Глава VIII. Письма

Особый вид литературных трудов Преосв. Феофана представляет его переписка, которая была громадна. Со всех концов России летели в Вышенскую пустынь письма. Нередко почта приносила их до 20–40. В настоящее время уже имеется в печати десять книг собрания писем, из которых восемь в самое последнее время изданы Афонским Пантелеймоновым монастырем. Но это далеко еще не полное собрание переписки. Достоверно известно, что только одна помещичья семья в Тамбове имела тысячу писем святителя. Такое, поистине необычайное, количество корреспонденции с одной стороны объясняется массой лиц, искавших нравственного руководства Преосв. Феофана, множеством и разнообразием их духовных нужд, а с другой стороны характером отношения самого руководителя к этому делу. Преосвященный любил и придавал важное значение своей переписке. Ни великие научные труды, ни молитвенные и другие аскетические подвиги не заслоняли от него нужд и скорбей грешной души. Он находил необходимым и возможным ежедневно уделять по нескольку часов на переписку из столь дорогого ему времени. Замечательно сердечное внимание и деликатность святителя в отношении своих корреспондентов. Он признавал своим долгом отвечать на всякое письмо, как бы оно ни было мало и незначительно по своему содержанию, ибо отказ считал оскорбительным для писавшего. Он никогда и никому не отказывал в совете, и если иногда замедлял ответом, то только потому, что другие находились еще в худшем положении и нуждались в более скорой помощи, причем всегда просил извинения за промедление. В этом отношении очень характерен следующий факт. Масса богомольцев, посещавших Вышенскую пустынь, особенно из среды женщин-простолюдинок, узнав о том, что Преосв. Феофан никому не отказывает в своих ответах, стала во множестве направлять к нему свои письма и краткие записки, иногда по самым незначительным, даже мелочным вопросам. Не будучи знаком с духовной жизнью корреспондентов, святитель пришел в большое затруднение в своих ответах и в начале имел намерение молчать; но мысль о возможности оскорбить отказом писавших остановила его. В одном из своих писем он замечает по этому поводу: «Не зная их (богомолок), затрудняешься, что им ответить, – и пишешь, большей частью, общие мысли... Пишут же они иногда дело, а иногда пустошь. Я хотел не отвечать, но тут же и раздумал, потому что какой ни есть, все же ответ дается. Отказ же всегда оскорбителен»¹²¹.

Крайне разнообразно содержание писем, но основной тон их нравоучительный. Они, как и книги, содержат ответы на один и тот же великий вопрос всей жизни Преосвящ. Феофана – вопрос о путях ко спасению. Только книги представляют руководственные указания по общим предметам и нуждам, для всех равно необходимым, переписка же – ответы на частные случаи, на частные, личные духовные потребности, сомнения и недоразумения. Но эта основная тема значительно видоизменяется в своем развитии применительно к большему разнообразию самих писавших и их духовных запросов. Письма получались от самого разнородного круга лиц: по их званию и общественному положению – от собратий-архипастырей и высокопоставленных светских сановников с титулами князей и графов до крестьянина в деревне и послушника в монастыре; по степени просвещения – от мужей науки и высшего образования до едва грамотного корреспондента; по своему нравственному состоянию – от тяжкого грешника, кающегося и борющегося со страстьми до отшельника и схимонаха, погасившего в себе не только страсти, но и интерес к самой земной жизни и т. д. При подобном составе корреспондентов естественно крайне разнообразны были духовные нужды и применительно к последним приходилось давать ответы. С литератором и общественным деятелем шла переписка по важными вопросам общественной жизни, с ученым о научных предметах, с учителем и воспитателем по педагогике, с иноком о монашеских порядках, с светским человеком, ищущим духовного руководства, обсуждался вопрос о том, как устроить христианскую жизнь среди обычной мирской суеты и т. д. Не беря на себя задачи обстоятельного изложения всей переписки, каковой сложный предмет требует целого самостоятельного исследования, мы полагаем, что достаточно указать важнейшие предметы корреспонденции, чтобы дать понятие о громадности и значении ее.

Самая оживленная, самая большая по количеству и важная по содержанию была переписка у Преосв. Феофана с известным писателем по церковным вопросам Н.В.Елагиным. Последний близко стоял к высшим сферам духовного ведомства и вместе с тем имел отношение к литературному и общественному движению столицы. От него Преосв. Феофан получал сведения о выдающихся явлениях в гражданской и церковной жизни нашего отечества и чрез него же мог оказать свое влияние в потребных случаях в желательном направлении. В этой переписке, занимающей целую книгу (150 писем), затронуто столько важных вопросов, что поистине нужно удивляться, как мог святитель, при своих усиленных литературных трудах и аскетических подвигах, вести столь обширную корреспонденцию с одним лицом. Самое значительное количество писем посвящено изображению печального нравственно-религиозного состояния русского общества второй половины 19 столетия, особенно яркие обнаружения которого сказались в виде сильно развившихся противоцерковных сект – лорда Редстока, Пашкова, Л.Толстого, штунды и др. В письмах охарактеризовано существенное содержание каждой из них, даны важнейшие руководственные указания к обличению и отмечена степень распространения. С этой стороны переписка представляет собой очень важный исторический памятник. В ней будущий историк найдет яркую картину важнейших движений нравственно-религиозной жизни и мысли тогдашнего русского общества, особенно среди его образованного класса. Второе место по числу занимают письма, направленные против перевода библии на русский язык с еврейского подлинника вместо греческого, где читатель, не знакомый с вопросом, встретит подробное и основательное изложение доводов против перевода. Далее, следует переписка в защиту монашества, против тогдашних нападок (в 70 годах) на него, против проекта нового церковного судопроизводства, желавшего подчинить духовные дела светскому суду, о необходимости лучшего перевода богослужебных книг в видах облегчения понимания их и др. Есть несколько корреспонденций по поводу последней нашей турецкой войны, которой очень сочувствовал святитель и заключение каковой в виде Берлинского конгресса признавал крайне несправедливым и унизительным для России. Встречается также немало писем с решением вопросов относительно некоторых важных отдельных и частных предметов, в роде следующих: 1) Изъяснение догмата о св. Троице по поводу неправильного толкования его немецкими богословскими писателями, причем мимоходом авторитетно разъясняется и общий вопрос о том, как православному богослову пользоваться протестантскими учеными трудами. 2) Откуда в мире зло? 3) Программа христианской психологии. 4) Взгляд на европейский вопрос в России, основная мысль которого состоит в том, что евреи своей страшной эксплуатацией подают основательные поводы к ожесточению против них народных масс¹²².

В переписке с одним ученым естествоведом-химиком, искавшим духовной жизни, Преосв. Феофан подробно раскрывает и убедительно доказывает полную несостоятельность одних материалистических воззрений на мир, отмечает невозможность с точки зрения их объяснить целую обширную область нравственных явлений, причем при обстоятельном решении вопроса развивает свою, вышеизложенную философскую теорию о происхождении природы и ее важнейших стихий и сил.

Учителю церковной истории в духовной семинарии дается наставление о постановке и преподавании этого предмета, причем делается предостережение – не увлекаться новыми модными историческими теориями и подробно характеризуются основные взгляды известного немецкого историка Неандера. Мировоззрение последнего, по мнению Преосв. Феофана, существенно неправильно и неправославно в том отношении, что он отрицает апостольское предание, как начало и источник христианского учения, происхождение всех догматов и самого символа веры выводит, как результат литературной и жизненной борьбы разнообразных общественных партий христианских народов первых веков нашей эры¹²³.

В письмах о монашестве подробно излагаются правила иноческой жизни и в частности делаются наставления о молитве, поклонах, поведении в церкви, размере келейного правила, взаимном откровении помыслов и исповеди, чтении духовных книг, старчестве и др. По вопросам монастырской жизни святителю приходилось много писать по просьбе и нуждам лиц, по самому своему положению заинтересованных ею: настоятелю монастыря он дает указания, как править обителью, духовнику – об исповеди и нравственном руководстве своих духовных детей, послушнику – о должном прохождении назначенных ему послушаний и т. д.

