Глава II. «Церковные» документы делопроизводства политбюро ЦК РКП(б) XI созыва (3 апреля 1922 г. – 25 апреля 1923 г.)

Политбюро нового XI созыва обратилось к рассмотрению «церковных» вопросов сразу же, как только приступило к работе. Причем высший орган ЦК РКП(б) вновь акцентировал свое внимание на проблеме привлечения духовенства Русской церкви в органы ВЦИК, официально несущих ответственность за кампанию по изъятию ценностей. Несмотря на то, что еще Политбюро предыдущего X созыва двумя своими постановлениями от 13 и 23 марта 1922 г. высказалось с подачи Л.Д. Троцкого за допущение духовенства в официальные советские учреждения помощи голодающим, председатель Реввоенсовета, тем не менее, решил еще раз предложить высшему партийному руководству рассмотреть данный вопрос. По всей видимости, после переговоров с председателем ЦК Помгола М.И. Калининым и переписки с патриархом Тихоном намеченный Троцким епископ Антонин (А.А. Грановский) дал свое согласие на участие в работе по реализации изъятых ценностей²⁹⁰.

Об этом дополнительно свидетельствует постановление Бюро центральной КИЦЦ «О работе еп[ископа] Антонина», принятое за несколько дней до рассмотрения вопроса в Политбюро и внесенное десятым пунктом в протокол № 8 заседания Бюро от 10 апреля 1922 г.²⁹¹ Согласно имеющемуся в фонде ВЦИК в ГАРФ машинописному экземпляру протокола, присутствовавшие под председательством А.Г. Белобородова на этом заседании И.С. Уншлихт, Г.Д. Базилевич, Ф.Д. Медведь, А.Н. Винокуров, заслушав последнего, решили «согласит[ь]ся с т. Винокуровым о формах участия Антонина в работе ЦК Помгол». Как видим, вопрос о работе епископа Антонина в ЦК Помгола, точнее об его использовании в пропагандистском прикрытии настоящих целей кампании по изъятию церковных ценностей и в намечаемом расколе Русской церкви, рассматривала центральная КИЦЦ, секретно работавшая по постановлению Политбюро от 20 марта 1922 г. под эгидой Троцкого.

В «подлинном» протоколе № 2 заседания Политбюро от 13 апреля 1922 г. предложенное Троцким постановление об Антонине было зафиксировано пунктом 27. В машинописной выписке на бланке ЦК РКП(б) данный номер пункта был приписан карандашом от руки к левой колонке «Слушали», текст которой гласил: «27. О включении епископа Антонина в состав ЦК Помгола для участия в работе по реализации церковных ценностей, (т. Троцкий)». В правой колонке «Постановили» лаконично утверждалось: «Включить». Однако эта формулировка подверглась существенной правке красными чернилами. Рукой сотрудника (заведующего?) Бюро Секретариата ЦК РКП(б) или, не исключено, даже рукой избранного 3 апреля 1922 г. на Пленуме ЦК партии генерального секретаря И.В. Сталина она была вычеркнута, а вместо нее появилась менее категоричная: «Не возражать»²⁹².

К сожалению, более подробно узнать, что предлагал Троцкий, мотивируя свою очередную инициативу в отношении епископа Антонина, и почему Политбюро решило «не возражать», невозможно. Ни в делах с «подлинным» и с «хранилищным» протоколами № 2 заседания Политбюро в фонде ЦК партии в РГАСПИ, ни в доступных нам тематических делах фонда Политбюро в АПРФ никаких инициативных документов Троцкого не отложилось. В просмотренных тематических делах АПРФ даже нет самой выписки с данным постановлением высшего партийного органа. На выписке из «подлинного» протокола, правда, оттиснут штамп о размещении ее экземпляра в тематическом деле АПРФ, посвященном помощи голодающим. Однако находится или нет этот экземпляр выписки и инициативный документ Троцкого в данном тематическом деле, сказать крайне трудно. Возможно, Троцкий считал, что в третий раз вопрос о введении «советского» духовенства и, конкретно, епископа Антонина в состав ЦК Помгола может не мотивироваться и даже не обсуждаться непосредственно на заседании Политбюро.

Это предположение отчасти подтверждается и особенностями оформления постановления высшего партийного органа об епископе Антонине в «подлинном» протоколе № 2. Как неоднократно отмечалось на примере постановлений Политбюро X созыва, наличие в качестве текста постановления, обычно рукописного, машинописной выписки говорит о том, что рассматриваемый вопрос был принят опросом, а не на заседании. Об «опросном» характере принятия решения свидетельствует и имеющаяся над основными колонками текста строчка, в которой отсутствует слово «заседание»: «Выписка из протокола Политбюро № 2 от 12/IV-22 г.». Исходя из наблюдений, проведенных в предшествующей главе над подобными строчками, можно утверждать, что опрос членов и кандидатов в члены Политбюро проводился 12 апреля 1922 г., следовательно, за день до заседания, к протоколу которого это постановление было приписано. Кстати, дата 12 апреля 1922 г., выправленная из первоначально написанной даты 10 апреля 1922 г., указана и в рукописной помете о принадлежности документа к пункту 27 протокола № 2, проставленной на выписке коричневыми чернилами сотрудником Бюро Секретариата. (Рядом с пометой, возможно позднее был оттиснут еще и сходный штамп о принадлежности, но уже без даты опроса.) Согласно адресу рассылки, напечатанному под бланком, экземпляры выписок с изучаемым постановлением должны были получить два человека: инициатор Троцкий и исполнитель Калинин. Очевидно, эти документы ушли к адресатам за подписью приступившего к работе на новой должности генерального секретаря Сталина. Ведь именно росчерк его фамилии в качестве подписи был проставлен красными чернилами на экземпляре выписки, сохранившемся в «подлинном» протоколе № 2 Политбюро.

Дата 12 апреля 1922 г. проставлена и перед пунктом 27 позднейшего по времени изготовления «хранилищного» протокола № 2 заседания Политбюро от 13 апреля 1922 г.²⁹³ Она набрана в виде традиционной строчки: «От 12.IV.22 г.» Правда, сам протокол, в отличие от таких же протоколов высшего органа ЦК РКП(б) X созыва, напечатан без колонок «Слушали» и «Постановили». Тексты каждого постановления даны здесь в виде горизонтальных абзацев, причем текст из колонки «Слушали» подчеркнут. При этом, однако, вслед за «хранилищными» протоколами X созыва, в конце данного протокола перед опросными пунктами разъясняюще было указано: «Опросом по телефону».

Все выше сделанные выводы об «опросном» характере принятия постановления, включая телефонную процедуру голосования, дополнительно подкрепляет делопроизводственный документ, попавший в дело с «подлинным» протоколом № 2 заседания Политбюро. На нем, кстати, оттиснуты точно такие же штампы о размещении и о принадлежности, как и на находящейся рядом с ним выписке с постановлением об епископе Антонине. Этот документ представляет собой небольшой листок с записью результатов голосования опросом лиц, входивших в Политбюро. В самом его верху чернилами серого цвета вписано той же рукой, которая правила в выписке слово «включить» на слово «не возражать»: «На опрос до 2-х час[ов]». Ниже другой рукой простым карандашом зафиксировано столбцом: «тов. Троцкий За. т. Калинин За. т. Томский воздерж[ивается], т. Рыков За. т. Каменев За. т. Молотов За» (последнее слово синим карандашом) и справа добавлено: «т. Сталин За». Несомненно, такая запись свидетельствует о том, что опрос проводился, как и сказано в «хранилищном» протоколе, по телефону, причем опрашивался и сам инициатор – Троцкий. Исключение, пожалуй, можно сделать только для Молотова, признав его опрошенным «в круговую», если, конечно, молотовское «за» было проставлено синим карандашом им самим²⁹⁴.

Вместе с тем, наличие этого листка с мнениями членов и кандидатов в члены Политбюро позволяет еще раз заострить внимание на проблеме отсутствия инициативного документа. Вполне реально, что Троцкий, как мы уже отмечали, не писал такого документа. В противном случае результаты голосования должны были фиксироваться непосредственно на инициативном документе самими голосовавшими, если опрос шел «в круговую», или сотрудниками Бюро Секретариата, как это делалось до описываемого момента. Хотя не исключено, что Троцкий все-таки оформил свое предложение в письменном виде, а лист с записью высказанных мнений является всего лишь делопроизводственным нововведением, призванным унифицировать фиксацию результатов опроса. Ведь появление такого листа без сомнения делало не нужным сохранение в делах с «подлинными» протоколами Политбюро инициативных документов, на которых ранее фиксировались записи опроса.

Тем не менее, можно с более определенной долей уверенности заявить, что голосовавшее впервые по «церковному» вопросу «новое» Политбюро XI созыва полностью поддержало стратегию Троцкого в отношении Русской церкви, разработанную им лично и неоднократно одобренную «старым» составом высшего партийного органа в марте 1922 г. Таким образом, членами и кандидатами в члены Политбюро, по предложению Троцкого, заштатный епископ Антонин был не просто введен в ЦК Помгола, а назначен, по сути, единственным главным ответственным лицом «советской» обновленческой церкви.

Во исполнение данного постановления Политбюро получатель выписки Калинин уже 13 апреля 1922 г., в день заседания высшего органа партии, поставил вопрос об епископе Антонине на заседании Президиума ВЦИК. То, что это была инициатива Калинина, подтверждает текст непосредственно самого решения Президиума ВЦИК, зафиксированного пунктом 19 протокола № 27. Без сомнения, на его формулировки повлияло постановление Политбюро, которое имелось только у Калинина. Высший советский орган, заслушав вопрос «19. О включении епископа Антонина в ЦКПомгол. (вн[есено] ЦКПГ)», решил: «Включить епископа Антонина в ЦКПомгол по реализации церковных ценностей». Как видим, этот вопрос был официально внесен от имени ЦК Помгола, без обозначения фамилии председателя ВЦИК. Отметим, что Калинин на заседании Президиума ВЦИК присутствовал. Очевидно, он, как председатель ЦК Помгола, и внес вопрос об Антонине на рассмотрение своих коллег. Однако при оформлении принятого Президиумом ВЦИК решения делопроизводители почему-то скрыли имя инициатора за названием структуры. Не удалось полностью справиться делопроизводителям и с именем епископа Антонина. Из выявленных в фонде ВЦИК в ГАРФ текстов постановления, являющихся итоговыми документами к изучаемому решению Политбюро, следует, что в машинописном беловике протокола № 27 имя видного обновленца техническим персоналом Президиума ВЦИК было искажено: вместо Антонина здесь напечатано Антония. В трех других текстах, двух более ранних – в рукописном черновике и в машинописном черновике с рукописной правкой, а также в позднейшей машинописной копии выписки на бланке Президиума ВЦИК, подобных смысловых искажений допущено не было²⁹⁵.

Однако, вне зависимости от того, когда и кем одно епископское имя было заменено на другое, приведенным постановлением Президиума ВЦИК было официально в советском порядке легализовано секретное партийное решение, принятое с целью использования епископа Антонина, давшего свое согласие на участие в работе ЦК Помгола, в пропагандистском прикрытии изъятия церковных ценностей и в начавшемся обновленческом расколе Русской церкви²⁹⁶.

После принятия постановления об епископе Антонине высший орган ЦК РКП(б) вернулся к «церковным» вопросам через два заседания – 4 мая 1922 г. Присутствовавшие на заседании, согласно соответствующему списку из «подлинного» протокола № 5, «члены Политбюро т.т. Ленин, Троцкий, Сталин, Каменев, Зиновьев, Рыков» и «кандидаты: т.т. Молотов, Калинин» рассмотрели сразу шесть накопившихся «церковных» пунктов повестки дня, причем еще один, седьмой, пункт был принят опросом за два дня до заседания. В предварительном «Порядке Дня Заседания Политбюро ЦЕКА РКП от 4/V-1922 года. прот[окол] № 5», также находящемся в «подлинном» протоколе, из отмеченных пунктов были обозначены только три, да и то в качестве подпунктов всего лишь одного третьего пункта: «3. О делах в связи с изъятием ценностей: а) о Шуйских попах, б) о Московском процессе, в) о мощах Варнавы». По всей видимости, остальные «церковные» вопросы были внесены на рассмотрение Политбюро после формирования повестки дня, следовательно, накануне самого заседания, в оперативном порядке²⁹⁷.

Нужно отметить, что упомянутый «опросный» пункт, как и апрельское постановление о епископе Антонине, был принят в развитие программных мартовских установок Троцкого и Ленина, одобренных Политбюро и съездовским совещанием. В полном согласии с этими установками в Иваново-Вознесенске с 21 по 25 апреля 1922 г. выездной сессией Верховного ревтрибунала при ВЦИК был проведен судебный процесс над обвиняемым шуйским духовенством и верующими, из коих троих – мирянина П.И. Языкова, священников П.М. Светозарова и И.С. Рождественского – приговорили к расстрелу²⁹⁸. Президиум ВЦИК в лице М.И. Калинина и А.С. Енукидзе, получив телеграммы о возбуждении ходатайств о помиловании, 26 апреля 1922 г. предложил отложить исполнение смертного приговора²⁹⁹. Вследствие особой значимости процесса Калинин, видимо, решил обратиться за окончательным ответом по поводу помилования к главному заказчику и инициатору судебного разбирательства с расстрельным приговором – к Политбюро. По крайней мере, об этом свидетельствует текст «опросного» пункта постановления высшего партийного органа.

В «подлинный» протокол № 5 Политбюро он был внесен номером 23³⁰⁰. Этот номер проставлен карандашом в начале колонки «Слушали» машинописной выписки на бланке ЦК РКП(б). Сам текст левой колонки очень краток: «23. О приговоре сессии Ревтрибунала в Иваново-Вознесенске о двух попах (предложение т. Калинина)». В правой колонке «Постановили» не менее сдержанно напечатано: «Утвердить приговор сессии Ревтрибунала». Ниже двух данных столбцов стоит подтверждающая правильность всего изложенного подпись-росчерк Сталина, проставленная красными чернилами. Возможно, эта подпись автограф заведующего Бюро Секретариата ЦК РКП(б), первого помощника генсека партии А.М. Назаретяна. Наверное, она была воспроизведена с выписок, отправленных адресатам данного постановления. При этом помимо подписи, никаких других атрибутов с разосланных выписок – ни фамилий адресатов, ни исходящего номера, ни даты изготовления и рассылки – на рассматриваемом документе, являющимся отпуском, не продублировано. Только вверху под бланком была набрана машинописью традиционная строчка: «Выписка из протокола заседания Политбюро ЦК РКП от 2/V-22 г. № 5». Однако над бланком синими чернилами рукой заместителя секретаря Секретариата Политбюро М.Н. Бураковой выведена малопонятная корректирующая приведенную строчку помета: «Прилож[ение] к протоколу] п[олит]/б[юро] № 5[,] п[ункт] 5».

Не раскрывает содержания пометы Бураковой и «хранилищный» протокол № 5 заседания Политбюро от 4 мая 1922 г.³⁰¹ В его позднейшего изготовления машинописной тетрадке данная помета не учтена. Текст пункта 23 здесь воспроизведен практически слово в слово среди других «опросных» постановлений, внесенных в конец протокола под рубрикой «Опросом по телефону». Перед абзацами с текстом изучаемого постановления напечатано: «От 2 мая». Как видим, эта дата совпадает с той, которая была указана в выписке из «подлинного» протокола как якобы дата заседания Политбюро. Без сомнения, данную дату следует признать днем проведения опросного голосования членов и кандидатов в члены Политбюро по поводу предложения Калинина.

Этот вывод подтверждает и позднейшая по времени изготовления машинописная выписка на бланке ЦК ВКП(б) 1930-х гг.³⁰² Сразу же под бланком делопроизводителями ЦК партии была размещена четкая строчка об опросе с датой его проведения: «Опросом членов ПБ от 2.V.22 г.» Настоящая выписка сохранилась в тематическом деле фонда Политбюро АПРФ, посвященном церковным судебным процессам 1922 г. Всего таких документов было сделано два, в тематическом деле отложился отпуск.

Вместе с позднейшей выпиской в этом же деле оказались и три делопроизводственных документа, связанных с проведением опроса и фиксацией его итогов. Два из них – это рукописный черновик и машинописный беловик одного и того же документа. Первый является автографом Назаретяна³⁰³. Вверху документа, как и на листе с результатами опроса по поводу епископа Антонина, имеется запись: «На опрос членов П.Б.». Однако ниже идут не фамилии опрошенных и их ответы, а зафиксирован пространный текст, из которого отчасти становится более понятной формулировка самого постановления Политбюро. В частности, именно здесь указаны не трое приговоренных к смертной казни, а только почему-то «два попа». В отношении предложения Калинина говорится, что он просит «отменить решение Ревт[р]ибинуала (так! – С.П.)». В такой малограмотной назаретяновской интерпретации просьбы Калинина трудно разобраться, хотел ли председатель Президиума ВЦИК помиловать только двух священников или всех троих приговоренных. Первоначально, кстати, Назаретян вместо фамилии Калинина написал в документе слово «Президиум», но потом вычеркнул его. По всей видимости, такая правка была обусловлена тем, что Калинин обратился в Политбюро за несколько дней до заседания Президиума ВЦИК по шуйскому помилованию, т. е. по формальным критериям, когда Президиум еще не рассмотрел этого вопроса. С другой стороны, Назаретян, вписав фамилию Калинина, привел текст к стилистическому единообразию. Ведь при опросе важны были мнения членов и кандидатов в члены Политбюро, а не отдельных органов, пусть даже высших государственных. Тем более что далее Назаретян указал результаты опроса трех других членов Политбюро: Сталин, Троцкий и Ленин предлагали «не отменять решени[е] Ревтрибиунала (так! – С.П.)».

Таким образом, получалось, что не Президиум ВЦИК вносил предложение о помиловании, а просто отдельные члены Политбюро высказали (впервые по «церковному» вопросу!) полярные точки зрения. Поэтому Назаретян в конце данной записки дописал, обращаясь к оставшимся членам и кандидатам в члены высшего органа партийной власти: «Прошу голосовать». После чего, соблюдая оформительский порядок такого рода документов, начертал безымянную формулу подписи «Секретарь Цека».

В машинописном беловике этого документа на бланке ЦК РКП(б) после отмеченной формулы была проставлена факсимильная подпись Сталина и поверх нее оттиснута круглая печать ЦК РКП(б)³⁰⁴. Словосочетание «Прошу голосовать» оказалось опущенным, а в начале записки взамен «На опрос членов П.Б.» появилось: «Членам Политбюро Т.т. Томскому, Рыкову, Молотову. Препровождается на опрос Членов Политбюро». В бланк также от руки была вписана дата опроса – 2 мая 1922 г. Однако никаких автографов трех указанных в адресе лиц на записке нет. Возможно, что эту записку не пришлось отправлять по причине проведения опроса по телефону. Напомним, что именно о такой процедуре проведения опроса свидетельствует «хранилищный» протокол № 5 заседания Политбюро от 4 мая 1922 г., в котором прямо говорится: «Опросом по телефону» и перед самим пунктом набрано: «от 2 мая». Хотя вполне реально, что по телефону были опрошены Сталин, Троцкий и Ленин, а в тематическом деле фонда Политбюро в АПРФ оказались машинописный отпуск записки с тремя другими адресатами для голосования «в круговую» и ее рукописный черновик.

Так или иначе, но результаты голосования все-таки были зафиксированы машинописью на третьем из указанных делопроизводственных документов, оформленном на отдельном небольшом листке³⁰⁵. То, что он отражает опрос именно по шуйскому постановлению Политбюро говорит проставленная на нем от руки сотрудником Бюро Секретариата традиционная помета о принадлежности. Согласно этой помете, данный документ приписан к пункту 23 протокола № 5 заседания Политбюро от 4 мая 1922 г. Помимо пометы, подтверждая ее, рядом с нею еще оттиснут и сходный штамп о принадлежности. Точно такие же штампы стоят и на двух других документах – рассмотренных выше экземплярах записки. В свою очередь, на листке повторены и зафиксированные в записке мнения трех членов Политбюро (Ленина, Троцкого и Сталина): «Утвердить решение Ревтрибунала». К ним, как следует из листка, присоединился из намеченных к опросу в записке – Молотов. Рыков, Томский и Каменев, наоборот, решили поддержать Калинина и высказались «За отмену приговора» (Рыков – «За замену смертного приговора»). Правда, мнение самого Калинина в листке не зафиксировано.

Таким образом, остается неясным, почему позиция инициатора рассмотрения вопроса о помиловании Калинина не была учтена в листке с результатами голосования. Ведь, если засчитать его голос, то количество голосов, поданных за пересмотр приговора, сравняется с количеством голосов противников такого решения: их будет по четыре в каждой группе. (Член Политбюро Зиновьев и кандидат в члены Бухарин не опрашивались, видимо, по причине их отсутствия в Москве.) По листку же с записью результатов голосования выходит, что победила точка зрения сторонников утверждения решения Верховного ревтрибунала с перевесом в один голос. Это шаткое преимущество и было отражено в тексте «опросного» постановления Политбюро.

Возможно, подобная «несправедливость» заставила председателя Президиума ВЦИК еще раз поставить данный вопрос в повестку дня заседания Политбюро. В «подлинном» протоколе № 5 заседания высшего партийного органа пятым и шестым пунктами был вставлен лист линованной бумаги с двумя рукописными колонками, исполненными черными чернилами³⁰⁶. В левой колонке «Слушали» интересующего нас пункта пять соответственно было записано: «5. – О Шуйских попах. (Калинин)», а в правой «Постановили»: «5. – Подтвердить решение Политбюро от 2/V с. г.», т. е. рассмотренное нами выше «опросное» постановление, помещенное в виде машинописной выписки в этот же протокол пунктом 23. Ниже левой колонки также от руки теми же чернилами была сделана запись о рассылке. Выписку пятого пункта из протокола № 5 заседания Политбюро должен был получить инициатор повторного рассмотрения вопроса о помиловании «шуйских попов» – Калинин. По всей видимости, он эту выписку получил, т. к. напротив его фамилии синим карандашом был проставлен знак «V».

Таким образом, малопонятная техническая помета Бураковой «Прилож[ение] к пр[отоколу] п[олит]/б[юро] № 5[,] п[ункт] 5» на выписке, размещенной пунктом 23 в «подлинном» протоколе, становится вполне объяснимой и уместной. При оформлении пятого пункта протокола № 5, принятого непосредственно на заседании Политбюро, сотрудниками Бюро Секретариата ЦК партии было решено приложить к нему ранее утвержденное опросом постановление, которое формально казалось внесенным в этот же протокол пунктом 23. Иначе, без такого приложения, уловить какой-либо смысл в имеющейся формулировке пятого пункта было бы даже самим делопроизводителям и техническому персоналу ЦК партии практически невозможно. В результате получилось, что в протоколе № 5 заседания Политбюро от 4 мая 1922 г. текст «опросного» постановления о шуйских священниках был воспроизведен дважды: как последний по нумерации пункт 23 и как идущее следом приложение к пункту пять. Причем при изготовлении приложения его текст был скопирован и заверен Бураковой, по-видимому, с выписки пункта 23 из «подлинного» протокола № 5.

Об этом, по крайней мере, говорит сделанная в более позднее время машинописная тетрадка «хранилищного» протокола № 5 заседания Политбюро от 4 мая 1922 г. Здесь идущее следом за пунктом 23 приложение к пятому пункту представляет собою заверенную копию выписки пункта 23, изготовленную с копии, заверенной в свою очередь Бураковой. Перед текстом выписки соответственно набран поясняющий заголовок, сходный с пометой Бураковой на выписке из «подлинного» протокола: «Приложение к п[ункту] 5 пр[отокола] ПБ № 5 от 4.V.22 г.» К сожалению, в этом заголовке современным исследователем или архивистом, не сумевшим разобраться в хитросплетениях оформительской логики работников секретного делопроизводства ЦК партии, пятый номер пункта исправлен шариковой ручкой на 23, что в принципе обессмысливает само приложение, которое превращается во всего лишь повторяющийся неизвестно для чего текст пункта 23³⁰⁷.

Не меньшую трудность может вызвать и позднейшая выписка пятого пункта на бланке ЦК ВКП(б) 1930-х гг., сделанная, по всей видимости, с «хранилищного» протокола № 5 заседания Политбюро от 4 мая 1922 г. Ее изготавливали без учета имеющегося в деле с «хранилищным» протоколом приложения, следовательно, узнать из данной выписки, что за решение Политбюро от 2 мая 1922 г. было подтверждено высшим партийным органом, нельзя. Текст постановления в выписке, как и в «хранилищном» протоколе, дан не двумя основными столбцами «Слушали» и «Постановили», а в виде двух горизонтальных абзацев, без указаний адресатов. Всего таких выписок было сделано две, одна из которых (отпуск) сохранилась в тематическом деле АПРФ, следом за тремя делопроизводственными документами предшествующего «опросного» постановления³⁰⁸.

Неудачу повторной инициативы Калинина в отношении «шуйских попов», зафиксированную в текстах рассмотренного постановления, можно объяснить персональным составом членов и кандидатов, прибывших на заседание Политбюро 4 мая 1922 г. Если противники отмены решения Верховного ревтрибунала явились полностью (все четверо), то из рядов ратовавших за смягчение приговора выпал Томский, и они остались, считая Калинина, втроем. Ключевую роль в этой ситуации сыграл не принимавший участия в голосовании опросом 2 мая 1922 г. Зиновьев. Видимо, именно его голос и был решающим.

Во исполнение данного решения Политбюро, присланного в виде выписки единственному адресату – Калинину, 5 мая 1922 г. Президиум ВЦИК на своем секретном заседании постановил отклонить «ходатайство о помиловании Рождественского, Светозарова, Языкова» и «оставить в силе» приговор выездной сессии Верховного ревтрибунала. Данное постановление Президиума ВЦИК, являющееся итоговым документом к шуйским решениям Политбюро, было внесено пунктом 61 в протокол № 12 секретного заседания высшего советского органа власти от 5 мая 1922 г. Машинописный протокол за подписью Енукидзе с текстом постановления и машинописную выписку из него на бланке Президиума ВЦИК с тем же текстом и с той же подписью удалось обнаружить в ГАРФ: соответственно в фонде ВЦИК и в фонде Верховного ревтрибунала³⁰⁹.

Помимо итогового секретного постановления Президиума ВЦИК в фонде Верховного ревтрибунала, в шуйском судебноследственном деле, удалось выявить также другие документы, раскрывающие дальнейший ход событий. Из этих документов следует, что 9 мая 1922 г. председатель Верхтриба ВЦИК Н.В. Крыленко сообщил в Иваново-Вознесенск о принятом Президиумом ВЦИК постановлении³¹⁰. 10 мая 1922 г. в два часа утра приговор был приведен в исполнение³¹¹. Таким образом, решение Политбюро по шуйскому процессу, подкрепленное двумя постановлениями высшего партийного органа, принятыми опросом 2 мая и на заседании 4 мая 1922 г., было исполнено³¹².

Следующим шестым пунктом на заседании 4 мая 1922 г. Политбюро рассмотрело вопросы, связанные с другим заказным церковным процессом – московским³¹³. Этот процесс начался 26 апреля и вступил к 4 мая 1922 г. в свою завершающую стадию. Несомненно, что в отличие от шуйского судебного разбирательства, московскому процессу, как столичному, отводилось центральное место в осуществлении стратегических замыслов партийной верхушки в отношении Русской церкви. Поэтому Политбюро решило заблаговременно упредить возможные упущения. В «подлинном» протоколе № 5 постановление, посвященное данной проблеме, получило наименование «О московском процессе в связи с изъятием ценностей»³¹⁴. Это наименование с присвоенным ему в самом начале шестым номером пункта было записано черными чернилами от руки в качестве левой колонки «Слушали», размещенной, как уже отмечалось, на одном листе линованной бумаги вместе с предшествующим «церковным» пунктом. Помимо приведенного наименования в конце данного столбца были указаны в скобках еще и фамилии докладчиков: «(т.т. Троцкий, Каменев, Бек)». В правую колонку «Постановили», в свою очередь, теми же черными чернилами записали следующий текст: «6. – а) Дать директиву Моск[овскому] триб[уналу:] 1) немедленно привлечь Тихона к суду, 2) применить к попам высшую меру наказания, б) В виду недостаточного освещения в печати московского процесса, поручить т. Троцкому от имени Политбюро сегодня же инструктировать редакторов всех московских газет о необходимости уделять несравненно большее внимание этому процессу и, в особенности, выяснить роль верхов церковной иерархии». Первоначально этот подробный для протокола рукописный текст не имел в подпункте «1)» слова «немедленно», в подпункте «2)» слов «к попам». Эти ключевые слова были вставлены в правую колонку все теми же черными чернилами несколько позже, путем приписки над строкой. В конце пункта «б)» слово «верхов» было выправлено из слова «верховной». Ниже текста левой колонки опять же черными чернилами были приведены адресаты для получения выписок: «п[ункт] а Беку, Каменеву, все Троцкому». Напротив этих фамилий синим карандашом был проставлен знак об исполнении: «V». Таким образом, постановление Политбюро получили только докладчики по данному вопросу: выписку пункта «а)» – председатель Московского ревтрибунала М. Бек и председатель Моссовета Л.Б. Каменев, полностью всю выписку – особоуполномоченный СНК Л.Д. Троцкий.

В позднейшей машинописной тетради «хранилищного» протокола № 5 заседания Политбюро от 4 мая 1922 г. произведенная правка текста колонки «Постановили» была полностью внесена в соответствующий абзац изучаемого постановления. Правда, в отличие от «подлинного» протокола, фамилии получателей выписок за ненадобностью восстановлены не были. Поэтому узнать имена исполнителей данного постановления Политбюро, имея в распоряжении только «хранилищный» протокол, нельзя³¹⁵.

Невозможно почерпнуть эту информацию и из двух позднейших выписок на бланках ЦК ВКП(б) 1930-х гг. из тематических дел АПРФ, посвященных церковным судебным процессам 1922 г. и подготовке процесса над патриархом Тихоном³¹⁶. По-видимому, при их изготовлении технические сотрудники ЦК партии опирались на текст постановления из «хранилищного» протокола. Соответственно, учтенной оказалась вся надстрочная правка, сделанная в «подлинном» протоколе. Фамилии же исполнителей в этих позднейших выписках воспроизведены не были. Более того, в бланке вместо даты заседания Политбюро 4 мая ошибочно было впечатано 5 мая 1922 г., а номер протокола не указан вообще. Всего таких выписок было изготовлено три экземпляра одной машинописной закладки, в отмеченных тематических делах отложились отпуски.

Помимо самого экземпляра выписки перед ним в тематическом деле, посвященном подготовке процесса над патриархом Тихоном, партийными архивистами были помещены еще два документа: протокол совещания Президиума ГПУ от 3 мая 1922 г. и сопроводительное письмо к этому протоколу с той же датой³¹⁷. Несомненно, эти документы следует признать инициативными для рассматриваемого постановления Политбюро от 4 мая 1922 г. Хотя ни на протоколе, ни на сопроводительном письме нет соответствующих штампов или помет о принадлежности (лишь на письме рукописная карандашная помета: «Арх[ив] п[олит]б[юро]», а также рукописный чернильный входящий номер ЦК РКП(б) с датой 5 мая 1922 г. и пометой «ГПУ. Пом. гол»). Тем не менее, четыре из пяти пунктов протокола по своему содержанию перекликаются с пунктами постановления высшего партийного органа. Исключение составляет последний пятый пункт протокола, в котором речь идет об издании некоего журнала, по-видимому, первого номера обновленческой «Живой церкви».

Совещавшиеся 3 мая 1922 г. в Президиуме ГПУ И.С. Уншлихт, В.Р. Менжинский, Г.Г. Ягода, Т.П. Самсонов и примкнувший к ним П.А. Красиков своими решениями во многом предвосхитили директивы, данные Политбюро на следующий день Московскому ревтрибуналу и столичной прессе. Так, в отношении патриарха Тихона, дальнейшая судьба которого уложилась в три пункта протокола, чекистами и Красиковым была определена следующая схема действий. По их мнению, Московскому ревтрибуналу не стоило привлекать главу Русской церкви в качестве свидетеля на московский процесс. Его надлежало вызвать в ГПУ и ультимативно потребовать («в 24 часа») издания указа об «отречении им от должности[,] лишения сана и предания анафиме (так! – С.П.)" заграничного антисоветского духовенства. Одновременно патриарху рекомендовалось опубликовать «специальное послание заграничному православному духовенству о выдаче представителям Соввласти ценностей[,] находящихся в заграничных церквах». В случае отказа предстоятеля от этих требований его надлежало «немедленно арестовать[,] предъявив ему все обвинения совершенных (так! – С.П.) им против Советской Власти по совокупности». Согласие патриарха Тихона с чекистским ультиматумом, однако, не освобождало бы его от судебного преследования. Совещание призывало «ввиду предстоящего процесса Тихона развить против него самую бешенную агитацию, как устную, так и [в] печати, в Республикантском (так! – С.П.) масштабе». Для этого следовало просить ЦК РКП(б) разослать в региональные партийные комитеты особые указания. Совещание также констатировало повсеместное сворачивание агитационно-пропагандистской кампании «против попов» в печати.

Отдельным, четвертым пунктом протокола внимание ЦК РКП(б) обращалось на «проявленную мягкость Президиума ВЦИК в отношении осужденных попов, противоречущей в этом отношении линии и дерективам (так! – С.П.) Ц.К. РКП». По всей видимости, неудовольствие высокопоставленных сотрудников ГПУ и Красикова было вызвано реакцией высшего советского органа на приговор по шуйскому процессу.

В конце протокола после формулы подписей председателя, секретаря и даты составления документа был набран своеобразный адрес рассылки за повторной формулой подписи секретаря: «Отпечатано в 3-х экземплярах и разослано тов. тов. Уншлихту, ... и 2 экзем[пляра] в 6-м Отделении СОГПУ». После фамилии Уншлихта в адресе было оставлено «белое» место для вставки двух других имен должностных лиц, которым надлежало получить два оставшихся экземпляра. Таким образом, из этого адреса вытекает, что всего было изготовлено пять экземпляров данного документа. Причем печатались они, по всей видимости, в Секретном отделе ГПУ, начальник которого – Самсонов – секретарствовал на самом совещании. Очевидно, Самсонова следует признать и непосредственным автором текста протокола и сопроводительного письма к нему.

Это предположение дополнительно подтверждают вписанные его рукой число («3 Мая 1922 года») и время («24 ч[аса]») в дате составления протокола в конце документа. Кстати, Самсонов вписал те же самые число и время не только в протокол совещания, но и в дату сопроводительного к нему письма. Не вызывает никакого удивления, что он повторил их и в дате другого экземпляра протокола совещания, сохранившегося в ЦА ФСБ³¹⁸. Этот другой протокол, обнаруженный в ЦА ФСБ, одной машинописной закладки с экземпляром из тематического дела АПРФ. Однако, несмотря на это и на схожее оформление дат, формулы подписей в этих экземплярах протокола заполнены Самсоновым по-разному. Как секретарь совещания, начальник СО ГПУ проставил свои росчерки в формулах подписей следующим образом: в экземпляре ЦА ФСБ – после текста протокола и после адреса рассылки, в экземпляре АПРФ – только после адреса рассылки. При этом в адрес рассылки протокола АПРФ Самсонов вписал две недостающие фамилии получателей документа, вычеркнув фразу о двух экземплярах для VI отделения СО ГПУ.

Согласно этой записи Самсонова, помимо Уншлихта экземпляры протокола совещания Президиума ГПУ должны были получить генеральный секретарь ЦК РКП(б) Сталин и особоуполномоченный СНК Троцкий. Самсонов, очевидно, повторил эти фамилии членов Политбюро по отдельности и в самом начале каждого экземпляра протокола, в зависимости от того, кому он был адресован. Это видно, в частности, из документа АПРФ, на котором рукой начальника Секретного отдела ГПУ обозначено: «С. Секр[етно]» и «т. Сталину». Фамилия Сталина Самсоновым была вписана и в сопроводительное письмо. Таким образом, протокол из тематического дела АПРФ с полным правом можно назвать экземпляром Сталина. Протокол же из ЦА ФСБ можно обозначить как экземпляр Уншлихта. Ведь именно его рукой вверху документа, обнаруженного в ЦА ФСБ, была написана помета: «К делу изъятия цен[ностей]. 10/5 22. Уншлихт». Помимо этой пометы зампред ГПУ еще и расписался в качестве председателя совещания в формуле подписей в конце каждого из приведенных экземпляров протокола. Его же подпись-росчерк стоит и в сопроводительном письме, адресованном Сталину. Отправляя это письмо и экземпляр протокола генсеку ЦК партии под грифами «Сов[ершенно] секретно» и «Только лично», Уншлихт попросил Сталина «поставить этот вопрос на политбюро». Свою просьбу чекист собственной рукой приписал к основному машинописному тексту сопроводительного письма. Как видно из рассмотренного выше постановления Политбюро от 4 мая 1922 г., просьба Уншлихта не осталась без внимания и была, по-видимому, учтена³¹⁹.

Однако, протокол совещания Президиума ГПУ был не единственным инициативным документом. По всей видимости, к таковым можно причислить и небольшую почто-телеграмму Троцкого от 3 мая 1922 г., направленную им в редакции газет «Правда» и «Известия ВЦИК», а также в Секретариат ЦК РКП(б). Экземпляр с факсимильной подписью автора, адресованный в последнюю из трех инстанций, отложился в делах Бюро Секретариата ЦК РКП(б) фонда ЦК партии в РГАСПИ³²⁰. Хотя вверху документа синим карандашом рукой одного из работников Бюро было помечено: «Арх[ив] П[олит]Б[юро]». В этом послании председатель Реввоенсовета призвал указанные редакции уделить «больше внимания идущему в Москве процессу о сопротивлении изъятию церковных ценностей» и «на эту тему дать 1–2 статьи, даже передовые». Объяснял свой призыв Троцкий исключительной важностью московского процесса, который, по его мнению, в ближайшее время «получит всероссийское значение и может стать опорной точкой больших событий». Очевидно эта позиция особоуполномоченного СНК и была озвучена им на заседании Политбюро. Исходя из нее, высший партийный орган решил соответственно вторым пунктом своего постановления поручить Троцкому «от имени Политбюро» проинструктировать «редакторов всех московских газет»³²¹.

4 мая 1922 г. председатель Реввоенсовета исполнил данное ему поручение, составив письмо из двух абзацев с постскриптумом для трех редакций газет («Известия ВЦИК», «Правда», «Рабочая Москва»), секретаря Московского комитета РКП(б) И.А. Зеленского и ЦК РКП(б). Экземпляр письма с факсимильной подписью Троцкого для ЦК партии оказался в тематическом деле фонда Политбюро АПРФ, посвященном подготовке процесса над патриархом Тихоном³²². В адресе этого экземпляра при его отправке аббревиатура «ЦК РКП(б)» была подчеркнута секретарем председателя РВСР М.С. Глазманом. Письмо Троцкого помещено в указанном деле следом за позднейшей выпиской рассматриваемого постановления Политбюро о московском процессе, итоговым документом к которому это послание и является. То, что это так, дополнительно свидетельствует проставленная рукой сотрудника Бюро Секретариата ЦК РКП(б) традиционная помета о принадлежности данного документа к шестому пункту протокола № 5 заседания Политбюро от 4 мая 1922 г. Правда, рядом с этой пометой позже был оттиснут еще и штамп о принадлежности письма к пункту 11 протокола № 8 Политбюро от 26 мая 1922 г. Затем он, как и во многих «церковных» документах Политбюро X созыва, был благоразумно заштрихован. Помимо пометы о принадлежности на этом послании председателя Реввоенсовета была проставлена вторая более общая помета: «Арх[ив] П[олит]Б[юро]».

В своем инструктирующем письме, согласно решению высшего органа партии, Троцкий выразил бурное неудовольствие по поводу невыполнения упомянутыми выше редакциями его предыдущих указаний об «освещении и разъяснении» на страницах газет московского церковного процесса. Хотя именно для подготовки прессой «общественного мнения» страны было отсрочено вынесение приговора на этом процессе, который, с точки зрения Троцкого, «должен иметь величайшие политические последствия». Реабилитировать себя в глазах председателя РВСР пресса могла, лишь отведя «в субботнем и воскресном номерах поповскому процессу главное место» и мобилизовав «все силы редакций» «для всестороннего освещения процесса и его главных выводов». Эти выводы, по Троцкому, должны были заключаться в том, что проходящий в Москве и закончившийся в Иваново-Вознесенске процессы наглядно продемонстрировали наличие «в советской республике» «централизованной антинародной контрреволюционной организации, которая прикрывалась религией, а на деле являлась политическим сообществом». Упомянутое сообщество во главе с патриархом Тихоном открыло за границей свое отделение и переправило ему «огромные церковные ценности». Отделение, в свою очередь, готовило за счет этих ценностей «монархическую реставрацию» в России. Поэтому газеты должны были потребовать «привлечь к строжайшей ответственности действительных виновников и организаторов монархически-поповского заговора». В постскриптуме к этому письму Троцкий обещал редакциям газет привлечь их руководство к неменьшей ответственности по партийной линии за «невыполнение постановлений Политбюро»³²³.

Таким образом, по сути распоряжением Троцкого Русская церковь объявлялась политической контрреволюционной организацией со всеми отсюда вытекающими последствиями, а ее канонический глава патриарх Тихон – организатором монархического заговора. Уже через четыре дня, после соответствующей подготовки газетами «общественного мнения», эта оценка была зафиксирована в документе, имеющем юридическую силу – в приговоре Московского ревтрибунала, который Политбюро директивно в своем постановлении о московском церковном процессе определило как расстрельный.

Следом за этим «расстрельным» постановлением, посвященным столичному церковному процессу, Политбюро на заседании 4 мая 1922 г. обратилось к провинциальным «церковным» проблемам, связанным с изъятием ценностей. В «подлинном» протоколе № 5 седьмым пунктом был вставлен лист линованной бумаги, на котором оказались зафиксированными еще два «церковных» пункта: восьмой и девятый. В левом столбце «Слушали» седьмого пункта черными чернилами рукой сотрудника Бюро Секретариата было вписано следующее: «7. – Сообщение из Костромы о мощах Варнавы». Причем первоначально вместо слова «сообщение» в этом тексте значилось затем зачеркнутое слово «заключение». Такая описка вполне объяснима, если обратиться к правому столбцу «Постановили», где той же рукой теми же чернилами было выведено: «7. – Одобрить заключение т. Красикова». Ниже левого столбца фамилия заведующего VIII отделом НКЮ РСФСР все теми же черными чернилами была начертана повторно, теперь уже как имя адресата выписки из данного протокола³²⁴.

По всей видимости, Красиков получил выписку из протокола Политбюро вместе с текстом своего собственного заключения, одобренного вождями партии. Ведь оно было делопроизводителями Бюро Секретариата также помещено в дело с «подлинным» протоколом № 5 заседания Политбюро в качестве приложения к седьмому пункту³²⁵. На документе этот момент оговаривался в соответствующей помете, проставленной синими чернилами рукой Бураковой: «Прилож[ение] к пр[отоколу] п[олит]б[юро] № 5[,] п[ункт] 7». Такое размещение заключения Красикова следует признать вполне оправданным, т. к. сверхкраткость формулировок текста постановления высшего партийного органа «о мощах Варнавы» могла поставить в тупик и самих технических сотрудников ЦК партии. Из приложенного же текста заключения заведующего VIII отделом НКЮ РСФСР сразу становится понятным, почему мощи святого XV в. преподобного Варнавы Ветлужского оказались в поле внимания Политбюро. Причиной тому была серебряная рака, в которой находились останки почитаемого верующими Русской церкви святого. По всей видимости, эта «серебрянная гробница» и была объектом вожделений местной КИЦЦ.

Красиков, отдел которого в НКЮ с 1918 г. руководил по всей стране кампанией по ликвидации мощей святых, в своем заключении попросту дал отработанную схему проведения «раскрытiя и вынутiя (так! – С.П.)» останков с изъятием раки³²⁶. Вся операция должна была происходить в присутствии членов специальной комиссии, представителей рабочих и церковных лиц, которые обязывались содействовать «вскрытiю». После этого «т[ак] н[азываемые] мощи» во «внутреннем гробе» или «особом ящике» нужно было непременно препроводить «в Губмузей или в Москву». А в случае «крупных осложненiй» следовало, не мешкая, привлечь ГПУ. Все эти советы высокопоставленный эксперт зафиксировал зелеными (серыми?) чернилами на листе простой бумаги своею личною рукою по правилам дореволюционной орфографии, не доверив, вероятно из-за сверхсекретности, отпечатать их машинисткам НКЮ. Вверху заключения, перед адресом, Красиков так и пометил: «В[есьма] Секретно». Вместо Бюро Секретариата он по привычке вывел в адресе: «В секретный отдел Ц.К.Р.К.П. тов. Бураковой». А в конце документа, после своей подписи, приписал, что к данному заключению им приложена некая шифротелеграмма за № 804.

По-видимому, Красиков и другие заинтересованные лица, как уже отмечалось, действительно получили постановление «о мощах Варнавы» с приложенным к нему текстом заключения заведующего VIII отделом НКЮ РСФСР. Данное предположение дополнительно подтверждает позднейшая машинописная тетрадь «хранилищного» протокола № 5 заседания Политбюро от 4 мая 1922 г.³²⁷ Здесь, как и в «подлинном» протоколе, к седьмому пункту был присоединен в качестве официального приложения текст заключения Красикова. Этот текст представляет собою заверенную копию, которая снималась с другой копии, заверенной Бураковой. Очевидно, копия Бураковой, в свою очередь сделанная с рукописного подлинника документа из дела с «подлинным» протоколом Политбюро, была экземпляром, предназначенным для рассылки. Однако прежде чем стать приложением, заключение Красикова претерпело в Бюро Секретариата ряд изменений. Вместо грифа секретности и адреса в начале документа появился официальный заголовок, переиначенный из рукописной пометы Бураковой: «Приложение к п[ункту] 7 протокола] ПБ № 5 от 4.V.22 г.» Исчезла без следа дореволюционная орфография автора, но сам текст не был обезличен. В конце его была сохранена подпись Красикова, которую воспроизвели машинописью. Это было, по-видимому, сделано, чтобы напрямую связать приложение с текстом постановления Политбюро, в котором говорилось об одобрении заключения Красикова. В отличие от подписи Красикова, строчка в конце документа о шифротелеграмме за № 804 сохранена не была.

Сходным с «хранилищным» протоколом образом были оформлены и позднейшие по времени изготовления выписка на бланке ЦК ВКП(б) 1930-х гг. и приложенный к ней текст заключения Красикова. Эти документы отложились в тематическом деле фонда Политбюро АПРФ, посвященном изъятию церковных ценностей³²⁸. Всего их было отпечатано по два экземпляра. Выписка с постановлением из тематического дела является отпуском, а заключение Красикова – заверенной копией, снятой, по-видимому, с другой многократной копии, но установить это сложно, т. к. промежуточные заверительные подписи здесь не продублированы. Текст заключения Красикова из тематического дела отличается от текста данного документа из дела с «хранилищным» протоколом только несколько видоизмененным заголовком, который гласит: «Приложение к пр[отоколу] № 5 п[ункт] 7 заседания Политбюро ЦК РКП от 4.V.22 г.»

Из всего вышеприведенного следует, что заключение заведующего VIII отделом НКЮ РСФСР воспринималось работниками секретного делопроизводства ЦК партии как неотъемлемая часть, своеобразное содержательное дополнение к постановлению Политбюро «о мощах Варнавы». По всей видимости, текст заключения, подготовленный Красиковым, и рассылался вместе с рассматриваемым постановлением. Возможно, что этот текст также был отправлен и в Кострому в качестве итоговой директивы ЦК партии.

Вместе с выпиской постановления на бланке ЦК ВКП(б) 1930-х гг. и копией заключения-приложения Красикова в тематическом деле АПРФ оказались еще два документа: неоднократно упомянутая шифротелеграмма за № 804 и сопроводительное к ней и к заключению Красикова письмо, направленное Назаретяном Троцкому. И на шифротелеграмме, и на сопроводительном письме, как и на заключении Красикова из дела с «подлинным» протоколом, были проставлены штампы о принадлежности этих документов к седьмому пункту протокола № 5 заседания Политбюро от 4 мая 1922 г. Причем на сопроводительном письме эту информацию посчитали необходимым продублировать еще и от руки в виде традиционной пометы о принадлежности.

Находящуюся в тематическом деле АПРФ шифротелеграмму за № 804, строчка о которой исчезла из текста заключения-приложения Красикова, следует признать инициативным документом к изучаемому нами постановлению Политбюро³²⁹. Она пришла из Костромы в адрес ЦК РКП(б) вечером 27 апреля 1922 г. и была расшифрована в три часа утра следующего дня. В депеше от 27 апреля 1922 г., напечатанной на бланке шифротелеграммы ЦК РКП(б), сообщалось, что в Варнавине «со снятием серебрянной гробницы раскрываются так называемые мощи Варнавы», поэтому уездные органы власти просили у вышестоящих губернских инстанций «разрешения вскрытия их». Однако губернские руководители не сочли нужным взять на себя ответственность за подобное мероприятие и, в свою очередь, попросили Москву дать «указаний о возможности вскрытия мощей». В ЦК РКП(б), прежде чем дать ответ в Кострому, решили запросить у НКЮ на эту просьбу экспертного заключения, которое, как показано выше, и написал Красиков.

Найденный среди материалов Бюро Секретариата ЦК РКП(б) фонда ЦК партии в РГАСПИ отпуск сопроводительного к шифротелеграмме письма подтверждает сказанное³³⁰. Насколько можно понять из этого документа, сопроводительное письмо от 29 апреля 1922 г., напечатанное, по-видимому, на бланке ЦК РКП(б) и подписанное помощником секретаря ЦК РКП(б), было отправлено из Бюро Секретариата в «Наркомюст тов. Красикову». В письме заведующему VIII отделом НКЮ сообщалось, что по распоряжению Сталина ему направляется на заключение «шифротелеграмма за № 804 по вопросу о вскрытии мощей Варнавы [...] с просьбой вернуть ее в Секретный отдел на имя тов. Бураковой». Таким образом получается, что Красиков, составляя свое заключение, написал адрес «В секретный отдел Ц.К.Р.К.П. тов. Бураковой» не по привычке, а строго следуя за предписанием полученного из ЦК партии письма.

2 мая 1922 г. красиковское заключение уже было в Бюро Секретариата. Эта дата стоит на машинописном сопроводительном письме из тематического дела АПРФ, с которым заключение заведующего VIII отделом НКЮ и костромская шифротелеграмма попали в руки Троцкого³³¹. Согласно сопроводительному письму на бланке ЦК РКП(б) за подписью-росчерком Назаретяна, эти документы были направлены особоуполномоченному СНК «по поручению т. Сталина», желающего, вероятно, узнать мнение «о вскрытии мощей Варнавы» своего коллеги по Политбюро, ответственного за изъятие церковных ценностей. По-видимому, председатель Реввоенсовета воспринял присланные документы как информационные и поэтому проставил на самом письме лишь карандашную помету с обратным адресом: «В Политбюро. Троцкий». Это было сделано им, т. к. в сопроводительном письме требовали обязательно вернуть материал «в Секретариат Политбюро на имя т. Бураковой».

Подводя итог исследованию постановления Политбюро «о мощах Варнавы», можно с определенной точностью утверждать, что данное решение было принято в результате рассмотрения пришедшей из Костромы шифротелеграммы, которая стала по сути инициативным документом. Получив эту шифродепешу, Бюро Секретариата, следуя за распоряжением Сталина, направило ее с соответствующим сопроводительным письмом на экспертное заключение в VIII отдел НКЮ РСФСР Красикову. После чего и саму шифротелеграмму и полученный от Красикова документ по распоряжению все того же Сталина направили из Бюро Секретариата в адрес Троцкого, снабдив документы еще одним сопроводительным письмом за подписью Назаретяна. После знакомства Троцкого с шифротелеграммой и с заключением Красикова, Бюро Секретариата посчитало возможным передать полученные от особоуполномоченного СНК документы на обсуждение Политбюро, внеся вопрос в повестку дня заседания высшего партийного органа. В результате рассмотрения Политбюро данного вопроса было зафиксировано решение об одобрении заключения Красикова, которое из подготовительного документа после незначительной переработки превратилось в приложение к постановлению высшего органа ЦК РКП(б) и уже как его составная часть рассылалось ответственным лицам³³².

Из всего массива приведенных материалов остановимся дополнительно на одном из двух канцелярско-технических документов – на сопроводительном письме от 2 мая 1922 г., направленном Троцкому для предварительного просмотра инициативного и подготовительного документов к предполагаемому постановлению Политбюро. Несомненно, это письмо довольно красноречиво говорит о том, что под контролем особоуполномоченного СНК были не только значимые «поворотные» «церковные» вопросы, как шуйский и московский процессы, но и казалось бы частные случаи, связанные с местными нюансами проведения кампании по изъятию церковных ценностей, как костромское сообщение «о вскрытии мощей» преподобного Варнавы Ветлужского.

Следующее «церковное» постановление Политбюро вновь касалось деятельности в данной области Троцкого и было по своему характеру скорее организационно-административного свойства. Очередным восьмым пунктом в «подлинный» протокол № 5 заседания высшего органа партийной власти от 4 мая 1922 г. был вставлен лист линованной бумаги, на котором, как уже отмечалось, имелись два других «церковных» пункта – седьмой и девятый³³³. В левой колонке «Слушали» восьмого пункта черными чернилами рукой сотрудника Бюро Секретариата было вписано: «8. – О помощнике т. Троцкому по изъятию ценностей», а в правой «Постановили» соответственно: «Поручить Оргбюро в 3-х дневный срок подыскать двух помощников т. Троцкому для работы по изъятию ценностей». Под первой колонкой теми же черными чернилами был зафиксирован адрес рассылки выписок этого пункта: «Оргбюро. Троцкому».

К сожалению, эти две выписки, адресованные Оргбюро и Троцкому, не сохранились. Однако, в тематическом деле АПРФ, посвященном кампании по изъятию церковных ценностей, отложилась позднейшая выписка данного постановления Политбюро на бланке ЦК ВКП(б) 1930-х гг.³³⁴ Причем своеобразным «протографом» для ее текста и для оформления послужил скорее «хранилищный» протокол № 5 Политбюро, в котором восьмой пункт является составной частью машинописной тетради, состоящей, как уже говорилось, из 23 постановлений³³⁵. Отметим, что всего таких позднейших выписок было сделано две, причем рассмотренная нами является отпуском.

Из текстов, ранних и поздних, данного постановления, к сожалению, неизвестно, кто был инициатором обсуждения на Политбюро этой кадровой проблемы (в повестке заседания, как было показано, такого пункта вообще не фигурировало). Возможно, что вопрос о помощнике возбудил сам Троцкий, как заинтересованное и загруженное разноплановой работой лицо, причем в ходе обсуждения было решено подобрать для особоуполномоченного СНК даже двух помощников. Несмотря на то, что данная задача была поставлена перед Оргбюро, тем не менее, ее выполнением уже на следующий день после заседания Политбюро занялся другой партийный орган – Секретариат ЦК РКП(б). Об этом свидетельствует сохранившаяся копия выписки второго пункта из протокола № 14 заседания Секретариата от 5 мая 1922 г., которая была помещена в тематическое дело АПРФ, посвященное изъятию церковных ценностей³³⁶. На выписке, заверенной Ш.Н. Манучарьянц, рукой сотрудника Бюро Секретариата была проставлена помета о ее принадлежности к восьмому пункту протокола № 5 заседания Политбюро от 4 мая 1922 г., а затем еще и оттиснут штамп с теми же данными. Эти данные были введены и непосредственно в текст самой выписки. В ее левой колонке значится: «(Пост[ановление] П[олит]/Бюро от 4/V-22 г.[)]». Помимо этого из рассматриваемой колонки можно узнать, что выступал по проблеме помощников для Троцкого по центральной КИЦЦ генеральный секретарь ЦК Сталин. Секретариатом было решено определить таковыми к особоуполномоченному СНК Бубнова и Пашкевича, «отозвав последнего из Петроградской организации РКП».

Тексты данного постановления Секретариата сохранились не только в фонде Политбюро в АПРФ, но и в фонде ЦК партии в РГАСПИ. Так, в деле с протоколом № 14 заседания Секретариата ЦК РКП(б) от 5 мая 1922 г. находятся наряду с машинописной тетрадкой самого протокола и две машинописные выписки из него с текстом второго пункта³³⁷. Обе эти выписки являются отпусками, причем одна из них оформлена как выписка из протокола № 14 заседания Оргбюро ЦК РКП(б) от 5 мая 1922 г. Напомним, что подобное оформление решений Секретариата в секретном делопроизводстве ЦК партии было обычной практикой, т. к. не опротестованные Оргбюро постановления Секретариата автоматически признавались постановлениями Оргбюро.

И все же именно Оргбюро, а не Секретариату, пришлось «подыскать двух помощников т. Троцкому». Об этом говорит другой документ из тематического дела АПРФ, посвященного изъятию церковных ценностей. На данном документе, как и на предыдущем из этого дела, оттиснут штамп о его принадлежности к восьмому пункту протокола № 5 заседания Политбюро от 4 мая 1922 г. Документ представляет собою копию выписки четвертого пункта из протокола № 15 заседания Оргбюро от 8 мая 1922 г. с машинописной пометой вверху: «Справка»³³⁸. Настоящая выписка, как и ее предшественница, заверена Манучарьянц и имеет сходную формулировку рассматриваемого вопроса. Обратилось Оргбюро к нему по предложению секретаря ЦК РКП(б) В.В. Куйбышева в связи с корректировкой в отношении А.С. Бубнова только что приведенного постановления Секретариата от 5 мая 1922 г. и во исполнение постановления Политбюро от 4 мая 1922 г. Вместо заведующего Агитпропотделом ЦК РКП(б) помощником Троцкого был определен не столь высокопоставленный сотрудник, а более простой аппаратчик из этого же отдела – заведующий подотделом пропаганды Н.Н. Попов.

Данное постановление Оргбюро удалось выявить и в материалах дела с протоколом № 15 заседания Оргбюро от 8 мая 1922 г., сохранившегося в фонде ЦК партии в РГАСПИ³³⁹. Помимо текста постановления в самой машинописной тетради протокола его четвертый пункт был оформлен еще и в виде выписки, отпуск которой также попал в упомянутое архивное дело.

Введение в центральную КИЦЦ еще одного, помимо Я.А. Яковлева, представителя Агитпропа ЦК РКП(б), причем в качестве помощника (заместителя) Троцкого, было связано, по всей видимости, с негативной оценкой состояния антирелигиозной и антицерковной пропаганды и агитации, которым председатель РВСР отводил первостепенную роль в сокрытии реальных целей власти в отношении Русской церкви. Поэтому данное постановление Политбюро можно, отчасти, рассматривать как некое «продолжение» (организационно-административное) принятого на этом же заседании решения о московском церковном процессе, той его части, где речь шла об инструктировании Троцким «редакторов всех московских газет»³⁴⁰.

Последнее «церковное» постановление Политбюро, утвержденное на заседании 4 мая 1922 г., было зафиксировано пунктом 15, причем выступающим по этому вопросу вновь числился Троцкий. Как и все другие постановления, за исключением «опросных», рассматриваемый пункт был оформлен в «подлинном» протоколе № 5 на листе линованной бумаги вместе с идущим следом за ним пунктом³⁴¹. Черными чернилами рукой одного из сотрудников Бюро Секретариата в левую колонку «Слушали» пункта 15 было записано: «15. – О кампании по изъятию церковных ценностей (Троцкий)», а в правую «Постановили» следующее: «15. – Заслушав сообщение о ходе кампании по изъятию ценностей, Политбюро констатирует крайнюю медленность и вялость ее проведения и ставит это на вид всем ея участникам». Под левой колонкой, как обычно, черными чернилами была сделана запись о рассылке: «Членам комиссии?» и чуть ниже синими чернилами рукой Бураковой дописано: «т. Троцкий, Сапронов, Яковлев, Уншлихт, Белобородов, Калинин». Напротив фамилий красным карандашом был проставлен знак об исполнении: «V».

Таким образом, выписки пункта 15 из протокола № 5 заседания Политбюро от 4 мая 1922 г. с невысокой оценкой темпов проведения кампании по изъятию были разосланы «провинившимся» членам центральной КИЦЦ, причем ее председатель Калинин значился в этом перечне на самом последнем месте.

В позднейших по времени изготовления текстах постановления перечень получателей решения высшего органа ЦК РКП(б) воспроизведен не был. Эти тексты и в «хранилищном» протоколе № 5 Политбюро из фонда ЦК партии в РГАСПИ³⁴² и в выписке на бланке ЦК ВКП(б) 1930-х гг. из тематического дела фонда Политбюро в АПРФ³⁴³ напечатаны без каких-либо смысловых искажений. Экземпляр выписки (всего их было сделано две) следует признать отпуском. Никаких других документов с пометами или штампами о принадлежности к этому постановлению высшего партийного органа ни в дело с «хранилищным» протоколом № 5, ни в указанное тематическое дело, посвященное изъятию церковных ценностей, помещено не было.

Тем не менее сотрудники Секретного архива ЦК партии все же посчитали необходимым вставить в тематическое дело АПРФ несколько документов Бюро центральной КИЦЦ, пришедших в ЦК РКП(б) в ответ на критику кампании по изъятию ценностей Русской церкви. Данные документы представляют собою выписку первого пункта из протокола № 14 заседания Бюро центральной КИЦЦ от 8 мая 1922 г., список губерний, «саботирующих» кампанию по изъятию, того же Бюро от 10 мая 1922 г. и дополнение к данному списку от 16 мая 1922 г.

Первый документ, изготовленный 9 мая 1922 г. и заверенный секретарствующим на заседании В. Лицисом, был адресован генсеку ЦК РКП(б), о чем свидетельствует проставленная вверху выписки рукописная помета: «т. Сталину»³⁴⁴. Присутствующие 8 мая 1922 г. на заседании Бюро центральной КИЦЦ Белобородов (председатель), Уншлихт, Яковлев и Красиков (первые трое – получатели выписок с постановлением Политбюро) рассмотрели первым пунктом вопрос «О затяжке работ по изъятию по РСФСР». В результате этого рассмотрения заседавшие пришли к мнению, что «затяжка» произошла в основном из-за объективных трудностей. Отмеченная Политбюро «крайняя медленность и вялость» в проведении кампании были обусловлены, согласно выписке, целым рядом причин: приостановкой в «самое удобное время [...] перед Пасхой» изъятия церковных ценностей «вследствие телеграммы Ц.К.» (очевидно, от 19 марта 1922 г.); невозможностью изымать в дни празднования самой Пасхи; началом весеннего сельскохозяйственного сезона; отсутствием агиткампании в печати из-за Генуэзской конференции; наличием отстающих губерний, а также «расхлябанностью и неточным выполнением инструкции» провинциальным руководством (под инструкцией, очевидно, понималось переработанное письмо Троцкого от 17 марта 1922 г.). Чтобы исправить сложившуюся ситуацию, Бюро предлагало ЦК РКП(б) единственный и надежный, с точки зрения заседавших, метод: «принять меры к губкомам[,] задерживающим у себя кампанию по изъятию». Здесь же председателю заседания Белобородову поручалось составить для высшей партийной инстанции список таких губерний.

Нужно отметить, что текст данной выписки абсолютно идентичен первому пункту протокола № 14 заседания Бюро центральной КИЦЦ от 8 мая 1922 г., сохранившегося в фонде ВЦИК в ГАРФ³⁴⁵.

