История

1. Читатель, видя теперь только выходящую в свет Историю Льва Диакона, давно уже мною обещанную, удивится: но, узнавши причину замедления, он извинит меня и притом еще более будет благодарить знаменитого вельможу, коего щедрость помогла мне исполнить мое намерение. И так, прежде всего, скажу, по какому случаю сей писатель, давно уже мною оставленный, теперь издается в свет, потом о его жизни, о моем мнении в рассуждении его познаний, слога и исторической верности, после того о военных правилах Никифора Фоки, об отрывках Иоанна Епифанийского и Монаха Феодосия и наконец об исторических моих примечаниях и о самом издании.

2. Вступивши в Корол. Библиотеку и осмотревши ее совершенно, я удостоверился у что и после трудов Гоара (Goar), Поссина (Posainue), Дюканжа (Ducangius) и Комбефизия (Combefisius), извлекшего из забвения разные древние памятники, можно много еще почерпать из нее, как из неиссякаемого источника для дополнения собрания Византийских писателей. Особенно два Историка сохранились там в целости, Лев Диакон и Михаил Пселл, коих издание, давно ожидаемое учеными, было уже начато, но не кончено. Комбефизий, по свидетельству Гарлезия (Harles. Biblioth. Graec. VII. 684. C.), имевший намерение издать в свет Греческих особенно Церковных и Византийских писателей, получивши сведение о Льве и Пселле, при рассматривании Корол. Библиотеки, приготовил их издание. Но в 1679 году он скончался; – и из обещанных им двух томов Византийского дополнения (Auctarii Byzant.) и первого не успел отпечатать. Сей том, содержащий в себе писателей, следующих за Феофаном, т. е. Константина Багрянородного о жизни Василия, неизвестного (безымянного) продолжателя Феофанова, Иоанна Камениата, Георгия монаха и других, вышел в свет из Корол. Типографии уже спустя шесть лет после смерти его 1685 г., под надзором Себастиана Мабре-Крамоиза. Спустя почти тридцать лет, поручено было Михаилу Лекиену (Le Quien), по запискам Комбефизия изготовить издание второго тома, заключающего в себе Льва Диакона и Пселла (Vid. Echard. Scriptorr. ordinis Praedicator. II. 684. C.). Он немедленно приступил к делу и начал уже печатать Льва Диакона в Корол. Типографии (Vid. Le Quien Orient. Christian. 1.255. D.); но начавшаяся в то время война за Испанское наследство остановила, как говорит Ехард (II. 684 С.), его предприятие. Таким образом и труды Комбефизия и намерение Лекиена, умершего в 1733 г., были безуспешны. Удивительно, что и отпечатанные им листы совершенно пропали. Желая отыскать остатки сего издания, я расспрашивал Агентов Корол. Типографии, опытных в своем деле и притом ведущих верные записки всем печатанным у них книгам; но ничего не мог от них узнать. По сему я думаю, что все сии экземпляры или нарочно, или особенным каким-нибудь случаем были истреблены совершенно.

3. Комбефизий оставил после себя полный, как кажется, Латинский перевод Льва и Пселлия и многие другие начатые труды свои. Все расхищенные по смерти его записки исчезли, кроме упомянутого выше перевода, хранившегося долгое время, как известно, в Париже, в доме Доминиканцев, на улице Св. Гонората, где он скончался. Многим ученым доставлены были экземпляры сего перевода; от чего различные писатели не только упоминали о Льве Диаконе в своих сочинениях, но и выписывали из него местами, как-то: Бандурий (Imper. Oriental. II. 465. C. 480. D 481. B. 726. A. 728. D.), Дюканж в своем Глоссарии (Glossarium) и в примечаниях на Зонара (II. 99. D. 103. C. 105. D. 107. А. D.), a более всех Пагий (Franc. Pagius, Critic. in Annal. Baronii. III. 873. D), который сам говорит, что он списал оттуда некоторые главы для объяснения истекающего X столетия. Конец третьего тома его Критики (Criticor. in Annal Baron. 873. D. 875. A. 876. A.) и начало четвертого (3. B – 39. A.) состоит из отрывков Диаконовой Истории. Отсюда заимствовал и местами выписывал также и Шлецер в Несторе (Russische Annal. in ihrer Grund Sprache u, a. w. V. 125. A – 177. A.). Перевод Комбефизия хранился, кажется, в целости до французской революции, бывшей в конце прошедшего столетия. Сия ужасная буря, изгнавшая из отечества многих славных ученых людей, рассеяла вместе с прочими произведениями ума и труды Комбефизиевы. Впрочем, даже и во время опустошения Доминиканских книгохранилищ и расхищения книг по разным Библиотекам, ничего не слышно было ни о записках Комбефизия, ни о его переводе Льва и Пселла.

4. И так, предпринимая издание Льва Диакона, я должен был вновь перевести его, кроме некоторых мест, находившихся в Пагиевой Критике. Окончив перевод, я собрал все нужное для объяснения сего писателя. Приготовив все к печатанию, я увидел, что мое состояние недостаточно для предпринимаемого издания. Сверх того я чрезвычайно был занят в то время в Корол. Библиотеке описанием Греческих рукописей, недавно полученных из Италии, по примеру Бандиния и Ламбеция, из коих первый описал флорентинские, второй Венские манускрипты. Посему, желая только узнать суждение ученых людей о Льве Диаконе, я решился издать, в виде опыта, перевод шестой его книги в Том. VIII. Извлечений из рукописей Корол. Библиотеки (Notices et Extraits des Mss. de la Biblioth. du Roi etc. VIII. 254–296.) Таким образом я оставил намерение сделать должное издание сего Византийского писателя. Спустя несколько лет после сего, знаменитый Академик Санкт Петербургской Императорской Академии Наук Филипп Круг, человек опытный в изыскании древностей северных народов, остроумный и счастливый в исследовании, сравнении и изъяснении памятников Российской Истории, известил меня, сверх всякого чаяния, каким образом можно привести к концу мое прежнее предприятие» Он писал ко мне что Канцлер Российской Империи, Граф Николай Петрович Румянцов, знаменитый покровитель наук, увидев в Извлечениях рукописей отрывок Льва Диакона, желает, чтобы сей писатель весь был издан на его иждивение. Сие известие чрезвычайно меня обрадовало и возобновило желание издать сие сочинение. И так, получивши вскоре письмо от самого Графа, я немедленно приступил к делу. К ускорению сего предприятия содействовали также французский Пер, Тайный Советник, бывший Министр внутренних дел, Граф Монтескью (de Montesquieu) и нынешний Министр, Граф Деказ (Decazes). Сверх сего славный знаток восточных языков, Ректор Парижского Университета, член Корол. Академии Надписей и Словесности, Сильвестр де Саси (Silvester de Sacy), исходатайствовал позволение напечатать Историю Диакона в Корол. Типографии. Таким образом тиснение в два года было кончено.

5. Теперь окажем, что нам известно о жизни Льва Диакона (Notitt. Mss. VIII. 257 С). Он родился в малой Азии, в местечке Калое (Le Quien Orient. Christ. I, 726, C.), близ источника реки Каистра (См. Л. Диак. Кн. I. 1.). Отец его был некто Василий, о состоянии коего ничего не известно. Проживши первые годы детства своего в доме родителей, он приехал в Константинополь учиться, где в 966 г. месяца Апреля, в день Вознесения Господня, был свидетелем народного возмущения, во время коего видел Императора Никифора, спокойно ехавшего по городу, и удивлялся его великодушию (См. Л. Диак. Ки. IV. 7). И так, положивши, что тогда ему было около шестнадцати лет, можно отнести время его рождения к 950 году. Но в 973 году он был уже в Азии, и вероятно в сие время видел тех чудных близнецов, о коих он упоминает в десятой книге (См. Кн. X. 3. стран. 102.). После того, призванный ко Двору в 981 г., он был во время войны с Болгарами при осаде города Триадитцы (Cedren. II. 695. С.), с Императором Василием в должности диакона (См. Кн. X, 8.). В каком он был звании после сего и где жил, совершенно не известно. История его восходит не далее 989 года, когда Вард Фока, восставший против Императора Василия, побежденный погиб (См. Л. Диак. Кн. X. 9).

6. Желая объяснить происшествия своего времени (959–975), он описал только три страшные и опасные войны, Критскую, Азиатскую и Российскую. – Всякий век имеет свои заблуждения: обряды веры, гражданские постановления, секты и расколы всегда имеют великую силу. Во время Льва Диакона красноречие состояло в пышном слоге, т. е. в надутых, неуместных пиитических метафорах. Посему он не мог совершенно избежать сего порока, особенно в водных речах, хотя он и превосходят своим слогом Феофилакта Симокатту или Никиту Хониата. Он избегает обыкновенных слов, как напр.: вместо брат (‘αδελφος) употребляет единокровный, единоутробный ('ομαιμων, συναιμος) и тому подобное. Сверх сего главный порок его есть тавтология (тождесловие): как бы желая, кажется, показать обильное свое знание языка, он весьма часто ставит рядом несколько слов, одно и тоже означающих, напр.: гордый, надменный, напыщенный, надутый (См. Кн. II. 4.) и тому подобное можно встретить почти на каждой странице. Все Византийские писатели среднего века наполнены таким бесполезным синонимическим обилием. Сей суетный слог оставлен был уже во время Палеологов Дмитрием Кидонским, Хризолорою, Феодором Газою и Халкондилою: они первые отвергли рабское подражание древним. Прежние писатели подражали не плавности слога, не возвышенности мыслей древнего Автора, но только старались вставлять без разбору в свои сочинения слова его и выражения. Точно тоже делал и наш Лев Диакон, с тою разницею, что он почерпал из трех только источников, из перевода 70 толковников, из Гомера и Агафия Миринейского; а прочие выбирали из всех писателей. Он особенно, кажется, любил несносное велеречие последнего. Из Прокопия, писавшего кратким слогом он заимствовал, как видно, только некоторые его изречения, помещенные в речах и приступе его истории. Нигде не видно, чтобы он читал Фукидида, Полибия и Плутарха.

7. Теперь справедливость требует сказать что-нибудь в пользу Льва Диакона. Главное достоинство его состоит в том, что он, как очевидный свидетель описываемых происшествий, стоит наряду с Писателями, от коих все прочие Историки заимствовали свои повествования. Известно, что Скилитца выписывал из Льва Диакона, а из него Кедрин. Зонара, по-моему мнению, также пользовался Диаконовою историею (Ducang. ad Zonar. II. 107. B.), по коей Пагий исправил многие ошибки новейших в хронологии. Всякий согласится, что происшествия двора, случившиеся по смерти младшего Романа (См. Кн. II, 11), возмущения Льва Куропалата (См. Кн. IX, 3.), восточные войны (См. Кн. X, 1.) и особенно Святославову войну Цимисхия он описал хорошо, подробно и верно. Из свободного и беспристрастного описания нарушенной Никифором клятвы (См. Кв. III, 4) и убийцы его Цимисхия видно, что он любил истину и справедливость. Нельзя сравнивать Льва Диакона, писавшего историю в несчастное и мрачное время невежества, с древними Историками процветавшей Греции. Для него довольно и того, что он образом мыслей, слогом в ученостью своею изобразил свой век, как должно. По сему мы извиняем его суеверие к Астрологии (См. Кн. X, 6.) и малое познание Географии и древней Истории (См. Кн. IX, 6.), лишь бы только он хорошо объяснял происшествия своего времени.

8. Сей писатель сохранился в одной только рукописи Корол. Библиотеки, означенной прежде под № . 2561, а ныне под 1712. Она принадлежала прежде Рафаелю Тритету Дю-Френе (du Fresne), который, по охоте своей собирать книги, при Люд. XIII. путешествовал по Гишпании и Италии и, осматривая Библиотеки ученых, старался из оных обогащать свое собрание. По свидетельству Комбефизия (Origin. C-polit. 265. В.), он привез ее во Францию из Италии. По смерти Тритета, Тайный Советник Людовика XIV, главный Директор Казначейства I. В. Колберт купил у вдовы все его собрание книг для Корол. Библиотеки, в котором было также около 100 Латинских и Итальянских и 40 Греческих рукописей. Таким образом выше упомянутая рукопись попалась в публичную Библиотеку и сделалась известною Дюканжу, Бандину и другим ученым. Она состоит из 422 пергаментных и 8 бумажных листов; содержит в себе, кроме других маловажных сочинений (Vid. Câtalog. Codd. mes. Graecc. Bibl. Reg. II. 391. D): 1.) Хроники Симеона Логофеты, большею частью не изданные (a fol 18 verso ad fol. 272 rect.); 2.) Историю Льва Диакона (a fol. 272 recto ad 322 rect.); 3.) Хронографию Михаила Пселла в 9 частях, также еще не изданную (a fol 322 recto ad fol 422 rect). Сия рукопись, судя по форме букв, похожей на показанную в Монфоконовой Палеографии (Palaeogr Graec. 291 № . VII), писана или в XI или в XII веке; не знаю, почему составители каталога Корол. Библиотеки (Catal. Bibl. Reg. II. 391. С.) отнесли ее к XV веку, к которому, может быть, действительно относятся только 8 бумажных листов.

9. За Историею царствования: Императора Никифора я поместил книгу о сшибках с неприятелями, написанную по его повелению (См. предисл. стран. 114). Ни об имени писателя ни о времени совершенно не известно. Автор говорит, что Император Никифор Фока приказал ему описать сей способ (μεθοδος) воевать с неприятелями. Судя по похвалам, коими он осыпает сего Государя за его воинские подвиги, нельзя думать, что он писал при Иоанне Цимисхие, убийце Никифора. Посему я полагаю, что сие сочинение писано при Государях Василие и Константине, вступивших на престол в 976 году. К сему надобно прибавить еще и то, что везде, где только нужно упомянуть о Государе, Автор говорит во множественном числе: благочестивые или благоверные наши Государи (см. Гл. XIX, стран. 150.). Из сей книги мы можем лучить понятие, каким образом Греки воевали в гористых местах, в половине или в конце X века. Я присовокупил ее единственно потому, что она может служить вместо примечаний (commentarii) на походы Н. Фоки и И. Цимисхия, описанные в Диаконовой Истории; впрочем ни красота слога, ни обилие предметов, ни ученость Автора не заслуживают издания. Я нашел сие сочинение в 4 рукописях: 1) в Королевской под N. 2437 (fol 371 verso – 409 rect.) 2) в Королевской же под № . 2445 (320 recto – 335 verso); 3) под № . 26 (fol. 171 recto – 172 verso); 4) в Палатинской под N. 393, доставленной из Рима в Библиотеку 1797 года; в издании я следовал большею частью первой рукописи, т. е. под N. 2437.

10. Слог сего не известного писателя, не имеющий никаких украшений, не ровен и отрывист. Невидно, кому он подражал. В Палатинской рукописи, кроме сих XXV глав, есть еще XXIX глав, почти того же содержания, которые, вероятно, принадлежат другому писателю. По сему я опустил их с намерением поместить в следующем томе.

11. За сим я присоединил отрывок Иоанна Епифанийского, найденный мною в Ватикан. рукописи (N4. 1065), не имеющей ни начала ни конца, состоящей изо 100 хлопчатобумажных (bombycinis) листов. Там за разговорами Феофилакта Симокатты о физических истинах, за описанием областей (θηματων) Константина Багрянородного, за сочинением Прокопия о зданиях, на 94 листе на обороте (fol. 94 verso – 100 vers.) находится следующее начало упомянутого выше сочинения: Истории Иоанна Схоластика и Епарха о приходе младшего Хозроя к Римскому Императору Маврикию, часть I. Но и сия первая часть не дошла до нас в целости: после 100 листа (на обор большая часть рукописи оторвана. Впрочем, по словам Евагрия (Evagr. Histor. Eccles. edit. Vales. 442. D.), Иоанн совершенно кончил свое сочинение, но только не успел его издать. Потерю его Истории вознаграждает нам Феофилакт Симокатта (Libb. IV, V. 90 D. 139. D.) верным своим описанием бегства и возвращения Хозроева. Иоанн, как видно из сего отрывка, подражал Фукидидову слогу. Одни признавали его за Иоанна Антиохийского, Патриарха Константинопольского (Fabrîc. Bibl. Graec. VI. 686. A. Harles. VIII. 82. A.); другие за Иоанна Малалу, a некоторые за другого какого-то Иоанна. О сем нужно читать Генр. Валезия (Henr. Vales. ad Evagr. 122. B.). Историк Иоанн, о коем упоминается в Лейпцигской рукописи Генезия (Fabric. Bibl. Graec. VI. 622. B. Harles. VII. 532. A.), кажется, совсем другой писатель.

12. Наконец следует упомянуть о письме монаха Феодосия, о котором мы имеем весьма подробное описание Октавия Каетана (apud Murator. Scriptt rer. Ital. Tom. I. Part. II. 257. A.). Из письма сего ученого Сиракузского монаха видно, что он писал его из Панормской темницы, в которую он заключен был Сарацинами (см. 3. стр. 178) Каетан говорит, что у него были Анакреонтические оды сего Автора, писанные на разорение Сиракуз к Св. Софронию и некоторые другие стихотворения. Сиракузы, по его свидетельству (Part. II. 258. С.), взяты были 880 года, месяца Мая, при Императоре Василие Македонском (conf. Constant. Porphyrog. Basil. Maced. 190. C. и Nicet. Paphlag. Vita S. Ignatii Patriarch. V. 1008. E.); следственно Лев Диакон, к которому письмо сие было писано, жил почти 100 лет прежде Льва Диакона Историка. Мессанский монах, ордена Св. Василия, Иоасаф или Иосафат перевел сие письмо на Латинский язык с рукописи, сохранившейся в монастыре Св. Сальватора. Но я за нужное почел снова перевести сей отрывок, ближе к подлиннику из рукописи Корол. Библ. (Cod. Reg. 3032.). Сия рукопись, содержащая в себе Реторику Гермогена, одобряемая Монфоконом (Palaeogr. 351. А.), принадлежит к X веку.

13. Я большею частью старался удерживаться от Исторических объяснений: многие славные писатели, служащие образцами, не только в сочинении Истории, но и в суждении об исторических истинах, удачно пользовались одними приготовленными материалами, как-то: в Германии Фрид. Хр. Шлоссер, остроумно и красноречиво описавший Константинопольских Императоров, вооружавшихся против поклонения Святым Образам; в России H. M. Карамзин, Автор превосходной Российской Истории, в которой редким слогом своим он объяснил отечественные древности, и Фил. Ив. Круг, показавший основательное свое знание древностей Славянских и вообще северных в Критическом своем сочинения о Византийской Хронологии (в С. Петерб. 1810), коего замечаниями я много пользовался в сем моем издании; во Франции Ант. Ио. Летронн (Lettonne) , остроумный и беспристрастный Критик, и многие другие, занимавшиеся исследованием достоверности писателей среднего века. Им предоставляю делать исторические объяснения на Льва Диакона. Мое дело было, приготовить для них материю, достойную их способности. Если труды мои будут одобрены учеными мужами, то я немедленно приступлю к полному изданию и других Византийских писателей. Летописи Михаила Пселла, хроники Георг. Гамартола, некоторые еще не изданные книги Никифора Грегоры, также не изданные Жития Святых, объясняющие историю десятого и других последующих за ним веков, книга Григория Паламы о пребывании его в плену и многие другие сочинения у меня уже приготовлены к тиснению. Щедрость содействовавших мне в сем издании заставляет меня надеяться, что все сии творения, могущие объяснить Византийскую, Славянскую и Турецкую Историю, в скором времени выдут в свет. – В Париже, в Корол. Библиотеке, Генваря 1-го дня, 1818 года.

1. История всего полезнее и нужнее человеку в жизни. Представляя многие различные деяния, производимые течением времени, случаями и особенно волею людей Государственных, она советует людям одних избегать и отвращаться, другим подражать, чтобы, по незнанию, они не пренебрегли иногда своей пользы и сами не подверглись вреду или бедствию. И так уверенный, что она занимает место между полезными вещами жизни нашей, что все смертное, так сказать, оживляет и не дает сокрыться в бездне забвения, я решился, не оставить в неизвестности происшествий, исполненных ужаса и достойных удивления, чтоб они послужили примером потомству, если Провидению еще не угодно ныне поставить корабль сей жизни в Пристани смерти и изменить образ мира сего (Св. Павл. к Коринф. 1. 7. 13). В мое время случились чрезвычайные и удивительные происшествия; ужасные являлась на небе чудеса, невероятные были землетрясения и громы, сильные проливались с неба дожди, восставали брани, всюду по вселенной проходили полчища, города и целые народы переселялись, от чего многие думали тогда, что мир скоро получит изменение в что ожидаемое второе пришествие Спасителя и Бога нашего приближается. Предпринимая подвиг, превышающий мои силы, желаю в полной мере соответствовать моему рвению, описать происшествия приличным образом, сообразно с их важностью. И так я напишу историю, сколько возможно, подробнее. Сочинитель оной я Лев, сын Василия, отечество мое есть Калоя, прекрасное местечко в Азии, близ холмов горы Тмола, около источника реки Каистра, который, протекая мимо Келвиана, прелестный представляет зрителям вид и наконец широким устьем своим впадает в залив славного и знаменитого Ефеса. Но, приступая к описанию событий, должно почитать важным делом, говорить истину, как более всего приличную Истории. Ученые говорят, что Риторике принадлежит сила красноречия, Пиитике вымысел; а Истории истина. Я не упомяну о происшествиях, бывших во время Императора Константина Багрянородного (Порфирогенета), сына Императора Леона (во время его рождения и смерти являлась, говорят, на небе комета, как некое предзнаменование): ибо многие уже довольно об оных писали. Я опишу здесь деяния после него случившиеся, которые или сам я видел (если зрение, как думает Геродот, вернее слуха), или узнал от очевидных свидетелей.

2. По смерти вышеупомянутого Императора Константина, по преселении его к вечному покою, сын его Роман, уже выходящий из юношеского возраста и готовый быть совершенным мужем, принимает на себя самодержавную власть, Ноября, 3 Индикта, 6467 года. Он был человек любезный, прекрасный лицом, ласковый, благосклонный и добрый ко всякому подданному; но преданный юношеским удовольствиям и забавам, для коих он приглашал во дворец всех к тому его побуждавших. Сему Императору пришла мысль, уничтожить с помощью всесильного Бога, владычество гордых Критских Аравитян, дышащих гибелью против Римлян: надменные недавно случившимся с нами несчастием, они весьма часто опустошали приморские страны Римской Империи. Я скажу в коротких словах, как случилось сие бедствие. Император Константин, будучи не в силах боле сносить обид и нечаянных набегов Критян, собрал храброе свое войско, снарядил многие огненосные суда и отправил к Криту, чтобы одним приступом овладеть сим островом. Но, по слабости и неопытности полководца, бывшего придворным евнухом, человека изнеженного, родом Пафлогонянина, Константина Гонгила, надменного знаменитым достоинством Патрикия, все войско, кроме нескольких человек, было побито и истреблено варварами.

3. Император Роман, желая загладить сие поражение, сделал полномочным вождем для сей войны Никифора Фоку, начальника всех восточных войск, отличного Магистра (имеющего сие достоинство Римляне называют также и Доместиком школ), мужа деятельного, отважного, опытного в делах воинских и силою непобедимого. И так собрав, по повелению Государя, все Малоазийское войско, он посадил его на корабли и с весьма многими огненосными судами (Римляне называют их дромонами т. е. бегунами) немедленно отправился и в короткое время пристал к острову Криту¹. Когда должно было сходить с кораблей, тогда он на самом деле показал свою опытность в делах воинских. Он привез с собою на судах лестницы, по коим высадил с кораблей всю пехоту и конницу на берег. Неприятели, пораженные сим новым и чрезвычайным случаем, стояли неподвижно на поле по отрядам, не разрывая рядов, и ожидали нападения Римлян. Никифор, разделивши фалангу на три части, велел сомкнуть щиты и копья, трубить к сражению и с крестным знаменем пошел на них прямо. Тогда ужасное открылось сражение: стрелы, как град упадали, Критяне, будучи не в состоянии долее выдерживать ударов Римских копий, разорвали ряды и быстро побежали к своим укреплениям. Преследующие Римляне множество их побили: столь счастливый успех имело первое их сражение. Как скоро они заперлись в стенах, то полководец собрал все войска, укрепил свой стан пред городом; кораблям и прочим грузовым судам приказал стоять в пристани и всякое появившееся на море неприятельское судно преследовать и жечь текучим (υγρα πυρι) огнем. После сего Никифору Пастиле, тогдашнему полководцу войск Фракийских, мужу храброму, бывшему во многих сражениях, весьма часто находившемуся в плену у Агарян и всякий раз счастливо оттуда убегавшему, имевшему и на лице и на груди многие знаки ран, на войне им полученных, поручает отряд отборных воинов и отправляет для обозрения и опустошения острова. Он советовал ему быть всегда осторожным и трезвым, не предаваться беспечности и роскоши, чтобы неприятели не сделали ему зла, и немедленно возвратиться в стан, осмотревши всю страну и совершивши какое-нибудь славное дело.

4. Счастье людей не всегда бывает постоянно и совершенно. Оно соединено с бедствиями: за успехами следуют неудачи, за удовольствиями огорчения, не дающие наслаждаться благополучием; что случилось тогда и с Римлянами. Прибывши в страну во всем изобильную (сия земля была богата пажитями и скотом, обильна плодами и разными соками) они, презрев и оставя без внимания советы военачальника, которые надлежало им исполнить со всею точностью, предались беспечности и роскоши. Неприятели, засевшие на лесистых горах, видя их увеселения и беспечность, вышли из лесов и горных ущелий, построились в боевой порядок и на них устремились. Хотя наши от упоения были слабы и нетверды ногами, однако выступили против неприятелей и храбро им сопротивлялись. В то время, как полководец Пастила весьма храбро сражался и разрывал их ряды, конь его, изъязвленный в грудь многими стрелами и копьями, пал на землю. Он быстро соскочил с него и защищаясь несколько времени мечом побил их великое множество. Наконец, истекший кровью и израненный стрелами, пал мертв посреди обеих войск. Римляне, увидя павшего своего полководца, обратились в бегство и, наподобие скотов, были побиваемы врагами, так что весьма немногие из сего отряда в стан возвратились. Никифор Фока, узнав о семь поражении, негодовал на невежество и беспечность убитых воинов, но принимая в уважение переменчивость и непостоянство счастья, решился не медлить более, не терять напрасно времени и всеми силами постараться, кончить сию, войну, чтобы не придать врагам смелости делать такие засады и сражаться.

5. Тогда, как он о сем размышлял (ибо он был остроумен, деятелен, способен более всех известных нам людей совершать полезные предприятия, благоразумен, непристрастен к удовольствиям, искусен пользоваться временем и обстоятельствами, а силою и крепостью телесною непобедим. Говорят, что он в сражении, направив копье свое в грудь одного храброго передового неприятельского воина, на него напавшего, столь сильно ударил обеими руками, что копье прошло насквозь и прокололо обе части брони) тогда, говорю, пришла ему мысль окружить город и, обозрев его, сделать нападение, где будет удобнее. И так, обошедши оный кругом, увидел, что трудно приступить к нему и в него ворваться. С одной стороны море служило ему безопасною оградою, с другой ровная и гладкая скала, на коей основаны были стены, представлявшие вид редкого, необыкновенного здания. Они построены были из земли, соединенной с козьими и свиными волосами, хорошо между собою свалянными и имели такую широту, что две колесницы рядом легко могли проходить, а вокруг их выкопаны были два весьма глубокие и широкие рва. Узнавши таким образом, что трудно взять сию крепость, выдумывает следующее средство. Все пространство, начиная от южного берега до северного, укрепляет стеною и таким образом со стороны моря ограждает город, так что неприятели уже не могли безопасно выходить на берег; а он, по своему произволу, мог и сражаться и не сражаться. Построив сию стену, он стремится к другой победе, о которой сейчас мы будем говорить. Он созвал всех начальников к воеводскому шатру своему и громким голосом сказал им следующее.

6. „Никто из вас, я думаю, не забудет жестокости и зверства потомков невольницы (иноземных обывателей силою покоренного острова, который по несчастному случаю им достался), часто делавших набеги и опустошения. Не опустела ли от их грабежей вся приморская страна? Не опустела ли от их набегов большая часть островов? По сему Провидение не попустило сим обманщикам, сим свирепым зверям, сим беспечным сластолюбцам пожирать всегда Христианский народ: оно своею силою послало нас сюда, чтоб мы седьмерицею им отплатили за сделанную нам жестокую обиду². Доказательством справедливости слов моих служит недавно одержанная нами победа: лить только мы переплыли море, лить только вышли на остров, чувствуя еще тошноту после плавания, как помощью всесильного Бога, весьма многих варваров сделали добычею наших мечей; а прочих без труда заключили в городе. И так умоляю вас, воины, не предаваться беспечности и роскоши: мы имеем пример в недавно случившемся несчастии. Если бы посланные с Никифором Пастилою, для обозрения страны, исполняли мои приказания и не предались неге и удовольствиям, то не погибли бы столь несчастно; но, пренебрегши оные, они потерпели за свое безрассудство достойное наказание. Посему, имея в виду бедствие ваших товарищей, вам должно быть трезвыми, осторожными, со всею ревностью и мужеством искать неприятелей, сих диких зверей, укрывающихся в горных ущельях и пещерах, и, извлекая их оттуда, предавать смерти. И так не будем терять времени в бездействии и пиршествах, но, как Римляне, покажем в сражениях геройское и благородное мужество, свойственное нашему роду”.

7. Так говорил полководец; – войско ободрилось, заплескало руками и, обнажив мечи, готово было следовать за ним всюду по его воле и во всем повиноваться. Он приказал ему стоять тихо и спокойно, доколе не даст приказания приступить к делу. В полночь, выбрав из него самых храбрых и молодых воинов, тихо выступил из стана, чтоб неприятели не услышали о его движении и не сделали чего-нибудь худого оставшемуся отряду. Прошедши некоторую часть острова, он узнал от пленных, что около сорока тысяч неприятельского ополчения собирается на одно возвышенное место с намерением, напасть оттуда нечаянно на него, выгнать из острова и освободить своих от осады. Услышав о сем, он остановил свое отборное войско на целый день для отдохновения; но ввечеру, взяв с собою провожатых из островитян, при лунном сиянии (ибо в то время было полнолуние) отправился к выше упомянутому холму и окружил его в то самое время, как враги еще спали глубоким сном. После того, приказав трубить и бить в тимпаны, пошел на его вершину. Неготовые, безоружные, изумленные сим нечаянным нападением неприятели, услышав стук оружий, обратились в бегство. Но им не возможно было уйти: Римское войско окружило всю гору. Таким образом все их ополчение, состоявшее из сорока тысяч человек, в короткое время погибло; – соделалось жертвою меча Римского. К сему трофею он присовокупил еще другой: приказал отрубить головы у павших воинов и в сумах нести оные в стан. Каждому ратнику, несущему голову неприятеля, обещал дать награждение деньгами. Все войско, особливо Армянское, с удовольствием приняло сие повеление: все отрубали головы убиенных и клали в свои сумки.

8. На другой день, в то время как утренняя звезда (Люцифер) переходила с горизонта к полярному кругу, Никифор приказал вонзить головы на копья и поставить рядом на стене, построенной со стороны моря; а некоторые из них велел из метательных орудий бросать в город. Критяне, увидя головы своих соотечественников и родных, вонзенные на копьях и бросаемые на стены, объяты были ужасом и душевною горестью, стояли неподвижно, изумленные сим жалостным, неожиданным зрелищем. Тогда слышны были стоны мужей и вопль жен; все обливались слезами о своих любезных, как бы город уже пленен был нами. Но при всем том они не хотели сдаться Римлянам и примириться с ними: надеясь на укрепления города, они желали защищаться и, вооруженные, ожидали нападения. Полководец велел трубить к сражению и, ободривши воинов отважно идти на опасность, придвинул все войско к стене города. В сей битве видимы были многие подвиги: всюду бросались копья, стрелы, как снег носились по воздуху, из метательных орудий беспрестанно летали камни и падали на стены. Неприятели по необходимости сражались храбро: защищаясь, они метали со стен секиры и тяжелые камни, употребляли все оборонительные средства и от того столько же делали Римлянам вреда, сколько сами от них терпели. Видимая опасность и отчаяние побуждали их выше силы своей бороться и отважно сопротивляться.

9. Никифор, видя твердые и совсем неприступные стены (ибо никак невозможно было взобраться на чрезвычайно высокую и окруженную двумя столь же глубокими рвами ограду), свирепство и сильное сопротивление варваров, решился не сражаться с ними, как с людьми отчаянными, желающими смерти, не пускаться на дело невозможное и не губить напрасно Римского войска, поражаемого со стен стрелами, но подвергнуть их голоду и приготовить между тем осадные и другие стенобитные орудия. И так отлагает сражение и, давши трубою знак к отступлению, возвращается в стан со всеми полками; после того, окруживши стан оградою и рвом, обучал свое войско; и ежедневными упражнениями сделал его опытным и искусным. Выбрав художников, он строил орудия, производил иногда перестрелки и набеги и таким образом, зимовал пред городом³.

1. И так Никифор, переправив, как я выше сказал, все Римское войско на остров Крит, сделал многих врагов жертвою меча, а прочих в короткое время заставил запереться в городе; потом, оставшись там зимовать, ежедневно обучал своих воинов искусству сражаться. В сие время Хамвдан, начальник Агарян, жителей Киликии, человек остроумный, деятельный и без сомнения пред всеми единоземцами отличный опытностью в делах воинских, услышав, что Римские полки отправились на кораблях против Критян, почел за удобный случай, напасть на восточную часть Империи и опустошить ее без всякого кровопролития, собрать великие богатства и тем достигнуть вечной славы. Посему, составив ополчение из молодых и храбрых Аравитян и Агарян, пошел в Римские области, пожигая и опустошая все, что на пути ему попадалось. Император Роман, узнав о наглом и вероломном его нападении, посылает против него Льва Фоку, родного Никифорова брата, начальника всех Европейских войск (сего чиновника Римляне называют также западным Доместиком), человека знатного, храброго, чрезвычайно умного и способного предвидеть полезное при опасных обстоятельствах, которому, я думаю, сила Божия содействовала в сражениях, побеждала всех врагов и делала ему покорными.

2. Во многих битвах, бывших во время его военачальства, он никогда не был побеждаем неприятелем, но всегда одерживал победу. Как скоро Скифы (сей народ называют также Гуннами) переправились чрез Истр, то полководец Лев, будучи не в силах с малым своим отрядом сражаться с ними, по причине бесчисленного их множества, решился, не подвергаясь видимой опасности, напасть на них нечаянно и совершив знаменитый подвиг, достигнуть отличной славы. И так, пробравшись тихо лесом, с неприметного места он обозрел стан и войска Гуннов. В полночь, разделивши свой полк на три части, пошел против них, нечаянно сделал нападение и в короткое время побил столь великое число, что из несметного их множества весьма не многие спаслись бегством. – Сего-то полководца Льва послал Император Роман в Азию, чтоб он остановил набеги и прекратил опустошения варваров. – Он переправился туда из Европы и, слыша о наглости и жестокости Хамвдана, видя сожженные храмы и селения, разрушенные и опустошенные крепости и плененных жителей, не хотел с малым войском своим, приведенным уже в страх успехами и ежедневными победами Агарян, подвергаться видимой опасности, сражаться открыто с их победоносною ратью, состоящею из бесчисленных хорошо вооруженных полков и надменною необыкновенным своим счастием, и потому решился лучше занять возвышенные и выгодные места, расположиться на оных, стеречь все выходы и храбро сразиться с ними, как скоро они будут проходить по сим опасным и неизвестным дорогам.

3. При сем намерении он почел за нужное обласкать войско и поощрить советами храбро выступать, в случае нужды, против неприятелей и отважно с ними сражаться. И так он стал пред войском и подумав несколько, начал говорить следующую речь: «Воины! Общий повелитель наш и Государь, зная храбрость, искусство и воинскую опытность вашу, поручив мне начальство, послал вас со мною в Азию, изнуренную набегами и опустошениями, уже преклонившую свои колена пред Хамвданом. И так советую, умоляю вас не о том, чтобы вы храбро сражались со врагами (ибо не нужно, я думаю, поощрять вас к храбрости, от детства вами любимой), но чтобы благоразумно их побеждали. Война обыкновенно оканчивается счастливо не столько от сильных нападений, сколько от прозорливости ума и искусства одерживать победы в надлежащее время. Вы знаете, что рать неприятелей, рассеянная на сих долинах, велика и даже бесчисленна; а войско наше, храброе и неустрашимое по крепости телесной и мужеству, по числу полков не достаточно. По сему нам Римлянам должно думать и надлежащим образом рассуждать о способах, поступить, как можно, лучше в сих опасных обстоятельствах и предпринять полезные намерения. И так, не будем с безрассудным стремлением и безумною храбростью подвергаться видимой гибели: необузданная дерзость обыкновенно ввергнет в опасность, а благоразумная медленность обыкновенно спасает.

