Глава VII. Проповеди

В главе о епископском служении Преосв. Феофана мы рассмотрели его практическую деятельность, как проповедника, а теперь скажем несколько слов о его литературных гомилетических трудах. Проповеди святителя находятся в ближайшей и тесной связи с нравоучительными сочинениями и стоят, как часть и особый отдел последних. Преосв. Феофан принадлежит к числу очень плодовитых проповедников, ибо от него осталось четыре тома поучений, из которых одни были произнесены по должности ректора академии в С.-Петербурге, а другие – в звании епископа к Тамбовской и Владимирской паствам. Особенно была обширна и производительна его учительная деятельность во Владимире. Менее чем за три года общественного служения здесь он произнес 138 слов и бесед, причем в течение одного 1864 года сказал 74 проповеди, из которых на месяц март падает 9, а на август даже 11. Такое обилие поучений объясняется взглядом архипастыря на значение проповедничества в пастырском служении. Епархиальные дела он называл «пустенькими», только проповедывание Слова Божия считал делом существенно важным, «обязательством, свыше ему предопределенным». Для него проповедь – «священнодействие слова». «Слово есть могущественное средство помогать ближнему. В нем душа выходит и, сочетаваясь с другой, силы ему придает». «Проповедь единственный истинный садовый нож в руках делателей вертограда Божия». Вот почему святитель так дорожил учительным правом; ради сохранения его он готов был пожертвовать всеми другими. «Пусть возьмут все права, – замечает он, – а оставят одну свободу, не стесняясь говорить по-пастырски».

Каково же содержание, – в чем существенный характер и основное направление церковно-учительных трудов Преосв. Феофана и к какому роду проповедников принадлежит их автор? В русской православной гомилетической литературе сложилось два рода произведений. У одних проповедников исходным пунктом их учительного слова служат явления наблюдаемой ими современной действительности, историческая жизнь современного общества. У других же церковных учителей началом и точкой отправления являются главным образом их собственные душевные состояния, потребность поделиться со слушателями благочестивыми чувствами своей религиозно-настроенной души. Они редко затрагивают те или другие явления современной общественной жизни. Характер и содержание их проповеди почти исключительно определяется их личным душевным настроением. Лучшими и выдающимися представителями первого направления у нас признаются преосвященные – Иоанн Смоленский, положивший начало ему, Никанор Херсонский и в последнее время Амвросий Харьковский; а выразителями второго направления являются – приснопамятный Московский святитель Филарет, Иннокентий, Димитрий Херсонские и др. К числу последних принадлежит и Преосв. Феофан. Основную задачу и главный предмет своих проповеднических трудов сам святитель ясно и определенно выразил следующим образом: «Лучшее употребление дара писать и говорить есть обращение на вразумление и пробуждение грешников от усыпления и такой должна быть всякая церковная проповедь и всякая беседа». Т. е., по убеждению Преосв. Феофана церковно-учительное слово должно быть ни чем иным, как непрестанным благовестием о путях духовного совершенства. И действительно, хотя между поучениями его встречаются беседы догматического, литургического и исторического содержания, но огромное большинство их нравоучительного характера. В своей проповеднической деятельности архипастырь широко и особенно настойчиво стремился выполнить основную задачу всей своей жизни – указание пути ко спасению. Из предыдущих отделов книги мы видели, какое видное место занимают нравственные вопросы в поучениях Преосв. Феофана. По проповедям его мы уже знаем учение об идеале истинно-христианской жизни, о путях и ступенях восхождения к нему, о мирной христианской кончине, о молитве и пр. Здесь нам хотелось бы привести несколько хронологических данных о том, что мысль о спасении всегда была господствующей и занимала внимание проповедника, начиная с самых первых опытов его учительной деятельности. Еще на школьной академической скамье юный студент уже глубоко размышлял о предметах христианской нравственности и в своей первой проповеди на Вознесение Господне он уже задается вопросом об отношении и плодах этого славного священно-исторического события ко спасению человека и таковыми считает: «возвышение, примирение, освящение и укрепление ищущих спасения людей». Чрез два года по окончании академического курса – в 1843 году, произнося слово на Воздвижение в храме Новгородской семинарии, проповедник для того и рассуждает о тайне креста Господня, чтобы показать как течет из него, как из источника, истинно христианская жизнь». «Чтобы восстановить и воскресить нашу настоящую жизнь по падении, – говорит он, – надлежит умертвить того чуждого человека, который всем завладел в нас, стал душой всей нашей деятельности. Желающий спастись должен погубить свою душу, по заповеди Спасителя. И действительно, все губящие ее чрез внутреннее распятие со страстьми и похотьми и только они одни и начинают жить истинно по духу». В следующем 1844 году иеромонах Феофан говорит о спасении в слове на св. Пасху; в 1845 г. касается того же вопроса в проповеди на Благовещение и т. д. Еще шире и обстоятельнее ту же мысль стал развивать и раскрывать проповедник со вступлением на святительскую кафедру. Тут уже вопросы нравственного совершенства по временам занимали целый ряд непрерывных церковных бесед, например, в Тамбове было произнесено пять слов о спасении, с полным и всесторонним раскрытием предмета, в систематическом порядке и естественной последовательности.

Указанной задачей и важнейшим предметом учительного слова Преосв. Феофана определяется истинный характер и внутренние достоинства его слов. Главная особенность святителя, как проповедника, и вместе высшее достоинство в том, что он поистине и наиболее полным образом в новое время осуществил идеальное требование христианской проповеди, указанное апостолом и состоящее не в диалектике и риторике, а в явлении духа и силы, религиозного верования и убеждения. Проповеднические труды его характеризует то исключительной важности свойство, точное понятие о коем нельзя выразить никаким словом человеческим и которое в гомилетиках носит название помазания. Эта истинная искра божественного огня, всегда присущая и проникающая поучения Преосв. Феофана, делает их единственными и несравненными, близко напоминающими проникновенные беседы древних христианских подвижников-пустынножителей. Его слово есть проповедь жизни единственно для Бога и в Боге, проповедь аскетического идеала и для жизни в самом гражданском обществе. Во всяком церковном поучении Преосв. Феофана ярко обнаруживаются, как типические, два явления. С одной стороны, внутреннему сознанию проповедника всегда преподносятся, как живые, образ Господа и Спасителя нашего Христа, Его Пречистой Матери, апостолов и всех святых. Мысль его всецело занята их учением и заповедями, памятованием смерти, суда, вечного блаженства праведников и вечных мучений грешников. С другой стороны слово святителя вращается главным образом в области внутренней, сокровенной жизни людей, в сфере их духовно-нравственных состояний и сердечных движений. Оно всегда исходит из глубины его любвеобильного сердца, прочувствовано и пережито им самим. В нем проповедник износит наружу сокровище внутренней христианской жизни и все богатство своей личной нравственной силы, причем глубина и широта психологического анализа нередко являются просто изумительными. Вместе с тем проповедник постоянно обращается с призывом к верующей душе слушателей, чтобы она в глубине и тайне своего сердца искала и созидала то тихое и безмятежное царство Христово, о котором говорится в Писании: «царствие Божие внутрь вас есть». При этом он не столько доказывает, сколько высказывает свои идеи, столько же поучает своих слушателей, сколько трогает их, воодушевляет религиозным чувством, наполняет сердце то раскаянием и сокрушением, то отрадой и надеждой, то умилением и благодарностью к Богу. Отсюда учительное слово полно того огня внутреннего убеждения и вдохновения, которое, действуя с неотразимым влиянием на духовный мир слушателей, приводит в возбуждение все силы души, способно так захватить сердце человека и подвинуть его на высокие дела добродетели.

Итак, по своему содержанию и основному направлению проповеднические труды Преосв. Феофана по преимуществу и главным образом имеют характер нравоучительный и назидательный. Между его поучениями резко бросается в глаза незначительное число произведений, так называемого, публицистического содержания – на современные проповеднику темы и злобы дня, и еще меньше всего два-три слова обличительных. Тому и другому явлению были основательные причины. Поучений первого рода мало говорил святитель совсем не потому, что мало интересовался и наблюдал современную ему общественную жизнь. Напротив, он всегда зорко следил за всеми важнейшими проявлениями ее и, когда настояла нужда, смело обсуждал их с церковной кафедры. Когда в половине прошлого 19 столетия русское образованное общество увлеклось заимствованными с Запада новыми идеями, большей частно материалистического направления, тогдашний ректор столичной академии энергично возвысил свой авторитетный голос в защиту христианского мировоззрения против этих идей. Он произнес несколько поучений о духе времени и в частности свое замечательное слово о прогрессе, в которых глубоко и основательно раскрыл весь вред и опасность нового направления для нравственной и религиозной жизни нашего общества и указывал средства к предотвращению зла. Считая современные ему явления общественной жизни преходящими и случайными, святитель не в обсуждении их полагал важнейшую задачу церковного слова. Он прежде всего и главным образом стремился насадить в сердцах своих слушателей истинное понятие о духе христианской нравственности, в том справедливом предположении, что частные случаи жизни тогда определятся уже сами собой, без его руководства. Так же не без основания воздерживался проповедник и от обличительных поучений. Он избегал грозных укоров и резких обличений в том убеждении, что путем мягкого положительного разъяснения истины скорее можно привлечь к ней слушателей, чем обилием порицаний и угроз. Впрочем, тут важную роль играло и любвеобильное сердце святителя и его замечательная снисходительность к чужим немощам. Опыт показывает, что люди высокой нравственности и истинной добродетели бывают в жизни людьми наиболее терпеливыми и снисходительными к недостаткам ближних. Они знают, как труден путь добродетели, чтобы, ступая по нему, можно было бы поручиться, что, не преткнешься.