Здесь же, в этом фонде, отложились рукописные черновые и машинописные беловые экземпляры двух других упомянутых документов из тематического дела фонда Политбюро в АПРФ – списков отстающих губерний, которые, как было показано, Бюро поручило составить Белобородову. Однако, рукописные черновики и списка губерний от 10 мая 1922 г., и дополнительного списка от 16 мая 1922 г. не являются автографами Белобородова³⁴⁶. Их машинописные беловики можно считать отпусками экземпляров документов, отправленных в ЦК РКП(б) и отложившихся в тематическом деле АПРФ. Они одной машинописной закладки, причем отпуск списка от 10 мая 1922 г. имеет в конце, как и экземпляр из тематического дела АПРФ, подпись и дату, проставленные рукой Белобородова³⁴⁷. Правда, заместитель председателя центральной КИЦЦ Белобородов, помимо подписи и даты, на экземпляре для ЦК РКП(б) из тематического дела АПРФ своей собственной рукой дописал еще и последний абзац документа, посвященный проведению кампании по изъятию в Армении³⁴⁸. Всего же в этот список было внесено 14 абзацев с текстами о том или ином «отстающем» регионе. Причем, несмотря на то, что в выписке из протокола заседания Бюро речь шла только о РСФСР, в список были включены наряду с Арменией еще и Белоруссия с Украиной. В дополнительном же списке от 16 мая 1922 г., экземпляр из тематического дела АПРФ которого также был подписан Белобородовым с проставлением даты, добавочно указывались еще четыре губернии. Получив этот дополнительный список, работник Бюро Секретариата ЦК РКП(б) вверху документа пометил: «Арх[ив] п[олит]б[юро]». Помимо данной делопроизводственной пометы на списке из тематического дела АПРФ впервые среди рассмотренных нами материалов этой главы был оттиснут регистрационный штамп Бюро Секретариата³⁴⁹.

В целом же, подводя итог исследованию выработки и принятия данного «церковного» постановления Политбюро о неудовлетворительных темпах проведения изъятия ценностей от 4 мая 1922 г., следует отметить, что указанные Бюро центральной КИЦЦ причины «затяжки» кампании, особенно начавшиеся весенние сельскохозяйственные работы, а также бюрократическую нерасторопность местных органов власти возможно и подразумевал Молотов, когда столь настойчиво в марте 1922 г. придерживался варианта изъятия только из богатых городских храмов Русской церкви.

***

Спустя два дня после заседания Политбюро 4 мая 1922 г., Троцкий в развитие его постановлений о борьбе с ослаблением антирелигиозной пропаганды и агитации в печати решил направить в ЦК РКП(б) почто-телеграмму за № 44р с очередными предложениями по этому вопросу. Теперь уже, правда, по поводу «чрезвычайной слабости» провинциальной «советской и партийной» прессы и недостаточного руководства ею. Причем обращался в ЦК партии Троцкий не от себя лично, а от имени центральной КИЦЦ, хотя Бюро этой комиссии в своих заседаниях, в частности 4 мая 1922 г., такого решения не принимало³⁵⁰. Председатель РВСР просил поручить РОСТА выделить специального сотрудника, который бы составлял для региональной прессы ежедневные сводки «статей и заметок московской печати по вопросу о ценностях и церкви». Этим публикациям местные газеты должны были отводить «значительную часть своих столбцов» в связи с «чрезвычайной важностью» текущего момента.

Подлинный экземпляр этой почто-телеграммы Троцкого от 6 мая 1922 г., полученный в ЦК РКП(б), отложился в «подлинном» протоколе № 6 заседания Политбюро от 11 мая 1922 г. Синим карандашом рукой Бураковой на нем было помечено: «Прилож[ение] п[олит]/б[юро] № 6[,] п[ункт] 19». Внизу текста почто-телеграммы рядом с подписью-факсимиле Троцкого в подтверждение данной пометы делопроизводители ЦК партии оттиснули еще и штамп о принадлежности документа к тому же протоколу, его пункту 19³⁵¹.

Действительно, в «подлинном» протоколе № 6 заседания Политбюро перед почто-телеграммой в качестве пункта 19, к которому согласно пометы и штампа этот документ Троцкого приложен, находится машинописная выписка на бланке ЦК РКП(б), перекликающаяся по своему содержанию с текстом послания председателя РВСР³⁵². В левой колонке «Слушали» после карандашного красного номера пункта «19» напечатано: «Об агитации по изъятию церковных ценностей, (предл[ожение] т. Троцкого № 44/р)». Под «предложением № 44/р», несомненно, имелась в виду приложенная почто-телеграмма особоуполномоченного СНК за № 44р. В правой колонке «Постановили» сообщалось, что это предложение Троцкого утверждено: «Предложение т. Троцкого принять, поручив выполнение Нач[альнику] Роста т. Далецкому». Фамилии инициатора Л.Д. Троцкого и исполнителя Я.Г. Долецкого указаны в две строчки также и в адресе рассылки, который был вписан простым карандашом от руки в левый нижний угол документа. Рядом с адресом, сразу же под колонками, стоит подпись- росчерк Сталина, исполненная синим карандашом. Наличие этой подписи, однако, не означает того, что данная выписка предназначалась для рассылки. В ее бланк не внесены ни исходящий номер, ни дата изготовления и рассылки. Не напечатаны выше двух колонок с текстом постановления и фамилии получателей этой выписки. Следовательно, ее изготавливали как отпуск, для размещения в «подлинном» протоколе. Вместо фамилий получателей сразу же над колонками выписки была набрана традиционная машинописная строчка: «Выписка из протокола Политбюро от 8/V-22 г. № 6». Формулировка данной строчки без слова «заседание», дата 8 мая 1922 г., отличная от даты заседания Политбюро, наличие в «подлинном» протоколе самой выписки – все это несомненно говорит о том, что настоящее постановление высшего партийного органа было принято опросом. Именно опросную процедуру голосования, по всей видимости, подразумевали и в Секретариате председателя РВСР, когда перед отправкой в ЦК РКП(б) почто-телеграммы № 44р от 6 мая 1922 г. секретарь Троцкого М.С. Глазман черными чернилами вывел на документе гриф: «в[есьма] срочно».

Об «опросном» характере принятия «предложения т. Троцкого № 44/р» напрямую свидетельствуют и два делопроизводственных документа, оставленных делопроизводителями ЦК партии в «подлинном» протоколе № 6 заседания Политбюро от 11 мая 1922 г. Один из них представляет собою небольшой листок простой бумаги с карандашным рукописным текстом, в конце которого в качестве подписи проставлена фамилия Сталина³⁵³. Этот текст, очевидно, впервые был сформулирован после прочтения почто-телеграммы Троцкого и стал затем правой колонкой «Постановили» выписки решения Политбюро. Несмотря на наличие фамилии Сталина в качестве подписи, текст документа не является его автографом. Бесспорно, он написан рукою Назаретяна, включая и фамилию генерального секретаря ЦК РКП(б). Данный вывод дополнительно подтверждает полустертая помета простым карандашом, сделанная под фамилией Сталина: «(написано Назаретяном)». При этом, однако, необходимо учитывать и другую помету, проставленную простым карандашом на обороте документа архивистами: «Копия в л[ичный]/а[рхив] Сталина снята[,] дело: «Об изъятии церковных ценностей"». В связи с этим, довольно трудно атрибутировать текст: принадлежит ли он Назаретяну или последний только записал его за Сталиным. Так или иначе, но фамилия Сталина под документом означает, что генсек как бы высказался «за», предложив другим членам и кандидатам в члены Политбюро поддержать просьбу Троцкого. Ниже фамилии Сталина синим карандашом рукою сотрудника Бюро Секретариата было зафиксировано мнение Каменева: «Согласен, т. Каменев».

На другом документе, также представляющим собою небольшой листок простой бумаги, машинописью были воспроизведены предыдущий рукописный текст с фамилией генсека в качестве подписи и запись мнения председателя Моссовета. Далее под мнением Каменева в две строки были напечатаны с датами опроса суждения двух других вождей: «6/V. Согласен т. Молотов» и «7/V. Согласен т. Зиновьев». Еще ниже свои подписи-росчерки проставили Рыков и Томский³⁵⁴. Таким образом, по этим листам с записью результатов опроса видно, что таковой проводился не только 8 мая 1922 г., как следует из выписки, но и 6 и 7 мая 1922 г., т. е. в течение трех дней. Однако, при оформлении на втором документе пометы о принадлежности сотрудник секретного делопроизводства ЦК партии вновь проставил дату 8 мая 1922 г. Помимо пометы на данном листе был оттиснут еще и штамп о принадлежности к пункту 19 протокола № 6 заседания Политбюро от 11 мая 1922 г. Сходный штамп был проставлен и на первом документе с записью результатов голосования.

Несмотря на наличие рукописных помет и штампов о принадлежности, экземпляры документов с мнениями голосовавших опросом в деле с «хранилищным» протоколом № 6 заседания Политбюро от 11 мая 1922 г. размещены не были. В позднейшей машинописной тетради протокола, сделанной в количестве трех экземпляров, изучаемый пункт 19 оказался среди других опросных постановлений³⁵⁵. Причем он и здесь идет под датой «От 8.V.22 г.», правда, сама процедура голосования указана в этом протоколе несколько упрощенно: «Опросом по телефону». Напомним, что опрошенными по телефону в нашем случае могут быть признаны только Каменев, Молотов и Зиновьев, чьи мнения зафиксированы сотрудниками Бюро Секретариата. Рыков же и Томский проставили свои подписи сами, поэтому они голосовали скорее «в круговую».

8 мая 1922 г., как дата опроса, указана и на позднейшей по времени изготовления выписке этого постановления из тематического дела АПРФ, посвященного изъятию церковных ценностей³⁵⁶. Под бланком ЦК ВКП(б) 1930-х гг. перед основным текстом данной выписки машинописью набрано: «Опросом членов ПБ от 8.V.22 г.» Адреса рассылки и каких-либо делопроизводственных помет и штампов на документе нет. Эта выписка – отпуск, один из двух изготовленных экземпляров.

К позднейшим текстам постановления и в деле с «хранилищным» протоколом из РГАСПИ и в тематическом деле из АПРФ присоединены в качестве приложения копии почто-телеграммы № 44р от 6 мая 1922 г.³⁵⁷ Сделано это было в полном согласии с пометой Бураковой, написанной на экземпляре подлинника почто-телеграммы из «подлинного» протокола: «Прилож[ение] п[олит]/б[юро] № 6[,] п[ункт] 19». Помета Бураковой означала, что присланный Троцким в ЦК РКП(б) документ в результате его опросного рассмотрения членами и кандидатами в члены Политбюро превратился из инициативного в составную часть самого постановления, стал его официальным приложением. Более того, в виде приложения почто-телеграмма Троцкого, по-видимому, рассылалась адресатам выписки и самого протокола № 6 заседания Политбюро от 11 мая 1922 г. Предположительно именно эти экземпляры документа председателя РВСР, заверенные Бураковой, использовались техническими сотрудниками ЦК партии при изготовлении заверенной копии почто-телеграммы № 44р от 6 мая 1922 г., внесенной в дело с «хранилищным» протоколом. Эта копия документа снималась с копии, заверенной Бураковой, и является на самом деле копией с копии. Всего таких «хранилищных» копий с копий было изготовлено три экземпляра. Заверенная копия почто-телеграммы Троцкого от 6 мая 1922 г. из тематического дела АПРФ была сделана в единственном экземпляре 25 апреля 1958 г. Сказать – копировалась она с подлинника или с копии копии довольно трудно, т. к. ее текст не имеет разночтений с ними. Правда, и в копии с копии из дела с «хранилищным» протоколом и в копии из тематического дела факсимильная подпись Троцкого передана машинописью, а рукописный гриф Глазмана «в[есьма] срочно» не учтен вообще. Вместе с тем и в копии с копии и в копии помета Бураковой «Прилож[ение] п[олит]/б[юро] № 6[,] п[ункт] 19» видоизменена и напечатана вверху документа в качестве его заголовка. В экземпляре из дела с «хранилищным» протоколом набрано следующее: «Приложение к п[ункту] 19 прот[окола] ПБ № 6 от 11.V.22 г.», а в экземпляре из тематического дела – «Приложение к протоколу Политбюро № 6 от 11.V.22 г. п[ункт] 19».

Несмотря на все видоизменения, этот в общем-то стандартный заголовок, несомненно, дополнительно говорит о том, что текст почто-телеграммы Троцкого рассылался вместе с выпиской постановления Политбюро как приложение, помогающее понять, за какое «предл[ожение] т. Троцкого № 44/р» проголосовало опросом высшее партийное руководство. К сожалению, ни из текстов постановления Политбюро, ни из текстов инициативной почто-телеграммы Троцкого, ставшей приложением, невозможно узнать ни реального характера процедуры опроса, ни настоящего времени его проведения. В лучшем случае эти материалы сообщают нам лишь о том, что опрос членов Политбюро проводился по телефону 8 мая 1922 г. И только два сохранившихся в деле с «подлинным» протоколом Политбюро экземпляра документа с записью результатов голосования позволяют более точно сказать, что опрос проводился и среди кандидатов в члены высшего органа ЦК РКП(б), причем в течение трех дней, начиная с 6 мая 1922 г., как по телефону, так и «в круговую». Сами же экземпляры данного документа можно признать подготовительными к постановлению Политбюро, т. к. они содержат сформулированный, очевидно, Сталиным и зафиксированный Назаретяном первоначальный текст колонки «Постановили» решения высшего партийного органа³⁵⁸.

Именно в этом тексте исполнителем «предложения Троцкого» был определен Долецкий, чью кандидатуру поддержали, проголосовав опросом, члены и кандидаты в члены Политбюро. Данным решением, оформленным пунктом 19 в протоколе № 6 заседания Политбюро от 11 мая 1922 г., на начальника РОСТА была возложена ответственность за составление ежедневной сводки материалов «по вопросу о ценностях и церкви». Первую из них сотрудники Долецкого, очевидно, посвятили московскому церковному процессу, завершившемуся как раз в день окончания голосования Политбюро опросом – 8 мая 1922 г. Таким образом, рассмотренным «опросным» постановлением Политбюро Троцкому удалось, хоть и с некоторым опозданием, развернуть как в Москве, так и в провинции, массированную агитационно-пропагандистскую кампанию, призванную подготовить «общественное мнение» страны к поворотным событиям в жизни Русской церкви после вынесения приговора на московском процессе.

Сам приговор Московского ревтрибунала от 8 мая 1922 г. оказался в центре внимания другого «опросного» постановления Политбюро, внесенного в «подлинный» протокол № 6 его заседания от 11 мая 1922 г. предшествующим пунктом 18. Инициатором его рассмотрения стал руководитель Москвы Каменев, явно недовольный большим количеством осужденных на расстрел. Выполняя волю Политбюро, зафиксированную постановлением от 4 мая 1922 г., Московский ревтрибунал во главе с председателем Беком 8 мая 1922 г. приговорил к высшей мере наказания одиннадцать человек: протоиереев А.Ф. Добролюбова, А.Н. Заозерского, Х.А. Надеждина, А.П. Орлова, В.А. Соколова, священников В.П. Вишнякова, С.И. Фрязинова, иеромонаха Макария (М.Н. Телегина) и мирян В.И. Брусилову, М.Н. Роханова, С.Ф. Тихомирова³⁵⁹. Каменева, если исходить из сохранившихся документов Политбюро, в первую очередь волновала проблема отмены приговора в отношении этих одиннадцати осужденных.

В машинописной выписке на бланке ЦК РКП(б) из «подлинного» протокола № 6 заседания Политбюро от 11 мая 1922 г., в ее левой колонке «Слушали» инициатива Каменева так и была зафиксирована: «18. Об отмене приговора Московск[ого] Трибунала в связи с изъятием ценностей (предложение тов. Каменева)». Причем номер пункта был приписан от руки красным карандашом, когда сотрудники Бюро Секретариата, по всей видимости, оформляли протокол заседания высшего партийного органа. В правой колонке «Постановили» соответственно был напечатан прописными буквами коллегиальный вердикт Политбюро: «Утвердить решение Трибунала». Отказ высшей партийной инстанции Каменеву был подтвержден подписью-росчерком Сталина, проставленной простым карандашом под приведенным текстом двух колонок. Над ними значилась традиционная машинописная строчка с датой проведения опроса: «Выписка из протокола заседания Политбюро ЦК РКП от 8/V-22 г. № 6». К сожалению, другой даты – дня изготовления и рассылки этой выписки – в бланке документа указано не было. Впечатав месяц и год, сотрудники Бюро Секретариата ЦК РКП(б) оставили для числа место: «»...» Мая 1922 г.» Не проставили они и исходящий номер, а также фамилии получателей выписки. По-видимому, этот экземпляр выписки воспринимался делопроизводителями ЦК партии как отпуск³⁶⁰.

В позднейшей машинописной тетради «хранилищного» протокола № 6 заседания Политбюро от 11 мая 1922 г. от всех оформительских особенностей выписки пункта 18 отзвук остался только от традиционной строчки с датой проведения опроса. В этом протоколе перед обозначенным пунктом, размещенным под рубрикой «Опросом по телефону», набрано: «От 8.V.22 г.»³⁶¹

В позднейшей машинописной выписке на бланке ЦК ВКП(б) 1930-х гг. указанная рубрика и дата объединены в одну строчку: «Опросом членов ПБ от 8.V.22 г.» Правда, как видим, телефонная процедура опроса в данную строчку не внесена. Подписи секретаря ЦК партии здесь не воспроизведено, следовательно, этот экземпляр выписки (всего было изготовлено два экземпляра) можно определить как отпуск. Он был вставлен техническим персоналом ЦК партии в тематическое дело фонда Политбюро АПРФ, посвященное церковным судебным процессам 1922 года³⁶².

В данном тематическом деле АПРФ вместе с позднейшей выпиской были размещены два канцелярско-технических документа, связанных с проведением 8 мая 1922 г. опроса по предложению Каменева и фиксацией его результатов³⁶³. Первый документ представляет собой машинописную копию записки генсека ЦК РКП(б) «Всем членам Политбюро» с грифами «Спешно» и «Секретно». Подпись автора документа здесь дана машинописью следующим образом: «Секретарь ЦК. Сталин». Написание этой записки Сталиным было обусловлено, по-видимому, необходимостью ввести в курс дела опрашиваемых членов Политбюро. Поэтому автор в начале документа кратко сообщал о приговоре Московского ревтрибунала с перечислением социально-классовых категорий осужденных на расстрел: «8 попов, 1 дровокол, агитаторша, торговец мясной лавки». Далее генсек приводил точку зрения Каменева, который предлагал «ограничиться расстрелом 2-х попов», и затем уже призывал своих коллег высказаться «за» или «против» этого предложения руководителя Москвы. Сам Сталин следом отмечал: «Я лично голосую против отмены решения суда».

Внизу к этому документу был подклеен другой с результатами голосования опрошенных членов Политбюро, причем мнение Сталина в более лаконичной формулировке оказалось зафиксированным еще раз. Согласно машинописному столбцу с фамилиями вождей, сотрудниками Бюро Секретариата было привлечено к голосованию, считая Сталина, шесть человек. Все привлеченные, как того и требовал адрес записки генсека, были членами Политбюро, мнений кандидатов в члены Политбюро – Бухарина, Калинина и Молотова – в данном столбце зафиксировано не было. Исходя из документа, Ленин, Троцкий и Зиновьев практически, как и при голосовании по шуйскому приговору, присоединились к точке зрения Сталина: «против отмены». Томский и Рыков, соответственно, высказали полярно противоположную позицию: «за предложение т. Каменева». Однако мнение самого инициатора – Каменева – в этом документе не нашло отражения.

То, что это не ошибка, подтверждают и более поздние по времени изготовления копии данных документов, снятые с рассмотренных нами копий. Они напечатаны на одном листе и их тексты практически идентичны оригиналам вплоть до воспроизведения машинописью рукописной пометы о принадлежности точно на том месте, где она ранее была проставлена. Исключение составляет снятие этикетной формулы «т.» (товарищ) перед фамилиями всех членов Политбюро кроме Ленина и Сталина. По-видимому, во время изготовления этих копий голосовавшие в мае 1922 г. вожди, помимо двух только что упомянутых, уже были «врагами народа». Данные копии с копий были сделаны в единственном экземпляре и также помещены в тематическое дело АПРФ, посвященное церковным судебным процессам 1922 года³⁶⁴.

Таким образом, согласно приведенным разновременным экземплярам одних и тех же документов, можно заключить, что даже с учетом голоса Каменева при рассмотрении приговора московского процесса победили с перевесом в один голос (четверо против троих) сторонники расстрела всех одиннадцати осужденных. Причем из текста экземпляров второго документа следует, что, как мы и предполагали в отношении Зиновьева, исследуя повторное голосование по шуйскому приговору, руководитель Петрограда был приверженцем жестких решений трибуналов.

Однако данный вывод достаточно серьезно корректирует документ, сохранившийся в «подлинном» протоколе № 6 заседания Политбюро от 11 мая 1922 г. Небольшая записка Зиновьева на бланке председателя ИККИ, написанная им красными чернилами 9 мая 1922 г. и направленная в Политбюро, гласит: «Если допустимо подавать голос в отсутствии, то я по делу о «попах», голосую за предложение Каменева (двоих). 9/V 1922. Г. Зиновьев»³⁶⁵. Этот кардинально меняющий ситуацию документ показывает, что Зиновьева во время опроса, по всей видимости, не было на месте. Возможно, за него проголосовал помощник, который знал позицию Зиновьева при голосовании по шуйскому процессу, или сотрудники Бюро Секретариата проинтерпретировали полученный из канцелярии председателя Петросовета ответ как поддерживающий московский приговор. К сожалению, отсутствие документов с автографами голосовавших не дает возможности вынести более точные суждения. Нельзя исключать и того, что опрос проводился, как указано в «хранилищном» протоколе, по телефону, а значит таких автографов вообще не существует. Так или иначе, но в день опроса голос Зиновьева не был учтен правильно, т. е. в реальности перевеса в один голос не имелось. Наоборот, голоса распределились поровну, а если прибавить еще и мнение «отсутствующего» Зиновьева, высказанное 9 мая 1922 г., то сторонники смягчения приговора даже оказывались в большинстве.

По всей видимости, в Бюро Секретариата запоздалое мнение «отсутствующего» Зиновьева решили не учитывать. Показателен в этом отношении проставленный на пришедшей в Политбюро записке Зиновьева от 9 мая 1922 г. штамп о принадлежности документа к пункту 18 протокола № 6 заседания Политбюро. Впервые среди рассмотренных в данной главе документов ниже штампа простым карандашом к нему была приписана столь красноречивая для объяснения отказа учитывать мнение Зиновьева дата опроса: «8.V.22 г.» Как было показано в первой главе, сходным образом, т. е. с приписыванием простым карандашом даты опроса, оформлялись штампы о принадлежности только на копиях документов 1958 года³⁶⁶.

Такие же штампы, кстати, были оттиснуты, но без даты опроса, и на рассмотренных выше документах – на копии записки Сталина и на подклеенном к ней листе с записью результатов голосования. На копии записки Сталина, правда, рукой сотрудника Бюро Секретариата традиционная помета о принадлежности к пункту 18 протокола № 6 была указана с другой датой опроса: 6 мая 1922 г. Однако эта дата явно ошибочна, т. к. в тексте записки генсека прямо говорится: «Московский суд приговорил к расстрелу 11 человек...» Но данный вердикт Московский ревтрибунал вынес 8 мая 1922 г. Тем не менее, как отмечалось выше, дата 6 мая 1922 г. стоит и на позднейшей копии с копии сталинской записки, где она воспроизведена машинописью.

Описанная ситуация с «опросным» голосованием, усугубленная запиской Зиновьева, очевидно, заставила Каменева поставить вопрос о приговоре Московского ревтрибунала повторно, теперь уже для непосредственного обсуждения на заседании Политбюро 11 мая 1922 г. В машинописном предварительном «Порядке дня заседания Политбюро ЦК от 11/V-22 г. Прот[окол] № 6» повторная инициатива председателя Моссовета оказалась зафиксированной пунктом 13: «13. – О Московских попах, (предлож[ение] т. Каменева)»³⁶⁷. Как видим, формулировка данного пункта не отличается оригинальностью: она явно повторяет конспиративную формулировку постановления Политбюро «о шуйских попах» от 4 мая 1922 г., внесенного на рассмотрение Калининым. Таким образом, прибывшим на заседание высшего органа партийной власти «членам Политбюро т.т. Ленину, Троцкому, Сталину, Каменеву, Рыкову, Томскому» и «кандидатам т.т. Молотову, Калинину» пришлось вновь вернуться к уже утвержденному опросом 8 мая 1922 г. решению³⁶⁸.

В «подлинном» протоколе № 6 заседания Политбюро от 11 мая 1922 г. текст этого пункта однако был оформлен не 13, а 14 номером³⁶⁹. Правда, первоначально вместо номера пункта 14 было вписано 13, причем в левой колонке постановления номер 13 окончательно не исчез: его в круглых скобках вновь проставили следом за 14. Сами колонки были записаны на листе линованной бумаги: левая – черными чернилами, вероятно, рукой Назаретяна, правая – простым и красным карандашами почерком других сотрудников Бюро Секретариата. В левой колонке «Слушали» в полном соответствии с формулировкой из «Порядка дня» было обозначено: «14. (13) О московских попах (предложение т. Каменева)». В правой же колонке «Постановили» вместо «Подтвердить решение Политбюро от 8.V. с. г.», как в шуйском постановлении высшего партийного органа от 4 мая 1922 г., оказался зафиксированным более пространный текст: «14. Принять следующее предложение т. Троцкого: а) приведение в исполнение приговора приостановить; б) поручить т. Троцкому к вечеру 12/V с. г. ориентироваться и внести письменное предложение в Политбюро, в) Поручить т.т. Калинину и Смидовичу переговорить с т. Троцким о переданном т. Калининым предложении Антонина». Причем третий подпункт «в)», по всей видимости, был вписан несколько позже, т. к. фиксировался красным карандашом, а не простым как весь предшествующий текст правой колонки.

Помимо текста двух основных колонок на данном листе простым карандашом столбцом были даны еще и четыре фамилии адресатов рассылки выписок: «Каменеву[,] Троцкому[,] Калинину[,] Беку (а)». Из этого столбца следует, что полную выписку со всеми тремя пунктами должны были получить три участника обсуждения этого вопроса на заседании Политбюро, а выписку только с первым пунктом – председатель Московского ревтрибунала. Однако перечисленными фамилиями дело не ограничилось. Тем же красным карандашом, которым написан подпункт «в)» в правой колонке, слева от него ниже других фамилий был указан еще один адресат: «в) Смидовичу». Эта запись означала, что выписку с подпунктом «в)» должен получить заместитель председателя ЦК Помгола при ВЦИК П.Г. Смидович, намеченный Политбюро для переговоров с Троцким по поводу некоего предложения епископа Антонина (Грановского). Напомним, что согласно более раннему партийному решению, принятому опросом 12 апреля 1922 г., епископ Антонин был членом ЦК Помгола при ВЦИК, поэтому выбор Смидовича в качестве получателя выписки следует признать вполне оправданным. Помимо подпункта «в)» и фамилии Смидовича все тем же красным карандашом напротив других адресатов были проставлены еще и делопроизводственные знаки «V», свидетельствующие, по-видимому, о подготовке выписок для рассылки указанным лицам.

Несомненно, из трех указанных адресатов, получивших полную выписку, главенствующую роль в принятии постановления «о московских попах» сыграл не инициатор его рассмотрения на Политбюро Каменев, а особоуполномоченный СНК Троцкий. Являясь стойким противником смягчения расстрельных приговоров по церковным процессам, Троцкий, тем не менее, как видно из приведенного выше текста правой колонки постановления Политбюро, в очередной раз коренным образом пересмотрел свою позицию, по сути присоединившись к Каменеву и к его предложению. Причем сделано это было, по-видимому, председателем Реввоенсовета во время самого заседания высшего партийного органа.

Данный вывод подтверждает небольшая записка Троцкого, написанная им фиолетовым карандашом на личном бланке служебной записки председателя РВСР³⁷⁰. Ее содержание повторяет приведенный выше текст постановления Политбюро: «Предлагаю: а) приговора не отменять[;] б) исполнение приостановить[;] в) поручить мне (далее заштриховано одно слово. – С.П.) ориентироваться и сделать письменное предложение П[олит]бюро. Троцкий». Вверху документа прямо на бланке тем же фиолетовым карандашом автором записки, очевидно после ее написания, была проставлена с подчеркиванием двумя чертами помета, говорящая о процедуре знакомства присутствующих на заседании членов и кандидатов в члены Политбюро с предложениями Троцкого: «В круговую». В результате этого знакомства текст записки, по всей видимости, подвергся правке, сделанной синим карандашом самим автором. Пункт «а)» был зачеркнут двумя линиями, а обозначение пункта «б)» исправлено на «а)». Внизу записки к пункту «в)» председатель Реввоенсовета приписал и обвел в овал следующее: «срок к завтрему до вечера». Таким образом, записка Троцкого, скорректированная им самим, превратилась в подготовительный документ, чей текст был заимствован сотрудниками Бюро Секретариата при составлении правой колонки постановления Политбюро «о московских попах».

После того, как записка Троцкого была использована сотрудниками Бюро Секретариата для составления решения высшего органа ЦК РКП(б), на ней красными чернилами проставили рукописную помету и штамп (на обороте документа) о принадлежности к пункту 14 протокола № 6 заседания Политбюро от 11 мая 1922 г. Согласно этой «прописке», данную записку сочли возможным поместить в «подлинный» протокол Политбюро сразу же за листом с текстом изучаемого постановления. Впрочем и без этих пометы и штампа вполне понятно, что данный документ является проектом решения Политбюро «о московских попах», по крайней мере, двух его первых пунктов. По всей видимости, третий пункт самого постановления высшего партийного органа о предложении епископа Антонина (Грановского) исходил от Калинина, поэтому он и был записан другим карандашом несколько позже, чем первый и второй пункты, вобравшие в себя отредактированный текст записки Троцкого. Сопоставляя второй пункт текста постановления Политбюро («к вечеру 12.V. с. г.») и приписку Троцкого синим карандашом на записке («срок к завтрему до вечера»), можно получить еще один неоспоримый аргумент о том, что «предложения тов. Троцкого» были написаны им 11 мая 1922 г. А отсутствие подписей-росчерков других вождей на записке при «опросной» формуле «в круговую» дополнительно подтверждает версию о написании этого документа на заседании высшего органа партии, где члены и кандидаты в члены Политбюро познакомились с представленным Троцким проектом и утвердили его.

К сожалению, в машинописном тетрадном «хранилищном» протоколе № 6 заседания Политбюро от 11 мая 1922 г. всех отмеченных выше нюансов оформления пункта 14 уловить невозможно³⁷¹. В этом протоколе текст постановления, напечатанный абзацами, практически слово в слово повторяет две рукописные основные колонки из «подлинного» протокола. Единственное расхождение: отсутствие какого бы то ни было напоминания о первоначальном номере 13 рассматриваемого пункта. Разновременные по написанию подпункты правой колонки «Постановили», в основе которых, как показано, лежали не только предложения Троцкого, но и, вероятно, Калинина, здесь смотрятся единым текстом, полностью принадлежащим особоуполномоченному СНК.

К точно такому же выводу можно прийти, если обратиться к тексту сохранившейся выписки на бланке ЦК ВКП(б) 1930-х гг. Какой-либо новой информации о рассмотрении на Политбюро вопроса «о московских попах» к сообщенному выше она не добавляет. Один из шести изготовленных экземпляров этой позднейшей выписки (отпуск), взятый нами для рассмотрения, отложился в тематическом деле АПРФ, посвященном судебным церковным процессам 1922 года³⁷².

Вместе с ним в этом деле отложился и другой более важный для понимания неожиданно произошедших с Троцким перемен документ. Он сохранился в единственном экземпляре и представляет собой обещанное «к завтрему» председателем Реввоенсовета членам и кандидатам в члены Политбюро «письменное предложение» из двух пунктов³⁷³. Из этого документа от 12 мая 1922 г. – письма с факсимильной подписью автора – отчасти становится понятным, почему Троцкий, бескомпромиссно голосовавший 8 мая 1922 г. против «отмены приговора», решил 11 мая 1922 г. приостановить его исполнение. Формальным поводом для такой отсрочки была кассационная жалоба, на рассмотрение которой уходило «несколько дней, а иногда и [...] недель, если процесс имел место в провинции»³⁷⁴. Реально же Троцкий решил «всемерно использовать настоящий критический момент для опубликования воззвания от имени прогрессивной части духовенства»: в печати «завтра или самое позднее послезавтра», «в провинцию по радио». Одновременно, по замыслу Троцкого, председатель Московского ревтрибунала Бек и зампред ГПУ Уншлихт должны были разделить приговоренных к смерти на две группы, исходя из «обстоятельств, вытекающих из дела» и «на основании отзывов и ходатайств лойяльных священников, которые подпишут воззвание». Одну группу, согласно поданной касационной жалобе, освобождали от высшей меры наказания, в отношении другой – приговор приводили в исполнение. «Подвести итоги и предложить окончательное решение» председатель Реввоенсовета обещал уже на следующий день, 13 мая 1922 года.

Таким образом, Троцкий использовал повторное внесение Каменевым предложения о пересмотре приговора для того, чтобы осуществить намеченные планы в отношении обновленческого раскола Русской церкви. Как и обещал особоуполномоченный СНК при принятии Политбюро постановлений об антицерковной пропаганде и агитации в прессе, московский процесс, точнее оглашенный на нем приговор, стал «опорной точкой больших событий». Розыгрышем инсценировки помилования Троцкий решил подтолкнуть подопечное лояльное духовенство на решительные действия по организационному оформлению всецерковного раскола и по устранению от власти патриарха Тихона. Несомненно, председатель Реввоенсовета в своем замысле опирался на просьбы о помиловании, исходящие от самого «прогрессивного» духовенства, для которого данный вопрос имел принципиальное значение. Ведь приведение в исполнение приговора от 8 мая 1922 г. окончательно разрушало всякое доверие в церковной среде к обновленцам, поддерживающим советскую власть. А изменение наказания для одиннадцати осужденных на смерть по «отзывам и ходатайствам» «советского» духовенства явно поднимало бы авторитет «прогрессистов» у верующих и делало более обоснованными их претензии на церковную власть. При условии, конечно же, что сходные ходатайства канонической высшей церковной власти были бы оставлены без внимания. Что, кстати, и произошло с ходатайством патриарха Тихона перед «председателем В.Ц.И.К. Товарищем Мих[аилом] Ив[ановичем] Калининым» от 9 мая 1922 г., подлинник которого так и не дошел до адресата, остался в ГПУ и был приобщен к следственному делу ходатая³⁷⁵.

Все вышесказанное в значительной степени подтверждают два документа – воззвание и ходатайство, которые еще 10 мая 1922 г. при участии секретных и гласных сотрудников ГПУ были выработаны московским, петроградским и саратовским «прогрессивным» духовенством. По всей видимости, именно эти документы упоминал Троцкий в своем письме в Политбюро от 12 мая 1922 г. Нельзя также исключать того, что содержание этих документов имелось в виду и в последнем подпункте постановления Политбюро от 11 мая 1922 г., где говорилось о «переданном т. Калининым предложении Антонина». Однако Троцкий не только упомянул, но и послал того же 12 мая 1922 г. данные документы в Политбюро на имя генсека ЦК партии Сталина. Отпечатанные с двух сторон на одном листе бумаги в канцелярии председателя РВСР и заверенные Глазманом, копии воззвания и ходатайства вместе с двумя сопроводительными письмами отложились в тематическом деле фонда Политбюро АПРФ, посвященном антирелигиозной работе. Согласно регистрационному штампу Бюро Секретариата, проставленному на одном из сопроводительных писем, указанные материалы были получены в ЦК РКП(б) в день их отправки адресантом. Фамилия самого адресанта была факсимильно оттиснута на этом сопроводительном письме в качестве подписи. В данном письме, датированным 12 мая 1922 г., Троцкий просил Сталина «разослать последовательно членам Политбюро (не снимая копий) прилагаемую при сем копию двух заявлений группы священников для ознакомления», т. е. как информационные материалы. Во исполнение приведенной просьбы генсек ЦК РКП(б) собственной рукой продублировал на письме: «Членам П.Б. (для сведения). С просьбой вернуть в Секр[етный] отдел ЦК. 12/V. И. Сталин»³⁷⁶.

По этому сталинскому указанию сотрудниками Бюро Секретариата было изготовлено другое сопроводительное письмо на бланке ЦК РКП(б) с адресом: «Т.т. Ленину, Троцкому, Каменеву, Рыкову, Томскому[,] Молотову». После чего перед отправкой все- таки было решено, что Троцкого знакомить с воззванием и ходатайством обновленцев не нужно, и его фамилию заштриховали. Вместо Троцкого в адресе появилась фамилия Зиновьева, вписанная рукой Шерлиной, а фамилии Ленина и Каменева были подчеркнуты. Подписал это второе сопроводительное письмо Назаретян. Указанным в адресе членам и кандидатам в члены Политбюро в документе сообщалось, что «заявление группы священников» направляется «по поручению тов. Сталина» и что «материал необходимо возвратить в Секретариат Политбюро тов. Бураковой»³⁷⁷.

Последнее требование было исполнено знакомившимися точно: никто из адресатов не оставил у себя лист с воззванием и ходатайством, но каждый проставил на нем свой автограф, включая Сталина: «Читал. И. Сталин. 12/V-22», «Л. Каменев», «М. Томский», «А.И. Рыков», «В. Молотов», «Читал. Г. Зиновьев». Не расписался только Ленин, но, по всей видимости, и он был ознакомлен с присланными в его канцелярию материалами. Об этом говорит, в частности, проставленный на сопроводительном письме за подписью Назаретяна входящий номер ленинской канцелярии с датой 16 мая 1922 г. и характерное для председателя СНК подчеркивание текста данного канцелярско-технического документа (слова «возвратить»)³⁷⁸. Таким образом, рассматриваемое сопроводительное письмо за подписью Назаретяна можно признать экземпляром Ленина, которое, как свидетельство знакомства вождя с документами обновленческого духовенства, было сохранено вместе с текстами воззвания и ходатайства в тематическом деле АПРФ.

Из полученных копий воззвания и ходатайства визировавшие их члены и кандидаты в члены Политбюро узнали, что «прогрессивное» духовенство в воззвании «К верующим сынам Православной Церкви Российской» от 10 мая 1922 г. обвинило высшую церковную власть в поддержке во время революции и гражданской войны «классовых врагов трудящегося народа». В «тяжкую годину голода» же, согласно обновленцам, «духовные прислужники мирового капитала» задумали реставрировать в России монархию, для чего попытались посредством воззвания патриарха Тихона от 28 февраля 1922 г. «поднять народное восстание и цепями голода задушить ненавистную им советскую власть». Поэтому лидеры раскола, во-первых, осудили высших церковных иерархов и поддерживающих их пастырей, во-вторых, признали необходимым созвать поместный собор для суда над ними, организации нового церковного управления и нормализации отношений между церковью и государством, в третьих, призвали духовенство и мирян поддержать эти обновленческие начинания³⁷⁹.

Во втором документе – ходатайстве («усерднейшей просьбе») от 10 мая 1922 г., адресованном председателю Президиума ВЦИК, «прогрессисты» никого не осуждали, а в основном только просили. Обращаясь к «братьям-товарищам», обновленцы ходатайствовали помиловать «всех осужденных на высшую меру наказания по делу московских священников», ознаменовав «делом милосердия» «начало нового периода церкви русской»³⁸⁰.

Подписали оба эти документа одни и те же лица: священник В.Д. Красницкий, протоиерей А.И. Введенский, священник Е.Х. Белков (Толшемский), псаломщик С.Я. Стадник (Петроградская епархия); священник С.В. Калиновский (в документах ошибочно: Калинковский), иеромонах С. Тарасов с непрочитанным Глазманом духовным именем (Московская епархия); протоиерей С. Ледовский (Саратовская епархия); протоиерей с также непрочитанной Глазманом фамилией без указания епархии. Ниже этих подписей был дан небольшой текст с пояснениями, почему данные документы не завизировал епископ Антонин (Грановский). Он не был удовлетворен формой изложения («не церковная»), хотя с содержанием полностью согласился. Все это засвидетельствовали еще раз своими подписями Введенский, Красницкий и Калиновский (Калинковский).

Однако перечисленные обновленцы, за исключением Антонина и непрочитанных Глазманом протоиерея и иеромонаха, подписались не только под коллективным ходатайством, но и под индивидуальными, порой малограмотными, прошениями о помиловании, каждый под своим. Шесть таких рукописных ходатайств (автографов) сохранились в тематическом деле фонда Политбюро АПРФ, посвященном судебным церковным процессам 1922 г.³⁸¹ Они были написаны 12–13 мая 1922 г. указанными духовными лицами, а также протоиереем Н. Русановым и священником И. Борисовым. В отличие от коллективного ходатайства, в котором речь шла о «всех осужденных» (одиннадцать человек), в личных прошениях содержалось ходатайство о помиловании восьми лиц духовного звания и мирянки Брусиловой. Два других мирянина – Роханов и Тихомиров – обновленческими ходатаями были проигнорированы. Таким образом, «прогрессисты», в сущности, повторили предложение Каменева о расстреле двух человек. Правда, председатель Моссовета говорил о двух священниках, а обновленцы не включили в свои личные прошения двух мирян. Несомненно также, что все шесть ходатайств, несмотря на официальный адрес – во ВЦИК, предназначались не высшему советскому органу, а подобранной Троцким и одобренной Политбюро комиссии Уншлихта-Бека по отбору среди осужденных кандидатов на расстрел. Об этом, в частности, свидетельствует проставленный только на одном из шести документов – «покорнейшей просьбе» Красницкого и Калиновского – штамп о принадлежности, отсылающий к пункту 13 протокола № 7 заседания Политбюро от 18 мая 1922 г., т. е. к постановлению высшего партийного органа, посвященного решению комиссии Уншлихта-Бека.

Действительно, в «подлинном» протоколе № 7 заседания Политбюро от 18 мая 1922 г. означенное постановление зафиксировано пунктом 13. Хотя в предварительный машинописный «Порядок дня заседания Политбюро ЦК РКП от 18/V-22 г. пр[отокол] № 7" этот «церковный» вопрос внесен пунктом 9³⁸². Присутствующим на заседании «членам Политбюро: т.т. Ленину, Троцкому, Зиновьеву, Сталину, Каменеву, Томскому, Рыкову» и «кандидатам: т.т. Молотову, Калинину» пришлось вновь рассмотреть вопрос «о московских попах»³⁸³. Именно такая формулировка была вторично внесена в предварительный «Порядок дня» и затем в левую колонку «Слушали» текста постановления, записанного черными чернилами на листе линованной бумаги вместе с двумя другими пунктами 14 и 15³⁸⁴. В качестве выступавшего в левой колонке постановления оказался отмеченным не Бек или Уншлихт как члены комиссии, а Троцкий. Причем следом за его фамилией сотрудники Бюро Секретариата сочли необходимым дать отсылку к предыдущему постановлению Политбюро «о московских попах: («Пр[отокол] 6[,] п[ункт] 14»). Очевидно, это было сделано, чтобы расшифровать столь краткую и неясную запись при помощи более пространного текста предшествующего постановления. Тем паче, что и правая колонка «Постановили» не отличалась многословием: «13. Утвердить заключение т. Троцкого». Слева от нее под левой колонкой в адресе рассылки выписок черными чернилами тем же почерком были указаны две фамилии: докладчика Троцкого и исполнителя Бека.

К сожалению, ни одна из сделанных в Бюро Секретариата для рассылки выписок, по-видимому, не сохранилась. Любопытно, что такая выписка, полученная в Президиуме ВЦИК и отложившаяся в фонде ВЦИК нынешнего ГАРФ, в конечном итоге в августе 1949 г. была изъята и передана в Институт Маркса-Энгельса-Ленина, где, очевидно, в соответствии с правилами ведения секретного делопроизводства и секретного архива ЦК партии была уничтожена. Вместо нее в дело с черновым протоколом № 36 заседания Президиума ВЦИК от 27 мая 1922 г., на котором высший советский орган легализовал принятое Политбюро решение, поместили соответствующую справку о передаче выписки по акту в Институт³⁸⁵.

Позднейшие же по времени изготовления тексты изучаемого постановления имеются в машинописном тетрадном «хранилищном» протоколе № 7 в фонде ЦК партии в РГАСПИ³⁸⁶ и в виде выписки на бланке ЦК ВКП(б) 1930-х гг. в тематическом деле фонда Политбюро в АПРФ³⁸⁷. Всего было сделано три экземпляра протокола и два экземпляра выписки. Рассматриваемый нами экземпляр выписки, как все подобные документы, является отпуском. Каких-либо разночтений по сравнению с рукописным пунктом 13 из «подлинного» протокола № 7 заседания Политбюро от 18 мая 1922 г. в данных позднейших текстах не обнаружено.

Более того, ни один из упомянутых текстов постановления, включая даже изъятую и переданную в Институт Маркса-Энгельса-Ленина выписку, в силу лаконичности собственного содержания, не изготавливался и не рассылался как самостоятельный документ. Вместе с текстами этого постановления печаталось и направлялось обозначенное в пункте 13 «заключение т. Троцкого». Экземпляры данного заключения, датированного 14 мая 1922 г., сохранились и в деле с черновым протоколом № 36 заседания Президиума ВЦИК от 27 мая 1922 г. в ГАРФ³⁸⁸, и в деле с «хранилищным» протоколом № 7 заседания Политбюро от 18 мая 1922 г. в РГАСПИ³⁸⁹, и в тематическом деле АПРФ, посвященном судебным церковным процессам 1922 года³⁹⁰.

Экземпляр заключения из ГАРФ представляет собой копию, заверенную машинописной подписью Бураковой. Экземпляр документа из РГАСПИ является заверенной позднейшей копией, снятой с копии, заверенной в свою очередь Бураковой. Фамилия последней на данном экземпляре воспроизведена машинописью, следовательно, вполне можно предположить, что этот экземпляр изготавливался с копии заключения, рассылаемой вместе с текстом постановления сразу же после заседания Политбюро. Экземпляр заключения из АПРФ также можно назвать заверенной позднейшей копией. В отношении двух позднейших копий заключения из РГАСПИ и из АПРФ следует заметить, что они печатались теми же самыми машинистками и в том же самом количестве, что и позднейшие тексты постановления Политбюро от 18 мая 1922 г., с которыми данные копии отложились соответственно в деле с «хранилищным» протоколом и в тематическом деле, посвященном судебным церковным процессам 1922 г. У всех трех копий заключения вверху машинописью обозначено: у экземпляра из ГАРФ – «Приложение к протоколу Политбюро от 18/V-22 г. № 7 п[ункт] 13», у экземпляра РГАСПИ – «Приложение к п[ункту] 13 пр[отокола] ПБ № 7», у экземпляра АПРФ – «Приложение к п[ункту] 13 пр[отокола] 7 от 18.V.22 г.», т. е. действительно данный документ официально признавался приложением к рассматриваемому постановлению Политбюро «о московских попах». А если судить по машинописным подписям «Бек, Красиков, Уншлихт», воспроизведенным под каждым экземпляром копии, то это заключение от 14 мая 1922 г., без сомнения, следует признать «окончательным решением» комиссии Уншлихта-Бека по отбору кандидатов на расстрел. Именно данное решение и обещал прислать в Политбюро 13 мая 1922 г. Троцкий в своем письме от 12 мая 1922 г. По всей видимости, исходя из этого обещания, а также из машинописной пометы председателя РВСР «Присоединяюсь. Троцкий», исправно повторяющейся под подписями членов комиссии на каждой копии, сотрудники Бюро Секретариата и назвали в тексте постановления Политбюро утвержденный документ «заключением т. Троцкого».

Наряду с позднейшими выпиской и приложенным к ней заключением в тематическое дело АПРФ было помещено еще и подлинное сопроводительное к заключению письмо за подписью-росчерком Уншлихта и круглой гербовой печатью ГПУ³⁹¹. Данное письмо от 14 мая 1922 г., напечатанное на бланке ГПУ, рассылалось из Секретариата коллегии чекистского ведомства по адресу с двумя фамилиями: «Политбюро ЦК РКП тов. Сталину» и «тов. Троцкому». В адресе документа первая фамилия подчеркнута, следовательно, письмо сопровождало экземпляр заключения, предназначенный для генсека. Из текста этого письма можно дополнительно узнать, что комиссия Уншлихта-Бека, точнее, если учитывать еще Красикова, то «тройка» занималась отбором кандидатов на расстрел на заседании другой комиссии. Она именуется в документе довольно неопределенно – «Комиссией по ценностям». Если же исходить из указанного в письме протокола № 13 ее заседания от 13 мая 1922 г., то из известных нам подобного рода подразделений Троцкого данную комиссию можно идентифицировать с Комиссией по учету и сосредоточению ценностей³⁹². Так это или иначе, сказать трудно, ведь протокол № 13 заседания Комиссии по учету и сосредоточению ценностей от 13 мая 1922 г. до сих пор не обнаружен, как и большинство других протоколов данного подразделения особоуполномоченного СНК. Поэтому более определенные выводы сделать не представляется возможным³⁹³.

Из двух экземпляров подлинника заключения, отправленных из Секретариата коллегии ГПУ вместе с приведенным сопроводительным письмом от 14 мая 1922 г., сохранился только экземпляр, адресованный Троцкому. Он был помещен сотрудниками Бюро Секретариата ЦК РКП(б) в «подлинный» протокол № 7 заседания Политбюро от 18 мая 1922 г., следом за рукописным текстом постановления, к которому, как выяснилось, он был присоединен в качестве официального приложения³⁹⁴. Однако, в отличие от рассмотренных копий, где этот момент специально оговаривается, в экземпляре подлинника заключения ничего подобного нет. Здесь вверху красным карандашом проставлена всего лишь короткая делопроизводственная помета: «п[ункт] 13». Внизу же документа рядом с подписями-росчерками оттиснут, как и на сопроводительном письме от 14 мая 1922 г., традиционный штамп о принадлежности заключения к пункту 13 протокола № 7 заседания Политбюро от 18 мая 1922 г. Сами подписи-росчерки, проставленные красными чернилами соответственно Беком, Красиковым и Уншлихтом, расшифровываются еще и набранными рядом на машинке фамилиями этих трех лиц. Помета председателя Реввоенсовета «Присоединяюсь. Троцкий» выведена на этом заключении рукой автора, фиолетовым карандашом. Им же вверху документа тем же карандашом написан адрес для отправки: «В Полит[ическое] бюро». Эта помета не была воспроизведена на копиях заключения, и не только она одна. Другая, не менее важная машинописная помета «6 приложений», также не была принята во внимание при изготовлении копий. Под этими приложениями, несомненно, следует понимать шесть перечисленных выше индивидуальных ходатайств обновленческого духовенства, которые, по Троцкому, должны были учитываться «тройкой» при отборе кандидатов на расстрел.

Из содержания заключения выясняется, что «тройка», как ей и предписывалось особоуполномоченным СНК, разбила одиннадцать осужденных на две группы. При этом Бек, Уншлихт и Красиков не особо чувствовали себя зависимыми от просьб обновленцев. Если «прогрессисты» просили помиловать девять человек, включая всех восьмерых лиц духовного звания и одну мирянку, то «тройка» посчитала возможным помиловать шесть человек, из которых четверо были священниками и двое простыми верующими. Пять человек – протоиереев Заозерского, Надеждина, Соколова, иеромонаха Макария (Телегина) и мирянина Тихомирова – комиссия «по обстоятельствам дела и по характеру их личности» утвердила кандидатами на расстрел. Для большей убедительности сделанного членами «тройки» выбора в заключении на каждого из пяти утвержденных к высшей мере наказания были даны краткие перечни «контр-революционных» деяний, за которые осужденных непременно следовало расстрелять.

Нужно отметить, что первоначально «тройка» была склонна все-таки несколько иначе подойти к решению поставленной перед ней задачи. Об этом свидетельствует сохранившийся в ЦА ФСБ предварительный экземпляр заключения от 13 мая 1922 г. с рукописной правкой, отражающей процесс отбора кандидатов на расстрел³⁹⁵.

По-видимому, именно этот документ имел в виду Троцкий в своем письме в Политбюро от 12 мая 1922 г. Согласно данному экземпляру заключения, Бек, Уншлихт и Красиков в первый раз отобрали для расстрела вместо протоиерея Заозерского мирянина Роханова, т. е. трех из духовных лиц и двух из мирян. Таким образом, в отношении осужденных не духовного звания «тройка» в начале отбора «учла» ходатайства обновленцев. Однако затем абзац с кратким перечислением «преступных» деяний Роханова был многократно зачеркнут от руки. Ниже абзаца, посвященного Роханову, появилась написанная теми же чернилами отрывочная запись, окончательно определяющая кандидатом на расстрел вместо мирянина протоиерея: «Заозерский – принимал участие в разработке...»

Причины подобных предпочтений ответственной «тройки» и присоединившегося к ней Троцкого остались неизвестными. Возможно, здесь сыграло свою роль пресловутое «пролетарское» происхождение дровоклада Роханова в отличие от протоиерея Заозерского³⁹⁶. По заявлению же самой «тройки», «разбивка на две группы» шла исключительно по принципу «наименьшего ущерба для существа приговора», «справедливо по отношению ко всем 11-ти». И еще – идя «максимально навстречу ходатайству прогрессивного духовенства» о помиловании приговоренных. Следует особо подчеркнуть, что во всех этих ходатайствах именно протоиерей Заозерский назывался первым кандидатом на помилование. Вообще же, если сравнивать тексты, посвященные каждому из пяти отобранных на расстрел, то можно сделать вывод, что в заключении от 14 мая 1922 г. (окончательном варианте) по сравнению с предварительным экземпляром эти абзацы были отредактированы с введением обобщающих идеологических клише риторического свойства. В заключении же от 13 мая 1922 г. в основу этих перечней была положена обвинительная часть приговора Московского ревтрибунала, причем для каждого приговоренного был сделан своеобразный четкий и конкретный экстракт его «преступлений»³⁹⁷.

Очевидно, комиссия Уншлихта-Бека при составлении заключения имела в своем распоряжении помимо индивидуальных обновленческих ходатайств еще и текст приговора Московского ревтрибунала от 8 мая 1922 г. Возможно, это была копия приговора, которая отложилась в одном тематическом деле АПРФ вместе с шестью упомянутыми ходатайствами³⁹⁸. Данная копия с заверительной формулой подписи секретаря судебной части Московского ревтрибунала, но без его росчерка-автографа, была в качестве информационного материала приписана к рассматриваемому постановлению Политбюро «о московских попах» от 18 мая 1922 г. Об этом прямо говорит проставленный вверху первого листа приговора штамп о принадлежности документа к пункту 13 протокола № 7 заседания высшего партийного органа. Напечатанный на пяти листах с оборотами исследуемый «приписанный» текст приговора имеет значительное количество неточностей и искажений, очевидно обусловленных как состоянием оригинала, так и ошибками, допущенными при снятии копии. В первую очередь, отмеченные неисправности касаются фамилий, имен и отчеств обвиняемых, их анкетных данных. В частности, у осужденного к высшей мере наказания протоиерея Соколова (исполнение одобрено Политбюро) вместо правильного отчества «Александрович» в приговоре всюду значится «Иванович»³⁹⁹. А у пяти обвиняемых мирян оказались искаженными фамилии: вместо М.Я. Соломина появился Самолин, вместо Е.М. Баркуновой – Бардунова, вместо двух братьев В.А. и А.А. Башкаревых – Башкировы, вместо С.Н. Воронина – Воронцов. Более того, фамилии трех других мирян – И.П. Бровкина, Н.С. Зайцева и И.Е. Максимова – вообще выпали из текста приговора, но зато неожиданно, всего лишь один раз, профигурировала фамилия некоего Коровкина⁴⁰⁰. Отчасти эти грубые ошибки, по-видимому, были вызваны большим количеством обвиняемых. В преамбуле приговора их приводится вместе с выпавшими 53 человека, хотя, как хорошо известно, среди привлеченных к суду числилось на одного больше: 54 человека.

В целом же, если брать во внимание не количественную, а содержательную сторону документа, то Московский ревтрибунал неоднократно подчеркивал в приговоре наличие у обвиняемого духовенства якобы единого плана действий, координируемого опять же единой контрреволюционной организацией, именуемой «православной иерархией». Несомненно, это было нужно ревтрибуналу, чтобы приговорить, как и заказывало Политбюро, часть обвиняемых к расстрелу, а также для вынесения особого определения (оно зафиксировано в конце приговора) в отношении «организации, называемой «православной иерархией"». Данным определением эта организация, т. е. в целом вся Русская церковь, объявлялась «незаконно существующей». При этом главу провозглашенной вне закона организации – патриарха Тихона – Московский ревтрибунал в приговоре никак не затронул, т. к. еще 5 мая 1922 г. вынес специальное постановление о его привлечении к судебной ответственности. Сделано это было во исполнение принятого днем раньше решения Политбюро «о московском процессе в связи с изъятием ценностей», в котором говорилось о «немедленном привлечении Тихона к суду». 9 мая 1922 г. поднадзорный предстоятель Русской церкви подписал составленные начальником СО ГПУ Самсоновым документы об ознакомлении с постановлением Московского ревтрибунала от 5 мая 1922 г., о невыезде из Москвы и о явке по первому требованию для дачи показаний в чекистское ведомство⁴⁰¹.

Вполне закономерно, исходя из выше приведенного, что именно в следственном деле патриарха Тихона, хранящемся в ЦА ФСБ, отложился другой экземпляр приговора Московского ревтрибунала от 8 мая 1922 г. Он так же как и экземпляр, приписанный к постановлению Политбюро «о московских попах» от 18 мая 1922 г., является копией, но, правда, заверен не секретарем судебной части ревтрибунала, а начальником VI отделения СО ГПУ Е.А. Тучковым. Свою заверительную подпись-росчерк чекист поставил на этом документе 9 мая 1922 г., следовательно, в тот же самый день, когда патриарху Тихону было официально объявлено о его привлечении к судебной ответственности⁴⁰².

Нужно отметить, указанные выше документы Московского ревтрибунала, а также разыгранная Троцким инсценировка помилования приговоренных к смерти, привели к тому, что на следующий день после принятия первого постановления Политбюро «о московских попах» от 11 мая 1922 г., обновленцы устранили патриарха Тихона от церковной власти, а после второго постановления высшего органа партии «о московских попах» от 18 мая 1922 г., в этот же самый день окончательно захватили церковное управление на Троицком подворье. 19 мая 1922 г. патриарх был перевезен ГПУ из Троицкого подворья в Донской монастырь и заключен под стражу⁴⁰³.

Несмотря на осуществление в отношении Русской церкви всего задуманного Троцким, высший советский орган власти – Президиум ВЦИК – явно не спешил поставить финальную точку в разыгранной инсценировке и только 27 мая 1922 г. рассмотрел вопрос о помиловании приговоренных к расстрелу на московском церковном процессе. Согласно выявленным в фонде ВЦИК в ГАРФ машинописному протоколу № 36 заседания Президиума ВЦИК от 27 мая 1922 г. и соответствующей машинописной выписке, адресованной в Московский и Верховный ревтрибуналы, главная государственная инстанция обсудила пунктом 18 «Ходатайство осужденных Московским Ревтрибуналом к высшей мере наказания за сопротивление мероприятиям Советской власти при изъятии церковных ценностей». В результате обсуждения Президиум ВЦИК, зачислив всех утвержденных им на расстрел в священники, постановил: «В отношении осужденных священников Христофора Надеждина, Василия Соколова, Макария Телегина, Сергия Тихомирова и Александра Заозерского ходатайство отклонить и приговор Ревтрибунала оставить в силе. В отношении остальных шести осужденных к высшей мере наказания приговор Ревтрибунала заменить 5 годами лишения свободы»⁴⁰⁴.

Как видим, в своем постановлении Президиум ВЦИК по существу продублировал решение Политбюро ЦК РКП(б) «о московских попах» от 18 мая 1922 г. Случайности здесь нет: выписка с данным решением Политбюро и приложенное к ней заключение комиссии Уншлихта-Бека были заранее присланы в Президиум ВЦИК и, как отмечалось выше, отложились в деле с черновым протоколом № 36 заседания высшего советского органа от 27 мая 1922 г. На основе этих документов 26 мая 1922 г., за день до заседания Президиума ВЦИК, его секретарь Енукидзе составил черновой вариант текста постановления, который практически без изменений и был утвержден 27 мая 1922 г.⁴⁰⁵

Однако, Енукидзе, очевидно, имел в своем распоряжении не только указанные два документа секретного делопроизводства ЦК РКП(б), но и еще один: выписку из протокола № 8 заседания Политбюро от 26 мая 1922 г. Об этом свидетельствует справка, вставленная в августе 1949 г. в дело с черновым протоколом № 36 Президиума ВЦИК, когда из него была изъята и передана в Институт Маркса-Энгельса-Ленина выписка с постановлением Политбюро от 26 мая 1922 г.⁴⁰⁶ Напомним, что в этом деле осталась точно такая же справка о передаче в Институт Маркса-Энгельса-Ленина и выписки с постановлением Политбюро от 18 мая 1922 г. Таким образом получается, что высший партийный орган накануне заседания Президиума ВЦИК, 26 мая 1922 г., принял новое постановление о приговоренных к расстрелу по московскому церковному процессу, которое счел необходимым направить в высший государственный орган.

Действительно, в «подлинном» протоколе № 8 заседания Политбюро от 26 мая 1922 г. имеется «церковное» постановление. Причем инициатором его принятия вновь выступил Троцкий. Уже в предварительном машинописном «Порядке дня заседания Политбюро Ц.К.Р.К.П. (б[ольшевико]в) от 26 Мая 1922 года. пр[отокол] № 8» девятым пунктом было зафиксировано следующее: «9. О Церкви (Предложение тов. Троцкого)»⁴⁰⁷. Именно в такой формулировке данный вопрос и рассмотрели прибывшие на заседание «члены Политбюро т.т. Каменев, Троцкий, Сталин, Томский, Рыков» и «кандидаты: т.т. Молотов, Калинин» (у отсутствующего Ленина 24 мая 1922 г. случился очередной приступ болезни)⁴⁰⁸. Без каких-либо особых искажений, слово в слово пункт «О церкви» с фамилией инициатора черными чернилами был повторен в качестве колонки «Слушали» на листе линованной бумаги. В правой колонке «Постановили» теми же чернилами соответственно было записано: «а) Принять предложение т. Троцкого (см. материалы ЦК), б) Указать т.т. Калинину и Енукидзе на недопустимость волокиты, проявленной ими в проведении в жизнь решения ПБ от 18/V с. г. (пр[отокол] 7[,] п[ункт] 13) и предложить им выполнить его в течение сегодняшнего дня». Причем и в начале левой, и в начале правой колонки был проставлен при записи номер пункта 10, который затем переделали на 11. Под этим номером постановление «О церкви» и вошло в протокол № 8 заседания Политбюро от 26 мая 1922 года⁴⁰⁹.

Исправлению в тексте постановления подвергся и первый подпункт, где первоначально не имелось обозначения «а)» и было записано «(см. приложение)» вместо «(см. материалы ЦК)». Однако прежде, чем сделать новую запись, сотрудник Бюро Секретариата приписал чуть ниже к «(см. приложение)» помету: «К протоколу не прикладывать», т. е. «предложение т. Троцкого» в качестве приложения к пункту 11 «О церкви» в протоколе № 8 заседания Политбюро от 26 мая 1922 г. оформлять не следовало. Поэтому, очевидно, «(см. приложение)» и заменили на «(см. материалы ЦК)». Несколько позже к имеющемуся тексту, видимо, решили приписать еще один текст, присвоив соответственно первому обозначение подпункта «а)», а второму – «б)». Чтобы текст подпункта «б)» не сливался с пометой, последнюю заключили в овал. И подпункт «а)», и подпункт «б)» как единое постановление Политбюро, согласно выполненной черными чернилами записи о рассылке, должен был получить Троцкий. А подпункт «б)» – только «провинившиеся» Калинин и Енукидзе.

