси «негр» (имя нередкое, во всяком случае не обозначение национальности) и указывается, что он царствовал всего 3 дня; другой раз – Мер-Меша, «командир-солдат». Многие цари не успели себе составить тронного имени, некоторые называют своих родителей, как «отец бога и мать царя», но не царями. Очевидно, государство переживало упадок центральной власти и бывало свидетелем узурпаций и революций. Возможно, что огромное число фараонов объясняется из того, что одновременно появились самостоятельные претенденты в различных областях. Первые цари по своим именам примыкают к XII дин. и владеют всем Египтом. Здесь еще несколько царей с именами Аменемхет или с обычными при XII дин. тронными именами Схотепибра, Ниматра. Последнее имя принял, напр., фараон, носивший странное имя Хинджер; визирь его Аменисенеб, засвидетельствованный в одной эрмитажной надписи, оставил в Абидосе текст, рассказывающий о данном ему царем поручении ревизировать храм и наблюдать за ним. Потом идет ряд Себекхотепов, оставивших кое-какие памятники. Имена их указывают на связь с Фаюмом и его богом Собком. Этот ряд также не сплошной. Так, между прочим, сын простого – Неферхотеп – сел на престол после Себекхотепа II и оставил по себе многочисленные следы на юге Египта и в Нубии. Между прочим, он также, подобно Сенусерту III и Хинджеру, заботился об абидосском храме. Отчет об этом дошел до нас в большой надписи из этого города. Здесь, следуя традиционной манере, царь держит речь к своим приближенным: «Мое сердце желает видеть древние писания Атума... я хочу познать бога в его образе, чтобы изваять его, согласно тому прототипу, который боги установили на своем совете»... Царя повели в библиотеку и показали книги, после чего он послал в Абидос изваять, согласно им, статую Осириса, а потом и сам пошел и участвовал в мистериях и поставил пограничные камни в некрополе для воспрещения входа в него. От второго преемника его, Себекхотепа IV, до нас дошло несколько статуй из Дельты и одна найдена на о. Арко, южнее третьего порога Нила, вероятно, перенесенная туда из Северной Нубии.

После него опять наступило время ослабления, может быть, распадения и упадка; начиная с Себекхотепа, у нас нет никаких сведений о следующих царях XIII династии, зато Манефон (у Иосифа Флавия) сообщает нам следующее: «Неизвестно, за что прогневался на нас бог: явились с востока неожиданно люди неизвестного γενος αοημσι (может быть, низкого) происхождения. Дерзко пошли они против нашей страны и легко покорили ее без битвы. Одолев князей страны, они беспощадно сожгли города и разрушили храмы. Со всеми туземцами они обращались крайне неприязненно: одних убивали, других с женами и детьми обращали в рабство. Наконец, одного из своей среды они сделали царем; он назывался Салитис. Он прибыл в Мемфис, наложил подати на Верхнюю и Нижнюю страны и поместил гарнизоны в наиболее удобных местах. Более всего он укрепил восточную границу, ибо боялся нападения могущественных тогда ассирян. Найдя в Сефроитском номе, к востоку от Бубастидского русла Нила, удобно расположенный город Аварис, получивший это название от древнего мифа, он населил его и сильно укрепил и поместил там гарнизон из 240 тыс. тяжело вооруженных. Сюда приходил он летом, частью чтобы раздавать хлеб и жалованье, частью чтобы упражнять войска для отражения внешних опасностей. Он царствовал 19 лет и умер; после него сидел другой царь Бнон 44 года, за ним Апахнан – 36 лет, потом Апофис – 61 год, Ианн – 50 лет, потом Ассис – 49 лет. Это были их первые правители, которые постоянно воевали и стремились всячески искоренить Египет. Весь народ их называл υχαως, что значит «цари-пастухи»; ведь υχ иероглифически значит «царь», а ;αως «пастух» и «пастухи» на народном языке; сложенное дает υχαως. Некоторые говорят, будто они были арабы. В другой рукописи словом υχ называются не цари, а наоборот – пленные, пастухи – ведь по-египетски υχ и αχ с придыханием значит

«пленные». Это мне кажется более вероятным и более согласным с древнейшей историей». – Далее говорится об изгнании их, а в эксцерптах Африкана его данные приводятся в такой форме: «15-я династия пастухов. Они были финикияне, иноземные цари, взявшие Мемфис и основавшие город в Сефроитском номе, опираясь на который владели египтянами». Дальше идет перечень уже известных нам шести царей, имена которых приводятся в несколько иной форме, а даты – те же. Этот эксцерпт идет, конечно, из того же источника, что и Иосифов, но еврейский историк привел его полностью, желая, как мы увидим ниже, привести его в связь с еврейским исходом.

