Св. Иустин Философ

Св. Иустин, сын Приска, внук Вакха, родился в самарийском городе Сихеме, в то время носившем название Флавия Неаполя (нового города Флавия) в честь императора Флавия Веспасиана, восстановившего его из развалин после иудейской войны 70 года. Значительную часть населения этого города составляли греческие и римские колонисты, к числу которых принадлежала и семья Иустина. Родители его, как люди состоятельные, дали ему возможность не только получить общее образование, но и восполнить его специально философским, к которому он проявил особенный интерес, за что впоследствии получил название Философа.

С ранней молодости Иустина отличали склонность к философствованию, стремление найти истину, разрешить извечные вопросы о Боге и последней судьбе человека. Не найдя ответа на запросы своего пытливого ума ни в тех науках, какие он изучал, ни в языческой религии, ложной в своей основе и потому несостоятельной во всех отношениях, он обратился к философии, которая считалась источником мудрости и претендовала на владение истиной. В поисках за истинной мудростью он побывал у представителей разных философских направлений, но почти все они по тем или другим причинам не удовлетворили его. Стоик не понравился ему потому что, согласно доктрине своей школы о самодовлеющей человеческой личности, источнике добра и зла, счастья и несчастья, он не интересовался вопросом о Боге и загробной жизни. Перипатетик (последователь Аристотеля) оттолкнул его от себя корыстолюбием, потребовав вперед плату за ученье. Пифагореец не принял его в число своих учеников, так как он не знал музыки, астрономии и геометрии, считавшихся подготовительною ступенью для изучения пифагорейской философии. Только у платоника Иустин, по-видимому, нашел то, чего так долго искал. Возвышенное учение Платона о предметах, которые так сильно занимали Иустина, увлекало его, и он, по его собственному выражению, «надеялся достигнуть созерцания Бога, – этой конечной цели Платоновой философии» («Разговор с Трифоном Иудеем», 1 гл.). Но в самый разгар увлечения платонизмом, когда желанная цель, казалось, была так близка, случилось одно событие, которое произвело в душе Иустина коренной переворот и убедило его в том, что, ища истину, он до сих пор шел ложным путем.

Однажды, гуляя на пустынном морском берегу и предаваясь размышлению, он встретил почтенного незнакомого старца и разговорился с ним. Мало-помалу беседа от обыденных предметов перешла в философский спор, и незнакомец, узнав об увлечении Иустина платонизмом, стал доказывать ему, что и эта лучшая из философских систем содержит в себе массу противоречий и не в состоянии дать полного познания истины, так как из нее нельзя познать не только существа Божия, но даже природы человеческой души и ее назначения. Доводы старца были настолько сильны и убедительны, что Иустин, при всей приверженности к Платоновой философии, должен был признать их справедливость и убедился в неудовлетворительности учения Платона. Глубоко опечаленный потерею своей веры в философию Платона, от которой он так много ожидал, и в то же время страстно желая найти истину, Иустин воскликнул: «Какому же учителю можно довериться, откуда ожидать помощи, если и у этих философов нет истины?» («Разговор с Трифоном Иудеем», 7 гл.). В ответ на это старец указал на пророческие книги, написанные по внушению Святого Духа, из которых можно получить знания «о начале и конце вещей и о всем том, что должен знать философ». «Молись, – заключил свою речь незнакомец, – чтобы открылись тебе двери света, ибо этих вещей никому нельзя видеть или понять, если Бог и Христос Его не дадут разумения» («Разговор с Трифоном Иудеем», гл. 7). Беседа на этом закончилась, старец удалился, но слова его произвели глубокое впечатление на Иустина. «Тотчас, – говорит он, – в сердце моем возгорелся огонь, и меня объяла любовь к пророкам и тем мужам, которые суть други Христовы; и размышляя с самим собою о словах его, я увидел, что эта философия есть единая, твердая и полезная» («Разговор с Трифоном Иудеем», гл. 8).

Любовь к «другам Христовым», т.е. к христианам, зарождалась в Иустине еще раньше разговора со старцем. Бесстрашное исповедание христианами своей веры, твердость в перенесении мук и готовность к мученической смерти убеждали Иустина в неосновательности тех взглядов на христиан, каких держалось большинство язычников. «Когда я еще услаждался учением Платона, – говорит он, – я слышал, как обносят христиан, но видя, как они бесстрашно встречают смерть и все, что почитается страшным, почел невозможным, чтобы они были преданы пороку и распутству» («Апология II», гл. 12). После же беседы со старцем, когда Иустин углубился в книги Священного Писания, усвоил их возвышенное учение и ближе познакомился с христианами, держащимися учения этих книг, он окончательно убедился в превосходстве христианства перед язычеством и, как искатель и любитель истины, не мог уже больше держаться лжи (язычества) и сделался христианином. Крещение его произошло в тридцатых годах второго века.

Приняв крещение и познав в полной мере божественную истину, Иустин стал так же ревностно распространять ее, как раньше усердно ее искал. С проповедью христианства он был в Египте, в Малой Азии и дважды в Риме, где, по свидетельству Евсевия и Фотия, основал богословскую школу. Для большего успеха проповеди он и по переходе в христианство не снимал своего философского плаща, который, с одной стороны, привлекал к нему, как к философу, больше слушателей и придавал более авторитета его словам, а с другой, – давал знать, что он последователь философии, только не языческой, изобилующей заблуждениями, а христианской, истинной.

Стремясь распространять христианское учение между людьми разных национальностей и различных религиозных убеждений, он в то же время являлся и ревностным защитником ненавидимых и гонимых христиан, устно и письменно доказывая несправедливость такого отношения к ним.

Смелый проповедник и защитник христианства, говоривший во всеуслышание, не стесняясь тем, что между слушателями могли быть люди, враждебно настроенные против христианства, за свою святую ревность по вере поплатился жизнью. В Риме он был представлен на суд префекта Рустика, твердо исповедал перед ним свою веру во Христа, отказался принести жертву богам и за это был приговорен к смерти (приблизительно в 166 г. в царствование Марка Аврелия). Церковь дала ему название мученика и причислила к лику святых.

Лучшими и бесспорными памятниками апологетической деятельности св. Иустина являются две его апологии (большая и малая) против язычников и «Разговор с Трифоном Иудеем» (апологетико-полемический трактат против иудеев).

Первая апология св. Иустина написана по поводу гонений, бывших в царствование Антонина Благочестивого (138–161) и адресована самому императору, его сыну Марку Аврелию, священному сенату и всему народу римскому, как ходатайство «за людей из всех народов несправедливо ненавидимых и гонимых» (гл. 1).

«Вы называетесь благочестивыми и философами, – говорит св. Иустин императору и его сыну, – и слывете везде блюстителями правды и любителями наук: теперь окажется, таковы ли вы на самом деле» (гл. 2). «Наша обязанность – представить на рассмотрение всех наше учение и жизнь, а ваше дело – выслушать нас и явиться добрыми судьями» (гл.3).

Как добрым судьям, Иустин указывает им, что несправедливо судить и наказывать христиан за то только, что они называются христианами, как это практиковалось в римских судах со времени известного указа Траяна Плинию Младшему. «Одно имя, – говорит Иустин, – не может представлять разумного основания ни для похвалы, ни для наказания, если из самых дел не откроется что-либо похвальное или дурное. Нас обвиняют в том, что мы христиане. Если кто из обвиняемых отречется и скажет только, что он не христианин, то вы его отпускаете, как бы уже не имея никакого доказательства его виновности; если же кто объявит себя христианином, то наказываете его за одно признание, тогда как надлежало бы исследовать жизнь и того, кто объявил себя христианином, и того, кто отрекся, чтобы из самых дел оказалось, каков тот и другой» (гл. 4). «Мы просим, – говорит он в другом месте, – чтобы те, на кого вам доносят, были судимы по делам их, дабы оказавшийся виновным подвергался наказанию, как преступник, а не как христианин; если же кто окажется невинным, пусть освобождается, как христианин, не сделавший ничего худого» (гл. 7).

В виду того, что с именем христианина у язычников связывались различные обвинения христиан, Иустин старается рассеять этот ложный взгляд. На обвинение христиан в атеизме, основанное на том, что христиане не поклоняются языческим богам и не приносят им никаких жертв, он говорит: «Сознаемся, что мы безбожники в отношении к таким мнимым богам (измышленным демонами), но не в отношении к Богу истиннейшему, Отцу правды, целомудрия и прочих добродетелей, и чистому от всякого зла. Но как Его, так и пришедшего от Него Сына, равно и Духа пророческого чтим» (гл. 6). «Мы не приносим множества жертв, не делаем венков из цветов в честь тех, которых сделали люди и, поставивши в храмах, назвали богами; ибо мы знаем, что они бездушны и мертвы и образа Божия не имеют. Да и нужно ли сказывать вам, когда вы сами знаете, как художники обделывают вещество, обтесывают и вырезают, плавят и куют, и нередко из негодных сосудов, посредством искусства переменивши только вид и давши им образ, делают то, что называют богами? Вот что мы считаем не только противным разуму, но и оскорбительным для Бога, Который имеет неизреченную славу и образ, между тем как имя Его усвояется вещам тленным и требующим постоянного попечения» (гл. 9). «Нам передано, что Бог не имеет нужды в вещественных приношениях от людей. Он, Который, как мы видим, Сам все подает нам. Мы научены, убеждены и веруем, что Ему приятны только те, которые подражают Ему в совершенствах – в целомудрии, правде и во всем, что достойно Бога. Мы научены также, что Он по благости Своей в начале все устроил из безобразного вещества для человеков, и что они, если по своим делам окажутся достойными своего назначения, удостоятся жить с Ним и царствовать с Ним, сделавшись свободными от тления и страдания» (гл. 10). «Кто же из благомыслящих не сознается, что мы не безбожны, когда почитаем Создателя всего мира, и согласно с тем, как мы научены, говорим, что Он не требует крови, возлияний и курений, а славим Его, по мере сил, словом молитвы и благодарением во всех приношениях наших? Наш учитель в этом есть Иисус Христос, Который для этого родился и был распят при Понтии Пилате, бывшем правителе Иудеи во времена Тиверия Кесаря; и мы знаем, что Он Сын Самого истинного Бога, и поставляем Его на втором месте, а Духа пророческого на третьем» (гл. 13).

