Религия Финикии
Религия Финикии, этой замечательнейшей в культурном отношении, страны древнего мира, в общем представляет собой то же, что и религия Халдеи и Ассирии. Но планетный культ был развит здесь менее, чем в Вавилоне, и не имел таких определенных и сложных форм, как в Халдее, из которой, по-видимому, он и шел в Финикию и в другие соседние страны. Впрочем, так представляется, быть может, оттого только, что финикийский культ еще менее известен нам в своих подробностях, чем вавилонский. Финикийской религии, так же как и ассиро-вавилонской, присуща общая мысль о неприступном величии Верховного божества и о том, что оно открывается в мире, не столько внутренним существом своим, сколько внешней стороной своей жизни и внешними проявлениями своих свойств. В богах природы, как и в самых явлениях физического мира, служивших вместилищем божественных сил, финикиянин, согласно со всеми семитами, видел, по характеристическому выражению финикийских памятников, только внешнее откровение божества, только «лице Божие», Θεοῦ πρόσωπον 1512 . Финикийская религия сохранила и древнее, обще-семитическое имя Бога: El-Eliun. Но, как и у других семитов, древний El остался более в предании и место его заступили боги чисто натуралистического характера. Сформировалась и здесь, как в Вавилоне, своеобразная система натуралистических богов, в основе которой лежали также астрономические понятия; но система эта, как отчасти сказали уже мы и как увидим, здесь менее ясна и понятна, чем там1513.
Первое место между божествами финикийской религии занимает, так известный из Библии, Ваал. Это то же, что вавилонский Бэл по своему значению, а имя его – финикийская форма того же имени Бэл и значит так же господин. Греческие писатели и его, как Бэла, отождествляют то со своим Юпитером, то с Сатурном, то называют богом солнца. Как и вавилонский Бэл, Ваал был бог неба в общем смысле животворной, оплодотворяющей землю – световой силы, не привязанной исключительно к солнцу, хотя и выражающейся по преимуществу в этом средоточии света, или, что, быть может, исторически вернее, – бог солнца, выродившийся потом в более широкое и общее понятие о производительной и вседержащей силе неба. Он называется и Baalsamin, иди Baal-schamaim, т. е. владыка неба, и конкретнее – «Baal-semel», т. е. владыка солнца. Первоначально он не имел изображений; символами его, как и Бэла, служили камни, или каменные столбы1514; а в позднейший период он представлялся, так же, как и Бэл, в человеческом виде, с венцом на голове из лучей солнца. В качестве высшего из богов страны, он назывался Ваал Берит (Berith), т. е. «Ваал союза», – владыка всех, вместе государственно соединенных, финикийских, или сирофиникийских родов и племен1515. Вследствие того же он имел и особые местные названия, в качестве покровителя известных, отдельных городов или территорий. Был Baal-Tsour, т. е. тирский, Baal-Sidon, т. е. сидонский; Baal-Tars, т. е. тарсийский, Baal-Hermom и Baal-Phegor, т. е. бог гор Ермона и Фегора. В качестве местного бога, он конечно приобретал некоторые особые свойства; но это не мешало ему сохранять свое первоначальное универсальное значение. Особенно известен и выдвигался культ тирского Ваала, т. е. Ваала одной из финикийских метрополий, который, – как и Бэл халдейской столицы, носил имя Mel-karth, т. е. «царь города» или «царь столицы»1516. Греческие писатели, а за ними и позднейшие историки несправедливо отделяли этого Мелкарта от Ваала, признавая его особым богом и отождествляя с Геркулесом1517. Иногда имя Ваал, в значении общего, отвлеченного понятия о верховном Божестве употреблялось и во множественном числе Baalim – Ваалим, выражая идею вседержительства, могущества1518.
Рядом с Ваалом, в числе главных божеств, стоял страшный Молох – Melech, Malck, Milcom, Malcam, собственно «царь», т. е. богов. Значение этого бога недовольно ясно и остается загадочным. По-видимому, это семитический Шива, но с характером еще более страшным и угрюмым, чем индийский бог. У аммонитян он заменял Ваала и был во главе всех божеств1519. В самой Финикии он отождествлялся с Ваалом, как однородное божество, или как известная сторона в понятии о том же боге (Baal-Melech). Видимое сходство его с Ваалом и то, что он заменял иногда последнего, дают повод признавать его одним из древнейших семитических божеств наравне с обще-семитическим El или Eliun. Сопоставляют его даже с библейским Иеговой, страшным «богом воинств», который, по мнению рационалистических экзегетов Библии, есть только очищенное от грубого натурализма понятие Молоха1520. В физическом смысле, Молох, как показывает его культ, был бог огня, или по преимуществу огня, как и индийский Шива, заменивший Агни. У семитов известен был бог огня Адар, понятие которого в Вавилоне в позднейшее время перенесено было на планету Марс, и ему, как мы видели, по преимуществу усвоялось то же имя Мелех – царь, для обозначения идеи о всесокрушающем могуществе. Но бог огня, или огненного культа у финикиян имел, по-видимому, и высшее планетное значение. Известные 7 отверстий, или 7 отделений в идоле Молоха, в которые влагались жертвы, указывали, как говорят, на 7 планет, что, по-видимому, также сближает его с самим Ваалом. Моверс видит в нем действительно того же Ваала, но в другой, отрицательной стороне его. Если Ваал есть сила природы рождающая, животворная, благодетельная, то Молох или Ваал-Молох есть то же небо, или то же солнце, но в его враждебных, палящих, иссушающих землю и убивающих все живое на земле, явлениях, т. е. нечто подобное арийскому Анроманию или египетскому Сету. Это бог разрушающих сил, бог войны и смерти. Первоначально идея его была привязана, как и идея Ваала, к солнцу и небу вообще, а впоследствии к планете Марс, как и в Вавилоне (хотя она заключает в себе и элементы древнего Бэла, или Бэла Сатурна)1521. Изображением его обыкновенно служила медная статуя человека, с головою быка и с распростертыми для принятия жертв руками. Всего вероятнее, что Молох действительно был у семитических племен, быть может, сначала только у некоторых, божеством верховным, в котором воплощалось понятие неприступности, свойственное всем семитам. Но идея неприступного величия божества, под влиянием развития натурализма и нравственного огрубения народа и вообще религиозного материализма, перешла в идею страшной сокрушающей силы, которая умилостивляется только кровавыми жертвами детей, т. е. поражает жизнь в самом её начале. Нельзя не видеть, во всяком случае, что идея Молоха, царя богов, вполне отвечает воззрению семитов на власть и могущество. Молох или Мелех земной у них в этом отношении был совершенно похож на Молоха небесного. Нет ничего невероятного в предположении, что страшный бог в начале был «царь богов», или верховный бог одного из семитических племен, в котором они обожали силу по преимуществу страшную, и выражение которой видели в огне или солнечном, всепоедающем зное. Царь богов открывал для них свое могущество в грозных, разрушительных явлениях природы. Он был для них то же, что Ваал для других племен, или его своеобразная форма. Понятие это могло быть воспринято и усвоено другими семитическими народами, как нечто новое и особое. Молох, таким образом, стал рядом с подобным ему, или в сущности тождественным верховным богом и слился с ним. Еще позднее, в астрономической системе Молох мог отождествиться и с планетой Марс1522, которая признавалась вместилищем, или источником небесного огня в его убивающих, разрушительных действиях1523. Короче, понятие Молоха развивалось параллельно понятию Ваала и после соединилось с этим последним, а не вышло из него, как его частнейшее развитие. Молох есть только более выпуклая сторона тех свойств, какие приписываются в большей или меньшей степени и Ваалу1524. Он такой же царственный бог, как и Ваал, но в нем по преимуществу отразилась идея могущества разрушающего и уничтожающего, тогда как в Ваале – идея производительной, творческой силы.
Но если Ваал, или Ваал-Молох заключал под собой понятие об универсе в его основных силах света и огня, раздающих и уничтожающих, то другие божества, служа модификацией этих понятий, указывали на частные действия этих сил в периодических явлениях природы. Таков сын Ваала, бог Адонис, – олицетворение солнца в его плодотворных действиях на землю, миф о котором весьма сходен с мифом об Озирисе и Изиде1525. Адонис, как назвали его греки, по финикийски – «adon», т. е. Adonai, Господь, – известен был не в Финикии только, но и в Сирии, а в Библосе был высшим местным божеством и имел здесь великолепный храм. Упоминаемого у пр. Иезекииля Таммуза, или Фаммуза, о котором плакали иерусалимские женщины1526, считают финикийским Адонисом, или божеством с ним тождественным1527. По мифу об Адонисе, этот юный сын Паила – солнца, наслаждавшийся супружеством с прекрасной богиней на охоте был похищен и умерщвлен кабаном, (кабан и здесь, как, в Египте, – олицетворение враждебных сил природы), но потом снова ожил. Праздник в честь его начинался плачем и скорбными сетованиями женщин о его смерти, а по прошествии семи дней, плач и скорбь сменялись торжеством радости в воспоминание о его оживлении. Смысл мифа ясен. Адонис есть олицетворение весны и лета, сменяющихся зимой, за которой снова следует весна1528. Таким образом, мифическая история этого сына Ваала выражает собою то, что заключено в понятии самих Ваала и Молоха. Живительная сила природы, – стихия Ваалова, – олицетворена в Адонисе, его наслаждениях и его оживлении, а разрушающий элемент Молоха в демоническом животном, враждебном Адонису, и в смерти этого последнего.
