Беседы на 140-й псалом

На стихи:

Господи, воззвах к Тебе, услыши мя! Вонми гласу моления моего, внегда воззвати ми к Тебе (ст. 1-й).

Да исправится молитва моя, яко кадило пред Тобою, воздеяние руку моею жертва вечерняя (ст. 2-й).

Положи, Господи, хранение устам моим и дверь ограждения о устнах моих (ст. З-й).

Не уклони сердце мое в словеса лукавствия, непщевати вины о гресех с человеки делающими беззаконие: и не сочтуся со избранными их (ст. 4-й).

Вечерний псалом 140-й.

Господи, воззвах к Тебе услыши мя! Вонми гласу моления моего, внегда воззвати ми к Тебе!

(Ст. 1-й).

Этою пророческою молитвою св. Церковь научает нас молиться каждый день в вечернее богослужение. Но особенно часто повторяется молитва сия в некоторые дни св. четыредесятницы, когда св. Церковь усугубляет свои моления, когда призывает и нас взывать прилежнее к Богу крепкому, живому!

Молитвы святых, брат. мои, суть выражение их благоговейных чувствований пред Богом. Это не одно слово уст, как бывают часто наши молитвы, а язык сердца, исповедующегося пред Богом. Посему не иначе можно и должно молиться их словами, как усвоив себе их чувствования и расположения сердечные. В противном случае Бог приемлет от уст наших слово, как благоугодное Ему, но отвергает сердце, как несогласное с словом: приемлет Свое, внушенное Духом Святым, и отвергает наше дышащее духом мира. И золотое кадило, и наполненное неблаговонным веществом, издает не благоухание, а смрад. Так и в повторяемых нами златословесных пениях мужей святых Господь Бог обоняет не воню благоухания, а воню смертную, когда в сердце нашем бывает не то, что выражают уста, когда оно объято не огнем любви Божией, а хладом и мразом духовным,–исполнено не чувствованиями святыми и благоговейными, а помыслами земны ми, желаниями и стремлениями плотскими и греховными. Что может издавать от себя такое сердце, как не воню смертную в смерть? Приникнем же, брат., благоговейную мыслию в духовный смысл псаломской песни, которую так часто слышим в храме Божием и так часто повторяем устами своими, чтоб усвоить себе самый дух её и молиться не одними устами, а и сердцем.

Господи, воззвах к Тебе, услыши мя! Предание говорит, что псалом этот воспет св. Давидом, когда он находился в изгнании, вдали от Скинии Свидения. Святая душа его, привыкшая жить в дому Божием, воспевать славу Божию пред лицом кивота Господня, молиться при совершении заповеданных Богом жертвоприношений, томилась скорбию в удалении от св. жилища Божия, и, подобно заблудившемуся страннику, криком и воплем зовущему на помощь себе, она и из далекого изгнания всею крепостию веры и любви своей взывала ко Господу: Господи, воззвах к Тебе, услыши мя!

Можно, брат. мои, и находясь не в удалении от святилища, а в самом храме, тем не менее быть далеким от Бога – сердцем и духом своим. Приближаются ко Мне людие сии усты своими, говорил Господь о древних иудеях, и устами чтут Мя, сердце же их далече отстоит от Мене. Что причиною сего духовного удаления от Бога? Грехи ваши разлучают между вами и Богом, говорит пророк Божий. Настоящую жизнь нашу слово Божие часто сравнивает с путешествием и с путем, по которому мы идем от рождения до смерти, чтобы достигнуть вечна го отечества нашего и придти к Богу Отцу своему. Для верного руководства по пути сему Господь даровал нам св. веру и закон Свой. Кто идет при свете веры и путем заповедей Божиих, тот приближается к Богу. У кого тускнеет светильник веры, кто уклоняется от заповедей Божиих, последуя своей злой воле, тот удаляется от Бога. И чем более согрешает человек, тем далее отходит от Бога сердцем своим, тем менее достоин бывает беседовать с Богом, как беседовали с Ним св. Божии человеки; тем недоступнее для него престол славы Божией, хотя бы он находился телом в самом святилище, слышал слово Божие и видел совершающиеся здесь таинства. Что делает заблудивший с прямого пути, когда осмотрится и увидит, то он зашел в непроходимые дебри, что потерял дорогу и не может найти ее? Он кричит о помощи, призывает вождя и руководителя. Так и удалившемуся от Бога и заблудившемуся в распутьях греха, когда сердце его коснется луч благодати Божией и озарит мрачную тьму души его, когда совесть его пробудится от сна греховного и увидит, какою непроходимою бездною отделилась она от дома. Отца небесного и светлого лика сынов Божиих,– что остается ему, как не взывать к Богу из глубины души, как бы из отдаления, как не вопиять к Нему как бы из пропасти великой: Господи, воззвах к Тебе, услыши мя! Не презри гласа грешника, вопиющего к Тебе, не отврати лица, благости и милосердия Твоего от сына заблудшего, оскорбившего Тебя своими злыми делами, взыщи погибающего в дебрях беззакония спаси утопающего в пучине греховной! Углебох в тимении глубины, и несть постояния; приидох во глубины морския и буря потопи мя. Яко одержаша мя злая, имже несть числа; постигоша мя беззакония моя, и не возмогох зрети; умнжишася паче влас главы моея, и сердце мое остави мя. Благоволи, Господи, избавиши мя: из глубины воззвах к Тебе, Господи, Господи, услыши глас мой!

Впрочем, не одни грехи, а и обыкновенные житейские наши дела нередко так удаляют и мысль, и сердце наше от Бога, что, пришедши в храм Божий, мы остаемся духом своим далеко за его священною оградою.– То разнообразные воспоминания о том или другом уносят мысль нашу далеко от святилища Божия и не позволяют ей утвердиться в едином помышлении о Боге-Спасителе; то воображение наше, на полненное мирскими образами, блуждает по стог нам и распутиям и не дает душе нашей сосредоточиться в самой себе, предстать с полным вниманием и благоговением пред лицом Божиим; то многоразличные заботы тяготят сердце наше и погружают его как бы в волны, не позволяя вознестись ему на высоту благоговейных помыслов и чувств. Среди этого вол нения собственных мыслей и чувств, среди это го обуревающего нас моря страстей, что остается нам, как не вопиять от всей души ко Господу, подобно утопавшему Петру: Господи, спаси ни, погибаем! Разжени светом благодати Твоей мрак прелестей мира сего, преследующих душу нашу и в самое святилище Твое, укроти волны страстей наших и водвори блаженную тишину в сердце нашем, да вознесется молитва наша, как фимиам пред Тобою! Очисти ум наш от помыслов суетных, да узрит он Твое неприступное величие и славу, Твою неизреченную благость и любовь, твою несказанную святость и правду! Укроти стремление необузданного воображения нашего и вознеси его в горние обители Твои, где со страхом и трепетом предстоят Тебе тьмы тем св. ангелов, где многоочии херувимы, шестокрылатии серафимы, лица покрывающие, вопиют песнь Тебе: аллилуиа! Господи, воззвах к Тебе, услыши мя!

Бывает, бр. мои, и то, что от приходящих к Господу с чистым и смиренным сердцем и от молящихся Ему с живою верою Господь Бог как бы сокрывается на время, не внемлет молениям их, как не внимал, по-видимому, молениям жены хананейской, оставляет под тяжестью искушений внутренних и внешних, не подавая тотчас облегчения и утешения. Это кажущееся оставление праведников под тяжестию креста их бывает для того, чтобы дать выразиться всей силе веры их и всей горячности усердия их к Богу, чтобы очистить сердце их и от малейшего праха земных пристрастий и утвердить их в уповании на Него единого. В сем случае благодать Божия, по замечанию преподобного Макария, поступает с человеком подобно матери, которая оставляет на время малолетнее дитя свое и скрывается от него, чтобы видеть, как оно ищет ее с усердием, зовет ее неумолчно, чтобы более обрадовать его своим внезапным появлением, чтобы крепче, так сказать, привязать его к себе, побудить его не отлучаться от себя. Посему-то истинно преданные Богу люди не унывают при сем временном оставлении от Бога; напротив,–забывая все временное, они с большею ревностию и усердием обращаются к Богу с молитвою,–с большею горячностью сердца взывают к Нему: Заступник мой, почто мя забыл еси и вскую сетуя хожду? – с большею неотступностию вопиют вслед Его, подобно жене хананейской: Господи, помози ми! С воплем крепким и слезами взывают они, по примеру Самого Сына Божия, страдавшего на кресте: Боже мой, Боже мой, вскую мя еси оставил! И, подобно изгнанному, Давиду вопиют неумолчно: Господи, воззвах к Тебе, услыши мя!

Не потому нужно, бр., это вопияние сердца нашего, чтобы Господь наш был действительно далек от нас и не слышал гласа нашего: Вездесущий всегда и везде с нами, и нет сокровенного места, которого не проницало бы Его всевидящее око. Не только ни одно слово, но ни одна тайная мысль души нашей, ни одно сокровенное движение сердца нашего не сокрыты от Его всеведения: вся нага и объявлена пред очима Его. Этот вопль сердца необходим для нашего совершенства духовного, полезен для очищения души нашей и приближения её к Богу. Его силой или немощию свидетельствуется жизненность или мертвенность нашей веры в Господа, подобно как сильное или слабое биение сердца показывает бодрость или упадок сил телесных. Его горячность или холодность показывает степень любви нашей к Господу, подобно как возвышением и понижением ртути показывается степень теплоты в воздухе. – Его крепость или слабость служит признаком крепости упования нашего на Господа и преданности святой воле Его, или же нашего малодушия и надеяния на самих себя. Кто, при всех смущениях внутренних и внешних, не престал крепко взывать к Господу о помощи, тот не будет оставлен благодатию Божиею, того ничто земное не разлучит с Господом, и чем большие скорби и обстояния будут стеснять его сердце и извлекать из него сильнейшие вопли к Богу, тем чище и крепче будет его вера и упование, тем живее любовь его к Господу. Кто и в самых грехопадениях своих не упадает в бездну отчаяния и закоснения, а, держась крепко за спасительную вервь покаяния, не престает взывать и вопиять к Богу: Боже, милостив буди мне грешному; заблудих яко овча погибшее, взыщи раба Твоего, тому не попустить погибнуть во грехах любовь Божия, того всемогущая благодать Христова извлечет из самой глубокой пропасти греховной. Сами духовные враги наши не осмелятся нападать на нас, если мы во всех случаях жизни нашей будем вопиять к Господу: Боже, в помощь мою вонми, Господи, помощи ми потщися: помощник мой и заступник мой еси Ты, Боже мой, не закосни! подобно как злоумышленные люди не отваживаются нападать на тех, которые кричат и вопиют о помощи.