Наряду с обвинением христиан в атеизме самым популярным было и обвинение их в безнравственности и подкидывании незаконно прижитых детей. В ответ на эти обвинения Иустин указывает, какая целомудренная воздержность и какие взгляды на брак и на детей господствуют в христианском обществе. «Есть много мужчин и женщин, лет шестидесяти и семидесяти, которые, из детства сделавшись учениками Христовыми, живут в девстве. Нужно ли говорить о множестве тех, которые обратились от распутства и научились целомудрию»? (гл. 15). «Мы или вступаем в брак, не иначе, как с тем, чтобы воспитывать детей, или, отказываясь от брака, постоянно живем в воздержании. Чтобы доказать вам, что срамное совокупление у нас не составляет какого-либо таинства, – один из наших подал александрийскому префекту Феликсу прошение, чтобы он дозволил врачу оскопить его. Когда же Феликс никак не хотел подписать прошения, то молодой человек остался девственником и довольствовался своим собственным сознанием и сознанием единомысленных с ним» (гл. 29).

Для вящего оправдания христиан от обвинения в безнравственности Иустин указывает на крещальные и воскресные собрания христиан, которые, по мнению язычников, были главным местом совершения христианами безнравственных действий. «Омытого водою крещения, – говорит он, – мы ведем к так называемым братьям в общее собрание для того, чтобы со всем усердием совершить общие молитвы как о себе, так и о просвещенном и о всех других повсюду находящихся, чтобы удостоиться нам, познавши истину, явиться и по делам добрыми гражданами и исполнителями заповедей для получения вечного спасения. По окончании молитв мы приветствуем друг друга лобзанием. Потом к предстоятелю братии приносятся хлеб и чаша воды и вина; он, взявши это, воссылает именем Сына и Святого Духа хвалу и славу Отцу всего, и подробно совершает благодарение за то, что Он удостоил нас этого. После того, как он совершит молитвы и благодарения, весь присутствующий народ отвечает: «Аминь». Аминь – еврейское слово – значит: «да будет». После благодарения предстоятеля и возглашения всего народа так называемые у нас диаконы дают каждому из присутствующих хлеба, над которым совершено благодарение, и вина, и воды, и относят к тем, которые отсутствуют. Пища эта у нас называется евхаристиею (благодарением), и никому другому не позволяется участвовать в ней, как только тому, кто верует в истину учения нашего и омылся омовением в оставление грехов и в возрождение, и живет так, как заповедал Христос. Ибо мы принимаем это не так, как обыкновенный хлеб или обыкновенное питье: но как Христос, Спаситель наш, словом Божиим воплотился и имел плоть и кровь для спасения нашего, таким же образом пища эта есть Плоть и Кровь Того воплотившегося Иисуса» (гл. 65, 66). «В день же солнца (воскресный) бывает у нас собрание в одно место всех живущих по городам и селам; и читаются, сколько позволяет время, сказания апостолов или писания пророков. Потом, когда чтец перестанет, предстоятель посредством слова делает наставление и увещание подражать тем прекрасным вещам (о которых читалось). Когда же окончим молитву, тогда... совершается евхаристия в указанном выше порядке. Достаточные же и желающие, каждый по своему произволению, дают, что хотят, и собранное хранится у предстоятеля; а он имеет попечение о сиротах и вдовах, о всех нуждающихся по болезни или по другой причине, о находящихся в узах, о странниках издалека, вообще печется о всех, находящихся в нужде. В день же солнца мы все вообще делаем собрание потому, что это есть первый день, в который Бог, изменивши мрак и вещество, сотворил мир, и Иисус Христос, Спаситель наш, в тот же день воскрес из мертвых» (гл. 67). Такой невинный характер христианских собраний должен был окончательно убедить всякого непредубежденного человека в неосновательности обвинения христиан в безнравственности.

Как простой народ видел в имени христианина синоним безнравственности, так государственная власть за то же имя предъявляла христианам обвинения политического характера, считая их врагами государства, так как они ожидают какое-то царство помимо римского, не поклоняются статуе императора и т.д. В апологии, адресованной лично императору, неудобно было резко порицать несправедливость правительственных взглядов на христиан. Поэтому Иустин касается немногих государственных обвинений (и то кратко), в общих чертах показывая их несостоятельность. Он не отрицает, что христиане ожидают царства, но доказывает, что это царство не политическое, а Царство Божие – царство не от мира сего. «Когда вы слышите, – говорит он, – что мы ожидаем царства, то напрасно полагаете, что мы говорим о каком-либо царстве человеческом, между тем как мы говорим о царствовании с Богом: это ясно из того, что, когда вы допрашиваете нас, мы сами признаемся, что мы христиане, хотя знаем, что всякому, кто признается в этом, предлежит смертная казнь. Если бы мы ожидали человеческого царства, то отрекались бы, чтобы избежать погибели, или старались бы скрыться, чтобы достигнуть ожидаемого. Но так как наши надежды устремлены не к настоящему, то не беспокоимся, когда нас умерщвляют, – зная, что непременно должны умереть» (гл. 11). Отказ христиан воздавать божеские почести императору Иустин объясняет также не политическими, а религиозными мотивами. Христианская религия учит, что божеские почести следует воздавать только одному Богу. Но не покланяясь императору как богу, христиане во всех других случаях оказывают ему должное почтение и повиновение. Они аккуратно платят подати, признают императора властелином людей и молятся, чтобы он был одарен здравым разумом» (гл. 17). В заключение Иустин старается показать, что христиане не только не враги государства, а наоборот, способствуют его благосостоянию. «Что же касается до общественного спокойствия, – говорит он, – то мы вам содействуем и способствуем в том более всех людей, ибо мы держимся того учения, что ни злодею, равно как ни корыстолюбцу, ни злоумышленнику, ни добродетельному невозможно скрыться от Бога, и что каждый по качеству дел своих получит вечное мучение или спасение. Если бы все люди знали это, то никто не избирал бы зла на краткое время жизни, зная, что он идет на вечное осуждение огненное, но всемерно сдерживал бы себя и украшался бы добродетелью, чтобы получить блага и избегнуть наказаний. Преступления совершаются потому, что преступники вполне уверены в возможности укрыться от людей, назначенных судьями. Но если бы они знали и уверены были, что от Бога ничего нельзя скрыть, то по крайней мере из страха наказаний старались бы вести себя хорошо» (гл. 12). Таким образом, считать христиан людьми вредными и опасными, когда они держатся такого учения, было бы несправедливо. Признание всеведения Божия должно останавливать их от всего дурного и направлять только к хорошему.

В среде язычников были и такие, которые обращали внимание не только на жизнь христиан, но и на их учение. Считая христиан людьми безнравственными, вредными для благосостояния государства, язычники уже по тому самому составляли заключение далеко не в пользу христианской доктрины. Они обращались к рассмотрению христианского учения уже с предвзятою мыслию найти в нем недостатки и поставить их в укор христианам. Прежде всего язычникам бросалось в глаза позднее, сравнительно с язычеством, появление христианства. Отсюда они выводили заключение, будто христианство – не божественное учреждение и стоит гораздо ниже языческих религий. Св. Иустин противопоставляет этому упреку свою замечательную идею о дохристианских откровениях Логоса, на основании которой делает вывод, что христианство, воспринявшее свое учение от воплотившегося Слова, есть учреждение не новое, а очень древнее. Еще в глубокой древности были люди, просвещаемые Логосом, которых поэтому можно назвать христианами, хотя они тогда и не носили этого названия. «Христос, – говорит Иустин, – есть Перворожденный Бога, Он есть Слово, коему причастен весь род человеческий. Те, которые жили согласно с Словом, суть христиане, хотя бы (со стороны язычников) считались за безбожников: таковы между эллинами Сократ и Гераклит и им подобные, а из иудеев – Авраам, Анания, Азария и Мисаил, Илия и многие другие» (гл. 46). Таким образом, христианство явилось вовсе не поздно. Христос существовал и действовал всегда. Следовательно, упрек со стороны язычников в позднем появлении христианства неоснователен.