Таковы главные божества финикийского культа, между которыми у Санхониатона упоминаются еще Адад и Δημαρού, по-видимому, также боги солнца, сродные с Ваалом и известные всей Сирии1529. Все они то же, что и Ваал.
Соответствующие этим богам женские божества, и своим значением, и своими именами также напоминают халдейских богинь. Финикийская Ваалит – или Baaltis – очевидно то же, что в Вавилоне Beltis, Bellit или Милитта; Ашера и Астарта то же, что там Истар1530. Также, как и в Халдее, богини служили отражением тех свойств, какие заключены в понятии божеств мужеского пола1531. Все они так же, как и там, выражали одну и ту же идею, с некоторыми только оттенками, в Финикии впрочем более заметными, чем в Вавилоне. Одни из богинь по своему значению ближе стоят к понятию Ваала, другие – к понятию Молоха. Весьма вероятно, что первоначально одна богиня выражала собой содержавшееся во всех их тождественное или однородное понятие. Несомненно так же, что эта первичная богиня Финикии представляла собой луну или землю. Если Ваал-Молох – солнце или небо, то жена его – луна или земля. Но впоследствии оттенки представлений об одной и той же силе олицетворялись отдельными, хотя и сходными по значению богинями, а с развитием сидерического культа, представления эти с луны или земли перенесены на планету Венеры. Понятия, соответствующие идее Ваала, находили себе выражение в богинях планеты Венеры и земли, а сила Молоха, по-видимому, воплощена была в богине луны с её холодным, бледным светом. Впрочем в типах финикийских богинь тот и другой элементы часто смешивались и в культе объединялись – доказательство того, что та и другая стихия, т. е. Ваалова и Молохова, исходили из одного общего понятия.
Имя Баалтис (Baaleth), финикийской Милитты, – встречающееся и у Санхониатона ( Βέλτης), и в мифе об Адонисе, значит, как и имя вавилонской Бэлит, богиню плодородия и чувственных наслаждений. Изображалась она так же, как и вавилонская Милитта. То же значение имела и богиня Таргата или Атаргата – Derketo, Decreto у греческих писателей, названная у Санхониатона – Реею и известная во всей Сирии. Ей посвящались рыбы – символ плодородия и рождающей силы, и почитатели этой богини воздерживались от рыб, как животных священных1532. Макс Мюллер едва ли справедливо совсем отождествляет ее с Астартой, замечая, что сирийцы Астарту называли Athar’atheh, из чего у Страбона явилось Ἀτάργατις1533. Такой же богиней чувственности и плодородия была и часто упоминаемая в Ветхом Завете Ашера1534, имя которой, как уже сказано, в Вавилоне было одним из эпитетов Бэлит. Название это отлично от сходного с ним имени Астарта и собственно значит «роща», почему 70-ть перевели его словом: άλσος, lucus1535. По-видимому, такое название дано богине от её изображений, или идолов, состоявших из высоких деревьев или деревянных столбов, которые, вместе с тем, были и фаллами или их символами1536. Таким образом, вместе с древними символами Ваала, столбами из блестящих камней, – подобные же столбы из дерева служили символами его женской половины1537. Впрочем идолами её были не только приготовленные и поставленные искуственно столбы, но и растущие дерева и рощи1538. Позднее, кажется, кумир Ашеры имел вид женщины, сделанной из дерева1539. Вообще же это была богиня самого чувственного культа и, подобно вавилонской Zarpanit, признавалась богиней не только плодородия, но и вообще счастья и всех удовольствий жизни. На изображениях она большей частью стоит рядом с Ваалом (Ваал и Ашера в Библии)1540. Понятие о ней, как о производительном начале, связано было с представлением о веществе земли, или о материи, а позднее – с планетой Венеры, как и понятие о халдейской Истар.
От этой Ашеры (в Библии по преимуществу), отличается сходная по названию Астарта, имя которой большей частью ставится в ряд не с именем Ваала, а с именем Молоха1541. Изображения её также отличны от идолов Ашеры. Астарта, по Санхониатону, представлялась в человеческом виде с головою вола1542. Филон называет ее Афродитой, но другие из древних писателей иногда дают ей и имя Юноны. О культе её в Библии нет определенных указаний. Но из других свидетельств известно, что, по крайней мере, сидонская Астарта, как и доказывает это Моверс, имела свой особый культ, отдельный от культа Ашеры. В Сидоне, столице Финикии, Астарта, или «великая Астарта», как здесь называли ее, была верховным божеством и покровительницей города1543. Самые свойства этой финикийской богини, сходной по общему значению с Ваалит и Ашера, были, по-видимому, совершенно отличны. Эта άστροάρχη, как, по своему, переводили её имя греки, была девственница – virgo coelestis, – в противоположность Ашере, παρθένος Aστάρτη у Санхониатона. Характер её суровый, мрачный, а культ требовал воздержания и самоистязаний и соединялся обыкновенно с культом Молоха. Её поклонники обязывались к целомудрию и должны были приносить ей в жертву свою страсть и свои чувственные пожелания. Санхониатон и ее, как Ваалит и Истар, называет звездой Венеры, но большинство греческих писателей признают ее богиней луны. Нет сомнения, что Астарта представляет собой женскую половину Молоха, как Ашера – Ваала, или вернее, вмещает в себе обе эти стихии. Первоначально, конечно, она была то же, что и Ваалит и Ашера, – впоследствии, параллельно Молоху, который присоединился к Ваалу, в сидонской Астарте воплощена сторона этого Молоха, т. е. элемент, враждебный жизни и её развитию. По крайней мере, тип этой вечной небесной девы, суровой, услаждавшейся кровавыми жертвами, ближе всего подходит к типу Молоха. По всей вероятности, за ней оставалось значение не планеты Венеры, как за Ашерой, а луны. Впрочем и Астарта в своем культе, как замечено, часто соединяла в себе тот и другой элемент, т. е. и Ашеры, и сидонской девственницы1544.
Главнейшие из финикийских или сиро-финикийских божеств, как и в Египте, сопоставляются вместе или объединяются: Ваал-Молох, Ваал-Димару, Ваал-Адон, Ваал-Адар. Все они, как и в Вавилоне, по своему значению, сводятся главным образом к понятию неба и небесных светил. Это вожди небесных воинств, владыки звездного мира. Множественное Ваалим и указывало на весь этот звездный мир, как на непосредственное обнаружение или откровение силы Ваала. Семь планет здесь носили общее имя «Cabirim», т. е. могучие1545. К ним присоединялась, как и в Египте, восьмая – Esmoun, «невидимая смертным», которая служит связующим началом для всех прочих и в которой все они объединяются, как в светиле самом близком к Ваалу и родственном с ним1546. Она представляла собой всю планетную систему в целом и олицетворяла гармонию универса и его законов, отождествляясь, по-видимому, с Таатом, подателем откровений и законодателем страны1547. За ними следовали низшие боги – духи или гении лесов, моря, рек и гор. Эти последние служили выражением силы высших богов, точно так же, как и сами Кабиры были отобразом силы первоначальной, скрытой, неприступной1548. У Санхониатона упоминаются духи – Офионы, т. е. змеи или драконы, которые признавались откровением божественного разума и мудрости. Неизвестно, что именно в природе олицетворяли собой эти духи драконы1549.
Была, по-видимому, и своя систематизация божеств в Финикии, подобная вавилонской, в которой ряды богов и богинь следовали в порядке их происхождения (из более основных и первоначальных существ) и их мирового значения. Основания для такого заключения дают теогонические отрывки из Санхониатона, приводимые Евсевием. Правда, вся космогония финикийская, в том виде, как она изложена у Евсевия, спутана и, по-видимому, представляет соединение различных космогонических рассказов, принадлежащих различным местностям (Сидону, Геболу), не отделенных один от другого и смешанных или самим Евсевием, или Филоном1550. Но в конце этой хаотической космогонии следует, по-видимому, теогония, т. е. сказание о происхождении самих богов, которые представлены под формой преемственно следовавших героев благодетелей народа, изобретавших различные искусства и водворявших на земле цивилизацию. Эта история богов, рождавшихся один от другого и живших на земле, состоит большей частью из одного сухого перечня имен, переданных греческими, а не финикийскими названиями, но замечательно, что ряды богов всегда определяются круглыми, знаменательными числами: 7, 121551. Еще яснее выступают пары богов, напоминающие подобный же египетский дуализм в теогонии. Пары эти иногда переходят в триады, как и в Вавилоне. (Сидонская, или великая Астарта, Зевс-Димару и Адад; или Астарта, Геракл и Иолай (Ioláos); из богов земных: Понт, Тифон и Нерей. Между главными богинями триаду составляют Астарта, Рея и Диана). Но какой частнейший теософический смысл соединялся с этими триадами в религии практического, торгового народа, – об этом бесполезно рассуждать на основании таких сухих и спутанных рассказов, каковы сохраненные Евсевием отрывки из Санхониатона1552.