Проповеди Преосв. Феофана замечательны и по самому своему внешнему способу составления; ибо они не есть обычный продукт сухой головной работы, а представляют собой живое и непосредственное излияние глубоко чувствующего сердца проповедника. О характере составления их сам автор пишет: «Особенность моих проповедей та, что они не сочиняемы. Обычно бывало вечером, после всенощной, выпью стакан чая, прочитаю Евангелие завтрашнее, потом Апостол... и какая мысль впадет и займет внимание и сердце, ту беру в тему и проповедь там внутри уж сама собой строится. Часа полтора, много два... и проповедь готова... утром прочитаешь, немножко подладишь. Иногда тему дают внешние обстоятельства, как бывало при посещениях монастырей.., но производство все то же. Это писаные экспромты; как они не из головы шли, то и представляют подслащенное нечто»¹⁰⁹. Этот основной тон по временам видоизменяется в своем развитии. Так поучение к Владимирской пастве носят на себе следы более продолжительной рассудочной работы, чем слова, произнесенные в Тамбове.

Что касается внешней формы изложения проповедей Преосв. Феофана, то хотя они в печати и носят оглавление «слова, речи и беседы», но по своему общему характеру они по преимуществу заслуживают названия последних. Большинство их представляет сердечное собеседование пастыря со своей паствой, как отца с детьми. Это простая, задушевная речь, в которой проповедник с одной стороны вполне открывает слушателям свою душу, а с другой – входит во все духовные нужды их, с трогательной заботливостью и снисхождением приспособляется к настоящему нравственному состоянию слушателей с целью возвысить их до своего уровня. Чтобы успешно вести подобные беседы, существенно необходимо для пастыря искренне и глубоко любить пасомых. И Преосв. Феофан действительно сердечно любил свою паству и всегда глубоко интересовался жизнью, всегда шел навстречу нуждам ее. Благодаря таким собеседованиям, между епископом и верующими создавались и устанавливались чисто семейные отношения. Подобно тому, как бывает у домашнего очага, когда после дневного труда отец собирает около себя своих детей и ведет с ними речь обо всем, интересующем их, так и архипастырь беседовал с собравшейся около него паствой, в мире и покое воскресного дня, о всех важнейших предметах христианской веры и жизни. Несмотря на свою поразительную простоту, по временам доходящую до народного говора, проповеди Преосв. Феофана относятся к числу красноречивых, ибо они обладают тем истинным красноречием, которое состоит не в громких фразах и красивых жестах, а в том, когда слово оратора, выходя из глубины его сердца и живого убеждения, прямо направляется к сердцу слушателя, проникает в душу и овладевает ей. «Слово, исходящее из духа благонастроенного, – скажем словами самого святителя, – и без внешних средств риторики будет назидательно. Или лучше в нем-то и есть источник исключительно истинного красноречия, а не во внешних приемах». Замечательно, что при своем выдающемся литературном таланте, Преосв. Феофан никогда не решался говорить своих поучений без тетради. С одной стороны тут сказывалось его смирение и чрезвычайная скромность во мнении о самом себе, как бы боязнь излишне довериться и положиться на свои силы, а с другой – подобная особенность вытекала из глубокого благоговения к Слову Божию, из опасения не сказать наизусть что-либо неточное, лишнее и особенно неверное и ложное. По мысли святителя, кто в священном месте во имя Божие возвещает Слово Божие, тот отвечает за каждое слово. О проповедниках, говорящих без надлежащего приготовления, легкомысленно и поверхностно, нужно сказать, что они не имеют достаточного уважения ни к верующим душам, ни к Самому Богу, пославшему их с проповедью для душ. Было бы недостойным и оскорбительным для божественной истины представить ее чадам Божиим в несоответствующей ей оболочке, без необходимой точности и серьезной важности.

По свидетельству современников, проповеди Преосв. Феофана производили сильное впечатление и привлекали массу народа. Внимание молящихся было настолько велико, что и при слабом голосе проповедника речь его достигала самого отдаленного угла храма. Многие, слышавшие поучение лично, впоследствии просили автора прислать их на память для себя. Об успехе церковного слова святителя мы имеем несколько достоверных свидетельств. Так о проповедях к Владимирской пастве один из слушателей писал: «Вскоре по приезде, Преосвященный Феофан произвел впечатление на здешнее общество своими проповедями. Каждое служение свое он сопровождает архипастырской беседой. Его слово овладевает вниманием слушателей до того, что, даже при слабости его голоса слышно последнему нищему у церковного порога; речь так общепонятна, что привлекает множество слушателей из простого народа»¹¹⁰. Проповеднические труды святителя высоко ценили и такие авторитеты Церкви, как покойный митрополит Макарий. Когда Тамбовская паства при прощании с ним выражала свое глубокое сожаление, говоря, что его никто не может заменить, и что она его никогда не забудет, владыка заметил: «Вы скоро забудете меня, если я скажу, что на мое место назначен Преосвященный Феофан. Это замечательный человек, особенно, как проповедник. Проповеди его лучше моих». И в настоящее время они не потеряли своего значения. Издаваемые в последние годы отдельными брошюрами слова о молитве, о храмах, о покаянии и причащении и др. нашли себе большой круг читателей и выдержали уже по нескольку изданий.

Наша речь об общественном церковно-учительном служении Преосв. Феофана была бы неполной, если бы мы не сказали о другой стороне его служения, – усиленных трудах с целью поднятия и развития дела проповеди среди самих проповедников – пастырей и учителей Церкви. Деятельность святителя в этом отношении была очень широка и разнообразна. Он в своих поучениях весьма часто призывает подведомственное ему духовенство к неопустительному проповедованию Слова Божия, издает официальные распоряжения в виде указов и инструкций, посылает частные письма, составляет комитеты, пишет целые гомилетические трактаты и, наконец, усердно молится о ниспослании пастырям учительного дара. Конечно, силы одного архипастыря далеко были недостаточны для успешного ведения по целой обширной епархии такого сложного дела, как церковное учительство. И вот епископ привлекает к нему епархиальное духовенство, воздействуя и располагая его всеми возможными и зависящими от него мерами и средствами, как административными, так в особенности нравственными. Преосв. Феофан при всяком удобном случае настойчиво убеждал и внушал духовенству, что проповедничество есть первый, прямой и священный долг его, а вместе с тем должно быть и внутренней потребностью, если только оно правильно и сознательно относится к своему высокому служению. По мысли святителя весь смысл и значение пастырства заключается не в каких-либо внешних преимуществах, а во внутреннем, нравственном влиянии на душу паствы, для чего лучшим и единственно надежным средством является слово проповеди. «Торжество пастырства не в видимом блеске без силы и не во внешних преимуществах, а во внутренней силе их слова над душами пасомых, когда всякий пастырь может сказать: овцы гласа моего слушают, т. е. свой ум и волю покоряют его слову, свои понятия слагают по его учению, свою жизнь устрояют по его советам, и свои сомнения решают его вразумлениями. А всего этого как достигнуть? Не иначе, как чрез проповедь слова; ибо у нас одно это орудие»¹¹¹. Для истинного служителя алтаря Господня проповедничество должно быть внутренней, психологической необходимостью. Как заботливый и попечительный отец, видя нужды своих детей, не может удержаться, чтобы не прийти к ним на помощь, так и пастырь Церкви не должен оставаться равнодушным к удовлетворению насущных духовных потребностей своих пасомых. К тому же, как присущая человеку жажда истины томит сердце верующих, ищущих и не обретающих ее, так и не высказанная истина должна томить и тяготить душу самого пастыря: «Проводники христианской истины – уста иереев Божиих. Кто из них затворяет уста свои, тот преграждает путь истине просящейся в души верующих. Оттого и души верующих томятся, не получая истины, и сами иереи должны ощущать томление от истины, которая, не получая исхода, тяготит их. Облегчись же, иерей Божий, от сей тяготы, испусти потоки божеских словес в отраду себе и в оживление вверенных тебе душ. Когда же увидишь, что и у тебя самого нет истины, возьми ее: она в святых писаниях и, исполняясь ею, препровождай ее к детям твоим духовным: только не молчи. Проповедуй, ибо на это ты призван»¹¹².

Пастырь Церкви, выступающий на учительную кафедру, обязан внимательно и усиленно подготовиться к своему высокому служению и прежде всего должен обладать известной степенью нравственной благонастроенности. Кто хочет вести и руководить других, тот сам должен стоять на известной высоте, дабы ясно видеть, как направление самого пути, так и идущих по нему. Нужно учить не только словом, но и главное делом жизни. Слово бывает действенно только того, кто сам пережил и перечувствовал его в собственном опыте. Иначе оно будет, как медь звенящая и кимвал бряцающий. Пастырь, сам не уврачевавшийся от недугов духовных, подобен слепцу, решившемуся вести другого, подобного ему, слепого. «Назидать или созидать других может только тот, кто сам воссоздан, чей ум светло созерцает истины, чье сердце согрето теплой любовью к сим истинам». «Того не сообщишь другим, чего сам не знаешь». «Истину можно сказать только по опыту, по вкушении только духовных благ самим делом». «Проповеднику нужно постоянно слышать голос Божий в своей душе. Недостаток же такого настроения ничем не может быть заменен. Проповедь умная, вооруженная всеми способами риторики к возбужденно страстей, к поражению воли, к увлеченно сердца и всеми грациями словесной эстетики останется проповедью холодной, бессильной, пустозвучащей. Это будет пустоцвет, не могущий дать плода».