Итак, когда печали и заботы житейские обыдут и стеснят наше сердце, когда, измученные душою, придем в храм Божий на молитву вечернюю, воздохнем к Богу из глубины души нашей: Господи, воззвах к Тебе, услыши мя! Когда совесть будет тяжко обличать нас в преступлении заповедей Божиих, когда грехи наши отяготеют на нас, и не будет мира в костех наших от лица грех наших, – от всего сердца нашего возопием ко Господу: из глубины воззвах к Тебе, Господи, Господи, услыши глас мой! Когда скорби и болезни обыдут и обымут нас и не будет помогающего, когда различные искушения попущением Божиим отяготеют на нас, – с воплем крепким возопием к Богу спасителю нашему: Господи, воззвах к Тебе, услыши мя! Вонми гласу моления моего, внегда воззвати ми к Тебе! Аминь.

Да исправимся молитва моя, яко кадило пред Тобою, воздеяние руку моею, жертва вечерняя. (Ст. 2-й).

Когда пробуждается в нас чувство нашей бедности и беспомощности и побуждает нас вопиять к Богу о помощи; когда сознание греховности нашей и угрожающей погибели побуждает нас прибегать к Богу Спасителю и взывать к Нему гласом погибающего; то прежде всего, брат, надобно заботиться о том, чтобы самая молитва наша была благоприятна пред Богом, чтобы не было в ней чего-либо, что не преклоняет, а отвращает от нас любовь Божию, что делает молитву нашу недостойною слышания Божия. Посему-то пророк Божий молится, чтобы молитва его исправилась пред Богом, направилась бы прямо к небу, вознеслась бы к престолу Божию, была принята и услышана благостию Божиею благоприятно. Находясь в удалении от Скинии свидения, он не мог принести Богу ни фимиама, ни жертвы, посему и просит, чтобы молитва его была принята, как благовонное кадило, чтобы воздеяние рук его было вменено ему вместо жертвы вечерней. Да исправится молитва моя, яко кадило пред Тобою!

Что нужно, чтобы кадило распространяло благовоние и возносило горе вложенный в него фимиам? Первее всего нужен огонь. Когда горит в нем огонь, то вложенный фимиам несется неудержимо вверх; как скоро погасает огонь, и кадило издает не благоухание, а смрад. Так и молитва наша тогда только возносится горе и направляется к престолу Божию, когда исходит из сердца, горящего огнем святых и богоприятных чувствований.

Этот духовный огнь возжигается, брат. мои, во-первых, чувством благоговения и страха Божия, когда молящийся живо сознает и чувствует, кто он, где предстоит и к кому приступает. Земная горсть, он удостаивается предстать престолу Творца и Владыки всяческих, Которому со страхом и трепетом предстоят тмы тем св. ангелов, херувимов и серафимов. Раб неключимый, непослушный вседержавной воле своего Владыки и Господа, употребивший во зло данный ему многоценный талант жизни, дерзает предстать пред Господом и Судиею своим, пред Которым и праведники, выну благоугождающие Ему, предстоят в трепетном ожидании страшного суда Его, Который и в ангелах Своих не что стропотно усмотре. Преступник, тысячекратно прогневлявший Господа своими беззакониями, давно повинный смерти вечной и геенне огненной, предстает Всеведущему Судии и Богу, Который зрит все тайные помышления ума его, видит сокровеннейшие чувствования сердца его, Который властен погубить и тело и душу его в геенне огненной. Что, если мера долготерпения Божия преисполнилась и, вместо милосердия, настало уже время правды и суда? Что, если гнев Божий готов уже поразить его в ту же минуту, когда он хочет отверст пред Богом лживые уста свои, которыми столько раз солгал уже пред Ним в своих недостойных молитвах? Читаем в слове Божием, что сыны Аароновы, принесшие чуждый огнь к жертвеннику Божию, тотчас истреблены были огнем небесным; что возмутившиеся против Моисея пожраны были разверзшеюся под ними землею; что Оза, только прикоснувшийся кивоту завета Божия, тотчас поражен был смертию; что царь Озия, недостойно дерзнувший возложить фимиам на жертвенник, внезапно поражен был проказою. Но Господь Бог, брат. мои, и ныне тот же Бог – ревнитель славы Своей; но храм христианский святее Скиния Свидения, и престол, на коем предлежит тело и кровь Единородного Сына Божия, страшнее жертвенника ветхозаветного. Если теперь громы правосудия Божия молчат и не поражают тотчас бесстрашно входящих в храм Божий, без подобающего благоговения предстоящих престолу Божию; если милосердие Божие еще щадит нас ради крови возлюбленного Сына Своего; то будем ли нерадеть о богатстве благости и долготерпения Божия собирая себе гнев на день гнева и откровения суда Божия! Отверглся ли кто закона Миисеева, говорит апостол Христов, без милосердия, при двоих или трех свидетелях умирает. Колико паче горшия сподобится муки иже Сына Божия поправши, и кровь заветную скверну возмнив, еюже освятися, и Духа благодати укоривши? Страшно есть еже впасти в руце Бога живого! Да имамы благодать еюже служим благоугодно Богу с благоговением и страхом! Да смирится пред неприступною славою Божиею дух наш, да вострепещет душа наша пред лицом Господа славы, да сотрясется все существо наше страхом правды и суда Божия!

Другой угль, коим возжигается фимиам богоприятной молитвы, есть живая любовь к Господу. Благодатная сила Божия, которой испрашиваем в молитве, есть жизнь нашей жизни и душа души нашей. Без неё мы мертвы навеки. Если теперь эта духовная смерть не дает нам чувствовать себя во всей ужасной силе своей, то это потому, что ныне, и согрешая, мы находимся еще под кровом милосердия и долготерпения Божия; что сияющий солнце Свое на злые и благия Отец небесный, ради вопиющей к Нему за весь род человеческий крови Сына Своего, подает нам все потребное для жизни временной и прежде прошения нашего; что плоть и кровь заглушают в нас не только потребности, но и чувства и ощущения духовные. Но когда кончится для нас время долготерпения Божия и настанет время суда и воздаяния, когда пуша наша, не имея более нужды ни в чем временном и вещественном, явится обнаженною благодати Божией и отвержен ною от лица Божия; тогда-то обнаружатся во всей силе те, непостижимые для нас ныне, мучения смерти духовной, которым подвергнется душа, лишившаяся благодати Божией и отверженная Богом, которые будут томить ее во всю вечность. Слышали ль когда, брат., об ужасных страданиях людей, умирающих голодною смертию? Это слабая тень вечной смерти души от глада духовного! Итак, если любим собственную жизнь, то можно ли не любить подателя жизни – Отца небесного? Можно ли не любить Господа Иисуса Христа, Который в причащении тела и крови Своей делает нас причастными Его Божествен ной и вечной жизни? Если дорожим жизнию своею более всего, что есть для нас драгоценного на земле, то можно ли не дорожить более всего благодатию Пресвятого Духа Божия, без которой душа наша умрет смертию вечною? Сею-то мыслию о вечной смерти без благодати Божией и вечной жизни со Христом Господом возбуждали в себе святые мужи ту пламенную любовь, ту детскую привязанность к Небесному Отцу своему, которая побуждала их всем сердцем своим искать Господа, всей душою своею прилепляться к Нему единому, не отходить от Него умом своим ни на одно мгновение и дышать непрестанною к Нему молитвою. „Како не имам Тебе любити Господа моего?–говорит один св. муж.–Ты бо мой еси живот, Ты еси мое спасение! Ты еси моя слава и похвала, Ты еси мое богатство и вечное сокровище, Ты еси моя надежда и упование, Ты еси мое радование и вечный покой. Сего ради всю надежду мою, все упование мое, все желание мое в Тебе едином да полагаю, Господи, все сердце мое, всю душу мою, вся помышления моя в Тебе едином да углубленна имам; вся внутренняя моя, членове и мозги, Тебе единому да излию, день и нощь к Тебе да утреннюю, день и нощь да Тебе жажду, о Боже мой; да весь буду в Тебе и Ты во мне!»

