Н.Д. Кузнецов. «Обоснование христианского мировоззрения». Из лекций, прочитанных студентам Московской духовной академии в 1924 г.

Публикация осуществлена по неизданной машинописи лекций по апологетике Николая Дмитриевича Кузнецова, хранящейся в нескольких экземплярах в архиве библиотеки Московской духовной академии. Данные лекции он читал в 1921–1924 гг. для студентов Московской духовной академии после ее официального закрытия в 1919г. и перемещения из Лавры в Москву на условиях полуподпольного существования при московских храмах. Название курса по апологетике – «Обоснование христианского мировоззрения» с подзаголовком «Вопрос о бытии Бога – откровение Бога через природу». Курс включает 10 основных тем:

«1. Значение идеи Бога. Невозможно делать критериумом этой идеи чувства. Требование видеть Бога своими глазами при свете данных психологии.

2. Следы духовной деятельности в окружающих нас предметах.

3. Человеческое произведение как отображение мысли, замечаемой нами в природе.

4. Картина океана и влияние ее на душу человека. Океан, как чувственное выражение бесконечности.

5. Картина звездного неба. Разъяснение ее наукой. Вызываемые ею впечатления. Чувственное выражение в ней бесконечности.

6. Мир бесконечно малых. Стремление уловить лежащую в его основании мысль.

7. Факт науки указывает на высшую мысль, лежащую в основании устройства вселенной. Свидетельства об этом многочисленных ученых: Ньютона, Канта, Линнея, Ламарка, Пастера, Фая и других.

8. Научное и художественное постижение действительности. При помощи естествознания нельзя познать всей мировой действительности. Методы его недостаточны для этой цели. Некоторые основные понятия самого естествознания приводят наш разум к признанию Высшего Разума. Свидетельство Лейбница.

9. Устроение явных следов Бога в природе многими известными представителями человечества.

10. Идея Бога не может быть рассматриваема, как результат человеческого изобретения или какого-либо внушения, рассчитанного на невежество людей. Непонимание религии безбожниками. Противоречия в их понятиях о религии».

Для публикации выбрана третья тема как особо характерная для иллюстрации общей тематики сборника и яркая с литературной точки зрения – показать взаимодействие светских и богословских наук в области образования на примере Московской духовной академии, с которой сам автор был связан самым непосредственным образом – как преподаватель церковного права с 1911 по 1913г. Для подготовки лекции автор пользуется в основном научной европейской литературой, переводившейся на русский язык в дореволюционную эпоху.

***

Биография Николая Дмитриевича Кузнецова как представителя светской и богословской науки достаточна характерна. Он родился в городе Вязьма Смоленской губернии, учился в Москве, куда ему пришлось переехать вместе с семьей. После окончания 4-й Московской гимназии и Московского университета (1886) он учился заочно в Санкт-Петербургской духовной академии (1887–1891) и затем на дневном отделении в Ярославском Демидовском Юридическом Лицее (закончил его в 1896), в котором в дальнейшем он в течение некоторого времени преподавал церковное право. Впоследствии он продолжал совмещать государственную службу с занятиями церковным правом и апологетикой. Постепенно Николай Дмитриевич все более и более активно принимал участие в жизни Русской Православной Церкви, а в 1905г. он был избран членом Особого Предсоборного присутствия. В 1901г. он защитил кандидатскую диссертацию в Санкт-Петербургской духовной академии на тему «Христианство как идеал личной жизни человека на первых ступенях его развития», а в 1911г. – магистерскую диссертацию «К вопросу о свободе совести. Закон о старообрядческих общинах в связи с отношением церкви и государства» в Казанской духовной академии. В этом же году Н.Д. Кузнецов был избран на должность доцента кафедры Церковного права Московской духовной академии, из которой он был уволен в 1913г. ввиду сложности совмещения общественной и судебной деятельности с преподаванием. И, наконец, в 1911г. появилась его первая публикация по апологетике: «Русская художественная литература в отношении к вопросам религии»¹.

В 1917–1918 гг. будучи участником Поместного собора Русской Православной Церкви Н.Д. Кузнецов входил в состав отдела о Высшем церковном управлении. О его преподавании в начале 1920-х гг. в Московской духовной академии было сказано выше.

