XI. Литература русских иконописных подлинников

Изучение искусств и поэзии, в тесной связи со всеми направлениями духовной жизни народа, дало возможность с надлежащей точки зрения взглянуть на возникающую в настоящее время сильную потребность в возрождении древнерусской национальной живописи. Пока эстетическая критика руководствовалась правилами, выведенными из наблюдения над произведениями стиля искусственного, чуждого глубоким интересам жизни народной, такого стиля, каким, например, отличается не только ложная литература XVIII в., но и пресловутая поэма Тасса, целый ряд произведений школы Болонской и т. п.; до тех пор в литературных и вообще в художественных остатках эпохи древнейшей видели одну только грубость, которая, как явление случайное, должна была сама собою исчезнуть перед внешним блеском изящного стиля эпохи Возрождения.

Вместе с переворотом в изучении искусства и литературы, оказалось самое резкое отличие в отношениях художника – будет ли он живописец или поэт – к образцам прежней эстетической теории, и к образцам, на которые указывают современные нам историки литературы и искусства, воспитанные в Филологической школе братьев Гриммов и в эстетической – Румора, Дидрона, Рио, Шназе, Комона и других критиков, оценивших по достоинству первобытное христианское искусство.

Подражать наружной красоте сентиментальных идеалов Гвидо-Рени, равно как и условным, бесчувственным воззваниям и напыщенности так называемых классических од ХVIII в., было очень легко – стоило только усвоить себе внешние приемы красивого стиля, – по крайней мере в тысячу раз было легче, чем, по требованию новой теории, воссоздать национальные характеры, вызвать их живые, яркие образы из темной старины и из невозмутимо спокойных, ровных рассказов простого народа, – или же, проникнувшись верованиями и убеждениями благочестивых предков, усвоить себе не очертания живописи их времен, тощие и сухие, но войти глубоко и искренно во все духовные интересы эпохи, уже отжившей.

Состоится ли на самом деле, то есть, на практике, это желанное возрождение древнерусского искусства, даже возможно ли и естественно ли это, может быть, уже насильственное восстановление замирающей старины, – вопросы, решение которых принадлежит будущему. По крайней мере, в отношении теоретическом представляется, по поводу этих современных вопросов, чрезвычайно много любопытнейших данных, завещанных нам русской стариной.

Чем шире и разнообразнее развивалась образованность, тем необходимее становилось более резкое разобщение между направлениями и областями духовной жизни народа. Напротив того, чем первобытнее состояние литературы письменной или народной словесности изустной, тем теснее сливаются в одно неразрешимое целое и умственные, и нравственные, и художественные, и религиозные интересы народа.

Наши древние Подлинники, или наставления для живописцев, произошли и составились именно в ту эпоху народной жизни, когда сама жизнь, будучи ощущаема вся сполна, так сказать, целиком, еще не была подвергнута строгому рассудочному анализу, отделившему впоследствии науку от поэзии и поэзию от живописи и музыки.

Если в самой действительности древняя Русь далеко уступала средневековому Западу в этом всеобъемлющем, цельном ощущении всех интересов духовной жизни, то по крайней мере хотя теоретически, в идее, все же чувствовалась и у нас эта живая потребность эпохи – возводить все разнообразие жизни к одному высшему единству.

Лучшим доказательством и этого разъединения духовных интересов древней Руси на самом деле, и этого теоретического возведения их к одному началу служит замечательнейший памятник нашей словесности половины XVI века, именно Стоглав, который своим враждебным отношением ко всему тогдашнему быту достаточно свидетельствует о том, что уже в себе самом носит он явственные признаки этого болезненного разъединения древней Руси, которое удачно выражается словом раскол, и от которого уже и в XVI веке не могло спасти наших предков сентиментальное обращение к идеальной старине, приведшее, как известно, только к староверству.

Описывая самыми темными чертами ханжество, продажничество, святотатство, самый грязный разврат и другие пороки, повсюду господствовавшие на Руси в XVI веке, проклиная языческие игры и песни, а вместе с тем и все народные обряды, сопровождаемые поверьями и старинной поэзией, Стоглав касается и литературы книжной и искусства. И в литературе, и в искусстве указывает он на порчу, на искажение древних, настоящих образцов, точно так как в самых нравах эпохи видит не только колебание, но и решительное отклонение от собственно русских православных обычаев. «Не подобает православным – сказано в 39 гл. Стоглава – поганских обычаев вводити: в каждой стране свои законы и отчина, а не переходят из одной в другую, но каждая страна держится своего обычая. Мы же, православные, закон истинный от Бога принявши, разных стран беззакониями осквернились, заимствуя от них злые обычаи».

В отношении к литературе книжной, Стоглав не только присоединяет свой голос к прежним, старинным протестам против Альманахов, Аристотелевых Врат и других сочинений светского содержания, причисленных к так называемым отреченным книгам, но и в самой церковной письменности видит следы пагубной порчи. Именно в этом-то случае вопрос о живописи постановлен в Стоглаве в связи с важным литературным делом об исправлении церковных книг. В 27 гл. сказано: «Старейшим священникам избранным, со всеми священниками в каждом городе во всех святых церквах дозирати святых икон и священных сосудов и всякого церковного чину служебного... и священных книг, святых Евангелий и Апостолов, и прочих книг, принятых Соборною Церковью. И которыя будут святыя иконы состарелися, и им те иконы велеть иконникам починивати; а которыя будут мало олифлены, и они бы те иконы велели олифити. А которыя будут святыя книги, Евангелия и Апостолы, и Псалтыри и прочия книги – в какой церкви найдете – не правлены и описливы, и вы бы все те святыя книги с добрых переводов исправливали соборне».

К этому должно присовокупить главу 43-ю о живописцах и честных иконах, которая по достоинству была оценена нашими предками тем, что внесена в некоторые списки Подлинников.

В этой главе, между прочим, встречаем следующие слова, высокое значение которых понятно всякому изучавшему благочестивый характер старинных христианских живописцев, не только византийских или русских, но и немецких и итальянских XIV и XV века. «Подобает живописцу быть – так говорится в Стоглаве – смиренну, кротку, благоговейну, не празднословцу и не смехотворцу, не сварливу, не завистливу, не пьянице, не грабежнику, не убийце. Наипаче же хранить чистоту душевную и телесную, со всяким опасением: не могущим же до конца так пребыть, – по закону жениться и браком сочетаться; и приходить часто к духовным отцам, и во всем с ними совещаться, и по их наставлению жить, в посте и в молитвах и воздержании, со смиренномудрием, удаляясь всякого зазора и безчинства. И с превеликим тщанием писать образ Господа нашего Иисуса Христа, и Пречистой его Матери, и Святых Пророков, и Апостолов, и Священномучеников, и Святых Мучениц, и Преподобных Жен, и Святителей, и Преподобных Отцев, по образу и по подобию, и по существу, смотря на образ древних живописцев... А которые по сие время писали иконы, не учась, самовольством, самовольно и не по образу, и те иконы променивали дешево простым людям, поселянам, невеждам: и тем иконописцам запрещение положить, чтоб учились у добрых мастеров; и которому Бог даст – учнет писать по образу и по подобию, и тот бы писал, а которому Бог не даст, и тому в конец от такового дела престати, да не похуляется имя Божие такового ради письма. И которые не перестанут от такого дела, да будут те наказаны Царскою грозою и предадутся суду. И если они учнут говорить: мы-де тем живем и кормимся: и таким речам их не внимать, потому что по невежеству так говорят, и греха себе в том не ставят. Не всем человекам иконописцами быти.... Также архиепископам и епископам, по всем городам и селам, и по монастырям своих пределов, испытывать мастеров иконных, их письмо самим разсматривать; и избравши в каждом пределе живописцев, нарочитых мастеров, им приказывать надо всеми иконописцами смотреть, чтоб в них худых и безчинных не было. А сами архиепископы и епископы смотрят над теми живописцами, которым приказано, и брегут такового дела накрепко, а живописцев тех берегут и почитают паче прочих человек. А вельможам и простым людям тех живописцев во всем почитать за то честное иконное воображение. Да и о том Святителям великое попечение иметь и брежение, каждому в своей области, чтоб гораздые иконники и их ученики писали с древних образцов, a от самомышления бы и своими догадками Божества не описывали».

К этому извлечению из 43 гл. Стоглава почитаю не лишним присовокупить следующее. Ревнители древнерусского православного искусства вменяют себе в обязанность строго отличать иконопись от живописи и иконописца от живописца. Но, основываясь на свидетельстве Стоглава, в котором иконописец постоянно именуется живописцем, позволяю себе думать, что этому восточному пуризму противоречат древнерусская художественная старина и предание. Из Стоглава всякому очевидно, что дело не в названии, а в том только, чтоб живописец описывал Божество по образу и по подобию, и по существу, с древних образцов, а не самовольно и самомышленно, и не своими догадками.

Итак, несмотря на полемическое, даже сатирическое свое направление, несмотря на разлад в своем внутреннем составе и на враждебное отношение к действительности, все же Стоглав, как памятник эпохи довольно свежей, подводит к одному общему религиозному началу все умственные, нравственные и художественные интересы духовной жизни и, не находя желанного их единства в действительности, стремится по крайней мере в идее примирить их с религией.

Благочестивая старина и предание – вот та светлая область идей, до которой желали бы составители этого замечательного памятника возвести уже падшую, по их мнению, жизнь народа, очистить и освежить ее, возбудить к новой, более благородной, просветленной религией деятельности.

В образец живописцам Стоглав указывает представителями художественного предания не только греческих живописцев, но и древних русских, и по преимуществу Андрея Рублева: «писать иконы с древних образцов, как греческие живописцы писали и как писал Андрей Рублев и прочие пресловутые живописцы».

Мы были бы несправедливы к древней Руси XVI века, если бы ей одной ограничили те горькие жалобы на действительность, которые так явственно слышатся в теологической беседе между царем и святителями, переданной нам в Стоглаве.

Ослабление религиозного духа в литературе и в искусстве западных народов в XV и особенно в XVI веке не могло совершиться независимо от упадка благочестивых нравов вообще, упадка, против которого стали восставать не только люди благочестивые, но и вообще моралисты и даже поэты еще с ХIII века. Уже в эту отдаленную эпоху, вместе с рыцарскими обычаями и модами, сама поэзия получает сентиментальный, ложный оттенок, от которого не могли избавить ее ни эпическое творчество германской музы, еще чувствовавшей свое родство с песнями древней Эдды, ни такие глубоко религиозные создания, каким Флорентинец Дант заключает эпоху средневековой христианской поэзии. Изысканными чувствами рыцарскими, болезненными и фальшивыми, были вытеснены в поэзии и в жизни прежние величавые страсти, искренние и глубокие, какими дышат древние народные песни. Жизнеописания трубадуров романских и миннезингеров немецких исполнены самых смешных, бессмысленных выходок, вызванных ложной сентиментальностью³⁴³.

Порча проникла в нравы даже простого народа не только в романских землях, но и в Германии.

Если наш Стоглав, без всякой пощады, гремит своими запретами и проклятиями против грубейшего язычества русского простого народа в XVI веке (см. гл. 41), то и на Западе, и гораздо раньше, еще в XIII веке, какой-нибудь Вернер Гартенер, с грустной иронией, описывает уже не первобытное дохристианское невежество, а пагубную порчу нравов простого народа, вследствие вредного влияния утонченной рыцарской жизни. Мужик уже хочет быть рыцарем, и легкомысленно меняет свои мирные земледельческие труды на постыдную жизнь рыцарствующей ватаги грабителей, и вместе с собою увлекает на погибель и свою сестру-крестьянку, мечтавшую выйти замуж за рыцаря³⁴⁴.

В XIV, но особенно к концу XV века чаще и громче стали раздаваться голоса благомыслящих людей против повсюду распространявшейся порчи старых благочестивых нравов. То были роковые предвестия реформации, необходимость которой чувствовалась повсюду, но нигде так сильно, как в Германии. В этой стране ряд таких деятелей, как Гейлер, Паули, Фома Мурнер, но особенно Себастиан Брант, со своим знаменитым произведением Дурацкий Корабль³⁴⁵, не только замечательнейшие писатели конца XV и начала XVI века, но и преобразователи общественных нравов, изрекавшие свой строгий суд в эпоху нравственного упадка.

Как наш Стоглав восстает против мусульманской моды – носить тафьи: «занеже чюже есть православным таковая носити безбожного Бахмета (то есть, Магомета) предание»; и как в этом же памятнике возбраняется православным брить бороду и усы, и даже подстригать их, – так и моралисты западные XV и XVI веков, вместе с порчей нравов, порицают моду, как одну из современных им язв, смеются над покроем платья, над формой сапогов и башмаков, над поддельными волосами, называя их мертвыми, и т. п³⁴⁶.

Люди нравственные особенно неприличным, даже срамным находили узкие панталоны и короткое верхнее одеяние. Нападки на такой костюм, в связи с рыцарским служением дамам, с Запада перешли и к нам, может быть, еще в XV веке. В Летописце Переяславском, первоначальный состав которого относят к эпохе древнейшей³⁴⁷, встречается любопытная, без сомнения, значительно поздняя вставка, в которой порицаются рыцарские обычаи, приписываемые Латинам: именно, как Латине, взяв безстудие от худых Римлян, а не от витязей, начали к чужим женам мысль держати и предстояти пред девами и женами, службы содевающе, и знамя носити их – то есть рыцарски служить дамам и носить их девизы и цвета, – а своих жен не любити, и как стали они, подобно скоморохам, надевать срамную одежду, кротополие носити, то есть, короткое верхнее платье, и т. п.

Таким образом, если из этой параллели в истории упадка прежней нравственности и на Западе, и у нас видим некоторое соответствие Стоглава моралистам и поэтам западным ΧV и XVI вв., и соответствие, может быть, вовсе не случайное, то, без сомнения, имеем право сопоставить эпоху падения религиозного чувства в искусствах на Западе с эпохой нашего Стоглава, оплакивающего уничтожение древних нравов, негодующего на повсеместный разврат, а вместе с тем на искажение и книжного дела, и иконописи. Не забудем, что во главе этого преобразования является сам молодой Государь, произведший впоследствии решительный переворот в политическом устройстве древней Руси. Замечательно и то обстоятельство, что в рукописях при Стоглаве встречается послание Ивана Грозного в Кирилло-Белозерский монастырь, проникнутое такой горечью, при виде ослабления благочестивых нравов даже в обителях, некогда сиявших святостью.

Упадок религиозного вдохновения оказался в поэзии раньше, нежели в живописи. В то время как уже повсюду распространялись в XIV и XV веках соблазнительные новеллы Боккаччио и народные повести и романы вроде Сказания о притчах семи мудрецов или Disciplina Clericalis, – история живописи была ознаменована самыми благочестивыми произведениями, глубоко проникнутыми религиозным чувством. Это эпоха Джиотто, Беато Анджелико, Фан-Эйков, Мемлинга и других благочестивых мастеров, умевших в христианской живописи соединить искренний религиозный восторг с самой чистой художественной идеей красоты.

То, чем особенно запугано было в средние века боязливое воображение, настроенное выспренними созерцаниями и аскетическими лишениями, то, в чем страшились наития дьявола и его искушений, – именно, изучение природы и языческого классицизма, – было главной причиной ослабления и потом утраты религиозного благочестия в христианском искусстве. Этот переворот обозначился распространением живописи портретной, мифологической и потом ландшафтной. Изображение потеряло смысл священной иконы, уступив свое место картине, нисколько не удовлетворяющей уже религиозному чувству.

Эпоха этого решительного переворота есть вместе и эпоха величайших живописцев христианского мира – Леонардо да-Винчи, Микель-Анджело и Рафаэля. Только однажды в истории человеческого просвещения возможно было, по-видимому, невозможное, родственное, вполне гармоническое сочетание двух самых противоположных элементов, которые и прежде и после того являлись только в постоянной, непримиримой между собою борьбе: это – самое высокое религиозное вдохновение с одной стороны, а с другой – столь же искренняя, неограниченная любовь к природе и мифологической древности. Но даже и эти величайшие художники христианского искусства, не все трое, в равной степени достигли этого таинственного единения несовместимых противоположностей.

Не думая предлагать здесь характеристику этих великих мастеров, почитаю, однако, необходимым для объяснения высказанной мною мысли сказать о них несколько слов.

