1-го числа

Не одна осень служила началом года, но и весна. Месяц Авив или Нисан еврейский, соответствующий марту, служил для Евреев началом священного года со времени выхода их из Египта (Исх.12:2), в память избавления их от рабства египетского; а для христиан он напоминает о сотворении и искуплении мира Сыном Божиим, и, следовательно, служит началом великих благодеяний Божьих для народа Божия и всего человечества. События сотворения мира, воплощения, смерти и воскресения Сына Божия, чем запечатлел Он искупление мира, писатели Церкви полагают в марте. «Сей первый есть в месяцах месяц, – говорится в Следованной Псалтири в первый день марта, – зане в он началобытный свет сей видимый сотворен. В сей месяц Бог, неотступль престола величества Своего, сошед с небесе на землю, яко дождь на руно, Архангеловым благовещением, в пречистом чреве преблагословенной Девы Марии, от Духа Свята плоть Себе истка непостижимо. В сей месяц вольною страстью Его плотскою клятва потребися, смертью Его смерть умертвися, и пресветло живоносным Его воскресением из мертвых Адам и весь род человеческий от ада возведен и в первобытие паки приведен. Сего ради от первого числа марта приемлют начало все круги солнечные и лунные, и вруцелето, и високос, и равноденствие составляется в нём» и проч.

В новолуние священного года у Евреев, как и в другие новолуния, работы не запрещались, но люди благочестивые сами прекращали их и спешили приносить жертвы (1Цар.20:5, 24–27), и посещали пророков для благочестивых собеседований (4Цар.4:23).

Впоследствии первый весенний месяц – март, с которого у Евреев начинался новый священный или церковный год, принят был за начало года Римлянами и сохранялся у них до 45 года пред Р.X.

От Римлян, завоевателей мира и первых исправителей летоисчисления разделение года на 12 месяцев и название их перешли мало-помалу к другим народам. Переложению начала года с марта на январь в христианских землях особенно содействовало введение, в 531 году, Дионисием Малым, римским монахом, родом скифянином, нового летосчисления от Рождества Христова, бывшего пред январём.

В нашем отечестве январь принят началом года с XVIII столетия. Но прежде новолетие у нас было в 1 день марта, а потом с 1425 года или ещё ранее стало входить в употребление новолетие 1 день сентября. В 1492 году созванный в Москве собор, под председательством митрополита Зосимы, уложа церковную пасхалию на восьмое тысячелетие от сотворения мира, постановил, с согласия Великого Князя Иоанна Васильевича, перенести начало гражданского года с 1 марта на 1 сентября. Таким образом, круг гражданского года в 1492 году в нашем отечестве соединился с церковным. В 1674 году летопрошение и величание Спасу составлено было вновь.

Пётр Великий, приняв летосчисление от Рождества Христова, повелел в империи своей начинать гражданский год с 1 января, и 1700 год, первый начатый с января, празднован был во всей России с отличным торжеством. Впрочем, следуя летосчислению от Рождества Христова, Церковь наша и отечество хранят летосчисление и от сотворения мира и, на книгах церковных и иных грамотах означают год от сотворения мира и от рождества по плоти Бога Слова.

Времясчисление, восприявшее начало своё у древних Римлян, было двукратно исправляемо в продолжение времени. В первый раз оно исправлено было за 45 лет до Р.X. при Юлии Кесаре, помощью Созигена, известного Александрийского астронома; при сём исправление начало года у Римлян перенесено с 1 дня марта на первое января. Вторично времясчисление исправлено было в 1582 году при папе Григорий XIII. Принятое Юлием называется Юлианским времясчислением старого стиля; а введённое Григорием – Григорианским времясчислением нового стиля, от которого старый отстаёт ныне 12 днями. Наша Церковь и отечество употребляют старый стиль, дабы не пришлось праздновать Пасху вместе с Евреями, как это и бывает на Западе, вопреки постановлениям соборов, а в других землях Запада следуют новому, который и по своему исправлению неисправен и ошибочен.

В день нового года – 1 января Церковь с коленопреклонением и с торжественным звоном благодарит Господа за благодеяния, излиянные на нас в прошедшее лето, и просит Его благословить наступающей год. «Владыко Господи Боже наш, Источниче жизни и безсмертия, всея твари видимые и невидимым Содетелю, и лета во Своей власти положивый и управляяй всяческая премудрым и всеблагим Твоим Промыслом! Благодарим о щедротах Твоих, яже удивил на нас в мимошедшее время. Молим Тя: благослови венец наступающаго лета, Твоею благостью сохрани Императора, Дом и вся люди Его, умножи дни живота их в непоколебимом здравии и во всех добродетелях преуспеяние даруй им». Оканчивая благодарения и прошения, Церковь молит Господа о многолетии Благочестивейшего Государя, Государыни и прочих лиц Царского Дома.

Начиная новый год молитвой, Церковь обличает тех, кои, забывая сию священную обязанность, начинают, новый год не в духе христианского благочестия, а древле-языческого суеверия. Обличительный глас Церкви св. Златоуст прекрасно выражает в слове своём на новый год. «Дьявольское гулянье, – говорит он, – продолжающееся сегодня во всю ночь, смехи, бесчинства, ночные пляски и соблазнительные шутки отвели ныне город наш в пленение, которое тягостнее всякого неприятельского. Более всего огорчают меня игры, происходящие сегодня в гостиницах, преисполненных распутства и нечестия; – нечестия, потому что занимающиеся ими по-своему замечают дни, гадают и думают, что если первый день года удастся им провести в удовольствии и веселье, то и весь год будет совершенно таков же; распутства, потому что на самом рассвете мужчины и женщины наполняют стаканы вином и напиваются без меры. Если хочешь получить пользу от нового года, то при начале его возблагодари своего Владыку за то, что Он ввёл тебя в сие кругообращение лет, сокрушись сердцем, исчисли время новой жизни и скажи сам себе: дни текут и уходят; оканчиваются годы; бо́льшую часть нашего пути мы уже совершили, а что сделали мы доброго? Неужели мы пойдём отсюда без всего, без всякой добродетели! Гадать по дням несообразно с христианской мудростью; это дело еллинского заблуждения. Ты приписан к высшему граду, принят в тамошнее гражданство, вступил в общество Ангелов, где нет света, изменяющегося во тьму, ни дня, оканчивающегося ночью, но всегда день, всегда свет».