В спорах между обновленцами и сторонниками традиционной церковности решительно поддержал свт. патриарха Тихона. Летом 1919г. участвовал в проведении в Политехническом музее диспутов с обновленцами на религиозно-философские темы, за что оказался в числе persona non grata со стороны власти.

Таким образом Николай Дмитриевич Кузнецов оказался одним из преданных Церкви людей в эпоху многочисленных отступлений в сторону чрезмерного либерализма или консерватизма.

Впоследствии многократно арестовывался.

Один из немногих поддержал умеренную позицию митрополита Сергия (Страгородского) и его декларацию, по поводу которой в 1928г. выступил на диспуте с докладом «Церковь и государство». Данный доклад по сути дела был кратким рефератом его фундаментального исследования на ту же тему², которое также хранится в архиве библиотеки Московской духовной академии.

Находился в ссылке в Кзыл-Орде (Перовске) в Казахстане, где, вероятно, и скончался в 1931 году (более точных дат сегодня не имеется).

Автор более 15 книг и публикаций, в основном посвященных вопросам церковного управления.

Человеческое произведение как отображение мысли, замечаемой нами в природе³

Необыкновенной гармонией и согласованностью своих частей, указывающих на лежащий в ее основании творческий план, вселенная в известном отношении напоминает здание, сделанное мыслящим разумным человеком, и ее часто называют мирозданием. Именно природа вдохновляет строителей и вызывает в них мысли для возведения грандиозных и красивых сооружений. Архитектура, если можно так выразиться, питается природой. То, что мы испытываем, глядя на какое-нибудь здание, архитектор перечувствовал сто раз, созерцая разбегающиеся кривые линии холма, резкие очертания уединенного скалистого пика, безбрежную гладкую равнину, пересеченную или слегка взволнованную местность, гладкую поверхность вод, теряющуюся в тумане горизонта. Создания архитектуры и производимые ими эффекты – это та же природа в миниатюре. Что такое пирамида? Пещера, вырытая в горе. Что такое греческий храм со своими портиками и колоннадами? Он напоминает священные леса, где когда-то воздвигнуты были первые алтари. Что чувствуем мы, входя в готический храм? Робость, смущение, как бы при входе в таинственный лес. У природы архитектура заимствовала и свою декоративную часть. Колонны и капители, розетки, цветки, перевивки, ветки с листьями, овалы, бруски, зубцы – все это напоминает нам приметы, встречаемые нами на полях и в лесах, у животных и растений. Так как все эти украшения имеют определенный смысл и так как все в природе целесообразно, то у нее человек и должен учиться обдуманному и наилучшему употреблению их. Глубокое изучение таинственных отношений, установленных природой между нашими чувствами и известными формами, – самое важное дело для архитектора-художника; только при этом условии он найдет способы для осуществления своих замыслов⁴.

Очертаниями линий и орнаментом, подмеченными в природе, архитектор-художник пользуется и при возведении здания. Шербулье называет природу великим архитектором, а также и великим ваятелем, и указывает, что мы на каждом шагу удивляемся ее чудной способности – строением тела животных выражать их характер и назначение⁵.

Природа пробуждает и направляет мысли изобретателей для устройства важных и сложных машин и аппаратов. Стоит вспомнить, например, поражающие наше воображение аэропланы и подводные лодки, которые представляют известное подражание летающим по воздуху птицам и плавающим в глубине моря рыбам.

На английском языке есть книга «Juvention decovered by observing nature». Автор ее хорошо показывает, что многие изощрения представляют как бы осколок природы и обязаны своим происхождением наблюдению за природой. Инженер Брюссель сделал туннель под рекой Темзой после того, как была устроена для этого удобная для подземных работ машина. Образцом для нее послужили действия живущего в земле жука или червяка, когда он выкапывает свои подземные ходы.

Сколько изобретений появились исключительно благодаря тщательному наблюдению совершающегося в природе!

Развитию авиации способствовало, например, изучение профиля птичьего крыла, и этот профиль, по свидетельству профессора К. Эбергардта, применяется и на наших современных аэропланах. В профиле крыла серебристой чайки было замечено утолщение и увеличение изгиба передней кромки крыла, которое благоприятно влияет на распределение давления по отношению к величине и направлению равнодействующей воздушного сопротивления. Над поверхностью крыла происходит уменьшение давления, под поверхностью его увеличение. Форма верней поверхности крыла имеет решающее значение на величину распределения давления под крылом. Путем изучения крыла птиц выяснили условия устойчивости полета⁶.