Микель-Анджело видимо изнемог в своем всеобъемлющем стремлении выразить невыразимый мир христианских идей во всевозможных художественных формах, не только в живописи, но и в зодчестве, и в ваянии, и даже в поэзии. Надобно знать, что итальянская скульптура ранее живописи подверглась влиянию мифологической древности и изучения природы; и Микель-Анджело, как ваятель, воспитанный классической древностью, при всей выспренности своих идей и неукротимо смелом вдохновении, постоянно был скован теми узкими формами, которые составляют существо древней скульптуры. Это особенно чувствуется в его живописных произведениях. Христос в его Страшном Суде, как неоднократно было замечено многими, действительно больше похож на Юпитера-Громовержца, нежели на грядущего Судию мира. Разлад между религией и искусством уже совершился, и художественное творчество не только перестало служить дополнением к молитве, но даже вело ко греху, как это во всеуслышание исповедует сам творец Страшного Суда в одном из своих сонетов: «Хорошо знаю, как удручена заблуждением моя страстная фантазия, которая поставила себе искусство кумиром и властителем: потому что все – заблуждение, к чему ни стремится здесь человек»; и с грустью отказываясь от скульптурного резца и от кисти, он ищет себе единственного успокоения в благоговейном обращении своей души «к той Божественной Любови, которая – чтоб принять нас – на Кресте распростерла свои объятия»³⁴⁸. Как живописец и скульптор, он уже напрасно искал очертаний для своих религиозных идей, но, как поэт, он умел еще благоговейную, искреннюю молитву перелить в художественные звуки: в последних словах стихотворения слышится торжественная церковная песнь: «Простерл еси длани свои на кресте – простертого мя, многими коварствы льстивого щедре приобретая»³⁴⁹.

Тайная Вечеря Леонардо да-Винчи признается за самое чистое религиозное произведение христианской живописи не только западными критиками, желающими восстановить древний благочестивый стиль, но и восточными ревнителями Православия. Рио, один из первых и достойнейших поборников за чистоту христианского искусства, видит в произведениях этого ломбардского живописца если не самое высшее выражение безотчетного христианского воодушевления, каким отличаются мастера древнейшие, то по крайней мере – желанное гармоническое сочетание благочестия хри­стианина со всеми высокими достоинствами артиста и с глубокими сведениями ученого³⁵⁰. Хотя и в Флорентийской школе живописи XV века, под влиянием усилившейся тогда деятельности скульпторов, значительно стало распространяться изучение природы, блистательные результаты которого так очевидны в произведениях Мазаччио, но собственно главе Ломбардской школы принадлежит честь и слава вполне оценить это новое направление, и в изучении природы сознательно открыть один из главнейших источников искусства. Если бы из жизнеописания Леонардо да-Винчи мы не знали, с каким увлечением он изучал природу, то, кроме оставшихся его живописных произведений, достаточно уже свидетельствует о пламенной его любви к природе дошедший до нас его Трактат о живописи, в котором, порицая древних мастеров в младенческом незнании натуры, в наивном однообразии лиц и фигур, автор дает самые верные понятия и практические наставления, как художнику воссоздавать в своих произведениях природу, и не только человеческую и вообще одушевленную, но и бездушную³⁵¹. Само собою разумеется, в чем состояло высокое достоинство великого мастера, то впоследствии, утратив равновесие со светлыми идеалами христианского мира, увлекло жпвопись в грубый материализм, вполне противоположный значению иконы.

Самый разительный переход от древней благочестивой школы к позднейшей, роскошной и даже соблазнительной, представляет деятельность Рафаэля и его непосредственных последователей, и учеников. Если в первом стиле величайшего в мире художника во всем девственном благоухании дышет священная наивность и благочестие школы Умбрийской, то нельзя не сознаться, что в последнем стиле – несмотря на блистательнейшие исключения – чувствуется уже преобладание природы и языческой древности над бессознательным религиозным мечтанием и простодушной идеальностью. Изумительное согласие самых противоположных начал в производениях Рафаэля было тайной его великого гения. После него эти противоположности должны были навсегда разойтись, и чувственное направление, перешедшее меру грациозного, дошло даже до цинизма уже в некоторых произведениях лучших из учеников Рафаэля³⁵².

Как в нашем Стоглаве ослабление благочестия и упадок нравов возводятся к одной основной причине, так и здесь печальный переворот в живописи церковной был естественным следствием общего ослабления нравов, которого причину моралисты открывали в нравственном падении римского духовенства и даже в колебании самой Церкви католической. Никем не были высказаны эти мысли с такой энергией в конце XV века, как знаменитым монахом и проповедником Савонаролою, погибшим наконец в борьбе с папской властью. Не имея намерения излагать печальной, но торжественной истории этого великого оратора и великого христианского подвижника, ни обширных планов его о коренном преобразовании всей духовной жизни современной ему эпохи, коснусь только его идей о поэзии и об искусстве вообще. Изгоняя из школ Овидия, Тибулла и других соблазнительных поэтов, Савонарола советует наставникам распространять между своими воспитанниками чтение не только Св. Писания и Отцов Церкви, но даже Цицерона и Виргилия, только не воспламенять юного воображения языческими баснями³⁵³. Преследуя соблазн в литературе, еще сильнее восстает он против него в живописи церковной. «Вы заказываете – говорит он – писать в церквах фигуры по подобию той или другой известной женщины, и это очень дурно, и ведет к великому оскорблению предметов божественных... Вы наполняете церковь всевозможною роскошью. Неужели вы думаете, что Дева Мария одевалась именно так, как вы ее пишете?» и т. п. Согласно благочестивому направлению древних живописцев, великий проповедник указывает на Божество, как единственный источник красоты: «Тем прекраснее всякое творение, чем более приобщается красоте Божества, чем более к ней приближается; и тем прекраснее тело, чем прекраснее душа. Возьми двух женщин равно прекрасных телом: одна – положим – святая, другая, напротив, дурной жизни; увидишь, что первая будет любима всеми гораздо больше последней, и очи всех будут обращены на нее».

Известно, какое всеобщее одушевление, какой священный восторг возбужден был во Флорентийской публике этими благочестивыми идеями, когда со всех сторон снесены были на площадь и сожжены различные предметы роскоши, выражавшие порчу нравов и ей способствовавшие, а именно: чужеземные ткани, портреты флорентийских красавиц и другие произведения лучших живописцев и скульпторов, карты, игральные кости, ноты и музыкальные инструменты, мертвые, то есть, поддельные волосы, зеркала, разные притиранья, соблазнительные поэты латинские и итальянские, Морганте и другие рыцарские книги, Боккаччио, Петрарка и т. п³⁵⁴.

Замечательное сходство Стоглава с обличительными словами флорентинского проповедника выражается не только в одинаковом отношении к современным нравам духовенства, не только в одинаковой судьбе, запечатленной клеймом раскола и отверженничества, но даже и в мелких подробностях, выведенных из одинаковой или по крайней мере сходной системы воззрения на нравственность и религию, в ее отношении к жизни народа.

Следуя древним церковным постановлениям, Стоглав проклинает не только всякие позорища, пляску, гудениe, или музыку, и музыкальные инструменты, и гусли, и смыки, то есть, скрипки, и также игру в зерн, в шахматы и тавлеи (гл. 92), но даже неуставную пищу, к которой относится затравленная дичь, колбаса из крови и т. п. (гл. 91).

Светская литература представлялась беседующим в Стоглаве только под видом так называемых отреченных, или еретических книг, каковы: «Рафли, Шестокрыл, Воронограй, Острономий, Зодий, Альманах, Звездочетьи, Аристотелевы Врата (то есть, Тайна Тайных Аристотеля), и иные составы и мудрости и коби бесовския, которыя прелести от Бога отлучают; и в те прелести веруючи, многие люди от Бога отдаляются и погибают» (Гл. 41, вопр. 22).

Если итальянский монах должен был преследовать соблазн в классических поэтах, в Боккаччио или в Петрарке, то на долю Стоглава приходилась только поэзия народная: а так как она связана тесными узами с разными языческими верованиями и обрядами, то он причислил ее к бесовским прелестям, отлучающим от Бога. Им осуждены не только хороводы и песни в различные народные празднества или годовщины, но и свадебные и похоронные народные обычаи, составляющие самое дорогое достояние народа и предлагающие, как известно, самые драгоценные материалы для истории народной поэзии и верований (Гл. 41, вопр. 16, 23, 24, 25, 27).

Приведя к общему итогу длинный ряд обличений, составляющих содержание Стоглава, нельзя не заметить, что главнейшей причиной нравственной неурядицы на Руси в XVI в. полагает он невежество, грубость, даже язычество. Моралисты западные XV и XVI вв. жалуются на возникшую утонченность порока, вследствие ненормального развития общественной нравственности; напротив того, Стоглав вопиет против застарелого невежества, приведшего, впрочем, к такому же падению нравов.

Все же Стоглав видит в старине и хорошее, и именно в старине христианской. Тогда были люди благочестивые, читали они книги церковные исправленные, неописливыя, иконы у них были писаны по существу и подобию, а не по догадкам и самомышлению.

Надобно было восстановить благочестивую старину во всей ее чистоте: книги исправить по правильным переводам, а иконы писать по старым оригиналам, греческим и русским.

Подлинник, или руководство для иконописцев, имеет целью именно сохранение благочестивой старины и предания. Связь его со Стоглавом постоянно поддерживалась у живописцев, что явствует во многих рукописях из приложения 43 гл. Стоглава о живописцах к Подлиннику.

Прежде нежели войдем в литературные подробности этого рода рукописей, почитаю не лишним сказать несколько слов о подлиннике вообще и о Византийском в особенности.

Основное начало, которому следовало византийское искусство в течение веков, и которым оно твердо держится и теперь, это строгое сохранение предания. Наши рукописные Подлинники и византийский, изданный Дидроном³⁵⁵, которые должно отличать от лицевых, или сборников рисунков, содержат в себе толкования и наставления живописцам, как изображать священные лица и события. В этих руководствах не только определены и описаны предметы (сюжеты) живописи, но в подробности объяснена и сама техника, то есть, как заготовлять доски для икон, как растирать краски, наводить золото и т. п. Но руководства эти, сколь ни важны они для истории византийского искусства, относятся к временам позднейшим, когда уже это искусство, прошедши все степени своего развития, от блистательной эпохи VI века через многие столетия своего падения, явственно обнаружившегося уже в XI веке, наконец остановилось, потеряв внутреннюю силу к самостоятельному художественному усовершенствованию. Русские Подлинники, сколько мне известно, восходят не далее XVI века, и большей частью относятся к ХVII и даже к ХVIII. Гораздо древнее по-своему происхождению Подлинник Византийский, изданный Дидроном. Он был составлен черноризцем Дионисием, из монастыря Фурны, близ Аграфы, при помощи ученика его, Кирилла Хиосского. Хотя последняя редакция Дионисиева Подлинника, или Объяснения живописи, нe восходит далее XV и даже XVI века, но в него очевидно вошло древнейшее художественное предание иконописцев солунских и афонских. В посвящении своей книги живописцам Дионисий превозносит похвалами знаменитого художника XI или XII века, родом из Солуня, именно Мануила Панселина, который украсил своими произведениями многие храмы на Афонской горе и, по выражению Дионисия: «так просиял своими познаниями в искусстве, что был уподоблен луне во всем ея блеске». Этого-то древнего мастера изучал составитель Византийского Подлинника, и передал свои наблюдения в руководство живописцам. Замечательна эта тесная связь Дионисия с живописной школой Афонской горы, при отсутствии всякого влияния со стороны Византии, и это, вероятно, потому, что Подлинник был составлен уже тогда, когда столица восточных императоров пала под турецким владычеством.

Византийский Подлинник, сходный в общих началах с русскими, отличается от них своей системой. Он разделен на три части. Первая посвящена художественной технике; во второй, самой обширной, в подробности излагается, в каком виде следует живописать священные лица и события Ветхого и Нового Завета; третья содержит наставление, в каком порядке и на каких местах располагать в храмах изображения, описанные во второй части. К концу Подлинника присовокуплено приложение, состоящее из статей о том, как художники научились писать святые иконы, о лицах Христа и Богоматери, о Благословляющей Деснице и, наконец, о надписях, какие должно полагать на различных иконах; потому что как в русских Подлинниках, так и в византийском начертание надписи почитается делом столь же существенным, как и само изображение.

Не смотря на позднейшую редакцию русских Подлинников, наши предки даже в XVII веке не забывали их тесной связи с древнейшим преданием о лучших временах византийского стиля. В пользу этой древней связи говорит письменное свидетельство, приводимое в предисловии, иногда встречающемся в наших рукописных подлинниках, как, например, по рукописи графа Уварова (№ 496, в Каталоге Библ. Царского № 315)³⁵⁶. Хотя окончательная редакция этого Подлинника принадлежит половине XVII века, именно относится к 1658 году³⁵⁷; однако в самом введении к нему составитель не только возводит происхождение наших Подлинников непосредственно к древнейшим византийским источникам, но и предлагает свои понятия об отношении искусства русского к византийскому. «Сию книгу Менологиум или Мартирологиум, то есть, перечень (выличенье) Святых в лета Господня, восточный цесарь Василий Македонянин повелел письменными изображениями описать, и потом пространно тот Менологиум изображен древне-греческими мудрыми и трудолюбивейшими живописцами. Но еще во дни Юстиниана царя великого, когда он созиждил Премудрость Слова Божия, великую церковь (то есть Софийский храм), в ней были созданы, как говорят, триста шестьдесят престолов, на каждый день во имя Святого храм, а в нем и образ, еще же части и мощи Святых. Но после, за многовременное озлобление греческих скипетров и за разрушение прекрасных и драгих тамо вещей, многое из всего этого в забвение и запустение пришло. А что осталось, есть и доселе в Святой горе Афонской, и в иных святых местах, писаны чудныя иконы Святых, месячныя. И от тех переводов (то есть, оригиналов, или подлинников и вместе копий) еще во дни великих и благоверных князей русских переписывал вся древними греческими и русскими живописцами (в рук. изографы), прежде в Киеве, потом в Новегороде; и доныне такие образа во святых церквах писаны обретаются. С тех же месячных икон и этот Подлинник древними живописцами списан, словесно на хартиях, что и доселе между живописцами (в рук. зуграфы) в России обносится. И хотя не все равны (вероятно, списки Подлинников), от неискусства переписчиков, однако истинствуют. Многих Святых Пророков и Святителей есть подобия; против житейных Четьих Миней сходятся, как-то: Пророка Наума и Захарии, Исаии и Иеремии, Святителей же – Василия Великого, Григория Богослова и Григория Нисскаго; и иных благодатию Христовою много есть, и новых Святых в России просиявших, не только добродетельным житием и подвигами, но и по отшествии душ Святых, плоти их нетлением от Господа почтены, и как диаманты (в рук. диаменти), телеса Святых в раках сияя, всем неукрытые зрятся. И те, и другие ныне собраны здесь по алфавиту имен Святых и подобия их изображены, в лето от сотворения света 7166, от воплощения же Бога Слова 1658». Лист. 1–3³⁵⁸.

В этом введении указаны важнейшие пункты в истории византийского и русского искусства: во-первых – цветущая эпоха византийского стиля при Юстиниане, во-вторых – последнее высшее проявление этого стиля в конце IX века, при Василии Макед., вероятно, состоящее в связи с позднейшими знаменитыми миниатюрами в Ватиканском Менологии Императора Василия (989–1025 г.); в-третьих – сохранение художественного предания в Афонской школе, которая, таким образом, сближает наши Подлинники с Дионисиевым, изданным Дидроном; в-четвертых – школа византийско-русская в Киеве и Новгороде, и наконец – распространение собственно русских Подлинников, сходных в существе своем с Минеями или Прологами, но различных по редакциям переписывавших.

Видоизменяясь по различным редакциям, наши Подлинники более и более сближали в своем содержании собственно художественный материал с литературным, а вместе с тем, указывая на различные изображения одних и тех же лиц, открывали живописцам путь к дальнейшему свободному развитию художественных начал, предложенных древностью.

Пользуясь, в настоящем случае, только десятью рукописями различных редакций: четырьмя графа С. Г. Строганова, четырьмя графа А. С. Уварова, одной Палеховского иконописца Долотова и одной моей собственной, при определении редакций Подлинника в их постепенном развитии, обращу внимание на внутреннюю связь интересов художественных и литературных в нашей древней словесности.

Не все рукописные Подлинники содержат в себе только наставления, как живописцу писать иконы. Во многих встречаем любопытные вставки и приложения, более или менее относящиеся к собственному содержанию Подлинника. Некоторые же из таких приложений с первого раза кажутся вовсе посторонними приписками, но, вникнув глубже в состояние искусства и литературы средних веков, увидим, что внесение этих вставок и добавлений в Подлиннике есть прямое следствие той внутренней связи искусства и литературы, которая так живо чувствуется всякому, кто прилежно изучал средние века в художественном и литературном отношениях.

Во избежание недоразумений почитаю не лишним заметить, что как в этом случае, так и во многих других, XVI и XVII века древней Руси соответствуют более отдаленной эпохе в образовании западной Европы, именно ХІV-му и ХІII-му, и даже ХII-му веку. Позднейшие литературные и художественные данные, входившие к нам из Европы через Польшу в ХVII веке, довольно органически принимались русской жизнью, и вследствие того, как бы опускались несколькими столетиями в средневековую даль.