Третий угль, коим возжигается фимиам молит вы нашей к Богу, есть умиление и сокрушение сердечное. Оно почерпается, брат. мои, преимущественно из размышления о крестных страданиях и смерти за нас Господа Иисуса Христа. Для сего-то св. евангелисты и изобразили нам страдания Господа со всею подробностию, чтобы Господь Иисус Христос предписан был пред очами нашими, как бы пред тми был распят. Взирая на крест Христов, мы видим осязательно бесконечную любовь Божию к нам грешным, которая не попустила падшему роду человеческому погибнуть вечною смертию, которая не пощадила для спасения нашего Своего возлюбленного, единородного Сына, которая ради Его крови, пролитой за грехи наши, доселе милует и щадит нас, не погубляет нас тотчас в самом преступлении святого закона Его, но милостивно и долготерпеливо призывает нас к покаянию. Взирая на крест Христов, мы видим неизреченную любовь к нам Сына Божия, Который положил на нем душу Свою за спасение наше. Чего не потерпел за нас Господь наш? За наше превозношение и гордость, за наше любочестие и славолюбие, Он смирил Себе, послушлив быв даже до смерти, терпел поношения и уничижения, злословия и оклеветания, неправедно осужден на смерть и вменен со беззаконными. За наше плотоугодие и любострастие, за наши нечистоты и скверны плотские Он предал плоть Свою на поругание и биение, на истязания и мучения, на распятие и пригвождение ко кресту. За наше празднословие и злословие, за наши оклеветания и осуждения друг друга Он, яко агнец, на заколение ведомый, тако не отверзаше уст Своих, укоряем противу не укоряше, сшражда не прещаше. За наше невоздержание и сластолюбие, за объедение и пьянство. Он алкал и жаждал, постился четыредесять дней в пустыне и напоен оцтом и желчию на кресте. За наше нечувствие и окаменение сердечное, за нашу жестоковыйность и нераскаянность в грехах Он плакал и скорбел, страдал духом Своим так, что пресвятая душа Его прискорбна была даже до смерти. Взирая на крест Христов, мы видим и нашу тяжкую неблагодарность пред сею неизреченною к нам любовию. В чем и где не является сия преступная неблагодарность? Господь украсил нас образом Своим, отличил нас разумом и свободным произволением; а мы своими плотскими похотениями прилагаемся скотом несмысленным и уподобляемся им. Господь даровал нам слово для прославления Его величия и чудес, для благодарения Его благости и щедрот, для взаимного назидания, вразумления и утешения; а мы обращаем сей дар Божий в орудие лжи и неправды, обмана и лукавства, злословия и осуждения друг друга. Господь открыл нам святую волю Свою, даровал закон Свой, чтобы ввести нас в царство Свое; а мы не только не стараемся познать волю Божию, благоугождать Ему исполнением заповедей Его, но беззаконными делами своими, невниманием гласу Его, презрением святого слова Его как бы пря мо говорим Ему: отыди от нас, путей Твоих еедети не хощем. Господь омыл нас Своею кровию и освятил Духом Своим; а мы, оскверняя себя грехами, попираем кровь Его и уничижаем Духа Божия. Самое таинство покаяния, которое дано нам милосердием Божиим для обновления и исправления нашего, для примирения нас с Богом и очищения от грехов,–не сделалось ли у нас одним видом покаяния без сердечного сокрушения о грехах, без истинна го раскаяния и исправления, без ощутительного улучшения и обновления жизни? Самое причащение божественного тела и крови Христовой, в котором мы делаемся причастниками Его божественного естества, надолго ли соединяет нас в един дух с Господом? Надолго ли, приобщившись Ему, мы пребываем в Нем и Он в нас? Не бывает ли иногда первый шаг из храма Божия шагом к прежним привычкам греховным? Взирая на крест Христов, мы можем прочитать на нем и нашу будущую участь, если не обратимся искренне, всем сердцем своим к Господу. Аще бо в сурове древе сия творят, в сусе что будет? Если и Он, пречистый и всесвятый, прияв на Себя чуждые грехи, должен был потерпеть такие ужасные страдания и такую мучительную смерть, чего ожидать нам за свои собственные грехи, если не искупим их истинным покаянием не на время, а на всю жизнь нашу, если истинно не умрем Христом для всего порочного, нечистого, законопреступного и не оживем с Ним для жизни святой и богоугодной? Вот почему, брат. мои, св. мужи для возбуждения в себе молитвенного духа непрестанно поминали спасительные страдания Христовы, непрестанно размышляли о них, старались углубить их в своем сердце, освятить ими свой ум и разумение свое, воображение и память. Посему-то и св. Церковь во дни поста и покаяния чаще всего воспоминает страдания и крест Христов, более всего побуждает нас поклоняться пречистым и животворящим язвам Его и умолять Его распятого за нас, да поразит Он силою благодати Своей жестокость и окаменение сердца нашего, да сокрушит его страхом суда Своего, да уязвит его любовию Своею, – да текут от сокрушенного сердца нашего источники слезные, омывающие всякую греховную скверну, и да вознесется моление наше, как благовонный фимиам, ко престолу Божию. Да исправится молитва наша, яко кадило пред Богом! Аминь.

Да исправится молитва моя, яко кадило пред Тобою, воздеяние руку моею жертва вечерняя. (Ст. 2-й).

Нет сомнения, брат., что сделать всякое доброе дело зависит от нас, т. е. от нашего доброго произволения. Но несомненно и то, что всякое дело наше не будет истинно добрым делом, благоугодным Господу и достойным то го, чтобы Господь призрел на него призрением благости и любви Своей, если не освятится оно Его божественною благодатию. Так и молитва наша, сколько бы мы ни усиливались возбуждать и возгревать в себе сердечные чувствования благоговения, любви и умиления, не сделается кади лом благовонным и не будет принята в воню благоухания, если благодать Духа Святого не очистит сердца нашего от всякой скверны, не освятит наших чувствований и не воспламенит их Своим неугасающим огнем. Посему-то и нужно первее всего молиться о том, чтобы Единый Податель всех благ, Дух истины пришел и вселился в нас, очистил нас от всякия скверны и соделал молитву нашу благоугодною пред Богом; чтобы огнем благодати Своей всегда воспламенял в нас чувство благоговения и любви, умиления и сокрушения сердечного.

Но для сего нужно, брат., и с нашей стороны постоянство и неоскудевающая ревность к благоугождению Богу, искреннее желание верно служить пред Господом во все дни жизни своей, постоянное стремление к очищению себя, к тому, чтобы удостоиться помилования и оправдания на страшном суде Христовом. Проникнутый влагою уголь не может разгореться, сколько бы ни старались разжечь его; он может по временам разгораться, но тотчас и погаснет, как скоро отнимается пламень. Так и сердце человека, проникнутое любовию к миру, может по временам как бы вспыхивать пламенем благоговейных и умиленных чувствований, но тот час и погасает, как скоро перестают действовать на него предметы, возбуждающие эти чувства. То же бывает, когда душа наша как бы двоится между Богом и миром, когда в храме Божием она понуждает себя придти в молитвенное расположение, выжимает из груди своей вздохи сокрушения сердечного, источает из глаз своих слезы умиления; но, вышед из храма, предается рассеянности, обращается к обычным развлечениям, забавам и удовольствиям. В том и другом случае сердце чело века не способно издавать благоухания чистой богоугодной молитвы, и временные как бы вспышки молитвенного духа остаются бесплодными, не восторгают души от земли на небо, не приносят ей внутреннего мира и успокоения в Боге, не освящают и не обновляют её тою жизнен ною силою Духа Святого, которою одной всяка душа живится и чистотою возвышается. Что пользы, когда в храме мы падаем и преклоняем колена пред Богом, а вне храма еще с большим усердием преклоняемся пред всяким кумиром нашего корыстолюбия, любочестия и плотоугодия? Может ли углубиться и упрочиться в душе нашей чувство благоговения и страха Божия, когда в храме воздыхаем и плачем а грехах своих, а вне храма еще тяжелее вздыхаем и сердечнее плачем о каком-либо не удавшемся предприятии, о несбывшемся прихотливом желании, о неисполнившейся пустой прихоти? Никто же может двема господинома работати; не можете Богу работати и мамоне. Кто хочет истинно благоугождать Богу, приносить Ему благоугодный фимиам молитвы и в молитве обретать истинное утешение и отраду, тот дол жен возлюбить Его единого, все упование и надежду свою возложить на Него, а не на себя и других людей,–всего искать и всего ожидать от Него, а не от мира,–всегда искать и желать единого–царствия Божия и правды его, истин ной жизни и блаженства в Боге и с Богом. – Тогда ум сам собою будет возноситься непрестанно к Богу и сердце будет жаждать молитвенного общения с Ним, как хлеба насущного; тогда молитва сделается потребностию духа, дыханием души нашей.

С другой стороны, и горящее кадило издает только такой аромат, какой влагается в него фимиам. Горение чистого и доброго фимиама распространяет приятное благовоние, а курение не чистого и испорченного – сопровождается неприятным и тяжелым дымом и смрадом. Этот фимиам в молитве нашей есть самый предмет её, то, о чем молимся и чего просим у Господа. В общественных молитвах в храме Божием нас руководствует и учит молиться сама св. Церковь. Нам остается только согласовать мысли и чувства свои с её мыслями и чувствами, молиться усердно и с теплотою сердца о том, о чем молится она, и теми словами, которыми богоугодно и богоприятно молились св. мужи. Но и здесь есть место для выражения наших особенных нужд и желаний, тем более для них места в наших частных молитвах. Здесь-то нам и должно особенно остерегаться, чтобы не влагать в кадило молитвы своей чуждого вещества, а не избранного Богом фимиама. Угодно и приятно пред Богом только то, что согласно с Его волею; неприятно и омерзительно пред Ним все, противное сей св. воле. Сия есть воля Божия о вас – святость ваша, говорит нам св. апостол. Посему прежде всего и должно молиться о том, чтобы Господь сподобил нас соделаться и пребыть святыми и непорочными прель Ним; чтобы возбудил в нас дух истинного покаяния и сокрушения сердечного и простил нам согрешения наши, чтобы хранил нас от искушения и соблазнов и помог нам Своею блогодатию всегда и во всем исполнять Его св. волю, как исполняют ее св. ангелы на небеси; чтобы сподобил нас с истинною верою, любовию и страхом Божиим достойно причащаться пречистого тела и крови Единородного Сына Своего, во освящение души и тела и в жизнь вечную; чтобы даровал нам милость и благодать Свою – все дни жизни нашей провести в мире и покаянии, в молитве и делах благих; чтобы заповедал ангелу хранителю нашему сохранять нас во всех путях наших; чтобы не лишил нас последнего величайшего блага на земли – христианской кончины живота нашего, мирной и непостыдной. Такая молитва всегда благоприятна пред Господом, возносится, как фимиам, к престолу благодати Его и приемлется Им, как блоговонное кадило.