Вероятно, именно выписка с подпунктом «б)», полученная Калининым и Енукидзе, отложилась в деле с черновым протоколом № 36 заседания Президиума ВЦИК от 27 мая 1922 г., откуда затем в августе 1949 г. она и была передана в Институт Маркса-Энгельса-Ленина. Заметим, что у рассматриваемой выписки, в отличие от постановления Политбюро от 18 мая 1922 г. с приложенным к нему заключением комиссии Уншлихта-Бека, никаких приложений в этом деле не сохранилось. Если же следовать за содержанием пришедшего в Президиум ВЦИК документа, то выходит, что высшие государственные лица получили от Политбюро и председателя РВСР строгое предупреждение за свою медлительность при оформлении «в советском порядке» заключения комиссии Уншлихта-Бека об исполнении приговора по московскому церковному процессу. Калинин и Енукидзе теперь должны были продублировать от имени ВЦИК тайное решение высшей партийной власти, сделав его гласным и доступным в течение одного дня – 26 мая 1922 г. Напомним, что Енукидзе подготовил черновой вариант текста постановления Президиума ВЦИК как раз 26 мая 1922 г. Уже на следующий день на заседании высшего советского органа подготовленный Енукидзе текст был утвержден в качестве официального постановления. Таким образом, постановление Президиума ВЦИК от 27 мая 1922 г. с полным правом можно признать итоговым документом к решениям Политбюро «о московских попах» от 18 мая 1922 г. и «о церкви» от 26 мая 1922 г. Размещение выписок с данными решениями Политбюро в деле с черновым протоколом № 36 заседания Президиума ВЦИК от 27 мая 1922 г. служит весьма важным тому подтверждением.

Тем не менее следует признать, что поводом для рассмотрения «церковного» вопроса на Политбюро 26 мая 1922 г. послужила не «волокита» с выполнением предшествующего расстрельного постановления «о московских попах», а некое «предложение т. Троцкого», которое сотрудники Бюро Секретариата поместили среди «материалов ЦК». В конечном итоге, однако, «предложение т. Троцкого» все-таки оказалось в деле с «подлинным» протоколом № 8 заседания Политбюро от 26 мая 1922 г., следом за листом линованной бумаги с пунктом 11. Это «предложение» представляет собой письмо Троцкого от 24 мая 1922 г., направленное по единственному адресу: «В Политбюро»⁴¹⁰. Внизу документа стоит традиционный штамп о принадлежности к пункту 11 протокола № 8, но помимо штампа вверху письма рукой Бураковой простым карандашом помечено: «Прил[ожение] [пункт] 11». По всей видимости, это было сделано еще до замены в тексте постановления Политбюро отсылки «(см. приложение)» на «(см. материалы ЦК)». В принципе, конечно, сверхкраткая формулировка первого подпункта постановления, как было показано на предшествующих «церковных» решениях Политбюро, явно требовала официального приложения, из которого становилось бы ясно, что за вопрос «о церкви» принял высший партийный орган. Однако в Бюро Секретариата на этот раз, очевидно, мыслили более рационально: полная выписка, согласно адресу, предназначалась только Троцкому, а он знал и без приложения, что имелось в виду. К выписке же со вторым подпунктом, адресованной Калинину и Енукидзе, вообще не требовалось приложения, поэтому ее без такового и отправили в Президиум ВЦИК.

О том, что инициативное письмо Троцкого от 24 мая 1922 г. не использовалось в качестве официального приложения к постановлению Политбюро свидетельствуют и документы из дела с «хранилищным» протоколом № 8 заседания высшего органа ЦК РКП(б) от 26 мая 1922 г. Текст пункта 11 из этого позднейшего машинописного протокола полностью учитывает всю правку, сделанную на рукописном тексте постановления из «подлинного» протокола № 8 заседания Политбюро от 26 мая 1922 г.⁴¹¹ Не воспроизведены только делопроизводственная помета «К протоколу не прикладывать» и фамилии получателей выписок. Не напечатан в качестве приложения к данному пункту одновременно с тетрадью «хранилищного» протокола и текст письма Троцкого от 24 мая 1922 г. А это означает, что письмо председателя РВСР не было приложено и к текстам постановления «о церкви», рассылаемым после заседания высшего органа ЦК РКП(б) в виде выписок и включенными в тетрадные экземпляры протокола Политбюро, направляемые ответственным лицам партии и страны.

Тем не менее, в дело с «хранилищным» протоколом № 8 заседания Политбюро от 26 мая 1922 г. текст письма Троцкого от 24 мая 1922 г. все же был вставлен. Исправили сложившуюся ситуацию технические сотрудники ЦК КПСС, изготовив 8 июля 1958 г. с документа председателя РВСР заверенную копию. Эта копия с оттиснутым на ней штампом о принадлежности документа к пункту 11 протокола № 8 заседания Политбюро от 26 мая 1922 г. и оказалась в деле с «хранилищным» протоколом. Сделанная на подлиннике письма Троцкого черными чернилами рукой Глазмана незначительная редакторская правка, не повлиявшая на смысл изложенного, при снятии этой позднейшей копии была полностью учтена⁴¹².

Несколько иначе обстоит дело с другой позднейшей заверенной копией послания председателя РВСР от 24 мая 1922 г. Она сохранилась вместе с позднейшей выпиской постановления Политбюро от 26 мая 1922 г. в тематическом деле АПРФ, посвященном изъятию церковных ценностей⁴¹³. На этой копии письма в качестве заголовка напечатана строчка: «Приложение к протоколу № 8 пункту 11». По-видимому, таким образом делопроизводители ЦК партии решили передать помету с подлинника документа: «Прил[ожение] [пункт] 11». При этом ставить какие-либо традиционные штампы или пометы о принадлежности копиисты сочли не нужным. В целом же, серьезных разночтений между текстами настоящей копии данного письма и его подлинника из «подлинного» протокола не наблюдается. Исключение составляет имя епископа Антонина (Грановского), которое в копии передано как Антоний.

В отношении же позднейшей выписки с постановлением Политбюро «о церкви» из тематического дела АПРФ можно сказать, что ее текст практически идентичен тексту пункта 11 из «хранилищного» протокола № 8 заседания высшего партийного органа от 26 мая 1922 г. Эта выписка была изготовлена на бланке ЦК ВКП(б) 1930-х гг. в количестве двух экземпляров⁴¹⁴.

Текст инициативного письма Троцкого от 24 мая 1922 г. и в подлиннике и в позднейших копиях состоит из пяти абзацев. Структурно эти абзацы можно разделить на две непропорциональные части. Четыре абзаца были отведены председателем РВСР под вступительную часть и один под конкретные предложения. Таким образом, в отличие от других приведенных выше инициативных документов Троцкого, данное письмо имело перед двумя конкретными пунктами, которые следовало обсудить Политбюро, обширную вступительную часть. По сути она и является самим письмом. Думается, что эта развернутая преамбула была дана Троцким не случайно. Новая ситуация, сложившаяся в Русской церкви после захвата управления обновленцами, несомненно, требовала своего теоретического осмысления.

Согласно проделанному концептуальному анализу, Троцкий пришел к выводу, что в результате внутрицерковной борьбы к власти в Русской церкви пришла обновленческая «группа из элементов «центра» (Антонин) и левых (несколько молодых попов)». Эта группа незамедлительно выдвинула идею созыва Поместного собора. По прогнозу вождя, на соборе «новое церковное управление» могло получить развитие в трех направлениях. Русской церковью могли бы управлять, во-первых, новый патриарх, лояльный советской власти; во-вторых, лояльная коллегия (синод) без патриарха; в-третьих, сами общины без патриарха и синода в условиях «полной децентрализации». С точки зрения Троцкого, властям поддерживать какое-либо направление в настоящий момент не следовало, а следовало подождать, когда между данными направлениями «разгорится серьезная борьба». «С этой целью созыв церковного собора лучше оттянуть, – советовал Троцкий Политбюро. – Окончательный выбор сделать позже, если вообще понадобиться делать выбор». Самому Троцкому импонировало развитие событий в первом направлении, т. к. «централизованная церковь при лойяльном и фактически бессильном патриархе имеет известные преимущества». Если ситуация будет разворачиваться в последнем направлении, то это вполне могло привести, согласно председателю РВСР, к «более глубокому внедрению церкви в массы, путем приспособления к местным условиям». Но лучше всего, по словам Троцкого, была бы комбинация в одной церкви всех «трех направлений», не признающих друг друга. «В конце концов, такая комбинация, – заключал свои теоретические выкладки вождь, – была бы, пожалуй, самой выгодной». Завершая письмо, председатель Реввоенсовета задавал членам и кандидатам в члены Политбюро два вопроса: нет ли возражений «против оттяжки собора месяца на два или более» и нет ли возражений «против выжидательной политики по отношению к указанным ориентациям в церкви?»

Как было показано выше, партийное руководство страны согласилось с предложениями Троцкого: и с «оттяжкой собора», и с «выжидательной политикой», утвердив свое решение первым подпунктом постановления Политбюро «о церкви» от 26 мая 1922 года.

***

После принятия данного постановления Политбюро вернулось к рассмотрению «церковных» вопросов только во второй половине июня 1922 г. Высший партийный орган в условиях «выжидательной политики» в отношении разгорающегося церковного раскола счел необходимым обратиться к проблеме возвращения в советскую Россию бывшего обер-прокурора Святейшего Синода В.Н. Львова. Материалы, связанные с рассмотрением Политбюро этого вопроса, удалось обнаружить в фонде ЦК партии в РГАСПИ и в фонде Политбюро в АПРФ. В первом архивохранилище документы, посвященные Львову, отложились в делах с «подлинным» и «хранилищным» протоколом № 13 заседания Политбюро от 22 июня 1922 г., а во втором – в тематическом деле о сменовеховцах.

Обнаруженные документы свидетельствуют, что, как и в ранее рассмотренных постановлениях о Львове, принятых Политбюро X созыва, за бывшего обер-прокурора ходатаем перед высшими партийными руководителями вновь выступил советский полпред в Германии Н.Н. Крестинский. Подписанное его рукой соответствующее машинописное письмо на типографском бланке берлинского полпредства РСФСР в Германии оказалось в тематическом деле АПРФ⁴¹⁵. Это месторасположение письма, очевидно, было обусловлено оттиснутыми на нем штампами о его размещении в данном деле и о его принадлежности к пункту 27 протокола № 13 заседания Политбюро от 22 июня 1922 г. Отложивший документ имеет дату 6 июня 1922 г. и адресован Крестинским лично Троцкому.

Получив это послание, высокий адресат узнал из него о новых перипетиях в судьбе видного сменовеховца, что называется, из первых рук и по горячим следам: 6 июня 1922 г., в день написания письма, Львов побывал на приеме у Крестинского. Согласно советскому полпреду, Львов пожаловался ему, что в Берлине ощущает себя «совершенно одиноким и совершенно без дела, так что иногда бывает почти накануне самоубийства». В суицидное состояние бывший обер-прокурор впал из-за отказа общаться с ним его «старых парижских друзей (парижских сменовеховцев)» и его «новых товарищей, коммунистов». Поэтому он просил Крестинского «дать ему какую-нибудь работу, которая была бы нужной и которая заняла бы его целиком или пустить его в Россию для участия в происходящей там борьбе и строительстве». Попытка полпреда задействовать Львова через сотрудника VIII (V) отдела НКЮ распопа М.В. Галкина для написания статей в журналы «Живая церковь» и «Наука и религия» была не совсем удачной. Находясь в Берлине, Львов мог сочинять статьи только на исторические темы: «из истории бо[р]ьбы с епископатом и о «князьях церкви"». «Что касается статей на темы текущей борьбы, – сообщал Крестинский, – то он не может их писать, так как чувствует себя слишком оторванным от церковной жизни в России за последние годы и сейчас, и писания на злобу дня у него поэтому не выйдут». Исходя из всего изложенного, советский дипломат предлагал Троцкому пустить своего протеже в Россию, где Львов мог бы, с точки зрения Крестинского, принести несоизмеримо большую пользу.

Познакомившись с письмом, Троцкий, видимо, не решился самостоятельно выполнить просьбу Крестинского, сочтя необходимым переслать полученный из Берлина документ в НКЮ Красикову и в ГПУ Самсонову. Для этого в Секретариате РВСР была отпечатана сопроводительная почто-телеграмма от 13 июня 1922 г., адресованная Красикову и Самсонову. Неподписанный Троцким отпуск этой почто-телеграммы с проставленным на нем штампом о принадлежности к пункту 27 протокола № 13 заседания Политбюро от 22 июня 1922 г. так же, как и предыдущий документ, сохранился в тематическом деле АПРФ о сменовеховцах⁴¹⁶. Два других экземпляра, вероятно, за факсимильной подписью Троцкого ушли к адресатам с требованием после прочтения обязательно вернуть назад в Секретариат РВСР письмо Крестинского.

В почто-телеграмме от 13 июня 1922 г. Троцкий просил Красикова и Самсонова, помимо прочтения письма из Берлина, еще и «дать в спешном порядке письменное заключение по поводу вопроса о допущении в Россию В. Львова». Несмотря на то, что «бывший обер-прокурор синода при Керенском» объявил себя коммунистом и мог быть даже полезным «в некоторых отношениях», Троцкий, тем не менее, не исключал и ситуации, когда Львов, вернувшись, «не найдет себе места в работе».

На полученные в НКЮ почто-телеграмму Троцкого и письмо Крестинского ответил не Красиков, находящийся в Петрограде, а сам глава ведомства – нарком Курский. Он считал, что деятельность Львова в качестве консультанта по вопросу об отделении церкви от государства была бы большим подспорьем в работе V отдела НКЮ.

Приведенный ответ был оформлен делопроизводителями НКЮ в виде машинописной записки за подписью-росчерком Курского от 15 июня 1922 г. Документ был адресован Троцкому, что дополнительно, на наш взгляд, подтверждает сделанный выше вывод о подписи и в целом об авторстве сопроводительной почто-телеграммы от 13 июня 1922 г. Записка за подписью Курского, как и отпуск почто-телеграммы Троцкого, была размещена в тематическом деле АПРФ о сменовеховцах. Несомненно, в выборе этого дела сыграли свою роль оттиснутые на записке штампы о размещении и о принадлежности к пункту 27 протокола № 13 заседания Политбюро от 22 июня 1922 года⁴¹⁷.

С точно такими же двумя штампами в данном деле оказался и другой ответ, составленный на запрос Троцкого и адресованный ему чекистами. Как и в НКЮ, просимое председателем РВСР заключение подписал не адресат почто-телеграммы Троцкого от 13 июня 1922 г. – Самсонов, а Ягода, хотя формула подписи под документом «Зампред ГПУ» требовала росчерка Уншлихта. Подписанная Ягодой машинописная записка от 15 июня 1922 г. была по своему содержанию полярно противоположной ответу, полученному Троцким из НКЮ⁴¹⁸.

Высокопоставленные чекисты, в отличие от высокопоставленных наркомюстовцев, считали, что впускать Львова в Россию никак нельзя. Свою точку зрения ГПУ обосновывало двумя положениями. Во-первых, приехавший Львов «при его истинно-православной закваске» мог стать, согласно записке, фигурой, способной объединить духовенство, с таким трудом «распыленное» ГПУ в ходе кампании «по разгрому Тихоновской организации и проведению изъятия ценностей». Во-вторых, даже присоединившись к «попам-реформаторам», Львов стал бы, по словам чекистов, «задавать тон», по которому будут сверять себя другие обновленцы, «в результате чего реформаторское движение может окрепнуть и стать сильным, что в наши планы безусловно не входит». Бывший обер-прокурор, по мнению ГПУ, мог быть чрезвычайно полезным, находясь и за границей.

По всей видимости, прежде чем попасть к Троцкому, эта чекистская записка, как и записка из НКЮ, вместе с возвращенным письмом Крестинского очутилась в Секретариате Реввоенсовета, где на каждом из трех документов был проставлен соответствующий штамп с регистрационным входящим номером и датой 16 июня 1922 г. Если следовать за присвоенными документам входящими номерами, то можно сделать вывод об очередности их поступления в Секретариат Реввоенсовета. Вероятно, записка за подписью Курского пришла несколько раньше, чем записка за подписью Ягоды, однако последняя поступила вместе с письмом Крестинского. Повлияла или нет очередность поступления документов на формирование принятого Троцким решения, сказать трудно, но председатель РВСР присоединился к пришедшей несколько раньше записке с заключением, сделанным Курским. Возможно, что содержание данного заключения совпало с тем, что думал сам Троцкий по поводу возвращения Львова, рассылая письмо Крестинского в адрес Красикова и Самсонова.

Так или иначе, но Троцкий счел возможным послать в Политбюро инициативную записку от 16 июня 1922 г. В этой записке председатель РВСР предложил впустить Львова не только в советскую Россию, но и в Москву. «В настоящей стадии развития церковного вопроса, – писал Троцкий, – он может быть даже полезен». Поэтому автор записки был готов отправить необходимую телеграмму Крестинскому, если со стороны Политбюро не встречалось возражений.

Машинописный подлинник данной записки с подписью-факсимиле Троцкого сохранился в «подлинном» протоколе № 13 заседания Политбюро от 22 июня 1922 г.⁴¹⁹ Сюда он, видимо, попал как инициативный документ к пункту 27 указанного протокола, в полном соответствии с оттиснутым на записке штампом о принадлежности. Однако другой штамп, проставленный на документе, предписывал разместить послание Троцкого в тематическом деле, посвященном сменовеховцам.

Следует отметить, что предписанное этим штампом местонахождение документа подтверждается. В тематическом деле АПРФ действительно имеется экземпляр записки Троцкого от 16 июня 1922 г.⁴²⁰ Он представляет собой машинописную незаверенную копию, снятую техническим персоналом ЦК КПСС с подлинника документа в ноябре 1960 г. Об этом свидетельствует специально напечатанная внизу копии помета: «Оригинал телеграммы находится в подлиннике протокола ПБ ЦК». Как видим, в этой помете записка Троцкого именуется телеграммой. Однако, в отличие от реальных телеграмм, ни на подлиннике, ни на копии записки Троцкого от 16 июня 1922 г. традиционного в таких случаях заголовка о том, что документ является телеграммой или, точнее, почто-телеграммой, нет. Помимо этого на позднейшей копии 1960 г. не проставлен и штамп о принадлежности, поэтому судить по данному экземпляру записки Троцкого, к какому «церковному» постановлению относится документ, невозможно.

По-видимому, на оформление рассмотренной только что копии повлияла копия с другого инициативного документа Троцкого от того же 16 июня 1922 г. Эта вторая копия, идущая следом за первой в тематическом деле АПРФ о сменовеховцах, была изготовлена той же самой машинисткой в ноябре 1960 г.⁴²¹ Причем и машинописная помета об оригинале документа совпадает с такой же пометой, сделанной на предыдущей копии: «Оригинал телеграммы находится в подлиннике протокола ПБ ЦК». Однако на настоящей копии данная помета вполне оправдана, т. к. в начале документа напечатано: «Почтотелеграмма № 92/р». Более того, копия 1960 г. второго инициативного документа Троцкого от 16 июня 1922 г. имеет заверительную подпись и штамп о принадлежности, приписывающий эту почто-телеграмму к пункту 27 протокола № 13 заседания Политбюро от 22 июня 1922 года.

Как и в случае с первым инициативным документом Троцкого от 16 июня 1922 г., подлинник второго инициативного документа Троцкого действительно находится в «подлинном» протоколе № 13 заседания Политбюро от 22 июня 1922 г.⁴²² На этом подлиннике проставлены те же самые штампы о размещении и о принадлежности, что и на подлиннике первого инициативного документа Троцкого от 16 июня 1922 г. Подлинник второго документа председателя РВСР, помимо штампов, еще имеет вверху машинописный заголовок «Почто-телеграмма № 92/р» и внизу подпись-факсимиле Троцкого. Причем к заголовку черными чернилами рукой Глазмана приписана не учтенная в копии помета, отсылающая к первому инициативному документу Троцкого от 16 июня 1922 г. Вероятно, пришедшая в Политбюро инициативная записка Троцкого от 16 июня 1922 г. все-таки вызвала возражения, поэтому председателю РВСР пришлось в тот же самый день послать в Политбюро Сталину еще и второй инициативный документ – почто-телеграмму от 16 июня 1922 года.

Данная почто-телеграмма была направлена в Политбюро Сталину не одна, а вместе с приложением, включавшим рассмотренные выше документы: подлинник письма Крестинского от 6 июня 1922 г., отпуск сопроводительной к нему почто-телеграммы Троцкого от 13 июня 1922 г., подлинник записки за подписью Ягоды от 15 июня 1922 г. и подлинник записки за подписью Курского от 15 июня 1922 г. Все эти документы, за исключением записки за подписью Курского, были перечислены в абзаце «Приложение», напечатанном в конце инициативной почто-телеграммы Троцкого от 16 июня 1922 г. Причем записка за подписью Ягоды названа здесь «сношением», а почто-телеграмма Троцкого от 13 июня 1922 г. – неизвестно с чего снятой копией за таким-то номером. Несмотря на игнорирование в абзаце «Приложение» записки за подписью Курского, она, по-видимому, также была прислана в Политбюро Сталину. Иначе эта записка в качестве информационного материала никогда бы не попала вместе с другими перечисленными документами в тематическое дело АПРФ, посвященное сменовеховцам. Не был бы тогда на ней оттиснут, как на других документах, приложенных к инициативной почто-телеграмме Троцкого от 16 июня 1922 г., и штамп о принадлежности к пункту 27 протокола № 13 заседания Политбюро от 22 июня 1922 года.

Можно предположить, что на записке за подписью Курского не акцентировали внимания в силу того, что она в общем-то не расходилась с предложением о Львове, сформулированным Троцким. Записке же за подписью Ягоды Троцкий по сути посвятил свой второй инициативный документ – почто-телеграмму от 16 июня 1922 г. В ней председатель РВСР признал заключение ГПУ «совершенно несостоятельным», т. к. чекисты, выступая против приезда Львова, были не уверены, встанет ли он на «сторону реформации». «Между тем, – развенчивал малоосведомленных чекистов Троцкий, – Львов уже сейчас представляет крайнее левое крыло реформации, призывает священников сбрасывать рясы и бороды, хочет радикально реорганизовать церковь, считает себя коммунистом». Несмотря на столь революционную позицию видного сменовеховца, Троцкий нуждался в бывшем обер-прокуроре Святейшего Синода только на «определенный период», пока Львов был способен «играть несомненно разлагающую роль». «А там видно будет», – подводил итог своим выкладкам председатель РВСР.

В постскриптуме к почто-телеграмме от 16 июня 1922 г. Троцкий сообщал Сталину, что «Крестинский снова настаивает на скорейшем ответе», поэтому председатель РВСР просил генсека ЦК РКП (б) «сегодня же разрешить вопрос путем опроса» членов и кандидатов в члены Политбюро. Познакомившись с данной почто-телеграммой Троцкого и приложенными к ней документами, Сталин прямо на поступившем к нему инициативном документе председателя РВСР простым карандашом начертал помету: «Всем членам П.Б. на голосование. И. Сталин» и чуть ниже тем же карандашом добавил другую, два раза подчеркнув слово «за»: «Я за пропуск Львова. И. Сталин».

Во исполнение первой пометы Сталина в Бюро Секретариата на бланке ЦК РКП(б) было напечатано канцелярско-техническое сопроводительное письмо от 19 июня 1922 г., в котором «на голосование всем членам Политбюро т.т. Каменеву, Рыкову, Томскому, Молотову» ставилось «предложение тов. Троцкого о Львове». В качестве приложения к данному письму перечисленным членам и кандидатам в члены Политбюро были посланы информационные докуметы, полученные от Троцкого вместе с инициативной почто- телеграммой от 16 июня 1922 г.: письмо Крестинского от 6 июня 1922 г., почто-телеграмма Троцкого от 13 июня 1922 г., записка за подписью Ягоды от 15 июня 1922 г. Причем на этот раз, второй документ был назван не безымянной копией за таким-то номером, как в почто-телеграмме Троцкого от 16 июня 1922 г., а «сношением т. Троцкого», что еще раз подтверждает правильность нашей атрибуции. Наряду с указанными документами в качестве приложения были посланы сама инициативная почто-телеграмма Троцкого от 16 июня 1922 г., а также инициативная записка председателя РВСР от 16 июня 1922 г., названная в сопроводительном письме, как и записка за подписью Ягоды и почто-телеграмма Троцкого от 13 июня 1922 г., «сношением». Подписал сопроводительное письмо от 19 июня 1922 г. перед его отправкой адресатам заместитель заведующего Бюро Секретариата И.П. Товстуха. После проведения опросного голосования это письмо оказалось среди секретных документов ЦК партии, отложившись в конечном итоге в тематическом деле АПРФ, посвященном сменовеховцам. Как и на большинстве рассмотренных документов, связанных с вопросом о Львове, на данном документе были проставлены сходные штампы о размещении и о принадлежности к пункту 27 протокола № 13 заседания Политбюро от 22 июня 1922 года.⁴²³

Получив сопроводительное письмо от 19 июля 1922 г., его адресаты прямо на приложенном подлиннике инициативной почто- телеграммы Троцкого от 16 июня 1922 г. следом за Сталиным проставили свои автографы: красными чернилами «За пропуск. Л. Каменев», коричневыми чернилами «За. М. Томский», коричневыми чернилами «За пропуск. А.И. Рыков», синим карандашом «За. Молотов». Отметим, что на копии почто-телеграммы председателя РВСР, снятой в 1960 г. и исследованной нами выше, записи голосовавших перепечатаны не были. Несмотря на столь небрежное оформление позднейшей копии, сохранившийся подлинник инициативной почто-телеграммы однозначно и неоспоримо свидетельствует об опросном голосовании членов и кандидатов в члены Политбюро. Таким образом, как и просил Троцкий, но только не 16 июня 1922 г., а через три дня – 19 июня 1922 г., Политбюро, проголосовав опросом «в круговую», утвердило предложение председателя РВСР о возвращении Львова в Россию.

В Бюро Секретариата результаты опросного голосования сочли нужным унифицировать, переоформив на отдельном листке бумаги. Фамилии голосовавших здесь были даны столбцом, одна под другой. Напротив каждой из них было напечатано только одно слово: «за». Вверху столбца соответственно поместили заголовок: «Результаты голосования по предложению т. Троцкого». Чтобы все-таки как-то понять, за что голосовали члены и кандидаты в члены Политбюро, на листе синим и простым карандашами рукой сотрудника Бюро Секретариата была зафиксирована помета о принадлежности документа к пункту 27 протокола № 13 Политбюро с датой опроса 19 июня 1922 г. Помимо пометы на листе также проставили еще и штампы о принадлежности и о размещении. Однако этот листок разместили не в тематическом деле АПРФ, а рядом с подлинниками инициативных документов Троцкого в деле с «подлинным» протоколом № 13 заседания Политбюро от 22 июня 1922 г. Думается, что это было сделано не зря, т. к. если брать во внимание только листок с результатами голосования, то опрос воспринимается как проведенный по телефону, а не в круговую⁴²⁴.

Текст принятого Политбюро опросом постановления был напечатан в виде выписки на бланке ЦК РКП (б) и вставлен в «подлинный» протокол № 13 ближайшего по времени проведения заседания Политбюро от 22 июня 1922 г.⁴²⁵ Согласно дате изготовления и рассылки выписки, проставленной красными чернилами в бланке, этот документ печатался 19 июня 1922 г. Данная дата была включена и в традиционно набранную сразу же под бланком строчку: «Выписка из протокола заседания Политбюро № 13 от 19/VI-22 г.» Как видим, дата опроса на этой выписке была проставлена дважды, причем в указанной машинописной строчке ошибочно в качестве дня заседания Политбюро. Текст основных колонок, идущих под этой строчкой, был сформулирован следующим образом: левой «Слушали» – «О разрешении въезда в Москву Львову, (предлож[ение] т. Троцкого)», а правой «Постановили» еще короче – «Разрешить». Ниже данных колонок все напечатанное было подтверждено подписью с фамилией Сталина, выведенной синими чернилами. Согласно проставленному фиолетовыми чернилами слева от колонки «Слушали» номеру, текст данной выписки стал пунктом 27 «подлинного» протокола № 13 заседания Политбюро от 22 июня 1922 г. Именно к этому номеру пункта и были приписаны большинство рассмотренных выше документов, ставших инициативными, информационными и канцелярско-техническими материалами к «церковному» постановлению Политбюро о Львове, принятому опросом 19 июня 1922 г. и оформленному в протоколе № 13 заседания высшего органа ЦК РКП(б) от 22 июня 1922 года.

Помимо изученной выписки в Бюро Секретариата были отпечатаны, как минимум, еще две выписки с постановлением Политбюро о возвращении Львова в Россию. Об этом свидетельствует запись с адресом рассылки, сделанная красными чернилами на приведенной только что выписке: «т. Троцкому[,] Крестинcкому». Однако, по всей видимости, эти документы, направленные адресатам, не сохранились.

Сохранилась же другая машинописная выписка с текстом постановления о Львове, изготовленная на бланке ЦК РКП(б) в 1924 г. или позже, причем в количестве трех экземпляров. Дата изготовления выписки определена по имеющемуся в ее бланке регистрационному исходящему номеру (№ П13/27-с). К сожалению, данная выписка не содержит никакой информации ни о характере голосования при утверждении Политбюро постановления о Львове, ни о времени проведения опроса. При обращении к этой выписке, очутившейся в тематическом деле АПРФ о сменовеховцах, вполне может сложиться впечатление, что разбираемое постановление Политбюро было принято на его заседании 22 июня 1922 года⁴²⁶.

В отличие от выписки тематического дела АПРФ, оформление текста пункта 27 в позднейшем машинописном тетрадном «хранилищном» протоколе № 13 заседания Политбюро от 22 июня 1922 г. дает более достоверную информацию⁴²⁷. Постановление о Львове здесь идет среди опросных решений Политбюро под рубрикой «Опросом по телефону», причем сам текст пункта 27 напечатан под строчкой: «От 19-го июня с. г.» Как видим, в данном протоколе исследуемое постановление однозначно признается опросным, но сама процедура голосования 19 июня 1922 г. обозначена неправильно: «по телефону».

К сожалению, к «хранилищному» протоколу с постановлением о Львове, никаких других документов, относящихся к пункту 27, не приложено. Поэтому из краткой конспиративной формулировки пункта 27 понять, какому Львову по предложению Троцкого Политбюро разрешило въезд в Москву, довольно сложно. Конечно, проблема идентификации Львова решается проще при обращении к пункту 27 из «подлинного» протокола № 13, в дело с которым помещены подлинники инициативных документов Троцкого. Имеющиеся на одном из этих документов пометы голосовавших в круговую кандидатов в члены и членов Политбюро позволяют вполне достоверно судить и о процедуре опроса, несмотря на наличие в деле с «подлинным» протоколом листка с унифицированной записью результатов голосования, говорящей об опросе по телефону. Однако материалы, находящиеся в «подлинном» протоколе, не дают ответа на вопрос о том, с каким заключением ГПУ полемизирует Троцкий и что за документы были приложены председателем РВСР к его второму инициативному посланию. Разрешить поставленный вопрос позволяет тематическое дело АПРФ о сменовеховцах, в котором сохранились подлинники приложенных Троцким документов. Вместе с тем, позднейшие копии инициативных документов председателя РВСР и отпуск выписки с постановлением Политбюро о Львове из этого тематического дела ничего не говорят об опросном характере голосования высшего органа ЦК РКП(б). Догадаться о том, что постановление о Львове было принято не на заседании 22 июня, а опросом 19 июня 1922 г., можно в этом деле только по тексту кацелярско-технического сопроводительного письма за подписью Товстухи. Благо, что старательные технические сотрудники ЦК партии проставили на этом сопроводительном письме и на большинстве других рассмотренных документов делопроизводственные штампы о размещении и о принадлежности к пункту 27 протокола № 13 заседания Политбюро от 22 июня 1922 г. Именно эти штампы и служат связующей нитью при анализе самого постановления Политбюро о Львове и документов, относящихся к данному решению.

Из текста же этого постановления, независимо от того, как он оформлен и в каком архивном деле он сохранился, однозначно следует, что Львову с санкции Политбюро в конце июня 1922 г. разрешался въезд в советскую Россию, где «реформационно» настроенный бывший обер-прокурор и видный сменовеховец временно был нужен Троцкому для «разложения» Русской церкви посредством внедрения в нее обновленческого раскола⁴²⁸.

После принятия июньского постановления о бывшем обер-прокуроре Святейшего Синода Политбюро возвратилось к рассмотрению «церковных» вопросов только в середине июля 1922 г. На этот раз высший партийный орган обратил свое внимание на еще один заказной церковный судебный процесс – петроградский⁴²⁹. Данный процесс проходил с 10 июня по 5 июля 1922 г. и решал задачу физического устранения представителей высшей церковной канонической власти в Петроградской епархии для ее беспрепятственного, бесповоротного захвата обновленцами. 5 июля 1922 г. Петроградским ревтрибуналом десять обвиняемых были приговорены к расстрелу: митрополит Вениамин (В.П. Казанский), епископ Венедикт (В.В. Плотников), архимандрит Сергий (В.П. Шейн), протоиереи Л.К. Богоявленский, М.П. Чельцов, Н.К. Чуков, миряне Н.А. Елачич, И.М. Ковшаров, Ю.П. Новицкий, Д.Ф. Огнев⁴³⁰.

В день вынесения этого приговора, после его оглашения, к «председателю Петрогубисполкома т. Зиновьеву» с ходатайством обратился один из обновленческих лидеров протоиерей А.И. Введенский. Он просил помиловать «церковников» (духовенство без мирян?), осужденных на расстрел. Казалось бы, у Введенского, как борца с «буржуазным христианством» и «контрреволюцией в церкви», вынесенный приговор не должен был вызвать такой реакции. Тем более, что обновленческий лидер считал «квалификацию преступления церковников, как заслуживающей высшей меры наказания», вполне справедливой. По всей видимости, здесь сыграли свою роль многолетние тесные личные отношения ходатая и митрополита Вениамина и устойчивое мнение в церковной среде о непосредственной ответственности обновленческого духовенства за смертный приговор Петроградского ревтрибунала. Сам Введенский в ходатайстве мотивировал свою просьбу «не приводить в фактическое исполнение этого приговора» тем, что осужденные на расстрел «не опасны» для укрепившейся советской власти, т. к. с политической точки зрения абсолютно «ничтожны». По мнению обновленческого протоиерея, вынесение смертного приговора уже само по себе было способно отрезвить зарвавшихся «церковных контрреволюционеров», а исполнение высшей меры наказания могло привести лишь к созданию «из этих церковников мучеников для толпы». Пока же «мучеником» за революционное обновление церкви Введенский считал себя, т. к. помимо «травли» и «оскорблений» получил в начале процесса ранение камнем в голову. По этой причине он сожалел, что не мог «лично переговорить» с Зиновьевым, а поэтому в подтверждение своей просьбы обещал вождю в постскриптуме еще и коллективное ходатайство от других обновленцев⁴³¹.

Действительно, такое ходатайство было Введенским не только организовано, но и собственной его рукой, как и личное прошение, написано. Оно было адресовано в Петроградский губисполком от имени «Живой церкви», одной из выкристаллизовавшихся групп внутри обновленческого раскола. Наряду с протоиереем Введенским коллективное ходатайство 6 июля 1922 г. подписали член обновленческого ВЦУ «епископ» Иоанн (Альбинский), уполномоченный того же ВЦУ протоиерей М.И. Гремячевский, члены обновленческого Петроградского епархиального управления: протоиереи В.К. Воскресенский, А.И. Боярский и священник В. Быков, а также рядовые представители группы «Живая церковь»: протоиереи Е.И. Запольский, А. Зарницкий, И. Журавский, П.В. Раевский и М. Попов⁴³².

Вместе с инициатором и автором этого прошения подписавшиеся «ходатайствовали перед Петрогубисполкомом о смягчении участи всех церковников, осужденных высшей мерой наказания, в особенности: Чельцова, Казанского, Елачича, Плотникова, Чукова, Богоявленского, Бычкова и Шеина». Последняя фамилия архимандрита Петроградского подворья Троице-Сергиевой лавры Сергия (Шеина) была вписана в документ не Введенским, а другим ходатаем, возможно, священником Быковым⁴³³. Таким образом, в коллективном ходатайстве обновленцев, помимо приговоренных к смерти шести духовных лиц, оказались мирянин Н.А. Елачич, которого посчитали «церковником», и священник С.И. Бычков, осужденный не на расстрел, а на трехлетний срок заключения. Это, последнее, говорит о плохой осведомленности обновленцев, несмотря на их близость к власти и непосредственное участие в качестве свидетелей в самом процессе.

Руководитель Петрограда, с которым обновленческое духовенство не без основания связывало вопрос о помиловании, уже 7 июля 1922 г. решил переправить поступившие к нему два ходатайства «в Политбюро ЦК РКП Тов. Сталину». Для этого он своею собственной рукой написал сопроводительное письмо на бланке председателя Петросовета. В письме Зиновьев сообщал генсеку, что еще 6 июля 1922 г. переговорил по телефону с председательствующим на заседании Политбюро в отсутствие Ленина Каменевым «по этому поводу». Последний обещал передать содержание разговора в Политбюро. Зиновьев также информировал Сталина об отъезде «в понед[ельник]», т. е. 10 июля 1922 г., в Москву в связи с ходатайствами о помиловании специального представителя Петроградского ревтрибунала⁴³⁴. Сам автор письма «расчитывал быть в Москве в среду», т. е. только 12 июля 1922 г., а поэтому просил генерального секретаря ЦК партии держать «в курсе Ваших реш[ений] по этому поводу»⁴³⁵.

Все три приведенных выше петроградских документа – два обновленческих ходатайства и сопроводительное письмо Зиновьева к ним – были оперативно переправлены в Москву, в ЦК РКП(б), и отложились в конечном итоге в тематическом деле АПРФ, посвященном церковным судебным процессам 1922 г. То, что они были не только получены, но и рассмотрены высшей партийной инстанцией, свидетельствует рукописный входящий номер ЦК РКП(б) «9029/с» с датой «15/VII-22 г.» на коллективном ходатайстве, а также три штампа о принадлежности, проставленные на каждом из документов. Согласно этим штампам, данные материалы оказались приписанными техническими сотрудниками ЦК партии к пункту 16 протокола № 17 заседания Политбюро от 13 июля 1922 года.

Как следует из «подлинного» протокола № 17 высшего органа партийной власти, заседавшие Каменев, Троцкий, Сталин, Молотов, Томский, Рыков, Зиновьев и Калинин действительно рассмотрели пунктом 16 вопрос «о питерских попах»⁴³⁶. Причем о том, что по этому вопросу придется выносить вердикт, члены и кандидаты в члены Политбюро знали заранее. 12 июля 1922 г. вопрос «о питерских попах» был внесен пунктом 14 в предварительный машинописный «Порядок дня заседания Политбюро ЦЕКА РКП № 17 от 13/VI1–22 г.»⁴³⁷ На листе же линованной бумаги данный вопрос черными чернилами был зафиксирован в качестве левой колонки «Слушали» пункта 16. Правда, докладчиком по этому пункту, как и в постановлении «о московских попах» от 18 мая 1922 г., значился не инициатор рассмотрения (по московскому процессу – Каменев, по петроградскому – Зиновьев), а председатель Реввоенсовета Троцкий. Причем оказывается, Троцкий излагал членам и кандидатам в члены Политбюро не свое личное мнение, а доклад некой комиссии. В правой колонке «Постановили» теми же черными чернилами соответственно было записано: «16. а) Согласиться (далее вычеркнуто написанное поверх строки: с последним. – С.П.) с предложением комиссiи о 4 и 6. б) Поручить секретарiату ЦК. Переговорит[ь] с Президiумом ВЦИК на основанiи доклада комиссiи»⁴³⁸.

Полную выписку этого постановления с приведенным малопонятным текстом, согласно адресу рассылки, должен был получить только один человек – Назаретян. По всей видимости, именно ему полагалось «переговорить с Президиумом ВЦИК» как главной советской легальной инстанцией по помилованию, доведя до ее сведения директиву Политбюро. Ниже фамилии Назаретяна, выведенной фиолетовыми чернилами, в постановление красными чернилами был вписан исходящий номер подготовленной выписки. Однако, первоначально таких выписок предполагалось разослать в большем количестве, т. к. в адресе рассылки упоминались фамилии ПЛ. Красикова, М.В. Галкина и Т.П. Самсонова, зафиксированные простым карандашом. Но затем эти три фамилии тем же карандашом были зачеркнуты, а вверху над ними появилось пояснение со знаком об исполнении «V»: «никому».

Эти три зачеркнутые фамилии, как и слово «комисciя», в тексте постановления Политбюро были зафиксированы не случайно. В «подлинном» протоколе № 17, следом за листом с пунктом 16, техническими сотрудниками ЦК партии был вставлен машинописный документ, поясняющий лаконичный и малопонятный текст решения высшего партийного органа и, отчасти, первоначальную запись с фамилиями трех получателей выписок⁴³⁹. Заголовок данного документа гласит: «Протокол Совещания по вопросу о возможности смягчения наказания Петроградских церковников, приговоренных к высшей мере наказания 5-го Июля 1922 года». Приняли участие в указанном совещании, если исходить из подписей-росчерков под протоколом, четверо человек: П.А. Красиков, М.В. Галкин, Н.Н. Попов и Т.П. Самсонов, который рядом со своим автографом проставил дату 12 июля 1922 г. Эта же дата стоит под текстом документа, причем число дня «12» вписано рукой Галкина. Таким образом, первоначально выписки с постановлением «о питерских попах» должны были получить три члена комиссии Политбюро по помилованию, подписавшихся под ее протоколом. Именно эту комиссию и имел в виду высший партийный орган, именуя в своем решении рассматриваемый протокол ее докладом.

Как и на заседании 18 мая 1922 г., когда заслушивалось заключение другой такой комиссии (Уншлихта-Бека или, точнее, «тройки»), знакомил членов и кандидатов в члены Политбюро с выработанными предложениями («с последним» или окончательным вариантом) Троцкий. Если исходить из содержания протокола комиссии, то цифры «4» и «6», с которыми согласилось с подачи председателя РВСР Политбюро, означают не что иное, как количество отобранных к расстрелу и помилованных. Шесть человек (четырех лиц духовного звания и двух мирян) комиссия сочла возможным помиловать, а остальных четырех приговоренных определила кандидатами на смертную казнь. В эту четверку попали двое из духовного сословия и двое из мирян: митрополит Вениамин, архимандрит Сергий, Ковшаров и Новицкий. Следует отметить, что многие фамилии осужденных в этом не особо грамотном протоколе напечатаны с искажениями, а у некоторых указаны чужие имена. Поэтому текст подвергся рукописной правке, которую со знанием дела провел бывший петроградский священник Галкин. Подобный отбор дался членам комиссии, в том числе и распопу Галкину, не легко, т. к. они считали всех десятерых приговоренных «вредными и опасными и при создавшейся политической конью[н]ктуре подлежащими совершенному устранению». Помиловать некоторых из них, с точки зрения совещавшихся, можно было лишь «по политическим соображениям», идя «в максимальной мере навстречу ходатайству более лойяльных слоев духовенства и в частности Высшего Церковного Управления и группы «Живая Церковь"».

За этой аргументацией, несомненно, просматриваются присланные Зиновьевым обновленческие ходатайства, которые, очевидно, и послужили поводом для создания комиссии по отбору кандидатов на расстрел. Об этом, кстати, говорит и проставленный на протоколе входящий номер ЦК РКП(б) «9029/с» с датой «15/VII-22 г.», точно такой же, как и на коллективном ходатайстве петроградских обновленцев от 6 июля 1922 г. Оттиснут на протоколе и штамп о принадлежности документа к пункту 16 протокола № 17 заседания Политбюро от 13 июля 1922 г. Более того, вверху протокола рукой сотрудника Бюро Секретариата коричневыми чернилами помечено: «Прилож[ение] к прот[околу] п[олит]/б[юро] № 17[,] п[ункт] 16», т. е. за данным документом был закреплен статус официального приложения к постановлению «о питерских попах» высшего партийного органа, несмотря на отсутствие в его тексте прямых указаний на наличие приложения. Очевидно, именно существованием приложения можно объяснить и сверхкраткость формулировок самого решения Политбюро.

Между прочим, выписка этого «церковного» постановления Политбюро, изготовленная 13 июля 1922 г. и адресованная Назаретяну, сохранилась вместе с обновленческими ходатайствами и письмом Зиновьева в тематическом деле АПРФ, посвященном церковным судебным процессам 1922 г.⁴⁴⁰ Правда, непонятно, отпуск это или тот самый единственный экземпляр выписки для заведующего Бюро Секретариата. Документ напечатан на бланке ЦК РКП(б), имеет адрес «Товарищу Назаретяну» и исходящий номер, совпадающий с тем, что указан под фамилией адресата в тексте постановления из «подлинного» протокола № 17. Проставлен на выписке и штамп о принадлежности к пункту 16 протокола № 17 заседания Политбюро от 13 июля 1922 г. Помимо штампа на документе имеются три рукописные пометы: «В Архив Пол[ит]Б[юро]. Ст[алин]», «Строго Секретно», «Исполнено. И. Ст[алин]. 14/VII». Не исключено, что все эти пометы, несмотря на подписи генсека, написаны рукой адресата данной выписки – Назаретяна. Тем не менее, третья помета, несомненно, говорит о том, что постановление Политбюро «о питерских попах» было доведено до сведения Президиума ВЦИК.

Из пункта 16, зафиксированного в позднейшей машинописной тетради «хранилищного» протокола № 17 заседания Политбюро от 13 июля 1922 г., столь важной для исследуемого постановления информации почерпнуть нельзя⁴⁴¹. Здесь нет ни адреса рассылки, ни исходящего номера, ни штампа о принадлежности, ни делопроизводственных помет. Ничего удивительного в этом нет, т. к. данный пункт заведомо не изготавливался ни с выписки тематического дела, ни с рукописного текста постановления из «подлинного» протокола. Тем не менее, текст позднейшего пункта 16, как и в выписке тематического дела АПРФ, дан с учетом правки текста постановления из «подлинного» протокола, но без сохранения дореволюционной орфографии.

В качестве официального приложения к пункту 16 и в тематическом деле АПРФ, посвященном церковным судебным процессам 1922 г.⁴⁴², и в деле РГАСПИ с «хранилищным» протоколом № 17 заседания Политбюро от 13 июля 1922 г.⁴⁴³ отложились копии протокола комиссии по отбору кандидатов на расстрел. Обе они были изготовлены в позднейшее время. Экземпляр из тематического дела является заверенной копией, а из дела с «хранилищным» протоколом – заверенной копией с копии, заверенной в свою очередь Бураковой. По-видимому, копия протокола комиссии, заверенная Бураковой, была сделана одновременно с выпиской тематического дела АПРФ и предназначалась для рассылки вместе с текстом постановления «о питерских попах». Подтверждением тому служат напечатанные вверху каждого из рассматриваемых экземпляров протокола соответствующие заголовки: у копии – «Приложение к протоколу Политбюро ЦК РКП № 17 п[ункт] 16 от 13.VII с. г.», у копии с копии – «Приложение к п[ункту] 16 пр[отокола] ПБ № 17 от 13.VII.22 г.» Идущий ниже этих разных, но совпадающих по смыслу, заголовков текст протокола передан и у одной, и у другой копии без разночтений с подлинником, с учетом рукописной правки Галкина. Однако сложности все-таки технические сотрудники ЦК партии испытали, когда попытались расшифровать подписи-росчерки. Справившись с автографами Галкина и Самсонова (дата 12 июля 1922 г. рядом с этой подписью в копиях опущена), копиисты, тем не менее, исказили подпись Н.Н. Попова, передав ее «П. Попов», а автограф Красикова вообще не смогли прочитать и поэтому напечатали: «(одна подпись неразборчива)». Всего таких копий с не полностью расшифрованными подписями членов комиссии Политбюро было сделано пять экземпляров: два экземпляра копии из тематического дела АПРФ и три экземпляра копии с копии из дела РГАСПИ с «хранилищным» протоколом⁴⁴⁴.

Как уже говорилось, решение комиссии Политбюро по отбору кандидатов на расстрел, сохранившиеся в виде подлинника и двух позднейших копий в фондах РГАСПИ и АПРФ, довел до сведения Президиума ВЦИК заведующий Бюро Секретариата ЦК РКП(б) Назаретян. Однако, постановление Политбюро от 13 июля 1922 г. не было принято Президиумом ВЦИК к немедленному исполнению. Причиной тому были многочисленные кассационные жалобы и прошения о пересмотре вынесенного приговора и шквал ходатайств о помиловании десяти осужденных на расстрел⁴⁴⁵. 17 июля 1922 г. малый Президиум ВЦИК на своем заседании, рассмотрев вопрос «Дело Петроградских церковников», был вынужден ограничиться всего лишь следующим: «Предложить Кассационному Трибуналу срочно дать свое заключение по кассационным жалобам, по делу Петроградских церковников». Текст приведенного только что постановления с присвоенным ему номером пункта 18 удалось обнаружить в машинописном черновом и беловом протоколах № 47 заседания малого Президиума ВЦИК от 17 июля 1922 г., а также в виде машинописной выписки, изготовленной 19 июля 1922 г. и адресованной исполнителю – «Кассационному Трибуналу»⁴⁴⁶.

В машинописном черновом и беловом протоколах № 50 заседания малого Президиума ВЦИК от 31 июля 1922 г. имеется текст постановления, принятого, вероятно, в результате исполнения Кассационным отделом Верховного трибунала при ВЦИК предыдущего решения высшего советского органа от 17 июля 1922 г. По крайней мере, рукописная помета, отсылающая к пункту 18 протокола № 47 заседания Президиума ВЦИК от 17 июля 1922 г., на тексте данного постановления в черновом протоколе № 50 проставлена. Сам же текст, оформленный девятым пунктом, зафиксирован следующим образом: колонка «Слушали» – «9. Доклад тов. Рязанова по делу петроградских церковников», колонка «Постановили» – «Отложить до заседания Б[ольшого] Президиума ВЦИК»⁴⁴⁷.

Из этого постановления следует, что малый Президиум ВЦИК, получив заключение Кассационного отдела Верховного трибунала и заслушав доклад Д.Б. Рязанова, которому, видимо, как члену ВЦИК было поручено разобраться в «деле петроградских церковников», не решился исполнить сообщенную А.М. Назаретяном директиву, т. е. отказался продублировать в советском порядке постановление Политбюро от 13 июля 1922 года⁴⁴⁸.

Данный вывод отчасти подтверждает сохранившаяся в тематическом деле АПРФ, посвященном церковным судебным процессам 1922 г., записка, отправленная секретарем Президиума ВЦИК Енукидзе «секретарю ЦК РКП т. Сталину»⁴⁴⁹. Этот документ от 2 августа 1922 г. Енукидзе, не доверяя машинисткам, написал своею собственной рукой на небольшом листке в клетку. Подобная конспиративность была вполне оправдана: Енукидзе в записке сообщил Сталину о секретном устном решении малого Президиума ВЦИК, принятом 31 июля 1922 г. после знакомства с докладом «о Петроградских церковниках»⁴⁵⁰. Согласно документу, малый Президиум ВЦИК постановил: «поручить т. Енукидзе просить Политбюро от фракции Президиума ВЦИК пересмотреть свою директиву по этому делу», т. е. сообщенное Назаретяном постановление Политбюро от 13 июля 1922 г. То, что под «директивой» понималось именно это постановление говорит рукописная помета, проставленная в ЦК РКП(б) внизу записки Енукидзе: «пр[отокол] 17[,] п[ункт] 16[,] приложение]». Помимо данной просьбы большевистской фракции Президиума ВЦИК, Енукидзе уже от себя лично просил Сталина дать распоряжение об «ускорении ответа», т. к. «вопрос затянулся».

Последнюю просьбу в ЦК РКП(б) исполнили оперативно: того же 2 августа 1922 г. устное ходатайство малого Президиума ВЦИК было непреклонно отклонено, причем не Политбюро, а Пленумом ЦК РКП(б)⁴⁵¹.

3 августа 1922 г. на заседании большого Президиума ВЦИК, директива ЦК РКП(б) о расстреле четырех осужденных по петроградскому процессу была без каких-либо изменений поддержана. Согласно восьмому пункту машинописного чернового и белового протоколов № 51 заседания Президиума ВЦИК, высший советский орган, рассмотрев вопрос «Дело Петроградских церковников», исправно следом за протоколом комиссии Политбюро от 12 июля 1922 г. продублировал: «В отношении осужденных Казанского, Новицкого, Шейна (так! – С.П.) и Ковшарова приговор Петроградского Ревтрибунала оставить в силе. В отношении осужденных Плотникова, Огнева, Елачича, Чельцова, Чукова и Богоявленского – заменить высшую меру наказания пятью годами лишения свободы»⁴⁵².

Машинописная выписка с текстом данного постановления Президиума ВЦИК, изготовленная 8 августа 1922 г., была разослана исполнителям – Кассационному отделу Верховного трибунала при ВЦИК, Петроградскому ревтрибуналу, а также ратовавшему за помилование всех осужденных – члену ВЦИК Рязанову⁴⁵³. В ночь с 12 на 13 августа 1922 г. приговор Петроградского ревтрибунала, оставленный в силе Пленумом ЦК РКП(б) и Президиумом ВЦИК в отношении четырех осужденных к расстрелу, был приведен в исполнение⁴⁵⁴.

Без сомнения, все три приведенных постановления Президиума ВЦИК от 17 июля, от 31 июля и от 3 августа 1922 г., сохранившиеся в протоколах его заседаний и в виде выписок, можно признать итоговыми документами к решению Политбюро «о питерских попах» от 13 июля 1922 г. Об этом говорит не только их содержание, но и тот факт, что записка Енукидзе от 2 августа 1922 г. с секретным устным постановлением Президиума ВЦИК от 31 июля 1922 г. была приписана в Бюро Секретариата ЦК РКП(б) к пункту 16 протокола № 17 заседания Политбюро от 13 июля 1922 г. Хотя сам пункт 16 из данного протокола заседания высшего партийного органа был доведен Назаретяном до Президиума ВЦИК, в отличие от постановления Политбюро «о московских попах» от 18 мая 1922 г., без оформления специальной выписки с официальным приложением решения комиссии Политбюро по отбору кандидатов на расстрел. Как установлено в результате проведенного анализа трех обнаруженных экземпляров протокола от 12 июля 1922 г. указанной комиссии Политбюро, данный документ поступил в Бюро Секретариата в качестве инициативного документа, а после его рассмотрения он в виде приложения к протоколу заседания высшего органа ЦК РКП(б) от 13 июля 1922 г. рассылался вместе с текстом постановления «о питерских попах». При составлении протокола, ставшего приложением, комиссия Политбюро по отбору кандидатов на расстрел, по ее собственному признанию, уделила внимание обновленческим ходатайствам о помиловании, в том числе и поступившим из Петрограда вместе с сопроводительным письмом Зиновьева от 7 июля 1922 г. Об этом, помимо признаний комиссии, более объективно свидетельствуют одинаковые регистрационные входящие номера ЦК РКП(б), проставленные как на коллективном ходатайстве обновленцев от 6 июля 1922 г., так и на протоколе комиссии Политбюро по отбору кандидатов на расстрел от 12 июля 1922 г. Поэтому, видимо, не случайно, что на обновленческих ходатайствах и на письме председателя Петросовета, которые можно охарактеризовать как информационные материалы, были оттиснуты штампы о принадлежности к постановлению Политбюро «о питерских попах» от 13 июля 1922 г., а сами документы оказались в тематическом деле фонда Политбюро в АПРФ.

***

После июльского постановления «о питерских попах» Политбюро XI созыва вновь рассмотрело «церковный» вопрос только в октябре 1922 г. Этот высший орган по просьбе другого высшего органа партийной власти – Оргбюро – утвердил персональный состав новой инстанции ЦК РКП(б), призванной целенаправленно решать возникающие религиозные проблемы, в первую очередь связанные с Русской церковью. 19 октября 1922 г. на заседание Политбюро, согласно карандашному списку присутствовавших из «подлинного» протокола № 32, прибыли Ленин, Каменев, Сталин, Троцкий, Молотов, Томский, Зиновьев и Калинин⁴⁵⁵. В соответствии с предварительным машинописным «Порядком дня заседания Политбюро ЦЕКА РКП от 19/Х-22 г. прот[окол] № 32» они должны были обсудить третьим пунктом вопрос «О комиссии по антирелигиозной пропаганде (Оргбюро № 62[,] п[ункт] 15 от 13/Х тов. Бубнов[)]»⁴⁵⁶.

Как и предписывалось «Порядком дня», прибывшие члены и кандидаты в члены Политбюро действительно рассмотрели, но не третьим, а четвертым пунктом вопрос «О комиссiи по антирелигиозной пропаганде», который на специальной карточке-бланке постановлений ЦК РКП(б) черными чернилами рукой Назаретяна был записан в графе «Слушали». Здесь же, в согласии с формулировкой из «Порядка дня», правда, без фамилии Бубнова, было уточнено, что поводом для внесения этого вопроса в повестку дня стало постановление Оргбюро от 13 октября 1922 г. (протокол № 62, пункт 15). В графе «Постановили» теми же чернилами и почерком было соответственно зафиксировано: «а) Утвердить состав комиссiи[,] включив в нее т. Попова, котораго назначить председателем, б) Поручить комиссiи представлять каждые 2 недели доклад в политбюро». Две другие графы карточки-бланка «Материалы за № №» и «Выписка т.т.» оказались также заполненными, но только коричневыми чернилами рукой Бураковой. В графе «Материалы за № №» указывался номер приписанного к данному постановлению документа: «14312/с» (в «подлинном» протоколе № 32 документа за таким номером нет), а в графе «Выписка т.т.» были перечислены семь фамилий: «Бубнову, Скворцову, Красикову[,] Меньжинскому[,] Смидовичу, Попову[,] Курскому». В подтверждение рассылки выписок отмеченным адресатам под текстом графы «Слушали» коричневыми чернилами рукой Бураковой был вписан исходящий номер этих документов⁴⁵⁷.

Одна из восьми выписок с таким исходящим номером отложилась в тематическом деле АПРФ, посвященном антирелигиозной работе⁴⁵⁸. Эта выписка является отпуском, напечатанным 19 октября 1922 г. на бланке ЦК РКП(б). Над основным текстом двух колонок, переданных по правилам новой орфографии, здесь набраны фамилии получателей остальных семи экземпляров выписок. Без сомнения, эти фамилии были взяты из графы «Выписка т.т.» карточки-бланка. Другой графой «Материалы за № №» при изготовлении данного отпуска в Бюро Секретариата ЦК РКП(б) не воспользовались, поэтому каких-либо указаний на приписанный документ рассматриваемая выписка не содержит.

Помимо этого экземпляра удалось обнаружить еще две выписки четвертого пункта из протокола № 32 заседания Политбюро от 19 октября 1922 г. Обе они являются заверенными копиями, причем, как и в отпуске из тематического дела АПРФ, указаний на приписанный документ из карточки-бланка нет ни в первом, ни во втором экземпляре. Не воспроизведены в этих копиях и фамилии адресатов. Данные выписки изготовлены в октябре 1922 г. на простых, не бланковых, листах бумаги и имеют заверительные подписи. Первая из них, отосланная Ленину, заверена машинописной подписью Бураковой. Этот документ не был возвращен в Бюро Секретариата ЦК РКП(б) и ныне хранится в служебном фонде председателя Совнаркома в РГАСПИ⁴⁵⁹.

Вторая копия, сделанная в единственном экземпляре, заверена росчерком помощника технического секретаря Политбюро Е.С. Лепешинской. Данный документ находится в деле с протоколом № 62 заседания Секретариата ЦК РКП (б) от 13 октября 1922 г. в качестве подтверждения выполнения решения, зафиксированного в указанном протоколе пунктом 15⁴⁶⁰. Ведь именно это решение Секретариата, но только оформленное как постановление Оргбюро от 13 октября 1922 г. (протокол № 62, пункт 15), было рассмотрено в качестве инициативного документа 19 октября 1922 г. членами и кандидатами в члены Политбюро. Напомним, что такое оформление решений Секретариата было традиционным для сотрудников его Бюро. Делалось подобное автоматически, если Оргбюро не отклоняло утвержденный Секретариатом вопрос, тем более, что протоколы этих двух высших органов партии имели единую нумерацию вне зависимости от того, какой орган заседал.

Текст постановления Политбюро «о комиссии по антирелигиозной пропаганде» имеется и в позднейшей машинописной тетради «хранилищного» протокола № 32 заседания Политбюро от 19 октября 1922 г.⁴⁶¹ Четвертый пункт здесь так же, как и в копиях выписок, дан без адресатов, без указаний на приписанный к постановлению документ. При этом в самом тексте постановления каких-либо разночтений по сравнению с предыдущими более ранними экземплярами решения Политбюро (карточка-бланк, отпуск выписки, две копии выписки) не выявлено. Исправно воспроизведена в четвертом пункте «хранилищного» протокола № 32 и ссылка на инициативный документ – на постановление Оргбюро (Секретариата) от 13 октября 1922 г.: «Оргбюро № 62, п[ункт] 15, от 13.Х».

Более того, эта ссылка в позднейшем тексте постановления Политбюро смотрится вполне обоснованной: в качестве официального приложения к четвертому пункту в дело с «хранилищным» протоколом № 32 заседания высшего органа ЦК РКП(б) от 19 октября 1922 г. была помещена выписка с постановлением Оргбюро (Секретариата) от 13 октября 1922 г.⁴⁶² На данной выписке, являющейся позднейшей заверенной копией с копии, этот момент отмечен машинописным заголовком: «Приложение к п[ункту] 4 пр[отокола] ПБ № 32 от 19.Х.22 г.» Всего таких выписок было изготовлено три экземпляра, причем они перепечатывались с копии, заверенной Бураковой. Все вышеперечисленное, несомненно, свидетельствует, что после принятия 19 октября 1922 г. на заседании Политбюро постановления «о комиссии по антирелигиозной пропаганде» оно рассылалось адресатам вместе с официальным приложением: постановлением Оргбюро (Секретариата) от 13 октября 1922 года.

Этот вывод подтверждает другая позднейшая заверенная машинописная копия выписки с постановлением Оргбюро (Секретариата) от 13 октября 1922 г. Ее сочли необходимым поместить рядом с отпуском разосланной адресатам выписки постановления Политбюро, находящейся в тематическом деле АПРФ, посвященном антирелигиозной работе⁴⁶³. Данная копия выписки постановления Оргбюро, как и предыдущая из «хранилищного» протокола, напечатана на листе простой бумаги, но, правда, в количестве не трех, а двух экземпляров. Вверху документа набран сходный машинописный заголовок: «Приложение к протоколу заседания Политбюро ЦК РКП от 19.Х.22 г. № 32, п[ункт] 4», подтверждающий, что данный текст можно считать не только инициативным документом, но и официальным приложением к постановлению Политбюро от 19 октября 1922 года.