Так как главный предмет Подлинника, зерно, из которого развиваются и около которого группируются все прибавления и вставки, есть изображение священных лиц и событий, то на первом месте должна быть постановлена та редакция, которая в наибольшей чистоте и краткости сообщает только одни иконописные толкования этих изображений, в порядке месяцослова. Основой и первоначальным источником Подлинника, расположенного по месяцослову, был Пролог. В практическом употреблении у иконописцев, без сомнения, Лицевой Подлинник, то есть, изображения, расположенные по месяцослову, – предшествовал Толковому, то есть, одному тексту без рисунков. Толкования первоначально приписывались под рисунками или чаще над рисунками Лицевого Подлинника. Толкования эти были очень краткие, касались не очерков, а только цвета подробностей, потому что очерк давался уже в самом рисунке Лицевого Подлинника. Иногда же подписывалось вкратце только значение рисунка или его сюжет.

Таков прекрасный Лицевой Подлинник Графа Строганова, рукопись начала XVII в., в 4-ку, на 110 листах. Толковые подписи помещены над миниатюрами. Для образца предлагаю из него несколько выдержек, с рисунками.

Сентября 10 ч. «Св. мученицы Минодоры: верх красна вохра, испод лазорь. У Нимфодоры риза дичь, испод лазорь. На Митродоре верх лазорь, испод кеноварь». Смотрите приложенные здесь рисунок 94 под № 1.

Ноября 5 ч. «Св. Епистимия: риза вохра с багром. 16 лет». Смотр. рис. под № 2.

24 ч. «Св. Екатерины: риза лазорь, киноварь». Смотр. рис. под № 3.

26 ч. «Св. Мученика Георгия: риза кеноварь, испод лазорь». Смотр. рис. под № 4.

30 ч. «Св. Апостола Андрея: риза санкир с белилом». Смотр. рис. под № 5.

Декабря 4 ч. «Преп. Иоанн Дамаскин: сед, ряска санкир с белилом».

5 ч. «Преп. Сава: сед, ряска вохра с белилы».

6 ч. «Иже во Святых отца нашего Николы Архиепископа, Мирликийского Чудотворца» – и только.

7 ч. «Св. Отца нашего Амбросия: рус, риза – испод киноварь с белилом»³⁵⁹.

Марта 17 ч. «Св. Преп. Алексея Человека Божия: риза празелень с вохрою». Смотр. рис. 92 под № 6.

94. Из Лицевого Подлинника XVII в.

95. Из Подлинника XVII в.

Апреля 14 ч. «Св. Антоней: риза камка черлена, испод камка лазорева. Еустафей: риза камка лазорева, испод празелен. Иоанн: камка же – верх вохра с белилом, испод багор красен». Затем означен порядок изображенных лиц: «Антоней, Иоанн, Еустафей». Рис. 92 под № 7.

Мая 2 ч. «Св. Бориса шуба бакан, испод лазорь, камка. Св. Глеба шуба киноварь, испод празелень, камка». Смотр. рис. под № 8.

Июня 25 ч. «Преп. Князь Петр Муромский: сед. Преп. Княгиня Феврония». Смотр. рис. под № 9.

Июля 10 ч. «Св. Мученик Лаврентей» – и только. Смотр. рис. 96 под № 10.

96. Из Лиц. Подл.

11 ч. «Преставление Княгини Ольги, бабы В. Князя Владимера». Смотр. под № 11.

15 ч. «Великого Князя Владимера; сед; риза камка багрова, исподняя – камка лазорева». Смотр под № 12.

21ч. «Св. Семион уродивый: сед, власы простыи». Смотр. под № 13.

22 ч. «Св. Марии Магдалины: риза празелень, испод вохра». Смотр. под № 14.

Приложенные здесь рисунки дают понятие о некоторых главнейших иконописных типах, каковы: апостол, архиепископ, мученик, преподобный и т. п. Сверх того, русские типы могут иметь интерес для истории нашего быта.

Церковные события и праздники подписаны в Лицевом Подлиннике, иногда кратко, иногда подробно. Например:

Декабря 9 ч. «Зачатье Св. Анны, егда зачат Св. Богородицу».

Января 6 ч. «Св. Богоявление Господа нашего Иисуса Христа. На Иванне риза санкир, испод лазорь. Ангели стоят: на первом риза багор, испод лазорь; второму риза празелень, третьему кеноварь; гора черлень с белилом».

Здесь приложены рисунки (97 и 98) обоих событий, по той же рукописи графа Строганова.

Касательно иконописного стиля рисунков должно заметить, что он отличается еще кое-где изяществом и чистотой лучшей эпохи древне-христианского искусства; отдельные типы замечательны разнообразием мотивов в своих характеристиках.

Толковые Подлинники, расположенные по месяцослову, не что иное, как более подробное развитие подписей, взятых из Подлинника лицевого. Чем короче толковый Подлинник, тем древнее его редакция. Такова рукопись Графа Строганова, начала XVII в., в 12 д. листа, о которой будет речь впереди. Краткостью же толкований и малосложностью отличается и мой толковый Подлинник конца ХVII в., в 8-ку. К этому же разряду принадлежат из известных мне: еще один Подлинник графа Строганова, ХVII в., в 8-ку; графа Уварова, ХVII в., в 4-ку, под № 495 (Царск. № 314) и Палеховского иконописца Долотова, рукопись XVII в., в 4-ку. Впрочем, все эти Подлинники, за исключением Строгановского в 12 д. листа и моего, содержат уже в себе заметные прибавления литературного свойства, о которых будет сказано после, а также осложнены они в описании лиц и событий толкованиями по разным переводам, иногда друг другу противоречащими.

97. Из Лиц. Подл. XVII в.

98. Из Лиц. Подл. XVII в.

Уже в XVII в. стала распространяться между иконописцами другая редакция подлинника, расположенная не по месяцослову, а по алфавиту лиц и событий. Таковы подлинники графа Уварова: № 496 (Царского № 315), ХVII в., – из которого приведено уже предисловие; №№ 290 и 291 – начала ХVIII в.

Переходя к исследованию того, как осложнялся наш подлинник, предварительно замечу, что не буду касаться статей чисто технического содержания, именно: как составлять краски, олифить икону, наводить золою и т. п. Так, в рукописи графа Уварова, № 495 (Царск. № 314) помещен Указ стенному письму (лист 167 и след.)³⁶⁰.

Сверх этих технических статей, самое естественное и необходимое осложнение нашего подлинника оказалось в присоединении исторических известий об изображаемых лицах и событиях. Этих исторических подробностей нет ни в моей рукописи, ни в Уваровской, № 495 (Царск. № 314), ни в других кратких месяцословных подлинниках, но в алфавитных – постоянно через все лица и события проведено историческое объяснение, которое занимает первое место и существенную часть, так что после него не всегда помещается иконописное толкование подобия.

Впоследствии эта историческая часть подлинника еще более осложнилась присоединением множества подробностей из прологов и святцев о жизни святого, о происхождении и значении праздника и т. д. Ко всему этому были присоединены указания даже церковные, в какой день какая справляется служба, что поется и читается в храме, так что иконописцы в этих подробных руководствах могли найти для себя все существенно важное, всю церковную обстановку иконописных предметов. Такое полное руководство представляют два Сборных подлинника графа Строганова, Клинцовской редакции, первой половины XVIII в.; один с миниатюрами праздников, другой на синеватой бумаге – без миниатюр; оба в 4-ку.

Подробные исторические сведения вносились в наши подлинники из обыкновенных Святцев, употреблявшихся в XVII в., и именно уже из печатных, изданных при патриархе Иосифе в Москве, 1648 г³⁶¹.

В наших подлинниках должно отличать два главнейшие элемента Византийский и собственно Русский. Без сомнения, первоначальная редакция, какой пользовались наши иконописцы, была не что иное, как переложение Византийского оригинала, с немногими русскими дополнениями. Это предположение я основываю на следующем факте. Самый древний из известных мне Русских подлинников, начала XVII в., в 12 долю листа, в библиотеке графа Строганова, расположенный по месяцослову, содержит в себе очень немногие имена русских святых, сравнительно с другими редакциями подлинников. Но этот недостаток восполнен в нем прибавочной в конце статьей, которая прямо указывает на позднейшее внесение русского элемента в Византийский состав нашего подлинника.

Как один из важнейших фактов в истории этого предмета, предлагаю здесь сказанную статью всю сполна.

«Си есть се прибавошные новые чудотворцы»³⁶².

«Доментиян святитель, аки Власий. Риза святительская».

«Маркииян поп. Сед, брада покороче Сергиевы».

«Cавa Сербский. Сед, плешат; брада подоле Власиевы. Риза святительская».

«Николае Студийский игумен. Сед, брада покороче Сергиевы. Риза препод.».

«Агапий, папа Римский. Сед, брада Власиева, сак на нем багор, амфор и Евангелие».

«Ипатий преподобный. Сед, брада широка, подоле Афанасьевы; в руках держит Пречистую Богородицу со младенцем Иисусом Христом».

«Феоктист Исповедник, аки Власей. Сед, риза препод.».

«Препод. Стефан, новый исповедник. Сед брада долга до пояса, на концы узка, не подвоилась, но повисла в один косм. В схиме. В правой руке крест со младенцем, а держит от собя мало на сторону; в левой свиток, а в нем писано: Владычице, приими молитву раб своих. Испод дичь».

«Касиян, апостол Сирский. Сед, брада Власиева, тупа. Риза святит. и Евангелие».

Ларион Меглинский чудотворец. Сед аки Сергий чудотворец. Риза препод.».

«Прокла мученица и царица, аки Елена царица».

«Иосиф, Каменкий чюдотворец. Млад, в схиме, риза препод.; в руке свиток, а в нем писано: Владыко Господи Иисусе Христе, призри с высоты небесныя».

«Благоверный Князь Роман, Рязанский чудотворец. Млад, кудреват; в шапке –залом черн. Шуба на нем киноварь, испод лазорь. Правая молебная, а в левой держит град, а во граде церковь».

«Благоверный Князь Михаил Тверский. Мало сединка. Брада со Власиеву. Шапка на главе, шуба на нем лазорь; испод багор, отворот куней. В правой крест, в левой меч в ножнах.

«Вологодцкии чудотворцы».

«Стефан Пермский, епископ Вологодцкий. Средний. Брада короче Василия Кесарийского и поуже. Риза святительск.».

«Герасим, епископ. Средний. Брада со Власиеву, мало сед. Риза святительск.».

«Епископ Питирим. Сед, брада короче Власиевы, а пошире, шапка на главе, риза святит.».

«Иона епископ. Сед, кудряв; брада Димитрия Прилуцкого. Риза святительск.».

«Димитрей Прилуцкий. Сед, брада Сергиева. Риза препод.».

«Павел Обнорский. Сед, брада покороче Димитриевы. Риза препод.».

«Деонисей преподобный. Средний, брада по персех, мало надсед. Риза препод.».

«Амфилохий. Исчермна, средний, брада не велика, с Павлову, надседа, средняя. Риза препод.».

«Князь Игнатей. Средний, мало надсед, аки Варлам чудотворец Ноугородцкий».

«Герасим преподобный Глушицкий. Сед, брада Власиева. Риза препод.».

«Князь Димитрий Прилуцкий. Средний, брада доле Козмины. Риза препод.».

«Корнилей чудотворец. Сед, кудреват, брада покороче Димитриевы, тупа, проста. Риза препод.».

«Сергий на Урми. Сед, брада Александра Свирского, редка, власы густы, главные толсты. Риза препод.».

«Инокентей. Средний, брада пошире Власиевы, а не седа и не раздвоилась, но мало сединки. Риза препод.».

«Фарус (?) преподобный. Сед, брада поуже Дмитриевы Прилуцкого, главою плешат».

«Декабря в 3 день. Сава Сторожевский. Средний. Брада аки Варлама Новогородцкого. Риза препод.».

«Генваря в 11 день. Преподобный Михаил Клопский. Брада Варламова, в схиме»

«Марта в 17 день. Макарей Колязинской. Сед, брада покороче Власиевы, не раздвоилася».

«Мая в 1 день. Панфутей Боровский преподобный. Брада Богословля».

«Мая в 21 день. Великий Князь Муромский Константин и чада его, Михайла и Феодор. Константин надсед, кудреват, брада поуже Власиевы и подоле, надвое. Шапка на главе. Шуба на нем багор, омахи куньи. Михайла млад, в шубе ж, меч в руке, правая молебная. Феодор млад. Шуба на нем боярская, в руке крест, в другой меч».

«Августа в 30 день Преп. Александр Свирский. Плешив, (не величка?), брада широка, долга, редка, риза всироз (?) видети, а до перси; в руках свиток, в обеих».

«Октября в 30 день. Преп. Григорий Лопата. Сед, брада Богословля, подоле, таковаж».

«Ноября в 24 день. Меркурей Смоленский. Образом велик, брада невелика, разсохата мало; на главе шапка, заломы черны; шуба камка – багор, узорчата; отворот бел; в руке сабля гола, велика, под перси его, аки посохом; в другой руке ножны».

«Александр Кушский. Средний; брада плоска по персех, мало подседа; риза препод.».

«Григорей Авнежский. Сед; мало плешив. Брада аки Дмитрия Чудотворца. Риза препод.».

«Касиян. Сед, власы толсты; брада короче Григорьевы, проста. Риза препод.».

«Стефан святый, иже на Езере, строитель у Николы Чудотворца. Надсед, брада Деонисиева, мало седина. Риза препод.».

«Андреян иж в пустыни. Брада подоле Козмины. Риза препод.».

«Преподобный игумен Козма Яхренский Чудотворец. Сед, брада долга, на конец узка, мало повилася».

Такова эта любопытная статья, по которой можно восстановить древнейшую редакцию нашего подлинника, выключив из него все лица, упомянутые здесь в числе прибавочных. Впрочем, должно заметить, что уже и этот Подлинник графа Строганова с прибавочной статьей успел осложниться многими личностями, в статью внесенными. Так, в него вошли уже по месяцословному порядку: Стефан Пермский, Макарий Колязинский, Пафнутий Боровский, Князь Константин Муромский с сыновьями Михаилом и Феодором, Григорий Лопата или Лопатовский. Некоторых других действительно нет, например, под 9 сентября нет Иосифа Волоцкого; но под 2 августа упомянут Василий Юродивый († 1552 г.). Что редакция этого подлинника ранее 1595 г., видно из того, что под 4 октября не сказано об обретении мощей Гурия и Варсонофия Казанских.

Теперь обратимся к позднейшим редакциям.

Независимо от порядка месяцослова, в наших подлинниках позднейших редакций помещаются перечни Русских святителей, расположенные по городам. К кратким историческим подробностям присовокупляются в этих статьях и подобия лиц, особенно тех, которых описания не вошли в порядок месяцослова.

Вот выписки из этих статей по Сборному Подлиннику графа Строганова (без миниатюр).

«Архиепископы и епископы Новаграда, после которого который был, и колико лет быша и архиепископстоваша в Новеграде, и подобие их».

«1. Блаженный Архиепископ Иаким. Прислан из Царяграда, родом Корсунянин. Пас церковь Божию 42 лета при Св. Князе Владимире в лето 6499. Впросед. Николины (То есть, волосы и борода?), доле гораздо, проста (борода?); в клобуке. Ризы святительския».

«2. Блаж. епископ Лука. Родом Грек. Пас церковь Божию 23 лета, а подобием Иоанна Богослова. (Борода) на конце пошире, космачки. Рязы святительския, в клобуке». И т. п. Последние митрополиты означены Киприан и Иов.

«Архиепископы и епископы славного града Ростова, после которого который был и сколько лет».

«1. Блаж. епископ Феодор. Прислан из Царяграда, родом Грек, в лето 6499, при Св. Князе Владимире. Пас Церковь (?) лет».

«2. Преосвящ. епископ Феогност. Пас Церковь (?) лет». И т. д. Ни лета, ни подобия не означены. Последние митрополиты названы Иона, Иоасаф и Дмитрий.

«Митрополиты царствующого града Москвы, после которого который был митрополитом на Москве, сколько лет был на престоле, описует и подобие образа их зде».

«1. Блаженный митрополит Максим. Родом Грек. Пас Церковь 22 лета. А подобием рус, брада Златоуста. В белом клобуке и сак лазорь, киноварь; испод голубец, амфор и Евангелие; а инде: надсед, брада Николина».

«2. Св. митрополит Петр Чудотворец. Пас Церковь Божию 18 лет и месяцев 6».

«3. Св. митрополит Феогност. Пас Церковь Божию 25 лет; а подобие зде» (то есть, в Подлиннике по месяцеслову, к которому приложены эти статьи). И т. п. Последний из Московских Святителей:

«Св. митрополит Дионисий Чудотворец. Пас Церковь Божию два лета. Был в лето 7094 при благочестивом Царе Феодоре Ивановиче; согнан с престола неповинно от Бориса Годунова на Хутыню в Новград. А подобием рус, брада Сергиева; власы с ушей, в шапке, в амфоре, с Евангелием, сак бакан».