Это повествование, столь непохожее по стилю на сухой перечень царей и династий Манефона, до сих пор остается единственным связным повествованием о погроме египетского Среднего царства так наз. гиксосами. Сам Манефон называет их пришедшим с востока народом «невидного происхождения». Мнение, будто они арабы или финикияне, – домыслы географов птолемеевского времени, а может быть более поздних, для которых Восток был населен семитами – рабами или хананеями; может быть, здесь играло роль и созвучие: египетское Фенеху означало в близкое к изгнанию гиксосов время азиатского варвара. Этимология «цари- пастухи» или «пленные пастухи» – глоссы досужего читателя манефоновского творения, который несколько был знаком с египетским языком, но не заметил несообразностей, вытекающих из его соображений: весь народ должен называться «цари-пастухи», или сам себя народ называет «пленные». Вероятно, к Манефону восходит приведенное у Африкана «иностранные цари». До нас дошло несколько памятников этого времени, между прочим от царей Хиана (может быть соответствует Ианну) и трех Апопи (вероятно, Апахнану и Апофису), и некоторое число скарабеев, между прочим царей Якобхера и Анатхера; цари часто называют себя на скарабеях: хик-хасут, – царь иноземцев – может быть, «царь стран» – это, вероятно, и есть прототип «гиксос». Впоследствии это имя в устах изгнавших их фараонов XVIII дин. перешло на весь народ. Но что это были за «иноземцы»? Кажется, не было в древности народа, с которым не старались бы их отождествить. Более всего стояли за семитическое происхождение пришельцев. Несомненно, что среди гиксосов было много семитов, и они даже играли роль; несколько царей их (Якобхер и Анатхер) носят семитические имена, в Каирском музее есть саркофаг одного приближенного царя Апопи, носившего семитическое имя «Абд» («слуга»); есть и другие указания (напр., имена пленных, взятых во время изгнания гиксосов). Но какой семитический народ в то время был настолько силен, чтобы покорить Египет и удержать его? Какое племя могло выставить 240 тыс. солдат для одной только крепости? Дело может идти только или о крупном народе, или о союзе племен, передвигавшихся на новые поселения, или, наконец, о могущественной империи, завоевавшей Египет. Недостаточное знакомство наше с историей Азии этого времени пока не дает нам возможности идти дальше простых предположений. Не были ли это амореи, завладевшие за 4 столетия до этого вавилонским престолом и впоследствии оказавшиеся центром отпора и египетских завоеваний? Выли попытки связать гиксосов с касситами, покорившими около того же времени Вавилонию, с хеттами, представительницей которых тогда была месопотамская держава Митанни, захватившая одно время Ниневию и Вавилон, и т. п. Среди имен царей-гиксосов, как переданных нам Манефоном, так и известных из туземных памятников, есть имена и несемитические, пока не поддающиеся (кроме, конечно, уже чисто египетского Апопи) толкованию. Во главе движения, вероятно, был народ не семитический, но значительный контингент завоевателей составляли семиты, хананейско-аморейского происхождения, бродившие в это время в Сирии, а частью и вошедшие в состав митаннийской державы. И иудейское, и христианское, и мусульманское предания склонны относить к этому времени поселение евреев в Египте. Кинкели называет Апопи фараоном Иосифа, мусульмане считают таковым Ианна. Это возможно хронологически. Переселения в Египет бывали нередки, а при чужеземной династии, среди царей которой находились такие, как Якобхер («Яков доволен»), могли быть особенно удобны.