4. „И так советую вам, воины, не отваживаться на сих полях нападать на врагов с быстрым стремлением, но, расположась в безопасных сих местах, ожидать их приближения. Тогда нападите на них и храбро сразитесь. Таким образом, я думаю, с помощью Божиею, мы преодолеем их и все похищенное имение соотечественников перейдет в наши руки. От нечаянных нападений неприятели обыкновенно лишаются мужества и надменный тщеславный дух их ослабевает. И так, не теряя юношеской доблести и свойственного вам благородства в 6итвах, сразитесь с ними, как скоро я подам знак трубою”. Такую речь говорил полководец; все войско восклицало, плескало руками и, почитая наставления его мудрыми, с радостью готово было следовать за ним всюду по его воле. И так он обставил засадными отрядами всю дорогу, идущую по крутым, утесистым и ущелистым горам, по долинам, наполненным оврагами и покрытым разными деревьями и растениями. Расположив таким образом свои стражи, он скрытно стоял в сих местах, ожидая приближения неприятелей. Хамвдан, надменный множеством следующих за ним полков, надутый и напыщенный богатством добычи и великим числом пленных ехал, то спереди то сзади войска, на чрезвычайно высоком и быстром коне, играя копьем своим, то пуская его на воздух, то опять к себе притягивая и часто уезжал в сторону от дороги, Как скоро они приблизились к узким проходам и, сомкнувшись в сих тесных и непроходимых местах, разорвали ряды свои и пошли по утесам без всякого порядка, как тому можно было, то Римский полководец, приказав трубить к сражению, устремился на них со всем войском.

5. Тогда все обнажили мечи и, будучи с свежими силами, напали на изнуренных походом неприятелей и начали бить их без всякой пощады. Сам Хамвдан непременно был бы взят в плен, если бы, по остроумию своему и способности находить нужные средства при опасных обстоятельствах, не велел рассыпать по дороге серебро свое и золото. Таким образом он остановил стремление Римлян, начавших собирать корысть, и с некоторыми оруженосцами избегнул опасности. На сем сражении побито было столь великое множество неприятельского войска, что во многих тех местах даже и ныне, говорят, видны целые груды костей человеческих. Полководец, победив и истребивши сим военными хитростями великое число неприятелей, сделавши гордого и надменного Хамвдана слабым и робким ратником и обратив его в бегство, созвал всех воинов, приказал снести в одно место все свои и неприятельские корысти и разделил оные между ними: потом распустил пленных по домам с нужными на дорогу припасами, оставшихся после битвы Агарян заключил в оковы; наконец приказал петь победные песни и, совершив благодарственные моления Провидению, поспешно отравился в Византию к Его Императорскому Величеству, торжествовать свою победу. Войско плескало в честь ему руками, провозглашало его великим человеком, какого тогдашний век еще не имел и, видя, что ему только одному все на войне удается по его желанию, называло счастие его чудесным. Вступивши в Византию с весьма богатою добычею и бесчисленным множеством пленных Агарян, он торжественно был принят Императором Романом и, совершая свой триумф на народном зрелище, изумил всех зрителей несметным числом пленников и корыстей. Он получил от Государя награды и приличные его подвигам почести. Таким образом Лев, победив и обративши в бегство Хамвдана, спас всю Азию⁴.

6. Но брат его Никифор Фока (сделав повторение, должно по порядку опять продолжать повествование), зимовавший у города Критян, обучавший войско военным действиям и строивший осадные орудия, в начале весны, вскоре после зимнего поворота, поставил войско в густую фалангу и, приказав трубить к сражению и бить в бубны, сделал приступ к городу. Но в то время, как он строил передние ряды и все полки расставлял в четвероугольник, одна бесчестная, соблазнительная, сладострастная, наглая и бесстыдная женщина, стоя на городской стене, производила некоторые колдовства и чародейства. Говорят, что Критяне любили чернокнижничество и ворожбу и разным преданы были суевериям, издревле занятым от Манихеев и Моамета. Сия наглая жена не только показывала свое бесстыдство и разврат в чародействе, но даже, без всякого стыда обнаживши тело, ругала и проклинала полководца. Тогда один меткий стрелок, натянув тетиву, пускает в нее стрелу и повергает с башни на землю. Таким образом сраженная испустила дух свой и сею несчастною смертью получила достойное наказание за обиду. Вскоре началось сражение: Критяне несколько времени сопротивлялись, сражались со стен храбро и многих Римлян ранили.

7. Полководец, видя сие, приказал придвинуть к стене метательные орудия и бросать в них камни. Сверх того, он велел приставить стенобитную машину, называемую бараном, от того что железо, насаженное на передний конец бревна, которым обыкновенно разбивали стены, имело вид барыней головы. Как скоро из метательных орудий стали бросать в неприятелей множество тяжелых камней, то тотчас они начали отступать. Когда придвинули к стенам баран и сильно стали бить в оные; тогда многие воины спустились в ров с камнеломными орудиями, принялись подрывать, вырубать и разламывать камни, служащие стене основанием. Они по счастью в том месте были песчанистого сложения и от того весьма удобно уступали силе орудий. Между тем беспрестанно били в стену бараном и мало помалу проламывали сие твердое и непоколебимое здание. Подрывши стену и сделавши ее висящею над подкопом, воины подперли ее прямыми чурбанами, навалили груду сухого и легко воспламеняемого лому и, подложив огонь, вышли. Как скоро пламя усилилось и начали гореть подпоры, то вдруг две башни вместе со стеною, между ними находящеюся, треснули, опустились, обрушились и упали. Критяне, устpaшенные сим новым и чудным явлением, боялись несколько времени вступать в бой; но вскоре потом, вспомнив об опасности быть в неволе и плену, построились плотными рядами, мужественно встретили Римский полк, проходящий по развалинам упавшей стены и презирая всякую опасность, сражались за жизнь свою с чудесною храбростью. Но когда многие из них были убиты, тогда, не могли долее сопротивляться непреодолимому стремлению наших воинов, (ибо уже и задние полки подоспели и с сильным натиском входили в город) они обратились в бегство и побежали по улицам. Римляне их преследовали и били без всякой жалости. Все прочие, коих смерть подкосить не успела, бросили оружия и начали просить пощады. Увидя сие, полководец, кольнув коня своего, быстро поскакал в город и, умоляя воинов не убивать неприятелей кинувших оружие и не поступать с ними жестоко и бесчеловечно, остановил их яростное стремление. „Убивать, говорил он, и губить покорных, как врагов, есть бесчеловечное дело”; сими словами он удержал губительное рвение войска.

8. Овладевши городом⁵, он отделил для себя первую часть добычи: молодых пленников взял к себе в невольники, желая сохранить сии корысти для будущего своего триумфа; все прочее отдал воинам на расхищение. Ходя по домам жителей, они много собрали дорогих корыстей. Сказывают, что город Критян, наслаждавшийся долгое время спокойствием и счастием, не претерпевший никаких бедствий, которые обыкновенно, как некие заразы, наносит круговое течение времени, производивший разбойническое мореплавание, опустошавший приморские страны двух твердых земель, приобрел от сих промыслов чрезвычайное Богатство и заключал в себе бесчисленные сокровища. Таким образом сей город пленен был сильными руками Римлян. Никифор, отправив из него все корысти, приказал разбивать ограду и, разрушив ее во многих местах, повел все войско в селения. Опустошивши оные и без всякого кровопролития покоривши всех жителей, он идет на один высокий и крутой холм, не в дальнем расстоянии от разоренного города, и приказывает выстроить там небольшую крепость. Место сие казалось ему безопасным и удобным для укрепления: ибо с двух сторон имело утесы, разделено было глубокими оврагами и орошаемо неиссякаемыми источниками, текущими с вершины холма. Построив здесь твердую и безопасную крепость, он оставил в ней довольно изрядное войско и назвал ее Теменом (Τεμενος). Он преобразовал⁶ весь остров: поселил на нем многие семейства Римлян и Армян и других иноземных народов и оставя для его охранения огненосные суда, со всеми корыстями и пленными отправился в Византию⁷. Он великолепно был принят Императором и с триумфом⁸ шел по площади, при собрании всего народа, удивлявшегося и множеству и красоте его корыстей. Золота, серебра, золотых монет, одеяний испещренных златом, багряных ковров и разных драгоценных вещей, с чрезвычайным искусством сделанных, блестящих дорогими камнями, доспехов, шлемов, мечей, броней изукрашенных золотом, копий, щитов и тугих луков столь великое было множество (всякой там бывший сказал бы, что все богатство земли неприятельской было тогда снесено на площадь), что все сие подобно было втекающей, так сказать, в город глубокой реке. За сими корыстями следовало несметное множество взятых в неволю неприятелей.

9. По окончании триумфа, при всеобщем удивлении народа, Император Роман предлагает Никифору великолепные дары и поручает начальство над Азиею. И так, получив уже в другой раз достоинство Доместика, он переправился со всеми полками чрез Воспор и, построив их в непреоборимую и непобедимую фалангу, пошел на землю Агарян⁹. Услышав о его приближении, они считали невозможным ожидать его на поле, расставлять засадные отряды и с ним сражаться. По сему решились отступить в свои крепости с тем, чтобы, стреляя с оных, отражать по возможности его нападения. Они чрезвычайно боялись сразиться с Никифором, как с сильным и непобедимым мужем. Он, как молния, разорял все окрестные места, опустошал поля и покорял многолюдные селения. После того, сделавши все на пути жертвою огня и меча, он нападает на крепости и весьма многие берет приступом¹⁰. Против городов, твердых своими стенами и множеством стражевого войска, оп употреблял военные орудия и производил жестокие битвы, поощряя воинов храбро сражаться. Всякой охотно повиновался его повелениям. Он не одними словами склонял и побуждал к храбрости, но и своими подвигами: сам всегда первый с удивительной отважностью нападал на врагов с своею фалангою, встречал и сильно отражал наступающую опасность. Взяв и разрушив в короткое время более шестидесяти Агарянских городов, собрав весьма великую добычу и одержав блистательную победу, какой никто еще не одерживал, он вывел оттуда войско и распустил по домам; а сам спешил к Императору, получить награду за свои подвиги.

10. На средине дороги, встретила его молва о преселении Государя Романа из сей жизни¹¹. Изумленный сим нечаянным известием, он не мог продолжать пути своего и остановился. Император кончил, говорят, жизнь свою следующим образом. – Приняв верховную власть, он показывал себя с начала благосклонным, кротким и благодетельным ко всем подданным; но некоторые худые люди, рабы сластолюбия и сладострастия, вкравшись у него в милость, повредили во время юности добрый нрав его: приучили к безмерному наслаждению и возбудили в нем склонность к страстям необыкновенным. Сии заразительные люди, во время постов, учрежденных вдохновенными мужами для очищения и возвышения наших душ, ездили с ним на ловлю оленей на непроходимые горы, откуда привозили его слабого, едва дышащего, подобно умирающему. По сему, некоторые говорят, от неумеренной верховой езды сделались у него в легких спазмы; но большею частью полагают, что ему принесен был яд из женского терема. Так или иначе, Роман, еще во цвете юных лет, оставил сию жизнь, имея верховную власть только три года и пять месяцев. И так, по кончине его, малолетние сыновья Василий и Константин с матерью своею Феофаною, принимают от Совета и Патриарха Полиевкта власть самодержавную. Феофана, будучи из незнатного рода, превосходила всех женщин красотою и свежестью своего тела; и потому Император Роман сочетался с нею браком. – Никифор, (опять начинаю продолжать мое повествование) услышав о перемене верховной власти, не знал, на что решиться и был тревожим разными мыслями. Неизвестность обстоятельств, превратность и непостоянство счастья, особливо опасное могущество сильного при дворе евнуха Иосифа (он гордился достоинством постельничего), худо к нему расположенного, не давали ему быть спокойным.

11. И так он решился произвести в делах перемену. Но не имея тогда достаточного войска (ибо все полки, по его приказанию, разошлись по домам) боялся тотчас приступить к сему подвигу. По сему за нужное почел отложить на время предприятие. Ежели, думал он, по вступлении его в Византию и по окончании триумфа, Государи вверят ему войско (ибо он знал, что кроме его, никто не осмелится отражать нападения варваров); то он возвратит все полки и благоразумно будет действовать в исполнение своих намерений. С сими мыслями немедленно отправился в Византию, где с великою радостью был принят народом и Сенатом; он ехал торжественно со всеми своими корыстями¹². Отдав неприятельское богатство в народную казну, он жил спокойно в своем доме. Иосиф, (ибо он боялся Никифорова пребывания в Византии, чтобы он не предпринял чего-нибудь против верховной власти, особливо потому, что войско чрезвычайно его любило, а народ удивлялся его воинским подвигам и победам) приглашал его во дворец с тою целью, чтобы беззащитного лишить очей и выслать за границу¹³. Никифор, узнав о злодейском его намерении (он был чрезвычайно осторожен и способен угадывать злые замыслы человека), приходит в великую церковь к Иерарху Полиевкту, мужу опытному в богословии и философии, от самой юности избравшему жизнь одинокую и бедную, имевшему чрезвычайную со всеми откровенность, происходившую в нем, как в скопце, достигшем глубокой старости, не от одной природы, но и от бедности, от непорочной, простой и воздержной жизни и говорит ему: „Отличные награды я получаю за многие мои подвиги и труды от придворного вельможи, который, надеясь обмануть великое всевидящее Око, доселе не престает готовить мне смерть, мне, распространившему с помощью Всесильного пределы Римские, еще не сделавшему никакого преступления против отечества, но оказавшему великие услуги, каких никто не оказывал, завоевавшему огнем и мечем столь великую страну Агарян и разрушившему многие города до основания. Я прежде думал, что всякой сенатор есть человек добрый и справедливый, не способный иметь злодейских замыслов без всякой причины”.

12. Патриарх, услышав его слова, тронутый состраданием, приходит с ним во дворец и в собрании всего Сената говорит: „Не порочить, не бесчестить, но прославлять и увенчивать должно людей, не щадивших себя для благоденствия Римлян, терпевших труды и бедствия и бывших всегда доброжелательными и приверженными к своим согражданами. И так, если позволите, я подам вам полезный совет и сейчас открою мои мысли пред вами. Мы, Римляне, управляемые Божественными законами, должны сохранять прародительское почтение к сыновьям Императора Романа, оказывать им уважение, какое имели к их предкам: ибо мы сами и народ провозгласили их самодержавными Государями. Но как дикие племена народов доселе не престают опустошать Римскую землю, то советую сего мужа (указывая на Никифора), остроумного, опытного в делах воинских, одержавшего, как и вам известно, многие победы и вами уважаемого, избрать полномочным Воеводою и, обязав его присягою, ничего не предпринимать против верховной власти и Совета, поручить ему все Азиатские войска, чтобы он отражал и удерживал нападения неприятелей. Сие достоинство даровал ему, еще при жизни своей, Император Роман и умирая, подтвердил в завещании, не отдалять сего благонамеренного человека от сей должности.» Совет утвердил сие мнение Полиевкта и сам Постельничий Иосиф, против води своей, принужден был оное одобрить. Тогда, обязав Никифора ужасными клятвами, не умышлять против верховной власти юных Государей, сами Сенаторы поклялись, не сменять никого из государственных чиновников и не возводить на высокую степень достоинства без его воли, но распоряжать делами по его мнению и общему согласию. И так, провозгласив его полномочным Воеводою Азии, окончили заседание и из царских чертогов разошлись по домам.

1. Среди весны, когда Люцифер (Фосфор) мало помалу склонялся к арктическому полюсу и направлял свою колесницу к Тавру¹⁴, Никифор отправился из Византии и пристал к противоположному берегу Азии; отсюда пришел в страну Каппадокиян (сей народ назывался прежде Троглодитами, оттого что он укрывался в пещерах, ущельях, в местах непроходимых, в вертепах и подземельях) и, раскинув там свою ставку, разослал по всем местам письменные приказания, чтобы все войско к нему собиралось. Между тем как полки сходились, он обучал находившихся при нем ратников военным действиям и ежедневными занятиями воспламенял и усиливал их мужество; учил их делать круговые движения во всех доспехах при звуке труб, при громе бубен и при звоне кимвалов, прыгать на коней, стрелять в цель из луков и ловко бросать копья, словом, он ничего не опускал, что изобретено в военном искусстве. В то время, как он обучал таким образом воинов, ожидая прибытия прочего ополчения (он намерен был воевать с Хамвданом и Тарсянами) Постельничий Иосиф, зная осторожность его и благоразумие, мужество и доблесть, страшился, чтобы, собравши все войско, он не предпринял против него какого-нибудь намерения, терзался в своем сердце и укорял себя в том, что, имея в руках сего кровожадного человека, не погубил, но еще, против своей воли, оградил столь великим воинством. И так, исполненный печали, он не мог быть спокойным и жизнь свою почитал несносною. Во время его размышления о средстве, лишить воеводу силы, пришла наконец ему на мысль одна хитрость, которою он надеялся отклонить от себя великую власть его, как бы секиру, висящую над его главою.

2. Призвав Мариана, украшенного достоинством Патрикия, человека беспокойного и пылкого, начальника Итальянских войск, он открыл ему наедине свою тайну: Если послушается, говорил он, меня и примешь восточное воеводство, то я скоро сделаю тебя полномочным и возведу на престол. «Остановись, прервал Мариан, не побуждай человека малорослого сряжаться с вооруженным великаном, страшным не только для пограничных народов, но и для всех, освещаемых солнцем на востоке и западе. Если, находясь теперь в нерешимости, ты желаешь моего мнения, то я сейчас тебе открою. Ты знаешь Иоанна Цимисхия, человека честолюбивого, искусного в делах воинских, любящего пред всеми отличаться, весьма уважаемого войском и почитаемого первым по Никифоре. И так поручи ему начальство над восточными полками: он, как человек весьма умный и отважный исполнит, я думаю, твое предприятие; войско последует за ним всюду по его желанию; иначе, не надейся поколебать непоколебимую и неразрушимую сию башню». Иосиф, получив от него такой совет, всех ближних родственников и приятелей Никифора лишает чинов и высылает за границу; отправляет запечатанное письмо к Патрикию Иоанну, предводителю восточных ополчений, мужу сильному, храброму, имевшему страшную, непреоборимую отважность. Содержание письма было следующее: «Зная коварство и злонравие Никифора Фоки и желая разрушить злодейское намерение, питаемое в душе его, я решился открыть тебе, как знаменитому мужу, тайну, чтобы, при твоем содействии, удержать его сильное стремление: он хочет присвоить верховную власть и быть тираном. И так, желая уничтожить сие преступное намерение, я отнимаю у него начальство ад войсками и отдаю его тебе, как славному мужу. В скором времени возведу тебя на престол: только пришли к нам немедленно надменного и тщеславного Фоку в оковах”.

3. Иоанн, получив, развернув и прочитав сие письмо (в котором, как я выше сказал, ему обещано было восточное воеводство и верховная власть над всем государством, если сменит Никифора и удалит от войска), немедленно с места своего пребывания отправился к Воеводе. Вошед в шатер его, он сел подле него (ибо он был ему двоюродный брат по матери) и сказал: „Ты спишь, любезный друг, глубоким сном, или как, говорится, крепче самого Ендимиона; а добрый твой Иосифу начальник Двора, с безумным и бесчеловечным рвением готовит тебе смерть и, судя по распоряжениям его, уже погиб ты, непобедимый вождь Римлян, и кровь твоя пролита, погиб от человека ничтожного, подлого, сластолюбивого (О подвиги, доблесть и сражения), подобного женщине, ничего незнающей, кроме дел женского терема. И так восстань, любезный друг, если мне веришь: подумаем, чтоб нам не погибнуть, как невольникам; совершим благородный подвиг, да узнает Иосиф и все, одобряющие его замыслы, что они имеют дело не с слабыми женами, но с воинами, одаренными непреодолимою силою и страшными для всех неприятелей». Сказавши сие, он вынул из-за пазухи письмо и вручил воеводе. Прочитавши и увидев в нем злодейские намерения Иосифа, он молчал несколько временя по причине своей слабости (ибо он тогда был не здоров), потом, пришедши в себя, сказал: Говори, благородный человек, что должно делать. „Еще теперь только хочешь, сказал Иоанн, думать, что должно делать. Не пробуждаешься, не отгоняешь от очей столь глубокого сна: спрашивает, что делать, тогда как мы уже окружены неизбежною гибелью. Нам, предводителям великого ополчения, надменного душевным мужеством и пламенною силою телесною, должно решиться теперь идти на все опасности. Безрассудно и стыдно, мне кажется, позволять презренному евнуху, пришедшему к нам из степи Пафлагонской для гражданской службы, управлять Римскими полководцами и водить их за нос, как невольников. И так следуй за мною, если не хочешь быть в плену и терпеть ужасные бедствия”.

4. Никифор, убежденный речью Иоанна, надел доспехи и вместе с ним отправился со всеми полками к городу Кесарии; там поставил стан и ожидал к себе войско. Как скоро все воинство Азии, в несколько дней, к нему собралось, то в один день, по утру, когда лучи солнечные уже распространялись по земле (тогда было начало месяца Июля¹⁵), все военные чиновники с полководцем Иоанном, обнаживши мечи, окружили воеводский шатер (Так приказано была от Иоанна, почитавшего ужасною обидою, что ничтожный скопец с малолетними детьми управляет ими по своей воле) и провозгласили Никифора самодержавным и верховным Государем, желая ему долговременного царствования¹⁶. Боясь зависти, он с начала отказывался, представляя в предлог смерть супруги и сына Варда, который не задолго пред тем, в лучшем возрасте жизни, с белым еще только пушком на ланитах; в игре поражен был копьем в бровь от двоюродного брата Плевсеса. Сей, устрашенный выпустил из руки копье, коего конец воткнулся в землю и от того по несчастию столь сильное сделалось отражение, что его острее насквозь прокололо череп и Вард безгласен пал с коня на землю. Под сим предлогом Никифор отказывался от верховной власти и советовал Иоанну Цимисхию принять сие достоинство и скипетр. Никто из войска, ни сам Иоанн не внимал словам его; все единодушно благословляли его и провозглашали Государем Императором Римлян. Тогда, презревши клятву, данную Патриарху Полиевкту и Государственному Совету, он принимает на себя самодержавную власть и надевает красные сандалии, как отличный знак царского сана. Зная непостоянство и неверность счастья, вражду и жестокость Иосифа, он хотел устроить, сколько возможно, лучше дела свои и тем упредить злодейский его умысл. По сему он пренебрег свою присягу, предпочитая безопасность всем прежним своим обязанностям. Таким образом, восприяв достоинство царское, препоясанный мечем, с копьем в руке, он вышел из шатра своего и, став на возвышенном месте, сказал: –

5. „Воины! вы сами свидетели, что я не по властолюбию моему надел на себя царское одеяние, но по вашему принуждению. Вы, против воли моей, заставили меня принять на себя тягостное попечение о государстве. Желаю уверить вас, что я решился выступить на сие обширное поприще для собственной безопасности и особенно для вашей ко мне привязанности. Клянусь Провидением, управляющим вселенною, что я готов положить за вас свою голову, что никакие неприятности не отвратят меня от сей цели. Так как вы не хотели, чтобы злодейская наглость, безумная и неистовая гордость презренного скопца успела в своем деле, так как вы отвергли сего слабого правителя и избрали меня государем; то докажу вам на самом деле, что я повиноваться и, при помощи Божией, умею повелевать с великою пользою. И так, имея к вам душевную приверженность, как чадолюбивый отец, советую всем вам, как усердным сынам своим, не предаваться беспечности и неге, быть неусыпными, трезвыми и отлично переносить все напасти. Предвещаю вам, что дело не кончится без кровопролития. Сколь велика высота верховной власти, столь великая восстает зависть и вражда на ее искателя. Не с Критянами, не со Скифами и Арабами, побежденными вашею храбростью, ныне предлежит вам брань, но с Римским городом, в который отовсюду течет обилие, который не возможно одним приступом взять, как простое укрепление, с городом, окруженным морем, огражденным со всех сторон твердыми башнями, населенным сильным народом и превосходящим все страны вселенной золотом, украшениями и всяким Богатством. И так с благородным присутствием духа, с которым в сражениях преодолевали вы неприятелей, вам должно теперь идти на других врагов, превышающих ваши силы. Я уверен, что, на сем поприще, мы будем иметь своим помощником всесильного Бога. Не мы преступили условие и клятву, но злодей наш Иосиф, сославший без всякой причины в ссылку ближних моих родственников, а мне готовивший тайно жестокую и бесчеловечную смерть. Не поднимающие оружие нарушают договоры, но, против данной клятвы, восстающие на своих сограждан. И так, помня мою славу, с какою вы воздвигли бесчисленные трофеи под моим предводительством, с природною вашею доблестью, идите прямо, куда Провидение поведет вас со мною”.

6. Никифор ободрил сего речью сердца воинов и возбудил в душах их столь великую храбрость, что никакая ратная сила не могла бы, кажется, их стремлению: они чрезвычайно его любили и все превозносили похвалами. С самого детства воспитанный в бранях, ужасный своими геройскими подвигами, непобедимый и опытный в битвах, он и умом своим и добродетелями превосходен был без всякого сравнения. Вскоре после сего, он ходил в Кесарийскую церковь, откуда возвратясь в шатер свой, почтил Цимисхия достоинством Магистра и назвал его восточным Доместиком; потом, разослав повеления и указы по всем областям Империи, приказал избранным своим полководцам отправиться со всею скоростью к Евксину в Авидос и в другие приморские страны. Сие он сделал, мне кажется, для того, чтобы занять все проливы и морские пути, прежде нежели распространится молва о его избрании. Таким образом, думал он, намерение совершится успешно по его желанию и фортуна не будет ему противиться и еще более полюбит его, если заранее он успеет овладеть всеми выгодными местами. Распорядивши все, как должно, он построил полки свои в плотные, неразрывные ряды и, вооружив безопасными доспехами, отправился в царствующий град Византию. С Филофеем, Епископом Евхаитян, он послал письмо к правителю дел церковных Полиевкту, к Иосифу придворному начальнику и к Совету. Главное его содержание было следующее: „Чтоб они признали его Государем; что он намерен сохранить и воспитать до зрелого возраста сыновей Императора Романа, что желает принести великую пользу Государству и увеличить области его своими воинскими подвигами. Если, писал он, не согласятся на сие требование, то будут после жалеть о своем безрассудстве, когда надобно будет решить дела мечом: нет пощады избравшим вредное вместо полезного”.

7. Иосиф, получив сие письмо, как Скифское повеление, пораженный, как бы неким острием или жалом в самое сердце, отослал Епископат в оковах в темницу. Он склонил на свою сторону Мариана, Пасхалия и Торникиев, бывших в числе Патрикиев, людей отважных и пылких; поручил им Македонский полк и сильно сопротивлялся Никифору, преграждая вход в Византию. При сих сомнительных обстоятельствах, Лев, родной брат Никифора, о победах коего мы выше мимоходом упомянули, воспользовался удобным случаем, надел на себя работничье платье, вышел за стену подземными проходами, сел в лодку и отправился к брату, стоявшему тогда в Ериях близ дворца и строившему там свое войско. Тогда и отец их Вард, из числа Магистров, муж доживший до глубокой старости, бывший с самого детства во многих войнах и битвах, долгое время украшавшийся достоинством Доместика школ, боясь погибнуть от Иосифа, удалился в один великий храм для своей безопасности. Мариан и Пасхалий, надутые пустою гордостью, ходили без всякой осторожности по улицам с Македонскою дружиною и не преставали делать возмущение даже до того, что ожесточенный народ решился им сопротивляться; вступил с ними в сражение и скоро обратил их в бегство, как нежных и неопытных юношей. Тогда, говорят, некоторая женщина бросила в Мариана с кровли глиняный садовнический сосуд, наполненный землею и попала ему в висок; удар был столь силен, что проломил череп, поразил мозг и он на другой же день лишился жизни. После сего скопец Василий, имевший, во время Императора Константина, достоинство Постельничего, побочный сын Государя Романа старшего, от одной Скифянки, человек отважный и искусный в исполнении своих намерений по причине смешенного рода своего, получил смелость и, будучи в ссоре и вражде с Иосифом, всех домашних своих невольников, числом более трех тысяч человек, вооружил бронями и митрами, шлемами и щитами, копьями и мечами и вместе с народом напал на дома Иосифа и его союзников, разграбив и разрушив их до основания, немедленно пошел в корабельную верьфь и отправил оттуда, по согласию народа и Совета, огненосные суда к Никифору. Он немедленно пустился на них к монастырю Аврамитян, называемому Нерукотворным (Αχειροποητοζ) и оттуда послал несколько воинов, взять дворец. Иосиф, увидя посланных изумился и, пораженный чрезвычайным ужасом (ибо все его телохранители уже перешли к Никифору), оставил дворец и удалился в церковь¹⁷. Таким образом надменного и недавно высоко воздымавшего главу Иосифа увидели тогда человеком смиренным, боящимся даже молвы народной, человеком, показавшим собою, что нет ничего постоянного и неизменного в делах человеческих, что все здесь тлеет, пременяется и, наподобие шашек, mo туда то сюда переходит и передвигается. И так его побег доставил случай Варду, родителю Никифора, освободиться из храма и притти к своему, сыну.

8. Никифор, видя, что все идет по его желанию, снял с себя простую одежду, сбросил хитон и, надевши Императорскую порфиру представился в величественном виде самодержавного Государя. Сидя на гордом, белом коне, украшенном царскою сбруею и багряными коврами, он въехал в город чрез Золотые ворота, при рукоплескании народа и Государственных сановников. Сие случилось в 6470 году, 16 Августа, 6 Индикта. Вскоре потом в знаменитом Божием храме принимает он духовного сословия достойные почести и от Правителя Патриархиии венчается царскою диадемою, будучи пятидесяти одного года от роду. Видом он был таков: лице его более подходило к черному, нежели к белому, под густыми бровями блистали черные глаза, исполненные размышления, волосы его были темные, густые, нос средний, ни тонкий ни толстый, несколько загнутый, борода соразмерная с редкою на щеках сединою, стан плотной и круглой; он был весьма широк плечами и грудью, силою и мужеством подобен Геркулесу, а умом, благоразумием и способностию узнавать, что должно делать, превосходил всех людей своего времени. И так, украшенный царским венцем, он идет во дворец, сопровождаемый народом и государственными чиновниками и там восходит на престол. Тогда, казалось, фортуна гордилась сама собою и радовалась сему происшествию, думая, что все дела человеческие в ее власти, что никто из смертных ничего не имеет собственного. Никифор, восшед на престол и спокойно взяв бразды правления, Варда отца своего возводит в достоинство Кесаря, a Иоанна Цимисхия, помогавшего ему, при самом начале возмущения, называет восточным Доместиком и Магистром, Льва, родного брата своего, делает Куропалатом и Магистром; a Василия, разрушившего замыслы Иосифа, как сказано было выше, возводит на степень Председателя (Προεδροζ)

9. Он обещался сохранять обыкновенное добродетельное свое воздержание, уклоняться от брачного союза и не вкушать мяса. Но люди, провождавшие жизнь одинокую и управлявшие нравом его (он особенно уважал монахов), не советовали ему соблюдать сии правила; убеждали сочетаться браком и не воздерживаться мясоядения. Они боялись, чтоб он, склонный от природы к неге и роскоши, не предался необыкновенным удовольствиям, которыми самодержавный повелитель, имея верьховную власть, свободно может наслаждаться. Убежденный советами монахов, он решился оставить обыкновенную холостую свою жизнь; обручился с супругою Императора Романа, прекрасною Лакедемонянкою и, после воздержного образа жизни, получил склонность к мясоядению. Тогда разнесся слух, что его бракосочетание будет незаконно: потому что он был восприемником детей Романа и Феофаны в Св. Крещении. Как скоро молва на быстрых крылах своих достигла слуха Патриарха Полиевкта, то он всеми силами старался не допустить Государя к святому олтарю; сей

муж, исполненный ревности к Богу и несравненный по мудрости своей и доблести не страшился противится самим Государям. Но Император просьбою и уверением, что не он был восприемником детей Государыни Феофаны, но отец его Вард, тая убедил и смягчил Архиерея, что он утвердил супружество его с нею. Таким образом все исполнилось по его желанию. Он подарил своей супруге, царице Феофане бесчисленные царские сокровища, богатые и обширные поместья, обильные разными винами и плодами. И находясь зимою в Константинополе, он беспрестанно увеселял гражданских чиновников конными ристаниями, разными зрелищами и дружескими пирами, какие обыкновенно давали Императоры. Но телохранительное войско его каждый день училось военным действиям: сгибать легко лук, притягивать тетиву со стрелою к груди, метко стрелять в цель, проворно двигать и вертеть копьем во все стороны, ловко действовать мечом на воздухе и с легкостью вскакивать на коней, для того, чтобы, во время битвы, неприятели не превосходили его в сем искусстве, потому что оно первое всегда должно выступать на сражение.

10. Как скоро весенний поворот солнца переменил зимнюю мрачность в ясное и веселое время¹⁸, то Никифор объявил поход против Агарян и выступил из Византии. Он остановился в Каппадокии и, собравши там значительное войско, пошел к городу Тарсу, надменному тогда множеством храбрых и искусных воинов, производившему частые, нечаянные набеги. Пришедши туда, он построил крепкий стан и осадил сей город. Агаряне, имея изобилие в нужных запасах и надеясь на твердость укрепления (ибо стены двойной ограды были чрезвычайно высоки и притом окружены весьма глубоким рвом, обложенным белыми обделанными камнями и обнесенным частоколом. Река Кидн, текущая посреди города, служила ему также укреплением. Она довольно глубока от самого источника своего, имеет холодную, чистую воду и, препоясанная внутри города тремя мостами, составляет не малую его безопасность. Во время войны выпускают ее в ров, который в один час наполняется ее водою), надеясь, говорю, на все сие, смеялись над Государем и без всякого страха осыпали его ругательствами. Они часто делали вылазки и набеги и весьма много побивали Римлян. Император, пробывши там долгое время без всякого успеха, почувствовал невозможность своего предприятия и потому, снявши стан, направил путь свой в сторону, напал на соседние крепости и приступом взял Адану, Анаварзу и другие местечки, числом более двадцати. После сего приступил к Мопсуестии и, окружив ее, сильную начал осаду, стреляя со всех сторон из метательных орудий. Жители сопротивлялись храбро и всеми силами защищались: бросали с башен горючие вещества и огромные камни.

11. Государь, предприимчивый и способный находить средства в опасных обстоятельствах, обошел кругом весь город и, увидев удобное место, ночью привел несколько воинов к башням и приказал им мало помалу подрывать стену, начиная от берегов реки Пирама, чтоб неприятели не узнали и не разрушили сего предприятия. Таким образом, они рыли, а землю выносили и кидали в реку. В то время, как работа была уже кончена, как подрытые две башни с находящеюся между ними стеною были подперты деревянными подставками, чтобы связь их не разрушилась, Агаряне, как скоро солнечные лучи осветили землю, в белых одеждах по своему обыкновению, показались на башнях и, натягивая свои луки и другие разные приготовляя орудия, оскорбляли Государя обидными словами. Он приказал подложить огонь под деревянные подпоры и сам, во всем вооружении, начал приступать с своими фалангами. Как скоро они подгорели, то, вся подрытая и, так сказать, висящая часть стены обрушилась и увлекла за собою стоявших на ней Агарян, которые большею частью были раздавлены, а взятые в плен оплакивали участь их постигшую. Когда упавшая стена открыла проход, тогда Император со всем воинством вступил в Мопсуестию, покорил ее и всех оставшихся в живых неприятелей взял в неволю. Потом, отложивши самую лучшую часть добычи для царской казны, он приказал войску выступить из города, снял стан свой и отправился в Римские владения, так как солнце от знака Стрельца уже приближалось к знаку Козерога и зимняя стужа начинала усиливаться. Пришед в Каппадокию и обласкав, как должно, своих воинов, он распустил их по домам и приказал, поправив оружия, изострив мечи и откормивши коней, при наступлении весны, к нему возвратиться. Таким образом они разошлись по домам; а сам с прочими ратниками остался там зимовать и делать военные приготовления.