«В Казани архиепископы».

«1. Гурий, 2. Герман, 3. Иеремий, Тихон: поставлен в лето 7084 июня в 14 день. Митрополит Герман, Митрополит Ефрем, Митрополит Матвей, Св. Симон, Св. епископ Филипп». И только.

«Суздаля града епископы».

«Симеон, Кирилл, Галактион, Иов, Иоанн, Феодор, Герасим, Нифонт, Арсений, Серапион, Стефан». И только.

Из этих перечней видно, что только Новгородские и Московские были обработаны иконописцами; а перечни Ростовский, Казанский и Суздальский без означения подобий. Это указывает на области, Новгородскую и Московскую, где по преимуществу процветало искусство в эпоху составления перечней. Надобно полагать, что эти добавочные статьи внесены были в подлинник под влиянием Московской святыни, повсюду на северо-востоке России, распространявшей свое господство вместе с прославлением имени Св. Сергия Радонежского и многочисленных учеников его, между которыми были знаменитые в свое время писатели и иконописцы. Предположение это основываю я на том, что между упомянутыми перечнями по городам помещен, как самостоятельный отдел, перечень учеников Св. Сергия, и именно с означением подобий. Вот он весь сполна.

«О ученицех преподобного отца нашего Сергия, игумена Радонежского, Троицкого чудотворца».

«1. Преподобный Афанасий, игумен Радонежский, а подобием сед, брада поуже и покороче Власиевы. Риза преподобническая. Иже на Высоком в Серпухове».

«2. Преп. Никон, игумен Радонежский, а подобие зде, ноября 16 дня» (то есть, в самом Подлиннике по месяцослову).

«3. Преп. Симон, безмолвник. Сед, брада подоле Иоанна Богослова, курчеват. Риза преподобн.».

«4. Преп. Савва, игумен Сторожевский. Подобие писано декабря 3 день».

«5. Преп. Василий Сухий. Сед, брада Николина, раздвоилась. Риза препод.».

«6. Преп. Андроник, игумен Московский. Подобие июня 13 день» (то есть смотри в подлиннике по святцам).

«7. Преподобный Серий, игумен Нурменский. Подобие писано октября 7 день».

«8. Преп. Макарий. Надсед, брада Василия Кесарийского. Риза препод.».

«9. Преп. Авраамий, игумен Галицкий. Сед, брада космочками, как у Предтечи, власы с ушей. Риза препод.».

«10. Преп. Анисим. Сед, брада пошире Николиной, раздвоилась. Риза препод.».

«11. Преп. Григорий Голутвин. Сед, брада Власиева. Риза препод.».

«12. Преп. Никифор, игумен Боровский. Сед, брада покороче Власиевы, власы с ушей. Риза препод.».

«13. Преп. Аникий. Сед, брада пошире и круглея Сергиевы. Риза препод.».

«14. Преп. Епифаний диякон. Сед, брада пошире и короче, власы с ушей. Риза препод.».

«15. Преп. Мефодий, игумен Песношский. Надсед, брада подобием Козмина. Риза препод.».

«16. Преп. Павел, игумен Обнорский. Подобие писано января в 10 день».

«17. Преп. Роман, игумен Кирхапский. Сед, брада нe раздвоилась, власы с ушей. Риза препод.».

«18. Преп. Иаков. Сед, брада шире Николины. Риза препод.».

«19. Св. архиепископ Феодор Ростовский. Писан». (То есть подобие его описано).

«20. Преп. Михей. Сед, брада короче Власиевы. Риза препод. Инде: рус, брада Козмина».

«21. Преп. Елисей. Сед, брада поменьше и уже Николины. Риза препод.»

Перечни Северных Святителей дополнены в этом Подлиннике – южным, Киевским, который разделен на стороны, на правую и левую, и особенно отличается большими подробностями в изложении подобий, а именно:

«Имена Печерским Св. отцем Киевским Чудотворцем».

«Страны правыя».

«1. Преп. Антоний. Сед, брада до персей, мало остра. В схиме, риза препод., дичь, красен, испод киноварь разбелена. В левой руке свиток. Схима зелень, испод схимы – кудерцы видет».

«2. Преп. Феодосий. Надсед, брада мало поменьше Антониевой, но покруглея. Власы с ушей повились. Схима на плечах лазорева. Риза багор темен, испод бакан. В левой руке свиток, а правая молебна». И т. п.

На этой же стороне писаны подобия: «Препод. отец дванадесять муровщиков церкви Киевопечерския». Например, «Первый сед, плешив, аки Иоанн Богослов, на плечах клобук черной. Риза препод. Испод бакан. Руки у сердца сложил вместо».

«Левыя страны святые».

«1. Св. Феофил, епископ Новогородский. Сед, брада Сергиева, поуже, на конец поострей. На главе шапка. Риза святительска, во амфоре. Обема рукама держит Евангелие. Верх киноварь, испод лазорь». И т. п. Из шестидесяти пяти лиц левой стороны обращаю внимание на следующие:

«8. Преп. Феодор, Князь Острожский. Надсед, брада меньше Сергиевой, на конец космами, власы с ушей. На плечах клобук черной, риза преподобническая. Испод лазорь. Руки накрест, держит у сердца».

«16. Св. Ульяния, Княгиня Ольшанская, аки Варвара. Приволока лазорева. Порфира камка – бакан. Власы по плечам. На главе венец царский».

«53. Преп. Илия Муромец. Надсед, брада Феодосиева, разсохата. Власы с ушей на плечах. Клобук черн. Риза преподобн. Испод вохра»³⁶³.

Как первоначально в Греции иконописный подлинник возник из менологиев или святцев и составлял часть Пролога, так и у нас впоследствии он осложнялся и развивался в связи с приведением в общую известность местно-чтимых русских угодников. Так называемая Книга, глаголемая о российских святых, начала ХVIII в., о которой было уже говорено в другом месте, предлагает следующие заметки об иконописном подобии, там и сям присовокупленные к сведениям о местных святых земли Русской³⁶⁴.

1) Великий Новгород.

Препод. Эфрем Перекомский. «Рус, что Ефрем Сирин. В схиме, ризы преподобн.».

Препод. Михаил Клопский уродивый. «Брада, аки Варлаама Хутынского, надсед, в схиме. Ризы препод.».

2) Ростов.

Преп. Авраамий, Архимандрит Богоявленского монастыря. «Власы наджелты седы; брада аки Сергиева, а риза препод.».

3) Тверь.

Св. благоверный князь Михаил Ярославич. «Седина мала. Плешив. Брада, аки Михаила Черниговского Чудотворца. На главе шапка, в правой руце крест, а в левой меч в ножнах».

Св. Арсений, епископ Тверской. «Сед, брада аки Сергия Чудотворца».

Св. Александр епископ. «Брада покороче Сергия Чудотворца».

Св. Акакий епископ. «Сед, брада подоле Иоанна Богослова».

Преп. Савватий игумен. «Образом сед, брада аки Иоанна Богослова».

Преп. Мартирий, игумен Зеленского острова. «Писан в Новогородских переводах, иже на Тихвине реце, Тверского Чудотворца. Подобием: брада, аки Саввы Звенигородского Чудотворца, надсед. В схиме, ризы препод.».

4) Галич.

«Преп. Отец Иаков Галичский, новый чудотворец, на посаде, на Сторожье, под церковью Бориса и Глеба, под олтарем. Подобием аки Зосима Соловецкий. Положен на правой стороне; на гробу образ, и в церкви другий. Схима на плечах».

«Преп. Александр на Воче реце, в монастыре Преображения Спаса, близ Соли Галичския, 8 верст. Образ его в палатке каменной, 6-ти листовой. Подобием аки Зосима. (Брада) поуже. Схима на плечах».

5) Вязники.

Св. прав. трудник и пустынник Михаил верижник, в монастыре Успения Богородицы и Св. Николы. «Подобием старообраз, без брады, возрастом велик, во свитке власяной, чином белец». – «На гробе его положен камень и крест вырезан на доске и летопись. Образ старой на гробе, 6-ти листовой».

Эти иконописные подробности, вероятно, внесены в Книгу, глаголемую о Российских Святых, уже впоследствии, потому что в ранней редакции этого сочинения описания подобий не встречается, как, например, по рукописи графа Уварова, в 4-ку, № 223.

Из предложенных выписок извлекаются два факта для истории нашей иконописи: 1) Новгородские переводы, то есть, оригиналы, или подлинники, служили источником для иконописцев в изображении Святых; и 2) многие подобия русских угодников сняты были с образов их, находившихся преимущественно на их могилах. Этот последний факт неоднократно подтверждается свидетельством многих житий святых.

При этом почитаю уместным коснуться вопроса о том, как составлялись иконописные подобия русских людей. За отсутствием иконописцев в большей части местностей, где они подвизались и померли, подобия их могли составиться вследствие разных случайностей, которые трудно определить с точностью. Сверх того, некоторые из подвижников жили в совершенной безвестности, и прославились уже спустя столетие и больше после своей кончины. Потому напрасно было бы искать их портретов, если только не являлись они какому-нибудь живописцу в вещем, вдохновенном видении. Самый достоверный источник – это образа благочестивых подвижников, упомянутые выше. Но и образа делались большею частью уже по смерти тех, кого изображали, стало быть, по воспоминанию, конечно, очень живому, по благочестивому чувству иконописца, но едва ли удовлетворительному для того, чтоб дать достаточный материал для подобия.

По счастливому случаю в одном житии дошли до нас любопытнейшие подробности о том, как составлялось иконописное подобие подвижника, спустя долгое время после его смерти, только на основании предания, сообщенного иконописцу одним стариком, видевшим некогда того подвижника. Из жития видно, что иконописцу совершенно было достаточно этого рассказа, и он, не зная оригинала, но сообразив все типические особенности его подобия, написал образ, который вполне удовлетворил заказчиков.

Этот любопытный факт приводится в житии Александра Ошевенского († 1489 г.), которое было составлено в 1568 г, Феодосием, иеромонахом обители Ошевенской. Сообщаю его здесь по рукописи XVII в. графа Уварова, в 4-ку, № 421 (Царск. № 125), несколько подновив церковно-славянскую речь.

«Был в то время в монастыре Александра Ошевенского некоторый старец от древних, именем Тимофей, простой человек; книгам не учился, но духовен был и трудолюбив. И был ему обычай всегда на дело монастырское выходить и трудиться своего ради спасения. Раз случилось ему по вечерней молитве и по своем келейном правиле лечь отдохнуть немного легким сном, дневного ради труда. И вдруг, будто наяву, видит пришедшего к нему старца, умильна образом и вполы-седа, и так сказавшего: «Брате Тимофей! иди к игумену и братии и рцы им, да повелят написати образ игумена Александра, начальника обители сей, и да положат в притворе на гробе моем. Аз есмь Александр, якоже мя видеши». И сказав это, стал он невидим. Старец же тот, как бы очнувшись от видения, скоро встал, славя Бога и преподобного Александра. Наутро пошел и поведал о том игумену; игумен же после заутрени сказал братии о видении того старца, и свидетелем его поставил тому видению. Старец исповедал всей братии, и все прославили Бога и его угодника, преподобного Александра. И повелели иконописцу Симеону написать образ начальника Александра. Симеон же иконописец не знал, как по образу подобно написать; потому что уже много лет прошло по преставлении святого. И много расспрашивали от древних иноков, в обители пребывающих, и от людей, живущих в окрестных местах, но никого не нашли, кто бы был самовидец преподобного; так что приходилось только от сказанного видения того старца увериться. Прещедрый же Бог все творит, что хочет. В то самое время пришел в монастырь некоторый человек, именем Никифор, сын Филипов, посетить братию, а жил он на Онеге реке в веси Пияле³⁶⁵. Тот Никифор известный самовидец был блаженного Александра, и великую веру к нему имел, потому и по его смерти братию посещал. Он-то и поведал все игумену и братии, и иконописцу Симеону о преподобном, говоря: «Александр был человек возрастом средний, лицом сух, образом умилен, очи имел влущены; борода не велика и не очень густа; волосы русые, вполы-сед». Игумен же и братия, и иконописец, услышав все это от Никифора, исполнились радости, потому что искомое обрели и желаемое получили. Иконописец с радостию и со тщанием написал образ преподобного; и положили тот образ на гробе святого, иже есть и до ныне: с верою приходящим многие исцеления от него бывают благодатию Христовой и молитвами преподобного Александра».

Из этого свидетельства видно, что 1) иногда составлялись подобия только на основании вещего видения, какое было старцу Тимофею; 2) братия вменяли себе в обязанность заказывать иконописцам образа своих преподобных начальников после их кончины; 3) эти образа ставились на гробах тех, кого изображали; и наконец, 4) подобия большей частью составлялись по преданию, которое сообщало художнику только общий иконописный тип. Это был не портрет, а идеальное воссоздание личности по характеристическим ее приметам, удержанным в памяти.

Самое необходимое осложнение русского Подлинника оказалось в присоединении статей, которые по своему содержанию не могут быть подведены под известное число месяца в Месяцословном Подлиннике. Таковы, во-первых, описание наружного вида Иисуса Христа и Богоматери. Иногда эти статьи помещаются отдельно, вне порядка месяцослова, как в сборных Подлинниках графа Строганова; иногда случайно присоединяются к какому-нибудь церковному празднеству в месяцослове. Так, в рукоп. графа Уварова, № 495 (Царск, № 314) под 31 числом августа, когда празднуется память о Положении Пояса Пресвятой Богородицы – присовокуплена непосредственно к месяцословному Подлиннику статья о Пресвятой Богородице и о Ризе Ея, следующего содержания: «Возрастом была средняя, другие же говорят – выше средней, руса, с желтыми (золотыми?) волосами, и с черными очами, благозрачна; черныя брови, лице кругловатое, долгия руки, и долгоперстна, исполнена непомысленного, непостыдна, непреложна смирения... одежду же тмозрачную любила и всегда носила, как свидетельствует и святой покров ея». Лист 114 обор.

Сюда же принадлежит в другой рукописи графа Уварова, № 291, статья о том, как Церковь святая прияла иконное почитание, статья, которой начинается эта рукопись, и с которой состоят в связи подробные легенды об Авгаре и Лентуле. Последняя легенда в Сборном Подлиннике графа Строганова (с миниатюрами) переведена уже с французского языка, между тем как в рукописи, № 291, отличается переводом древнейшим, вероятно, с латинского языка³⁶⁶.

Во-вторых, столь же естественно должен был расширить свой объем русский Подлинник внесением толкования различных изображений, хотя стоящих вне церковного круга празднеств, но принятых в храмовом искусстве. Сюда принадлежит, например, описание пришествия Антихриста, описание Страшного Суда, Верую (в Сборн. Подлин. гр. Строганова) и многие другие сюжеты религиозно-нравственного содержания.

В другом Сборном Подлиннике графа Строганова (без миниатюр) помещены отдельными статьями, вне месяцослова, подробные описания икон некоторых святых с деяниями, которые обыкновенно помещаются кругом фигуры самого святого, находящейся на средине доски. Таковы описания жития Николая Чудотворца, Кирика и Улиты.

В-третьих, видное место в Сборных Подлинниках (в обоих Строгановских) занимает описание языческих философов, будто бы предсказывавших о Мессии, и Сивилл, которые, по средневековым понятиям, были для язычников тем же, чем для Иудеев Пророки. Известно, что еще Новгородские мастера изображали в церковной живописи языческих философов и поэтов, и Сивилл³⁶⁷. Так, например, в Николаевской церкви Отенского монастыря (1462 г.) под местной иконой Спасителя изображена на доске Сивилла Дельфика в венке, со свитком, а в нем писано: «От небесе Царь приидет во веки царствующий, и не имать конца царству его». Под храмовой иконой Св. Николая Омирос в венке, со свитком: «Светило на земли возсияет во языцех, Христос ходити начнет». Под местной Тихвинской иконой Божия Матери Сивилла, в венке же, со свитком: «дадут же заушения скверныма рукама». А в Вяжицком монастыре, тоже в храме Св. Николая, писаны по два языческих лица под иконой. Например, под иконой Иоанна Богослова Философ Платон со свитком: «Аполлон несть Бог, но есть Бог на небесех, ему же снити на землю и воплотитися», – и Елеус со свитком: «Един есть премудр и страшен зело, седяй на престоле Своем, Господь вся премудрость». Под Спасителем, сидящим на престоле, Ермия со свитком: «Разумети Бога убо неудобно, сказати же невозможно, есть бо составен», – и трагик Еврипид со свитком: «Аз чаю неприкосновенному родитися от Девы и воскресити мертвыя и паки судити им». Подобные же изображения, к сожалению, попорченные, находятся под местными иконами главного иконостаса в Спасо-Преображенском Соборе Хутынского монастыря.