Еще более укоряли язычники христиан за то, что они считают Богом человека распятого, т.е. подвергшегося, по понятиям древних, самому позорному наказанию. «Безумно, говорили они, после неизменного и вечного Бога давать второе место распятому человеку» (гл. 13), а если им указывали на чудеса Иисуса Христа, как на доказательство Его Божественности, то они возражали: «что это не препятствует Христу быть обыкновенным человеком, который творил чудеса посредством магии и потому показался Сыном Божиим» (гл. 30). Так как догмат о Божестве Иисуса Христа составляет главный (центральный) пункт христианской доктрины и так как языческие нападки на него были особенно сильны, то соответственно важности предмета доказательства Иустина и обильны, и разнообразны. Первое доказательство Божества Иисуса Христа Иустин видит в том нравственном воздействии, какое Его учение оказывает на принявших христианство. «Мы, – говорит он, – прежде находили удовольствие в любодеянии, ныне любим одно целомудрие; прежде пользовались хитростями магии, а ныне предаем себя благому и нерожденному Богу; прежде мы более всего заботились о снискании богатства и имения, ныне и то, что имеем, вносим в общество и делимся со всяким нуждающимся; прежде друг друга ненавидели и убивали, и не хотели пользоваться одним очагом с иноплеменниками, по разности обычаев, – ныне, по явлении Христовом, живем вместе и молимся за врагов наших, и несправедливо ненавидящих нас стараемся убеждать, чтобы они, живя по славным Христовым правилам, верно надеялись получить с нами одни и те же блага от владычествующего над всем Бога» (гл. 14). Такую высоконравственную настроенность христиан произвели заповеди Христовы – о целомудрии (Мф. 5, 28–32), о любви ко всем людям (Мф. 5, 46; Лк. 6, 28), о помощи нуждающимся (Мф. 5, 42; Лк. 6, 30–34), о незлопамятности, услужливости для всех и негневливости (Мф. 5, 39. 40, 22. 16), о поклонении единому Богу (Мк. 12, 30) и т.д. (гл. 15–16). Затем, в качестве второго довода, Иустин проводит близкую параллель между христианским догматом о Лице Иисуса Христа и языческим учением о богах, с целью доказать язычникам, что с точки зрения их собственной теологии менее всего следует считать догмат о Божестве Иисуса Христа неразумным. «Если мы говорили, что Слово, Которое есть первенец Божий, Иисус Христос, родился без смешения, и что он распят, умер и воскресши вознесся на небо, то не видим ничего отличного от того, что вы говорите о так называемых у вас сыновьях Зевса... Если мы говорим, что Он, Слово Божие, родился от Бога особенным образом и выше обыкновенного рождения, то пусть это будет у нас обще с вами, которые Гермеса называют Словом-вестником от Бога. А если кто говорит, что Христос был распят, то и это обще с сынами Зевса, которые подвергались страданиям. (Эскулап был поражен молнией и взошел на небо; Дионис был растерзан; Геркулес во избежание трудов бросился в море и т.д.). Конечно, страдания их, доведшие до смерти, были различны, так что Он, и по особенностям Своего страдания, ничем не ниже их, но даже выше их: ибо из дел оказывается, кто лучше. Если мы говорим, что Он родился от Девы, то почитайте и это общим с Персеем (родившимся от Данаи). Когда объявляем, что Он исцелял хромых, расслабленных и слепых от рождения и воскрешал мертвых, то и в этом случае должно представить, что мы говорим подобное тому, что говорят о деяниях Эскулапа» (гл. 21–22).

Проведя параллель между учением о Христе и языческим учением о богах, Иустин понимал, что она только в некоторой степени ослабляет упрек со стороны язычников, но не оправдает совершенно христианского учения о божестве Иисуса Христа. Поэтому он тотчас же оговаривается: «И надобно верить словам нашим, не потому что мы говорим схоже с вашими писателями, а потому что мы говорим истину» (гл. 23). После этого он приводит последний, решительный аргумент в пользу христианского учения. Истинность одного только этого учения, по его словам, подтверждается свидетельством ветхозаветных пророков, посредством которых пророчественный Дух предвозвещал будущие события прежде, чем они совершались. Рассказав, что эти пророчества тщательно собирались и хранились иудеями, а потом при египетском царе Птоломее Филадельфе были переведены на греческий язык, следовательно, сделались доступными и для язычников, Иустин говорит: «В этих книгах пророков мы находим предсказание о том, что Иисус, наш Христос, придет, родится от Девы и возрастет, будет исцелять всякую болезнь и всякую немощь и воскрешать мертвых, подвергнется зависти, и будет не узнан, и распят, умрет и воскреснет, и на небеса взойдет, и будет и наречется Сыном Божиим, также, что некоторые будут Им посланы проповедовать это во весь род человеческий, и более из язычников уверуют в Него» (гл. 31). В следующих 2-х главах (32–51) Иустин приводит подлинный текст пророчеств, местами поясняя, что все пророчества, касающиеся земной жизни Иисуса Христа, уже сбылись, в чем язычники могут удостовериться, если пожелают навести надлежащие справки. Исполнение же многих пророчеств дает полное право верить, что таким же образом сбудется и предсказанное пророками относительно событий, еще имеющих совершиться.

«Когда мы доказываем, – говорит Иустин, – что все, уже сбывшееся, было предвозвещено пророками прежде, нежели оно совершилось, то необходимо надобно верить, что непременно сбудется и то, что подобным образом предсказано, но еще имеет совершиться. Ибо каким образом исполнились события, предсказанные прежде и неведомые, таким же образом сбудется и остальное, хотя не знают того и не верят. Пророки предсказали два пришествия Христова: одно, уже бывшее, в виде Человека неславного и страждущего, другое, когда Он, как возвещено, со славою придет с небес, окруженный ангельским Своим воинством, и когда воскресит тела всех бывших людей, и тела достойных облечет в нетление, а тела нечестивых, способные вечно чувствовать, пошлет вместе со злыми демонами в вечный огонь» (гл. 52). Доказательство посредством пророчеств Иустин считает особенно убедительным и неопровержимым. Заканчивая его, он восклицает: «Каким бы образом поверили мы человеку Распятому, что Он Первенец нерожденного Бога и произведет суд над всем родом человеческим, если бы мы не находили свидетельств, предсказанных о Нем прежде, нежели Он пришел и сделался человеком, и если бы не видели, что точно так и сбылось, – что земля иудейская опустошена, что люди из всякого народа уверовали в Него посредством учения апостолов Его, и бросили древние обычаи, в коих жили они по заблуждению?» (гл. 53).

Попутно с доказательством Божественности Иисуса Христа Иустин доказывает истинность еще двух, тесно связанных с ним и также оспариваемых язычниками догматов – о воскресении мертвых и последнем Суде.

Истину воскресения он доказывает следующим сравнением. «Мы надеемся получить умершие и в землю обратившиеся тела наши, утверждая, что нет ничего невозможного для Бога. Будем говорить предположительно. Положим, что вы не существовали бы в настоящем своем виде и не родились бы от таких родителей, как ваши: если бы кто показал вам семя человеческое и изображение вида человеческого, и стал утверждать, что из того самого произошло такое существо, то поверили бы вы этому, не увидев на самом деле? Никто, думаю, не решился бы отрицать (что он не поверил бы). Таким же образом и ваше неверие происходит от того, что вы еще не видели воскресшего мертвеца. Но как прежде не поверили бы вы, что из малой капли можно сделать вас такими, как вы, и однако ж видите, что это делается; таким же образом судите, что и человеческие тела, разрушившиеся и обратившиеся в землю наподобие семян, могут, по Божию повелению, в свое время воскреснуть и облечься в нетление... И Учитель наш, Иисус Христос, сказал: невозможное человекам возможно Богу» (гл. 18–19).

Воскресение, по словам Иустина, не только возможно, но и необходимо, потому что с ним связано дело величайшей справедливости – воздаяния каждому по делам его, т.е. праведники по воскресении получат вечное блаженство, а грешники будут отданы на вечное мучение. «Мы желаем, – говорит Иустин, – вечной и чистой жизни, мы стремимся к пребыванию с Богом, Отцом и создателем всего мира, и спешим исповедать нашу веру, будучи убеждены и веруя, что такой награды достигнут те, которые делами своими засвидетельствовали перед Богом верность в служении Ему и любовь к жизни у Него, недоступной для зла... Платон также говорит, что грешники придут на суд к Радаманту и Миносу и будут ими наказаны; и мы утверждаем то же самое, но, по-нашему, судиею будет Христос и души их будут соединены с теми же телами и будут преданы вечному мучению» (гл. 8). «Если бы смерть вела в состояние бесчувствия, то это было бы выгодно для всех злодеев» (гл. 17). «Когда учим, что души злодеев, и по смерти имея чувствование, будут наказаны, а души добрых людей, свободные от наказаний, будут жить в блаженстве, то мы говорим то же, что и философы» (гл. 20). «И пророки учат, что каждому по достоинству дел воздаются или наказания и мучения, или награды» (гл. 43).

После доказательства истинности главнейших христианских догматов Иустин выясняет силу и значение креста, который служил таким соблазном для язычников. «Крест, как предсказал пророк, есть величайший символ силы и власти Христовой, как это видно и из предметов, подлежащих нашему наблюдению». Крестообразную форму имеет корабль с поднятым парусом, имеют земледельческие и ремесленные орудия и человек с распростертыми руками. Наконец, «и ваши символы представляют силу крестообразной формы. Я разумею знамена и трофеи, с которыми вы совершаете свои торжественные шествия, являя в них знак вашей власти и силы, хотя вы делаете это, сами не помышляя о том» (гл. 50). У философов также встречается учение о кресте. Платон в «Тимее» говорит, что Бог поместил Сына Своего во вселенной наподобие буквы X (форма креста) (гл. 60).

