А. Л. Дворкин

Источник

II. Церковь и инославие

Литература: Runciman, The Great Church; Meyendorff, The Orthodox Church; Шмеман, Исторический путь.

1. Итак, султан знал и глубоко уважал патриарха Геннадия и даже заказал ему написать изложение христианской веры для перевода на турецкий язык, что и было исполнено Геннадием. Вести об этом интересе султана достигли Италии. Один из тамошних филоэллинов Франческо Филельфо, чья теща была захвачена в плен при падении Константинополя, отправил трогательное письмо султану с мольбой о ее освобождении. В письме в числе прочего он написал, что его Величество будет еще более достоин восхищения и поклонения, если он примет католическую веру. Вскоре после этого папа римский Пий II, опасаясь, что Мехмед пленится схизматическим учением греков, направил ему чрезвычайно элегантное послание, обращающее его внимание на истину и мудрость католической Церкви.

В Константинополе греческий философ Георгий Амирутцес (в свое время участвовавший во Флорентийском соборе) дошел до того, что предложил объединить христианство и ислам в единую религию. Он преподнес султану исследование, в котором доказывал, что обе традиции имеют весьма много общего. По его мнению, синтез был легко достижим; во всяком случае, обе религии могут уже сейчас признать друг друга сестрами. Все различия между Библией и Кораном, писал Амирутцес, чрезвычайно преувеличены дурными переводчиками. В этом больше всего были виноваты евреи, которые сознательно поощряли развитие непонимания между двумя великими традициями. Увы, чрезвычайно остроумные аргументы Амирутцеса не имели никакого веса. Турок они не заинтересовали, а греки осудили его как еретика. Но все это прибавило головной боли патриарху Геннадию.

Несмотря на глубокое уважение, которым пользовался патриарх Геннадий, задачи, поставленные перед ним, были крайне тяжелыми. Он подвергался критике со стороны пуристов за то, что слишком часто прибегал к икономии в вопросах подтверждения или аннулирования браков, которые христиане, взятые в плен при захвате Константинополя, заключили во время пребывания в неволе. Особенно жесткой критике он подвергся за то, что позволял вступать в брак мальчикам моложе канонического возраста в 12 лет, хотя он делал это для того, чтобы спасти их от участи янычаров, ибо по закону женатый человек не мог быть рекрутирован в янычарский полк.

Думается, во время подобных скандалов патриарх не раз пожалел, что не остался в неволе у почтенного адрианопольского турка. Его здоровье пошатнулось, и в 1459 г. Геннадий Схоларий ушел на покой. Вначале он уехал на Афон, а затем в монастырь св. Иоанна в Серресе, находившийся под патронажем султанши Мары (дочери сербского князя) вдовы султана Мурада II. Однако его не оставили в покое. Дважды его призывали на патриарший трон, и он возвращался, для того чтобы уйти вновь. Дата его кончины неизвестна.

2. Турецкое завоевание поставило Греческую Церковь в условия международной изоляции. Естественно, что богословская наука в Церкви, постоянно ведущей борьбу за выживание и лишенной возможности иметь достойную систему образования, постепенно пришла в упадок. Конечно, патриарх Геннадий и в последние годы жизни продолжал писать на богословские темы. Но в следующем поколении Церковь все более замыкалась в себе. Класс образованных мирян и философов, которые часто в прошедшие времена провоцировали разногласия и жаркие дебаты, ушел в небытие. Мы знаем, что Церковь, как правило, никогда не стремилась к развитию догматического богословия самого по себе: лишь когда Истине Православия бросали вызов, когда она находилась под угрозой, тогда Отцы Церкви чувствовали необходимость в формулировке новых догматов. Но теперь, в изоляции, новых серьезных вызовов внутри Церкви уже не возникало. Примерно век после падения Константинополя ученые клирики лишь повторяли мнения и аргументы, которые уже были даны миру прежними поколениями великих богословов.

Единственный вызов, который существовал в прошлом и не исчез после падения Константинополя, исходил из Римской церкви. Рим по-прежнему стремился заполучить восточные Церкви в свою ограду. Греки же, со своей стороны, считали, что уния, подписанная во Флоренции, вне зависимости оттого, могла она быть проведена в жизнь или нет, утеряла свою силу с падением Константинополя. Это и было подтверждено собором, который собрался в столице в 1454 г. под председательством патриарха Геннадия Схолария и официально отверг Флорентийскую унию.

Однако по-прежнему многие греческие земли оставались под латинским правлением. Остров Наксос и Герцогство Архипелаг составляли отдельное латинское государство, Хиос был под генуэзцами, Родосом владели рыцари-иоанниты, Кипрское королевство вскоре перешло к венецианцам и пополнило их владения: Крит, Ионические острова и ряд портов на территории материковой Греции. Как мы знаем, со временем Оттоманской империи удалось завоевать все эти территории, кроме Ионических островов, и они все были возвращены в юрисдикцию Константинопольского патриархата.