Вот перед нами железнодорожный мост! Мы видим, что он представляет из себя сложное сцепление разных полос железа и их скреплений. В этом устройстве ясно обнаруживается мысль человека, стремящегося достигнуть того, чтобы давление поезда не сосредоточивалось в одних тех частях моста, где проходит поезд, но равномерно распределялось по всему мосту.

Сказывается, что эту мысль наш разум заимствовал из устройства находящейся в природе ступни человеческой ноги. Ступня состоит из многих костей, соединенных между собой так, что давление человеческого тела равномерно распределяется по всех поверхности ступни... Эта мысль, так сказать, и реализована в устройстве нашей ступни.

Что в деле сооружения мостов люди руководились именно устройством человеческой ступни, об этом можно находить указания как у представителей науки анатомии, так и у ученых представителей техники.

Природа вдохновляет художников и поэтов. Это вполне понятно, если вспомнить, что сама природа, по выражению Гете, представляет художественное произведение. Все изящные искусства выразительны, т.е. непременно что-нибудь выражают. Модели своих изображений они берут из природы. Шербюлье сообщает, что один художник живописи говорил ему: «Природа – это живая, могучая сила, которая дает жизнь всему, все обнимает, которая богаче всех наших идей, обширнее всех наших научных систем.... Я вот живу 50 лет и до сих пор не знаю, добра ли природа или зла, но если эта волшебница когда-нибудь смеется, то с каким смехом смотрит она на нашу работу, на наше творчество. Все мы похожи на тех неловких подражателей-учеников, которые силятся проделывать фокусы величайших престидижитаторов.... Нет, средства наши не равны. У природы есть все: бесконечно малое и бесконечно большое, такая точность деталей, которая способна свести с ума всякого, кто вздумал бы анализировать, и такая беспредельность, в которой мы совершенно исчезаем. Прежде чем пировать, Делакруа иногда клал возле себя розу и говаривал: «Этот цветок и вдохновляет меня, и приводит в отчаяние». Ну, как нам соперничать с природой? Она действует разом на все наши чувства: зрение, слух, обоняние, – и возбуждает смешанные сложные ощущения. Вы рисуете весну. Но что это за весна без ароматов? Я знаю одного слепорожденного, которому нет нужды видеть весну, он ее обоняет и вполне понимает ее прелесть. Отнимите у нее аромат, – и она не будет уже обольстительным ядом, проникающим в самую глубину души. Есть люди, утверждающие, что пение соловья, в сущности – бедная, посредственная музыка. Да благословит Господь их длинные уши! Но ведь обстановка, декорация, аккомпанемент.... Что скажут они про это? Ведь соловей поет не в комнатном зале. К волшебной чистоте его голоса прибавьте таинственность леса, звездное небо, луну, запах свежих трав и смолистых соков, возрождение всего земного, наконец, что-то невыразимое, что происходит между этой говорящей птичкой и всеми остальными тварями, ее немыми слушателями. Нет, вопрос не в том, поет ли соловей так же хорошо, как (...) мадам Карон, а в том, не заставляет ли майский вечер, когда мы слушаем его трели, разыгрываться наше воображение сильнее, чем все симфонии на свете. Бетховен, я вас уверяю, был того же мнения, и его мучило бессилие выразить то, что он слышал и чувствовал в пении соловья, и он проклинал свой клавесин, как я проклинаю кисти».

«Я вот всю жизнь испытываю такие чувства, которые должен заглушать, вижу такие вещи, которые никогда не буду в состоянии показать другим, любуюсь такими нежными, деликатными или яркими световыми эффектами, что прихожу в отчаяние при их передаче, – словом, борюсь на каждом шагу с невыразимым, непереводимым. Когда мне удается забыть, что я живописец (когда я просто человек), я открываю в себе и вокруг себя столько чудес, что испытываю блаженство серафима, созерцающего Бога. Есть радости, которые выражаются только криком; но крик, говорят, не художество. Вы большой мастер говорить комплименты; вы вот сейчас сказали, что моя картина прелестна. Пожалуйста, не стесняйтесь, называйте ее верхом совершенства, шедевром: ведь я не окончу ее. Когда я сравниваю ее с другой, с той, которая в моей душе, в моих нервах, в моих глазах, я хорошо вижу, чего ей не достает, а природа видит это еще лучше, чем я»⁷. Художник-живописец показывает нам не только то, что он видел, но и то, что чувствовал при этом. Один пейзажист, любуясь старым ореховым деревом при заходе солнца, обливавшего его беловатую кору красным светом, в восторге воскликнул: «Боже мой, какой чудный тон!» – и градом полились у него слезы. Природа возбуждает в душе живописца глубокие волнения. У него с нею самые интимные, самые искренние отношения, не прерываемые ни на минуту; в этом вся краса, вся радость его жизни. Он изучает ее беспрестанно, и чем больше изучает, тем больше открывает в ней сокровищ. Живописец влюблен в неё больше других художников, и только чарами любви своей он рассчитывает побороть сопротивление этого великого недруга, которого он обожает⁸.