Значительное большинство из общего количества писем адресовано светским лицам, интересовавшимися духовными вопросами и затруднявшимися устроить свою жизнь по-христиански среди обычной житейской обстановки, а также искавших совета и утешения в тяжелые минуты жизни. Тут святителем давались указания как относительно общего жизненного строя, так и частных явлений, о чем в некоторой степени можно судить по следующему оглавлению писем к одной только семье: 1) Как совмещать житейские дела с служением Богу, 2) Подражание монастырским порядкам дома, 3) О хранении чистоты совести, 4) О воспитании детей, 5) О преподавании Закона Божия малолетним, 6) Совет о пользовании болящей припадками, 7) Наставление о сыне, которому не дается наука и проч.¹²⁴

Наконец, немало представлялось и особенных, исключительных поводов, экстренных случаев, когда люди, пережившие какие-либо важные, критические моменты, требовали немедленной духовной помощи и руководства. Так одна молодая женщина, обратившаяся из сектантства в православие, долго не могла привыкнуть к новой нравственной обстановке. Многое тут было для нее настолько необычайно и не похоже на прежнюю жизнь, что ее еще неокрепшая совесть глубоко смущалась и тревожилась; она тяжело страдала, колебалась и готова была возвратиться на старый путь. Прежде всего, новообращенная не могла себе достаточно уяснить православного учения о молитвенном призывании святых, близкого, по ее мнению, к страшному греху идолопоклонства. Со своей новой, острой духовной нуждой женщина устремилась к Вышенскому подвижнику и тогда только успокоилась, когда получила следующий ответ: «Вас смущает, как вы пишете – моление к святым, и вы боитесь, как бы не подвергнуться осуждению в идолопоклонстве. Нет, наше моление святым и их чествование не имеет ничего идолопоклоннического. Было бы идолопоклонство, если бы мы почитали их богами; но мы чтим их, как слуг Божиих и ходатаев о нас пред Богом. Внутреннее чувство должно говорить вам, что вы не почитаете их Богом, и не считаете их первой причиной просимых благ, а только орудием подаяния их. Взывая в святому, мы говорим: «Святый Божий, помолись о нас; умоли Господа дать нам то и то». Возьмите во внимание и вот что: мы, живущие здесь на земле, чада церкви, просим друг друга молиться о нас... Все это делают. И никто не думает, чтобы тут было что идолопоклонническое. Вы пишете же ко мне: «помолитесь о том-то и о том-то». Опасаетесь ли при этом провиниться в идолопоклонстве? Я думаю, что никого еще в свете не было, кто б так думал. Как же это у вас в голове держится мысль, что когда святые были здесь на земле, можно было безопасно просить их о молитве, а когда они перешли туда – в Царство Небесное, стало нельзя? Отошедшие отцы и братия наши, несмотря на сие отшествие, пребывают в Церкви Божией, так же, как и мы, оставшиеся здесь...

Отношения наши взаимные, как членов церкви, остаются те же, в силе... вот и молим их, как молили прежде».

«Существо идолопоклонства в том, что твари присвояют божеские свойства, и в силу сего чтут их... мы же святым Божиим никаких божеских свойств не присвояем... а чтим их как совершеннейших из людей, в меру возраста исполнения Христова достигших... а чрез то приблизившихся к Богу, приискреннее других. Войдите внутрь себя и рассмотрите; считаете ли вы святых богами... чувство должно сказать вам это. Если окажется, что вы считаете их такими, то перестаньте считать, а если не считаете, нечего и смущать себя помыслом – не попасть бы в идолопоклонницы»¹²⁵.

Переписка Преосв. Феофана представляет собой замечательное литературное явление как по содержанию, так и по форме. Глубина и всегдашняя серьезность предмета речи в соединении с художественной простотой внешнего выражения, свойственные другим произведениям его, отличают и переписку. Начавши читать последнюю, не скоро оторвешься от вдохновенных страниц. Письма несомненно имели очень важное значение для получавших их и были истинным руководством нравственной жизни, а в тяжкие минуты являлись великой отрадой и духовным утешением для многих скорбных душ. Святитель чутко угадывал духовные потребности писавшего и не жалел своих сил, обстоятельно и сердечно разъясняя все вопросы и недоумения. Он как-то особенно умел войти в положение корреспондента и между ними на первых же порах устанавливалась самая близкая, чисто родственная, внутренняя духовная связь, при которой жизненные нужды высказывались с полной искренностью и откровенностью. Последней руководитель придавал важное значение и настойчиво располагал к ней. «Обещаете быть откровенной. Добре! пишет он одной молодой корреспондентке, ищущей духовной жизни. Уж откровенность – первое дело в переписке: иначе нечего было ее и затевать. И пишите всегда сплеча – все, что есть на душе, и особенно полнее излагайте вопросы, которые зашевелятся в голове и станут настойчиво требовать решения. Тогда и решение будут приниматься, как земля жаждущая принимает воду».

«Как вы обрадовали меня ответом! А я растерялся в догадках, что бы такое было! А вот что! Бабушка немножко болела. Ну – бабушка победоносное слово. Для внучек нет теплее места, как у бабушек. Нет и для бабушек дороже лиц, как хорошие внучки. И за это надо Бога благодарить. А вы чаще утешайте бабушку и повнимательнее слушайте, что она говорит. У стариц – мудрость, опытами и трудами жизни приобретенная. И они часто невзначай, в простых фразах, высказывают такие мудрые уроки, которых и в книгах поискать – не найдешь»¹²⁶.

В нашем православном отечестве было немало лиц разного звания и состояния, для которых письма Преосв. Феофана были единственным и незаменимым нравственным руководством, без совета с автором которых они не предпринимали ни одного важного дела. Были даже случаи, когда под влиянием его переписки и других сочинений люди оставляли наш грешный мир и шли на суровые подвиги иночества¹²⁷. Особенно ярко сказалось значение руководства святителя после его смерти, когда руководимые предоставлены были одним своим силам в устройстве христианской жизни. В этом отношении замечательно письмо некоего почтенного юриста, ниже приведенное в нашей заключительной главе. Много делал Преосв. Феофан для общего духовного блага жизни. Но особенно он был незаменим, как советник и утешитель в моменты тяжких испытаний ее. Уже один тот факт очень характерен в этом отношении, что кто хоть раз обратился со своей нравственной нуждой к подвижнику, тот уже никогда не оставлял наставника и рекомендовал его другим. Один опытный и поживший педагог, сам начальник и руководитель целого учебного заведения, неоднократно обращавшийся к святителю с своими житейскими скорбями, пишет: «В это время (после потери детей) измученный житейским горем и недоумением, я – немощный – ринулся со своей глубоко скорбной докукой, которой и забыть не могу, к сильным людям – людям веры Христовой, и, во-первых, к Святителю Феофану. Святитель Феофан в то время уже был вне мира, в затворе; но он хорошо знал лютую скорбь житейскую и не замедлил мне ответить святительским утешительными словом...». «Скорби житейские и потом по воле Божией не оставляли меня, и я всегда обращался за утешением к епископу Феофану. То была потреба измученной души моей. Письма ко мне святителя представляют высокий учительный интерес для всякого страждущего и обремененного христианина. Я привожу их с любовью к почившему любвеобильному архипастырю, утешившему меня силой святой веры во дни великого моего горя, и рад буду всем сердцем, если святительские слова окажут научение и пользу не одному мне»¹²⁸.

Из всей массы эпистолярной литературы Преосв. Феофана мы приводим здесь только несколько писем по предметам, имеющим общее руководственное значение и наиболее разработанным – именно о вечности мучений грешников, о необходимости каждому христианину быть в живом союзе с Церковью, о значении церковной обрядности и о свободе человеческой воли. Присоединяем одно письмо по вопросу о духовном утешении бывшего богача, неожиданно лишившегося всего своего состояния, как образчик того, как умел святитель приходить на помощь к человеку в самые тяжелые минуты его жизни.

1) Один из многочисленных корреспондентов Преосв. Феофана, недоумевавший относительно христианского учения о вечности мучений грешников, обратился к нему за разъяснением этого важного предмета, и святитель пишет целый обстоятельный трактат, в котором выясняет вопрошающему не только общий смысл и значение догмата, но и решает частные недоумения, например, относительно примирения и согласия его с благостью Божией. Существенное содержание этого замечательного письма следующее: «Недоумение ваше таково, как можно, чтобы будущие мучения были вечны?! Никак нельзя. Это благости Божией противно».