Но покуда православное население в этих районах, перейдя под владычество неверных завоевателей, не обрело религиозную свободу оно подвергалось различным степеням гонений. В большинстве этих местностей православные общины должны были признать власть римской иерархии, после чего могли совершать богослужения по восточному обряду и более или менее придерживаться своих обычаев. Хуже обстояло дело на более крупных островах, где с апостольских времен существовала своя православная иерархия. На Кипре и на Крите, и в особенности на Хиосе, венецианские и генуэзские власти часто прибегали к открытым гонениям. Во всяком случае, православные Церкви в этих местах были раздавлены налогами, а собственность их постоянно конфисковывалась. С другой стороны, на Ионических островах венецианская политика была куда более мягкой, а в конце XV в. греческой общине в Венеции предоставлялась полная свобода религии. На Ионических островах греческое и латинское духовенство поддерживало весьма сердечные отношения друг с другом. Иерархи, конечно не сослужили, но смешанные браки довольно часто встречались среди мирян. Иногда даже наблюдались случаи интеркоммуниона (взаимно открытого причащения).

Константинопольский патриархат не мог не принимать мер против гонений на Православие на его собственных территориях, находившихся под властью латинян. В 1484 г. в Константинополе в патриаршей церкви Паммакаристос собрался новый собор, вновь отвергший Флорентийскую унию. Собор проходил под председательством патриарха Симеона, и на нем присутствовали три остальных восточных патриарха. Собор поставил своей задачей разработать единые правила для приема в Православие обращенных из Римской церкви. Постепенный процесс завоевания турками греческих территорий, ранее бывших под латинским владычеством, означал, что многие греки, которые прежде должны были признать власть Рима, теперь могли возвратиться к вере своих отцов. На соборе высказывались разные мнения по вопросу о том, одинаково или по-разному следует принимать в Церковь греков, признавших папскую власть, но сохранивших свой обряд, и тех, кто перешел на латинский обряд. Однако, так как это был первый собор с участием всех восточных патриархов после Флорентийского, его первым деянием стало провозглашение, что Флорентийский собор созван и действовал неканонически и, следовательно, его решения не имеют юридической силы. Затем подписали решение по вопросу о приеме католиков в Православную Церковь и решили, что во всех случаях достаточно будет миропомазания с торжественным отречением от римской ереси. Итак, в то время было признано, что перекрещивания для католиков не требуется.

3. Но Запад более не был монолитно католическим. В XVI-XVII вв. его жизнь характеризовалась борьбой между протестантской Реформацией и католической Контрреформацией. Обе стороны стремились использовать далекую и весьма экзотическую Православную Церковь на своей стороне в борьбе друг с другом.

Во второй половине XVI в. произошли первые важные контакты между протестантскими теологами и Православной Церковью. Группа лютеранских теологов из Тюбингена (Филипп Меланхтон, Мартин Крусиус и др.) хотели побольше узнать о православной церковной позиции. Они готовы были воспринять православных как неких предтеч реформации, еще в XI в. восставших против засилья папизма. Они направили патриарху Иоасафу копию Аугсбургского исповедания веры в собственном переводе на греческий язык и попросили его выразить мнение о нем. Лютеране написали: «Евангелики остались верны догматическим определениям соборов и учению отцов Церкви, а отреклись они только от суеверия и невежества латинских монахов». Патриарх Иоасаф получил послание в 1559 г. Письмо было рассмотрено Священным синодом и вызвало сильное смущение в Фанаре. Даже беглый взгляд, брошенный на него, показывал, что документ был откровенно еретическим. Но патриарх не хотел портить отношений с потенциальным союзником, поэтому он прибег к любимому методу восточной дипломатии: аккуратно потерял послание и стал вести себя так, как будто никогда не получал его. Немцы так и не дождались ответа.

Но они не оставили своих попыток. В 1573–1574 гг., уже после смерти Меланхтона, его ученики и преемники вновь направили такое же по содержанию послание патриарху Иеремии II. Он тоже попытался было его замолчать, но представители посольства Священной Римской империи, доставившие послание, требовали ответа. Иеремии пришлось сесть за составление письма. Последовавшая переписка продолжалась до 1581 г.

Патриарх Иеремия был весьма далек от проблем Реформации. Но тем не менее он внимательно прочитал Аугсбургское исповедание веры, состоящее из двадцати одного параграфа, и подробно ответил на каждый из них. Конечно, разбор его был зачастую формальным: например, он был весьма удивлен, что при всем желании отказаться от суеверия и невежества латинских монахов тюбингенцы оставили в Символе веры Filioque.

Тем не менее пространный ответ греческого иерарха очень важный документ, который демонстрирует, что на основании одного лишь «Аугсбургского исповедания» православный богослов смог вынести весьма верное мнение о протестантизме. Суждение его дружелюбно по тону, но весьма критично по содержанию. Весьма характерен последний параграф письма Иеремии IÏ «Итак, высокоученейшие немцы, пишет патриарх, возлюбленнейшие о Христе сыны нашей мерности, так как вы желаете с мудростью и после великого совета со всей полнотой ваших умов соединить себя с нами, то есть с пресвятой Церковью Христовой, мы, обращаясь к вам, как любящие своих детей родители, с радостью примем ваши любовь и человечество в лоно нашей мерности, если вы готовы следовать вместе с нами апостольскому и соборному Преданию и подчинить себя ему. Тогда, наконец, истинно и искренне мы построим единый совместный дом... и, таким образом, из двух Церквей Божественное милосердие сделает нас одной, и мы заживем вместе, покуда мы не будем перенесены в Небесное отечество».