О музыке Шербюлье говорит, что она регулирует волнения нашего сердца, подчиняя их такту, ритму, который она заимствовала у природы, и применяет для своих целей. Природу он называет чудным музыкантом. Кто равнодушен к звукам неба и голосам земли и вод, ко всему, что говорят волны, потоки, грозные бури, насекомые, птицы, того, по утверждению Шербюлье, не взволнует и самая лучшая на свете симфония. Но, производя сильное, поразительное впечатление, могучая и кроткая музыка природы не удовлетворяет нас. Страсти, выражаемые ею, не вполне похожи на наши: в ней есть что-то превышающее человека, что, восхищая, в то же время подавляет нас. Серебряное журчание ручейка – это лепет насмешниц-ундин, лукавых русалок; они говорят нам тайным языком, которого мы не понимаем; знают эти тайны только рыбы, но те немы. Морские волны вздымаются и ревут, кажется, для того, чтобы навеять дремоту богам; для нас же они слишком тяжелы; грохот грома – это проявление такого гнева, от которого разорвалось бы наше сердце, если бы ему пришлось испытать его.

Все голоса природы – стихийные звуки, идущие, как нам кажется, откуда-то издалека, из чуждой и неведомой нам области, в которой нам не бывать никогда. Птиц мы еще будто понимаем; воображение силится убедить нас, что они поют для нас; но и здесь к удовольствию, доставленному их пением, примеривается какое-то беспокойство, как следствие неопределенности, неполного разумения. В пении дрозда слышится блаженная беззаботность, незнакомая нам, непрерывное счастье, выражающее свою историю в трех словах. А что же после? Он вам больше ничего не скажет. Необычайная свежесть, неимоверная чистота и сила голоса у соловья, его изумительные трели, сильные переходы, исполняемые без всякого напряжения, вызывают в нашей душе представление о могучей, неутомимой силе. Есть что-то волшебное в музыке крылатых насекомых, как и во всех звуках и умах природы, которые то приводят нас в восторг, то подавляют своею дикостью или однообразием⁹.

На тесную связь искусства с природой, как источником художественного вдохновения, указывают многие философы и представители искусства. По разъяснению великого философа Канта подражание природе двигает искусство, второе должно дать возможность рассматривать себя как природу¹⁰.

Известный английский писатель Джон Рескин, отличавшийся особенной любовью к природе и обладавший изощренным художественным зрением и пониманием, утверждает, что искусство живет благоговением к природе и умирает от раболепия перед людьми¹¹. Поэтому Рескин настойчиво убеждает всех служителей искусства обращать внимание на природу и наблюдать ее явления. Даже архитектор, забывши разнообразную и разноцветную природу, по мнению Рескина, забыл и красоту.

Известный немецкий художник Дюрер, который отличался тонким наблюдением природы, в своем сочинении «О пропорции» признает справедливым утверждение, что искусство кроется в природе. Кто его может вырвать оттуда, тому оно и дается в руки. Никогда не думай, замечает Дюрер, что ты можешь сделать что-либо лучше, чем Бог дал силы созданной Им природе, потому что твоя способность бессильна перед творением Божиим. Отсюда следует заключить, что ни один человек из собственного ума никогда не мог создать более прекрасного образа, чем природа. Разум человеческий редко может постичь, как правдиво подражать прекрасному в Божьих созданиях. Значит, в этих видимых созданиях мы находим такую чрезмерную красоту, что никто из нас не может ее перенести вполне в свое произведение¹².