Обрезание Господне

Обрезание, – это священнодействие ветхозаветной Церкви, бывшее прообразованием христианского таинства св. Крещения (Кол.2:11–12), совершалось у Иудеев над семидневными младенцами мужского пола и служило знамением вступления в Ветхий Завет с Богом со времени Авраама, отца верующих, которого Господь со всем многочисленным его потомством избрал для сохранения и распространения Ветхого Завета (Быт.17:14;Лев.12:2–3). Печатью этого знамения служило имя, которое давали младенцу при обрезании. Иисус Христос, происшедший по плоти из племени Авраама, был также обрезан в настоящий день, – восьмой по рождении Своём, и назван Иисусом – тем именем, которое предвозвещено было Пресв. Деве Марии Архангелом Гавриилом, когда он благовестил Ей тайну воплощения и рождения от Неё Сына Божьего (Лк.1:31, 2:21).

В воспоминанье Обрезания Господа, в восьмой день по рождению Его от Пресв. Девы Марии, прав. Церковь совершает издревле великий праздник. Начало его относится к первым векам христианства. До нас дошли многие слова св. отцов Церкви IV века, произнесённые ими в этот праздник. Таковы поучения св. Амфилохия, епископа Иконийского, св. Григория Нисского, св. Амвросия Медиоланского и других. В ΙV веке с празднованием Обрезания Господа, как видно из слова Амфилохия Иконийского на день Обрезания, соединено празднование и св. Василию Великому. От V века сохранилась до нас на день Обрезания беседа Максима, епископа Тавринского (Туринского). В VΙ веке о дне Обрезания Господня упоминает в книге своей о круге года св. Григорий Великий, епископ Римский. В VΙΙΙ веке Стефан Савваит написал канон Обрезанию Господню, доселе поемый Церковью в день этого события.

День Обрезания и наречения Господа, как восьмой по рождению Его на земле, служит заключением праздника Рождества Христова. Посему древние отцы Церкви, св. Амфилохий Иконийский, Григорий Нисский и Григорий Великий в своих писаниях называют день Обрезания восьмым днём по Рождеству Христову.

Василий Великий

Василий Великий, архиепископ Кесарии Каппадокийской, родился около 329 года по Р.X. в Кесарии, столице Каппадокии, от благочестивых, благородных, знаменитых и богатых родителей – Василия, родом из Понта, и Емилии. «Василий освящён был Богу, – говорит Григорий Богослов, – с младенчества, от утробы матерней». Первые Лета детства своего провёл он под надзором и руководством благочестивой своей бабки, св. Макрины, родом из Неокесарии, и благочестивых своих родителей и воспитан ими в вере, благочестии и других науках. «Я воспитан, – пишет о себе Василий, – своей бабкой, блаженной женой. Говорю о знаменитой Макрине, от которой заучил я изречения блаженного Григория, сохранившиеся до неё по преемству памяти, кои и сама она соблюдала и во мне ещё с малолетства напечатлевала, образуя меня учением благочестия. Понятие о Боге, которое приобрёл я с детства от блаженной матери своей и бабки, возрастало во мне с раскрытием разума». «Первый возраст Васильев, – говорит св. Григорий Богослов, сверстник, друг и сподвижник св. Василия, под руководством великого отца, в лице которого Понт имел общего наставника добродетели, – повит был пеленами и образован в лучшее и чистейшее создание. Под сим-то руководством чудный Василий обучается делу и слову, которые в нём возрастают вместе и содействуют одно другому. И как благодетельно было для Василия, что он дома имел образец добродетели, на который взирая, скоро стал совершенным

Когда же довольно приобрёл он дома учёности, а между тем надобно было, чтобы не ускользнуло от него ни что хорошее, и чтобы ему ни в чём не отстать от трудолюбивой пчелы, которая со всякого цветка собирает самое полезное, – поспешает он в Кесарию для поступления в тамошние училище. Здесь он познакомился со св. Григорием Назианзеном, который подобно ему искал в Кесарии просвещения. «В короткое время Василий приобрёл славу у всех – и у простолюдинов, и у знатных, не по летам своим показывая знания, а ещё больше – степенность и постоянство. Он был ритор среди риторов, философ между философами и, что всего важнее – священник между христианами прежде принятия священства. Главным занятием Василия было любомудрие, т. е. отрешение от мира, пребывание в Боге, стремление через земные преимущества и через преходящее и тленное приобрести нетленное и вечное. Из Кесарии Самим Богом и прекрасной жаждой знаний Василий приведён в Византию – город, первенствующей на востоке, потому что он славился лучшими ораторами и философами, от которых, при естественной своей остроте и даровитости, в короткое время Василий собрал всё отличнейшее; – из Византии в Афины, обитель наук, где ожидали его с обширными и великими надеждами, потому что имя его ещё до прибытия повторялось в устах у многих. Тогда и я своего Великого Василия не только сам принял с уважением, потому что провидел в нём твёрдость нрава и зрелость в понятиях, но таким образом обходиться с ним убедил и других молодых людей, которые не могли ещё знать его; многими же уважаем был он с самого начала по предварительным слухам. Что же было следствием этого? Он почти один из прибывших избежал общего обычая для нововступающих в общество юношей учащихся и удостоен особенной чести, как нововступающий. И это было началом нашей дружбы; отсюда первая искра нашего, союза; мы стали друг для друга всё – и товарищи, и сотрапезники, и родные. Имея одну цель, мы непрестанно возрастали в пламенной любви друг к другу; казалось, что в обоих нас было одно упражнение – добродетель, и одно усилие – стремиться от земного, жить для будущих благ. Мы вели дружбу и с товарищами, но не с наглыми, а целомудренными, не с задорными, а с миролюбивыми. Нам известны были две дороги: одна, – это первая и превосходнейшая, вела к нашим священным храмам и к тамошним наставникам; другая, – это вторая и неравного достоинства с первой, вела к преподавателям наук внешних. Другие дороги – на зрелища, на народные сборища, пиршества, мы предоставили желающим».