Немцам, со своей стороны, было весьма трудно понять догматическую часть ответа патриарха: слишком велика оказалась разница в их подходах, слишком далеки были их изначальные позиции. Они послали Иеремии второе письмо, которое более или менее повторяло позиции первого. Второй ответ Иеремии был куда менее снисходителен. Он ясно указал на то в учении лютеран, что Православная Церковь не могла принять. Она не могла принять Filioque. Несмотря на все заверения лютеран, их взгляды на свободную волю и на оправдание одной верой, во-первых, не были православными, а во-вторых, по мнению патриарха, страдали крайним примитивизмом. Патриарх признал, что таинства крещения и евхаристии более важны, чем остальные, но тем не менее подчеркнул, что Православие знает семь таинств. Он повторил, что молитвенное призывание святых совершенно правильно и догматически обоснованно, и прибавил, что почитание икон и мощей неотъемлемый элемент Православного Предания.

Лютеране собрали целую комиссию для рассмотрения ответа патриарха. Комиссия составила ему новое послание. Иеремия ответил и на него. Он вновь перечислил все пункты расхождения между ними и попросил немцев прекратить эту ведущую в никуда переписку: «С нами, или, лучше сказать, с истиной вы не можете согласиться никогда. И просим вас не утруждать нас более, не писать и не посылать к нам, когда вы светильников Церкви и богословов перетолковываете иначе и на словах почитаете, а на деле отвергаете... Итак, избавьте нас от хлопот. Идите своим путем и впредь не посылайте нам больше писем о догматах, но лишь письма, написанные дружбы ради». Несмотря на просьбу, лютеранский комитет направил Иеремии еще одно «письмо о догматах», практически идентичное с предыдущим. На него патриарх не стал отвечать.

В 1584 г. вся эта корреспонденция была опубликована в Виттенберге. Лютеране, со своей стороны, предпочли бы, наверное, не разглашать ее, так как их попытка добиться объединения не удалась. Но польский иезуит Станислав Соколовский где-то раздобыл копию первого патриаршего ответа, который он перевел на латынь и опубликовал в 1582 г. со своими комментариями, указывая, в каких местах учение Иеремии отклонялось от единственно правой и истинной латинской веры. Так что лютеранам ничего не оставалось сделать, как только открыть миру всю историю.

4. Переговоры с протестантскими Церквами Запада и необходимость отвечать на римские нападки заставили православных задуматься о формулировке собственного вероучения. Их потенциальные союзники, так же, впрочем, как и противники, постоянно требовали от них точной информации о различных конкретных аспектах их веры. Было очень неудобно, а зачастую даже унизительно отвечать, что в Православии нет официального вероучения о том или ином догматическом пункте. Различные греческие богословы давали разные ответы на те же самые вопросы. Неудивительно поэтому, что те, кто задавал эти вопросы, как бы благожелательны поначалу они ни были, в конце концов стали сомневаться в честности и порядочности уклоняющихся от прямого ответа греческих епископов.

Сталкиваясь с богословами, прежде всего ценившими ясность и четкость формулировок, православные обнаружили, что их традиционный апофатический подход и убеждение в том, что вопросы веры невозможно ограничить логическими формулами, устарели и зачастую приносили вред им самим. Запад не разделял их смирения и скромности в духовных вопросах ему нужны были краткость и ясность.

До сих пор практически единственным православным изложением веры был «Источник знаний» св. Иоанна Дамаскина. Но и там многие вопросы даже не упоминались. Кроме того, он не освещал целого ряда современных проблем. Например, католическая церковь считала текст Дамаскина и своим изложением веры, так что, очевидно, он уже не мог быть использован в полемике с католиками, не говоря уже о тех вопросах, которые ставили протестанты.

Следующим человеком после Дамаскина, попытавшимся написать некую «сумму» православной веры, был патриарх Геннадий Схоларий, изложивший учение своей Церкви для мусульман. Это было очень грамотное изложение, но из-за специфичности его заказчика многие аспекты были опущены.

Первая попытка объяснить православную веру инославным христианам была сделана патриархом Иеремией II, пославшим свои ответы лютеранам. Иеремия принадлежал к старой школе с ее апофатическими традициями; в то же время он хотел показать лютеранам, что, хотя он расходился с ними во мнениях, он желал им только добра. Следовательно, он не столько стремился изложить всю полноту своего богословия, сколько вежливо, но твердо указать на те моменты, в которых не мог согласиться с лютеранами и принять их богословие.