Объединить под своей властью прочно весь Египет, уничтожив везде туземных князей. не удалось и гиксосам. 58-й фараон от конца XII дин., Нехси («негр»), равно как и его отец, царствовали, как их вассалы: они чтили бога гиксосов Сетха танисского и аварийского; в Танисе найден камень из постройки, посвященной этому богу, а в Леонтополе – статуя Нехси, в подписи на которой он именует себя «возлюбленным Сетхом г. Авариса» – это и означало их вассальные отношения к тем царям, для которых Аварис был столицей, а ее бог – покровителем. XIV династия, о 76 царях которой говорит Манефон, названа у него ксоитской, по имени г. Ксоиса в Дельте – это были эфемерные местные князья, от которых совершенно не сохранилось памятников и которые были современны гиксосам. Одновременно с этим и в Фивах появляется новая XVII династия. Наконец, и сами гиксосы не были солидарны – весьма вероятно, что многочисленные царские имена их принадлежат и местным князьям, отпавшим от фараонов. Центром их был гор. Хатуар; кроме того Фл. Петри обнаружил их укрепленный лагерь вблизи Илиополя; здесь он нашел гробницы эпохи между XII и XVII дин., на что указывают многочисленные скарабеи этого времени, большей частью довольно варварского вида, с именами царей, относимых к гиксосам.

Надпись, найденная В. С. Голенищевым в Стабель-Антаре, содержит, между прочим, похвальбу царицы XVIII дин. Хатшепсут, что ей пришлось реставрировать в Египте много храмов, «ибо в северной стране сидели азиаты в Аварисе и иноземцы среди них, разрушая все. Они царствовали, не ведая бога Ра». Это до известной степени подтверждает слова Манефона о насильственном характере правления гиксосов, по крайней мере при завоевании и в первое время. И египетское предание знало о них, как о нечестивцах, прокаженных, злодеях-азиатах, не почитавших Ра и кланявшихся Сутеху. Эта форма имени Сетха в последующие эпохи обыкновенно прилагалась к богам азиатских пантеонов – семитского и хеттского – и обозначала в переводе на египетский лад Ваала, Тишуба и т. п. Возможно, что это сближение произошло уже при гиксосах, и мы видим их царей усердно чтущими Сетха в Тинисе и в своей столице Аварисе. Основание храма Сетха в Тинисе сделалось даже как будто исходным пунктом особой местной храмовой эры: одна из надписей Рамсеса II, найденная в Тинисе, датирована 400-м годом фараона Нубти-Сетха, может быть, бога Сетха, а может быть действительно какого- то царя гиксоса, Нубти. Во всяком случае это приведет нас в начало XVII века. Вероятно, и заметка в книге Числ (13, 23) об основании Хеврона за 7 лет до Тиниса имеет в виду эту же эру. Почитание Сетха уже указывает на приспособление пришельцев к Египту; из последующего мы убеждаемся, что они действительно мало-по-малу подчинились культурному воздействию Египта, и в дошедших до нас памятниках выступают настоящими фараонами, принимая, вопреки Хатшепсут, даже тронные имена, сложенные с именем бога Ра; напр., Хиан назвал себя Свесер-ни-Ра и т. д. Хиан властвовал над всем Египтом; его знали за пределами долины Нила; его скарабеи найдены в развалинах палестинского Гезера; на Крите, в Кносском дворце среди микенских древностей Ewans нашел алебастровую пластинку с картушем: «бог благой Свесернира, сын Ра-Хиан». В своей титулатуре он употреблял, между прочим, эпитет: «объемлющий страны» – что-то вроде притязания на всемирное владычество. Не менее важна находка в Багдаде небольшого каменного льва с картушем Хиана. М. Мюллер полагает, что он попал в Багдад, будучи доставлен по Евфрату, а потом, может быть, по каналу или по суше с севера, может быть, из Кархемиша, где он был поставлен Хианом на северной границе своего царства, в состав которого входила таким образом вся Сирия. Он думает, что основание Авариса на границе Египта и Азии указывает на центральное положение этого оплота царей между двумя половинами государства. Наконец, за большой объем царства гиксосов говорит, по мнению М. Мюллера, и быстрое распространение завоеваний царей XVIII дин. в Азии – они шли по проторенной дороге и подчиняли провинции, зависевшие от изгнанных ими предшественников. Если это так, то эпоха гиксосов имела важное культурное значение – она впервые слила в один политический организм Египет с областями передне-азиатской цивилизации и пододвинула его границы не только к семитам, но и к третьему племени Древнего Востока – хеттам.