В Сборные Подлинники статьи о греческих Философах и Сивиллах первоначально были занесены, вероятно, из Новгородских переводов или лицевых Подлинников, куда они заимствованы первоначально из Подлинника Греческого, и потом, может быть, подвергались некоторым изменениям под влиянием западным.

Вот некоторые подробности из этих статей по сборной рукописи графа Строганова (без миниатюр).

«О Еллинских мудрецех, иже отчасти пророчестооваху о превышнем Божестве и о Рождестве Христове от Пречистыя Богородицы».

«1. Валаам. Сед, брада Николина; на главе плат; кудряв, риза киноварь, испод лазорь» и проч.

«2. Фукидит. Сице: Едино три, и три едино, безплотно, образно, есть Троица».

«3. Еремий Тревеликий. Сед, брада Сергиева, повилась; в венце, риза бакан, с кружевом, испод вохра; персты вверх. Рече: заклинаю тя, небо, великого Бога дело, заклинаю тя гласом отчим, иже провеща прежде, егда весь мир утверди, заклинаю тя во Единородного его Сына и Духа. Той же: Бога разумети есть неудобно, сказати же невозможнее, есть бо трисоставен и несказанен существом и естеством, не имущ в человецех уподобления. Сей Иеремий от древних царей по разделении язык вскоре бысть, прежде Авраама, велик. Сей повеле во всем во своем царствии мужу едину жену держати, и добродетели его ради спадоша железныя клещи с небеси, ими же коваше оружие на сопротивник».

«4. Аристотель. Сице рече: неусыпно естество Божия существа и не имуща начала, от него же все крепкое существится слово. Той же: аз бо грешен быти не убо отмещуся, Христу же во ад сходящу, ни един прежде мене верова неизглаголанно зачатие, в три лица совокупитися имать».

«7. Платон. Рус, кудряв, в венце; риза голуба, испод киноварь; рукою указует во свиток. Сице рече: понеже благ есть и благословению есть виновен, злым же никакоже. Той же рече: Аполлон несть Бог, но есть Бог на небесех; ему же снити на землю и воплотитися от Девы чистыя, в него же и аз верую, и по четырех стах лет по Божественнем его рождестве мою кость осияет солнце».

«9. Еврипидий рече: аз чаю неприкосновенному родитись от Девы, и воскресити мертвыя, и паки судити им». И т. п.

«Выписано из книги мудреца Меркуса о 12 Сивиллах пророчицах, аще и неверныя быша, но чистого ради их жития открыт им от Бога дар прорицати предбудущая».

«1. Сивилла именем Персика, яже от страны Перския. Ходила в златых ризах, пророчествовала до Рождества Христова за 1248 лет. Сице рекла: Сокрушен будет сатана, ибо исполнится слово неведомо и родится от Пречистыя Девы Марии и будет на земли пророк велик, и нас к Богу и Отпу примирит; на жребяти осли приидет и человеки заблуждьшия обратит, и сам себе за всех даст. На главе венец, листы с перьем, в руке ветвь; ризы троя, средния – испод с кружевом.

«2. Сивилла именем Любика, яже от страны Африкийския, от града Любска. Была взору средняго, ходила в венце, радостна и смеялася... на главе венец; ризы троя, испод с кружевом, в руце кубец с цветками, в другой ветвь». И т. п.

В краткой характеристике 12-ти Сивилл в Подлиннике графа Уварова № 495 (Царск. № 314) присовокуплена следующая статья о царице Южской, или Савской, которая причисляется также к пророчицам: «Царица Южская рече: О треблаженное древо на нем же распятся Христос Царь и Господь» (стр. 160 об.).

В другом Сборном Подлиннике графа Строганова (с миниатюрами) помещена обширная статья: «О Иудейских мудрецех, Еллинских философах и о Сивиллах, колико их быша и киими имени именовашеся и о предречениих их о Христе.

В конце этого сочинения значится: «Богу во Троицы славимому благопоспешествующему, совершися и издася сия новая книга повелением великого нашего монарха Царя и Августа Алексия Михайловича, всея Великия и Малыя и Белыя России самодержца, от Николая Спафария, в лето 7181 месяца октоврия в первый день», т. е. 1672 г. Эта книга, кажется, была только приготовлена к печати, и именно Книга о Сивиллах, как это явствует из великолепной рукописи того же самого 7181 года, с изображениями Сивилл, которые писаны масляными красками, очевидно, с западных образцов живописи ХVII в.; в Румянц. Муз. № 227. Чтобы дать понятие о сильнейшем влиянии Запада на нашу живопись XVII в., здесь предлагается пять снимков с этих изображений Сивилл.

№ 1. Сивилла 5-я. Ерифреа. Л. 43 (рис. 99).

№ 2. Сивилла 7-я. Кумейская. Л. 57 (рис. 100).

№ 3. Сивилла 10-я. Тивуртиа. Л. 78 (рис. 101).

№ 4. Сивилла 11-я. Египтианина, Л. 82 (рис. 102).

№ 5. Сивилла 12-я. Европеа. Л. 86 (рис. 103).

Итак, в ХVII в. у нас интересовались Сивиллами. Духовные писатели той эпохи в свои книги религиозного содержания вносили подробные сведения об этих языческих пророчицах. Так, Иоанникий Галятовский, в своем сочинении под заглавием: Небо новое с новыми звездами сотворенное, то есть Преблагословенная Дева Мария Богородица с чудесами своими, предлагая любопытнейшее собрание легенд о Богоматери, как греческих и западных, так и собственно русских, начинает свою книгу чудесами Пресвятой Богородицы между Сибеллями, то есть Сивиллами³⁶⁸.

99. Сивилла Ерифреа из рукописи 1672 г.

100. Сивилла Кумейская.

101. Сивилла Тивуртиа.

102. Сивилла Египтианина.

103. Сивилла Европеа.

Расширяя свое содержание более и более, наш Подлинник принимал в свой состав различные повествования, основанные на средневековых преданиях, частью исторического, частью поэтического характера. Статьи эти могли быть интересны и полезны для наших живописцев потому, что знакомили их с историческими и поэтическими преданиями тех священных предметов, которые приходилось им живописать, или которые вообще входили в круг их религиозно-художественных интересов. Так в рукоп. гр. Уварова, № 495 (Царск. № 314), помещены статьи о Вифлееме и о Фаворе горе, замечательные по наивному описанию священных мест и находящихся в них предметов³⁶⁹. Такими статьями наши Подлинники сближаются с содержанием нe только Хронографов и летописей, но и Паломников или Хождений по святым местам.

Дальнейшим осложнением своим наши Подлинники обязаны символическому стилю древне-христианского искусства, отличавшегося необыкновенной плодовитостью творческого, зиждительного воодушевления, которое, при младенческих средствах художественной техники, стремилось выразить невыразимые тайны христианского мира в самых разнообразных формах. Художник так глубоко был проникнут святостью воодушевлявших его идей, что ему и в голову не приходило быть разборчивым в тех внешних средствах, которые он брал для выражения этих идей, не только из преданий христианских, но даже из языческой древности. Все, что ни проходило чрез его религиозное вдохновение, – архитектурный ли очерк линий в виде треугольника, квадрата, круга, языческий ли образ Центавра, Сирены, Аполлона, Орфея, предметы ли природы внешней: агнец, рыба, орел, лев, телец, – все озарялось в его глазах светом высоких его идей, все предлагалось им на поучение и обожание, в просветленных ликах и образах, которые он своим искренним верованием возносил из мира дольнего и освящал, подобно тому как действием благодати, в его глазах, освящались и претворялись в храмы истинного Бога языческие капища древних народов.

Символическиий стиль усвоил себе знаки не только собственно так называемые символические, но и мистические и аллегорические³⁷⁰. Мистические, например, квадрат – мир, круг – вечность; символические: феникс – воскресение, змий – дьявол, змея и голубь – мудрость и непорочность, радуга – милость, велелепие, Центавр – ярость, Центавр с луком и стрелою – дьявол³⁷¹. Плодовитая фантазия изобрела некоторые сложные символы; например, Василиск в виде чудовища, с петушьей головой, с крыльями и лапами и со змеиным хвостом – дьявол; Сирена одна, без других знаков – символ чувственной прелести и соблазна; Сирена, держащая в одной руке рыбу, а в другой меч – символ души христианской³⁷². Аллегорические знаки, например, изображение добродетелей и грехов в виде женщин с приличными атрибутами, изображение Ветхого и Нового Завета, или Синагоги и Церкви тоже в виде женщин, и т. п.

Из многих символических статей нашего Подлинника обращу внимание на символическое толкование изображения Софии Премудрости Божией и, в иконах сошествия св. Духа, – изображения мира, в образе старца, помещенного в темном месте (в рукоп. гр. Уварова, № 495, Царск. 314)³⁷³.

Обе эти статьи встречаются и в Сборных Подлинниках графа Строганова. Сверх того, они попадаются и отдельно в сборниках. Так, например, в одном сборнике XVII, принадлежащем мне, в 4-ку, между словами Максима Грека помещена статья О св. иконах яко из начала быша, к которой присовокуплены следующие иконописного содержания:

«О еже что ради Пророку явишася Серафими во образе животных».

«О еже что ради Пророку Иезекиелю и Иоанну во Благовестии во образе львове проявлено».

«О еже что ради пишется на иконах и в книгах пророческих колесница огнена и кони огнены» и проч.

«Толкование образу Св. Софии Премудрости Божии».

«Толкование о Сошествии Св. Духа, еже пишется в огненых языцех».

«Подобает убо и о сем разумети, еже виде Предтеча Иоанн Дух Святый сходящ во образе голубине».

«А еже пишут у Креста Христова подножек, десную страну подъимшу горе, а шуюю понизшу долу».

«А еже три звезды пишутся на иконе Пречистыя Богородицы».

Толкование букв W. О. Н. в венце Христове.

«О свитце, его же пишут в руце Спасове».

«О том, что пишут обоюду Св. иконы Пречистые сице: МР. ФУ». (Максима Грека).

«Изящного в философех Кир Феодора Педиасима о еже коея ради вины о главах Святым венцы вчинены быша списатися».

Все эти символические статьи, ходившие прежде отдельно, впоследствии вошли в состав Сборного Подлинника.

Между символическими изображениями в сборной рукописи графа Строганова (без миниатюр) заслуживает внимания статья: Подпись образу Недремаемого Ока. На образе пишется Христос младенец, как бы в диаконских ризах, возлежащий на одре. Вот самая подпись. На верхнем поле: «Безначального тя Отца, и тебе Христе Боже, и Пресвятый Твой Дух, Херувимски дерзающе глаголем: «Свят, Свят, Свят Господь Саваоф». У Спаса на одре подпись: «Господь Сый Вседержитель и Бог, Провидящее Око и Недремаемо, посреде земли на крест вознесеся». Ниже одра: «Из Девы безмужныя проиде Христе, приим от Нея плоть мысленну и одушевленну, и истлевшее человеческое существо обнови».

Так как вся внешняя природа представлялась благочестивому художнику собранием символических знаков, то в наши Подлинники внесено было символическое учение о природе, в статьях о временах года, изображаемых в человеческих образах (например, в Сборном Подлиннике гр. Строганова), о чудесных зверях, птицах, о камнях, о необыкновенных уродливых народах и т. п. (в Подлиннике гр. Уварова № 496, Царск. № 315). В этот последний Подлинник – статья Епифания о двенадцати камнях, с символическим их значением, помещена, очевидно, из древнейших источников нашей письменности: потому что она встречается не только в хронографах³⁷⁴, но даже в Изборнике Святослава 1073 года. В этой статье предлагаются суеверные понятия о таинственных силах драгоценных камней и некоторые сведения о том, где и как эти камни добываются. Но существенной важности был этот предмет и для составителя статьи, Епифания Кипрского, и для наших старинных читателей, потому что эти двенадцать драгоценных камней, насаженные в наперсном украшении ветхозаветных первосвященников, символически означали двенадцать колен Израилевых. В Подлиннике гр. Уварова, № 496 (Царск. № 315), к этому толкованию присоединяется еще символический смысл двенадцати Апостолов. Например, первый камень Сардион – Рувим, Филипп; второй Топазион – Симеон, Матвей; третий Измарагд – Левий, Иоанн и т. д. Лист 105 и след.

Для примера символических толкований животных привожу, из упомянутого выше моего сборника XVII в., толкование символа Льва, в статье «О еже что ради Пророку Иезекиелю и Иоанну в Благовестии во образе Львове проявлено».

«Понеже бо Лев три таинства Христова прообразует. Ибо Лев егда бежит от ловца, тогда опашию своею (т. е. хвостом) заметает след свой, да быша ловцы не увидели следа его. Тако и Господь Наш Иисус Христос плотию одея Божество, да утаится от диавола, да не ощутится путь его... Второе таинство являет, яко егда спит Лев, отверсты вежди имать и прежде седми стоп ловца чует и бежит. Тако и Господь Наш Иисус Христос плотию взыде на крест, а Божество его одесную Отца беяше, плотию усну, яко мертв.... Третие таинство, яко Львица убо егда ражает детищ, мертво его родит, и стрежет его три дни, дóндеже пришед отец его, дохнет нань, и тако воставит и. Тако и Господь Наш Иисус Христос Богом и Отцем воскресе от мертвых в третий день».

Это есть не что иное, как символическое применение статьи из средневековых Физиологий, или Бестиариев. Для сличения привожу здесь о Льве, 40-ю главу из сочинения: Дамаскина архиерея Студита, собрание от древних философов о неких собствах естества животных, по рук. XVII, в моей библиотеке.

«Лев есть царь всех четвероножных, яко же есть Орел всех летающих. Имать перси великия, и колена крепкия, и нозе твердыя, и зрение его есть царское и страшное, и шерсть его великая, уста его широкая, ребра его крепка, бедра его суть толстая, ноги его великия, хождение его гордое, выя его толстая; и егда бегает пояти животно, не преклоняет главу свою, но держит ю высоко, яко же царь непокоримый. Кости его нe имут дир, ниже мозга, якоже прочих животных. Яст же много и пиет мало. Имать же и сие: яко ниже аще есть алчен, крепко могут удержати его, ниже аще есть зело насыщен, токмо егда несть ниже алчен, ниже насыщен, тогда смиряется. Елико же млад, ни едину паству обидит овец, ниже волов домашних снедает, зане может ходити и ловити дивия животная. Егда состареется и не может уловити, в дальнее место тогда идет в паствы и в домашния волы и кони и во иная пасомая. Егда же немощствует и приидет к смерти, иныя врачбы не имать, токмо аще снесть пифика (т. е. обезьяну); зане егда немощствует, рыкает, и собираются вся животна во обиталища его: тогда идет и пифик, и той убо иного животна не хощет, токмо пифика восхищает и снедает. Есть же и сие чудное во Льве, яко на пути, идеже бегает, аще мещеши листвие от древа, глаголемого Илекс, стоит и не может вящши бежати. Боится же зело дву вещей: аще видит огнь близ себе и аще слышит петела. Неудобно же обретается гнездо Львово, зане всегда в пустынях возгнеждается. Имать же и иный обычай: егда ходит и идет во гнездо свое, влечет созади хвост свой, и покрывает следы своя, да не обретается знамение пути его. Егда же хощет возъяритися, ударяет в ребра своя хвостом своим, и егда спит, имать очи свои отверсты. Егда же поимет великое животно, снедает и насыщается, прочее же мясо оставляет в сени некоей, таже дует усты своими, и оставляет е; но от обоняния оного дуновения ни едино животно дерзает снести е: такмо стоит сохранено, дóндеже паки приидет Лев алчен; а аще убо обрящет иную ловлю на утре, оно тогда мещет долу, и снедают прочии звери; аще же иныя ловли не обрящет, тогда снедает оно вчерашнее. Емлет же его трясавица четверодневная, якоже человека, и ту немощь имать за смерть. Егда же спит, имать очи свои отверсты, и во обиталище, идеже спит, влечет хвост свой и творит великое гумно, и тамо внутрь спит, и зверие дивии обходят убо отвне знамения того круга и вне не дерзают внити. Аще же приближатся ко знамению оному, абие возбудится Лев и емлет их. Иное же мясо не имать слаждьшее, яко же вельбужие; сего ради в пустыни всегда тех ловит вящше. Львица же есть сильнейши льва, и рождает пятижды во весь живот свой. И в первом убо рождении рождает пять, во втором же рождении рождает четыре, в третьем же три, в четвертом же два и в пятом едино. Бывает же не праздна месяца два, таже рождает, якоже псы, малыя детища и слепыя первее, и дояет (т. е. кормит сосцами) месяца два токмо, и тогда возрастают и ходят сами».