«В каком роде наук не успел Василий с избытком, как бы занимавшийся одной наукой? Он изучил всё, как другой не изучает и одного предмета; каждую науку изучил он до такого совершенства, как бы не учился ничему другому. Кто сравнится с ним в риторстве», дышащем силой огня, хотя нравами не походил он на риторов? Кто, подобно ему, приводит в надлежащие правила грамматику или язык», связует историю, владеет мерами стиха, даёт законы стихотворству? Кто был так силён в философии, – в философии действительно возвышенной и простирающейся в горнее, то есть в деятельной и умозрительной, а равно и в той её части, которая называется диалектикой? Из астрономии же, геометрии и науки об отношении чисел изучив столько, чтобы искусные в этом не могли приводить его в замешательство, отринул он всё излишнее, как бесполезное для желающих жить благочестиво. Врачебную науку соделали для него необходимой и собственные телесные недуги, и хождение за больными. Впрочем, всё это, сколько ни важно, значит ли что-нибудь в сравнении с нравственным обучением Василия? В такой степени приобрёл Василий всё сие! Это был корабль, столько нагруженный знанием, сколько возможно для человеческой природы».

С высоким образованием в науках Василий соединял чистоту веры. «Осмеливаюсь похвалиться о Господе, – пишет он сам о себе, – тем одним, что я никогда не держался погрешительных мнений о Боге и не переменял впоследствии мыслей, какие прежде имел; но то понятие о Боге, которое приобрёл с детства от блаженной матери моей и бабки Макрины, и возрастало во мне».

По окончании учения, Василию, как отличнейшему и образованнейшему человеку, о достоинствах коего слух распространялся во всей Греции, предлагали должности адвоката и учителя, но он отказался и возвратился в Кесарию Каппадокийскую; мудрость, которую постигал он около 15 лет, не удовлетворяя великой душе его, возбудила в нём только сильнейшую жажду высшего любомудрия, уединения и подвигов, к чему много располагала его старшая сестра его, благочестивая девственница Макрина. Так он между прочим писал о плодах своего образования и своём желании удалиться от мира: «много времени потратил я на суету и всю почти юность свою потерял в суетном труде, с какими упражнялся в том, чтобы уразуметь уроки обуянной от Бога мудрости. Наконец, как бы пробудившись от глубокого сна, я воззрел на чудный свет истины евангельской и увидел тщету премудрости князей века сего престающих (1Кор.2:6). Тогда, оплакав жалкую жизнь свою, я желал снискать для себя руководителя к познанию истины. Прежде всего употребил я старание о том, чтобы сколько-нибудь исправить нрав свой, который повредился от долговременного моего обращения с людьми нечестивыми. Читая Евангелие и узнав из него, что продать имущество и раздать его бедной братии, совершенно не заботиться об этой жизни и отвратить душу свою от всякого пристрастия к земным предметам есть благонадёжнейший способ к усовершенствованию себя, я возжелал найти какого-нибудь брата, избравшего означенный путь на земле, чтобы вместе с ним переплыть глубокое море жизни. И действительно я нашёл (около 357 г.) много таких братий в Александрии и в остальной части Египта, также в Палестине, Сирии и Месопотамии; я удивлялся воздержанию их в пище, терпению в трудах, изумлялся неослабному постоянству их в молитвах и тому, как они препобеждали сон и не были сами побеждаемы ни одной естественной необходимостью, всегда сохраняли твёрдость – в алчбе и жажде, в зиме и наготе (2Кор.11:27), – не заботясь о теле и не допуская в себе никакого о нём попечения, но как бы живя в чужом теле, самым делом показывали, что̀ значит обитать среди предметов настоящей жизни и вместе жительствовать на небе. Удивляясь этой блаженной жизни мужей, которые делами своими являют, что мертвость Господа Иисуса в теле своём носят (2Кор.4:10), я и сам желал, сколько для меня возможно, подражать им».

Насытившись зрелищем благочестивых подвигов и обогатившись высокими образцами благочестия и добродетели, Василий принял св. крещение в Иерусалиме и решился посвятить себя строжайшему благочестивому уединению для исправления и охранения духа и сердца своего от рассеяния. Но промысл Божий, уготовляя Василия в великого пастыря Церкви, возводит его постепенно, неспешно. Истолкователь священных книг, Василий сперва читает их народу, и эту степень (чтеца в церкви Кесарийской) служения алтарю не считает для себя низкой; потом на седалище старец (пресвитеров), потом в сане епископов хвалит Господа (Пс.106:32). Но прежде возведения в святительский сан «Василий удаляется в Понт и настоятельствует в тамошних обителях».

