Заключение. Вечное и временное в пастырском служении. Наше «особое» время налагает на пастырей особые обязанности. Нужны пастыри подвижники и сплоченность пастырей. Материальное и духовное в жизни пастыря. Необходим VIII вселенский собор

В предлагаемой книге мы старались уяснить сущность и дух православного пастырства, его основы и задачи, возможные для него достижения, как и возможные на пастырском пути отклонения.

Мы старались рассматривать пастырство прежде всего sub specie aeternitatis²⁷⁵ в тех его основных чертах и особенностях, которые всегда отличали и всегда, до скончания века, будут отличать его, как небесно-земное служение, от всех прочих земных служений и с потерей которых пастырство становится чиновничеством, ремеслом, в лучшем случае – пастырством, но только не православным пастырством. Это вечное в пастырстве составляло главный предмет наших исследований и наших суждений.

Но в то же время мы считали себя не вправе обойти молчанием и те несомненные запросы, те требования, которые предъявляет к пастырству наше исключительное время, и ту огромную ответственность, которую оно на пастырство налагает.

Мы говорим: наше исключительное время, ибо, кажется, христианский мир еще не переживал такого тревожного момента, какой переживается ныне. Внешняя культура ныне достигла до высот вавилонской башни. В наши дни человек завоевал последнюю стихию, которая раньше не подчинялась ему – воздух. Наука уже располагает средствами, чтобы в мгновение ока уничтожать огромные города. Может быть, недалеко время, что ум человеческий найдет способ сразу разрушить весь земной шар. В области материального прогресса, человек стал приближаться к всемогуществу.

Но в это самое время на фоне такого торжества человеческого ума начали вырисовываться зловещие признаки. По мере того, как в производстве машина начала заменять живую человеческую силу, сам человек стал обездушиваться: идейные порывы, идиллическая простота и поэзия жизни, так еще недавно бывшие украшением и радостью человеческого существования, начали уходить в область почти невозвратного прошлого; интерес жизни стал сводиться к сытости, материальному довольству, обогащению; чрево сделалось властителем человеческих душ. А с другой стороны, огромные успехи в области материального прогресса опьянили человека: человек возомнил себя Богом и, отвергнув Бога действительного, себя захотел поставить на Его место. Современный большевизм – не что иное, как доведенная до конца, с полной откровенностью выраженная теория обожествления возгордившегося человека с отрицанием истинного Бога, с попыткой поставить человека на место Бога.

Такой момент в истории человечества нельзя не признать критическим и весьма опасным. Ища параллелей ему в библейской истории, мы наталкиваемся на следующие библейские моменты. Когда первые люди поверили дьявольскому обещанию, что они могут стать как Боги, и затем пошли по пути, якобы ведущему к осуществлению этой мечты, – их опыт закончился изгнанием их из рая и последующими страданиями человечества (Быт.3:1–19; Быт.3:23–24). Когда возгордившееся своими материальными успехами (Быт.4:21–24) человечество решило построить вавилонскую башню, которая достигала бы небес, – другими словами – занять место Бога, – этот дерзкий замысел закончился смешением языков и рассеянием строителей (Быт.11:1–9). Всемирный потоп явился следствием пренебрежения людьми, которые «суть плоть» Духа Божия (Быт.6:3). «Бог поругаем не бывает» (Гал.6:7).