«Прежде всего спросите у своей детской веры, – знает ли она, что Бог именно так определил. – И если не знает, просветите ее, указав ей прямые Божеские о сем определения. Господь ясными словами, не допускающими никакого перетолкования, говорит: идут сии в муку вечную. Это говорит Господь, нас ради человек и нашего ради спасения воплотившийся, пострадавший, умерший, воскресший, вознесшийся на небо и седший одесную Отца, чтобы и там выну ходатайствовать тоже о спасении всех и каждого. Если говорит так Тот, Кому столько стало спасение наше и Кто ничего так не желает, как чтобы все спаслись; верно иначе сему быть нельзя. Мы имеем подлинные новозаветные писания. Там стоит: идут сии в муку вечную. За тем, сколько ни есть переводов нового завета, во всех стоит: идут сии в муку вечную. И никаким переводчикам никакого повода не представилось и в голову не пришло как-нибудь иначе перевести эти страшные слова: в муку вечную. Потому не может подлежать сомнению, что Господь именно так сказал. Истолковывать же тут нечего, слова ясны без толкования. Пытались дать слову – вечный кривое толкование, не верующие, а неверы, будто вечный означает здесь относительную вечность: долго-долго, но не без конца; долго так, что эта длительность покажется вечностью, но все же и конец будет. Что такое толкование криво, обличает тут же стоящее другое слово: в живот вечный. Живот вечный и кривотолки разумеют без конца. Так надо понимать и муку вечную. Оба изречения стоят в одинаковых условиях. Что разумеется об одном, нельзя того отрицать у другого. Если живот без конца, то и мука без конца».

«Ты стоишь за благость и милосердие Божие. Но речь твоя имела бы смысл, если бы вечность мук определили люди, безжалостные и неумолимые ригористы. Тогда резонно было бы возразить им: ваше положение не может быть принято; потому что оно противно благости Божией. Но когда такое определение постановил Сам Господь, всеблагий и всемилостивый; то уместно ли как бы в лицо говорить Ему: быть не может, это противно Твоей благости? Разве Он переставал быть благим, когда изрек сие? Конечно, нет. А если не переставал быть благим, то нет сомнения, что такое определение совершенно согласно с Его благостью. Ибо Бог никогда ничего не делает и не говорит, что было бы противно Его свойствам. Для детской веры этого объяснения совершенно достаточно. И я на нем покоюсь более, нежели на каких-либо других разъяснениях, что и вам советую».

«Говорите: Господь на кресте молился за распинателей; можно ли, чтоб Он казнил кого-либо из грешников вечными муками?»

«Господь молился и молитва Его тотчас принесла плод. Разбойник покаялся, и, уверовав в Господа, открыл себе вход в рай. Сотник исповедал Господа Сыном Божиим, и, освятившись верой, имеется в числе святых. Верно и все те, которые пошли с Голгофы, бия себя в перси, не лишились благой части. Так и все, которые, нагрешив пред Богом, обращаются к Нему в слезах покаяния, всегда получают прощение, и пред ними дверь рая не заперта. Если б все люди, грехам повинные так поступали, все бы вошли в рай; и ад остался бы занятым одними духами злобы – ожесточенными и нераскаянными. Вы опираетесь на милосердом прощении. Но прощение не безусловно: покайся, и прощение получишь. А нераскаянного как простить?»

«Господь милосердый всех готов простить, только покайся и прибегни к Его милосердию. Если бы и бесы покаялись, и те были бы помилованы. Но как они закоснели в упорном противлении Богу, то и нет им помилования. То же и в отношении к людям. Невозможно помилование тех, которые упорно противятся Богу. Что такие есть, это думаю, вы знаете. Что многие из таких и на тот свет отходят богоборцами и богоненавистниками, и этого, полагаю, отрицать не станете. Что же их там ожидает? Уж видно что! Как они Бога знать не хотели, то и Бог скажет им: не вем вас, – отойдите. А когда такое решение от Бога изойдет, кто отменит его? Вот и вечное отвержение, – печать ада! Остается строить надежду, нет ли покаяния за гробом! О, когда бы возможно было это?! Какое бы облегчение нам грешным! Господь столько милосерд, что только покайся, хоть бы то и за гробом, непременно простит. Но то наше горе, что надежды-то такой не на чем основать. Закон жизни таков, что коль скоро кто положит здесь семя покаяния, хоть бы то при последнем издыхании, то уж не погибнет. Семя сие возрастет и плод принесет – спасение вечное. А коль скоро кто здесь не положит семени покаяния и перейдет туда с духом нераскаянного упорства во грехах, то и там на веки останется с тем же духом, и плод от него во веки будет пожинать по роду его – Божие вечное отвержение»¹²⁹.

2) Мы уже видели, что Преосв. Феофан, и из своего затвора внимательно следивший за всеми выдающимися явлениями русской общественной жизни, отозвался целым рядом писем по поводу появления ереси известного Пашкова, в которых наряду с обличением лжеучения как отрасли протестантства дал сильную апологию православия, причем особенно подробно раскрыл откровенное учение о домостроительстве нашего спасения чрез воплощение Сына Божия. При изложении этого догмата писатель долго останавливается на развитии мысли о необходимости для христианина иметь живой союз с Церковью и значении церковной обрядности. Сущность его учения по первому вопросу представляется в следующих чертах. Каждый христианин обязательно и неизменно должен принадлежать и иметь живой союз с Церковью потому, что в ней единственно существуют все необходимые средства ко спасению и вне общения с ней нет никакой надежды и возможности получить спасение. Последнее слагается из двух существенно-необходимых элементов – духовных сокровищ, дарованных нам туне искупительными заслугами Спасителя и того, что мы сами должны совершить для нашего спасения. К первому относятся истины Евангельского учения и благодатные дары св. Таинств – и те, и другие сокровенно хранятся только в недрах Церкви. Ко второму принадлежат наши собственные труды и подвиги добродетели, и последние могут иметь правильное течение только под руководством Церкви. Совершив дело спасения падшего человечества, Господь наш Иисус Христос вознесся на небеса, а духовные блага, приобретенные для нас, Он оставил на земле, во святой Церкви и помимо ее не дает их. Прежде всего Господь преподал Свое божественное учение св. апостолам, а последние передали его всем верующим. Отсюда Церковь стала верной хранительницей Божественной мудрости, столпом и утверждением христианской истины. Она есть сокровищница не только истины, но и благодати. Своей искупительной кровной жертвой Спаситель открыл путь нисхождению к нам Св. Духа, со всеми Его благодатными силами, без которых спасение наше невозможно. Но Дух Святой непосредственно сошел только на апостолов; после же них благодать Его сообщается верующим не иначе как только чрез таинства, учрежденные Самим Иисусом Христом и вверенные для хранения и совершения только в Церкви. По принятии благодатных даров христианину предлежит тяжелый и продолжительный, во всю жизнь, труд внешнего доброделания и внутреннего очищения своей природы от худых наклонностей и страстей, и водворения на их место добрых мыслей, чувств и расположений. Эти подвиги добродетели, по-видимому, должны быть предоставлены свободе каждого спасающегося. Но это только, по-видимому. Опыт свидетельствует, что человек в своем настоящем поврежденном состоянии помрачил и исказил первоначальные чистые требования своего внутреннего нравственного закона и уже не может обойтись без внешнего, стороннего руководства. Вот тут-то и приходит на помощь к нему Церковь со своими многочисленными к многообразными освятительными средствами. Она, как чадолюбивая мать, установила целый ряд чинов, учреждений и порядков, верно и целесообразно направленных к соделыванию спасения всякого верующего. Так Церковь назначила обязательно для всех святые посты однодневные и многодневные с целью усмирения нашей плоти и угашения похотей ее. Разнообразные дела милосердия с устройством разного рода благотворительных заведений – богаделен, больниц, странно-приимниц и др. существуют для воспитания в нас добрых расположений и чувств любви к ближнему. Наконец, непрерывное последование божественных служб церковных и домашних обильно питает высшие, молитвенные проявления человеческого духа и неизменно возводит достойных к последней цели христианской жизни – богообщению. Все это существенно необходимо в деле спасения и все это возможно найти только в Церкви.

«Желающему спастись необходимо быть в живом союзе с истинной Церковью Христовой. Почему? – Потому что Господу угодно было в ней единой совместить все, потребное для спасения».

«В одиночку никто не спасается. Господь из всех верующих благоволил сочетать единое тело и Сам стал Главой его. Спасается каждый не иначе, как в Церкви, т. е. в живом союзе со всем сонмом верующих, чрез Церковь и с Самим Господом, как Главой ее. Господь назвал Церковь Свою виноградным деревом, в коем Он Сам – лоза или ствол дерева, а все верующие – ветви на лозе; посему Церковь есть единое нераздельное целое, живо сочетанное с Господом и в себе и во всех частях. Как ветвь, отложившись от дерева, засыхает и перестает жить, так перестает жить и всякий, кто каким-либо образом отделяется от Церкви Божией, а чрез то и от Господа. Святой Павел еще яснее представляет этот живой союз верующих с Церковью и Господом, называя Церковь телом Господа. Мы все верующие – тело Христово, Христос же Господь есть Глава сего тела. Как в теле всякий член живет не своей, а общей всему телу жизнью и если отделится от тела, умирает и истлевает, так и каждый верующий не живет особняком, но живет общей всей Церкви жизнью, и, если отделится от нее, замирает духовно и погибает (Ин. 15; 1Кор. 12; Еф. 4). Так доселе все истинно верующие законом жизни, ведущей ко спасению, полагают союз с Церковью. Церковь есть матерь наша. И верно слово: кому Церковь не мать, тому Бог не Отец».