В Понтийской пустыне Василий удалился к реке Ирису, – в местечко, в котором прежде его уединились его мать и сестра, и которое им принадлежало. Макрина устроила тут монастырь. Вблизи его, при подошве высокой горы, покрытой частым лесом и орошаемой холодными и прозрачными водами, поселился Василий. Пустыня так была приятна Василию своим невозмутимыми безмолвием, что он предполагал окончить здесь дни свои. Здесь он подражал подвигам тех великих мужей, которых видел в Сирии и Египте. Он подвизался в крайнем лишении, имея для покрытия себя одну одежду – срачицу и мантию; носил и власяницу, но только ночью, чтобы её не видно было; питался хлебом и водой, приправляя эту скудную пищу солью и кореньями. От строгого воздержания он сделался так бледен и тощ, что казался без жизни. Никогда не ходил в баню и не зажигал огня. Но Василий жил не для одного себя: он собрал иноков в общежитие; своими письмами привлёк к себе в пустыню друга своего Григория.

В своём уединении Василий и Григорий всё делали вместе; вместе молились; оба оставили чтение мирских книг, за которыми прежде много тратили времени, чтобы единственно заниматься св. Писанием. Желая лучше изучить его, они читали древних толковников, особенно Оригена, из писаний которого составили изъяснение на некоторые места св. Писания, известное под именем Добротолюбия (Филокалы). Написали уставы иноческого общежития, которыми иноки восточной Церкви большею частью руководствуются.

В отношении к жизни телесной Василий и Григорий находили удовольствие в терпении; работали своими руками, нося дрова, обтёсывая камни, сажая и поливая деревья, таская навоз, возя тяжести, так что мозоли на руках их долго оставались. Жилище их не имело ни кровли, ни ворот; не видно было там ни огня, ни дыма. Хлеб, который они ели, был так сух и худо пропечён, что зубы едва брали его.

Но два друга инока недолго подвизались вместе в пустыне. Их призывала на помощь Церковь, обуреваемая арианами, в царствование Константия (337–361). Василий возвратился к Кесарию. В 362 г. он рукоположен был Мелетием Антиохийским в диакона, и в этом сане присутствовал на соборе в Константинополе. Вскоре Василий посвящён в сан пресвитера, против собственного желания, Евсевием Кесарийским. «Божие многообразное человеколюбие и смотрение о нашем роде, – говорит св. Григорий Богослов, – изведав Василия во многих встретившихся между тем обстоятельствах и показав более и более светлым, поставляет его знаменитым и славным светильником Церкви, сопричислив пока к священным престолам пресвитерства, и через один град – Кесарию возжигает его для целой вселенной». Но видя, что все чрезвычайно почитают и хвалят Василия за его мудрость и святость, Евсевий, по человеческой немощи, увлёкся ревностью к нему и начал выказывать своё к нему неблагорасположение. Посему Василий вместе с Григорием опять удалился в свою пустыню. Ограждая братию свою (иноков) в Понте от заразы нечестия, Василий в обширном послании изложил истинное учение веры о Сыне Божьем. В Понте он извлёк из Писания нравственные правила, необходимые для каждого христианина, и особенно для пастырей. При изъяснении священного Писания св. Василий сличал разные списки и переводы его; пользовался историей и преданием; ссылался на учение древнейших отцов Церкви и других толкователей.

Во время царствования Юлиана Отступника (361–363) Василий уверял, что замыслы его вскоре разрушатся. Около этого времени он написал пять книг против Евномия.

Из пустыни снова вызван был Василий для пользы Церкви Евсевием, епископом Кесарийским, которого св. Григорий примирил с Василием и убедил своего сподвижника возвратиться в отечественную Церковь, около 364 г. «Хотя отшельничество Василия было любомудренно и чудно, – говорит св. Григорий, – но возвращение его ещё более превосходно и чудно. Когда мы упражнялись в пустыне, вдруг поднялась градоносная туча, угрожающая пагубой, и поражала все Церкви, над которыми разражалась и на который простирал власть свою златолюбивейший царь Валент (365–378), заражённый арианством. Предстояла великая борьба: что же предпримет сия мужественная, исполненная высоких помыслов и подлинно христолюбивая душа? Немного было убеждений Василию, чтобы он явился и стал поборником». По приглашению Евсевия на помощь Церкви, обуреваемой арианами, «он тотчас отправляется из Понта, ревнует об истине которая была в опасности, делается добровольным споборником и сам себя предаёт на служение Церкви. Для одних он твёрдая стена и оплот, для других млат, сотрыющий камень (Иер.23:29) и огнь в тернии (Пс.117:12); для предстоятеля был добрым советником, правдивым предстателем, истолкователем Божьего слова, жезлом старости, опорой веры, самым верным в делах внутренних, самым деятельным в делах внешних. С сего времени и церковное правление перешло к Василию, хотя на кафедре занимал он второе место».

Одним из важнейших его занятий в это время было проповедание слова Божьего. Поучения свои святитель говорил без приготовления; проповедовал ежедневно, и даже по два раза в день – утром и вечером. К этому времени до́лжно отнести беседы св. Василия на шестоднев, на 16 глав пр. Исаии и другие. «Много и других доказательств Васильевой заботливости и попечительности о Церкви, – говорит Григорий Назианзен, – таковы: смелость Василия пред начальниками, как вообще пред всеми, так и пред самыми сильными в городе; его решения распрей, не без доверия принимаемые, а по произнесению его устами через употребление обратившиеся в закон; его предстательства за нуждающихся, большей частью в делах духовных, а иногда и в мирских (потому что и это, покоряя людей добрым расположением, пользует нередко душе); пропитание нищих, странноприимство, попечение о девах, писанные и неписанные уставы для монашествующих, чиноположения молитв (литургия), благоукрашения алтаря, и иное, чем только Божий воистину человек и действующий по Богу может пользовать народ».