В том же Подлиннике гр. Уварова (№ 496) встречаются вкратце, почти все замечательнейшие суеверные сведения о животных и вообще о чудесах природы, помещаемые в энциклопедических сочинениях средневековых, как в византийских и западных, так и в русских; например, о кукушке, крокодиле, водяном коне, саламандре, многоножице и проч. Сюда же присоединены сведения о диких людях, чудовищах и вообще о народах. Например, о диких людях: «Люди, зовомые Сатиры (в рук. исатары), живут и в лесах и по горам, хождением скоры, никто их не догонит, а ходят нагие, живут со зверями, обросли шерстью, и речи не имеют, только кричат. А у иных людей уши по плечам висят; а у иных до пят висят». (Лист 111).

Вот любопытная характеристика браминов: «Врахмани человецы суть, иже живут близ рая, в дрязгу древес, нази пребывают; и ни что же света сего имуще» (Лист 110). «Гиганты есть люди об одном глазе, велики, аки Волотове³⁷⁵: а живут в Сицилийской земли, под горою, зовомая Етна» (там же). Очень любопытно объяснение чудовища Китовраса, который в старинных наших сказках представляется царем, братом и врагом Соломона. Из этого Подлинника очевидно, что слово Китоврас есть не что иное, как испорченное Кентавр или Кентаврос, а именно: «Онокентавр – зверь Китоврас, иже от главы яко человек, а от ног аки осел» (Лист 120 обор.). Тут же находим сведения и о России; например, «Скифия, Казарь. Скиф, Казарский Татарин. А Грецы Скифиею Великою наричют русския грады, Киев, Чернигов, Переаслав, Пелотеск, Ростов и прочия грады русския». – «Кумани, Русь: тако бе имянуема прежде: Казары, Скифския Татарове.... Кривичи, Смольяне» и т. п. (Лист 111 и 112 обор.).

Говоря о дивовищах, т. е. необычайных животных и народах, следует упомянуть, что баснословные сведения об этом предмете были распространены между нашими предками особенно в Александрии или истории об Александре Великом, которая в XVII в. украшалась в наших рукописях множеством миниатюр.

Предлагаю здесь несколько изображений дивовищ с миниатюр рукописной Александрии XVII в., в лист, г. Забелина, именно из тех глав, где описывается фантастический поход Македонского завоевателя в Индию.

1-й рисунок (рис. 104) к тексту: «Александр же царь к востоку пойде, и ту в земли той множество язык безсловесных, скоти дивии и звери человекообразны. И тако 10 дний ходяше, и ту жены обретоша дивии и долги, всякая жена 3 сажени, косматиж: космы аки свиныя, очи же аки звезды, и на войско Александрово наехаша». Лист 186.

2-й рисунок (рис. 105) к тексту: «И ту в земли той люди обрете величеством толко локоть, и ко Александру царю их приведоша, и поклонишася, и много меду и финик принесоша, и ти людие птицы наричются». Л. 188.

3-й рисунок (рис. 106) к тексту: «И оттуду во Псоглавые люди пойде Александр. Тии бо человецы таковии: все тело их человеческо, глава же песия». Л. 197.

4-й рисунок (рис. 107) к тексту: «И ту Александр сретоша два птака человекообразны». Л. 213

5-й рисунок (рис. 108) к тексту: «И ту человецы на них восташа, от пояса горе человек, а от пупа долу конь, исполини же наричются». Л. 224 об. Рисунок на л. 226.

6-й рисунок (рис. 109) изображает Девицу Горгонею (т. е. Горгону) и царя Александра, л. 230 об, Горгонея описывается так: «Есть в земли сей ходяще Девица нарицаема Горгонея: имущи же лице и перси, и руки человечески, а нози и хвост имеет аки у коня; на главе же ей за влас место змии имеет, и выросташе всякими лицы». Как Сирена, привлекает она к себе и животных и людей. Л. 227 об. и 228.

104–105. Из рукописной «Александрии» XVII в.

106–107. Из рукописной «Александрии» XVII в.

7-й рисунок (рис. 110) изображает северные народы, которые Александр гнал «до высоких и великих гор, иже Холми и Сивери зовутся», и там заключил между двумя горами. Между 24-мя царями этих народов были Гог и Магог. Л. 276.

Изображение чудовища с песьею головою, сплетшегося с крылатым змием, встречается под именем Гога и Магога в Толковых Апокалипсисах, как это видно из 8-го рисунка (рис. 111), взятого из рукописи XVIII в., принадлежащей мне, в лист.

К сведениям, заимствованным из хронографов, хроник, космографий и из сборников энциклопедического содержания, присовокуплены в том же Подлиннике гр. Уварова (№ 486) подобного же содержания статьи Максима Грека: О Птице Неясыти, о Струфокамиле и его яйце. (Лист 119 обор. и 122 обор.).

Все эти мелкие подробности расположены в алфавитном порядке, точно так же, как и самые толкования живописные священных лиц и событий, так что весь этот Подлинник представляется нам как бы художественным словарем, а в своей второй части, после собственного подлинника, начинающейся толкованием имен человеческих (лист 94), а затем животных, народов и проч., он действительно оказывается не иным чем, как настоящим Азбуковником, тο есть, старинным словарем, содержащим в себе не только грамматические объяснения, но и исторические, и богословские, и всякие другие. Даже можно сказать утвердительно, что эта часть Подлинника взята не прямо из самых источников, а извлечена уже из Азбуковников³⁷⁶.

108. Из рукописной «Александрии» XVII в.

По следующим причинам никак нельзя допустить той мысли, чтоб эта вторая часть, или собственный Азбуковник, была случайным приложением к Подлиннику, случайным соединением двух различных предметов в одной рукописи. Во-первых, подобные же словарные объяснения предметов и слов, необходимых для живописцев, встречаем и в другом Подлиннике гр. Уварова (№ 291, лист 5), только отрывками, еще не в полном алфавитном порядке; например, «Одигитрия – толк: крепкая помощница или заступница. Отоцы – толк: острови. Кимвал – толк: глас». Потом идет статья археологического содержания о Ковчеге, затем толкование слов и самых предметов: манна, скрижали, и т. п. Во-вторых, и в рукописи, упомянутой выше, в которой помещен довольно подробный Азбуковник, мы видим тесную связь Подлинника с Азбуковником, выраженную явственно в статье, помещенной между тем и другим: это Толкование имен человеческих. Существенно необходимо было для живописца знать, что такое значит Адам, Иоанн, Мария, Николай и проч., потому что он писал не только празднества и события вообще, но и особенно – лики святых, поименно. Сверх того, и в остальном толковании из Азбуковника взяты только необходимейшие предметы для живописца, состоящие в связи со средневековой символикой, между тем как собственно грамматические подробности не взяты.

109. Из рукописной «Александрии» XVII в.

110. Из рукописной «Александрии» XVII в.

111. Из «Апокалипсиса» XVII в.

Таким образом, более и более расширяя свои пределы, и более и более сближаясь с интересами литературными, русский художественный Подлинник нечувствительно сливается с Азбуковником, который был для наших предков не только словарем и грамматикой, но и целой энциклопедией. Более дружественное, более гармоническое согласие интересов чисто художественных и литературных трудно себе представить после этого, так сказать, органического слияния таких противоположностей, каковы живопись и грамматика со словарем. Внутренняя связь этих противоположностей объясняется символическим стилем древне-христианского искусства, которое действительно пользовалось даже грамматическими символами, каковы Альфа и Омега, разложение по отдельным буквам греческого слова, означающего рыба, и т. п.

До такой степени верны древне-христианскому стилю наши Подлинники, что даже, в позднейшую эпоху силлабических вирш, мы встречаем в них символизм букв, из которых слагается имя Иисус Христос. Так, в Подлиннике гр. Уварова (№ 291, от листа 5-го) на каждой странице киноварью написано в последовательном порядке по одной из букв этого имени, с изображением предметов мучения и страстей Господних, а под буквой помещено объяснение в силлабических виршах, а именно:

I в виде столпа с петухом наверху:

До столпа Иисус Христос наги привязанный,

Егда от мучителей злых велми бичеванный.

С с изображением внутри его сребренников:

За тридесять сребреник Иисуса купили,

Дабы на прелютую его смерть осудили.

У церковнославянское, в виде клещей:

Гвозди из рук, из ног вынимали клещами,

Егда со креста снимали руками.

С с изображением внутри его четырех гвоздей:

Гвоздми руки и ноги Христовы прибиенный (sic),

Егда безчестно был до креста вознесенный.

X с изображением трости и копья, положенных крестом:

Трость, в губе желчь и оцет принесоша Христови,

Копие прободает бок избавителеви.

Р в виде чаши:

Чашею Христос все нарицает,

Да минет чаша сия – произрекает.

И в виде лестницы:

Егда приставлена была тамо драбина³⁷⁷,

В час есть свидетель година.

С с изображением вервия внутри:

Вервием Христа, ах, невиновато вязано.

Егда без милости за нас обругано³⁷⁸.

Т в виде креста:

Крест нам болше возвестит о Христе Иисусе,

Которы весь свет судити будет на воздусе.

О в виде тернового венца:

Главу Христу терновая пронзала корона,

Егда приидет Христос, Спас наш от Сиона.

С с молотом и орудиями казни:

Млат до креста прибил Иисусовы руки,

Прибил и ноги терпящему³⁷⁹ злыя муки.

Плеть и розга творили избавителеви злости,

Тако оставили в нем кости.

Эта любопытная статья взята в Подлинник из книги Иоанникия Галятовского, изданной в Чернигове, в 1687 г., под названием: Души людей умерлых.

В том же Уваровском Подлиннике обычные древне-греческому стилю надписи на иконах переложены уже на силлабические вирши, какие помещаются под гравюрами или над ними в наших старопечатных книгах.

Например:

Христос на раме крест несет. Надписание:

Христос потерпе страсти,

Свободи нас от напасти;

На кресте руце простирает,

Весь мир к себе призывает.

Эта надпись, взятая из церковных молитв, напоминает нам конец прекрасного стихотворения Микель-Анджелова, которое приведено мною выше.

Еще пример:

Спасителя образ в тернове венце и в руках трость. Haдnucaниe.

Болезни и раны, и жажду

Вашего ради спасения стражду (л. 63).

Самую существенную часть в наших Сборных Подлинниках составляет приложение о местных русских святынях, дающее национальный колорит этому иконописному руководству и особенно важное для истории русского искусства и археологии.

Уже в малом Подлиннике по рукописи гр. Уварова, № 291, помещено известное Новгородское сказание о том, что Спаситель в своей деснице держит судьбы Новгорода. Вот это прекрасное сказание, помещаемое в летописях под 1045 г. Заложил В. К. Владимир Ярославич, внук В. К. Владимира Киевского, в Новегороде церковь каменную Св.Софии, при епископе Луке; а делали ее семь лет, и устроили прекрасную и огромную церковь. Потом привели из Цареграда иконописцев, которые стали подписывать ее во главе. И написали они образ Иисуса Христа с благословляющею рукою. Наутро приходит епископ Лука и видит образ не с благословляющею рукою, и велел переделать, и три утра иконописцы переписывали руку Спасителя, и всякий раз она сама собою появлялась сжатою. И на третий день был иконописцам глас от того образа: «Писари, о писари! не пишите меня с благословляющею рукою, а пишите с рукою сжатою: потому что в этой руке держу я великий Новгород: а когда эта рука моя распрострется, тогда Новугороду будет скончание».

Но особенно много русских статей в обоих Сборных Подлинниках графа Строганова. Вот любопытные подробности из рукописи без миниатюр.

«Явися Пресвятая Богородица Моисею в Купине, не сгараше огнем, на мелких древах, сиречь, в кустех, а не на великом древе, понеже бо не обоготворят древо то Иудеи, и не творят идолы в едином древе. А по-русски древа те, сиречь, кусты, и родятся на тех кустах ягоды, зовома ежовика. – Есть образ Пресвятыя Богородицы Неопалимыя Купины, на самом том камени написанный, идеже виде Моисей Пророк Купину огнем горящу и не сгараему; и повелено ему изутися и отрешити ремень сапогу его, место бо то свято есть, на нем же ты стоиши. Той же чудотворный образ Пречистыя Богородицы стоит в Благовещенском Соборе, над северными дверьми, в киоте, с дверцами написанными, а плита тая врезана, аки в складне, осми вершков, и доднесь видима нами; а принесен из Синайския горы Палестинскими старцы в дарех Великим Князьям Московским в лето 6898».

«Есть образ Неопалимыя же Купины Пресвятыя Богородицы за Тверскими вороты, в церкви Рождества Богородицы, в приделе под колокольнею, на Митревки (т. е. на Дмитревке). Во дни Государя Царя Алексея Михайловича всея Русии проявися сице. Егда созидаше церковь Рождества Богородицы, и в то время идяше человек некий уродивый Христа ради, и сей образ Богородицын несяше с собою, и пророчески вещая и повелевая обложити в приделе Неополимыя Купины Пресвятой Богородицы, еже и создаша, и той образ поставиша, и доднесь чудодействует».

«Есть образ Пресвятыя Богородицы чудотворный, честного ея Покрова вo граде Смоленске. Явися в лето 6620. Много чудеса творяше».

«Есть образ Пресвятой Богородицы чудотворный, честного ея Успения во граде Галиче. Явися в лето 6960; в обители преподобного Паисия чудотворца поставлен был, а прежде явися у Галицкого Князя Василия Овинова, егда созидал церковь Св. Николы в селе своем. И к Москве сей образ имали с честию при митрополите Ионе чудотворце и при Паисии, игумене Галицком, и паки с Москвы о себе отхождаше в Галич».

«Есть образ Пресвятыя Богородицы Благовещения в Кремли на Житном дворе, над враты градскими к Москве реце. Много чудеса сотворяются от него. Проявися в лето 6612».

«Есть образ Пресвятыя Богородицы честного Рождества ея. Явися в лето 7102, в Переславском уезде, в веси Игнатьеве, близ слободы Александровы, в Лукиянове пустыне, в церкви стоит, велия чудеса содевает».

«Есть образ Пресвятыя Богородицы Одигитрия в Кремли граде на Иване Великом у верхних колоколов. Много чудеса быша в лето 7087».

«Есть образ Пресвятыя Богородицы Печерския, на престоле, со святители Петром, Алексеем, и со преподобными Сергием и Никоном, предстоящими; на стенном письме, на церкви Похвалы Богородицы, против западных врат Собора Успенского. Много чудеса сотворишася от него, и церкви не даде разломати: хотеша инде строити ея, в лето 7187».

«Есть образ чудотворный Святое Преображение Господне, на Царском, идеже мощи св. епископа Стефана Пермского лежат. Такожде не дадеся разломати, и каменщиков силою Божиею снесло сверху, невредимых, во дни Государя Царя и В. К. Феодора Алексеевича всея Русии».

«Есть Спасов образ во архиерейстей одежди на престоле, и Богородица, яко предста царица одесную, и Св. Иоанн Предтеча. Местна, в большом Успенском Соборе стоит близ Успения Пресвятой Богородицы, юже начать писати Преп. Алимпий Печерский; ангел Господень дописа и соверши ю. Чудеса быша».

«Есть образ Пресвятыя Троицы, чудотворный, близ Мезени в Помории в веси зовом Лампожна. Явися в лето 7110 месяца февраля в 1 день, на пути, на снегу поднял его хрестьянин Симеон, идый на куплю с возами. И многа чудеса сотворяются. И создаша церковь. А сей изваянный медный».

«Есть в большом Успенском соборе на Москве три образа чудотворныя: Спаса Христа и Пресв. Богородицы и Св. Николы Чудотворца. Принесены из Царяграда, на благословение Великим Князем нашим. Те, что Афанасий Патриарх похулил образ Св. Николы. Он же и от моря утопша помилова. Чти в житии св. Николы о сих трех иконах».

«Тамо же в Соборе, во олтари есть образ Огненное восхождение Св. Пророка Илии, чудотворный. На праздник его сходил с небеси огнь, и окрест образа пламень был видим человеком. По много времени сие чудо было. Сей же образ и доднесь в соборе».

«Еще Спасов образ Нерукотворенный написан на Вятке, во граде Хлынове. Многи чудеса и исцеления быша от него».

«Еще образ Спасов Нерукотворенный, написан, в Андроньеве монастыре. Принесен из Царяграда Св. Алексеем Митрополитом».

«Еще Спасов образ Нерукотворенный написан у Соли Вычегодския, чудотворный же».

«Еще образ Пресвятыя Троицы, чудотворный же, в обители Антония Сийского в области Колмогорской. Сам преподобный у моря писал его в лето 7131. Многа чудеса и явления быша человеком, и гласы от образа Христова, не повелевая и запрещая, еже бы православны християне табаку проклятого отнюдь не пили».

