Граф Лев Толстой

«Мне надо самому одному жить

самому одному и умереть».

(Гр. Л. Толстой)

Три десятка лет на мировой сцене разыгрывалась не бывалая трагикомедия. Автором ее и главным в ней действующим лицом был гр. Л. Толстой. Оттого трагикомедия и может быть названа: « Граф Лев Толстой».

Прежде великий художник, а затем религиозный хулитель и политико-социальный разрушитель, гр. Толстой пред смертью снова приковал было к себе внимание всего мира. Снова трагикомедия « Граф Лев Толстой» с наиболее пышным декорумом была поставлена на мировой сцене. И не только обновили декорум, но и прорепетировали эпилог трагикомедии. Сигнал к репетиции дал сам гр. Толстой. Ценою потери последней искры и разума, и совести, и долга создали один за другим небывалые театральные эффекты, кое-как понабрали – «с миру по нитке» – матерьялец – «рубашку» для «голого» душою главного деятеля задуманного эпилога и пустили его на сцену в новом жалко-комичном наряде…

И в жертву этого эпилога принесли покой: и бедного «почтаря Фильки», и знатных людей, и писателей, и философов, и мужей науки, и деятелей Церкви, и вообще народных масс! Точно в летний зной закружились мухи, разлетелись по городам и весям и докучливо жалят обывателей!.. Повсюду звенели телефоны, стучали телеграфные аппараты, скакали «курьеры»… И весь этот шум нагло врывался и в мужицкие избы, и в пышные хоромы, и в святительские покои… Властно смутьяны всюду требовали ответа: «Что вы думаете?.. Каково ваше мнение? Весь мир жаждет вашего мнения?..» – « Никак?!» – Нельзя никак!.. Понимаете: мир того желает, и вы обязаны высказаться!..» И, будучи не в силах отвязаться от докучливых газетных мух, слабовольный писатель, и научный «олимпиец», и служитель алтаря – все летели за газетными мухами и ложились на типографский станок!.. И ни у кого не хватило смелости сказать: «Вам нужен пятак. Извольте получить, и проваливайте»…

Поставленный на репетицию эпилог к трагикомедии «Гр. Л. Толстой» еще раз ярко обнаружил маразм совести или жалкую упадочность чутья правды в нашем обществе! Чего всполошились? Что случилось новенького? Бежавший от жены Толстой всех так переполошил!.. Но, полноте! Так ли дорог вам Толстой, как вы всполошились?! Не отрекался ли каждый из вас от Толстого сто раз на день?! Не проклинал ли каждый из вас Толстого за его грубое и кощунственно-пошлое попирание святынь вашей души?! Не полна ли русская земля, да и другие страны, жертв толстовского безумия?!

Чего же вы хотели, создавая мировую смуту?! Или Толстой сделал своим последним шагом нечто воистину великое? Но тогда скажите: что?

И не новый ли акт узко-житейской комедии разыграл Толстой своим бегством из яснополянского дома? В самом деле, донельзя себялюбивый старик вдруг схватывается на рассвете, шумом будит жену, обманывает ее якобы принятием лекарственных порошков, запасается деньгами и в свой и в докторский карманы, затем будит кучера запрягать лошадей, садится с доктором в экипаж, гонит Фильку впереди с факелом... Это – «бегство» Толстого из дома...

А дальше.. Площадка вагона 3-го класса... Несносный табак пассажиров... Требование отдельного вагона и, конечно, тоже 3-го класса... Заезд в Оптину пустынь; заезд к старцу Иосифу... Величественная роспись: «Л. Толстой благодарит за гостеприимство»... Женская обитель... Толстой у сестры-монахини... Бегство Толстого из обители, якобы от «шпиона», бродившего-де у окна кельи Толстого!.. Станция «Астапово»... Лишение покоя начальника станции... Наезд камарильи Толстого и газетных мух... Камарилья ведет войну с мухами, как бы чего «нехорошего» не пустили в печать!.. Вызов докторов привоз кровати из Москвы!.. И т. д. и т. д.!..