Из текста обозначенных выше двух позднейших копий выписок постановления Оргбюро (Секретариата) от 13 октября 1922 г. следует, что это решение, оформленное пунктом 15 в протоколе № 62, имеет точно такое же название, как и постановление Политбюро от 19 октября 1922 г., к которому оно оказалось приложенным: «о комиссии по антирелигиозной пропаганде». Выступил по пункту 15 повестки дня заседания Оргбюро или точнее, как показано выше, заседания Секретариата от 13 октября 1922 г. заведующий Агитпропотделом ЦК РКП (б) Бубнов. Заслушав последнего, Секретариат ЦК РКП(б) счел необходимым на базе существующей при Агитпропе комиссии по антирелигиозной пропаганде создать новую единую всеобъемлющую комиссию по религиозным делам. Такое решение, вероятно, было обусловлено намечаемым роспуском центральной КИЦЦ, прекращающей свою работу в связи с окончанием кампании по изъятию церковных ценностей. Упоминание же названия агитпроповской ведомственной комиссии, по-видимому, позволило сотрудникам Бюро Секретариата заимствовать его для названия как постановления Оргбюро (Секретариата) от 13 октября 1922 г., так и постановления Политбюро от 19 октября 1922 года⁴⁶⁴.

Для претворения в жизнь задуманного Секретариатом ЦК РКП(б) было решено дополнить состав комиссии Агитпропа, включавший Скворцова-Степанова и Красикова, Менжинским и Смидовичем, а также наделить новую комиссию «полномочиями, как по ведению дел церковной политики (связи с церковными группами, с ВЦУ и т. д.[)], по руководству ею в центре и на местах, гак и выработку директив по печатной и устной пропаганде и агитации». Чтобы успешно осуществлять эти полномочия, комиссии предписывалось установить «тесную и постоянную связь с ГПУ, церковным (V. – С.П.) отделом НКЮста и Агитпропом ЦК», введя их представителей в свой состав. Со дня начала работы новой комиссии предлагалось все остальные многочисленные ведомственные комиссии и «тройки» по различным религиозным вопросам упразднить.

Однако нужно отметить, что изложенный выше текст постановления Оргбюро (Секретариата) от 13 октября 1922 г., разосланный в качестве приложения к решению Политбюро от 19 октября 1922 г., не является полным. Если обратиться к делу с протоколом № 62 заседания Секретариата ЦК РКП(б) от 13 октября 1922 г., то обнаруженную текстовую утрату можно довольно легко восстановить. Более ранние тексты постановления Оргбюро (Секретариата) от 13 октября 1922 г., имеющиеся здесь в машинописной тетради самого протокола и в виде отпуска машинописной выписки, позволяют это сделать. Согласно данным документам, Секретариат ЦК РКП(б), заседавший 13 октября 1922 г. в составе двух секретарей Сталина и Молотова и при участии представителей ЦКК РКП(б), ЦК РКСМ, руководства отделами и ответственных инструкторов ЦК партии, в конце исследуемого пункта 15 «о комиссии по антирелигиозной пропаганде» решил «опросить по выше принятому постанов[лению] мнение членов Политбюро»⁴⁶⁵.

Чтобы исполнить данное предписание Секретариата ЦК РКП(б), сотрудникам его Бюро пришлось изготовить, по нашим подсчетам, не менее одиннадцати экземпляров выписок пункта 15 из протокола № 62 заседания этого высшего партийного органа от 13 октября 1922 г. Причем оформлялись эти выписки в виде постановлений Оргбюро ЦК РКП(б) и рассылались спустя три дня – 16 октября 1922 г., после прошедшего в этот день реального заседания Оргбюро. Подобное оформление и рассылка стали возможными, потому что вопрос о комиссии не был отклонен на заседании Оргбюро от 16 октября 1922 г., следовательно, он автоматически, как говорилось уже чуть выше, стал постановлением и этого высшего органа ЦК РКП(б).

В подтверждение именно такого оформления решения Секретариата от 13 октября 1922 г. в протоколе № 62 его заседания был оставлен уже упомянутый отпуск машинописной выписки данного постановления под заголовком: «Выписка из протокола заседания Оргбюро от 13/Х-22 г. № 62»⁴⁶⁶. Над ним техническим персоналом ЦК РКП(б), во исполнение предписания об опросе членов и кандидатов в члены Политбюро, были напечатаны следующие фамилии получателей выписок с постановлением Оргбюро (Секретариата) от 13 октября 1922 г.: «членам Политбюро т.т. Калинину, Каменеву, Ленину, Молотову, Сталину, Томскому, Троцкому и т. тов. Бубнову». Последний, очевидно, был прибавлен как инициатор рассмотрения вопроса о комиссии на Секретариате ЦК РКП(б). Несмотря на восемь фамилий получателей, названная выписка была изготовлена 16 октября 1922 г. в количестве всего лишь двух экземпляров, причем первый экземпляр закладки, видимо, печатался на бланке ЦК РКП(б). Возможно, этот первый экземпляр был отправлен в Политбюро в качестве инициативного документа, но в деле с «подлинным» протоколом № 32 заседания Политбюро от 19 октября 1922 г. он не отложился.

Из сохранившихся выписок постановления Оргбюро (Секретариата) от 13 октября 1922 г., также изготовленных 16 октября 1922 г., но уже для персональной рассылки вождям, одну удалось обнаружить в фонде ленинских подлинников в РГАСПИ. Она напечатана на бланке ЦК РКП(б) и имеет идентичный текст с описанным выше отпуском выписки, находящимся в деле с протоколом № 62 заседания Секретариата от 13 октября 1922 г. Среди набранных здесь все тех же восьми адресатов фамилия Ленина подчеркнута, следовательно, это его личный экземпляр выписки. Простым карандашом напротив текста постановления, где дан персональный состав комиссии по антирелигиозной пропаганде, проставлена помета: «Попов», указывающая на пропущенного заведующего подотделом пропаганды Агитпропотдела ЦК РКП(б) и помощника Троцкого по центральной КИЦЦ – Н.Н. Попова. В конце текста документа оттиснута круглая печать ЦК РКП(б). Под нею после прочтения рукой Ленина коричневыми чернилами сделана «опросная» помета: «Не понимаю, почему нет т. Троцкого, к[о]т[ор]ый неск[о]л[ь]ко м[еся]цев следил близко за течениями в церкви. Прошу поставить в П[олит]бюро. Ленин»⁴⁶⁷.

Первоначально ленинская выписка была размещена делопроизводителями ЦК партии в деле с «подлинном» протоколе № 32 заседания Политбюро от 19 октября 1922 г., в качестве приложения к постановлению об антирелигиозной комиссии. Но при сборе документов с пометами и записями вождя, эта выписка была переслана из секретного архива ЦК партии в Институт Ленина. Сегодня, как уже отмечалось, данный документ хранится в виде самостоятельного архивного дела фонда ленинских подлинников в РГАСПИ.

При отправке выписки с пометой Ленина из ЦК партии с нее была сделана копия, которую заверил своим росчерком Чечулин. Эту копию взамен отправленного документа вложили в дело с «подлинным» протоколом № 32 заседания Политбюро от 19 октября 1922 г., следом за карточкой-бланком четвертого пункта «о комиссiи по антирелигiозной пропаганде»⁴⁶⁸. Исследуемая копия выписки напечатана на бланке ЦК РКП(б). Воспроизведен на ней и адрес с восемью фамилиями получателей и даже дата изготовления и рассылки оригинала: «16 октября 1922 г.» Под текстом постановления Оргбюро (Секретариата) от 13 октября 1922 г. машинописью была повторена помета Ленина с добавлением: «Пометка рукою тов. Ленина:». Правда, при чтении автографа вождя техническим сотрудникам ЦК партии не удалось разобрать слово «близко», поэтому вместо него в копии было оставлено белое место. После подписи-росчерка Чечулина в документе была набрана делопроизводственная помета: «Подлинник передан в институт им[ени] тов. Ленина», а в начале выписки обозначено: «Копия».

Как видно из пометы Ленина на его экземпляре выписки решения Оргбюро (Секретариата) от 13 октября 1922 г., члены и кандидаты в члены Политбюро прореагировали на содержащуюся в полученных ими выписках просьбу высказать свое мнение по предлагаемому постановлению. Помимо Ленина, 17 октября 1922 г. срочную телефонограмму, после изучения своего экземпляра выписки решения Оргбюро (Секретариата) от 13 октября 1922 г., прислал Каменев. Зафиксированная на бланке ЦК РКП(б) рукой помощника заведующего приемной Бюро Секретариата Е.В. Легран эта телефонограмма была помещена техническими сотрудниками ЦК партии в тематическое дело АПРФ, посвященное антирелигиозной работе⁴⁶⁹. В ней Каменев писал: «Ознакомившись с постановлением секретариата по вопросу о составе комиссии по церковным делам, предлагаю дополнить состав данной комиссии обязательно, введя тов. Калинина Мих[аила] Ив[ановича]». Далее вождь просил известить его «немедленно[,] будет ли принято мое предложение или нет». По-видимому, эту просьбу Каменева Бюро Секретариата не выполнило, т. к. считало, что после ленинского предложения о постановке вопроса в Политбюро председатель Моссовета сможет высказать свою точку зрения непосредственно на предстоящем заседании высшего органа ЦК РКП (б) 19 октября 1922 года.

Ответа Бюро Секретариата удостоило только Троцкого, который наиболее действенно проявил себя в данном вопросе. Об этом, в частности, говорит его срочная почто-телеграмма от 17 октября 1922 г., отложившаяся в том же тематическом деле АПРФ, что и телефонограмма Каменева⁴⁷⁰. Из канцелярии председателя Реввоенсовета ее направили за факсимильной подписью автора в адрес Секретариата ЦК РКП(б). Из содержания полученного документа сотрудники Бюро Секретариата поняли, что это сопроводительная почто-телеграмма к протоколу № 18 совещания центральной КИЦЦ. В своем послании Троцкий просил «провести в срочном порядке по телефону», т. е. путем голосования опросом членов и кандидатов в члены Политбюро, «во избежание дальнейших проволочек в работе, утверждение указанной в протоколе комиссии, ее состава и функций». Здесь же председатель РВСР уточнял, что все предложенное «является только сводкой постановлений Оргбюро», включая решение от 13 октября 1922 года.

Как следует из приложенной копии протокола № 18 центральной КИЦЦ, находящейся в тематическом деле АПРФ, в ее заседании 17 октября 1922 г. действительно приняли участие намеченные в постановлении Оргбюро (Секретариата) от 13 октября 1922 г. члены новой «антирелигиозной» комиссии: Красиков, Смидович, Скворцов-Степанов⁴⁷¹. Отсутствовал В.Р. Менжинский, но зато прибыли М.В. Галкин, И.П. Флеровский и Е.А. Тучков. Во главе с Троцким перечисленные заседавшие лица единогласно поддержали принятые Оргбюро (Секретариатом) ЦК РКП(б) положения относительно организации новой комиссии и поставленных перед нею задач. Одновременно с подачи заведующего подотделом печати Агитпропотдела ЦК РКП(б) Флеровского было признано, что в постановлении Оргбюро от 13 октября 1922 г. пропущен, как член комиссии по антирелигиозной пропаганде, помощник Троцкого по изъятию церковных ценностей Н.Н. Попов. Совещавшиеся включили его в состав новой комиссии, предложили «созданной комиссии конструироваться в кратчайший срок», наметили вечером 17 октября 1922 г. в 20 часов ее организационное заседание и, наконец, попросили Политбюро «в срочном порядке утвердить» эту комиссию. Подписались под этим документом в качестве председателя заседания центральной КИЦЦ – Троцкий, секретаря – Глазман. Их машинописные фамилии-подписи своим росчерком удостоверил заверитель всей копии в целом – делопроизводитель канцелярии председателя РВСР Квасников(?).

На обоих документах – и на почто-телеграмме Троцкого от 17 октября 1922 г., и на протоколе № 18 центральной КИЦЦ от 17 октября 1922 г. – теперь уже партийными делопроизводителями были оттиснуты еще и регистрационные штампы Бюро Секретариата ЦК РКП(б), в которых проставлен единый входящий номер «14312/с» и дата 20 октября 1922 г. Таким образом выходит, что именно эти документы имелись в виду в графе «Материалы за № № » карточки-бланка исследуемого постановления Политбюро от 19 октября 1922 г., т. е. несмотря на отсутствие традиционных штампов о принадлежности, их, тем не менее, следует признать официально приписанными к четвертому пункту протокола № 32 заседания Политбюро от 19 октября 1922 г. Причем, как видно из регистрационной даты 20 октября 1922 г., почто-телеграмма и протокол были присоединены к данному постановлению высшего партийного органа сотрудниками Бюро Секретариата на следующий день после заседания. Однако в дело с «подлинным» протоколом № 32 к карточке-бланку с четвертым пунктом они так и не попали, отложившись в конечном итоге в тематическом деле АПРФ, посвященном антирелигиозной работе.

В этом тематическом деле оказался и упомянутый выше, очевидно единственный, ответ Бюро Секретариата на предложения Троцкого, изложенные в почто-телеграмме от 17 октября 1922 г. Этот ответ является отпуском канцелярско-технической записки Секретариата ЦК РКП(б) от 17 октября 1922 г., адресованной Троцкому. Первый экземпляр записки, одной машинописной закладки с отпуском, был напечатан на бланке ЦК РКП(б) и, очевидно, отправлен адресату⁴⁷². Он ушел к Троцкому за подписью секретаря ЦК партии Молотова, т. к. именно эта фамилия в косых скобках, вероятно рукой Назаретяна, была приписана к формуле подписи отпуска. В документе председателю РВСР, попытавшемуся перехватить инициативу создания новой центральной «церковной» комиссии, сообщалось, что его предложение досрочно утвердить опросом 17 октября 1922 г. ее «состав и функции» отклонено. Согласно пожеланию Ленина от 16 октября 1922 г., зафиксированному председателем СНК на выписке постановления Оргбюро (Секретариата) от 13 октября 1922 г., данный вопрос «для выяснения состава комиссии» был включен «в повестку Политбюро на четверг 19/Х». При этом Секретариат ЦК РКП (б) признал отсутствие Н.Н. Попова среди членов новой «комиссии по церковным делам» ошибкой технического персонала своего Бюро.

Тем не менее, не утвержденная Политбюро комиссия, как и планировалось центральной КИЦЦ во главе с Троцким, провела вечером 17 октября 1922 г. свое организационное заседание. Протокол этого заседания, присланный в ЦК РКП(б) в качестве информационного материала, также находится в тематическом деле АПРФ, посвященном антирелигиозной работе⁴⁷³. Он подписан 18 октября 1922 г. Красиковым с помощью формулы «Выпись верна». Его же рукой вверху документа написан адрес: «В Политбюро». Как следует из текста протокола, члены комиссии, определенные постановлением Оргбюро (Секретариата) от 13 октября 1922 г., с примкнувшим к ним в качестве заместителя Попова Флеровским, присвоили себе название «КОМОТЦЕРГОР» (Комиссия по проведению отделения церкви от государства) и избрали временным председателем Красикова. Заседавшие также решили обратиться в Политбюро с просьбой «утвердить Комиссию в качестве единственной руководящей в делах Церковной политики и анти-религиозной агитации и пропоганды (так! – С.П.)». Помимо этого или, точнее, в силу этого члены КОМОТЦЕРГОР не преминули попросить Политбюро «ввести в Комиссию в качестве Председателя ея тов. ТРОЦКОГО (так в тексте. – С.П.)». Для исполнения обязанностей секретаря комиссии ее члены просили «откомандировать» из V отдела НКЮ М.В. Галкина.

Таким образом, можно констатировать, что Политбюро в своем постановлении от 19 октября 1922 г. проигнорировало две последние «персональные» просьбы, а также мнение Ленина от 16 октября 1922 г. и Каменева от 17 октября 1922 г. Оно утвердило состав комиссии, определенный постановлением Оргбюро (Секретариата) от 13 октября 1922 г., и назначило ее председателем первоначально неучтенного Попова, помощника Троцкого по изъятию церковных ценностей и сотрудника Агитпропотдела ЦК РКП(б). Возможно, на заседании Политбюро сложилась такая же ситуация, какая возникла при обсуждении 18 мая 1922 г. вопроса о прекращении деятельности комиссии по сосредоточению и учету ценностей, когда председатель СНК также был против «отставки» Троцкого. Тем не менее, как было показано (см. сноску 104), председателю РВСР удалось убедить Ленина и других коллег по Политбюро в целесообразности передачи своих полномочий заместителю Г.Д. Базилевичу, чтобы самому сосредоточиться на проблемах, связанных с руководством операцией по реализации изъятых ценностей. По-видимому, Троцкому удалось убедить членов и кандидатов в члены Политбюро и на заседании 19 октября 1922 г., при рассмотрении пункта «о комиссии по антирелигиозной пропаганде». Нельзя исключать и того, что Троцким в этих двух случаях двигало желание из-за сверхзагруженности освободиться от текущей повседневной работы, явно завершающего характера, после осуществленного председателем РВСР «революционного прорыва» с теоретическим обоснованием последующих действий для своих преемников-исполнителей. Тем более, что «церковные» проблемы, несомненно, для Троцкого существовали лишь как второстепенные, сопутствующие основной решаемой им задачи – изъятия ценностей, а затем их реализации. Поэтому, с завершением кампании по конфискации церковных ценностей и роспуском центральной КИЦЦ, Русская церковь в качестве объекта пристального внимания явно теряла для него свою значимость⁴⁷⁴. В силу этого, очевидно, Политбюро, включив Н.Н. Попова в состав организуемой Антирелигиозной комиссии, назначило помощника Троцкого ее председателем.

Однако, постановлением от 19 октября 1922 г. Политбюро не только доверило Попову должность председателя Антирелигиозной комиссии (АРК), но и, видимо, возложило на него ответственность за исполнение своего поручения «представлять каждые две недели доклад» нового «церковного» органа при ЦК РКП(б) в Политбюро. Чтобы выполнить поручение высшей партийной инстанции, Попов, будучи председателем АРК, был вынужден лично заняться составлением таких докладов. Об этом, в частности, свидетельствуют экземпляры семи докладов АРК в Политбюро, сохранившиеся в тематическом деле АПРФ, посвященном антирелигиозной работе (от 4 ноября, 28 ноября, 12 декабря 1922 г., 1 января, 17 января, 16 февраля, 22 марта 1923 г.). Их рукописные черновые подлинники, являющиеся автографами Попова, а также его подписи под имеющимися здесь машинописными экземплярами докладов однозначно говорят, что большая часть этих документов, точнее, пять из семи, написана им самим. А архивное местонахождение данных материалов в фонде Политбюро АПРФ, содержание сопроводительных к ним писем, заверительные подписи, пометы и штампы, проставленные на докладах сотрудниками Бюро Секретариата, – все это показывает, что данные документы были, как и поручал в своем постановлении высший орган ЦК РКП(б), представлены в Политбюро⁴⁷⁵.

Правда, из семи указанных документов, появившихся на свет во исполнение рассматриваемого постановления Политбюро, только доклад от 1 января 1923 г. оказался приписанным к четвертому пункту протокола № 32 заседания Политбюро от 19 октября 1922 г. По всей видимости, это было проделано сотрудниками Бюро Секретариата случайно, т. к. ни по характеру содержания, ни по структуре данный информационный документ не отличается от других. Тем не менее, вверху его первого листа от руки проставлена помета о принадлежности к указанному постановлению Политбюро. Этот доклад представляет собой одну из 13 изготовленных в Бюро Секретариата для рассылки копий. Обнаруженная копия доклада не заверена, но имеет в конце текста рядом с машинописной подписью-фамилией Н.Н. Попова дополнительно выведенную его рукой подпись-росчерк.

Исходя из формальной, но все-таки проставленной пометы о принадлежности данного документа к постановлению Политбюро от 19 октября 1922 г., остановимся подробнее на содержании структурных частей этого доклада, посвященных Русской церкви, чтобы иметь хотя бы самые общие представления о подобного рода информационных «церковных» материалах, получаемых для сведения членами и кандидатами в члены Политбюро.

Структурно доклад подразделен на четыре части, две из которых под заглавием «В области борьбы с церковной контр-революцией» и «В области разложения церкви» освещают текущую «церковную» работу АРК. За период с 12 декабря 1922 по 1 января 1923 г. означенная комиссия активно вела борьбу с «тихоновским» духовенством и мирянами: давала распоряжения о ссылках, тюремном заключении, учете в ГПУ. Попытки отдельных приходов объявить себя автокефальными, т. е. независимыми от власти обновленческого ВЦУ, были расценены АРК как «неприкрытая контрреволюция», а «поддержка» «автокефалистов» советским руководством Петрограда – как «вопиющая ненормальность». Для исправления ситуации в северную столицу АРК был даже отправлен секретарь комиссии и начальник VI отделения Секретного отдела ГПУ Тучков. В докладе также сообщалось об успешном ведении следственного дела патриарха Тихона и о необходимости начать («уже теперь») агитационно-пропагандистскую подготовку «тихоновского процесса».

Об этом, как следует из документа, председатель АРК Н.Н. Попов заявил в своем выступлении, посвященном «очередным задачам церковной политики по партийной линии», на «специальном совещании некоторых секретарей и завагитпропов Губкомов и Обкомов», прибывших на X Всероссийский съезд советов⁴⁷⁶. До заседавших на совещании партийных функционеров Поповым была доведена и другая «очередная задача»: окончательно разрушить «тихоновскую церковную организацию» путем уничтожения основной массовой административной структуры – приходских советов. Только после выполнения этой задачи можно было, с точки зрения Попова, начать «борьбу с обновленческими течениями», т. е. перейти к осуществлению второй стадии программы борьбы с Русской церковью, изложенной 30 марта 1922 г. Троцким партийной региональной верхушке на XI съезде РКП(б).

На этом совещании, организованном АРК, было заслушано и выступление Самсонова «о ходе работы по расколу церкви и подготовке собора». По всей видимости, текст данного выступления отчасти был повторен и в самом докладе АРК, в той его части, где речь шла о съезде уполномоченных ВЦУ, на котором обсуждались программы «о предстоящей церковной реформе», выдвинутые на собор различными обновленческими группировками. Передавая основные положения программ «Живой церкви», «Церковного возрождения», «Древле-Апостольской церкви», а также неподчиняющейся ВЦУ «Свободной трудовой церкви», АРК одновременно информировала Политбюро о внутренней борьбе в этих группировках и между ними за церковную власть.

Помимо всего вышеприведенного, АРК в своем докладе в высший орган ЦК РКП(б) категорически выступала против проведения каких бы то ни было публичных диспутов между высокими партийными функционерами и обновленцами. Она считала, что эти диспуты, получившие огромную популярность в самых широких кругах, отвлекали обновленцев от «борьбы с тихоновщиной», т. е. от того, для чего собственно и был задуман обновленческий раскол Русской церкви⁴⁷⁷.

Как видим, приписанный к изучаемому четвертому пункту протокола № 32 заседания Политбюро от 19 октября 1922 г. доклад АРК от 1 января 1923 г., вместе с шестью другими подобными документами из тематического дела АПРФ, с полным правом может числиться в информационных материалах к постановлению высшего органа ЦК РКП(б) «о комиссии по антирелигиозной пропаганде». Информационными материалами по отношению к данному постановлению Политбюро также можно считать и массив документов от 17 октября 1922 г. из того же тематического дела АПРФ, пришедших в Бюро Секретариата ЦК РКП(б) в результате обсуждения членами Политбюро инициативного документа к своему решению от 19 октября 1922 г. – постановления Оргбюро (Секретариата) от 13 октября 1922 г. Мы имеем в виду телефонограмму Каменева, почто-телеграмму Троцкого и приложенный к ней протокол № 18 заседания центральной КИЦЦ, а также протокол организационного заседания АРК. Отметим, что из перечисленных документов только два – почто-телеграмма Троцкого и приложенный к ней протокол центральной КИЦЦ были официально зарегистрированы сотрудниками Бюро Секретариата в качестве материалов, относящихся к постановлению Политбюро от 19 октября 1922 г. О данной регистрации однозначно говорят входящие номера, вписанные в соответствующие штампы Бюро Секретариата на почто-телеграмме и на протоколе, а также в графу «Материалы за № №» карточки-бланка из «подлинного» протокола № 32 заседания Политбюро от 19 октября 1922 г. Вероятно, это было сделано отчасти потому, что в ответ на почто-телеграмму председателя РВСР Бюро Секретариата сочло необходимым отправить Троцкому канцелярско-техническую записку от 17 октября 1922 г., отпуск которой вместе с предыдущими информационными документами сохранился в тематическом деле АПРФ.

В данной записке, по сути, подводился итог обсуждения членами Политбюро инициативного постановления Оргбюро (Секретариата) от 13 октября 1922 г. В результате проведенного обсуждения Секретариат ЦК РКП (б) отказал Троцкому в просьбе поставить 17 октября 1922 г. вопрос об организации АРК на голосование опросом по телефону членов Политбюро. Этот вопрос по предложению Ленина от 16 октября 1922 г. «для выяснения состава комиссии» был включен в повестку заседания Политбюро на 19 октября 1922 г. Свое предложение Ленин зафиксировал в помете на полученном им экземпляре выписки с постановлением Оргбюро (Секретариата) от 13 октября 1922 г., изготовленной и разосланной 16 октября 1922 г. для обсуждения членам Политбюро. Ленинский экземпляр выписки инициативного документа был первоначально размещен техническими работниками ЦК партии в деле с «подлинным» протоколом № 32 заседания Политбюро от 19 октября 1922 г. Однако при сборе автографов вождя, составляющих ныне фонд ленинских подлинников в РГАСПИ, данный экземпляр был заменен на копию. Никаких других экземпляров инициативного постановления Оргбюро (Секретариата) об организации АРК от 13 октября 1922 г., кроме этой копии, в обозначенном деле нет.

Вместе с тем, текст инициативного постановления Оргбюро (Секретариата) сохранился в деле с протоколом № 62 заседания Секретариата от 13 октября 1922 г.: в тетради самого протокола и в виде отпуска выписки, подготовленной 16 октября 1922 г. для рассылки. В этом деле в качестве подтверждения исполнения решения Оргбюро (Секретариата) также была размещена копия постановления Политбюро от 19 октября 1922 г. Как удалось выяснить, 8 ноября 1922 г. копия постановления Политбюро об организации АРК вместе с материалами самой комиссии рассылалась для сведения членам и кандидатам в члены Политбюро. Данные документы, в частности, были получены в Секретариате Ленина. Однако еще до этой рассылки, 19 октября 1922 г., сразу же после заседания Политбюро, выписки с его решением об организации АРК были отправлены инициатору рассмотрения данного вопроса на Секретариате 13 октября 1922 г. – Бубнову, членам созданной комиссии – Скворцову-Степанову, Красикову, Менжинскому, Смидовичу, Попову и наркому юстиции – Курскому. Причем вместе с постановлением Политбюро от 19 октября 1922 г. в качестве официального приложения к нему направлялась и копия инициативного постановления Оргбюро (Секретариата) от 13 октября 1922 г., правда, с сокращенным вариантом текста. С таким же приложением изготавливались и рассылочные экземпляры протокола № 32 заседания Политбюро от 19 октября 1922 г. Об этом, по крайней мере, говорят экземпляры выписок с изучаемыми постановлениями Политбюро и Оргбюро из тематического дела АПРФ и тексты данных постановлений из дела с «хранилищным» протоколом № 32 заседания Политбюро от 19 октября 1922 года.

При изготовлении 19 октября 1922 г. выписок для рассылки указанным адресатам текст постановления Политбюро заимствовался с карточки-бланка из «подлинного» протокола № 32 заседания высшего органа ЦК РКП(б) от 19 октября 1922 г. Доказательством тому являются совпадающие адресаты рассылки и общий исходящий номер, проставленные как на карточке-бланке, так и на выписках. Из размноженного текста постановления Политбюро от 19 октября 1922 г. с приложенным к нему текстом постановления Оргбюро (Секретариата) от 13 октября 1922 г. получившие его адресаты узнали, что Политбюро утвердило с подачи Бубнова по инициативе Оргбюро единую всеобъемлющую руководящую комиссию по религиозным делам, наделенную правом рассмотрения практически всех возникающих перед властью «церковных» проблем. А то, что таких проблем у власти имелось в достаточном количестве, хорошо видно на примере проанализированного выше доклада АРК в Политбюро от 1 января 1923 г., составленного во исполнение постановления высшего партийного органа «о комиссии по антирелигиозной пропаганде» от 19 октября 1922 г. и официально приписанного к нему в Бюро Секретариата ЦК РКП(б).

***

С созданием АРК именно она стала в лице своего председателя основным инициатором рассмотрения в Политбюро «церковных» вопросов, как до нее была центральная КИЦЦ во главе с Троцким⁴⁷⁸. В феврале, марте и апреле 1923 г., вплоть до окончания работы Политбюро XI созыва, АРК обращалась к высшему партийному органу с просьбами по поводу двух главных «церковных» проблем, связанных с подготовкой процесса над патриархом Тихоном и с проведением обновленческого Поместного собора. Кстати, этим двум проблемам отчасти был посвящен и рассмотренный выше доклад за подписью председателя АРК Попова от 1 января 1923 г., представленный в Политбюро. Очевидно, партийные функционеры считали, что следственное патриаршее дело двигается успешно, как рапортовал в своем докладе один из них, поэтому Ярославский, сменивший в конце января 1923 г. Попова на его посту, уже в начале февраля вошел в Политбюро с конкретными предложениями об организации процесса над Тихоном⁴⁷⁹.

Эти предложения из трех пунктов, записанные рукой Ярославского на бланке ЦК РКП(б), сохранились в тематическом деле АПРФ, посвященном процессу над предстоятелем Русской церкви⁴⁸⁰. На документе без даты перед рукописным текстом этих трех пунктов техническим персоналом ЦК партии 10 февраля 1923 г. был проставлен регистрационный штамп Бюро Секретариата с входящим номером «22475/с». Вероятно, сотрудники Бюро Секретариата остались довольны полученным четким, проструктурированным текстом. Ведь председатель АРК, как глава ведомственного подразделения ЦК РКП (б), написал не традиционный инициативный документ, а сразу подготовил проект постановления вышестоящего органа – Политбюро. Он его так и озаглавил: «Проект постановления политбюро О процессе Тихона». В трех пунктах документа Ярославский предлагал Политбюро утвердить сроки окончания следствия («в ближайший срок») и начала самого процесса («в последних числах марта»). Для того, чтобы процесс прошел за шесть дней, высший партийный орган был обязан «ограничить до минимума количество обвиняемых и свидетелей». Обвинять же патриарха Тихона «и его ближайших сотрудников» следовало строго по четырем пунктам: «а) активная борьба против проведения декрета об отделении церкви от государства. b) противодействие вскрытию мощей, с) противодействие изъятию церковных ценностей, d) систематическая к[онтр-]р[еволюционная] деятельность».

Все эти лаконичные положения были заимствованы автором проекта из протокола № 11 заседания АРК от 30 января 1923 г., машинописный беловой экземпляр которого, присланный Тучковым, отложился в фонде Ярославского в РГАСПИ⁴⁸¹. Анализ текстов первого пункта «О деле Тихона» данного протокола АРК и проекта постановления Политбюро, подготовленного Ярославским, полностью подтверждает сделанный вывод. Существенных смысловых разночтений между этими текстами практически нет за исключением того, что в протоколе АРК, в отличие от проекта постановления, дана точная дата окончания процесса («до 25 Марта») и приведено предложение Верховному суду (в документе – «Верхтрибу») прислать в ГПУ «необходимые силы для производства следствия по этому делу».

Однако, если обратиться к машинописному черновому экземпляру протокола № 11 заседания АРК от 30 января 1923 г., находящемуся среди материалов Оргбюро и Секретариата фонда ЦК партии в РГАСПИ, то можно увидеть, что заимствованные Ярославским обвинительные положения первоначально были сформулированы (Тучковым?) в первом пункте следующим образом: «1) Систематическая борьба с Советской властью, 2) Связь с белогвард[ейскими] организациями и Карловицк[им] Собор[ом] и 3) Противоизъятие церковных ценностей»⁴⁸². Просматривая протокол перед его подписанием, Ярославский вычеркнул эти пункты и заново окончательно сформулировал их на свободном пространстве документа, добавив отсутствующее в тексте предложение об ограничении количества обвиняемых и свидетелей. Таким образом выходит, что Ярославский в предложенном Политбюро проекте его постановления по сути повторил собственноручно сформулированное решение АРК «о деле Тихона» от 30 января 1923 года.

После получения проекта Ярославского в Бюро Секретариата с него для рассылки изготовили 15 машинописных копий. Один экземпляр копии проекта оказался в том же тематическом деле АПРФ, что и его рукописный оригинал⁴⁸³. Этот экземпляр имеет заверительную машинописную подпись-фамилию Бураковой, причем слева от нее напечатана дата 7 февраля 1923 г., которая, по- видимому, означает время изготовления копии. Дата 7 февраля 1923 г. указана и в рукописном исходящем номере ЦК РКП(б), записанном сотрудником Бюро Секретариата вверху документа. Здесь же был оттиснут штамп о его принадлежности к восьмому пункту протокола № 48 заседания Политбюро от 8 февраля 1923 года.

Этот штамп был оттиснут на документе, конечно же, не зря. В «подлинном» протоколе № 48 заседания Политбюро от 8 февраля 1923 г., в карточке-бланке его восьмого пункта, проект Ярославского, точнее его регистрационный входящий номер «22475/с», значится в графе «Материалы за № №». Однако заседавшие 8 февраля 1923 г. «члены Политбюро т.т. Зиновьев, Каменев, Рыков, Сталин, Томский» и «кандидаты: т.т. Молотов, Калинин» не восприняли составленный председателем АРК проект как подготовительный документ, который нужно автоматически принять отдельным постановлением⁴⁸⁴. Возможно, это произошло, потому что в полученном ими предварительном машинописном «Порядке дня заседания Политбюро ЦЕКА РКП 8/ΙΙ-1923 года прот[окол] № 48» был напечатан под одиннадцатым номером не один, а два вопроса: «И. Предложения антирелигиозной комиссии: а) о Боболе, б) о Тихоне (т. Ярославский)». Причем коричневыми чернилами от руки приписан еще и третий вопрос: «в) о Цыпляке (так! – С.П.)"⁴⁸⁵. Таким образом получается, что председатель АРК наряду с процессом Тихона ставил на решение Политбюро еще две другие проблемы, связанные с католическим святым XVII в. иезуитом Андреем Боболей и с главой Римско-католической церкви в советских республиках архиепископом Яном Гиацинтом Цепляком. Видимо, в сложившейся ситуации члены и кандидаты в члены Политбюро решили заслушать Ярославского непосредственно на заседании, сразу по трем вопросам. По крайней мере, Ярославский, как присутствующий, числится в соответствующем списке в начале «подлинного» протокола № 48 заседания Политбюро от 8 февраля 1923 года.

Действительно, сотрудники Бюро Секретариата сформулировали текст графы «Слушали» карточки-бланка восьмого пункта с учетом рукописной правки предварительного «Порядка дня», отметив и самого выступающего: «8. Предложения антирелигиозной комиссии: а) о Боболе; б) о Тихоне и в) о Цыпляке (так! – С.П.). (т. Ярославский)»⁴⁸⁶. Причем в данном тексте, записанном черными чернилами, у двух последних подпунктов, согласно имеющейся правке, менялись обозначения: обозначение «в)» было присвоено подпункту «о Тихоне», а «б)» – подпункту «о Цыпляке». Однако затем эта буквенная перестановка расположения данных подпунктов была отменена. По-видимому, сотрудники Бюро Секретариата, меняя обозначения, исходили из содержания графы «Постановили» карточки-бланка, где имя архиепископа Цепляка фигурировало только в подпункте «б)». Собственно этот подпункт и был посвящен процессу над главой советских католиков, но в нем упоминалось и имя патриарха Тихона. Текст подпункта, зафиксированный черными чернилами, гласил: «б) Принять предложение антирелигиозной комиссии о постановке в Верховном Суде в Москве дела епископа Цыпляка (так! – С.П.) до процесса патриарха Тихона. Персональную ответственность за ведение этого в высшей степени важного дела возложить по линии (далее зачеркнуто: политической. – С.П.) политиче[с]ки-юридической на т. Крыленко, по агитационной – на т. Ярославского». Вероятно, делопроизводители ЦК партии посчитали, что последнее предложение этого подпункта о распределении «персональной ответственности» относится скорее к процессу над Тихоном, а не над Цепляком, и оставили в итоге буквенные обозначения без изменений.

Вместе с тем, третий подпункт, без сомнения, освещал утвержденные Политбюро положения по поводу проведения процесса над патриархом Тихоном. Текст данного подпункта, записанный черными чернилами, соответственно гласил: «в) Принять предложение антирелигиозной комиссии о постановке в марте месяце процесса Тихона. Персональную ответственность за ведение этого процесса возложить на т.т. Рыкова, Крыленко и Калинина». Только выведенный теми же черными чернилами, что у подпунктов «б)» и «в)», текст первого подпункта «а)» об условиях передачи Ватикану «вскрытых» мощей полоцкого святого Боболи из всего постановления имел постоянное обозначение и в графе «Слушали», и в графе «Постановили»⁴⁸⁷.

Исходя из приведенных выше текстов подпунктов «б)» и «в)», следует признать, что перестановка буквенных обозначений была сделана правильно, в соответствии с содержанием постановляющей части данного решения Политбюро. Возврат же к неправильному первоначальному расположению подпунктов в графе «Слушали» повлек и неверное распределение подпунктов для получателей в графе «Выписка т.т.», заполненной коричневыми чернилами. В результате всех исправлений получилось, что все постановление полностью отправлялось Ярославскому, подпункты «а)» и «в)» – Литвинову (хотя реально замнаркому иностранных дел нужно было получить два «католических» подпункта, т. е. «а)» и «б)»), подпункты «в)» и «б)» – Крыленко, подпункт «б)» – Калинину и Рыкову (хотя они должны были получить «патриарший» подпункт, т. е. «в)»).

В последней графе «Материалы за № №», из заполненных в карточке-бланке, красными чернилами записаны три входящих номера пришедших документов. Если иметь в виду, что постановление состоит из трех подпунктов, то, очевидно, и эти три номера принадлежат трем документам, на основе которых и принимались указанные подпункты. Причем приведенный выше проект Ярославского о процессе над патриархом Тихоном за номером «22475/с» значится на втором месте, т. е. соответствует подпункту «б)» «о Тихоне» графы «Слушали». Можно предположить, что первый документ затрагивал проблемы, связанные с Боболей, а третий документ – с Цепляком. В таком случае эти два документа, как и проект Ярославского, в качестве своеобразных «протографов» могли иметь тексты пунктов «О деле Ципляка (так! – С.П.)» и «О мощах Бобаля (так! – С.П.)« протоколов № 11 от 30 января 1923 г. и № 12 от 6 февраля 1923 г. заседания АРК. Кстати, содержание первого пункта «О деле Ципляка (так! – С.П.)» протокола № 12 заседания АРК от 6 февраля 1923 г. отчасти совпадает с тем, что изложено в подпункте «б)» постановления Политбюро от 8 февраля 1923 г. Причем и в пункте о мощах святого Боболи, и в пункте о процессе над Цепляком этих протоколов говорится об обращении в Политбюро с просьбой утвердить принятые АРК решения⁴⁸⁸. К сожалению, сами документы, отмеченные в графе «Материалы за № №» карточки-бланка восьмого пункта, в «подлинном» протоколе № 48 заседания Политбюро от 8 февраля 1923 г. не отложились. Они, по всей видимости, по примеру проекта Ярославского о патриархе Тихоне, были размещены техническими сотрудниками ЦК партии в соответствующих тематических делах фонда Политбюро в АПРФ.

В тематическом же деле АПРФ, посвященном подготовке судебного процесса над патриархом Тихоном, наряду с указанным проектом Ярославского и его копией сохранились только позднейшая по времени изготовления выписка постановления Политбюро от 8 февраля 1923 г.⁴⁸⁹ Она была отпечатана на бланке ЦК ВКП(б) 1930-х гг. в единственном экземпляре. Из всех граф карточки- бланка постановлений ЦК РКП(б) из «подлинного» протокола № 48 в выписке были воспроизведены в виде двух горизонтальных абзацев только две: «Слушали» и «Постановили». Причем, если первая графа была продублирована полностью, с учетом окончательной неправильной правки буквенных обозначений, то из текста второй графы оказался опущенным подпункт «а)» о святом Боболи. По всей видимости, именно такой вариант выписки был получен председателем Верховного суда Крыленко сразу же после заседания Политбюро 8 февраля 1923 г. Но это не значит, что позднейшая выписка делалась с экземпляра Крыленко.

Более правильным было бы признать эту позднейшую выписку состоящей в близком родстве с текстом восьмого пункта в позднейшей машинописной тетради «хранилищного» протокола № 48 заседания Политбюро от 8 февраля 1923 г.⁴⁹⁰ Здесь также горизонтальными абзацами напечатаны только тексты граф «Слушали» и «Постановили». Правда, в отличие от выписки, в данном «хранилищном» протоколе текст ни одного из подпунктов изучаемого постановления Политбюро опущен не был.

В целом же, подводя итог проделанному анализу текстов восьмого пункта карточки-бланка «подлинного» протокола № 48, позднейшей выписки на бланке ЦК ВКП(б) 1930-х гг. и позднейшей тетради «хранилищного» протокола № 48, посвященных проведению процесса над патриархом Тихоном, следует отметить, что Политбюро утвердило из проекта постановления, подготовленного Ярославским на основе решения АРК от 30 января 1923 г., только два принципиальных момента о «постановке» судебного разбирательства: время и очередность его проведения («в марте месяце» и после окончания процесса над католическим архиепископом Цепляком). Для детальной же проработки предложений АРК высший партийный орган учредил специальную Комиссию по руководству процессом над патриархом Тихоном или оперативную «тройку» в составе Рыкова (председатель), Крыленко и Калинина⁴⁹¹.

***

Определившись с процессом по делу патриарха Тихона, АРК решила также получить директиву Политбюро и по другому важнейшему для нее «церковному» вопросу, связанному с подготовкой обновленческого Поместного собора. 28 февраля 1923 г. Ярославский на небольшом листе бумаги с бланком ЦК РКП(б) своей рукой написал инициативную записку в Политбюро. Эта записка сохранилась в тематическом деле АПРФ, посвященном антирелигиозной работе⁴⁹². В ней председатель АРК (в формуле подписи он использовал свое другое звание: «Член ЦК Ем[ельян] Ярославский») просил «поставить в порядке дня заседания 1 марта вопрос о (далее зачеркнуто: съезде. – С.П.) предстоящем церковном Соборе». Выступать перед членами и кандидатами в члены Политбюро должен был сам автор или его заместитель по АРК Н.Н. Попов. По всей видимости, Ярославский желал рассказать высшему партийному органу о принятых накануне, 27 февраля 1923 г., решениях АРК по докладу Тучкова "О предсоборной работе», зафиксированных вторым пунктом протокола № 14 заседания этой комиссии⁴⁹³.

Как и просил Ярославский в своей записке от 28 февраля 1923 г., вопрос «О Церковном Соборе» с фамилией инициатора в тот же самый день был внесен пунктом 24 в предварительный машинописный «Порядок дня заседания Политбюро ЦЕКА РКП 1-го марта 1923 г. прот[окол] № 52»⁴⁹⁴. Однако, 1 марта 1923 г. председатель АРК участия в работе Политбюро не принял. По крайней мере, в списке присутствующих, имеющемся в «подлинном» протоколе № 52 заседания Политбюро от 1 марта 1923 г., среди членов ЦК РКП(б) фамилии Ярославского не значится. Тем не менее, заседавшие «чл[ены] ПБ Каменев, Сталин, Томский, Рыков» и «кандидаты т.т. Молотов, Калинин» рассмотрели предложенный председателем АРК вопрос⁴⁹⁵. Исходя из этого, вполне можно предположить, что на заседании Политбюро присутствовал обещанный Ярославским его заместитель по АРК – Попов, фамилию которого как докладчика работники Бюро Секретариата должны были внести в карточку-бланк постановлений ЦК РКП(б). При размещении таковой в «подлинном» протоколе № 52 Политбюро вопрос «О Церковном Соборе» был зафиксирован под номером пункта 32. В графу «Слушали» он был вписан коричневыми чернилами в следующем виде: «32. О Церковном Соборе (Ярославский)». Как видим, работники Бюро Секретариата формально продублировали текст из предварительного «Порядка дня», изменив только номер пункта и сохранив фамилию отсутствующего Ярославского. Без сомнения, подобная запись означает, что 1 марта 1923 г. Попов, как и председатель АРК, участия в работе Политбюро не принял. Поэтому и вердикт, вынесенный высшим органом ЦК РКП(б) и записанный коричневыми чернилами в графу «Постановили», гласил: «32. Отложить до следующего заседания»⁴⁹⁶.

Такое решение было принято, по-видимому, не только по причине неприбытия на заседание Политбюро докладчиков, но и из-за отсутствия на руках у партийных вождей текста с конкретными предложениями или даже проекта постановления высшего органа ЦК РКП(б), как при рассмотрении предыдущего «церковного» решения от 8 февраля 1923 г. Оповестить о переносе вопроса, предложенного председателем АРК на обсуждение Политбюро, в Бюро Секретариата было решено только самого инициатора – не прибывшего на заседание и ничего не приславшего Ярославского. Поэтому в графу «Выписка т.т.» зелеными чернилами была вписана единственная фамилия: «Ярославскому». В другую графу «Материалы за № №» карточки-бланка пункта 32 оказался внесенным красными чернилами исходящий номер ЦК РКП(б) «10594/с». Очевидно, этот номер был присвоен некоему секретному документу, рассылавшемуся из Бюро Секретариата. Однако, идентифицировать данный документ с выпиской пункта 32 из протокола № 52 заседания Политбюро от 1 марта 1923 г. нельзя, т. к. выписка, изготовленная для Ярославского, ушла к нему за номером «23993/с». Именно этот номер был проставлен теми же зелеными чернилами, что и фамилия Ярославского в графе «Выписка т.т.», под текстом графы «Слушали» карточки-бланка на традиционном месте для исходящих номеров, присваиваемых в Бюро Секретариата предназначенным для рассылки выпискам.

Все вышесказанное подтверждает экземпляр выписки с «церковным» постановлением Политбюро от 1 марта 1923 г., который сохранился в тематическом деле АПРФ, посвященном антирелигиозной работе⁴⁹⁷. Настоящий экземпляр напечатан на бланке ЦК РКП(б) и является отпуском выписки, отправленной сотрудниками Бюро Секретариата Ярославскому. Над двумя основными колонками этого документа в адресе рассылки так и указано: «Товарищу Ярославскому». А в бланке выписки значится тот самый исходящий номер «23993/с», вписанный зелеными чернилами в карточку-бланк пункта 32 из «подлинного» протокола № 52 заседания Политбюро от 1 марта 1923 г. Печаталась данная выписка сразу же после заседания Политбюро, 1 марта 1923 г., в количестве двух экземпляров, один из которых, видимо, и был отослан председателю АРК.

Из позднейших текстов исследуемого постановления Политбюро «О Церковном Соборе» удалось выявить только текст пункта 32 в машинописной тетради «хранилищного» протокола № 52 заседания высшего партийного органа от 1 марта 1923 г.⁴⁹⁸ Однако, никакой информации о документе с исходящим номером ЦК РКП(б) «10594/с» выявленный позднейший текст постановления Политбюро от 1 марта 1923 г. не содержит.

Извлечь такую информацию на сегодня, пожалуй, можно только из документа, отложившегося в тематическом деле АПРФ, причем следом за выпиской с постановлением Политбюро от 1 марта 1923 г.⁴⁹⁹ По-видимому, вместе с экземпляром данной выписки ее адресат Ярославский в один и тот же день получил и отмеченный документ. По крайней мере, дата 1 марта 1923 г. стоит под его машинописным текстом, адресованном «товарищу Ярославскому». Правда, если выписку председатель АРК получил из Бюро Секретариата ЦК РКП(б), то пришедший с ней документ был отправлен Ярославскому из чекистского ведомства – из Секретного отдела ГПУ. Ведь подписал этот документ, проставив под ним свой росчерк, ни кто иной, как начальник VI отделения Секретного отдела ГПУ и секретарь АРК Тучков. Документ имеет заголовок «Памятная записка по поводу установления собором управления церковью» и включает в себя три пункта. Вероятно, познакомившись с данными тремя пунктами, председатель АРК счел их содержание вполне подходящим для того, чтобы отослать «памятную записку» в Бюро Секретариата в качестве ответа на полученную выписку с постановлением Политбюро от 1 марта 1923 г. В Бюро Секретариата, согласно оттиснутому 13 марта 1923 г. регистрационному штампу, документу присвоили входящий номер ЦК РКП(б) «24028/с». Помимо штампа, сразу же после получения «памятной записки» Тучкова ее облагородили соответствующей пометой: «разослать членам пб». Данная помета означала для сотрудников секретного делопроизводства ЦК РКП(б), что с поступившего документа необходимо изготовить достаточное для рассылки количество копий.

По всей видимости, технические работники Бюро Секретариата справились с изготовлением копий, сочтя необходимым проставить на «памятной записке», в свою очередь, еще одну помету: «Исп[олнено] 3/III-23 г. за № 10594/с». Таким образом выходит, что исходящий номер ЦК РКП(б) «10594/с», выведенный красными чернилами в графе «Материалы за № №» карточки-бланка пункта 32 из «подлинного» протокола № 52 заседания Политбюро от 1 марта 1923 г., принадлежит копиям, снятым с «памятной записки» Тучкова от 1 марта 1923 г. и разосланным 3 марта 1923 г. членам и кандидатам в члены Политбюро. Отметим при этом, что подлиннику «памятной записки», с которого снимались данные копии, в Бюро Секретариата был присвоен отличный от указанного входящий номер ЦК РКП(б) – «24028/с». Следовательно, тучковский документ с полным правом можно считать итоговым по отношению к решению Политбюро от 1 марта 1923 г. и одновременно инициативным к «церковному» постановлению, принятие которого было намечено на ближайшее по времени заседание высшего органа ЦК РКП(б).

Из поступивших экземпляров послания Тучкова высшее партийное руководство узнало, что ему предлагается на предстоящем заседании Политбюро сделать выбор, какое управление Русской церковью должен учредить грядущий обновленческий Поместный собор. Тучков, по своей должности в ГПУ имеющий непосредственные контакты с Высшим церковным управлением (ВЦУ), установил, что обновленческие лидеры не поддерживают принятое 27 февраля 1923 г. АРК решение о «проведении полностью» собором декрета об отделении церкви от государства от 23 января 1918 г.⁵⁰⁰ С точки зрения членов ВЦУ, подобное решение вело к ликвидации всей административной структуры существующей церковной власти, включая само ВЦУ, и к свободному выбору каждой общиной духовенства. Свободные же выборы духовенства в условиях, когда «миряне к обновленческому движению относятся отрицательно и обновленцы[-]попы у них авторитетом совершенно не пользуются», напрямую вели к тому, что «у противников обновления всякий страх отпадет и поэтому им представится возможность сплотиться и усилить свою деятельность». «Под противниками обновления, – пояснял здесь же Тучков, – надо понимать Тихоновцев», т. е. духовенство и мирян, оставшихся верными находящемуся под следствием патриарху Тихону. Поэтому обновленческое руководство, осознавая реальную угрозу своему существованию, ликвидацию ВЦУ и его местных подразделений после собора не приветствовала, как «совершенно не желало» оно и восстановления «патриархата».

Приводя данные рассуждения, Тучков, тем не менее, «для памяти» давал и другую схему возможного развития событий: с «проведением полностью» собором декрета от 23 января 1918 г. и, соответственно, с неминуемым уничтожением обновленческого ВЦУ и его местных административных органов. Данный момент времени, по мнению Тучкова, являлся «весьма удобным» для претворения в жизнь этой схемы. Автор записки был уверен в успехе задуманной операции, т. к. знал, что «попы-заправилы находятся пока в наших руках». С устранением же ВЦУ и его епархиальных управлений после собора, согласно чекистским выкладкам, свою деятельность продолжали бы осуществлять оставшиеся отдельные обновленческие группы. (Поверх этой строки в записке от руки было уточнено: «и в центре их бюро».) Эти группы, по Тучкову, несомненно вели бы помимо «идейной стороны» и активную «борьбу с тихоновщиной».

Таким образом, членам и кандидатам в члены Политбюро «при обсуждении вопроса о церковном управлении» надлежало, исходя из «памятной записки» Тучкова, решить непростую проблему: дать или нет согласие на утверждение обновленческим собором декрета об отделении церкви от государства, т. е. оставить или ликвидировать аппарат контроля за церковной жизнью в лице подчиненного чекистам ВЦУ и его местных структур.

По проставленному на подлиннике послания Тучкова от 1 марта 1923 г. сотрудниками Бюро Секретариата штампу и о принадлежности с определенной точностью можно сделать вывод, что Политбюро приняло решение по данному вопросу на своем заседании 8 марта 1923 г. Действительно, заседавшие в этот день Зиновьев, Сталин, Троцкий, Томский и Молотов рассмотрели, как и указано в штампе, пунктом 11 повторно вопрос «О церковном Соборе»⁵⁰¹. В «подлинном» протоколе № 54 заседания Политбюро от 8 марта 1923 г. этот пункт оформлен на карточке-бланке постановлений ЦК РКП(б). В графе «Слушали» к приведенной выше формулировке вопроса простым карандашом добавлены от руки имена двух докладчиков, членов АРК: «(Красиков, Попов)», а в графе «Постановили» тем же карандашом записано следующее: «11. а) Признать необходимым дальнейшее существование В.Ц.У. б) Предложить комиссии принять меры к тому, чтобы при принятии собором декрета об отделении церкви от государства в достаточно эластичной форме были сохранены права В.Ц.У.»⁵⁰²

Две другие графы карточки-бланка также заполнены сотрудниками Бюро Секретариата. В графе «Материалы за № №» зелеными чернилами вписан как раз тот самый входящий номер ЦК РКП(б) «24028/с», который был внесен в регистрационный штамп Бюро Секретариата, оттиснутый на подлиннике «памятной записки» Тучкова от 1 марта 1923 г. Однако текста записки (хотя бы одной из снятых для членов Политбюро копий) в «подлинном» протоколе № 54 нет. Во второй графе «Выписка т.т.» указаны фамилии двух докладчиков, а также фамилия председателя АРК: «Красикову, Ярославскому, Попову». Причем фамилии двух первых написаны простым, а фамилия последнего – красным карандашом, следовательно, несколько позже. Как видим из этой графы карточки-бланка, председатель АРК, извещенный выпиской предшествующего постановления от 1 марта 1923 г., но не участвовавший и в заседании Политбюро от 8 марта 1923 г, тем не менее, был приобщен к принятому повторному решению высшего органа ЦК РКП(б).

Правда, в отличие от первого постановления «О Церковном Соборе» от 1 марта 1923 г., ни одной из современных событиям выписок, адресованных этим трем членам АРК, в доступных нам тематических делах АПРФ не отложилось. В деле, посвященном антирелигиозной работе, имеется лишь позднейшая по времени изготовления выписка на бланке ЦК ВКП(б) 1930-х гг.⁵⁰³ Она была сделана в единственном экземпляре с точным воспроизведением текста двух основных граф «Слушали» и «Постановили» карточки-бланка из «подлинного» протокола.

Практически идентичный данной выписке текст изучаемого постановления Политбюро был воспроизведен и в позднейшем машинописном тетрадном «хранилищном» протоколе № 54 заседания высшего партийного органа от 8 марта 1923 г.⁵⁰⁴ Правда, в отличие от тематического дела АПРФ с позднейшей выпиской, в деле с «хранилищным» протоколом № 54, как и в деле с «подлинным» протоколом № 54, техническими сотрудниками ЦК партии экземпляров инициативной «памятной записки» Тучкова от 1 марта 1923 г. размещено не было.

Тем не менее, сохранившиеся тексты «церковного» постановления Политбюро от 8 марта 1923 г. несомненно говорят о том, что в своем решении высший орган ЦК РКП(б) соединил два предложенных Тучковым в «памятной записке» исключающих друг друга варианта в один. Высшая партийная инстанция признала возможным одновременно и принятие собором декрета об отделении церкви от государства, и сохранение при этом ВЦУ с правами, оформленными «в достаточно эластичной форме»⁵⁰⁵.

Следует заметить также, что данное постановление было принято Политбюро не совсем самостоятельно, а под влиянием очередного решения АРК, утвержденного 6 марта 1923 г., за два дня до заседания высшего партийного органа. Согласно одной машинописной закладки экземплярам протокола № 15 заседания АРК от 6 марта 1923 г., сохранившимся в фонде Ярославского и среди материалов Оргбюро и Секретариата в фонде ЦК партии в РГАСПИ, комиссия утвердила первым пунктом постановление «О В.Ц.У.»⁵⁰⁶. Этим постановлением, точнее, его первым подпунктом, АРК, по сути, предвосхитила первый подпункт приведенного выше постановления Политбюро «О церковном Соборе» от 8 марта 1923 г. В своем решении АРК четко сформулировала следующее: «1) Признать необходимым сохранение ВЦУ и существующих церковных обновленческих групп и после Всероссийскаго поместного собора». Очевидно, именно эту часть постановления АРК «О В.Ц.У.» от 6 марта 1923 г. и довели до сведения Политбюро во время обсуждения 8 марта 1923 г. вопроса «О церковном Соборе» прибывшие на заседание высшего партийного органа Красиков и Попов.

***

Не исключено, что Красиков и Попов тогда же, 8 марта 1923 г., передали высшему партийному органу и другую просьбу, адресованную Политбюро и зафиксированную во втором пункте «О деле Тихона и Ципляка (так! – С.П.)" в том же протоколе № 15 заседания АРК от 6 марта 1923 г. Заседавшие члены АРК, включая Красикова и Попова, решили попросить Политбюро дать предварительные «точные директивы суду о мере наказания» на процессах над архиепископом Цепляком и над патриархом Тихоном, «приняв во внимание международную обстановку»⁵⁰⁷.

Именно «международная обстановка» была причиной обращения к секретарю ЦК РКП(б) И.В. Сталину со сходной просьбой и наркома иностранных дел Г.В. Чичерина. В связи с предстоящим процессом над патриархом Чичерин в своем письме от 10 апреля 1923 г. от имени НКИД предлагал «Политбюро заранее принять решение о невынесении смертного приговора Тихону»⁵⁰⁸. Мотивировал свою просьбу нарком сильнейшей негативной реакцией самых широких кругов Америки, Англии, Франции, Польши на смертный приговор по делу архиепископа Я.Г. Цепляка и казнь одного из осужденных – прелата К.Ю. Буткевича⁵⁰⁹. Чичерин считал, что в расстрельном приговоре по делу Тихона «все другие страны» увидят только «голое религиозное преследование». Поэтому, подводя итог всему изложенному, нарком писал: «Одним словом, вынесение смертного приговора в деле Тихона еще гораздо больше ухудшит наше международное положение во всех отношениях. Выносить же смертный приговор и потом отменять его как будто под давлением других государств для нас крайне невыгодно и создает в высшей степени тяжелое впечатление. Предлагаем поэтому заранее отказаться от самого вынесения смертного приговора Тихону».

Два экземпляра одной машинописной закладки данного письма со столь однозначным предложением НКИД отложились в двух разных архивах: в фонде Политбюро в АПРФ⁵¹⁰ и в фонде Совета Министров СССР в ГАРФ⁵¹¹, причем и в одном, и в другом фонде – в тематическом деле, посвященном подготовке процесса над патриархом Тихоном. Таким образом, несмотря на единственную фамилию Сталина в адресе, послание Чичерина было получено не только в Бюро Секретариата ЦК РКП(б), но и в Секретариате зампреда СНК и СТО Рыкова, который возглавлял Комиссию Политбюро по руководству процессом над патриархом Тихоном. Правда, на экземпляре письма, попавшем в Бюро Секретариата, Чичерин проставил свою подпись-росчерк, а на втором экземпляре этого им сделано не было. Навряд ли подобное предпочтение наркома иностранных дел при оформлении писем можно признать случайным, ведь экземпляр с росчерком отсылался в качестве инициативного документа, а без росчерка – в качестве информационного. Возможно, именно поэтому на письме, пришедшем к Сталину, в Бюро Секретариата 13 апреля 1923 г., был оттиснут регистрационный штамп с входящим номером ЦК РКП(б) «26297/с».

Более того, это инициативное письмо Чичерина от 10 апреля 1923 г. стало поводом для внесения в предварительный машинописный «Порядок дня заседания Политбюро ЦК РКП от 12 апреля 1923 г. прот[окол] № 61» соответствующего вопроса, причем первым подпунктом: «I. Вопросы НКИД: а) о Тихоне (т. Чичерин)». Идущий следом второй подпункт «б)» был посвящен проблеме, связанной с Украиной⁵¹². Таким же образом данный вопрос вместе с подпунктом «б)» был напечатан и в графе «Слушали» карточки-бланка постановлений ЦК РКП(б), помещенной третьим пунктом в «подлинном» протоколе № 61 заседания Политбюро от 12 апреля 1923 г.⁵¹³ При этом третий номер пункта к машинописному тексту графы «Слушали» был приписан от руки коричневыми чернилами. Помимо номера пункта в конце текста данной графы был добавлен, но только зелеными чернилами, еще и третий подпункт «в)», посвященный Дании. Таким образом, среди трех намеченных отдельными подпунктами проблем, поставленных НКИД перед Политбюро и зафиксированных в графе «Слушали» карточки-бланка постановлений ЦК РКП(б), первым значился «церковный» вопрос: «3. Вопросы НКИД: а) о Тихоне, (т. Чичерин)».

Согласно списку присутствующих из «хранилищного» протокола № 61 (листка с таким списком в «подлинном» протоколе № 61 нет), на заседание Политбюро 12 апреля 1923 г. прибыли Зиновьев, Каменев, Рыков, Сталин, Троцкий, Молотов, Калинин, а также председатель АРК Ярославский⁵¹⁴. Обсудив обозначенный «церковный» вопрос, перечисленные члены и кандидаты в члены Политбюро вынесли по инициативному чичеринскому письму от 10 апреля 1923 г. свое директивное решение. Однако, это решение высшей партийной инстанции в графе «Постановили» карточки-бланка, размещенной в «подлинном» протоколе № 61 Политбюро, зафиксировано не было. Данная графа карточки-бланка вообще осталась не заполненной сотрудниками Бюро Секретариата. Правда, первоначально, по-видимому, они такое желание испытали, вследствие чего в начале графы простым карандашом оказалось вписано обозначение подпункта «а)». Но дальше этого они не пошли.

Вместо графы «Постановили» сотрудники секретного делопроизводства ЦК РКП(б) сочли возможным оформить предназначенный для нее текст на отдельном листе линованной бумаги, который затем был приклеен позади карточки-бланка⁵¹⁵. Причиной тому, очевидно, был большой объем текста, заведомо не вписывавшийся целиком в карточку-бланк. На листе же с оборотом текст графы «Постановили», написанный простым карандашом рукой Назаретяна, разместился полностью. Он гласит: «3. а) 1. Предложение т. Чичерина отклонить. 2. Признать, что Политбюро не видит оснований для исключений в деле применения меры пресечения в отношении такого (первоначально вместо этого слова стояло: Тихона. – С.П.) рода процессов и в частности в отношении Тихона. 3. Поручить НКИД, Росте и редакциям газет на основании всех имеющихся материалов поднять кампанию, особо подчеркнув, что Тихон стоял не только во главе церковной контр-революции, но и контр-революции дворянско-помещичьей, т. е. против передачи земли крестьянам. На т. Ярославского возложить наблюдение за тем, чтобы кампания эта не нарушала тайн предварительного судебного следствия. 4. Обязать НКИД, Росту и т.т. Радека и Ярославского усилить необходимую контр-агитацию в связи с разстрелом Будкевича».