1. Таким образом Император Никифор взял Мопсуестию и овладел также смежными ее крепостями. Зимуя в Каппадокии, он досадовал и жалел, что не мог взять Тарса приступом и, не совершив ничего важного, отражен был от него, как тупая стрела, слетевшаяся с острою. Он поставлял себе в бесчестие, посрамление и неизгладимый порок, что он, Никифор Фока, бывший полководцем и Доместиком школ, разрушавший и в пепел обращавший бесчисленное множество городов, опустошавший богатые страны и покорявший воинственных народов, не могших даже и взора обращать на его мужество и непобедимую в битвах силу, и ныне получивший, по уму и доблести своей, верховную власть над Римлянами, сражался без успеха и с 400,000 войска был отражен, не от Вавилона, укрепленного семью оградами, не от древнего Рима, построенного храбрыми Римлянами, не от стен Иудеи, коих огромная высота, по одним рассказам, не видавшему покажется баснею, но от Тарса, города очень не обширного, построенного на ровном месте, населенного не одними туземными жителями, но и разными пришельцами. Он досадовал, беспрестанно беспокоился, думая, что одни Тарсяне, смеющиеся над его мужеством и воинскою опытностью, избегнут его поражения, между тем как все окрестные жители или соделались жертвою брани, или, избежав острия меча, утратили свободу и подверглись неволе. По сему, ожидая спокойно удобного времени года, он беспрестанно занимал своих ратников воинским учением. Как скоро воссияла весна и зимняя стужа начала переходить в весеннюю теплоту ¹⁹ , то полки по его повелению, начали собираться. Вооруживши, как должно, более 400 тысяч войска, он поднял знамя и потел к Тарсу.

2. В походе, один легко вооруженный воин, утомленный трудным путем (ибо надобно было тогда проходить чрез долину, наполненную утесами и оврагами), сбросил с плеч свой щит на дорогу. Государь, проходя мимо, увидел оный и одному из своих приказал поднять. Пришедши на место роздыха, он спрашивал, у какого Сотника находится под начальством ратник, бросивший свое оружие без сражения и без всяких опасностей. Узнав и уличив преступника, он с грозным и суровым взором, сказал ему: «Говори, презренный трус, если бы случилось нечаянное нападение неприятелей, какое средство употребил бы ты для их отражения, бросив щит свой на дороге. Воин, оцепеневший от ужаса, стоял, не говоря ни слова. Император приказывает Сотнику высечь его розгами, как самоубийцу и, отрезавши нос, водить на показ по всему войску. Но Сотник, тронутый ли жалостью к сему человеку, или прельщенный подарками, оставил его без всякого наказания. На другой день, Государь, увидя проходящего сего воина, призывает к себе Сотника и говорит: „Дерзкий ослушник! как ты смел не исполнить моего повеления? Разве думаешь, что ты более меня заботишься о войске? Я определил такое наказание сему ратнику, бросившему свое оружие для примера, чтоб и прочие, смотря на сей безрассудный и бесчестный его поступок, того же не сделали во время сражения и от того не были взяты в плен или прежде времени побиты». И так он жестоко наказал самого Сотника розгами, отрезал у него нос и тем заставил все войско страшиться не беречь оружия.

3. На полях Тарса, он располагает свой стан и, окруживши город тыном, приказывает опустошать нивы и очищать луга, испещренные цветами и разными деревьями, чтобы, сражаясь на открытом месте, неприятели не могли расставлять засад и нечаянно нападать на Римское войско. Таким образом плодородное, обильное пажитями и наполненное разными приносящими сочные плоды растениями поле лишилось красоты своей. Тарсяне, надменные прежними победами, показывали себя бесстрашными и гордыми и наконец, не могши долее скрывать в себе мужества, выступили из города и с чрезвычайною дерзостью и отважностью начали строиться в боевой порядок. Государь вывел также из стана сильнейшую часть войска и все полки построил на месте сражения: спереди поставил конников, покрытых железными латами, а сзади стрелков и пращников, коим велел бросать в неприятелей; на правом крыле стал сам с десятитысячным отрядом конницы, а на левом Иоанн Цимисхий, украшенный достоинством Вождя (Δουξ), муж пламенный умом, отличный пред всеми храбростью и пылкостью, не смотря на то, что был очень мал ростом, как баснословный витязь Тидей: в невидном теле его заключалась иройская сила и храбрость. Как скоро Император приказал трубить к сражению, то Римские полки в удивительном порядке начали двигаться – и оружия заблистали на поле сражения. Тарсяне не выдержали их нападения: от ударов копий и стрел, бросаемых сзади, они скоро принуждены были обратиться в бегство и, многих потеряв, с бесславием запереться в стенах города. Чрезвычайный напал на них страх, как увидели столь искусное и опытное войско. И так, заняв и укрепив метательными орудиями ограду, они твердо стояли, ожидая нападения.

4. Император Никифор, видя невозможность ворваться в город и овладеть им, решился не вдаваться в опасность и безрассудно не сражаться, но подвергнуть его голоду, который по необходимости заставит покориться. С сим намерением, он окружил его сильными стражами. Тарсяне, доколе голод еще не распространился и не совсем истощил их, с башен бросали в Римлян копья. Но когда он начал жестоко мучить и изнурять их тело недостатком в необходимых припасах, тогда ужасное отчаяние и мучительная горесть овладела бледными жителями города, совершенно подобными теням привидений. Голод есть страшное и гибельное бедствие: он снедает тело и покров его делает подобным паутине, покрывающей кости, охлаждает теплоту его и мало помалу приближает к смерти. И так, не могши долее терпеть его и противиться великому войску, они делают с Государем перемирие и сдаются ему с тем условием, чтоб он позволил всякому, кто хочет, удалиться во внутренние области Сирии. Он согласился и, заключив с ними перемирие, приказал немедленно выходить из города с необходимым только для себя одеянием. Таким образом, овладевши Тарсом, разделил воинам часть приобретенной добычи, состоящей из бесчисленных драгоценных вещей, оставил для его охранения достаточный отряд и, взявши с собою золотые кресты, украшенные дорогими камнями, захваченные Тарсянами в разных счастливых битвах, отправился в столицу, где великолепно был принят народом. Положив завоеванные кресты в знаменитом храме Божием, он увеселял Византийцев конными ристаниями и разными другими зрелищами, которые они любят более всех народов.

5. Во время сих его подвигов, пришли от Мисян²⁰ послы с известием, что Предводитель отправил их, требовать с него положенной дани. Никифор, исполненный гнева и чрезвычайно раздраженный, чего никогда с ним не бывало (ибо, как человек хладнокровный, он не скоро воспламенялся гневом) воскликнул громким голосом: «ужасное постигло бедствие Римлян, если они, победители всех неприятелей, должны теперь платить дань, как невольники, бедному и гнусному народу Скифскому». Потом, обратясь к Варду, своему родителю (провозглашенный тогда Кесарем, он случайно вместе с ним находился) спросил его, что значит требование с Римлян дани. «Ужели ты, говорил он, произвел меня на свет рабом? ужели я, самодержавный Государь Римский, платя дань, буду подвластен бедному и презренному народу?» И так приказал бить послов по ланитам говоря: «Подите и скажите вашему начальнику, одетому в кожух (διφθηρα) и грызущему сырые шкуры, что сильный и великий Государь Римлян, скоро сам придет в твою страну, отдать полную дань для того, чтобы ты, рожденный рабом, научился называть повелителей Римских своими Господами и не требовать с них дани, как с невольников». После сего отпустил их в свою землю; а сам отправился с великим ополчением в поход против Мисян ²¹ и на пути овладел всеми пограничными городами. Обозрев их землю и увидев лесистые и гористые места (ибо в сей стране, говоря пиитически, всюду опасность стоит на опасности, (Гом: Ил. 15. ст. 111.) за горным и лесным местом следует утесистое и наполненное рвами, а далее болотистое и топкое: она находится близ гор Родопы и Ема и, орошаемая большими реками, весьма обильна водою; лесиста и везде преграждена неприступными горами.) он почитал безрассудным делом, вести войско в беспорядке, по местам опасным и предать на побиение Мисянам. Здесь Римляне часто, говорят, подвергались совершенной гибели.

6. И так решился не подвергаться опасности в местах непроходимых и неизвестных. По сему он возвратился со всем войском в Византию. Почтив достоинством Патрикия отважного и пылкого Калокира, он послал его к Тавроскифам, называемым обыкновенно Россами,²² с тем, чтобы он, раздавши тысяча пятьсот фунтов (15 центенариев) врученного ему золота, привел их в землю Мисян для ее завоевания. Калокир поспешно отправился; а Государь, назначив конный бег, сам пришел смотреть игры. Он приказал своим воинам выйти на поприще, разделиться на две противоположные фаланги, идти друг на друга с обнаженными мечами и таким образом привыкать к сражению. Неопытные в делах воинских Византийцы, изумленные блеском мечей, устрашились стремления ратников и боевого шума и, пораженные сим новым зрелищем, обратились в бегство все по своим домам. От тесноты и беспорядка бегущих весьма много людей было побито, задавлено и задушено жалким образом. Сие несчастное происшествие было причиною ненависти граждан к Императору. К сему еще присоединилась несправедливость родного брата его Льва Куропалата, который, оставя воинский образ жизни, сделался корыстолюбивым гражданином и жадностью своею к деньгам, без всякой жалости, производил недостаток в хлебе и других необходимых потребностях: ибо он закупал один и продавал весьма за дорогую цену. По всему городу распространился ропот недовольных, что два брата наполняют казну свою народным имением и общие бедствия обращают в свою пользу. Государь под предлогом многих издержек на содержание войск, без всякого милосердия, выдумывал новые, неслыханные налоги и тем изнурял своих подданных. Некто, из наблюдателей ли воздушных явлений, или из мужей, избравших одинокую и безбрачную жизнь, предвещал ему, говорят, что он в царских чертогах окончит жизнь, убиенный своими гражданами. Устрашенный сим предвещанием, он обнес дворец оградою, простирающеюся от обеих, обращенных к морю сторон, и сею высокою стеною, нами ныне видимою, обезопасил, как он думал, свое жилище.

7. В праздник Вознесения Спасителя нашего, когда Государь совершал по обычаю торжественный ход к так называемой Пеге (там построен был прекрасный храм Богородице), произошла между Византийцами и Армянами драка, в которой многие граждане были ранены. Но ввечеру, на возвратном его пути во дворец, Византийцы явно оказывали против него свою дерзость. Одна женщина и ее дочь дошли до такого безумия, что бросали в него из дому камнями. На другой день, по повелению Претора, она была схвачена вместе с дочерью и в загородном месте, называемом Анаратас, в наказание сделалась жертвою пламени. В то время и я, писатель сей истории, будучи юношею, жил в Византии для просвещения и приобретения познаний. Видя Императора Никифора, шагом едущего верхом по городу, нимало не устрашенного сими дерзкими поступками, сохранившего твердость духа с таким видом, как бы ничего нового не случилось, я чрезвычайно удивлялся непоколебимости его и душевному мужеству при сих опасных обстоятельствах. Наступившая ночь прекратила смятение. Государь, всегда великодушный и нескоро воспламеняемый гневом, на другой же день предал забвению обиды, на кануне ему причиненные, почитая оные более следствием пьянства, нежели действием народного возмущения. Потом он послал в Сицилию ²³ огненосные суда, нагруженные балластом и большие тяжелые корабли с воинами и разными оружиями. Начальником флота он сделал Патрикия Никиту, мужа благочестивого и почтенного, а предводителем конницы двоюродного брата своего Мануила, также украшенного достоинством Патрикия, человека отважного и строгого и пылкого без всякого рассуждения. Переплыв Адриатическое море, они пристали к Сицилии, высадили войско на берегу, построили в боевой порядок; – и с начала столь были счастливы, что взяли приступом славные Сиракузы, Имеру, Тавромений и без кровопролития победили Леонтинцев. Но непостоянная Фортуна не хотела всегда дуть им по пути; пустила на них сильный, бурный ветер, потопивший, так сказать, первые счастливые их подвиги. Сие ясно покажет мое повествование.

8. Сицилияне, не могшие сопротивляться силе и непреодолимой храбрости Римлян, оставили города свои, удалились в непроходимые страны острова и там на выгодных местах собирались: ибо он большею частью наполнен горами и лесами и потому для засад весьма удобен. И так, Мануил, заняв города, почел за нужное охранять поля и пажити, чтобы тем лишить бежавших неприятелей скотского корму и других съестных потребностей, чтобы, изнуренные голодом, они приведены были к двум крайностям, или сдаться или погибнуть от недостатка в необходимых припасах. Но к несчастию, отважный и пылкий по молодости, не довольно одаренный искусством и деятельностью, слишком надменный прежними победами, он устремился преследовать бегущих по сим опасным местам неприятелей. Когда в одном тесном проходе разорвавшаяся фаланга наша без всякого порядка проходила по утесам и оврагам, тогда скрывавшиеся там варвары внезапно с шумом и диким криком выбежали из засады и на нее напали. Изумленные нечаянным нападением Римляне, не видя солнечного света за густыми древесными ветвями, тотчас обратились в бегство: неприятели погнались за ними вслед, умерщвляли их без всякой пощады и тогда только перестали их бить, как уже мужество и сила их самих оставили. В сем сражении был убит и сам Мануил; воины, избежавшие острия меча, взяты были в плен. Агаряне, разбив таким образом пехоту, поспешно отправились к морскому берегу, где стояли Римские суда и вскоре весьма многими из них овладели; сам Патрикий Никита взят был в плен и отправлен к царю Африканцев. И так из великого войска весьма немногие спаслись и возвратились к Императору Никифору. Услышав о его поражении и истреблении, он сперва огорчен был сим нечаянным бедствием; но, зная непостоянство дел человеческих и умея по мужеству душевному сохранять спокойствие в несчастных случаях, сносил оное великодушно. Скоро после сего он опять снарядил войско против живущих в Сирии Агарян.

9. В то же самое время, при летнем повороте солнца на осень, Бог сильно потряс землю, так что дома и целые города разрушались. Клавдиуполь, богатейший город Галатии, ниспровергнутый сим непреодолимым движением земли; внезапно сделался гробом жителей; многие также пришельцы нечаянно в нем погибли. Причиною землетрясения Математики полагают некоторые пары, в недрах земли заключенные, переходящие в сильный ветер, который, не могши вырваться вдруг на воздух, по причине тесноты отверстий, крутится, волнуется и таким сильным движением потрясает подземное пространство колеблет все окружные места, доколе, вырвавшись своего заключения, не рассеется по воздуху. Так Еллины безрассудно изъясняли сие явление по своему мнению. Но я, последуя божественному Давиду, скажу, что оно происходит от промысла Бога, неусыпно взирающего на деяния наши, противные священному его закону, чтобы, устрашенные сим явлением, мы удалялись от худых дел и прилеплялись к добродетелям. Таким образом весь Кладиуполь до основания был ниспровержен и рассыпан на части: он выпил полную чашу гнева Божия. В том же году, среди лета, когда солнце приближалось к знаку Рака, в Византии и ее окрестностях выпал дождь, какого прежде никогда не бывало. Сие бедствие началось в конце дня (в пятницу) и продолжалось до девятого часу. Такой проливной был дождь, что не каплями падал, но, так сказать, лился целыми водяными трубами. Не осталось даже ни одного храма, ни одного богатого дома, который бы не наполнен был водою, текущею сверху кровли, хотя беспрестанно отливали ее на улицу: сколько отольют, столько опять сверху натечет; – бедствие было неизбежно. Он продолжался три часа: по улицам города текли целые реки, потоплявшие всяких животных, уносимые водою. Люди плакали и вопили, думая, что опять постигло наводнение, подобное известному древнему потопу; но милосердое и человеколюбивое Провидение, распростерши по облаку радугу, рассеяло мрак тучи и привело Природу в прежнее состояние. После того опять выпал некоторый мутный дождь, как бы смешанный с печною золою, имевший тепловатое качество.

10. Государь Никифор (повествование опять возвращается к своему месту, от коего устранилось) поспешно отправился совсем ополчением к Сирийской Антиохии и расположился у оной станом. Город, надеясь на изобилие в необходимых запасах, ничего не страшился и с гордостью отвергал примирение. Государь не хотел разорять его стенобитными орудиями, будучи твердо уверен, что, осадив его не на долгое время, устрашит жителей фалангами и устройством войска и скоро военными орудиями заставит покориться. Посему он отправился оттуда в средиземную страну Палестину, в землю богатую и, по Св. Писанию, текущую медом и млеком. Киликия и другие приморские области лежали от него вправе. И так, занявши Едессу и помолившись Богу в храме Св. Исповедников, он дал отдых воинам. Он слышал, что в сем городе хранится лик Спасителя нашего и Бога, изображенный на черепице, который, говорят, напечатлелся на ней следующим образом: Апостол Фаддей, посланный Спасителем к Наместнику Едессы с богочеловеческим изображением для избавления его от изнурительной болезни, полотно с чудесным ликом скрыл в черепицах, лежавших не далеко от города с намерением взять его оттуда на другой день. Черепицы во всю ту ночь блистали удивительным светом. Фаддей взял поутру полотно и отправился в предлежащий свой путь; на черепице, к коей оно прикасалось, чисто изобразился богочеловеческий лик Спасителя. Варвары взяли ее и с благоговением хранили. Тогда Государь, занявши Едессу, взял сию священную черепицу и, положив в золотой ковчег, украшенный драгоценными камнями, отдал в храм Богородицы, находящийся во дворце. Он также занял город Мемпеце и потом, перешедши гору Ливан, приступил к Триполю: но, как по причине отменной его твердости пред всеми другими городами, так и потому, что корабли, отбитые противным ветром, не успели прийти к тому времени, он прошел мимо его и решился осаждать город Арку, заключавший в себе несметное множество богатства. И так, окружив его тремя окопами, он начал производить сильную осаду: скоро обрушил башни стенобитными орудиями и потом, расхищая его девять дней, вывез из него бесчисленные сокровища. Он приступом взял и другие весьма многие укрепленные местечки.

11. Во время сих подвигов его в Сирии, при зимнем повороте солнца, случилось в Византии такое затмение, какого прежде никогда не бывало, кроме бывшего во время страдания Господня за безумие Иудеев, пригвоздивших ко кресту Творца вселенной. В двадцать второй день месяца Декабря, в третьем часу по полудни, в совершенно ясную погоду, покрыл землю мрак, – и звезды на небе во всем блеске показались. Вид затмения был следующий: круг солнца сделался тусклым и темным; только окружность его освещаема была слабым сиянием, наподобие узкой ленты. Но вскоре солнце, прошедши мимо луны (ибо она, казалось, закрывала его в прямом направлении), ниспустило на землю лучи свои и наполнило ее своим светом. Люди, изумленные сим новым и необыкновенным явлением, воссылали к Богу должные молитвы. В то время я сам находился в Византии для образования в свободных науках. – Государь, (должно опять начать речь с того места, на коем мы остановились) взяв укрепленные места неприятелей, отправился со всем войском к Антиохии; поставил пред ее стенами стан и, собрав Воевод и Сотников, с возвышенного и открытого места, сказал им следующее: „Воины! Волею Провидения и вашею опытностью, соединенною с храбростью, мы взяли, сверх всякого чаяния, крепости, лежащие за сим городом. Отдаю вам величайшую мою благодарность за то, что вы не страшились тягостных трудов, обыкновенно бывающих на войне, но с такою отважностью и с таким благоразумным мужеством подвизались, что ни одна осажденная нами крепость не преодолела вашей доблести и не осталась неплененною. Я знаю, с каким нетерпением и пламенным желанием вы хотите ниспровергнуть, разрушить и сжечь Антиохию. Но некая жалость меня объемлет, что третий город во вселенной по красоте и величине стен своих (видите, до какой высоты они простираются), по множеству народа и бесчисленным домам, падет в развалинах, как бедная крепость. Безрассудно, мне кажется, стоять Римскому воинству для его разрушения; безрассудно разорять и опустошать уже покоренные города. Благоразумен, по мнению моему, тот полководец, который нашествиями и продолжительными осадами вредит и делает зло стране неприятелей; а который частыми набегами и отступлениями к пределам, губит и разоряет собственное свое отечество, тот, без всякого сомнения, есть человек безрассудный и злонравный. Он поступает, подобно псам, описанным в басне: назначенные для отогнания волков от стада овец, они не только не отгоняют их, но сами еще более заедают овец и растерзывают. И так, (если вы согласны и мне доверяете) нам немедленно должно укрепить сей безопасный холм, орошаемый водами, и поставить на нем отряд конницы и полк пехоты, чтобы ежедневными наездами, набегами и грабежами ослабить Антиохию, привести в ужасную крайность и тем принудить нам сдаться”. Сказавши, он поднял на плеча камень (в таких обстоятельствах он был прост и снисходителен), взошел на холм и приказал всему войску делать то же самое. Таким образом в три дни построена была на нем безопасная и хорошо огражденная крепость. После сего, оставя там отряд конницы, из пяти сот всадников, с достаточным запасом корму и полк пехоты, состоящий из тысячи воинов и отдавши приказ производить ежедневно набеги на Антиохию и все делать жертвою меча, отправился в столицу, где, великолепно встреченный гражданами, остался жить на некоторое время.

1. Таким образом Император Никифор, прошел всю Сирию и приморские страны, преодолевши всех врагов и, как говорят, сделав добычею Мисян, разорил весьма многие города и, построив в три дня безопасное укрепление на самом выгодном месте пред великою Антиохиею, возвратился, как я выше сказал, в Византию. После сего он отправил к предводителю Карфагенян послов и вместе с ними послал ему в подарок меч беззаконного и нечестивого Моамеда, взятый в добычу из одной завоеванной Палестинской крепости и требовал возвратить к себе Патрикия Никиту, плененного во время поражения Римлян в Сицилии и к нему отосланного, как сказано было выше. Он грозил ему в письме, что, если не поспешит освободить его из уз неволи и прислать к нему, он должен ожидать непримиримой брани, от которой все его владение разорено будет Римскими полками. Карфагенянин, устрашенный сим известием, как Скифским повелением, отослал в подарок Государю Никифору не только Патрикия Никиту с прочими пленниками, но и всех невольников Римских, плененных в разных местах и содержавшихся в заключении: ибо страх овладел им, как услышал о сухопутном и морском его войске. Все народы страшились, ужасались непобедимой и неприступной в сражениях силы Никифора, побеждавшего всех неприятелей, как бы по Божию мановению; все старались иметь его не врагом, но союзником и повелителем. Таким образом Патрикий Никита и прочие Римские пленники, освобожденные из уз неволи и заключения, возвратились в Византию. Государь веселился, торжествовал сей день и, за освобождение граждан, совершал, как должно, благодарственные Богу моления. Во время сих деяний Государя в Сирии и Византии, посланный по царской его воле к Тавроскифам Патрикий Калокир, пришедши в Скифию, понравился начальнику Тавров, подкупил его дарами, очаровал лестными словами (весь Скифский народ чрезвычайно корыстолюбив, жаден к подаркам и даже любит самые обещания) и убедил идти против Мисян с великою ратью с тем условием, чтобы он, покоривши их, удержал их страну в собственной власти, а ему содействовал в завоевании Римского Государства и получении престола. Он обещал ему за это доставить великие, бесчисленные сокровища из казны Государственной.

2. Святослав (Сфендосолав – так назывался начальник Тавров), услышав сии слова, не мог удержать душевного стремления: восхищенный надеждою получить богатство, мечтая о завоевании Мисийской страны и, как человек пылкий, отважный, сильный и деятельный, возбудил все юношество Тавров к сему походу. И так, собрав ополчение, состоящее из шестидесяти тысяч храбрых воинов, кроме обозных отрядов, отправился против Мисян²⁴ с Патрикием Калокиром, которого, по дружеской с собою связи, полюбил, как родного брата. Мисяне, услышав, что он проходит уже мимо Истра и готовится сделать высадку на берег, выступили против него с тридцатью тысячами войска. Тавры, быстро сошли с судов, простерли пред собою щиты, извлекли мечи и начали поражать их без всякой пощады. Они не выдержали первого сего нападения, обратились в бегство и к стыду своему заперлись в Дористоле (укрепленный город Мисян). Тогда, говорят, предводитель их Петр, человек благочестивый и почтенный, тронутый сим нечаянным бегством, получил параличный удар и вскоре переселился из сей жизни. Так происходило в Мисии. Император Никифор, как человек всегда заботливый, неусыпный и никаким удовольствиям совершенно не предающийся, (никто не мог об нем сказать, что видел его на пиру, когда-нибудь, даже в молодости), узнав о победах Тавров, занялся разными в одно время делами: снаряжал пехотное войско, вооружал сотни, ставил в строй фалангу конную, одевал всадников в железные латы, строил метательные орудия и поставлял оные на городских стенах. Сверх сего, он прикрепил к башне, называемой обыкновенно Сотенною (Κεντηναριος), тяжелую железную цепь и по большим столбам протянул чрез Боспор к башне Галатской крепости, находящейся на противоположном берегу. Он, как муж деятельный и более всех известных нам людей глубокомысленный, вредным для себя почитал, предпринимать войну вдруг против двух народов. И так за нужное почел один из них склонить на свою сторону: таким образом, казалось ему, весьма легко будет одержать верх над другим и покорить его в короткое время.

3. После сего, не надеясь примириться с Таврами (ибо он уверен был, что Патрикий Калокир, совратившийся с прямого пути, свергнувший с себя иго власти и находящийся в великой силе у Святослава, не захочет уже покориться его воле), он решился лучше отправить посольство к единоверным Мисянам. И так послал к ним Патрикия Никифора Еротика (Ἑρωτικος) и Филофея Настоятеля (Προεδρον) Евхаитян, чрез коих напоминал им о единоверстве (они признают Христианские догматы без всякого противоречия) и просил у них дев из царского рода для соединения их браком с сыновьями Императора Романа, чтобы сим родством утвердить взаимную связь и дружество между Римлянами и Мисянами. Они приняли послов с радостью, посадили дев царской крови в колесницу (женщины обыкновенно ездят у них в колесницах) и отправили к Императору, прося защитить их, отвратить висящую над их главами секиру Тавров и сделать ее не действительною. Если бы он помог им, то без сомнения одержал бы победу над Скифами, как и над всеми народами, против коих посылал Римское войско. Но счастие человеческое часто зависит от одной минуты, не редко висит, так сказать, на тонкой нити и обыкновенно уклоняется в противную сторону. Справедливо некоторые думают, что гнев Божий и зависть человеческая противятся сильным и знаменитым мужам, колеблет их, низлагает и в ничто обращает. То же самое сбылось и с Никифором, хотя все дела текли до его желанию, чего ни с одним из его предшественников не случалось. Провидение Всевышнего обращает счастие людей в противную сторону, я думаю, для того, чтобы они чувствовали свою смертность и выше меры не гордились. Уже некоторые, восшедшие на степень блаженства и достигшие славы воинскими подвигами, не страшились даже называть себя Богами и тем оскорблять Провидение. Примером сему служат сыны Алоевы, От и Ефиальт, хотевшие, как говорят, взойти на небеса, Навуходоносор Вавилонский, воздвигший себе истукан и Александр, сын Филиппа, желавший именоваться сыном Аммона. И так дела человеческие непостоянны и переменчивы, что испытали тогда и Римляне: они скоро потеряли своего Правителя, какого прежде никогда не имели. Если бы счастие их не оставило, то во время жизни его, они без сомнения положили 6ы пределы своего владычества на востоке в Индии, а на западе на самом краю вселенной. – Теперь должно опять начать повествование с того места, от коего мы отступили.

4. Таким образом Мисяне с воздетыми руками умоляли Императора защитить их. Но, во время приготовления к походу, получается известие о взятии Антиохии по его повелению, данному воинам, оставленным для ее покорения. Когда ежедневными набегами она доведена была до крайности и совершенного недостатка в необходимых припасах, тогда, говорят, Стратопедарх (начальник стана) Патрикий Петр, скопец, муж деятельный и храбрый, пришел туда с своими войскам из Сирии и Таксиарха Михаила Вурца послал для обозрения города. Подошедши к нему с отборными воинами, он осмотрели всю ограду и, возвратившись в стан, сделал лестницы, соразмерные высоте ее башен; положил оные на вьюков и, среди ночи, с легионом храбрейших ратников опять приближился, осторожно приставил оные и, взобравшись по ним на стену, перерезал спавших глубоким сном Агарянских стражей. Овладев таким образом стеною; Римляне сошли с башен и со всех сторон начали жечь город. Антиохийцы, пораженные неожиданным бедствием, пришли в ужасное отчаяние и не знали, что делать. Лить только они хотели защищаться и храбро противиться, как начальник стана Петр упредил их намерение: он вступил со всем войском в ворота, отворенные бывшими в городе Римлянами. Они не смели даже и смотреть на великое воинство и, бросив оружие, просили пощады. Петр взял пленных в неволю, потушил пожар, отобрал лучшую часть корыстей, укрепил разрушенные места ограды и совершенно овладел всем городом.

5. Таким образом великая и славная Антиохия была взята и опустошена Римлянами. Император, услышав о ее пленении, обрадовался и совершил благодарственное Богу молебствие. – Говорят, что в бывший тогда праздник (Св. Архистратига Михаила и прочих) бесплотных сил один пустынный монах отдал ему письмо и немедленно удалился. Он развернул его и прочитал; содержание было следующее: «Государь! Провидение открыло мне, ничтожному червю, что ты, по прошествии Сентября, в третий месяц преселишся из сей жизни». Долго он искал сего монаха, но нигде не нашел. С того времени он провождал жизнь свою в горести и смирении: никогда не хотел покоиться на ложе, но обыкновенно почивал на полу на барсовой коже и красном войлоке, одеваясь сверху мантиею монаха Михаила Малеина своего дяди. Он спал таким образом до одного Господского праздника, в который намерен был причастится Святых Христовых таин. Тогда же на днях скончался и Кесарь Вард, родитель его, живший более девяноста лет, состарившийся в службе военной и одержавший многие победы в воинских своих подвигах. Государь со слезами провожал его тело от дворца до самого дому, стоящего в южной части города на покатой дороге, ведущей к морю, где находится Софийская пристань и там положил оное во гробе. Спустя несколько дней, когда горесть его о смерти родителя уменьшилась, Государыня Феофана, избрав удобный случай, приходит к нему одна и убедительными словами неотступно просит его об Иоанне Цимисхие, представляя справедливую свою побудительную к тому причину: «Государь! сказала она, почему ты, располагающий все с великою точностью и, так сказать, по мере и весу, служащий правилом и лучшим образцом смирения, оставляешь без внимания великодушного и храброго мужа, славного военными подвигами, непобедимого, составляющего звено знаменитого рода и притом двоюродного брата своего, почему, говорю, оставляешь его, провождать жизнь недеятельную, беспечную и, в цвете лет своих, валяться в тине удовольствий? И так, повели ему переехать к нам из места своего пребывания и сочетаться с дочерью благородного какого-нибудь гражданина: ибо неумолимая, разрушающая наши члены, смерть уже подкосила первую супругу его, соединенную с ним законным браком. Умилостивись, Государь, и поверь, что я говорю тебе правду. Да не будет посмешищем наглых людей человек, происшедший от твоего рода и всеми уважаемый за военные подвиги”.

6. Сими словами, она очаровала Императора (чрезвычайно плененный ее красотою, он имел к ней чрезмерную благосклонность) и убедила немедленно призвать Иоанна в Византию. Приехав в столицу, он явился Государю и, получив повеление, не ходить каждый день царские чертоги, поспешно удалился в свой дом. Впрочем, и после того он всегда ходил во дворец. Как человек пылкий, неустрашимый и отважный в необыкновенных предприятиях, он нашел средство, приходить чрез тайные входы к Государыне и вступать с нею в разговоры о низвержении Никифора с престола. Он присылал к ней в разное время сильных и храбрых воинов, коих она принимала и содержала в одной темной комнате. Когда злодейская их крамола, носившая, так сказать, в утробе своей бедствие и ужасное злодеяние, готовилась уже произвести на свет беззаконное свое исчадие, тогда заговорщики опять сошлись по обыкновению вместе и положили лишить Никифора власти. После сего Иоанн, пришедши домой, призвал к себе Михаила Вурца и Льва Педиасима и в запертой комнате рассуждал с ними о его убиении. Тогда был десятый день Декабря. Говорят, что повечеру, во время песнопения, один клирик подал Императору записку, в коей написано было: „Государь! да будет тебе известно, что в сию ночь ужасная смерть тебе готовится. Это истина: прикажи осмотреть женские чертоги (γυναικωνιτις); там найдут вооруженных людей, готовых убить тебя». Прочитав сию записку, он приказал Постельничему Михаилу сделать надлежащий осмотр для отыскания сих воинов; но от страха ли к Государыне, или от медленности своей, дли от некоего помешательства в уме, он оставил без всякого обыска ту комнату, в которой скрывался отряд. Как скоро ночь наступила, то Государыня по обыкновению, пришла к Императору и начала говорить о знаменитых невестах, недавно прибывших из Мисии: «Я пойду теперь, сказала она, угощать их; потом возвращусь к тебе. Пусть спальня будет отворена; не запирай ее теперь; пришедши, я сама запру”. Сказавши, она вышла. Государь целую смену ночной стражи воссылал к Богу моления и размышлял о Священном Писании. Когда уже сон начал его склонять, тогда пред Святыми иконами, Богочеловеческого лика Христова, Богоматери и Св. Предтечи и Провозвестника он успокоился на полу на барсовой коже и красном войлоке. –

7. Сокрытые Государынею служители вышли из темной комнаты и на дворцовой кровле ожидали Иоаннова прибытия. Часы показывали уже пятый час ночи, резкий северный ветер волновал пространство воздуха и шел большой снег, как Иоанн со всеми соумышленниками плыл на малой ладье близь берега; он пристал к тому месту, где каменный лев схватывает вола (сие место обыкновенно называют Вуколеоном). Тогда он свистом дал знать о себе стоящим на дворцовой кровле служителям: ибо такое было сделано с ними условие. Спустив с кровли на веревках короб, они перетаскали к себе сперва всех по одному соумышленников, а наконец и самого Иоанна. И так, будучи вне великой опасности от людей, они ворвались в царскую спальню с обнаженными мечами, подбежали к ложу и, не нашед на нем никакого спящего человека, оцепенели от ужаса и в отчаянии хотели бросаться в море. Но один дерзкий человек из женской половины (γυναικωνιτις) повел их и показал почивающего Государя; они тотчас обступили его кругом и начали попирать ногами. Как скоро он проснулся, приподнялся и оперся головою на руку, то Леон Валант сильно поразил его мечом. Чувствуя чрезвычайную боль от раны (меч попал в самую бровь, пробил кость, но не коснулся мозгу), плавая весь в крови, он воскликнул громким голосом: Спаси, Богородица! Иоанн сел на царское ложе и приказал притащить его к себе. Тогда привлеченного к нему и на полу распростертого (ибо он не мог привстать на колена, потеряв геройскую свою силу от удара меча) начал грозно спрашивать: „Скажи мне, безумный и жестокий тиран, не чрез меня ли ты восшел на Римский престол и получил верховную власть? Как осмелился ты, увлеченный завистью и безумием, забыть благодеяние и лишить меня, своего благодетеля, начальства над войсками и выслать в деревню, жить в бездействии с поселянами, меня, человека знатного, храброго более тебя самого и страшного для войск неприятельских, как подлого какого-нибудь преступника? Никто теперь не освободит тебя из рук моих. Говори, ежели можешь что сказать, в свое оправдание».

8. Государь, едва дышащий, не имея никакого защитника, призывал к себе на помощь Богородицу. Иоанн, схватив его за браду, без всякого милосердия исторгал из нее волосы; а прочие соумышленники с такою жестокостью и бесчеловечием били его по ланитам рукоятями мечей своих, что выпадали у него зубы из челюсти. Пресыщенный его мучениями, он ударил его ногою в грудь и, извлекши меч, разрубил ему голову и прочим приказал поражать несчастного. Они терзали его без пощады; некто ударил его в спину акуфием и насквозь пронзил до самой груди. – Сие железное длинное оружие совершенно почти подобно цаплиному носу; отличается от него только тем, что оно имеет некоторую кривизну и тонкое на конце острие, а цапле природа даровала нос прямой. – Таким образом, живши всего 57 лет и царствовавши только шесть лет и четыре месяца, Император Никифор кончил свою жизнь, человек, без сомнения, превосходный пред всеми людьми того времени своим мужеством и телесною силою, деятельный и опытный в подвигах воинских²⁵, способный ко всяким трудам, не склонный к телесным удовольствиям, великодушный и благородный в делах гражданских, справедливый в судебных, непоколебимый в издании законов, никем из занимавшихся сими делами не превосходимый, неутомимый в молитвах и всенощных бдениях, сохранявший твердость духа в священных песнопениях и к суетности совершенно не способный. Но народ поставлял ему в порок его желание, чтобы все непременно соблюдали добродетель и не нарушали совершенной справедливости; ибо от сего он был неумолим в наказании, непреклонен и жесток к преступникам и ненавистен людям, желающим вести жизнь беспечную. Я уверен, что Римское государство достигло бы величайшей славы, какой никогда не имело, если бы, при успехах сего мужа, непостоянная судьба не восстала на него и так скоро не погубила. Провидение, ненавидящее грубый и высокомерный дух людей, останавливает их, уничижает и в ничто обращает, направляя непостижимыми судьбами ладью жизни к собственной их пользе.