Как долго владели гиксосы? Африкан и Иосиф Флавий, по Манефону, говорят о двух династиях их с 511 годами; третья была низвергнута фиванскими фараонами. Евсевий, также передавая Манефона, говорит только о 103 годах одной династии. Последняя дата (прибл. 1700 –1590) представляется наиболее вероятною – для громадных цифр Африкана у нас нет ни места, ни памятников. К концу господства гиксосов уже вошли в силу национальные фараоны в Фивах, которые под знаменем бога Амона освободили страну. Кажется, новая фиванская династия началась опять Иниотефами и, вероятно, к этому времени относится найденный Петри в Копте указ одного из них о смещении местного номарха, может быть, скомпрометировавшего себя в сношениях с гиксосами. Туземное предание в дошедшем до нас от эпохи Рамессидов обрывке папируса (Sallier I) рассказывает в стиле восточных сказок о сношениях фиванского царя Секеннира III с его современником Апопи Океннира (интересно сходство вторых имен – вассал подражал сюзерену):

«Случилось, когда земля египетская была под властью прокаженных, и не было» владыки- царя, но царь Секеннира был правителем в граде юга – в Фивах, а прокаженные города азиатов имели князем Апопи в Аварисе. Приносила ему вся страна все свои произведения. Царь Апопи избрал своим богом Сутеха и не кланялся никакому другому богу египетскому. Он выстроил ему храм прекрасной работы и вставал ежедневно, чтобы приносить жертвы... вельможи присутствовали при этом с гирляндами, как это делается в храме Ра-Харма-хиса»... Далее рассказывается, что, посоветовавшись с приближенными, Апопи отправляет в Фивы посольство, требуя, чтобы Секеннира прогнал гиппопотамов, шум которых слышен на севере и мешает Апопи спать. Не получив ответа, Апопи посылает вторичное посольство, обещаясь в случае успеха принять культ бога Амона-Ра. Секеннира в затруднении – его советники не могут ему ничего сказать «ни дурного, ни хорошего». Апопи посылает третье посольство.