Самая космогония, т. е. учение о происхождении вселенной и человека, с которой связаны следующие затем теогонические рассказы1553, в общем сходна с вавилонской и в своем исходе также напоминает библейский рассказ, но еще более, чем вавилонская, проникнута пантеистическими и натуралистическими воззрениями. В начале всего ставится хаос темный, смешанный и дух, который парит на его поверхности. Хаос не имел пределов и в таком неопределенном состоянии был целые века. Но вот дух начал гореть любовью к своим началам ( ἀρχῶν), или элементам и смешался с ними. Соединение или смешение это названо пожеланием ( πόθος), и оно стало причиной творения вселенной. Из смешения духа и хаоса родился μὼτ, которого одни называли илом (limus) другие брожением ( σῆψις) водного смешения. Из этого мот произошло семя всякого творения и это был отец всех вещей, имевший форму яйца. В яйце были животные, но первоначально лишенные чувства, а затем они произвели из себя живые существа, одаренные разумом, которые названы Ζωφασημἰν, т. е. созерцатели неба1554. Эти Ζωφασημἰν (Tsophesamim) одеты были в покров, подобный яйцу, или имели яйцеобразную форму ( ανεπλάσθη ὸμοίως ωοοῦ σχήματι). Мот вместе с тем сделался светлым, – явились солнце, луна и великие звезды. Тогда, вследствие этого, заблистал и воздух – αήρ; от воспламенения земли и моря произошли ветры, облака и излияния ( χύσεις) вод неба. Вместе с дальнейшим горением солнца и исходившим из него зноем все это, прежде разделенное, соединилось в том же воздухе и смешалось, а смешение это, или столкновение произвело громы и молнии. Громы пробудили как бы от сна прежде названные разумные существа. Вследствие того, что они отозвались на эти громовые звуки, от них начали двигаться и на земле, и в море живые существа мужские и женские (борьба элементов, которые начали отделяться). Рассказ (тирский) заканчивается историей появления смертных, населивших Финикию. Итак в этой космогонии признаются три первоначальные силы, которые породили из себя плодотворную мировую материю. Эти три силы, действовавшие в первичную, можно сказать, еще домировую эпоху (или три преемственные момента в состоянии мирового материала) следующие: хаос, дух ( πνἕυμα) и мот. Хаос описывается, как влажный и подвижной воздух, как веяние темного воздуха, или взаимное проникновение воздуха и влаги1555. Он представляется беспредельным и состояние это продолжается целые циклы времен. Третья сила, названная финикийским словом мот, которое очевидно уже во времена Филона, было темно и непонятно, означала материю, сделавшуюся способной к производительности, потому что вслед за тем мот называется яйцом, т. е., зародышем мира, реальной потенцией, вселенной, её зачаточным состоянием1556. Началом, посредствующим между хаосом и мот, является дух, который через соединение с хаосом производит яйцо, или зародыш мира. Сила, побудившая дух, это основное активное начало, соединиться с хаосом, над которым прежде он только парил, названа желанием, но желанием, которое произошло из любви к элементам, заключенным в хаосе. Этот творческий дух сам по себе бессознателен, – «он не знал сначала своего порождения». Его силы возбуждаются внутренним бессознательным движением, или стремлением к элементам и в результате является яйцо мира, – порождение хаоса и духа1557. Тот же или близкий к этому тип носит и другая финикийская космогония передаваемая платоником Дамасцием в сочинении περί αρχῶν, взятая им также из финикийских источников и объясняемая им на основании его собственных философских воззрений1558. Общая идея этой финикийской космогонии, в начале которой, как заметили мы, стоит воззрение, напоминающее библейский рассказ о земле невидимой и неустроенной, всецело проникнута натуралистическим пантеизмом. Евсевий, передавая ее, замечает, что это учение атеистическое1559. В основе всего полагается вечная материя и близкий к ней или параллельно с ней существующий и тяготеющий к ней дух, который потом и соединяется с нею. Дух этот в начале бессознателен и только дальнейшим процессом внутренних самодвижений, в связи с материей, доходит до сознания в лице одушевленных существ. Стремление к соединению духа с материей названо желанием, страстью, как и во многих других натуралистических системах древности, – теория, построенная по аналогии с процессом рождения в животном царстве. Ближайшим образом финикийская космогония напоминает индийскую с её вначале бессознательным, ничего не видевшим Брамой и спящими в его лоне существами. А дальнейшее объяснение явления одушевленных существ на земле, вследствие пробуждения от сна небесных существ, родившихся от столкновения стихий, представляет нам опыт естественно-научного решения вопроса о происхождении живых существ на земле путем развития сил самой природы, – опыт, характеризующий эпоху, которой он принадлежит, но по основной мысли нисколько не худший подобных натуралистических теорий нашего времени. Но здесь же мы находим и частный взгляд, принадлежащий собственно и преимущественно семитам. Это – взгляд на звездный мир, как на мир существ живых, одушевленных, которые служат стражами неба, наблюдающими за жизнью земли. Эти νοερὰ ζώα бывшие сначала в mot несознательными и сделавшиеся разумными, вместе с тем, как громы и молнии возбудили их к деятельности, своими движениями произвели животную, одушевленную жизнь и на земле. Жизнь земных существ есть таким образом отражение жизни этих Ζωφασημὶν, т. е., небесных надзирателей, как они названы у Санхониатона.
Можно выделить из этих, вместе смешанных, космогонических и теогонических сказаний и особый рассказ о происхождении человека. В конце общего космогонического мифа1560 передается история творения, или появления людей, населивших Финикию. Происхождение их имеет по-видимому несколько моментов1561, и действительный исторический человек возникает не вдруг; ему предшествуют его прототипы. Фазисы создания человека идут от низших степеней к высшим и нынешний, исторически известный человек является высшей ступенью в развитии человеческого типа. Первые порождения ниже его по образу жизни, слабее по силам души и менее совершенны в самой религии1562. Творческий «дух» общего космогонического сказания в этой частной истории происхождения человека заменяется ветром или ветрами. Вот самый рассказ, как он передается у Евсевия, – в неполном отрывке, очевидно взятом из цельного мифа. Упомянув в заключении переданного уже нами сказания о происхождении живых существ, о южном и северном ветрах, и объяснив их имена, Санхониатон продолжает: они (т. е. первосозданные люди) сделали священными семена земли и признали их за богов.. Таковы были предметы их поклонения, соответственные их слабости и душевной немощи1563. Потом от ветра κολπία1564 и жены его Βάαυ, Baau1565, что значит «ночь», родились смертные люди ( θνητούς ανδρας γεννηθῆναι) – Эон и Протогон1566. Эон изобрел пищу от плодов древесных. От них1567 уже родились Гэнос и Гэнэя ( Γένος καί Γενεά), которые населили Финикию. Они начали во время зноя простирать руки к солнцу и только небо признавали единственным владыкой, называя его Bel-Samin, что значит: Зевс1568. Итак человек, как и все в природе, произошел из того же хаоса, и при посредстве того же духа, понятие которого здесь заменяется ветрами. От дуновения их постепенно возникают различные типы живых тварей на земле, породивших ныне существующий человеческий род. И в этом особом рассказе о происхождении человеческих поколений мы можем указать черты сходные с другими древними космогоническими мифами, с индийским напр., где из Брамы исходят сначала духи, состоящие из чистого созерцания и неспособные жить на земле, и еще более с буддийскими сказаниями о возобновлении миров. По воззрению буддистов, ныне известные типы людей образуются постепенно из существ бесформенных и эфирных, которые, утолщаясь и осложняясь от ветра, служат зародышами нынешних земных существ. Но финикийское учение далеко не тождественно с индийским и буддийским и совершенно своеобразно. Там осложнение живых существ до степени их действительной, земной формы значит удаление их от первичной, совершеннейшей, божественной формы бытия; там предполагается ход развития от совершенства к несовершенству. Здесь наоборот – первое порождение людей слабо и физически, и нравственно, – взгляд, проникнутый чистым натурализмом и скорее всего напоминающий современное материалистическое учение о первобытном состоянии человека, выраженное в формах, свойственных древнему миру1569. Исторический человек, по финикийскому воззрению, имеет своим предшественником дикаря, питающегося только семенами и поклоняющегося им же. Но замечательно в высшей степени, что и в этом, проникнутом чистым натурализмом, рассказе о происхождении людей первый действительный, или начальный исторический человек, простирающий руки к небу, представляется поклонником Единого Бога, с именем Beel-Samin. Замечательно также, что во всех, вместе смешанных у Евсевия, теогонических рассказах из Санхониатона, боги планет – Кабиры признаются божествами, сравнительно позднейшими по времени происхождения и их явлением заканчиваются все отдельные рассказы о создании мира и человека1570. Других, более ясных сказаний о первобытных временах финикийские памятники нам не сообщают. Впрочем, в сказании о Протогене и Эоне, от которых произошли Гэнос и Гэбэя, можно находить, как и находят, указание на библейское предание о жизни в раю и о райских деревьях1571. Во всяком случае финикийская космогония своеобразна и некоторыми чертами резко выделяется из других космогонических сказаний древности1572.