Не отыскивая параллелей во всемирной истории и не делая конечных выводов при оценке переживаемого нами момента, мы лишь отметим, что вся обстановка, вся сложность нашего времени требует от современных пастырей чрезвычайного внимания к своей должности и даже, в известной степени, серьезной перемены курса и методов пастырской работы. Последнее вызывается рядом причин, ибо в сравнении даже с совсем недавним прошлым изменилась жизнь людей, изменились их взгляды, убеждения, требования, взаимоотношения. Раньше религиозные сомнения и отрицания не шли дальше интеллигентных и образованных классов, простой народ стоял в стороне от всяких рационалистических и тем более атеистических течении; сейчас индифферентизм и неверие стали овладевать умами и сердцами и простых людей. Раньше люди сами тянулись к Богу – теперь их надо влечь к Нему; раньше люди сами заявляли о своих религиозных потребностях и нуждах, жаждали удовлетворения пастырем этих нужд – теперь пастырю надо будить в душах своих прихожан спящие религиозные чувства, вводить их во вкус и курс религиозной жизни. Раньше паства православного пастыря в огромном большинстве случаев не подвергалась опасностям извне, от «волков» Христова стада: совратителей и развратителей, проповедников безбожия, неверия, разврата и т. п. Теперь «волки» – со всех сторон. А в России, например, «волки» вооружены всеми правами, поддержкой и покровительством власти, когда Церковь и ее пастыри лишены всех прав и гонимы властью. Раньше пасомые удовлетворились самой простой работой пастыря, состоявшей в удовлетворении их непосредственных духовных нужд и несложных религиозных запросов, а всякую иного рода деятельность пастыря – благотворительную, культурно-просветительную и т. п. относили к сверхдолжным заслугам. Теперь же пастырь не может уклониться ни от борьбы с антирелигиозными влияниями, течениями и направлениями, ни от участия в устроении и материально-культурной стороны жизни своих прихожан, как потому, чтобы это устроение не приняло богопротивного, богоборческого уклона, так и для того, чтобы безучастность пастыря в устранении ныне с особенной остротой переживаемых материальных нужд прихожан не подрывала его авторитета в глазах последних.

Словом, если раньше пастырь мог ограничивать свое служение совершением богослужений, треб и отеческими наставлениями и при этом считаться чуть ли не идеальным пастырем, то сейчас круг обязанностей пастыря разросся, требования, предъявляемые к нему, осложнились, осложнились и методы, и способы его работы. Современный добрый пастырь должен не только производить работу пастырей прежнего спокойного времени, но и повторить работу древних пророков, которые поставлялись Господом «над народами и царствами, чтобы искоренять и разорять, губить и разрушать, созидать и насаждать» (Иер.1:10), и которые, по Апостолу, «побеждали царства, творили правду... заграждали уста львов, угашали силу огня... укреплялись от немощи, были крепки на войне, прогоняли полки чужих» (Евр.11:33–34). Пастырь должен быть теперь печальником не только о душах своих пасомых, но и об их телах. А вместе со всем этим пастырь должен быть готов к перенесению лишений и страданий за веру, постигавших ветхозаветных праведников, иные из которых, по описанию Апостола, «замучены были, не принявши освобождения, дабы получить лучшее воскресение, другие испытали поругания и побои, а также узы и темницу, были побиваемы камнями, перепиливаемы, подвергались пытке, умирали от меча, скитались в милостях и козиих кожах, терпя недостатки, скорби, озлобления; те, которых весь мир не был достоин, скитались по пустыням и горам, по пещерам и ущельям земли»... (Евр.11:33–38). В России пастыри, вот уже тринадцатый год, проходят изображенный Апостолом в приведенных словах страдальческий путь.

«Столько обязанностей, да еще возможные лишения, страдания, пытки, темницы и даже мученическая смерть! Кто же в силах вынести такой подвиг?» – возразит кто-либо.

Действительно, требования к современному пастырю предъявляются огромные. Но вынести их могут... подвижники, т. е. люди, которые пойдут на пастырское дело, как на подвиг, с готовым и крепким желанием и решимостью довести его до конца, как бы ни был труден их путь. Господь Наш Иисус Христос, сжалившись над толпами народа, изнуренными и рассеянными подобно овцам, не имеющим пастыря, послал своих Апостолов на пастырский подвиг (Мф.9:36), почти для всех них закончившийся мученической смертью. В наши дни не только жалость к духовно блуждающим и изнуренным должна толкать верующих на пастырский подвиг, но и жалость к Церкви Божией, купленной драгоценнейшей ценой и представляющей ни с чем не сравнимое сокровище. Ведь в своем небесно-земном составе Церковь – это не только принадлежащие к ней верующие, но и Христос Спаситель, и св. Ангелы, и «написанные на небесах первенцы», т. е. первые продолжатели Христова дела – св. Апостолы и достигшие совершенства праведники (Евр.12:22–24), – святители, мученики, подвижники, умершие на земле, но продолжающие жить на небесах. Их богомыслие, их труды, подвиги, страдания, их учение и заветы – драгоценнейшее, ни с чем не сравнимое богатство Церкви. В отношении к миру Церковь – это та сила, которая спасает мир от гниения и гибели. И на это бесценное сокровище ныне ополчились все силы адовы: не только терзается Церковь извне, но и раздирается внутри. Вне – явные враги, внутри – несогласия, раздоры и смуты. Когда на государство нападает вооруженный неприятель, когда независимости народа начинает угрожает опасность, тогда для защиты в ряды воинов вступают и такие граждане, которые совсем не готовились к воинскому званию и не помышляли о нем... И идут эти новые воины на страдания, на раны, на смерть за родину. Так в наше труднейшее для Церкви время должны были бы выступить для самоотверженного служения ей наиболее сильные, вдохновенные и мужественные из верующих.