Очевидно, после того, как этот текст в своей основе был зафиксирован, Назаретян тем же самым карандашом отдельными словами, словосочетаниями и фразами, вписанными поверх строк, расставил в нем смысловые акценты. В частности, в третьем подпункте таким способом были вписаны словосочетание «не только», фраза «т. е. против передачи земли крестьянам», а в четвертом слово «необходимую» и словосочетание «в связи с разстрелом Будкевича».

Таким образом, Политбюро, рассмотрев предложение НКИД о невынесении расстрельного приговора патриарху, отвергло его, не найдя должных оснований для того, чтобы заранее дать Верховному суду директиву, запрещающую применение высшей меры наказания. В связи с таким решением для его прикрытия высший партийный орган сделал ставку на развертывание мощной агитационно-пропагандистской кампании в печати против патриарха Тихона как главы не только «церковной», но и «дворянско-помещичьей» контрреволюции. Это было также необходимо сделать, с точки зрения Политбюро, чтобы ответить и на международные протесты по поводу расстрела католического прелата.

Однако, приведенным текстом, записанным и откорректированным Назаретяном, исследуемое постановление Политбюро от 12 апреля 1923 г. не исчерпывается. Ниже четвертого подпункта на том же самом листе линованной бумаги и на его обороте к данному постановлению был приписан дополнительный текст с заголовком «отдельное постановление». По всей видимости, этот приписанный текст отражал реакцию членов и кандидатов в члены Политбюро на обсуждаемый «церковный» вопрос. «Отдельное постановление» было сформулировано так: «Обязать наркоматы (НКИД, НКВоен, ГПУ и др.) при внесении особо секретных вопросов в Политбюро, не мотивировать их в письменном виде, а вносить путем предварительного сговора с Секретариатом ЦК». Вероятно, толчком к принятию такого решения высшим партийным руководством, обсуждавшим чичеринскую инициативу, стало отсутствие должной конспиративности у наркома по иностранным делам, который отправил свое письмо от 10 апреля 1923 г. не только адресату Сталину, но, как минимум, еще и Рыкову. При этом, возможно, учитывался и тот факт, что Чичерин пропустил данный документ, не снабдив его грифами о секретности, через делопроизводство НКИД, где он был отпечатан машинистками в нескольких экземплярах.

Приведенные рассуждения о недостаточной засекреченности предложения Чичерина из его письма от 10 апреля 1923 г. отчасти подтверждаются особенностями оформления данного «отдельного постановления» самостоятельным восьмым пунктом «О порядке внесения в Политбюро секретных вопросов» в «подлинном» протоколе № 61 заседания Политбюро от 12 апреля 1923 г. Список получателей выписок с текстом этого постановления, состоящий из семи человек и дважды зафиксированный в «подлинном» протоколе № 61, неизменно открывается фамилией инициатора «церковного» постановления Политбюро – Чичерина⁵¹⁶.

Его же фамилией открывается сходный список и в карточке-бланке с вопросом «о Тихоне» из «подлинного» протокола № 61 заседания Политбюро от 12 апреля 1923 г.⁵¹⁷ Получить «церковное» постановление высшего органа ЦК РКП(б) в качестве выписки из протокола, согласно заполненной зелеными чернилами рукой Бураковой графе «Выписка т.т.» карточки-бланка, должны были: все четыре подпункта – инициатор Чичерин, третий и четвертый – начальник РОСТА Долецкий, третий – редакции газет, четвертый – члены ЦК РКП(б) Радек и Ярославский. Однако, только фиксацией данных фамилий в графе «Выписка т.т.» Буракова не ограничилась: теми же зелеными чернилами она под текстом графы «Слушали» проставила исходящий номер ЦК РКП(б) «25771/с», закрепленный за рассылаемыми перечисленным адресатам выписками. Другая графа карточки-бланка «Материалы за № №» также не осталась пустой. Сюда все теми же чернилами рукой Бураковой были вписаны три входящих номера ЦК РКП(б): «а) 26297/с, 26299/с, 26307/с (26301/с? – С.П.)». Как видим, первый из этих номеров совпадает с тем, который был внесен в регистрационный штамп Бюро Секретариата, оттиснутый 13 апреля 1923 г. на инициативном письме Чичерина от 10 апреля 1923 г. В отношении же двух других номеров более определенно можно сказать только о втором, причем в силу того, что документы, на которых этот номер был проставлен оказались вместе с экземпляром послания Чичерина в тематическом деле АПРФ, посвященном подготовке процесса над патриархом Тихоном.

Входящий номер ЦК РКП(б) «26299/с» можно обнаружить в регистрационных штампах Бюро Секретариата, оттиснутых 13 апреля 1923 г. на трех пришедших из СНК и СТО РСФСР в Политбюро Сталину документах. Эти документы представляют собой два протокола заседания под председательством Рыкова Комиссии Политбюро по руководству процессом над предстоятелем Русской церкви от 7 и 11 апреля 1923 г. и сопроводительное письмо ко второму протоколу с датой 11 апреля 1923 г.⁵¹⁸ Указанные машинописные документы следует признать, как и письмо Чичерина, инициативными для исследуемого постановления Политбюро от 12 апреля 1923 г., точнее для его второго подпункта о мере пресечения (не мере наказания, с которой предлагал определиться наркоминдел!) в отношении пребывающего под домашним арестом патриарха. В протоколе от 7 апреля 1923 г., являющемся копией, заверенной секретарем зампреда СНК Рыкова Е. Артеменко, решение «изменить меру пресечения», «подвергнув гр[ажданина] Белавина тюремному заключению», зафиксировано вторым пунктом. А в протоколе от 11 апреля 1923 г. с факсимильной подписью Рыкова третьим пунктом значится: «3) Вопрос об исполнении пункта 2-го, протокола заседания Комиссии от 7-го апреля (о применении тюремного заключения к Белавину с 12-го.IV) обсудить на заседании Пол[ит]Бюро 12/IV».

Последний текст был также положен в основу сопроводительного письма на бланке зампреда СНК и СТО РСФСР Рыкова от 11 апреля 1923 г., хотя в качестве приложения к нему в конце документа был указан весь протокол в целом. Это письмо было направлено в Политбюро генсеку ЦК партии Сталину. Ставя свою подпись-росчерк под текстом, Рыков продублировал этот адрес еще пометой вверху документа: «Пол[ит]бюро». Кстати, на протоколе от 7 апреля 1923 г. сходную помету написал заверитель Артеменко: «ЦК РКП. Политбюро». Из содержания сопроводительного письма становится более ясным, почему у Комиссии возникла потребность обсудить на Политбюро свое решение о мере пресечения для арестованного патриарха. Оказывается «среди членов Комиссии по руководству процессом гр[ажданина] Белавина» возникли разногласия «по вопросу об исполнении ранее состоявшегося постановления Комиссии (от 7-го.IV) о заключении в тюрьму Белавина с 12/IV – момента вручения ему обвинительного акта». Поэтому Рыков и просил Сталина «завтра этот вопрос поставить на повестку Политбюро и заслушать его с участием представителя ГПУ». Однако генсек ЦК РКП(б) просьбу зампреда СНК полностью удовлетворить не смог, т. к. ко времени получения документов от Рыкова изученный выше «Порядок дня» заседания высшего партийного органа от 12 апреля 1923 г., по-видимому уже был сформирован и даже разослан. Самостоятельного вопроса «о мере пресечения» для патриарха Тихона, инициированного Рыковым для рассмотрения на Политбюро, не получилось. Пришлось включить предложение Рыкова в уже внесенный в «Порядок дня» от имени НКИД Чичериным «церковный» пункт «о Тихоне».

Другие обнаруженные экземпляры протоколов Комиссии от 7 и 11 апреля 1923 г. и сопроводительного письма Рыкова от 11 апреля 1923 г. ничего нового к изложенному не добавляют. Они одной машинописной закладки с предыдущими и отложились так же, как и экземпляры АПРФ, вместе с экземпляром письма Чичерина от 10 апреля 1923 г. в тематическом деле, посвященном подготовке процесса над патриархом Тихоном, но не в АПРФ, а в ГАРФ⁵¹⁹. Эти обнаруженные экземпляры были оставлены в тематическом деле, находящемся в ГАРФ, в качестве своеобразных отпусков, поэтому, видимо, первый протокол Комиссии от 7 апреля 1923 г. не заверялся подписью-росчерком Артеменко. Под вторым же протоколом от 11 апреля 1923 г. вместо оттиска подписи-факсимиле Рыкова стоит его собственноручная подпись-росчерк. На незаверенном первом протоколе от 7 апреля 1923 г., правда, имеется рукописная делопроизводственная помета, сообщающая, что документ был отправлен в Политбюро 10 апреля 1923 г., т. е. отдельно от второго протокола от 11 апреля 1923 г. Вследствие этого, кстати, на экземпляре АПРФ протокола от 7 апреля 1923 г. секретарем Артеменко и была проставлена помета с адресом. Экземпляр сопроводительного письма от 11 апреля 1923 г. из тематического дела ГАРФ напечатан не на бланке зампреда СНК и СТО РСФСР, а на простом листе бумаги. В отличие от находящегося рядом экземпляра протокола от 11 апреля 1923 г., в конце письма вместо подписи-росчерка Рыкова оттиснута его подпись-факсимиле.

В тематическом деле ГАРФ также находится и написанный синим карандашом рукой Рыкова черновой подлинник протокола от 7 апреля 1923 г.⁵²⁰ Обильная правка Рыковым текста его второго пункта отражает процесс выработки четких формулировок о мере пресечения, зафиксированных в рассмотренных нами двух машинописных копиях. Другие пункты данного документа, судя по почерку, правил еще и Ярославский, который вместе с Рыковым, Калининым и Крыленко присутствовал, как член Комиссии, на обоих ее заседаниях. Поэтому нет ничего удивительного в том, что и АРК под председательством Ярославского на своем заседании 10 апреля 1923 г. рассмотрела первым пунктом протокола № 19 вопрос «О процессе Тихона» и постановила первым подпунктом: «1) Перевод Тихона из Донского монастыря во Внутреннюю тюрьму ГПУ произвести после вручения ему обвинительного акта, а до перевода усилить в монастыре охрану». Текст данного постановления имеется в двух экземплярах одной машинописной закладки протокола № 19 заседания АРК от 10 апреля 1923 г., сохранившихся в фонде Ярославского и среди бумаг Оргбюро и Секретариата в фонде ЦК партии в РГАСПИ⁵²¹.

Таким образом, Политбюро, обсуждая 12 апреля 1923 г. письмо Чичерина от 10 апреля 1923 г., тем не менее, учло в своем постановлении вторым подпунктом и решения об изменении меры пресечения патриарху Тихону, принятые двумя комиссиями – Комиссией по руководству процессом над главой Русской церкви и АРК. А возбудили этот вопрос непосредственно на Политбюро, вероятно, сами председатели этих комиссий – Рыков и Ярославский, присутствующие на заседании высшей партийной инстанции. Вместе с тем, в рассмотренной выше карточке-бланке из «подлинного» протокола № 61 заседания Политбюро от 12 апреля 1923 г. ни Рыков, ни Ярославский не были отмечены как получатели второго подпункта постановления «о Тихоне» с решением о мере пресечения. Вообще отдельно этот подпункт не рассылался никому⁵²². Исключение составил лишь Чичерин, которому сотрудники Бюро Секретариата наметили отправить выписку со всеми четырьмя подпунктами постановления Политбюро. 12 апреля 1923 г., в день заседания высшего органа партийной власти, техническими сотрудниками ЦК РКП(б) упомянутая выписка была изготовлена. Об этом, в частности, свидетельствует сохранившийся в тематическом деле АПРФ, посвященном подготовке процесса над патриархом Тихоном, отпуск машинописной выписки⁵²³. Над текстом ее двух основных колонок напечатан адрес рассылки с единственной фамилией: «тов. Чичерину». Выписка сделана на двух бланках ЦК РКП(б) в количестве двух экземпляров, включая отпуск. В первом бланке на надлежащем месте воспроизведен исходящий номер ЦК РКП(б) «25771/с», присвоенный выписке и впервые проставленный зелеными чернилами рукой Бураковой под текстом графы «Слушали» карточки-бланка из «подлинного» протокола № 61 заседания Политбюро от 12 апреля 1923 г. В тексте правой колонки «Постановили» выписки учтены все надстрочные дополнения из записанного простым карандашом на листе линованной бумаги текста соответствующей графы третьего пункта из «подлинного» протокола № 61 Политбюро.

В данной выписке, конечно же, никаких следов «отдельного постановления», посвященного внесению в Политбюро особо секретных вопросов, не имеется. Это решение Политбюро, текст которого первоначально был приписан к четвертому подпункту постановления высшего органа ЦК РКП(б) «о Тихоне», Чичерин, вероятно, получил в виде самостоятельно оформленной выписки восьмого пункта из протокола № 61 заседания Политбюро от 12 апреля 1923 г. По всей видимости, выпиской с текстом постановления «О порядке внесения в Политбюро секретных вопросов» высокое партийное руководство пыталось призвать наркоминдела к соблюдению строгой конспиративности при обращении в высший партийный орган по поводу наиболее острых проблем, к которым, без сомнения, относился и вопрос о мере наказания патриарху Тихону. Подобную конспиративность само Политбюро, точнее, сотрудники Бюро Секретариата, как раз и продемонстрировали при фиксации на бумаге инициированного Чичериным постановления «о Тихоне», а затем и при его рассылке исполнителям.

Это хорошо видно на примере с выпиской, изготовленной в Бюро Секретариата и адресованной Чичерину. Несмотря на запись в карточке-бланке третьего пункта из «подлинного» протокола № 61 заседания Политбюро от 12 апреля 1923 г.: «Чичерину (все)», полного текста постановления «о Тихоне» нарком по иностранным делам так и не получил. Оказывается важнейший сверхсекретный текст решения высшего партийного органа чернилами рукой Назаретяна был зафиксирован на отдельном листе простой бумаги. Внизу документа написавший его заведующий Бюро Секретариата проставил свои инициалы: «АН». Таким образом получается, что все, действительно полное, постановление об отклонении предложения Чичерина разместилось на двух листах бумаги, заполненных рукой Назаретяна. Первый лист, как было показано, находится в «подлинном» протоколе № 61 вместе с карточкой-бланком, второй же хранится ныне в тематическом деле АПРФ рядом с отпуском выписки для Чичерина и его инициативным письмом от 10 апреля 1923 г.⁵²⁴ То, что этот второй лист является составной частью рассматриваемого постановления, подтверждается делопроизводственной пометой, проставленной на нем Назаретяном: «Постановление] П[олит]Б[юро] 61/3 от 12/IV 23 г.» (номер протокола и пункта «61/3» приписан им же над пометой вероятно после окончательного оформления протокола). Сам текст не записанного вместе с другими подпунктами решения из пяти строк гласит: «Поручить Секретариату ЦК дать диррективу (так! – С.П.) Верховному Трибуналу вести дело Тихона со всею строгостью, соответствующей объему колоссальной вины, совершенной Тихоном». Вверху данного листа все той же рукой заведующего Бюро Секретариата с указанием фамилии адресата этого текста помечено: «Только для т. Сталина».

Таким образом, Политбюро приняло по процессу над патриархом Тихоном, как и предлагал Чичерин, предварительное решение о наказании. Правда, в этом решении ничего не говорилось о «невынесении смертного приговора Тихону», а скорее наоборот. Хотя дать прямое досрочное указание в виде директивы о применении высшей меры наказания Политбюро не посчитало нужным. Вместе с тем, в приведенных выше эвфемистических выражениях о «колоссальной вине» патриарха Тихона и о ведении дела «со всей строгостью», несомненно, читается расстрельная по своему характеру директива высшего органа партийной власти. Иначе не было бы необходимости оформлять это постановление как особое и сверхсекретное, с исключением его из протокола заседания Политбюро. В сущности, не доверив данный текст сотрудникам Бюро Секретариата и зафиксировав его лично на отдельном листе вне протокола, Назаретян тем самым избежал возможной огласки принятой директивы.

Действительно, если обратиться к третьему пункту с постановлением «о Тихоне» в позднейшей машинописной тетради «хранилищного» протокола № 61 заседания Политбюро от 12 апреля 1923 г., то видно, что текст исследуемого решения практически идентичен тексту двух основных колонок выписки, адресованной Чичерину⁵²⁵. Никаких отголосков ни «отдельного постановления» о внесении в Политбюро особо секретных вопросов, ни сверхсекретного решения о «колоссальной вине» Тихона здесь нет. Вероятно, «хранилищный» протокол перепечатывался с экземпляра протокола № 61, сделанного сразу же после заседания Политбюро. Поэтому можно предположить, что именно в таком варианте, в каком текст постановления «о Тихоне» получил Чичерин, т. е. без сверхсекретной директивы, его в составе рассылочных экземпляров протокола № 61 заседания Политбюро от 12 апреля 1923 г. получили и другие высокопоставленные партийцы. Правда, в отличие от наркома по иностранным делам, они без текста его инициативного письма от 10 апреля 1923 г. навряд ли догадались, какое предложение Чичерина отклонило Политбюро.

Необходимо отметить, что инициативного письма наркоминдела не получили и намеченные в Бюро Секретариата ЦК РКП(б) адресаты выписок постановления Политбюро «о Тихоне» от 12 апреля 1923 г. Впрочем, это письмо было адресатам выписки, особенно Чичерину, и не столь нужно, ведь поручения, данные им высшим партийным органом, касались не проблемы определения меры наказания для патриарха, а вопросов организации агитационно-пропагандистской кампании, направленной против главы Русской церкви. Заметим, что получатели выписок с заданием Политбюро справились весьма оперативно. По крайней мере, об этом свидетельствуют лавинообразно появившиеся в советской и партийной прессе после 12 апреля 1923 г. публикации о предстоящем процессе над патриархом Тихоном⁵²⁶. Подтверждают сделанный выше вывод и два обнаруженных машинописных письма Чичерина, отправленных им в советские полпредства за границей.

Эти письма с полным правом можно считать итоговыми документами к постановлению Политбюро «о Тихоне», к его третьему и четвертому подпунктам. Письмо от 12 апреля 1923 г., адресованное полпреду в Швеции В.В. Оболенскому (Н. Осинскому), сохранилось в фонде Ярославского в РГАСПИ⁵²⁷, а письмо от 13 апреля 1923 г., адресованное полпреду в Германии Н.Н. Крестинскому, – в фонде Политбюро в АПРФ, в тематическом деле, посвященном подготовке процесса над патриархом Тихоном⁵²⁸. У обоих документов в формуле подписи Чичерин своего росчерка не проставил, вероятно, таковые были выведены им только на экземплярах, ушедших адресатам. По-видимому, если брать во внимание архивное местонахождение документов, экземпляр письма от 12 апреля 1923 г. нарком по иностранным делам счел нужным послать помимо Оболенского еще и Ярославскому. Сделано это было не случайно. Без сомнения, информация, сообщенная Чичериным полпреду в Швеции, представляла интерес и для председателя АРК, назначенного Политбюро заниматься «контр-агитацией в связи с разстрелом Будкевича». Ведь первая половина документа как раз была посвящена перечислению антисоветских «преступлений», за которые посадили архиепископа Цепляка и расстреляли викария Буткевича. Заслуживала внимания Ярославского и вторая половина послания, отведенная под «антисоветскую» деятельность патриарха Тихона, т. к. высший орган ЦК РКП(б) своим постановлением «о Тихоне» от 12 апреля 1923 г. поручил председателю АРК еще и блюсти тайну предварительного следствия по делу главы Русской церкви.

Написанное же Чичериным в письме от 12 апреля 1923 г. предназначалось в общем-то исключительно для публичной огласки, следовательно, должно было санкционироваться Ярославским. Наркоминдел по сути призвал Оболенского к немедленному обнародованию всего сообщенного ему из Москвы в зарубежных средствах массовой информации. «Надо теперь же, – писал автор письма, – начать контр-кампанию, направленную против развивающейся кампании иностранной прессы по делу Тихона». Упомянутая Чичериным пропагандистская «контр-кампания» должна была базироваться на приведенных в письме сведениях об «антисоветских» действиях патриарха Тихона. К таковым нарком причислял участие патриарха в дореволюционных монархических организациях, связь с духовенством Белой армии и с «эмигрантскими духовными лидерами», употребление «по адресу советской власти самых резких выражений», переписку с архиепископом Кентерберийским «об оставлении англичан в Архангельске», официальные обращения в Совнарком с «резкими протестами», руководство политической борьбой духовенства, и т. п. Ощущая недостаток в подобного рода сведениях, Чичерин обещал в конце своего послания и дальше отправлять Оболенскому и другим полпредам соответствующие материалы. Пока же наркоминдел советовал своему адресату обратиться к РОСТА за статьями и сообщениями для иностранной печати.

В своем втором письме от 13 апреля 1923 г., экземпляр которого отложился в тематическом деле АПРФ, Чичерин обращался не только к Крестинскому (или к его заместителю), но и ко всем советским полпредам. Вверху документа этот момент был оговорен специальной машинописной пометой: «Копии всем полпредам». По всей видимости, рассылка данного документа во все советские полпредства и непосредственно само содержание послания Чичерина повлияли на то, что экземпляр письма от 13 апреля 1923 г. оказался в делопроизводстве Политбюро в качестве итогового документа к его постановлению «о Тихоне» и был отправлен, согласно помете «Арх[ив] п[олит]б[юро]», в секретный архив этого высшего органа ЦК РКП(б).

Сравнивая два чичеринских послания, отметим, что в письме от 13 апреля 1923 г. ничего не говорится о процессе над Цепляком, оно полностью посвящено делу патриарха Тихона. Более того, письмо в адрес Крестинского в сущности является более пространной редакцией той части письма в адрес Оболенского, которая касалась главы Русской церкви. Создается впечатление, что Чичерин взял из текста первого письма тезисно изложенные сведения о патриархе и весьма серьезно переработал их, снабдив многочисленными деталями и подробностями «антисоветской» деятельности «духовного вождя контр-революции». В результате получившийся текст стал еще больше, чем письмо от 12 апреля 1923 г., похожим на отдельные фрагменты текста обвинительного заключения Верховного суда РСФСР по делу патриарха Тихона. Следовательно, при написании и одного, и другого письма Чичерин опирался если и не на сам текст обвинительного заключения, то на материалы с ним связанные⁵²⁹.

Составляя послание к Крестинскому, Чичерин имел под руками, видимо, и письмо к Оболенскому. Ведь точно так же, как и в письме от 12 апреля 1923 г., нарком по иностранным делам в послании от 13 апреля 1923 г. предуведомил перечень «преступлений» предстоятеля Русской церкви призывом «вести подготовительную контр-кампанию по делу Тихона ввиду уже начавшейся подготовительной кампании со стороны наших врагов». Для более успешного продвижения по этому пути Чичерин счел необходимым повторить своим адресатам и обещание дополнительно дослать им «некоторые документы из дела Цепляка и Буткевича и еще некоторые материалы из дела Тихона».

Таким образом, следует признать, что Чичерин своими письмами от 12 и 13 апреля 1923 г. исполнил поручения Политбюро «поднять кампанию» по делу патриарха Тихона и «усилить необходимую контр-агитацию» по делу архиепископа Цепляка, зафиксированные третьим и четвертым подпунктами «церковного» постановления высшего партийного органа от 12 апреля 1923 года.

В целом же, суммируя результаты проведенного исследования постановления Политбюро «о Тихоне», заметим, что рассмотренные послания наркома по иностранным делам советским полпредам, без сомнения, являются итоговыми документами к третьему пункту протокола № 61 заседания Политбюро от 12 апреля 1923 г. При этом напомним, что только на экземпляре письма от 13 апреля 1923 г., сохранившимся в тематическом деле АПРФ, имеется помета «Арх[ив] п[олит]б[юро]», связывающая этот документ с секретным делопроизводством высшего органа ЦК РКП(б). На отложившихся в этом же тематическом деле АПРФ инициативных документах к «церковному» постановлению Политбюро от 12 апреля 1923 г. таких помет нет. Однако и на письме Чичерина от 10 апреля 1923 г., и на протоколах Комиссии по руководству процессом над патриархом Тихоном от 7 и 11 апреля 1923 г., и на сопроводительном письме Рыкова ко второму протоколу от 11 апреля 1923 г. оттиснуты штампы Бюро Секретариата с входящими номерами, которые повторены в карточке-бланке третьего пункта из «подлинного» протокола № 61 заседания Политбюро от 12 апреля 1923 г. Эти входящие номера и позволили определить, что данные документы являются инициативными. На основе экземпляров письма Чичерина, протоколов Комиссии и письма Рыкова, имеющихся в тематическом деле ГАРФ, прийти к подобному заключению практически невозможно. Особенно важны отмеченные входящие номера для материалов, присланных в Политбюро Рыковым, т. к. инициатива зампреда СНК не была отражена в формулировке вопроса ни в предварительном «Порядке дня» Политбюро, ни в графе «Слушали» карточки-бланка. Ситуация усугубляется еще и тем, что экземпляры приведенных выше инициативных и итоговых документов не отложились в делах с «подлинным» и с «хранилищным» протоколами № 61 заседания Политбюро от 12 апреля 1923 года.

Не меньше трудностей вызвал и сам текст постановления Политбюро «о Тихоне», который в качестве подпункта «а)» вместе с двумя другими подпунктами был включен в третий пункт «Вопросы НКИД» протокола № 61 заседания высшего органа ЦК РКП(б) от 12 апреля 1923 г. Текст проанализированного «церковного» постановления был зафиксирован Назаретяном на двух листках бумаги, один из которых оказался в РГАСПИ, в деле с «подлинным» протоколом № 61 Политбюро, а другой – в АПРФ, в тематическом деле, посвященном подготовке процесса над патриархом Тихоном. Первый листок с четырьмя подпунктами решения Политбюро был присоединен к карточке-бланку третьего пункта как текст его графы «Постановили». Второй же листок со сверхсекретной директивой Политбюро по поводу предложения Чичерина о мере наказания для патриарха был размещен вне протокола и ныне находится в тематическом деле АПРФ. То, что эта адресованная Сталину директива является частью третьего пункта протокола № 61 заседания Политбюро от 12 апреля 1923 г., можно установить только по помете о принадлежности, проставленной на документе рукой Назаретяна. Правда, в результате обсуждения данной директивы и в целом предложения Чичерина на первом листке ниже его четвертого подпункта появился текст «отдельного постановления» о внесении в Политбюро особо секретных вопросов. Однако при оформлении «подлинного» протокола № 61 Политбюро это «отдельное постановление» стало самостоятельным пунктом восемь. Поэтому никаких следов, напрямую говорящих или хотя бы намекающих исследователю о сверхсекретной директиве Политбюро, нет ни в сохранившейся выписке с постановлением «о Тихоне», направленной Чичерину, ни в сохранившемся «хранилищном» протоколе № 61 заседания высшего партийного органа от 12 апреля 1923 года.

Зафиксированный в выписке и в «хранилищном» протоколе текст постановления позволяет в лучшем случае вынести суждения лишь о том, что Политбюро обсуждало вопросы об определении меры пресечения для главы Русской церкви, а также об организации агитационно-пропагандистской кампании, связанной с предстоящим процессом над патриархом Тихоном и с закончившимся процессом над архиепископом Цепляком. К сожалению, ничего об отклоненном Политбюро предложении Чичерина о мере наказания, которым он инициировал включение вопроса «о Тихоне» в повестку заседания высшего органа ЦК РКП(б), из выписки и из «хранилищного» протокола узнать нельзя. Как показано, такую информацию можно почерпнуть только из экземпляров самого инициативного письма Чичерина от 10 апреля 1923 г., имеющихся в тематических делах АПРФ и ГАРФ, посвященных подготовке процесса над патриархом Тихоном.

Помимо наркома по иностранным делам Чичерина к намеченному для открытия в Верховном суде теперь уже 24 апреля 1923 г. слушанию дела патриарха Тихона проявил интерес и другой нарком, глава наркоматов путей сообщения, внутренних дел и одновременно председатель ГПУ – Дзержинский. 21 апреля 1923 г., во время работы XII съезда РКП(б), он спешно черными чернилами написал от руки небольшую записку на служебном бланке наркома путей сообщения, адресовав ее не заседающему в этот период Политбюро. В этой записке Дзержинский предложил членам и кандидатам в члены высшего партийного органа «отложить процесс Тихона». В поддержку своего предложения он привел два довода: во-первых, «разгар агитации за границей (дело Буткевича)» и, во-вторых, «необходимость более тщательно подготовить процесс».

Таким образом, для убедительности Дзержинский мотивировал, как и Чичерин, свою инициативу напряженной международной обстановкой. Причем Политбюро на этот раз большинством голосов согласилось с предложением автора инициативного документа и с приведенной им аргументацией. Прямо на записке и на ее обороте члены и кандидаты в члены высшего органа ЦК РКП(б) оставили свои автографы: коричневыми чернилами – «Я думаю, что Д[з]ержинск[ий] прав. Г. Зиновьев», «Л. Каменев», «Безусловно прав. Троцкий», простым карандашом – «Сталин», «Согласен. М. Томский», коричневыми чернилами – «М. Калинин», синими чернилами – «т. Рыков – против». При этом отметим, что фамилия Каменева написана почерком Зиновьева, а мнение Рыкова зафиксировано секретарской рукой⁵³⁰. Отличающаяся от всех остальных позиция Рыкова, несомненно, была обусловлена занимаемым зампредом СНК постом председателя специальной Комиссии Политбюро по руководству процессом над патриархом Тихоном. Если бы Рыков проголосовал за предложение Дзержинского, то это означало, что он вкупе с другими членами и кандидатами в члены Политбюро признал несостоятельность всей предшествующей деятельности подчиненной ему Комиссии. С чем, конечно же, Рыков категорически был не согласен. Тем более что начало процесса над предстоятелем Русской церкви многократно откладывалось и до предложения Дзержинского, в том числе и по просьбам Комиссии Политбюро во главе с Рыковым⁵³¹.

Несмотря на отрицательную позицию Рыкова, результаты опроса «в круговую», тем не менее, были оформлены на бланке ЦК РКП(б) того же 21 апреля 1923 г. в качестве машинописной выписки из протокола № 62 не существовавшего заседания Политбюро⁵³². В левой колонке «Слушали» сотрудником Бюро Секретариата было напечатано: «6. Предложение тов. Дзержинского о Тихоне», а в правой колонке «Постановили»: «6. Принять, а) Процесс Тихона отложить, б) Подготовить процесс более тщательно». Над двумя этими колонками были указаны три фамилии получателей данной выписки: «т.т. Рыкову, Крыленко, Дзержинскому», а под колонками машинописью воспроизведены в унификационной форме «опросные» записи с инициативного документа председателя ГПУ: «Результаты голосования: т.т. Зиновьев, Каменев, Троцкий, Сталин – «ЗА», тов. Томский – «согласен», тов. Калинин – тоже, тов. Рыков – против». Как видим, этот текст был напечатан в качестве справки непосредственно на самой выписке, а не на отдельном листе, как это делалось в начале работы Политбюро XI созыва. Когда данную выписку размещали в «подлинном» протоколе № 62 Политбюро, в начале каждой из двух колонок простым карандашом и коричневыми чернилами от руки была проставлена цифра «6», означавшая, что рассматриваемое постановление высшего партийного органа получило шестой номер пункта. Следом за «опросной» выпиской в дело с «подлинным» протоколом № 62 Политбюро была помещена и записка Дзержинского от 21 апреля 1923 г. с автографами опрошенных.

Необходимо отметить, что в этом протоколе все восемь пунктов являются «опросными», поэтому в его начале нет предварительной повестки дня и списка присутствовавших на заседании. Данные пункты были приняты с 13 по 21 апреля 1923 г., следовательно, после последнего заседания Политбюро XI созыва 12 апреля 1923 г. и во время работы в Москве с 17 по 25 апреля 1923 г. XII съезда РКП(б), когда, как отмечалось выше, заседаний Политбюро не проводилось. Очевидно, на одном из съездовских заседаний Дзержинский и написал свою записку в Политбюро по поводу процесса над патриархом Тихоном. Затем она, минуя канцелярию автора, а значит и машинисток, поступила к присутствовавшим на высоком партийном форуме вождям, которые проставили на документе свои автографы или попросили других зафиксировать их точку зрения. После чего сотрудники Бюро Секретариата включили данный документ и один из трех изготовленных на его основе экземпляров «опросной» выписки в формальный протокол № 62 не существующего заседания Политбюро, присвоив «церковному» решению высшего партийного органа шестой номер пункта. Вполне возможно, что это было сделано уже после окончания съезда, ведь на инициативной записке Дзержинского от 21 апреля 1923 г. стоит регистрационный штамп Бюро Секретариата с входящим номером ЦК РКП(б) XII созыва и датой 26 апреля 1923 года.

В сохранившейся позднейшей машинописной выписке на бланке ЦК ВКП(б) второй половины 1920-х гг. (не 1930-х гг.!) описанная выше процедура оформления данного постановления отражения не нашла. В этой выписке, помещенной в тематическое дело АПРФ о подготовке процесса над Тихоном, даже не отмечено, что приведенный двумя столбцами текст принят опросом, не говоря уже о воспроизведении результатов голосования. Нет в ней и фамилий трех адресатов. Эта безадресная выписка была отпечатана в единственном экземпляре, по-видимому, для Секретного архива ЦК партии⁵³³.

Рядом с позднейшей выпиской в тематическом деле АПРФ отложилась и заверенная копия инициативной записки Дзержинского от 21 апреля 1923 г. Она была изготовлена делопроизводителями ЦК КПСС 30 ноября 1958 г. Причем помимо текста самой записки в копии машинописью были воспроизведены бланк наркома путей сообщения и автографы опрошенных 21 апреля 1923 г. членов и кандидатов в члены Политбюро, включая запись мнения Рыкова. Вверху, как и на таких же копиях 1958 г. документов из последнего формального протокола № 117 Политбюро X созыва, был оттиснут штамп о принадлежности послания Дзержинского к шестому пункту протокола № 62 высшего партийного органа с приписанной внизу штампа датой голосования опросом «21.IV.23». Эта копия была сделана в количестве одного экземпляра, очевидно, только для размещения в тематическом деле АПРФ⁵³⁴.

В отличие от дела с «подлинным» протоколом № 62 Политбюро и от тематического дела АПРФ, в деле с «хранилищным» протоколом № 62 высшего органа ЦК РКП(б) экземпляра записки Дзержинского от 21 апреля 1923 г. нет. Зато текст шестого пункта в позднейшей машинописной тетради этого протокола оформлен с учетом характера голосования членов и кандидатов в члены Политбюро. Перед текстом изучаемого постановления набрана строчка с датой опроса: «От 21.IV.23 г.», а в самом начале «хранилищного» протокола № 62 сообщено, что все напечатанные здесь решения приняты опросом членов Политбюро «по телефону»⁵³⁵.

Отметим, что указанная процедура голосования членов и кандидатов в члены Политбюро не может быть распространена на рассматриваемое постановление, т.к. опрос проводился «в круговую». Если исходить из записей с автографами высших партийных руководителей на подлиннике записки Дзержинского от 21 апреля 1923 г., хранящемся в деле с «подлинным» протоколом № 62 Политбюро, то вероятность опроса по телефону можно допустить только для Рыкова, чье мнение было записано секретарской рукой⁵³⁶.

Хотя выписка исследуемого постановления Политбюро от 21 апреля 1923 г. не была адресована председателю АРК Ярославскому (его фамилии нет в адресе рассылки), тем не менее, он еще до окончания XII съезда РКП(б) решил прореагировать на утвержденную высшим партийным органом без его участия отсрочку процесса над патриархом. Ярославский написал на трех личных бланках новое инициативное письмо с предложениями от имени АРК в адрес членов «старого» Политбюро XI созыва Каменева, Сталина, Троцкого, Зиновьева, Рыкова и автора идеи отсрочки Дзержинского. Первоначально Ярославский после Рыкова написал фамилию Бухарина, но затем вычеркнул ее. Рукописный черновой подлинник этого письма (автограф председателя АРК) без даты и подписи-росчерка автора сохранился в фонде Ярославского в РГАСПИ⁵³⁷.

Информируя перечисленных выше лиц о том, что АРК «обсудила постановление членов Политбюро ЦК, вынесенное уже во время Съезда», Ярославский предлагал принять новое постановление из четырех пунктов. Их содержание кратко можно свести к следующему. Согласившись с «некоторыми доводами об отсрочке процесса Тихона», АРК предложила начать его «в середине или во второй половине мая». До этого момента, не теряя времени, нужно было перейти к развертыванию за границей интенсивной агитационно-пропагандистской кампании, свернув таковую в советской деревне. При этом не было необходимости особо увлекаться «чрезмерной литературной кампанией». Начало процесса над патриархом, по мнению АРК, долго затягивать также не стоило, т. к. подобные «оттяжки» и «увлечения» помогали только врагам. Открытие же обновленческого Поместного собора АРК просила ни в коем случае не откладывать, а соборные деяния («осуждение контр-революционной деятельности Тихона») использовать в агитационно-пропагандистской кампании. Последним четвертым пунктом АРК считала впредь нежелательным рассмотрение «подобных вопросов без участия кого[-]либо из Комиссии, что было признано в свое время и Политбюро ЦК». В конце своего инициативного письма Ярославский уведомлял адресатов о проделанной АРК работе в области агитации и пропаганды в связи с «патриаршим» процессом.

Для рассылки письма Ярославского по шести указанным выше адресам с рукописного экземпляра документа были сделаны машинописные беловые подлинники. Один из них, предназначенный Каменеву (в адресе подчеркнута его фамилия и рядом оттиснут регистрационный штамп Секретариата зампреда СНК Каменева), в сентябре 1928 г. поступил в Секретный архив ЦК партии и ныне хранится в тематическом деле АПРФ, посвященном подготовке процесса над патриархом Тихоном⁵³⁸. В отличие от рукописного подлинника, в конце этого экземпляра документа Ярославским была проставлена подпись-росчерк, а ниже формулы подписи напечатана дата 24 апреля 1923 г. (день открытия процесса над патриархом Тихоном до отсрочки Дзержинского). Несмотря на персональную рассылку, данное инициативное письмо председателя АРК с формулировкой нового «церковного» постановления Политбюро из четырех пунктов так и не было рассмотрено высшим партийным органом.

Возможно, здесь сыграло свою роль то обстоятельство, что члены АРК, со слов Ярославского, хоть и обсудили постановление Политбюро от 21 апреля 1923 г., но официально оформлять в качестве протокола заседания Комиссии вынесенные решения не стали⁵³⁹. Нельзя исключать и другого: Ярославским не совсем удачно было выбрано время рассылки своего письма – 24 апреля 1923 г., т. е. за день до закрытия съезда и за два дня до выборов на Пленуме с новым составом ЦК РКП(б) высших партийных органов. По всей видимости, председателю АРК нужно было предложить свое инициативное письмо в повестку заседания Политбюро не XI, а XII созыва. Так или иначе, но послание Ярославского не было официально поддержано (принято в качестве постановления) ни «старым», ни «новым» Политбюро. Тем не менее, как и просил председатель АРК, открытие обновленческого Поместного собора, в отличие от отложенного процесса над патриархом Тихоном, состоялось без затяжек: лжесобор прошел в Москве с 29 апреля по 9 мая 1923 года⁵⁴⁰.

***

Подводя итоги всему выше сказанному, в первую очередь следует отметить, что высший партийный орган XI созыва на протяжении всего периода работы своими «церковными» постановлениями решал проблемы, связанные с кампанией по изъятию ценностей Русской церкви, с крупнейшими церковными судебными процессами, с обновленческим расколом, с готовящимися процессом над патриархом Тихоном и обновленческим Поместным собором, и т. п.

Основной массив отражающих эти проблемы документов секретного делопроизводства ЦК РКП(б) был выявлен в двух архивохранилищах: среди материалов дел с «подлинными» и «хранилищными» протоколами заседаний Политбюро фонда ЦК партии в РГАСПИ и среди материалов тематических, в основном «церковных», дел фонда Политбюро в АПРФ. Некоторые инициативные и информационные документы, официальные приложения, в частности к постановлениям Политбюро о директивах ревтрибуналу по делу московского духовенства и мирян, об организации АРК, о подготовке процесса над патриархом, были обнаружены в этих же архивах, в материалах Оргбюро и Секретариата, Бюро Секретариата ЦК РКП(б), а также в фондах ленинских подлинников, председателя АРК Е.М. Ярославского, Секретариата председателя СНК. Здесь же отложились и отдельные выписки с «церковными» постановлениями из протоколов заседаний Политбюро. В фондах ВЦИК и Верховного суда в ГАРФ удалось найти итоговые документы (постановления Президиума ВЦИК, судебные распоряжения) к постановлениям Политбюро о приговорах ревтрибуналов по процессам шуйского, московского и петроградского духовенства и мирян, а также информационные материалы Бюро центральной КИЦЦ, присланные в ответ на решение Политбюро о ходе и сроках проведения кампании по изъятию церковных ценностей. Часть выявленных в ГАРФ в «церковном» тематическом деле фонда Совета Министров СССР, среди материалов Секретариата А.И. Рыкова экземпляров инициативных документов, связанных с постановлением Политбюро об аресте патриарха и о намечаемом приговоре, оказалась в «церковном» тематическом деле фонда Секретариата А.И. Рыкова Управления делами СНК (зампред СНК Рыков возглавлял в 1923 г. специальную комиссию Политбюро по руководству процессом над предстоятелем Русской церкви). В ЦА ФСБ, в том числе в следственном деле патриарха Тихона, удалось обнаружить инициативные и информационные документы к постановлениям Политбюро по делу московского духовенства и мирян, в частности, приговор ревтрибунала и протокол совещания в ГПУ от 3 мая 1922 г. о привлечении к судебной ответственности главы Русской церкви.

Особое внимание при выявлении «церковных» документов высших партийных органов было уделено сохранившимся черновикам и проектам инициативных, итоговых, информационных и канцелярско-технических материалов. Их источниковедческий анализ позволил установить обстоятельства возникновения, авторство, этапы редактирования того или иного исследуемого документа. Так, например, на основе черновиков машинописных документов за подписью Сталина, посвященных шуйскому церковному процессу, удалось определить, что они написаны рукою заведующего Бюро Секретариата А.М. Назаретяна. Привлечение черновика заключения «тройки» по отбору приговоренных по московскому процессу к расстрелу, хранящегося в ЦА ФСБ, позволило определить, что первоначально вместо священника А.Н. Заозерского на смертную казнь был отобран мирянин М.Н. Роханов. Из беловика заключения, одобренного Политбюро и ставшего официальным приложением к его протоколу, подобные нюансы работы «тройки» узнать невозможно. Найденные же черновики некоторых информационных документов, в частности списков саботирующих изъятие губерний, позволили поставить под сомнение сообщение протокола Бюро центральной КИЦЦ и сделанной из него выписки об их составлении А.Г. Белобородовым. Несмотря на наличие подписей-росчерков, дат и даже отдельных абзацев, вписанных в машинописные беловики рукою Белобородова, оказалось, тем не менее, что обнаруженные черновики этих списков являются автографами другого лица, который, очевидно, и подготовил их для отсылки в Политбюро.

При проведении систематизации выявленных в рамках отмеченного периода документов, включая черновики и проекты, выяснилось, что крайне важную роль стали играть, наряду с традиционными штампами и пометами о принадлежности, еще и регистрационные входящие и исходящие номера. При помощи этих номеров установить взаимозависимость между «церковными» материалами высших партийных органов X созыва можно было лишь в случае их регистрации сотрудниками Бюро Секретариата под одним и тем же входящим или исходящим номером. Для значительной же части «церковных» материалов высших органов ЦК РКП(б) XI созыва регистрационные номера приобрели первостепенное значение, т. к. с осени 1922 г. постановления Политбюро стали фиксироваться на специальных карточках-бланках с графой «Материалы за № №». В эту графу техническим персоналом ЦК партии вносились регистрационные номера документов, связанных с записанным в карточку постановлением. Только на основе проставленных регистрационных номеров удалось определить инициативные и информационные документы для постановлений Политбюро об организации АРК, о пунктах обвинения на «патриаршем» процессе и о сроках его проведения, о сохранении обновленческого высшего церковного управления, о заключении патриарха в тюрьму и о намечаемом приговоре на его готовящемся процессе.

Помимо входящих и исходящих номеров для установления взаимосвязей между документами в данной главе использовались также делопроизводственные пометы (типа «Архив Политбюро»), регистрационные штампы Бюро Секретариата, указания на другие документы в самих текстах «церковных» постановлений Политбюро и т. п. Однако при этом в обязательном порядке проводились дополнительные исследования с привлечением повторных экземпляров одних и тех же документов. Сравнительный анализ отмеченных документов позволил, в частности, за счет позднейших копий уточнить принадлежность подлинников официальных приложений, на которых зачастую был обозначен только номер пункта или номер протокола того или иного «церковного» постановления Политбюро.

Отметим, что этот источниковедческий прием нельзя применить к сверхсекретным текстам постановлений Политбюро, не вносимым в протокол и изготавливаемым в единственном экземпляре, таким, например, как рассмотренная в этой главе директива высшего органа ЦК РКП(б) Верховному суду РСФСР с приказом «вести дело Тихона со всей строгостью, соответствующей объему колоссальной вины, совершенной Тихоном». В лучшем случае, связь с тем или иным постановлением Политбюро подобных сверхсекретных текстов можно определить либо по традиционным пометам о принадлежности, если они проставлены на документе, или анализируя их содержание, имеющиеся даты, месторасположение в тематических делах АПРФ и т. п.

В целом же, проведенный в данной главе источниковедческий анализ документов делопроизводства высших партийных органов XI созыва позволяет использовать их для восстановления достоверной картины, произошедших с апреля 1922 по апрель 1923 г. событий церковной жизни, таких как: вхождение лояльного властям епископа Антонина (Грановского) в ЦК Помгола; продолжение кампании по изъятию церковных ценностей и ее завершение; утверждение приговоров ревтрибуналов по шуйскому, московскому и петроградскому церковным процессам; устранение патриарха Тихона от церковного управления и его привлечение к судебной ответственности; организационное оформление всецерковного обновленческого раскола; создание административной структуры обновленческой церкви; подготовка процесса над патриархом Тихоном и обновленческого Поместного собора.

Глава III «Церковные» документы делопроизводства политбюро ЦК РКП(б) XII и XIII созывов (26 апреля 1923 г. – 1 июня 1924 г. и 2 июня 1924 г. – 31 декабря 1925 г.)

Приступившему к работе 26 апреля 1923 г. Политбюро XII созыва пришлось, не меняя «тематики» своих «церковных» постановлений и инициатора их рассмотрения в лице председателя АРК, вновь обратиться к проблемам отложенного процесса над патриархом Тихоном.

После закрытия 9 мая 1923 г. обновленческого Поместного собора, на котором патриарх Тихон был лишен сана, священства и монашества, Е.М. Ярославский решил сконцентрировать внимание высшего органа ЦК РКП(б) на времени открытия судебного разбирательства над предстоятелем Русской церкви⁵⁴¹. Для этого председатель АРК на небольшом листе простой бумаги написал инициативную записку с новым проектом постановления Политбюро. Данный документ сохранился в тематическом деле АПРФ, посвященном подготовке процесса над патриархом Тихоном⁵⁴². В самом начале записки, не указав адреса, Ярославский кратко пояснил свое предложение: «Надо сегодня решить о сроке открытия суда над Тихоном». Далее инициатор от имени АРК предложил, проставив кавычки, сам текст проекта постановления Политбюро: «Процесс б[ывшего] патриарха Тихона назначить в начале второй половины мая. Точный срок определить т. Галкину совместно с т. Крыленко и Ярославским». Причем свою фамилию автор записки приписал позже, очевидно уже после того, как проставил в конце документа подпись-росчерк.

Таким образом, Ярославский по сути вновь повторил свое предложение о времени открытия суда, изложенное в оставленном Политбюро без ответа письме от 24 апреля 1923 г. (см. Главу II). Любопытно, что ни это предложение, ни предыдущий проект «церковного» постановления Политбюро из письма председателя АРК от 24 апреля 1923 г. не были оформлены официальным протоколом заседания АРК⁵⁴³. Правда, если в апрельском послании Ярославский написал: «Комиссия просит утвердить», то в своей майской записке он поступил более корректно. Формула, предваряющая новый проект постановления Политбюро, на этот раз гласила: «Предлагаю, от имени антир[елигиозной] комиссии». Предлагал же Политбюро от имени АРК ее председатель следующее: учредить для окончательного решения вопроса о точной дате специальную «тройку», включив в нее, помимо самого Е.М. Ярославского, председателя Верховного суда Н.В. Крыленко и намеченного в председатели на «патриаршем» процессе А.В. Галкина.

В отличие от Политбюро XI созыва, Политбюро XII созыва сочло возможным рассмотреть на своем заседании 10 мая 1923 г. пришедшую записку Ярославского. Поэтому, если исходить из фразы Ярославского «надо сегодня решить», то записку вполне можно датировать тем же 10 мая 1923 г. Кстати, не исключено, что свое предложение Ярославский самолично огласил перед собравшимися на заседание Политбюро высшими партийными руководителями. Данный вывод отчасти подтверждается списком присутствующих на заседании высшего органа ЦК РКП(б), имеющимся в позднейшей тетради «хранилищного» протокола № 3 заседания Политбюро от 10 мая 1923 г. (листка с таким списком в «подлинном» протоколе № 3 Политбюро нет)⁵⁴⁴. В этом позднейшем списке присутствовавших числятся четыре члена Политбюро: Г.Е. Зиновьев, Л.Б. Каменев, И.В. Сталин, Л.Д. Троцкий и три кандидата в члены: Н.И. Бухарин, В.М. Молотов, Я.Э. Рудзутак. Помимо указанных лиц среди участвовавших в заседании Политбюро членов Президиума ЦКК РКП(б) значится и фамилия председателя АРК. (На XII съезде партии Ярославский перестал быть членом ЦК РКП(б), но зато был избран членом Президиума ЦКК РКП(б).) Следовательно, Ярославский непосредственно на заседании мог не только огласить свое предложение, но и написать свою инициативную записку. Ведь на рукописном документе председателя АРК нет ни адреса, ни даты.

Так или иначе, но ответ на инициативу председателя АРК был документально оформлен техническим персоналом ЦК партии в «подлинном» протоколе № 3 заседания Политбюро от 10 мая 1923 г.⁵⁴⁵ Сюда пунктом 37 сотрудниками Бюро Секретариата была вставлена карточка-бланк постановлений ЦК РКП(б), в графу «Слушали» которой коричневыми чернилами рукой А.М. Назаретяна оказалось записано: «37. О Тихоне» (номер пункта проставлен зелеными чернилами). И чуть ниже теми же коричневыми чернилами рукой Назаретяна добавлено про инициатора и его записку: «заявление т. Ярославского». Однако в графу «Постановили» вместо текста предложенного председателем АРК проекта решения Политбюро заведующим Бюро Секретариата было вписано всего лишь одно слово: «Отложить». В другой графе «Материалы за №№» вообще ничего не было отмечено, несмотря на наличие инициативного документа с проектом постановления. Эта графа, оставшаяся пустой, означает, что записка Ярославского не прошла регистрацию через канцелярию Бюро Секретариата, т. е. она действительно могла быть написана непосредственно на заседании Политбюро 10 мая 1923 г. Получить выписку со столь кратким текстом постановления Политбюро, как следует из последней графы «Выписка т.т.» карточки-бланка, должен был зафиксированный зелеными чернилами инициатор рассмотрения данного вопроса – Ярославский. То, что эта выписка была напечатана, свидетельствует проставленный теми же чернилами под текстом графы «Слушали» ее исходящий номер «829/с».

Действительно, 10 мая 1923 г., в день заседания высшего органа партии, выписка с таким исходящим номером сотрудниками Бюро Секретариата была изготовлена. Один из ее двух машинописных экземпляров сохранился вместе с запиской Ярославского в тематическом деле АПРФ, посвященном процессу над патриархом Тихоном⁵⁴⁶. Это – отпуск на бланке ЦК РКП(б) с адресом рассылки: «Товарищу Ярославскому». По всей видимости, второй экземпляр выписки был отправлен по указанному адресу. С его получением, адресат должен был окончательно убедиться в том, что члены и кандидаты в члены Политбюро отклонили предложение председателя АРК о «точном сроке» открытия «патриаршего» процесса.

Убедились в этом, очевидно, и получатели рассылочных экземпляров протокола № 3 заседания Политбюро от 10 мая 1923 г., если конечно они, не имея на руках инициативной записки Ярославского, догадались, о чем идет речь в столь конспиративно оформленном постановлении «О Тихоне». Ведь в деле с позднейшей машинописной тетрадью «хранилищного» протокола этого заседания высшего органа ЦК РКП(б), снятой, по-видимому, с одного из рассылочных экземпляров данного протокола, к тексту пункта 37 указанной записки приложено не было⁵⁴⁷. Нет экземпляра записки Ярославского и в деле с «подлинным» протоколом № 3 заседания Политбюро от 10 мая 1923 г. Следовательно, данный документ не размножался в Бюро Секретариата и не рассылался в качестве приложения к изучаемому постановлению Политбюро.

Впрочем это не удивительно, т. к. постановлением «О Тихоне» от 10 мая 1923 г. высший партийный орган по сути подтвердил свое последнее «церковное» решение предшествующего созыва, принятое 21 апреля 1923 г. по записке Дзержинского уже во время XII съезда РКП(б). Причем подтвердил непосредственно на заседании и в присутствии самого Ярославского.

Таким образом, Политбюро и XI, и XII созывов не дало своей санкции на проведение полностью подготовленного по заказу партийного ареопага судебного разбирательства над патриархом, перечеркнув многомесячные усилия советских карательных органов и двух собственных комиссий – АРК и Комиссии по руководству процессом над главой Русской церкви⁵⁴⁸.

Поиски выхода из сложившейся ситуации заняли у председателя АРК практически целый месяц. Только 11 июня 1923 г. Ярославский решил предложить Политбюро ЦК РКП(б) на утверждение новый проект постановления, связанный с патриархом Тихоном. Этот машинописный документ с адресом «в Политбюро Ц.К. тов. Сталину» и с подписью-росчерком автора был отослан им в Бюро Секретариата ЦК РКП (б). Об этом, в частности, говорит оттиснутый на проекте Ярославского, вверху рядом с адресом, регистрационный штамп Бюро Секретариата с датой «16/VIΙ-23» и входящим номером «5358/с»⁵⁴⁹.

Как и в своей предшествующей майской записке с проектом, Ярославский предварил текст, предлагаемый в качестве постановления, поясняющим предложением: «Необходимо срочно провести следующее постановление по делу Тихона». Далее в двух пунктах председатель АРК изложил лаконичными формулами суть разработанных мер в отношении предстоятеля Русской церкви, которые Политбюро должно было признать своим решением. В первом пункте Ярославский предлагал, не отвергая саму идею проведения суда, «следствие по делу Тихона вести без ограничения срока», т. е. до того времени, когда возникнут благоприятные условия для открытия «патриаршего» процесса. Самого же патриарха вполне можно было, изменив ему меру пресечения, освободить из-под ареста. При этом глава Русской церкви должен был сделать публичные заявления, содержанию которых Ярославский и посвятил второй пункт своего проекта. В этих заявлениях Тихон, согласно председателю АРК, должен был отразить, как минимум, шесть положений: раскаяться в совершенных им антисоветских преступлениях; «выразить свое теперешнее лояйяльное (! – С. П.) отношение к Советской Власти»; признать «справедливым состоявшееся привлечение его к суду»; отмежеваться «открыто и в резкой, форме от всех контр-революционных организаций», включая участников эмигрантского Карловацкого (в документе: «карловицкого») церковного собора; отвергнуть «происки» ряда глав зарубежных церквей: папы Римского, архиепископа Кентерберийского и патриарха Константинопольского; объявить о проведении церковных реформ (нового стиля). В конце документа отдельным абзацем Ярославский сообщал, что «в случае согласия» патриарха с этими положениями его вполне можно было «перевести в Валаамское подворье», разрешив «церковную деятельность».

После того, как этот документ был напечатан, в его машинописный текст коричневыми чернилами рукой Ярославского была внесена правка. Патриарх Тихон должен был отвергнуть «происки» не просто «католического духовенства», как значилось в документе, а, согласно приписке председателя АРК, «происки» «в лице папы». Обойдясь столь внимательно с главой католической церкви, с первосвященниками двух других церквей – Англиканской протестантской и Вселенской православной – видный партийный функционер явно не посчитался. Саны кентерберийского архиепископа и константинопольского патриарха остались в проекте без исправлений: «епископ Кентерберийский» и «Константинопольский епископ», хотя искаженное имя патриарха «Милетий» было переделано Ярославским на правильное «Мелетий».

Подписывая синими чернилами данный машинописный текст, Ярославский теми же чернилами проставил число в дате 11 июня 1923 г., напечатанной рядом с формулой подписи, а под адресом документа обозначил его происхождение: «Выписка из протокола экстрхенного] заседхания] комиссии по отдхелению] ц[еркви] от гос[ударства] 11.VI.23».

Из этого заголовка, написанного синими чернилами рукой Ярославского, следует, что рассмотренный текст проекта постановления Политбюро есть ничто иное, как выписка одного из пунктов протокола прошедшего 11 июня 1923 г. внеочередного заседания АРК. Однако среди протоколов АРК указанного Ярославским протокола «экстренного заседания», из которого была сделана выписка, нет. А вот постановляющая часть первого пункта «О Тихоне» из протокола № 24 очередного заседания АРК от 12 июня 1923 г. действительно текстуально совпадает с проектом Ярославского. Это становится абсолютно очевидным, если обратиться хотя бы к одному из трех машинописных экземпляров протокола № 24 заседания АРК от 12 июня 1923 г., сохранившихся в фонде Ярославского и среди материалов Оргбюро и Секретариата в фонде ЦК партии в РГАСПИ⁵⁵⁰. Правда, в текстах этих экземпляров глава Константинопольской церкви именуется патриархом, глава Римской церкви не упомянут вообще, а название Валаамского подворья вписано рукой секретаря АРК Е.А. Тучкова в специально сделанный при наборе текста пробел (очевидно, машинистка не смогла прочесть данное название в оригинале). Похоже, что и текст проекта Ярославского от 11 июня 1923 г., и текст первого пункта протокола № 24 заседания АРК от 12 июня 1923 г. печатались с одного «протографа», который, возможно, был написан рукой Ярославского, когда он проводил 11 июня 1923 г. «экстренное заседание» членов АРК по делу патриарха Тихона. Если исходить из количества присутствующих на заседании АРК 12 июня 1923 г. членов Комиссии (помимо Ярославского еще три человека: В.Р. Менжинский, Н.Н. Попов, Е.А. Тучков), то такое внеочередное заседание (или опрос?) председателем АРК, ради срочности, вполне могло быть проведено днем раньше, с последующим формальным оформлением решения первым пунктом в протоколе № 24⁵⁵¹.

Как бы то ни было, во исполнение просьбы Ярославского о срочном утверждении, на проекте постановления от 11 июня 1923 г. коричневыми чернилами рукой Каменева была проставлена помета: «В круговую членам П[олит]Бюро», приглашавшая партийных вождей к голосованию опросом. Сам Каменев, председательствующий на заседаниях Политбюро, теми же коричневыми чернилами зафиксировал свое мнение прямо на рассматриваемом послании председателя АРК, подчеркнув два раза слово «За»: «Письменные соображения (были еще устные? – С.П.) Ярославскаго кажутся мне убедительными. За пред[ложения] Яр[ославского]. Л. Каменев».

Остальные опрашиваемые проставили свои автографы на другом документе Ярославского, озаглавленном им «Краткая мотивировка предложения о Тихоне» и отправленном из Бюро Секретариата членам и кандидатам в члены Политбюро для голосования «в круговую» вместе с проектом постановления от 11 июня 1923 г. На рукописном документе с «краткой мотивировкой», автографе Ярославского, появились следующие пометы с мнениями голосовавших: коричневыми чернилами – «Предлагаю поставить в порядок дня П[олит]бюро в четверг. Г. Зиновьев», химическим карандашом – «В. Молотов», коричневыми чернилами – «За. Сталин», «Троцкий», простым карандашом – «Я. Рудзутак». Выше этих записей химическим карандашом рукой сотрудника Бюро Секретариата был подведен своеобразный итог проведенного опроса: «На пов[естку] п[олит]б[юро]», т. е. данный вопрос был перенесен для обсуждения на ближайшее заседание высшего органа партийной власти. Таким образом, большинство опрошенных членов и кандидатов в члены Политбюро посчитали необходимым рассмотреть «дело Тихона» непосредственно на заседании, а не опросом.

Возможно, в отличие от Каменева, его коллегам по Политбюро предложения председателя АРК и их «краткая мотивировка» показались недостаточно убедительными, требующими дополнительных пояснений. Ведь уже при чтении первого из трех пунктов записки Ярославского под названием «Краткая мотивировка предложения о Тихоне» у знакомившихся вполне могло создаться впечатление непродуманности и поспешности предлагаемых решений⁵⁵². В этом первом пункте председатель АРК считал нужным сделать хоть «какой-нибудь шаг, который оправдывал бы наше откладывание дела Тихона, иначе получается, что мы испугались угроз белогвардейщины». Из второго пункта следовало, что патриарх подвергался всего лишь зондированию на предмет подготовки заявлений соответствующего содержания, причем своего однозначного согласия написать такие заявления Тихон не дал и возможно вряд ли вообще собирался дать. Поэтому, с точки зрения Ярославского, достичь требуемого можно было лишь при «некотором нажиме и некоторых обещаниях». Какие формы «нажима» и что за «обещания» имел в виду Ярославский из записки не совсем понятно, хотя из текста его же проекта постановления от 11 июня 1923 г. «обещания» прорисовываются более четко: изменение меры пресечения и разрешение «церковной деятельности».

Третий пункт из своей записки «Краткая мотивировка предложения о Тихоне» партийный функционер посвятил перечислению политических «выгод», получаемых от согласия патриарха написать «покаянные» заявления. Приобретаемые за рубежом преимущества виделись Ярославскому в ощутимом ударе по организациям «эмигрантщины», «которые ориентировались на Тихона». А «выступление Тихона» против первосвященников Римско-католической, Англиканской, Константинопольской церквей, а также против главы «карловчан» – митрополита Антония (А.П. Храповицкого), было бы «пощечиной прежде всего английскому правительству», лишив «защиту Тихона» Великобританией «в глазах европейских кругов всякого значения». Отметим, что подобный акцент Ярославского на «английском правительстве» и в целом на Англии, несомненно, еще раз подтверждает правильность выводов, сделанных исследователями о ключевой роли «ультиматума Керзона» в отсрочке проведения «патриаршего» процесса (см. сноску 8). Не меньшую «пользу» заявления патриарха Тихона, согласно председателю АРК, могли принести и внутри страны. Скомпрометировав себя «связью с ГПУ» и своими «признаниями», Тихон, тем не менее, по Ярославскому, был объективно способен ослабить ВЦУ, которое, несмотря на «уменьшение влияния», «сохранит прежнее положение». Став «гарантом против усиления влияния» обновленцев, предстоятель Русской церкви непременно должен был превратиться в ««еретика»-новатора» для своих сторонников («истинноправославных»), т. к., по сведениям председателя АРК, Тихон уже дал свое согласие на реформу стиля и введение в церкви «нов[ого] григорианского] календаря»⁵⁵³.