«В деле спасения надобно различать две стороны: то, что Господь совершил нашего ради спасения, – именно стяжанные Господом чрез воплощенное домостроительство блага во спасение наше; и то, что мы должны делать со своей стороны для получения спасения, – наши в содевании спасения труды. Из того и другого, – чрез сочетание их в лице спасаемом, – спеется дело спасения. Всякому можно сказать: позаботься удостоиться приятия сокровищ спасения, стяженных Господом, – усвой их себе и употребляй как должно, и спасешься. Но сие двоякое дело совершаться достодолжно может и совершается только в св. православной Церкви. В ней и благодатные сокровища во спасение, и практика всего того, что от тебя требуется для твоего же спасения, с руководством в том, и словом и примером».

«Слыша: позаботиться удостоиться приятия благодатных сокровищ спасения, ты невольно можешь прийти к вопросу: где же их взять? Где прийти с ними в соприкосновение и как вкусить их? Они все в Господе, а Господь, стяжав их, вознесся на небо и воссел одесную Отца. Как досягнуть до Него? И кто силен к тому? На это скажу тебе: никак не досягнешь, и никто не силен к тому; но не приходи от этого в ужас. Господь вознесся на небо, а блага, Им для нас стяженные, оставил на земле, вверив их святой своей Церкви».

«Св. Церковь православная есть сокровищница благ спасения. Что бы тебе ни нужно было для спасения, все то найдешь в ней, и только в ней. Помимо ее и Сам Господь не дает сих благ. Так благоволил устроить Сам Он. Став Главой Церкви, Он не иначе действует во спасение наше, как чрез сие тело свое. И не ищи к Его сокровищам спасения другого доступа. Его нет».

«Господь Спаситель, яко ипостасная Премудрость, принес в Себе самом на землю, из таинниц триипостасного Божества, всю спасительную премудрость. Но не удержал ее сокровенной в Себе самом, а сначала преподал ее апостолам, заповедав им преподать ее и всем верующим из всех языков. Апостолы предали ее всему сонму верующих, заповедав преемникам своим блюсти ее. И стала Церковь столп и утверждение истины, которая, водворившись в ней, пребывает в ней и будет пребывать до скончания века. Хочешь ведать сию премудрость? Иди в Церковь православную, верную блюстительницу всего, преданного апостолами, и у ней поучайся ей».

"Кроме истины Господом и благодать бысть (Ин. 1:17). Воплотившись нашего ради спасения, Он принес Себя в жертву искупления нас, и открыл тем путь нисхождению к нам Духа Святого с благодатными силами своими. Отсюда два существеннейших блага воплощенного домостроительства в спасение наше, оправдание и освящение. И их оставил Господь на земле и вверил их своей Церкви».

«В Церкви Божией стоит непрерывно приносимая жертва тела и крови Господа, по заповеди Его, и в той силе, в какой благоугодно было Господу установить сие учреждение. Жертва сия приносится в определенное время; но как с движением солнца и час сей движется по земле с востока на запад с промежутками, едва, или совсем не заметными; то само собой очевидно, что жертва сия в каждое мгновение приносится на земле, или вернее – непрерывно стоит. Господь ходатайствует о нас на небе пред лицом Бога и Отца. Но там нет крови. Кровь свою благоволит Он таинственно источить в св. Церкви Своей, яко глава ее, в таинстве тела и крови. Сие творите, заповедал Он, в мое воспоминание. Сие, т. е., тело ломимое и кровь изливаемую, во оставление грехов. Так оправдательный и ходатайственный покров простерт и стоит над Церковью, привлекая и препровождая к нам всякие милости Божии. Хочешь быть причастником сих милостей? Бывай, сколько можешь чаще, на жертве сей и общение с ней держи, если не вкушением ее, то сокрушением и плачем».

Кровная жертва открыла путь нисхождения к нам Святого Духа, от коего все благодатные силы, яже к животу и благочестию. Без сих сил спасению нашему содеваему быть невозможно. Необходимо потому всякому стяжать благодать Святого Духа. Но непосредственно Дух Святой сошел только на апостолов; после же них благодать Св. Духа сообщается верующим уже не иначе, как чрез особые посредства, или таинства, по указанию Господа Духом Святым чрез апостолов учрежденные. И таинства сии вверены св. православной Церкви и суть в ней единой. И стала Церковь сокровищницей не истины только, но и благодати. Чувствуешь потребность благодати? Иди в православную Церковь, приступи к таинствам, и получишь благодать, всякую, какую взыщешь. Возрождения ищешь? Взыщи его в св. православной Церкви. Она, и только она, породит тебя водой и Духом в таинстве св. крещения. Дара Духа Святого ищешь? Взыщи его во св. православной Церкви. Она, и только она, преподает тебе его в таинстве миропомазания. Согрешил? Каешься и ищешь врачевания душевных ран и разрешения уз совестных? Иди в св. православную Церковь. Она, и только она, в лице пастырей своих приявшая власть вязать и решить, разрешит тебя от грехов и исцелит раны души твоей врачевательными обязаниями. Нужду имеешь и ищешь преискреннейшего общения с Господом? Иди в св. православную Церковь. Она, и только она, дав тебе вкусить тела и крови Господа от жертвы Его, ею всегда приносимой, сделает, что ты будешь в Господе и Господь в тебе, по неложному Его обетованию. Ищешь положить благодатную основу семейству своему? Иди в св. православную Церковь. Она доставит тебе сие благо, запечатлев благодатью брачный союз твой в таинстве брака. Немоществуешь телом и ищешь врачевания? Обращайся к Церкви святой. Она доставит тебе сие благо и с отпущением грехов, чрез таинство елеосвящения».

«Столько благодатных сокровищ вверено св. Церкви! Приставниками же и раздаятелями их поставлены сначала апостолы, а потом их преемники, которые и сами получают особую на то благодать чрез таинство священства, в Церкви же Божией. Таинство священства – верх таинств благодатных: ибо без него остались бы недейственными и все другие таинства, и Церковь превратилась бы в безблагодатную».

«Так ипостасная Премудрость Божия, создав себе дом св. Церкви, утвердила в нем столпов (отделений) семь, и всех приходящих к ней, по ее призыванию, обильно питает и напояет разнообразной своей благодатью. Семь источников благодати. Но два из них текут неразлучно с течением всей жизни спасаемого. Это таинства – покаяния и святого причастия, дающие благодать оправдания и благодать освящения, благодати, источные в жизни спасительной. Они развивают, укореняют, возвышают в духе человека все, потребное для спасения. И чем кто чаще пользуется ими, тем успешнее зреет духовная, спасительная жизнь. А без этого, она скоро засоряется, вянет и глохнет».

«Вторую половину дела спасения составляет собственный наш труд в содевании его. Казалось бы, что он должен быть совершенно предоставлен свободе каждого. Предоставлен, правда, но не вполне. Св. Церковь и сюда привтекает своим влиянием и властью. Я разумею под сим не указания только и поощрения, но известные порядки и труды, исполнение которых есть содевание того, что содевать требуется от нас нашего ради спасения. Известные труды во спасение возлагает св. Церковь на верующих, как долг, не стесняя однако ж свободы к самоохотным в том же роде начинаниям и деяниям, а напротив поощряя к ним и давая в отношении их руководство словом и примерами. Сама Церковь возлагает известные труды во спасение, и потому, что желает, чтоб все были как один в содевании спасения, и потому, что, считая труды те необходимыми в деле спасения, не полагается на свободную охотность к ним каждого по немощам самоугодливости нашей; а руководство свое дает в прочих свободных сего рода делах и начинаниях потому, что по неумению иное дело и труд можно сделать так, что вместо пользы от того будет вред делу спасения».

«Решившемуся содевать свое спасение и приявшему на то благодать, предлежит, действием облагодатствованного духа своего, очистить душу и тело от страстей и перенастроить их на всякое добро, чтоб сделать храмом достойным Бога, обетовавшего вселяться в верующих и ходить в них».

«Надо душу и тело очистить и перенастроить силой духа облагодатствованного. Что для сего потребно? Потребны подвиги – для тела телесные, для души душевные, для духа духовные: ибо и его надобно оживлять и укреплять, чтоб он постоянно чувствовал себя обладающим силой властно действовать на душу и тело».