Природа, по утверждению представителей науки философии, является наставницей для поэтов и художников... Со времени Аристотеля задачей искусства служит подражание природе и всякий раз, когда искусство от деланости и безвкусия начнет гибнуть, когда искусственность и бездушная техника займут место правильного выражения идеям, являются пророки, восхваляющие правдивость природы и напоминающие своим современникам о необходимости изучать вечные формы природы.

Стоит вспомнить о Шекспире, о кружке поэтов в Германии, к которому сначала принадлежал Шиллер и Гете. Конечно, природу нельзя копировать только внешне, а нужно уметь пользоваться идеями, лежащими в основании отдельных вещей.

Тот же ландшафт, тот же процесс в природе, то же лицо разные художники различно понимают и воспроизводят¹³.

Большое влияние на развитие искусства оказало, по уверению Эрнеста Геккеля, открытие в XIX веке множества прекрасных органических форм, которые пробудили совершенно особое эстетическое чувство и дали новое направление пластике. Среди громадного числа новых растительных и животных видов особенно низших групп, которыми раньше пренебрегали, оказались тысячи прекрасных и любопытных форм. Они поставили совершенно новые темы для живописи и скульптуры, для архитектуры и художественной промышленности.

В этом отношении Геккель обращает внимание на широкие микроскопические исследования 1-й половины XIX века сказочных обитателей морских глубин. Тысячи прелестных существ, великолепных медуз и кораллов, чудовищных моллюсков и раков, сразу представили нам неожиданное зрелище множества форм. Их причудливая красота и разнообразие далеко превосходят все искусственные формы, которые может создать человеческая фантазия¹⁴.

Художник, по свидетельству Шербюлье, должен постоянно находиться в сердечном общении с природой. Одна только природа может возбудить в нем священную жажду творчества и освежить его вдохновение. Природа внушает художнику любовь к творчеству и научает его, как творить. Она научает его поступать со своими сюжетами так, как она сама поступает со своими, обращать внимание на их оригинальные особенности, чтобы эффект получился сам собой, а не был изысканным. Живя постоянно среди природы, художник чувствует, что сердце его становится терпимее, так сказать, более всеобъемлющим, вся душа расширяется, подобно природе она становится выше всякой системы...¹⁵

Французский философ М. Гюйо находит, что природа дает высшую эстетику, которая всегда искренняя, всегда показывает себя такой, какова она есть, не прибегая к обманам, называемым украшениями. Впечатление, производимое пейзажем, закатом солнца, видом голубого моря, отвесной снежной горой, или даже простым клочком на любом месте земли, Гюйо считает абсолютно чистым, здоровым и не заключающим в себе ничего кричащего, раздирающего душу или абсолютно веселого.

С другой стороны, известный представитель опытной науки Александр Гумбольдт, автор «Космоса или опыта физического миропонимания», которого Эрнест Геккель называет одним из величайших и разносторонних немецких естествоиспытателей XIX века, удостоверяет, что природа обогащает наш дух мыслями, возбуждает и оплодотворяет воображение и вызывает в нас идеи и чувствования, оставляющие в душе неизгладимые следы.

Таким образом относительно природы мы должны признать, что через нее человеку передаются известные мысли, чувствования и стремления. Мало того, природа способствует творчеству художников и вызывает у них вдохновение. Природа оказывает глубокое влияние на наш дух. Возбуждаемые в нас природой мысли и чувства человек может воплощать в произведениях искусства и в разных изобретениях. Почему же это возможно? Да потому же, почему происходит это в малом размере при рассмотрении целесообразно устроенного здания, хорошо нарисованной картины, умно написанной книги. Через все эти предметы на нас как-то непосредственно действует разум, мысль и чувство архитектора, изобретателя, художника, писателя, которые, так сказать запечатлены на этих вещественных предметах и по существу родственны нашему духу.

Если в бедных копиях природы: зданиях, машинах, картинах, книгах – мы непосредственно усматриваем невидимое глазом духовное начало, которому они обязаны своим возникновением, то что же сказать о самом оригинале? На том же самом основании наш разум, не подавленный чувственным созерцанием, не может не заметить и в природе явленные следы разума и вообще духа лишь бесконечно превышающего разум и дух человеческий. Наша мысль может снимать копии только с мысли же.