Впрочем, и предметы, относящиеся ко времен ной жизни нашей, сами по себе, не делают молитвы нашей неприятною пред Богом. Ибо не то оземленяет, так сказать, молитву нашу, делает ее грубою и неприятною пред Богом, что мы просим чего – либо земного, потребного для жизни временной, но то, когда просим чего не по воле Божией, по побуждениям нечистым, своекорыстным и самолюбивым, для целей плотских и нечистых. Сам Господь Иисус Христос заповедал нам просить всего у Отца небесного: и хлеба, и одежды, и избавления от напастей, и здравия тела, как и спасения души, и нет такого предмета в нашей жизни, и общественной и частной, которого св. Церковь не освящала бы своими молитвами. Посему, кто же лает и просит у Господа чего бы то ни было так, как повелевает желать слово Божие и как учит просить св. Церковь, тот просит богоугодно, и молитва его благоприятна пред Богом. Благоприятна пред Господом молитва наша, когда просим у Него благ земных, счастливой и благополучной жизни, успеха в предприятиях и делах своих, – не для того, чтобы только есть, пить и веселиться, но для того, чтобы, имуще всякое довольство, избыто чествовать на всякое дело благое, да тихое и безмолвное житие поживем во всяком благочестии и чистоте; когда просим избавления от всякой скорби, нужды и печали не так, как хочется нашей нетерпеливой и злой воле, но как угодно всесвятой воле Божией; словом, когда просим чего-либо не для того, чтобы приятно было пожить здесь на земле, а для того, чтобы достигнуть высшего духовного совершенства, к которому ведет нас любовь Божия, – чтобы снискать то вечное счастье, которым хочет облаженствовать нас премудрость Божия. Все земное и временное подается нам не так, как хотели бы мы, а как находит для нас полезным и нужным высочайшая премудрость Божия. Изобилие и убожество, слава и уничижение, болезнь и здравие, счастье и злополучие – в руках промысла Божия суть средства, которыми Он ведет нас к покаянию и исправлению, к освещению и спасению. Для кого, что и когда лучше и полезнее, ведает Он, – всеведущий. Посему любовь Его и благоволение к нам являются не тогда только, когда Он подает, но когда и отъемлет у нас земные блага, чтобы с ними не оземленилось наше сердце и не сделалось недостойным жилища небесного, – когда пресекает успехи наши в делах житейских, чтобы напомнить нам о небесном отечестве нашем, – когда посещает скорбями и болезнями телесными, чтоб уврачевать нашу душу. Кто приемлет все, посылаемое ему свыше, с верою и благоговением пред Богом, с благодарением и покорностью воле Божией, того молитва чиста и благоприятна пред Богом, о чем бы он ни молился и чего бы он ни просил у Господа. Напротив, не чисты и недостойны слуха Божия бывают молитвы наши тогда, когда употребляем во зло дары Божии, когда употребляем в орудие греху те самые блага, которые не престает изливать на нас любовь Отца небесного; когда обращаем их в предмет тщеславия и плотоугодия, в повод к невоздержанию или сребролюбию; когда, чем более имеем благ земных, тем необузданнее предаемся греховной жизни. Но преимущественно нечисты и смрадны пред Богом бывают молитвы наши тогда, когда, погрязши в нечистотах греховных, предаемся беспечности и нерадим о покаянии, когда погасает в сердце нашем не только огнь любви к Богу, но и светильник веры. Не заботясь благовременно очищать совесть свою покаянием, человек приходит мало-помалу во глубину зол, становится, по слову апостола, сожженным своею совестию, достойным вечного огня геенского. Тогда отступает от него ангел хранитель и предоставляет власти бесовской, оставляет его благодать Божия и предает его в неискусен ум творити неподобная. Тогда и самая молитва его, если бы он и захотел еще молиться, как исходящая от нераскаянного сердца, бывает ему в грех.

Впрочем, как бы ни был, по-видимому, чист предмет нашей молитвы, она не может быть севершенною, доколе мы не отречемся всесовершенно и всецело своего самолюбия, доколе не предадим себя и всей жизни своей единой воле Божией.– Не якоже Аз хощу, но якоже Ты,– буди воля Твоя! Так заключил молитву Свою к Отцу Своему Сам Господь Иисус Христос. Сами себя, и друг друга, и весь живот наш Христу Богу предадим: так заключает моления и прошения свои св. Церковь. Эта св. преданность Богу есть златой венец, который украшает всякое прошение наше и делает его благоприятным пред Богом. Это воздеяние не рук, а всего существа к Богу, есть благоприятная жертва, которая дает такую силу нашей молитве, что любовь Божия невольно как бы приемлет в объятия Своей благости и милосердия – человека, который всесовершенно и всецело предает себя Ей. Не трудно, бр. мои, убедиться, что все существо наше, все силы душевные и телесные, вся жизнь наша, все, чем поддерживается и продолжается, чем услаждается или преогорчевается эта жизнь, находится не в нашей власти, а во власти Божией. – Каждое прошедшее мгновение прошло для нас невозвратно, и мы не можем ни воротить, ни удержать его; каждая будущая минута не пришла еще, и придет ли к нам, мы не знаем, и не в силах ни приблизить, ни отдалить её. Я прожил час, и его нет уже; но проживу ль еще – ведает един Бог. У меня есть силы, чтоб трудиться, но надолго ль они будут служить мне, – зависит не от моей воли. Ежедневный опыт уверяет меня, что болезнь за здравием и смерть за жизнию идут по пятам. Я бросил семя в землю, чтоб иметь хлеб насущный; но вырастит ли оно на ниве моей и принесет ли плод во время свое, – ведает един Бог. Удалось мне собрать себе сокровище, и я готов бы сказать душе моей: душе, имаши многа, лежаща на лета многа, яждь, пий и веселися; но в ушах моих уже слышится грозный глас: безумне, в сию нощь душу твою истяжут от тебя, а яже уготовал еси, кому будут? Я нашел себе сильного покровителя, приобрел себе именитого и могущественного благодетеля, и готов бы предаться всем обольстительным мечтам будущего счастия; но слово Божие и горький опыт говорят: не надейтеся на князи, на сыны человеческие, в них же несть спасения; изыдет дух его и возвратится в землю свою, в той день погибнут вся помышления его, а с ним погибнут и все мои надежды. Ты един, Боже мой, Господь и Владыка живота моего,– Ты убиеши и жити сотвориши, поразиши и исцелиши, и несть, иже измет из руку Твоею. В твоей всесвятой власти жизнь и дыхание мое, в руку Твоею жребий мой. Твоей всесвятой воле предаю всю душу и тело мое, разум и волю мою, сердце и все существо мое. Твоему верховному распоряжению препоручаю всю жизнь и судьбу мою. Твоей высочайшей премудрости и благости, Твоему всемогуществу и милосердию вверяю все намерения и желания мои, все чувства и помышления мои, все молитвы и прошения мои. Да будет со мною везде и всегда то, что угодно Тебе,– сотвори со мною по Твоей премудрости, а не по моему хотению, по Твоей благости и милосердию, а не по грехам моим: живи мя по словеси Твоему.

Да исправится молитва моя, яко кадило пред Тобою, воздеяние руку моею, жертва вечерняя. Аминь.

Положи, Господи, хранение устом моим, и дверь ограждения о устнах моих (Ст. 3-й).

Ничто так не вредит молитвенному расположению духа нашего, ничто так не угашает священного огня благоговейных чувствований наших пред Богом, ничто так не враждебно духу умиления и покаяния, как склонность к многоречию и празднословию. Посему-то слово Божие так часто внушает нам положить словесам своим вес и меру, сотворить устам своим дверь и завору; так сильно обличает язык велеречивый, называя его лепотою неправды, неудержимым злом, исполненным яда смертоносного, оскверняющим все тело. По сему-то и св. Давид, умоляя Господа – да исправится молитва его пред Ним, молится вместе с тем и о том, чтобы Сам Господь, Своею благодатною силою, удержал это неудержимое зло, – положил хранение устам его и дверь ограждения о устнах его.

Дар слова, братие мои, есть один из самых высших даров, которыми украсил Господь человека. Слово человеческое есть образ того всемогущего животворящего и ипостасного Слова Божия, Имже вся быта, Которое носит всяческая глаголом силы Своея, Которое есть путь, истина и живот. Посему злоупотребление слова, и само по себе, есть тягчайший грех, как злоупотребление величайшего дара Божия, попрание и поругание божественного образа и бывает источником бесконечного множества зол, которые тем скорее могут погубить нас и сделать безответными на суде Христовом, чем легкомысленнее смотрим мы на грехи языка нашего, не чувствуя всей их тяжести, не сознавая того, как тяжко оскорбляем и прогневляем ими Бога, какое, ничем неисправимое, зло делаем нашим ближним, и как тяжело грешим против собственного богоподобного естества.

Склонность к многоречию, как и всякая естественная склонность, у невоздержных на слово, мало-помалу обращается в неудержимую привычку и в необузданную страсть, которая, как и всякая другая страсть, уже сама по себе преступна и беззаконна, и тем более достойна осуждения, что унижает человека, опустошает его душу и сердце, и делает его неспособным ни к чему доброму. У человека скромного и молчаливого душа бывает полна добрых мыслей и чувствований, крепка, сильна на всякое дело благое. И чем более скрывает он в сердце своем добрых впечатлений, чем более углубляет внутрь себя, что слышит и видит доброго, в храме ли Божием или в душеполезных беседах и чтении, тем более умножается внутреннее его богатство, тем скорее он чувствует потребность изливать душу свою пред Богом в молитве.

Если же является нужда беседовать с другими, то он передает свое внутреннее сокровище в слове назидания, утешения, научения в делах любви и благотворения. Не то бывает с многоречивым. Ничто доброе не удержится и не укоренится в душе его; все разносится неудержимым языком его повсюду, все рассевается как по ветру. Оттого душа и сердце его всегда пусты, все слова и дела его легкомысленны, не обдуманны, опрометчивы, и справедливо называют таких людей – пустыми. Чтоб наполнить чем-либо пустоту души своей, он бросается на всякое зрелище, с жадностью собирает всякие слухи, со всех сторон старается ловить разные вести – и все для того, чтобы дать работу своему необузданному языку, чтоб удовлетворить страсти своей к многословию. Вот отчего привыкший к пустословию не способен ни к какому занятию, требующему внимания и усилия, ни к какому доброму делу, для которого требуется сила воли и характера. Придет ли же ему охота молиться? Способен ли он вознести ум и сердце свое безраздельно к единому Богу? Где взять ему благоговейных мыслей и чувствований, достойных чистейшего слуха Божия, когда сердце его пусто и душа его открыта для всякого ветра, когда мысли его блуждают повсюду, не останавливаясь ни на чем? Откуда придет ему благое слово молитвы, когда язык его привык переливать одни пустые и праздные слова?