Написал Ярославский все эти три пункта «Краткой мотивировки предложения о Тихоне» коричневыми чернилами на двух бланках члена Президиума ЦКК РКП(б). По-видимому, тогда же теми же коричневыми чернилами председатель АРК и скорректировал машинописный текст своего проекта постановления Политбюро от 11 июня 1923 г. Заметим, что в рукописной записке Ярославского как раз упомянут папа Римский, дано правильное, правда, без указания сана, имя патриарха Константинопольского – «Мелетий», а примас Англиканской церкви ошибочно назван «епископом Кентерберийским». Несомненно, что эта записка была приложена автором к проекту постановления Политбюро от 11 июня 1923 г. и поступила в Бюро Секретариата вместе с ним. Поэтому, очевидно, Ярославский не проставил на записке дату и не написал адреса. Оба приведенных документа – и проект постановления («выписка из протокола экстр[енного] засед[ания]» АРК) от 11 июня 1923 г., и мотивирующая этот проект записка Ярославского – техническим персоналом ЦК партии были помещены в дело с «подлинным» протоколом № 12 заседания Политбюро от 14 июня 1923 г.⁵⁵⁴

Именно на этом заседании, как и просили при опросе в своих пометах на указанных документах члены и кандидаты в члены Политбюро, были рассмотрены предложения Ярославского о патриархе Тихоне. Об этом говорит вставленная в данный «подлинный» протокол девятым пунктом карточка-бланк постановлений ЦК РКП(б), в графу «Слушали» которой в очередной раз было впечатано: «9. О Тихоне» и чуть ниже добавлено: «(т. Ярославский)»⁵⁵⁵. Причем девятый номер пункта был приписан к машинописному тексту графы синими чернилами вместо зачеркнутого первоначально проставленного простым карандашом пункта 10. В графу «Постановили» коричневыми чернилами столь же конспиративно было вписано рукой сотрудника Бюро Секретариата следующее решение Политбюро: «Принять предложение т. Ярославского». Расшифровывая это «предложение», в третью графу «Материалы за №№» синими чернилами соответственно проставили входящий номер ЦК РКП(б): «ЦК 5358/с», который был присвоен присланному Ярославским проекту постановления от 11 июня 1923 г. и вписан 16 июля 1923 г. теми же синими чернилами в оттиснутый на проекте регистрационный штамп Бюро Секретариата. В последнюю графу «Выписка т.т.» карточки-бланка была внесена синими чернилами вновь только фамилия Ярославского – единственного получателя этого постановления высшего партийного органа. Об отправке в его адрес такой выписки свидетельствует ее исходящий номер «3155/с» и знак об исполнении: «V», приписанные соответственно красными чернилами и простым карандашом здесь же под текстом графы «Слушали».

Все вышесказанное подтверждает машинописная выписка, отложившаяся в тематическом деле АПРФ, посвященном подготовке процесса над патриархом Тихоном. Данная выписка была оперативно изготовлена сотрудниками Бюро Секретариата 14 июня 1923 г., сразу же после принятия Политбюро рассматриваемого «церковного» постановления. Ее напечатали на бланке ЦК РКП(б) в количестве двух экземпляров с указанным выше исходящим номером «3155/с» и с адресом рассылки: «Тов. Ярославскому». Один из экземпляров этой выписки, очевидно, ушел к адресату, а другой в качестве отпуска был оставлен делопроизводителями в ЦК РКП(б) и оказалась со временем в тематическом деле фонда Политбюро в АПРФ⁵⁵⁶.

Текст постановления «О Тихоне» имеется и в позднейшей машинописной тетради «хранилищного» протокола № 12 заседания Политбюро от 14 июня 1923 г.⁵⁵⁷ Здесь, правда, сведений об адресате рассылки и о регистрационных номерах материалов, приписанных к изучаемому постановлению, почерпнуть нельзя. Зато текст девятого «церковного» пункта передан дословно, без каких- либо разночтений с соответствующими графами карточки-бланка и колонками выписки. Более того, в начале тетради «хранилищного» протокола напечатан список присутствовавших, листка с которым, к сожалению, нет в «подлинном» протоколе № 12 заседания Политбюро от 14 июня 1923 г. Согласно этому позднейшему и единственному из обнаруженных списку, 14 июня 1923 г. в работе Политбюро приняли участие следующие его члены и кандидаты в члены: Зиновьев, Каменев, Сталин, Томский, Троцкий, Бухарин, Молотов, Рудзутак, а также член Президиума ЦКК РКП(б) и председатель АРК – Ярославский⁵⁵⁸.

Таким образом получается, что Ярославский не только инициировал постановление «О Тихоне» от 14 июня 1923 г. и получил выписку с его текстом, утвержденным Политбюро, но и, по- видимому, самолично докладывал данный вопрос высшим партийным руководителям страны. Выходит, что именно с подачи присутствовавшего на заседании высшего органа ЦК РКП(б) Ярославского перечисленные выше члены и кандидаты в члены Политбюро своим решением утвердили условия, на основе которых патриарх Тихон освобождался из-под ареста и ему разрешалась дальнейшая «церковная деятельность». При этом, однако, сам текст поддержанных «предложений т. Ярославского», как было показано, фиксировать в решении Политбюро технический персонал ЦК партии не посчитал нужным, ограничившись размещением пришедших от председателя АРК двух документов в деле с «подлинным» протоколом № 12 заседания Политбюро от 14 июня 1923 г. Отметим, что такой прием использовался в секретном делопроизводстве ЦК партии довольно часто, особенно когда текст постановления формулировался сверхкраткими фразами из двух-трех слов. Для большей надежности в Бюро Секретариата на первом из документов Ярославского (проекте постановления от 11 июня 1923 г.) помимо регистрационного штампа простым карандашом была выведена еще и традиционная помета о принадлежности, официально причисляющая данный документ к девятому пункту протокола № 12 заседания Политбюро от 14 июня 1923 года.

Документы Ярославского были размещены техническими сотрудниками ЦК партии не только в деле с «подлинным» протоколом, но и в деле с «хранилищным» протоколом № 12 заседания Политбюро от 14 июня 1923 г., находящемся в РГАСПИ⁵⁵⁹, и в тематическом деле АПРФ, посвященном подготовке процесса над патриархом Тихоном⁵⁶⁰. Эти обнаруженные в РГАСПИ и в АПРФ экземпляры проекта постановления от II июня 1923 г. и мотивирующей его записки являются заверенными копиями, снятыми в ЦК КПСС 12 сентября 1958 г. Причем экземпляры и одного, и другого документа печатались одной машинописной закладкой, включавшей четыре экземпляра каждого документа. Из даты изготовления данных экземпляров и их архивного местонахождения следует, что подобных копий в 1923 г. с документов Ярославского не снималось. Значит, выписка с постановлением «О Тихоне», адресованная Ярославскому, и экземпляры протокола № 12 заседания Политбюро от 14 июня 1923 г. с девятым «церковным» пунктом рассылались без документов председателя АРК, которые, вероятно, до 1958 г. не размножались вообще.

При копировании же в 1958 г. подлинника проекта постановления от 11 июня 1923 г. техническим персоналом ЦК КПСС было учтено все внесенное рукой Ярославского в его машинописный текст: и сделанная коричневыми чернилами правка, и проставленные синими чернилами подпись-росчерк и число в дате. При этом, однако, написанный председателем АРК заголовок о том, что данный документ является «выпиской из протокола экстр[енного] засед[ания]» Комиссии от 11 июня 1923 г., воспроизведен не был. Не скопированными оказались и связанные с проведением опроса пометы, написанные на проекте постановления от 11 июня 1923 г. рукой Каменева. Правда, вместо рукописной пометы о принадлежности на двух позднейших экземплярах копии документа был оттиснут сходного содержания штамп с приписанной под ним простым карандашом от руки датой принятия постановления Политбюро: «14.VI.23 г.» Под этой датой на машинке было набрано: «Копия». Точно такая же помета была напечатана и на двух позднейших копиях записки Ярославского с заголовком «Краткая мотивировка предложения о Тихоне». Более того, здесь даже машинописью попытались воспроизвести бланк ЦКК РКП(б). Но при этом остались «незамеченными» все пометы, сделанные партийными вождями и техническими сотрудниками ЦК РКП(б) на рукописном подлиннике мотивирующей записки, хранящемся вместе с подлинником проекта постановления от 11 июня 1923 г. в деле с «подлинным» протоколом № 12 заседания Политбюро от 14 июня 1923 года.

Таким образом, при снятии позднейших копий оказались опущенными записи мнений опрошенных членов и кандидатов в члены Политбюро, что, несомненно, обедняет информационную ценность экземпляров документов Ярославского от 11 июня 1923 г. из тематического дела АПРФ, посвященного подготовке процесса над патриархом Тихоном, и из дела РГАСПИ с «хранилищным» протоколом № 12 заседания Политбюро от 14 июня 1923 года.

В отличие от рассмотренного постановления Политбюро «о Тихоне» от 14 июня 1923 г., подлинные инициативный и подготовительный документы к следующему «церковному» постановлению высшего партийного органа отложились не в деле с «подлинным» протоколом его заседания, а как раз в одном из тематических дел АПРФ: в деле, посвященном антирелигиозной работе. Автором обоих документов вновь выступил Ярославский, который собственноручно написал их на двух бланках члена Президиума ЦКК РКП(б) (точно таких же, как у предыдущей записки с «Краткой мотивировкой предложения о Тихоне»). Именно в этих бланках председатель АРК проставил дату написания одного и другого документа: «19.V1.1923 г.» Правда, в подготовительном документе он ошибочно указал не шестой месяц года, а седьмой, но затем исправил эту описку. В инициативном послании эта дата была оттиснута поверх бланка еще и штампом: «19 июн[я] 1923».

Данное инициативное послание председателя АРК с повторно проставленной датой, адресованное в Политбюро ЦК РКП(б), вполне можно охарактеризовать как записку⁵⁶¹. В ней Ярославский просил «поставить в порядок дня ближайшего заседания» высшего партийного органа три очередных вопроса, принятых АРК: «1) Директива по поводу обращения Тихона в Верх[овный] Суд. 2) Информация о съезде Мус[ульманского] дух[овенства] и съезде Буддийск[ого] дух[овенства] Калм[ыцкой] Обл[асти]. 3) Просьба антирелиг[иозной] ком[иссии] об ускорении утверждения резолюции XII съезда об антирелиг[иозной] пропаг[анде]».

Как видим из приведенного текста инициативной записки Ярославского, только первый и третий вопросы АРК можно отнести к разряду «церковных». Причем третий вопрос лишь опосредованно, понимая, что под «антирелигиозной пропагандой» в первую очередь подразумевалась «антицерковная пропаганда». Первый же вопрос, несомненно, следует рассматривать в русле предыдущего постановления Политбюро «о Тихоне» от 14 июня 1923 г., как своеобразное свидетельство претворения в жизнь разработанного АРК плана выхода из ситуации, сложившейся с «патриаршим» процессом. Если исходить из формулировки этого вопроса, то можно сделать вывод, что арестованный глава Русской церкви не только согласился написать требуемые от него заявления, но и написал одно из них, адресовав его в Верховный суд. Именно поэтому Ярославский в своей инициативной записке от 19 июня 1923 г., называя написанное патриархом заявление «обращением Тихона в Верх[овный] Суд», счел нужным попросить Политбюро дать высшей судебной инстанции необходимую директиву. Более того, в конце документа председатель АРК, чтобы придать вес своей просьбе, указал, что он приложил к записке и само «обращение Тихона в Верхсуд».

Адресуя свою просьбу Политбюро, Ярославский представил высшему органу ЦК РКП(б) не только заявление патриарха Тихона, но и упомянутый выше подготовительный документ проект постановления (директивы) Политбюро для Верховного суда РСФСР⁵⁶². Для ясности председатель АРК даже оснастил этот документ с датой 19 июня 1923 г. соответствующим заголовком: «Проект директивы Верх[овному] Суду по поводу заявления Тихона». Далее партийный функционер привел в кавычках текст, который, с его точки зрения, высший партийной орган мог утвердить как свое решение: «Ввиду выраженного в заявлении Тихона раскаяния в совершенных им преступлениях и (далее зачеркнуто: заявления о. – С.П.) отмежевания от белогвардейщины, признать возможным, не прекращая ведения следствия, освободить Тихона из[-]под стражи, опубликовав настоящее постановление с обращением Тихона к Суду». Таким образом, в данном подготовительном документе Ярославский, по сути, кратко пересказал основные положения своего предыдущего проекта постановления Политбюро от 11 июня 1923 г., которые были поддержаны высшим партийным руководством на заседании 14 июня 1923 года.

В Бюро Секретариата с этих двух документов Ярославского сняли копии, причем отпечатаны они были на одном листе, друг под другом. При их изготовлении техническим персоналом ЦК партии были раскрыты все сокращенные слова, и в начале каждого документа обозначено: «Копия». Бланки ЦКК РКП(б) воспроизведены не были, но даты «19/VI-1923 г.», вписанные Ярославским в каждый бланк, не исчезли, а оказались впечатанными сразу же под пометами: «Копия». Также под текстом одного и другого документа машинописью была набрана фамилия заверителя – технического секретаря аппарата Политбюро Бюро Секретариата ЦК РКП(б) А.Г. Слинько. Очевидно, именно ей было поручено снять копии с этих двух документов Ярославского от 19 июня 1923 г. Один из сделанных ею листов с данными копиями сохранился в тематическом деле АПРФ, посвященном подготовке процесса над патриархом Тихоном⁵⁶³.

В этом деле, а также в деле АПРФ, посвященном антирелигиозной работе, вместе с подлинниками и копиями документов Ярославского сохранились и два машинописных экземпляра заявления патриарха Тихона, адресованного в Верховный суд РСФСР. Экземпляр из второго дела, по всей видимости, был прислан в Бюро Секретариата председателем АРК в качестве приложения к инициативной записке от 19 июня 1923 г.⁵⁶⁴ Напомним, что в конце записки, после собственной подписи-росчерка, Ярославским было так и указано: «Приложение: Обращение Тихона в Верхсуд». Между тем, экземпляр из первого дела АПРФ – это не копия, сделанная Слинько одновременно с находящейся здесь копией инициативной записки Ярославского от 19 июня 1923 г., а сходный с первым, но не одной машинописной закладки, экземпляр заявления патриарха, посланный генсеку ЦК партии Сталину⁵⁶⁵. Рукописный адрес «т. Сталину» вверху этого экземпляра был выведен рукой секретаря АРК и начальника VI отделения СО ГПУ Тучкова. Его же рукой 19 июня 1923 г. и на одном и на другом экземпляре заявления патриарха были проставлены заверительные подписи-росчерки, свидетельствующие о том, что оба приведенных документа являются копиями.

Помимо этих копий, находящихся в АПРФ, сходный машинописный экземпляр заявления главы Русской церкви, заверенный Тучковым, был обнаружен в фонде Калинина в РГАСПИ⁵⁶⁶. Вверху документа рукой заверителя вновь оказалось помечено: «т. М.И. Калинину. 20/6. Е. Тучков». Из другой рукописной пометы (не Тучкова) следует, что этот документ был получен из ГПУ адресатом 20 июня 1923 г., т. е. в день отправки заявления Калинину. Еще одна машинописная копия заявления сохранилась в следственном деле патриарха Тихона в ЦА ФСБ⁵⁶⁷. Этот экземпляр заверен круглой гербовой печатью Верховного суда и подписью-росчерком помощника старшего секретаря отдела судебного надзора Тарасовой (Тарасовым?). Вместе с данной копией в следственном деле предстоятеля Русской церкви в ЦА ФСБ отложился и рукописный подлинник заявления патриарха Тихона, его автограф, с которого, по всей видимости, и были скопированы все рассмотренные выше экземпляры документа, находящиеся в АПРФ, РГАСПИ и ЦА ФСБ⁵⁶⁸.

Из содержания заявления, датированного 16 июня 1923 г., следует, что в него были включены, по крайней мере, три из шести положений, предложенных 11 июня 1923 г. Ярославским на рассмотрение Политбюро и утвержденных этим высшим органом 14 июня 1923 г.:

Как видим, сравнивая тексты этих двух документов, патриарх Тихон «раскаялся» в совершенных им «проступках против государственного строя». В качестве конкретных примеров антисоветских действий в заявлении были приведены три разновременных патриарших послания, в том числе и «воззвание против декрета об изъятии церковных ценностей в 1922 г.» Помимо «раскаяния», как от него и требовалось, глава Русской церкви выразил «лояльное отношение» к правящему режиму фразой, ставшей впоследствии знаменитой: «Я отныне Советской власти не враг». Согласился патриарх и с «правильностью решения суда о привлечении» его к ответственности за «антисоветскую деятельность». В конце заявления в сходных формулировках с документами Ярославского от 11 июня 1923 г. Тихон «отмежевался как от зарубежной, так и внутренней монархической белогвардейской контр-революции». Составив документ с таким содержанием, патриарх попросил, в соответствии с решением Политбюро от 14 июня 1923 г., Верховный суд РСФСР изменить ему меру пресечения и выпустить на свободу.

Таким образом, разбираемое заявление патриарха можно признать одновременно и итоговым документом к решению Политбюро от 14 июня 1923 г. и информационным документом, приложенным к инициативной записке Ярославского от 19 июня 1923 г., для нового «церковного» постановления высшего органа ЦК РКП(б). Несомненно также, что заявление патриарха, посланное Ярославским в Политбюро в качестве приложения, позволило ему сформулировать тексты инициативной записки и проекта постановления (директивы Верховному Суду) от 19 июня 1923 г. лаконичными фразами, а также наглядно продемонстрировать партийному руководству документальное свидетельство «успеха», достигнутого в напряженной работе с патриархом⁵⁶⁹. При этом заметим, что называя заявление Тихона «обращением», Ярославский, возможно, исходил из первого слова начальной строчки патриаршего документа, в которой говорилось: «Обращаюсь с настоящим заявлением в Верховный Суд Р.С.Ф.С.Р. [...]».

Как уже отмечалось, в Бюро Секретариата техническим секретарем Политбюро Слинько были изготовлены копии только с документов председателя АРК от 19 июня 1923 г. С копий заявления главы Русской церкви ею копий не снималось. По всей видимости, это было сделано, т. к. заявление «размножалось и срочно рассылалось всем членам П[олитбю]ро для ознакомления» по решению самой АРК от 19 июня 1923 г. Рассмотренные выше копии заявления патриарха от 16 июня 1923 г., заверенные 19 июня 1923 г. Тучковым и присланные в Политбюро, а также Сталину и Калинину, служат тому убедительным подтверждением.

Решение АРК о размножении и срочной рассылке патриаршего заявления от 16 июня 1923 г. было зафиксировано в первом пункте под названием «Разсмотрение 2-х заявлений Тихона» протокола № 25 заседания Комиссии от 19 июня 1923 г., отложившегося в трех экземплярах в фонде Ярославского и среди материалов Оргбюро и Секретариата в фонде ЦК партии в РГАСПИ⁵⁷⁰. Из текста этого пункта следует, что получив заявление патриарха в Верховный Суд РСФСР, АРК сочла вполне возможным изменить «меру пресечения Тихону». Однако прежде, чем дать свое согласие на освобождение патриарха из-под ареста, заседавшие члены АРК постановили «внести некоторые поправки» в еще один документ патриарха – в антиобновленческое «воззвание к верующим», первоначальный текст которого был подготовлен предстоятелем Русской церкви вместе с заявлением в Верховный Суд РСФСР от 16 июня 1923 г. Очевидно, этот второй патриарший документ и включал в себя оставшиеся положения из предложенного 11 июня 1923 г. Ярославским Политбюро проекта постановления, зафиксированного первым пунктом «О Тихоне» в протоколе № 24 заседания АРК от 12 июня 1923 г. и утвержденного 14 июня 1923 г. высшим партийным органом.

Но помимо «этих 2-х обращений», согласно первому пункту протокола № 25 заседания АРК от 19 июня 1923 г., члены Комиссии обязывали патриарха написать еще и «3-е обращение к верующим», в котором он должен был «не касаться обновленцев». Предстоятелю Русской церкви нужно было в этом третьем обращении учесть четыре новых положения, перекликающихся с теми, которые уже были приняты 14 июня 1923 г. Политбюро: еще раз признать свои антисоветские преступления, на которые его толкнули «русские и иностранные белогвардейцы»; осудить митрополита Антония (Храповицкого) и польское правительство; назвать константинопольского патриарха Мелетия «ставленником Англии»; заявить «о введении в церковном мире новой орфографии»⁵⁷¹. Исполнить все намеченное 19 июня 1923 г. АРК в отношении патриарха поручалось «в пятидневный срок» Тучкову с обязательным докладом о проделанной работе на следующем заседании Комиссии⁵⁷².

Вместе с проблемами, вызванными «раскаянием» патриарха Тихона, вторым, третьим и четвертым пунктами своего протокола № 25 от 19 июня 1923 г. АРК рассмотрела вопросы, связанные со съездовской резолюцией об антирелигиозной пропаганде и со съездами буддийского и мусульманского духовенства, т. е. те самые вопросы, которые были зафиксированы в записке Ярославского от 19 июня 1923 г., адресованной в Политбюро. Таким образом получается, что в своей инициативной записке от 19 июня 1923 г. Ярославский, по сути, повторил практически полностью повестку дня заседания АРК от того же числа.

Все три вопроса, сформулированные в инициативной записке Ярославского, оказались зафиксированными еще раз: теперь уже в Бюро Секретариата рукой его сотрудника. На небольшом листке бумаги в клетку им было записано следующее: «Ярославский в П[олит]Б[юро]. 1) О Тихоне. 2) О Съезде Мус[ульманского] духовенства. 3) Об утверждении резолюции XII съезда об антирелиг[иозной] пропаганде»⁵⁷³. По-видимому, приведенная запись была сделана после получения записки председателя АРК с приложением и проекта постановления Политбюро для Верховного Суда. Этот листок с тремя вопросами сохранился вместе с подлинниками документов Ярославского от 19 июня 1923 г. и копией заявления патриарха от 16 июня 1923 г. в тематическом деле АПРФ, посвященном антирелигиозной работе. Данный канцелярско-технический документ был, очевидно, написан для предварительного порядка дня заседания высшего партийного органа. Причем на документе рукой сотрудника Бюро Секретариата была даже проставлена помета, указывающая на конкретный протокол заседания Политбюро: «Пр[отокол] 13».

Однако, в «подлинном» протоколе № 13 «ближайшего заседания» Политбюро от 21 июня 1923 г. листа с предварительным порядком дня размещено не было. Нет здесь и листа со списком присутствовавших на заседании высшего органа ЦК РКП(б). Более того, в этом «подлинном» протоколе отсутствуют и карточки-бланки постановлений ЦК РКП(б) с «церковными» вопросами АРК, намеченными Ярославским и сотрудниками Бюро Секретариата для рассмотрения на заседании Политбюро. Вместе с тем, карточка-бланк с текстом постановления о буддийском и мусульманском духовенстве вложена в протокол с присвоением ей номера пункта 18, который был проставлен поверх ранее написанных номеров 9 и 15⁵⁷⁴. Причем в графе «Слушали» этой карточки-бланка перед выправленным номером 18 было первоначально напечатано затем вычеркнутое: «18. Вопросы антирелигиозной Комиссии» с присвоением далее идущему тексту постановления буквы «б)». Данное буквенное обозначение свидетельствует, что вопрос о буддийском и мусульманском духовенстве, в полном соответствии с инициативной запиской Ярославского от 19 июня 1923 г. и с канцелярско-техническим документом Бюро Секретариата, был зафиксирован в пункте 18 «подлинного» протокола № 13 заседания Политбюро от 21 июня 1923 г. вторым подпунктом. Однако, в конечном итоге, этот второй подпункт «б)» был превращен в самостоятельный пункт 18. Подобное превращение означает, что имевшийся в «подлинном» протоколе № 13 заседания Политбюро от 21 июня 1923 г. первый подпункт «а)» данного пункта 18 был из этого протокола изъят. Согласно все той же инициативной записке Ярославского от 19 июня 1923 г. и канцелярско-техническому документу Бюро Секретариата, этот первый подпункт «а)» должен был касаться поставленной перед Политбюро председателем АРК проблемы директивы для Верховного Суда РСФСР в связи с заявлением патриарха Тихона от 16 июня 1923 года.

В позднейшей машинописной тетради «хранилищного» протокола № 13 заседания Политбюро от 21 июня 1923 г. никаких следов исчезнувшего подпункта с решением о патриархе Тихоне нет. Постановление о буддийском и мусульманском духовенстве воспроизведено здесь с учетом правки текста карточки-бланка второго подпункта «б)» из «подлинного» протокола, т. е. как самостоятельный пункт 18⁵⁷⁵. При этом в самом начале «хранилищного» протокола напечатан список присутствовавших, который в «подлинном» протоколе № 13 заседания Политбюро от 21 июня 1923 г. не сохранился.

Исчезновение решения о патриархе Тихоне из «подлинного» и «хранилищного» протокола № 13 высшего органа ЦК РКП(б), однако, не означает, что прибывшие на его заседание 21 июня 1923 г. члены Политбюро: «т.т. Зиновьев, Каменев, Сталин, Томский» и кандидаты в члены: «т.т. Калинин, Молотов», а также инициатор – член Президиума ЦКК РКП(б) Ярославский, проигнорировали данный вопрос⁵⁷⁶. Оказывается, текст этого «церковного» решения был признан сверхсекретным, не подлежащим широкому оглашению даже среди сотрудников Бюро Секретариата. Поэтому карточка-бланк с данным постановлением, изъятая из «подлинного» протокола № 13 Политбюро, очутилась в тематическом деле АПРФ, посвященном церковным судебным процессам 1922 г.⁵⁷⁷ Ее левая графа «Слушали» напечатана на машинке: «18. Вопросы антирелигиозной Комиссии, а) Обращение, (т.т. Ярославский, Крыленко)», причем номер пункта 18 проставлен от руки поверх ранее написанных номеров 9 и 15. Как видим, исходя из оформления графы «Слушали» изучаемой карточки- бланка, сделанный выше вывод о первом подпункте «а)» полностью подтверждается. В самом деле, на изъятой из «подлинного» протокола № 13 заседания Политбюро от 21 июня 1923 г. карточке-бланке пункта 18 с текстом первого подпункта «а)» оказалось зафиксированным постановление об обращении патриарха Тихона с заявлением в Верховный Суд РСФСР. Политбюро, рассмотрев этот вопрос, приняло решение, состоявшее в свою очередь из трех пунктов. Все они рукой заведующего Бюро Секретариата и первого помощника генсека ЦК РКП(б) Назаретяна были вписаны чернилами в графу «Постановили» карточки-бланка: «1. Принять предложение антирелигиозной комиссии об изменении меры пресечения Белявину (так! – С.П.). 2. Поручить т. Ярославскому войти в Политбюро через 3 (исправлено карандашом из первоначального: 2. – С.П.) недели с дополнительными предложениями (далее зачеркнуто карандашом: по делу Белявина (!) – С.П.). 3. Процесса пока не ставить». Две другие оставшиеся графы «Материалы за №№» и «Выписка т.т.» в карточке-бланке заполнены не были. Тем не менее, вверху документа рукой Назаретяна было помечено: «только для т. Сталина» и левее в углу карточки-бланка его же рукой было добавлено: «В протокол не вносить».

Таким образом, члены и кандидаты в члены Политбюро отказались использовать в качестве своего постановления текст, подготовленный Ярославским как проект директивы высшего партийного органа Верховному суду в связи с заявлением патриарха. Такое решение можно признать вполне естественным, ведь председатель Верховного суда РСФСР Крыленко 21 июня 1923 г. сам выступал, согласно графе «Слушали» карточки-бланка, на заседании Политбюро по данному вопросу, т. е. был непосредственно ознакомлен по ходу обсуждения со всеми нюансами дела. Вместе с тем, партийные вожди, получив накануне заседания 20 июня 1923 г. заявление патриарха (см. пометы на экземпляре, пришедшем к Калинину) и ознакомившись с ним, решили, что судебного процесса над главой Русской церкви пока открывать не следует, а самого арестованного гражданина Беллавина можно выпустить из-под стражи на свободу. Однако при этом члены и кандидаты в члены Политбюро обязали председателя АРК подготовить новые предложения в отношении освобождаемого, но остающегося под следствием и угрозой суда патриарха.

Несмотря на сверхсекретный внепротокольный статус «церковного» постановления Политбюро от 21 июня 1923 г., Назаретян все-таки попытался размножить его. Об этом свидетельствует небольшая канцелярско-техническая записка без даты, сохранившаяся в тематическом деле АПРФ, посвященном подготовке процесса над патриархом Тихоном⁵⁷⁸. Она написана рукой заведующего Бюро Секретариата (под документом стоят его инициалы) и адресована техническому секретарю Политбюро Слинько, которая копировала инициативный и подготовительный документы Ярославского от 19 июня 1923 г. к этому постановлению. Записка гласит: «т. Слинко (так! – С.П.). Кажется разослано всем чл[енам] ЦК. Выясните. Если нет, заготовьте для чл[енов] П[олит]Б[юро]. А. Н[азаретян]». Поверх этого текста от руки была написана поясняющая невозможность выполнить распоряжение автора записки помета: «(Пост[ановление] не записано в протокол № 13)» и чуть выше добавлено: «Архив п[олит]б[юро]».

Не получив официально выписки с «церковным» постановлением Политбюро от 21 июня 1923 г., присутствовавший на заседании высшего органа ЦК РКП(б) и выступавший по данному вопросу Крыленко, тем не менее, исполнил принятое решение без особых задержек. Согласно обнаруженным в ЦА ФСБ экземплярам выписок из протокола № 56 распорядительного заседания Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда РСФСР от 25 июня 1923 г., данная инстанция, рассмотрев заявление патриарха Тихона от 16 июня 1923 г., постановила отменить меру пресечения в отношении предстоятеля Русской церкви и выпустить его на свободу⁵⁷⁹. Как видим, Крыленко не только без выписки с «церковным» постановлением Политбюро от 21 июня 1923 г., но и без директивы Политбюро Верховному Суду, проект которой был прислан в высший орган ЦК РКП(б) Ярославским, справился с заданием высшего партийного органа. При этом, как и предлагал председатель АРК в своем проекте директивы от 19 июня 1923 г., постановление Судебной коллегии по уголовным делам Верховного суда РСФСР было обнародовано в прессе вместе с заявлением патриарха Тихона от 16 июня 1923 г.⁵⁸⁰

На следующий день после принятия Судебной коллегией указанного решения председатель Верховного суда РСФСР, по-видимому, известил обо всем произошедшем и членов АРК. Данное предположение отчасти подтверждается двумя машинописными экземплярами протокола № 26 заседания АРК от 26 июня 1923 г., отложившимися в фонде Ярославского и среди материалов Оргбюро и Секретариата в фонде ЦК партии в РГАСПИ⁵⁸¹. В отсутствии Ярославского председатель Верховного суда РСФСР Крыленко был приглашен на заседание АРК специально «по делу Тихона». Согласно первому пункту «О Тихоне и Тихоновщине» из протокола № 26 АРК от 26 июня 1923 г., Комиссия первым подпунктом своего решения постановила: «1) а) Тихона из-под стражи освободить 27 июня». Во исполнение этого решения АРК 27 июня 1923 г. патриарх Тихон был отпущен из внутренней тюрьмы ГПУ на Лубянке в Донской монастырь.

Таким образом, приведенные решения Судебной коллегии от 25 июня 1923 г. и АРК от 26 июня 1923 г. с полным правом можно признать итоговыми к сверхсекретному «церковному» постановлению Политбюро от 21 июня 1923 г., точнее к его первому и третьему пунктам, касающимся проблем открытия процесса над патриархом Тихоном и его освобождения из-под ареста.

Пока АРК, исполняя второй пункт постановления Политбюро от 21 июня 1923 г., адресованный Ярославскому, готовила «дополнительные предложения» по делу патриарха Тихона, уже на следующем заседании Политбюро 3 июля 1923 г. с инициативой рассмотреть новое «церковное» постановление к собравшимся членам и кандидатам в члены высшего органа ЦК РКП(б) обратился Зиновьев. Он призвал принять новое «церковное» постановление, согласно листку со списком присутствующих из «подлинного» протокола № 14 заседания Политбюро от 3 июля 1923 г., следующих своих коллег: Каменева, Сталина, Томского, Бухарина, Калинина и Молотова. Внимал председателю Петросовета, вероятно, и присутствующий на заседании Политбюро как член Президиума ЦКК РКП(б) Ярославский, которому и было поручено претворение данного постановления в жизнь⁵⁸².

Инициатива Зиновьева, по всей видимости, была вызвана тем, что к вышедшему на свободу 27 июня 1923 г. патриарху Тихону проявляли интерес иностранные корреспонденты, которые адресовали свои просьбы председателю ИККИ. Тем не менее, при оформлении инициативы Зиновьева в карточке-бланке постановлений ЦК РКП(б) в ее левой графе «Слушали» от руки была зафиксирована традиционная малозначащая формула: «О Тихоне, (т. Зиновьев)». И только из правой графы «Постановили» можно узнать, о чем, в свою очередь, просил Политбюро председатель ИККИ. Текст, вписанный рукой Назаретяна, первоначально гласил: «Поручить т. Ярославскому организовать интервью Тихона с заграничниками», но потом тем же почерком к нему было приписано с исправлением последнего слова следующее: «с заграничными корреспондентами по соглашению с т. Радеком». (Как член ЦК РКП(б) К.Б. Радек присутствовал на этом заседании Политбюро.) Две другие графы «Материалы за №№» и «Выписка т.т.» в этой карточке-бланке, как и в предыдущей, не заполнены. Более того, текст данного постановления Политбюро был также признан сверхсекретным, не подлежащим включению в протокол № 14 заседания высшего партийного органа от 3 июля 1923 г. На карточке-бланке статус сверхсекретного внепротокольного постановления был закреплен двумя пометами. В первой из них, записанной чернилами рукой Назаретяна под текстом графы «Постановили», провозглашалось: «только для т. Сталина», а во второй карандашом более определенно фиксировалось: «Не вносится в пр[отокол] П[олит]Б[юро]».

Действительно, в «подлинный» протокол № 14 заседания Политбюро от 3 июля 1923 г. карточка-бланк с «церковным» постановлением не попала⁵⁸³. Нет текста данного постановления и в позднейшей машинописной тетради «хранилищного» протокола № 14 заседания Политбюро от 3 июля 1923 г.⁵⁸⁴ Со временем не попавшая в «подлинный» протокол № 14 Политбюро карточка- бланк оказалась размещенной среди материалов тематического дела АПРФ, посвященного подготовке процесса над патриархом Тихоном⁵⁸⁵.

Несмотря на то, что текст постановления «О Тихоне» от 3 июля 1923 г. не попал в протокол заседания Политбюро и не рассылался исполнителям в виде выписки, интервью патриарха с «заграничными корреспондентами», тем не менее, партийными функционерами было организовано. Глава Русской церкви 13 июля 1923 г. провел беседу с секретарем английского национального комитета «Руки прочь от России» В.П. Коутсом, которому, в частности, заявил, что ни одна из религий в советской России не преследуется⁵⁸⁶.

Принимал ли лично участие в подготовке этой встречи Ярославский, неизвестно. Но то, что он не готовил «дополнительные предложения» о патриархе Тихоне, порученные ему 21 июня 1923 г. Политбюро, подтверждают протоколы АРК: с 26 июня по 24 июля 1923 г. Ярославский среди присутствующих на заседаниях комиссии не значился и протоколы ее заседаний не подписывал⁵⁸⁷. Более того, выше уже отмечалось, что о решении Политбюро от 21 июня 1923 г. членам АРК рассказал, по-видимому, «приглашенный по делу Тихона» на ее заседание 26 июня 1923 г. Крыленко⁵⁸⁸. Как бы то ни было, члены АРК, следуя постановлению высшего партийного органа, через три недели подготовили требуемые «дополнительные предложения». 10 июля 1923 г. на заседании АРК, зафиксированном в протоколе № 29, они рассмотрели третьим пунктом вопрос «О деле Тихона» и определили: «а) Процесс отложить на неопределенное время, б) Находящих[ся] под стражей по делу Тихона остальных 3-х арестованных перевести из внутренней тюрьмы Г.П.У. в Бутырскую тюрьму, в) В случае их раскаяния в своих преступлениях изменить им меру пресечения». Именно так текст данного постановления АРК был зафиксирован в двух экземплярах протокола № 29 заседания Комиссии от 10 июля 1923 г., сохранившихся в фонде Ярославского и среди материалов Оргбюро и Секретариата в фонде ЦК партии в РГАСПИ⁵⁸⁹.

На следующий день, 11 июля 1923 г., заместитель председателя АРК Н.Н. Попов на основе принятого АРК решения написал от руки на бланке ЦК РКП(б) инициативную записку. Эта записка, адресованная «секретарю Ц.К.Р.К.П. т. Сталину», отложилась в тематическом деле АПРФ, посвященном подготовке процесса над патриархом Тихоном⁵⁹⁰. То, что она была получена адресатом, подтверждается оттиснутым на ней регистрационным штампом Бюро Секретариата. Как и Ярославский в своих инициативных документах, Попов предварил основной текст вводным предложением: «Прошу поставить на ближайшем заседании Политбюро вопросы». Далее зампред АРК сформулировал первым вопросом утвержденное на заседании Комиссии 10 июля 1923 г. решение о «католической церкви в С.С.С.Р.» Вторым же вопросом им был дан, по сути, обобщенный пересказ текста третьего пункта «О деле Тихона» из протокола № 29 заседания АРК от 10 июля 1923 г. Только теперь у него был несколько иной заголовок: «О дальнейшем ходе процесса б. патриарха Тихона», т. е. партийный функционер продолжал придерживаться обновленческой точки зрения, что Тихон – бывший патриарх. Под этим заголовком в круглых скобках Попов написал два «конкретных предложения». Заменив текст об откладывании процесса «на неопределенное время» на более краткое «1) продлить следствие», он переиначил и два других подпункта решения АРК, объединив их в один: «2) не возражать против изменения меры пресечения и тем из сопроцессников Тихона, которые публично покаятся в своих преступлениях». Таким образом, зампред комиссии предложил в своей инициативной записке своеобразный проект постановления Политбюро из двух пунктов, сделав ее одновременно и подготовительным документом.

С этой рукописной записки (в Бюро Секретариата?) была снята незаверенная машинописная копия с обозначением, что она «отпечат[ана] в I экз[емпляре]», и без указания на то, что этот документ – копия. Подпись-росчерк Попова под документом воспроизведена в данной копии машинописью, а дата написания записки – 11 июля 1923 г. – вообще опущена. Следовательно, узнать из этого экземпляра послания, что он является копией записки зампреда АРК от 11 июля 1923 г., нельзя. В отличие от рукописного подлинника, напротив текста копии с двумя «конкретными предложениями» рукой сотрудника Бюро Секретариата (Назаретяна?) было помечено: «принять». Этот незаверенный и непродатированный экземпляр записки Попова отложился вместе с ее оригиналом в тематическом деле АПРФ, посвященном подготовке процесса над патриархом Тихоном⁵⁹¹.

Собравшиеся 12 июля 1923 г. на заседание Политбюро, согласно списку присутствовавших из его «подлинного» протокола № 16, члены этого органа «Каменев, Томский, Сталин» и кандидаты в члены «Калинин, Рудзутак, Молотов» действительно приняли предложения АРК в качестве своего постановления⁵⁹². Данные предложения были зафиксированы на карточке-бланке постановлений ЦК РКП(б), внесенной пунктом 42 в «подлинный» протокол № 16 заседания Политбюро от 12 июля 1923 г.⁵⁹³ В графе «Слушали» этой карточки-бланка на машинке оказалось напечатано: «42. Вопросы антирелигиозной комиссии, (т. Попов Н.Н.)», причем номер пункта был выправлен коричневыми чернилами от руки из первоначально напечатанного «24». А в графе «Постановили» после общей формулы, написанной коричневыми чернилами рукой Назаретяна: «Принять (далее над строкой вписано: следующие. – С.П.) предложения антирелигиозной комиссии», третьим подпунктом «в)» повторен теми же чернилами и той же рукой практически слово в слово текст двух «конкретных предложений» из записки Попова от 11 июля 1923 г., но с припиской к первому из них «продлить следствие» уточняющей фразы «по делу Тихона».

Как видим, текст инициативной записки зампреда АРК от 11 июля 1923 г., без сомнения, можно признать проектом постановления Политбюро, текст которого был заимствован Назаретяном при заполнении изучаемой карточки-бланка. Хотя в ее графе «Материалы за №№» эту записку Попова никак не отметили. Данную графу делопроизводители ЦК РКП (б) вообще оставили пустой. В последнюю графу «Выписка т.т.» карточки-бланка, которая так же, как и две основных графы, оказалась заполненной, синими чернилами рукой сотрудника Бюро Секретариата была вписана фамилия зампреда АРК. А под текстом графы «Слушали» этими же синими чернилами был проставлен исходящий номер отправленной выписки: «4569/с».

Такая выписка «церковного» постановления Политбюро от 11 июля 1923 г., адресованная Попову, в Бюро Секретариата была действительно изготовлена. Один из двух ее экземпляров (отпуск), сделанный 13 июля 1923 г. на бланке ЦК РКП(б), сохранился вместе с рассмотренными выше экземплярами записки Попова от 11 июля 1923 г. в тематическом деле АПРФ, посвященном подготовке процесса над патриархом Тихоном⁵⁹⁴. На этой выписке, как и предписывалось в карточке-бланке из «подлинного» протокола № 16 заседания Политбюро от 12 июля 1923 г., сразу же под бланком указан адрес рассылки: «тов. Попову Н.Н.» А в самом бланке проставлен исходящий номер «4569/с» – точно такой, какой был синими чернилами вписан рукой сотрудника Бюро Секретариата под текстом графы «Слушали» карточки-бланка. Очевидно, первый экземпляр этой выписки был отправлен указанному в адресе получателю.

Однако, это не единственная выписка исследуемого постановления высшего органа ЦК РКП(б), отложившаяся в тематических делах фонда Политбюро в АПРФ. В деле, посвященном антирелигиозной работе, также оказался один из двух экземпляров выписки пункта 42 из протокола № 16 заседания Политбюро от 12 июля 1923 г.⁵⁹⁵ Этот экземпляр – отпуск позднейшей выписки, изготовленной на бланке ЦК ВКП(б) второй половины 1920-х гг., вероятно, для архивных целей. Текст здесь размещен, как и у предыдущей выписки, двумя колонками, но только нет ни адреса рассылки, ни даты изготовления данной выписки, ни исходящего номера.

Текст рассматриваемого «церковного» постановления Политбюро имеется также и в более поздней машинописной тетради «хранилищного» протокола № 16 заседания высшего органа ЦК РКП(б) от 12 июля 1923 г.⁵⁹⁶ В отличие от двух приведенных выписок, текст пункта 42 в данном протоколе напечатан не двумя колонками, а в виде абзацев. При этом никакой дополнительной информации (о получателях выписок с постановлением, о регистрационных номерах и т. п.) из «хранилищного» протокола № 16 заседания Политбюро от 12 июля 1923 г. извлечь невозможно.

В целом же, текст «церковного» постановления Политбюро от 12 июля 1923 г., зафиксированный и в карточке-бланке «подлинного» протокола, и в позднейшей тетради «хранилищного» протокола, и в разновременных выписках однозначно говорит о том, что «дополнительные предложения» никаких кардинальных изменений в положение патриарха Тихона после освобождения из-под ареста не привнесли. Скорее, данным постановлением еще раз было подтверждено, что, несмотря на изменение меры пресечения Тихону, проведение самого процесса не отменяется, а лишь откладывается на некоторое время. Сам же освобожденный глава Русской церкви продолжает находиться под следствием и постоянной угрозой начала судебного разбирательства. В сходном состоянии должны были находиться и трое подельников («сопроцессников») патриарха Тихона после соответствующих публичных «покаяний»: митрополит Арсений (А.Г. Стадницкий), архиепископ Никандр (Н.Г. Феноменов) и П.В. Гурьев⁵⁹⁷.

На заседании Политбюро 12 июля 1923 г., помимо разобранного выше постановления, было утверждено еще одно решение, посвященное теперь уже не патриарху, а антирелигиозной пропаганде. В «подлинный» протокол № 16 высшего партийного органа пунктом 46 была помещена карточка-бланк постановлений ЦК РКП(б), в графу «Слушали» которой на машинке оказалось впечатанным следующее: «46. О проведении в жизнь резолюций Пленума ЦК от 4/VII-23 г. по докладу Политбюро и СНК»⁵⁹⁸. Под этим текстом подпунктом «б)» значилось: «б) О циркуляре по антирелигиозной пропаганде». Причем номер пункта «46» был выправлен простым карандашом от руки из «45», который в свою очередь синими чернилами был выправлен из того же «46», написанного коричневыми чернилами поверх машинописного номера «27». От руки коричневыми чернилами Назаретяном была заполнена и графа «Постановили»: «б) Поручить т. Попову составить проект циркуляра ЦК по анти-религиозной пропаганде, согласовав его с антирелигиозной комиссией», причем обозначение «б)» и фразу о согласовании с АРК приписали несколько позже простым карандашом, обведенным синими чернилами. Этими же синими чернилами и в левой, и в правой графе карточки-бланка обозначение подпункта «б)» было зачеркнуто.

По-видимому, сотрудники Бюро Секретариата устранили обозначение «б)», т. к. решили сделать изучаемое постановление самостоятельным пунктом. То же самое произошло и с подпунктом «а)» ранее единого вопроса «О проведении в жизнь резолюций Пленума ЦК от 4/VII-23 г. по докладу Политбюро и СНК», размещенным в «подлинном» протоколе № 16 Политбюро перед подпунктом «б)»⁵⁹⁹. Карточке-бланку данного подпункта «а)» первоначально был присвоен номер пункта 27, который затем переделали на 45, соответственно зачеркнув обозначение «а)». Следовательно, приведенная выше смена номеров пункта на идущей следом карточке-бланке с подпунктом «б)», как и зачеркивание самого обозначения подпункта, вполне объяснимы и понятны. Они отражают процесс оформления карточек-бланков данных подпунктов вначале единым вопросом, а затем самостоятельными пунктами.

Одновременно с зачеркиванием обозначения подпункта «б)» в карточке-бланке пункта 46 теми же синими чернилами ниже текста графы «Слушали» был вписан исходящий номер выписки данного постановления: «4577/с». Согласно графе «Выписка т.т.», получить это решение Политбюро надлежало зампреду АРК Н.Н. Попову, фамилия которого также была выведена синими чернилами. В оставшуюся графу «Материалы за №№» фиолетовыми чернилами от руки было вписано: «без мат[ериалов]». Таким образом, в отсутствии Ярославского члены и кандидаты в члены Политбюро видели Попова исполнителем не только предыдущего «церковного» постановления, но и этого своего «антирелигиозного» постановления от 12 июля 1923 года.

Как и положено, сотрудники Бюро Секретариата уже на следующий день, 13 июля 1923 г., отпечатали выписку данного постановления на бланке ЦК РКП(б) в количестве двух экземпляров. Один из них (отпуск) сохранился в тематическом деле АПРФ, посвященном антирелигиозной работе⁶⁰⁰. Исходящий делопроизводственный номер этого документа, впечатанный в бланк, тот же самый, что и под текстом графы «Слушали» карточки-бланка пункта 46 из «подлинного» протокола № 16 заседания Политбюро от 12 июля 1923 г.: «4577/с». В самом же тексте выписки – и в левой, и в правой колонках – воспроизведено обозначение подпункта «б)», зачеркнутое синими чернилами в карточке-бланке. Сохранение этого обозначения сотрудниками Бюро Секретариата, без сомнения, усложняло восприятие содержания выписки. Ведь получалось, что Политбюро рассмотрело 12 июля 1923 г. пунктом 46 помимо вопроса об антирелигиозном циркуляре еще и какой-то другой вопрос (подпункт «а)»). Следовательно, данная выписка могла восприниматься лишь как часть постановления высшего органа партии, его второй подпункт «б)». Думается, что этот делопроизводственный казус не ввел в заблуждение единственного получателя выписки Попова, фамилия которого в полном согласии с графой «Выписка т.т.» карточки-бланка была набрана вверху над текстами двух основных колонок документа.

Отметим, что в позднейшей машинописной тетради «хранилищного» протокола № 16 заседания Политбюро от 12 июля 1923 г. текст изучаемого постановления идет без всяких подпунктов «б)»⁶⁰¹. Нет здесь и фамилии Попова в качестве получателя выписки, хотя зампред АРК исправно фигурирует в абзаце постановления, дословно повторяющем текст графы «Постановили» из карточки-бланка и соответствующей колонки из выписки.

По всей видимости, Попов в качестве составителя циркуляра ЦК РКП(б) по антирелигиозной пропаганде был выбран не случайно. Выше уже отмечалось, что на заседании АРК 19 июня 1923 г. было решено обратиться именно в ЦК РКП(б) с просьбой «об ускорении утверждения резолюции XII съезда об антирелиги[озной] пропаг[анде]»⁶⁰². О чем Ярославский сообщил Политбюро в своем инициативном письме от того же 19 июня 1923 г., приведенном ранее. Однако, Политбюро, заседавшее 21 июня 1923 г., данный вопрос, в отличие от двух других, не рассмотрело. Вместе с тем, в канцелярско-технической записке на имя Слинько, копировавшей документы Ярославского от 19 июня 1923 г., заведующий Бюро Секретариата Назаретян спрашивал о рассылке этих материалов председателя АРК и принятых «церковных» постановлений в адрес именно членов ЦК РКП(б). Очевидно, выбор в качестве адресатов рассылки членов ЦК партии в указанной канцелярско-технической записке Назаретяна также был сделан не случайно. Ведь АРК просила, согласно партийной иерархии, рассмотреть съездовскую резолюцию не Политбюро, а ЦК РКП(б), т. е. его Пленум. Возможно, записка Назаретяна отражала данный субординационный нюанс. Тем более, что ближайшее пленарное заседание ЦК РКП(б) было намечено на 26–27 июня 1923 года.

На этом заседании члены ЦК РКП(б) как раз и занимались переводом съездовских решений в конкретные мероприятия на основе специальных докладов (отчетов) Политбюро (Зиновьев, Сталин) и СНК (Каменев). Для выработки текстов пленумовских резолюций была образована специальная комиссия из девяти человек с ответственным за ее созыв Каменевым⁶⁰³. 4 июля 1923 г. очередной Пленум ЦК РКП(б) утвердил подготовленные комиссией резолюции, поручив Политбюро «разработать и провести соответственно в партийном и советском порядке» предложенные мероприятия⁶⁰⁴. Седьмым пунктом в этих резолюциях комиссией был рассмотрен вопрос о «нежелательном характере» антирелигиозной пропаганды, точнее, о творимом местным партийным руководством административном произволе – массовом закрытии храмов Русской церкви и других конфессий, вызвавшем непрерывный поток жалоб верующих в центральные органы власти. Исправление сложившейся ситуации виделось комиссии и членам ЦК РКП(б) в срочной рассылке в регионы «соответствующего циркуляра».

Таким образом, приведенное выше постановление Политбюро от 12 июля 1923 г. и было, по сути, ответом этого высшего органа на постановление Пленума ЦК РКП(б) от 4 июля 1923 г. Кстати, выписка решения Пленума с пунктом о «нежелательном характере» антирелигиозной пропаганды была отправлена только в один адрес – на имя председателя АРК Ярославского. Поэтому, очевидно, в постановлении Политбюро от 12 июля 1923 г. именно зампреду АРК и заведующему подотделом пропаганды Агитпропотдела ЦК партии Попову поручалось составить проект циркуляра, «согласовав его с антирелигиозной комиссией»⁶⁰⁵.

Однако прежде чем утвердить циркуляр по антирелигиозной пропаганде, Политбюро на своем заседании 27 июля 1923 г. решило все-таки отдельным постановлением удовлетворить просьбу АРК от 19 июня 1923 г. об утверждении съездовской резолюции. Правда, на этот раз данный вопрос был рассмотрен по инициативе не АРК, а Оргбюро ЦК РКП(б)⁶⁰⁶. В сохранившемся в «подлинном» протоколе № 19 заседания Политбюро от 27 июля 1923 г. «Порядке дня» пунктом 33 на машинке так и напечатано: «33. Утверждение резолюции по вопросам антирелигиозной агитации и пропаганды. (Пост[ановление] Оргбюро № 20 п[ункт] 12 от 13.VII.23 г.) (т. Рудзутак)»⁶⁰⁷. Рассмотрели данный вопрос, согласно списку присутствующих, имеющемуся только в «хранилищном» протоколе № 19 заседания Политбюро от 27 июля 1923 г.: Каменев, Рыков, Сталин и Рудзутак⁶⁰⁸. Итоги этого рассмотрения были зафиксированы в соответствующей карточке-бланке постановлений ЦК РКП(б), внесенной, как и «Порядок дня», в «подлинный» протокол № 19 заседания Политбюро. В качестве графы «Слушали» карточки-бланка машинописью был дословно воспроизведен приведенный выше текст из «Порядка дня». При этом, однако, номер пункта синими чернилами от руки исправили на 35, а фамилию секретаря ЦК РКП(б) и члена Оргбюро ЦК РКП(б) Рудзутака вообще убрали⁶⁰⁹. В графе же «Постановили» двумя подпунктами коричневыми чернилами рукой заведующего Бюро Секретариата Назаретяна было зафиксировано следующее: «а) Резолюцию утвердить, б) Принять к сведению сообщение т. Сталина, при чем допустить возвращение храмов верующим, в случае возбуждения соответствующих ходатайств значительной частью приходов».

Несмотря на упоминание в этих графах инициативного постановления Оргбюро от 13 июля 1923 г. и съездовской резолюции, в графу «Материалы за №№» карточки-бланка, тем не менее, красными чернилами от руки вписали: «материала нет». Получить выписки данного постановления, если исходить из графы «Выписка т.т.», должны были зафиксированные синими чернилами Бубнов, Ярославский и добавленное к ним красными чернилами Оргбюро ЦК РКП(б). Этими же красными чернилами ниже текста графы «Слушали» карточки-бланка был вписан еще и исходящий номер «5485/с» уже подготовленных для рассылки выписок. Но этот номер оказался на данной карточке-бланке не единственной технической пометой. Внизу документа простым карандашом позднее была проставлена помета, отсылающая к пункту 12 протокола № 25 заседания Политбюро от 16 августа 1923 года.

Из трех указанных в карточке-бланке получателей выписок постановления Политбюро от 27 июля 1923 г. удалось обнаружить только экземпляр, предназначенный инициатору рассмотрения вопроса – Оргбюро ЦК РКП(б). Эта выписка вместе с инициативным постановлением Оргбюро отложилась в деле с протоколом № 20 заседания Секретариата ЦК РКП(б) от 13 июля 1923 г., находящемся в фонде ЦК партии в РГАСПИ⁶¹⁰. Выписка представляет собой машинописный текст с исходящим номером «5485/с», набранным в бланке ЦК РКП(б). В напечатанном под этим бланком адресе рассылки «т.т. Бубнову, Ярославскому, Оргбюро» соответственно подчеркнуто последнее слово «Оргбюро». Под текстом двух основных колонок оттиснута факсимильная подпись-росчерк генсека ЦК РКП(б) Сталина, означающая, что этот экземпляр выписки является подлинником. Здесь же проставлена и круглая печать ЦК РКП(б). Всего таких выписок было изготовлено четыре экземпляра, все они, очевидно, печатались одной машинописной закладкой.

Другой экземпляр выписки сохранился в тематическом деле АПРФ, посвященном антирелигиозной работе⁶¹¹. Он напечатан на бланке ЦК РКП(б) и является незаверенной копией (в конце документа набрана формула: «Верно:», но подписи заверителя нет). Не воспроизведены здесь и адрес рассылки, исходящий номер, дата изготовления подлинника выписки, а вместо подписи-росчерка Сталина напечатана его фамилия. Возможно, этот экземпляр был изготовлен в Бюро Секретариата для делопроизводственных целей.

Текст рассматриваемого постановления можно обнаружить и в позднейшем машинописном тетрадном «хранилищном» протоколе № 19 заседания Политбюро от 27 июля 1923 г.⁶¹² В данном протоколе, изготовленном в трех экземплярах, к напечатанному абзацами пункту 35 простым карандашом приписана от руки точно такая же, как и на карточке-бланке из «подлинного» протокола № 19 заседания Политбюро от 27 июля 1923 г., помета, отсылающая к пункту 12 протокола № 25 заседания Политбюро от 16 августа 1923 года.

Как видим, в отличие от постановления Политбюро от 27 июля 1923 г., выписка с которым отложилась в деле с протоколом № 20 заседания Секретариата ЦК РКП(б) от 13 июля 1923 г., с инициативным постановлением самого Оргбюро ЦК РКП(б) сотрудниками Бюро Секретариата ничего подобного проделано не было. Выписок с этим постановлением Оргбюро нет ни в деле РГАСПИ с «подлинным», ни в деле РГАСПИ с «хранилищным» протоколом № 19 заседания Политбюро, ни в тематическом деле АПРФ, где сохранилась выписка постановления Политбюро от 27 июля 1923 г. Поэтому узнать, с какой инициативой Оргбюро обратилось к Политбюро, можно только из документов, имеющихся в деле с протоколом № 20 заседания Секретариата ЦК РКП(б) от 13 июля 1923 г. Интересующие нас документы отложились в этом деле, т. к. 13 июля 1923 г. заседал именно Секретариат, а не Оргбюро, но в силу того, что Оргбюро не опротестовало принятое решение, постановление Секретариата автоматически стало и постановлением Оргбюро.

Если исходить из сохранившегося текста пункта 12 протокола № 20 Секретариата ЦК РКП(б) под названием «Резолюция агитпропсекции съезда по вопросам антирелигиозной агитации и пропаганды. (т. Молотов)», то выходит, что этот высший аппаратный орган партии принял следующее решение: «12. а) Поручить редактирование резолюции тов. Рудзутаку. б) Внести резолюцию на окончательное утверждение Политбюро»⁶¹³. Таким образом, получается, что съездовская резолюция об антирелигиозной пропаганде, написание проекта которой было поручено АРК Попову (см. сноску 62), вероятно дополнительно редактировалась секретарем ЦК РКП(б) Рудзутаком⁶¹⁴. Более того, именно он был намечен, согласно приведенному выше машинописному «Порядку дня» из «подлинного» протокола № 19 заседания Политбюро от 27 июля 1923 г., докладчиком перед этим высшим партийным органом по вопросу о съездовской резолюции. Необходимо также отметить, что все трое из упомянутых только что партийных функционеров – и Молотов, и Рудзутак, и Попов – 13 июля 1923 г. присутствовали и на самом заседании Секретариата ЦК РКП (б).

Выписка данного постановления техническими сотрудниками ЦК партии была изготовлена 16 июля 1923 г., но уже только не из протокола № 20 Секретариата, а из протокола № 20 Оргбюро. Один из экземпляров этой выписки был отправлен в качестве инициативного документа в Политбюро, другой (как отпуск) остался в деле с протоколом № 20 заседания Секретариата от 13 июля 1923 г., вместе с выпиской принятого по нему постановления Политбюро от 27 июля 1923 г.⁶¹⁵ Три других из пяти изготовленных машинописных выписок этого постановления Оргбюро были отправлены Рудзутаку, Ярославскому и Яковлеву.

Из всего вышерассмотренного следует, что руководитель Секретариата ЦК РКП(б) Сталин, отсутствовавший на заседании этого органа 13 июля 1923 г., выписки с постановлением Оргбюро о съездовской резолюции не получил. Тем не менее, из постановляющей части решения Политбюро от 27 июля 1923 г., его второго подпункта, «б)», выходит, что генсек, находясь на заседании Политбюро, помимо обсуждения постановления Оргбюро сделал специальное сообщение, исходя из которого члены и кандидаты в члены высшего партийного органа посчитали возможным возвратить часть закрытых храмов верующим. Таким образом, Сталин, очевидно, информировал Политбюро и о подготовке конкретных мер (антирелигиозного циркуляра) по утверждаемой съездовской резолюции. Напомним, что Секретариат рассмотрел вопрос о съездовской резолюции 13 июля 1923 г., т. е. на следующий день после того, как Политбюро приняло постановление о составлении Поповым проекта антирелигиозного циркуляра. Вывод о том, что генсек затрагивал на заседании высшего партийного органа проблему антирелигиозного циркуляра, формально подтверждается рукописной пометой, приписанной к тексту пункта 35 из «подлинного» и «хранилищного» протоколов № 19 заседания Политбюро от 27 июля 1923 г. и отсылающей к пункту 12 протокола № 25 заседания этой же высшей инстанции партии от 16 августа 1923 г., т. е. к постановлению Политбюро об утверждении антирелигиозного циркуляра.

Проект циркуляра, однако, в ЦК партии прислал не Н.Н. Попов, которому Политбюро 12 июля 1923 г. поручило его составить, а другой член АРК – зампред Президиума ЦИК СССР П.Г. Смидович, негласно исполнявший обязанности заместителя зампреда АРК (см. сноску 551). Такая замена, по-видимому, произошла по причине отъезда Попова из Москвы. Протоколы заседаний АРК свидетельствуют, что среди присутствовавших фамилия Попова не значится с 21 июля по 13 сентября 1923 г. Зато появилась фамилия Ярославского, но с 21 августа вновь исчезла до 18 сентября 1923 г., поэтому протоколы АРК подписывали Смидович и Менжинский⁶¹⁶. Но несмотря на отсутствие Попова, заменивший его Смидович уже 30 июля 1923 г. направил Сталину два документа: проект требуемого от АРК циркуляра и сопроводительное к нему письмо. Оба этих документа отложились в тематическом деле АПРФ, посвященном антирелигиозной работе.

Указанное сопроводительное письмо написано на небольшом листке бумаги в клетку рукой самого Смидовича и адресовано «т. Сталину – лично»⁶¹⁷. В этом письме его автор посчитал необходимым сообщить генсеку, во-первых, что все приведенные в проекте «примеры и факты относятся к последнему времени» и, во-вторых, что текст проекта прошел согласование с АРК («в общем») и с V «ликвидационным» отделом НКЮ, налоговым отделом НКФ («в специальных частях»). В конце письма Смидович проставил дату 30 июля 1923 г. и свою подпись-росчерк.

Такую же дату и подпись-росчерк Смидович вывел и под машинописным текстом проекта, на его последнем пятом листе⁶¹⁸. Этот документ получил от своих составителей заголовок: «Инструкция ЦК РКП об отношении к существующим религиозным организациям». Однако первое слово затем было заменено от руки на «Циркулярное письмо». Причем эту правку сделал не Смидович, рукописные коррективы которого также имеются в тексте, а кто-то другой, очевидно, из ЦК РКП(б), где документ, по-видимому, читался и правился с особым пристрастием. Можно предположить, что в этом проекте чернильная правка – это рука адресата сопроводительного письма Сталина, а карандашная правка – рука его первого помощника Назаретяна. Самой существенной на проекте является чернильная приписка (Сталина?) рядом с подписью-росчерком Смидовича: «О личной ответственности секретарей губкомов», означающая, что в документе нет текста о персональной ответственности региональных руководителей парткомов за неисполнение этой инструкции на местах.

Вообще же представленный Смидовичем проект, состоящий из преамбулы и трех пунктов, по своему содержанию можно свести к двум вопросам, рассматриваемым здесь под разными углами зрения. Это, во-первых, незаконное закрытие «богослужебных помещений» и, во-вторых, незаконное взимание налогов с религиозных объединений. И в первом, и во втором случаях в проекте довольно подробно и обстоятельно были перечислены многочисленные нарушения с конкретными примерами допущенных «перегибов» в той или иной местности. Например, в отношении православных церквей (не «молитвенных домов», «богослужебных помещений», а именно «церквей» или «помещений церквей») отмечалась недопустимость их закрытия в следующих случаях: при отсутствии «другого помещения для данного культа в этой местности» («закрытие единоверческой церкви в Орле»); при переустройстве под клубы, жилье и т. п., когда переделка других имеющихся «нежилых домов» обходится дешевле; при оставлении закрытых церквей «неиспользованными неопределенно долгое время»; при якобы административных нарушениях: за нерегистрацию (регистрация отсрочена до 27 сентября 1923 г.) (вновь Орловская губерния); при принятии постановлений о закрытии собраниями неверующих и инаковерующих («столкновение верующих рабочих с коммунистами и комсомольцами» на фабрике «Коммунистический авангард» (бывшая Собинка) Владимирской губернии и уезда; «на Ключинском стекольном заводе Тверской губ[ернии]»; на железной дороге; «даже в Москве»).