Если же христиане ведут чистую богоугодную жизнь, если они никогда не являются врагами государства и если, наконец, они содержат возвышенное, божественное учение, в некоторых пунктах сходное с мнениями лучших языческих писателей, то почему же они одни из всех людей подвергаются преследованиям за свою религию? Объяснение этого непонятного, на первый взгляд, явления Иустин видит в действии на язычников злых демонов, коренное свойство которых – обольщать людей и вводить их в заблуждение. Создавши язычество, они разными способами заставили уверовать в него людей, нетвердых в богопознании, и с тех пор держат их в своей власти, всячески отвлекая их от истины. Так как христиане проповедуют эту истину, то демоны являются их естественными врагами и настраивают против них язычников. «Так называемые демоны, – говорит Иустин, – о том только и стараются, чтобы отвести людей от Бога Творца и Его Перворожденного Христа Бога, и тех, которые не могут возвыситься от земли, они пригвоздили и пригвождают к земным и рукотворенным вещам, а тех, которые стремятся к созерцанию божественного, незаметно совращают, и если они не имеют здравого рассудка и не ведут чистой и бесстрастной жизни, – ввергают в нечестие» (гл. 58). «Еще в древности злые демоны, открыто являясь, оскверняли женщин и отроков и наводили людям поразительные ужасы, так что те, которые не рассуждали разумом об их действиях, будучи объяты страхом, и не зная, что это были злые демоны, назвали их богами и давали им такое имя, какое кто из демонов сам себе избрал» (гл. 5). Отсюда произошли сказания о разных сынах Зевса (гл. 21) и вся вообще языческая безнравственная мифология (гл. 25), так как демоны через посредство поэтов предварительно рассказывали за действительность то, что последние описывали в вымышленных ими сказаниях (гл. 23). «Они требуют жертв и служения от тех, которые живут противно разуму (гл. 12), и вообще стараются держать вас в рабстве и служении, – то через сновидения, то через магические чарования пленяют всех, кто нимало не старается о спасении своем» (гл. 14). Для обмана и развращения рода человеческого демоны извращали божественное учение. Они, услышавши предсказания пророков о том, что придет Христос и люди нечестивые будут наказаны огнем, сделали то, что многие назвались сынами Зевса, думая тем произвести такое действие, чтобы люди сказание о Христе почитали за чудесные сказки, подобные тем, которые были рассказаны поэтами. Так, например, пророчество Моисея: «не оскудеет князь от Иуды...» они извратили в сказание, что Дионис родится от Зевса, будет изобретателем винограда и т.д. Пророчество Исайи о рождении Христа от Девы и о вознесении Его на небо представили в виде сказания о Персее. Пророчество о том, что Он будет исцелять больных и воскресит мертвых извратили в сказание об «Эскулапе» (гл. 51). После вознесения Христа на небо они выставили таких людей, которые называли себя богами, как, например, Симона волхва и Менандра (гл. 26; ср. гл. 56). «Услышавши о христианском омовении, которое было возвещено пророками, демоны сделали то, что входящие в храмы их и желающие приблизиться к ним для совершения возлияний и курений окропляют себя, и даже делают то, что люди идут и омываются перед тем, как войти в храмы, им посвященные» (гл. 62). Даже таинство евхаристии перенесено демонами в обряды Митры, где вступающему в мистерию предлагается хлеб и чаша с водою (гл. 66). Эти же демоны, обличаемые христианами, «выдумали и те порочные и нечестивые дела, которые возводятся на христиан и для которых нет никакого свидетеля, ни доказательства (гл. 23). Они производят и то, что живущие неразумно, воспитанные в страстях и худых обычаях и приверженные к пустым мнениям истребляют и ненавидят христиан» (гл. 57).

Своим рассуждением о демонах Иустин достиг двух целей: с одной стороны, указал главный источник ненависти язычников к христианам, а с другой, – доказал ложность язычества, которое, как произведение демонов, есть удаление от истинного богопознания.

Апология заканчивается повторением просьбы правительству о правосудии. «Если все сказанное мною, – говорит Иустин, – кажется вам согласным с разумом и истиною, то уважьте; если кажется вам пустяками, то оставьте в презрении, как пустяки, и ни в чем невинных людей не осуждайте на смерть, как врагов. Мы наперед говорим вам, что не избежите будущего суда Божия, если пребудете в вашей неправде, а мы воскликнем: пусть будет, что Богу угодно» (гл. 68).

Вторая апология, поданная тому же Антонину Благочестивому, служит продолжением и дополнением первой, так как в ней или приводятся новые, или же восполняются уже встречавшиеся в первой доводы для защиты христианства и христиан. Написана она по частному случаю, имевшему место в самом Риме. Здесь одна римлянка, обратившись в христианство, развелась со своим распутным мужем. Чтобы отомстить ей за это, он заявил властям, что она христианка, вследствие чего она должна была явиться на суд для дачи показаний. Зная, чем обыкновенно кончаются христианские процессы, она подала императору просьбу, чтобы ей позволили привести в порядок свои домашние дела, прежде чем отвечать на обвинение. Просьба ее была уважена. Тогда озлобленный муж обратил внимание властей на Птоломея, бывшего ее наставником в христианском учении. Птоломей, представленный на суд префекта Урбика, твердо исповедал себя христианином и за это был приговорен к смертной казни. Присутствовавший при этом осуждении другой христианин, по имени Луций, возмущенный нарушением старинного римского правосудия, сказал Урбику: «Почему ты осудил на казнь человека, который не виновен ни в блуде, ни в прелюбодеянии, не убийца, не грабитель или вор и вообще не обличен в каком-либо преступлении, а исповедал только, что он христианин? Ты, Урбик, судишь, как неприлично судить ни самодержцу благочестивому, ни философу, сыну кесаря, ни священному сенату». Урбик на это сказал Луцию: «И ты, мне кажется, такой же?» (христианин). «Да», – ответил Луций, и также был отведен на казнь. Та же участь постигла и третьего христианина, который подошел на это дело (гл. 2–3).

Не довольствуясь несправедливым осуждением ни в чем неповинных христиан, язычники часто еще издевались над ними. Видя твердость христиан при перенесении мучений и бесстрастие перед самою смертью, они насмешливо спрашивали: «Почему же христиане сами себя не убивают, чтобы отойти к своему Богу и тем избавить язычников от излишних хлопот (гл. 4), или почему христианский Бог попускает, что люди беззаконные владычествуют над христианами и мучат их?» (гл. 5). Частые случаи казни христиан, в роде описанного, и жестокие издевательства над страдальцами побудили Иустина написать свою вторую апологию, чтобы защитить невинно страждущих и оградить их от грубых и неуместных насмешек.

Отвечая на первую насмешку, он говорит: «Я скажу, почему мы этого не делаем. Мы научены, что не напрасно Бог сотворил мир, но для человеческого рода, и Он услаждается теми, которые подражают Ему в свойственных Ему добродетелях, и ненавидит тех, которые словом или делом предпочитают зло. Итак, если мы все станем себя убивать, то будем виновны в том, что, сколько от нас зависит, никто не родится, не научится Божественному учению, и перестанет существовать человеческий род, и если будем делать так, то сами поступим противно воле Божией» (гл. 4).

Второй упрек касательно мнимого бессилия христианского Бога защитить Своих последователей Иустин отражает указанием на всемогущество Божие. Бог, если захочет, может разрушить целый мир, а не только наказать беззаконных, господствующих над христианами. Если же он пока не делает этого, то только ради семени христиан, которое Он признает причиною сохранения мира. «А если бы не это, то уже было бы невозможно вам более поступать так с нами и возбуждаться к тому злыми демонами; но судный огонь сошел бы и истребил все без разбора, как прежде воды потопа не оставили никого, кроме одного с его семейством, который называется у нас Ноем, а у вас Девкалионом, и от которого произошло такое множество людей – злых и добрых» (гл. 7). По исполнении времен это так непременно и случится. Демоны, бывшие во все века главными виновниками страданий людей праведных, и все служащие демонам будут наказаны вечным огнем (гл. 8). «Но чтобы не сказал кто, что все, что мы говорим о наказании неправедных людей в вечном огне, есть только пустые слова и пугала, и что мы внушаем людям жить добродетельно только по страху, а не потому что это хорошо и прекрасно, – на это отвечу коротко, что если это не так, то нет Бога, или если есть, то Он не печется о людях; что и добродетель и порок – ничто, и что законодатели несправедливо наказывают тех, которые преступают их хорошие предписания. Но так как они не несправедливы, и Отец их через Слово научает их делать то же, что делает Сам: то не несправедливо поступают и те, которые сообразуются с ними» (гл. 9).

Отразив языческие насмешки и упреки на основании христианского вероучения, Иустин затем доказывает язычникам, что это вероучение есть единственно истинное, так как оно получено от Слова Божия (Иисуса Христа), того Слова, при содействии Которого и языческие писатели высказывали свои лучшие мысли. «Наше учение, – говорит Иустин, – возвышеннее всякого человеческого учения, потому что явившийся ради нас Христос по всему был Слово. И все, что когда-либо сказано и открыто хорошего философами и законодателями, все это ими сделано соответственно мере нахождения ими и созерцания Слова, а так как они не знали всех свойств Слова, Которое есть Христос, то часто говорили противное самим себе. Превосходство христианского учения перед всяким другим видно и из того, что даже лучшему языческому учителю, Сократу, никто не поверил так, чтобы умереть за его учение; напротив, Христу поверили не только философы и ученые, но и ремесленники и вовсе необразованные, презирая и славу, и страх, и смерть» (гл. 10; ср. гл. 13).

«Итак, я прошу вас, – заканчивает свою апологию Иустин, – благоволите обнародовать это сочинение, чтобы и другие узнали о наших делах и могли освободиться от ложного мнения и неведения о добром».

«Разговор с Трифоном Иудеем» представляет образец апологии христианства против другого его врага – иудейства, которое, подобно язычеству, но с большим сознанием и убеждением, ненавидело христианство, пользовалось всяким случаем клеветать на него, а когда представлялась возможность, употребляло против него и репрессивные меры. По словам Иустина, иудейские раввины составили особые проклятия против христиан (гл. 16, 47, 96, 108, 133) и издали повеление, чтобы иудеи не вступали с христианами ни в какое общение, не вели с ними разговоров вообще и, тем более, о предметах веры (гл. 38). Иудеи, кроме того, значительно способствовали созданию и распространению тех клевет и обвинений относительно христианства и христиан, которые существовали в современном обществе (гл. 17 и 108). Во времена анархии, как, например, при восстании Вар-Кохебы, когда римская власть была бессильна оградить христиан от насилий со стороны иудеев, христиан подвергали мучениям и предавали смертной казни (гл. 95, 133).

Иустин, заявивший себя в своей устной и литературной деятельности таким ревностным защитником христианства против язычества, не мог оставить без внимания и письменного опровержения и другого врага христианства, и постарался выяснить неосновательность его вражды. Он считал себя даже обязанным сделать это, с одной стороны, в надежде, что иудеи вразумятся его словами и обратятся на путь истины и спасения, а с другой стороны, из опасения, что за умолчание об истине он будет наказан Богом (гл. 38, 58, 64, 82).