«Телесные подвига нужны потому, что тело, служит седалищем страстей. Не смиришь плоти, не будешь иметь успеха в преодолели страстей. Надо потому преутрудить плоть лишениями пищи, сна, покоя и всякого услаждения чувств. Но угодница страстей и страстолюбица есть душа. Ее потому еще больше, чем тело, надлежит взять в руки и трудить. В ней возникают помыслы и пожелания страстные и влекут к страстным делам, потому что в ней живут самые страсти. Дело спасающегося прогонять сии страстные движения, и на место их восстановлять и водружать добрые мысли, чувства и расположения. Это действование, и все другое, что для сего делается, составляет предмет душевных подвигов. Наконец, подвиги духа – молитва и богомыслие, и все, что для сего предприемлется, как вспомогательное средство».

«На сии подвиги указывал Спаситель в нагорной беседе, когда давал наставление, как поститься, творить милостыню и молиться. Под постом совмещены здесь все подвиги телесные, под милостыней – душевные, под молитвой – духовные. У содевающих свое спасение действительно дело так и идет, что они проводят жизнь в молитве, доброделании и постническом воздержании. И вот к сим-то делам св. Церковь, обязывая верующих к трудам в содевании спасения, и принаровляет некоторые свои законоположения, порядки и учреждения».

«Как поприще для телесных подвигов, назначены в ней св. посты, – однодневные в среду и пятницу каждой недели, и в некоторые другие дни года, и многодневные, – четыре больших поста».

«Как поприще для душевных подвигов, кроме тех же постов, определены в ней разные благотворительные учреждения: больницы, богадельни, сиротопитальни, странноприимницы».

«Как поприще для духовных подвигов, есть в ней непрерывное последование молитвословий церковных, с наставительными на них чтениями и беседами, – молитвословий, обнимающих всю жизнь человека, в разнообразных ее направлениях и положениях».

«Все эти установления св. Церкви – молитвословия, посты, благотворения занимают и обязывают все тело Церкви, как одно лицо (в малом виде – это приход). Но это не стесняет свободы каждого, кроме сих общих трудов, избирать и держать свои частные, – свои пощения, свои молитвы, свои доброделания. Но св. Церковь, как попечительная о спасаемых матерь, и на эту часть трудов верующих простирает свою заботу, заповедуя приступать к ним с совета и по указанию духовных отцов, и предлагая примеры к подражанию в прежде живших отцах и братиях, каждодневно воспоминаемых».

«Прохождение всех таких трудов по указанию и руководству Церкви составляет поприще общехристианского подвижничества. Но в Церкви Божией есть особые учреждения, в которых подвижничество в молитвах, пощениях и услужениях всем с забвением себя составляет исключительную цель. Исходя из коренных потребностей духа и существеннейших стремлений христианских, сия мироотречная подвижническая жизнь, быв проводима, как следует, скоро любимцев своих возводит на высшие степени христианского совершенства и обогащает их, а через них и христианство, ведением о духовных вещах, недосязаемых при прочих порядках жизни»¹³⁰.

Протестанты, а за ними и пашковцы упрекают православную Церковь в том, что она оматерилизовала христианство, например, в богослужении дала слишком важное значение внешней обрядности наряду и даже иногда в ущерб духовному элементу, а с другой стороны завела слишком много обрядов, из которых не мало совсем ненужных и излишних. Преосв. Феофан обстоятельно разбирает и дает глубоко основательный ответ на эти кажущиеся многим сильными возражения относительно церковной жизни, церковных порядков. Христианство, говорит он, в высшей степени духовно, ибо благодатно, но не невидимо. И истинные христиане в высшей степени духовны, ибо облагодатствованы, но не бесплотны. Почему, при всей духовности, они не могут не действовать телесно не только в отношении к людям, но и к Богу. Отсюда совершенно необходимо в христианской жизни присутствие внешнего обряда, причем существо его совсем не в видимых образах, а во внутреннем настроении сердца верующего и ряде молитвенных последований. Внешние же, видимые действия и положение совершающих обряды и участвующих в них – только обстановка, неизбежная потому, что мы сами пространственны и временны и все дела и занятия наши совершаются непременно в известном месте и в определенное время. Так, например, прихожанин просит священнослужителей совершить какую-либо требу в церкви или на дому. Духовенство облачается, отправляет службу, читает молитвы, поет, совершает каждение и пр. Верующие возжигают свечи, творят крестное знамение, кладут поклоны, становятся на колени. В чем тут существо дела? С одной стороны в ряде духовнейших, умилительных молитвословий и песнопений церковной службы, а с другой – в том духе веры, с которым христианин пригласил священнослужителей, а священнослужители совершили богослужебное чинопоследование. То же самое нужно сказать и о всех других внешних чинах и установлениях церковных. Так, существо плодотворного и спасительного поста не в одном отказе от пищи и телесном воздержании, а в духе покаянного смирения и сокрушения, в отрешении от самоугодия плоти. Истинный смысл и значение милостыни совсем не в одних обедах для нищих или подачах по тюрьмам, богадельням, на церковных папертях, а во внутреннем настроении милостивца, в его искренней и сердечной любви к ближнему, в его горячем стремлении облегчить, по мере своих сил и средств, горькую участь страждущего и обремененного, по примеру и заповеди Спасителя и во славу Его святого имени. Что касается протестантских упреков нашей Церкви во множестве обрядов, то Преосв. Феофан замечает, что обилие их вполне естественно и законно, так как у нас и потребностей духовных очень много. Церковь своими богослужебными чинами и другими учреждениями обнимает всего человека и все его нужды. Она принимает христианина в свои объятия тотчас по рождении, сопутствует по всему течению жизни и, наконец, провожает в загробный мир, причем заботливо установила освятительные священнодействия и молитвословия не только для общих всем людям важнейших моментов жизни, но и для многих частных явлений ее, составив целый ряд богослужебных последований на всякую потребу. Церковь щедро предлагает верующему все необходимое, что питает дух его и растит духовную жизнь. То она влечет нас в храм на молитву, то приглашает к таинствам, то пост предлагает, то место и образ благотворения указывает. Как наше тело растет и живет, принимая соки из разных видов материальной пищи, так и дух питается и живет, проходя многие чины церковные и извлекая для себя сокрытые в них духовные стихии. Как телесное дыхание освежает и оживляет организм, так и хождение в церковных порядках поддерживает и оживляет весь состав нашей нравственной природы. «Начинаю с первого укора, – пишет Преосв. Феофан в обличение протестантского учения о православной обрядности, – будто у нас христианство овеществлено, оплотянено, отелесено. Это, говорят они (протестанты), смотря на наши церковные порядки, или нашу церковную жизнь, видимо и телесно проявляемую и совершаемую. У вас, говорят, все только обряды и обряды, и больше ничего. Исполнил обряд, и покоен, принимала ли в том участие душа, или нет».

«Скажем им: христианство в высшей степени духовно, ибо благодатно, но не невидимо. И христиане истинные в высшей степени духовны, ибо непременно облагодатствованы, но не бесплотны. Почему, при всей духовности – наивысшей, они не могут не действовать телесно не только в отношении к людям, но и в отношении к Богу, в самых духовнейших движениях сердец своих. Отсюда следует, что смотря на видимое, чем выражается христианская жизнь в Церкви и христианах, несправедливо все в них и ограничивать сей одной видимостью. Не справедливее ли, напротив, под этим видимым провидеть невидимое и духовное, как в слове мы осязательно встречаем сокрытую мысль».