9. Иоанн, совершив богопротивное и беззаконное дело, вошел в блистательный чертог, называемый Золотою Палатою (Χρυσοτρικλινον), надел на ноги красные сандалии, воссел на царский трон и размышлял, каким образом принять верховную власть, чтоб никто из кровных родственников Государя против него не вооружился. Телохранители Никифора, узнав уже поздно о его убиении, устремились к нему на помощь, полагая, что он еще остался жив, и всеми силами старались разломать железные ворота. Но Иоанн приказал вынести главу его и показать им в отверстие. И так некто, по имени Атципофеодор, подошел к трупу, отрубил голову и показал мятежникам. Увидя сие ужасное и неожиданное зрелище, они бросили из рук мечи и единогласно провозгласили Иоанна Римским Императором. Тело Никифора весь день лежало на снегу на открытом воздухе; это было в субботу, одиннадцатого дня Декабря; но ввечеру Иоанн приказал предать его приличному погребению. И так, положив его в деревянный ящик, сделанный на скорую руку, вынесли в Св. храм Апостолов и сокрыли в одном царском гробе в том же тереме, где лежит тело святого и славного Константина. Неусыпное Правосудие видело убийство сих извергов: наказание постигло всех соучастников злодеяния. Имение их взято было в казну народную; и они от крайней бедности, как подлые люди, подло и жизнь свою кончили. Довольно уже, кажется, я говорил о деяниях, жизни и смерти Императора Никифора: слишком много о сем распространяться я почитаю пороком слишком любопытных людей, выступающих за пределы своего повествования, не оставляя никакой малости без внимания. И так долгом поставляю окончить сие описание и, по возможности, исчислить деяния Иоанна Цимисхия (сие Армянское прозвание, на Греческом языке значит, маленькой: он получил его по малости своего роста), чтобы полезные и достопамятные события не сокрылись во глубине забвения.

1. Таким образом, по убиении Никифора, Иоанн Цимисхий препоясуется браздами правления. Во время четвертой уже смены ночной стражи, в субботу, на рассвете, одиннадцатого дня Декабря, тринадцатого Индикта, 6478 года, отряд отборных воинов ходил по улицам города, провозглашая его с сынами царствовавшего Романа Римским Самодержцем; в некотором от него расстоянии следовал Василий, незаконный сын Романа, от одной Скифянки, украшенный достоинством Председателя (Προεδρος). Никифор первый из Государей утвердил сие звание, в награду сего мужа деятельного, остроумного и способного приноравливаться к обстоятельствам, хотя он был и скопец. Будучи ревностным соумышленником и другом Иоанна, он сперва нарочно сказывался больным, а после заболел в самом деле и слег в постелю. Узнавши ночью о убиении Никифора, он пошел с толпою храбрых юношей вслед за вышеупомянутым отрядом и провозглашал Иоанна Самодержавным Государем Римлян. После сего пришел во дворец и, получив от него достоинство Постельничего, занимался вместе с ним государственными делами. Рассуждая о принятии разных мер для своей пользы, они положили разослать по всему городу указы: «чтоб никто не дерзал делать возмущения и производить грабительства; в противном случае, преступник подвергается опасности лишиться головы.» Сие повеление устрашило Византийцев – и никто уже не смел против указа предпринимать мятежного намерения. Во время таких перемен бездельники и бедные люди всегда обращаются на расхищение имений, на разорение домов и иногда на убиение своих сограждан, что случилось, при провозглашении Никифора Римским Императором. И так повеление Иоанна предупредило безумное стремление подлой и презренной черни.

2. В сие время надлежало бы Льву Куропалату, услышавшему еще ночью на постели о убиении родного брата своего, рассыпать по дороге свои сокровища, чтобы тем возбудить граждан к мести против тиранов (если бы он о сем вздумал, то, может быть, без всякого кровопролития, лишил бы Иоанна верховной власти: ибо все важные государственные чиновники получили места от Никифора; а великое Византийское войско к нему было привержено. Все к нему присоединились бы, если б он решился начать возмущение); но, по причине душевной горести от сего бедствия, ему и на ум сие не приходило. Оставя все на произвол судьбы, он поспешно удалился в славный храм премудрости Божией. Прежде нежели солнце рассыпало лучи свои по земле, Иоанн возводит своих любимцев на высшие степени достоинства; выбирает из них Претора, Друнгария флота и начальника ночной стражи, называемого Никтепархом; а друзей Никифора всех сменяет, высылает из столицы вместе с его родственниками и приказывает жить в своих поместьях. Родного брата его Льва Куропалата с сыном Патрикием Никифором отправляет в город, находящийся на острове Лесбосе, давши им верное слово в безопасности жизни. Всех областных Наместников сменяет и поставляет своих. В то же время и Варда, сына Куропалатова, бывшего в числе Патрикиев, имевшего достоинство Вождя (Δουξ) и жившего тогда на пределах Халдеи, лишил начальства и сослал в Амазию. Утвердив таким образом свое спокойствие, очистив город от всех опасных людей, он жил в своих чертогах без всякого страха. Сорок пятой год ему был от роду, как он вступил на престол.

3. Видом он был таков: лицо белое и красивое, волосы на голове русые и на лбу редкие; глаза у него были острые, голубые, нос тонкий, надлежащей величины, борода рыжая и со сторон слитком сжатая, а снизу красиво оканчивающаяся; ростом был мал, но имел широкую грудь и спину; сила у него была исполинская, в руках чрезвычайная гибкость и непреодолимая крепость. Сия геройская, неустрашимая и непоколебимая сила в малом его теле производила удивительную храбрость. Он не боялся нападать один на целую неприятельскую фалангу и, побивши множество воинов, невредим отступал с быстротою к своему войску. В прыгании, в игре мячом, в метании копий, в натягивании луков и стрельбе он превосходил всех людей того времени. Говорят, что он поставив рядом четырех коней, прыгал, как птица, и садился на самого последнего. Он так метко умел стрелять в цель, что мог попадать в отверстие кольца: столько он превышал своим искусством прославленного Гомером островитянина, стрелявшего сквозь отверстия двенадцати секир. Он клал на дно стеклянного сосуда кожаный мяч, колол коня и на всем скаку, ударив по нем пикою, выбивал его вон, а сосуд без всякого вреда оставался неподвижен на своем месте. Он пред всеми отличался своею щедростью и богатством даров: никакой проситель не отходил от него, обманутый в своих ожиданиях. Со всеми он обходился с дружескою ласкою, разделяя, по примеру Пророка, елей благотворения. Если бы Постельничий Василий не удерживал его от чрезмерной склонности благотворить своим гражданам, то скоро он расточил бы государственные сокровища. Но слабость Иоанна состояла в том, что он иногда слишком много любил пировать за напитками и имел страсть к телесным удовольствиям.

4. Устроив таким образом все, относящееся ж делам гражданским, и, утвердивши власть свою без всяких смятений, чего никто не мог ожидать (при таких важных государственных переменах обыкновенно восстают мятежи и беспорядки; но в то время, по убиении Императора Никифора, народ, не понимаю каким образом, сохранял совершенный порядок и глубокое молчание: никто из телохранителей ни от кого не получил ни одной пощечины), приходит он во Св. великий храм премудрости Божией, чтобы, по обыкновению, быть увенчанным от Патриарха царскою диадемою. Приступающие к царствованию обыкновенно восходили в храме на амвон и с возложением на главу царского венца получали от иерарха благословение. Патриаршеский престол занимал тогда Полиевкт, муж святый, престарелый, но пламенный духом. Он объявил Государю, что ему не можно входить в храм, доколе не удалит Государыни Феофаны от двора, не объявит убийцы Императора, кто бы он ни был, и сверх того не возвратит Синоду грамоты, написанной Никифором против всякой справедливости. Для восстановления ли изменяемых священниками церковных обрядов, или только с намерением покорить незаконным образом своей власти Духовенство, он принудил Иерархов сочинить грамоту, что они ничего в делах церковных без его воли производить не будут²⁶. Полиевкт приказывал сие исполнить, говоря, что без того он ни как не может входить в храм Божий. Приняв такое условие, Иоанн удалил от двора Государыню, сослал на остров Прот, отдал Синоду Никифорову грамоту и Льва Валанта объявил убийцею Императора и главным виновником сего злодеяния, ни на кого другого не показывая. Таким образом он принят был во Святый храм и, увенчанный Полиевктом, возвратился во дворец, при радостных восклицаниях войска и народа.

5. Наконец, по наступлении мирного и спокойного времени, он все свое великое родовое имение, оставленное предками (ибо он происходил от знатного рода: по отце был благороднейший сущих от восток солнца (Иов. I, 3.); а по матери двоюродный брат самому Никифору) и умноженное царскими дарами, полученными им за военные трофеи, разделил на две части: одну велел раздать окрестным поселянам, другую назначил для больницы прокаженных, находившейся против Византии с тем, чтобы к прежним зданиям страждущих жестокою болезнью пристроить новые дома. Он умножил число больных, приходил к ним сам, раздавал им деньги и, будучи человек нежный и разборчивый, не гнушался врачевать, сколько можно, изъязвленные и изнуренные болезнью их члены. Он имел столь великое сожаление и сострадание к болеющей природе, что, видя больного, забывал царское величие и пышность багряницы. Он освободил Армянскую область от подати, потому что в ней родился. Движимый честолюбием и добродетелью, при наступлении времени раздачи жалованья (ρουγα) Сенату, благородным и отличным государственным чиновникам, получавшим из рук Государя, он умножил оное всем достойным награды.

6. Так как великая Антиохия, завоеванная еще Императором Никифором, лишилась Иерарха, как бы супруга своего (ибо прежний правитель ее Агарянин умертвил Патриарха Христофора, мужа благочестивого, подобного Апостолу; он пронзил его грудь копьем, почитая благочестие к Спасителю Христу преступлением), то Государь Иоанн, желая восстановить сей священный союз, со всею ревностью и попечением старался найти человека, достойного сей Иерархии. Размышляя о сем долгое время, он вспомнил наконец о Колонийском Феодоре, избравшем с самой юности спокойную жизнь пустынническую и изнурявшему свое тело многими трудными работами. Он носил на себе власяное рубище, покрывавшее железные вериги, и не прежде скидывал, как когда оно совершенно уже распустится и почти в ничто обратится. Сей монах, говорят, и Никифору и Иоанну предсказал их царствование. И так Государь приводит сего мужа, случившегося тогда в Византии, к Полиевкту, который с некоторыми бывшими тогда в городе Епископами сделал ему испытание и, узнав его слабость в светской учености, но совершенную опытность в священной нашей мудрости, помазывает его в Патриарха Антиохии. Но, спустя несколько дней после рукоположения Феодора, сам преселяется из сей жизни, оставя Церкви в память свои добродетели и знания божественной и человеческой мудрости, чрезвычайно им любимой. Иоанн, по преселении на блаженный покой Полиевкта, управлявшего Патриархиею около тринадцати лет, желал возвести на Иераршеский престол мужа, пред всеми отличного своими добродетелями и нравами. И так, на другой день, призвавши во дворец всех Иерархов и весь Сенат, сказал следующее:

7. ,,Я признаю одну верховную и главную власть, сотворившую из ничего состав всего видимого и не видимого мира. Но здесь на земле, я признаю две власти, духовную и царскую; одной Зиждитель мира поручил попечение о душах, другой управление телами людей, чтобы ни один их член не повредился, но всякий сохраняем был в целости. Правитель Церкви отдал последний долг Природе. Определить совершенно достойного к исправлению священных дел, есть конечно дело всевидящего Ока, которому известны все человеческие намерения. Но я возвожу на престол Церкви человека, давно мною испытанного, славного многими добродетелями и одаренного от Бога духом пророчества; да не провождает жизни своей в глубокой неизвестности. Он часто, по вдохновению Божию, предсказывал мне будущее, которое и сбылось в свое время.» Государь, окончив речь, вывел на средину пустынника Василия, избравшего с самого детства жизнь одинокую, показавшего многие подвиги трудов своих на вершине горы Олимпа. Он повелел ему идти в Патриаршеский дом; а на другой день (это был воскресный, в который Святые Отцы утвердили православную Веру в поклонении Святым Иконам²⁷) он принимает помазание на первосвященство и провозглашается Вселенским Патриархом.

8. Многие заботы колебали душу Императора Иоанна; он, как бы стоя на распутии, не знал, по которой идти дороге, боясь устраниться от истинного пути. Недостаток в необходимых потребностях и далеко распространившийся голод уже около трех лет пожирал государство Римское; движение Россиян и нашествие Карфагенян и Арабов на Сирийскую Антиохию, недавно еще завоеванную, не подавали никакой хорошей надежды. Голод он уничтожил скорым привозом хлеба из всех пристаней и тем прекратил бывшее от сего ужасного бедствия опустошение; а стремление Агарян остановили восточные войска, под предводительством Николая Патрикия, придворного евнуха Государева, приобретшего многими своими упражнениями опытность в делах воинских. Но с Святославом, предводителем Российской рати, он решился примириться. И так он отравляет к нему послов с требованием, чтобы он, получив обещанную Никифором награду, по случаю похода против Мисян, возвратился в свои области, к Киммерийскому Воспору, и оставил Мисию, принадлежащую Римлянам, как древнюю часть Македонии. – Говорят, что Мисяне, гонимые северными Котрагами, (Κοτραγων), Хазарами и Хуманами²⁸, оставя места свои, скитались по Европе, наконец поселились в сей стране при Государе Константине Брадатом (Погонате) и назвали ее, по имени своего начальника Булгара, Булгариею.²⁹

9. Есть еще об них и другая повесть следующего содержания: Юстиниан, Римский Император, сосланный в Херсон, с отрубленным, по повелению Леонтия, носом, улучив удобный случай, бежал оттуда к Меотису и обещанием великих награждений склонил Мисян на свою сторону с тем, чтобы они возвратили ему царский престол. Они за ним последовали и, по восшествии его на трон, получили от него страну по сю сторону Македонии, ограниченную рекою Истром, поселились в ней и после, по страсти своей к войне, делая набеги на Фракийские области, причиняли Римлянам много вреда и ущерба. Римляне выходили против них; но они, будучи не в силах противостоять их храбрости, скрывались в дремучих лесах и в сих опасных местах их побеждали. После многих, бывших с того времени с ними браней, в коих храбрые были убиты полководцы и сам Никифор, древний Римский Император, пал от них на сражении³⁰, первый, говорят, Константин Копроним победил их; потом внук его Константин, сын Государыни Ирины, и наконец ныне царствующий Иоанн, завоевавший их города. Более ни о ком в Истории не упоминается, который бы победил Мисян в собственной их земле. Но об них довольно. –

10. Святослав, надменный одержанными победами над Mисянами, исполненный варварской своей гордости (ибо он совершенно уже овладел их страною), устрашивший и изумивший их врожденною своею свирепостью (сказывают, что он, взявши город Филиппополь, жестоким и бесчеловечным образом пересажал на кол двадцать тысяч человек пленных и, тем устрашив их чрезвычайно, заставил себе покориться), дал послам Римским следующий гордый ответ: «что он не оставит сей богатой области, если не дадут ему великой суммы денег, если не выкупят завоеванных городов и пленных. Ежели Римляне, говорил он, не захотят мне столько заплатить, то да переселятся они из Европы, им не принадлежащей, в Азию; да не мечтают, что Тавроскифы без сего примирятся с ними”. Император Иоанн, получив от Скифа такой ответ, вторично отправил к нему послов с следующим известием. „Веруя в Провидение, управляющее вселенною, и исполняя Христианские законы, мы не должны сами разрывать мира, непоколебимо до нас дошедшего от предков наших, в котором сам Бог был посредником. И так советуем вам, как друзьям, немедленно и без всяких оговорок выступить из земли, совсем вам не принадлежащей; не послушав сего совета, вы разорвете союз наш, а не мы. Но не почитайте ответ сей слишком надменным: мы надеемся на Христа, бессмертного Бога, что, против воли вашей, вы изгнаны будете из сей страны, если сами добровольно не удалитесь. Я думаю, говорил он, что ты, Святослав, еще не забыл поражения отца своего Игоря, который, презревши клятву, с великим ополчением, на десяти тысячах судов, подступил к царствующему гряду Византии и едва только успел с десятью ладьями убежать в Воспор Киммерийский с известием о собственном бедствии³¹. Я не упоминаю о его несчастной смерти, когда, плененный на войне с Германцами, он привязан был к двум деревам и разорван на две части. Не думаю, чтоб и ты мог возвратиться в свое отечество, если принудишь выступить против себя все Римское войско; но со всею ратью погибнешь в сей стране и ни одно огненосное судно не придет в Скифию с известием о постигшей вас жестокой участи». Святослав, раздраженный сими словами и увлеченный своею яростью и безумием, сказал ему в ответ: «Не вижу никакой необходимости, побуждающей Римского Государя к нам идти; посему да не трудится путешествовать в нашу землю: мы сами скоро поставим шатры свои пред Византийскими воротами, обнесем город крепким валом и, если он решится выступить на подвиг, мы храбро его встретим, покажем ему на самом деле, что мы не бедные ремесленники, живущие одними трудами, но храбрые воины, побеждающие врагов оружием, хотя, по невежеству своему, он считает Русских слабыми женщинами и хочет устрашить их своими угрозами, как пугают грудных детей разными чучелами».

11. Государь, услышав такие безумные слова его, решился не медлить более и со всею скоростью готовиться к войне, чтоб упредить его приход и преградить приступ к царствующему граду Византии. И так он набрал себе отряд храбрых юношей, назвал его бессмертным и приказал быть всегда при себе. После сего он велел Магистру Варду Склиру, родному брату умершей супруги своей Марии, мужу деятельному и отличному храбростью, также Патрикию Петру, избранному Императором Никифором в Начальника стана, по свойственной ему доблести и военным подвигам (когда, во время нашествия Скифов на Фракию, на одном сражении, в котором сему скопцу Петру случилось выступить с своим отрядом, вождь Скифский, человек огромный, покрытый твердейшею бронею, выехал на средину битвы и, махая длинным копьем, вызывал желающего с ним сразиться, тогда, говорят, Петр, сверх всякого ожидания, исполненный мужества, сильно кольнул коня своего шпорами и, направив копье, с такою силою обеими руками ударил его в грудь, что оно, сквозь кольчужную броню, пронзило его спину на вылет; – и великан безгласен повергся на землю. Скифы, пораженные сим новым и странным случаем, обратились в бегство), сим, говорю, двум полководцам Государь приказал отправиться с своими полками в пограничную и близкую область Мисии, зимовать там и занимать войско учением; обходить страну, чтобы она никакого не потерпела вреда от Скифских набегов и посылать в неприятельский стан воинов, одетых в Скифское платье, знающих оба языка с тем, чтоб они узнавали их намерения и ему доносили. И так, получив от него такое повеление, они вступают с своими полками в Европу.

12. Тавроскифы, услышав о их переходе, отделили от своего войска одну часть и, присоединив к ней рать Гуннов и Мисян, послали против Римлян. Тогда Maгистр Вард, муж храбрый и деятельный, пламенный духом и силою, услышав о их приближении, поспешно отправился к ним на сражение с отрядом отборных ратников, а Иоанна Алакаса послал вперед, обозреть Скифов, узнать о их количестве, о месте стана и действиях и немедленно о всем известить его, чтоб он мог приготовить воинов к битве. Иоанн скоро приехал к Скифам и на другой же день отрядил нарочного к Магистру с уведомлением, что Скифы стоят близко, чтобы он поспешил к нему. Получив известие, Вард разделил все войско на три части: одной приказал прямо следовать за собою, остальным же двум скрыться в лесах и, как скоро услышат трубный звук, выбежать из засады. Отдав сие приказание Сотникам (Λοχαγος), сам пошел прямо на Скифов с намерением, храбро сражаться с ними. Войско неприятелей, состоявшее более нежели из тридцати тысяч человек, далеко превосходило числом своим Римлян: ибо у Магистра, со всеми скрывшимися в лесах отрядами, было не более десяти тысяч воинов. Во время битвы, когда с обеих сторон уже многие храбрые пали, один, говорят, Скиф, надменный своею силою и огромностью тела, отделился от рядов, выехал на средину, напал на Варда и мечом ударил его по шлему; но удар был неудачен: ибо от твердости шлема острие загнулось и соскользнуло в сторону. Патрикий Константин, родной брат Варда, имевший только еще пушок на подбородке, огромный телом и непобедимый силою, обнаживши меч, бросился на сего великана; но он, увидя его стремление, припал спиною к заду лошади и таким образом меч, мимо его, упал на ее шею, отрубил голову; – и Скиф, поверженный вместе с конем на землю, был заколот Константином.

13. Когда сражение колебалось и счастие попеременно переходило, так сказать, то на ту, то на другую сторону; тогда Вард приказал трубить и стучать в бубны. Засадное войско тотчас, по сему знаку, выбежало из лесу, окружило с тылу неприятелей и тем поселило в них такой ужас, что они начали отступать. Но в то время, как бегство их еще не было решительное, некто из знатных Скифов, отличный от всех и великим ростом и блеском доспехов, ходил пред рядами и поощрял к сражению. Вард Склир выехал к нему и ударил его мечем по голове столь сильно, что разрубил его до самого залома (ζωστηρ): ни шлем не защитил его, ни броня не выдержала силы руки и удара меча. Римляне, увидя его разрубленного на две части и поверженного на землю, закричали от радости и с храбростью устремились; Скифы, устрашенные сим новым и удивительным поражением, с воплем разорвали ряды свои и обратились в бегство. Наши преследовали их до самого вечера и без пощады убивали. У нас, говорят, в сей битве, кроме многих раненых, убито было пятьдесят пять человек, а всего более пало коней; но у Скифов более двадцати тысяч человек погибло. Таким образом кончилось сражение. Император Иоанн приказал Азиатским войскам, скорее переправиться чрез Геллеспонт в Европу, зимовать на полях Фракийских и Македонских и, ожидая весеннего времени, ежедневно упражняться в учении, чтобы не сделаться к военным подвигам неспособными и в битвах не уступать храбростью неприятелям. «Когда после зимней мрачности, говорил он, откроется весна и переменит пасмурный вид мира на ясный, тогда я сам с своими полками к ним буду и со всею ратью пойду воевать со Скифами».

1. В то время, как Государь Иоанн готовился воевать с Россиянами, вождь Вард, сын Льва Куропалата, племянник (братанич) Императора Никифора, с помощью двоюродных братьев своих Феодора, Варда и Никифора, получивших от имени родины своей Парсакуты прозвание Парсакутинских, решился приступить к возмущению³² и убежал из Амазии, куда он был сослан. В самую глухую ночь, он тайно вышел из города и на приготовленных уже прежде переменных лошадях приехал в Каппадокийскую Кесарию. Там, в несколько дней своего пребывания, он набрал себе множество безрассудных и способных к мятежам людей, особенно потому, что ежедневно к нему стекались родственники и приятели. Люди, побуждаемые мечтательною славою, почестями, высшими чинами и деньгами, обыкновенно радуются возмущению. Парсакутинские и один поселянин Симеон, особенно занимавшийся разведением винограда и названный от сего промысла Виноградовым (Ἁμπελας), происшедший от незнатных и неблагородных родителей, но силою рук своих и мужеством не уступавший ни одному славному доблестью воину, со всею поспешностью набрали полки: и тем усилили возмущение. Вард, увидя при себе порядочное ополчение, с которым уже можно было, в твердом боевом порядке, выступить на неприятеля и с ним сражаться, скинул черные сандалии, надел красные и мятежниками всенародно объявлен был Римским Императором. Он обещал одарить их деньгами; делал из них Полковниками (Ταξιαρχος), Полководцами, раздавал чины высших званий и знатные должности, какие обыкновенно раздает со щедростью Государь своим любимцам. В сем заговоре содействовал также и Лев Куропалат, родитель Варда, бывший под стражею на острове Лесбосе: он посредством Авидосского Епископа Стефана, обещая Македонянам деньги и чины, склонял их принять себя, когда он убежит с острова, восстать против Иоанна и помогать в низвержении его с престола.

2. Государь, узнав о сем замысле, устрашился и немедленно вызвал Епископа Стефана с острова и отдал его под суд. Когда дело объяснилось и намерение его сделалось известным, тогда он отослал его в Синод, чтоб лишили священства. Он, по человеколюбию своему, не хотел умертвить Куропалата и сына его Никифора, приговоренных судиями на смертную казнь, но, выколовши им глаза, отправил на остров Лесбос. Такой имело конец предприятие Куропалата, переправиться в Европу: оно подвергло его казни, а многих друзей его, участвовавших в замысле свергнуть Государя с престола, лишило домов и имений. Но Вард, надеясь на многочисленную толпу, его окружающую, гордясь своими полками и мечтая уже о получении верховной власти, твердо оставался в своем намерении. Таким образом ходя по Азии, он сожигал дома всех ему непокорных и делал, как говорится, добычею Мисян. Государь пишет ему следующее: «Услышав о происшедшем на востоке мятеже, мы почитаем оный не столько твоим предприятием, сколько следствием безумия и дикого нрава твоих соумышленников, кои по причине неистового исступления не устрашились подвергнуться великой опасности, зная, что нет никакой надежды к милости возмутителям, поднявшим руки на Римского Императора, если, побежденные, пойманные, они будут преданы казни Мы страшимся осквернять землю кровью граждан. Ежели захотим отражать мятежников оружием, то немедленно погубим их (чего Боже сохрани!) жестоким образом. Кто столько тверд и силен, чтобы мог выдержать силу нашего стремления и от ужаса не обратился тотчас в бегство? И так советуем вам оставить пагубные намерения, обратиться к полезному делу и, доколе есть еще время к прощению, бросив оружие, покориться самодержавной власти нашей, дарующей вам совершенное помилование и пощаду за столь дерзкое предприятие. Имения ваши останутся целы и неприкосновенны. Наконец советуем вам пробудиться от исступления и немедленно воспользоваться даруемою милостью. Если будете сражаться и усиливать возмущение, то после пожалеете о своем безумии, когда, по силе законов, осудят вас на смертную казнь».

3. Вард Фока, получив сие письмо от Государя, не удостоил его письменным ответом; но, ругая его, называя ужасным злодеем и гнусным убийцею своих родственников, велел сказать ему, чтобы он сошел с престола: «Мне, говорил он, а не ему принадлежит верховная власть: мой дед был Кесарем, а дядя Императором, которого он заколол, как жертву, на простертом на полу ложе, не страшась недремлющего ока (Правосудия), а родителя моего и любезного брата, после ужасных мучений, по неизвестным каким-то предлогом, лишил сладостного света. Правосудие, говорил он, послало меня мстителем за кровь родных, чтоб я отдал седмеричное вознаграждение губителю знаменитого и воинственного рода”. Иоанн, услышав сии безрассудные слова и уверясь, что сей жестокий и бесчеловечный муж, устремившийся с соумышленниками своими к грабежам и убийствам, имеет уже болезнь неизлечимую, решился не медлить более и не быть в бездействии, чтоб от беспечности его дружина мятежников не имела случая опустошать города с большею яростью, и вознамерился, при удобном времени, храбро выступить против них и остановить их стремление. И так Государь после победы, одержанной над Россами, призвал в Византию Варда Склира, коего родная сестра Мария, достигшая великой славы своею красотою и скромностью, была его супругою (незадолго пред тем временем горькая смерть ее погубила), мужа храброго и деятельного, бывшего тогда Магистром и начальником Фракийских войск, остановившего быстрое стремление Россов на Римлян, и, назвав его Предводителем против мятежников, послал в Азию с приказанием не осквернять земли, если можно и если не будет крайней необходимости, кровью граждан, но склонять на свою сторону союзников главного возмутителя обещаниями почестей, раздачею денег и уверением в совершенном прощении. Он вручил ему грамоты с золотыми царскими печатями, в которых написаны были чины Полковников, Полководцев и Патрикиев. Сими грамотами он приказал дарить тех, кои, переменив свое мнение, отвергнут власть тирана и перейдут в службу Государя. Военачальник Склир, переправясь чрез Воспор и пришедши в город Дористол, созвал туда войско и, построивши его в одну фалангу, ежедневно обучал воинским действиям. Видя, что уже довольно собралось к нему войска, чтобы сражаться с неприятелями, он объявляет в письме вождю Варду, своему родственнику (ибо сестра Фоки была супругою Константина Патрикия, родного Склирова брата) следующее:

4. „Ты предпринял ненадежное и очень опасное намерение: бесстыдно восстал против повелителей, произвел гибельный мятеж, поднял оружие на сограждан и осквернил чертоги священных храмов грабежами свирепых своих соумышленников. Ты ошибаешься, Патрикий, думая поразить непобедимого Императора, как спящего льва. Знаешь, что сей, знаменитый во бранях муж, одною славою имени своего обращал в бегство многочисленные ополчения. Как ты мог, убежденный советами отчаянных людей, подвергнуть себя такой опасности? И так, если тебе угодно, послушайся меня, своего родственника, тебя любящего и желающего тебе добра: оставь возмущение пагубное и, испросив прощение в преступлении, наслаждайся безопасною жизнью (я ручаюсь, что не только ты никакого не потерпишь неудовольствия, ни от Государя, ни от кого-либо другого, но и войску твоему даровано будет совершенное прощение в его дерзости); страшись вооружить сердце Государя, неумолимое к непокорным. Обратись к своему рассудку и не теряй последней надежды; воспользуйся, доколе есть еще, время, человеколюбивою милостью, которой ты после не получишь и, обвиняя себя в безумии, много будешь плакать”. Вард Фока, прочитав сие письмо, отвечал ему таким образом; ,,Я сам читал книги древних и знаю, что совет есть вещь полезная, божественная; но, по моему мнению, тогда только он имеет свою силу, когда можно еще поправить дело; но когда оно находится в крайних обстоятельствах и приближается к концу, тогда, я думаю, он совершенно никакой уже не имеет пользы. Воображая, в какое состояние ввергнул мое поколение нечестивый и беззаконный Иоанн, немилосердно убивший Императора, моего дядю, а своего благодетеля, как спящего льва, безрассудно сославший меня в ссылку и без всякой причины жестоко, бесчеловечно лишивший очей моего родителя и брата, я почитаю жизнь несносною. Итак не старайся склонить меня к тому, чтоб я предал жизнь мою в руки гнусного злодея: ты меня никак не убедишь. Но я, как воин, препоясанный мечем, буду сражаться за погибших моих родственников. Когда счастие колеблется между двумя случаями, тогда один из них непременно сбудется: или достигну царского величия и воздам достойное возмездие убийцам, или, освобожденный от презренного и беззаконного тирана, благородно претерплю мою участь».

5. Склир Вард, получив сие письмо и узнав из него, что не можно убедить советами человека, перешедшего от дерзости к неистовству, расставил все войско по отделениям и отрядам и отправился в путь к городу Дипотаму. Пришедши туда, он немедленно посылает в стан Фоки лазутчиков, одетых в нищенское платье, объявить вождям мятежного ополчения царские обещания и совершенное прощение в дерзком их предприятии и сверх того сказать, что военачальник, при удобном случае, приблизится к ним со всем войском и поступит, как с неприятелями, если они не отдалятся от своего предводителя и не присоединятся к Государю. Услышав сии слова и думая, что полезнее для них будет принять предложенные Императором чины, нежели напрасно сражаться для неизвестной судьбы, они, при наступлении ночи, оставили дружину Фоки и перешли к военачальнику. Главные из них были Патрикий Андралест, двоюродный брата Фоки, и Симеон Виноградов. Вард, узнав о их побеге, досадовал на столь неожиданное их отступление от себя и униженно умолял оставшихся «не изменять ему и Богу, посреднику и свидетелю их клятвы, но всеми силами сражаться и помогать ему, претерпевшему ужасные обиды: Склир, говорил он, не может долго им сопротивляться, если только они без страха и робости выступят на сражение». Так он просил их: но не смотря на то, они мало помалу убегали из стана и присоединялись к военачальнику Склиру. Фока, чрезмерно огорченный бегством своих соумышленников, от печали лишился, говорят, сна и ночью молился Богу, поя сей стих Давида: Суди, Господи, обидящия мя. (Псал. 34, 1.) Но внезапно, сказывают, поразил слух его раздавшийся в воздухе голос, повелевающий не продолжать сей песни, потому что военачальник Вард против него произнес уже сии стихи. Он трижды слышал сей голос и, устрашенный чудесным пророчеством, с ужасом встал с своего ложа к ожидал рассвета.

6. Как скоро уже совершенно рассвело, то он сел на коня и, проезжая по стану, случайно обратил глаза на свои сандалии и увидел странное явление: ему показались они не красными, но совсем черными. Он спросил находившихся при нем людей своих, почему они сделали такую ошибку, что подали ему, вместо царских, простые сандалии. Они отвечали, что они на нем действительно красные и просили его посмотреть получше. Он опять обратил на них глаза и в самом деле увидел, что они красные, как были прежде. Фока, почитая и сие второе чудо несчастным предвещанием и видя притом раздор и непослушание воинов, решился всеми мерами спасать самого себя. И так с тремястами человек, хорошо вооруженных и особенно к нему приверженных, в полночь, выступает тихо из стана и идет по дороге, ведущей к Крепости тиранов, называемой Антигусом, которую он еще прежде, боясь превратности счастия, укрепил и снабдил хлебом и другими съестными припасами. Место, где разошлось его войско, издревле называлось Вардаеттой (поражение Варда). Военачальник Склир, узнав о бегстве Фоки, поспешно отправился его преследовать с отборными своими всадниками, но не мог догнать; потому что он убежал уже в крепость. Взятых в плен его соумышленников лишил всех зрения, по данному ему от Государя повелению. Говорят, что место, где они, несчастные, претерпели сие наказание, называется от сего случая Тифловивариею. – Удивляюсь древним, что они, как бы побуждаемые тайным некоторым внушением от разных случаев давали местам приличные, и с оными сообразные названия. Сказывают, что и место казни Льва Фоки, дяди Вардова по отце, где ему без всякой жалости выкололи глаза, по сему же случаю названо было Олеонтом, а по простому народному выговору именовалось. Голеонтом. Таким образом места наказаний издревле получили такие имена. Быть может, не совсем неприлично будет упомянуть здесь мимоходом, каким образом Лев лишен был зрения.

7. Когда, вскоре по преселении из сей жизни Императора Льва от изнурительной болезни, брат его Александр за ним же последовал и когда от того Римское государство, при малолетнем его сыне Константине и Государыне Зое, колебалось, тогда Симеон, предводитель Мисян, человек отважный и пылкий в сражениях, уже давно грозивший войною Римлянам, пользуясь сим удобным временем, беспрестанно опустошал Македонию и Фракию и наконец, увлеченный природным своим Скифским неистовством, приказывал им провозгласит себя своим Императором. Не могши сносить сей явной обиды и гордости его, они решились поднять на него оружие. Льва Фоку, превосходного пред всеми полководцами мужеством и победами, они сделали предводителем войска и назвали Доместиком школ, а Романа избрали в начальника огненосных судов (имевший сие достоинство назывался Друнгарием морских сил) и обоих, послали сделать на Мисян нападение и на сухом пути и на море. Лев, вступивши в Мисию, чрезвычайно, говорят, сражался, перерезал бесчисленное множество неприятелей, так что Симеон приведен был в крайнее сомнение: он не знал, что и как избегнуть столь храброго и непобедимого мужа. Но в то самое время, как все уже Мисяне оробели и обратились в бегство, некто, говорят, принес Льву известие, что Друнгарий Роман снялся с якорей и, при попутном ветре, отправился в Византию с намерением присвоить себе верховную власть. Огорченный сим печальным известием, он разорвал ряды войска, обратился к Мисянам тылом и поспешно пошел к столице, чтоб упредить прибытие Романа и овладеть самодержавною властью. Симеон, узнав о нечаянном и странном бегстве Римлян, усомнился с начала, думая, не с намерением ли сие сделано, чтоб истребить преследующих Мисян; но потом, уверенный в их бегстве, пустился вслед за ними и переколол бесчисленное множество. И поныне еще видны груды костей человеческих близ города Анхиала, где побито было постыдно бежавшее Римское войско. Лев, пришедши в Византию и лишенный надежды своей (ибо Роман уже вступил во дворец и провозглашен был отцом наследного Государя), переправился чрез Авидос в Азию. Начавши там возмущение, он производил набеги, перехватывал годовые подати, покорял всех ему непослушных и тем много делал вреда и Роману и всему государству. Но после, как вся разбойническая толпа его рассеялась без всякого успеха в предприятии, он обратился в бегство и, пойманный, жестоким образом лишен был зрения.