В проекте, присланном Смидовичем, в отношении Русской церкви отмечалась также недопустимость взимания завышенных налогов (арендной платы, особых ставок, штрафов и т. д.) с «церковных зданий и земли под ними» (Ярославский губисполком). Причем в волостях, где «налогов со строений и усадебных мест» нет, обложение церковных зданий и земли вообще отменялось (в отдельных губерниях за квадратный сажень земли брали по одному рублю золотом). Запрещались какие бы то ни было поборы и за «отправление культа», т. е. за возможность совершать православное богослужение (Мценский уисполком Орловской губернии арестовал представителей церковных советов за просьбу предъявить документ о взимании штрафов от 100 до 500 руб. золотом за нерегистрацию).

Помимо перечисления различных типов нарушений в этом документе были даны еще и отсылки к несоблюдаемым нормативным актам, а также указано как правильно на основе этих актов следует поступать в различных складывающихся ситуациях. Более того, в проекте местное руководство призывалось пересмотреть к 1 октября 1923 г. все случаи закрытия «церквей и молитвенных помещений» и открыть вновь те из них, которые до этого времени оставались неиспользованными (сравни с сообщением Сталина, принятым Политбюро 27 июля 1923 г. в качестве второго пункта «б)» своего постановления). Неисполнение данных распоряжений, по замыслам составителей проекта, должно было повлечь за собою привлечение ответственных лиц к судебным и партийным наказаниям.

Конечно же, столь конкретный и детальный проект, присланный Смидовичем в ЦК РКП(б) Сталину, по своему содержанию скорее являлся советской инструкцией, чем партийным циркуляром. Поэтому на документе в ЦК партии были проставлены на полях пометы и сделаны подчеркивания текста, свидетельствующие о попытках переработки данного проекта. Действительно, в деле РГАСПИ с «подлинным» протоколом № 25 заседания Политбюро от 16 августа 1923 г., на котором этот циркуляр был утвержден, сохранился текст другого машинописного проекта, существенно разнящегося с предыдущим проектом, присланным Смидовичем⁶¹⁹. Кем он был составлен неизвестно, но в основу его несомненно был положен проект Смидовича из тематического дела фонда Политбюро в АПРФ.

В самом начале документа была напечатана традиционная для циркулярного письма строчка с адресом рассылки: «Всем губкомам, обкомам, краевым к[омите]там, нац[иональным] ЦК и бюро ЦК». Далее в проекте был воспроизведен заголовок, взятый у его предшественника, но с учетом рукописной правки и с устранением слова «существующим», т. е. название циркуляра стало более лаконичным: «Об отношении к религиозным организациям». Первый абзац документа неизвестным составителем был посвящен обоснованию изложенных в проекте предписаний ЦК партии о существующих нарушениях «в области антирелигиозной пропаганды». Согласно данному абзацу, эти предписания базировались на «изданных ранее декретах Советской власти и циркулярных указаниях ЦК», «постановлениях XII Партсъезда и положениях нашей партийной программы». Причем в подтверждение перечисленного здесь же приводились две цитаты из программы РКП(б) и из съездовской резолюции, утвержденной 27 июля 1923 г. Политбюро и запрещавшей «оскорблять чувства верующих» и применять «нарочито грубые приемы» в антирелигиозной пропаганде. Во втором абзаце документа были приведены единым блоком пять конкретных примеров нарушений на местах, взятых из проекта Смидовича. Единственным отличием в новом проекте при этом стало значительное расширение списка мест, где произошло незаконное закрытие «еврейских молитвенных домов, синагог»⁶²⁰. Чтобы исправить эти местные нарушения, в третьем абзаце партийным комитетам, «за личной ответственностью секретарей» этих организаций, предлагалось четыре пункта конкретных мер по преодолению допущенных «перегибов».

В этих пунктах, по сути, были сжато пересказаны основные типы нарушений из проекта Смидовича с требованием их немедленного прекращения и недопустимости ничего подобного впредь. Так, запрещалось закрывать «церкви, молитвенные помещения и синагоги» в следующих случаях: за административные нарушения, т. е. за нерегистрацию (с отменой таких решений, если они уже имели место); по постановлениям собраний неверующих или инаковерующих; за неуплату налогов; по политическим мотивам (в случае арестов духовенства и верующих за «контрреволюционные, антисоветские деяния»). Здесь же говорилось о строгом следовании на местах антирелигиозным «решениям партийного центра» и отмечалось, что «успех в деле разложения церкви и верующих зависит не от степени физического гонения верующих (закрытие церквей, взимание штрафов, аресты и т. п.), а больше всего от вдумчивого, серьезного и тактичного отношения к верующим и беспощадного бичевания их силой научного анализа идеи бога, культа, религии и острого юмора, без издевок, с применением политической репрессии лишь в случаях содействия со стороны верующих и церкви врагам Советской власти». В последнем абзаце партийные комитеты предостерегались от потери бдительности при осуществлении контроля за Русской церковью и верующими, которые вполне могли «обратить религию вновь в орудие контр-революции и иностранной интервенции, как это имело место в период гражданской войны».

Таким образом, в новом проекте циркулярного письма ЦК РКП(б), в отличие от проекта Смидовича, значительно сократился объем текста, претерпев качественные изменения. Он стал менее конкретным, более упорядоченным и обобщенным: из проекта Смидовича были заимствованы только иллюстративные примеры местных «перегибов» и четыре основных типа допускаемых нарушений, кои немедленно следовало исправить с наказанием виновных. Вместе с тем, в текст нового проекта был привнесен ранее не акцентировавшийся момент: пояснение, что «физическое гонение верующих» Русской церкви не способствует ее «разложению», т. е. обновленческому расколу. В проекте Смидовича эта мысль не была выражена столь прямолинейно. Напомним, что в данном проекте при перечислении нарушений, связанных с закрытием, сообщалось, что за «невзнос налогов» и за «политические преступления» (при аресте отдельных верующих или всей группы) «богослужебные помещения» должны были передаваться другой группе верующих, желающей заключить договор. Этой другой группой вполне могли быть обновленцы, которые, кстати, нередко для захвата храмов инициировали аресты своих противников. Исходя из только что приведенного, становится вполне очевидной направленность данного антирелигиозного циркуляра на дальнейшее углубление внутрицерковного раскола и на обострение борьбы различных группировок друг с другом на приходском уровне.

То, что это так, дополнительно подтверждает рукописная правка фиолетовыми и красными чернилами, внесенная в рассмотренный нами текст проекта циркуляра из дела с «подлинным» протоколом № 25 заседания Политбюро от 16 августа 1923 г. Эта правка, по-видимому, была сделана на документе рукой Сталина и превратила его текст в новый вариант циркулярного письма «об отношении к религиозным организациям». Согласно текстовому куску, вписанному поверх машинописных строк, предваряющих конкретные требования к региональным парткомам, правщик однозначно обозначил, что «грубые, безтактные действия против верующих» ведут к срыву «достижений партии в области разложения церкви и рискуют сыграть на руку контрреволюции». Помимо приведенного, правщик в начале проекта вычеркнул упоминание о «декретах Советской власти», «циркулярных указаниях ЦК», постановлениях XII съезда РКП(б) и о программе партии, но оставил две цитаты из съездовской антирелигиозной резолюции и из партийной программы. Он также посчитал необходимым в абзаце с конкретными примерами с мест вычеркнуть упоминание о столкновениях на железной дороге и в Москве, но зато вписал текст о закрытии большого количества церквей «по всему Закавказью, особенно, в Грузии». Несомненно, что этот текст еще один весомый аргумент в поддержку сделанного выше вывода об авторе правки. В абзац с конкретными мерами по преодолению допущенных «перегибов» правщик внес новые пункты (всего их стало семь) с требованием, во-первых, прекратить аресты «религиозного характера», если они не были связаны с «контрреволюционными деяниями» духовенства и верующих, во-вторых, определить ставки налогов на здания строго по нормативным актам и, в-третьих, возложить ответственность за исполнение этого циркуляра лично на секретарей парткомов (слово «лично» было подчеркнуто два раза). Кстати, последний пункт о личной ответственности, как и помета (Сталина?) сходного содержания на проекте Смидовича, вписан в конце документа, на свободном пространстве листа. (Еще один аргумент в пользу атрибуции правки?) В целом же, весь текст проекта был довольно сильно отредактирован, впрочем без серьезных смысловых изменений.

По всей видимости, этот новый вариант текста проекта циркулярного письма ЦК РКП(б) был правщиком (Сталиным) передан Назаретяну, который проставил на нем карандашные пометы. В самом начале документа, в его правом углу, заведующий Бюро Секретариата синим карандашом написал слово: «Проект», а в противоположном углу красным карандашом распорядился о следующем: «1. Перепечатать. 2. Раздать чл[енам] П[олит]Б[юро] и собрать голоса. А. Н[азаретян]. 14/VIII», после чего добавил сверху: «Сегодня». Позже, очевидно уже после утверждения членами и кандидатами в члены Политбюро этого проекта, Назаретян тем же красным карандашом зачеркнул первый и второй пункты в помете и написал рядом: «К делу П[олит]Б[юро]. А. Н[азаретян]».

Но еще до того, как Назаретян зачеркнул свою помету, сотрудники подчиненного ему Бюро Секретариата, согласно приписке «Сегодня», напечатали 14 августа 1923 г. на бланках ЦК РКП(б) для проведения голосования 14 сопроводительных писем к перепечатанному проекту циркулярного письма. Один экземпляр этого письма от 14 августа 1923 г. с факсимильной подписью Назаретяна отложился в деле РГАСПИ с «подлинным» протоколом № 25 заседания Политбюро от 16 августа 1923 г.⁶²¹ Адресатами других экземпляров на документе были обозначены члены и кандидаты в члены Политбюро: «т.т. Бухарин, Зиновьев, Калинин, Каменев, Ленин, Молотов, Рудзутак, Рыков, Сталин, Томский, Троцкий». В письме сообщалось, что «по поручению тов. Сталина» им для голосования опросом направляется «на 3 листах» проект циркуляра «по вопросу об отношении к религиозным организациям». Поверх этого текста, однако, красными чернилами рукой Назаретяна была написана помета, дезавуирующая содержащуюся в письме информацию об опросе: «Утв[ерждено] в засед[ании] П[олит]Б[юро] от 16/VIII 23 г. Передано 16/VIII 23 г. в типогр[афию] ГПУ через т. Мехлиса для набора и отпечатания. А. Н[азаретян]». Таким образом получается, что проект циркуляра был утвержден не опросом, а на заседании Политбюро 16 августа 1923 года.

Одновременно с изготовлением этого сопроводительного письма, 14 августа 1923 г., в Бюро Секретариата был перепечатан и новый вариант текста проекта циркулярного письма с учетом всей сделанной фиолетовыми и красными чернилами (Сталиным) правки и с воспроизведением машинописью пометы: «Проект», проставленной синим карандашом Назаретяном. Один из изготовленных экземпляров проекта циркуляра, как и предшествующий, с которого он печатался, был помещен техническим персоналом ЦК партии в дело с «подлинным» протоколом № 25 заседания Политбюро от 16 августа 1923 г., следом за сопроводительным письмом Назаретяна от 14 августа 1923 г.⁶²² Другой экземпляр, одной машинописной закладки с предыдущим, оказался в тематическом деле АПРФ, посвященном антирелигиозной работе⁶²³. Однако соответствующего экземпляра сопроводительного письма Назаретяна от 14 августа 1923 г. в тематическое дело АПРФ вставлено не было. Рассылалось или нет партийным вождям для их «опросного» голосования это сопроводительное письмо, а вместе с ним и другие напечатанные экземпляры проекта циркуляра, сказать трудно. Материалов, подтверждающих получение перечисленными выше членами и кандидатами в члены Политбюро рассматриваемых документов, до сих пор не обнаружено. Возможно, этот проект циркуляра был представлен им непосредственно на заседании Политбюро, точнее, тем из них, кто 16 августа 1923 г. принял участие в работе этого высшего органа ЦК РКП (б).

Как бы то ни было, но остается фактом, что после того, как экземпляры письма, хранящиеся ныне в РГАСПИ и в АПРФ, отпечатали, их тексты фиолетовыми чернилами и синим карандашом, обведенным теми же фиолетовыми чернилами, были отредактированы Сталиным еще раз: сверены с оригиналом с исправлением явных несуразностей, сделанных машинисткой. В конце экземпляра циркуляра из РГАСПИ фиолетовыми чернилами рукой генсека была приписана этикетная формула подписи: «Секретарь ЦК». К ней, уже после утверждения текста циркуляра, рукой Назаретяна красным карандашом была приписана фамилия Сталина. Ниже тем же самым карандашом и той же рукой была проставлена дата принятия документа: «16/VIII 23 г.», а в начале документа вместо вычеркнутого слова «Проект» вписан гриф «Строго-Секретно». Под этим грифом фиолетовыми чернилами проставили еще один гриф: «Экз[емпляр] № ...», необходимый для учета отпечатанных в типографии экземпляров циркулярного письма при их рассылке на места.

Сходным образом, но вероятно несколько позже, был оформлен и экземпляр циркуляра из АПРФ. В начале документа Назаретян, вычеркнув слово «Проект», вписал взамен него, как и на экземпляре из РГАСПИ, гриф «Строго-Секретно», а под ним другой гриф: «Экз[емпляр] № ...». При этом в конце документа заведующий Бюро Секретариата проставил только дату: «16/VIII 23 г.» Формула же подписи с фамилией Сталина была напечатана здесь прописными буквами на машинке, причем сделала это, по всей видимости, помощник технического (дежурного) секретаря секретариата Политбюро Л.Г. Курындина, т. к. именно ее фамилия с заверительной формулой «Верно:» оказалась набрана теми же прописными буквами ниже фамилии генсека ЦК партии. Отметим, что данную заверительную формулу Курындиной, подтверждающую машинописную подпись Сталина, Назаретян посчитал явно излишней и поэтому зачеркнул. В отличие от экземпляра из РГАСПИ, в заголовке рассматриваемого документа Назаретян впервые проставил регистрационный номер ЦК РКП(б) – «30», присвоенный циркулярному письму в Бюро Секретариата. Стоит на экземпляре циркуляра из АПРФ и новая, не повторяющаяся нигде более, помета, сделанная рукой Назаретяна на первом листе документа: «(С набора)». Она, несомненно, означает, что во исполнение постановления Политбюро от 16 августа 1923 г. с исследуемого экземпляра циркулярного письма велся набор при изготовлении типографских экземпляров циркуляра для отправки на места.

Подобная простановка формулы подписи, даты и грифов однозначно говорит о том, что данные экземпляры письма были приняты высшим партийным органом в качестве окончательного варианта текста циркуляра. Сделанный вывод подтверждает и месторасположение одного из изученных экземпляров документа в деле с «подлинным» протоколом № 25 заседания Политбюро от 16 августа 1923 г., вместе с постановлением об утверждении циркуляра. Свидетельствует об этом и находящийся здесь же правленый фиолетовыми и красными чернилами Сталиным предшествующий вариант проекта циркуляра, который с полным правом можно признать черновиком экземпляра документа и из РГАСПИ, и из АПРФ. Более того, если брать во внимание текст постановления Политбюро об антирелигиозном циркуляре, то рассмотренные экземпляры письма следует считать официальным приложением к этому решению высшего органа ЦК РКП(б), принятому на его заседании 16 августа 1923 года.

Согласно списку присутствовавших из «хранилищного» протокола № 25 заседания Политбюро от 16 августа 1923 г., в этот день в работе высшего органа ЦК РКП(б) приняли участие Сталин, Рыков, Каменев, Рудзутак, а также председатель АРК Ярославский⁶²⁴. Если следовать за предварительным машинописным «Порядком дня заседания Политбюро ЦК РКП от 16.VIII-1923 года № 25», сохранившемся в «подлинном» протоколе этого заседания, то можно констатировать, что перечисленные высшие партийные руководители, по-видимому, были заранее проинформированы о включении в повестку дня вопроса об антирелигиозном циркуляре, который Бюро Секретариата пыталось проголосовать опросом еще 14 августа 1923 г. Девятым пунктом в приведенном «Порядке дня» с указанием имени докладчика значилось: «9. Циркуляр о закрытии церквей (т. Сталин)»⁶²⁵.

Точно также этот вопрос был сформулирован и в карточке-бланке постановлений ЦК РКП(б), вложенной в «подлинный» протокол № 25 заседания Политбюро от 16 августа 1923 г. Правда, к напечатанному в ее графе «Слушали» тексту синими чернилами сотрудник Бюро Секретариата приписал иной номер пункта: «12»⁶²⁶. Соответственно в графе «Постановили» лиловыми чернилами от руки было вписано: «Принять» и далее фиолетовыми чернилами рукой Назаретяна добавлено, а затем простым карандашом зачеркнуто: «(см. приложение)». Под приложением, без сомнения, и имелись в виду тексты утвержденного Политбюро циркуляра. В графе «Материалы за №№» карточки-бланка синими чернилами рукой сотрудника Бюро Секретариата так и было зафиксировано: «Циркулярное письмо к парторганизациям», а в графе «Выписка т.т.» по поводу этого письма фиолетовыми чернилами рукой Назаретяна давалось следующее распоряжение: «Отпечатать типогр[афским] пор[ядком] (ГПУ) и разослать в строго-секретн[ом] порядке всем организациям». Несмотря на столь нетрадиционное заполнение графы «Выписка т.т.», под текстом графы «Слушали» синими чернилами все-таки был проставлен исходящий номер «6437/с», присвоенный выписке с данным решением Политбюро.

Как видим, циркулярное письмо одновременно было и официальным приложением к постановлению Политбюро от 16 августа 1923 г. и его итоговым документом, рассылаемым в регионы. Из записанного же фиолетовыми чернилами Назаретяном в графе «Выписка т.т.» можно сделать следующее заключение. Как мы и предполагали, после утверждения Политбюро текста циркуляра заведующий Бюро Секретариата с участием Курындиной действительно стал готовить рассмотренные нами выше экземпляры документа, хранящиеся ныне в РГАСПИ и в АПРФ, для их передачи в типографию ГПУ. Именно поэтому он проставил на них дату заседания Политбюро «16/VIII 23 г.», гриф «Экз[емпляр] №...», а на экземпляре РГАСПИ и фамилию Сталина в формуле подписи. Заметим, что проставленный Назаретяном на первом листе и одного, и другого экземпляра циркуляра вместо слова «Проект» гриф «Строго-Секретно», очевидно, был заимствован им как раз из текста графы «Выписка т.т.» карточки-бланка пункта 12 из «подлинного» протокола № 25 заседания Политбюро от 16 августа 1923 г. Ведь, согласно данной графе, отпечатанные в типографии ГПУ экземпляры циркулярного письма ЦК РКП(б) № 30 «Об отношении к религиозным организациям» должны были отправиться на места «в строго-секретном порядке».

Следует признать, что проделанное Назаретяном и отчасти Курындиной оформление обозначенных экземпляров циркулярного письма не пропало даром. В типографии ГПУ набор текста партийного циркуляра велся именно с этих экземпляров документа, точнее, с экземпляра, хранящегося в АПРФ и имеющего помету «(С набора)». Об этом свидетельствует отложившийся в одном тематическом деле АПРФ вместе с указанным только что экземпляром письма, а также в фонде ЦК партии В РГАСПИ, типографский лист с партийным циркуляром⁶²⁷. Его текст повторяет текст машинописного экземпляра АПРФ с учетом всей сделанной правки, включая дату 16 августа 1923 г., формулу подписи с фамилией Сталина, 30-й регистрационный номер ЦК РКП(б), грифы «Строго-Секретно», «Экз[емпляр] № ...». Причем в последнем грифе оттиснут номер 31, а у другого № 158, означающие, что это соответственно 31-й и 158-й типографские экземпляры циркулярного письма. Сколько же всего таких типографских листов было отпечатано в типографии ГПУ, сказать точно трудно, т. к. выходные реквизиты на документе не проставлены. Большая часть этих листов, очевидно, отложилась в региональных партийных архивах⁶²⁸.

С их отправкой на места сотрудники Бюро Секретариата с полным правом могли отчитаться перед высшими партийными руководителями об исполнении не только постановления Политбюро от 16 августа 1923 г., но и постановления высшего органа ЦК РКП(б) о составлении антирелигиозного циркуляра от 12 июля 1923 г., а значит и об исполнении решения Пленума ЦК партии от 4 июля 1923 г., базирующегося на съездовской резолюции об антирелигиозной пропаганде и агитации.

Однако для самих сотрудников секретного делопроизводства ЦК партии отправка циркулярного письма в региональные парткомы отнюдь не означала прекращение работы с материалами, относящимися к постановлению Политбюро от 16 августа 1923 г. Несмотря на то, что в карточке-бланке пункта 12 из «подлинного» протокола № 25 заседания Политбюро от 16 августа 1923 г. ни одного адресата для рассылки изучаемого постановления не указано, тем не менее, выписки с данным решением в Бюро Секретариата, по-видимому, были напечатаны. Об изготовлении таковых, в частности, свидетельствует присвоенный им уже упомянутый исходящий номер «6437/с», проставленный синими чернилами в карточке-бланке под текстом графы «Слушали». Более того, в тематическом деле АПРФ, посвященном антирелигиозной работе, сохранилась незаверенная машинописная копия, снятая как раз с выписки постановления Политбюро от 16 августа 1923 г.⁶²⁹ Она была напечатана техническими работниками ЦК партии на простом листке бумаги в качестве безадресной справки. Исходящего номера «6437/с» на ней не воспроизведено. Внизу документа напечатана формула «Верно:», но подписи заверителя нет. Текст выписки дан под общим заголовком «Справка» и представляет собой две основные колонки «Слушали» и «Постановили» пункта 12 из протокола № 25 заседания Политбюро от 16 августа 1923 г. Причем в колонке «Постановили» повторена из карточки-бланка добавленная рукой Назаретяна и затем зачеркнутая формула «(см. приложение)», говорящая о наличии у постановления Политбюро официального приложения – циркулярного письма ЦК РКП(б).

В самом деле вместе с приведенной копией выписки, столь своеобразно оформленной в Бюро Секретариата, в данном тематическом деле АПРФ в качестве приложения к постановлению Политбюро от 16 августа 1923 г. была помещена копия циркулярного письма ЦК РКП(б) «Об отношении к религиозным организациям»⁶³⁰. Вверху документа рукой сотрудника Бюро Секретариата (заверителя данной копии) соответственно была выведена традиционная помета о принадлежности письма к пункту 12 протокола № 25 заседания Политбюро от 16 августа 1923 г. Как следует из заверительной формулы, заверила своим росчерком эту копию письма, а значит и проставила помету о принадлежности, архивариус секретариата Политбюро Бюро Секретариата А.К. Шук (Василенко). Должность заверителя, несомненно, говорит о том, что справка-выписка и копия циркулярного письма из тематического дела АПРФ были изготовлены в более позднее время, для архивных целей. Помимо простановки подписи-росчерка Шук непосредственно в тексте копии циркуляра выправила и явные опечатки машинистки. Всего таких копий циркулярного письма было сделано две, причем они обе снимались с 53-го экземпляра циркуляра, изготовленного для рассылки в регионы. Об этом, в частности, говорит воспроизведенный в начале копии гриф с номером экземпляра: «Экз[емпляр] № 53», в котором цифры «53» зачеркнуты рукой Шук.

В еще более позднее время для тех же архивных целей текст изучаемого постановления Политбюро был набран пунктом 12 в машинописной тетради «хранилищного» протокола № 25 заседания высшего органа ЦК РКП(б) от 16 августа 1923 г.⁶³¹ Здесь в абзаце, отведенном под текст колонки «Постановили», напечатана, как и в справке-выписке, зачеркнутая в карточке-бланке из «подлинного» протокола № 25 Политбюро формула «(см. приложение)». Сделано это было опять же не зря, т. к. одновременно с изготовлением настоящего «хранилищного» протокола в качестве приложения к его пункту 12 печаталось и циркулярное письмо ЦК РКП(б) № 30 «Об отношении к религиозным организациям».

Это письмо с датой 16 августа 1923 г. представляет собой незаверенную машинописную копию⁶³². Оно было размножено, как и «хранилищный» протокол № 25 Политбюро, в количестве трех экземпляров. В отличие от предыдущих экземпляров циркуляра, текст которых был утвержден постановлением Политбюро от 16 августа 1923 г., данная копия не имеет грифа «Экз[емпляр] № ...». Отсутствие этого грифа можно объяснить тем, что циркулярное письмо из дела с «хранилищным» протоколом не было предназначено для рассылки на места. Наличие же этого письма в качестве официального приложения к пункту 12 «хранилищного» протокола № 25 заседания Политбюро от 16 августа 1923 г. говорит нам о том, что циркуляр помимо отправки на места в виде типографских листов также рассылался высокопоставленным партийным руководителям после заседания Политбюро 16 августа 1923 г. еще и вместе с его протоколом.

В целом же, подводя итог рассмотрению документов, связанных с принятием секретного антирелигиозного циркуляра ЦК РКП(б), следует отметить, что данное циркулярное письмо было составлено и разослано практически одновременно с подготовкой к публикации и официальным обнародованием съездовской резолюции об антирелигиозной пропаганде. Таким образом, секретный циркуляр можно признать документом, который расшифровывал для региональных парткомов общие фразы съездовской резолюции, переводя их в область практических действий. При этом нужно помнить, что тексты (проекты) и циркуляра, и резолюции были подготовлены членами АРК, а затем уже окончательно отредактированы членами и кандидатами в члены Оргбюро ЦК РКП(б), секретарями ЦК РКП(б), в частности, Рудзутаком и Сталиным, а также сотрудниками Бюро Секретариата ЦК РКП(б). Сохранившиеся в тематическом деле АПРФ, посвященном антирелигиозной работе, и в делах РГАСПИ с «подлинным» и «хранилищным» протоколами № 25 Политбюро, а также среди материалов организационно-инструкторского отдела ЦК РКП(б), экземпляры документов с текстом циркуляра уже сегодня позволяют предварительно сделать следующее заключение.

Как было показано выше, первый проект циркуляра, снабдив его сопроводительным письмом от 30 июля 1923 г., прислал в ЦК РКП(б) («т. Сталину – лично») член АРК Смидович, замещающий отсутствующего в Москве зампреда этой комиссии Попова (именно ему Политбюро поручило составить проект). На основе этого проекта неизвестным лицом была составлена вторая редакция текста данного документа, по сути второй проект, после серьезной правки которого Сталиным получился окончательный вариант циркуляра. Отпечатанный вместе с сопроводительным письмом от 14 августа 1923 г. этот вариант был подготовлен для рассылки членам и кандидатам в члены Политбюро с целью его утверждения «опросом». Однако «опросное» голосование не состоялось и вопрос о циркуляре был включен в повестку заседания высшего органа ЦК РКП(б) от 16 августа 1923 г. После принятия 16 августа 1923 г. Политбюро постановления о циркуляре два его экземпляра, напечатанных еще для проведения «опроса», были подготовлены в Бюро Секретариата для отправки в типографию ГПУ. Полученные в Бюро Секретариата типографские листки с циркулярным письмом ЦК РКП(б) были разосланы «в строго-секретном порядке» для исполнения на места. Помимо этого, по всей видимости, экземпляры циркуляра также рассылались для ознакомления и высокопоставленным партийцам в качестве официального приложения к выписке с изучаемым постановлением Политбюро и к протоколу № 25 заседания высшего органа ЦК РКП(б) от 16 августа 1923 года⁶³³.

Несомненно, что в отношении Русской церкви этот поступивший к партийным руководителям циркуляр должен был закрепить «достижения партии в области разложения» церковной организации, т. е. в области обновленческого раскола православного духовенства и мирян. Ведь творимый на местах административный произвол – массовое закрытие храмов – способствовал усилению только одной церковной группировки – обновленческой, что, в конечном итоге, вело к исчезновению созданного властью с таким трудом церковного раскола. К такому же результату, по мнению ЦК партии, вела и «грубая», «бестактная» антирелигиозная (антицерковная) пропаганда и агитация, сплачивавшая ряды верующих. Исправить сложившуюся ситуацию «без потери бдительности», но с обязательным устранением «перегибов», и должны были официальная резолюция XII съезда партии и секретный циркуляр ее ЦК⁶³⁴.

***

Помимо циркулярного письма ЦК РКП(б) от 16 августа 1923 г. проблемы церковного раскола затрагивают также и документы, связанные с принятием Политбюро другого директивного акта – инструкции о регистрации православных религиозных групп и обществ. Подготовкой проекта этой инструкции АРК занималась практически одновременно с партийным циркуляром, в июле – начале августа 1923 г. Однако ни в августе, ни в сентябре в повестку дня высшего партийного органа вопрос об инструкции, несмотря на постановления АРК с просьбой ее срочного утверждения Политбюро, внесен не был. Возможно, подобное произошло из-за секретного циркуляра ЦК РКП(б), в котором, как отмечалось, регистрационные проблемы получили свою новую трактовку, а появление в это же время инструкции о регистрации могло окончательно запутать региональные органы власти. Нельзя исключать и того, что АРК, требовавшая согласования проекта с НКВД и НКЮ, от имени которых эта инструкция была бы обнародована, своевременно не получила от указанных ведомств предложений с коррективами⁶³⁵.

Так или иначе, но АРК все-таки 31 октября 1923 г. на своем заседании вновь поставила данный вопрос на обсуждение: отмеченные в циркуляре сроки продления регистрации (27 сентября 1923 г.) и открытия неправильно закрытых церквей (до 1 октября 1923 г.) к этому времени истекли. В сохранившихся в фонде Ярославского и среди материалов Оргбюро и Секретариата в фонде ЦК партии в РГАСПИ двух машинописных экземплярах протокола № 37 заседания АРК от 31 октября 1923 г. в третьем пункте «Инструкция о регистрации религиозных общин» зафиксированным оказался лишь итог проведенного обсуждения: «Просить т.т. Ярославского и Попова провести проект инструкции в срочном порядке в Политбюро»⁶³⁶.

Соответственно, во исполнение этой просьбы, зампред АРК Попов составил проект постановления Политбюро. Его машинописный подлинник без даты, но с проставленной автором подписью-росчерком, отложился в тематическом деле АПРФ, посвященном антирелигиозной работе⁶³⁷. Вверху документа так и было напечатано: «Проект постановления», а чуть ниже указан адрес инстанции, которой данный текст АРК предлагала принять в качестве своего решения: «В Политбюро ЦК». Без сомнения можно утверждать, что подписанный Поповым проект дошел до этого высшего органа ЦК РКП(б). Подтверждением тому служит выведенная на документе рукописная помета о его принадлежности к пункту 15 протокола № 41 заседания Политбюро от 1 ноября 1923 г. Исходя из этой пометы, а также учитывая дату заседания АРК, можно сделать вывод, что проект постановления Политбюро был составлен 31 октября или 1 ноября 1923 г. Использовался полученный в Политбюро документ при оформлении соответствующего постановления или нет, определить из проекта крайне сложно. Однако для упрощения работы сотрудников Бюро Секретариата, чтобы они могли в случае утверждения проекта сразу же переписать его в протокол Политбюро, в документе предусмотрительно были выделены две традиционные при оформлении постановлений колонки «Слушали» и «Постановили». В первой из них было набрано: «О регистрации религиозных обществ», а во второй: «Признать необходимым выработку инструкций на предмет регистрации религиозных обществ в духе, дающем «святейшему синоду» и губернским епархиальным управлениям власть над церковно-приходскими советами».

Таким образом, несмотря на четкое решение АРК о представлении в Политбюро проекта инструкции, в подготовительном документе за подписью Попова высшему органу партии предлагалось не срочно утвердить этот проект, а всего лишь высказать мнение о «необходимости выработать инструкцию» (словно готовившегося с июля 1923 г. проекта не существовало, и он не рассматривался на заседаниях АРК). Причем намечаемую инструкцию нужно было составить в обновленческом «духе», позволяющем образованному 8 августа 1923 г. обновленческому Священному Синоду (неправильно именуемому в проекте постановления «святейшим») и его региональным структурам («губернским епархиальным управлениям») взять под контроль большинство общин верующих на местах. По-видимому, АРК этой инструкцией собиралась подтвердить неслучайность принятых в конце 1922 – начале 1923 г. решений, поддержанных Политбюро и обнародованных на совещании региональных руководителей парткомов, приехавших на X Всероссийский съезд Советов. Напомним, что эти решения касались вопросов сохранения в центре и на местах административной структуры управления обновленческой церковью и о подчинении ей основной массовой составляющей церковной организации приходских советов (см. Главу II). Ведь с изменением меры пресечения патриарху Тихону, значительное количество православных общин, ранее признававших над собою обновленческую церковную власть, вышло из подчинения таковой и перешло под начало канонического главы Русской церкви⁶³⁸.

1 ноября 1923 г. на заседание Политбюро прибыли, согласно списку присутствовавших из «подлинного» протокола № 41 высшего органа ЦК РКП(б), его члены Зиновьев, Каменев, Рыков, Сталин, Томский, Троцкий и кандидаты в члены Бухарин, Калинин, Молотов, Рудзутак, а также председатель АРК Ярославский⁶³⁹. Именно они, если брать во внимание рукописную помету о принадлежности на проекте постановления Политбюро, подписанном Поповым, рассмотрели предложенный им АРК документ. При этом, правда, необходимо признать, что в Бюро Секретариата проблему «регистрации религиозных обществ» оформлять как самостоятельный вопрос не захотели. Здесь посчитали более уместным зафиксировать данную проблему несколько иначе, чем предлагалось в проекте за подписью Попова. Поэтому в предварительной машинописной «Повестке заседания Политбюро ЦК РКП», вставленной в «подлинный» протокол № 41 заседания Политбюро от 1 ноября 1923 г., пунктом 20 значилось следующее: «20. Вопросы антирелигиозной комиссии (т.т. Н.Н. Попов, Смидович)»⁶⁴⁰.

Как видим, уже формулируя предварительную повестку, сотрудники Бюро Секретариата не сочли нужным заимствовать что- либо из текста проекта, за исключением фамилии подписавшего документ инициатора Попова. Более того, сотрудники секретного делопроизводства ЦК РКП(б) проигнорировали текст проекта, представленный за подписью Попова, и при заполнении карточки-бланка с самим постановлением, оформленным пунктом 15 в «подлинном» протоколе № 41 заседания Политбюро от 1 ноября 1923 г.⁶⁴¹ В Бюро Секретариата решили ограничиться собственными законспирированными формулировками, зафиксированными в предварительной повестке и в общем-то ничего не говорящими о предмете рассмотрения. Вероятно, это было сделано еще и потому, что поставленные АРК перед Политбюро проблемы касались не только «регистрации религиозных обществ». В графу «Слушали» карточки-бланка постановлений ЦК РКП(б) вновь было впечатано: «20. Вопросы антирелигиозной комиссии (т.т. Н.Н. Попов, Смидович)», после чего простым карандашом от руки номер пункта оказался выправленным на «15». А в графу «Постановили» еще более кратко красными чернилами от руки вписали: «Отложить». Не использовав текст проекта за подписью Попова, сотрудники Бюро Секретариата решили не отмечать этот документ и в графе «Материалы за №№», вообще оставив ее пустой. Фамилии же выступавших из графы «Слушали» красными чернилами были повторены ими в графе «Выписка т.т.», что означало следующее: Попову и Смидовичу данное постановление теперь уже в виде выписок из протокола Политбюро специально направлялось для ознакомления, причем каждому персонально. О том, что эти выписки были отправлены своим адресатам, свидетельствует и их исходящие номера «9903/с», выведенные простым карандашом от руки под текстом графы «Слушали», как раз под фамилиями Попова и Смидовича.

В самом деле экземпляр упомянутой выписки с точно таким же исходящим номером «9903/с» был помещен партийными архивистами в тематическом деле АПРФ, посвященном антирелигиозной работе. Причем разместили этот экземпляр перед проектом постановления Политбюро, подписанным Поповым. Напомним, что на данном проекте была проставлена рукописная помета, отсылающая к пункту 15 протокола № 41 заседания Политбюро от 1 ноября 1923 г., т. е. к решению, набранному в выписке. Несомненно, подобное месторасположение – еще одно свидетельство того, что Политбюро 1 ноября 1923 г. обсуждало вопрос об инструкции «по проведению регистрации религиозных обществ».

Обозначенная выписка из тематического дела АПРФ – это один из ее трех экземпляров (отпуск), изготовленный 1 ноября 1923 г. во исполнение графы «Выписка т.т.» карточки-бланка пункта 15 из «подлинного» протокола № 41 Политбюро⁶⁴². Очевидно, два других экземпляра были отправлены адресатам, чьи фамилии сотрудники Бюро Секретариата напечатали как адрес рассылки выше двух основных колонок «Слушали» и «Постановили» документа. По всей видимости, все три экземпляра данной выписки печатались на одинаковых бланковых формах – бланке ЦК РКП(б), предназначенном для оформления постановлений Политбюро.

Помимо Попова и Смидовича с текстом изучаемого постановления Политбюро также были ознакомлены и получатели рассылочных экземпляров протокола № 41 заседания Политбюро от 1 ноября 1923 г. Об этом, в частности, говорит сделанная с такого протокола в более позднее время машинописная тетрадка его «хранилищного» экземпляра, отложившаяся в фонде ЦК партии в РГАСПИ⁶⁴³. Если исходить из текста напечатанного здесь абзацами пункта 15, то можно однозначно констатировать, что получившие его вместе с протоколом № 41 после заседания Политбюро от 1 ноября 1923 г. партийные руководители, в отличие от Попова и Смидовича, навряд ли смогли догадаться, какие вопросы АРК высший орган ЦК РКП(б) отложил на свои последующие заседания.

Похоже, что Попов и Смидович свои выписки с постановлением Политбюро о переносе рассмотрения вопроса об инструкции на другое заседание высшего органа партии получили. Уже в «подлинном» протоколе № 43 заседания Политбюро от 10 ноября 1923 г. их фамилии вновь значатся среди выступавших по вопросам, поставленным АРК. Так, если обратиться к предварительной машинописной «Повестке заседания Политбюро ЦК РКП» из этого протокола, то фамилии и Попова, и Смидовича можно обнаружить в пункте 24: «24. Вопросы антирелигиозной комиссии (т.т. Н.Н. Попов, Смидович)»⁶⁴⁴. Однако, если судить по карточкам-бланкам постановлений ЦК РКП(б), то «члены Политбюро: т.т. Зиновьев, Каменев, Рыков, Сталин, Томский, Троцкий» и «кандидаты в члены Политбюро: т.т. Бухарин, Молотов и Рудзутак» с присутствовавшим на заседании председателем АРК Ярославским повторно выслушали этих двух членов АРК по пункту 20 повестки дня⁶⁴⁵.

Согласно соответствующей карточке-бланку, формулировка данного пункта 20 была заимствована сотрудниками Бюро Секретариата, как и в протоколе № 41 Политбюро от 1 ноября 1923 г., из предварительной повестки дня: «20. Вопросы антирелигиозной комиссии, (т.т. Н.Н. Попов и Смидович)», причем этот текст в графе «Слушали» напечатали на машинке, проставив номер пункта 20 черными чернилами от руки⁶⁴⁶. Однако графа «Постановили», по сравнению со сходной графой из протокола № 41, оказалась хоть и заполненной красными чернилами от руки, но не столь кратко: текст занял даже оборот карточки-бланка. Поэтому в незаполненной графе «Материалы за №№» теми же красными чернилами пометили: «(см. на обороте)». В графу же «Постановили» было вписано два подпункта, первый из которых гласил: «а) Предложить антирелигиозной комиссии разработать инструкцию по вопросу о регистрации религиозных обществ в духе доклада т. Попова». Второй подпункт «б» данной графы карточки-бланка пункта 20 был посвящен мусульманским духовным школам, следовательно, наше предположение о том, что АРК ставила перед Политбюро не только проблему «регистрации религиозных обществ», полностью подтвердилось. В связи с наличием второго подпункта расширился и список получателей выписок этого решения Политбюро. В графе «Выписка т.т.» карточки-бланка было записано: «Попову Н.Н., Смидовичу, Бройдо (п[ункт] б)» (первая и вторая фамилии – красными чернилами, третья – черными).

Таким образом, полную выписку должны были получить выступавшие на заседании Политбюро члены АРК, в частности, докладчик вопроса об инструкции и ее обновленческом характере на двух заседаниях высшего органа партии – 1 и 10 ноября 1923 г. – Н.Н. Попов, выписку же только со вторым подпунктом – заместитель наркома по национальным делам Г.И. Бройдо, фамилию которого приписали в карточку-бланк пункта 20 позже, когда окончательно оформляли протокол № 43 заседания Политбюро от 10 ноября 1923 г. Исходящий номер «10247/с», проставленный простым карандашом под графой «Слушали» этой карточки-бланка, говорит нам, что для намеченных адресатов такие выписки в Бюро Секретариата были изготовлены.

Сразу же отметим следующее обстоятельство: из пункта 20 позднейшей машинописной тетради «хранилищного» протокола № 43 заседания Политбюро от 10 ноября 1923 г. ни исходящего номера выписок «10247/с», ни фамилий их получателей узнать нельзя⁶⁴⁷. Исследуемое постановление Политбюро от 10 ноября 1923 г. здесь представляет собой переданный слово в слово, но только абзацами, текст двух граф «Слушали» и «Постановили» карточки-бланка.

Тем не менее, на сегодня можно утверждать, что 10 ноября 1923 г., в день заседания Политбюро, сотрудниками Бюро Секретариата было напечатано четыре экземпляра полной выписки, т. е. с текстом подпунктов «а» и «б». Отпуск (один из этих четырех экземпляров) был оставлен для делопроизводства ЦК РКП(б) и отложился в тематическом деле АПРФ, посвященном антирелигиозной работе⁶⁴⁸. Согласно предписанию графы «Выписка т.т.» карточки-бланка пункта 20 из «подлинного» протокола № 43 Политбюро, в адресе рассылки этих экземпляров полной выписки были напечатаны только две фамилии: «Т.т. Попову Н.Н. и Смидовичу». Набран был данный отпуск, как очевидно и выписки, отправленные адресатам, на бланке ЦК РКП(б) для постановлений Политбюро, в который в Бюро Секретариата впечатали исходящий номер документа – «10247/с».

С получением персональных экземпляров данной выписки, Попов и Смидович должны были, в свою очередь, предложить АРК «разработать» уже разработанную в августе 1923 г. «инструкцию по вопросу о регистрации религиозных обществ», причем «в духе» зампреда комиссии, т. е. с целью поддержки обновленческого движения и в целом раскола в Русской церкви. 13 ноября 1923 г. это поручение Политбюро указанными лицами на заседании АРК было выполнено. По крайней мере, две заверенные Тучковым одной машинописной закладки копии протокола № 38 заседания АРК от 13 ноября 1923 г., сохранившиеся в РГАСПИ и ЦА ФСБ, говорят нам об этом⁶⁴⁹. Но, как следует из второго пункта «Об инструкции по регистр[ации] православн[ых] рел[игиозных] общин» данного протокола АРК, члены комиссии решили не «разрабатывать» инструкцию, а «срочно опубликовать» ее посредством НКЮ и НКВД. При этом заседавшие посчитали необходимым учредить специальную «тройку» (Менжинский, Попов, Красиков) для «практического проведения означенной инструкции в жизнь», т. е. для выработки «указаний местам» с учетом их специфики.

Однако, срочной публикации, предлагаемой АРК, опять не произошло, и Попов был вынужден вновь обратиться с инициативной запиской к «тов. Сталину», которая отложилась в тематическом деле АПРФ, посвященном антирелигиозной работе⁶⁵⁰. В этой записке, написанной автором от руки и без проставления даты, зампред АРК просил генсека ЦК РКП(б) утвердить прилагаемый к документу проект инструкции опросом членов и кандидатов в члены Политбюро. Мотивировал Попов такую поспешность в принятии инструкции (ради срочности, возможно, он и записку написал от руки) тем, что «дальнейшая проволочка связана с катастрофическими последствиями для т[ак] н[азываемого] церковно-обновленческого движения и сведет на нет всю работу антирелигиозной комиссии и Г.П.У. с осени прошлого года». В конце своей записки зампред АРК сообщал, что подчеркнул в тексте проекта «единственный принципиальный пункт инструкции» (очевидно связанный с поддержкой властных полномочий обновленческих структур управления при регистрации общин), «на который политбюро уже дало свою санкцию». По-видимому, эту «санкцию» высший партийный орган дал в результате заслушивания Попова и Смидовича на заседании Политбюро 10 ноября 1923 г., поддержав обновленческую направленность предлагаемой инструкции.

Уже после того, как инициативная записка Попова была рассмотрена Политбюро, причем вопреки просьбе зампреда АРК не опросом, а на заседании высшего органа ЦК РКП(б), на ней рукой сотрудника Бюро Секретариата была выведена традиционная помета о принадлежности документа к пункту 13 протокола № 47 заседания высшей партийной инстанции от 22 ноября 1923 г. Помимо этой пометы, поверх нее, на записке на следующий день после заседания Политбюро был оттиснут регистрационный штамп Бюро Секретариата с входящим номером ЦК РКП(б) «17204/с». Появилась на послании Попова и другая делопроизводственная помета с неразборчивой подписью-росчерком: «К делу», напрямую означающая перемещение этого документа на хранение.

Инициативную записку Попова поместили в тематическое дело АПРФ вместе с приложенным к ней проектом «Инструкции по проведению регистрации православных религиозных групп и обществ», на котором рукой технического сотрудника ЦК РКП(б) была проставлена делопроизводственная помета: «К вх[одящему] 17204/с»⁶⁵¹. Как видим, данный входящий номер точно такой же, как в штампе Бюро Секретариата на инициативном документе зампреда АРК. Следовательно, этот экземпляр проекта инструкции действительно был прислан Поповым Сталину в качестве приложения к инициативной записке, т. е. с целью его утверждения опросным голосованием членов и кандидатов в члены Политбюро.

К Попову же данный экземпляр проекта инструкции очевидно попал из V отдела НКЮ. Ведь на документе, кроме подчеркивания текста шестого пункта рукой Попова, о чем он писал в своей записке (об этом чуть ниже), имеется также несколько помет, сделанных рукой заведующего V отделом НКЮ и члена созданной АРК 13 ноября 1923 г. «тройки» для выработки «указаний местам» – Красикова. Так, в начале проекта инструкции Красиков уже на следующий день после отмеченного заседания АРК наложил резолюцию: «На подпись т. Курскому. 14/ΧΙ. П. Красиков», причем первоначально в дате им ошибочно было написано: «14/ΙΧ». После того, как нарком юстиции Курский подписал документ (дал согласие?), Красиков ниже своей резолюции пометил: «16/ΧΙ. подписано». В конце же проекта, уже после подписания его и заместителем наркома внутренних дел Хлоплянкиным, Красиков пояснил: «Подписано Курским и Хлоплянкиным».

Как видим, исходя из дат в красиковских пометах на проекте инструкции, инициативная записка Попова могла быть написана им не ранее 16 ноября 1923 г.⁶⁵² Таким образом, Попов решился предъявить членам и кандидатам в члены Политбюро подготовленный еще к 8 августа 1923 г. проект инструкции только после 16 ноября 1923 г., когда документ был согласован с НКЮ и НКВД и подписан руководителями этих ведомств. Правда, подписались они лишь после того, как Политбюро 10 ноября 1923 г. одобрило обновленческий характер данной инструкции и дало разрешение на ее разработку.

То, что Курский и Хлоплянкин подписались под проектом инструкции, подтверждает еще один машинописный экземпляр документа, обнаруженный в фонде НКЮ в ГАРФ⁶⁵³. В конце данного экземпляра на машинке впечатаны следующие формулы подписей, очевидно воспроизведенные с подлинных подписей-росчерков: «Народный комиссар юстиции (Курский)» и «Зам[еститель] народного комиссара внутренних дел (Ив[ан] (так! – С.П.) Хлоплянкин)». Ниже этих формул подписей, в которых должности были набраны прописными буквами, а фамилии – строчными, оттиснули заверяющую их круглую гербовую печать V отдела НКЮ. Подобное оформление документа означало, что он перестал быть проектом, поэтому в начале его текста посчитали необходимым зачеркнуть от руки ранее напечатанное слово «Проект». Сделано это было не зря, т. к. в V отделе НКЮ рассматриваемый экземпляр документа собирались в качестве официального текста инструкции отправить в редакцию ежемесячного журнала НКВД РСФСР «Власть Советов» для опубликования в «ближайшем номере».

Данные сведения можно почерпнуть из сохранившегося рядом с инструкцией в фонде НКЮ в ГАРФ машинописного сопроводительного письма⁶⁵⁴. Это письмо напечатано на бланке V отдела НКЮ РСФСР таким образом, что и в заголовке, и в самом тексте документа были оставлены специальные белые места для вписывания названия органа массовой информации, избранного для обнародования инструкции. Более того, в бланке V отдела НКЮ при его заполнении в дате напечатали только месяц и год, оставив белое место для внесения от руки и числа дня: «...Ноября 23». Отметим, что число дня в бланке настоящего письма так и не было проставлено, как не был внесен сюда и исходящий номер документа. Название же печатного органа вписала в документ подписавшаяся под ним секретарь V отдела НКЮ М.А. Пузанова: «Власть Советов» при НКВД. Рукой другого подписавшего письмо – помощника заведующего V отделом НКЮ В.А. Шумова – вверху документа был проставлен гриф: «срочно».

По всей видимости, эти материалы – и сопроводительное письмо и присоединенный к нему экземпляр инструкции – были подготовлены в V отделе НКЮ для отправки в печатный орган НКВД во исполнение постановления АРК от 13 ноября 1923 г., в котором НКЮ и НКВД поручалось «срочно опубликовать» инструкцию. Однако, если судить по непроставленным в бланке сопроводительного письма числу и исходящему номеру, то следует признать, что приведенные документы так и не были отправлены по адресу назначения. Именно поэтому они собственно и сохранились среди материалов V отдела в фонде НКЮ в ГАРФ. Причиной тому, вероятно, было желание наркомюстовцев прежде чем публиковать инструкцию, ознакомить с ее содержанием АРК. Получив экземпляр проекта инструкции, зампред АРК Попов, в свою очередь, решил запросить санкцию более высокого органа – Политбюро, направив пришедший к нему из V отдела НКЮ проект вместе с собственноручно написанной запиской к Сталину.

В целом же, текст проекта инструкции, экземпляр которого был представлен Поповым на утверждение Политбюро, состоял из преамбулы и девяти пунктов. По сравнению с проектом, подготовленным в августе 1923 г. (см. сноску 95), из него были исключены четыре пункта, а остальные подверглись редактированию. Тем не менее, тексты двух данных проектов нельзя признать самостоятельными редакциями; это, скорее, два варианта одной и той же редакции. Устраненные из ноябрьского проекта пункты касались вопросов, связанных с отказом в регистрации и роспуском общин, со сбором пожертвований и заключением попечительских договоров, а также с установлением надзора за деятельностью православных объединений. По этим пунктам, в частности, отказ в регистрации мог последовать, «если данная группа (община) объединяется около лица, лишеннаго права или состоящаго под судом и следствием». Сходного типа формулировки были исключены и из тех пунктов, которые в целом сохранились в ноябрьском проекте. Так, из пункта об условиях регистрации (подача протокола собрания и анкетного списка членов общины) исчезло условие о включении в протокол обязательства «не иметь в числе своих руководителей (членов приходскаго совета) лиц осужденных или состоящих под судом и следствием за уголовные и политические преступления», а в список членов общины не нужно теперь было вписывать данные о «социальном положении» и о «времени присоединения к церкви». Из другого пункта была убрана формулировка о праве отвода «членов группы (общины), скомпрометированных уголовными преступлениями или опасных в политическом отношении». Вместо нее появилась более корректная фраза об исключении из «списков группы или общины членов, осужденных или оказавшихся под судом и следствием».

О том, что эта инструкция была направлена на удержание православных общин в лоне обновленчества, свидетельствует содержание сразу нескольких пунктов (начиная с первого), перекочевавших практически без изменений из августовского в ноябрьский проект. Кстати, и преамбула этих проектов не претерпела никаких существенных корректировок. В ней инструкция трактовалась как естественное продолжение выпущенных ранее и более общих, не связанных с отдельными конфессиями, нормативных актов⁶⁵⁵. Официальной же целью ее выхода объявлялось «обеспечение свободного отправления верующими своего культа согласно вероисповедных правил». Однако, уже из первого пункта становится понятным, что данная инструкция была адресована не всем православным общинам, а тем, которые «вновь организуются» или желают перерегистрироваться, т. е., вероятно, сменить обновленческую ориентацию на тихоновскую. В другом, более важном в этом отношении, пункте говорилось, что зарегистрированные общины («группы или общества») обязывались на собрании избрать «членов приходских советов и служителей культа», составив на них анкетные списки. Причем эти списки должны были предварительно заверить местные епархиальные управления (в августовском проекте: даже утвердить), после чего их передавали в органы советской власти для регистрации. Но епархиальные управления (губернские, областные) как легальные органы существовали только у обновленцев, следовательно, этот пункт (одиннадцатый в августовском и шестой в ноябрьском проектах) заведомо не могли преодолеть тихоновские общины или желающие быть таковыми. Даже будучи сами зарегистрированными, они не могли начать полноценную церковную жизнь: ни богослужебную, ни приходскую, т.к. были не в состоянии зарегистрировать своих членов приходских советов и пастырей.

Таким образом, этим, по сути единственным, казуистическим пунктом разработчики придали всей инструкции обновленческий подтекст. Действительно, как формулировалось в проекте постановления Политбюро за подписью Попова, эта инструкция была составлена «в духе, дающем «святейшему синоду» и губернским епархиальным управлениям власть над церковно-приходскими советами». Прав был Попов и в другом приведенном выше документе – в своей инициативной записке, приложением к которой является исследуемый ноябрьский проект, когда говорил о «единственном принципиальном пункте инструкции, на который политбюро уже дало свою санкцию» (постановлением от 10 ноября 1923 г.). Кстати, именно этот шестой пункт и был, как обещал Попов в своей записке, подчеркнут им в ноябрьском проекте (текст о предварительном заверении анкетных списков местными епархиальными управлениями)⁶⁵⁶.

Но, несмотря на отсутствие разногласий и, казалось бы, полученную «санкцию» высшего партийного органа, данный проект инструкции, как уже отмечалось, не был поставлен в Политбюро на голосование опросом. Присланный Поповым Сталину проект был рассмотрен непосредственно на заседании этой высшей инстанции 22 ноября 1923 г. в присутствии Зиновьева, Каменева, Рыкова, Сталина, Томского, Бухарина, Калинина и Рудзутака⁶⁵⁷. В «подлинном» протоколе № 47 заседания Политбюро от 22 ноября 1923 г. вопрос был сформулирован так: «Проэкт инструкции о регистрации религиозных обществ» с указанием далее на постановление Политбюро от 10 ноября 1923 г. (протокол № 43, пункт 20) и на выступавших: «(т.т. Н.Н. Попов, Смидович)». Приведенный текст сотрудниками Бюро Секретариата был напечатан на машинке 21 ноября 1923 г. в предварительной «Повестке заседания Политбюро ЦК РКП» и в графе «Слушали» карточки-бланка постановлений ЦК РКП(б), причем в обоих случаях с номером пункта 13 перед словом «Проэкт»⁶⁵⁸. Правда, в карточке-бланке фамилию Смидовича красными чернилами вычеркнули. Возможно, это объясняется тем, что Смидович был ответственным и выступал на указанных выше заседаниях Политбюро в основном по проблеме мусульманских духовных школ⁶⁵⁹. В графу «Постановили» этой карточки-бланка текст был не впечатан, а вписан красными чернилами от руки, следовательно, во время или после заседания высшего партийного органа. Он гласил: «Отложить до следующего очередного заседания Политбюро». При этом, несмотря на помету о принадлежности и регистрационный штамп Бюро Секретариата с входящим номером ЦК РКП(б), проставленных на инициативной записке Попова, в графу «Материалы за №№» ничего записано не было. Известить еще об одном переносе рассмотрения вопроса об инструкции, согласно графе «Выписка т.т.» карточки-бланка, технические сотрудники Бюро Секретариата должны были двух человек: зафиксированного красными чернилами Попова и приписанного к нему синими чернилами несколько позже Смидовича, вычеркнутого ранее из графы «Слушали». Судя по выведенному красными чернилами под текстом графы «Слушали» исходящему номеру изготовленных выписок «10879/с», эти документы обозначенным в карточке-бланке адресатам были отправлены.

Действительно, как и в случае с предыдущими постановлениями Политбюро об инструкции, работники Бюро Секретариата в день заседания высшего органа партии, 22 ноября 1923 г., отпечатали на бланках ЦК РКП(б) выписки с данным решением за номером «10879/с». Одна из трех изготовленных выписок (отпуск) отложилась в тематическом деле АПРФ, посвященном антирелигиозной работе⁶⁶⁰. В этом архивном деле она была размещена перед двумя документами, приписанными в Бюро Секретариата к изучаемому постановлению Политбюро от 22 ноября 1923 г.: перед инициативной запиской Попова и приложенным к ней ноябрьским проектом инструкции. Вверху текста двух основных колонок выписки были набраны фамилии адресатов рассылки: инициатора Попова и присоединенного к нему сотрудниками Бюро Секретариата Смидовича, т. е. два других экземпляра данного документа, очевидно, были отправлены им в качестве своеобразных пригласительных билетов на «следующее очередное заседание Политбюро».

К сожалению, фамилия Смидовича, который фигурировал в качестве инициатора и получателя выписки в двух предшествующих текстах исследуемого постановления Политбюро, в пункте 13 позднейшей машинописной тетради «хранилищного» протокола № 47 заседания высшего органа ЦК РКП (б) от 22 ноября 1923 г. не упоминается вообще⁶⁶¹. В абзаце, отведенном здесь под текст графы «Слушали», напечатан, как и в выписке, только Попов, а содержание графы «Выписка т.т.» с адресатами рассылки в «хранилищном» протоколе традиционно не воспроизведено.

Исчезновение фамилии Смидовича из «хранилищного» протокола № 47 заседания высшего партийного органа от 22 ноября 1923 г. отчасти оправдывается тем, что Попову одному (без Смидовича) реально пришлось вновь выступать на Политбюро по поводу проекта инструкции, правда, не на «следующем очередном заседании» высшего органа ЦК РКП(б), а через заседание – 29 ноября 1923 г. В этот день участие в работе Политбюро приняли Зиновьев, Каменев, Рыков, Сталин, Томский, Троцкий и Молотов⁶⁶². В «подлинном» протоколе № 49 данного заседания вопрос о проекте инструкции был зафиксирован пунктом 17. И в предварительной машинописной «Повестке заседания Политбюро ЦК РКП» от 28 ноября 1923 г., и в графе «Слушали» соответствующей карточки-бланка постановлений ЦК РКП(б), повторив формулировку текста из приведенного выше постановления Политбюро от 22 ноября 1923 г., сотрудники Бюро Секретариата напечатали: «17. Проект инструкции о регистрации религиозных обществ. (П[олит]Б[юро] 47, п[ункт] 15 от 22/ΧΙ-23 г.[)] (т. Попов Н.Н.)». В результате обсуждения инициативы Попова члены и кандидаты в члены Политбюро пришли к такому выводу: «Поручить т. Каменеву совместно с антирелигиозной комиссией рассмотреть проэкт инструкции – установить окончательный текст и разослать (первоначально было: разослав. – С.П.) его членам политбюро для письменного голосования»⁶⁶³.

Это, по сути, вновь отложенное решение было записано красными чернилами от руки в графу «Постановили» карточки-бланка. Другую графу «Материалы за №№» карточки-бланка сотрудники Бюро Секретариата оставили пустой. Согласно же графе «Выписка т.т.», исполнить предписание Политбюро обязывались все тот же Попов, присоединенный к нему Смидович и профилировавший в графе «Постановили» координатор предстоящей работы – Каменев. В карточке-бланке эти фамилии были записаны в следующем порядке: «Каменеву, Попову Н.Н., Смидовичу», причем первые две – красными чернилами, а последняя – черными. Как видим, фамилия Смидовича опять была приписана чуть позже. Тем не менее, выписки с постановлением Политбюро от 29 ноября 1923 г. получили все три адресата. Об этом свидетельствует проставленный красными чернилами под текстом графы «Слушали» исходящий номер изготовленных выписок:. «№ 11227/с».

Таким же порядком, как и в графе «Выписка т.т.» карточки- бланка, перечисленные фамилии Каменева, Попова и Смидовича сотрудники Бюро Секретариата напечатали в адресе рассылки четырех экземпляров выписок с исходящим номером «11227/с». Три из них, по всей видимости, были отправлены адресатам; один в качестве отпуска остался в ЦК РКП (б) и хранится ныне в тематическом деле АПРФ, посвященном антирелигиозной работе⁶⁶⁴. Его машинописный текст был отпечатан 29 ноября 1923 г., в день заседания Политбюро, на бланке ЦК РКП(б), точно таком, кстати, как и у всех предыдущих выписок с постановлениями Политбюро об инструкции по регистрации православных общин.

Помимо карточки-бланка из «подлинного» протокола № 47 заседания Политбюро от 29 ноября 1923 г., сохранившегося в фонде ЦК партии в РГАСПИ, и выписки из тематического дела фонда Политбюро в АПРФ, текст изучаемого постановления также имеется в позднейшем «хранилищном» протоколе № 47 заседания высшего органа ЦК РКП(б) от 29 ноября 1923 г., машинописная тетрадь которого отложилась в фонде ЦК партии в РГАСПИ⁶⁶⁵. Отметим, что в пункте 17 этой тетради фамилия Смидовича, в отличие от фамилий Каменева и Попова, вновь никак не обозначена.

Из текста данного решения высшего партийного органа от 29 ноября 1923 г., зафиксированного и в карточке-бланке, и в выписке, и в позднейшей тетради, следует, что просьбы, изложенные Поповым в его инициативной записке, остались неучтенными Политбюро. Несмотря на уверения зампреда АРК о «катастрофических последствиях» и о уже данной «санкции» Политбюро на «принципиальный пункт» инструкции, высшее партийное руководство посчитало необходимым все-таки «установить окончательный текст» рассматриваемого проекта и только после этого провести голосование опросом, причем «письменно». По-видимому, ноябрьский проект инструкции, предложенный для утверждения членам и кандидатам в члены Политбюро, был признан недостаточно проработанным или мало изученным. Поэтому, чтобы принять его, Политбюро решило поручить Каменеву разобраться в обозначенной проблеме и совместно с АРК подготовить новый вариант документа.

На проведение этой работы Каменеву и АРК понадобилось три месяца: только в конце февраля 1924 г. Политбюро вернулось к рассмотрению данного вопроса⁶⁶⁶. Инициативную записку с просьбой утвердить инструкцию вновь подал зампред АРК Попов. Подлинник этой записки сохранился в деле РГАСПИ с «подлинным» протоколом № 73 заседания Политбюро от 26 февраля 1924 г. (данным протоколом было оформлено окончательное решение об инструкции)⁶⁶⁷. Документ представляет собою рукописный текст, автограф автора красными чернилами на листе простой бумаги. Он не имеет адреса и даты, его краткий текст гласит: «На основании заявления т. Каменева прошу решить вопрос (утвердить инструкцию) опросом членов Политбюро. Н. Попов». К сожалению, зампред АРК не посчитал нужным разъяснить, что за «заявление т. Каменева» он имеет в виду. По-видимому, оно давало повод просить Политбюро утвердить инструкцию.