5. Другим известным церковным греческим деятелем, составившим «Православное изложение веры», был Митрофан Критопулос протеже Александрийского патриарха Кирилла Лукариса. В1617 г. он был послан учиться в Оксфорд, после чего некоторое время читал лекции в Германии и Швейцарии. Около 1624 г. он опубликовал православное исповедание веры, которое писал целых восемь месяцев. Изложение это довольно грамотное, хотя и весьма неглубокое. Его основная ошибка состояла в утверждении, что Церковь не может быть привязана ни к одному исповеданию веры. Это классический пример распространения протестантского конфессионализма на православную территорию: Православная Церковь оказывалась лишь одним из многих христианских направлений.

Критопулос был талантливым и зажигательным лектором, собиравшим большие аудитории в европейских странах. Но он также обладал весьма скверным характером и даже однажды был арестован в Венеции за попытку побить издателя, опубликовавшего одно из его наиболее спорных сочинений. В 1631 г. он вернулся в Константинополь, а в 1634 г., при помощи своего покровителя Кирилла Лукариса, занимавшего в то время уже константинопольский престол, стал патриархом Александрийским. Однако благодарность не входила в число добродетелей Митрофана: вскоре он начал вести активные интриги против своего благодетеля Кирилла.

Знаменитый Кирилл Лукарис (1572–1638) по справедливости может считаться самым противоречивым иерархом на константинопольском патриаршем престоле. Он был одним из наиболее высокообразованных людей своего времени. Родился он на Крите, но был взят на воспитание своим дядей, Александрийским патриархом Мелетием Пигой. Лукарис учился в греческой коллегии в Венеции и в Падуанском университете. В Италии он в совершенстве изучил латынь. Кирилл прошел через период бурного увлечения Фомой Аквинатом, целые тома которого буквально знал наизусть. Правда, в конце концов эта бурная любовь сменилась таким же бурным разочарованием. Единственной альтернативой разочаровавшему его томизму Лукарису стал казаться протестантизм.

Вернувшись в Грецию, Кирилл возглавил монастырь на Крите. Затем он был направлен на Украину, в Острожское училище, где стал профессором греческого языка и ректором. В качестве экзарха Александрийского патриарха он присутствовал на Брестском соборе 1596 г., провозгласившем унию с Римом. В 1597 г. Мелетий Пига, временно управляя Константинопольской Церковью, объявил украинских епископов, принявших унию, низложенными, а до поставления новых епископов назначил Кирилла наместником Вселенского патриарха на Украине. Однако вскоре Кириллу, объявленному польским королем вне закона, пришлось спасаться оттуда бегством. По пути домой он посетил Виттенберг, Женеву и другие центры Западной Европы. В 1600 г. Кирилл вновь приехал на Украину, но ничего не успел там сделать, так как в 1602 г. вынужден был вернуться в Константинополь, где, после кончины Мелетия Пиги, Кирилла назначили Александрийским патриархом. Тогда ему исполнилось всего 30 лет.

В то время Александрийские патриархи в основном проживали в Константинополе. Кириллу, уже успевшему завоевать широкую популярность среди греков, все прочили блестящую карьеру. Он начал с перестройки системы образования для своей паствы и повышения его стандарта. В поисках новых моделей образования Кирилл познакомился и сблизился с голландским послом Корнелием Хагой, который, помимо своей дипломатической деятельности, был видным протестантским (кальвинистским) богословом. Хага раздобыл для Лукариса все необходимые книги, и тот с жаром принялся за изучение давно интересовавшего его кальвинизма. Главной задачей, которую ставил перед собой Лукарис, было найти нужные аргументы против агрессивного наступления католичества, с деятельностью которого он был уже хорошо ознакомлен на собственном примере. Однако западное образование и дружба с кальвинистами оказались для него роковыми. Чем дальше, тем больше Кирилл пленялся кальвинизмом.

В 1612 г. Кирилла избрали патриархом Константинопольским, но пробыл им всего несколько месяцев, после чего был низложен и вновь возглавил александрийскую кафедру. Его связи с голландским посольством продолжились. Познакомился он и с представителями английского посольства, которые тоже были весьма рады этому контакту. В частных разговорах Кирилл уже тогда начал высказывать протестантские взгляды. Слухи об этом стали распространяться.

В 1620 г. он вновь взошел на Константинопольский престол. Естественно, католические посольства были весьма обеспокоены таким ростом влияния протестантов, поэтому они усилили свое давление на турецкое правительство. Протестанты тоже не оставались в долгу. В результате Кирилл за свою жизнь семь раз избирался патриархом Константинопольским и шесть раз был низложен.

В 1629 г. в Женеве одном из центров Реформации было опубликовано на латинском языке «Исповедание веры православной» Кирилла Лукариса. По духу это типичное вероучение строгого кальвинизма. В «Исповедании» прямо и недвусмысленно провозглашалась единственно верной протестантская доктрина sola scriptura, второканонические книги объявлялись не соответствующими стандарту Писания, отвергалось реальное присутствие в Евхаристии, объявлялось верным учение о предопределении спасенных, православное учение о священстве объявлялось лишенным всякого смысла, а почитание икон и молитвенное призывание святых провозглашалось формой идолопоклонства.