Культ финикийский, как и доктрина, в общем сходен с вавилонским, отличается только особенной резкостью, или еще большей выпуклостью тех форм, которые выдаются и в Вавилоне. Разумеем по преимуществу чувственность. То же, впрочем, нужно сказать и о связанной с ней жестокости культа, которая доходила в Финикии до самоуничтожения, чего в Вавилоне не замечаем. Та и другая стихия, характеризующая семитический культ, особенно последняя, развиты в Финикии до высшей и крайней степени. (Точно также как и тип финикийского Молоха гораздо суровее, чем тип вавилонского Адрамелеха). Культ финикийский поэтому распадается на две формы, – чувственную, страстную и рядом идущую с ней – своеобразно аскетическую. Аскетизма, или самоуничтожения требовали по преимуществу Молох и Ваал, хотя второй менее, – чувственного культа все богини, за исключением Астарты, связанной с Молохом.
Первоначально, в древности алтарями богов в Финикии были возвышенные места, высоты, как говорится об этом в Библии. На высотах ставились идолы Ваала (конические камни, по всей вероятности, аеролиты)1573 и ашеры (деревянные фаллы и свящ. растения)1574. Впоследствии начали устроять храмы, но также большей частью на высотах, или открытых местах. В храмах ставились те же идолы, но теперь уже и из золота и смарагда, каковы были камни Ваала в знаменитом тирском храме. (Знаменитые храмы были также в Сидоне и Библосе, в первом – Астарте, а во втором – Адонису). Устройство храмов было подобно египетскому, т. е. с отделениями и особым святилищем. В святилище по преимуществу ставились только столбы Ваала и Ашеры из золота или смарагда; очень редко вместе с ними помещались изображения других богов, особенно низших. Идолы богов стояли рядами, в определенном числе – триадами1575. Многое множество жрецов, жриц и низших служителей было при храмах1576. Финикия и Сирия этим отличались. Вообще здесь было множество лиц посвященных – кедеш, как называются они в Библии, и из мужчин, и из женщин. Жертвы состояли в курении и в приношении цветов, плодов, рыб (по преимуществу Ашере), животных и человека (Астарте). Нигде в древнем мире человеческие жертвы не были в таком употреблении, как в Сирии и у этого промышленного, сухого, жесткого финикийского народа. (Карфагеняне, во время войны с римлянами, для испрошения у богов победы, тайно приносили в жертву младенцев). Человеческие жертвы приносились и Ваалу, и другим божествам, но особенно их требовал Молох. Это был бог, услаждавшийся жертвой самой жизни и её лучших даров. Поэтому ему приносились на жертву дети и притом первенцы, – первые плоды рождающей силы, первый человеческий возраст, первый, едва начинающий распускаться, росток жизни. Трудно придумать иное, более полное выражение для идеи о силе, отрицающей, или убивающей жизнь. По талмудическому раввинскому преданию, как мы уже говорили, идол Молоха устроен был с 7 камерами, из которых в первую клали муку пшеницы, во вторую голубей, в третью овец, в четвертую баранов, в пятую тельцов, в шестую быков и в седьмую детей1577. Это и есть, по всей вероятности, та скиния Молоха, о которой говорил пророк1578. Известно также, что в особом золотом ящике хранилась какая-то святыня этого бога. Аммиан рассказывает , что когда римские солдаты открыли этот таинственный ящик Молоха, думая найти в нем сокровища, то из него пошли миазмы и между войском открылась зараза. Святыню этого бога составляли остатки и пепел его жертв, т. е., сожженных детей и рабов1579. Спутнице его Астарте, суровой деве, также приносились в жертву люди и по преимуществу девственницы, какою была она сама.
Наряду с плодами и животными, люди делались таким образом жертвами совершенного уничтожения. Но от них требовались еще жертвы в продолжение жизни, – особенная деятельность и особый образ жизни. Для этого по преимуществу и посвящали себя многочисленные кедеши, мужчины и женщины. Богиня Ашера и Таргата требовали жертвы страстью. Поэтому, как в Вавилоне, финикийские кедеши женщины, жившие при храмах, служили развратом, занимаясь рукоделием и продавая себя, вместе с работой, за плату, которая приносилась в храме1580. Они сидели по дорогам с той же целью1581, или ходили по улицам, вызывая проходящих принести жертву богине. И от всех женщин иногда требовалось здесь то же, что было долгом в отношении к вавилонской Милитте1582. Но кедеши Молоха и Астарты обязывались к жертвам иного рода. Бог разрушения и враг жизни, подобно индийскому Шиве, умилостивлялся самоистязаниями и требовал уничтожения той силы, которая служила к продолжению существования на земле человеческого рода. Известны были огненные очищения, или прохождения через огонь, в честь Молоха; жрецы его резали себе тело и бичевали себя. Еще более распространено было скопчество. Кедеши Молоха и Астарты были кастраты – галлы, как и их называли1583. Сцены этого обряда, сопровождавшиеся неистовством, поразительны своей дикостью1584. Женщины, в честь небесной девы Астарты, также обрекали себя на безбрачие. В связи с такого рода посвящением мужчин и женщин на служение Молоху и Астарте и сопровождавшими его обрядами, находился преследуемый Моисеем1585 обычай, по которому мужчины одевались в платье женщин и наоборот. Первые как бы обращались в женщин после их посвящения божеству, т. е., после того, как они делались галлами. Быть может, в этом отчасти выражалась и мысль о том, что божество есть нечто безразличное по отношению к полам1586. Юлиан пытался дать высший смысл этим диким обрядам, равно как и прохождению через огонь Молоха, находя в них, вместе с неоплатониками, символы очищения души и соединения её с божеством1587. Но едва ли подобный спиритуалистический взгляд мог лежать в основе вообще грубого материалистического сиро-финикийского культа. Аскетизм семитов совершенно чужд всякого идеализма. Он понятен только психологически, а не метафизически. Здесь нет ничего, кроме чувственности, которая отрицает себя, потому что дошла до последней степени своего развития, – ничего, кроме страха перед божеством, которое так же сурово, как и сам семит1588. Едва ли можно сопоставлять этот финикийский аскетизм, не связанный ни с какими, более или менее нравственными требованиями, и с тем аскетизмом в вавилонской религии Сатурна, который соединен был с особым нравственным учением довольно возвышенного характера. Начала там и здесь по-видимому разные. Здесь – идея силы, перед которой всякая жизнь есть ничтожество и которая ненавидит жизнь.
Были в Финикии и мистерии в честь Адониса, весьма сходные с египетскими мистериями Озириса. Обряды мистерий Адониса состояли, по-видимому, в таких же трагических сценах сетования и плача по умершем Адонисе, как в Египте по Озирисе; было и «искание» ( ζήτησις) похищенного и убитого Адониса1589. Плач и сетование женщин, как и там, сменялись весельем и оргиями, которые сопровождались сценами разврата1590. Подобные же оргии, производимые толпой гиеродулов, или кедешей, повторялись и на всех празднествах сиро-финикийского культа.
Нравственное воззрение мореплавателей и торговцев древнего мира мало известно, но, по-видимому, как и вавилонское, не отличалось возвышенностью. Это был народ-материалист по преимуществу. Как и в Халдее, мы не находим у финикиян развитого учения о бессмертии, новое доказательство того, что финикийский аскетизм был чужд идеальных взглядов. Впрочем в теогоническом отрывке из Санхониатона встречаются боги с греческими именами Плутона и Прозерпины1591. Это, по-видимому, служит доказательством, что идея бессмертия не была совершенно чужда и финикиянам.
Из метрополий Финикии культ её распространен был по всем колониям и по всему торговому пути финикиян. Весьма близкое сходство с ним имела и религия соседних с Палестиной народов, – филистимлян и аммонитян.
* * *
Священная гора в Перее называлась у финикиян: Pniel, т. е. «лице Божие, вид Божий», другая – на берегу Средиземного моря точно так же, по свидетельству Страбона, называлась Θεου πρόσωπον. Strab. lib. XVI. С. 2. Библия в этом отношении представляет совершенно сходное воззрение. Явление Бога Иакову богоборцу называется вид Божий: егда прейде вид Божий (Быт. 32, 31). В кн. Судей (8, 8) упоминается город Фануил, что значит тоже; «лице Божие».