Что же здесь великого?!.. И не лежит ли на всем этом печать той фразы, которую одну только из всех своих писаний Л. Толстой все время тщательно исполнял: « мне надо самому одному жить»... Не верх ли самого отвратительного себялюбия была вся эта кутерьма, поднятая Толстым! И посмотрите, едва только ему легчало, как он тотчас просил читать газеты!.. Камарилья его заботливо поясняла, что он «читал газеты, – но только не о себе»!.. Полноте! Да о ком же Толстой и заботился последние тридцать лет, как только не о себе!.. И вся обстановка его бегства разве не говорила ясно, что Толстому нет дела ни до кого и ни до чего, или что то же: «мне надо самому одному жить, самому одному и умереть»!..

– «Нет, – говорят, – бегство Толстого – это великая трагедия великой души!..» Но взгляните при свете своей совести на душу Толстого, и вы без оглядки сбежите от него! Разве не из его «чрева потекли реки воды мертвой», которая отравила сердца и сгубила тела народных масс?! Разве не Толстой до невероятности пошло глумился над христианским Богом, над святыми апостолами, над Христовою Церковью, над святыми таинствами, над христианским браком и семьею?! Разве не он своим ложным «христианским учением» посягнул даже на души детей – «малых сих»?!. Вы, ежегодно идущие к св. евхаристии, – помыслите о тех хулах, кои возложил на нее Толстой, и, если в вашем сердце есть хоть капля веры в Св. Таинство Тела и Крови Христовых, разве не отвернетесь вы с ужасом от Толстого?.. Более 30 лет «великий» русский кощунник своими старческими устами топтал и неистово хулил Христа и Его Церковь, поносил все святыни христианства, грабил душу России, толкал на ужасные религиозные преступления и зверства целые массы несчастных, сбитых им с толку сынов России, гнал их в тюрьмы, на смерть, на полные страданий скитанья в дальние края, отнимал у трудящихся и обремененных и страждущих единственную утеху и отраду их в жизни – Господа Христа... А ему в ответ кричали: «великая трагедия великой души»!.. Какое лицемерие! Это ли не жертва Молоху!..

Более 30 лет старик «художественно» терзал и поносил славу и государственное величие России. Тысячи крестьян, рабочих и прочих горемычных тружеников России брошены им в объятия государственного бунта против власти, против собственности, против податей, воинской повинности и пр. Их секли кнутами, заточали в тюрьмы, вешали, ссылали... Кровь этих жертв, обманутых «художеством» Толстого, вопияла об отмщении!.. А между тем «художественного погромщика» венчали лаврами и приветствовали хвалебными кликами: «великая трагедия великой души»!.. Жутко, страшно за совесть людскую; точно она сгорела дотла! И нет просвета...

«Я ищу человека», – некогда сказал Диоген, бродивший с фонарем в ярко солнечный день!.. «Я ищу совесть людскую», – сказал бы он теперь, в изнеможении падая близ своей бочки... Нет ее, – этого нелицеприятного судии человека, этого правдивого зеркала человечества!.. И чем сильнее на словах кричат о ней, тем глубже делами закапывают ее в подземелье! Испошлилось все на Руси. Обессовестилась прежде всего «передовая» Русь. Уж не ее ли кумиры низлагал Толстой?! Не ее ли культуру и цивилизацию он назвал «самодурством», не ее ли «правовой строй» признал «порабощением и развратом», не ее ли равноправие полов отожествил с «развращением и враждой полов»?!. А довременная «наука» со всеми ее «освободительными аксессуарами», – разве это, по Толстому, не «выдумка черного диавола в мантии»?!. Или «народное представительство» – это детище всех «освободителей» – не «центр народного разврата», по Толстому?!.