Под текстом инициативной записки Попова в секретном делопроизводстве ЦК партии были оттиснуты два делопроизводственных штампа. Один из них – традиционный штамп о принадлежности послания Попова к пункту 23 протокола № 73 заседания Политбюро от 26 февраля 1924 г., другой – проставленный 28 февраля 1924 г. регистрационный штамп Бюро Секретариата с входящим номером ЦК РКП(б) «26672/с», присвоенным документу. Справа от этих штампов, сразу же по получении этой записки в Бюро Секретариата, на ней оставил свою карандашную резолюцию первый помощник генсека ЦК РКП(б) Назаретян. Он поддержал просьбу Попова о проведении голосования среди членов и кандидатов в члены Политбюро опросом: «П[олит]Б[юро]. Опросить. Разослат[ь] внов[ь] чл[енам] п[олит]б[юро]. А. Н[азаретян]».

Как следует из этой резолюции, Назаретян распорядился провести голосование путем рассылки каждому партийному вождю текста проекта инструкции. Это подтверждается сохранившимся в деле с «подлинным» протоколом № 73 заседания Политбюро от 26 февраля 1924 г. экземпляром копии проекта инструкции⁶⁶⁸. Всего таких копий, предназначенных для проведения опроса и заверенных машинописной формулой «Верно: М. Буракова», в Бюро Секретариата было изготовлено восемь экземпляров. Вверху первого листа копии проекта машинописью прописными буквами была набрана инициативная записка Попова, следовательно, эти экземпляры инструкции печатались в Бюро Секретариата, как мы и предположили, уже после получения послания зампреда АРК. Таким образом, делопроизводителями ЦК партии для опросного голосования вместе с копией проекта была сделана и копия инициативной записки Попова, на которую с полным правом можно распространить и заверительную формулу Бураковой, и количество «копийных» экземпляров (восемь) проекта. Неудивительно, что при этом на рассматриваемом экземпляре копии проекта инструкции техническим персоналом ЦК РКП(б) были оттиснуты те же самые штампы, что и на подлиннике записки Попова: регистрационный Бюро Секретариата с входящим номером ЦК РКП(б) «26668/с» и традиционный о принадлежности к пункту 23 протокола № 73 заседания Политбюро от 26 февраля 1924 г. Правда, помимо них на документе был проставлен еще один штамп, но теперь уже о рассылке, с малопонятной датой «20/ΙΧ 1923» и номером «7704». Возможно, в этом штампе имелась в виду дата не «20/ΙΧ 1923», а «20/ΧΙ 1923», т. е. вероятная дата рассылки ноябрьского проекта инструкции. Ведь сходная путаница с цифрами месяца, как отмечалось выше, была допущена Красиковым в его пометах на экземпляре ноябрьского проекта инструкции из тематического дела АПРФ.

В целом же, сопоставляя февральский 1924 г. проект с отклоненным Политбюро ноябрьским 1923 г. проектом инструкции, можно констатировать, что никаких принципиальных новшеств АРК под руководством Каменева внесено не было. Единственное изменение в тексте проекта произошло с анкетными данными списков членов общин («двадцатки») и списков членов приходских советов и духовенства. Рядовые верующие теперь должны были информировать органы советской власти только по двум пунктам: фамилия, имя, отчество и место жительства с адресом, а руководство общины и клир, как и прежде, обязывались сообщать более полные сведения, т. е. еще по трем пунктам: подданство; род занятий, доход, общественное и служебное положение с 1914 г.; имущественное состояние. Причем списки на членов приходских советов и на духовенство по-прежнему необходимо было предварительно заверять в епархиальных управлениях.

В конце документа машинисткой Бюро Секретариата была допущена курьезная ошибка: воспроизводя рукописную запись Красикова «Подписано Курским и Хлоплянкиным» с пришедшего к Сталину экземпляра ноябрьского проекта инструкции, она не смогла прочитать фамилию наркома юстиции и передала ее так: «Подписано Куреним и Хлоплянкиным». Если брать во внимание эту продублированную в Бюро Секретариата формулу, то вполне можно допустить, что февральские копии инструкции снимались с экземпляра ноябрьского проекта, хранящегося ныне в тематическом деле АПРФ. По крайней мере, в отношении приведенной красиковской формулы подписей это подтверждается визуально: в фамилии Курского Красиков букву «с» изобразил очень похоже на «е», а вторую букву «к» – на «н». Хотя нельзя исключать и того, что имелся еще и текст-посредник, отражающий привнесенные в проект изменения с анкетными данными списков. Тем не менее, выходит, что за три прошедших месяца – с ноября 1923 по февраль 1924 г. – Каменев и члены АРК особой работы, порученной им Политбюро, с текстом проекта не проделали, оставив по сути его ноябрьский вариант без существенных изменений. По всей видимости, именно это обстоятельство повлекло за собою недовольство некоторых опрашиваемых членов и кандидатов в члены Политбюро.

Как и распорядился на инициативной записке Попова Назаретян, все восемь экземпляров копий проекта были очевидно разосланы партийным вождям. В частности, рассмотренный выше экземпляр проекта инструкции из дела с «подлинным» протоколом № 73 заседания Политбюро от 26 февраля 1924 г. попал в руки секретаря ЦК РКП (б) Молотова. Об этом свидетельствует его помета-автограф, проставленная простым карандашом на документе в связи с предложением заведующего Бюро Секретариата голосовать опросом: «Согласен. В. Молотов».

В отличие от Молотова, председатель СНК СССР Рыков, получив экземпляр инструкции, решил зафиксировать свое мнение не на присланном проекте, а передать его в ЦК партии телефонограммой. Такой выбор Рыков, очевидно, сделал из-за несогласия с текстом инструкции, посчитав необходимым более детально обосновать свою точку зрения. 23 февраля 1924 г. заведующая архивом секретариата Политбюро Бюро Секретариата Т.А. Словатинская приняла «телефонограмму т. Рыкова по вопросу о регистрации и проверке религиозны[х] обществ». Записанный ее рукой коричневыми чернилами на листе простой бумаги текст этого документа сохранился в деле с «подлинным» протоколом № 73 заседания Политбюро от 26 февраля 1924 г., вместе с экземпляром проекта инструкции, полученным Молотовым, и с инициативной запиской Попова⁶⁶⁹. Как и на указанных документах, на послании Рыкова 28 февраля 1924 г. в Бюро Секретариата был проставлен регистрационный штамп с входящим номером «26670/с».

В данной телефонограмме сообщалось, что председатель СНК «воздерживается» от голосования, т.к. его не устраивает содержание двух пунктов проекта инструкции. Несмотря на значительное сокращение анкетных данных в списках членов общин, глава советского правительства считал, что составлять «такого рода описи очень трудно и не нужно», т.к. дело касается «многих миллионов православных». (Возможно, здесь на точку зрения Рыкова оказал влияние его опыт работы во главе НКВД, подразделения которого вели регистрационную работу.) В пункте же об исключении органами власти из списков членов общин «осужденных или оказавшихся под судом и следствием» Рыков вообще не видел никакого смысла. Он сообщал: «Я не вижу основания, чтобы местные советы брали на себя обязанность очищения религиозных обществ от преступных элементов – по-моему православные могут верить в Бога и одновременно воровать – тут противоречия нет [...]».

Судя по всему, председатель СНК не знал реальных целей, преследуемых АРК и ОГПУ данной инструкцией. Напомним, что первоначально, в августовском проекте, речь шла не только и не столько об уголовных преступлениях, сколько о политических. Да и вообще упомянутые Рыковым пункты, несомненно, давали возможность для широкой манипуляции верующими, объединенными в общины, в нужном местным органам власти направлении.

К сожалению, степень осведомленности относительно содержания инструкции остальных голосовавших опросом членов и кандидатов в члены Политбюро определить нельзя, т. к. других канцелярско-технических документов, фиксирующих результаты голосования, по-видимому, не сохранилось. Однако, на машинописной выписке с постановлением Политбюро об утверждении инструкции, вставленной пунктом 23 в качестве текста решения высшего партийного органа в его «подлинный» протокол № 73 от 26 февраля 1924 г., техническими сотрудниками ЦК партии была сделана крайне важная надпечатка⁶⁷⁰. Взамен не включенных в дело с «подлинным» протоколом опросных документов внизу выписки, очевидно при оформлении протокола или позднее, было напечатано: «т.т. Бухарин, Рыков, – воздерживаются, т.т. Молотов, Рудзутак, Калинин, Каменев – «за"».

Таким образом, выходит, что данное постановление действительно было принято опросом, причем вместе с Рыковым воздержался от голосования Бухарин, а Молотова поддержали Рудзутак, Калинин и ответственный за подготовку «окончательного текста» инструкции Каменев. На опросный характер принятия этого постановления, кстати, указывает и сама выписка, которая была вставлена пунктом 23 вместо карточки-бланка постановлений ЦК РКП(б) в «подлинный» протокол № 73 заседания Политбюро от 26 февраля 1924 г. Как неоднократно было показано на протяжении всего исследования, наличие в «подлинном» протоколе Политбюро выписки в качестве текста решения (отдельного пункта) означает, что данное постановление высшей партийной инстанции было принято опросом «по телефону» или «в круговую»⁶⁷¹.

Изучаемая выписка была изготовлена 27 февраля 1924 г., т. е. на следующий день после заседания Политбюро, в протоколе которого она формально оказалась оформленной пунктом 23 повестки дня. Эта выписка (отпуск) была напечатана на бланке ЦК РКП(б), специально предназначенном для постановлений Политбюро. В левой колонке «Слушали» сотрудники Бюро Секретариата напечатали: «23. Об утверждении инструкции по проведению регистрации православных религиозных групп и обществ, (тов. Попов)», а в правой колонке «Постановили» соответственно: «Утвердить». Несомненно, что столь краткую формулировку в одно слово делопроизводители ЦК РКП(б) могли позволить себе лишь при наличии приложения к тексту постановления. Поэтому позднее, одновременно с надпечаткой результатов голосования опросом, в колонке «Постановили» было дополнительно набрано: «(см. приложение)». А на приложенном экземпляре копии февральского проекта инструкции, присланном Молотову и рассмотренном нами выше, соответственно появилась сделанная простым карандашом рукой Бураковой помета: «прил[ожение] к пр[отоколу] п[олит]/бюро № 73[,] п[ункт] 23 от 26/II-24 г.» Этим же карандашом было вычеркнуто и слово «Проект», напечатанное в начале данного экземпляра инструкции, следовательно, именно текст февральского проекта был утвержден Политбюро как окончательный. Хотя подобное можно было вполне проделать за три месяца до этого события, в ноябре 1923 г. Получить выписку с означенным постановлением Политбюро, согласно напечатанному поверх двух основных колонок адресу, должны были: «т.т. Попов, Хлоплянкин, Курский», т. е. инициатор и должностные лица, подписавшие еще в ноябре 1923 г. проект инструкции.

Получили они свои экземпляры выписок или нет, неизвестно. В тематическом деле АПРФ, посвященном антирелигиозной работе, отложилась другая, более поздняя по времени изготовления выписка⁶⁷². Она была напечатана на бланке ЦК ВКП(б) второй половины 1920-х гг., наверно для архивных целей. Адреса рассылки с тремя фамилиями на ней не воспроизведено. Нет и надпечатки с результатами голосования, как нет и никаких обозначений о том, что это «опросное» постановление Политбюро. Однако, в колонке «Постановили» пояснение «(см. приложение)» было сохранено.

Следует признать, что техническим персоналом ЦК партии данное пояснение о приложении было учтено не зря. Вместе с выпиской на бланке ЦК ВКП(б) в указанном тематическом деле АПРФ отложилась и позднейшая копия инструкции по проведению регистрации⁶⁷³. Она, по всей видимости, была снята с копии, заверенной Бураковой, из дела с «подлинным» протоколом № 73 заседания Политбюро от 26 февраля 1924 г., т. е. с утвержденного высшим органом партии в качестве «окончательного текста» экземпляра Молотова и официально приложенного к постановлению Политбюро, зафиксированному пунктом 23. При этом, правда, помету-автограф Молотова не воспроизвели, но на месте вычеркнутого слова «Проект» напечатали делопроизводственную помету Бураковой: «Приложение к пр[отоколу] П[олит]Б[юро] № 73, п[ункт] 23 от 26/II-24 г.» Опущенной оказалась и машинописная заверительная формула Бураковой в конце документа. Вместо нее появилась машинописная заверительная формула «Верно:» с неразборчивой подписью-росчерком (Чернова?). По-видимому, рукой нового заверителя в искаженной формуле подписей под документом («Подписано Куреним и Хлоплянкиным») первая фамилия была выправлена на верную («Курским»).

Помимо копии инструкции вверху первого листа документа прописными буквами была повторена и копия инициативной записки Попова, текст которой предварял и молотовский экземпляр проекта инструкции из дела с «подлинным» протоколом. Поэтому, очевидно, и эту записку следует считать официальным приложением к постановлению Политбюро об инструкции, формально помещенному пунктом 23 в протокол № 73 заседания высшего органа ЦК РКП (б) от 26 февраля 1924 г. В подтверждение сказанного напомним, что только на молотовском экземпляре инструкции с напечатанной копией записки Попова и на рукописном подлиннике этой записки (автографе), хранящихся в деле с «подлинным» протоколом, сотрудниками Бюро Секретариата был оттиснут один и тот же штамп о принадлежности к пункту 23 протокола № 73 заседания Политбюро XII созыва. К сожалению, остается неизвестным, изготавливались ли подлинники утвержденного Политбюро текста инструкции для рассылки вместе с выписками на бланке ЦК РКП(б) Попову, Хлоплянкину и Курскому, т. е. был ли текст-посредник между экземпляром Молотова копии проекта и позднейшей копией уже утвержденной инструкции из тематического дела АПРФ, посвященного антирелигиозной работе.

Не решает обозначенную проблему и экземпляр инструкции, находящийся в деле с «хранилищным» протоколом № 73 заседания Политбюро от 26 февраля 1924 г. В данном деле в качестве машинописной тетради протокола вставлен один из 72 изготовленных для рассылки после окончания заседания Политбюро протоколов высшего органа ЦК РКП(б). Согласно грифам на титульном листе тетради, этот протокол является экземпляром № 72 с присвоенным ему наименованием «Запасной». В конце документа имеются подпись-факсимиле Молотова и круглая печать ЦК РКП(б). Текст изучаемого пункта 23 набран здесь без адреса рассылки выписок, без надпечатки с результатами голосования и без пояснения «(см. приложение)» в колонке «Постановили». Отсутствие пояснения о приложении означает, что данный протокол направлялся высокопоставленным партийцам без текста инструкции. Об опросном же характере принятия пункта 23 говорит его размещение среди постановлений в рубрике «Опросом членов Политбюро», где он идет после даты «От 26/II-24 г.»⁶⁷⁴.

Таким образом получается, что опросное голосование, утвердившее постановление Политбюро об инструкции по проведению регистрации, якобы состоялось непосредственно в день заседания высшего органа ЦК РКП(б) – 26 февраля 1924 г. Однако, мнение голосовавшего Рыкова, оформленное телефонограммой, было принято в Бюро Секретариата 23 февраля 1924 г. Следовательно, дата из «хранилищного» протокола 26 февраля 1924 г., в лучшем случае, может быть признана датой окончания проведения опроса. Если это так, то члены и кандидаты в члены Политбюро голосовали по поводу инструкции, как минимум, в течение четырех дней: с 23 по 26 февраля 1924 года.

Как уже указывалось, приложенный к пункту 23 «хранилищного» протокола № 73 заседания Политбюро от 26 февраля 1924 г. экземпляр инструкции проблемы подлинника утвержденного опросом текста документа не решает, т. к. является заверенной копией⁶⁷⁵. Эта машинописная копия была сделана в одном экземпляре, по-видимому, специально для «хранилищного» протокола. Помета Бураковой, имеющаяся на экземпляре Молотова из дела с «подлинным» протоколом № 73 Политбюро, в данной копии воспроизведена вверху первого листа документа перед его заголовком: «Приложение к протоколу Политбюро № 73[,] п[ункт] 23 от 26.II.24 г.» Ни пометы Молотова, ни текста инициативной записки Попова здесь не продублировано. В конце документа формула подписи «Подписано Курением (так! – С.П.) и Хлоплянкиным» и заверительная подпись «Верно: М. Буракова» напечатаны не вместе с основным текстом инструкции, а несколько позже.

Все рассмотренные разновременные экземпляры текста инструкции, начиная с августовского 1923 г., показывают, что этот документ прошел длительный путь согласования и утверждения высшим партийным органом. За истекшее время было создано, по крайней мере, три варианта одной редакции проекта инструкции (августовский 1923 г., ноябрьский 1923 г., февральский 1924 г.). Причем последний вариант, принятый Политбюро, у некоторых высших партийных руководителей так и не вызвал ответной положительной реакции: они считали его отдельные пункты неприемлемыми. Во многом, такая оценка была вызвана непониманием или незнанием реальных целей, преследуемых составителями инструкции. Но даже ее утверждение большинством опрошенных членов и кандидатов в члены Политбюро, не дало ожидаемого АРК и ГПУ-ОГПУ эффекта, т. к. уже через полмесяца ситуация в Русской церкви изменилась коренным образом: решением высшего партийного органа было прекращено следственное дело патриарха Тихона. Эта инструкция так и осталась не проведенной в жизнь⁶⁷⁶.

***

Столь нежелательное для АРК и ОГПУ решение о патриархе Тихоне было принято Политбюро 13 марта 1924 г.⁶⁷⁷ Нужно отметить, что прибывшие на заседание Зиновьев, Каменев, Сталин, Томский, Молотов, Рудзутак, а также Ярославский, такого вопроса в предварительно подготовленной повестке дня не обнаружили⁶⁷⁸. По всей видимости, он был внесен на рассмотрение накануне или даже во время самого заседания. Об этом говорит сохранившаяся в «подлинном» протоколе № 77 заседания Политбюро от 13 марта 1924 г. предварительная машинописная повестка дня работы этого органа. Вопрос «о Ципляке (так! – С.П.) и Тихоне» был вписан в нее простым карандашом в конце первого пункта «Вопросы Н.К.И.Д.», после подпункта 11 с буквенным обозначением «л»⁶⁷⁹. Исходя из месторасположения данного вопроса, можно предположить, что инициатором коренного пересмотра положения предстоятеля Русской церкви в очередной раз выступил НКИД, хотя, скорее, внешнеполитическое ведомство больше волновала судьба осужденного главы католиков всех советских республик – архиепископа Я.Г. Цепляка.

К сожалению, документов, подтверждающих или отрицающих это предположение, ни в делах РГАСПИ с «подлинным» и с «хранилищным» протоколами Политбюро, ни в его тематических делах АПРФ, доступных нам, не отложилось. Однако, сам текст постановления высшего партийного органа, порядок следования в нем двух упоминаемых иерархов (вначале архиепископ Цепляк, потом патриарх Тихон), позволяют так думать. В карточке-бланке постановлений ЦКК РКП(б) (не ЦК РКП(б)!), на которой исследуемый вопрос был зафиксирован в «подлинном» протоколе № 77 заседания Политбюро от 13 марта 1924 г., синими чернилами рукой сотрудника Бюро Секретариата в графу «Слушали» записано: «О Цепляке и Тихоне», а в графу «Постановили» соответственно: «Признать целесообразным освобождение Цепляка с высылкой за пределы СССР и одновременное прекращение дела Тихона. Поручить исполнение настоящего постановления ЦИК’у СССР»⁶⁸⁰. Правда, в первой графе перед приведенным текстом первоначально теми же синими чернилами было записано: «Предложение т. Сталина», а во второй вместо слова «одновременное» значилось: «равным».

Таким образом, выходит, что выступал на заседании Политбюро по делу патриарха генсек ЦК РКП(б) (озвучил инициативу НКИД, поддержав ее?), а другие присутствовавшие высшие партийные руководители одобрили предложенное Сталиным. Любопытно, что это постановление было оформлено на неподходящей карточке-бланке ЦКК РКП(б) – партийного органа, который на заседании Политбюро от 13 марта 1924 г. представлял как раз Ярославский, председатель недовольной этим решением АРК. Заметим, использование карточки-бланка ЦКК РКП(б) несомненно говорит в пользу того, что постановление о «патриаршем» деле заранее не готовилось, т.к. большинство принятых на заседании решений из «подлинного» протокола № 77 Политбюро зафиксированы на карточках-бланках ЦК РКП(б), причем у значительной их части графа «Слушали» загодя печаталась в Бюро Секретариата на машинке.

Об особой роли НКИД косвенно свидетельствует и то, как была заполнена простым карандашом графа «Выписка т.т.» карточки-бланка изучаемого постановления. Первыми в нее были вписаны имена руководителей НКИД: Чичерина и Литвинова. Далее шла фамилия исполнителя данного постановления – секретаря Президиума ЦИК СССР Енукидзе, затем фамилия наркома юстиции – Курского. Однако этот порядок следования был изменен: Курского зачеркнули, вписали председателя ОГПУ Дзержинского, после чего вновь повторили фамилию наркома юстиции. В отличие от графы «Выписка т.т.», графа «Материалы за №№» карточки-бланка осталась незаполненной: никаких номеров пришедших документов здесь отражено не было. Зато под текстом графы «Слушали» черными чернилами рукой Назаретяна традиционно был проставлен исходящий номер «15339/с», присвоенный изготовленным для перечисленных адресатов выпискам. Одновременно теми же чернилами в начале текста этой графы карточки-бланка был приписан номер пункта и его подпункта: «1-е».

В рассылаемых выписках этот номер пункта и его подпункта был напечатан и в левой колонке «Слушали», и в правой колонке «Постановили». Это видно из сохранившегося в тематическом деле АПРФ, посвященном подготовке процесса над патриархом Тихоном, экземпляра данной выписки (отпуска)⁶⁸¹. Всего в Бюро Секретариата в день принятия постановления о «патриаршем» деле, 13 марта 1924 г., было изготовлено на бланках ЦК РКП(б) шесть таких выписок. Пять из них были отправлены адресатам, напечатанным чуть выше основного текста выписок: «Т.т. Чичерину, Литвинову, Енукидзе, Дзержинскому, Курскому». На машинке в бланках этих выписок был набран и исходящий номер «15339/с», совпадающий с проставленным Назаретяном номером на карточке-бланке из «подлинного» протокола № 77 заседания Политбюро от 13 марта 1924 года.

Помимо выписок текст изучаемого постановления был напечатан в экземплярах протокола № 77 заседания Политбюро от 13 марта 1924 г., подготовленных в Бюро Секретариата для рассылки высоким партийным руководителям. Машинописная тетрадь одного из 72 таких протоколов, сделанных после окончания заседания Политбюро 13 марта 1924 г., отложилась как экземпляр «хранилищного» протокола в фонде ЦК партии в РГАСПИ⁶⁸². В конце данной тетради имеется подпись-факсимиле Молотова и круглая печать ЦК РКП(б). На ее титульном листе обозначено, что это экземпляр № 17 с присвоенным ему наименованием «Запасной». Текст постановления о «патриаршем» деле представлен здесь только двумя основными колонками: «Слушали» и «Постановили». Правда, в отличие от выписки, в левой колонке которой отсутствует формулировка «Вопросы НКИД», предваряющая подпункт «е)», в тетради «хранилищного» протокола текст постановления воспроизведен полностью.

Итоговыми материалами к приведенному только что в трех разновидностях постановлению Политбюро от 13 марта 1924 г. следует признать обнаруженные в фонде ЦИК СССР в ГАРФ и в следственном деле патриарха Тихона в ЦА ФСБ тексты решения Президиума ЦИК СССР об исполнении данного ему поручения⁶⁸³. Согласно машинописным экземплярам протокола № 7 заседания Президиума ЦИК СССР от 21 марта 1924 г. и выписок из него, высший государственный орган, признав патриарха Тихона и его подельников не «социально опасными для советской власти», постановил в отношении их следственное дело «производством прекратить». Внес данное предложение для обсуждения на заседании Президиума ЦИК СССР его секретарь Енукидзе – получатель выписки постановления Политбюро от 13 марта 1924 г. Другой получатель этой выписки высшего партийного органа – Курский, как член Президиума ЦИК СССР, присутствовал на заседании высшей советской инстанции 21 марта 1924 г. По всей видимости, именно его можно считать, если не автором, то по крайней мере ответственным лицом за подготовку официального текста постановления Президиума ЦИК СССР о прекращении следственного дела главы Русской церкви.

«Патриаршее» постановление Политбюро от 13 марта 1924 г. оказалось, по сути, последним «церковным» постановлением этого высшего органа ЦК РКП(б) XII созыва. Прошедший с 23 по 31 мая 1924 г. XIII партийный съезд избрал новый ЦК РКП(б), который в свою очередь 2 июня 1924 г. избрал высшие партийные органы XIII созыва: Политбюро, Оргбюро и Секретариат. Политбюро XIII созыва обратилось к «церковным» вопросам, если не брать во внимание его постановлений о праздничных днях, только 12 февраля 1925 г., в связи с обнаружением в Киево-Печерской лавре скрытых ранее ценностей⁶⁸⁴.

Инициатором рассмотрения данного вопроса выступил Наркомфин СССР, его Валютное управление. Этим ведомством в адрес Политбюро были направлены два машинописных документа, изготовленных 7 февраля 1925 г. Оба документа сохранились в тематическом деле АПРФ, посвященном изъятию церковных ценностей⁶⁸⁵. Один из них был отпечатан в единственном экземпляре и представляет собою заверенную делопроизводителем НКФ СССР Петровым копию с письма, присланного из НКФ УССР в Валютное управление НКФ СССР, заместителю начальника Р.Я. Карклину. В этом письме от 2 февраля 1925 г., напечатанном на бланке НКФ УССР (воспроизведен в копии машинописью), нарком Кузнецов и начальник Валютного управления Капитановский сообщали, что Политбюро ЦК КП(б)У постановило найденные в Киево-Печерской лавре ценности передать ЦК помощи детям Украины. Поэтому финансовые руководители УССР просили Центр прислать уполномоченного «для переговоров о их реализации».

Однако в НКФ СССР решили, что Политбюро Украинской компартии приняло ошибочное постановление, с которым означенное ведомство не могло согласиться. Наркомат финансов СССР считал, что обнаруженные в Киево-Печерской лавре «разные металлические и валютные ценности» являются общесоюзной собственностью и должны быть направлены на «накопление возможно большего золотого запаса СССР» для «регулирования денежного обращения страны» и для «возстановления размена червонцев». Исходили при этом в НКФ СССР из того, что «найденные ценности в б[ывшей] Киево-Печерской Лавре не являются имуществом Лавры, а представляют имущество буржуазии, бежавшей из пределов СССР и скрывшей его в Лавре». Поэтому, согласно нормативным актам, постановление Политбюро ЦК КП(б)У признавалось необоснованным, подлежащим отмене путем принятия соответствующего решения Политбюро ЦК РКП(б), о чем НКФ СССР и просил высший партийный орган. В качестве компенсации финансовый наркомат предлагал после оценки ценностей в Москве в Гохране выделить ЦК помощи детям Украины «25% оценочной их стоимости»⁶⁸⁶.

Все вышеприведенное было изложено во втором документе – письме на бланке Валютного управления НКФ СССР за подписями-росчерками замнаркома Н.П. Брюханова и замначальника управления Р.Я. Карклина. Отметим, что таких писем было изготовлено два: один экземпляр, как уже говорилось, отправили в Политбюро, другой, очевидно, остался в НКФ СССР в качестве отпуска вместе с подлинником письма, пришедшего из Харькова. В бланк рассматриваемого документа был впечатан адрес: «В Политбюро ЦК РКП(б)», а также месяц и последняя цифра года даты отправки письма: «9 Февраля 1925 г.» (число вписано от руки). По всей видимости, это письмо и копия письма с Украины были отправлены из НКФ СССР высшему партийному органу одновременно. Об этом свидетельствуют штампы, проставленные и на одном, и на другом документах в Бюро Секретариата ЦК РКП(б). В частности, на письме НКФ СССР был оттиснут календарно-часовой штамп Бюро Секретариата о получении данного послания 9 февраля 1925 г. в 8 часов 15 минут. На обоих документах 13 февраля 1925 г. был проставлен и другой штамп Бюро Секретариата: регистрационный с входящими номерами этих писем ЦК РКП(б): «19709/с» и «19712/с». Помимо указанных штампов на письмах также были оттиснуты еще и штампы о принадлежности к пункту 12 протокола № 48 заседания Политбюро от 12 февраля 1925 г. На одном и на другом документе имеются и штампы о рассылке с одинаковой датой 7 февраля 1925 г. и номером «3837/с». Правда, неизвестно, где эти штампы были проставлены: в НКФ СССР (рассылка членам коллегии наркомата) или в ЦК РКП(б) (рассылка членам и кандидатам в члены Политбюро)? Ведь на копии украинского письма дата штампа 7 февраля 1925 г. выправлена на 10 февраля 1925 г., следовательно, на день, когда письма уже были в Бюро Секретариата, а на московском письме стоит еще и рукописная помета, автограф заместителя заведующего Шифрбюро ЦК РКП(б) С.Ф. Чечулина: «Разм[ножить]. С. Ч[ечулин]».

Так или иначе, но оба этих письма действительно оказались инициативными для отмеченного штампами о принадлежности пункта 12 повестки заседания Политбюро от 12 февраля 1925 г. В «подлинном» протоколе № 48 этого заседания высшего органа партии, в предварительной машинописной повестке дня работы Политбюро пункт 12 так и сформулирован: «12. О ценностях, найденных в б[ывшей] Киево-Печерской Лавре, (т.т. Брюханов, Квиринг)»⁶⁸⁷. А в «Списке докладчиков», как приглашенные для выступления по данному вопросу, отмечены соответственно указанные в повестке лица: вторым – замнаркома финансов СССР Н.П. Брюханов и четырнадцатым – первый секретарь ЦК КП(б)У Э.И. Квиринг⁶⁸⁸. Выступали они перед прибывшими на заседание членами Политбюро: Зиновьевым, Каменевым, Сталиным, Рыковым, Томским и кандидатами в члены: Фрунзе, Дзержинским, а также перед Ярославским, который присутствовал на заседании как член Президиума ЦКК РКП(б)⁶⁸⁹.

На карточке-бланке постановления Политбюро ЦК РКП(б), вложенной пунктом 12 в «подлинный» протокол № 48, в машинописной графе «Слушали» была повторена слово в слово формулировка вопроса из повестки дня работы с указанием фамилий Брюханова и Квиринга⁶⁹⁰. Однако, чуть позже, очевидно уже после принятия решения Политбюро, последняя фамилия простым карандашом рукой нового (с июня 1924 г.) заведующего Бюро Секретариата JI.3. Мехлиса была вычеркнута, т. е. Э.И. Квиринг все-таки не выступал перед высшим партийным органом. Простым карандашом рукой Мехлиса в графе «Постановили» карточки-бланка была сделана еще и приписка к основному тексту. Этот текст был написан от руки сотрудником Бюро Секретариата и состоял из всего лишь одного слова: «Отложить». К нему-то Мехлис и сделал приписку: «на неделю». Одновременно заведующий Бюро Секретариата тем же простым карандашом заполнил графу «Выписки т.т.», вписав в нее все те же две фамилии: «Квиринг, Брюханов». Из другой появившейся в карточке-бланке графы «Кем отправлены (подпись)» следует, что выписки данного постановления Политбюро были отосланы обозначенным JI.3. Мехлисом адресатам, и сделала это помощник технического секретаря Политбюро Е.С. Лепешинская. (Графа «Материалы за №№» из карточки-бланка постановления Политбюро ЦК РКП(б) была устранена).

То, что такие выписки были изготовлены, подтверждает сохранившейся в качестве отпуска экземпляр данного документа. Он отложился в тематическом деле АПРФ, посвященном изъятию церковных ценностей⁶⁹¹. Всего таких экземпляров 12 февраля 1925 г. в Бюро Секретариата было изготовлено пять штук. Все они, очевидно, печатались на бланках ЦК РКП(б) 1925 г., причем исходящий номер впервые был набран путем комбинации первой буквы названия высшего партийного органа, номера его протокола и пункта: «П48/12-С». Поэтому, в связи с этим нововведением, в карточке-бланке под текстом графы «Слушали» не был традиционно проставлен рукой сотрудника Бюро Секретариата присвоенный выпискам текущий исходящий порядковый номер ЦК РКП(б). В целом же, основной текст постановления был передан с учетом всех правок и приписок, сделанных в карточке-бланке, причем фамилии получателей, как обычно, оказались над текстом двух основных колонок «Слушали» и «Постановили».

Точно так же, но без фамилий получателей выписок, основной текст постановления Политбюро о ценностях, обнаруженных в Киево-Печерской лавре, был воспроизведен в «хранилищном» протоколе № 48 заседания высшего органа ЦК РКП(б) от 12 февраля 1925 г.⁶⁹² В качестве данного протокола техническими сотрудниками ЦК партии был оставлен один из 137 изготовленных для рассылки высокопоставленным руководителям протоколов Политбюро. Настоящему экземпляру был присвоен номер 114 и наименование «Контрольный». В конце его машинописной тетради проставлены подпись-факсимиле Сталина и круглая печать ЦК РКП(б).

Дошли или нет до Брюханова и Квиринга адресованные им выписки или рассылочные протоколы № 48 заседания Политбюро от 12 февраля 1925 г., неизвестно. На сегодня можно констатировать лишь одно: на следующем заседании Политбюро 19 февраля 1925 г., где вновь был заслушан рассматриваемый вопрос, перед собравшимися партийными руководителями выступили от НКФ СССР все тот же Н.П. Брюханов, а от другой заинтересованной стороны – секретарь ЦК КП(б)У и зампред СНК УССР М.Ф. Владимирский. Замена Квиринга на Владимирского, по-видимому, произошла, т.к. первый не мог присутствовать на заседании Политбюро ни 12, ни 19 февраля 1925 г. Возможно, из-за отсутствия украинского представителя на предыдущем заседании Политбюро рассмотрение этого вопроса и было перенесено на более поздний срок. Заслушали 19 февраля 1925 г. Брюханова и Владимирского члены Политбюро: Бухарин, Зиновьев, Рыков, Сталин, Томский и кандидаты в члены: Рудзутак, Фрунзе, включая представителя от Президиума ЦКК РКП(б) Ярославского⁶⁹³.

Итог обсуждения вопроса о найденных ценностях был зафиксирован на карточке-бланке постановления Политбюро ЦК РКП (б), оформленной пунктом 15 в «подлинном» протоколе № 49 заседания высшего партийного органа от 19 февраля 1925 г.⁶⁹⁴ Правда, первоначально в карточке-бланке значился пункт 12, а в качестве дня заседания фигурировало 17 февраля 1925 г., но от руки эти цифры затем были исправлены на верные. В графе «Слушали» был напечатан текст соответствующей графы из карточки-бланка предыдущего постановления Политбюро, но с добавлением отсылки к этому решению высшего органа партии: «(П[олит]Б[юро] от 12/II, пр[отокол] № 48[,] п[ункт] 12)». Чуть ниже были воспроизведены имена выступавших: «(т.т. Брюханов, Владимирский)». В графу «Постановили» сотрудник Бюро Секретариата вписал следующий текст решения Политбюро: «Разрешить ЦК КПУ использоват[ь] найденные в б[ывшей] Киево-Печерской Лавре ценности (далее вычеркнуто: целик[ом]. – С.П.) полностью на голодающих и детей в пределах УССР». Направить выписки этого постановления, согласно заполненной Мехлисом графе «Выписки т.т.» карточки-бланка, следовало в «ЦК КПУ Квирингу – шифром», т. е. шифротелеграммой, и Брюханову. Это распоряжение заведующего Бюро Секретариата выполнил Чечулин. Именно его подпись-росчерк проставлена в графе «Кем отправлены (подпись)» изучаемой карточки-бланка⁶⁹⁵.

Из изготовленных 19 февраля 1925 г. четырех выписок, отправку которых засвидетельствовал в карточке-бланке Чечулин, только одна (отпуск) сохранилась в тематическом деле АПРФ, посвященном изъятию церковных ценностей⁶⁹⁶. Она напечатана на бланке ЦК РКП(б) 1925 г., причем, как и в выписке из тематического дела АПРФ предыдущего постановления Политбюро от 12 февраля 1925 г., исходящий номер документа представляет собою объединенный номер протокола и пункта: «П49/15с». В адресе рассылки набрана только фамилия руководителя ведомства, ставшего инициатором принятия данного постановления и получившего отказ в своих притязаниях: «Тов. Брюханову». В Харьков, очевидно, постановление Политбюро об обнаруженных в Киево-Печерской Лавре ценностях отправили шифротелеграммой, поэтому фамилия главы украинских большевиков и не была напечатана в адресе рассылки выписки.

Помимо выписки текст постановления Политбюро о ценностях, найденных в Киево-Печерской лавре, имеется в «хранилищном» протоколе № 49 заседания высшего органа ЦК РКП(б) от 19 февраля 1925 г.⁶⁹⁷ В качестве машинописной тетради данного протокола техническими сотрудниками ЦК партии был сохранен один из 137 экземпляров протокола Политбюро, напечатанных для рассылки партийному начальству. Согласно титульному листу, этому экземпляру машинописной тетради был присвоен номер 114 и дано наименование «Контрольный». В конце тетради, на ее последней странице были оттиснуты подпись-факсимиле Сталина и круглая печать ЦК РКП (б).

Из полученного в ЦК КП(б)У постановления Политбюро ЦК РКП(б), отправленного шифровкой, а также в составе рассылочного экземпляра протокола № 49 заседания Политбюро от 19 февраля 1925 г., партийные руководители Украины узнали, что вопрос об оставленных эмигрировавшей «буржуазией» ценностях, обнаруженных в Киево-Печерской лавре, решен в их пользу. Возможно, что на принятие именно такого решения повлияла развернувшаяся в советской печати еще в январе 1925 г. антипатриаршая кампания в связи с киевской «находкой». В газетах, в частности в «Известиях ЦИК СССР и ВЦИК» утверждалось, что «скрытые во время изъятия церковных богатств в пользу голодающих» лаврские ценности были запрятаны по личному распоряжению патриарха Тихона. Таким образом выходило, что Наркомфин СССР не хотел передачи обнаруженных в Лавре ценностей в помощь голодающим и детям точно так же, как, согласно газетным публикациям, не хотел этого и «контрреволюционный» патриарх Тихон, спрятавший их от голодающих во время кампании по изъятию церковных ценностей. Более того, на основе найденной «переписки» глава Русской церкви обвинялся в передаче сведений, добытых «монашенской агентурой» Киево-Печерской лавры, за границу⁶⁹⁸. Для опровержения этих инсинуаций 10 января 1925 г. патриарх был вынужден даже написать специальное оправдательное письмо для публикации его в «Известиях ЦИК СССР и ВЦИК»⁶⁹⁹.

После приведенного февральского постановления, косвенно связанного с патриархом Тихоном, Политбюро XIII созыва обратилось к «церковным» вопросам только в начале апреля 1925 г. Высший партийный орган вновь утвердил «патриаршее» постановление, на этот раз, правда, в отношении предстоятеля Русской церкви – последнее, по поводу сообщения ОГПУ о его смерти.

8 апреля 1925 г. из Секретного отдела ОГПУ за подписью-росчерком его начальника Т.Д. Дерибаса, проставленной им красными чернилами, на имя первого помощника генсека ЦК РКП(б) Л.3. Мехлиса поступило письмо на бланке чекистского ведомства. Оно сохранилось в деле РГАСПИ с «подлинным» протоколом № 56 заседания Политбюро от 9 апреля 1925 г.⁷⁰⁰ Это письмо, несомненно, следует признать инициативным, хотя составлено оно было, скорее, как информационное. Заведующий Бюро Секретариата оповещался в нем о времени («7/IV-25 года в 23 часа 45 минут»), месте («в больнице Бакуниных по Остоженке 19»), причине («очередной приступ грудной жабы») смерти патриарха Тихона, а также о лечивших, консультировавших усопшего при жизни профессорах и докторах (профессора: В.П. Кончаловский, А.Д. Шервинский, К.К. Плетнев, Свержевский; доктора: М.М. Покровский, Генкин, Мещерский) и о присутствовавших в момент смерти предстоятеля Русской церкви лицах (врачи Е.Н. Бакунина и Н.С. Щелкан, патриарший послушник Пашкевич)⁷⁰¹. Сообщалось также в письме и о том, что «после предварительного обряда» утром 8 апреля 1925 г. тело умершего было перенесено церковными иерархами в Донской монастырь, где намечалось погребение. В самом конце письма резюмировалось: «Желательно, чтобы пресса сообщением такого порядка и ограничилась».

Высокопоставленный адресат письма, после прочтения документа, черными чернилами подчеркнул только что приведенное резюме, отметив его еще двумя вертикальными параллельными чертами на левом поле послания. Видимо, Мехлис не решился взять на себя ответственность, дать прессе соответствующее распоряжение. Заведующий Бюро Секретариата посчитал необходимым получить на предложение СО ОГПУ санкцию от Политбюро. При этом Мехлис не поставил данный вопрос в повестку заседания Политбюро, намеченного на 9 апреля 1925 г., а решил лично опросить по телефону членов и кандидатов в члены высшей партийной инстанции. Для проведения опроса Мехлис черными чернилами своею собственною рукою внизу письма, под подписью-росчерком Дерибаса, зафиксировал предварительный текст постановляющей части решения Политбюро, по сути черновик его проекта: «1) Вечер[ом] не печатать; 2) помест[ить] в газет[ах] за 9-ое, огран[ичившись] переч[ислением] примерно пред[ложенного?] (пред[ставленного?]. – С.П.)». Однако формулировка второго пункта Мехлиса не удовлетворила, и он исправил ее, вычеркивая и надписывая нужный текст над строкой: «2) помест[ить] в порядке корреспон[денции] на видном месте в газет[ах] за 9-ое, огран[ичившись] переч[ислением] в чьем присут[ствии]». Ниже, в левом углу письма СО ОГПУ, заведующий Бюро Секретариата столбцом теми же черными чернилами записал фамилии опрошенных: «1) Рыков. 2) Зиновьев. 3) Сталин. 4) Дзержин[ский]. 5) Каменев». После чего проставил справа от этих фамилий фигурную скобку и свою подпись-росчерк. Опросил перечисленных вождей Мехлис, очевидно, в день получения письма – 8 апреля 1925 г. Ведь именно эта дата была проставлена простым карандашом рукой сотрудника Бюро Секретариата под штампом о принадлежности, оттиснутым уже после заседания Политбюро 9 апреля 1925 г. Согласно этому штампу, данный документ был приписан техническим персоналом ЦК РКП(б) к пункту 30 протокола № 56 Политбюро XIII созыва.

Точно такие же номера пункта и протокола с датой 8 апреля 1925 г. были указаны в рукописной карандашной помете о принадлежности и на другом документе, отложившемся в деле РГАСПИ с «подлинным» протоколом № 56 заседания Политбюро от 9 апреля 1925 г.⁷⁰² Этот документ на бланке ЦК РКП(б) также написан черными чернилами рукой Мехлиса и представляет собою окончательно сформулированный текст проекта постановления Политбюро, его беловой подлинник. Графа «Слушали» первоначально была записана Мехлисом следующим образом: «О смерти Тихона», но затем помощник генсека решил более точно отразить в этой графе суть вопроса и прибавил два слова, приписав их над строкой: «Сообщение ОГПУ о смерти Тихона». Графу «Постановили» Мехлис зафиксировал практически без поправок: «1) не печатать в сегодняшних вечерних газетах[;] 2) в обычном газетном порядке поместить на видном месте сообщение в газетах за 9/IV, ограничившись извещениями: а) где и в чьем присутствии умер[;] б) (далее зачеркнуто: причина. – С.П.) от какой болезни[;] в) кто лечил[;] (далее зачеркнуто: г). – С.П.)». В левом верхнем углу автор текста постановления Политбюро разместил адрес рассылки данного решения: «1) Стеклов. 2) Ульянова. 3) Долецкий. 4) Крумин. 5) Раб[очая] газ[ета] Смирнов. 6) Яковлев. 7) Беднота. 8) Моск[овский] Рабоч[ий]». При этом фамилии Долецкого и Яковлева были вычеркнуты Мехлисом и затем вписаны повторно.

Без сомнения, приведенные выше тексты Мехлиса – черновые и беловые рукописные проекты постановления Политбюро – были использованы подчиненными ему сотрудниками Бюро Секретариата в качестве подготовительных материалов при заполнении специального бланка, предназначенного для «опросных» (по телефону!) решений высшего органа ЦК РКП(б). Этот бланк в качестве официального текста постановления Политбюро о смерти патриарха Тихона был вставлен пунктом 30 в «подлинный» протокол № 56 заседания высшего органа партии от 9 апреля 1925 г.⁷⁰³ Таким образом, два предыдущих документа были приписаны, согласно проставленным на них штампу и помете, как раз к данному бланку с текстом «опросного» постановления Политбюро.

Из восьми колонок этого бланка оказались заполненными все за исключением последней – «Примечание». В первую колонку «Дата поступления на голосование» красными чернилами была вписана дата опроса: «8/IV». Во второй колонке, заполненной теми же чернилами и отведенной для указания номера протокола и пункта постановления Политбюро, значится следующее: «56 опр[осом] 6», т. е. принятый опросом шестой пункт протокола № 56. По всей видимости, первоначально этот бланк хотели присоединить к началу протокола № 56, его шестым пунктом. Но уже после заседания высшего партийного органа 9 апреля 1925 г. в колонке ниже приведенной записи простым карандашом был проставлен окончательный номер пункта 30, к которому намного позже шариковой ручкой с синей пастой архивистами или исследователями оказалась приписана дата опроса: «8.IV.25 г.» В двух последующих колонках «Слушали» и «Постановили» красами чернилами был повторен слово в слово текст соответствующих граф из белового подлинника проекта постановления Политбюро, автографа Мехлиса. В первом пункте текста колонки «Постановили», правда, вместо слова «газет» было первоначально написано слово «выпусках», которое затем переправили.

В пятую колонку «Результаты голосования» напротив типографски набранных столбцом фамилий членов и кандидатов в члены Политбюро XIII созыва красными чернилами были записаны итоги опроса. Слово «за», т. е. в поддержку голосовавшегося постановления, появилось у пяти из 13 приведенных в столбце фамилий: у Зиновьева, Каменева, Рыкова, Сталина и Дзержинского. Напомним, что эти же фамилии были записаны столбцом Мехлисом внизу инициативного документа СО ОГПУ от 8 апреля 1925 г. В соседней колонке «Подпись производившего голосование» напротив каждой из пяти отмеченных фамилий красными чернилами было указано: «(Мехлис)». То, что это так, подтвердил и сам «производивший голосование»: заведующий Бюро Секретариата теми же красными чернилами обвел все пять надписей «(Мехлис)» фигурной скобкой и рядом с нею проставил свою подпись-росчерк. Помимо подписи Мехлиса, удостоверяющей подлинность проведенного голосования опросом, на документе вновь теми же чернилами сделали еще и помету: «подлинное голосование на отношении ОГПУ за № 5500 (архив п[олит]/б[юро]). 8/IV 25 г.» Несомненно, в данной помете имелись в виду записи Мехлиса на инициативном письме СО ОГПУ от 8 апреля 1925 г. (№ 5500 – исходящий номер этого документа).

В седьмой колонке «Кому адресовать выписки» красными чернилами были повторены фамилии адресатов, зафиксированные Мехлисом в беловом подлиннике проекта постановления Политбюро на бланке ЦК РКП(б), только теперь уже с указанием и фамилий, и периодических изданий: «Т.т. Стеклову – «Изв[естия] ЦИК’а», Ульяновой М.И. [–] «Правда», Долецкому – «Роста», Крумину – «Эк[ономическая] жизнь», Смирнову – «Раб[очая] газета», Яковлеву – «Крест[ьянская] газ[ета]» и «Беднота», Верхотурскому [–] «Московск[ий] Рабочий"». Несколько позже к этому списку имен и изданий, обязанных сообщить о смерти патриарха Тихона, рукой сотрудника Бюро Секретариата черными чернилами была приписана еще одна фамилия – зампреда ОГПУ Менжинского, представителя ведомства, инициировавшего рассматриваемое постановление. Этими же рукой и чернилами чуть ниже была сделана помета о рассылке выписок с неразборчивой подписью-росчерком исполнителя: «Отправлено. 8/IV 25 г.» Таким образом, выписки с постановлением, ради срочности и оперативности, были изготовлены и разосланы адресатам сразу же после опроса, т. е. за день до заседания Политбюро 9 апреля 1925 г., к протоколу № 56 которого пунктом 30 формально это решение оказалось присоединенным.

Данный вывод подтверждает сохранившаяся в тематическом деле АПРФ, посвященном подготовке процесса над патриархом Тихоном, машинописная выписка исследуемого постановления Политбюро⁷⁰⁴. В бланке ЦК РКП(б) 1925 г. этого документа в качестве даты изготовления и рассылки набрано как раз 8 апреля 1925 г. Вместе с ним в этот день сделали одиннадцать подобных выписок. Рассматриваемый экземпляр был оставлен в Бюро Секретариата в качестве отпуска. В исходящем номере «П56/опр[осом]/6-с», проставленном в бланке, в начале текстов основных колонок «Слушали» и «Постановили», – здесь напечатан шестой номер пункта, т. е. первоначальный и ошибочный. В колонке «Слушали» отпуска уже после заседания Политбюро 9 апреля 1925 г. этот номер был исправлен на 30, причем одновременно точно такое же исправление, как показано выше, сделали и в «опросном» бланке из «подлинного» протокола (одной и той же рукой, одними и теми же чернилами). Однако при этом отсутствующая в бланке выписки дата заседания Политбюро, которую не впечатали во время изготовления документа, т.к. еще само заседание не прошло, не была, хотя бы и задним числом, воспроизведена.

Таким образом, выписки с постановлением о смерти патриарха Тихона рассылались получателям с неправильным номером пункта и без указания даты заседания Политбюро, из протокола которого эти выписки якобы были сделаны. Вместе с тем, технический персонал Бюро Секретариата четко указал на выписках дату «опросного» утверждения данного постановления. Над текстом двух основных колонок делопроизводители ЦК РКП(б) напечатали строчку, ставшую в позднейших документах этой разновидности традиционной: «Опросом членов П[олит]Б[юро] Ц.К. от 8.IV.25 г.» Напечатан был в рассматриваемых выписках и адрес рассылки, полностью дублирующий рукописный текст колонки «Кому адресовать выписки» «опросного» бланка из «подлинного» протокола № 56 заседания Политбюро от 9 апреля 1925 г.

Об утверждении опросом постановления Политбюро о смерти патриарха Тихона свидетельствует и то, как изучаемый пункт 30 был оформлен в «хранилищном» протоколе № 56 заседания высшего органа ЦК РКП(б) от 9 апреля 1925 г. Здесь он размещен среди других опросных пунктов в рубрике «Опросом членов Политбюро», после даты «От 8.IV.25 г.»⁷⁰⁵ Сама же машинописная тетрадь, в которую включен «церковный» пункт 30, является одним из 112 экземпляров протокола Политбюро, изготовленных для рассылки высокопоставленным партийцам после окончания заседания высшего органа ЦК РКП (б). Данному экземпляру присвоены номер 111 и наименование «Контрольный». В конце его тетради стоит подпись-факсимиле Сталина и круглая печать ЦК РКП(б).

К сожалению, не совсем понятно, рассылались ли получателям выписок и протоколов с исследуемым постановлением Политбюро копии инициативного письма СО ОГПУ от 8 апреля 1925 г. Если исходить из содержания постановления Политбюро, то письмо за подписью Дерибаса в качестве официального приложения в обязательном порядке должно было отправляться хотя бы адресатам выписок. В тематическом деле АПРФ, где отложился отпуск выписки, копии 1925 г. этого письма нет, но есть заверенная машинописная копия, изготовленная 18 марта 1960 г.⁷⁰⁶ Она была сделана в единственном экземпляре с подлинника письма СО ОГПУ от 8 апреля 1925 г., хранящегося в деле РГАСПИ с «подлинным» протоколом № 56 заседания Политбюро от 9 апреля 1925 г. Об этом внизу копии даже напечатали соответствующую делопроизводственную помету: «Оригинал записки находится в подлиннике протокола П[олит]Б[юро] ЦК». При копировании техническими сотрудниками ЦК КПСС частично был воспроизведен бланк ОГПУ с датой документа и исходящим номером. Сделанные рукою Мехлиса записи (черновик проекта постановляющей части решения Политбюро и столбец с фамилиями опрошенных вождей) в этой позднейшей копии учтены не были. Однако, как и на подлиннике, вверху документа был оттиснут штамп о принадлежности послания за подписью Дерибаса к пункту 30 протокола № 56 заседания Политбюро от 9 апреля 1925 г. Снизу к штампу от руки была приписана дата принятия постановления опросом: «8.IV.25 г.» Под этой датой на машинке копиисты уточняюще напечатали: «Копия».

Таким образом, как уже неоднократно отмечалось ранее для документов, изготовленных в конце 1950 – начале 1960 гг., рассмотренная копия, несомненно, информационно беднее, чем оригинал, с которого она снималась⁷⁰⁷.

Помимо позднейшей копии, с письма СО ОГПУ от 8 апреля 1925 г., по всей видимости, изготавливались и более ранние копии, которые, согласно нашим предположениям, рассылались в обязательном порядке адресатам выписок. Если, конечно же, текст письма за подписью Дерибаса не был переработан сотрудниками Бюро Секретариата в другой документ, предназначенный к рассылке в качестве приложения к постановлению Политбюро. Так или иначе, но во исполнение «опросного» решения высшего органа ЦК РКП(б) на страницах газет, перечисленных в адресе рассылки выписок, 9 апреля 1925 г. появилось сообщение под заголовком «Смерть бывшего патриарха Тихона»⁷⁰⁸. Текст этих сообщений, если не брать во внимание имеющиеся незначительные разночтения, практически дословно совпадает с секретным письмом СО ОГПУ от 8 апреля 1925 г. Опущенным оказалось только последнее предложение, в котором говорилось о порядке публикации сообщения о смерти патриарха Тихона. Нет, естественно, в тексте газетных сообщений и фамилий Мехлиса и Дерибаса.

Таким образом, инициативное письмо СО ОГПУ от 8 апреля 1925 г., отложившееся в деле РГАСПИ с «подлинным» протоколом № 56 заседания Политбюро от 9 апреля 1925 г. и в тематическом деле АПРФ, посвященном подготовке процесса над патриархом Тихоном, с небольшими изменениями еще 9 апреля 1925 г. было опубликовано на страницах центральной партийной и советской прессы. Правда, догадаться о том, что газетные сообщения о смерти патриарха Тихона являются письмом СО ОГПУ, пришедшим в Бюро Секретариата и утвержденным опросом членов и кандидатов в члены Политбюро, невозможно. Проведенное же исследование «церковного» постановления Политбюро, внесенного пунктом 30 в протокол № 56 заседания высшего органа ЦК РКП(б) от 9 апреля 1925 г., позволяет сделать такой вывод.

***

Как видим, в данной главе исследовались «церковные» постановления Политбюро, принятые с мая 1923 по апрель 1925 г. В результате проведенного анализа можно достаточно точно утверждать, что высший партийный орган XII и XIII созывов проявил особое внимание к таким «церковным» проблемам, как: отложенный процесс над патриархом Тихоном; освобождение главы Русской церкви из-под ареста; прекращение следственного дознания по его делу; незаконное закрытие храмов; взимание с общин верующих незаконных налогов; регистрация приходских общин и духовенства и т. п.

Секретные партийные документы, затрагивающие эти сюжеты, отложились в первую очередь, как и материалы, рассмотренные в двух предшествующих главах, в фонде ЦК партии в РГАСПИ и в фонде Политбюро в АПРФ, соответственно в делах с «подлинными» и «хранилищными» протоколами Политбюро, в «церковных» тематических делах к ним. В фонде ЦК партии среди материалов Оргбюро и Секретариата были выявлены инициативные документы и выписки с «церковными» постановлениями Политбюро, а также протоколы заседаний АРК. Последние сохранились и в фонде Ярославского в РГАСПИ, кроме того, отдельные экземпляры протоколов АРК находятся в ЦА ФСБ. Итоговые документы, в частности к постановлению Политбюро о прекращении следственного дознания по делу патриарха, отложились в фонде ЦИК СССР в ГАРФ и в следственном деле патриарха в ЦА ФСБ. Экземпляры заявления главы Русской церкви в Верховный Суд РСФСР от 16 июня 1923 г., являющегося одновременно и итоговым, и инициативным документом к постановлениям Политбюро об освобождении патриарха из-под ареста, удалось обнаружить в фонде Калинина в РГАСПИ и в следственном деле патриарха в ЦА ФСБ.

Среди всех выявленных и проанализированных в настоящей главе секретных партийных документов особое место занимают протоколы АРК, которая после окончания работ различных комиссий Троцкого по ценностям стала основным инициатором постановки на Политбюро «церковных» вопросов. Помимо АРК инициаторами четырех таких постановлений в данный период времени выступали соответственно еще Оргбюро (об утверждении антирелигиозной резолюции съезда), НКИД (о прекращении дела патриарха), НКФ (о ценностях, найденных в Киево-Печерской лавре) и ОГПУ (о сообщении в газетах по поводу смерти патриарха). Все остальные «церковные» постановления высший партийный орган утвердил с подачи АРК в лице ее руководителей: Е.М. Ярославского и Н.Н. Попова. Последними для написания большинства переданных в Бюро Секретариата ЦК РКП(б) инициативных и подготовительных документов использовались тексты протоколов АРК. В случае утверждения Политбюро этих документов, в первую очередь подготовительных, тексты, взятые из протоколов АРК, становились «церковными» постановлениями Политбюро. Если этого не происходило, то технические сотрудники ЦК партии довольно часто оформляли их в качестве официальных приложений к протоколам Политбюро.

Порою наблюдается взаимозависимость между текстами протоколов АРК и некоторых итоговых документов к «церковным» по становлениям Политбюро. Так, решение АРК об условиях освобождения патриарха из-под ареста в качестве выписки из протокола этой Комиссии за подписью Ярославского было прислано в Политбюро Сталину как инициативный документ. Рассмотрев его, Политбюро на своем заседании утвердило предложенные Ярославским условия, включая основные положения «покаянных» патриарших посланий. Во исполнение этого постановления высшего партийного органа Ярославский к следующему заседанию Политбюро прислал копию заявления патриарха в Верховный Суд РСФСР от 16 июня 1923 г., текст которого содержательно, а порой дословно, совпадал с решением АРК. То же самое, согласно проведенному текстологическому анализу, можно сказать и о двух других «покаянных» документах патриарха: о воззваниях к духовенству и верующим Русской церкви от 28 июня и от 1 июля 1923 года.

При систематизации исследуемых в данной главе «церковных» документов делопроизводства Политбюро определяющую роль играли штампы и пометы о принадлежности, регистрационные штампы Бюро Секретариата, входящие и исходящие номера и т. п. Однако для материалов высших партийных органов XIII созыва входящие и исходящие номера утратили свое главенствующее значение, т.к. в секретное делопроизводство ЦК РКП (б) были введены новые карточки-бланки для фиксации постановлений. В них вместо графы «Материалы за №№» появилась графа «Кем отправлены (подпись)». Для сверхсекретных «церковных» постановлений Политбюро (а их было утверждено в рассматриваемый период два – о заявлении патриарха в Верховный Суд РСФСР и об его интервью заграничным корреспондентам) все перечисленные выше формальные приемы определения взаимосвязей между документами не применялись, т. к. никаких штампов и помет о принадлежности, регистрационных штампов, входящих и исходящих номеров на них проставлено не было. Поэтому особую значимость при анализе этих постановлений приобрели содержание, даты их рассмотрения, особенности делопроизводственного оформления, месторасположение в тематических делах, документное окружение и т. п.

В этой главе наряду с установлением взаимозависимости между документами штампы и пометы о принадлежности сыграли свою роль и в проведении датировок целого ряда материалов. Так, по штампам о принадлежности вкупе с текстовыми «протографами» из протоколов АРК и делопроизводственными пометами удалось датировать инициативные, подготовительные, канцелярско-технические документы к постановлениям Политбюро об условиях освобождения патриарха из-под ареста, об его заявлении в Верховный Суд, об инструкции о регистрации православных общин. Следует отметить, что в исторической литературе эти документы датируются некоторыми исследователями при помощи фраз «в то же время», «к началу такого-то месяца» и т. п.

Осуществленная правильная датировка, в частности документов, связанных с постановлениями Политбюро об инструкции о регистрации православных общин, позволила сделать вывод о поэтапном, с июля 1923 по февраль 1924 г., рассмотрении данного нормативного акта высшим партийным органом. Изучение прошедшей за это время эволюции текста проектов данной инструкции говорит о том, что было создано, по крайней мере, три варианта одной редакции документа. Причем во всех трех вариантах, несмотря на коррективы текста, без смысловых изменений сохранился пункт о необходимости перед регистрацией заверять списки членов приходских советов и духовенства в епархиальных управлениях. Как удалось выяснить из выявленных инициативных документов Попова к постановлениям Политбюро, именно этому пункту АРК и ГПУ-ОГПУ придавали принципиальное значение, т. к. он давал обновленцам власть над определенной частью приходских общин. Ведь данная инструкция, по замыслам АРК и ГПУ-ОГПУ, должна была стать своеобразным противовесом принятому решению об освобождении патриарха из-под ареста, имевшему для обновленцев «катастрофические последствия». Однако ожидаемого эффекта инициаторы этой инструкции так и не получили: в марте 1924 г. Политбюро постановило закрыть дело патриарха. Инструкция осталась не проведенной в жизнь.

В данной главе удалось также проследить эволюцию текста проектов циркулярного письма ЦК РКП(б) «Об отношении к религиозным организациям», утвержденного Политбюро 16 августа 1923 г. Исследование выявленных документов позволило установить, что данный циркуляр самым теснейшим образом был связан со съездовской резолюцией по антирелигиозной пропаганде, переводил ее в область практических действий. По отношению к Русской церкви этот документ запрещал незаконное закрытие храмов и взимание незаконных налогов. В результате проведенного текстологического анализа можно сделать вывод о том, что первый проект циркуляра в ЦК РКП(б) («т. Сталину – лично») прислал член АРК П.Г. Смидович, хотя Политбюро поручило составить его Н.Н. Попову. На основе этого проекта неизвестным лицом была создана вторая редакция текста данного документа, по сути второй проект, после серьезной правки которого сформировался окончательный вариант циркуляра, отправленный типографским листком на места. Согласно наблюдениям над редакторской правкой документа, ее можно однозначно атрибутировать как принадлежащую Сталину. По всей видимости, именно правщик привнес в циркуляр ранее отсутствующее в нем пояснение, что незаконные действия в отношении верующих ведут к срыву «достижений партии в области разложения церкви и рискуют сыграть на руку контрреволюции».

Вообще же, проделанный в этой главе источниковедческий анализ дает проверенную информацию, посвященную не только проблемам регистрации православных общин и массового незаконного закрытия храмов Русской церкви, но и таким «церковным» вопросам, как: отказ от проведения процесса над патриархом Тихоном; определение условий его освобождения из-под ареста; поддержка состояния раскола в церковной организации; изъятие ценностей, обнаруженных в Киево-Печерской лавре; закрытие следственного дела патриарха; составление сообщения для газет о его смерти и т. п.