К сожалению, наблюдаемое в отношении государства с его интересами далеко не повторяется в отношении Церкви. Тут «много званых, мало избранных» (Мф.24:14). Сбывается слово Спасителя: «Сыны века сего догадливее сынов света в своем роде» (Лк.16:8). Пока «жатвы много, а делателей мало. Молите же Господина жатвы, чтобы выслал делателей на жатву Свою» (Мф.9:37–38).

Но у читателей нашей книги могло возникнуть опасение, что и самые сильные «делатели» не смогут удовлетворить всем тем требованиям и выполнить всех тех обязанностей, какие предъявляются в нашей книге к личности и деятельности пастыря. В известном отношении такое опасение верно: область пастырского делания безгранична, а силы человеческие – ограничены. Поэтому в истории мы имеем единственный законченный пример пастыря совершеннейшего, идеального, абсолютного – это Богочеловека Христа, нашего Пастыреначальника. В пастырстве Иисуса Христа все стороны в совершенстве развиты и до конца доведены. Между тем даже у наделенных чрезвычайными благодатными дарованиями св. Апостолов – не говорим уже о всех последующих пастырях – пастырство имело в известной степени отпечаток индивидуальности и уже некоторой ограниченности в сравнении с примером Пастыреначальника: ап. Иоанн – по преимуществу богослов и проповедник любви; ап. Павел – апостол «языков», а ап. Петр – евреев и т. д. У обыкновенных же пастырей, как мы это видели в главе «Живые души», еще более дают знать о себе индивидуальность и ограниченность. И, однако, безграничная высота пастырского идеала и широта пастырского делания не должны останавливать честно ищущих пастырского звания. Пусть этот идеал смертному человеку до конца и во всей широте не осуществить, но к нему можно приблизиться; пусть даже самый лучший пастырь не в силах непогрешимо выполнить всех требований, ныне к его высокому служению предъявляемых, но он может поработать честно, в меру сил своих. Бесспорно, ни одному пастырю не вынести на плечах своих всего разнообразного, как сама жизнь, пастырского дела. Поэтому и Иисус Христос посылал своих Апостолов на проповедь не поодиночке, а по два (Мк.6:7), как потом и ап. Павел всегда совершал свои проповеднические путешествия в сопровождении одного, двух, а иногда и трех спутников. Тем более в наши дни одному пастырю не охватить и не вынести всего пастырского дела. Оно должно двигаться дружными усилиями всех пастырей.

Здесь мы подошли к весьма серьезному и больному вопросу нашей церковной жизни – к вопросу о сорганизованности и сплоченности пастырей в отношении пастырского делания.

С прискорбием, еще раз²⁷⁶ решаемся отметить, что и сорганизованность и сплоченность наших пастырей оставляют желать много лучшего. Скажем прямее: нет у нас желательной сорганизованности и нужной сплоченности, без которых не может быть в пастырской работе должного успеха. Огромное большинство пастырей начинают свое служение без опытного руководства и поддержки старших; продолжают его без плана и системы; живут, не учась, не совершенствуясь. Неудивительно, что происходит иногда долголетнее служение пастыря, а видимых очевидных результатов этого служения не остается. Неудивительно, что сплошь и рядом с годами пастырь не разгорается духом, а все более остывает и иногда леденеет, так что пастырское делание обращается у него в подневольный труд, в ремесло, постольку для него интересное, поскольку оно дает кусок насущного хлеба. Вместо пастыря получается наемник, «иже несть пастырь» (Ин.10:12). Сколько вследствие этого погибло для дела талантливых пастырей, своевременно не поддержанных, не наученных, не направленных, и потому избравших неверные пути, разочаровавшихся, опустившихся! С другой стороны, сколько кануло в вечность, забыто, не усвоено, не замечено, не распространено больших достижений в пастырском деле, мудрых опытов и примеров, сколько не закончено огромных дел, начатых отдельными вдохновенными и талантливыми пастырями!