Борьба с иудейством ставила христианского апологета в иные условия и предъявляла другие требования, чем борьба с язычеством. Вместо оправдания христиан от различных обвинений и доказательства истинности христианства в противоположность ложности язычества, здесь нужно было доказать три положения: 1) что обрядовый закон Моисеев имеет временный, частный и преобразовательный характер, и с пришествием Спасителя потерял свое значение; 2) что приходивший на землю в бесславном виде Иисус Христос есть истинный Мессия, предвозвещенный пророками и прообразованный ветхозаветными символами; 3) что обетования о Новом Завете Бога с людьми, о наступлении нового благодатного Царства относятся к христианству. Логический вывод отсюда, – что иудеи должны не ненавидеть христианство, а принимать его, как более совершенную божественную религию, явившуюся на смену иудейству. В борьбе с иудейством апологету нужно было опираться исключительно на Св. Писание. Такой метод доказательства имеет свои удобства и свои неудобства. Удобство его заключается в том, что Св. Писание – прочный авторитет для иудеев, но большое неудобство представляет то, что иудеи некоторые места Св. Писания толкуют по-своему, в противохристианском смысле. Следовательно, защитник христианства должен не только привести обличающие иудеев места из Священного Писания, но и установить такое правильное толкование их, которое исключало бы всякое другое, неправильное.

По полноте и блестящему выполнению такой своеобразной задачи «Разговор с Трифоном Иудеем» может считаться образцом для древних противоиудейских апологий. Когда он написан, с точностью неизвестно, но несомненно позднее двух апологий против язычества, так как на это есть намек в самом «Разговоре» (гл. 120).

В первых восьми главах «Разговора с Трифоном» Иустин рассказывает, как он в Ефесе случайно познакомился с Трифоном, философствующим иудеем, который заинтересовался его философским плащем, и как вследствие этого завязалась между ними продолжительная беседа. На вопрос Трифона о том, какого философского направления он держится, Иустин рассказал (2–8 гл.) историю своего обращения в христианство после продолжительного искания истины у философов и заключил ее словами, что христианство есть «единая, твердая и полезная философия». Выслушав это повествование, Трифон, верный своим философским симпатиям и приверженности к иудейству, сказал с улыбкою: «Я одобряю иное из того, что ты говорил, и удивляюсь твоей ревности о божественном, но лучше было бы тебе следовать философии Платона или кого другого и жить в подвиге терпения, воздержания и целомудрия, нежели обольщаться ложными словами и следовать людям, ничего не стоящим. Ибо когда бы ты оставался верен тем философским началам и жил неукоризненно, то оставалась бы еще надежда лучшей участи; но теперь, когда ты оставил Бога и возложил надежду на человека, какие средства спасения остаются для тебя? Поэтому, если хочешь послушаться меня (ибо я смотрю уже на тебя, как на друга), то сперва прими обрезание, потом, как узаконено, соблюдай субботу и праздники и новомесячия Божий и вообще исполняй все, написанное в законе, и тогда, может быть, тебе будет милость от Бога. Что же касается Христа, если Он родился и находится где-нибудь, то Он неизвестен другим, и ни Сам себя не знает и не имеет никакой силы, доколе не придет Илия, не помажет и не объявит Его всем. А вы, христиане, приняли ложный слух и вообразили себе какого-то Христа и ради Его так безрассудно губите вашу жизнь» (гл. 9).

Эти слова Трифона о необходимости принятия иудейства как единственного средства для спасения и о тщетности христианской веры вызвали со стороны Иустина достойный ответ. «Я докажу, – сказал он, – что мы поверили не пустым басням и не бездоказательным словам, но учению, которое исполнено Святого Духа и изобилует силою и благодатию» (гл. 9). Далее он местами из Св. Писания доказывает, что Моисеев закон, которому иудеи придают такое значение, теперь заменен новым, более совершенным, законом Христовым, которому следуют христиане, и что иудеи только по своему закоренелому упорству не хотят признать этого. «Я читал, – говорит Иустин, – что должен быть некогда последний закон и Завет, крепчайший всех других, который надлежит соблюдать всем людям, желающим получить наследие Божие. Закон, данный на Хориве, есть уже ветхий закон и только для вас, – иудеев, а тот, о котором я говорю, для всех людей вообще; новый закон, положенный над законом, отменяет древнейший, и затем последующий подобным образом уничтожает прежний. Нам дарован закон вечный и совершенный, и завет верный, это – Христос, после Которого нет больше ни закона, ни постановления или заповеди. Об этом новом законе говорят пророки Исайя (Ис. 51, 4, 5) и Иеремия (Иер. 31, 31–32). Итак, если Бог (в пророчестве Исайи) предвозвестил, что Он установит новый закон и притом такой, который будет светом для народов, а мы видим и уверены, что именем распятого Иисуса люди обратились к Богу от идолослужения и другого беззакония, и до смерти пребывают в своем исповедании, то все могут понять и из самых этих действий и из сопровождающих их чудес, что Он есть новый закон и Новый Завет и упование тех, которые из всех народов ожидали благодеяний от Бога» (гл. 11). «Этот самый закон вы презрели и новый святой завет Его отвергли и даже теперь не принимаете его и не раскаиваетесь в своем злодеянии, ибо уши ваши заключены, очи ваши ослеплены, а ваше сердце огрубело» (Ис. 4, 10; гл. 12).

Развивая далее свою мысль, Иустин доказывает, что в силу отмены всего ветхозаветного закона потеряли свое значение и отдельные предписания его об омовениях, постах, обрезании, субботе, жертвах и т.д., в исполнении которых иудеи поставляли свою праведность. Он выясняет, что и в древности, когда эти постановления имели обязательную силу, они носили относительный и временный характер. Спасительная сила заключалась не в них самих, а в соединенных с ними нравственных действиях, почему в Писании говорится, что Бог выражает Свое прещение, видя их формальное выполнение без соответствующей чистоты сердца и помыслов. Бог и дал-то их по особенным условиям характера и жизни иудеев: по их жестоковыйности, чтобы отвлечь их от идолопоклонства и заставить постоянно помнить о Боге. Относительный, а не безусловный характер этих предписаний еще более выясняется из того, что Писание указывает случаи, когда возможны отступления от них. Равным образом временный их характер доказывается тем, что Бог дал их не от начала мира, а в определенное время, причем получили оправдание праведники, жившие до издания этих постановлений. Как временные и относительные, они совершенно не имеют значения теперь, когда явились новые правила богоугодной жизни.

«Что пользы, – говорит Иустин, – в том омовении, которое очищает только тело? Омойтесь душею от гнева и любостяжания, от зависти, от ненависти, и тогда все тело будет чисто». Это дается «через баню покаяния и познания Бога» (крещение), о которой говорит Исайя (Ис. 6, 10).

Таково же значение и бесквасных хлебов, именно, чтобы вы не делали древних дел худой закваски (гл. 14).

Чтобы угодить Богу, научитесь соблюдать истинный пост Божий, как говорит Исайя: «Разрушь всякий союз неправды, разорви сети насильственных договоров, отпусти угнетенных на свободу и уничтожь всякую неправедную запись. Раздробляй алчущему хлеб твой и бедных бескровных введи в дом твой; если увидишь нагого, прикрой его и не презирай домашних от семени твоего» (Ис. 58, 6, 7; гл. 15).

Вместо плотского обрезания «обрежьте грубость сердец ваших и не будьте более жестоковыйны», как говорит Моисей (Втор. 10, 16, 17; ср. Лев. 26, 40–41; гл. 16). Если бы плотское обрезание было необходимо, как вы думаете, то Бог не сотворил бы Адама необрезанным, не призрел бы на дары Авеля, приносившего жертвы в необрезании плоти, не угодил бы ему Енох необрезанный, взятый на небо. Лот необрезанный спасся из Содома, потому что ангелы и сам Господь вывели его. Ной, будучи не обрезан, вошел со своими детьми в ковчег. Не обрезан был Мельхиседек, священник Вышнего, которому Авраам, первый принявший обрезание по плоти, дал десятину, и благословил его Мельхиседек, по чину которого Бог возвестил через Давида (Пс. 109, 4) поставить вечного священника (гл. 19). Да и сам Авраам, будучи еще в необрезании, был оправдан и получил благословение за веру, которую он имел к Богу, как показывает Писание (Быт. 15, 6); обрезание же он получил только как знамение, а не для оправдания, что вынуждает нас признать и Писание и самое существо дела. И неспособность женского пола к плотскому обрезанию доказывает, что это обрезание дано, как знамение, а не как дело праведности. Бог так сотворил женщин, что и они могут исполнять все святое и добродетельное (гл. 23).

Только снисходя к слабости народа, Бог повелел приносить жертвы, чтобы вы не идолопоклонствовали (гл. 19), а не потому, чтобы они нужны были Ему. Послушайте, как об этом говорит Он через Амоса (Ам. 5, 18–6, 7), Иеремию (Иер. 7, 21, 22) и Давида (Пс. 49; гл. 22).

Субботу он повелел соблюдать для того, чтобы вы помнили Бога, как говорит Иезекииль (Иез. 20, 12, 20; 19–26; гл. 19), но Бог допускает и нарушение субботы. «Вы видите, что стихии не бывают праздны и не соблюдают субботы» (гл. 23). Первосвященники приносят в субботу жертвы, обрезание совершается в восьмой день, хотя бы это была и суббота. «Если Бог знал, что нечестиво обрезание в субботу, то разве Он не мог повелеть совершать его над рожденными днем прежде или после субботы? (гл. 27). И Сам Бог в этот день (субботний) управляет миром (гл. 29).

Бог также повелел вам воздерживаться от некоторых яств, чтобы вы и во время принятия пищи и пития имели перед глазами Бога, так как вы непостоянны и склонны оставить познание о Нем, как говорит Моисей (Исх. 32, 6; Втор. 32, 15; гл. 20).

Даже и храм, называемый Иерусалимским, Бог признал Своим домом или дворцом не потому что имел в нем нужду, а для того, чтобы вы, по крайней мере, там почитая Его, не идолопоклонствовали. Это подтверждается словами Исайи (Ис. 66, 1; гл. 22).