Так скажите же, все вы: и правители, и мужи Думы, и Совета, и служители прессы, и либеральные и революционные деятели, и земцы, и доктора, и профессора, и адвокаты, и жалкие студентики, и курсистки, и несчастные рабочие – за что вы чествуете и что вам дорого в Толстом?!. Если он – ваше зеркало, так вы же делами своими ушли от него, разбили его!.. Не вам ли он сказал, когда вы бесновались по случаю 80-летия его: « фальшивое кокетство»!.. Не он ли силился остановить вашу безумную и лицемерную оргию!..

Если вникнуть в сущность всего этого «освободительного беснования» возле Толстого, то нельзя не увидеть, что оно не имеет ничего общего с учением Толстого, как таковым. Собственно, до учения Толстого и нет никому никакого дела! Все эти «освободительные церемоний-мейстеры» прекрасно знают, что в жизни и самому Толстому не было никакого дела до своего учения! Для своих экспериментов он достаточно находил материала среди народной темной массы, чтобы еще жертвовать собою или своими друзьями: гг. Стаховичами, Хирьяковыми, Чертковыми... Так почему же гг. «освободителям» также для своих целей не использовать Толстого, оставив его учение в стороне и себя в безопасности?.. Почему, если Толстому «надо самому одному жить», то и «освободителям» нельзя также «самим одним жить»?!. И вот для собственного удобства они наряжают Толстого в какой им люб кафтан и его именем пользуются для своих рекламных целей, для борьбы с врагами своего благополучия!..

Вся жизнь Толстого, – говорит один видный английский писатель Ланг, лично бывавший у Толстого, – была «превосходным деловым компромиссом»!.. Вот это прекрасно усвоили наши «освободители». В теории ругай-де нас, сколько и как хочешь, а только в жизни вступай с нами «в деловые компромиссы»!. Нам надобно твое громкое имя! Ну, а мы тебе отдадим его еще более громким! Обоюдный интерес: спелись! И закружились в совместной «деловой» пляске... И так пляшут и у гробовой доски!.. Омерзительное зрелище!..

Знаменитый Кальдерон, удивляясь самопротиворечию Толстого в учении и особенно в жизни, задался вопросом: «почему ученики Толстого негодуют за то, что Церковь отказывает их учителю в утешениях религии, которые он отвергает, объявляя их ложью и насильством; почему они призывают весь цивилизованный мир разделить с ними вопль горького негодования на клерикальную тиранию?!.» И Кальдерон пришел к заключению, что народилось у нас « новое полуобразованное общество», жаждущее и требующее немедленного осуществления мира и счастия на земле! Это «общество» не любит «обременять себя знанием» и потому не выносит много и долгодумных людей науки... Оно ищет « пророка»... И вот оно заполняет собою кадры «новохристиан», толстовцев и пр.!. Этим людям свойственны всякие противоречия верований, им свойственно даже верить в сознательную для них самих ложь. И, однако, люди эти нередко орудуют общественным мнением, – они создают репутации: одних покрывают позором, других венчают славою; они накопляют массу горючего материала, от которого может загореться и серьезная часть общества!.. – Нет возможности, – заключает Кальдерон, – перечислить все черты непоследовательности и всю массу противоречий, поглощаемых учениками Толстого. Толстой – это колеблющийся «пророк»: он не останавливается ни на положительном утверждении, ни на решительном отрицании, но говорит: «это верно... по крайней мере, это может быть верно... но нет, в сущности, я уверен, что это неверно». А ученики, воспринимая такие слова, твердят от себя: «мы уверены, что это верно, что это может быть верно и что в сущности все-таки неверно»... Какая благодарная ловля рыбы для наших «освободителей» в столь мутной воде!.. И вот эти ловцы сбежались, было, и к одру гр. Толстого, опутали его своими сетями покрепче, чтобы, чего доброго, в последний час он не вырвался из объятий их «делового компромисса» и не подвел бы такого итога их совместной работы, от которого бы они долго не пришли в себя!.. Дельцы, дельцы, – где ваша совесть?! Утопили вы ее в грязной пене своих страстей!.. И этой пеною гасите последнюю искру любви Божией в сердце вами погубленного гр. Л. Толстого!.. Репетиция эпилога мировой трагикомедии была последним попустительным предостережением Всевышнего Творца тому, кто получил от Бога тысячу талантов и употребил их во зло Божьего мира! Но не понял ее смысла гр. Л. Толстой и до конца оказался рабом заевшей его среды!.. Ему не дали «самому одному» побыть в последние дни с самим собой! Ему не дали самому подвести итог своей жизни и сказать свое последнее слово! Его снова втянули в «деловой компромисс»!.. Жалкое время! Пошлые люди.