По кончине Евсевия, епископа Кесарийского, Василий в 370 году 14 июня возведён был на степень архипастыря этой Церкви. Сан святительский принял Василий на 42 году от роду, и пас Церковь Божью 7 лет и шесть месяцев. Добрый пастырь, искавший мира внутреннего и единения с Богом, старался особенно о мире и единодушии своей паствы. В краткие дни своего святительства, при слабости своего здоровья, какую имел с раннего возраста до смерти, он понёс величайшие труды для мира и блага как Кесарийской, так и всей христианской Церкви. Почти ежедневно совершал Богослужение. Как верный страж в дому Божьем, он, назидая и утверждая верных, был в непрестанной борьбе с лжеучителями, действующими обыкновенно и хитростью и клеветой, отражая и низлагая их наглость и разящим оружием уст и стрелами письмен; ни обольщался обещаниями почестей, ни боялся угроз; был велик всегда, во всех своих словах и делах.

Несмотря на чистоту своей веры и действий, он ожидал для себя изгнания и заточения. «Удостоенный председательства, – говорит Григорий Богослов, – Василий ничем последующим не посрамил ни своего любомудрая, ни надежды вверивших ему служение. В одинаковой мере он оказывался непрестанно превосходящим других. Впрочем, не власть употреблял он наперёд, но снисхождением покорял власти и, что всего важнее, покорял тем, что все уступали его разуму, признавали добродетель его для себя недосягаемой, и в одном видели своё спасение – быть с ним и под его начальством, а также одно находили опасным – быть против него, и отступление от него почитали отчуждением от Бога».

«Когда Валент, обойдя прочие страны, устремился, с намерением поработить, на Церковь Кесарийскую – сию незыблемую и неуязвимую матерь Церквей; тогда в первый раз он почувствовал безуспешность своего замысла; ибо отражён был как стрела, ударившаяся в твердыню. К Модесту, областному начальнику, который, быв арианином, скрежетал зубами на Церковь, рыкал как лев и для многих был неприступен, вводится, в 371 году, или, лучше сказать, сам входит доблестный Василий, призванный как на пиршество, а не на суд». После напрасных убеждений склонить святителя к единомыслию с арианами, видя его непреклонность, Модест угрожает ему отнятием имущества, изгнанием, мучениями, смертью. «Всё это, – отвечает Василий, – для меня ничего не значит; тот не теряет имения, кто ничего не имеет, кроме сих ветхих и изношенных одежд и немногих книг, в которых заключается всё моё богатство. Ссылки нет для меня, потому что я не связан местом, и то место, на котором живу теперь, не моё, и всякое, куда меня ни кинут, будет моё. Лучше же сказать: везде, Божие место, где ни буду пресельником и пришельцем (Пс.38:13). А мучения что могут сделать мне? – я так слаб, что разве только первый удар будет чувствителен. Смерть же для меня благодеяние: она скорее приведёт меня к Богу, для Которого живу и тружусь и к Которому давно я стремлюсь». Изумлённый сими словами правитель сказал Василию: «с такой свободой никто доселе не говорил предо мною». «Может быть, – отвечал святитель, – ты не встречался с епископом; иначе, без сомнения, имея дело о подобном предмете, услышал бы ты такие же слова. Во всём ином мы кротки, смиреннее всякого, и не только пред таким могуществом, но и пред всяким, потому что так предписано нам законом. Но когда дело о Боге и против Него дерзают восставать, тогда мы, всё прочее вменяя за ничто, взираем только на Его единого: тогда огонь, меч, звери и железо, терзающие тело, скорее будут для нас удовольствием, нежели устрашать». Донося Валенту о непреклонности и неустрашимости св. Василия, Модест сказал: «побеждены мы, царь, настоятелем Церкви. Этот муж выше угроз, твёрже доводов, сильнее убеждений». После сего царь запретил делать Василию насилие и, переменив угрозы в удивление, хотя не принял общения с ним, стыдясь показать себя переменившимся, но стал искать оправдания более благоприличного. В день Богоявления (372 г.) при многочисленном стечении народа, в сопровождении окружающей свиты, Валент вошёл в храм и, вступив в среду народа, сим самым хотел показать вид единения с Церковью. Когда же в храме слух его как громом поражён был начавшимся псалмопением: когда увидел море народа, и в алтаре, и близь него не столько человеческое, сколько ангельское благолепие, и впереди всех, в прямом положении стоял Василий, не восклоняющийся ни телом, ни взором, ни мыслью, как будто бы в храме не произошло ничего нового, но пригвождённый, так сказать, к Богу и престолу, а окружающие его стояли в каком-то страхе и благоговении; когда царь увидел всё это и не находил примера, к которому бы мог применить видимое, то пришёл в изнеможение. Потом, по обычаю, надобно было царю принести к Божественной трапезе дары, и как неизвестно было, примет ли их Василий, то обнаружилась вся немощь Валента. Он колеблется на ногах, и если бы один из служителей алтаря не поддержал его, то он упал бы, и падение сие было бы достойно слёз.