На этом обрывается папирус. Вероятно, он рассказывал дальше, как эти странные сношения были прерваны, и началась война, окончившаяся изгнанием гиксосов. О самом же изгнании Иосиф Флавий приводит из псевдо-Манефона следующее: «после этого (511 лет) цари Фиваиды и прочего Египта восстали против пастухов и между ними возгорелась большая и продолжительная война. При царе, имя которому Мисфрагмуфосис, пастухи были побеждены им, изгнаны из всего Египта и заперты: в местности, имевшей в окружности 10 тыс. арур. Имя этой местности Аварис. Пастухи; окружили его большой и крепкой стеной, чтобы иметь в безопасности все имущество и, добычу. Сын же Мисфрагмуфосиса, Фуфмосис, осадив стены с 480 тыс. солдат, захотел взять их силой. Но, отчаявшись в исходе осады, заключил договор, чтобы, оставив Египет, они шли куда угодно, без вреда. Они согласились, и со всеми семьями и имуществом, в количестве не менее 240 тыс., ушли из Египта в Сирию чрез пустыню. Боясь же могущества ассириян, они выстроили в стране, теперь называемой Иудеей, город, достаточный для стольких людей, и назвали его Иерусалимом». Этот отрывок довольно характерен для знакомства с взглядами позднего времени на египетское прошлое. Очевидно, что гиксосов смешивали с евреями, которых при Птолемеях в Египте было слишком много и которые не пользовались там расположением народа; их исход сопоставили с изгнанием ненавистных поработителей. С другой стороны, последнее смешивали с азиатскими походами великого воителя Тутмоса III и осаду Авариса – с делом у Мегиддо, где действительно имела место капитуляция на условии свободного выхода. Как в действительности обстояло дело при изгнании гиксосов, об этом у нас, к счастью, есть современное свидетельство участника похода, адмирала Яхмоса, начертанное в виде автобиографии в его гробнице в Эль-Кабе (Нехебте). Он называет себя сыном Бабы, «офицера при царе Секеннира», и происходил из местных владетелей, род которых, кажется, восходит ко времени XIII дин. и которые к этому времени сделались богатыми и влиятельными номархами в стиле современников XII династии. Примкнув во-время к фиванским фараонам, они обеспечили; себе будущность, и благодаря этому остались как пережиток номархов в эпоху Нового царства. Яхмос сопровождал фараона Яхмоса на корабле «Телец», затем был; переведен в северный флот, а во время осады Авариса следовал в пехоте за царем, сидевшим на колеснице. За храбрость его перевели на корабль «Сияющий в Мемфисе», и ему пришлось сражаться на каналах и озерах, окружавших Аварис. Осада длилась, долго; Яхмос рассказывает о своих подвигах личной храбрости во время ее и о наградах: он получал в рабы пленников, которых он захватывал, а также «золото храбрости» – род ордена. Аварис был взят, гиксосы бежали в Сирию, фараон следовал за ними. Шесть лет пришлось употребить на осаду ближайшего опорного пункта их – Шарухена в Южной Палестине. Из надписи другого одноименного деятеля этой эпохи, эль-кабского номарха Яхмоса, называемого Пен-нехебт, мы узнаем, что, взяв Шарухен, царь Яхмос прошел дальше, до самой Финикии включительно, подчиняя себе, вероятно, владения гиксосов. Об этом свидетельствует и надпись на имеющемся в бывшей коллекции В. С. Голенищева наконечнике копья, отбитого «во время побед на Востоке». Эти известия доказывают, что фараон Яхмос только сделал последний шаг в деле освобождения Египта. Уже из самого названия корабля «Сияющий в Мемфисе» видно, что этот город находился тогда во владении фараона, и что оставалось изгнать гиксосов из восточного угла Дельты. Адмирал говорит, что его отец был офицером при фараоне Секеннира III, том самом, о котором говорит папирус Sallier, как о современнике гиксоса Апопи. Вероятно при нем началась освободительная война; мумия его оказалась в ужасном виде: она покрыта страшными ранами и плохо набальзамирована. Очевидно, он пал в битве. Таким образом, Египет освободился благодаря усилиям, по крайней мере, двух поколений; возникновение же новой фиванской династии должно восходить еще дальше; это видно уже из того, что фараон Секеннира был третьим этого имени. Яхмос- освободитель начал собою новую XVIII дин., которая также у Манефона и в науке считается фиванской. Несомненно, Фивы были ее резиденцией; что касается происхождения, то пока трудно сказать что-либо, имена царей Яхмос («бог луны родил его»), Тутмос («Тот родил его») как будто указывают на Ермополь. – При гиксосах продолжали процветать египетское искусство и литература. Знаменитый математический папирус датирован 33-м годом Апопи II; от этого же царя дошел до нас хранящийся в Берлинском музее письменный прибор, пожалованный им писцу Ату, К эпохе гиксосов относится и известный нам папирус Весткар. Написанный несколько позже медицинский папирус Эберса не мог быть составлен, если бы эпоха гиксосов была временем перерыва и застоя. Наконец, сохранившаяся нижняя часть колоссальной статуи Хиана и найденные в гробнице царя Камоса (предшественник Яхмоса) золотые барки принадлежат к лучшим произведениям египетского искусства. Скарабеи Хиана также выгодно выделяются из оставленных гиксосами. Важным наследством гиксосов были лошади и колесницы, которых египтяне Среднего царства не знали. Имя лошади в египетском языке семитическое. Таким образом, появляется конница и, вместе с тем, новая грань между сословиями.

Fl. Реtrie, Hyksos and Israelite cities. L., 1906 (раскопки форта около Илиополя). Рieреr, Die Konige Aegvptens zwischen d. mittleren und d. neuen Reich. Berl., 1904 (перечень и порядок царей и хронология). Max Mtiller, Die Hyksos in Aegypten und Asien., 1898. Heуеs, Bibel und Aegypten. Munster, 1904. Spiegelberg, Der Aufenthalt Israels in Aegypten. Strass-burg, 1904. Sethe, Neue Spuren der Hyksos. Ag. Zeitschr. 47 (1910). Maspеrо, L'ostrakon Carnarvon et le pap. Prisse. Rec. de trav. т. 31 (Война Фив с севером при царе XVII дин. Камосе). Weill, Les Hyksos et la restauration nationale. Journ. Asiatique XVI (1910) – остроумная попытка историко-литературного исследования сказаний о гиксосах. Автор считает их частями цикла легенд о начале фиванского Нового царства; мотив нашествия варваров на Дельту – литературный и едва ли передает исторический факт; с XVIII дин. вошло в обычай по всякому царствующему фараону применять в его торжественной биографии мотивы изгнания им азиатов, отчего и освободителями называются многие фараоны, до Рамсеса III включительно. Впоследствии, в IV в., эти сказания были использованы историками, вставлявшими исход евреев в рамки египетской истории. Сами евреи остановились на версии, в которой враги назывались гиксосами; их противники предпочли «антисемитскую» версию, в которой говорилось об изгнании прокаженных.