Но страсть к празднословию, брат. мои, тем преимущественно пагубна, что скоро перерождается в страсть к злоречию, осуждению и оклеветанию. О чем так приятно и увлекательно можно рассказывать, как не о происшествиях соблазни тельных? Где лучше показать свое остроумие, как не в осмеянии мнимых недостатков ближнего? Чем лучше показать мнимое чувство своего достоинства, как не унижением других? Как лучше представить из себя героя добродетели, как не осуждением всех и каждого? Где в лучшем свете показать свое сердоболие и со страдание, как не в мнимом сожалении о кажущихся ему ошибках и заблуждениях, пороках и проступках других людей? Само собою разумеется, что во всех этих случаях дело не может обходиться без явной лжи. Где взять столько предметов для остроумных бесед, сколько их нужно для празднословия? Надобно изобретать и выдумывать. И будет ли весел и занимателен правдивый рассказ, если не прикрасить его ложью? И вот охотник до празднословия становится лжецом, злоречивым клеветником, осуждающим всех и каждого. Достоин ли такой человек предстать пред лицом Бога истины и правды, милосердия и человеколюбия? Из такой души какая может выйти молитва, кроме молитвы фарисея – самолюбивой и тщеславной, самодовольной и соединенной с осуждением и уничижением ближнего? Может ли исходить благословение из тех уст, из которых исходит злословие, осуждение и клятва? Не будет ли каждое слово молитвы его явная ложь пред Богом? Не обратится ли самая молитва его в тягчайший грех оскорбления величия Божия? Тем менее можно ожидать от привыкшего к празднословию истинного покаяния, умиления и сокрушения сердечного. Привыкши легкомысленно думать и говорить обо всем, он так же легко мысленно смотрит и на свои заблуждения и пороки и с тем же легкомыслием исповедует их пред Богом, с каким иногда рассказывает о них в кругу своих приятелей. Да и может ли он сознать в себе какой-либо более сокровенный грех, когда не сознает явного для всех греха своего – празднословия и злословия? Откуда родится у него чувство умиления, когда душа его привыкла к одному пустословию и смехотворству? Откуда возьмутся у него слезы сокрушения сердечного, когда от сердца его исходят только помышления злая, осуждение, суесловие и злословие? Егда источник от единого устия источает сладкое и горькое? Может ли родиться страх Божий в его совести, не знающей стыда и страха человеческого? Как может он просить и ожидать прощения от Бога, когда похитил у Него сан Судии помышлений и деяний человеческих и сам сделался неумолимым судиею своих братий? Имже бо судом судишь себе осуждаеши говорит ему слово Господне. Чем загладит он то неисчислимое зло, которое порождено в обществе его безумными речами? Чем искупит он многие души, растленные его соблазнительными рассказами, увлеченные к злоречию и осуждению его беседами, лишенные невинности и страха Божия его кощунными и богохульными словами? Кровь брата Твоего вопиет ко Мне, скажет ему Господь Бог, и крове его от рук твоих изыщу! Вот к чему может привести, братие, невинное, по-видимому, в начале своем многоречие и празднословие! Се мал огнь, и колицы вещи сожигает? И язык огнь, лепота неправды, водворяется во удех наших, опаляли коло рождения нашего, попаляйся от геенны: неукротимо бо зло, исполнь яда смертносна. Против такого врага нужно вооружиться всеми силами; от такого изменника, каков язык наш, должно принимать все меры осторожности. Для сего лучшее средство есть постоянное трудолюбие. Господь Бог заповедал падшему человеку труд, – с одной стороны, как наказание, с другой, как средство к очищению и исправлению. Кто постоянно занят делом, у того нет времени для празднословия, у того мысль сосредоточивается в самой себе, тому некогда смотреть за тем, что делают другие. Кто постоянно трудится, тот более сознает и чувствует собственную немощь, тот скорее и охотнее обращается с молитвою к Богу – всемогущему помощнику. Все виды празднословия и злоречия суть порождения праздности, которую справедливо называют матерью всех пороков. Другое средство к избежанию празднословия есть уединение, углубление в самого себя и происходящее от сего самоосуждение. Аще бо быхом себе рассуждали, не быхом осуждены были, говорит св. апостол. Для сего нет крайней необходимости убегать в пустыни. Собственный дом каждого – вот его пустыня! С домашними нет нужды рассуждать о том, что делается вне дома,–и нет предмета для праздных и пустых разговоров. Собственное дело каждого может остановить его внимание, сосредоточить его мысли и породить ту молчаливую беседу с самим собою, которая есть цель и плод уединения. Тогда невольно заградятся уста, и будет вещать одно сердце; умолкнут и все чувства, и возбудители будет говорить совесть. Тогда-то, возлюбленный брат, возведи ум твой к Богу и воздохни к Богу и воздохни к Нему сердцем твоим, да оградит Он слух твой от пустых и душевредных бесед, да охранит душу твою от мечтаний и помышлений лукавых, да соблюдет сердце твое в страхе Своем; да даст тебе зрети своя прегрешения и не осуждати брата твоего; да удержит язык твой от всякого слова праздного, о нем же воздадят человецы слово в день суда. Положи, Господи, хранение устом моим и дверь ограждения о устнах моих! Аминь.

Не уклони сердце мое в словеса лукавствия, непщевати вины о гресех

(ст. 4-й).

Как ни предосудительно и преступно злоупотребление языка человеческого в многословии и пустословии, особенно когда соединяется оно с осуждением ближнего, которое есть уже тяжкий грех пред Богом и человеками, но оно все еще может быть хотя сколько-нибудь извинительно, если нет в нем злого умысла и намерения, если служит оно вывескою одной пустоты, но не злобы и коварства сердечного. Высшая степень злоупотребления слова человеческого есть слово лукавствуя, которое исходит уже прямо от сердца, – есть произрастете и плод лукавства сердечного. Посему-то и молится пророк Божий, чтобы Господь не попустил сердцу его уклониться в словеса лукавствия.

Сердце вещественное есть источник телесной жизни нашей. Биением его измеряется самая жизнь, определяется состояние здоровья телесного, а с прекращением его биения прекращается жизнь. Так и духовное сердце, т.-е. внутреннее чувство и расположение души, есть исходище духовной жизни нашей; им управляются наши внутренние мысли и желания, им управляются и все внешние чувства наши и все движения телесные. Оно есть сокровище, из которого износится наружу все, чем обозначается и внутренняя, и внешняя жизнь наша. Посему сердце есть начало и корень всех действий наших – и внутренних, и внешних. Сердцем веруем или не веруем; сердцем любим или ненавидим, сердцем смиряемся или гордимся; сердцем терпим или ропщем, – примиряемся или враждуем; сердцем обращаемся и приближаемся к Богу или отвращаемся и удаляемся от Него; сердцем благословляем и проклинаем, дружимся или враждуем, благодетельствуем или наветуем. Внутреннее состояние сердца полагает истинную печать и на внешние слова и поступки наши: по нему судится всякое слово и дело наше. Каково сердце, таковы и слова и дела наши. И Каин и Авель одинаково приносили жертву Богу; но призре Бог на Авеля и па дары его, на Каина же и на дары его не внят. Радовался Закхей, увидев Господа Иисуса Христа, рад бысть зело и Ирод, видев Иисуса, приведенного к нему на суд; но первому радость его послужила во спасение, а последнему – в погибель. Молились в церкви и мытарь, и фарисей; но первый изыде оправдан в в дом свой, последний осужден. Так одно и то же дело и даже одно и то же слово может быть или хорошо, или худо, – смотря по тому, какое состояние сердца и делающего и говорящего.

Само по себе сердце падшего человека есть злое по естеству: прилежит бо помышление человека прилежно на злая от юности его. В нем от природы есть ин закон, противувоюющ закону Божию. Посему-то и говорит Господь, что от сердца человека, не возрожденного благодатию Духа Божия, исходят помышления злая, убийства, любодеяния, татьбы, лжесвидетельства, хулы. Но Господь Бог обещает верным Своим дать сердце иное – новое: и дам им сердце ново и дух нов дам им, и исторгну каменное сердце от плоти их, и дам им сердце платяное. Это обновление растленного сердца нашего совершается блогодатию всесвятого Духа Божия,– но совершается тогда, когда мы сами всецело предаем свое сердце Богу, да созиждет Он в нас сердце чистое и дух прав обновит в утробе нашей. Посему-то и говорить нам Господь Бог: сыне, даждь Ми сердце твое! Оно злобно – Я сотворю его благим и чистым. Оно сплетает лесть и коварство – Я научу его говорить истину и не льстить языком своим. Оно, как нечистый источник, источает только помышления злая – Я освящу его благодатию Моею, и оно будет источать благословение, благожелания и молитвы. Сыне, даждь Ми сердце твое! Ибо им овладел грех и диавол, и ты сам не можешь уже управлять им во благое; Я избавлю его от области темные, изгоню из него все лукавое, и Сам буду обладать им, Сам буду руководить его и исполню его сокровищами Духа Моего, и возрастут в нем плоды духовные – любы, радость, мир, терпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание. Теперь от нас зависит, братие, оставить сердце свое под областию греха или передать его Богу; попустить ему быть исходищем зла или соделать его жилищем духа Божия, духа истины, любви и благодати. Будем же просить Господа, чтобы Он Сам, силою благодати Своей, очистил сердце наше от всякого зла, освятил и исполнил его дарами Пресвятого Духа Своего, будем молиться по примеру пророка: сердце чисто созижди во мне, Боже, и дух прав обнови во утробе моей!