Если мы не признаем этого, то должны будем впасть в нелепые мысли: или будто бы не один и тот же Бог был во дни Еноха и всех других, не знавших ни обрезания плотского, ни соблюдавших субботы и других установлений, предписанных Моисеем, или будто Богу угодно было, чтобы род человеческий не всегда совершал одни и те же праведные дела; думать так явно смешно и глупо. Но мы должны исповедовать, что Бог, будучи всегда один и тот же, предписал эти и им подобные действия по причине людей грешников. Если же до Авраама не было нужды в обрезании, а до Моисея в субботе, праздниках и приношениях, то и ныне, когда по воле Отца, Сын Божий Иисус Христос родился без греха от Девы из рода Авраамова, также нет в них нужды (гл. 23). Поймите, прошу вас, что кровь обрезания уничтожена и мы уверовали в спасительную Кровь: другой теперь Завет, другой закон вышел от Сиона. Теперь, по слову пророческому (Ос. V, 2; Ис. 26, 2, 3; 65, 1–3; II, 5, 6; Иер. 3, 17), в Царствие Божие призваны новые народы (гл. 24–25), а потому все «уверовавшие во Христа и раскаявшиеся, в чем согрешили, получат наследство вместе с патриархами, пророками и праведниками, рожденными от Иакова, хотя не субботствуют, не обрезываются и не соблюдают праздников» (гл. 26). Из слов пророка Иеремии (Иер. 9, 25, 26) видно, что Бог отвергает народы с обрезанною плотью и необрезанными сердцами, так что «скиф ли кто или перс, однако, если имеет познание о Боге и Христе Его и соблюдает Его вечные заповеди, – тот обрезан прекрасным и полезным обрезанием и есть друг Богу, Который с радостью принимает его дары и приношения» (гл. 28).

Равным образом временное значение, должествовавшее прекратиться с пришествием Христа, имели и те установления Моисеева закона, которые были прообразами христианства. «Таинство агнца, которого Бог повелел закалать, как пасху, было прообразом Христа, Кровию Коего верующие, по мере свой веры в Него, помазывают дома свои, – самих себя. А что и эта заповедь об агнце была дана на время, я докажу так. Бог нигде не позволяет закалать пасхального агнца, как только на том месте, на котором «пребывало имя Его» (Втор. 16, 5, 6), потому что он знал, что после страдания Христа придут дни, когда место Иерусалима будет предано врагам вашим, и все вообще приношения прекратятся. Агнец, которого велено было изжарить всего, был символом страдания крестного, которым имел пострадать Христос. Ибо когда жарят ягненка, то его располагают наподобие фигуры креста: один вертел проходит через него прямо от нижних оконечностей к голове, а другой поперек плечных лопаток, на которых держатся передние ноги ягненка. Подобным образом те два козла во время поста, из которых одного отпускали, а другого приносили в жертву, возвещали двоякое пришествие Христа: первое, когда старцы вашего народа и священники вывели Его, как козла отпущенного, наложили на Него руки и умертвили, и другое пришествие Его, так как вы на том же месте Иерусалима узнаете Того, Кого вы обесчестили и Который был приношением за всех грешников, желающих покаяться и соблюдающих пост, предписанный Исаиею. Вы также знаете, что и это приношение двух козлов, которых велено было приносить во время поста, не позволено нигде совершать, кроме Иерусалима (гл. 40). И приношение пшеничной муки, которую велено было приносить за очистившихся от проказы, было прообразом хлеба Евхаристии, который заповедал приносить Господь наш Иисус Христос в воспоминание страдания, подъятого Им за людей, очищающих свои души от всякого греха, а вместе для того, чтобы мы благодарили Бога как за то, что Он освободил нас от греха, в котором мы были, и совершенно разрушил начальства и власти через Того, Который сделался страждущим по воле Его. Посему-то Бог, по словам Малахии (Мал. 1, 10–12), отвергает жертвы ветхозаветные, о жертвах же, которые мы язычники приносим на всяком месте, – о хлебе Евхаристии и также о чаше Евхаристии, еще тогда он предсказывает, что имя Его мы прославляем, а вы оскверняете. И заповедь, повелевающая, чтобы младенцы непременно обрезывались в восьмой день, была прообразом истинного обрезания, которым мы обрезались от заблуждения и греха через Господа нашего Иисуса Христа, воскресшего из мертвых в первый день недели, который в счислении всех дней по их круговороту называется восьмым, хотя и остается первым (гл. 41). Двенадцать звонцев³, висевших на длинной одежде первосвященника, были символом двенадцати апостолов, которые были укреплены силою вечного Священника Христа, и голос которых, согласно пророчествам (Пс. 18, 4; Ис. 53, 1, 2), наполнил всю землю славою и благодатью Бога и Христа Его. Так перечисляя все прочие постановления Моисеевы, я мог бы доказать, что они были прообразами, символами и возвещениями того, что имело случиться со Христом, – тех людей, которых вера в Него была предузнана, равно как и действий, которые надлежало совершать Самому Христу» (гл. 42).

Доказавши, что обрядовый закон Моисеев имел временное и подготовительное по отношению к христианству значение, Иустин делает отсюда наставительный для иудеев вывод: «Итак, вы должны постараться узнать, каким путем можете получать отпущение ваших грехов и надежду на наследство обещанных благ; а нет другого пути, кроме того, чтобы вы, познавши нашего Христа и омывшись тем крещением во оставление грехов, о котором возвещал Исайя, жили потом без греха» (гл. 44). Этим выводом окончательно разрушалась горделивая, высказанная Трифоном в начале беседы, надежда иудеев вековечно получать спасение через соблюдение закона Моисеева.

Но иудеи ненавидели христиан не за одно только отвержение закона Моисея, как потерявшего свое значение, а также и за обоготворение Иисуса Христа, причиною смерти Которого были сами иудеи и Которого они считали простым человеком, богохульно выдававшим себя за Бога. Иудеев, как строгих монотеистов, возмущало то, что христиане, обоготворяя Иисуса Христа, тем самым создают другого Бога, кроме Бога Творца всего, тогда как согласно Писанию, существует один только истинный Бог. Выражая этот общеиудейский взгляд, Трифон просит Иустина доказать, есть ли другой Бог, кроме Творца всего (гл. 50). В ответ на это Иустин, во-первых, указывает на многие случаи явлений на земле Бога, отличного от Бога Отца. Так, это второе Божественное лицо являлось Аврааму при дубе Мамврийском (Быт. 18, 27, 28), Аврааму и Лоту перед гибелью Содома (Быт. 18, 13–14, 16–17, 20–23, 33; 19, 1, 10, 16, 23–25), многократно являлось Иакову (Быт. 31, 10–13; 32, 22–30; 28, 10–19) и Моисею явилось в несгораемой купине (Исх. 2, 23; 3, 16; гл. 56. 58–59). «Тот, – говорит Иустин, – Который в Писании представляется являвшимся Аврааму, Исааку и Моисею и называется Богом, есть иной, нежели Творец всего, иной, разумеется, по числу, а не по воле, ибо я утверждаю, что Он делал только то, что сотворившему все Богу, выше Которого нет другого Бога, угодно было, чтобы Он делал и говорил» (гл. 56). «Никто, даже и малосмысленный, не осмелится утверждать, что Творец всего и Отец оставил все, сущее выше неба, и явился на малой частице земли» (гл. 60).

«Представлю вам, – продолжает Иустин, – и другое свидетельство от Писаний в доказательство, что, как начало, прежде всех тварей, Бог родил из Себя Самого некоторую разумную силу, которая от Духа Святого называется также славою Господа, то Сыном, то Премудростию, то Ангелом, то Богом, то Господом и Словом; Сам Он называет Себя также «вождем воинства», когда Он явился в образе человеческом Иисусу Навину (Нав. 5, 13, 14). Ибо Он имеет все эти названия и от служения Своего воле Отеческой и от рождения по воле Отца. Не видим ли мы подобного этому и в нас самих? Произнося какое-нибудь слово, мы рождаем его, но не через отделение, так чтобы уменьшилось слово в нас, когда мы его произносим. Подобным образом, как мы видим, от огня происходит другой огонь, но так, что не уменьшается тот, от которого он возжен, а остается тем же, тогда как и возженный от него действительно существует и светит, без уменьшения того, от которого возжен. Свидетелем мне будет Слово Премудрости, то Самое, Которое есть Бог, рожденный от Отца всего, Слово и Премудрость, Сила и Слава Родившего; Оно через Соломона (Притч. 8, 21–36) говорит о предвечном рождении от Бога Премудрости, Которая вместе с Ним принимала участие в создании и устроении вселенной (гл. 61, ср. гл. 128). Тоже самое объявляет Слово Божие и через Моисея (Быт. 1, 26–28; 3, 22), показывая нам, что Бог при сотворении человека говорил к Какому-то от Него различному по числу и разумному Существу. Говоря «как один из нас» (Быт. 3, 22), Он указал на число Лиц, соприсущих друг другу, и по крайней мере, двух» (гл. 62).

Таким образом, этими местами Св. Писания Иустин доказал существование второго Божественного Лица и Его единосущие с Богом Отцом и тем твердо обосновал правильность христианской веры в Божество Иисуса Христа, не нарушающей веры и в единобожие.