Но злые превозмогли: Василию определено изгнание. Наступила ночь, приготовлена колесница; враги рукоплескали; благочестивые унывали; мы окружали путника, с охотой готовившегося к отъезду; исполнено было и всё необходимое к этому прекрасному поруганию. И что же? Бог разоряет определение. Поразившей древле первенцев Египта, теперь поражает болезнью сына царёва (Галата). И мгновенно! Здесь писание об изгнании, а там определение о болезни; и рука писца удержана, муж спасается! Царёв сын страдал и изнемогал телом, сострадал с ним и отец. Отовсюду ищет он помощи, избирает лучших врачей, совершает молебствия с усердием, какого не оказывать дотоле. Мать больного видит в недуге сына Божий гнев за гонение святителя. Но как царь нигде не находил врачевства от болезни, то прибёг к Васильевой вере. Василий пришёл к одру болящего, не упоминая о случившемся; с его пришествием облегчается болезнь, отец предаётся благим надеждам.

Валент, снова возбуждённый против Василия арианами, решился изгнать его. Но промысл опять защитил невинного. Царь взял уже трость, чтобы подписать определение о заточении святителя; трость в руке его ломается, и другая, и третья также. Валент смутился, изорвал бумагу и отменил приговор об изгнании Василия.

«Сказывают, что в то же время случилась болезнь и с областным начальником (Модестом). Постигшая болезнь и его подклонила под десницу святого». Больной просил Василия прийти к нему и помочь ему своими молитвами. Модест выздоровел и всем признавался, что своим выздоровлением обязан молитвам святителя. С этой поры Василий и Модест сделались друзьями.

Жизнь св. Василия протекала в постоянных трудах на пользу Церкви. Около 373 года св. Василий написал книгу о Св. Духе, по просьбе Амфилохия, епископа Иконийского. Ему же св. Василий написал три канонические знаменитые послания. Св. Григорий Богослов говорит о познаниях и писаниях св. Василия: «кто больше Василия просветился светом ве́дения, прозрел в глубины Духа и с Богом исследовал всё, что ведомо о Боге? В Василии красотой была добродетель, величием – богословие, шествием – непрестанное стремление и восхождение к Богу, силой – сеяние и раздаяние слова. И потому мне, не краснея, можно сказать: во всю землю изыде вещание его, и в концы вселенныя глаголы его, что Павел сказал об Апостолах (Рим.10:18). Что иное составляет и сегодня приятность собрания? Что услаждает на пиршествах, на торжищах, в церквах, увеселяет начальников и подчинённых, монахов и уединённо-общежительных, людей бездолжностных и должностных, занимающихся любомудрием внешним, или нашим? Везде одно и величайшее услаждение – это писания и творения Васильевы. У нас совершеннейший в слове тот, кто преимущественно пред другим знает Васильевы писания и имеет их в устах и делает внятными для слуха. Когда имею в руках его Шестоднев и произношу устно, тогда беседую с Творцом, постигаю законы творения и дивлюсь Творцу более, нежели прежде – имея своим наставником одно зрение. Когда имею пред собою его обличительные слова на лжеучителей, тогда вижу Содомский огнь, которым испепеляются лукавые и беззаконные языки. Когда читаю слова о Духе, тогда Бога, Которого имею, обретаю вновь и чувствую в себе дерзновение вещать истину, восходя по степеням его богословия и созерцания. Когда читаю прочие его толкования, которые он уясняет и для людей малозрящих, тогда убеждаюсь не останавливаться на одной букве и смотреть не на поверхность только, но простираться далее, из одной глубины поступать в новую, призывая бездной бездну и приобретая светом свет, пока не достигну высшего смысла. Когда займусь его похвалами подвижникам, тогда забываю тело, беседую с похваляемыми, возбуждаюсь к подвигу. Когда читаю нравственные и деятельные его слова, тогда очищаюсь в душе и теле, делаюсь благоугодным для Бога храмом, органом, в который ударяет Дух, песнословцем Божьей славы и Божьего могущества, и, чрез то преобразуясь, прихожу в благоустройство, из одного человека делаюсь другим, изменяюсь Божественным изменением».

В дни неусыпных попечений о Церкви Кесарийской св. Василий написал многие и иные писания, о которых св. Григорий Богослов не упомянул в своём надгробном ему слове.

«На поприще своей ежедневной жизни Василий хвалил правило, что умеренность во всём есть совершенство, и соблюдал это правило в продолжение всей своей жизни. Богатство Василия было – не иметь у себя ничего и жить с единым крестом, который почитал он для себя драгоценней стяжаний. Был он почти невкушающим пищи и как бы бесплотным; поддерживал жизнь самым необходимым и одну знал роскошь – не иметь и вида роскоши. У Василия один был хитон, одна ветхая верхняя риза; а сон на голой земле и бдения составляли его украшение; самой вкусной снедью служили ему хлеб и соль, трезвенное и неоскудевающее питие, какое и нетрудившимся приносят источники. Никто лучше Василия не чтил и девства. Кем устроены были обители дев, составлены правила, которыми он уцеломудривал всякое чувство! Будучи благородный, рождённый от благородных и сияющий славой, Василий не гнушался и лобзанием уст, и чтил болезни, обнимал недужных как братьев».

Св. Василий и в сане епископа сохранял расположение к жизни монашеской. Он близ себя в Кесарии воспитал иноков; устроил в Кесарии монастыри мужской и женский, с посвящённой 40 мученикам Церковью, в которой сохранялись мощи их. Иноки и инокини обителей, о которых святитель имел попечение, называются в его писаниях каноническими, как живущие по правилу общему для всех, и им усвоилось название киновитов – общежительных.

Св. Василий созидал монастыри близ мест населённых, дабы мирские люди не были совершенно лишены выгод уединения и чтобы иноки не искушались пустотой своего уединения. Паства св. Василия назидалась примером и обращением иноков. По примеру их клирики св. Василия, – даже пресвитеры и драконы, – жили в чрезвычайной бедности, трудились своими руками и вели жизнь неукоризненно чистую.