И сам святитель, дававший столь возвышенные и мудрые наставления и указания пастырям своей Церкви, являлся для них величайшим авторитетом и истинным образцом, ибо он подлинно учил не только словом, но великим подвигом своей жизни. Как будто о нем было сказано слово древнего историка об одном из отцов Церкви: «Ему немного нужно было слов, ибо для наставления и назидания других достаточно было его жизни».

Располагая духовенство к усиленной проповеди, Преосв. Феофан советует ему не стесняться в выборе тем и предметов, так как слово Божие и сама человеческая жизнь дают обильный материал для того. Учительное слово он понимал очень широко и разумел под ним всякое жизненное явление, способное возбудить и расположить к религиозному настроению. Слово Божие может доходить и доходит до нашего сердца самыми разнообразными путями. Оно постоянно слышится в храме Божием, за всяким богослужением и вне храма, во всяком молитвословии и песнопении. Оно – в пастырских проповедях, во всякой назидательной книге и душеспасительной беседе. Оно в школах, картинах и пр. Мы как будто объяты словом Божиим, оглашаемся им со всех сторон. «Если вы сыграете на фортепьяно или споете что-либо такое, – пишет святитель одной своей корреспондентке, – что западет в душу слушающих и заставит их вздохнуть ко Господу, то вы тоже сделаете, что делает хороший проповедник в церкви». Вместе с тем Преосв. Феофан давал и практические советы относительно способа составления церковных поучений. По его мнению у нас чаще всего не говорят проповедей потому, что неправильно смотрят на приготовление их. Думают, что проповеди писать то же самое, что и книгу составлять. Между тем это, дело совсем иное. Тут никак нельзя ограничиться одной работой холодного ума, но необходимо призвать на помощь чувство и сердце. Что только когда-либо вспадет из религиозных предметов на мысль и сердце, все то следует немедленно же и занести на бумагу. Про свой личный опыт святитель рассказывает, что он, по вступлении на Тамбовскую кафедру, в начале сравнительно редко говорил поучения потому, что затруднялся в составлении их, смотря на дело, как на научную работу. Но Воронежский Преосв. Серафим навел его на мысль о том, что проповеди следует писать под влиянием минуты, по вдохновению и за один прием. Святитель на первых порах хотя и недоверчиво отнесся к данному совету, но вскоре же сделал первый опыт после всенощного бдения под воскресный день. За литургией произнес слово и в начале чувствовал стеснение и затруднялся, но дело обошлось вполне благополучно, и этот удачный опыт положил начало всей последующей усиленной учительной деятельности святителя, в конце развившейся до неумолкаемого благовестия. Наряду с частными и случайными мерами и советами по ведению проповеднического дела, Преосв. Феофан предпринимал и целый ряд систематических мероприятий по этом у предмету. Свои взгляды на проповедничество святитель обычно проводил в «Еп. Ведомостях». Так, в Тамбове он сам внимательно следил за епархиальным органом, помещая в каждом номере его большей частью не менее двух проповедей. Одна проповедь была святоотеческая, а другая, произнесенная или им самим или кем-либо из выдающихся тамбовских пастырей. Здесь же помещались изречения старцев подвижников и нравоучительные случаи из их жизни, служившие темами для поучения и располагавшие читателя к вере и благочестию. Для пробуждения духа пастырской и проповеднической попечительности о народе он печатает известное описание жизни св. Тихона Задонского, по запискам келейника последнего Чеботарева. Наконец, в Тамбове он напечатал в «Ведомостях» свой гомилетический трактат под названием «Как составить проповедь», а во Владимире написал особую, обширную инструкцию по постановке церковного учительства, в которой точно определяет: кто, когда, где и что должен проповедывать. Кроме того, Преосв. Феофан принимал и энергические воздействия епархиальной власти в том же направлении. Так, способных и ревностных священников он поощрял наградами, а небрежных и ленивых вразумлял советами и исправлял разного рода взысканиями. Всегда добрый и крайне снисходительный, архипастырь в этом отношении был строг и требователен. В других случаях обычно ключарь вместо епископа делал выговоры и замечания неисправным членам духовенства, но тут сам святитель лично принимал меры. Так в «Тамбовских Епархиальных Ведомостях» (1861 г.) мы находим следующее его распоряжение: «священника Светлова, без уважительных причин не говорившего ни одного поучения в течение целого полугодия, оштрафовать на вдов и сирот духовного звания на 6 руб. серебром и пропечатать не говорившего поучений в Ведомостях ко сведению по епархии».

Достойно внимания то обстоятельство, что Преосв. Феофан признавал дело церковного учительства настолько важным и вместе трудным, что для благоустроения его считал недостаточным одних человеческих сил и естественных мер и средств, а иногда прибегал и к сверхъестественной помощи. Так, в творениях его сохранилась следующая, составленная им на основании изречений св. Писания молитва по этому предмету: «Господи Иисусе, Свете мира, истина небесная, воссияй свет Твоего Богоразумия в умах и сердцах учеников Твоих, делателей на жатве Твоей; да будут они умным светом мира, творцами и учителями словес Твоих, учащими пасомых ими блюсти вся, елика заповедал Ты им. Отверзи умы разумети писания; сотвори их всех пресвитерами, добре прилежащими своему званию и делу, тружениками в слове и учении, обучающими себя и пасомых ко благочестию. Слово Твое Божие, Господи, живое и действенное, острейшее паче всякого меча обоюдуостра и проходящее до разделения души же и духа, членов же и мозгов да будет им зерцалом духовным, светильником ногам их и светом стезям их, поучаясь в коем день и нощь и творя повеления Господни, да спасутся сами и послушающии их"¹¹³.

Чрезвычайный собственный пример неустанного, ревностного проповедания Слова Божия и все принятые меры Преосв. Феофаном к устроению церковного учительства среди духовенства оказали самое благодетельное влияние и принесли обильные плоды. Дело проповеди в Тамбове и во Владимире за время служения святителя сильно развилось количественно, окрепло и прочно установилось качественно. Проповедь всюду слышалась, а главное она так располагала и привлекала сердца верующей паствы, что последняя во дни праздников во множестве направлялась в храм Божий, оставляя как свои обычные занятия, так и гуляния и увеселения, о чем мы имеем следующее свидетельство: «Благодаря просвещенной заботливости нашего архипастыря у нас в Тамбове началось с недавнего времени нарочитое еженедельное проповедование слова Божия по субботним (за всенощной) и воскресным дням (за литургией и вечерней). Поучение так понравились публике, что она в означенные дни с усердием спешит в те храмы, где они произносятся. Утешительно, что люди всех сословий, обоего пола с великим сочувствием встретили новое доброе дело... При звуке вечернего колокола, густая толпа гуляющего народа вдруг начинает редеть, благовест церковный напоминает о вечернем проповеднике, и вот многие, даже весьма многие, оставляют народное зрелище и спешат в собор вслед архипастыря, который каждый раз сам присутствует при сказывании поучений»¹¹⁴.

Чтобы иметь возможно полное и определенное представление о характере церковно-учительной деятельности Преосв. Феофана, возьмем еще на выдержку несколько поучений, кроме уже вышеприведенных, именно – некоторые из его замечательных слов, произнесенных в недели говения. Ревнуя о поддержании и развитии духовной жизни своей паствы, святитель считал необходимым уяснить ей все главнейшие вопросы, связанные со столь важным периодом жизни каждого христианина, как время говения. Он сообщил понятие о говении и о достойном прохождении его, подробно разъяснил, как нужно готовиться и совершать исповедь, как следует проводить канун и самый день причащения, наконец, раскрыл плоды причащения и указал, что потребно покаявшемуся и причастившемуся и пр. Вот некоторые из этих руководственных поучений, существенно нужных и полезных для всякого говеющего, с необходимыми дополнениями из других сочинений святителя:

1) Понятие о говении и о том, как следует проходить его. «Говение должно отличать от пощения, или достойного, по уставу Церкви, провождения постов. Оно есть часть поста, но отличается от него большей строгостью касательно пищи и сна и тем, что всегда соединяется с другими благочестивыми занятиями, каковы: прекращение житейских забот и дел, сколько можно, чтение, кто может, св. книг, неопустительное хождение в церковь на положенные службы и пр. Вообще это время исключительно посвящается благочестивым занятиям, кои все направляются к тому, чтобы достодолжно принесть покаяние и исповедь и потом причаститься».

«Таким образом очевидно, что во всем составе говения есть перечистка всей жизни, восстановление всего ее строя, возочищение целей, возобщение с Господом, обновление духа и всего нашего существа. Это то же, что измовение зачерневшего платья, или омытие в бане после дороги. Христианин в пути и при всей осторожности, не укроется от пыли – помыслов страстных и пятен – грехопадений. Как бы ни была мала нечистота, но она то же, что порошинка в глазу, или песчинка в часах; глаз не смотрит, часы не идут. Потому неизбежно от времени до времени перечищать себя. Как мудро потому у нас устроено в Церкви и как спасительно повиноваться со смирением такому учреждению!»