«Исповедание» вызвало настоящий фурор в Европе: Вселенский патриарх, глава Православной Церкви оказался протестантом! Протестанты ликовали: они были уверены, что за таким прогрессивным патриархом последует вся его паства; им казалось, что еще немного и они увидят безоговорочное принятие Восточной Церковью истины Реформации и ее полное обращение в протестантизм. Неудивительно, что «Исповедание веры» Лукариса было опубликовано в четырех французских переводах и в двух немецких. В 1633 г. наконец оно было опубликовано и по-гречески, также в Женеве.

Следует добавить, что на основании того что латинский текст появился намного раньше греческого, многие благочестивые греки, пытавшиеся спасти репутацию своего патриарха, объявляли «Исповедание» подлогом. Но достаточно вспомнить, что Лукарис владел латынью так же хорошо, как и греческим, что «Исповедание» предназначалось прежде всего для западных читателей, так что издавать его по-гречески не имело смысла. И наконец, оригинальный манускрипт Лукариса сохранился в Женевской библиотеке, и его подлинность не вызывает ни у кого сомнений.

Естественно, католические державы Франция и Австрия не могли не опасаться такого усиления протестантского влияния на Босфоре. Их посольства активно вмешались в политическую игру. Они предоставили всю необходимую поддержку группе православных епископов, искренне озабоченных еретичеством патриарха, и тем удалось его низложить. Вскоре Кирилл Лукарис был арестован турецкими властями по обвинению в сотрудничестве с Россией и задушен. Его тело сбросили в Босфор. Через несколько дней его вынесло волнами на берег. Похоронен Лукарис на острове Халки.

Нетрудно представить, какой скандал был вызван на Востоке публикацией «Исповедания» Лукариса. Шесть соборов подряд осудили его: Константинопольский 1638 г. (он прошел через три месяца после смерти Лукариса, и на нем было анафематствовано не только «Исповедание», но и Кирилл Лукарис лично), Киевский 1640 г., Ясский 1642 г., Константинопольский 1672 г., Иерусалимский 1672 г. и Константинопольский 1691 г.

6. Под влиянием этой антипротестантской реакции Петр Могила, митрополит Киевский, также решил написать свой знаменитый «Православный катехизис» (1640 г.), первоначально предназначенный лишь для использования в его собственной епархии.

Петр Могила (159697–1647) (по-румынски Мовила) был сыном валахского (затем молдавского) господаря. В одиннадцать лет он остался сиротой. Образование он получил в Польше, латынь знал в совершенстве, но с греческим у него были серьезные трудности. Вначале он избрал военную карьеру и даже участвовал в Хотинской битве, но затем, вероятно, под влиянием киевского митрополита Иова Борецкого, решил принять духовный сан, был пострижен в монашество и вскоре стал архимандритом Киево-Печерской лавры. Там он построил типографию и основал школу, которая вскоре широко прославилась под названием «Киево-могилянская академия». Это учебное заведение оказало громадное и долгосрочное влияние на весь православный мир. В 1632 г. Петр Могила был рукоположен в митрополиты Киевские.

Могила прежде всего стремился к повышению стандарта образования православного духовенства как к способу предохранить православие от давления униатства, широко поддерживавшегося польскими королями. Могила всю жизнь боролся с униатизмом. Но он считал, что для борьбы с врагом нужно применять его же методологию. Он сам получил католическое образование и был под большим впечатлением от латинской учености. Петр Могила считал, что нужно всего лишь изъять из католического образования несколько спорных пунктов, чтобы оно стало совершенно приемлемым для православных. Его академия была абсолютно латинской: обучение там велось по-латыни, а куррикулум был буквально списан с куррикулума латинских семинарий. Случай с Кириллом Лукарисом казался Могиле особенно постыдным, так как он подтверждал инсинуации римо-католических богословов, что Православная Церковь, дескать, нашпигована протестантизмом и что ей, в принципе, ничто не препятствует для формального перехода в протестантизм.

Могила стремился отмыться от этого позорного пятна и доказать несостоятельность обвинений католиков, поэтому решил дать четкое и недвусмысленное определение Православия, используя высшие образцы римо-католической учености. За образец он взял методологию латинских изложений веры. Таким образом, его «Катехизис» оказался не более чем обильными заимствованиями из бывших тогда в ходу римо-католических катехизисов, и в особенности из опубликованного за несколько десятилетий до этого катехизиса латинского святого Петра Канусия.

Могилянский «Катехизис» был несомненным продуктом воспитанного в латинизме ума. Комментарии киевского митрополита к Символу веры и объяснение семи таинств, его перечисление трех богословских добродетелей и семи смертных грехов, также как и вся фразеология, показывали, насколько Могила был детищем схоластического богословия. Ряд спорных вопросов, на которые киевские богословы не решались сами ответить, такие, как существование чистилища и точный момент пресуществления евхаристических Даров, был предложен для суждения Константинопольского патриарха. Однако сам Петр Могила придерживался латинских ответов на эти вопросы, что и отразилось в его «Катехизисе».