Сколько сам св. Василий жил бедно, столько щедр был для бедных. Он устроил близ Кесарии странноприимный дом, который был украшением страны. В нём помещались странники и всякого рода люди, нуждавшиеся в помощи, особенно больные; там жили лица, нужные для помощи бедных, врачи – служители, носильщики, рабочие, мастеровые для дел, потребных в доме. Странноприимный дом Василиев пользовался великим уважением и назывался Василиадой. Василий часто посещал этот дом для наставления и утешения бедных.

Св. Василий такую снискал от всех любовь и уважение, что народ силой защищал его от преследований префекта Евсевия арианина.

Но болезни от юности, труды учения, подвиги духовного любомудрия, многоразличные скорби и заботы пастырского служения рано истощили его телесные силы и повергли его на одр смерти. «Когда, течение скончав и веру соблюдши, – пишет св. Григорий, – возжелал св. Василий разрешиться, и наступило время к принятию венцов; тогда совершает он новое чудо. Будучи уже почти мёртв и бездыханен, он оказывается ещё крепким при произнесении исходной своей молитвы, чтобы отойти отселе с вещаниями благочестия. Василий лежал при последнем издыхании, призываемый к горнему ликостоянию, к коему с давнего времени простирал свои взоры. Вокруг него волновался весь город; нестерпима была потеря; жаловались на его отшествие, как на притеснение; думали удержать его душу, как будто можно было захватить и насильно остановить её руками и молитвами (горесть делала их безрассудными); и всякий, если бы только можно, готов был приложить ему что-нибудь от своей жизни. Изрёкши последнее слово: в руце Твои предложу дух мой (Пс.30:6), поемлемый Ангелами, святитель Христов радостно испустил дух, впрочем прежде тайноводствовав присутствующих». Выражение св. Григория: тайноводствовав, вероятно, указывает на чудо, которое совершилось в день смерти. Некто Иосиф, Еврей, отлично зная врачебное искусство, будучи хорошо знако́м святителю, посетил и его умиравшего и предсказал ему, что он не проживёт и до завтра.

«Если же жизнь твоя продлится до завтра, сказал Иосиф, я крещусь во имя Того, Который только силой Своего Божественного всемогущества может продолжить жизнь твою». Иосиф удалился. Св. Василий, сложив охладевшие свои руки, молился Господу Иисусу даровать умирающим его членам несколько часов жизни и дыхания, дабы душа этого человека (Иосифа) сделалась участницей спасения и блаженства. На другой день Иосиф, увидев св. Василия живого, пал пред постелью его на колена и воскликнул: «теперь я совершенно уверен, что Бог твой есть истинный Бог, теперь я в точности исполню своё вчерашнее обещание». Больной сказал: «я сам буду и крестить тебя». Настал час крещения, и Василий является пред алтарём Господним, крестит и продолжает богослужение до 3-го часа пополудни в 1 день января 379 года. В этот же день св. Василий преставился, хотя в ранних ещё летах своей жизни, 50 лет от рождения, но уже на высоте архипастырского делания и славы.

Слава св. жизни и истинных достоинств началась для Василия с раннего его возраста. Ещё учась в Кесарии и Афинах, Василий был уже известен многим, как человек необыкновенный, и высоко цени́м всеми – и сверстниками, и наставниками, и другими. Восходя по степеням иерархии, Василий постоянно приобретал и умножал славу истинно великого и святого мужа; сделался средоточием для всех православных пастырей Востока, и своей твёрдостью, своими писаниями и неусыпными трудами не дал арианству поглотить паству Православных. Св. Григорий Богослов при жизни св. Василия писал ему: «ты око вселенной, звучный глас и труба, палата учёности. Одна весна в году, одно солнце между звёздами, одно небо объемлет собою всё, один голос выше всех, и это (если способен я только судить о подобных делах и не обманывает меня любовь, чего не думаю), это – твой голос».

«По преставлению Василия, – говорит св. Григорий Назианзен, – святой выноси́м был руками святых. Но каждый заботился о том, чтобы взяться или за воскрилие риз, или за сень, или за священный одр, или только коснуться его (ибо что священнее и чище его тела!), или даже идти подле несущих или насладиться одним зрением. Наполнены были народом торжища, переходы, все жилья; тысячи всякого рода и возраста людей, дотоле незнаемых, то предшествовали, то сопровождали, то окружали одр и теснили друг друга. Псалмопения заглушаемы были рыданиями. От тесноты, стремления и волнения народного немалое число людей лишились жизни, и кончина их была ублажаема, как бы надгробная жертва Василию. Тело его с трудом укрылось, оставило позади себя сопровождающих и предано гробу отцов; и к иереям приложился архиерей, к проповедникам – великий глас, оглашающий ещё мой слух, к мученикам – мученик. И теперь он на небесах, и там приносит за нас жертвы и молится за народ. Впрочем, и доныне подаёт он мне советы, – говорит св. Григорий, – и уцеломудривает меня в ночных видениях».

По преставлению св. Василия Церковь тотчас стала праздновать память его; отцы Церкви, св. Григорий Нисский, св. Ефрем Сириянин, св. Амфилохий Иконийский и св. Григорий Богослов в своих поучениях, дееписатели в своих повествованиях начали прославлять его, яко святого.