«Вот значение говения! Оно – средство к питанию, возгреванию и хранению в нас жизни; но, главное, оно – тщательный пересмотр жизни, падений, их причин, и установление средств избегать их. Когда грехи познаны, сокрушением и неприязнью извержены из сердца, исповедью с обетом омыты, тогда сосуд готов. В причащении приходит Господь и общится с духом достойного, который чувствовать должен: не убо есмь один, но с Тобою».

«Все, что вы загадываете, так и должно делать всякому говеющему. И попоститься, и в церковь походить, и поуединиться и почитать, и подумать, и собой заняться, все нужно. Но все эти дела надо направить к одной цели – достойному причащению святых Христовых Таин. Чтобы достойно причаститься, надо душу очистить покаянием. Чтобы покаяние совершить как должно, с сокрушением искренним и твердой решимостью не оскорблять более Господа; для этого назначаются все другие подвиги говенья, – и хождение в церковь, и домашняя молитва, и пощение, и проч. все».

«Первое в производстве покаяния есть – войти в себя. Не дают нам войти в себя и заняться собой житейские дела и заботы, и мыслей блуждание по миру неудержимое. Потому говеющий, на время говения, сколько кому возможно, прекращает свои хлопоты, и, вместо хождения по делам, домоседствует. Это пресечение хлопот есть дело крайней важности в говении. Кто его не сделает, тот наверное проговеет кое-как. Приступите же к говению, все отложше».

«Положим, бросили все и сели в своей комнате. Что же тут-то делать? И наедине можно просидеть попусту. Надо взять занятия, идущие к говению. Какие же? Молитву, чтение, размышление».

«Молитва эта, кроме церковной. Та уже сама собой разумеется. Как молиться в церкви, знаете, конечно. Вот что однако ж примите во внимание! ходить в церковь охотно, как в дом Божий – родной, не морщась, и не скучая. Идти в церковь не затем, чтобы только простоять службу, а затем, чтоб от души помолиться, помолиться с теплотой сердечной, с излиянием пред Господом чувств сокрушения, смирения и благоговейного страха и с возношением усердных прошений о своих кровных духовных нуждах. Как в этом успеть, наперед надо сообразить, и в церковь пришедши, на то себя напрягать. Не пустым считать только то простояние на службе, в продолжение которого сердце согрелось и тепло к Богу взывало. Это главное. Слушать службу тоже надо, и вслед за ней вести свои мысли и чувства. Вникать в то, что поется и читается, паче в ектении, ибо они суть сокращенное изложение всех наших нужд, с прошением о коих не постыдно обращаться к Богу. Дай, Господи, вам ощутить сладость пребывания в церкви, чтобы вы стремились туда, как стремятся в теплую комнату с холоду. В говении главнейший производитель дела, для которого говеют, есть пребывание в церкви достодолжное. Прочие дела суть подмоги и подспорья ему».

«Говеющий только и знает, что церковь и дом. Пришли домой: что тут? И тут надобно, сколько есть сил, благоговейное к Господу хранить обращение ума и сердца. В свою комнату прямо из церкви спешите, привет ей делайте несколькими поклонами, прося Господа благоговейно, с пользой душевной провести предлежащее время уединенного дома пребывания. Затем отдохнуть немного надо, посидевши. Мыслям же все-таки блуждать не давайте, а говорите в себе, ни о чем не думавши, одно: Господи, помилуй! Господи, помилуй! Отдохнувши, какое-либо дело надо делать: или молиться, или рукодельничать. А какое когда, – уже это сами себе определяйте».

«Как дома молиться? Вы хорошо сказали, что надо немного надбавить против обыкновенного правила молитвенного. Надо – надо. Но лучше, если вы прибавите не лишние чтения молитв, а подольше будете молиться без молитвенника, сами своим словом, изъявляя пред Господом свои кровные нужды духовные. Читайте и утром, и вечером не более того, как и в обыкновенные дни; но пред началом молитвословия вашего и после него, сами своей молитвой молитесь, и в промежутки читаемых молитв вставляйте свою молитву, кладя поклоны поясные и земные, и на колена становясь. Докучайте Господу, Матери Божией и Ангелу-Хранителю, в своем к Ним слове испрашивая все, что чувствуете для себя крайне нужным; молитесь, чтобы дали познать себя, а по познании, вложили желание и снабдили силой исправить все неисправное, а паче, чтобы исполнили сердце духом сокрушения и смирения, в коих жертва Богу, самая Ему угодная. Но слишком длинным и долгим правилом себя не вяжите. Лучше почаще вставать на молитву и класть поклоны в продолжении дня понемногу, но часто, чтобы весь день перетростить поклонами. Умом же совсем не отступайте от Господа, на молитве ли стоите, или другое что делаете».

«После молитвы – чтение с размышлением. Читать надо не затем, чтобы память набивать разными сведениями и понятиями, а затем, чтобы получить назидание и уразуметь, как исполнить получше то, что нужно для нас в эти дни говения. Для того читать надо немного, но всякое вычитанное положение доводить до чувства, посредством долгого к нему внимания».

«Что читать? Уж, конечно, – только духовные книги. Из них ничего вам больше не посоветую, как писание святителя Тихона. Есть книжка: востани спяй – выборка статей из святителя Тихона, располагающих к покаянию. Есть еще книжка о покаянии и причащении, проповеди на великий пост и приготовительные к нему недели, Я слышал, что она очень бывает пригожа в это время: в ней все говорится только о покаянии и причащении»¹¹⁵.

«Неспешное чтение с размышлением подходящих книг более всего сильно расшевелит душу. На него и налегайте. Утро, после молитвы (утреня слушается с вечера), все на него отрядите, до самых часов. Оно и к церковной молитве подготовит. И после часов можно продолжать то же, когда охоты и внимания достает. Придет во время чтения молитвенное движение, вставайте и молитесь. Читать вместе с кем, или в одиночку? В одиночку лучше. Потому что при этом удобнее собой заняться и приложить читаемое к себе. Размышление вставлять надо в чтение, а то одно оно уйдет в мечтание и не залучить его».

«Все, что было сказано, есть рамка, в которую вставляется говение, или внешний чин и порядок, которого держатся обычно добрые говельщики. Потрудитесь и вы его придержаться, если хотите быть доброй говельщицей. Только не принимайте пасмурного вида, не помрачайте лица своего. Все делайте с охотой, с добрым и радостным расположением духа. Так проводите время, как проводят его те, которым предстоит быть на пиру у царя. У этих только о том и мысли, и речи, как будет этот пир, как встретиться с царем: что сказать, как он приветит, как бы получше нарядиться и не ударить лицом в грязь, и проч. Но вам предлежит несравненно лучшее и высшее – предлежит пир не у земного, но у Небесного Царя. Если вы потрудитесь принарядиться, и приготовиться так, что Царю понравитесь, то будете Им приласканы, получите то, чему цены нет и обрадованы несказанно».

«Пост представляется мрачным, пока не вступают в поприще его; но начни, – и увидишь, что это свет после ночи, свобода после уз, льгота после тягостной жизни. Слышали, что в нынешнем Апостоле говорилось: нощь уже прейде, а день приближися (Рим. 13:12). Нощь – это время до поста, а день – это пост. Апостол хочет, чтоб мы так же желательно встретили пост, как желательно встречаем день после долгой ночи. Примите только к сердцу то, чего требует, что дает и что обещает пост, – и увидите, что иначе сему и быть нельзя. Ибо чего требует пост? Покаяния и исправления жизни. Что дает? Всепрощение и возвращение всех милостей Божиих. Что обещает? Радость о Духе Святе здесь, и вечное блаженство там. Восприими все сие сердцем, и не возможешь не пожелать поста».

«На пост восстает одна плоть, и неблаговолящие к посту плотские суть, хоть им не хочется ставить себя в этот разряд и они несколько благовиднее объясняют свое отчуждение от поста: не хочется оставить жизнь, привольную для плоти, вот и поднимают жалобы на пост. Духовная же сторона наша любит пост, жаждет поста, ей привольно в нем. И надо бы сказать: возбуди и развей в себе духовную сторону, и будешь с постом в ладу, как с другом своим; но для раскрытия сей-то стороны и узаконен Господом пост. Вот и необходимо наперед самопринуждение; необходим наперед труд несладкий, чтоб потом вкусить плодов сладких. Пусть рассуждение плотское чуждается поста; ты под иго веры покорись и апостольскому учению внемли: мудрование плотское смерть есть, а мудрование духовное живот и мир: зане мудрование плотское вражда на Бога есть, закону бо Божию не покоряется, ниже бо может. Почему последующие мудрованию сему Богу угодити не могут (Рим. 8:6–8)» .

«Вот с чем граничит отчуждение от поста из угождения плоти и подчинения себя плотскому мудрованию: с потерей возможности Богу угодить и даже со враждой на Бога! Почему, у кого есть хоть малая искра страха Божия, тот не станет чуждаться поста и сам, при свете сего страха, отразит все лживые предлоги к нарушению его. Можно бы сказать: оживи в себе страх Божий и охотно вступишь в поприще поста, и без труда пройдешь его весь от начала до конца; но и опять, как оживить страх без поста? Суета, заботы, пустые развлечения, утехи, страстные увлечения, а то и просто, одна толкотня заведенных отношений не дают войти в себя, опомниться и живо сознать свои обязательные к Богу отношения! Надо исполнить все его (поста) требования. Тогда улягутся суетные желания, помыслы и страсти, внятно услышится голос совести, и живо восстанет сознание Бога и ответственности пред Ним. А после сего, может быть, даже недостаточными покажутся обычные постные труды; ибо страх Божий, оживший сим путем, станет неодолимой, никаких преград не знающей силой, действие которой прямо направляется против всякого угодия плоти, поддерживаемого саможалением»¹¹⁶.