В этом отношении много разъясняют поэты, о которых нужно здесь не забыть. Они, по общему признанию, обладают более чуткой душой, чем обыкновенные люди. Они глубоко прочувствовали мир с неисчерпаемой полнотой его жизни, еще очень мало познанной наукой, и в этом отношении поэты ушли дальше ученых. Французский философ М. Гюйо должен признать, что поэзия в этом отношении обнаруживает большую проницательность, чем философия.

Русский поэт П.И. Огарев пишет Герцену: «Чувствуешь ли ты всю высоту, всю необъятность этого слова «поэзия»? Ей одной предан я. Она моя жизнь, моя наука. Еще ни к чему не привело меня рассуждение, но поэзия возвышала меня до великих истин. Она моя философия, мое размышление, вдохновение. Я не рассуждаю, но чувствую». В одном из своих стихотворений Огарев сообщает о себе:

Таинственно я слышу в тьме ночной

И ритма звук, и мерное падение,

И звонких рифм согласное движенье.

Я образы стараюсь подстеречь

Сквозь легкий пар прозрачного тумана...¹⁶.

Природа возбуждает душу поэта и много говорит ему своими образами.

В этом отношении природа сама является величайшим поэтом. «Досадно только, – замечает Шербюлье, – что ее поэма «Вселенная» написана на таком языке, который трудно нам понять, и она так громадна, что конечные существа теряются в ее беспредельности»¹⁷.

Но поэты видят, слышат и понимают природу более, чем люди обыкновенные. Они способны глубже воспринимать различную в природе жизнь.

Поэтам дано ощущать таинственную связь невидимого с видимым и в видимом находить ясные отражения невидимого. Поэты свидетельствуют, что природа имеет язык, которым она ясно говорит душе поэта. Обращаясь к людям, которые не способны усматривать в природе ничего, кроме огромного механизма, движущейся материи, поэты в лице Тютчева уверяют таких людей:

Не то, что мните вы, природа:

Не слепок, не бездушный лик. –

В ней есть душа, в ней есть свобода,

В ней есть любовь, в ней есть язык...»¹⁸.

Другой русский поэт И.С. Никитин¹⁹ утверждает:

Пойми живой язык природы

И скажешь ты – прекрасен мир.

Для выражения переживаний поэтов иногда оказывается недостаточным даже самый наш язык, и они бывают вынуждены восклицать:

О, если б без слов

Сказать душой было можно!

Им нередко хочется шепнуть о том,

Пред чем язык немеет²⁰.

Поэтическое отношение к природе многие справедливо рассматривают как высшую ступень человеческого постижения действительности.

Для более глубокого понимания природы мало одной науки и философии. В этом необходимо еще участие художественного гения, постигающего природу своей конкретной интуицией. К числу таких людей принадлежит, например, великий германский поэт Вольфганг Гете, который вместе с этим был и ученым в области естествознания.

По свидетельству Александра Гумбольдта и представителя философии XIX века Кун-Фишер²¹, Гете был глубоко проникнут тем, что называется чувством природы.

Гете, по выражению А. Бизе, как в фокусе собирает в себе отдаленные лучи того чувства природы, какое выражалось лирикой до него и в эпоху, ему современную. А. Бизе называет Гете не только величайшим поэтом, но и универсальным мыслителем нового времени. В нем сливается чувство природы и ее познание²². Сам Гете в письме к г-же Фон-Штейн говорит о себе: «Я не могу выразить тебе, как ясна становится для меня книга природы. Я долго разбирал ее по складам, и это помогло мне. Теперь все выступает разом, и я не могу высказать, как велика моя тихая радость».

Стараясь охарактеризовать Гете, один из русских поэтов Баратынский говорит о нем:

С природой одною он жизнью дышал,

Ручья разумел лепетание,

И говор древесных листов понимал,

И чувствовал трав прозябание;

Была ему свежая книга ясна,

И с ним говорила морская волна²³.

Чуткая душа Гете была способна проникать в тайну природы и ощущать таинственное единство всего бытия, которое издавна нащупывала и философия. Такой широкий поэтический опыт заставил Гете называть природу то художественным произведением, то единственной книгой, полной содержательности на своих страницах. В ней, по его разъяснению, кроются величайшие мысли и образы для нашего собственного развития. Она показывает нам наше собственное бессилие и в то же время наше господствующее положение. Она дает нам возможность видеть все вокруг и заглянуть вверх²⁴.