Св. Амфилохий, епископ Иконийский, современник Василия Великого, умерший в 394 году, в слове своём в день его смерти говорил: «великий Василий, великий архиерей Церкви, прошёл небеса не телом, но созерцанием и духом. Подражая первому и Божественнейшему Иерарху Иисусу Христу, он и сам вошёл во внутреннейшие завесы, изнёс оттуда закон духа и гром учения, и молниеносной Евангельской проповедью поразил и низложил закон письмени и обрезания плотского. Василий – ярко горящий светильник кафолической Церкви, светлое солнце Евангельской истины, обивающее всю землю лучами своего богословия, неподражаемый по делам, недосягаемый по умозрению, совершенный по разуму, жизни и добродетелям, премудрый по наукам божественным и человеческим, так что в нём, вообще можно сказать, не было никакого несовершенства. Изучив вполне всю мудрость мирскую и все науки человеческие, он всё сие скоро поверг к ногам учеников Иисусовых; благоговейно и глубоко проникнув все древние и пророческие священные книги, св. Василий прямо притёк чрез них к совершеннейшей вере в Иисуса Христа, и утвердился в ней. Имея своим руководителем Евангелие, он достигал таким образом истинного познания пророков; а чрез познание учения пророческого входил в точное разумение Евангелия, и при помощи того и другого приобрёл яснейшее ведение Божества. Василий – высокий и величественный столп Церкви Божьей, светило богословия, красота иерархии, истиннейший человек Бога Отца, пламеннейший благовестник Единородного, вернейшей приставник и домоправитель Духа Святого, чадо мудрости, чертог разума, сокровищница познания, училище благочестия, истолкователь таинственного и Божественного совета, несокрушимая и незыблемая твёрдость силы и крепости Христовой, учивший и наставлявший всех людей страху Божию, заповедям Господним и благочестию. Великий Василий – царская труба Слова Божия, огласившая силой звука своего концы вселенной. Громко возвещая обрезание духа в божественном крещении, он более, нежели кто-либо другой из богословов, содействовал прекращению обрезания по плоти. Посему не без причины и не случайно божественный Василий разрешился от тела и преставился от земли к Богу в день обрезания Иисуса, празднуемый между днём рождения и крещения Христова. Поскольку сей блаженнейший, проповедуя и восхваляя рождение и крещение Христово, превозносил обрезание духовное, то и сам, совлёкшись тела, удостоился вознестись ко Христу, именно в священный день воспоминания обрезания Христова. Посему-то и установлено в настоящий день ежегодно чтить память Великого празднованием и торжествами. И вот святая вселенская Церковь во всех пределах земли ныне совершает священную и всесвятую память Василия и, достойно прославляя её божественными хвалами, вместе воспевает и прославляет Христа, дивного во святых Своих».

«Сей великий муж принадлежит не одной Кесарийской Церкви, коей был святителем, и не в своё только время, не одним соплеменникам своим был полезен, но всем странам и градам вселенной, и всем людям приносил и приносит пользу, и для христиан всегда был и будет учителем спасительнейшим».

«Почтим же теперь память сего богоносного отца, почтим достодолжно учителя песнопениями и богодухновенными хвалами силы и добродетели; почтим его, как истинного отца, который породил нас Евангелием во Христе Иисусе и своим учением преобразил нас, по внутреннему человеку нашему, в богоподобных чад».

Св. Григорий Богослов, прославляя св. Василия Великого, писал, что «он был опора веры, правило истины, образец в Церкви, обитель Духа, муж, превзошедший меру и жизни человеческой и добродетелей, муж многообъемлющий, великий и святой, душа его была божественна, он был мужественный подвижник истины, который не иным чем дышал, как благочестивым и спасительным для всего мира учением; для всех был он образцом веры и добродетели, слово его было высокомудренно, глубоко и совершенно». Особенно св. Григорий изобразил славные и святые подвиги св. Василия Великого, от его рождения до преставления, в надгробном ему слове, по удалению своему из Константинополя.

Выражая к мудрости и святости св. Василия своё благоговение, Церковь приняла от него правила церковного благочиния, уставы для монашествующих, чиноположение молитв и божественной Апостольской литургии, письменно преданной им с присовокуплением некоторых его молитв и потому наречённой по имени его, и устами шестого Вселенского Собора произнесла, что слава св. Василия Великого протекла по всей вселенной.

Предание сохранило черты и наружного образа святителя Василия Великого. Он был очень проницателен умом, но слаб телом с раннего возраста до старости; имел изнурительные и продолжительные недуги; высок ростом, сухощав и чёрен лицом, видом хил и кроток; имел нос крутой, брови круглые, браду длинную и редкую, чело возвышенное, власы с проседью, голос слабый.

В V веке Анатолий Константинопольский, в VIII Иоанн Дамаскин, Герман Константинопольский, и последующих веков – Василий монах и Византий написали многие священные песни, коими Церковь прославляет ныне св. Василия Великого.

Восхваляя его, Церковь между прочим поёт: «во всю землю изыде вещание твое, яко приемшую слово твое, имже боголепно научил еси: естество сущих уяснил еси, человеческие обычаи украсил еси, царское священие отче преподобне, моли Христа Бога спастися душам нашим».

На всенощном бдении в день св. Василия Великого, когда бывает праздник и обрезанию Господа, Церковь произносит в честь этого праздника две паримии, и одну в честь вселенского учителя и святителя о высоком совершенстве праведных и благе от них для ближних (Притч.10:32, 11:12). Евангелие утреннее в честь святителя то же, что на утрени в день св. равноапостольного Константина (Ин.10:9–16). На литургии, которая в 1 день января бывает св. Василия Великого, чтением Апостола в честь его Церковь возвещает о совершеннейшем архиерее – Сыне Божьем, Которому св. Василий Великий подражал (Евр.7:26, 8:2); чтением Евангелия благовествует учение Иисуса Христа о блаженстве нищих духом, алчущих и жаждущих правды и гонимых за веру Христову (Лк.6:17–23), каким был и св. Василий Великий.

Св. мученика Василия, пострадавшего в Анкире в 362 году.