2. Как нужно готовиться к исповеди и покаянию. «Исповедание грехов не представляет больших затруднений, когда успеет человек совладать собой и положить намерение оставить грех; но он не совладает собой, пока не раскается; не раскается, пока не осудит себя, и не осудит, пока не познает грехов своих. Так исходное дело в покаянии – познание грехов своих».

«Войди же теперь всякий в себя, и займись прежде всего рассмотрением жизни своей и всего, что в ней было неисправного. Конечно, всякий готов говорить и говорит о себе, что он грешен, и не говорит только, а нередко и чувствует себя таковым; но сия греховность представляется нам в нас в виде смутном и неопределенном. Этого мало. Приступая к исповеди, надобно определительно разъяснить себе: что именно в нас нечисто и грешно, и в какой мере. Надобно знать свои грехи ясно и раздельно, как бы численно. Для сего вот что сделай: поставь с одной стороны закон Божий, а с другой собственную жизнь, – и смотри, в чем они сходны и в чем они не сходны? Бери или свои дела и подводи их под закон, чтоб видеть, законны ли они, или бери закон и смотри, исполнялся ли он, как следует, в жизни твоей, или нет? Например ты был оскорблен и отмстил: так ли велит закон христианский? Видел погрешности других и осуждал: так ли следует по заповедям Христовым? Сделал что доброе и высился, или трубил пред собой: позволительно ли так делать христианину? Или закон велит в церковь Божию ходить неленостно и стоять в ней благоговейно, во внимании и молитве: исполнял ли это? Закон велит не похотствовать, не гневаться, не завидовать, не присвоять чужого и проч.: сообразовалось ли поведение наше с сими правилами?.. Так пройди и закон весь, и свою жизнь всю. Но чтоб ничего не опустить в сем важном деле самоиспытания, хорошо держаться в нем какого-либо порядка. Вообрази себе яснее все обязанности наши в отношении к Богу, ближнему и самим себе, и потом точнее и подробнее просмотри свою жизнь по всем сим отношениям. Или перебирай заповеди десятословия, одну за другой, со всеми частными предписаниями, содержащимися в них, и смотри, исполнил ли ты все требуемое ими? Читай также, кто может, нагорную беседу Спасителя, где Он изъясняет закон древний, восполняя его духом христианским, или читай послания апостольские в последних главах, где излагаются обязательные для христиан дела и расположения в общих обозрениях: например с 12 гл. послания к Римлянам, или с 4 послания к Ефесеям, послания апостола Иакова и св. Иоанна Богослова первое, и прочее. Смотрись во все это, как в зеркало, и увидишь, где в тебе какое есть пятно или безобразие».

«Вследствие такого пересмотра жизни, откроется в числе наших дел, слов, чувств, помышлений и желаний множество или прямо противозаконных или полузаконных, таких, т. е. в коих не совсем чисты были намерения, хоть они внешне и сообразны с законом; соберется всего многое множество, и, может быть, вся жизнь окажется составленной из одних дел недобрых, как непрерывная цепь, или непрерывный ряд изделий безобразных и отвратительных».

«Но в этом только начало самопознания, и останавливаться на сем не должно. Надобно проходить далее в познании своей греховности, или глубже входить в греховное сердце свое. Под делами и словами, под частными мыслями, желаниями и чувствами постоянные расположения сердца, служащие для них источниками; совокупность сих расположений составляет личность человека и определяет его характер: их-то потому особенно и надо узнать. Труда тут немного: добросовестность наша пред собой не позволит нам скрыть – чем обладается сердце наше и какие обитают в нем властители. А то, и осязательного можно указать о том свидетеля, именно: какие действия недобрые чаще вырываются, и притом с такой силой, что мы совладать с собой не можем, для тех надобно полагать в сердце соответственную склонность, или страсть, которая и служит постоянным их производителем. Если, например, кто, указывая на другого, в одном случае скажет: смотри, что он делает! в другом с досадой повторит: какая несообразность! а то – мину покажет насмешливую, и вообще охотнее и больше говорит о чужих делах с невыгодной стороны, тому нетрудно догадаться, что он недугует богопротивной страстью к осуждению».

«Такое рассмотрение приведет нас к познанию господствующих в нас страстей, или одной преобладающей над всеми. Известно вам, что корень всему злу в нас есть самолюбие. Из самолюбия выходят гордость, корыстность и страсть к наслаждениям, а от них уже и все прочие страсти. Они все есть у всякаго, кто грешит; но не у всех в одинаковой степени: у одного гордость преобладает, у другого корыстность, у третьего страсть к наслаждениям. И гордый не чужд корыстных видов и наслаждений; но легко одолевает их, когда удовлетворение ими может унизить его; и своекорыстный готов поутешиться, если это ему ничего не стоит и пр. Так у всякого одна какая-либо страсть господствует, а другие стоят как бы в тени и в подчинении ей. Эту-то господственную и надобно увидеть и определить, чтобы потом на нее решительнее и действовать можно было. Один св. отец говорит: Господь требует от тебя восстановления целомудрия; а ты богадельни, да часовни строишь: исправь прежде первое, и второе богоприятно будет».

«Но и еще далее надобно идти в познании себя. После всего надобно определить общий дух жизни нашей, или отличительную черту ее, именно: кому мы служим? Господу, или себе и греху? Что имеем в виду? Себя, или Господа, Его славу и угождение Ему? За кого всегда стоим? За имя Божие, или за свое? Эта черта определяет: что мы такое сами в себе и чего потому ожидать себе должны? Познанием его возглавляется самопознание. Это – общий вывод из предыдущего, который сам собой скажется в совести, ясно определится в сознании, и исповедуется пред лицом Господа всеведущего».

«Так, наконец, вообразится вся картина нашей греховности и вся история нашей греховной жизни: дела, чувства и расположения и главный дух жизни! Вслед за сим надобно возболезновать о себе и оплакать грехи свои».

«Познавши свою греховность, не будь холодным ее зрителем. Не проходи ее мысленно с таким же равнодушием, как ходят по чужому, запущенному и заросшему дурной травой полю. Приблизь сие познание к совести, и вместе с ней начни возбуждать в сердце спасительные покаянные чувства. Сим чувствам, естественно самим собой следовало бы происходить в нас, но не всегда бывает так. Сердце огрубевает от греха. Как чернорабочий человек грубеет от свойства своих работ, так грубеет сердце у человека, который сам себя предает на черную работу греху и страстям, копает рожцы и питается ими. Потому нелегко оно умягчается, когда надо бывает возводить его к раскаянию. Вот и еще труд, и труд более значительный: ибо в деле покаяния – все от чувств сердца!»

«Приступая к сему, прежде всего понудь себя дойти до самообличения, напрягись возбудить в себе чувство виновности, так, чтобы в глубине сердца твоего сказалось: виноват! Тут будет борьба с самооправданием, или извинениями своих падений и грехов. Чтобы отогнать их, устрани из внимания все, оставь себя одного и Бога – Судию, и без укрывательства укори себя: знал ты, что не надобно грешить, и грешил; мог воздержаться и избежать увлечения, и не употребил во благо свое своего самовластия; и совесть претила тебе, а ты с презорством заглушал сей Божий в тебе глас. Затем сообрази места, времена и обстоятельства греховных дел своих, и из всего извлеки сведения, которые заставили бы сердце твое и совесть твою проникнуться чувством виновности и воззвать: виноват! ничего не имею в оправдание! Так переходи от одного греха и от одного нечистого расположения к другому, и ко всему, как подпись какую, прилагай: виноват!»

«Совершая, добросовестно сие действие обличения, ты сердечно утвердишь за собой все грехи свои; сознаешься, что и в том виноват, и в другом и в третьем, – во всем виноват; облечешься, как бы во грехи свои и почувствуешь, что они лежат на тебе всей своей тяжестью; сознаешь себя безответным в них и воззовешь: окаянен аз! После же того, как произойдет сие в сердце твоем, поспеши возбуждать, или изводить из сердца, предрасположенного уже к тому, болезненные чувства, составляющие содержание истинного раскаяния; именно: печаль, что оскорбил Бога; стыд, что довел себя до такой неисправности; жаление, что мог воздержаться и не воздержался; досаду на свой грешный произвол, не внимавший никаким внушениям разума и совести. Чувства сии сами собой готовы будут возрождаться из сердца, после сознания грехов и своей виновности; но ты и сам помогай им развиваться, и раздражай их сильнее и сильнее. Пусть горит в них душа, как в огне: чем более будет гореть, и чем сильнее будет горение, тем спасительнее. Предел, до которого надо довести сие болезнование о грехах, есть омерзение к грехам и отвращение от них. В сем отвращении опора решимости не грешить и надежда самоисправления. Кто отвращение возымел ко греху, тот стал вне его, или изверг его из себя и имеет теперь полную свободу действовать, не чувствуя влечений его. Вот минута, когда смело можешь приступить к обету – не грешить, который произнесется в сердце твоем пред лицом Господа. Пади тогда пред Ним и скажи: не буду! Никогда не буду грешить, хотя бы умереть пришлось: только спаси и помилуй! Сей сердечный обет должен увенчать чувства раскаяния и засвидетельствовать их искренность. Он не в слове, а в чувстве, и составляет внутренний завет сердца с Богом, восстановляет религию сердца»¹¹⁷.