«Иных, может быть, сбивает в сем деле с толку слово – обряд. Поясним значение сего слова. Возьмем богослужебную часть, потому что в ней наиболее выражается церковная жизнь, или в ней наиболее видна, прикрывая или и совсем закрывая собой другие части – подвиги и добротворение (пост и милостыню). Что есть каждое священнослужение? Ряд молитв читаемых, поемых и мысленно к Богу возносимых. В этом существо священнослужения. Но как мы заключены в пространство и время, то всякое такое служение требует своего времени, своего места и порядка, своей обстановки, обряда, того, что неизбежно обстоит ряд молитв, хотя не составляет существа служения. Священник в известном месте, в известное время, в определенном порядке, как положено в Церкви, совершает свое священнослужение, причем и он, и причт, и христиане присущие держат себя в известном положении. Все сие есть обряд. Но существо дела не в этом внешнем, а в ряде молитвословий, совершаемых при сем. Это же все привходит, потому что мы пространственны и временны и что ни станем делать, делаем в свое время, в своем месте и в известном порядке. И кто бы стал в этом полагать существо дела, сделал бы большую ошибку. Возьмем простое дело – писание письма. Тут перо нужно, чернила нужны, бумага нужна; нужно тебе и своим положением приспособиться к писанию. Но все это внешняя обстановка, – такая, что без нее не напишешь письма; но и когда она есть, нельзя сказать, что письмо пишется или напишется. Письмо в уме и сердце образуется. Когда потом оно обычным порядком выразится на бумаге, совершится письмописание и явится письмо. Зародившееся в душе вызвало соответственное действование телом, и явилось дело совершенное. Таково и всякое священнослужение и молитвословие. Возбуждается в духе потребность и желание вознестись к Богу с прошением или благодарением. Это вызывает известное молитвенное действование телом, которое, быв совершено, являет дело молитвы, или молитву совершенную, – в коей внутреннее и духовное сочетано с внешним и телесным. Смотря на пишущего письмо, ты не думаешь, что во внешнем положении пишущего и в порядке его действования все дело письмописания. Не думай и не говори того же и о молитве и служении Богу, видимо телом совершаемых. Вот пример. Старушка просит священника отслужить панихиду на могиле сына или дочери, внука или внучки. Священник надевает епитрахиль и идет на могилу; причетник несет кадило и свечу. Смотри издали, что там делается на могиле? Священник читает и кадит, причетник поет, старушка кладет поклоны, стоя на коленях. Затем почитали, попели, покадили и пошли назад. Дело поминовения совершено. Но в чем тут существо дела? В том духе веры, который подвиг старушку пригласить священника совершить церковное поминовение, в таком же или сильнейшем духе веры, с которым священник начал, продолжал и кончил ряд положенных молитвословий. А прочее все что есть? Прочее все есть обряд, обстановка, неизбежная по условиям нашего теперешнего существования, не случайная, однако ж, но соответствующая, как значению сего служения, так и настроению совершающих и участвующих в нем. Тут сочетано внутреннее и внешнее, духовное и телесное. И кто остановился бы вниманием на одном внешнем, не проходя до внутреннего и все существо служения сего постановил бы во внешнем, не думая о внутреннем, тот обнаружил бы грубое неведение дела».

«Таковы все наши церковные молитвенные обряды. Они все совмещают в себе духовнейшие молитвословия, и кто совершает их или участвует в совершении их, о том следует говорить, что он духом ходит, выражая то и рядом внешних действий. Стало быть, нельзя говорить, что у нас в церковной жизни оплотянено, отелесено христианство, и мы – только внешние христиане».

«Так много слишком у нас обрядов, говорят ваши отступники, продолжает Преосв. Феофан; мы себя облепили ими так, что за ними не видно никакой в нас духовности. А иные, может быть, прибавляют: и все это без всякой нужды и пользы».

«Много? Пусть много. Что ж? Досадовать ли и горевать от этого? В каком доме всего много, охают там от того? Церковь есть дом Божий. Если в ней много всего, по экономии, какая в ней ведется, т. е. по устроению спасения чад ее, и слава Богу! Когда видишь дом всем полный, дух радуется; а когда в каком доме двор пуст и всюду хоть шаром покати, какое безотрадное оставляет это чувство».

«Много у нас церковности оттого, что нас много, и потребностей у нас много. Попечительная матерь наша – Церковь, Главой своим руководимая, и заготовила все благопотребное, хранит то и иждивает щедро на нас – чад своих, в подобающее время и в должной мере. Перечислять ли все? Но вот общейшее!»

«Нужны тебе наставления, – иди в церковь, слушай и смотри. И чрез ухо, и чрез око польются в тебя всякого рода уроки. Слушай апостол, Евангелие, пророков, и поучайся; внимай песнопениям, и вразумляйся; смотри на священнодействия, и возносись горе, вникая в значение их и смысл; видишь изображения, поминай славные дела изображенных и порывайся подражать им, если то лица, или прославляй Бога, дивного в милости и правде, если то события. В церкви и неграмотные становятся не меньше грамотных, ведцами Божиих таин спасения, если внимают. Чувством долга понуждаешься жертву приносить Богу, Творцу своему, Промыслителю и Спасителю, иди в церковь. Здесь каждодневно приносится бескровная жертва Богу, – тело и кровь Господа, единая достойная Бога жертва, сильная умилостивлять Его. Но приобщайся к сему жертвоприношению и сам сердцем сокрушенным и смиренным, и приноси на алтарь Господень слезу, чтобы она вместе с бескровной жертвой восходила пред лице Бога и, напоминая Ему о тебе, низводила на тебя Его благоволение и благословение».

«Желаешь ли навыкнуть молитве и получить руководство в ней? О! этим паче всего богата святая Церковь. Она и готовые молитвы даст тебе и научит самого своими словами возноситься к Богу в молитве. В ней все молитва, и всякий найдет там молитвы всякого рода и на всякий случай. Потребность молитвы во время обращения, как искра, западает в сердце, действием благодати, таинственно возвращаемой и восстановляемой. В пламень же сия искра разгорается веянием воздуха церковного во время участия в молитвенных последованиях церковных. Внимай молитвам, читаемым и поемым в церкви, – напрягайся и сам составлять свои молитвы, когда приглашаем бываешь к тому (ектениями), и молитва твоя скоро придет в движение, напряжется, окрепнет и начнет бить из сердца, как струя из неистощимого родника».

«Имеешь ли нужду смирить плоть, врага самого близкого, безотвязного и льстивого? Вот тебе в пособие и руководство пост за постом. Се – середа; не успеешь повернуться, как подошла и пятница; пройдет несколько недель, настает большой пост, за ним опять чередование дневных постов; а там опять другой большой пост. Так круглый год. Умей этим пользоваться, и будешь иметь плоть смиренной, и в ней, таковой, вместо вреда самого благопотребного помощника. Если пал и имеешь нужду очистить совесть свою, эти же посты дают тебе и сильное к тому побуждение и благоприятное время. Поговей, исповедуйся, причастись св. Христовых Таин, и, став таким образом твердой ногой опять на должный путь, теки им бодренно».

«Имеешь ли какую частную потребность? На всякую, какая бы она ни была, найдешь в церкви благопотребное удовлетворение. Помыслы ли смущают, духи ли стужают, скорбь ли тяготит, в путь ли собираешься, или дома что начинаешь, на все это и другое многое найдешь в церкви и молитву ходатайственную, и священнодействие освятительное, и руководство указательное».

«Об источниках благодати, св. таинствах, не говорю; не говорю и о постоянном руководстве в духовной жизни и образцах для нее. Сам знаешь, что этим богата св. Церковь, и только Церковь православная».

«Видишь ли теперь, что нельзя не быть у нас многому? Много у нас потребностей, которые не пресекаются, а требуют своего всю жизнь, начиная с минуты рождения до смерти. Св. Церковь так и обнимает своей церковностью всего человека и во всю жизнь; она принимает его в свои объятия тотчас по рождении, сопутствует ему по всему течению жизни и препровождает его на тот свет. И как это благотворно! Мир окружает нас со своими прелестями и духи злобы с своими кознями. Св. Церковь, всесторонне окружая нас своей церковностью и совсем закрывая ею, и дух мира отвевает от нас и стрелы духов злобы отражает. И выходит, что ходящий по всем уставам церковности есть как в непроницаемую броню облеченный, или как под мощные крылья укрывшийся, или как в несокрушимую крепость запрятанный. Что это не пустые слова, знают те, которые проводят дни свои в смиренной покорности всему церковному, освящаемой и оживляемой искренней верой. Спроси, кто хочет их, и удостоверишься, сколь великое сие есть благодеяние. А отчуждившиеся от всего церковного что суть? Что раздетый на морозе, что безоружный среди врагов, что бескровный, голый и голодный, не имеющий, где главу подклонить».

«Так слава Богу, что в Церкви всего много. И тяготиться этим нечего; да и не приходится тяготиться. Ибо судя по тому, как каждому надо бывает участвовать в церковных чинах, можно сказать, что на каждого приходится очень немного. Помолиться по уставу Церкви, утром и вечером, пред столом и после стола, пред началом дела и по окончании его, вот и все в иной день. В иной день, кроме того, надо бывает сходить еще в храм, чтоб или только помолиться обще со всеми, или и частную какую свою исправить потребу. Много ли это? В семье в иной год и никакой не бывает потребы, ради коей следовало бы приглашать Церковь, в иной одна какая. Так на всякого вовсе немного падает церковности. Церковь же многое содержит и блюдет на всякий случай, всегда готова бывая со своей помощью».