Несомненно, что как сам Киевский митрополит, так и его сподвижники были недостаточно укоренены в истинном православном Предании. Их позиция характеризуется явственным и нескрываемым комплексом неполноценности перед контрреформационной ученостью, что и привело их ко впадению в грубое латинство. Тем не менее «Катехизис» Могилы был принят на соборе в Киеве (1640 г.), а затем, в несколько подправленном по ряду важных вопросов виде, вновь принят на соборе в румынском городе Яссы (1642 г.).

Там же он был переведен на греческий язык греческим богословом Мелетием Сиригом, который приложил все возможные усилия, чтобы придать ему несколько более приемлемую форму. В этом переводе первоначальная византийская позиция относительно чистилища и учредительных слов Евхаристии была восстановлена. В таком новом виде «Катехизис» был одобрен Константинопольским собором 1643 г. Но даже и со внесенными исправлениями труд Могилы является и по духу, и по форме самым латинским документом, который был когда-либо официально одобрен православными иерархами за всю историю Православной Церкви. Тем не менее с тех самых пор он оказывал громадное влияние на православное богословское образование. Лишь в середине XIX в., когда Церковь вступила на путь «возвращения к источникам», влияние этого рокового документа начало постепенно уменьшаться.

7. Кроме Петра Могилы, в Церкви того времени был еще один пламенный защитник Православия, вовлеченный в борьбу против распространения протестантского и католического влияния Досифей, патриарх Иерусалимский (1641–1707). В 1661 г., несмотря на молодость, он уже был митрополитом Кесарийским, а в 1669 г. стал патриархом Иерусалимским. Досифей был одним из немногих патриархов Иерусалимских, которые постоянно жили в Иерусалиме, а не в Константинополе. Не получив формального образования, он был талантливым самоучкой. Досифей стремился к распространению на Востоке знания Отцов Церкви. Ему удалось опубликовать важный сборник византийских богословских текстов в румынском городе Яссы, где находилась типография вселенских патриархов.

Его широкая известность как ученого привлекла внимание французского дипломата Нойнтеля, которого Людовик XIV назначил своим послом в Константинополе. Помимо дипломатической карьеры, Нойнтель прилежно изучал богословие. Посол связался с Досифеем и с несколькими другими православными иерархами и предложил им выразить свое мнение по поводу «Исповедания» Кирилла Лукариса. Результатом этого запроса стало появление на свет подробного и систематического опровержения трудов Лукариса.

Труд Досифея был одобрен на Вифлеемско-Иерусалимском соборе 1672 г. Этот документ, с тех пор известный как «Исповедание веры Досифея», или «Деяния Иерусалимского собора», безусловно, стал самым важным православным догматическим текстом этого периода. Даже почти два столетия спустя, в XIX в., свт. Филарет Московский очень высоко отзывался о нем.

Досифею не удалось полностью избежать латинских аргументов. Под влиянием Могилы он время от времени использовал латинизированную терминологию, но он несравненно глубже укоренен в православной почве, чем Киевский митрополит. Он ясно и недвусмысленно отвергал кальвинизм Лукариса, отвечая на него традиционным сакраментальным реализмом Православной Церкви. Интересно, что в «Исповедании» Досифея столько же глав, сколько и в «Исповедании» Лукариса. Складывается впечатление, что Досифей просто отвечал Кириллу по всем пунктам. Учение Иерусалимского патриарха о священстве основано на сакраментальной природе Церкви; его пояснения к почитанию икон и святых глубоко православны. Но тем не менее Досифей, вполне в духе латинского богословия, заявлял, что Православная Церковь знает семь таинств, правда, при этом отмечая, что считать таинства не слишком благочестиво. Наверное, самый прискорбный след латинского влияния на «Исповедание» Досифея выразился в его заявлении, что чтение Писания не полезно для мирян.

8. Таким образом, реакция Православной Церкви на Реформацию достаточно ясна, так что тут не могло более развиться никаких недоразумений. «Исповедания» Петра Могилы и Досифея, несомненно, сыграли чрезвычайно важную роль в оформлении и укреплении православной позиции, несмотря на латинские тенденции, которые, в особенности в случае Досифея, на самом деле ни в коем случае не являются доказательством какой-либо особой симпатии к латинской схоластике: они лишь свидетельствуют об отсутствии у Иерусалимского патриарха адекватного богословского образования. Но как еще могло быть иначе после двух веков турецкого ига и почти полного отсутствия хороших школ и необходимых книг?

Инстинкт самосохранения и неограниченная верность Истине, которой учила Церковь, эта истина была сохранена в богослужении и в трудах Отцов давали православным силы противиться искушениям с Запада как со стороны католиков, так и со стороны протестантов. И те, и другие стремились завоевать православных для своей стороны, чтобы использовать их в борьбе друг против друга. Несомненно, именно это и был основной мотив, вдохновляющий западных послов в Константинополе вмешиваться во внутренние дела Вселенского патриархата.