Замечательную попытку на уяснение и научное построение системы религиозных верований Финикии представляет уже цитированное нами сочинение Моверса «о религии Финикии» (Üeber die Religion der Phoenizier), до самого последнего времени пользовавшееся авторитетом почти безусловным. Но, как справедливо заметил Эвальд, (см. его Üeber d. Sanchoniathon. Кosmogonie), значение этого сочинения – только в собрании свидетельств классических писателей о религии Финикии. Самая же система финикийской религии построена им произвольно и заключает в себе странные взгляды, далеко не отвечающие указаниям вновь открытых памятников.
В Египте, как мы видели, обелиски также считались символами верховного божества Ра. В Америке каменные столбы служат также принадлежностью солнечного культа. См. Real. Encyklopäd. von Herzog. В. I. Baal.
Упоминаемый в Библии филистимский Baal-Zebub или Zebuf (4Цар. 1, 2, 16), у новозаветных писателей Вельзевул – Βελζεβούλ, значит: «Ваал летающий, или Ваал мух». Ваал, как, и греческий Зевс ἀπορνᾶιος, признавался, очевидно, владыкой или сокрушителем мух и вообще вредных насекомых, во множестве являвшихся во время летнего зноя. Некоторые, впрочем, находят, что Beel-Sebul первоначально значило: «владыка жилища», т. е. небесного. Alm. Theologische Briefe. I, 490.
Melkarth – сокращение из Melek-kiryath, т. e. царь города. Lenormant. Manuel d'histoire t. III. p. 128. «Владыке Мелькарт, Ваалу тирскому», – надпись на храме острова Мальты. Ibid. р. 127. Моверс, наоборот, смотрит на тирского Мелькарта – Геркулеса, на основании греческих известий, как на совершенно отдельную форму Ваала, его особое воплощение или отражение его могущества, пытаясь найти и особый смысл в его культе. Он признает его реальным обнаружением силы Ваала, – тем, что у семитов называлось «лицем божиим» (Мелькарт, по его мнению, есть vultus patrie т. е. Ваала, – божество, сходное по значению с библейским «ангелом Иеговы). В мифах, передаваемых греческими писателями, этот бог называется сыном Ваала, умирающим и затем вновь восстающим. Кажется, греки смешивали его с Адонисом. Правда, Мелькарт и у Санхониатона отождествляется с Геркулесом, но и у него, как у Филона (библосского), имена богов намеренно сближаются с греческими. Правда, и самое имя «Геракла» или Геркулеса изводят с семитского корня (ar-chal, er-col, т. е. огонь или эфир побеждает или побеждающий). Мог, конечно, тирский Ваал иметь и некоторые особые свойства и быть повторением общего понятия в другой форме, как Гор в отношении к Ра-Озирису, но, во всяком случае, – он не более, как «тирский Валл». См. Movers. Untersuch. üb. d. Relig. d. Phöniz. S. 385 – 450.
Суд. 8, 33. Множественная форма имени Ваал ставится в ряд с ним как нечто отдельное от него: Baal-Baalim. Encyklopäd. für Prot. Theolog. v. Herzog. В. I. Baal.
Царств. II, 7. Иеремии 49, 1 – 3.
По мнению Зейделя (Die Religion und die Religionen. v. Seydel. 1872. S. 124 – 128), Молох был обще-семитическим божеством, и у евреев уже впоследствии получил возвышенный характер. Самое жертвоприношение Исаака Авраамом объясняют из этого культа Молоха, предполагая, что служение ему и было древнейшим, общепризнанным и законным культом у древних евреев, наравне с другими семитическими народами (Orthodoxe israelitische Dienst.) Batke, Plank, Daumer. Herzog. Encyklop. für Prot. Theologie B. 9. Moloch. S. 720.
Movers. Über-d. Religion der Phoenizier. S. 322 – 304.
Феофилакт в толковании на 7 гл. Деян. говорит, что символом Молоха служил блестящий черный камень – είς ἐωσφόρε τύπον, т. е. в указание на утреннюю звезду, или для обозначения, что утренняя звезда служила его типом. Herzog. Encyklop. В. 9. Moloch. S. 716.
С этой точки зрения на Молоха нужно смотреть, как на материализацию и грубое искажение библейского учения о неприступном величии божества, которое есть «огнь поядающий». Логически основательнее предположить, что понятие Молоха есть вырождение и огрубение истинных представлений о могуществе божества, чем наоборот. В доказательство того, что Молох был древним богом евреев, обыкновенно указывают на место из пророка Амоса 5, 26: «восприясте скинию Молохову и звезду бога вашего Ремфана», – но оно никак не может служить таким доказательством, наоборот – здесь напоминаются заблуждения евреев и уклонения их к идолопоклонству.
И Ваал был страшным богом, и ему приносились человеческие жертвы.
Египтяне ли заимствовали этот миф у финикиян, или наоборот, финикияне от египтян, – сказать трудно. Может быть, ни то, ни другое.
Иезек. 8, 14.
Этого мнения держится Эвальд, а за ним и другие. Наоборот, Хвольсон находит это сомнительным, на том основании, что в Agricultura Nabataeorum Таммуз упоминается, как апостол и мученик нового, им основанного культа, и после, подобно Будде, обоготворен своими последователями. Die Ssabier. II, 210. Именем этого же бога в Сирии называли и месяц июль. Сходство его с Адонисом в том только, что мученическую смерть его оплакивали женщины (на востоке умершие оплакиваются только женщинами). Но причина смерти другая. Он жестоко замучен царем за то, что первый начал учить поклонению 7-ми планетам и зодиакальным знакам. Культ этого бога, как и миф о нем, в Сирии очень древен. После его действительно смешивали с Адонисом, как и самого Адониса с Озирисом и с греческим Дионисом, и самые мифы о всех этих богах были перемешаны. Ibidem. II, S. 27, 201, 205, 209, 606. Если Фаммуз и Адонис одно и то же, то имя первого, которое значит: «разлучение, разделение», указывает в нем также бога весеннего солнца. Он разлучается со своей возлюбленной Baaltis, т. е. производительная сила его удаляется от природы. Тот же смысл дает и то обстоятельство, что Таммузу в Сирии посвящен был месяц июль, со времени которого начинается убивающая растительность жара. Movers. Untersuchung. über d. Relig. d. Phoeniz. I. S. 196.
По другому (греческому) мифу об Адонисе, он сын сирийского царя, живший со своей дочерью, как женой. Узнав впоследствии о том, что его жена есть его дочь, он умертвил ее. По воле богов, она обратилась в миртовое дерево и чрез 10 лет родила чудное дитя Адониса. Афродита, прельщенная им, положила его в ящик и отдала на сохранение Персепоне. Эта последняя не хотела расставаться с ним и не отдавала его Афродите. Зевс присудил, для удовлетворения тяжущихся сторон, чтобы Адонис одну треть года был у Персепоны, другую у Афродиты, третью – где сам хочет. Персепона, конечно, зима, а Афродита – весна. Movers. S. 212 – 215.