«В Церкви Божией ничто не заведено без нужды. Что ни учреждено ею, учреждено в удовлетворение потребностей духовных, потребностей не придуманных, а живых, жизнью вызванных. К тому же учреждаемое учреждалось по благоизволению Господа, Главы Церкви, в духе Его, и сообразно с обетованиями. Без Господа ничто не вошло в Церковь, ни большое, ни малое; ибо она воистинну есть живое тело Его, Им живущее. В некотором отношении можно различать только степени нужности и важности содержимого Церковью: необходимое, полезное, утешительное, – так как и потребности таких же родов бывают. В обычных наших житейских домах иное таково, что без него дом – не дом, существенно необходимо; иное имеется и держится, как полезное; иное служит только к украшению дома или к удовольствию живущих; иное заведено и бережется на случай. И Церковь есть дом, Божий дом, и все надобное, в своем лишь роде, должно быть и в ней. И есть. Есть в ней существенно необходимое, без чего Церковь – не Церковь (священство, таинства, службы, посты, благотворительные учреждения), есть такое, что принято и держится, как спасительное и душеполезное – (иконы), есть такое, что утешает и услаждает чад ее – (пение). Какой хозяин станет выбрасывать вещи из дома потому только, что и без них дом – все же дом? Ибо для живущих в доме и приятное нужно, и без того, что служит только к украшению его, скучно жить, а полезное в то время, как потребуется от него польза, становится необходимым. Так и сущего в Церкви не следует касаться дерзкой рукой самочиния, а принимать все в том качестве, как оно заведено и держится. В ней все назидательно и питает дух верующих, имеющих очи и умеющих видеть»¹³¹.

В связи с решением того же вопроса о церковной обрядности Преосв. Феофан разбирает неправильное протестантское учение о христианских праздниках и в наше назидание дает следующее разъяснение необходимости и важного значения их: «Праздники установлены для воспоминания благодеяний Божиих и для воздаяния благодарения за них Всемилостивому Богу. Можно воспоминать сии благодеяния и благодарить за них каждый день, как и делает св. Церковь в своих каждодневных службах. Но Божии благодеяния столь велики, что зараз обнять их все во всей силе нельзя; не объявши их вполне, нельзя вполне и восчувствовать их благотворности; не восчувствовавши благотворности, нельзя и благодарение возыметь соответствующего им. Посему-то, несмотря на всегдашнее воспоминание сих благодеяний, св. Церковь назначает на воспоминание каждого из них особый день, – тот, в какой оно явлено нам, насколько сие можно определить. В этот день уж все мысли верных обращаются к одному воспоминаемому благодеянию, чтоб полнее его уразуметь, восчувствовать и благодарно прославить. Вот и праздник. Отсюда выходит, что сколько обязательно наисовершеннейше благодарить Бога за благодеяния Его нам, столько же обязательно и праздники иметь; далее, – если неблагодарный Богу не чествует, то не чествует и праздников не празднующий».

«Кроме того, праздники, как и весь богослужебный чин нашей св. Церкви, имеют воспитательное значение. Они веру оживляют и углубляют, давая повод к уяснению и большему уразумению догматов. По течению времени года, праздники, выдвигаясь один за другим, представляют вниманию и размышлению христианскому то один, то другой догмат. Церковные песнопения излагают его благоукрашенно, чтения из писания в церкви определяют его словом Божиим, поучения пастырские изъясняют его и прилагают к жизни, по опытам жизни. И все сие слагается в душу празднующего. Так круглый год идет догматическое обучение верующего».

«Они воспитывают также дух благочестия и жизнь по вере. Ибо, отрывая от житейского и к духовному обращая внимание, возгревают в душе небесные чувства или дают ей вкусить и питаться небесными благами. Для обремененного житейским, желающего однако ж и небесного, это то же, что из душной комнаты выход на освежительный чистый воздух. Это бывает вообще от впечатления, какое оставляет в душе одно присутствие в церкви, видом своим представляющей небо, особенно же возбуждением молитвенных к Богу восхождений и благоговейного настроения самой службой. Кто как следует совершит праздник в церкви по церковному, то едва ли уклонится в тот день и далее на что-либо небогоугодное. А иной праздник свет свой бросает от себя иногда далеко вперед. Во все это время, возгретые в день его чувства не отходят, – и продолжают держать благотворное в душе настроение».

«А без праздников, ныне житейское, завтра житейское, и послезавтра тоже, и так без конца. Чего ожидать от такого порядка, кроме оземленения всех помышлений и чувств? Люди праздные, без трудов имеющие все вдоволь, могут и при этом почитать и помолиться, а рабочие и трудящиеся не имеют этой возможности. И следствием беспраздничности непременно должно быть оскудение благочестивого духа. К тому же работающему и отдохнуть надо, чтобы собраться с силами, а без праздника стыдно это позволять. – Таким образом беспраздничность и дух подавляет, и телесные силы изможает»¹³².

3) В получавшихся Преосв. Феофаном письмах не раз встречались нападки на свободу человеческого духа и даже полное отрицание ее. Многих корреспондентов особенно смущал вопрос об отношении свободы ко всеведению и предопределению Божию. В ответах на письма святитель подробно изложил свое учение об этом важном предмете. Он является горячим поборником человеческой свободы, признает ее самым существенным свойством нашей нравственной природы и настолько высоким и ценным, что, по его мысли, Сам Господь не вмешивается и не стесняет ее. Отрицающие свободу лишают человека самого важного преимущества. Это обычно люди или слабовольные или совершенно равнодушные и небрегущие о духовной жизни, отрицанием свободы желающие прикрыться и оправдать свою нравственную беспечность и распущенность, слагая вину на других и обстоятельства. Учение святителя иллюстрируется целым рядом примеров и доказательств из обычной, повседневной жизни, а также из истории библейской и церковной, особенно из эпохи гонений, когда христианская свобода ярко просияла на весь мир в лице мучеников и исповедников, несмотря на принятые со стороны гонителей страшные усилия и поистине бесчеловечные средства к подавлению ее. Преосв. Феофан в частности решает вопрос об отношении свободы воли ко всеведению и предопределению Божию. Сделав предварительно замечание о том, что определения Бога о судьбе людей суть сокровенные советы Его, для нас до ясности непостижимые, и упрекнув современное, слабое в вере человечество за то, что оно настойчиво стремится везде и все подвергать разрушительному анализу своего ограниченного, но кичливого разума, требуя осязательных доказательств даже для тайн царствия Божия, святитель подробно останавливается на разборе возражений против совместного существования свободы и предопределения. Возражающие обычно признают предопределение Божие причиной того или иного склада и уровня духовной жизни предопределенного, говорят, что оно стесняет и даже уничтожает волю и потому делает людей нравственно невменяемыми. Преосв. Феофан находит подобное положение ложным, обстоятельно развивает и авторитетно доказывает совершенно противную мысль. По его убеждению, предопределение не основание и причина, а прямой вывод и естественное следствие из всей жизни предопределяемого. Человек наперед предназначается к известному нравственному состоянию потому, что такая именно, а не иная будет его жизнь, которую Бог от вечности знает и предвидит. О нарушении, а тем более об уничтожении свободы тут не должно быть и речи. «Вы атакуете свободу, – пишет Преосвященный одному корреспонденту, обуреваемому религиозными сомнениями, – будто все строится так, что хочешь не хочешь, а делай. – Стоит только повнимательнее просмотреть дела свои, хоть в один день, или в полдня, и увидишь, что все мы сами делаем, и делаем потому, что так хотим. Кто вас привел на Вышу? – Связанным приволок кто, или сами решились и приехали? То, что вы называете понуждением, есть побуждение, без которого свободные дела не делаются. Но побуждение не есть необходимость делать, а предложение дела. Дело предлагается, душа обсуждает – сделать ли, и решает, делать или нет. Этого решения у души вынудить никто не может. Сама решает. Сюда и Божеская сила не заходит, и никаким мановением свободы души не связывает».

«Прародители пали. Почему? Нашли, что лучше будто не исполнять заповеди и нарушили ее. Змий предлагал. Ева рассуждала и нашла, что он не худо предлагает, – и по этому своему смышлению решила сорвать плод и вкусить. Решения этого никто не вынуждал».

«То же и духи пали, конечно, вследствие рассуждения и своеличного решения, что лучше не слушать Бога, а жить по своему смышлению. Рассудили так и отпали от Бога. Решение этого никто не вынуждал».