8. Так сие случилось. – В то время, как Фока спешил к своей крепости, один из воинов выехал прямо на него с обнаженным мечем и хотел поразить. Он просил его немедленно отступить от себя и уважить постигшее его бедствие. ,,Тебе должно, говорил он, как смертному, уважать непостоянство и неверность счастия и к горестям злополучного человека не присоединять новой горести. Уже довольно бед, его окружающих, которые довели до такой крайности, что, бывши прежде начальником войска Римского, ныне сделался беглецом”. Но, не смотря на сии слова его, он приблизился к нему и хотел поразить. Тогда Вард, схватив висящую при бедре булаву, размахнулся и столь сильно ударил его по шлему, что череп его раздробился; – и он безгласен повергся на землю. Таким образом Фока благополучно приходит в свою крепость. Военачальник, Магистр Вард, окруживши оную, советовал Фоке, просить у Государя пощады и немедленно выйти из укрепления. Он долго думал сам с собою и наконец, видя себя в чрезвычайной крайности и ужасной бедности, решился уступить судьбе своей и покориться победителям, если ему и друзьям его дано будет прощение. И так он просил дать ему верное слово, что никакой неприятности не потерпит; – получивши оное от Склира, немедленно выходит из крепости с женою и детьми. Склир принял их и содержал без всякого вреда: он донес о сделанных условиях Государю и спрашивал, что должно ему делать. Император Иоанн повелел ему «постричь Варда Фоку в монахи и отправить на остров Хиос вместе с женою и с детьми; а самому со всеми войсками переправиться чрез Геллеспонт в Европу и там зимовать в зимних станах: ибо, писал он, при наступлении весны, я сам с своими полками отправлюсь в поход против Скифов, будучи не в силах сносить их обиды.»

9. Скифы, узнав о переходе Военачальника Варда из Европы в Азию, посланного туда по повелению Государя, по случаю возмущения, произведенного Фокою, как сказано было выше, делали нечаянные набеги, грабили и без пощады опустошали Македонию и тем весьма много вредили Римлянам. Начальство над войском тогда поручено было Магистру Иоанну, человеку чрезмерно преданному лености и пьянству, в воинских делах не опытному и неискусному; от чего Россияне сделались надменнее и отважнее. – И так Государь, не могши более сносить высокомерной их дерзости и явного к себе презрения, решился воевать с ними и остановить их стремление. Для сего он велел снарядить огненосные суда и отправить на кораблях во град Адриана (Адрианополь) хлеба, корму для вьюков и оружий для войска, чтобы, во время брани, ни в чем не было нужды. Между тем как делали сии приготовления, Иоанн сочетался браком с Феодорою, дочерью Константина Багрянородного, не очень отличною во красоте и прелести телесной, но превосходною из всего женского пола многими добродетелями. Сие брачное торжество было на втором году его царствования, в Ноябре месяце. Народ имел тогда чрезвычайную радость: ибо Государь управлял им кротко и милосердо. Особенно все удивлялись ему в том, что, имея от природы величественный вид и высокомерный нрав, он был всегда добр и справедлив к своим подданным и щедро раздавал милостыню бедным. Увеселяя граждан праздниками и разными торжественными играми, он проводил всю зиму в Византии; сверх того ежедневно, до наступления весны, обучал полки свои искусству двигаться во всем вооружении в разные стороны и многим другим военным хитростям, изобретенным храбрейшими в битвах мужами.

1. Как скоро зимняя мрачность переменилась в весеннюю ясность, то Государь, поднявши крестное знамение, изготовился в поход против Тавроскифов³³. Посему прямо из дворца пошел молиться Богу в знаменитый храм Христа Спасителя, находящийся в Халкесе. Увидя, что сия молитвенница тесна и едва может поместить в себе пятнадцать человек, что вход в нее изгибист и очень не удобен, как излучистый какой-нибудь лабиринт или скрытное для убежища место, повелевает немедленно перестроить ее вновь великолепнее и сам для сего означает окружность стен. Сия благочестивая ревность, сие повеление Государя довело храм до той красоты и великолепия, в каком теперь его видим. Отсюда он пришел в славную церковь премудрости Божией и, попросив у Бога себе Ангела путеводителя и предшественника войску, поспешает оттуда в храм Богоматери, находящийся во Влахернах. Здесь, также помолившись Богу, как должно, входит в тамошний дворец, чтобы видеть из него огненосные суда, стоявшие рядами в заливе Воспора, где спокойная и безопасная пристань для грузовых кораблей простирается небольшим изгибом до самого мосту и впадающей реки. Увидев искусное, стройное плавание и примерное сражение судов (коих было более трехсот вместе с ладьями и челноками, называемыми ныне галеями и монериями), он наградил и гребцов и воинов деньгами; потом велел вступить в реку Истр для охранения прохода, чтобы Скифам, обращенным в бегство, нельзя было уплыть в свое отечество, к Киммерийскому Воспору. – Истр, говорят, есть одна из рек выходящих из Едема, называемая Фисоном, которая, протекая от востока, по непостижимой премудрости Создателя, скрывается под землю, потом опять выходит из-под Кельтских гор, извивается по Европе и наконец, разделясь на пять устьев, вливает струи свои в Понт Евксинский. Но некоторые полагают, что Фисон есть река, протекающая Индийскую землю, называемая обыкновенно Гангом, близ коего находится камень изумруд. –

2. Таким образом корабли поднялись в реку Истр. Император Иоанн отправился из Византии со всем войском и вступил в Адрианополь. Сей город, говорят, построил Орест, сын Агамемнона, во время странствия своего, после убиения матери Клитемнестры и от того назывался прежде Орестиадом. Но после Император Адриан, во время войны со Скифами, очарованный прекрасным местоположением, укрепил его твердыми стенами и назвал Адрианополем. – Здесь узнав от лазутчиков, что неудобные и тесные дороги, ведущие в Мисию, называемые клейсурами (κλεισουραι), оставлены без всякой стражи, Иоанн созвал всех Сотников и Полковников и сказал: «Воины! я думал, что неприятели, ожидая нашего к себе прибытия, уже давно с великим старанием укрепили выгодные для себя тесные и непроходимые дороги какими-нибудь стенами и оградами, чтобы трудно нам было вступить в их землю. Но, вероятно, приближение Св. Пасхи воспрепятствовало им обезопасить пути и тем затруднить наше вступление: они не думали, чтобы мы, оставя все обряды великого праздника, блестящие одежды, торжественные ходы, пиршества и зрелища, обратились к бедственным бранным подвигам. И так самое лучшее дело, мне кажется, есть, немедленно воспользоваться сим случаем, пройти сию узкую дорогу со всею возможною скоростью, доколе они еще не узнали о нашем приходе и не выступили на сражение в сии опасные для нас места. Если, перешедши оные, мы нечаянно нападем на них, то одним приступом, я думаю, с помощью Божиею возьмем город Преславу, столицу Мисян и после того весьма легко преодолеем яростных Россиян».

3. Так говорил Государь; смелые слова его, коими он убеждал перевести войско по гористой и наполненной оврагами дороге в неприятельскую землю, казались полководцам и Полковникам исполненными безрассудной дерзости, подобной исступлению. Они долго молчали; он с негодованием начал опять говорить: «Действовать на войне неосторожно, смело и отважно, конечно сопряжено с опасностью и даже совершенною гибелью; я знаю это сам; воспитанный в битвах с самой юности и одержавший уже многие, как вам известно, победы. Но когда счастье висит, так сказать, на волоске и не дает поступать с размышлением, тогда должно пользоваться им и приступать к делу, в чем, кажется мне, и вы согласитесь сами, приобревшие великую опытность от его непостоянства и превратности в сражениях. И так, если верите спасительным моим советам, воспользуемся сим временем, доколе Скифы, находясь в беспечности, не знают еще о нашем прибытии: вскоре за переходом нашим чрез узкое место последует победа. Если они, узнав о нашем намерении переправляться чрез сии места, станут в боевой порядок в тесном проходе, то дело кончится худо – и мы подвергнемся крайней опасности. И так с неустрашимым духом и мыслью, что вы Римляне, побеждавшие всех неприятелей своих, следуйте немедленно за мною и на самом деле покажите свою доблесть».

4. Сказав сию речь, Государь сел на гордого и быстрого коня своего, покрытый превосходными доспехами, с длинным на плече копьем, и первый пустился в путь с полком бессмертных своих воинов, безопасно вооруженных; за ним следовали оплиты (‘οπλιται), числом до пятнадцати тысяч и тринадцать тысяч всадников. Прочее войско с обозом, с осадными и другими орудиями шло сзади тихим шагом с Председателем Василием, которому он поручил над ним начальство. Прошедши, сверх всякого чаяния, гористые опасные места, он остановился и на одном безопасном холме, обтекаемом с двух сторон рекою, обещавшею изобилие в воде, расположил для отдохновения всю конницу и пехоту. Но на рассвете он снял стан, построил полки густыми рядами и, приказавши громко трубить к бою, стучать в тарелки (кимвалы) и бить в бубны, пошел к Преславе. Тогда чрезвычайный поднялся шум: гром бубен отзывался в тамошних горах, доспехи звучали, кони ржали, все воины криком ободряли друг друга к сражению. Изумление и ужас овладел Тавроскифами: они поражены были сим неожиданным случаем, увидев искусное приближение войска. Но, не смотря на то, они немедленно схватили оружия, подняли щиты на рамена (щиты у них были крепкие и для большей безопасности длинные, до самых ног), стали в сильный боевой порядок и, как рыкающие дикие звери, с ужасным и странным воплем выступили против Римлян на ровное поле, пред городом. Наши сошлись с ними и, сражаясь храбро, совершили великие воинские подвиги, хотя битва с обеих сторон была равная. Тогда Государь приказывает своим бессмертным быстро напасть на левое крыло неприятелей; они простерли копья впереди, кольнувши коней, на них поскакали. Скифы, как пехотные воины, не устояли против копий (у них не было обыкновения сражаться на конях: они никогда тому не учились), обратились в бегство и заперлись в стенах города: наши преследовали их и побивали без всякой пощады. У них, говорят, убито было на сем сражении восемь тысяч пятьсот человек.

5. Но убежавшие в город сильно со стен стреляли. Тогда, говорят, Патрикий Калокир, находившийся в Преславе, подвигший, как я выше сказал, Российскую рать на Мисян, узнав о прибытии Императора (ибо нельзя было не заметить его, потому что золотые царские знаки чрезвычайный издавали блеск и сияние) тайно, в самую глухую ночь, уехал из города к Святославу, стоявшему со всею ратью у города Дористола, называемого ныне Дристрою. Таким образом он убежал; а наступившая ночь заставила Римлян прекратить сражение. На другой день, когда и остальное войско с осадными орудиями подоспело (сей день был великая Пятница, в которую Спаситель наш, готовясь к страданию, после таинственной вечери давал ученикам своим спасительные наставления), Император Иоанн, рано по утру вышел из стана, поставил полки в твердый, неразрывный строй и, приказав трубить к бою, придвинулся к стене, чтобы одним приступом взять город. Россы, побуждаемые полководцем Сфенкелом (он занимал у них третье место после главного их начальника Святослава), построились на стенах и всеми силами начали защищаться, бросая копья, стрелы и камни. Римляне, стреляя снизу из луков, камнеметных орудий и пращей и кидая также копья, сильно отражали их и не давали стоять на ограде без всякого страха. Император, приказав приставить к стене лестницы, громким голосом своим усилил осаду: все при глазах его сражались храбро, надеясь скоро получить от него награду, соразмерную своим подвигам.

6. Когда Римляне бросились и приставили лестницы, тогда один благородный юноша, с пушком еще только на ланитах, родом из восточной земли, по имени Феодосий Месоникт, извлекши правою рукою меч, а левою поднявши щит свой выше головы, чтобы не быть поражаему сверху, всходит на ограду. Приближась к брустверу (грудному заслону стены), он поражает в выю стоявшего там Скифа, защищавшегося копьем – и отрубленная голова его, вместе с шлемом скатилась на землю. Наши, при сем удивительном подвиге, поражая его отважности, с криком побежали вверх по лестницам. Но Месоникт, овладевший бруствером, убивал весьма многих сражавшихся Россиян и низвергал на землю. Когда уже многие со всех сторон взобрались на стену и со всею силою кололи Скифов, тогда они со стыдом устремились оттуда на царский двор, обнесенный оградою, в котором хранилась казна Мисян и одних ворот за собой не затворили. В сие время Римское войско, стоявшее за стеною, сломавши крюки и сбив запоры у ворот, вбежало в город и побило бесчисленное множество неприятелей. Тогда, говорят, Борис, юный Государь Мисян, еще с белым только пушком на ланитах, взят был в плен с женою и двумя малолетними детьми и приведен к Императору, который принял его с честью, называл Господарем Болгаров, говоря, что он пришел отмстить Скифам за претерпленные Мисянами обиды.

7. Ворвавшиеся в город Римляне, ходили по улицам, убивали неприятелей и грабили их имения. Они приступили тогда и к царскому двору, где находилась часть Российского войска. Скифы храбро встретили их в воротах и побили около ста пятидесяти мужественных воинов. Государь, узнав о сем поражении, тотчас выехал, поощряя своих ратников устремиться всеми силами к сражению; но видя, что ничего хорошего сделать не можно, (ибо им легко было убивать входящих в узкие ворота Римлян) остановил бесполезное их стремление и со всех сторон приказал бросать огонь на дворец чрез ограду. Когда сильное пламя быстро стало все пожигать, тогда Россияне, числом более семи тысяч человек, вышли на открытое место, построились и готовы были защищаться. Государь послал против них храбрый отряд с Магистром Вардом Склиром, который, окруживши их, немедленно приступил к делу. Они сильно сражались и не обращались в бегство; но наши с своею доблестью и воинскою опытностью всех перекололи. В сей битве весьма много пало и Мисян, сражавшихся с Римлянами, как виновниками Скифского на них нашествия. Сфенкел с немногими спасся бегством и ушел к Святославу. Он скоро после сего был убит, о чем я ниже упомяну. Таким образом, в несколько дней, Преслава была взята.

8. Император Иоанн, сделавши войску должные награды и давши ему отдых, праздновал там божественное Воскресение Спасителя. Выбрав несколько человек из пленных Тавроскифов, он послал их к Святославу с известием о взятии города и побиении его ратников и с объявлением, чтобы он немедленно избрал одно из двух, или, бросив оружие, покорился победителям, просил прощения в дерзости и тотчас выступил из страны Мисян, или, если он по природной своей гордости сего не желает, защищался всеми силами от Римского войска. Так он велел ему сказать. Пробывши несколько дней в городе, он поправил разрушенные стены, назвал его по своему имени Иоаннополем и, оставив достаточную стражу, отправился со всем ополчением к Дористолу. – Славный Государь Константин, после одержанной на сем месте победы над Скифами, увидев на небе крестное знамение, первое положил основание сему городу и потом довел его до нынешней красоты и великолепия. – Иоанн на дороге взял Плискуву, Динею и многие другие города, которые отложились от Россиян и пристали к Римлянам. Святослав, узнав о сем поражении под Преславою, досадовал и печалился, почитая сие нехорошим предзнаменованием будущего; но, побуждаемый Скифским своим безумием и надменный победами, одержанными над Мисянами, надеялся скоро победить и наше воинство.

9. Видя, что Мисяне отстают от его союза и переходят на сторону Государя и зная, что, если все они присоединятся к нему, дела его кончатся худо, он созвал всех знаменитых родом и богатством Мисян, числом до трехсот человек, и совершил над ними жестокое и бесчеловечное злодейство: приказал всем отрубить головы, а прочих в оковах заключить в темницы. После сего, собравши все ополчение Тавроскифов, числом до шестидесяти тысяч человек, он выступил против Римлян. Так как Государь медленно к ним приближался, то некоторые храбрые их воины, надменные чрезвычайною отважностью, вышли из строю, засели в скрытном месте и, сделав нечаянное нападение, убили несколько передовых наших ратников. Император, увидя на дороге распростертые их тела, жалея о погибели своих соотечественников, остановил коня своего и приказал искать виновников. Пехотная отборная дружина со всею скоростью обежала леса и овраги, поймала сих злодеев и привела к нему на лицо; он тот же час велел их умертвить – и немедленно их изрубили мечами. Как скоро Римские войска сошлись к городу Дористолу, обыкновенно называемому Дристрою, то Тавроскифы, сомкнув щиты и копья, на подобие стены, ожидали их на месте сражения. Государь выстроил Римлян: по сторонам стояли всадники, вооруженные железными латами, а сзади стрельцы и пращники, которым он приказал стрелять беспрестанно: в таком порядке он повел на них свое ополчение.

10. Войска сошлись; – и началась сильная битва, которая долго с обеих сторон была в равновесии. Россы, приобревшие славу победителей у соседственных народов, почитая ужасным бедствием лишиться оной и быть побежденными, сражались отчаянно. Римляне, побеждавшие всех врагов своих оружием и своею доблестью, также стыдились быть побежденными, подобно неопытным в делах воинских, и притом народом, не умеющим ездить на конях, и в одну минуту лишиться великой своей славы. Питая в себе такие мысли, оба войска сражались очень храбро. Россы, предводимые природным зверством своим и яростью, со всею быстротою, как бешеные, с ревом бросились на Римлян, выступавших с опытностью и военным искусством. Весьма многие с обеих сторон упадали; сражение колебалось и победа, до самого вечера, казалась неизвестною. Но когда светоносное солнце (Φωσφορος) начало спускаться к западу, тогда Государь послал против них всю конницу и, воскликнув громко, докажите, Римляне, на самом деле свою доблесть, ободрил дух воинов. Они устремились с необыкновенною быстротою. Трубачи затрубили к бою; ужасный поднялся крик. Скифы, не выдержав их нападения, обратились в бегство и заключились в стенах города: они многих потеряли в сей битве. Римляне пели победные песни, восхваляли Императора, который раздавал им чин, угощал пирами и тем более ободрял их к сражению.

1. На другой день, Государь укрепил свой стан высоким валом следующим образом. В некотором расстоянии от Дористола была небольшая возвышенность, на коей он расположил шатры: вокруг оной велел копать ров, вырываемую землю сыпать на край его; на сей насыпи, когда она уже довольно будет высока, приказал поставить копья и повесить на них щиты, один подле другого, так чтобы ров и насыпная земля служила стану оградою, чтоб неприятели не могли в него вступить, и, добежав до рва, принуждены были остановиться. Так обыкновенно Римляне строили станы в земле неприятельской. Укрепивши таким образом шатры, Государь, на другой день, повел войско к стене города. Скифы, стоя на башнях, бросали в него стрелы и камни из всех метательных орудий; Римляне снизу защищались одними пращами и стрелами. Сражение кончилось сею перестрелкою с обеих сторон: наши отступили в стан для подкрепления себя пищею; а неприятели ввечеру выехали за ограду. Тогда они еще в первый раз явились на конях: ибо прежде всегда пешие обыкновенно выходили в бой и вовсе не умели на лошадях сражаться. Римляне немедленно вооружились доспехами, сели на коней и, с длинными копьями в руках (какие обыкновенно они имеют в битве), со всею быстротою, с сильным напором на них устремились. Не умея править конями, поражаемые копьями, они обратились в бегство и в стенах заперлись.

2. В то же время показались на реке Истре огненосные Римские корабли с запасными судами. Наши, увидя оные, исполнились чрезвычайной радости; а Скифы, боявшиеся текучего огня, объяты были ужасом. Они слыхали от своих старейшин, что Римляне сим Мидийским огнем на Евксинском море обратили в пепел бесчисленное войско Игоря (»Ιγγωρ), родителя Святославова. И так они немедленно собрали все своя ладьи и поставили подле стены, где Истр омывает одну сторону Дористола. Но огненосные наши корабли стерегли со всех сторон, чтобы им не можно было сесть на оные и спасаться бегством в свою землю. И так на другой день с длинными до самых ног щитами, в кольчужных бронях, они вышли из города на поле и выстроились. Римляне, также хорошо вооруженные, выступили и стана; обе стороны сильно сражались и победа долго казалась сомнительною: попеременно одна другую преодолевала. Но когда один Римский воин, выступив из строю, поразил копьем храброго великана Сфенкела, занимавшего третье место после Святослава, тогда Тавроскифы, устрашенные падением его, начали мало помалу отступать с поля битвы и подвигаться к городу. В то время и Феодор Лалакон, муж неприступный и непобедимый храбростью и силою телесною, весьма много побил неприятелей железною своею булавою, которою он, по крепости руки своей, раздроблял и шлем и покрытую оным голову. Таким образом Скифы, обращенные в бегство, возвратились в город. Государь приказал трубить к отступлению в стан, где он награждал своих ратников дарами и делал им угощения, возбуждая тем большую охоту храбро выходить на сражение. –

3. Во время сих военных действий, Лев Куропалат, брат Императора Никифора, находившийся под стражею с сыном своим Никифором в Мифимне на острове Лесбосе, подкупивши караульных золотом, решился сделать возмущение. Глаза его ни мало не были повреждены: человек, которому поручено было лишить его зрения, по приказанию ли самого Государя, (так многие думают, потому что он после обличения в сем преступлении остался без всякого наказания) или тронутый жалостью к такому несчастью, сожег одни только ресницы, а глазные зрачки оставил невредимыми. Тогда, переправясь тайно с острова в ладье на противоположной берег Византии, он скрылся в монастыре, называемом Паламисе. Оттуда чрез одного верного человека извещает друзей и приятелей о своем побеге. Они обещают содействовать ему всеми силами, собрать множество вооруженных людей и достать ключи от дворца, чтобы ему легко можно было войти в царские чертоги. И в самом деле они приступили к своему намерению, желая немедленно исполнить свое обещание; для сего подкупили одного придворного ключаря и уговорили его вытиснуть вид ключей на воску и им доставить. Он немедленно это сделал и отдал им восковую форму, по которой они велели наемному ремесленнику вылить у них в доме ключи, как можно скорее.

4. Сделавши все по своему желанию, они просили Куропалата переправиться чрез Воспор в Византию. И так, в глухую ночь, он сел на корабль и в короткое время пристал к Византийской крепости; откуда в одну небольшую дверь, находящуюся под келиею Св. Фоки, входит в город, мечтая, что он в руках уже имеет верховную власть Государя. Но судьба, вместо блистательной багряницы (порфиры), вместо златого царского жезла, вместо верховной власти, готовила ему мучительное ослепление, дальнюю ссылку и продажу всего имения, смеясь его суетным надеждам, удаляющимся от него в противную сторону и оставляющим по себе ужасное бедствие. В то время как он сидел в доме одного приятеля своего, в Сфоракийской части, ожидая своих соучастников, один из его приверженцев, вышедший из дому, приходит к родственнику своему, бывшему тогда начальником царской ткальни, извещает его о пребывании в городе Куропалата, открывает предприятие и просит содействовать им со своими ткачами. Он обещал помогать им и тотчас пошел будто созывать своих подчиненных; но вместо того он приходит к Патрикию Льву, Друнгарию флота, которому поручено было тогда правление в Византии, и все ему объявляет, что Куропалат бежал из ссылки, живет в каком-то доме в городе и уже готовится царствовать. Патрикий сперва поражен был сим нечаянным известием; потом у успокоясь, (ибо в опасностях он был непоколебим и в сомнительных обстоятельствах умел находить надлежащие меры) немедленно с отрядом своим приступил к тому дому, в коем он остановился. Узнав, что его намерение открыто и сделалось известным, он убегает из дому в заднюю дверь с сыном Никифором и, вместо гордого и надменного властелина, приходит в великий Божий храм в виде жалкого богомольца. Воины Друнгариевы извлекли его оттуда и с сыном отправили на ладье на остров Калоним, где после, по повелению Государя, присланному из Мисии, лишили обоих зрения, а имение их взяли в народную казну.

5. Таким образом замыслы Льва Куропалата овладеть престолом имели ужасный и гибельный конец. – Россы выстроились (повествование опять начинается с того места, на котором мы остановились), вышли на поле и всеми силами покушались сжечь метательные наши орудия: ибо не могли стоять против свистящих их выстрелов; – и ежедневно множество их убиваемо было бросаемыми из оных камнями. Магистр Иоанн Куркуас, ближний родственник Государя, бывший тогда начальником при сих орудиях, увидя отважное их стремление, не смотря на то что от вина сон одолевал его (потому что это было после обеда), сел на коня и быстро на них устремился. Конь на бегу оступился в яму и сшиб его с себя. Скифы, увидя превосходные доспехи, конскую сбрую и блистательные на оной бляхи (они были вызолочены), почли его за самого Государя и, прибежавши к нему, мечами и секирами изрубили вместе с доспехами без всякой пощады. Отрубленную голову его вонзили на копье и поставили на башне, смеясь над Римлянами, что они Государя их закололи, как агнца на жертву. Таким образом Магистр Иоанн соделался добычею ярости варваров и тем потерпел достойное наказание за безумные преступления против священных храмов: он ограбил, говорят, многие в Мисии церкви; ризы и святые сосуды переделал в собственные вещи.

6. Россы, надменные сею победою, на другой день вышли из города и построились к сражению: Римляне также выступили против них густою фалангою. Тогда Анемас, один из телохранителей Государя, сын предводителя Критян, увидя храброго исполина Икмора, первого мужа и вождя Скифского войска после Святослава, с яростью стремящегося с отрядом отборных ратоборцев и побивающего множество Римлян, тогда, говорю, Анемас, воспаленный душевным мужеством, извлек свой меч, при бедре висевший, сделал несколько скачков на коне в разные стороны и, кольнув его, пустился на сего великана, настиг и поразил его в выю – и отрубленная вместе с правою рукою голова поверглась на землю. При сем его падении, поднимается у Скифов ужасный крик, смешанный с воплем, а Римляне быстро на них нападают. Они не выдержали сего напора и, чрезвычайно огорченные бедствием своего полководца, закинули щиты на спину и начали отступать к городу: наши, преследуя их, побивали. Как скоро наступила ночь и явилась полная луна на небе, то Россы вышли на поле и собрали все трупы убитых к стене и на разложенных кострах сожгли, заколов над ними множество пленных и женщин. Совершив сию кровавую жертву, они погрузили в струи реки Истра младенцев и петухов и таким образом задушили³⁴. Уважая Еллинские таинства, которым они научились или от философов своих Анахарсиса и Замолксиса или от товарищей Ахилла, они всегда совершали над умершими жертвы и возлияния. – Арриан говорит в своем морском путешествии (Перипле), что Пелеев сын Ахилл был родом Скиф из небольшого города Мирмикиона, стоявшего близ озера Меотиса, что после уже, изгнанный Скифами за необузданность, жестокость и высокомерие духа, он поселился в Фессалии. Ясным сему доказательством служат покрой плаща его с пряжкою, навык сражаться пешим, светлорусые волосы, голубые глаза, безумная отважность, вспыльчивость и жестокость, за что порицает его Агамемнон в сих словах: Тебе приятны всегда споры, раздоры и битвы (Илиад. 1. ст. 177). Тавроскифы еще и ныне обыкновенно решают свои распри убийством и кровью. Но что сей народ отважен до безумия, храбр, силен, что нападает на всех соседственных народов, то многие свидетельствуют и даже Божественный Иезекииль о сем упоминает в следующих словах: Ce аз навожу на тя Гога и Магога, Князя Росс (Иезек. 39). Но о кровавых жертвах Тавроскифов довольно. –

7. На другой день Святослав созвал знаменитых мужей в совет, называемый на их языке Коментом. Когда он спросил собравшихся к нему, что должно делать; тогда некоторые из них советовали тихо, в глухую ночь, сесть на суда и спасаться бегством: ибо невозможно, говорили они, сражаться со всадниками, покрытыми железными латами, особливо потерявши первых ратоборцев, подкреплявших войско и ободрявших дух воинов. Другие, напротив того, советовали примириться с Римлянами и таким образом, взявши с них клятву в верности, сохранить по крайней мере остаток войска: ибо трудно, говорили они, тайно уплыть, когда огненосные корабли с обеих сторон стоят у берегов и стерегут наши суда, чтобы немедленно всех их сжечь, как скоро покусимся на них отправиться по реке. Тогда Святослав, вздохнув от глубины сердца, сказал: «Погибнет слава, сопутница Российского оружия, без труда побеждавшего соседственных народов и, без пролития крови, покорявшего целые страны, если мы теперь постыдно уступим Римлянам. И так с храбростью предков наших и с тою мыслию, что Русская сила была до сего времени непобедима, сразимся мужественно за жизнь нашу. У нас нет обычая бегством спасаться в отечество, но или жить победителями или, совершивши знаменитые подвиги, умереть со славою”. Так советовал Святослав. –

8. Говорят, что побежденные Тавроскифы никогда живые не сдаются неприятелям, но, вонзая в чрево мечи, себя убивают. Они сие делают по причине мнения своего, что убитые в сражении, по смерти своей или разлучении души с телом, служат в аде своим убийцам. Посему, страшась сего рабства, боясь служить своим врагам, они сами себя закалают. Такое господствует у них мнение. Услышав слова своего правителя, они со всею охотою решились за свою жизнь подвергнуться опасности и с мужеством выступить против Римской силы. И так на другой день (в шестой день недели, 2-го числа Июля), при захождении солнца, они вышли из города, построились в твердую фалангу и, протерши копья свои, решились идти на подвиг. Государь также поставил войско в строй и вывел из стана. Открылось сражение: Скифы сильно напали на Римлян; кололи их копьями, поражали коней стрелами и всадников сбивали на землю. Тогда Анемас, отличившийся накануне убиением Икмора, увидев Святослава с бешенством и яростью стремящегося на наших воинов и ободряющего полки свои, сделал несколько скачков на коне в разные стороны (делая таким образом, он обыкновенно побивал великое множество неприятелей) и потом, опустив повода, поскакал прямо на него, поразил его в самую ключевую кость и повергнул ниц на землю. Но не мог умертвить: кольчужная броня в щит, которыми он вооружался от Римских мечей, его защитили. Конь Анемаса частыми ударами копий сражен был на землю; тогда, окруженный фалангою Скифов, он множество их перебил, защищаясь, – но наконец, изъязвленный упал сей муж, превосходивший всех своих сверстников воинскими подвигами.

9. И так Россы, ободренные его падением, с громким и диким криком бросились на Римлян, кои, устрашенные необыкновенным их стремлением, начали отступать. Государь, увидев отступление войска, боясь, чтоб, от страха к чрезвычайному нападению врагов, оно не подверглось крайней опасности, с копьем в руке, храбро пошел на них с своим отрядом. Загремели бубны и трубы зазвучали к бою. Римляне, следуя стремлению Императора, обратили коней и быстро пустились на неприятелей. Внезапно восставшая и разлившаяся по воздуху буря с дождем расстроила Россов: ибо поднявшаяся пыль вредила их глазам. Тогда, говорят, явился пред Римлянами некий воин, на белом коне, и ободрял их идти на врагов: он чудесным образом рассекал и расстраивал их ряды. Никто, не видал его в стане ни прежде ни после сражения. Государь, желая достойно наградить его и изъявить должную благодарность за подвиги, везде искал его, но нигде не мог найти. После того всеобщее распространилось мнение, что он был великий мученик Феодор, которого Государь молил быть себе в сражениях помощником, защищать и хранить себя вместе с воинством Сказывают также, что сообразно с сим чудом случилось и в Византии, ввечеру, накануне битвы следующее: одна девица, посвятившая себя Богу, видела во сне Богородицу, говорящую пламенным воинам; ее провождавшим: Призовите ко мне мученика Феодора, – и они тотчас привели храброго вооруженного юношу. Тогда она сказала ему: Феодор! твой Иоанн, воюющий со Скифами, в крайних обстоятельствах; поспеши к нему на помощь. Если опоздаешь, то он подвергнется опасности.» На сие он отвечал: Готов повиноваться матери Бога, Господа моего, – и тотчас ушел. С сим вместе и сон удалился от веждей девы. Таким образом ее сновидение исполнилось.

10. Римляне пошли за сим Божественным предводителем и вступили в бой с неприятелями. Как скоро началось сильное сражение, то Скифы, окруженные Магистром Склиром, не могши выдержать стремления конной фаланги, обратились в бегство, и, преследуемые до самой стены, с бесславием упадали мертвы на месте. Сам Святослав, израненный и истекший кровью, не остался бы жив, если бы не спасла его наступившая ночь. У неприятелей, говорили, на сем сражении убито было 15 тысяч человек, взято было 20 тысяч щитов и множество мечей; а у наших убитых было только 350 человек и множество раненых. Такую победу одержали Римляне в сей битве. Святослав всю ночь печалился о побиении своей рати, досадовал и пылал гневом. Но чувствуя, что ничего уже не может сделать непобедимому нашему войску, почитал обязанностью благоразумного полководца, не предаваясь печали в крайних обстоятельствах, всеми силами стараться сохранить оставшихся воинов. И так, на другой день, по утру, посылает к Императору просить мира с такими условиями: Тавроскифы должны отдать Римлянам Дористол, отослать пленных, выйти из Мисии и возвратиться в свое отечество, а Римляне должны дать им безопасно отплыть на судах своих, не нападая на них с огненосными кораблями (ибо они чрезвычайно боялись Мидийского огня, могущего даже камни превращать в пепел), позволить привозить к себе хлеб и посланных для торговли в Византию считать по-прежнему обычаю друзьями.

11. Государь охотно принял предложение союза (он мир предпочитал войне, зная, что один сохраняет, а другая, напротив того, истребляет народы), утвердил условия и дал каждому по две меры (μεδιμνα) хлеба. Получивших хлеб было только 22 тысячи человек, оставшихся из 60 тысяч Русского войска; следственно прочие 38 тысяч пали от Римского меча. По утверждении мира, Святослав просил позволения у Государя прийти к нему для личных переговоров. Он согласился и, в позлащенном вооружении, на коне приехал к берегу Истра, сопровождаемый великим отрядом всадников, блестящих доспехами. Святослав переезжал чрез реку на некоторой Скифской ладье и, сидя за веслом, греб наравне с прочими без всякого различия. Видом он был таков: среднего росту, ни слишком высок, ни слишком мал, с густыми бровями, с голубыми глазами, с плоским носом, с бритою бородою и с густыми длинными висящими на верхней губе волосами. Голова у него была совсем голая, но только на одной ее стороне висел локон волос, означающий знатность рода; шея толстая, плеча широкие и весь стан довольно стройный. Он казался мрачным и диким. В одном ухе висела у него золотая серьга, украшенная двумя жемчужинами, с рубином посреди их вставленном. Одежда на нем была белая, ничем, кроме чистоты , от других не отличная. И так, поговорив немного с Императором о мире, сидя в ладье на лавке, он переправился назад. Таким образом кончилась война Римлян с Россами.

12. Святослав отдал по договору пленных, оставил Дористол и поспешно с остальными воинами отправился на судах в свое отечество. Но Пацинаки (Печенеги), многочисленный пастушеский народ, всеядный, кочующий и живущий большею частью в кибитках, нечаянно на пути напали на него, всех почти истребили и его самого со всеми прочими убили, так что весьма не многие из всего великого Русского войска благополучно возвратились под отеческие кровы. Иоанн, победив таким образом всю Российскую рать, как выше было сказано, возвративши Римлянам Мисию, назвавши город Дористол Феодоруполем, по имени мученика Феодора Стратилата (Воеводы), и оставив в нем довольно сильную стражу, возвращается с великими трофеями в Византию, пред стенами коей встречают его граждане и подносят ему скиптры и златые венцы, украшенные драгоценными камнями. Они просили его сесть на колесницу, обитую золотом и запряженную белыми конями и таким образом совершить узаконенное торжество победителя. Венцы и скиптры он принял и наградил их богатыми дарами, а сесть на колесницу не согласился. Положив на златой ее беседке багряные одеяния и венцы Мисян, он поставил на ней взятую в Мисии икону Богородицы, объемлющей Богочеловеческое Слово. Сам на быстром коне, увенчанный диадемою, следовал сзади, держа в руках венцы и скиптры. Окончив торжественное шествие посреди города, всюду украшенного багряными одеждами и обвешенного, наподобие брачного терема, лавровыми ветвями и златоткаными материями, он вступает в великий храм премудрости Божией, совершает благодарственные моления и, посвятивши Богу великолепный Мисийский венец, как первую корысть, приходит с Борисом, царем Мисян, во дворец и приказывает ему сложить с себя царские знаки. Они были следующие: шапка, обложенная пурпуром, вышитая золотом и осыпанная жемчугом, багряная одежда и красные сандалии. После сего он почтил его достоинством Магистра. И так Иоанн, одержав в короткое время, сверх всякого чаяния, столь великие победы, низложивши гордость и высокомерный дух Россиян своею опытностью в делах воинских и благоразумною храбростью и покоривши Мисян под свою власть, по возвращении своем, проводил всю зиму в Византии, награждая своих подданных разными дарами и увеселяя торжественными пирами.