Протестанты воспринимали Восточную Церковь как нечто устаревшее и укорененное в ошибках, хотя и признавали, что она имеет длинную историю противостояния римским амбициям, которая началась задолго до Лютера или Кальвина, поэтому деятели Реформации считали важным при возможности получить ее одобрение на собственные действия.

Положение с римо-католиками было куда сложнее. Многие из них не могли не признавать, что, как правило, несмотря на невысокую репутацию, сложившуюся у греков на Западе, именно они были наследниками и преемниками св. Иоанна Златоуста и св. Василия Великого. Латинские миссионеры на Востоке поэтому находились в постоянных колебаниях между снисходительным и терпимым отношением к православным и чрезвычайно агрессивными прозелитическими кампаниями, направленными не только на то, чтобы «вернуть» греков под римский омофор, но и чтобы латинизировать их по пути туда.

Папство не преминуло воспользоваться новыми перспективами, которые открывались перед ним с ослаблением Турецкой империи и ухудшением положения греков. Латинская пропаганда на Востоке все усиливалась и все чаще оборачивалась настоящим «уловлением душ». На Восток были двинуты целые армии искусных пропагандистов, подготовленных в специальных школах (самая знаменитая из них коллегия св. Афанасия в Риме, открытая в 1577 г. папой Григорием XIII). Сеть римских епархий покрыла весь православный Восток. К XVIII в. относится мощное наступление иезуитов, которые за взятки «брали на откуп» у Порты целые острова и заменяли там православное священство на свое, но «восточного обряда», так что население незаметно для самого себя оказывалось униатским.

Реакция Православной Церкви на подобные действия была категоричной и жесткой. Константинопольский собор 1755 г., прошедший под председательством Вселенского патриарха Кирилла V и с участием патриархов Александрийского и Иерусалимского, рассмотрел вопрос о принятии латинян в Православную Церковь. Собор обсудил решения на ту же тему собора, прошедшего в Константинополе в 1484 г., и постановил пересмотреть их. Отныне латинское и армянское крещение объявлялись недействительными. Обращенные в православие из этих религий должны быть крещены тройным погружением в воду. Таким образом, самые строгие правила относительно приема в Церковь еретиков теперь были применены к монофизитам-армянам и к римо-католикам. Это решение, несмотря на то что ряд епископов выступал против него, приняли под давлением греческого населения Константинополя, в то время яростно выступавшего против латинства. Решения Константинопольского собора 1755 г. оставались в силе в Греции до начала XX в., а в ряде мест, например на Афоне, остаются в силе до сих пор.

Вот и получилось, что сохранению православия на Востоке во многом способствовала закоренелая, старая, кровная ненависть к латинянам, которые, правда, со своей стороны, делали все возможное, чтобы эта ненависть не была забыта. Св. Никодим Святогорец пишет в своей «Кормчей книге»: «Одно то уже, что мы питаем ненависть и отвращение к латинянам уже столько веков, это одно уже показывает, что мы гнушаемся ими как еретиками арианами, савеллианами и т.д.».

С другой стороны, православные научились искать защиты от латинян у турок, которые в общем-то сами не любили и боялись латинян, как «иностранных агентов» и «представителей европейского империализма». Когда в начале XVIII в. православные в Сирии пожаловались Порте на католическую пропаганду, был издан следующий фирман: «Некоторые из дьяволов французских монахов, с целями худыми и намерениями неправыми, обходят страну и внушают греческой райе свое пустое французское учение; при посредстве глупых речей они отклоняют райю от древней веры и внедряют веру французскую; таковые французские монахи не имеют права пребывать нигде, кроме тех мест, где находятся их консулы, они не должны предпринимать путешествий и миссионерствовать».

Интересно, что лишь немногим раньше Константинопольского собора, постановившего принимать латинян в Церковь через крещение, Российская Православная Церковь, которая до этого придерживалась практики перекрещивания латинян, решила принять более либеральную политику и объявила, что для принятия католика в Православную Церковь требуется лишь исповедание православной веры, отречение от «латинских лжеучений» и покаяние.

Эти несоответствия в Православной Церкви относительно приема обращенных из католичества имеют свою параллель и в Католической церкви. Например, когда в XIV в. православные переходили в католичество в Венгрии и Польше, их обычно перекрещивали, хотя на находившихся под властью Венеции Ионических островах католики привычно причащали православных. Эти различия в подходах католической стороны были нивелированы в XIX в., после I Ватиканского собора. Но православные по-прежнему придерживаются различных практик: например, на Афоне до сих пор соблюдают постановления собора 1755 г., Элладская Церковь вернулась к решению собора 1484 г., а Русская Церковь пока по-прежнему придерживается своей самой либеральной практики.

9. Все вышеперечисленные эпизоды жизни Церкви под турецким игом мало что добавляют к нашему пониманию православного богословия, но они могут служить своего рода доказательством жизнеспособности греческого православия и непреклонного желания православных сохранить свое лицо даже в самых неблагоприятных условиях. То фанатическое неприятие, которое было продемонстрировано некоторыми греками в их противостоянии Западу, прежде всего объясняется весьма агрессивным (но при этом и очень расчетливым) поведением латинских миссионеров. Когда они обнаружили, что обращение мусульман чрезвычайно трудное и опасное дело, они направили свои усилия на живущих в тех местах православных христиан греков и арабов, пытаясь лишить их последнего остающегося у них сокровища – православной веры.