«Любовь долготерпит, милосердствует, не безчинствует» (1 Кор., 13:4).

«Есть грех к смерти, не о том глаголю, да молится» (1Ин. 5:16).

По смерти гр. Толстого повсюду шли усиленные толки о том, разрешит ли Святейший Синод предать не в Бозе почившего гр. Л. Толстого церковному погребению?..

Не было ни одного мало-мальски видного церковного деятеля, которого бы не осаждали с этим вопросом газетные осы... И замечательное явление наблюдалось даже при беглом взгляде на смуту вокруг вопроса о погре­бении гр. Л. Толстого. Люди, не только безразличные к Церкви, не только не верующие в спасительность ее молитв, но и резко враждебные к ней, – с особенным рвением требовали церковного погребения гр. Л. Толстого!.. Они прозрачно намекали даже на властное принуждение, чтобы Св. Синод разрешил отпеть гр. Толстого по-церковному. Здесь уже они забывали и о «свободе религиозной совести», и о «независимости Церкви от госу­дарства», и т. под., а вступали и других толкали на осуждаемый ими же путь порабощения Церкви государством, путь действительного уже, а не мнимого, как провозгласили, было, гг. Мережковский и др., «паралича Церкви»!.

И, при виде этой фальши, невольно приходилось за­ключать, что все подобные «оратели» за церковное погре­бение гр. Толстого в существе дела жаждали принизить Церковь, опозорить ее в глазах и в сердцах верующей народной массы и тем подготовить торжество для своих «освободительных идей»!.. Ведь, если бы они искренно желали воцерковить прах гр. Толстого, то кто мешал им уничтожить, хоть в последние дни жизни Толстого, преграду, отделявшую его от Церкви, и сподо­бить его принятия святых таин Христовых?! А они что сделали? Возвысили и укрепили эту преграду!.. Вырвали слабовольного и бежавшего от них старца из-под крова святых обителей, окутали душу его самой ужасной предсмертной гордыней, увезли его в непогоду и там, в степной глуши, превратили тело его в безбожный прах!.. Забыли все: и Бога, и совесть, и даже простую порядочность, когда с бесовскою хитростью не допустили служителей Церкви к смертному одру гр. Толстого, когда не прочли ему даже телеграммы предстоятеля Церкви!.. Некогда было, – надо было газеты читать!.. Надо было исполнять «завещание» графа, которое явилось плодом возгретого ими же раздражения но поводу отлучения графа от Церкви: «я действительно отрекся от Церкви, перестал исполнять ее обряды и написал в завещании своим близким, чтобы они, когда я буду умирать, не допускали ко мне церковных служителей и мертвое мое тело убрали поскорее»... Вместо угашения в графе духа злобы, они раздули его.