Затем идет краткое «Сказание, от коих образов явныя чуда» – именно от икон Богородичных. Например, «От Пессидийския: из руки лилея выросла». – «От Знамения Богородицы: слезы шли, плакала». – «От Германовския: яблоко приняла Богородица. Екатерине перстень дал Иисус младенец». – «От Максимовския: амфор дала Богородица Св. Максиму митрополиту Московскому». – «От Печерския: дала образ и мощи Святых и деньги иконником и каменьщиком». – «От Онуфриевской: хлеб принимал младенец Иисус и Богородица» – и т. п. Замечу мимоходом, что последнее известие основано на превосходном сказании об Онуфрии, которое приведено уже мною в другом месте³⁸⁰.

Сверх того, в обоих Сборных Подлинниках графа Строганова довольно подробно изложены сказания об иконах Богородичных (числом 137), с иконописными замечаниями о их подобиях. При некоторых сказаниях указаны источники, а именно: подписи на самых иконах, Патерики – Синайский, Скитский, Афонский, Минеи и Пролога, Летописец Греческий, история Афонская, жития Святых, полные сказания о некоторых иконах, книга Соборник, Степенная книга, Царственная книга, Русский Летописец, Киевский, Польский, История Новгородская, Книга Барония, Звезда Пресветлая, Киевские печатные листы; некоторые из старопечатных книг, каковы: Кириллова книга (1644 г.), Огородок Антония Радивиловского (1676 г.), Руно Орошенное Димитрия Ростовского (1683 г.) и особенно – Небо Новое Иоанникия Галятовского (1665 г.).

Из самых источников явствует, что весь цикл этих сказаний и подобий определился не раньше конца XVII в., и уже под влиянием Польско-Западным, перешедшим в Москву через Киев. Тогда же, в конце ХVII и в начале ХVIII в. русские мастера стали гравировать собрания икон Богородичных, которые, будучи разрезаны по одиночке, вклеивались в рукописи того времени. Оттиски первой редакции отличаются изяществом очерков и довольно искусной гравировкой³⁸¹. Потом в половине ХVIII в. с этих же оттисков сделаны были гравюры гораздо грубее на белой бумаге, а потом и на синей.

В заключение о русском элементе в Сборных Подлинниках следует обратить внимание на «Сказание о св. иконописцах», помещенное в рукописи графа Строганова (без миниатюр)³⁸².

Из иностранных иконописцев названы: Евангелист Лука, апостол Анания, Св. Никодим; епископ Мартин, ученик апостола Петра; Мефодий, епископ Моравский; Царь Мануил Палеолог; Лазарь, епископ Евандрийский; Герман, патриарх Цареградский, Препод. Иероним Палестинский (со ссылкой на Новое Небо).

Об иконописцах русских или писавших на Руси привожу самый текст.

«Св. Петр Митрополит Московский и всея Росии Чудотворец писаше многия св. иконы, егда игуменом бысть во Спасском монастыре, и сей образ Пресв. Богородицы своего письма поднесе первому Св. Максиму Митрополиту всея России; и по смерти его, от образа сего Богородицына гласом своим его Петра благословила на престоле митрополитом быти, еже и бысть. Чти в житии его или зде о иконе» (т. е. в статье об иконах Богородичных).

«Св. и предивный, и чудный Макарий Митрополит Московский и всея Росии Чудотворец писаше многия св. иконы, и книги, и жития Святых Отец во весь год, Минеи Четий, яко ин никтоже от Святых Российских написа, и праздновати повеле Российским Святым, и на Соборе правило изложи, и сий образ Пресв. Богородицы Успения написа».

«Святейший преосвященный Афанасий Митрополит Московский и всея России многия святыя иконы писаше чудотворныя».

«Св. Феодор архиепископ. Ростовский чудотворец, племянник Св. Сергия, писаше многия св. иконы, егда был митрополитом в Симоновом монастыре на Москве; и образ написа дяди своего Препод. Сергия чудотворца. И зде на Москве³⁸³ обретаются его письма иконы, Деисус на Болвановке у Николы Святаго».

«Препод. священноинок отец Алимпий пресвитер, Печерский чудотворец, иконописец Киевский, многия чудныя иконы писал; и ангели Господни помогаху и писаху образы, яко ученицы его быша, и спрашивахуся, аще угодно ли, тако написашася им. И в Киевских пещерах в нетлении и до днесь опочивает, чудеса творя».

«Препод. отец Григорий Печерский, иконописец Киевский, много св. икон написал чудотворных, яже зде в Российской земли обретаются, спостник бе препод. Алимпию. В нетлении в пещерах опочивает».

«Препод. отец Дионисий, игумен Глушицкий. Вологодский чудотворец, писаше многия св. иконы; его чудотворныя обретаются зде в Российской земли; сам же многия чудеса от гроба своего источает в Покровском монастыре».

«Препод. отец Антоний, игумен Сийский и Колмогорский чудотворец, близ Окияна-Моря живый, писаше многия св. иконы, и образ Пресв. Троицы написа в своем монастыре. И некогда церковь загореся, образ же выде из огня цел сам на руце Препод. Антонию, аки голубь. Чти в житии его».

«Преподобномученик Андреян, игумен Пошехонский и Вологодский чудотворец, писаше многия св. иконы. Прежде живяше в Корнилиеве монастыре, и потом в своей пустыни, и тамо убиен бысть от разбойник. Ныне же монастырь его Успенский близ Белого села обретается»,

«Препод. отец Андрей Радонежский, иконописец, прозванием Рублев, многия св. иконы написал, все чудотворныя, якоже пишет о нем в Стоглаве Св. Чудного Макария Митрополита, что с его письма писати иконы, а не своим умыслом. А преже живяше в послушании у Препод. Отца Никона Радонежского. Он повел при себе образ написати Пресв. Троицы, в похвалу отцу своему, Св. Сергию Чудотворцу».

«Препод. отец Даниил, спостник его, иконописец славный, зовомый Черный, с ним св. иконы чудныя написаша, везде неразлучно с ним; и зде при смерти приидоша к Москве во обитель Спасскую и Препод. Отец Андроника и Саввы и написаша церковь стенным письмом и иконы, призыванием игумена Александра, ученика Андроника Святого, и сами сподобишася ту почити о Господе, якоже пишет о них в житии Св. Никона».

«Препод. отец Игнатий Златый, иконописец Симонова монастыря, спостник Препод. Кирилла Белозерского, писаше многия Св. иконы чудныя. Чти в житии Св. Ионы Митрополита, собеседника ею бывша».

«Препод. отец Антоний пресвитер, иже бывый иконописец дивный, во обители Препод. Антония Римлянина. Новогородского чудотворца, многия св. иконы написал чудотворныя. Чти в житии Препод. Антония Римлянина».

«Препод. отцы иконописцы Греческие, самою Пресв. Богородицею наняты писати на Руси в Киевопечерском монастыре и посланы. И серебра дала в залог им чудно. Чти в книге Патерике Печерском о сем. В пещерах почивают нетленно, числом 12».

«Препод. отец Геннадий Черниговский, иже во Ильинском монастыре живяше, и написа чудотворный образ Пресв. Богородицы, кой многое время плакал в лето 7160. Чти – есть книга Руно Орошенное».

В заключение о русском элементе наших Подлинников замечу, что сюда же принадлежит статья о брадобритии, которая рассмотрена мною в особом исследовании.

Последнее важнейшее осложнение Подлинника касается уже его художественной стороны. «Много иконники пишут и недоведомых вещей – как сказано в беседе Николая Любченина³⁸⁴ – чево в Подлинниках не написано, а надобно писати, да вопросу ответ дати». Вследствие того оказалась необходимость постоянно сверять описания Подлинника с изображениями на иконах. Результатом этой поверки было уже неминуемое осложнение Подлинника внесением в него, вместо одного изображения, – двух и даже трех одного и того же лица или события, потому что многие лица и события писались иконниками различно. Так, уже с первой страницы этого руководства для древнерусских живописцев открывается большая свобода, нежели вообще полагают, ссылаясь на строгость византийского стиля. Возьмем для примера 1-е сентября, то есть, самое начало Подлинника. По рукописи, принадлежащей мне, отличающейся – как было замечено – простейшей редакцией, сказано только следующее: «Спас стоит во святилище, чтет книгу Исайи пророка: Дух святый на мне, Его же ради помаза мя благовестити нищим, посла мя. Вверху Господь Саваоф и Дух Святый над Спасом; а кругом Жиды всяким подобием». По рукописи графа Уварова (№ 495, Царск. 314) находим уже двоякое изображение или два перевода, а именно: «Церковь – празелень, а в ней Спас учит народ, в руках книга разогнутая, позади его также стоит Спас к ученикам лицом, согнув книгу, дает Петру Апостолу; Апостолов двенадцать, двое стоят лицом, а иных только верхи голов видно, а народ всякими образами и в разных ризах. Иной перевод: Господь в совершенном образе стоит посреди города Назарета, чтет книгу Исайи Пророка, а глаголет в ней: Дух Господень на мне, Его же ради помаза мя. Во облаке Господь Саваоф; из уст Дух Святой над главою. Пред ним и за ним Иудеи; а подпись: сниде Иисус в Назарет, идеже бе воспитан и вниде по обычаю в сонмище».

Еще большее разнообразие переводам Подлинника было придано гравированными изображенями в старопечатных книгах и в особенных Лицевых Сборниках. Сборные Подлинники графа Строганова выказывают явственно свою позднейшую редакцию довольно частыми ссылками на Киевские печатные листы, и таким образом узаконивают печатные на них изображения³⁸⁵. Между тем тут уже помещены и постоянные противоречие этих последних изображений древнейшим, прежде принятым нашими иконописцами.

Но еще гораздо важнейшее противоречие и разномыслие вносилось в наши Подлинники из старопечатных книг. Не только львовские, но и киевские старопечатные издания половины XVII века отличаются замечательным изяществом приложенных при них гравюр на дереве. Неровность в художественном достоинстве рисунков в одной и той же старопечатной книге происходила от того, что иные рисунки печатаны были старыми досками, неискусной домашней работы, другие же – или целиком были из иностранных, немецких и итальянских гравюр, переделанных польскими мастерами, или же составлялись самостоятельно южно-русскими художниками, но под влиянием искусства западного. Таким образом, как в литературе, так и в живописи русской XVII века оказалось благотворное влияние Запада через Польшу. В лучших гравюрах южно-русского и польского изделия, при старопечатных церковнославянских книгах, нельзя не удивляться тому гармоническому тону, какой художники умели дать, казалось бы, чисто случайному соединению древнерусской простоты, строгости и некоторой грубости с легкостью и изяществом западной техники.

Образцы этой живописи можно видеть не только в Львовских изданиях уже первой половины XVII века, но и в киевских старопечатных книгах того же времени. Так называемая Лицевая Библия, изданная в Киеве, в 4-ку, в 1648 г., содержит в себе много рисунков, заслуживающих полного внимания в художественном отношении. Рисунки из этой Библии помещались в разных и позднейших киевских изданиях; например, в изданиях сочинений Лазаря Барановича: Меч духовный 1666 г., Трубы словес 1674 г., в книге Антония Радивиловского: Огородок Марии Богородицы 1676 г., и в некоторых других. Если в конце XVII века и в Москве гравюра получила изящный характер, например, в рисунках Ушакова, то в половине того же столетия – надобно сказать правду – старопечатные книги на северо-востоке России далеко уступают южно-русским в изяществе политипажей. Таким образом, южная Русь, по своему образованному сочувствию к успехам художеств на Западе, получает самое видное место в истории древнерусской иконописи, процветание которой в XVII веке – как известно по преимуществу зависело от обаятельного влияния западного искуства на простодушное воодушевление русских мастеров, еще не утративших тогда благочестивого настроения духа эпохи древнейшей.

Итак, в нашем древнерусском Подлиннике явственно чувствуется освежительное влияние Запада, пришедшее к нам через Польшу, и чувствуется оно не только в литературной части Подлинника – в силлабических виршах, исполненных полонизмами, в латинских словах и т. п., но и в его художественной части, и именно в этом, в высшей степени важном указании на Киевские печатные листы. Здесь уже Подлинник является в связи с историей старопечатных книг, гравюр и вообще с историей типографского дела.

Если с одной стороны русский Подлинник придерживается северо-восточной русской старины, основываясь на статье Стоглава об иконописцах, то с другой, сближаясь с Западом, сначала через Новгород и Псков, и потом через южную Русь и Польшу, он становится в видимое противоречие с основными началами того же самого Стоглава.

Как разрешено было это замечательное противоречие в древнерусской художественной практике, можно видеть в наших старинных Лицевых Подлинниках и в других миниатюрах конца ХVII и начала XVIII века, в которых, при глубине и искренности религиозного одушевления, строгость очертания эпохи более грубой смягчается чувством природы и некоторой свободой эстетического вкуса, уже воспитанного под благотворным влиянием Запада.

Во-первых, предлагаю снимки с миниатюр, которыми кто-то украсил поля старопечатной Псалтыри, в лист, изданной при Патриархе Иоасафе в 1633 г., и находящейся теперь в библиотеке Сергиевой Троицкой Лавры, куда была она дана в 1659 г., как значится из следующей приписки в начале книги: «Лета 7167 (1659) году сию книгу Псалтырь налойную дал вкладом в дом Живоначальные Троицы бывший Келарь, старец Симон Азарьин». Итак, миниатюры, которыми исписаны поля этой книги, не ранее 1633 года и не позднее 1659.

На рисунке 112 изображено: в необыкновенно стройном, архитектурном сочетании, вверху Троица, внизу Иисус Христос, сходящий во Ад, представленный в виде бюста, со спокойным лицом как бы античной статуи и с чудовищной пастью, из которой виднеется царственная фигура со свитком в руке. К псалму 15. Подобное же (рис. 113) представление Небесного и Преисподнего. Согласно иконописному изображению Страшного Суда, Иуда сидит на коленях у сатаны, прикованного цепями. К Пс. 51. В этих миниатюрах, напоминающих цветущую эпоху древне-христианского искусства, чудовищным и фантастическим образам Романского стиля придано новое изящество и некоторая гармония, приобретенныя русской иконописью в половине XVII в.

На миниатюрах: (рис. 114) фантастическое же представление Ада в виде чудовищного животного, со связанным сатаною посредине, и с Адамом и Еввою по обе стороны. Все вместе ласкает взор, как Помпеянская арабеска. К Пс. 4. (рис. 115) Три

112. Миниатюра из старопечатной Псалтыри 1633 г.

113. Из Псалтыри 1633 г.

Отрока в пещи, вполне согласно с изображениями на лучших миниатюрах древнейшего Византийского стиля. К 7-й песне св. Отроков. (рис. 116) Авраам, Исаак и Иаков восседают на лавице, с душами праведных в лоне и позади их, тоже согласно с древнейшими представлениями. К Пс. 22. (рис. 117) Враги ведут в плен пленников. Идущий напоминает Татарина, но в идеализированном костюме. К Пс. 77.

114–117. Из Псалтыри 1633 г.

Далее, (рис. 118), а) Давид, попирающий врагов. К Пс. 17. Иконописной симметрии придано здесь некоторое изящество, как это можно видеть из сравнения с изображением того же предмета, приложенным из рукописи 1485 г. в статье о Визанийской и древнерусской Символике. б) (рис. 119) Замечательна по своему

118–120. Изъ Псалтыри 1633 г.

изяществу группа низвергаемых ангелом в пропасть. К Пс. 72. в) (рис. 120). Миниатюра, к Пс. 9, с ангелом хранителем вверху, с двумя фигурами внизу, которых наущают бесенята, и со зданием в середине, из которого бесы тянут людей крюками, по своей смелости и изяществу ясно свидетельствует о влиянии западном на иллюминатора, украшавшего миниатюрами Псалтырь 1633 г.

На рис. 121, для сравнения с миниатюрой под лит. в, на 2-м листе, прилагается подобное же изображение из видения Феодоры по рукописному житию Василия Нового XVII, в библиотеке г. Забелина, в 4-ку. Ангел приносит душу Феодоры к самому Аврааму.

На рис. 122, для сравнения с миниатюрой под лит. г, на 2-м листе, прилагается подобная же сцена пленения, из рукописного Сборника XVII в., принадлежащего мне, в 4-ку.

На рис. 123, для сравнения с этими обеими миниатюрами предлагается изображение того, как «Христиане начаша дань даяти поганым Татарам» из Жития Евфросинии Суздальской, по рук. XVIII в. в лист, в библиотеке графа Уварова, № 106 (Царск. № 95), лист 54.

121. Из жития Василия Нового.

122. Из Сборника XVII в.

123. Из жития Евфросинии Суздальской.

Во-вторых, для истории живописи конца XVII в. в высшей степени важны миниатюры, которыми во множестве украшено Сийское Евангелие (Недельное), с присоединенным к нему Месяцословом. Изящно рисованные миниатюры с большим вкусом раскрашены и где нужно позолочены, и посеребрены. Рукопись писана в лист большого формата, на 934 листах. Находится в Сийском монастыре, куда в конце XVII в. перешла она из Москвы, как это можно заключить из следующей подписи по листам: «лета 7201 (1692) сентября в 20 день дому великого господина всесвятейшого Кир Адриана архиепископа Московского и всея России и всех северных стран патриарха казначей старец Паисий Сийский сию божественную книгу Святое Евангелие oпракос с прилежным молением предложил в дом Пресвятыя и Живоначальныя Троицы и Пресвятыя Владычицы нашея Богородицы и славного ея Благовещения, идеже трудолюбие возградил преподобный и богоносный отец наш Антоний иже нарицаемый Сийский», и проч.