Не имея ничего больше возразить на подавляющие доводы Иустина по этому вопросу, Трифон, далее, просит его доказать от Писания и другие особенности христианского вероучения, соблазняющие иудеев, именно, что это второе Божеское Лицо «по воле Отца снизошло по человечески родиться от Девы, быть распятым и умереть, после чего воскресло и вознеслось на небо» (гл. 63). В ответ на это Иустин приводит многочисленные места Св. Писания, из которых открывается, что все черты земной жизни Иисуса Христа были или предречены пророками, или же прообразованы ветхозаветными символами и установлениями, и события совершились именно так, как было предсказано и прообразовано. Так, факт боговоплощения утверждается пророчествами Исайи (Ис. 53, 8), Моисея (Быт. 49, 8–12) и Давида (Пс. 109, 3, 4; 44, 6–12), в которых говорится о двояком – божеском и человеческом – происхождении Иисуса Христа, так как с одной стороны кровь Его будет не от семени человеческого и Он вообще будет Богом, а с другой, – Он родится от чрева человеческого (гл. 63). О рождении Его от Девы весьма ясно пророчествует Исайя (Ис. 8, 10–17; гл. 66).

Услышав, что последнее пророчество применяется к Иисусу Христу, Трифон стал оспаривать мессианский смысл его, говоря, что в нем вместо слова: «дева» нужно читать: «молодая женщина», и что все пророчество относится к царю Езекии (гл. 67). Это возражение, подрывающее один из главных пунктов христианского вероучения, побудило Иустина обратиться к подробному разбору данного пророчества, на основании которого он доказал, что это пророчество не может относиться к Езекии, так как он не только в период раннего детства, но и никогда во всю свою жизнь не обладал тем могуществом, которое пророчественно обещается имеющему родиться отроку. Между тем, оно вполне приложимо ко Христу и буквально исполнилось на Нем, когда вскоре по рождении Его восточные вохвы пришли к Нему на поклонение и принесли Ему, как могущественному царю, дары (гл. 77). Неправильность же иудейского чтения данного места с заменою слова «дева» словом «молодая женщина» изобличается тем, что Бог обещает Ахазу необычайное знамение – рождение Сына Девою. «Если бы, – говорит Иустин, – Христу надлежало родиться от совокупления, подобно всем прочим первородным, то зачем Сам Бог сказал, что Он даст знамение, которое не обще всем первородным?

Но то, что поистине есть знамение и должно быть предметом веры всего человеческого рода, именно, что от Девической утробы возьмет Перворожденный всех тварей плоть Свою, истинно сделается Отроком, об этом Исайя через пророчественный Дух предвозвестил для того, чтобы когда это исполнится, знали, что это произошло по силе и воле Творца всего» (гл. 84).

В факте переименования Иисуса Навина из Авсия (Исх. 20, 22; 23, 20, 21; Нав. 5) указано, что имя родившемуся Мессии будет Иисус. Пророк Михей (Мих. 5,2) предсказал об Его рождении в Вифлееме, что исполнилось во время первой народной переписи при Октавиане Августе; пророк Исайя указал, что предтечею первого Его пришествия будет Иоанн Креститель, который уготовит Ему путь (Исх. 40, 1–17). Этот Иоанн, сидя при реке Иордане, восклицал: «Я крещу вас водою для покаяния, но придет Сильнейший меня, у Которого я недостоин носить сапоги: Он будет крестить вас Духом Святым и огнем» (Мф. 3, 2; гл. 51). И когда Иисус пришел к реке Иордану, где Иоанн крестил, и сошел в воду, то огонь возгорелся в Иордане⁴, а когда Он вышел из воды, то Дух Святой, как голубь, слетел на Него и пришел с небес голос, провещанный и через Давида (Пс. 2, 7), который как бы от своего лица говорил то, что имело быть сказанным Ему от Отца: «Ты Сын Мой, Я днесь родил Тебя» (гл. 88)⁵.

Что касается бесславности первого пришествия Христова, особенно же Его страданий до распятия и смерти включительно, то на это особенно много ясных указаний в Св. Писании, Пророк Исайя говорит, что Он не будет иметь ни вида, ни славы, ни красоты,, но вид Его бесчестнее и презреннее вида сынов человеческих. «Как овца, Он будет веден на заклание, и как агнец безгласен перед стригущим его, так Он не откроет уст Своих» (Ис. 53, 3, 5; гл. 13). Давид, как бы присутствуя при Его предкрестных душевных муках и крестных страданиях, от лица Его говорит: «Боже, Боже Мой, воззри на Меня, зачем Ты оставил Меня? Все видящие Меня смеялись надо Мной и говорили устами, кивая головою: Он надеялся на Господа, пусть освободит и спасет Его. Не отступи от Меня, потому что скорбь близка, потому что нет помощника Мне. Все кости Мои, как вода, выступили и разделились. Сердце Мое сделалось, как воск тающий, в средине внутренности Моей; иссохла сила Моя, как черепок, и язык Мой пристал к гортани Моей, и Ты низвел Меня в прах смертный; ибо множество псов окружило Меня, и сборище лукавых обступило Меня. Они пронизали руки и ноги Мои; пересчитали все кости Мои; а сами они рассуждали и смотрели на Меня. Они разделили себе одежды Мои, и об одежде Моей бросали жребий» (Пс. 21, 1–23; гл. 98). Все это с буквальною точностью исполнилось на Иисусе Христе (гл. 99–106).

Трифон опять возразил, что он затрудняется признать возможность и необходимость для Христа крестных страданий, когда в Писании сказано, что «проклят всякий распятый» (Втор. 21, 23). Тогда Иустин выяснил ему спасительное значение Христовых страданий и смысл вышеуказанного проклятия. Пророчество Исайи (Ис. 53, 4–6, 10) ясно говорит: «Он носит грехи наши и мучится из-за нас, и мы вменили Ему то, что Он в болезни, в язве и в мучении. Но Он был язвен за грехи наши и мучен за беззакония наши; наказание мира нашего на Нем, через рану Его мы исцелились. И Господь предал Его за грехи наши. От беззаконий народа его Он идет на смерть. Если дадите Его в жертву о грехе, то ваша душа увидит семя долговечное». Следовательно, «Он снизошел быть распятым не потому, чтобы Он имел в этом нужду, но Он совершил это за род человеческий, который от Адама подпал смерти и обольщению змия, потому что каждый по своей собственной вине творил зло» (гл. 88). Спасительное значение креста, на котором был распят Иисус Христос, утверждается и ветхозаветными прообразами. «Когда народ израильский воевал с Амаликом, то Моисей молился Богу, распростерши руки свои на обе стороны; Ор же и Аарон поддерживали их весь день, чтобы они не опустились от утомления. Ибо если он что-нибудь опускал из этого знамения, представлявшего крест, то народ был побеждаем; если же он оставался в этом положении, то Амалик был побеждаем в той же степени, и сильный имел силу от креста. Не потому народ одерживал победу, что Моисей так молился, а потому что он делал знамение креста (гл. 90). Также образ и знамение, употребленное против угрызения Израиля от змеев⁶, очевидно было воздвигнуто для безопасности верующих; потому что еще тогда была предвозвещена смерть змию через имеющего распяться и спасение тем, которые, будучи укушены им, прибегают к пославшему в мир Сына Своего, Который был распят. «Ибо не в змия веровать научил нас пророчественный Дух через Моисея, когда объявляет, что змий был в начале проклят от Бога, и через Исайю (Ис. 27, 1) показывает, что он будет убит, как враг, великим мечем, который есть Христос» (гл. 91).

Что касается проклятия, положенного в законе на людей распятых, то оно не безусловно и не «положено на Христа Божия, через Которого Бог спасет всех, сделавших достойное проклятия (гл. 94). Если Отцу всего угодно было, чтобы Его Христос принял на Себя проклятие всех, за весь человеческий род, зная, что Он воскресит Его распятого и умершего, то для чего вы говорите, как о проклятом, о Том, Который по воле Отца захотел претерпеть это? С другой стороны, сказанное в Законе «проклят всякий висящий на дереве» укрепляет надежду нашу, зависящую от распятого Христа, не потому что Бог проклинает этого Распятого, но потому что Бог предсказал, что вы и вам подобные имели сделать, не зная того, что Он есть Сущий прежде всего, вечный священник Бога, Царь и Христос. Это, как вы можете видеть, и исполняется. Ибо вы в своих синагогах проклинаете тех, которые сделались через Него христианами, также и прочие народы приводят в действие самое проклятие, убивая тех, которые только объявят себя христианами» (гл. 95–96).

Распятый Христос пробыл на кресте до вечера, прообразом чего был Моисей, державший свои руки распростертыми до вечера. «К вечеру погребли Его, а потом Он воскрес в третий день. Об этом Давид возвестил так: «Я возвал голосом Моим к Господу и Он услышал меня с горы святой Своей. Я уснул и спал; и опять встал, потому что Господь поддержал меня» (Пс. 3, 5–6). О том, что Он воскреснет, Исайя сказал так: «Гроб Его был взят из среды»; и: «дам богатых за смерть Его» (Ис. 57, 2; 57, 2; 53, 9; гл. 97). Касательно Его воскресения в третий день после распятия написано в памятных записях⁷, что люди из вашего рода, состязаясь с Ним, сказали Ему: «Покажи нам знамение»; и Он отвечал им: «Род лукавый и прелюбодейный ищет знамения, и знамения не дастся ему, кроме знамения Ионы пророка» (Мф. 12, 38–41. сн. 16, 1–4). Эти слова Его тогда были прикровенны, так что слушатели не могли из них понять, что Он после распятия в третий день воскреснет» (гл. 107).

Воскресший из мертвых, по вознесении на небо, будет безмерно возвеличен Богом, сядет по правую сторону Отца и поставится царем и судией всех народов, как об этом говорят Даниил (Дан. 8, 9–28) и Давид (Пс. 109, 71, 1–19; 23; 46; 98; 44; гл. 31–38).