1. Как скоро наступило летнее время и настала на земле непрерывная погода ясная, то Император двинулся из Византии в поход против Агарян, живущих в верхней Сирии. Прошедши твердую землю, он переправился чрез реку Евфрат, величайшую из всех рек, текущих из Едема и рассекающих Азию, как известно нам из св. Писания. – В то время один писарь, по имени Никита, достигший высокой степени просвещения и мудрости, в самых лучших летах своего возраста, следовал, к несчастию своему, за Государем в сем походе, несмотря на неотступную просьбу своего родителя остаться дома, питать и всеми силами беречь себя, как отца своего, стоящего на краю гроба и уже близкого к западу жизни. Он, против сыновней обязанности, презрел наставления его, не уважил советов и поспешно, как был, отправился в стан войска. Во время переправы чрез реку, увлеченный быстротою воды в глубину, он упадает с лошади и, унесенный струею, утопает, несчастный, и тем достойное получает наказание за свою непокорность. – Государь быстро проходил всю Сирию с своим ополчением; никто из неприятелей ему не противился: все, пораженные известием о его приходе, заперлись в городах и укреплениях. И так, приступивши к славному и крепкому Емету, он заставил его сдаться на переговоры и, взяв с него великий выкуп, немедленно отправился оттуда к Миефаркиму. Сей прекрасный и знаменитый город превосходил все города той страны своим Богатством и стадами. Государь принудил и его сдаться и, получив от жителей весьма многие богатые дары, состоявшие в золоте, серебре и вышитых золотом тканях, пошел к Низивису, где некогда великий Иаков, имевший в руках кормило Епископа, напустив на Персов, приступивших к городу с великим ополчением, рой мух и комаров, остановил их стремление, обратил в бегство – и одержал совершенную над ними победу. Он нашел сей город пустым: граждане, устрашенные приближением Римского войска, вышли все и удалились во внутренность своего отечества.

2. И так, прошел и покорив под власть Римлян его окрестности, он немедленно отправился ж Екватане, столице Агарян, заключающей в себе бесчисленное множество золота, серебра и всякого богатства, с намерением взять ее приступом. Сей город, говорят, великолепнее и богаче всех восточных городов. Причиною сего есть то, что он, обогащаясь от многих стран, не испытал до того времени никакого еще нашествия. Но безводные места и недостаток в необходимых припасах удержали Государя от сего предприятия. В сей земле простирается обширная песчаная, сухая или безводная, не имеющая никакого растения степь Карманитская, по которой дорога трудна и опасна. По сему, взявши с собою все поднесенные Агарянами дары, ценою на три миллиона золота и серебра, он возвратился в Византию. Он со всеми корыстями, с золотом и серебром, с шелковыми (Серскимя) тканями и ароматами торжественно ехал по площади, при собрании всех граждан, с удивлением взиравших на множество сокровищ, с честью его встречавших, с радостными кликами провождавших в царские чертоги в прославлявших его победы. Тогда Патриарх Василий, оклеветанный пред Государем завистливыми Епископами, что будто он одному сильному вельможе предвещает верховную власть, что управляет церковными делами не по уставу Святых правил, позван был в его судилище. Но Василий не явился, говоря, что должно назначить Вселенский Собор, на котором он опровергнет обвинения: богодухновенные правила Св. Отцев, говорил он, требуют учреждать такое собрание для смены Патриарха. По сему изнуренный и почти бесплотный сей муж, с самой юности упражнявшийся в трудных подвигах, носивший и летом и зимою одну мантию и не снимавший ее с себя, доколе вся не распустится и не сделается совсем бесполезною, не употреблявший никакой пищи и пития, кроме воды и сочных плодов, сослан был, по повелению Государя, в монастырь, им самим построенный на реке Скамандре. Говорят, что он, во все время монашеской жизни, спал на полу, а не на ложе. Один только, сказывают, был у него порок, что, по чрезмерному любопытству и страсти к исследованиям, он старался более всего узнавать нравы людей и образ жизни.

3. И так, по осуждении Василия на изгнание, пронимает жезл Патриаршеский Антоний, муж, избравший, с самого детства, трудные подвиги в Студиевом монастыре и провождавший там жизнь Апостольскую. Кроме необходимых одеяний для прикрытия тела, он никаких других не носил, хотя знатные вельможи и Государи дарили многие одежды за его добродетель. Сверх того, подражая милосердию Божию, он все доходы свои, получаемые от должности (ибо он прежде имел звание Синкелла) разделял бедным. Он более всех отличался духовною и мирскою мудростью. В стане и чертах лица его, не смотря на глубокую старость, блистала божественная некая красота. Изнеженный и надменный ничтожным своим великолепием человек научался у него быть смиренным и почитать сию жизнь тенью и сном; провождающий жизнь, исполненную бедствий, научался у него не унывать в несчастиях, быть великодушным и прибегать к человеку, могущему исторгнуть его из оных и спасти. Таков, по жизни и мудрости был Антоний, муж божественный и Ангелу подобный. – В сие время ходили по всему Римскому государству два удивительные близнеца, родом из страны Каппадокийской, которых и я, писатель сей истории, часто видел в Азии. Члены их были соразмерны и целы; но от мышки до самого бедра бока их срослись между собою и тем соединяли оба тела³⁵. Прикосновенными руками они обнимали друг друга, а в других несли палки, которыми подпирались. На тридцатом году от роду, они имели тело здоровое, свежее и крепкое. В дальних путешествиях ездили верхом на лошаке, сидя в седле по-женски. Они были чрезвычайно добры и скромны, но об них довольно.

4. Император Иоанн, в начале весны, собравши Римские войска и вооружив наилучшим образом, отправился из царствующего града в поход в Палестину³⁶, страну богатую, текущую млеком и медом, по выражению Пророка (Исход. 33, 3). Там он приступил к крепости, называемой на Сирском языке Мемпеце, и, покорив ее храбростью воинов и разными орудиями, взял найденные там сандалии Христа Спасителя и власы Божественного Предтечи и Вестника, как дар небесный. Сандалии, как драгоценное сокровище, он положил в славном храме Богородицы, сооруженном во дворце, а власы в новом, им самим построенном, храме Спасителя. Отправясь отсюда, он приступил к твердой, неприступной крепости Апамее. Взяв и покорив ее в несколько дней, он немедленно пошел с войском к Дамаску. Жители вышли к нему на встречу на торжище, с драгоценными в руках дарами, желая умилостивить и смягчить его сердце. Наложив на них известную дань и сделав подвластными Римлянам, он поспешно пошел оттуда в сторону чрез гору Ливан (великая и дикая сия гора, находящаяся в сей стране, отделяет Финикию от Палестины) и, достигши ее вершины, взял приступом весьма укрепленный город Ворзо. Отсюда он вступает в Финикию, берет крепость Валанеи и осаждает город Вирит, в котором он взял образ Распятия Иисуса Христа и отослал в новый, им самим построенный, храм Спасителя. –

5. С сим божественным образом, говорят, случилось необыкновенное чудо. Жил, сказывают, в сем городе один человек, исповедавший Христианскую веру, который имел в своем доме упомянутый образ. Спустя несколько времени он переселился в другой дом и, как бы по Божию провидению, забыл его взять с собою. В прежнем доме досталось жить одному Иудеянину, который, на другой день своего переселения, угощал в нем знакомых своих единоверцев. Увидев стоящую икону Распятия Спасителя, они ужасно начали ругать его, как отступника от веры и исповедающего Христианское учение. Он с клятвою уверял их, что прежде совсем не видал сего образа. Тогда беззаконники сказали ему: Если не признаешь Христианского учения, то докажи нам самым делом: проколи сим копьем ребро Назареянина, как некогда отцы наши прокололи его распятого на кресте”. Он с гневом схватил копье и, более всего желая уверить их и опровергнуть обвинение, пронзил ребро на сем образе. Вдруг от сего удара потекло множество крови с водою и нечестивые Иудеи оцепенели от сего ужасного явления. Как скоро разнеслась о сем молва, то Христиане ворвались в дом Еврея, взяли оттуда Святое Распятие Спасителя, еще изливающее божественную кровь, поставили в храме и великолепно ему праздновали. Государь отослал сей Богочеловеческий лик как я уже сказал, в Византию. –

6. Таким образом взявши Валанеи и Вирит, он приступил к Триполю. Но, будучи не в силах овладеть им посредством осады, (ибо сей город, лежащий на крутой возвышенности, обведен был с одной стороны стеною, а с другой омываем морем, составляющим у него залив с безопасною и спокойною корабельною пристанью) отправился оттуда по берегу и на пути взял многие небольшие приморские города. – В сие время, в начале месяца Августа, явилась на небе удивительная, необыкновенная и превышающая человеческое понятие комета. В наши времена никогда подобной не видали и прежде не случалось, чтобы какая-нибудь комета столько дней была видима на небе. Она восходила на зимнем востоке, поднималась наподобие растущего кипариса на великую высоту и, загибаясь мало по малу, с чрезвычайным огнем склонялась к полудню, испускала яркие лучи и тем казалась людям страшною. От начала Августа она являлась ровно восемьдесят дней; восходила в полночь и была видима до самого белого дня. Государь, видя сие необыкновенное явление, спрашивал занимавшихся наблюдением небесных светил, что бы значило такое чудо. Они толковали не по правилам науки, но по его воле: предвещали ему победу над врагами и долгоденствие. Толкователи сии были знаменитые того временя мудрецы, Логофет (Канцлер) и Магистр Симеон и Никомидийский Проедр (Председатель) Стефан. Но явление сей кометы означало не то, что они говорили из угождения Императору; оно предзнаменовало сильные мятежи, нашествия народов, гражданские возмущения, преселения городов и целых областей, голод, язвы моровые, ужасные землетрясения и почти совершенную гибель Римского могущества, как мы после узнали из следующих событий:

7. По смерти Императора Иоанна, Магистр Вард Склир, зараженный болезнью властолюбия и жадности к богатству, обольстив и обманув легковерную чернь, произвел ужасное возмущение против юных Государей. Он четыре года ходил по Азии, сожигал целые области и разрушал города, обращал в бегство и жестоким образом побивал войско Римское, выступавшее против него, в первый раз под предводительством Стратопедарха (Начальника стана) Петра Патрикия, который, в сражении на Липарском поле, (оно служит пределом земле Армянской) сбитый копьем с коня, пал мертв на месте с весьма многими воинами; во второй раз под начальством Магистра Варда Фоки, который, получив от Государей достоинство Доместика школ, вышел против Склира на равнине Панкалее, не далеко от Амория. В сей битве Фока, пораженный булавою в голову и свергнутый с коня на землю, непременно был бы взят в плен и погиб с бесславием, если бы неприятели по незнанию не сочли его за простого ратника и если бы наступившая ночь его не спасла. Склир, надменный такими победами, считал себя непобедимым. После сего он приступом взял Никею, Авидос и Атталию, покорил все Римские области Азии и, овладев наконец морем посредством судов своих, много вредил купцам и даже самой столице, не допуская к ней хлебных кораблей, доколе тайно не посланы были от Государей огненосные суда. Начальник оных Магистр Вард Парсакутинский пристал к Авидосу, зажег корабли сего тирана, переколол тамошний стражевый отряд и занял крепость. В то время Фока, с великим множеством собравшихся к нему воинов, напал на Склира, разбил его и принудил бежать к Агарянам в Екватану.

8. Потом Император Василий, когда уже вся разбойническая толпа мятежников Варда Склира была рассеяна совершенно, отправился со всеми полками в поход против Мисян. Дышащие убийством, они по дерзости своей и зверству вредили Римскому Государству: опустошали Македонские области и всех без пощады убивали. И так, движимый пламенным гневом более, нежели благоразумием, он спешил одним нападением завоевать Мисию; но по несчастию обманулся в своих надеждах. Прошедши тесные и гористые места, он приступил к Сардике, обыкновенно называемой по-скифски Тралицею, расположился там станом и двадцать дней осаждал сей город без всякого успеха: ибо войско от неудачи в сражениях своих предводителей предавалось беспечности и бездействию. По сему, еще с начала как выходили из шатров искать корму и сена, Мисяне напали на него, великое число положили на месте и отбили множество коней и вьюков. Когда ни осадные, ни другие воинские орудия по неопытности приставлявших оные к стенам никакой не делали пользы и наконец сожжены были, когда притом все привезенные припасы от неумеренного употребления вышли и войско имело в них недостаток; тогда Государь, уложивши все свои вещи, немедленно отправился в Византию. Он шел непрерывно целый день, а ввечеру остановился со всею ратью в лесу для отдохновения. – Ночью, когда не сменилась еще первая стража, вдруг с восточной стороны стана, явилась большая звезда, осветила чрезвычайным светом шатры и, упавши у самого рва, на западной стороне, рассыпалась на многие искры и погасла. Ее падение предвещало совершенное истребление воинства: сие явление везде, где только случалось, всегда означало гибель всего находившегося на том месте. Ясным сему доказательством служит звезда, упавшая на Троянскую рать в то время, как Пандар прицеливался из лука в Менелая: в тот же самый день она вся с бесславием обращена была в бегство Ахейцами. Да и в истории Римских браней всякой найдет, что в подобных случаях войско всегда было истребляемо на том самом месте, где ниспало с неба такое явление. Мы сами знаем, что подобная звезда упала также на дом Настоятеля Василия; в скором времени после того, он лишился жизни и все его имение предано было на расхищение. Но о явлении сей звезды уже довольно. – На другой день войско проходило по одной лесистой и наполненной оврагами равнине; но лишь только вышло из оной в гористые и наполненные пещерами места, как Мисяне напали на него, множество убили, захватили царскую палатку со всеми сокровищами и весь обоз отбили. В то время и я сам; описывающий сие бедствие, по несчастию находился при Государе в должности Диакона. Тогда бы пролияшася стопы моя (Псал. 72, 2.) – и я бы сделался жертвою Скифского меча, если бы провидение Божие не исторгнуло меня из опасности, если бы не внушило мне ехать со всею скоростью и по скату горы, наполненному рвами, взобраться на самую вершину, доколе она еще не занята была неприятелями. И так остальное войско едва только могло уйти от преследующих врагов чрез непроходимые горы и, потерявши всю почти конницу, возвратиться без обоза к Римским пределам.

9. Еще не успели успокоиться после сего бедствия, как Магистр Вард Фока восстал на Государей, покорил Азиатские Римские области, овладел приморскими торговыми городами и крепостями, заградил пролив Еллеспонта множеством судов, не пропуская купеческих кораблей к столице, и у Авидоса высадил на берег великое войско под начальством Магистра Льва Парсакутинского, как для охранения судов, так и для осады сего города. После того он поставил крепкий стан на Хрисопольском холме, против Византии, и отправил туда многочисленную конницу и пехоту, под предводительством брата своего Патрикия Никифора и Патрикия Калокира Дельфинаса. Император Василий с довольно великим войском переправился чрез Воспор, вступил с ними в сражение, разбил и, взявши их в плен, Никифора, брата Фоки, в оковах заключил в темницу, а Калокира посадил живого на кол на том самом месте, где стоял его шатер. Вард Фока, услышав об истреблении своего войска при Хрисополе, о заключении в темницу брата своего и о посажении на кол Дельфинаса, со всеми полками своими приступил к Авидосу с намерением взять его крепость и потом переехать чрез море для покорения Европы. Но Император, узнав о приступе тирана к Авидосу, собрал все войско, снарядил огненосные суда, переправился чрез Еллеспонт и пред городом раскинул царский шатер свой, где, ежедневно обучая воинов, он думал, каким бы образом напасть на мятежника. И так в одну ночь, разделивши все ополчение по сотням, он тихо провел его по морскому берегу, напал на врагов и, побивая их беспрестанно, на рассвете уже успел сожечь все их суда. Вард Фока, изумленный нечаянным его приходом и нападением, вышел из окопов и вступил в сражение, на котором сбили его с коня и отрубили голову. Исполинское тело его погребается в Авидосе, а голова посылается в столицу и, вонзенная на копье, торжественно показывается по всем улицам, после того опять отсылается в Азию к мятежникам. Таким образом возмущение совершенно утихло.

10. Явление кометы и огненные страшные столпы, виденные ночью на северной части неба предвещали, кроме сих бедствий, еще и другие, то есть: завоевание Херсона Тавроскифами³⁷ и взятие Веррои Мисянами. Сверх сего выше упомянутая комета, при своем появлении, по захождении вечерней звезды (φωσφορος), поднимаясь к западу, нимало не останавливалась на одном месте, но, испуская светлые яркие лучи, делала разные движения, то к северу, то к югу, а иногда при самом восходе только переменяла на небе место, делая там движения с чрезвычайною быстротою, так что все зрители дивились, изумлялись и думали, что сие чудное движение ее будет иметь худое последствие. И в самом деле сбылось мнение черни. Ввечеру, в тот день, как по обыкновению праздновали память великого мученика Димитрия³⁸, ужасное землетрясение, какого никогда в те времена не случалось, ниспровергло Византийские башни, многие дома разрушило и погребло под ними жителей, окрестные селения разорило до основания и погубило множество поселян; сверх того обрушило и низвергло на землю купол³⁹ и западный свод одной великой церкви, которую после Император Василий, в течении шести лет, вновь перестроил. После явления сей звезды случились все бедствия, свыше на нас ниспосылаемые: ужасные голоды, язвы моровые, засухи, наводнения, неурожаи и чрезвычайные ветры. Тогда-то в Евтропиевом монастыре низвержен был водою столп и бывший на нем монах⁴⁰ ужасным образом погиб в волнах моря. Но История представит все сие особо в свое время. –

11. Тогда Император Иоанн (я опять возвращаюсь к тому месту, на котором остановился) отправился из Сирии в Византию. Видя на пути угнетаемые Председателем и Постельничим Василием плодородные и богатые области, Лонгиаду и Дризу, возвращенные Государству многими трудами и кровью Римского войска, он жалел, досадовал и делал ему выговор за корыстолюбивую жестокость. Боясь его гнева, он не смел противоречить ему явно, но внутренне презирал его слова и, почитая ужасным деспотом, хотел избавиться от него каким-нибудь образом. Государь, пришедши на Атройскую равнину, лежащую близ Олимпа, остановился в Атрое, в доме Патрикия Романа, украшенного достоинством Севастофора. Там, говорят, один из его служителей, скопец, по собственной ли к нему ненависти , или по научению людей, обыкновенно завидующих добрым и любящих видеть в делах перемены (как думают и говорят большею частью), или наконец обольщенный обещаниями, поднес ему питье с ядом. Не имев никакого подозрения, он выпил отраву, как полезный напиток. На другой день сделалось у него оцепенение в членах и слабость во всем теле, так что искусство врачей, не могших узнать внезапной сей болезни, было совершенно бесполезно. Государь, чувствуя, что прежняя исполинская сила его ослабела, спешил возвратиться в Византию. Он желал, чтоб, как можно, скорее окончен был гроб, приготовляемый для его тела в новом, им самим построенном, храме Спасителя. И так, не останавливаясь нигде на дороге, он скоро прибыл в столицу, уже очень слабый, с трудным и тяжелым дыханием; в встречен был гражданами с честью. Пришед во дворец у снедаемый ядом, он тотчас слег в постелю. Уверенный, что уже не избавится от сей болезни (ибо отрава сильно пожирала его утробу), он щедро раздавал свои сокровища нищим, особливо прокаженным и изнуренным падучею болезнью, имея к ним более сострадания, нежели к другим бедным. Он призвал к себе почтенного и благочестивого мужа, Адрианопольского Настоятеля (Епископа) Николая, открыл ему свои прегрешения и, омывал слезами скверну и нечистоту греховную, молил Богородицу быть его заступницей в день суда, когда деяния смертных пред сыном ее и Богом взвешены будут на верных весах правосудия. И так, совершивши с твердою верою и сокрушенным сердцем свое покаяние, Генваря десятого дня, четвертого Индикта, 6485 года, преселился из сей жизни на вечный покой и был погребен в великолепном своем храме Халкиского Спасителя. Таков конец жизни имел Император Иоанн, муж невысокий ростом, но имевший геройскую силу, мужественный и непобедимый в битвах, отважный и неустрашимый в опасностях. Он жил пятьдесят один год; царствовал 6 лет и один месяц.

Сочинение государя Никифора

Хотя способ делать сшибки с неприятелями почти совершенно нам не нужен для стран восточных в нынешнее время, когда истинный Бог наш Христос ослабил могущество и силу и прекратил набеги врагов наших, потомков Измаила: однако мы долгом почли предать его потомству во-первых для того, чтоб от времени он не пришел в неизвестность и забвение и чрез то не истребилась польза его, во-вторых для того, чтобы, в случае нужды, или когда время будет требовать, он мог быть надежным, так сказать, помощником Христианам, всему государству нашему и употребляющим его полководцам. Узнавши об нем от других, мы собственным опытом ему научились. И так с одной стороны, учителями и наставниками нашими были сами изобретатели сего способа: с другой мы сами из употребления приобрели в нем по силам нашим некоторую опытность. Он весьма полезен: все, его употреблявшие, с небольшим войском совершали великие и достопамятные деяния. Случалось иногда, что один отличный полководец, сделав благоразумное и правильное нападение на неприятелей, искусно предводительствуя небольшим своим отрядом, поставленным в строй, совершал то, чего некогда все Римское войско не смело и не могло сделать с храбрыми Киликийскими полками Хамвдана. Мы говорим сие не потому, чтобы мы предпочитали малое войско великому, или считали сей способ лучше всех стратегем и правил Тактики, но потому, что он нередко бывал лучшим полководцам лучшим помощником: будучи не в силах прямо идти на врагов, они сохраняли и самих себя и свою землю. Блаженный Кесарь Вард, сколько я помню, восстановил сей способ, совершенно забытый, довел до высшей степени совершенства (не хочу исчислять здесь всех древних полководцев, но только известных в наше время): бывши предводителем войска в соседственных областях Тарса, Каппадокии и Анатолике, он тысячекратно поражал полки Тарсян и прочих Киликиян и одерживал над ними славные победы. От него-то и мы научились сему искусству и приобрели в нем некоторую опытность. Но кроме Кесаря и Патрикий Константин Мелеин, бывший долгое время полководцем Каппадокиян, с помощью его, совершил великие подвиги. Сверх того знаменитый Государь Никифор чрезвычайно уважал сей способ: следуя ему, он совершил многие достопамятные дела; тысячекратно, так сказать, обращал неприятелей в бегство и истреблял величайшие их войска. Описание и исчисление славных подвигов, совершенных во время его военачальства, как по чрезмерному их множеству, так и по известности, будет скучно для читателей. Узнав на самом деле пользу сего способа, он письменно изложил для общего блага, каким образом должно употреблять его; потом поручил мне описать, сколько можно, подробнее и предать потомству. Он приказал мне изложить не только сей метод, полезный в отношении к странам восточным, но и тот, который нужен в землях западных, где я, говорил он, часто был предводителем войска и, сколько возможно по способности моей, приобрел уже опытность. О сих странах будет сказано после особенно в другом месте; теперь мы намерены говорить о восточных. Итак, исполняя его завещание, с помощью благодати Божией , помогающей во всех добрых делах, я начинаю мое сочинение следующим образом: –

Полководцам, принимающим на себя, обязанность охранять пограничные Римские области, имеющие в себе тесные проходы, с неусыпным старанием и заботою должно оберегать оные всеми средствами от нападения врагов, расставляя стражей храбрых, способных и подробно знающих все дороги. Если высокие и непроходимые горы отделяют от нас неприятельскую землю; то нужно расставить на оных стражи, на три или четыре мили одну от другой. Первая стража, увидев выходящих неприятелей, должна немедленно бежать ко второй с известием, а сия со всею скоростью к третьей и так далее по порядку, передавая оное до конных стражей, стоящих на ровных местах, которые уже уведомляют самого полководца о приближении врагов. Стражи стоят на карауле пятнадцать дней; по сему они должны всегда брать с собою на столько же дней и съестных припасов. После сего идут другие на смену в надлежащем порядке, без всякого исключения, которым начальники не должны позволять быть дома для собственной нужды. Одни из них обязаны смотреть, какие места могут быть безопасны для неприятелей, где много воды и где есть ровное место, другие узнавать, где дорога узка и где нельзя переправляться чрез реку. Если они осторожно будут стоять на карауле, то неприятелям нельзя будет нечаянно сделать нападения. Должно посылать верных и умных людей, смотреть за ними хорошо ли, неусыпно ли стерегут они свои места. Назначенные стражи должны приходить туда все без всякого исключения м там не оставлять своих мест, которые приказано им стеречь. Впрочем им не надобно стоять неподвижно, но переходить, чтоб неприятели, увидя их, не взяли в плен.

Нужда в дорожных караулах (καμινεθιγλια) необходима; полководцу надобно иметь и о них великое попечение. Он должен их расставлять на удобных местах, чтоб упомянутые выше стражи узнавали от них о движении неприятелей, чтоб он сам знал о их наступлении, а поселяне, получив от них и лазутчиков известие, могли удалиться в места безопасные. Но так как Армяне нехорошо и неосторожно исполняют должность караульных, то на пределах областей Армянских нужно наблюдать старинное обыкновение, то есть, выбирать способных людей, обыкновенно получающих жалованье и определенные месячные пайки от войска, вместо которого они исправляют сию службу, сменять их каждой месяц и таким образом стеречь дороги, по коим выходят неприятели. Но так как и они, подобно Армянам, не совсем хорошо исправляют караульную должность, то о движениях войск надобно узнавать от лазутчиков; для сего нужно выбрать хороших и смелых меновщиков (банкиров, τραπεζιτωι) называемых у Армян Тасинариями и, записавши в книгу, поставить над ними начальников, не только храбрых, но и знающих все дороги и места в Сирии, беспрестанно рассылать их по неприятельским селениям, чтоб они грабили оные и опустошали и отводили пленных к главному полководцу для известия о движении и намерениях неприятелей.

Услышав о движении врагов, полководец должен со всем своим войском прийти на границу и на той самой дороге, по которой они намерены выступить, поставить всю пехоту. Узнав, что они идут с небольшим ополчением, ему надобно немедленно выйти на них и сделать нападение со всею конницею и пехотою, если он мог ее собрать. Так как пехотное сражение выгодно бывает в тесных местах, то непременно нужно занять горные вершины и, если положение места будет удобно, поставить с обеих сторон дороги пехотные отряды. Но если там можно будет сражаться и конным, то и они должны быть вместе с пешими, чтобы неприятели, узнав о таком распоряжении и занятии узких проходов, или остановились или, с помощью Божиею, были побеждены. Если на сих высотах местоположение позволяет дать сражение только с одной какой-нибудь стороны, то непременно должно ее занять. Но где неудобство места препятствует сражаться с возвышенности, где дорога несколько отлога и от многих ручьев довольно узка, там, поставив на самой высоте также пехотные отряды, надобно заградить дорогу щитоносными ратниками и копьеборцами, за сими расположить камнеметателей, стрелков и пращников: за первым отрядом должно приказать идти второму и с обеих сторон главного отряда, охраняющего средину дороги, расставить также копьеборцев, пращников и легко вооруженных. Еси вправо или влево от отряда, охраняющего большую дорогу, есть и другие пути, называемые у тамошних жителей тропами (‘ατραπους), то непременно нужно заставить оные пешими воинами, чтобы неприятели, узнав о занятии главного пути, не пошли в сторону на другую дорогу и оттуда с боку или с тылу не напали и тем не привели в ужас Римского войска. Если со всех сторон пути хорошо охраняемы будут; то они или посрамлены будут, с помощью Божиею, в сражении, или от страха принуждены делать нападение с другой отдаленной на несколько дней дороги. Таким образом два бедствия постигнут врагов, потерявших безопасный и прямой путь: одно бедствие, что они будут изнурены от многодневного переходу, другое самое гибельное, что лишатся мужества, сделаются робкими, а Римляне станут храбрее и отважнее о ними сражаться. Подобное сему несчастие случилось трижды в древние времена с ужасным Хамвданом: дважды во время славного и благочестивого Государя нашего Константина Багрянородного и однажды при сыне его, добром Царе Романе. Все почти знают о бывшем тогда совершенном истреблении врагов Христа Спасителя. Войска Тарсян и Киликиян также были в разных узких проходах разбиваемы и обращаемы в бегство от стоявших на пределах полководцев.

Полководцу со всею заботою и попечением должно стараться делать нападения на неприятелей тайно и нечаянно, если будет возможно: таким образом он с небольшим войском обратит их в бегство. Если ж он и в узких горных проходах, как сказано было выше, займет, по счастью, место удобное для сражения с ними с двух сторон, то в таком случае ему немедленно нужно начать дело: тогда, хорошо распоряжая своим ополчением, он без сомнения, с помощью Божиею, совершенно их рассеет. Сверх сего гораздо выгоднее и удобнее выступать против них тогда, как они возвращаются из наших областей в свое отечество, нежели когда намереваются вступить в наши пределы. В то время от долговременного в Римских странах пребывания они всегда бывают слабы, особливо если по несчастию имеют с собою множество вещей, невольников и корыстей: поспешая с нетерпением возвратиться в свою землю на израненных конях своих, они обыкновенно бывают бессильны в сражении. Притом же тогда не только стоящие близ пределов, но и дальние Римские войска в несколько дней собираются и гораздо лучше приготовляются к бою. Тогда каждая битва наша, днем и ночью, оканчивается совершенною победою. Посему никогда не должно полководцу быть в беспечности во время отступления неприятелей. Но вступать с ними в бой, во время их вторжения в наши области, очень не удобно и нередко, кажется, сей подвиг бывает совершенно бесполезен: ибо пехота в короткое время, в несколько дней, не может вся собраться и хорошо приготовиться. Сверх сего трудно победить их и потому еще, что они тогда бывают с свежими силами, и в полных доспехах. При всяком их покушении ворваться в наши пределы, нужно и полезно привести их в ужас занятием тесных проходов, чтобы тем остановить их стремление на наши области.

Если в тесных местах или узких проходах, где полководец готовится к сражению, находится глубокий источник, то он должен стараться овладеть им, чтобы войско могло пользоваться из него водою. Если он мелок, то надобно смотреть, чтоб никогда его не мутили: от сего может произойти или нужда в воде, или великий вред для воинов. Но ежели нет вблизи никакого ручья, из коего бы можно было пользоваться водою, то в таком случае должно приказать иметь в каждой сотне (‘εκατονταρχια) по десяти мехов с водою для питья и особенно для прохлады ратников в сражении. Мы уже довольно говорили о нужных приготовлениях для битвы в узких проходах; но все сие весьма полезно даже и тогда, когда должно будет в таких опасных местах иметь сражение ночью, о чем я буду говорить в другом месте. Теперь начну рассуждать о преследовании столь полезном и столь нужном, что посредством оного с малым войском можно ослабить многие полки неприятелей и даже, с помощью Божиею, победить.

Грабители, называемые монокурсами (μονοκουρσα), или наездниками обыкновенно отправляются из своей земли одни, без пехоты, беспрестанно делают разъезды, нигде надолго не останавливаются даже и ночью, но разве на короткое время, чтобы дать коням корму. Таким образом немногие отборные всадники делают свои разъезды. Они стараются, как можно, скорее занять селения, из коих намерены сделать вылазку и нападение. Полководец, узнав от дорожных караулов и главных стражей о их приезде, должен со всею скоростью занять пограничные селения и вперед послать им встречу Полковника (Τουρμαρχης), или другого честного и умного чиновника с отличными всадниками с тем, чтобы, осмотрев с осторожностью, он известил его о месте их пребывания и даже, если можно будет, о количестве их отряда. О числе их угадывать можно не только по глазомеру, но и по конским копытам. Опытные люди могут, хотя и не совсем верно, судить о количестве их отряда по количеству истоптанной в степях конскими копытами травы, по переправам чрез реки и всего надежнее по станам, из коих они уже отправились. Полководец, узнав о прибытии наездников и селениях, откуда они хотят сделать нападение, должен немедленно приблизиться, скрыться с своим войском в удобном месте, разослать во все стороны конных стражей и, получив известие, что они выезжают и рассыпаются, выступить на рассеявшихся: -и тогда он победит их без всякого труда. Но если прежде своего выезда, они успеют захватить некоторых поселян, узнают от них о приходе полководца и занятии селений, то в таком случае они сами не осмелятся выехать и поспешно возвратятся в свою землю без всякого успеха, претерпев один только труд, изнурение и нужду.

В Августе месяце, когда обыкновенно великие ополчения собираются (ибо часто в сие время стекались в Киликии, в областях Антиохии и Алепа войска из Египта и Палестины, Финикии и Целесирии и, соединясь с Аравитянами, в Сентябре делали нападение на Римские владения), в Августе, говорю, когда сходится неприятельская рать, полководец, слыша о ее приготовлении и движении, должен чаще посылать туда меновщиков и лазутчиков из честных и верных людей, также позволять и купцам ходить в неприятельскую землю. Ему нужно показывать любовь к Амирасам, начальникам пограничных городов, писать к ним письма и посылать людей с подарками, чтобы посредством хитрого сего сношения он мог вернее узнать о намерениях и замыслах неприятелей, о числе собирающихся войск, о пехоте и коннице, о полководцах и о месте, где они хотят сделать нападение. Узнав о движении войска и дороге, по которой оно намерено вступить в Римские области, ему должно со всеми силами идти на пределы и, до вступления врагов, послать к ним встречу Полковника или другого отличного и честного чиновника с отборными всадниками, чтоб он следовал и примечал за ними, уведомляя об их движениях.

Наблюдение за войском должно быть следующим образом. Если полководец по удобному и безопасному месту придет со всем своим ополчением в то время, как поселяне с пожитками своими разбегаются от грабителей (фуражиров) по городам или по высоким, неприступным и безопасным горам; то ему надобно, около второго или третьего часу дня, послать кого-нибудь для наблюдения за неприятельским войском. Посланный, получив от него наставление, взявши с собою съестных припасов на один только день, и то немного хлеба и корму для коней и мулов, и оставя весь обоз свой со вьючными лошадями, должен поспешно отправиться с конным отрядом и конюшими на ту дорогу, по которой идут неприятели. Приехавши в такое селение, где можно найти всякие припасы и конский корм, ему нужно там остановиться с своим отрядом для отдохновения, расставить на возвышенных местах караулы и самому с какой-нибудь высоты наблюдать дым и пыль, чтоб из того заключить и угадать, где идет остановится их войско. Опытные люди угадывают даже места, удобные для стану. Узнавши, где неприятели остановились , он немедленно обязан известить о том полководца, который со всеми своими воинами, вооруженными бронею и одетыми в плащи (‘επανωκλιβανα), с оружием в руках, должен двинуться в поход. Как скоро, при захождении солнца, выходившие из стана на добычу и караулы их охранявшие, будут возвращаться уже в своп шатры; то и ему надобно за ними следовать и приближаться к войску с осторожностью, с великим вниманием, тихо и тайно, чтобы неприятели не приметили. При наступлении ночи, он должен быть уже близ стана; – и тогда, если подле него с одной или с двух сторон находится высокое место, он безопасно на нем будет делать свое наблюдение. В то время два или три человека сходят с коней, приступают к стану, поднимаются на холм и с сей безопасной возвышенности, на которую не легко взойти неприятелям, осматривают войско, слушают голоса воинов, ржание коней и мулов. Сверх сего ему надобно послать еще восемь пар всадников, разделенных на четыре части, по четыре человека, которые также должны стоять с двух сторон войска на конях и слушать шум воинов, ржание лошадей и мулов. Хотя бы на месте неприятельского стана и не было такого безопасного холма; но не смотря на то должно послать такие же четыре отряда, чтоб они, стоя тихо с обеих сторон его, в случае нужды, подавали одни другим знаки к отступлению или свистом, или каким-нибудь словом, или криком. Два или один раз в каждую ночь нужно сменять их другими, чтоб они могли отдохнуть с своими конями. Для сей смены должен ехать Полковник или другой какой-нибудь чиновник, осмотреть, где и как они стояли и, расставив опять таким же образом, возвратиться на прежнее свое место. Сии четыре отряда, услышав шум, означающий движение наездников, должны немного отступить и известить о сем полководца. Но сам Полковник обязан лично сказать ему, по какой дороге они двинулись и в котором часу, чтобы, зная время и час их отправления в путь, он мог угадать, до каких селений они могут дойти до утра. О движении конных грабителей извещают полководца нарочно посланные от Полковника на место его пребывания. Не заставши его там, им надобно кричать. Тогда проводники (υποδοχαρκι), оставленные полководцем, узнавши голос их, должны к ним приблизиться и немедленно отвести их к нему или к другим проводникам, если он и оттуда куда-нибудь отправился: ибо каждую ночь однажды или два раза, ему нужно переезжать на другое место, чтоб не быть окруженным неприятелями и иметь для своей безопасности две надежные стражи.