Однако этот фанатизм в среде православных постепенно смягчался: в писаниях XIX в. он уже не столь заметен и уступает место более умеренным взглядам, которые стали возможными благодаря открытию учебных заведений и появлению самых различных публикаций. Именно в такой новой атмосфере православные патриархи ответили на несколько исходящих от пап XIX в. призывов, которые, нужно честно признать, вряд ли были рассчитаны на то, чтобы завоевать благорасположение патриархов.

В январе 1848 г., сразу же после своего восшествия на престол, папа Пий IX опубликовал послание «К восточным», призывая их отказаться от своих заблуждений и воссоединиться с Римом. Четыре восточных патриарха: Константинопольский, Александрийский, Антиохийский и Иерусалимский ответили папе в окружном послании ко всем православным христианам. Послание было также подписано двадцатью девятью митрополитами. В нем «папизм» определили как ересь. Патриархи выражали надежду, что сам папа Пий IX покается, обратится к истинной православной вере и возвратится к истинной Соборной, Апостольской, Православной Церкви, ибо, провозгласили они, «ни патриарх, ни собор никогда не могли ввести какое-либо нововведение среди нас, так как Тело Церкви, то есть сам народ, является хранителем религии». Это окружное послание 1848 г., текст которого, по всей видимости, был заранее одобрен свт. Филаретом, митрополитом Московским, было опубликовано большими тиражами и широко разошлось. Оно и сегодня считается важным и авторитетным документом, выражающим православный взгляд на Церковь. Являющаяся хранителем истины, Церковь существует как единое тело, и каждый его член, будь он клириком или мирянином, должен играть активную роль в общей жизни всего тела.

В 1894 г. папа Лев XIII опубликовал новую энциклику «Praeclara gratulationis», обращенную к восточным христианам, с призывом вернуться под его омофор. Вселенский патриарх Анфим ответил на нее в своем окружном послании, в котором догматы папской непогрешимости и непорочного зачатия объявлялись «римским нововведением». Патриарх со всей ответственностью заявлял, что об объединении Церквей можно говорить лишь на базе неразделенной веры первых веков христианства.

Две главные характеристики трудов православных авторов этого темного времени это верность догматам Церкви и приверженность ее традиции. Именно эти характеристики обусловливали их мысль, даже если недостаток формального образования вынуждал их использовать протестантские аргументы против католиков и католические против протестантов.

Некоторые из них стремились создать возможность, чтобы их современники получили бы доступ к подлинным источникам Православия: к Писанию и к Отцам Церкви. Среди таких авторов прежде всего следует назвать имя преп. Никодима Святогорца (1748–1808) афонского монаха, опубликовавшего в 1792 г. в Венеции, в сотрудничестве с Макарием, епископом Коринфским, очень важную антологию святоотеческих текстов о молитве. Эта антология, получившая название «Филокалия», или «Добротолюбие», немедленно приобрела статус классики духовной литературы. «Добротолюбие» дало возможность современным поколениям познакомиться с мистическими традициями греческих отцов. Книга была переведена на различные языки: на церковнославянский, русский, румынский и т.д. и способствовала началу подлинного духовного возрождения в ряде стран.

Никодим Святогорец, канонизированный Православной Церковью в 1955 г., также был автором ряда других книг на духовные темы, основанных на работах западного христианства (в частности, на трудах Игнатия Лойолы), которые он приспособил и адаптировал для использования в православной мистической традиции. Он также выступал за частое причащение мирян. Благодаря трудам преп. Никодима и его последователей началось возрождение интереса к духовному наследию египетских отцов-пустынников, синайских монахов и афонских исихастов. Плоды этого возрождения мы пожинаем в церковной жизни и сегодня.

Таким образом, несмотря на духовные катастрофы, обрушившиеся на Православную Церковь в Юго-Восточной Европе и на Ближнем Востоке, ей удалось выжить в этих регионах. Ее литургическое богатство и ее духовные традиции явили свою истинную ценность в самых тяжких обстоятельствах. Временами нормальное развитие унаследованной у Византии христианской культурной традиции бывало приостановлено, и она не приносила тех плодов, которых от нее можно было бы ожидать в более благоприятных условиях. Но в XIX и XX вв. православные вступили в новую эру, связанную с освобождением греческого, славянских и румынского народов от турецкого владычества, распадом Оттоманской империи, приобретением независимости различными арабскими государствами, основанием светской турецкой республики и массовой миграцией греков из Малой Азии. Процессы, приведшие к этим событиям, начались, однако, намного ранее...


Источник: Очерки по истории Вселенской православной церкви : курс лекций / Александр Дворкин. - 4-е изд., испр. - Москва : Риза ; Нижний Новгород : Христианская библиотека, 2008. - 935 с. ISBN 978-5-903720-02-6

Комментарии для сайта Cackle