Доказавши Божество Иисуса Христа исполнением на Нем многочисленных пророчеств и прообразов, Иустин, далее, показывает иудею, что со времени пришествия Христа на землю спасение даруется не через основание закона Моисеева, как было в Ветхом Завете, а через веру в распятого Иисуса, вследствие чего в Царствие Божие более будут призваны язычники, уверовавшие в Него, чем иудеи, отвергающие Его. Это также предречено и прообразовано через Исайю (Ис, 2, 5, 6; 60, 1–3). Господь говорит: «Идите со мною все боящиеся Бога, желающие видеть блага Иерусалимские. Идите, будем ходить во свете Господнем; Он отпустил народ Свой, дом Иакова. Идите все народы, соберемся в Иерусалим, уже неосажденный войною за грехи людей». «Я открылся тем, которые Меня не ищут, найден теми, которые Меня не спрашивают». «Я сказал: вот Я, – народам, которые не призывали имени Моего. Я простирал руки Мои целый день к народу неверному и непокорному, к людям, которые ходят путем не добрым, но вослед грехов своих. Это народ, который оскорбляет Меня пред лицом Моим» (гл. 24). В пророчестве Михея говорится: «И многие народы придут и скажут: придите, взойдем на гору Господню и в дом Бога Иакова: и нам покажут пути Его и будем ходить по стезям Его... И будет в тот день: Я соберу сокрушенную, и приму изгнанную и ту, которую Я поразил, и положу сокрушенную в остаток и угнетенную в народ сильный: Господь будет царствовать над нами на горе Сионе отныне и до века» (Мих. 4, 1–7; гл. 109). И Захария приточно показывает таинство Христово и прикровенно возвещает его. Вот слова его: «Радуйся и веселись дочь Сиона! Ибо вот Я иду и поселюсь среди тебя, говорит Господь. И многие народы присоединятся к Богу в тот день, и будут Моим народом» (Зах. 2, 10, 3, 2). Это откровение относится к нам, верующим во Христа, к нам, которые, будучи преданы блудодеянию и всякому вообще гнусному делу, совлекли с себя благодатию, дарованною нашим Иисусом по воле Отца Его, все нечистое и злое, во что мы были облечены. На нас восстает диавол, всегда действующий против нас и желающий всех привлечь к себе; но Ангел Божий, т.е. сила Божия, ниспосланная нам через Иисуса Христа, запрещает ему и он удаляется от нас. И мы как будто выхвачены из огня, потому что избавлены и от прежних грехов, и от мучения и пламени, которые готовит нам диавол и все слуги Его, и от которых опять избавляет нас Иисус Сын Божий (гл. 115–116). Исайя говорит, что «те, которым не было возвещено о Нем, увидят, и которые не слыхали, уразумеют» (Ис. 52, 15; гл. 110). Это тот народ, о котором Бог некогда дал обетование Аврааму и обещал сделать его отцом многих народов, разумея не аравитян, египтян или идумеев, ибо и Измаил сделался отцом великого народа, и Исав; аммонитян и теперь великое множество. Ной же был отец и самого Авраама и вообще всего человеческого рода, а другие были родоначальниками тех или иных народов. Что же больше здесь дает Христос Аврааму? То, что Он своим голосом призвал его подобным названием и повелел ему выйти из земли, в которой он жил. И нас всех Он призвал тем же голосом, – и мы теперь вышли из того образа жизни, который вели мы, живя худо, подобно другим обитателям земли. И вместе с Авраамом наследуем святую землю и получим наследие в бесконечную вечность, так как мы дети Авраама по одинаковой с ним вере. Ибо как он поверил голосу Божию и это вменилось ему в праведность, так и мы дети Авраама по одинаковой с ним вере. Ибо как он поверил голосу Божию и это вменилось ему в праведность, так и мы, уверовавши голосу Божию, провещанному снова апостолами и предвозвещенному нам пророками, отреклись, даже до смерти, от всего в мире.

Посмотрите, как Он обещал то же самое Исааку и Иакову. Так Он говорит Исааку: «Через семя твое благословятся все народы земные» (Быт. 26, 4) и Иакову: «Через тебя и через семя твое благословятся все племена земные» (Быт. 28, 14). Об Иуде Он говорил: «Не оскудеет князь от Иуды и правитель от чресл Его, пока не придет то, что отложено для Него; и Он будет чаяние народов» (Быт. 49, 10). Ясно, что это сказано не об Иуде, а о Христе, ибо мы все из всех народов ожидаем не Иуду, но Иисуса, который и отцов ваших вывел из Египта (гл. 119–120). Бог, говоря об этом Христе через Давида, не сказал: «Через семя Его благословятся народы», но через Него Самого: «Имя Его вовек, выше солнца взойдет и все народы благословятся через Него» (Пс. 71, 17). Если же через Христа благословятся все народы, и мы, составившиеся из всех народов, веруем в этого (Иисуса): то Он есть Христос, а мы – люди, через Него благословенные. Если же Он в первое Свое пришествие бесславное, безвидное и уничиженное так воссиял и такую возымел силу, что нет ни одного народа, в котором был бы неизвестен, и повсюду люди из всякого народа покаялись обратились от своего прежнего порочного образа жизни, так что и демоны повинуются имени, Его и все начальства и царства трепещут имени Его более всех умерших: то неужели во время славного Своего пришествия Он не поразит всех ненавидящих Его и несправедливо отступивших от Него, а Своих последователей не успокоит и не даст им все ожидаемые блага? Итак, нам дано и слышать и разуметь, и спасаться через этого Христа и знать все, что принадлежит Отцу (гл. 121). У Исайи (Ис. 42, 1–4) Бог, говоря о Христе, приточно называет Его Иаковом и Израилем, на имя которого будут надеяться народы. Поэтому, как от этого одного Иакова, названного также и Израилем, весь род ваш назван Иаковом и Израилем: так и мы, соблюдающие заповеди Христовы от родившего нас для Бога Христа, называемся не только Иаковом, Израилем, Иудою, Иосифом и Давидом, но и истинными сынами Божиими, и на самом деле таковы (гл. 123).

О призвании новых народов в Царствие Божие свидетельствуют и прообразы. Бракосочетания Иакова были образами того, что имело совершиться через Христа. Жениться на двух сестрах одновременно нельзя было Иакову; посему он служил Лавану за дочерей его и, будучи обманут в младшей, служил ему еще семь лет. Лия – ваш народ и синагога, а Рахиль – наша Церковь. Христос доныне служит за них и за рабов их обеих. Если Ной отдал в рабство двум сынам своим семя третьего сына, то теперь Христос пришел для восстановления и свободных детей и рабов их, почитая достойными тех же прав всех, соблюдающих заповеди Его, точно так, как родившиеся у Иакова от свободных жен и родившиеся от рабынь все были сынами равночестными: Иаков служил Лавану за пестрый и многовидный скот, и Христос потерпел рабство даже до креста за разнообразных людей из всякого народа, приобретши их Своею Кровью и таинством крестным. Глаза Лии были слабы, и ваши душевные очи весьма немощны. Рахиль похитила богов Лавана и скрыла их даже до сего дня: и наши отеческие и вещественные боги погибли для нас (гл. 134).

В потопе также было таинство людей спасаемых. Ибо праведный Ной при потопе с прочими людьми (с женою своею, тремя сыновьями своими и женами их), составляя числом 8 человек, были символом того дня, в который наш Иисус Христос явился, восставши из мертвых, и который есть по числу восьмой, но по силе всегда первый. Христос, перворожный всей твари, сделался также началом нового рода, возрожденного Им посредством воды, веры и дерева, содержащего таинство креста, подобно как Ной спасся на древе, плавая с семейством своим (гл. 138).

И другое таинство, которого вы не знаете, было предвезвещено событием во время Ноя. В благословениях, которыми Ной благословил двух своих сыновей (Сима и Иафета), он изрек и проклятие на своего внука (Ханаана, сына Хама) (Быт. 9, 24–27). Таким образом, как были благословены два народа, сыны Сима и Иафета, и сперва сынам Сима было определено обладать жилищами Ханаана, а от них те же владения должны были, по предсказанию, получить, в свою очередь, сыны Иафета. И как один народ, народ ханаанский, был предан в рабство тем двум народам. Но Христос пришел по данной Ему от Всемогущего Отца власти, и призывая людей к дружеству, благословению, покаянию и совокупной жизни, обещал им, как было показано, обладание, имеющее быть в той же земле всех святых. Потому люди всех стран, рабы ли или свободные, если они веруют во Христа и признают истину в Его словах и в словах Его пророков, знают, что они будут вместе с Ним в той земле и получат вечное нетленное наследие. Поэтому Иаков, который сам был образом Христа, вступил в сожитие с двумя рабынями двух своих сводных жен, и прижил от них сыновей, чтобы предуказать, что Христос примет и всех потомков Ханаана, которые находятся среди племени Иафета, наравне со свободными сынами, и будет иметь их всех детьми и сонаследниками. Таковы именно мы, но вы не можете понять этого, потому что вы не можете пить от живой воды Божией, но из «сокрушенных колодцев, которые не могут сохранять воды», как говорит Писание (Иер. 2, 13). Такие сокрушенные колодцы ископали для вас ваши учителя, которые, как ясно говорит Писание, «учат учениям, заповедям человеческим» (Ис. 29, 13). И кроме того, они обольщают себя и вас, думая, что тем, которые по плоти происходят от семени Авраамова, хотя бы они были даже грешники и неверующие, и непокорные Богу, несомненно будет дано Его вечное царство, – несправедливость чего доказывается самими Писаниями. Иначе Исайя не сказал бы так: «И если бы Господь Саваоф не оставил нам семени, мы были бы как Содом и Гоморра» (Ис. 1, 9). И Иезекииль: «Если Ной и Иаков и Даниил будут просить за своих сынов и дочерей, не дастся им. Но ни отец не погибнет за сына, ни сын за отца; но всякий погибнет за свой собственный грех, а всякий спасается своими собственными правыми действиями» (Иез. 14, 20 след.; 18, 4–20). И Исайя опять: «они посмотрят на члены тех, которые согрешили против Меня; червь их не успокоится, и огонь их не угаснет, и они будут зрелищем для всякой плоти» (Ис. 66, 24; гл. 139–140).

По окончании разговора собеседники расстались, высказывая пожелание всяких благ друг другу (гл. 142).