Гете усматривает в природе явное обнаружение разума и следов духа, и однажды назвал это «лежащим на виду у всех секретом».

Природа, как она наглядно предстоит нашему взору, явно открывалась восприимчивому к ее тайнам сознанию Гете как продукт и сознание духовных сил, и все его внутреннее отношение к миру, если выразить его теоретически, опиралось на духовность природы.

А. Бизе называет природу величайшей художницей. Чем с большим удивлением или пониманием мы созерцаем ее, чем глубже неученым или естественным путем мы вникаем в ее явления, тем более мы получаем от нее, тем сильнее возрастает наш восторг, наше наслаждение²⁵.

Таким образом, чем глубже и шире мы соприкасаемся с природой, тем более развивается наш разум, и наш дух обогащается мыслями, чувствованиями и желаниями. В этом отношении природа представляется как бы сосудом, в котором находится какая-то таинственная пища, родственная нашему духу и способствующая росту нашего разума.

Возможность этого делается вполне понятной, если за явлениями природы скрываются следы высшего разума, от соприкосновения с которыми естественно возбуждается наш дух и развивается наш разум.

Чтобы убедиться в том, как природа действует на человека, какие мысли и чувства она пробуждает в нем, недостаточно только слышать об этом от других или руководствоваться образовавшимися о ней понятиями, даже в области естествознания. Все эти понятия бессильны, чтобы охватить реальное в его сложности и в его становлении. Чтобы в известной степени достигнуть этого, нужно быть поэтом или стараться по возможности самому сблизиться с природой и непосредственно от нее получить живые впечатления. Тогда, например, такие понятия, как целесообразность, мудрость, красота и другие многие-многие, применяемые к природе, перестанут быть для нас только отвлеченными, не будут только упрощением действительности, мало затрагивающим наш дух, но наполнятся живым содержанием, полученным на основании непосредственного соприкосновения с природой. В этом случае материалом для нашего суждения о природе делаются уже не воображаемые нами только под влиянием других целесообразность, красота и т.п. в природе и ее явлениях, а действительно пережитые нами на опыте, с сопровождающими их особенными более глубокими и яркими чувствованиями, как это испытывали многие великие представители науки. Одно отвлеченное понятие о природе, конечно, не есть самая природа. Одно такое понятие, какими бы высокими словами оно не выражалось, не может достаточно отобразить в нашем сознании то, что происходит в природе и что можно познавать и чувствовать в ней. Для этого основное значение имеет непосредственное восприятие совершающегося в природе, иначе говоря, его интуиция.

Интуиция по своему прямому смыслу означает усмотрение, созерцание, живое и наглядное представление, данное разом, без медленного процесса вывода и умозаключения.

Содержание впечатления возникает перед сознанием разом и заявляет о себе со всею живостью и определенностью наглядного представления, получаемого человеком отвне путем чувственного восприятия. Интуиция – это особого рода непосредственное овладение реальностью. Интуиция постигает реальность такой, какая она есть, а не через символы отвлеченной мысли. В этом отношении интуицию приходится поставить выше абстрактного знания.

За последнее время это хорошо разъяснено Анри Бергманом, который становится все более и более популярным и, по свидетельству представителей естествознания, обладает обширной эрудицией в области естествознания²⁶. Философию жизни Бергмана некоторые из них считают должным рассматривать как философию естествознания²⁷.

Человек наделен не одним интеллектом, наше существо гораздо шире, а потому и наше сознание не исчерпывается одним интеллектом.

Там, где действует один интеллект, мы, по разъяснению Бергмана, получаем снимки с действительности, которая является ограничением самой действительности.

Одно интеллектуальное познание сопровождается каким-то разобщением между познаваемым миром и познающим его человеком. Оно не способно воспроизвести подлинную картину природы, как делают художники. Картина мира, отраженная в нашем интеллекте, представляет из себя скорее мозаику с более или менее стройно и логично подобранными составными частями. Она напоминает картину, сложенную из кубиков, на которых уже заранее изображены ее составные части. Интеллект воспринимает и познает не самую тайну жизни и сущность эволюции, а лишь ее этапы и вехи.

Таким образом, одно интеллектуальное постижение действительности не может быть полным и заключает в себе возможность большой односторонности и вредных заблуждений при составлении себе понятия об окружающей нас природе со всем ее бесконечным многообразием.