В последние годы как будто начало выявляться среди наших пастырей усиленное тяготение к сорганизованности и сплоченности. На этой почве стали образовываться священнические союзы и братства, собираться пастырские съезды, совещания и т. п. Все подобные начинания нельзя не приветствовать. Но нельзя не отметить, что эти добрые начинания могут впасть в одну нежелательную и даже могущую оказаться весьма вредной крайность: они могут поставить центром своих устремлении материальную сторону священнического бытия, а не идейную сторону пастырского делания.

Бесспорно, что и материальные интересы не могут быть вычеркнуты из круга вопросов, которые должны озабочивать и церковную власть, и священнические корпорации. Священник – человек, и он нуждается и в пище, и в питье, и в одежде, и в жилище. Он должен печься не о себе только, но и о своей жене и детях. Между тем наше духовенство в огромном большинстве слабо обеспечено. Способы обеспечения несовершенны, иногда унизительны. Требовать, чтобы духовенство не вспоминало об этой стороне своего существования, было бы неестественно и жестоко. Но в то же время пастыри не должны забывать, что в их бытии главная – не материальная, а идейная сторона: не их материальные личные стяжания, а их духовные пастырские деяния и достижения. При успешности последних можно быть уверенным, что придут и первые. Продолжительные наблюдения окончательно уверили нас, что добрый пастырь никогда не останется без куска хлеба и что у пастыря лучший способ обеспечить себе безбедное в материальном отношении существование – это право править свое пастырское дело. Духовно окармливаемые духовным пастырем никогда не оставят его без пропитания и всего нужного для жизни. «Трудящийся достоин награды за труды свои», – об этом напоминал пастырям и Иисус Христос (Лк.10:7), и великий Апостол (1Тим.5:18). Отсюда вывод: чтобы достигнуть лучшего материального обеспечения пастырей, которое вывело бы их из тяжелого, почти нищенского положения, надо прежде всего усовершенствоваться, усилить, расширить и возвысить пастырскую работу, что настойчиво требуется и состоянием нашего пастырского дела, и временем, и много-сложными обстоятельствами нашей жизни.

И именно совокупными усилиями пастырей, общим их разумом может и должна быть произведена эта, насколько великая и серьезная, настолько же и необходимая работа. Пастыри близко стоят к жизни: им хорошо известны и недочеты в современном пастырском делании, и нужды и запросы верующих, и недуги и опасности данного времени; им легче всего определить нужное и ненужное, возможное и невозможное, достижимое и недостижимое в служении современных пастырей; им легче, чем кому-либо иному, и практически, жизненно, идейно и научно разрешать назревшие вопросы пастырской практики и жизни.

Само собой понятно, что тут пастыри должны действовать в постоянном согласии с церковной властью, пользуясь ее поддержкой и ее указаниями. Дисциплина (Евр.12:1; Евр.12:17) и порядок во всем (1Кор.14:40) должны быть основами церковной жизни, а следовательно и пастырского служения.

Выше мы упомянули, что обстановка и время требуют от современных пастырей «серьезной перемены курса и методов пастырской работы». Дабы не смутилась чья-либо совесть, считаем необходимым пояснить, что такая перемена не должна касаться ни существа, ни благодатных основ пастырского служения. Пастырское служение при всех обстоятельствах и во все времена должно оставаться служением духа и благодати, своею целью иметь прежде всего устроение и спасение человеческих душ и должно соответствовать идее Церкви и православно-церковному устройству. От пастыря, проходящего равноангельское служение, всегда будет требоваться душевная чистота и готовая на жертвенность любовь ко Христу и пасомым вечно будет оставаться воодушевляющим началом в пастырской деятельности. Но «Церковь живет и подвизается в мире и для самого успеха своей миссии обязана так или иначе сообразоваться с условиями его бытия; враждуя с ними и устрояясь помимо их, она потеряет всякую почву для своей зиждительной работы на земле»²⁷⁷. Поэтому пастырство не может быть ни надземным, ни неподвижным, т. е. не может не считаться с данными условиями земного бытия и не отыскивать лучших способов реагирования на них. Мудрость церковная в том и состоит, чтобы угадывать запросы жизни и соответствующим образом отвечать на них, проявляя при этом и мудрость змеиную и чистоту голубиную (Мф.10:16), никогда не жертвуя истиной, но и не страшась при защите истины ни фарисейских укоров в новаторстве, ни саддукейских – в ретроградстве. Неподвижность – удел мертвецов, живым же свойственно движение, Жизнь есть вечное движение вперед. Кто не идет вперед, тот остается позади. А оставшийся позади часто оказывается лишним и ненужным. Это надо помнить всегда и всем, в том числе и пастырям.