«Так и всякая душа действует. Побуждений может быть много и самых сильных и понудительных, а решение всегда от воли души зависит. Она может решить и наперекор всем понудительным побуждениям. Возьмите мучеников. Предлежат орудия мучений, обещается покойная жизнь, иногда сбоку стоят мать и отец и уговаривают бросить несколько ладану в жаровню пред идолом; иногда кроме этого и жена молодая и любимая и еще с ребенком. Сколько понуждений! А мученик решает совсем наперекор им. Не свободен ли он?» «Человек всегда свободен. Свобода дана ему вместе с самосознанием, и вместе с ним составляет существо духа и норму человечности. Погасите самосознание и свободу, вы погасите дух, и человек станет не человек. Утверждая, что человек имеет свободу двигаться вверх и вниз по степеням жизни своей, я не утверждаю вместе с сим, что ему одинаково легко и удобно двигаться, сверху ли вниз идет он, или снизу вверх, или что эти движения могут совершаться в нем также быстро и часто, как переходы из одной комнаты в другую, бывающие по нескольку раз в день. Я хочу этим только сказать, что человек, себя сознающий и свободный, есть виновник своего состояния внутреннего, и что если он, попав в такое состояние, которого одобрить нельзя, остается в нем, то сам виноват в том, и ответен пред Богом и людьми»¹³³.

«Сознавши, таким образом, что свободное решение всегда от нас, вы должны положить, что всеведение Божие не имеет на него определяющего влияния. Да этот вопрос давно решен, и очень удовлетворительно. Именно, Бог предвидит, потому что видит свободные решения ваши. Эти решения составляют предмет всеведения, и составляют его в том виде, в каком являются, именно, как свободные решения. Не все, что предвидит Бог, то и определяет. Богословы различают в Боге определение и попущение. Что определяет Бог, то так и бывает, как Он определяет, а что попущает, то может и не быть так, как бывает, хотя Бог и предвидит бывание того».

«Таково падение прародителей и духов. Они свободно пали, хотя Бог предвидел то. Со стороны Божией все сделано, чтобы не пали. Ясно сказано прародителям: не ешьте. И последствия указаны. Подобное сему надо предполагать и у духов падших».

«Не послушали, кто виноват? Зачем попустил Бог? Затем, что иначе надлежало отнять свободу или уничтожить в мире свободную тварь. Но без этого мир был бы гораздо ниже, чем теперь есть. И попустил Бог пасть, устроив образ восстания от падения. Мы идем к восстанию путем борьбы с противностями. Таков закон! И все, которые следуют ему, венчаются успехом».

«Что у духов, не знаем. Но поскольку свобода их свободна, то до решения суда и их восстание возможно, как возможно падение светлых сил. Будет ли оно, или не будет, не нам решать. Но возможности сего отвергать нельзя»¹³⁴.

«Спрашиваете, – говорится в другом письме, – как так, – предуставленные уверовали?.. стало быть, – которые не уверовали, не предуставлены. Чем же они виноваты? Недоумение ваше стоит на мысли, что они веруют, потому что, предуставлены, а другие не веруют, потому что не предуставлены. Мысль неверна: ибо дело бывает наоборот: предуставление от уверования, а непредуставление от неуверования. Видит Бог наперед жизнь человека в целом... и решает сему быть в числе верующих и спасенных, а сему не быть... Определение Божие есть вывод из всей жизни человека; сама же жизнь течет и по склонениям произволения, и по воздействию на нее Божеского Промышления и внутри и во вне... Бог все делает, чтоб вразумить человека. Если после всех попечений о нем, видит его не хотящим исправляться, то оставляет его, как бы говоря: ну, делать нечего, оставайся. Бог не хочет смерти грешника; но и произволения не насилует, и только все делает для склонения произволения на добро. Все такое Он предвидит о каждом, и как предвидит, так и определяет. Таким же образом решается и то, как Бог уши закрывает, чтобы не слышали и еще – как ожесточает... Бог все употребляет, чтобы образумить человека: одно не смиряет его, другое делает для него; другое безуспешно, третье употребляет... так до конца. Кто покоряется, тот спасается; и кто не слушается, начиная с первого вразумления до последнего, тот все более и более ожестевает, наконец делается никуда негожим и неисправимым. Вот этот итог и означается словами: уши закрыл Бог, или ожесточил... Этот образ Божия определения такого: больше нечего Мне для тебя сделать, чтоб ты услышал, – не услышишь больше ничего, оставайся, как глухой... То же и об ожестении»...

«Возьмите себе за правило – в подобных недоумениях напомнить уму своему, что предопределения Божии, относительно ли отдельно каждого человека, или относительно целых народов суть сокровенные советы Божии, для нас до ясности непостижимые. В том же, что непостижимо, тотчас надо заставлять ум свой подклоняться под иго веры, или прибегать под кров веры. Ныне удержу нет от совопросничества. Все требуют доводить до ясного разумения. И слушать ничего не хотят... вынь да положь. Как Бог един и троичен? Как Бог Сын воплотился, будучи беспределен? Как Божия Матерь приснодева? Как хлеб и вино – тело и кровь Господа?.. Апостол говорит: велия благочестия тайна – Бог явися во плоти. Зачем же сюда лезть со своим мудрованием? То же и о всем надо смиренно подчиняться определениям веры, исшедшим из уст Божиих, хотя то и непостижимо для ума. В чем поклонение ума Богу? В покорном принятии глаголов Его, яко истиннейших. Если б вам кто сказал: упритесь-ка плечом в дом и спихните его под гору. Стали бы вы это делать? Конечно, нет, зная, что это невозможно. А если бы стали, не имели ль бы видящие сие права подумать, что у вас голова не в порядке... Вот этого приговора заслуживают все, кои пытаются разгадать тайны Божии, о которых Сам Бог сказал, что они непостижимы. Ныне мы верою ходим, а не видением. Стараться приближать к нашему пониманию тайны Божии, с покорностью вере, нет греха; но блаженнее те, кои не видя веруют»¹³⁵.

4) В заключение приведем письмо по следующему поводу. Один бывший богач пишет Преосв. Феофану, что он лишился всего имущества, сам и семья остались без хлеба, что он ропщет на Бога и готов наложить на себя руки. И с Выши не замедлило последовать пространное послание, полное духовной мудрости и глубокого житейского опыта, с сердечным желанием утешить и облегчить горе пишущего, разъяснить значение его материального и нравственного положения. «Было, говоришь, состояние, а теперь ничего нет, даже хлеба насущного. Кто может сказать, что это не горестно? Крайне горестно. Но помяни Иова – воодушевись. Ты, конечно, не столько потерял, сколько он. Темь легче тебе усвоить то, что он говорил и чувствовал: Господь даде, Господь отъят. Якоже Господеви изволися, тако и бысть. В отношении к имуществу мы у Господа – приставники, а Он – хозяин. Одного к одному приставляет, другого к другому, и переменяет приставников, как находит лучшим. Был ты приставлен к немногому, а теперь отставлен. Потерпи немного. Может быть, Владыка всего приставит тебя к другому чему. Иов и все потерял, и сам стал ни к чему не гож, а все не падал духом. Ты же еще на ногах и здоров, а растерялся и руки опустил. Легко, скажешь, говорить: потерпи, но как терпеть-то?! Есть надо, а нечего. С голоду умрешь. Ну, это ты немного увеличиваешь свою беду. Когда общий голод, тогда конечно умирают с голоду, а когда кругом все в довольстве, как умереть с голоду? Проси. Никто не откажет в куске хлеба и в другом, без чего жить нельзя. Стыдно? Что делать? Смирись, когда смирил тебя Господь. Смирением расположишь других еще к большему состраданию. И кое-как устроишься. А там Господь пошлет и лучшее что. Ты говоришь, что готов бы пойти в услуги. И прекрасно. Иди, не стыдись. А если и жена может тоже сделать, еще лучше. Ни одного положения нет низкого. Низко одно – быть неисправным и в чем-либо не верным. И водовоз и дровосек – почтенны, и пользуются в самом деле почетом, когда, как следует, работают. Господь никогда не оставляет, а только дает разные положения и состояния и переменяет их для иных. Если бы Господь тебя оставил, то тебя уже не было бы на свете. О том, будто лучше покончить с собой, я и говорить не буду. Нелепость этого сама собой очевидна. Конечно, ты веруешь в будущую жизнь. Рассуди же! Ты сам себя произвольно в здоровом уме лишишь жизни, и совершишь смертный грех, с которым перейдешь и в другую жизнь, не покаявшись: ибо когда тут каяться? Почему прямо и будешь осужден в ад. Какое же это будет поправление своего положения? Убьешь себя, чтоб избыть от беды, и за то попадешь в безмерно большую беду, вечную, неизменную. Пока тут бедствуешь, можешь питать надежду на том свете за это лучшей сподобиться участи; а на том свете уж не будет такой надежды. Попадешь в ад, там и останешься. Вот какую внушает тебе враг поправку положения твоего горького. – А если будешь благодушно терпеть, то и здесь, может быть, поправишься, и на том свете милость встретишь. Благодушествуй же и терпи, помня слово Господа, что претерпевший до конца спасен будет»¹³⁶.