3. Как следует проводить канун дня причащения и с какими мыслями и чувствами приступать к таинству. «Вот и суток нет уже до той великой минуты, когда приимете вы в себя Господа. Радуйтесь и веселитесь; но вместе не выпускайте из мысли и того, что как минута сия есть самая драгоценная и решительная в жизни вашей; то она требует всего вашего внимания и всесторонней осмотрительности. Господь хочет Сам датися вам и с Собой принести все дары Свои! Сколько преступно не воспользоваться туне предлагаемой здесь милостью, столько же или еще более преступно приступить к принятию ее, не так, как достоит. Ядый и пияй недостойне, суд себе яст и пиет, не рассуждая тела Господня» (1Кор. 11:29).

«Сие ведаете, – и, конечно, всякий по силам своим, усердствуете явить себя достойным принять грядущего к вам в св. Тайнах Своих Господа. Полагая, что и теперь вы тем же заняты, и я хочу подойти к мысли вашей со словом своим и вместе с вами до подробности разъяснить, как должно нам расположиться и действовать, чтобы достойно приступить к пречистым Христовым тайнам».

«Начнемте с сей минуты, и будем идти шаг за шагом, пока приблизимся к самой чаше Господней, определяя на всем протяжении спасительный образ настроения и действования».

«При самом первом движении сретает нас св. апостол Павел с своим кротким, но строгим наставлением: да искушает же человек себе, и тако от хлеба да яст и от чаши да пиет (1Кор. 11:28). Да искушает себе: пусть испытает, достоин ли, и в сей уверенности приступит к св. Тайнам; ибо, если приступит недостойно, будет суд себе ясти и пити. Ах, братия, страх наводит слово сие на грешную душу! Ибо, кто может сказать, что он достоин приступить к трапезе Господней? сколько грехов! сколько нечистот, сколько явных оскорблений Господу! Страшно приступить. Но и не приступать не безопасно; ибо, если не вкусим плоти Господа и не пием крови Его, живота не имеем в себе. Тесно нам от обою, и что сотворим? В объятия Самого милосердого Господа повергнем себя, вопия ему: милостивый Спасе! пощади нас, недостойных»!

«Не слишком, однако ж, мятитесь и не тревожьте себя напрасными страхами! Господа оскорбляет не только то, если кто не готовый с дерзостью приступает к чаше, но и то, если кто без разбора мучит себя беспорядочной боязливостью. Милосердый Господь не связывает нас невыполнимыми условиями, и требует от нас немногого, – что всякий в силе выполнить, если хочет, без затруднений. «Кто, – говорит св. Димитрий Ростовский, – исповедал грехи свои совершенно, ничего не утаивши, кто жалеет о них, плачется и кается, кто имеет волю и непременное намерение не возвращаться более к греху, но блюстись опасно от всякого грехопадения, кто постом и молитвой и другими подвигами благочестия приутрудил себя, умилостивляя Господа, кто со всеми примирился, и ни с кем не оставил у себя вражды, тот достойно готов. И тако от хлеба да яст и от чаши да пиет. Если все сие выполнено вами, или выполнится, благодушно приступите к Господу с детским, смиренным дерзновением. Мы грешны, кругом грешны. Но Господь и пришел грешных спасти. Не грехи преграда, а упорство в грехах и нераскаянность. Если это есть, не приступайте. Грехи же оплаканные, исповеданные и разрешенные уже не в вас и не на вас. Они то же, что сучья отрубленные от дерева. Когда любили мы грехи, они были на дереве жизни нашей живыми ветвями и питались от него; когда же мы отвратились от грехов, стали гнушаться ими, раскаялись и исповедались, этим действием мы отсекли их от себя. В минуту разрешения они отпали от нас. Теперь это сухие ветки. И Господь идет попалить в нас сие терние погрешений».

«Так преимущественная забота ваша да будет, чтобы грехи свои сознать, оплакать, исповедать и положить твердое намерение отстать от них. Сделано ли уж сие вами, или будет сделано, благодарите Господа. Чрез разрешение грехов Он Сам Себе приготовляет в нас достойную Себя обитель, очищенную и пометенную».

«К сему главному действию останется только приложить потом еще одно – сохранить неразвлеченным внимание и сердце безмятежным. Блюдитесь рассеяния и смятенных забот. Если всю неделю были оставлены дела, тем паче обязательно оставить их теперь, – и от всего отстранившись, в себя войти и там пребыть с единой мыслью о Господе, имеющем прийти к вам. Всякое движение мысли устраните, и единого Господа созерцая, молитесь к Нему умной, немногословной молитвой, говоря: не отвержи мене, Господи, от лица Твоего, не погнушайся мною, много оскорбившим Тебя, не отжени меня от трапезы Твоей, как нечистого. Живи мя, по слову Твоему, посети мя, по милости Твоей, хотя и недостойного. Или просто одно слово твердите: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя. Или и без слов, в сердце припадайте к стопам Его, милости чая».

«Этим одним можно бы ограничить все занятие. Но бывает, что мысль не сильна пребыть в сем едином. Тогда дайте ей в занятие размышление о самом причащении, и чтобы она не блуждала много, связывайте ее словами Господа и св. апостолов о сем таинстве. Пусть внимает тому, что сказал Господь! Пусть поучается в том, что изрекли апостолы, – и созидает тем душу свою».

"Аз есмь хлеб животный, – говорит Господь, – иже сшедый с небесе: аще кто снесть от хлеба сего, жив будет во веки. И хлеб, егоже Аз дам, плоть Моя есть, юже Аз дам за живот мира. Аминь, аминь глаголю вам: аще не снесте плоти Сына Человеческого, ни пиете крови Его, живота не имате в себе. ядый Мою плоть и пияй Мою кровь, имать живот вечный, и Аз воскрешу его в последний день. Плоть бо Моя истинно есть брашно, и кровь Моя истинно есть пиво... ядый Мою плоть и пияй Мою кровь, во Мне пребывает и Аз в нем (Ин. 6:48–58). Размышляйте о сем, и поучайтесь. Или возьмите слова, кои на вечери говорил Господь: приимите, ядите, сие есть тело Мое. Пиите от нея вси, сия есть кровь Моя. Или то, чему учит апостол: аще кто яст хлеб сей и пиет чашу сию недостойно, повинен будет телу и крови Господней и проч., что я приводил уже в начале беседы».

«Дайте какое-либо из сих изречений уму своему и пусть рассуждает, и извлекает назидание себе, и к сокрушенной молитве себя располагайте. А когда придет молитва, падайте опять пред Господом мысленно, или и телом, и не отступайте от молитвы, пока есть молитва».

«Так позаботьтесь провести остаток нынешнего дня, особенно вечером, пока не успокоитесь сном. Вот настанет утро. Как только откроете вы очи свои, поскорее возьмитесь за свою мысль, поспешите первее всего воскресить сознание величия наступившего для вас дня, дня благословенного в днях жизни вашей, говоря в себе: сей день, егоже сотвори Господь, возрадуемся и возвеселимся в он. Наступила пасха души вашей. Но не суетитесь и не развлекайтесь многим. Поспешите опять собраться с мыслями и установить внимание ваше на едином, на том, что имеет быть с вами и для вас, и так готовьтесь во св. церковь к божественной литургии, поспешая к коей, говорите в себе: се жених грядет, изыдем в сретение, и идите так, чтобы не погас светильник, возженный в сердце вашем».

«Блюдитесь. Враг всячески будет покушаться погасить светильник сей. Это и успевает он сделать, навеяв на душу какое-либо недоброе состояние, или рассеяние мыслей, или заботу о чем-либо, или недовольство чем, или неудовольствие на кого, или другое подобное. Всякое из сих движений вносит смятение в душу и расстраивает ее. Сохраните внимание и обращение к Господу ума и сердца, и избежите сего преткновения».

«Так блюдя такое настроение, войдете вы в храм Господень. И здесь пребывая, так себя чувствуйте, как бы вы были в Сионской горнице, в среде апостолов, коих причащал Сам Господь: ибо и здесь, как и там, Он есть действуяй. Он раздаваемый, Он же и раздает. Он причащает, Он же и то, чем причащаться имеете. Священнодействующий есть только орган Его. Священнодействие само будет приготовлением трапезы, именно для вас. Приготовляющий есть Господь и приготовляемое – Его пречистое тело и Его пречистая кровь. Какое в сем побуждение ко вниманию»!

«Внимайте же, паче нежели когда, всему читаемому и поемому, но все направляйте к тому помышлению, что это для вас готовит Господь спасительную вечерю, и соответственные тому возгревайте чувства и расположения, принося их, как жертву, в сердце Господу всевидящему».