Полководец, узнав о движении отряда грабителей, немедленно должен послать к Полковнику, идущему за ними, другого начальника с отборными всадниками, которому надобно взять с собою, вместо провожатого, одного из посланных к полководцу с известием, чтобы, с помощью его, скорее мог с ним соединиться. В след за сим отправленным чиновником сам полководец должен с своим войском двинуться с места и поспешить также догнать Полковника, чтоб самому сзади преследовать наездников. Но нужно идти за ними осторожно и благоразумно. Полковник должен отправить на их дорогу три пары опытных и способных людей и, дав наставление каждой паре, как они должны следовать за ними, возвратиться к своему отряду. Первая пара должна идти не далеко от неприятелей, слушая шум воинов и ржание коней, вторая следовать за нею так, чтобы могла ее видеть и быть видимою, не слишком приближаться и не слишком отставать. Позади сих трех пар Полковник поставит три отряда, по четыре человека так, чтобы первые четверо имели в виду третью пару, вторые первую, а третьи следовали за второю, имея при себе еще двух человек для пересылки Полковнику получаемых от нее известий, которые он сообщает самому полководцу. Как скоро неприятели пойдут скорее, то первая пара должна о том известить, чтобы Полковник и полководец также шли скорее и от них не отставали; напротив того, как скоро они пойдут тише, то также и они должны идти тише, чтобы, приближаясь к ним не быть примеченными, или слишком отставая, не опустить из виду положения следующих за ними отрядов и не быть от них невидимыми, что не малый причиняет вред. Сверх сего, если неприятели остановились кормить коней, то и полководец, узнавши о том, должен также остановиться и для безопасности разослать стражей. Получив известие о их движении, ему немедленно надобно двинуться вслед за ними и послать в обе стороны по тридцати человек, но только не далеко, чтоб они могли слышать голоса воинов. За ним нужно следовать одному чиновнику со всадниками, называемыми саками (σακα). Сам должен идти за неприятелями издали со всею осторожностью, чтоб они не приметили его за собою, и приказывать передним отрядам смотреть, как можно, лучше, не оставляют ли они позади себя засадных отрядов для нападения на него самого и прочих преследующих ратников, что часто случалось от Тарситян. – Однажды преследовавший их Полковник, не зная хорошо ручьев, впереди его находившихся, и других мест, удобных для укрытия воинов, нечаянно попал в их засаду. – Для сего преследующий должен быть благоразумен и осторожен, чтоб чего подобного с ним не случилось. Узнавши о местах и селениях, на которые неприятели намерены сделать нападение, полководцу, еще до рассвета, должно подвинуться от них или в левую или в правую сторону, где безопаснее ему покажется, идти стороною в расстоянии около двух миль, занять безопасное место и скрыть там свое войско; до рассвета, говорю, для того, чтоб они, не видя поднимающейся пыли, не знали о его преследовании. Оттуда ему нужно, с некоторыми всадниками ближе подойти к ним и стараться рассмотреть их лучше с возвышенного какого-нибудь места. Как скоро они выедут и рассыплются на добычу, то оставаясь до третьего или четвертого часу дня, он должен осмотреть оттуда войско Амираса и вернее узнать о его числе. Когда наездники удалятся от сего войска столько, что им уже не можно будет ни приметить начавшегося с ним сражения, ни назад воротиться, так как всякий из них будет спешить занять какое-нибудь селение для приобретения корысти; тогда, расставив, как должно, полки свои, он сделает на него нападение и, одержавши, с помощью Божиею, победу, нанесет неприятелям совершенную гибель. Но если, по великой силе ополчения Амирасова, превышающей силу нашего войска, он не осмелится напасть, то он должен стороною, издали, с нужною скоростью, устремиться на рассеявшиеся толпы грабителей. Нападая на них целый день, он совершит знаменитое дело. Позади себя ему надобно иметь отличного чиновника с несколькими всадниками, который бы смотрел и наблюдал за войском Амираса и известил его, как скоро оно двинется с места. Встретив многочисленную стражу, посланную для охранения рассеявшихся на добычу всадников, он должен разделить свое войско на две части и одну послать вперед, чтоб она вступила в сражение. Когда они сразятся, тогда и он сам со всею скоростью с своим ополчением устремится на них с криком и воплем, обратит их, с помощью Божиею, в бегство, погонится за ними в след и наконец совершенно их победит. И так, если полководец счастливо совершит свое дело, то есть, рассеет выехавших на добычу всадников и уведет с собою многих пленных невольников, то без сомнения неприятели со стыдом возвратятся в свою землю. Если ж они хотят еще остаться в нашей области, то, отступивши с войском, он должен остановиться вдали от них на выгодных местах и дать на три дня отдых утомленным воинам, но между тем, каждый день посылать для наблюдения за ними , как выше мы изъяснили. Узнав наверно, что они обращаются в бегство, ему немедленно нужно послать хорошего чиновника с приказанием собрать со всею скоростью в узких местах на дороге всю пехоту, а самому стараться опередить их, не отдыхая ни днем ни ночью, расставить надлежащим образом пехоту и конницу и расположиться к сражению, как мы выше мимоходом показали. Таким образом, благодатью Иисуса Христа, силою и заступлением пречистой Матери его, он одержит над врагами победу. Все сие действительно справедливо.

Теперь мы изложим то, что сами видали. Неприятельское ополчение, конница и пехота сходятся обыкновенно из всех областей и городов в одно место, идут несколько дней и потом разлучаются. Тогда конница, которая должна вторгнуться в наши области и разграбить оные, обыкновенно заезжает вперед на расстояние нескольких дней от пехоты, чтобы нечаянно застать дома жителей; пехота раскидывает шатры на выгодном каком-нибудь месте для безопасности и там ожидает уехавших на добычу всадников, чтобы, при возвращении, провести их по опасным тесным местам, по коим она сама проходила. Для сего полководец, узнав о их выезде, должен разослать дозоры и сделать все по выше предложенному порядку. Если удобно будет ему напасть на них в то время, как они рассыплются в разные стороны на добычу, чтобы обратить их в бегство; то ему надобно непременно сие исполнить на самом деле. Но, встретив по некоторым неудобствам и случайным обстоятельствам препятствие, он должен приготовиться к сражению с главным войском неприятелей. Для сего нужно осмотреть надлежащим образом место, на коем они раскинули шатры свои, сообразно с оным расположиться и потом, если возможно будет, собрать всю свою пехоту. Полководец, услышав от беглых, или догадываясь по чему-нибудь о движении и переходе неприятельского войска в другое место, должен послать ночью опытных и отличных чиновников со всадниками и расставить засадные отряды с обеих сторон дороги, по которой оно будет проходить. Сверх сего из числа посланных ему надобно выбрать сто человек и отрядить их в какое-нибудь скрытное место для охранения селений, лежащих близ сей дороги, а самому с своим войском тайно стоять на какой-нибудь высоте и наблюдать движение неприятелей. Как скоро всадники, разъезжающие по окрестным селениям для собрания нужных припасов, вступят в охраняемые селения и, сошедши с коней, будут грабить дома жителей, то поставленные в засаде сто всадников должны немедленно на них устремится и, если им удастся, убивши несколько человек или взявши в плен, тотчас обратиться от них в бегство по дороге, идущей между двумя засадными отрядами, и таким образом увлечь их за собою. Тогда сии отряды выбегут, нападут на них и многих сделают жертвою меча своего. Видя сие, полководец немедленно и сам с большею частью своего войска должен сделать на них нападение с сильным стремлением, а остальной части приказать вступить с ними в сражение с тылу. Таким образом наши одержат верх над врагами, если только не сделают ошибки. Но ежели, будучи не в силах храбро сопротивляться, стоя на одном месте, они сложат со вьючных скотов поклажу и, сделав из нее ограду, выстроятся против нас в боевой порядок; то в таком случае наши не малое будут иметь затруднение. Тогда полководцу нужно со всех сторон начать с ними бой и постараться всю пехоту, буде можно, в сей день собрать со всею скоростью. Но если по причине дальности сделать сего не можно, то он приказывает способным всадникам сойти с коней и с луками, пращами, копьями и щитами в руках сражаться с неприятелями. Ему должно весь обоз свой и все запасы подвинуть к ним ближе, чтобы тем привести их в ужас и отчаяние. Если сверх того на сем месте совсем не будет воды; то сие несчастие или совершенно их победит, или по крайней мере весьма многих лишит жизни и унизит надменный дух их, так что после они не осмелятся без всякого страха делать нашествия на Римские области. Хотя бы полководец ни от беглых, ни от пленных наперед не узнал о их переходе на другое место, чтобы ночью послать засадные отряды на их дорогу; но и в таком случае он должен явно готовиться к сражению, если только не очень малое имеет войско. Нападение на неприятельский обоз никогда, можно сказать, не делало нашему воинству никакого вреда: ибо всегда охраняют его весьма не многие. Сколько раз ни случалось с ними сражаться, наши всегда многих из них или убивали или брали в плен невольниками, и захватывали множество вьюков и мулов со всеми тяжестями. Если в день сражения и неприятельская пехота по случаю будет во всем вооружении и готовности к бою; то полководец должен стараться, окружить ее и предать совершенному истреблению. Мы видели, читали у Историков и знаем от древних, сие случалось не только с неприятельским обозом, но и с нашим. Посему нападение на обоз выгодно: оно не только не причиняет никакого вреда, ни затруднения, но доставляет победу и славу. Если Римское войско и не одержит победы в сей битве, то по крайней мере никакого вреда не потерпит. Видя, что неприятели остаются на прежнем своем месте и по безопасности оного ожидают там своих наездников, полководец должен приступить к бою, чтобы, оставаясь без действия до собрания всей пехоты своей, отряд грабителей не возвратился и не воспрепятствовал дать сражение. Он должен выступить на них следующим образом: осмотрев сперва посредством стражей окрестные селения, находящиеся близ стана их, ему надобно скрыть там, на удобном месте, отборных всадников с опытным и храбрым начальником с приказанием немедленно устремиться на них, как скоро они вступят в селения, искать съестных припасов. Сверх сего ему нужно поставить в скрытном месте других всадников для вспоможения и защищения первых, в случае погони за ними всадников: тогда они нападут на них и, обративши в бегство, будут преследовать, так как их всегда бывает малое число, нужное для охранения только обоза. Ежели неприятели не вступают в селения (чего впрочем быть не может), то полководец должен отрядить стражей, из опытных людей, с приказанием осмотреть, на которой стороне стана они выгоняют вельблюдов на паству. После сего, он отправляет Полковника или исправляющего должность его хорошего чиновника с храбрыми всадниками, которые, скрываясь в берегах какого-нибудь ручья, должны мало помалу подвигаться к вельблюдам и, приблизясь к ним, сделать нападение. Посланным надобно разделиться на две равные части: одна из них будет ловить пасущихся вельблюдов и ослов, а другая стоять на страже для ее защиты и вспоможения. Ежели стражевой отряд, стоящий пред неприятельским станом, выбежит против напавших на вельблюдов воинов, то в таком случае преодолеют их стоящие сзади. Тогда и сам полководец, находясь не далеко в скрытном месте, немедленно должен выйти и, смотря по их сражению, расположиться, то есть, или сильно наступить на них или, ежели посланные одерживают уже над ними верх, со всем своим войском, в боевом порядке, сделать на стан их нападение. Приступивши с конницею и пехотою и узнав местоположение, он должен всем рядам назначить места и со всех сторон, если возможно, приготовиться к бою. Ежели пред станом есть река или ручей, служащий неприятелям обороною, то надобно перевести чрез него войско, буде можно. Чтобы показать им намерение остановиться на том месте и тем устрашить их, для сего нужно раскинуть там шатры свои и готовиться к сражению. Расположивши к битве все хорошо и в надлежащем порядке, полководец великой будет иметь успех в своем предприятии. Хотя бы, защищаемые удобным положением места, они храбро стали сопротивляться с сильною своею пехотою, хотя бы он не успел в первый день обратить их в бегство; но не смотря на то ему должно твердо стоять против них и велеть прислать к себе более пехоты. Он приказывает легким воинам и пращникам стрелять в них ночью и зажечь со всех сторон огни, поощряет их отважно и храбро сражаться, не смотря на опасность, доколе не вступят в стан и, непрерывно поражая и убивая, не овладеют конями, мулами и другими разными вещами. Ежели в самом деле, с помощью Божиею, что-нибудь подобное ceму случится, то и другие полки, увидя сие, презрят смерть, устремятся на расхищение корыстей и таким образом, по благости Божией, легко одержат над врагами победу. Если полководец, по каким-нибудь ошибкам или по несчастию не совершенно их истребит; то, по крайней; мере многих побьет, возьмет в плен и доставит войску своему множество корыстей. Действуя таким образом, при осаде неприятельского стана, ему нужно отправить верного и опытного чиновника с сорока всадниками для охранения дороги, по которой отряд грабителей будет возвращаться. Отправленный на сию стражу должен известить его, как скоро увидит наездников, впереди коих, не в дальнем расстоянии, по обычаю Тарситян, всегда идет отряд, называемый Вередон (Βερεδον), для уведомления в стане о их возвращении. Приметив, что Вередон очень много опередил их, он пошлет тогда, хорошего чиновника с отборными всадниками с приказанием напасть на него нечаянно – И таким образом одержит над ним победу Но если он предшествует в близком расстоянии; то в таком случае довольствуясь тем, что Бог помогал ему в сражении, при осаде стана, он должен отступить со всем войском назад и занять удобные и безопасные места. Так как неприятельское ополчение прошло чрез все опасные дороги с тем намерением, чтобы провести возвращающихся наездников без всякого вреда, со всеми корыстями, с невольниками и скотом: то полководцу должно стараться опередить его, заставить узкие проходы всем своим войском, пехотою и конницею, осторожнее приготовиться к бою, как мы выше о сем говорили, и не давать возвращаться им без сражения. Приготовясь, как должно, к битве в сих местах, он победит врагов со славою. Но будучи не в силах преодолеть их совершенно, по недостатку хорошей пехоты, он, по крайней мере многих изранит и возьмет в плени при том избавит от неволи (хотя и не всех), пленных.

Полководец, имея малое войско, должен стараться победить неприятелей другим образом. Выбрав и заняв удобное и безопасное место или какую-нибудь ближнюю крепость, ему должно расставить пехоту в скрытных местах, по обеим сторонам дороги, а самому стоять сзади со всею конницею в весьма близком расстоянии. Ему нужно также поставить за собою конный отряд и недалеко от него несколько пеших, а для наблюдения отрядить около ста человек отборных всадников на быстрых конях с храбрым и опытным чиновником, знающим удобное для скрытия своего отряда место, которое он ночью должен занять, а на рассвете с возвышенности смотреть на движение неприятелей. Видя выезжающих и рассыпающихся по селениям, искать корыстей и разных вещей, какие только найти можно, он должен стоять, доколе не увидит, что они спешились и разошлись ловить коней. Тогда ему надобно отправить из своей конницы семьдесят или шестьдесят человек, т. е. более числа неприятельских всадников (ибо у него должно быть их более, нежели у неприятелей), с приказанием, напасть на них со всею храбростью и быстротою, – и он без сомнения будет иметь успех в сем деле. Но ежели, по какому-нибудь случаю, наездники обратят их в бегство, то ему должно выйти против них с сорока оставленными сзади всадниками, а пленных или всех перебить, или отослать скорее вперед, в укрепленное какое-нибудь место. Тогда, сражаясь с ними искусно, то обращаясь на них, то от них убегая, он будет их побуждать к преследованию. Как скоро, преследуя, они достигнут тех мест, где скрывается наша пехота, и как скоро некоторые из них пройдут оные, то пешие воины, вышед из засады, выступят против них и тем остановят их стремление; а прошедшие мимо пехоты встретятся с конным отрядом и все от него погибнут: ибо пехота, защищаемая удобным местом, не даст идти далее преследуемым неприятелям. И так они оставят преследование, потерявши здесь несколько ратников, обратятся назад без всякого успеха.

Если случится, как и в самом деле не редко бывает, нечаянное и внезапное нашествие неприятелей, когда еще Государевы войска не сошлись, когда полководец по причине неожиданности не мог даже собрать и своего отряда, когда, имея несколько при себе воинов, он видит их уже стремящихся на добычу, то, зная, что область, на которую они устремляются, еще не опустошена и жители не разбежались по городам и крепостям, он должен со всею скоростью отправить туда или Полковника или других чиновников с приказанием опередить их и жителей, если возможно, со всем скотом выслать из селений. Как скоро, следуя за ними, приметит, что они намерены на рассвете напасть на селения, то он должен в ту же самую ночь показаться им во всей готовности к сражению, чтобы тем остановить их стремление и избавить страну от опустошения. Если они должны переходить чрез глубокую реку или тесное место; то, увидевши, что большая часть из них переправилась, ему нужно на задний отряд послать несколько воинов. Тогда ему самому с отборными чиновниками и лучшими всадниками должно приблизиться к ним и, отделивши конюших и кормовщиков (Ἑνταγιστρατους) и отравив их в укрепленные места или в ближний город, явиться пред ними готовым к бою. Ему должно на сие время быть несколько дерзким, устремиться на них, хотя бы никакой реки не было на дороге, для того, чтобы, узнав о нем наверно, они остановились, не смели идти далее и делать нападения на деревни. Таким образом он избавит оные от опустошения и спасет от неволи. Впрочем ему надобно показываться неприятелям или приближаться к ним с великою осторожностью, посредством некоторых, как мы говорили, отборных всадников, кои скоро должны возвращаться к нему в укрепленное место и без нужды, вдруг на них не устремляться, ибо, в случае нападения на них войска, превышающего их силу, особливо в светлую, месячную ночь, они скоро могут сделаться добычею руки неприятельской. Но в темную ночь они исполнят свое дело без всякого вреда. Одно из двух они непременно сделают, то есть, или совсем не дадут неприятелям выехать на добычу, или, по крайней мере, заставят их не выезжать до самого утра; но и тогда не многие осмелятся показаться: большая часть из них, боясь нападения полководца, не будет отделяться от войска Амирасова. Если полководец так поступит; то поселяне, ушедши в укрепленные места или города, спасутся.

Если неприятели, не посылая далеко конных грабителей, опустошают наши области из стана, то полководец должен стараться вредить им другим образом. Нужно ему сперва рассмотреть и узнать, на какой стороне находится их стан и в каком месте на другой день будет поставлен. Если расстояние от него очень велико, напр.: в 16 или более миль, так что столь далекий переход мог бы утомить и ратников и коней, то он должен скрытно поставить отличных храбростью триста или менее всадников не далеко оттуда, где они намерены раскинуть шатры свои, и на другом удобном месте, имеющем какое-нибудь укрепление, скрыть все свое войско. Если же будет вблизи крепость, то и она в сем случае послужит ему для большей безопасности и пользы: отсюда, в случае нужды, должна выходить к нему на помощь пехота. Когда из неприятельского ополчения посланы будут так обыкновенно называемые у Римлян землемеры, занять место для стана, тогда скрытые близ оного всадники должны со всею скоростью выступить к ним в самое время их занятий – и они, с помощью Божьею, их преодолеют. Если неприятели будут гнаться за ними до того места, где поставлена сильная стража; то полководец, выступив на них с отважным и неустрашимым стремлением преодолеет их и воздвигнет славный трофей победы. Хотя бы даже все неприятельские силы на него устремились, но и тогда бы, имея защиту от укрепления и пособие от пехоты, он посрамил их и заставил без всякого успеха, с потерею многих воинов, обратиться в бегство.

Полководец! тебе должно со всем вниманием смотреть и иметь неусыпное попечение, чтобы никакое намерение и никакой замысл врагов не был тебе неизвестен, когда они стараются тайно от тебя рассылать грабителей для опустошения наших областей. Я буду здесь говорить о том, что сделали они в разных странах. Конница их и пехота с обозом идут сперва вместе, потом, как солнце склонится к западу, вся пехота с определенными для ее охранения всадниками, с обозом и со всеми рабочими людьми обыкновенно останавливается и раскидывает шатры, как за несколько дней пред сим они делали с намерением ехать на добычу. Наездники, назначенные для опустошения наших селений, отправляются около вечера, чтобы пыль от них не была приметна. Тогда Полковнику или другому чиновнику, которому приказано быть близ неприятельского стана, должно придвинуться к нему с своим отрядом и во втором или третьем часу ночи идти и приближаться к шатрам. Если сии чиновники, отправленные для наблюдения, не застанут в стане всадников, то им не иначе можно с точностью разведать о них и уведомить полководца, как следующим образом. Им нужно всегда брать с собою двух опытных и храбрых воинов, из числа бывших у стана в прошедшие дни и стоявших там, как мы выше сказали по четыре человека вместе, чтобы лучше от них научиться, как они прежде наблюдали. Полковник должен включить их обоих в число четверых одного какого-нибудь отряда и по показанному выше правилу дозора отправить к неприятельскому войску с приказанием слушать голоса воинов и конское ржание. Сии два ратника стоявшие на страже у стана в то время, как все еще ополчение находилось вместе, могут делать догадки по шуму и движению воинов, по конскому ржанию и даже самому месту, где раскинуты шатры: оно не будет иметь и третьей части прежнего стана. Из сего можно угадать, что на сем месте не вся неприятельская рать находится в стане. Как не узнать им о сем, когда не будет в шатрах шести тысяч воинов и около двенадцати тысяч коней, которых они прежде видели и считали, стоя на страже? Но как сия догадка может быть сомнительна, то для совершенного удостоверения в истине посланному для наблюдения Полковнику должно отправить от себя влево или вправо восьмерых опытных всадников, чтоб они заехали вперед за полмили (500 шагов) от стана для точного исследования и отыскания дорог. Если неприятельские наездники уже проехали, то, хотя бы их было только около 200 человек, а не около 12,000, они непременно приметят их дорогу: ясно увидят следы недавно пробежавших коней. Тогда со всею скоростью они должны уведомить Полковника, по какой дороге грабители отправились; а он поспешно извещает о том же самого полководца, который советуется о сем с находящимися при нем воеводами и другими опытными мужами. Зная, что войско его довольно имеет силы подступить к неприятельскому стану, что стоящая недалеко от него пехота может в тот же день соединиться с ним, он должен приготовиться к сражению. Но если на месте стана есть какое-нибудь укрепление или ручей, чрез который трудно переправляться, то ему не надобно готовиться к битве. Если же сие место со всех сторон гладко, то, уверенный, что пехота в тот же день может к нему собраться, он должен непременно приготовиться к бою. Наконец, ежели там есть, как мы выше сказали, какое-нибудь укрепление и если при том нет пехоты, то со всею скоростью должно устремиться в погоню за посланными на добычу всадниками; для сего нужно отрядить след за ними хорошего чиновника. Сам полководец со всем войском скорым шагом должен стороною приближаться к неприятелям, сколько ему известны дороги, по коим они идут. Но ему надобно идти осторожно. Около утра ему нужно отрядить для их обозрения стражей, чтобы они с высоких мест старались их увидеть. Сам на рассвете должен скрыть где-нибудь свое войско, чтобы они, приметив поднимающуюся от него пыль, нечаянно на него не напали. Получив известие от воинов, преследующих отряд грабителей, или от посланных стражей, в каком месте стоит неприятельское ополчение с своим предводителем, он немедленно должен с несколькими ратниками взойти на высокое место посмотреть на него оттуда. Как скоро оно рассыплется на добычу, то ему с находящимися при нем воинами, нужно по глазомеру заметить его множество, чтобы по тому судить о силе собственного ополчения. Ежели оно более неприятельского, то он немедленно должен сделать нападение. Тогда, разбивши его, с помощью Божиею, и обратив в бегство, он совершит великое и славное дело. Но ежели войско неприятелей очень велико; то ему нужно двинуться вперед к тем селениям, на которые они напали. Настигнув их в то самое время, как они рассеялись на добычу и от езды уже утомились с конями своими, он весь день будет побивать их в разных деревнях, брать в число невольников и поступать с ними по своей воле; а земледельцев освободит от плена и возвратит им, что у них похитили. Встретясь со стражевым отрядом, следующим обыкновенно позади наездников для их охранения, он должен приготовиться к сражению, в котором, с помощью Божиею, он без сомнения одержит над ним победу. Ежели посланные в ту ночь для наблюдения по каким-нибудь препятствиям не могли ни застать неприятелей, ни занять удобных мест, откуда могли бы видеть их стан и слышать голоса воинов, ежели отряд грабителей уже давно отправился в путь и ежели от сего случая надлежащее о том известие пришло к полководцу уже поздно ночью, около девятого часу или еще позже; то, видя такую крайность, ему надобно приготовиться к осаде стана: ибо уже невозможно настигнуть отряд наездников, двинувшихся с места еще днем с намерением идти целую ночь без остановки. Если неприятели хотят пробыть весь день на одном месте, то он также должен приготовиться к бою, как мы выше сказали в рассуждении осады стана. Впрочем, желая соединиться скорее с посланными на добычу конными отрядами, они верно не будут стоять целой день на одном месте. И так полководец, нагнавши их на дороге, храбро должен вступить с ними в сражение, так как мы прежде говорили в рассуждении войска, отделившегося от отряда конных грабителей. Исполнив все по предписанному нами порядку, он совершит, с помощью Бога, Святой и пречистой его Матери, великую и достопамятную услугу отечеству.

ГЛАBА XV.

Об осторожности.

И так, полководец, тебе должно остерегаться и заботиться, чтобы неприятели, нечаянно сделав нападение, внезапно не ввергли тебя в опасность. Посылая каждый день для наблюдения их войска на место стана, ты будешь безопасен. Они, как надменные сыны Агары, враги Христа Бога нашего, для бедствия и гибели Христианского народа, для бесславия сильных Римлян и для собственной славы, всеми средствами стараются напасть на тебя нечаянно и победить: они не редко от пленных и беглых узнают, на каком месте ты остановился. И так, чтобы с конными полками, они не выехали ночью и неожиданно на тебя не напали, стоящие на страже, услышав шум и движение войска, непременно обязаны со всею скоростью уведомить тебя о его приготовлении к походу и потом, как скоро двинется с места, известить, по какой оно идет дороге, сколь велико число его, все ли или только одна конница. Впрочем, не полагаясь на одни известия стражей, наблюдающих за неприятелями, полководец должен иметь еще две стражи, внешнюю и внутреннюю, а иногда и три для того, чтобы ночью стерегли они дороги и места, чрез которые по его мнению они пойдут, а днем кроме охранения дорог замечали с высоких мест не только дым и пыль, но и идущие их полки. Мы советуем ему иметь боле стражей для того, чтобы, в случае пленения первой, следующая за нею уведомляла его о приближении неприятелей. Ему нужно каждую ночь и каждый день переменять свое место. Но при всяком переходе он должен брать с собою стражей, а на прежнем месте оставлять с хорошим чиновником по шести или восьми воинов, называемых проводниками (υποδοχαριοι) с тем, чтобы они отводили к нему вестовых, посылаемых от наблюдающих за неприятелями. Остановясь где-нибудь, ему надобно разослать внешние стражи, из коих в каждой должно быть по четыре человека, чтобы ночью двое из них стояли на карауле, а двое спали.

Желая приблизиться к неприятелям, тебе, полководец, надобно всегда отделять от себя обоз и отправлять далее в укрепленное какое-нибудь место или город с хорошим, опытным чиновником и с несколькими храбрыми всадниками, чтобы стражи с ними более имели силы его охранять. Но как скоро опять будет в нем нужда, то ты должен уведомить о том определенного к нему начальника, чтобы он соединился с тобою в известном месте. Впрочем, отправляя от себя обоз, тебе нужно изъять для воинов хлеба, для коней корму на два или на три дня. Сей запас должно возить на мулах или на конях на вьючных седлах. Если хочешь ночью преследовать отряд наездников; то все войско должно быть вооружено; – чтобы всякой воин имел в руке необходимое для сражения оружие. Отряд, называемый сака, будет следовать за тобою. Ежели путь неприятелей лежит чрез места непроходимые, то каждому отделению и каждой роте надобно идти отдельно: спереди идет сам полководец, издали за преследующим врагов Полковником, потом и прочие отделения и роты, одни за другими для того, чтобы приближаться в порядке, без крику и шуму. Ты должен приказать Полковнику, идущему за отрядом наездников, быть весьма осторожным, чтобы, узнав о преследовании, они не отправили в скрытные места отборных воинов числом более отряда его и нечаянно не напали: такую засаду сделали нам однажды Тарситяне. – В то время полководец, видя пыль от выезжающих немногих и довольно слабых конников будто на добычу, под видом наезднического отряда, устремился на них и, по небрежности преследующего Полковника, не хорошо узнавшего скрытные места, попал на засаду. – Для сего, полководец, чтоб и с тобою сего не случилось, тебе нужно узнать о всех низменных и тайных местах чрез хороших всадников, имеющих надлежащее об оных сведение и на рассвете разделить все войско, если оно довольно велико, простирается до трех тысяч человек, на две части, а конюших и несущих с собою конский корм отправить далее в укрепленное какое-нибудь место. Для предосторожности от нечаянных нападений должно расположить полки таким образом: первый, составляющий третью часть твоего войска, с отличным начальником должен идти позади Полковника, а сам с большим полком своим следуй за ним, имея за собою отряд, называемый сака, с немногими всадниками. Первый, идущий пред тобою полк должен встретить выбежавших на Полковника храбрых ратников, поставленных в скрытных местах с намерением сделать на тебя нечаянное нападение. Тогда, как сражение начнется, неприятели рассыплются и разорвут ряды свои, ты нападешь на них и одержишь победу. Если, не ставя никакой засады, они стараются только делать набеги и опустошать селения, то до рассвета тебе должно скрыть полки в таких местах, где бы нельзя было их видеть, приказавши им стоять там до третьего или четвертого часу дня, доколе неприятели не выедут на добычу. Как скоро грабители далеко уедут от небольшого полка Амирасова, то они должны сделать на него нападение. Для сего сражения тебе надобно отрядить три только роты, а самому с другими тремя или четырьмя следовать за ними в близком расстоянии. Когда передние роты вступят в бой, тогда ты будешь подавать им помощь, смотря по тому, как счастливо они будут сражаться. Сверх того, тебе нужно сперва послать туда отряды, следующие за тобою по обеим сторонам дороги с приказанием, нападать на неприятеля с высоких мест и с боку, буде возможно; потом, если они не одерживают над ними победы, ты сам должен вступить в сражение. Впрочем малое число воинов оставленного, как мы выше сказали, полка Амирасова, не в силах будет долго противиться твоему войску, состоящему из трех тысяч человек. Мы излагаем сие, как из опыта узнали; ты должен во всем соображаться с пользою и настоящими обстоятельствами: не от наставления зависит конец сражения, но от помощи Божией. Хотя бы ты был с одним только небольшим своим отрядом, то и тогда тебе надобно следовать за грабителями, но издали, со всею осторожностью, чтоб они тебя не приметили, и делать нападение только на тех, которые рассыпаются для добычи до селениям, как сказано было выше.

Неприятели, вступившие со всем пехотным и конным ополчением в наши области, проходящие и опустошающие оные, зная, что Римское войско уже собралось, всегда великое имеют попечение о своей рати; никогда за добычею не посылают в селения без охранной стражи. Они всего более стараются ставить засады, нападать на наше войско нечаянно, поражать его и преследовать. Посему, полководец, ты должен остерегаться внезапного их нападения и всеми силами стараться обратить их в бегство и тем совершить благородное и славное дело. Поражаемые тобою, они без сомнения перестанут опустошать наши области. Для сего нужно рассмотреть удобные места, откуда наездники выезжают искать съестных припасов и других корыстей, и скрытно поставить там конный отряд с приказанием напасть на них. В сем отряде должно быть более двухсот всадников с храбрым и совершенно опытным в засадах чиновником. Предводитель всего войска, с шестью или пятью тысячами человек, не будет уже ни в чем иметь нужды, при помощи Божией. Разделив их на две части, он должен поставить две тысячи спереди в удобном и неприметном месте с возвышенностью, с которой бы можно было издали видеть преследуемых и преследующих своих воинов, а остальные три тысячи расположить сзади вместе с пехотою также в скрытном месте, близ коего находится какое-нибудь укрепление или город, могущий послужить им в пользу. Впрочем, не сохранив еще своего войска, он и думать не должен вступать в него в то время, как нападут на него многие полки неприятелей и начнется сильное с ними сражение: от сего произойти может не только бесславие и стыд, но и бедствие, разорение и гибель всей области. И так, пользуясь выгодою места и имея при себе для вспоможения градскую пехотную стражу, ему должно с пехотою своею упорно сражаться с ними у города. Начальник трехсот человек, посланных для охранения селений, увидев с возвышенного места, что въехавшие в оные неприятели, спустились и разошлись по домам для добычи, должен из трехсотного своего отряда послать туда несколько более ста человек с приказанием напасть на них с быстротою. Число их непременно должно быть более числа вступивших в селения неприятелей. Таким образом, напав на них, они по благости Иисуса Христа многих перебьют и возьмут в плен. Но прочие наши воины должны преследовать обратившихся в бегство всадников, доколе не отразят их стражи, поставленные для охранения своих товарищей. Начальник, видя, что число стражей, преследующих без всякого порядка, не велико, должен стоять на своем месте, доколе гонимые наши ратники не приблизятся и не пробегут мимо его; тогда, вышед из засады, он быстро на них устремятся и, по власти и благости Иисуса Христа, успеет в своем деле: многих перебьет, возьмет в плен и изранит. Но если неприятели умножаются и сильно наступают, то ему нужно всех пленных с конями и доспехами отправить к полководцу на место стана, а самому с своими воинами отступать назад, побуждая тем их к преследованию и хитро увлекая за собою. Никто из отряда, кроме его одного, не должен знать, в каких местах поставлены скрытные стражи полководца. Когда многие толпы врагов наступают и идут за ним без всякого порядка, тогда некоторые сильные и храбрые всадники, имеющие здоровых коней, должны иногда на них обращаться, чтобы не дать возможность воинам с изъязвленных и слабых коней пересесть на других и таким образом сохранить раненых. Потом, опустив повода, они должны пуститься от них рысью на некоторое пространство, чтобы отдохнуть от сильного их натиска и чтоб они изнурили и измучили коней своих быстрым преследованием. Бегущие наши воины, приблизясь к засадному отряду, должны податься или вправо или влево, чтобы, встретясь с выходящими из засады, не сделать друг другу вреда. После сего, соединясь с отрядом, они сами также обратятся на неприятелей. Если при том нападение сделано будет с двух сторон, то и сие послужит в пользу нашему войску. Место сей засады должно быть удобно для скрытия ратников, не тесно и не трудно для выхода, гладко и обширно, чтобы нимало не могло препятствовать их стремительному и быстрому нападению, особливо когда число их простирается до двух тысяч. Для такого числа людей выход из засады должен быть прямой и ровный. Возвышенное место, на котором стоит начальник засадного отряда, должно быть удобно, чтоб на далекое расстояние можно было видеть с него преследующих неприятелей, судить о числе их и примечать, каким образом они преследуют. Как скоро они приблизятся к засаде, то воины, призвавши в помощь Бога, быстро и отважно, с криком и шумом на них устремятся. Тогда и преследуемые также должны на них обратиться. Если притом нападение сделано будет с двух сторон, то и сие послужит в пользу нашему войску. Опытные люди знают, сколь великое должно быть поражение и истребление врагов, если по сему наставлению нашему все будет исполнено, особливо при помощи Божией. Да и как не случиться крайним бедствиям, когда и кони их от дальней и скорой погони ослабели, и воины от многих трудов утомятся? Ежели неприятели по причине стечения всего войска своего к сему сражению будут храбро с нами сражаться, желая загладить свое поражение, ежели, говорю, сверх чаяния сие случится, то полководцу посредством знака или трубного звука должно приказать своему ополчению прекратить битву и, обратясь в бегство (только не быстро и не без порядка, но стройно), заманивать их к преследованию. Таким образом наступающие и преследующие полки их попадут еще в большую засаду. Преследуемые, как мы выше сказали, должны также уклониться в сторону от засады и, как скоро из оной устремятся наши на неприятелей, обратиться на них немедленно: сие сражение с двух сторон принесет великую пользу нашему войску. Таким образом, устремясь с отважною быстротою на приблизившихся к засаде преследующих врагов, наши одержат по благости Иисуса Христа над ними победу и тем великую приобретут себе славу. Ежели по каким-нибудь препятствиям они и не победят совершенно сильных неприятелей, упорно сражающихся, то по крайней мере, с помощью пехоты, одержат над ними верх в сражении. Тогда, полководец, ты многих из них сделаешь жертвою меча, а еще более возьмешь в плен невольниками. Пораженные ужасом, они поспешат возвратиться в свою землю и после уже не осмелятся нападать на наши области для их опустошения. Мы написали о сем, следуя долговременному опыту и наставлению наших предков; но тебе, полководец, должно в сем деле соображаться с обстоятельствами: конец сражения зависит не от воля человеческой, но от небесного Провидения, всем миром управляющего.