Адад, или Гадад, Гад, как он называется в Библии – одно из самых древних божеств у народов Сирии и вообще передней Азии. Греческие писатели признавали его, как и Ваала, богом солнца (Павзаний говорит, что он изображался в виде радиусов или лучей солнца). У Санхониатона он «царь богов». Символом его было гранатовое яблоко, указывавшее на силу плодородия. Chwolsohn. Die Ssabier. II. S. 290. Movere. Üeber die Relig. d. Phoeniz. S. 196 und folg. Димару или Демару, Тамара – также очень древний бог, известный во всей Сирии. По Санхониатону, Димару родился от жены Урана, похищенной Сатурном и отданной брату его Дагону, у которого он и родился от неё. Миф говорит далее, что он вступил в войну с богом Понтом, но был побежден и обратился в бегство. Царствовал он вместе с Астартой и Ададом во времена Крона. По другим сказаниям, проникнутым взглядами Евгемера, он царь Ниневии и противопоставляется Бэел-Самену, – царю Вавилонии. (Не значит ли это, что Димару – ассирийское божество, уступившее место халдейскому Бэлу?). Различают в мифических сказаниях двух Димару или Тамару, как двух Бэлов (старшего и младшего) и как в Индии несколько воплощений Кришну. Но что такое частнее этот Тамару, определенно нельзя сказать. Моверс отождествляет его с Дионисом, что не дает, впрочем, никакой определенной мысли. Рёт выводит из его имени значение бога «небесных высот». Впрочем, этимология его имени точно не известна. Г. Хвольсон замечает, что, быть может, имя его вовсе не семитического происхождения (фракийский певец Тамирис, скифская царица Тамира). Но если производить название Димару с семитического, то всего вернее признать в нем имя пальмы и указание на обожание этого растения, как символа производительной силы. Chwolsohn. Die Ssabier II, 291 – 294. Еще замечательнее загадочное таинственное божество с именем Iao, упоминаемое в числе финикийских божеств у Макрония, Иоанна Лида (Lydus) и Кедрина ( ό πάντων ύπατος θεός Ίάω). У Санхониатона также встречается это имя и Ί αώ называется отцом Урана, т. е. неба. Место это из финикийского историка одни считали неподлинным, другие объясняли тем, что Филон смешал с финикийским божеством еврейского Иегову. Как бы то ни было, греческие писатели отождествляют его с богом солнца, с Адонисом и со своим Дионисом (Плутарх). «Таинственное» ( άρρητον) имя его, по Плутарху, значит: «податель или производитель жизни»; у некоторых из классических писателей он называется халдейским божеством, которое стояло во главе других богов и имело значение «умного», духовного света – φὤς νοητὸν; к этому они прибавляют, что φὤς νοητόν часто называется еще Σαβαώθ. Он же – димиург, или «творческое начало» (мудрость, гармония). Οἰ Χαλδαιοι τὸν θεὸν Ίαώ λέγουσι, ἀντί τοῦ φως νοητὸν. Τῆ φοινίκων γλώσση καἰ Σαβαώθ δε πολλαχοΰ λέγεται, σίον ό ύπέρ τούς ἐπτά πόλους, τουτέστιν ό δημιουργος. Lydus de mens. IV, 38, 74. Все это заставляет, по-видимому, признать в Ί αω имя библейского Иеговы. Моверс, однако же, находит в нем особое божество той же вавилонской религии. Это φῶς νοητόν халдеев, т. е. высшее понятие о божестве, более отвлеченное, чем Бэл, представляющий собой вещественную силу света и близкое к идее Бэл-Итан, т. е. Бэл древний. Саваоф, по его мнению, также не то,что библейский Zebaoth «бог воинств», а Sabaoth – «семь, т. е. высшая небесная сила, царствующая над 7 планетами, или стоящая во главе их. Это был, по его предположению, халдейский бог мистического характера, стоявший в начале планетной системы, понятие о котором после перешло к неоплатоникам. У Юлиана упоминается таинственное божество с именем θεός έπτάκτις (т. е. имеющий 7 лучей), семилучный, как и у Платона в Тимее. Позднейшие греки действительно смешивали его с еврейским богом. Movers, über d. Relig. Phoenizier. S. 539 – 555. Рассуждая о божеских именах, общих всем семитическим народам, Макс Мюллер замечает, что имя Иегова или Jahveh доныне не признавалось принадлежащим к тем семитическим названиям Бога, которые, как El-Eliun и Аdon, были в употреблении у всех семитов до времени их разделения на различные народные ветви. Место у Лида о халдейском божестве Ί αώ, (нами приведенное выше), по, его словам, вовсе не доказывает противного, так как Лид под халдеями разумел иудеев, или последних не различал от первых. Взгляд этот, по-видимому, должен был бы измениться после того, как на ассирийских надписях найдено имя бога Iahu. Но, замечает он, филологи (Раулинсон и др.) находятся в сомнении касательно того, действительно ли это имя ассирийское, и предполагают, что оно вошло в ассирийский язык с сирийского, вместе с другими иностранными словами. Далеко не все из них признают его коренным ассирийским именем божества. Вопрос – не решенный. Мах Müller. Einleitung in d. Vergleich. Religionswissenschaft. Erste Hälfte. 1874. S. 169 – 170. Мы можем заметить, что если нельзя доказать древности этого имени наравне с именами El, Eliun, то, с другой стороны, нет никакой необходимости и никаких особых оснований отрицать сходство этого Ί αώ с еврейским Иеговой. Последнее понятие могло быть воспринято халдеями у евреев и получить в системе планетного натурализма значение умного, т. е. «интеллектуального» светового начала.
Между эпитетами вавилонской Астарты есть и эпитет «aschera», что значит: «счастливая». Из этого видно, что Ашера, Истар, Астарта (Astaroth, Astarati) одно и то же в первоначальном значении.
Что богини не новые божества, а свойства или принадлежности тех же богов, эта мысль в финикийской религии выражается еще яснее, чем в вавилонской. На карфагенских надписях богиня Tanit названа «лицем Божиим», т. е. тем же характеристическим выражением, которое употреблялось у семитов о всех проявлениях божественных сил и свойств в природе. А сидонская Астарта на тех же памятниках называется иногда и именем Ваала. Мах Müller, lib. cit. S. 165.
Chwolsohn. Die Ssabier. 11, 157, 159.
Einl. in d. vergleich. Religionswissenschaft. Erste Hälfte. S. 166.
Имя это в еврейском употреблено 39 раз.
У нас в славянском: дубрава.
Моверс поэтому и самое имя «Ашера», хотя очень натянуто, производит от слова прямой (указание на фалл). По Геродоту, и γυναικὸς αἰδοία были идолами или предметом поклонения. Иероним в объяснении на Осии 4 гл. стих. 12 «дубом блужения прельстишася» переводит слово Ашера: «Simulacrum Priapi». Греческий историк много видел таких столбов в Сирии. Herodot. 11, 106.
Из этого можно бы сделать вывод, что если Ваал солнце, то Ашера – земля, им оплодотворяемая. Еще законнее заключение от этих простых, безыскусственных символов к глубокой древности культа Ашеры.
Второзак. гл. 16, 21. Иезек. 6, 13; 20, 28. 4 Царст. 16, 4. 17. 10. Во всех этих местах упоминается о столбах и деревах Ашеры, а о разрушении идолов её говорится, что они сжигались или разбивались.
Так, кажется, нужно понимать у Иезекииля гл. 8, 3 – 5, где говорится об образе женщины, поставленной в иерусалимском храме, при входе во внутренние врата храма.
Она признавалась ходатайницей перед Ваалом, как его любимая богиня.
3. Царств. 11, 5.
На то же, по-видимому, указывается и в Быт. 14, 5.
По легендарному сказанию, передаваемому греческими писателями, Сатурн отдал ей в управление город Сидон.
На острове Кипре финикийская Астарта чествовалась чувственным культом. То же была и Диана ефесская, которая есть не что иное, как модификация Астарты.
Имя «Кабиры» греческими писателями усвоялось и богам других религий и вообще имело широкое и неопределенное значение.
Lenormant. Manuel d’histoire. t. III p. 129.
У Санхониатона финикийским богом откровения признается тот же Таат, что и в Египте. Финикийские названия некоторых из планет сходны с вавилонскими; Меркурий напр. назывался Nebo, но Марс носил имя Sadid, Aziz. Movers. Ueber d. Relig. d. Phoenizier. S. 651 – 659.
Священные реки и источники назывались именами богов – Ваал, Адонис, а св. горы, как мы уже говорили, «лицем Божиим».
Символом их, или идолом был змей. Моверс находит в этих духах олицетворение самого космоса, в его гармонии или цельности, и во главе богов этой категории ставит самого Таата, бога мудрости и откровения. (По известиям древних, финикийский Таат олицетворял космос, изображавшийся обыкновенно под образом змея или дракона). Затем, к богам офионам или змеевидным духам он причисляет агатодемона или суруму-Бэла, т. е. змея Бэла – символ мировой души, богиню Thuro (у Санхониатона), которая значила «закон, гармония», Кадма или Кадмиеля (древний змей) – тип, сходный с греческим Гермесом и олицетворявший собой мудрость, и наконец финикийского Тифона или какодемона. Movers. Ibid. S. 499 – 538.
К уяснению этого хаотического сказания о космогонии у финикиян может служить замечательное сочинение Эвальда: Abhandlung über die Phoeniz. Ansichten von Weltschopfung und d. Geschichtlichen Werth Sanchoniathons. v. H. Ewald. 1851. Göttingen.
Первое число, по Эвальду, указывает на 7 планет, а последнее на 12 полубогов или гениев подобных 12 небесным богам в Риме. Lib. citat. S. 16.
Мы можем отметить в этих смешанных космогонических рассказах только то, что касается древнейших богов и их имен. Весь отрывок из Санхониатона у Евсевия может быть разделен на 3 отдела, представляющие собой различные сказания, заканчивающиеся Таатом, – богом откровения. Первый общий космогонический рассказ кончается по изданию Орелля на 16 pag. второй – на 24-й (Ewald, ibidem. S. 14). Первый отдел заключает общий взгляд на происхождение вселенной, со второго начинается собственно теогония (тирская), за ней следует другая (библосская). Первая теогония начинается именем бога ύψουράνιος, т. е. бога «верховного неба», который прежде всех обитал в Тире. Еще замечательнее рассказ библосский. Он начинается с Eliun ὕ ψιστος, т. е. с того библейского Eliun, который в книге Бытия называется Богом Вышним (см. fragmenta. Sanchon. ed. Orelli. p. 24), хотя здесь придается ему жена Βὼρούθ. От него и после него небо принимает власть над землей и берет себе в супружество сестру-землю (ibid). От них уже, т. е. от неба и земли, рождаются: El – Сатурн, Бетиль, (Bethil, т. е. св. камни), Дагон и Атлант (т. е. боги жатвы и воды). Замечается также здесь, что финикияне сначала знали только одного бога под именем Beel-samin, т. е. владыки неба. Ibid. р. 14.
Она составляет начало отрывка, по изданию Орелля до 16 pag., как сказано выше.
По еврейски: Isopha-Schamaϊm», «coeli epeculatores», Orellus. p. 10.
Ниже, у Санхониатона, он называется νύξ, т. е. ночь.