В конце этой великолепной рукописи, вместо послесловия, приложена Молитва трудолюбца о совершении книги сея Святого Евангелия. Чтоб познакомить читателей с благочестивым расположением духа нашего искусного иллюминатора и писца, не назвавшего себя по имени, предлагаю несколько выдержек из этой молитвы.

.... «Благодарю тя, благодарю тя, благодарю тя, преблагословенная, неразделимая Троице Пресвятая! Безначальный Отче святый и благословенный, яко благоволением твоим, и поспешеством Сына твоего присносущного и действом Духа Твоего пресвятого, дал еси мне худоумному положити начало и конец совершения малого труда моего, и яко твоею помощию преидох пучину многотрудного моря, и достигну(ти) ныне во пристанище пожеланное сподобихся»…

«И аз недостойный малый труд ума моего и бренной руки приношаю величествию безмерному: малая, несуетная тварь Премудрому Зиждителю: твоя от твоих даров... Приими милостиве усубленный талант от недостойного раба твоего к вечной славе имени твоего пресвятого и чюдного. Приими на украсу дому твоему святое Евангелие».

«Даруй сия верным любящим тя за бодрого стража и за возбуждение в сени смертной спящим, даруй за ясную свещу во тме века сего блудящим, дай боязнь грехолюбцем, за радость же и веселие трудолюбцем. Приими Пресвятый Боже, сию малую мрежу недостойных трудов моих и ума моего, вверзи в море великое века сего, и заими ею множество разумных рыб от всякого рода: даже из глубины неверия и грехолюбия мрачного извлекут их ловцы твои нa свет чистого небесного зефира».

«Приими, превечная преблагословенная Троице и Единице, сие малое зерно чистой пшеницы твоей, израстьшее благодатию твоею от росы небесной; во иссохшем (в рук. исхошем) класе ума моего, приими, насади и вкорени, насадителю всех благ, возрасти, восугуби, умножи во всем мире, паче же в сердцу верных твоих, да сугубый плод принесут тебе во время посещения Твоего. Приими, Христе Боже мой, едину малую слезу ока моего паче всех сожжений и трудов моих. Един бо мне недостойному и ленивому талант Твой предал еси; аз же лукавый и ленивый раб, зле помыслих скрыти бисер сокровища Твоего, в темной земли сердца моего, прельщен бых лестною сладостию мира сего... Но Твоя милостивая десница, воздвиже мя в нечаянии лежащого, и отъя бремя смертной тяготы с хребта души моей, и толкнул еси в ребро спящого ума моего, и рекл еси ленивому: Востани и бодрствуй. Повелел еси умершему глаголати и даровал еси слепому ясно свет славы Твоей оглядати. Отложил еси ветхость ума моего: и обнови яко орла во юность, и рекл еси: Востани и лети от трупа смрадного, и не объядайся мертвечины прелестной сладости века сего, ибо на высоту подобает ти летети. И глас Твой сладкий побуди мя, и десница Твоя простре крыле ума моего и воздвиже мя со дерзновением на высоту летети, и просвети зенице разумных очес ума моего, и даровал еси невозбранно зрети свет чюдного видения в таинственных позорех и в чюдных сокровищах славы Твоея, в них же лежит необъятный свет сладкой и дивной премудрости Твоея. О сих всех благодарю тя, Царю Святых страшный, и сильный крепостию милости Твоея, и радостно любовию воспевая велехвальное имя Твое, и пред престолом пресветлой славы Твоея многогрешную душу мою покидаю и до пречистых ног твоих поклоняюся»...

Эта восторженная молитва Русского иконописца, лучше всяких исследований, вводит нас в самое святилище благочестивого его воодушевления, которое тем замечательнее для истории русской живописи, что иконописец умел с искренностью простодушного верования примирить успехи художества, приобретенные нашей иконописью того времени, очевидно, под сильным влиянием Запада.

124. 1-я миниатюра Месяцослова при Сийском Евангелии.

Сначала прилагаю здесь снимки с миниатюр из Месяцослова, которые все вместе взятые составляют самый полный и великолепный лицевой Подлинник конца XVII в.

125. Май – миниатюра Сийского Месяцослова.

Как на берельефах внешних стен готических соборов изображаются иногда все 12 месяцев в соответственных каждому времени года домашних и сельских сценах, или как в наших Подлинниках помещаются статьи о временах года, изображения которых приложены мною выше; так и в Сийском Месяцослове, перед каждым месяцем помещено по ландшафту. Особенно любопытен прилагаемый здесь (рис. 124), с миниатюры, которой начинается месяцослов, и которая, соответствуя сентябрю и, следовательно, началу года, по углам представляет в позднейшем западном вкусе аллегорические фигуры четырех стихий. Лист 707 обор.

2-й рисунок (рис. 125), с изображением нежных сцен, стоит в начале месяца мая. Лист 859 обор.

В обоих рисунках очевидно самое решительное влияние западного искусства и новых идей, дотоле небывалых на Руси. Здесь уже чувствуется предвестие реформы, произведенной в нашем образовании в начале XVIII в.

Из отдельных фигур святых прилагаю на рис. 126 изображения: а) и б) Бориса и Глеба под 24 ч. июля. Л. 904 об. в) князя Михаила Тверского, под 22 ч. ноября. Л. 749. г) Князя Владимира, которого изысканная поза обличает уже западное влияние; под 15 ч. июля. Л. 897 об. д) Феодоры царицы,

126–127. Из Сийского Месяцослова.

отличающейся изящной простотою древнего стиля; под 11 ч. февраля. Л. 822 об.

На рис. 127: Праотцы, воспоминаемые в неделю Св. Отцев перед Рождеством Христовым. Замечательные по красоте и величию типы, в которых древне-христианский стиль несколько облегчен западным влиянием, но не попорчен. Любопытны разнообразные костюмы. Л. 765 об.

На рис. 128–129: а) Знамение от иконы Богородицы в Новегороде 1170 г.; очевидно, по переводу с древней миниатюры; под 27 ч. ноября. Около стоят празднуемые в тот же день кн. Всеволод-Гавриил Псковский, со своим знаменитым мечом, и Иаков Ростовский. Л. 751. б) Празднование Иконе Смоленской Богоматери, под 28 ч. июля, по случаю перенесения сея из Москвы в Смоленск в 1456 г., при В. К. Василии Васильевиче, согласно известному сказанию, внесенному в Пролог: «Прииде от града Смоленска в Москву к В. К. Василию Васильевичу Смоленский епископ

128–129. Из Сийского Месяцослова.

130. Тоже Положение Ризы Господней.

Мисаил с наместники и многими нарочитыми жители града того: моляше Великого Князя, дабы помиловал их, и отпустил икону Пресвятыя Богородицы, юже бе прежде взял от них Юрга пленом. Князь же Василий положи о том совет со отцем своим преосвященным Ионою митрополитом всея России, и с прочими святителя Российския земли, и с боляры своими, глаголя: «како в плене держати икону неодержимыя Владычицы всего мира?» И много почтив епископа и сущих с ним. По сем же сотворяет празднество на отпущение тоя честныя иконы» и т. д. Рисунок, любопытный по костюмам, отличается значительным изяществом от старинного стиля, в каком писано Новгородское Знаменье. Л. 906 об.

На рис. 130: Положение Ризы Господней в Москве, согласно сказанию в Прологе «О еже како принесена бысть от Аббас Шаха в царствующий град Москву», при Михаиле Феодоровиче. Под 10 ч. июля. Л. 896.

Теперь перейдем к изображениям Евангельских сказаний. Эти изображения помещены частью при тексте Евангелия, на полях, частью в месяцослове.

На рис. 131: Христос исцеляет слепого. Возле стоит нищий с кошелем и клюкою: поистине, художественная фигура! Группа народа завершается городскими зданиями. Фигура Христа выступает из толпы лиц своей торжественной простотою. Л. 271.

На рис. 132: Иоанн Предтеча благовествует в пустыне. Прекрасна аскетическая фигура Предтечи. Будто житель другого мира, в младенческом неведении городской жизни и ее суетных треволнений, наивен и спокоен стоит он перед толпою благоговейных слушателей и проповедует им великие тайны своих пустынных созерцаний, грациозно разводя руками, но как-то боязливо и неловко, будто от непривычки сообщаться с людьми. В группе умиленных слушателей особенно обращают на себя внимание сидящие впереди женщины своей глубокой вдуманностью, которой изящно гармонируют спокойно и грациозно наклоненные фигуры. Разнообразнее и живее, и потому не столь глубоки ощущения молодых людей и старцев, сидящих на задних планах. Особенную мысль придает сцене то обстоятельство, что

131–133. Из Сийского Евангелия.

наивный пустынник, как бы только что вышедши из лесу, проповедует стоя перед слушателями, которых он встретил сидящими, или которые, чтоб удобнее слушать, спокойно уселись перед необыкновенным своим оратором. Л. 243.Рис. 133: Христос и Самарянка у колодца. Фигура Самарянки свидетельствует, что наша старинная иконопись не чуждалась изящной грации в движениях. Л. 115 от.

134–135. Из Сийского Евангелія.

На рис. 134 и 135: два момента из сказания о Благовещении, под 25 ч. марта, л. 840 об. и 841. На одном рисунке изображена Дева Мария с веретеном, а на другом при колодце, согласно известному преданию, которое привожу по рукописной Лицевой Библии, в Публичн. Библ.1, №91 (гр. Толстова, 1, № 24): «Мария же ткаше кокин и готоваше порфиру, и взя водонос, и иде почерпсти воду. И се глас бысть глаголющ к ней: Радуйся, обрадованная! Господь с тобою! Она же обозревшися одесную и ошуюю, откуда есть глас сей. Убоявши же ся вниде в дом свой, и, поставль водонос, взем порфиру, седе на престоле своем, делаше». Л. 306 об. – Особенно грациозен поворот головы и всей фигуры Девы Марии при колодце.

Рис. 136 и 137: коленопреклоненная Мария обращается к сидящему за трапезой Спасителю с умиленною молитвою, которая так горяча и стремительна, будто всю фигуру ее проникает неудержимым влечением. На другом рисунке она же отирает Христу ноги своими волосами, простосердечно припав к земле. Сидящие за трапезой, в одушевленной, драматической беседе изъявляют свое недоумение. Л. 361 и 361 об.

136–137. Из Сийскаго Евангелия.

Рис. 138–141: а) Пир богатого. Внизу лежит Лазарь, покрытый язвами. Возле него кошель и две клюки. Замечательны костюмы пирующих. Л. 377 об. б) Душу Лазаря возносят Ангелы. По позднейшему, западному обычаю, душа представлена в величину взрослого человека, а не в виде младенца, как писалось у нас в старину. Л. 378. в) Смерть богача. Жена любовно с ним прощается; домочадцы, припав к одру, усердно плачут. А позади, как в Пляске Смертей – уже ждут выхода грешной души страшные бесы. Внизу разверзлась адская бездна, изрыгающая пламя. Л. 378 об. г) Притча о Блудном Сыне. Вверху отъезжащего сына провожают домашние. Сын видимо торопится, отец спешит дать ему денег, когда уж он сел на коня. Мать стоит пригорюнившись. Внизу Блудный Сын в обществе прелестниц. Л. 487 об.

138–139. Из Сийского Евангелия.

140–141. Из Сийского Евангелия.

Рис. 142–144: а) Один из эпизодов Страстей. Вверху Христос с двумя своими учениками, с Иоанном и Петром, изъявляющими Ему свою преданность. Несколько ниже Петр отрекается перед женою, спросившей его, не ученик ли он осужденного Христа? Еще ниже – Христос перед Каиафой. За Христом стоит уже только Иоанн. Иллюминатор, очевидно, хотел выразить то различие в действиях Иоанна и Петра, которому суждено было обозначиться в этом великом событии. Оба ученика, соединенные вместе при учителе вверху, потом разительно разделены в сценах, следующих ниже. Л. 634. – б) Мироносицы при гробе Господнем. Прекрасная, драпированная группа напоминает древний, благочестивый стиль. Л. 523 об. – в) Брак в Кане Галилейской. Вверху, для символического соответствия, представлен обряд бракосочетания, любопытный по древнерусским костюмам и обычаям. Дружкой при невесте – женщина, а при женихе – мужчина. Свечи держат дружки. Л. 83 об³⁸⁶.

142–143. Из Сийского Евангелия.

144. Из Сийского Евангелия.

145. Из Служебника 1665 г.

Как литература Московская во второй половине ХVII в. была под сильнейшим влиянием Южно-русской, из которой она вносила в северо-восточную Русь западные идеи, так и живопись московская той эпохи, без сомнения, многими успехами обязана мастерам южно-русским, произведениями которых были украшаемы как рукописи, так и старопечатные книги. Для сличения с живописью Сийской рукописи предлагаю здесь снимок с одной миниатюры, из Архиерейского Служебника, писанного по благословению Лазаря Барановича в 1665 г. в Спасском Новгородо-Северском монастыре, и принадлежавшего впоследствии Димитрию Ростовскому, а теперь находящагося в Синодальной Библиотеке, под № 271, в лист. Миниатюры этой рукописи отличаются теми широкими и свободными очерками и сочными колерами, которые были усвоены нашими северо-восточными миниатюристами в первой половине ХVIII в., и которые представляют как бы переход от древней иконописи к позднейшей академической манере. Предлагаемый здесь рис. 145, изображает архиерея, благословляющего хоругвь, которую перед ним держит козак: около него гетман с булавою, позади козаки. Лица кажутся портретами. Л. 181 об. Миниатюра эта приложена к главе, имеющей содержанием Чин освящения хоругви.

Вместе с развитием художественной техники, иконописцы наши более и более стали удаляться от старины и предания, усовершенствуя свои рисунки по западным образцам, с которыми они знакомились преимущественно по гравюрам. Следствием этого было неминуемое падение иконописного стиля, которое оказалось особенно в следующих трех пунктах: 1) были прерваны все связи с древне-христианским стилем, который к нам перешел, хотя уже и в византийском его разложении, но все же вносил в нашу иконопись много античного изящества, например, в прекрасной драпировке фигур; 2) оказались самые резкие отклонения от иконописных преданий, изложенных в Подлинниках; и 3) были забыты или искажены русские костюмы.

146–147. Из Лицевого Подлинника.

Знаменитые гравированные Святцы начала XVIII в., произведение отличного русского гравера Тепчигорского, страждут всеми этими недостататками, хотя и удовлетворяют невзыскательным требованиям тех, которые желали бы в русской иконописи видеть некоторое изящество и правдоподобие, воспитанные подражанием дюжинным произведениям западного искусства XVII в.

Средину между этими позднейшими Святцами, до настоящего времени распространяющимися в разных подновленных переделках, и между древнейшими иконописными образцами можно видеть в приложенных здесь снимках из рукописного Лицевого Подлинника, XVIII в., принадлежащего мне, на 12-ти больших листах, по листу на каждый месяц. Кое-где заметна еще строгость древнего стиля в величавой постановке фигур, в благородстве движений, в некоторой сухости очерков; но вместе с тем очевидно уже уклонение от иконописных костюмов, подновление даже в русских одеяниях. Иные сюжеты трактуются еще по

148. Из Лицевого Подлинника.

древнерусским Подлинникам, другие – сняты с иностранных образцов. Чтоб составить понятие о движении нашей миниатюрной живописи, предлагаю между снимками из моего Лицевого Подлинника и такие, которых сюжеты помещены мною уже выше по другим, древнейшим источникам, и особенно из Лицевого Подлинника начала XVII в., графа Строганова.

Сент. 10 дня. Минодора, Митродора и Нимфодора. (рис. 146).

Сент. 17. Вера, Надежда и Любовь и мать их София. №2.

Ноябр. 24. Великомученица Екатерина. №3.

Дек. 4. Иоанн Дамаскин. № 4. (рис. 147).

Дек. 5. Савва Освященный. № 5.

Дек. 6. Николай Чудотворец. № 6.

Дек. 29. Избиение младенцев. Очевидно, скалькировано с иностранного, западного образца, и по ошибке справа налево, потому убийцы держат мечи в левых руках. № 7.

Март. 9. Сорок мучеников. Согласно с древнейшими греческими переводами. № 8. (рис. 148).

Июль 15. Мученики Кирик и Иулитта, и Равноапостольный Князь Владимир. № 9. (рис. 137).

Июль 22. Мария Магдалина. № 10.

Июль 24. Борис и Глеб, и между ними мученица Христина. № 11.