«Возгревайте веру в действительное присутствие самого Господа и Спасителя в св. Тайнах, который на небе во славе одесную Бога и Отца седя, здесь на земле благоволит сокровенно под видом хлеба и вина даватися верным для приготовления их к небожительству. И от сей веры исходя, и мысленно созерцая Господа, грядущего с неба – посетить вас, самоуничиженно взывайте, подобно праведной Елисавете, посещенной Пресвятой Девой: откуда мне сие, что сам Господь хочет прийти ко мне, или взывайте словами пророка Давида: что есть человек, яко помниши его, или сын человеч, яко посещаешь его?! Или словами сотника: несмь достоин, да под кров мой внидеши. От самоуничижения переходите к сыновнему страху, не отревающему, а благовейную трезвенность приносящему, и поставляющему дух наш в состояние бесплотных, в страхе лицо свое закрывающих, но не бегающих от престола Божия, а только сильнее взывающих: Свят, Свят! Свят! Ибо воистину здесь Господь, и Господь внидет в вас. Какая душа не готова была бы воззвать с ап. Петром: изыди, я грешен, если б самая сия грешность, по заповеди Господа, не обязывала и искать и чаять сего посещения Господня. Сей волей Господа и воодушевляйтесь к дерзновенному желанию и жажданию Господа, с некоторой стремительностью, нетерпеливостью, неудержимостью порывайтесь принять Его, как стремительно елень бежит на источники водные, помня слово премудрости, глашающей: «жаждущии, идите на воды, идите, вкусите хлеб, который я приготовила вам, и вино, которое растворила вам», и слово самого Господа приглашающего: «жаждай, да грядет ко Мне». Се жаждем, Господи! скажите в сердце своем, и благонадежно течем к Твоей щедродательности! Ущедри нас, многомилостиве, и подаждь нам здравие, яко больным, очищение, яко прокаженным, свет, яко омраченным, крепость, яко расслабленным, утешение, яко скорбным, мир, яко смятенным, оживление, яко умерщвленным грехами! Чаем, Господи: что все сие будет в нас вместе с приятием Тебя! ибо тогда со апостолом воззовем; аще ты Господь, сущий в нас, по нас, кто на ны? От сего затем чаяния, которое не посрамит, опять переходите к себе, и, свою готовность сретить и принять Господа свидетельствуя, снова сильнее возгрейте сердечное сокрушение и обещание отвращаться от греха, хоть бы того ради и умереть пришлось, – и оплакав прошедшее, самого Господа молите – омыть и очистить вас в светлое жилище Себе, вопия к Нему: наипаче омый мя от беззакония моего и от греха моего очисти мя. Сердце чисто созижди во мне, Боже, и дух прав обнови в утробе моей».

«Так переходя от одного чувства к другому – от веры к самоуничижению, от самоуничижения, к страху, от страха к желанию, от желания к надеждам, от надежд к сокрушению, вы составите внутрь себя духовную песнь – затрапезную, которая Господа усладит и привлечет внимание небожителей».

«В сем-то благодатном настроении и небесном осенении приступите наконец к чаше Господней, которую зря, воздайте поклонение приступающему к вам самому Господу, с апостолом Фомой воззвав: Господь мой и Бог мой, и, отверзши уста и сердце, приимите Господа, смиренно и благоговейно, трезвенно мыслью моляся Ему словами св. Димитрия: вниди, Свете мой, и просвети тьму мою; вниди, животе мой, и воскреси мертвость мою; вниди, Врачу мой, и исцели язвы мои; вниди, Огню Божественный, и попали терние грехов моих, и сердце мое пламенем любви Твоей разжжи; вниди, Царю мой, сядь на престоле сердца моего и царствуй во мне, Ты един Царь мой и Господь».

«Приготовьтесь так сретить Господа, – и Он снидет в вас несомненно, – и возвечеряет с вами в сердце вашем»¹¹⁸.

4. С достойно причащающимися Сам Господь! «Великой милости Божией сподобились вы ныне, причастившись св. Животворящих Христовых Таин; потому что вместе с сим причащением Сам Господь вошел в вас и стал обитать в сердцах ваших. Какое это великое и неизреченное благо! И подумать о нем не посмели бы мы, если б Господь Сам не сказал: ядый Мою плоть и пияй Мою кровь, во Мне пребывает и Аз в нем (Ин. 6:56). Т. е. кто вкушает плоть Мою и пиет кровь Мою, тот во Мне и Я в нем. Так сие и бывает, по слову Господню, со всяким, кто, поговевши и исповедавшись, причащается св. Христовых Таин. Так сие есть и с вами».

«То, что вы приняли, есть тело и кровь Господня, а где тело и кровь Господа, там и Сам Он. По виду вы приняли хлеб и вино; а самим делом это есть тело и кровь Господня. Когда Господь в первый раз причащал св. апостолов, то Он тоже подавал им хлеб и вино; но подавая хлеб и вино, к хлебу сказал: сие есть тело Мое, а к вину – сия есть кровь Моя. И как Он есть Бог, то, как сказал, так и сделалось, – хлеб стал телом, а вино – кровью. По виду только казались они хлебом и вином. Но Господь Иисус Христос как тогда был, так и теперь есть тот же Господь. Как тогда Он причащал апостолов, так потом Он же причащал и причащает всех верующих. На литургии – это Он приходит Сам и совершает таинство. Архиерейские или священнические тут только руки и язык, а совершитель сам Господь. Сам Он здесь говорит хлебу, чтоб он стал телом, и он становится телом, говорит вину, чтобы оно стало кровью, и оно становится кровью. Потом Он же Сам и причащает: наши только руки и лжица, а причащает чрез них Сам Господь. И вас Он Сам причащал истинным Своим телом и истинной Своей кровью. И вместе с сим Сам вселился в вас и стал обитать в вас».

«Видите, какая великая милость Божия является к нам во святом причащении! О сей-то великой милости и рассуждайте теперь с сердцем, полным благодарности и благоговения».

«Может быть, вам робко думать, что Господь в вас, или вы затрудняетесь думать, как это Он в вас? Но так есть; ибо это Он Сам сказал, а не люди придумали; почему и именуется сие дивным и предивным таинством».

«И не это одно дивно, а еще и то: Господь есть в каждом из вас не частью какой, а весь, так однако ж, что хотя Он есть в каждом из вас, все же Сам не разделяется и не размножается, а цел и неразделен пребывает. Все одно, как теперь вот я говорю какое-либо слово; каждый из вас слышит сие слово и принимает его все. Слово мое одно, и один раз я говорю его; а входит все, не часть какая его, а целое слово. И хоть бы тут тысяча народа стояло, все услышали бы и приняли все мое слово, а не часть какую. Так и в святом причастии; сколько бы ни причащалось людей, все причащаются от единого тела, и все имеют его все, а не часть какую и сами Господа имеют они в себе всего, а не часть какую. Господь же чрез сие не разделяется, а цел и неразделен пребывает. Возьмите вы, например, несколько зеркал и поставьте их против солнца. В каждом зеркале будет видно все солнце, а не часть его; и сколько ни поставь зеркал, хоть числа им не будь, в каждом будет все солнце, а не часть его. Солнце же само не истратится чрез это, не пропадет, а останется цельное и нераздельное, и одно и то же. Так во святом причастии: сколько вас ни есть, у всякого есть весь Господь. И Сам Он цел и неразделен; всюду есть и все исполняет. Так видите, чего сподобились вы: Господь в вас! Благодарите же Господа за сию милость, говоря в сердце своем: Слава Тебе, Боже! Слава Тебе, Боже! Слава Тебе, Боже! И о том подумайте, как бы не обеспокоить Господа. Когда приходит какой гость большой, вы держите себя скромно, говорите чинно: вот Господь посетил вас, а кто больше Господа? Смотрите же, не суетитесь и не развлекайтесь, а благоговейно и со страхом себя держите, особенно ныне. И не об этом только думайте, но и о том, чтоб приятное что-либо доставить Господу. Когда гость приходит, вы стараетесь успокоить его и предлагаете ему только то, о чем знаете, что оно приятно ему: вот и Господу теперь предлагайте то, что Он любит. А что Он любит? Любит все доброе и благословляет его, а от всего худого отвращается и поражает его гневом. Приносите же Ему, что каждый из вас придумает доброго. Один приди и скажи: вот, Господи, я перестану серчать и браниться, но буду тих и кроток. Другой скажи: я, Господи, перестану лежать и лениться, а начну усердно работать и трудиться. Третий скажи: я, Господи, не стану гордиться и презирать других, а буду смиряться и почитать себя хуже всех. Четвертый скажи: брошу, Господи, питье и гулянье, а стану жить воздержно и степенно; излишек же, какой будет, стану отдавать на милостыню или на церковь. Так каждый свое добро принеси Господу и предложи Ему как дар. Когда скажете так Господу в сердце своем, Господь будет радоваться тому и утешаться тем. Приятно Ему будет быть у вас, и Он благословит вас и всякое вам благо подаст и душевное и телесное. Видите, какое у вас в руках благо! Смотрите же – не потеряйте его каким-нибудь неразумием и делом непотребным. И день этот часто поминайте, что вот были вы на трапезе у Господа, и Он Сам вас напитал Своим пречистым телом и пречистой Своей кровью, и думайте – как это велико, как радостно, и самим делом радуйтесь, пока доживаете до другого причащения»¹¹⁹.