Слово mot Эвальд признает сродным с семитическим mod, modt, которое значит первоначально – протяжение, затем поднесение, помощь, lib. cit. S. 31. Он сопоставляет это слово также с египетским: μούδ – мать и с латинским materia.
Эвальд думает, что эти три космогонические силы указаны в соответствие с предполагаемой (неизвестной) триадой основных божеств. Он находит также в описании второй и третьей силы дуалистическое разделение начал: дух и желание ( πόθος), mot и яйцо. Ibid. 5. 32.
Здесь элементы, заключенные в понятии мот, разделяются на представления о времени и виде (пространстве), как основных условиях реального бытия. Поэтому на месте хаоса, духа и материи ставятся: ’ αήρ, ’αίθήρ и οῦλωμος (oulom, или olom – время). Αήρ заменяет хаос, который у Санхониатона называется темным воздухом; а тонкий, световой, проницающий эфир – творческого духа, на месте же μὥτ является οὔλωμος т. е. время и пространство, – жизнь материи в действительности. Дамасций (по Евдемосу) сообщает еще иное финикийское космогоническое сказание, более отступающее от Санхониатонова. В начале всего здесь полагается χρόνος, πόθος и ’ ομίχλη. Из смешения двух последних, πόθος и ὀμίχλη («облачный мир» по значению слова) происходят ’ αήρ и ἄυρα, а из них ’ ωὸν, т. е. яйцо мира. Ὀμίχλη здесь заменяет хаос, χρόνος тождественен с οὔλωμος, а ἀήρ и ἄυρα отвечают воздуху и эфиру (’ αὴρ и ἀιθὴρ) – предыдущей космогонии. Таким образом время и пожелание производят хаос, из хаоса раздается воздух и эфир, а из них яйцо мира. Этот взгляд Эвальд считает уже более поздним и менее философским учением сидонских мудрецов, чем выше переданные теории, lib. cit. S. 36 и 37. У Ленормана последний космогонический взгляд передается следующим образом: дух породил ветры севера и юга, запада и востока. Хаос и ветер запада соединились и дали день для oulom, т. е. времени и для kadmon (древнего), а от них произошли человеческие поколения (filiation) и генерация, населившая Финикию. Время и древний породили сынов, которые назывались: свет, огонь и пламя и научили людей употреблению огня. От них родились исполины на земле и назвались именами: Ливан, Антиливан и Фавор (т. е. имена гор). Manuel d’hietoire, t. III, p. 136 и 137.
Praepar. Evang. lib. II, X. Phoenicum Theologia. ιοιἄυτη κοσμογονία ἄντικρυς ἀθεότητα έισάγουσα.
Gv. Sanchon. fragmenta. Orelli. p. 12 – 14.
Эвальд находит три момента, или фазиса создания человека, хотя текст дает основание только для предположения о двух моментах.
Эвальд замечает, что религиозное состояние представляется здесь в связи с самим бытом человека и в зависимости от питания и образа жизни и объясняет, что такой взгляд понятен уже из того, что пищей обусловливался род жертвенных приношений богам. Подобный взгляд, по его словам, не чужд был и другим народам древности, lib. cit. S. 39.
Aλλ οὖτοι γε πρῶτοι ἀφιέρωσαν τὰ τῆς γῆς βλαστήματα καὶ θεούς ένόμισαν καὶ προσεκύνουν τάυτα... Αὐταί δ’ ἦσαν αί έπίνοιαι τῆς προσκυνήσεως, ὃμοιαι τῶν ἀυτῶν ἀσθενεία καὶ ψυχῆς ἀτολμία. Sanchon. fragm. Orelli. p. 12. Кто – οὖτοι – неизвестно, потому что перед этим непосредственно говорилось о ветрах и их именах. Нужно предположить пропуск нескольких слов (по всей вероятности опущены имена первобытных людей) или и целых предложений, в которых, подобно тому, как это встречаем далее, говорится о происхождении первой пары людей, слабых умом, питающихся зернами, или семенами и поклоняющихся им (Ewald, ibid. S. 39 Annot.). Может быть, впрочем, Санхониатон олицетворяет эти ветры и первые порождения людей считает первыми живыми существами, выродившимися из ветров. Дальнейшие порождения ветров дают другие поколения людей.
Некоторые в этом κολπία видели еврейское Colpi-Iah, т. е. глас уст Иеговы, создавший человека (Бохарт). Другие – ветер έξ κόλπου, т. е. ex cavernis prorumpentem (Orelli p. 13) Эвальд с большим правом в κολπία находит семитическое (арабское) слово – запад. Ветер κολπία, по его мнению, значит западный ветер. Это совершенно согласно и с контекстом речи. Выше упоминаются ветры νοτος καί βορέας. Evald, lib. cit. S. 40.
Βαάυ – (Baau) хаос – то же, что ομίχλη – в предыдущем рассказе. Evald. ibid.
В Протогоне некоторые признают Адама, а в имени Эон – жизнь, век, – Евву. Fragm. Sanch. Orelli. p. 14. Annotat.
Эвальд считает здесь пропуск, или сокращение рассказа, который в полном своем виде, соответственно всему ходу истории творения человека, должен заканчиваться сказанием о происхождении и этих Гэнос и Гэнэя от ветра северного. Первая пара, слабая силами, по его толкованию, произведена ветром южным, слабейшим, тихим (он упомянут выше, хотя вне связи с рассказом), вторая произошла от κολπία, ветра западного, более крепкого, третья должна быть, по идее рассказа, продуктом северного, еще более сильного ветра. Эвальд видит всюду тройственность, находя в этом своеобразное, чисто финикийское воззрение и вместе доказательство подлинности самых отрывков из Санхониатона, приведенных у Евсевия, lib. cit. S. 40.
Fragmenta Sanchoniath. Orelli. p. 14.
Эвальд совершенно отождествляет этот рассказ с индийскими сказаниями (в Багават – Пуране) о сотворении человека Брамой после создания духов которые оказывались неспособными к жизни. Но в самой основе индийских сказаний лежит совсем другая мысль, не сходная до противоположности.
См. fragm. Sanchoniath. Orelli. p. 22, 38.
Эон, по этому рассказу, первый начал употреблять в пищу плоды дерев. Эти типы первых людей с именами Протогена и Эона получат для нас тем большее значение в этом отношении, если дальнейшую пару Гэнос и Гэнэя не считать, вместе с Эвальдом, созданными отдельно, а происшедшими от них же, как это и читается в тексте рассказа. Ренан, на основании отрывков из Санхониатона, также заключает о существовании и у финикиян преданий о рае, близких к библейским. Mem. de l’Acad. des inscript, t. XXIII. part. 2. p. 259. Lenormant. Essai, p. 331.
В последующем за этим, по-видимому уже теогоничесвом мифе, Эвальд находит еще другой рассказ о происхождении человека, в связи с общей (также другой) историей творения (fragm. Sancthon, ed. Orelli. p. 16 – 18). Этот другой рассказ продолжает, что от Эона и Протогена (о Гэносе и Гэнэе уже нет речи) родились смертные дети, которым имена: свет, огонь и пламя ( φῶς, πύρ καί φλὸξ). От них произошли еще более крепкие и мощные силы: Кассий, Ливан, Антиливан и Врафи ( Βραθύ). Порождениями этих мощных сынов были: μημροῦμος καί ό ύψουράνιος. Ипсураний основал свое жилище на острове Тире, изобрел постройку хижин из тростника и папира и вел жестокие войны с братом своим Όυσωος, который научил одеваться в звериные кожи, добывать огонь из дерев и употреблять их для плавания. Трех первых Эвальд признает олицетворением вещества и сил природы, возникших из xаоса. Хаос сменяется светом, который его рассеивает, чем и открывается жизнь природы. Огонь и пламя – дальнейшие продукты действий оживленной природы. Этот рассказ, по Эвальду, совершенно отклоняется в частностях от превого, более ясно изложенного, и представляет позднейшую вариацию первого, под влиянием иных воззрений, менее философских сравнительно с первым. Дальнейшие осложнения явлений природы олицетворены в типах, которые носят имена гор Финикии. (Под именем непонятного Βραθύ он разумеет гору Efraim). Горы представляются гигантами. От этих гор-исполинов (олицетворение самой страны, или природы страны) рождаются прототипы людей, из которых первый назван Ипсураний, слово по-видимому тождественное по значению с библейским El, Eliun. Но Эвальд отличает его от ΰψιστος дальнейшего рассказа и только этого последнего отождествляет с El, Eliun библосской саги. Ипсураний, как сказано, был обитателем Тира и изобретателем хижин из тростника и папира. Брат его Όοσωος, в имени и свойствах которого нельзя не видеть сходства с библейским Исавом (Иосиф в «древностях» говорит также об Οὖσος, как основателе Дамаска. Fragm. Sanchon. Orellus. pag. 17. Annotat), представляется также человеческим первотипом, но с иным характером, чем ύψουράνιος. Этот полный дикой силы первочеловек описывается к тому же, как праотец, обожаемый другим народом, не тирским, которому принадлежит первый, т. е. ύψουράνιος. На основании сходства с библейским Исавом, который в преданиях еврейского народа изображается также человеком «сельным, ведущим ловити» (Быт. 25, 27), Эвальд делает своеобразное заключение к тому, что и евреи, и финикияне сохранили в своих преданиях имя народа, который предшествовал им в истории их страны, во времена глубокой древности, и который отличался дикостью и физической силой. Оба эти народа, говорит он, одинаково в числе своих предков ставят дикого охотника и обозначают его одним и тем же презрительным именем. Имя же Μημροῦμος, которое Эвальд считает за Ξαμημροῦμος (Samem-rum, высокое небо) он объясняет в смысле символа, или олицетворения верхней части вселенной, в противоположность Όοσωος или Οῦσος, который олицетворяет грубую землю. Он предполагает при этом, что в тексте должно быть 4 имени: Μημροῦμος, как это и есть, затем Σαμημροῦμος, и потом ό καὶ ὐψουρανιος καὶ Οὔσωος. Два последние, говорит он, по своему значению, отвечают двум первым. Σαμημροῦμος есть то же что ὐψουράνιος, а Μημροῦμος то же, что Όυσωος. В лице этих финикийских титанов, по его мнению, есть соответствие и частям вселенной: высота неба ( Σαμημροῦμος), глубина вод ( Μημροῦμος) и глубина земли ( Οῦσωος). Ewald, lib. cit. S. 45–48.