В пасторологических трудах мы не встретили указания на одно, на наш взгляд, весьма серьезное явление, весьма часто затрудняющее исполнение пастырем обязанностей своего звания. Оно состоит в следующем.

Для православного христианина, безусловно, обязательную силу имеют истины, или ясно и точно выраженные в Св. Писании и Свящ. Предании, или же утвержденные вселенским голосом Церкви в определениях вселенских соборов. Но после VIII века вселенских соборов не собиралось; ранее же бывшие вселенские соборы занимались почти исключительно христологическими вопросами – о лице Господа нашего Иисуса Христа. Это не значит, что соборы не придавали значения иным догматическим вопросам. Предметы их занятий определялись требованиями времени – запросами верующих и возражениями неверующих. А так как все догматические разговоры и споры в IV–VIII веках вращались почти исключительно около личности Христа Спасителя – Его богосыновства, взаимоотношения двух естеств в Его едином лице, и так как эти вопросы затрагивали самое существо христианской веры, то, естественно, Церковь того времени считала необходимым дать ответы на эти именно вопросы.

Прекращение с конца VIII века деятельности вселенских соборов стало причиной того, что мы и доселе не слышим вселенского голоса Церкви по прочим догматическим вопросам, которые тем не менее от времени до времени возникают и, не имея за собой точной церковной формулировки, открывают возможность для разного рода недоумений, кривотолков и сомнений. Ни общераспространенное верование, ни тем более богословские мнения, хотя бы и самых знаменитых богословов и отдельных иерархов, не могут представлять незыблемого авторитета в разрешении подобных вопросов. И это иногда весьма болезненно дает о себе знать. Возьмем, к примеру, несколько вопросов.

Одним из самых важных вопросов догматического порядка является вопрос о составе канона священных книг ветхозаветной Церкви. Но ведь, строго говоря, никаким определением всей Православной Церкви объем этого канона еще не установлен. Древние церковные правила, касающиеся этого канона, как 85 апост., 60 Лаодикийского собора (около 350 г.), 24 (33) Карфагенского собора (419 г.) и 2-е Трулльского собора (681 г.) не вполне сходятся между собою. Последующие же соборы Православной Церкви иногда совершенно расходились между собою в этом вопросе. Так, Иерусалимский собор (1672 г.) при патр. Досифее признал канонические книги Ветхого Завета «наравне со всеми другими книгами неизменною и действительною частью Свящ. Писания... каноническими книгами (κανονικὰ βιβλία)... Священным писанием) (ὁμολογοῦμεν τῆν ἱεράν γραφὴν)», т. е. собор почти повторил учение католической церкви. Правда, собор был возмущен вольнодумством Константинопольского патриарха Кирилла Лукариса, в своем «Исповедании веры» (1629 г.) высказавшего протестантский взгляд на неканонические книги как на апокрифы, но такое возмущение не изменяет факта. Собор же Константинопольский в том же году высказал уже другой взгляд, отвечающий взгляду многих древних отцов Церкви и принимаемый в современной православно-библейской науке²⁷⁸.

При отсутствии точного церковного определения неудивительно, что у православных богословов мы наблюдаем колебание при рассмотрении вопроса о ветхозаветном каноне. Одни, как русские богословы: архиеп. Феофан Прокопович («Христ. Прав. Богословие»), Ириней Фальковский («Догмат. Богословие», 1795 г.), Сильвестр Лебединский (Compend. theol. classicum, 1799 г.), автор «Догматики Христ. Прав. Вост. Церкви» (М., 1831) и греч. богослов Кондаки в своем Катехизисе (1906 г.), отвергают авторитет неканонических книг. Другие, как целый ряд греческих богословов, высказывают взгляд, близкий к католическому, и третьи, во главе с Моск. митр. Филаретом, признавая неканонические книги полезными и назидательными, все же не уравнивают их с каноническими, ибо древняя иудейская церковь не помещала их в своем Свящ. каноне. Авторитет м. Филарета столь велик, что его определение стало как бы определением всей Православной Церкви. Но на этом едва ли возможно успокоиться, ибо верование Церкви не может утверждаться лишь на мнениях отдельных лиц.