Если в после сего поражения неприятели остаются у нас и, не смея уже посылать далеко всадников для грабежа, сожигают и разоряют наши области из своего стана; то полководцу должно отправить значительный отряд, чтобы с двух сторон нападать на их наездников, удаляющихся на три или четыре мили и, поражая их, препятствовать доставать съестных припасов и тем принуждать врагов возвратиться в свою землю. Но видя, что они остерегаются и не позволяют отправляющимся за необходимыми потребностями далеко уезжать от стана, то в таком случае тебе, полководец, нужно поставить против них засаду следующим образом: осмотри сперва караулы, поставленные вдали от стана для их охранения и, который из них медленнее отступает к шатрам своим, ожидая возвращения разъезжающих по ближним селениям товарищей, против того поспешно сделай засаду. Узнай, если возможно, чрез стражей о числе воинов сего караула, потом, выбрав лучших всадников, числом более оного, поставь в скрытном месте с храбрым и опытным чиновником. Он должен приказать некоторым из своего отряда, одеться в мужицкие рубашки, присоединивши к ним несколько человек настоящих поселян и земледельцев. Они должны быть без оружий, с открытыми головами, а иные даже босые, верхом на конях с деревянными в руках острыми кольями, чтобы тем обмануть неприятелей и заставить думать, что они не принадлежат к войску, что они земледельцы, так называемые деревенские сторожи. Число их должно быть не более двадцати. В селения нужно отправлять их по шести или более человек, в близком между собою расстоянии; – там будет какой-нибудь скот, вьючные животные, волы, кони и мулы. Около одиннадцатого часу дня надобно велеть им, показавшись неприятелям, бежать от них из деревни в деревню, будто от страха, как бы угнать только свой скот в укрепленное какое-нибудь место. И так караульные, увидев, что они ведут и гонят скот, и приняв их за поселян и земледельцев, быстро, без всякой осторожности, погонятся за ними. Преследуемые под видом сельских сторожей воины постараются добежать до того места, где скрыт отряд: таким образом они нечаянно попадут в засаду. Как скоро они приблизятся, то наши ратники немедленно, в порядке, выбегут на них и сразятся. Они без сомнения, не сопротивляясь нимало, обратятся в бегство; тогда много будет пленных и убитых. Ежели неприятельское войско стоит не далеко от сего места, то полководец, предполагая, что оно выйдет к преследуемым на помощь, должен поставить позади сей засады, в расстоянии двух миль другой отряд на выгодном месте. Если неприятели обратят в бегство первый засадный наш отряд, то в таком случае вышедшие из второй засады спасут его, а преследующих перебьют и изранят. Но сию хитрость должно употребить при захождении солнца, для того, чтобы наступающая ночь, прервавши сражение, могла сохранить воинов, когда многие полки нападут на засаду.

Ежели неприятели осмелятся отправить конных грабителей, то тебе, полководец, осторожно надобно наблюдать за ними; послать кого-нибудь из твоих подчиненных, отличного храбростью и опытностью с хорошо вооруженным отрядом, который бы мог нападать на рассеявшихся, убивать их и брать в плен. Твое войско всегда должно стоять в порядке для того, чтобы, в случае нечаянной встречи с многочисленными неприятельскими караулами, идущими за выехавшими на добычу всадниками для их охранения, благоразумно и искусно сразившись с которым нибудь из них, ты мог победить и предать его совершенному истреблению. Мы упомянули о сем для собственной твоей пользы и для безопасности войска, особенно, когда оно не велико и гораздо менее неприятельского. Но если оно простирается до пяти или шести тысяч человек; то старайся всегда наступать на них спереди. Таким образом, употребляя, где нужно, воинские хитрости и предосторожности, производя нечаянные нападения, делая хорошие и благоразумные во время битвы распоряжения, ты воздвигнешь, с помощью Иисуса Христа, Бога нашего, великие трофеи победы над врагами. Впрочем, не образовав и не устроив своего войска, не приучивши действовать оружием в переносить неприятности воинских подвигов и бедствий, не отвратив его от неги и лености, от пьянства, роскоши и других пороков, ты никак не можешь употребить с успехом военное искусство и опытность в приготовлениях к сражению. Посему воины должны всегда получать полные пайки и определенное жалованье, а сверх того награды и подарки, чтоб, не имея ни в чем нужды, они могли нажить хороших коней и завестись оружием, чтобы с душевною радостью и сердечным удовольствием подвергались опасности за благочестивых наших Государей и за все Христианское братство. Но всего лучше и нужнее есть то, чтобы не только собственные и их оруженосцев дома были совершенно свободны от подати, но и все их родственники: сие возбуждает в них храбрость, усиливает мужество и заставляет с отважностью идти на опасные подвиги. Сие обыкновение, узаконенное древними благочестивыми и блаженными нашими Государями и написанное в их тактических книгах, издревле у нас было соблюдаемо. Кроме сей свободы они должны пользоваться приличным уважением, не должны быть в презрении и терпеть обиду. Стыжусь даже упоминать, что сих людей, не щадящих жизни своей за благоверных Государей, за свободу и безопасность Христиан, не имеют права бить презренные сборщики податей, не приносящие государству никакой пользы, притесняющие и изнуряющие бедных и, продавая кровь их, неправедно приобретающие себе множество талантов золота. Сих защитников и хранителей Христиан, ежедневно, так сказать, умирающих за благочестивых наших Государей, областные судии не имеют власти обижать, влечь, как невольников, сечь и обременять узами и цепями: по силе закона всякий военачальник должен управлять своим войском и быть его судьею. Да и кому другому может принадлежать областное войско, как не определенному Государем полководцу? По сему у древних Римлян законом предоставлена была ему власть, быть судьею в делах воинов, разбирать даже с помощью областного судьи все тяжбы, и также содействовать Протонотарию и другим гражданским чиновникам. Тогда и Полковник по указу и повелению Государя имел право разбирать дела в своем полку по известным формам и предписаниям. Если войско получит сие древнее состояние, данное благоверными нашими Государями, если все обиды и злоупотребления, доводящие до бедности, будут от него удалены; то довольные и веселые воины будут ревностны к службе, благородны, отважны, для врагов, неприступны и непобедимы. С таким войском благочестивые Государи наши не только сохранят свои области; но и покорят весьма многие неприятельские владения.

Если неприятели, ходя с великим и сильным своим ополчением по нашим областям, разоряя, разрушая и осаждая города, из предосторожности от нечаянного нападения Римских полков стараются делать засады, то полководец, имея малое войско, не могущее сражаться с ними и побеждать, обязан исполнить то, что было в прежние времена, как видно из книги о его должности, сочиненной знаменитым и мудрым Государем Леоном. Читавшие сие сочинение без сомнения знают, о чем я здесь говорить намерен. В то время, как все Киликийское воинство, с великою силою вступив в Анатолийскую и Опсикийскую области, осаждало город Мисфею, Государь приказал тогдашнему полководцу, оставя для защищения оного двух чиновников, отправиться в страну Киликиян со всеми полками. И так, вступив по Мавриановой дороге в округ города Аданы, он собрал там великие корысти (предводителем наших войск был тогда Никифор Фока). Народ Аданский вышел к нему на встречу и, почти в расстоянии двух миль от города, выстроился в боевой порядок; но лишь только сошлись оба ополчения, как сыны Измаиловы обратились в постыдное бегство и бросились прямо к городу без всякого порядка. Тогда предводитель Римских войск всех Измаильтян, не могших попасть в городские ворота, частью изрубил, частью отдал в неволю. Потом, поставив стан свой близ города посек виноградники и плодоносные деревья и тем помрачил, так сказать, красоту и блеск его окрестности. На другой день войско его на пути к морю, в течении одного дня, взяло множество пленных и скота, потом перешедши мост реки Кидна, называемого тамошними жителями Иераксом, чрез который лежит дорога к Адане, остановилось. В следующий день он отправился оттуда в свою землю. И так неприятели, осаждавшие Римский город Мисфею; услышав о нападении на свою страну, оставили осаду и с великою скоростью отправились для ее защищения. Но, не имев и в сем намерении успеха, они в обоих случаях обманулись: ибо предводитель Римских полков со многими неприятельскими корыстями, доспехами и невольниками, возвратился в наши области по так называемой Каридиевой Дороге. Анатолийские и Каппадокийские полководцы наши во время набегов Тарситян также вступали в их землю другою дорогою; таким образом то сами они, то посланные ими по возможности им вредили. В то же время предводитель Ликанда и пограничных его областей, всякий раз, как Алим, сын Хамвдана, делал нападения на Романию (Римское государство) или, по какой-нибудь необходимости, переходил с места на место в собственной стране, нападая на Халепскую и Антиохийскую область, много делал ему вреда: брал в плен его родственников, великих и славных предводителей с храбрыми их воинами и весьма многими овладевал крепостями. То же самое случилось и в Киликийской земле, пограничной к Ликанду. И так, полководец, не надеясь при всей деятельности и хитрости вредить неприятелям по причине неусыпной их осторожности, притом не имея довольно силы сражаться с ними открыто, ты должен сделать то же самое, то есть, или отправиться в их землю, оставя для защищения области отличного военачальника с достаточным войском, или послать туда с порядочною конницею и пехотою лучшего предводителя, известного и славного мужеством и опытностью с приказанием, опустошать, разорять их страну и осаждать города, чтоб, услышав о сем нападении, они принудили своего полководца, идти защищать свое отечество, и сам будет преследовать их в своих владениях. Отправив жителей областей наших, со всеми их скотами на высокие и непроходимые горы и узнавши, что неприятели, желая прийти туда и взять их в неволю, намерены приблизиться к ним и раскинуть там шатры свои, ты сам обязан быть в тех местах для защищения поселян в близком от них расстоянии. Увидев, что на месте неприятельского стана есть гора или возвышенность, удобная для нападения на него ночью, тебе должно непременно сим воспользоваться. Осмотревши, как следует, все местоположение, ты должен с пехотою и конницею ночью начать сражение, как ниже сказано будет о ночной битве. Таким образом ты разобьешь их и, устрашив, заставишь оттуда удалиться. Но если они еще остаются на том месте и со всею осторожностью стараются исследовать горы, где находится убежище поселян, то тебе нужно наперед занять все горные проходы и стеречь посредством стрелков и легких воинов. Ежели, не смотря на хорошее охранение всех тесных и опасных дорог, они захотят по оным пробраться к месту убежища земледельцев, их семейств и детей, то без сомнения они будут побеждены, особливо когда пехота сделает оттуда на них нападение. Если ж они захотят осматривать горы с пехотою, то немедленно постарайся отправить сельских жителей далее в укрепленные и безопасные места; а сам совсем войском, займи дороги туда ведущие и охраняй оные со всею осторожностью.

Полководец, приметив, что неприятели готовятся к осаде, должен еще прежде их выходу во всех городах, которые можно осаждать (ибо многие из них не боятся осады) дать приказ, чтобы всякий, прибегающий туда для безопасности, запасал себе пищи на четыре месяца или более, смотря по тому, сколь долго по его мнению продолжится осада, должен заботиться о водоемах и других вещах, могущих защитить и спасти осажденных. Мы не будем в сей главе говорить об них подробно по причине их множества. О всех сих и других осадных предметах, также о способе сопротивляться осаждающим основательно изложили сочинители, писавшие прежде нас о военной науке и должности полководца. Но мы, получив приказание писать о сшибках с неприятелями и занятии укреплений, спешим изложить здесь по возможности, что к сему предмету относится. Если где при осаде неприятели, желая по обыкновению запереть осажденных, окружив город станом, чтоб никто ни входить туда ни выходит не мог, то ты, полководец, так как наши города большею частью построены на укрепленных и неприступных местах, удобно можешь с своею пехотою напасть на них, расположившихся без всякого вала и укрепления, приказав осажденным выступить по данному знаку в то же время города и вместе начать с ними сражение. Таким образом, с помощью выгодного места, ты их победишь. Впрочем это зависит от Провидения Божия. Но если, не смея стоять в разных местах вокруг города, они поставят все войско с двух или с одной его стороны, то прежде всего должно сжечь и совершенно истребить все жизненные потребности, не оставляя ничего ни для людей ни для скота, как вблизи города, так и в отдаленных селениях. Ежели нет там лесу, то даже самые кровли домов должно сжечь: от нужды в дровах и недостатка в съестных припасах они будут принуждены уходить гораздо далее искать сих потребностей. Тогда, при благоразумных и искусных воинских распоряжениях, ты можешь легко посредством засад разбивать и обращать их в бегство, так что они наконец от нужды в пище принуждены будут оставить осаду. Но видя, что они продолжают оную и упорно стоят, что осажденные доведены до крайности, ты должен собравши все ополчение, пехоту и конницу, приступить к ночному сражению. Поставив его сообразно с местоположением, ты начнешь ночью битву, как мы покажем о сем ниже. Таким образом ты победишь и принудишь их снять осаду. Если какая причина воспрепятствует быть ночному сражению, если осажденные, не имея недостатка в пище, имеют нужду в людях, то ты можешь доставить им не только воинов, но и припасов, когда бы они в них нуждались, следующим образом. Собравши все войско в одно место, раздели его на две части: воины одной части должны взять на своих лошадей каждый по четыре меры (μοδιος) хлеба; для их охранения дай им других легко вооруженных всадников, ничего, кроме оружий, не имеющих, а сам с остальною частью в ту самую минуту, как они будут близко подходить к городу, в полночь с криком и трубным звуком явись неприятелям, как будто уже ты намерен с ними сражаться. Между тем, как они будут готовиться к бою и делать нападение, воины безопасно провезут в город хлеб и возвратятся назад без всякого вреда. Доставивши посредством сей хитрости осажденным и воинов и припасов, если они имеют в них нужду, ты спасешь их от гибели.

Ежели неприятели не желают производить осады, но с великою и сильною своею ратью ходят по нашим областям, то полководцу Римских войск немедленно должно приказать земледельцам или сельским гражданам, со всем имением удаляться в города и укрепленные места и с осторожностью и благоразумием вредить выходящим на добычу, чтобы они боялись уходить далеко от стана искать съестных припасов. От сего они будут иметь крайнюю в них нужду; разве, имея множество войска, как мы выше сказали, они обратятся к другому способу: они, может быть, отрядят половину или третью часть войска в отдаленные селения на расстояние одного дня или более от стана, надеясь найти там более съестных припасов. Посланные по необходимости должны пробыть там два или три дня. И так, услышав и узнав о сем, тебе, полководец, должно сделать против них засаду с благоразумною осторожностью, приблизясь к ним ночью, скрыть свое войско в удобном месте. Если они не в одну и не в две, но во многие деревня разошлись искать съестных припасов, если при том известно, что для их охранения стоит караул, называемый фулк (Φουλκος): то, разделивши воинов на две части с осторожностью, чтобы они, разыскивая скрытные места, приметивши и узнавши тебя, нечаянно не окружили, ты должен остаться в засаде до одиннадцатого часу дня, когда солнце склоняется к западу. Как скоро фулк по обыкновению возвратится в те селения, где расположились товарищи, то ты, пославши туда вперед отборных воинов, следуй за ними в близком расстоянии и, смотря по его местоположению, иди скоро, но осторожно, без шуму, скрываясь от неприятелей, доколе не приблизится к селениям. Если по невозможности скрыть свое войско по причине ручья необходимо будет показаться пред ними, то в таком случае посланные вперед всадники должны быстро на них устремиться. Таким образом напав на них нечаянно, они многих побьют, а некоторых возьмут в неволю. Ежели фулк стоили еще вне селения, то они должны около захождения солнца сделать на него нападение. Потом и ты, следуя за ними сзади, приготовясь к сражению, устремишься на неприятелей и благодатью Иисуса Христа их преодолеешь. Хотя бы находящиеся там их военачальники, соединясь, вознамерились отмстить за свое поражение; но и тогда бы ничего худого с тобою не случилось по причине наступления ночи. Если таким образом поступить, то неприятели, удивленные и устрашенные тобою, не осмелятся далеко отходить от стана. И так, не имея пищи, они принуждены будут возвратиться в свою землю.

Во время отступления неприятелей, поспешающих возвратиться в свою землю, должно послать вперед пехотные полки к узким проходам для занятия всех путей, по коим они будут проходить. По какой бы дороге они ни намерены были идти, начиная от тесных проходов Селевкии и Анатолийской области, где Таврические горы служат пределом Киликии, Каппадокии, Ликанду и близ лежащим местам, Германикии, Адате, Кайсуну, Дауте, Милитине и Калудиям, также странам находящимся по ту сторону реки Евфрата, земле называемой Ханзити и варварской области до самого Романополя, во всех сих местах, по какой бы, говорю, дороге, они ни захотели идти в свое отечество, старайся, полководец, беспрестанно вступать с ними в сражение, от чего, без сомнения, ты одержишь над ними победу. Узнавши, что путь, по коему они пошли, отстоит от тебя на четыре стана, тебе, как предводителю всего войска, со всею скоростью должно опередить их и соединиться с пехотными полками, посланными к узкому проходу, оставивши для их преследования отличного военачальника, чтобы грабители их не производили набегов. Имея при себе остаток конницы в полном своем распоряжении, он должен явиться неприятелям с своим отрядом, как скоро они приблизятся к узкому проходу на расстояние двух переходов. Но сам, пришедши туда и соединивши все пехотные полки, ты должен стараться собрать и остальную пехоту, сколько будет возможно. После сего для возбуждения в воинах мужества, отважности и неустрашимости скажи пред ними лестную для них речь следующего содержания: „Римляне! Станем против врагов с непоколебимою твердостью, храбростью и мужеством! Покажем им силу наших рук; покажем, что они имеют дело с сильными, восстают на побеждающих, а не на побеждаемых. Не каменную, не медную они имеют крепость, чтоб быть невредимыми; не железное у них тело, чтоб не утомиться и не ослабеть от труда”. – При сем ты должен упомянуть им, сколь великое пособие доставляет нам неудобное для неприятелей место, на котором они принуждены приготовиться к сражению. После сего, воспламенив, поощрив их сею речью и сделав храбрее и отважнее, ты расставишь их по местам, где они должны будут сражаться. Прежде всего надобно занять высокие горы, заградить и заставить все дороги. Расположи конницу на выгодном месте, если можно будет ей сражаться вместе с пехотою. Приставив ко всем полкам хороших военачальников, тебе нужно соблюсти и исполнить все то, что мы говорили о способе сражаться с неприятелями в местах неудобных. Если они, приблизясь к тебе и узнав, что ты расставил на дороге стражи, чтобы им не можно было пройти, не смотря на то, осмелятся сие сделать; то намерение их будет неудачно. Побиваемые и теснимые войском, они по неволе обратятся в бегство и поспешат другим путем возвратиться в свое отечество. Невозможно выразить словами радости и душевного удовольствия, которым наше войско будет преисполнено, видя со стыдом и бесславием бегущих врагов. Во время их отступления, пошли вперед несколько всадников с легко вооруженными воинами, а сам следуй за ними сзади скорым шагом и старайся их настигнуть. Если, желая пройти неудобные места для избежания в оных сражения в для безопасного отступления в свою землю, они бегут со всею скоростью и, боясь, чтобы пехотные полки опять, опередивши их, не заняли дороги, решатся продолжать свой путь даже ночью, находясь уже не далеко от тесного прохода; то ты в короткое время их догонишь и тем достигнешь желаемой цели: ибо от долговременного похода и кони их утомятся и воины ослабеют. Догнавши их, немедленно с пехотою, за коею должна следовать конница, сделай нападение на отряд их, называемый Сака. По обеим сторонам дороги вперед неприятелей пошли других легко вооруженных ратников с несколькими всадниками с приказанием вступить с ними в бой с боку. Если таким образом поступить, то, будучи не в силах уже противостоять, они обратятся в бегство. Притом, ежели они это сделают ночью, то, преследуя их, ты без сомнения подвергнешь их совершенной гибели.

Если неприятели, узнав о твоем прибытии, остановятся ночью и раскинут шатры, почитая сие полезным для себя делом; то ты должен приготовиться к ночному сражению. Для сего нужно распорядить свое войско следующим образом. – Ежели положение места принудило их поставить стан продолговатый, то с одним пехотным полком ты сам должен сделать на них нападение сзади, а прочие полки разделить на шесть частей, из коих три нужно поставить с правой стороны, а три с левой в расстоянии на один выстрел лука или несколько менее, так чтобы одна только дорога, ведущая в их землю, осталась открытою и для них безопасною, по которой бы, во время сильного на них напора, они могли на конях обратиться в бегство, желая избежать сражения и помышляя о собственном спасении и о возвращении в свое отечество. Но если по причине положения места они построили стан круглый, а не продолговатый; то тебе должно расставить пехотные полки вокруг его с приказанием приготовиться к бою; а дорогу лежащую в их землю также надобно оставить открытою. Расположив таким образом пехоту, прикажи ей стоять в близком расстоянии от неприятелей и зажечь многие огни. Каждому пехотному отряду дай хорошего, храброго начальника, и позади его, если местоположение позволяет поставь несколько всадников с отличными полководцами, которым, по твоему повелению, должна и пехота повиноваться. После сего из легко вооруженных выбрав храбрых и легких на бегу воинов, должно послать их вперед с повелением, чтобы, праблизясь тихо к неприятелям, сперва средние из них сделали нападение, а потом и передние. Если местоположение с обеих сторон их стана высокое, то поражаемые оттуда камнями из пращей и из рук, они скоро будут разбиты. Хотя б и с одной только стороны была возвышенность, то и в таком случае также удобнее будет метать в них камня и стрелы. Но на ровном месте с большею осторожностью должно начинать сражение. Ежели неприятели, севши на коней, захотят устремиться на легко вооруженных воинов, то они тем никакого вреда им не сделают, а только самих себя подвергнут большей опасности. Тогда все пехотные полки, с обеих сторон с криком и трубным звуком на них устремятся; потом и сам полководец начнет сражение с тылу. Ежели они упорно сражаются и не обращаются в бегство, то начальники должны приказать легко вооруженным вперед посланным воинам вступить в их шатры, что удобно сделать им можно будет по причине неровного места. В то время, как они начнут там забирать лошадей, мулов и другие неприятельские вещи, все должны устремиться на расхищение, вступить в шатры и рубить врагов без всякой пощады. Тогда они все бросятся в бегство, кто на лошади, кто пешком, лишь бы только скрыться на горах или в глубоких долинах и получить спасение. Если, с помощью Бога и по ходатайству пречистой Матери его, сражение будет иметь такой конец, то благоверные Государи наши достигнут великой славы; а Римское войско, видя, что неприятели не могли устоять против него, получат от того большую силу. Ежели на рассвете они остановятся на ровном месте и раскинут шатры; то полководцу, в случае неудобства места для ночного сражения, опять должно зайти вперед со всеми пехотными и конными полками, занять высокие горы и заградить им дорогу. Так как все пути в их землю, идущие чрез выше упомянутые мною страны, которые видел я сам своими глазами, непроходимы по причин гор, отделяющих оные; то ты, полководец, поспеши занять их дорогу и немедленно приготовься к сражению. Таким образом благодатью Христа Бога нашего ты преодолеешь врагов и предашь совершенной гибели.

Если дорога, по которой неприятели отступают, идущая по отлогой и ровной возвышенности без всяких тесных мест, так что спереди не можно им противостать, спускаясь ниже к подошве узка и неудобна, так что расстраивает их ряды и принуждает следовать одних за другими понемногу: то в сем узком месте должно поставить с обеих сторон, с правой и левой, по два пехотных отряда в некотором расстоянии. Но и сзади также нужно поставить в скрытном месте пехотный полк и несколько всадников с храбрым и опытным начальником (если для охранения дороги неприятели оставили позади себя стражевой отряд, называемый сака), но только не в близком от дороги расстояния, чтоб их не приметили. Как скоро поставленные внизу полки сделают на передние их ряды нападение, то стоящие на возвышенности воины, готовые вступить в бой, должны немедленно выйти из засады и вместе начать сражение. Если ж нижние полки, боясь стражевого их отряда саки, стоящего на ровном месте дороги, не осмелятся напасть на них; то и они должны остаться в своей засаде. Но как скоро, желая соединиться с своими, выше упомянутый отряд начнет спускаться вниз, то они должны выступить из засады и, заняв дорогу, с горы на них устремиться. Тогда, поражаемый ими сверху и теснимый внизу поставленными в узком месте воинами, он не в силах будет по неудобству места противостоять и защищаться; поспешно пойдет вслед за своими с надеждою достигнуть отечества. Но сия надежда врагов не исполнится: ибо, если сражение с ними будет по нашему начертанию, они все побеждены будут с помощью истинного Бога нашего, ему же слава и держава с Сыном и Св. Духом во веки веков. Аминь.

О приходе младшего Хозроя к Римскому Императору Маврикию

1. Агафий Миринейский, знаменитый Византийский оратор, писавший после Прокопия Кесарийского о войнах Римлян с Мидянами, описал взаимные их бедствия, претерпенные во время войны, бывшей в царствование Императора Юстиниана. Но как из всего нам известного самое важное дело есть то, что Персидский царь, свергнутый с престола, оставив свою землю, пришел в Римское государство, просить у Императора Маврикия защиты и пособия возвратиться в свое царство; то я и намерен теперь о сем говорить не для того, чтобы показать мое искусство в красноречии, но чтобы сие происшествие не осталось для потомков неизвестным: ибо и великие деяния не описанные и не преданные потомству исчезают во мраке неизвестности. Описания и тленным вещам дают жизнь. Сверх того, быв очевидным свидетелем некоторых происшествий и имев разговор с младшим Хозроем и другими знатными Мидянами (ибо в то время, как я был советником при Григорие, Антиохийском Архиерее⁴¹, часто мне случалось у него беседовать с ними; потом, по окончании войны с Персиянами, я был даже в их земле вместе с Георгием, ездившим туда для заключения с ними мира) я почел приличным описать оные по своей способности. Но как для ясности следующего описания, нужно знать основательно главные прежние происшествия, особливо бывшие во время возмущения против Ормазда, отца Хозроева, то, мне кажется, должно сперва в кратких словах упомянуть об оных и потом уже приступить к своему повествованию: одни от сего приведут себе на память прежде бывшие мятежи, а другие, никогда не слыхавшие об них, узнают и причины случившихся после событий.

2. Когда, по смерти Государя Юстиниана, царствовавшего тридцать девять лет и последние годы жившего в мире со всеми народами и даже с Персами, принял верховную власть племянник его Юстин младший; тогда Римляне и Мидяне, нарушив мир, заключенный Юстинианом с Персидским царем Хозроем, сыном Кавада, на пятьдесят пять лет, объявили войну, которая началась в седьмой уже год царствования Юстина, продолжалась около двадцати лет и кончилась в девятой год царствования Императора Маврикия. Они друг друга обвиняли в сем раздоре. Римляне жаловались, что Мидяне старались отделить от них Омиритян (Индийский народ, бывший с ними в союзе и дружбе) и, по причине их на то несогласия, сделали на них еще во время мира нападение; сверх сего они обвиняли их, что в то время, как Турки послали послов к ним и как Юстин, при посольстве своем, отправил сенатора Зимарха, они старались подкупить Алан, чрез страну коих послы должны были ехать, чтобы они его умертвили и всех находившихся с ним Римлян и Турок⁴². Также и Мидяне слагали вину войны на Римлян, обвиняя в том, что они данников их Армян, хотевших отделиться от них и убивших начальника их Сурина, приняли к себе и заключили с ними союз. Но брань возникла между ними более от того (если кто желает знать тайную истинную причину), что Государь Юстин не хотел ежегодно давать Мидянам по пятисот литр золота, назначенных при заключении с ними мира и тем сделать Римлян навсегда их данниками.

3. И так, по истечении времени, за которое по прежнему договору Персидский царь Хозрой обыкновенно получал деньги (положено было платить вдруг за десять лет), Государь Юстин, не говоря ничего о мирном прекращении дани, немедленно отправляет на восток полководца Маркиана, из числа Патрикиев государственного Совета, родственника своего, мужа опытного в делах воинских, не только почитаемого, но бывшего в самом деле храбрым. Маркиан, перешед Евфрат и вступив уже в конце лета в Озроину, когда неприятели еще ничего не знали о войне, посылает три тысячи оплитов в область Арзанину с военачальниками Федором и Сергием; родом из Равдиса и с Ювентином, начальником войск Халкидских. Они внезапно вторгаются в Персидскую землю, опустошают ее и возвращаются с довольно богатою добычею. По прошествии зимы, Маркиан опять собрал свои войска и выступил в поход из Дараса. Неприятели под предводительством Варамана встретили его у города Низивиса, где сильное было с ними сражение близ Персидской деревни, называемой Саргафон. Римляне, обративши их в бегство и многих побив, хотели приступом взять город Фивифон; но, простоявши под ним целых десять дней без всякого успеха, возвращаются в Дарас. Отсюда, еще в половине весны, опять вступают в неприятельскую землю и, по повелению Государя, начинают осаждать Низивис.

4. В то время, как они стояли под сим городом, царь Хозрой с Мидским войском двинулся из Вавилона в поход и, переправясь чрез реку Тигр, шел по степи, чтобы его движение никаким образом не было известно Римлянам. Приблизясь к городу Аварону (который отстоял от Киркисия на пять дней пути), он немедленно отправляет полководца Адармана за реку Евфрат с шестью тысячами Мидян и диких пастушеских народов, для опустошения Римской земли, а сам, по реке Аворре, поспешает напасть нечаянно на разоряющих Низивис Римлян. И так Адарман, перешед Евфрат у города Киркисия, начал расхищать богатства Римские без всякого препятствия со стороны жителей: ибо от долговременного мира и спокойствия, которым они наслаждались в царствование Юстиниана, не только воинские снаряды у них истребились, но и мужество их совершенно исчезло. Как никто не смел вступить в сражение с варварами, то Адарман дошел до Антиохии и, опустошивши все окрестные места ее и деревни, поспешно отправился оттуда в Келесирию. Остановясь недалеко от Апамеи, он обманул жестоко граждан сего великого города, отправивших к нему посольство с предложением выкупу: ибо, не смотря на его обещание не делать никакого вреда, вступившие в него Мидяне начали расхищать сокровища, брать жителей в неволю и наконец, предавши все огню, немедленно отправились в свою землю. Во время сих происшествий Государь Юстин, подозревая, что безуспешная осада города Низивиса зависит от худого действия Маркиана, отставил его от должности, а на место его послал Акакия (Римляне обыкновенно называют его Архелаем.).

5. Как скоро Римляне, отступивши оттуда, вошли в город, называемый жителями Мардесом, стоящий на горе, то царь Хозрой немедленно........начал осаду ......... Когда он отвел от него воду ....... сделал подле стены высокие насыпи, придвинул стенобитные орудия, так что извне никакого не могло быть гражданам вспоможения, тогда Мидяне взлезли на стену и взяли город. И так, разграбивши Мардес, взявши в плен жителей и вместе градоначальника их Иоанна, сына Тимостратова, человека отличного по власти и сану своему, он оставил там значительную стражу и отправился в свою землю, не смотря на то, что Римляне еще стояли у города с Магном, хранителем казны Государевой, которому вверено было главное начальство. Спустя несколько дней после сего, Юстин заключил с Персами на один год перемирие по причине внезапной своей болезни. Но как она более и более усиливалась, то он, усыновив Тиверия, начальника царских телохранителей (Римляне называют сего чиновника Комесом стражей) и провозгласив его Кесарем, сделал участником верховной власти и поручил ему иметь о государстве попечение. Сей полезнейший и наилучший поступок из всех деяний его царствования был причиною весьма многих выгод для благоденствия Римлян. Кесарь Тиверий, помышляя о настоящем своем состоянии, решился с мужеством приступить к делам, чтобы не произошло другого какого-нибудь бедствия..........сохранить, и....., нападения........ Рассуждая таким образом, сперва ......, отправляет к варварам вождя Армянских полков Феодора, исправлявшего многие важные должности, человека довольно ученого и весьма способного предвидеть пользу, чтобы, известивши Хозроя о его сане, склонил его к миру Скоро после сего он посылает на восток Юстиниана, сына Германова, Патрикия государственного Совета, мужа воспитанного в военных подвигах, достигшего такого возраста, в котором ни от юношеской пылкости, ни от слабой старости он не мог ошибаться, поручив ему на время войны главное начальство. И так Юстиниан, прибывши в короткое время на восток, старался привести воинов в порядок и устройство. Сам Кесарь отправил к нему не малое войско: он непрерывно занимался воинскими приготовлениями, издерживал бесчисленное множество денег, набирая у разных народов полки сильных и храбрых воинов, и с великим старанием делал всякия распоряжения к наступающей брани. При сих обстоятельствах, по прошествии уже времени заключенного перемирия, Персы собрались у Дараса и двинулись оттуда к городу Константине, отстоящему на четыреста девяносто стадий к западу........... (Здесь оканчивается рукопись (Cod. Vаt. 1063).

О ЗАВОЕВАНИИ СИРАКУЗЫ

1. Рассказывать о всем подробно, с нами случившемся, было бы, святейший муж, слишком много и ни со временем ни с письмом не сообразно. Но умолчать о бедствиях и горести, постигшей всю вселенную (ибо я уверен, что везде о нас сожалеют, где только имя Сиракузы известно), свойственно одному нечувствительному и не сострадательному сердцу, как один Пророк, в лице Бога, говорит: Бил если их и не поболеша (Иерем. 5. 3.). И так рассказать что-нибудь о сих происшествиях будет для нас обоих приятно. Я от сего повествования получу утешение в моих горестях, ибо сообщение печали утешает печального; а тебя неотъемлемая ожидает награда за пролитые слезы сострадания. Мы пленены, пленены как не был пленен ни Иерусалим, ни Самария. Мы подверглись такому плену, какого не испытали ни острова Хеттимские, как говорится в Св. Писании (Иерем. 2, 10.) ни варварские страны и никакие города; подверглись плену, в один день сокрушившему у нас оружие и мечи и прекратившему битву, плену, лишившему силы сильного и обратившему в бегство воинов, исполинов. Я разумею здесь отважных тех витязей, которые по любви к Иисусу Христу долго сражались с гладом, трудом и ранами и наконец пали под острием меча.

2. После многих битв со стен города, после многих морских сражений, поражающих взоры (ибо взор, устремленный на ужасные предметы, обыкновенно поражается), после ночных засад и злых умыслов, после ежедневных воинских хитростей, после ужасной каменной стрельбы вокруг Сиракузских стен, после страшных осадных орудий, называемых черепахами (χελαναι) и подземными мышами (μυες υπογαιοι), мы наконец были пленены. Осаждающие употребили все для взятия города. Давно уже воспламененные любовью к Сиракузе, они старались превзойти друг друга в изобретениях, необходимых для нашего пленения, не смотря на то, что сам Бог по непостижимым своим законам защищал нас чудесным образом. Но зачем говорить много о том, что выдумывали против нас неприятели? Чего не говорили они, чего не делали, чтобы привести жителей в ужас и страх? Время теперь обратиться к важнейшим предметам и рассказать тебе о них в немногих словах. Изречение Моисея, отвне обезчадит их меч и от храмов их страх (Второзак. 32, 25), кажется, исполнилось над нами. Мы согрешили против Бога, подобно Израилю и, подобно ему, выпили горькую чашу его гнева. После того как мы уже все претерпели, с трудом питались травами и разными гнусными снедями, пожирали людей и даже детей, сию ужасную и неслыханную пищу (какое зрелище!), о которой страшно даже говорить и рассказывать, ели овчины, воловьи кожи и все, что только служило к утолению голода, сверх того питались костями, сею неприятною, новою и странною пищею, наконец были пленены. Многие несчастные мешали с водою (и Аретуза еще имела тогда воду!) стертые мелко и смолотые кости мертвых животных (какая крайность!) и тем старались утолить свой голод.

3. За одну меру (μοδιος) ржи, лишь бы только можно было найти, давали почти полтораста золотых (χρυσινους), а мера муки стояла более двухсот, так что за одну нумисму (νομισμα) покупали только две унции хлеба. За всякую скотину, употребляемую в пищу, давали триста золотых, так что одна лошадиная или даже ослиная голова стоила пятнадцать и даже двадцать золотых.⁴³ Уже во всех домашних птицах был недостаток; масло и соленые припасы, питающие, как говорит Богослов Григорий, бедных, истребились; а сыр, овощи и рыбное кушанье совершенно были невозможны. Неприятели, разрушив до основания стены обеих пристаней, называемых рукавами (Βραχιολια), овладели всем морем. Но что всего хуже, за голодом последовала ужасная язва (какое несчастие!). Она в разных видах заражала людей, одних в виде потяготы (τετανος), других в виде гемиплексии (ημιπληξια); одних внезапно предавала смерти, а других делала совершенно недвижимыми, или отнимала у них только половину тела, некоторых раздувала, наподобие мехов, и потом прорывалась в разных местах тела и таким образом ужасный представляла вид, доколе не наступит смерть (и она по велению Божию медленно приходила) и не избавит несчастных несносного мучения. После всех сих бедствий или еще гораздо больших несчастий, нежели я изъяснил в моем описании, (ибо мне, сидящему в темнице, страждущему и зрением и умом от тюремного мрака и шуму заключенных, нельзя было описывать великих горестей слабыми моими словами), когда стоящая у моря в великой пристани, на правой стороне города, башня от непрерывной стрельбы из камнеметных орудий опрокинулась и упала, и когда в пятый день после сего и самая стена обрушилась и тем немалый причинила ужас жителям. ....... Здесь оканчивается рукопись (Cod. Reg. 3022.).