Царств 23, 14. Исх. 34, 13.
Ваал, Ваалтис и Ашера; Ваал, Атаргата и Семирамида; Зевс, Гелиос и Селена. Movers. S. 675.
400 пророков Ашеры и 450 Ваала упоминаются в 3 Царств. 18, 19 состоящими при Иезавели. А Страбон при храмах в Малой Азии считает по 3000 и по 6000 гиеродулов. Movers. Ibidem. Были и первосвященники, носившие тиару на голове и пурпуровую мантию.
Rabbi David. Kimchi in comment 4. Reg. 23, 10. Cm. Alm. Theolog. Briefe. В. I. S. 502.
Амос. 5, 26. См. выше.
По рассказуАммиана, эта ящики со святыней хранились и в храмах финикии и Сирии (он называет их «arcana chaldaeorum»). По сказанию других писателей, финикияне брали их с собой на войну и носили за войском. По народному мнению, там были кости бога Геркулеса, или Ваала. Но как оказалось, по свидетельству Аммиана, там были кости и пепел жертв. Быть может, это были остатки от жертв детей, сожженных священным огнем Молоха с чародейскими целями. Этим всего скорее объясняется таинственное значение этой финикийской святыни. Movers. S. 356.
4 Царст. 23, 7: в разруши (Иосия) храм кадисимов, иже бе в храме Господни, идеже жены прядяху ризы кумиру.
Иерем. 3, 2. Осии 4, 13.
Особенно в дни праздников в честь богинь. В северной Сирии до последних времен сохранялся этот обычай в отношении к иностранцам. Movers. Ueber d. Relig. d. Phoeniz. S. 690.
Имя это фригийское, и, по свидетельству некоторых из древних писателей, тождественно с именем свящ. реки Галл. Было верование, что вода этой реки имела свойство производить то исступление, в какое впадали жрецы Астарты. Более вероятно, что слово галл значило, на фригийском языке, вдохновенней пророк, исступленный» и отвечало греческому: θεοφόρητος. Maury, Histoire des religions de la Grêce antique, t. III, pag. 83 и 84.
Греческие писатели передают сцены дикого фанатического исступления, сопровождавшего праздники галлов и особенно операцию кастрации этих евнухов (совершавшуюся посредством острого камня или раковины). Среди раздирающих звуков дикой музыки и пения галлы резали себе руки и бичевали себя. Среди такой же дикой оргии юноша, которому приходила очередь стать галлом, срывал с себя одежды, и, неистово крича, схватывал нож и резал себе тело. Вслед за тем он бежал по улицам города, tenens manu abjectum corporis organon et ingrediens in primam, quae objecta erat, domum, foeminis id praesentabat. Movers. Ueber d. Relig. d. Phoeniz. 8. 684 – 685.
Второз. 22, 5.
Богиня Венера, по свидетельству древних, представлялась иногда андрогеном и называлась и Марсом, и Венерой. Особенно в мистериях признавалась она utriusque sexus. Ее называли поэтому Deus Venus, как и сирийскую богиню луны – Deus Lunus и Dea Luna. На острове Кипре была даже «бородатая Венера». Молох превращался в Милитту и наоборот. Вот почему мужчины перед Венерой приносили жертвы в одежде женщин, а женщины перед Марсом в мужской одежде. Invenies in libro magico praecipi, говорит Маймонид о религии сирийцев, ut vestimentum muliebre induat vir, quando stat coram stella Veneris, similiter et mulier induat loricam, quando stat coram stella Martis.
Некоторые, отчасти и Моверс, считают этот культ чуждым семитам и производят его из Индии или Персии; но если он и вышел оттуда первоначально, то здесь получил совершенно своеобразный характер. Другие думают, что страшный культ Молоха состоял только в очистительном обряде прохождения через огонь подвергая сомнению действительность сожжения детей. Но об этом есть ясные и положительные свидетельства Библии. Иезек. 16, 20, 15, 4, 6. 23, 39. Иерем. 32, 35 и Пс. 105, 37 – 38. Обряд сожжения, о котором говорится во всех указанных местах, ясно отличается, от простого прохождения через священный огонь Молоха. См. 4Цар. 23, 10. Второз. 12, 31. 18, 10.
Если был здесь особый, высший смысл, то разве магический, чародейский, напоминающий огонь Изиды, которая кидала в пламя царского сына, отданного ей на воспитание. Различно стараются осмыслить эти грубые и бесчеловечные обряды. Одни в Молоховых жертвах находят символическое указание на сожжение смертного элемента в теле для соединения с божеством, другие – приношение детей в жертву изводят из идеи о святости божества, которое может удовлетворяться только жертвами невинных детей, и сближают эти обряды с известным в древности обычаем испытания невинности дев, проходивших через огонь. Видят, наконец, в этих жертвах выражение пантеистической идеи о поглощении отдельных видов бытия всеобщим началом жизни. По всей вероятности, весь смысл диких обрядов в честь Молоха сосредоточивался на чародейском представлении о таинственном значении тел, сожженных божественным огнем и о магической силе, заключенной в них. В чародействах позднейшего времени тела и кости животных и детей играли важную роль. Известно, что халдеи в Риме, уже во времена императоров, вызывали демона сожженных детей и делали предсказания на основании своих наблюдений над внутренностью этих жертв и над состоянием вытекшей из них крови. Movers. S. 357.
Мистерии Адониса (A δώνια у греков) по преимуществу были развиты в Библосе и совершались около этого города при реке, по имени Адонис, на берегу которой будто бы происходило первое свидание Адониса с богиней Ваалтис (первое и последнее свидание). Все обряды их были почти тождественны с египетскими. Носили и изображение мертвого Адониса. О ζήτησις, т. е. искании тела, упоминает Лукиан в сочинении de Dea Syria. Movers. S. 200.
Разврат, наряду с дикими самобичеваниями, во время празднеств в честь Адониса, продолжался в Сирии и Финикии даже до времен Константина Великого. Вместе с женщинами, и из подражания им, во время сцен, представлявших искание Адонисова тела, плакали и женоподобные галлы, т. е. евнухи (со времени оскопления они не считали себя принадлежащими к мужчинам). Женщины, не хотевшие, в знак сетования, отрезать свои волосы, как это требовалось обрядом, должны были, в вознаграждение за это, жертвовать своим стыдом для иностранцев, в продолжение дня, и вырученные от этого деньги отдать в храм богини Ваалтис. Время празднования Адонисовых мистерий, по-видимому, было не везде одинаково. В Библосе мистерии совершались, когда река Адонис окрашивается в кровавый цвет (от сильных дождей с гор стекал в нее красный ил), следовательно осенью. Женщины в это время имели обычай ставить перед дверями своих домов, так называемые у греков, Адонисовы χῆποι, т. е., сосуды, наполненные землей, в которую брошены были зерна пшеницы и другие семена. В других местах праздновали Адонису, судя по известиям древних, то в начале лета, то во время жатвы, или собирания винограда и плодов. Богу Фаммузу, или Таммуцу, как сказано прежде, праздновали в начале июля. Моверс предполагает на этих основаниях, что было несколько праздников в честь Адониса, один весной, другой во время летнего жара, третий осенью, или в конце года. Адонис был олицетворением не весны только или лета, но и всего годичного периода. Movers. S. 205 und folg.
Небо произвело Прозерпину и Минерву. Sanchon. ed. Orelli р. 27. Небо произвело M ούθ, которого финикияне называют то смертью, то Плутоном, Θάνατον δε τοῦτον καὶ Πλούτονα φοίνικες όνομἀζουσι.