В противном случае неминуемо произойдет разлад между сердцем и языком, между внутренними чувствованиями и словами, и слова наши будут словесами лукавствия, т.-е. или словами лести и коварства, или словами лжи и обмана, или словами оклеветания и осуждения. Когда в сердце таится зависть к другим, то, что будут похвалы наши их добродетелям и талантам, как не гнусная лесть, которая ищет только того, чтобы воспользоваться их слабостями, воз будить их гордость и довести до какого-либо постыдного дела? Когда сердцем обладает своекорыстие, то, что будут все уверения наши в доброжелательстве и желании пользы ближнего, как не лукавый обман, чтобы приобрести самим себе какую-нибудь корысть? Когда сердцем обладает злоба, то, что будет значить это мнимое доброжелательство и сожаление, с которыми рассказываем о недостатках своего ближнего, о его ошибках и заблуждениях, как не злостное оклеветание? Как ни умягчайте слова свои паче елея, но они суть стрелы, коими уязвляется не тело, а душа и сердце ближнего. Уловивши лестию друга своего, ты убил в нем смирение и простосердечие, которые составляют основание и украшение добродетели человеческой. Сделавши брата своего жертвою обмана и лукавства, ты убил в нем доверие и простоту сердца, поселил в нем подозрение и недоверчивость к людям – начало и источник ненависти и злобы. Оклеветавши искреннего своего, ты убил его честь и доброе имя и можешь ли вознаградить чем-либо эту потерю, которой дороже ничего нет в мире? Осудивши брата твоего, ты убил собственную душу свою, подверг ее страшному суду Божию и геенне огненной: иже бо речет брату своему – рака, повинен есть суду, а иже речет– уроде, повинен есть геенне огненной. Но сего мало: словеса лукавствия, как злое семя, быстро разрастаются и производят бесчисленные плевелы зла в целых обществах человеческих. Общество держится взаимным доверием и уважением друг к другу; но какое может быть доверие там, где является обман и коварство, где по необходимости один другого должен остерегаться, друг друга опасаться и бояться, друг друга подозревать и скрываться? Какое может быть уважение друг к другу там, где выставляются на посмеяние недостатки и слабости каждого, где не знаешь, как понимать слово мнимого доброжелательства, где в самом простом приветствии: здравствуй – слышится иногда Иудино слово: радуйся, Равви? Общество преуспевает тогда, когда между членами его царствует мир и единодушие; а лесть и лукавство поселяют вражду и ссоры, взаимную ненависть и неприязнь друг к другу. Какой может быть мир там, где есть двоедушный язык, который одному говорит то, другому – другое, хвалит в глаза и порицает заочно, перетолковывает всякое слово, выводит свои догадки из всякого взгляда? Какое может быть единодушие там, где злоречивый и клеветливый язык восставляет сына на отца и дщерь на матерь свою, где зложелательство и своекорыстие разделяют между собою братьев и сродников?

Вот почему, брат., говорит слово Божие, что язык трегубый многи потрясе и разлучи я от языка во язык, и грады тверды разори и домы вельможей преврати; внемляй ему не имать обрести покоя, ниже вселится с безмолвием. Блажен, иже укрыется от него, иже не навлече ига его и узами его не связан бысть; то бо его – иго железно, и узы его – узы медяны. Язва бичная струны творит; язва же язычная сокрушает кости. Смерть люта – смерть его, и паче его лучше есть ад.

Особенно же делается преступным слово лукавствия, когда следствием его бывает поругание имени Божия и клятвопреступничество. Непрестанное смешение лжи и правды, лести и истины в словах наших производит то, что мы теряем всякую веру человеческому слову. Отсюда беззаконный и пагубный обычай подтверждать каждое почти слово божбой и клятвою. Страшное и поклоняемое имя Божие, которое с трепетом про износят св. ангелы, бесстудный язык наш произносит бесстрашно не только в пустых, а и в лживых словах и уверениях. Каждое легкомысленное обещание мы подтверждаем клятвою и также легкомысленно забываем его. Если же каждое призывание имени Божия всуе есть тяжкое преступление заповеди Божией, то сколько этих преступлений лежит на душе и совести каждого? Если каждое клятвопреступление связывает душу на всю вечность, то сколькими узами связала себя душа наша, сама не чувствуя их тяжести, не сознавая своей виновности, не почитая даже грехом того, что неминуемо влечет в бездну ада? Но Бог поругаем не бывает. Погубит Он вся глаголющия лжу, мужа кровей и льстива гнушается Господь. Горе клянущемуся именем Моим во лжу, говорит Он устами пророка.

Посему-то нужно, братие мои, ограждать и сердце, и уста свои страхом Божиим; надобно помнить всегда, что нет ничего мерзостнее пред Господом, как лживое, лукавое, двоедушное сердце. Надобно стяжать искреннюю, нелицемерную любовь к братиям своим: тогда и в словах наших не будет ни лицемерия и лести, ни лукавства и обмана, ни осуждения и оклеветания. Паче, же всего надобно молиться с усердием Богу, чтобы Он Сам, благодатию Своею, утвердил сердце наше на камени заповедей Своих, оградил его страхом Своим, освятил и обновил его Духом Своим. Сердце чисто созижди во мне, Боже мой, и дух прав обнови во утробе моей; не уклони сердце мое в словеса лукавствия! Аминь.

Не уклони сердце мое в словеса лукавствия непщевати вины о гресех (Ст. 4).

Одно из пагубных последствий грехопадения прародителей наших есть лукавая наклонность сердца нашего к самооправданию, к извинению себя во грехах. Когда Господь Бог спросил первого грешника: кто возвести тебе, яко наг еси, аще не бы от древа, его же заповедах тебе сего единого не ясти, от него ял еси? Он не обвинил себя, как бы следовало, не сказал, что согрешил неизвинительно, преступив заповедь, которую принял от уст Самого Господа, но сказал: жена, юже ми дал еси со мною, та ми даде от древа, и ядох. Равным образом и же на на вопрос Господа: что яко сотворила еси сие? отвечала не раскаянием и молитвою о прощении, а сложением вины своей на змия: змий прелъсти мя и ядох. Следствием сего было то, что грех, не извергнутый тотчас из сердца искренним покаянием и чистосердечным исповеданием, не очищенный слезами горького раскаяния, остался в душе грешника и породил в ней злую наклонность не только к новым грехопадениям, но и к самооправданию во грехах, и эта злая наклонность сделалась прирожденною всем потомкам Адамовым, стала наследственною их болезнью душевною. Посему-то правосудие Божие и осудило не только самого праотца, но в лице его и все человечество на труды, болезни и печали во всю жизнь до смерти. Тяжкая епитимия, но совершенно заслуженная и справедливая! Единородный Сын Божий, Господь наш Иисус Христос, приняв на Себя вину нашу, открыл нам путь к восстанию и исправлению. Восприяв на Себя естество наше, Он стал для нас новым Адамом, от которого мы можем принять оправдание жизни, как от первого наследовали осуждение смерти. Но, очевидно, что это оправдание мы можем получить не подражанием Адаму первому, а иным путем, который указал нам Адам вторый, не извинением, а осуждением себя,–не самооправданием, а искренним покаянием: покайтеся и веруйте во евангелие.

Уже по сему одному можете судить, брат. мои, как пагубна для нас наклонность к самооправданию, какое преступное лукавство непщевати вины о гресех своих. Оно делает для нас совершенно невозможным оправдание во Христе Иисусе. Доколе не победим в себе сей злой склонности, дотоле самое таинство покаяния не может очистить и оправдать нас и самая исповедь наша остается бесплодною. Ибо где начало и корень самооправдания? В самолюбии и гордости, которая есть первый враг наш, – источник и корень всякого зла. Что производит самооправдание? То же, что произвело оно в падших душах, нераскаянность и совершенное бесчувствие в грехах, взаимную неприязнь и вражду в отношении к другим, ожесточение пред Богом и неминуемо следующее за тем отвержение от Бога.