Возьмем другой, весьма важный вопрос – о соборности в Церкви. Его важность заключается в том, что в правильно понимаемой соборности Церкви – главное отличие, по нашему мнению, Православной Церкви от католической. Рассматриваемый на фоне истории христианской Церкви начиная с апостольского века, этот вопрос для всякого непредубежденного христианина совершенно ясен²⁷⁹. Но и по этому вопросу Православная Церковь не выразила своего вселенского определения. И это последнее дает право некоторым, даже высшим, представителям Православной Церкви²⁸⁰ иногда, по «особым соображениям», толковать православную соборность отнюдь не в православном духе.

Можно было бы продолжить примеры. Считаем, что и приведенных достаточно.

Еще сложнее и запутаннее представится дело, когда мы коснемся канонической стороны церковной жизни.

В основе церковного законодательства лежат свящ. каноны, т. е. Апостольские правила и правила, начертанные вселенскими и поместными соборами на протяжении III–IX вв.

По выражению знаменитого церковного историка проф. В. В. Болотова, канонично то, что для Церкви полезно. Действительно, принцип церковной пользы весьма ярко проглядывает в церковных канонах, особенно в тех из них, где Церковь проявляет некоторого рода нетерпимость и суровость, как будто не отвечающие духу любви христианской религии. Таковы, напр., правила 45 Апост. и 33 Лаодик. собора, первое из которых запрещает под угрозой отлучения епископам, пресвитерам и дьяконам молиться с еретиками, а второе – и с отщепенцем (σχισματικῷ). Если сравнить эти правила с молитвою Соломона при освящении храма, то можно подумать, что ветхозаветный праведник Соломон был более проникнут духом религиозной терпимости и любви, чем составители этих правил. Соломон тогда молился: «Если и иноплеменник, который не от твоего народа Израиля, придет из земли далекой ради имени Твоего, – ибо и они услышат о Твоем имени великом, и о Твоей руке сильной, и о Твоей мышце простертой, – и придет он и помолится у храма сего: услышь с неба, с места обитания Твоего, и сделай все, о чем будет взывать к Тебе иноплеменник, чтобы все народы земли знали имя Твое»... (2Цар.8:41–43). Еп. Никодим (Милаш) в толковании на 43-е ап. правило приводит мнение архим. Иоанна (потом еп. Смоленского), что правила эти имели в виду оградить православных как от еретической заразы, так и от индифферентизма в отношении веры и Православной Церкви. Ясно, что составители указанных правил рассуждали тут не принципиально, а приспособительно к данным условиям времени, к данной обстановке, блюдя церковную пользу. Но сегодня полезное, завтра может оказаться неполезным. Если в одно время общение православных с еретиками и раскольниками нужно запрещать, как опасное и вредное, то в другое время может явиться потребность, чтобы не только его разрешить, но и поощрить как полезное, как могущее еретиков или раскольников привлечь к Православной Церкви. И нельзя не понять патриархов: Александрийского Фотия и Иерусалимского Дамиана, которые вместе с русскими митрополитами Антонием и Евлогием не только участвовали в 1925 г. в Никейских торжествах в Лондоне, но и молились совместно с верующими Англиканской церкви.

Равным образом, сегодня возможное завтра может оказаться невозможным.

Также с целью предотвратить возможность какого бы то ни было общения христиан с евреями, ввиду пагубного влияния последних на первых, 11-е правило Трулльского собора запрещает христианам обращаться к еврею-врачу за помощью и даже мыться в бане с евреями. Но в данное время и первое требование может оказаться неисполнимым, если в трудную минуту кроме врача-еврея не окажется другого врача, а второе и абсолютно неисполнимо, если в городе нет бани, куда бы допускались одни только христиане. Да и опасности и от того, и от другого для христианина сейчас не представляется никакой. А между тем и за лечение у еврея-врача и за мытье в бане с евреем правило угрожает клирику извержением, а мирянину – отлучением.

Можно было бы привести длинный ряд подобных правил²⁸¹.

Что же мы видим в жизни?