5. Что требуется покаявшемуся и причастившемуся? Се здрав еси, ктому не согрешай, да не горше ти, что будет, сказал Господь расслабленному по исцелении его (Ин. 5:14). Сей же утешительный и вразумительный глас и мы все слышали, когда на исповеди получили разрешение во грехах своих. Теперь всем покаявшимся и разрешенным возвращено здравие душевное, все пришли в свой порядок и чин. Что прочее требуется? Требуется блюстись, чтобы опять не впасть в ту же беду. Бросил грех: не возвращайся на него. Получил помилование: не подвергайся опять гневу и осуждению. Вступил на правый путь, не уклоняйся с него. Снова будет враг влечь тебя в свою область тьмы: не поддавайся. Будет он ухитряться, чтобы отуманить тебя льстивыми обещаниями: не вдавайся в обман. Знаешь, как зол грех; знаешь, как трудно одолеть его: не входи же снова в содружество с ним. Помог тебе Господь, встал ты: стой же и мужайся, и да крепится сердце твое».

«Враг будет нашептывать тебе: падешь, восстанешь опять. А ты противопоставь ему свою речь: встал я теперь, благодарение Господу! но если снова паду, не могу сказать, встану ли. В руках же падения навсегда оставаться не хочу, не хочу быть рабом греха и жертвой геенского пламени. Так отражай лесть врага. И сим страхом нового падения в грех отрезвляй душу свою и воодушевляй ее на шествие путем начатого самоисправления».

«Утверди ты себе то очень вероятное помышление, что если падешь снова, кто знает – встанешь ли? А останешься в падении: погибнешь. Враг будет сбивать уверением, что Господь милосерд. Помиловал и опять помилует. Точно, милосерд Господь; но сей милости Его к нам есть мера. Есть мера долготерпению Божию. Прощает-прощает, а наконец, видя, что грешник все снова отдается греху, совсем оставляет его в руках падения его. Разверните книгу пророка Амоса и начинайте читать. В 1 и 2 главах изображаются у него суды Божии на Дамаск, Газу, Идумею, на иудеев, израильтян и другие народы. Ко всем им одинаково слово Господне. Раз, два и три согрешил Дамаск; прощал Я его. Когда же теперь и в 4-й раз он оказал свое нечестие, не отвращусь ли его? Отвращался и полагал наказание. Раз, два и три прощал Я Газу; в 4-й не отвращусь ли ее? Отвращался и посылал казнь. Раз, два и три щадил Я иудеев и израильтян, в 4-й не отвращусь ли их? Отвращался и наказывал. Так бывает и с нами. Согрешит кто и покается: простит Господь. Еще согрешит и покается: еще простит. И еще простит. И еще простит. Наконец, видя, что у нас все то же и то же, полагает такое решение: столько и столько прощал; если и еще начнет то же делать, отвращусь от него. Сей-то суд и да напишет в сердце своем всякий, опять влекомый на грех. Прощал Господь доселе, а теперь, если падешь, страшись, не отвратился бы Он от тебя вконец. Фараону сколько раз прощал Бог его упорство? Наконец, бросил его и сделал распоряжение о выходе израильтян, не дожидаясь его согласия. И хотя потом опомнился Фараон и поспешно приказывал: пойдите, скажите, чтобы скорее выходили, это не помогло ему и суда о нем Божия не отвратило. Так и ко всякому может истощиться, наконец, Божие милосердие. И то наипаче страшно, что мы не можем сказать, когда именно ударит час сего истощения. То отвержение Божие по 4-м преступлении, что значится у пророка Амоса, и эта казнь Фараона после десятикратного противления Богу, не означают, что можно спокойно предаваться в узы греха, с нарушением обета до 2 и 3 раз, а показывают только; что есть предел милованию Божию; когда же Он застигнет кого – неведомо. Утверди лучше в мысли твоей, что для тебя он последует тотчас после падения, которому готов ты предаться, и тем отрезвляй мысль свою и придавай мужества сердцу на сопротивление возникающим порывам. Приводи себе на память несчастье Сампсона. Однажды и дважды входила в него сила разорвать узы, которыми опутывали его филистимляне по предательству Далилы; но и в последний раз, когда острижены были волосы его, он не ожидал, чтобы не пришла к нему та же сила, а вышло иначе. Отступил от него Господь и предал его в руки врагов его. Сам же Сампсон и не думал, что уже постигло его Божье отступление; напротив, проснувшись, говорил: изыду, якоже и прежде, и отрясуся, т. е. стряхну эти узы – и не разуме, яко Господь отступи от него (Суд. 16:20). Вот и народ иудейский миловал, миловал Господь, а наконец, что изрек? Се оставляется вам дом ваш пуст (Мф. 23:38). Но ни первосвященники, ни старцы, ни книжники, и никто другой думать не думали, что уже постигло их сие грозное определение».

«Сего-то грозного суда бойся, когда начнет тебя снова влечь грех. Бойся, чтобы и о тебе не сказал, наконец, Господь: се оставляется дом твой пуст. Милостив Господь ко всем грешникам и с клятвой уверяет, что не хочет смерти грешника, но еже обратитися и живу быти ему. Но ты сам частыми своими падениями доведешь себя до того, что с тобой ничего нельзя будет сделать. Восстание от падений есть то же, что починка платья, или дома, или другой какой вещи. Бывает же так, что иную вещь чинят, чинят, а наконец, бросают оттого, что уже и чинить ее нельзя, не к чему рук приложить. То же может случиться и с душой. Исправляет ее Господь, исправляет, а наконец, совсем бросает; оттого, что своими частыми падениями она, наконец, так расстраивает себя, что ее и поправить нельзя. Ибо на чем основывается возможность восстания нашего? На добре, в нас остающемся, несмотря на то, что работаем мы греху. На сие добро нисходит благодать, оживляет его и дает ему перевес над злом. И встает человек. Но каждое новое падение все более и более снедает наше добро, после каждого падения все менее и менее остается его в нас и, следовательно, менее и менее остается места, куда снизойти может благодать, чтобы восстановить нас. Что дивного, если, наконец, и все свое добро истратим мы в рабстве греху и потеряем, таким образом, возможность восстания. Не останется для нас никаких к тому средств».

«Припомните, как опомнились вы в последний раз и встали. Пришли спасительные помышления и отрезвили. Или страх смерти и суда, или пагубность греха, или стыд пред Господом Спасителем, или другое что сильно подействовали на душу, поразили ее. Душа пришла в себя, и при помощи Божией бросила грех, покаялась и стоит теперь в намерении не оскорблять более Бога грехопадениями. Если же снова падете вы в грех, то какими потом мыслями потрясете вы себя, когда уже все, могущие потрясать, перепробованы и свою потрясающую для вас силу истратили на теперешнее ваше восстание? Для следующего возбуждения вас силы в них не осталось. Со спасительными помышлениями бывает то же, что с лекарством. Как от частого употребления лекарств в теле притупляется чувствительность к ним, так и в отношении к потрясающим и возбуждающим истинам душа теряет, наконец, всякое чувство. Ни угрозы, ни обещания, ни смерть, ни ад, ни рай, ни яд и горечь греха – ничто не поражает и не приводит в движение душу. Она сделается, как камень. И что же тогда с ней будет? То же, что присуждает апостол земле, пившей множицею сходивший на нее дождь и износившей одни терния и волчцы: непотребна есть, клятвы близ, еяже кончина в пожжении» (Евр. 6:8).

«Приложите к сему, что частое падение в грех образует привычку грешить, которая вяжет бедную душу и тирански держит ее в рабстве у себя. Пусть даже один грех обратится в привычку, он всю душу пленяет и во всей мучительски властвует. Посмотрите, что делает паук со своей добычей? Часть за частью опутывает у нее тонкой паутиной, пока запутает ее всю, после чего она хотя делает еще некоторые движения, но они бессильны освободить ее. Так и грех, к коему частым падением привыкает человек, сила за силой в него проникает, пока исполнит собой и душу и тело, и на все отправления их наложит узы рабства себе. Хотя потом и приходит иногда человеку на мысль бросить свой грех; но душа, видя, как многоплетенно запуталась в нем, не решается поднять руки, чтобы распутаться, и предается совсем безнадежию одолеть грех, как пишет апостол о язычниках, что они в нечаяние вложшеся, предаша себя студодеянию, в делание всякой нечистоты, в лихоимании (Еф. 4:19), и как евреи, заморенные рабством египетским, даже тогда, как от лица Божия принес им Моисей обещание свободы, не верили, чтобы это могло совершиться».

«Итак, покаявшиеся и вступившие в добрый путь, бойтесь снова впасть в грех. Увидьте сквозь прелесть греха, покушающегося снова увлечь вас, решительную свою пагубу. Не смотрите на него легко, а как на пропасть зияющую, на ад отверстый и готовый поглотить вас безвозвратно. И опасением такой горькой участи отрезвляйте свою мысль и чувства сердца отвращайте от греха. Борьба, конечно, неизбежна. Но стоящему легче бороться, чем падшему. Встали? стойте же и боритесь. Господь будет вам помощник. День ото дня все легче будет становиться борьба. Наконец, она и совсем стихнет. Добро возьмет преобладающий верх, и потечет ваша жизнь мирно, путем богоугодного доброделания, и приведет вас к блаженному исходу отселе в вечные райские обители. А если снова падете, опять пойдет смятение мыслей и чувств, опять мрак и томление, опять страхи и мучения совести, опять туга и всякое нестроение. Начнете опять маяться в рабстве греху и, может быть, без конца; и промучившись здесь, ввержены будете в нескончаемые муки по смерти, в грехах неоплаканных и неисправленных»¹²⁰.