Природа, как это ясно показывают поэты и люди более восприимчивые к ней, вовсе не представляет из себя какой-то мозаики явлений и предметов, мертвый механизм, простое нагромождение одних частей на другие. Нет, в природе обнаруживается какое-то живое реальное единство ее элементов и неисчерпаемое количество жизни, и, несмотря на это, между всеми сторонами ее бесконечно разнообразной действительности существует живая связь. Познавать природу мы должны и непосредственно в акте тех переживаний, которые свойственны жизни и которые вызывает в нас природа.

Чтобы природа открылась нам не как мозаика, а как живое единство, нам необходимо живое сближение с природой на основании собственного опыта, которое увенчивалось бы не отвлеченным о ней понятием, а тем, что можно назвать интуитивной мыслью о природе.

Отвлеченное суждение никогда не может приобрести той силы и полета, как мысль, вылившаяся из непосредственного ощущения, хотя бы испытанного нами раз в жизни. Живое общение с природой необходимо даже не столько чтобы дать людям известное познание, но чтобы путем непосредственных переживаний вызвать в них известное познание, чтобы путем непосредственных переживаний вызвать в них известные мысли и чувства, которых они не испытывают при обыкновенных условиях жизни.

Впечатления от природы должны быть лично пережиты и являться в известном смысле частью нашей духовной жизни. В современных людях необходимо пробуждать любовь к природе. Гюйо находит, что она из всех эстетических ощущений не нарушает равновесия мысленных способностей и физического здоровья, даже когда доведена до крайности. Это единственная отрасль, которая вполне совмещается со здоровьем. Внушив кому-нибудь чрезмерную любовь к театру, музыке и т.п., можно, говорит Гюйо, вогнать его в могилу. Любовь же к природе может лишь укрепить и уравновесить организм человека.

Греки, по-видимому, были правы, когда философствовали на открытом воздухе в садах и под деревьями. Луч солнца, вид моря и звездного неба заставляет иногда лучше понять мир, чем постоянное размышление над открытыми книгами в обыкновенном кабинете.

Конечно, для достаточного сближения с природой нельзя довольствоваться жизнью в том искусственном мире, который называется большим городом. Огромные дома, иногда в 40 этажей, как бывает в Америке, с узкими пространствами между ними, именуемыми Луизами, почти совершенно закрывают небо, и солнечные лучи прямым путем не доходят до людей. Живущим в больших городах не достает света и воздуха. С наступлением темноты яркий электрический свет делает для горожан почти незаметным ночное небо, усеянное звездами. Да и когда горожанину, замуравленному в городе, смотреть на небо! Вся его душа бывает слишком прикована к обычному течению жизни. Он весь поглощен городскими интересами, нередко очень мелочными и эгоистическими. Они, как показывает жизнь, нередко притупляют в нем все высшие стремления. Какой-нибудь фабрикант, купец или человек, обратившийся в раба своей профессии, обнаруживают явное оскудение высших интересов, и все их главные желания сосредоточиваются на получении выгоды или хорошего жалования. Таким людям часто совершенно не понятны чувства человека, пораженного величием океана или звездного неба. Все это образует как бы стену между человеком и природой, и постоянно живущие за этой стеной думают, что природа – это только дачное удовольствие, и, естественно, мало знакомы с тем, что испытывают другие при непосредственном соприкосновении с природой.

Чтобы узнать это и сблизиться с природой, человеку нужно последовать совету, данному еще древним римским поэтом Горацием, «оставить на время город, в заботы погруженный» и выехать на простор полей, гор и морей. На кого из нас не производили более или менее глубокое впечатление восход и заход солнца, мечтательное сияние луны, журчание ручья, прибой бушующего моря, переливы цветов и таинственный шум леса!

Как много написано художественных произведений, восхваляющих красоты природы. Шиллер в своем стихотворении «Прогулка» показывает, какую полноту прекрасных впечатлений может доставить нам одна прогулка на лоне природы. Действие на нас природы Шиллер называет непостижимым и ее силу – не поддающейся исследованию²⁸. Сила и свежесть, вызываемая в нас движением синего неба и зеленью леса, всегда приятны глазу, чистый воздух заставляет кровь живее течь в нашем теле, все это делает наши чувства и наше сердце более восприимчивыми ко всему окружающему.