Законодательство, составленное из законов, выработанных в III–IX веках, во многих своих частях носит архаический характер. Многие канонические правила никем никогда не исполняются, другие – явно и часто нарушаются; наконец, исполнение третьих, как 21-е пр. VI (Трулльского) всел. собора, современными представителями церковной власти может вменяться клирикам в вину. Но разграничения между правилами, утратившими всякое значение, правилами, сохраняющими всю прежнюю силу, и правилами, обязательными в известной части, – такого разграничения соборной церковной властью, которой одной принадлежит право отменять и изменять соборные определения, не сделано. Значит, и пастырь и мирянин сами должны делать такие разграничения, сами разбираться в обязательном и необязательном.

Что же получается из этого?

Если между строго обязательным и потерявшим силу точной грани не проведено, если можно, однако, не исполнять некоторые правила, как неисполнимые или явно потерявшие свою силу, хоть и не отмененные соответствующей властью, то неисполнение этих правил косвенно набрасывает тень и на прочие правила, и на все законодательство, и даже на учреждение, руководящееся таким законодательством. «Это что же за законодательство, в котором одни законы надо исполнять, а другие можно и не исполнять?» Этот упрек приходится выслушивать. Другие ко всякому уклонению от канонических правил относятся не иначе как с осуждением. Патриархов Фотия и Дамиана, как и митрополитов Антония и Евлогия, многие ревностные православные жестоко осуждали за их участие в Никейских торжествах и молитвенное общение с англичанами. Третьи готовы настаивать на точном исполнении всех канонических правил. Сухумский еп. Димитрий (Сперовский) в 1910 году категорически²⁸² запретил всему соборному причту лечиться у очень известного, лучшего в г. Сухуме врача-еврея Мейеровича, сославшись на 11-е правило VI всел. собора. Не будем уже говорить о том, что неразграниченность канонических правил открывает просторную дорогу для произвола, когда признают за обязательное в правилах удобоисполнимое, легкое, приятное и выгодное и объявляют необязательным обратное, или когда для обвинения неудобного священнослужителя или мирянина отыскивают нарушенные им канонические правила, забывая при этом, что если предъявить верующим все канонические правила, то «не оправдается... ни один из живущих» (Пс.142:2)²⁸³.

Надо ли говорить о вытекающих отсюда трудностях для пастыря? При таком положении дела пастырь всегда находится под угрозой обвинения то с той, то с другой стороны. Если он будет строгим хранителем и исполнителем всех канонических правил, его обвинят в узости, буквоедстве, формализме, непонимании и жизни, и духа учения Христова; если же он станет игнорировать те или иные каноны как неприменимые в данное время, его обвинят в беззаконии. Независимо от тех или иных обвинений, пастырю с чуткой совестью, воспитанному в духе церковной законности и дисциплины, тяжело бывает всякое нарушение древнего закона, не отмеченного еще Церковью. Конечно, нельзя представлять так дело, что служение пастыря должно быть строго оформлено и каждый шаг его соразмерен с законом. Пастырь – не техник, и пастырство – не геометрия. В пастырстве самое ценное – порыв, вдохновение, при которых иногда важнее и полезнее бывает нарушить писаный закон, чем его исполнить. Пастырское служение ап. Павла, который, по его собственному выражению, «для всех сделался всем, чтобы спасти, по крайней мере, некоторых» (1Кор.9:22), дает нам достаточно примеров нарушения буквы закона для торжества духа. В момент истинного вдохновения и самоотвержения пастырь становится как бы выше закона, его вдохновение и самоотвержение как бы заменяют закон, как и учил ап. Павел: «Если вы духом водитесь, то вы не под законом» (Гал.5:18), «на таковых нет закона» (Рим.13:10). Но иное дело – минуты пастырского вдохновения, иное дело – «нарушение закона по нужде» и совсем другое дело – постоянное игнорирование закона, находящегося в церковном законодательстве, не отмененного подлежащею церковной властью.

Кто же избавит нас от тяготы сей?

Только Вселенский собор. Только Вселенский собор может быть выразителем голоса всей Православной Церкви, водимой, освящаемой и укрепляемой Духом Божиим. Вселенский собор может дать недостающее освещение многим догматическим истинам, как и обновить все церковное законодательство. В голосе Вселенского собора мы услышим голос Божий.

Аминь.

3.VII. 1929. Среда, г. София