Нет сомнения, что виною всех грехов наших мы сами и одни мы. Господь Бог даровал нам разум, который всегда может различать доброе от лукавого, если не помрачит его самолюбие. Чтобы и разум наш не мог заблуждать и ошибаться, Он даровал нам закон Свой и святое слово Свое, при свете коего разум может безошибочно познавать, что есть воля Божия, благая, угодная и совершенная. Чтобы всякая мысль наша, всякое слово и дело было собственно нашим, Господь даровал нам свободное произволение, которое не подчинено никому и ничему в мире, кроме высочайшей воли Божией, но и Сам Господь не обладает нашею свободою без нас, напротив – оставляет нас совершенно в руце произволения нашего. Кто может убедить нас, что черное бело, дурное хорошо, беззаконное законно, если мы сами не помрачим своего разума самолюбием и страстями, если не уклонимся произвольно от света слова Божия? Кто может заставить нас сделать что-либо, чего не захочем сделать сами! Люди могут связать нам руки, но не могут связать нашей воли; могут отнять у нас все, даже самую жизнь телесную, но не могут отнять нашей свободы. Сам диавол может только прельщать и склонять нас, но не может принудить ни к чему. Посему-то совесть наша так чутко предостерегает нас, как скоро появляется в душе нашей какая-либо недобрая мысль; так тревожно беспокоит нас, как скоро эта мысль превращается в желание сделать что-либо беззаконное; так болезненно уязвляется, когда совершено нами преступное дело. Не явно ли, что лукавый помысл мог быть нами отвергнут, что злое желание могло не придти в исполнение, если бы мы послушались совести, что беззаконное дело есть наше дело и больше ничье? Но самолюбию нашему неприятно видеть себя в темном и мрачном виде преступника, больно сознавать себя виновником. И вот, вместо того, чтоб обратиться к небесному Врачу и открыть пред Ним язву совести, которую Он един может исцелить и уврачевать совершенно, мы стараемся заглушить ее своими самодельными пластырями, своими лживыми извинениями и утешениями. Вместо того, чтобы явиться к Судии душ наших, Который один может оправдать нас и из неправедных сотворить праведными и Ему при нести чистосердечное раскаяние, Его умолять о помиловании и прощении, мы хотим оправдать себя сами своими вымышленными извинениями. Что ж происходит отсюда? То, что язва совести делается закоренелою и неисцельною, подобно как телесная болезнь, врачуемая самоизмышленными лекарствами, без опытного и сведущего врача, становится закоренелою и смертельною. То, что грех обращается в привычку и страсть, которая овладевает душею нашею, подавляет самое сознание его и желание освободиться от него, заглушает и убивает, наконец, совесть. То, что всякое преступление заповеди Божией остается на душе нашей и по смерти неминуемо подвергает нас вечному осуждению. Горе сшивающим возглавийца мягкая, говорит пророк Божий; горе тем, которые усыпляют совесть свою ложными извинениями во грехах своих; их ожидает тяжкое и страшное пробуждение в час смерти. Горе отлагающим покаяние день от дне; внезапу бо изыдет ярость господня, и во время смерти погибнут! Горе связующим грехи ко грехом ужем долгим: по жестокости своей и непокаянному сердцу, они собирают себе гнев в день гнева и откровения праведного суда Божия, иже воздаст коемуждо по делом его. С другой стороны, если каждое слово и дело наше есть наше, а не чье-либо, то и все слова и дела наши в отношении к ближним нашим вполне и совершенно зависят от нашей воли, а не от каких-нибудь внешних причин, которые могли бы послужить нам извинением. Кто может заставить нас слушать, тем паче принимать с охотою и удовольствием дурные вести, толки, пересуды, клеветы и осуждения, вообще все, что говорят нам о других, над которыми никто не поставил нас ни судьями, ни приставниками, если сами охотно не преклоним слуха своего к беседам людей праздных и злоречивых? Кто может принудить нас сказать что-либо или предосудительное, или оскорбительное, или досадительное брату нашему, если будем всегда полагать вес и меру словам своим, обуздаем язык свой и подчиним его закону Божию? Кто и что может заставить нас сделать обиду ближнему, похитить чужое, отомстить за оскорбление, соблазнить и привести ко греху, если не захотим сего сами? Кто может приказать нам держать гнев на ближнего, не прощать сделанного нам оскорбления, памятозлобствовать и мстить за себя? Всему виною одна наша злая воля. Посему-то слово Божие учит нас, если бы мы согрешили в чем против брата своего, чистосердечно признать себя виновными, искренно и от души покаяться пред ним и просить его прощения; а равно и самим от всего сердца прощать согрешающим пред нами. Но самолюбие наше говорит нам другое. Оно представит нам тысячу предлогов, по которым самое тяжкое оскорбление ближнему едва не при знается за одолжение и заслугу; оно отыщет множество оправданий для самой тяжкой обиды и неправды; оно найдет унизительным и недостойным уважения к самому себе просить прощения или прощать другим взаимные оскорбления и обиды. И вот вместо того, чтобы извергнуть из себя яд злобы, мы даем ему укорениться в сердце нашем, проникнуть всю душу нашу и преобразить ее в духа злобы. Вместо того, чтоб возрастить в себе любовь, в которой мир и радость, мы питаем в себе зависть, рвение и ненависть, а с ними – целый ад. Что ж происходит из того? То, что в обществе христианском, в котором должна бы быть душа едина и мысль едина всем, в котором все должны бы быть, как члены одного живого тела, единомысленны, сочувственны, благожелательны друг ко другу, появляются распри, раздоры и свары. То, что от непримирительности исчезает любовь и дружба, доверие и уважение друг к другу, умножается взаимное ожесточение и злоба, возрастает тяжба и обиды, усиливается взаимное недоброжелательство, озлобление и мстительность,–и члены святого тела Христова, братия по плоти и духу, угрызают, по слову апостола, и снедают друг друга. То, что между нами, вместо духа Божия – духа любви и кротости, духа благости и милосердия, поселяется дух злобы – дух неприязни и коварства, дух гордости и превозношения, дух презрения и ненависти. Горе такому обществу: всяко царство, разделшееся на ся, запустеет, и всяк дом, разделивыйся на ся, не станет. Так самолюбие, самопрельщение и самооправдание наше и в самое, насажденное Христом, царство Божие вводит царство лукавого!

Но самолюбие человеческое до того бесстыдно, что дерзает являться с самооправданием пред самое лицо Божие, побуждает лгать и лицемерить при самом таинстве покаяния, к которому приступаем для очищения грехов своих, для оправдания и примирения с Богом. Истинная исповедь есть исповедь полная и чистосердечная; а самолюбие и ложный стыд побуждают нас или скрывать грехи, или исповедать их, так сказать, в половину, представлять их в таком виде, в каком они окажутся наиболее извинительными, скрывать побуждения ко греху, которые иногда преступнее самого дела греховного. Что ж пользы от такой исповеди? Мы исповедуем грех, но не являем грешника, не показываем той степени болезни, того опустошения, какое грех про извел в душе нашей, и потому отходим не исцеленными и не оправданными. Нет, открывая пред Богом грех свой, открой и то, как долго ангел хранитель твой удерживал тебя от поползновения ко греху, как совесть твоя боролась против преодолевшей тебя похоти, как врожденная стыдливость удерживала тебя от преступного дела; но ты пренебрег всем этим, попустил сам произвольно овладеть собою похоти и сделал себя совершенно безответным пред Богом. Исповедуя грех, не скрывай и того, что он повторился уже неоднократно, что ты свыкся с ним и полюбил его, что он овладел твоею душою и сердцем, что для исцеления твоего нужно сильное врачество, строгое испытание, усиленные подвиги покаяния. Показывая язвы совести, открой духовному врачу твоему и то, в какой степени они беспокоят тебя. Так ли жгучи раны твои, что не дают покоя душе твоей, что нет мира в самих костех твоих от лица грех твоих, или напротив, они мало тревожат твою заглохшую совесть, ты можешь спокойно почивать на ложе своем, не страшась быть похищенным смертию и представленным на суд Божий? Истинное покаяние есть покаяние сокрушенное и смиренное. Но самолюбие и самооправдание наше погашает в нас сей дух умиления и сокрушения сердечного. Оно шепчет нам, что мы не так еще грешны, чтобы страшиться неминуемой погибели; что есть много грешнее нас, что есть много причин, извиняющих нас, что мы были вовлечены в грех другими. И вот мы спокойно говорим о грехах своих, как бы это были не наши грехи или как бы они вовсе не были грехами. Нет, приходя к покаянию, стань пред лицем Божиим один, как станешь пред ним по смерти, в виду геенны и огня вечного. Вспомни о законе Божием, который ты попрал, о величии Божием, которое оскорбил и уничижил, о любви Божией, которую преогорчил, о пролитой за тебя крови Христовой, которой поругался, о правосудии Божием, которое может истребить тебя тотчас с лица земли, о геенне огненной, которая готова уже поглотить тебя. Предстоя престолу Божию, устрашись принимать на себя сан диавола, чтобы обвинять других–или увлекших тебя ко греху, или разделявших с тобою греховные наслаждения, которые, быть может, давно уже покаялись и помилованы Богом. Никто не мог принудить тебя ко греху, кроме твоей злой воли,– никто и не виновен в грехах твоих, кроме тебя. Истинно покаяться – значит отстать от греха, положить непреложное намерение всеми силами противиться греху. Но желание оправ даться во грехе не явно ли свидетельствует, что мы любим его, не желаем оставить его, исповедуемся для того только, чтобы похитит прощение, опять предаться греху с большим дерзновением и беспечностию. Что ж будет такое покаяние, как не новый тягчайший грех,– поругание святейшего таинства, тягчайшее оскорбление Духа Святого?

Таковы, брат. мои, ужасные плоды самооправдания и лживых извинений во грехе. Оно обращает их в неисцельную язву души нашей; оно делает нас гнилыми и зловредными членами в теле Церкви Христовой; оно отнимает всю спасительную силу у самого покаяния нашего и делает нас нераскаянными, подобно духам не чистым Господи Боже мой, не уклони сердце мое в словеса лукавствия непщевати вини о гресех. Аминь.

Не уклони сердце мое... с человеки, делающими беззаконие, и не сочтуся со избранными их (ст. 4-й).

Все злое и порочное в наших обществах наиболее распространяется, брат., чрез подражание. В этом случае язык наш служит самым легким и вместе самым пагубным орудием к распространению зла. Иной и не подумал бы сделать что-нибудь дурное, но видит, что делают другие, – и решается сделать сам. Иному и на ум не пришло бы не только сказать, но и подумать что-нибудь худое о ближнем своем; но наслушается всяких нескромных и предосудительных разговоров–и ум его наполнится худыми мыслями, сердце взволнуется нечистыми чувствованиями, вся душа придет в какое-то болезненное, раздражительное состояние, в котором готова бывает не только наговорить, но и сделать всякое зло своему брату. Таким образом зло, как смертоносная язва, обходит все общество, заражает непорочные души ядом ненависти, злобы и лукавства, влечет их в погибель подражанием чужим грехам и беззакониям. И, что всего хуже, та же подражательность и переимчивость служит потом предлогом к извинению и к самооправданию нашему, – возглавием, на котором, успокаивается наша совесть. „Ведь не я выдумал то или другое: так говорят все!“ Вот обычное извинение самого преступного злословия и осуждения, которым спокойно позволяем себе осквернять язык свой и порочить честь своих братией. „Нельзя же мне одному показаться странным, идти наперекор общему мнению, общим обычаям и правилам!“ Вот обычное оправдание иногда самых бессмысленных действий и поступков наших. Так составляется так называемое общественное мнение, которое в сущности есть мнение тех, которые умеют говорить громче и дерзновеннее других, и которое чаще всего готово испросить Варавву и предать на смерть Иисуса. Так образуется так называемый дух времени или, как называет его апостол, дух века сего, который всегда состоит под обладанием и управлением духа злобы и который так могущественно обладает людьми, что не смеют противиться ему такие люди, которые мнятся быть и мудрыми и сильными, что не покоряющиеся ему провозглашаются отсталыми, темными и жалкими. Все это требует от христианина особенной мудрости и крепости духа, чтоб не увлекалось сердце его к чему-либо злому и порочному из подражания людям, творящим беззаконие, чтобы не преклонился дух его пред кумирами века сего, которых ныне называют передовыми людьми и которые на деле чаще всего оказываются вождями слепыми слепых. Вот почему и молится пророк Божий: не уклони сердце мое... с человеки, делающими беззаконие, и не сочтуся со избранными их. Нет нужды говорить, как сильна язва подражательности; как много мы делаем и говорим потому только, что так делают и говорят другие, не размышляя о том, полезно ли то или вредно, согласно ли с разумом и законом Божиим, или же безрассудно и беззаконно; как легко распространяются, таким образом, пороки, переходя от одного к другому, как моровая язва, заражая общество в самом его корне – в молодом поколении, которое так живо увлекается примером старших и так быстро опережает их на пути порока. Горе миру от соблазн! говорит Сам Господь.

Чтобы предохранить себя от сей язвы, первее всего нужно помнить, что единственный пример, которому нам должно последовать во всем, есть Сам Господь наш Иисус Христос. Образ дах вам, говорит Он, да яко же Аз сотворих вам, и вы творите. Что нам за нужда в том, что и как делают другие? Мы обязаны делать то, что делал и чему учил Господь Иисус Христос. За поступки других с нас не потребуют ответа, но за наши дела от нас взыщется отчет на страшном суде Христовом. Кто может обязать нас следовать и подражать кому бы то ни было? Но последовать Господу Иисусу Христу и служить Ему мы обязались клятвою, когда крестились во имя Его. Аще кто Мне служит, Мне да последствует, говорит Господь. Куда приведет подражание людям, мы не знаем; но куда приведет подражание Господу Иисусу Христу,– это нам известно несомненно: идеже есмь Аз, говорит Он, ту и слуга Мой будет. Итак, возлюбленный собрат, взирай неуклонно на сей божественный образ святой и богоугодной жизни, и не смотри на то, что делают другие. Пусть другие стараются приобресть себе как можно более стяжаний и богатства всеми средствами и правыми, и неправыми, забывая и честь, и совесть, ты внимай слову Господа: блажени нищие духом, то тех есть царство небесное; подражай Тому, Который богат сый, нас ради обнища, да мы нищетою Его обоготимся, Который на земле не имел где главы приклонити, но завещал последователям Своим царство: Кая бо польза чело веку, аще мир весь приобрящет, душу же свою откатит? Пусть другие всеми силами и средствами домогаются почестей, возвышения и власти между собратиями своими; ты подражай Тому, Который пришел на землю, не да послужит Ему, но послужити и дати душу Свою избавление за многих; Который заповедал и последователям Своим: иже аще хощет в вас вящший быти, да будет всем слуга, и иже аще хочет в вас старей быти, да будет всем раб. Пусть другие ищут веселия и забав, проводят жизнь в удовольствиях и роскоши; нам должно слушать слово Господа нашего: блажени плачущий, яко тии утешатся; блажени алчущий и жаждущий правды, яко тии насытятся; обаче горе вам смеющимся ныне, яко возрыдаете и восплачете, горе вам насыщении ныне, яко взалчете. Нам должно подражать Тому, Который Сам ради спасения нашего и алкал, и жаждал, плакал и молился. Пусть другие тщеславятся, превозносятся, гордятся, ищут упокоения в мишурном блеске славы человеческой, в обманчивой мечте счастия земного; ты ищи высшей почести чад Божиим и единой славы, яже от Бога; внимай Господу, Который зовет тебя: приидите ко Мне вси труждающиися и обремененнии, и Аз упокою вы; возмите иго Мое на себе и научитеся от Мене, яко кроток есм и смирен сердцем, и обрящете покой душам вашим. Пусть другие бесстрашно преступают заповедь Божию, необузданно предаются похотям сердца своего; ты подражай Господу Иисусу Христу, Который говорит о Себе: прийдох не да творю волю Мою, но волю пославшего Мя Отца; Который и последователей Своих учил: не всяк глаголяй ми: Господи, Господи, внидет в царствие небесне, но творяй волю Отца Моего, Иже на небесех; ибо раб, ведевый волю Господа своего и не сотворивый по воле его, биен будет много. Аз есм пут и истина и живот, говорил нам Господь Иисус Христос, никто же приидет к Отцу токмо Мною. Предадим себя всецело Его водительству, будем неуклонно следовать во всем примеру Его святейшей жизни – и Он приведет нас к небесному Отцу Своему в вечное Его царство. Когда будем неуклонно взирать на образ Господа Иисуса Христа, тогда и мнения человеческие и обычаи мира потеряют для нас свою силу. Так называемое общественное мнение изменчиво и непостоянно, как ветер. Ныне выхваляет одно, завтра другое: ныне превозносит до небес того, кого завтра же готово низвергнуть до ада; ныне выдает одно, завтра другое, как потребность времени, как закон жизни: нет конца переменам его. Непреложно, неизменно и вечно одно слово Божие: то только истинно и всегда хорошо и полезно, что похваляет оно, и то несомненно, и всегда вредно и бесчестно, что порицает и осуждает оно. Какая нам польза, если и все будут хвалить нас, но осудит нас Бог? Весь мир не защитит нас от суда Божия, не избавит от осуждения в муку вечную; напротив, сам осужден будет с князем мира в погибель и геенну. Какой нам вред, если и все осудят нас, но оправдает нас Бог? Самого Господа Иисуса Христа и осуждали, и злословили, и над ним поругались и насмехались: дивно ли, что и истинных последователей Его злословят и осуждают? Это верный знак, что они не от мира сего,–аще бы от мира сего были, мир убо свое любил бы,– но Господь избрал их от мира, сего ради ненавидит их мир. Это несомненное удостоверение, что их ожидает вечная радость и блаженство на небе: блажени будете, егда возненавидят вас человецы, и поносят и пронесут имя ваше яко зло, Сына человеческого ради: возрадуйтеся в той день и взыграйте, се бо мзда ваша многа на небеси. Не людям угождать должно, а Господу Иисусу Христу: если бы человекам угождал я, говорит о себе апостол, не был бы рабом Христовым. Не мир может спасти или погубить нас своим мнением о нас, а Господь Иисус Христос. Иже исповесть Мя пред человеки, говорит Он нам, исповем его и Аз пред Отцем Моим, Иже на небесех. А иже постыдится Мене и словес Моих, в роде сем прелюбодейнем и грешнем сего и Сын человеческий постыдится пред ангелы Божиими. Не по обычаям света будет судить нас Судия мира, а по Своему божественному слову: слово, еже Аз рех вам, то судит вам в последний день. Аще не бых пришел и глаголал им, греха не быша имели: ныне же вины не имут о гресе своем. Как бы ни был высок саном грешник, на какой бы ни стоял он степени величия человеческого, какою бы ни пользовался властию,– он сын погибели и подражать его порокам – значит идти вслед его в погибель. Един Бог бесконечно велик и славен власть Его беспредельно выше и заповедь Его обязательнее всякой власти и заповеди человеческой. Нам заповедано почитать сущих во власти, слушать и повиноваться им во всем, что относится к временной жизни нашей, что касается обязанностей наших к обществу, но нигде не заповедано подражать их жизни, несогласной с законом Божиим; напротив, Господь Иисус Христос прямо говорил современникам Своим: на Моисееве седалищи седоша книжищи и фарисеи; вся елика, аще рекут вам блюсти, соблюдайте и творите, по делом же их не творите. Во всем и всегда нам должно помнить и повторять себе по примеру св. апостолов: Богу подобает повиноваться паче, нежели человеком. Тем менее имеет значения и силы пример тех самозванных учителей, которые выдают сами себя за светильников просвещения, за образец изящного вкуса и образованности. Один есть истинный свет, просвещающий всякого человека грядущего в мир,–Господь Иисус Христос. Его божественное слово есть вечная истина; Ему одному и должно повиноваться, чтобы наследовать жизнь вечную. Посему-то и заповедано нам искушать духи, т.-е. многоразличные мнения и учения человеческие, аще от Бога суть, не слушать и отвращаться тех лживых учите лей, которые вносят ереси погибельны, Господа и Владыки своего отмещутся, которые следуют плоти и её скверным похотям, презирая начальства, будучи дерзки, своевольны, злословят то, чего не понимают, прельщающе души не утвержденные. Всякое слово, которое слышим, всякое дело, которое видим, должно поверять словом Божиим, прилагать к закону Господню, который един есть неложное мерило всех деяний человеческих, по которому одному будут судимы и истязуемы все слова и дела наши на суде Христовом: вся искушающе, добрая держите; от всякия вещи злые огребайтеся.

Но прежде и паче всего надобно отвращать и слух и взор свой от всего, что говорят и делают люди, преданные миру, а не Богу, – живущие плотию, а не духом,– быть глухими ко всем внушениям лжесловесных, сожженных совестию человеков и как бы слепыми ко всем непотребным делам человеческим. Ищущий злая мне, глаголаху суетная, говорит о себе св. Давид, и льстивым весь день поучахуся: аз же яко глух не слышах и яко нем не отверзаяй уст своих. Будь среди мира, как Лот среди Содома, где все беззаконновали, а он един пребыл праведным и делал угодное Богу,– где все погибли, а он один остался невредимым. Обращай всегда сердечный слух твой к глаголам Божиим и умные очи твои к небу и вечности – и весь мир станет как бы позади тебя, и будешь един пред единым Господом Богом твоим, и никакие соблазны не совратят тебя с пути заповедей Господних. Молись непрестанно из глубины сердца твоего: Господи не уклони сердце мое... с человеки делающими беззаконие, и не сочтуся со избранными их. Аминь.