А каким близким казалось обращение гр. Толстого!.. «Может-быть, – писал известный писатель–психолог Д. С. Мережковский, – если бы мы больше любили и окружили, обступили его с действительною мольбою к нему, молитвою за него, с действительною верою в невозможное – в чудо его обращения, то он не устоял бы, содрогнулся бы, что-то понял бы, по крайней мере, что он чего-то не понимает, что не все так просто, как ему кажется!.. Язык не повернулся бы у него... рука не поднялась бы до такого кровного оскорбления Церкви... Нельзя было Церкви не засвидетельствовать об отпадении Л. Толстого, как мыслителя, от христианства. Но может быть, это не последнее слово Церкви о нем; может быть, она когда-нибудь засвидетельствует и то, что, подобно языческому слепцу «Омиру», и этот новый слепец христианства касается Духа Святого, устремляется к Слову, Богу славу поет, Христу плачет, себе неведомо, тайной жития своего совершая сие».

Не сбылось! Слепцы окружили слепца и увлекли его в бездну с хулою на Церковь Христову!..

Как же можно было вопить о церковном погребении!.. Церковь сделала все... Свои материнские ласки, мольбы, свое милосердие она простерла до крайних пределов... Но ее грубо и с демонской злобою оттолкнули!.. Так неужели она должна вместе со своими хулителями превратить христианскую любовь в бесчинство и нераскаянного грешника «грехом к смерти» воцерковить?!.

Я не буду говорить о том, что и св. евангелие, и церковные каноны не дозволяют предать гр. Л. Толстого церковному погребению, – это известно и бесспорно! Но я укажу на то, какой роковой соблазн произвело бы такое погребение в среде верных чад Церкви и какое бы мощное оружие оно дало врагам Церкви для борьбы с нею!..

К великой радости православных христиан, ничего подобного с Христовой любовью не случилось. Она не была отдана на поношение врагов Христа. Православная Церковь не разрешила воцерковления нераскаянного грешника гр. Толстого! Это было сказано Св. Синодом давно, и только враги Церкви сделали из этого якобы неразрешенный еще вопрос!.. В своем определении об отлучении от Церкви гр. Л. Толстого Св. Синод оповестил: « Церковь не считает его своим членом и не может считать, доколе он не раскается и не восстановит своего общения с нею». И первоиерарх русской православной Церкви на резкое и полное неверия письмо к нему графини С. А. Толстой отвечал: «Любовь Божия бесконечна, но и Она прощает не всех и не за все. Хула на Духа Святого не прощается ни в сей, ни в будущей жизни (Мф. 12 гл., 32 ст.). Господь всегда ищет человека Своею любовью, но человек иногда не хочет идти навстречу этой любви и бежит от Лица Божия, а потому и погибает. Христос молился на кресте за врагов Своих, но и Он в Своей первосвященнической молитве изрек горькое для любви Его слово, что погиб сын погибельный»...

«Когда, – продолжает первоиерарх, – газеты разнесли весть о болезни графа, то для священнослужителей во всей силе встал вопрос: следует ли его, отпавшего от Веры и Церкви, удостоивать христианского погребения и молитвы?» И Синод в руководство священнослужителям «дал и мог дать только один ответ: не следует, если умрет, не восстановив своего Общения с Церковью. Никому тут никакой угрозы нет, и иного ответа быть не могло»...

Мы знаем, что « иной» ответ надобен был врагам Церкви... Им надо было сделать Церковь посмешищем у народов и на церковных развалинах создать свое богоборное царство, – царство лжи и потери в человеке совести. Только тогда они успокоятся, ибо уже ничто внутреннее не будет глодать их за мерзость их дел... Только тогда они надеются создать свой человеческий «мир» и свое человеческое «братство», в котором они и все их потомство захлебнутся грязной пеной беснующихся человеческих страстей...

Но верно слово Христа: «Созижду Церковь Мою, и врата адовы не одолеют ей».

В самом деле Толстой сам

в правду ли толстовец? (Кальдерон).

– Был Толстой, было и есть толстовство,

но не было и нет толстовцев.

Уже при жизни Л. Толстого многие весьма основательно утверждали, что у нас собственно нет «толстовцев». Теперь же, когда над Толстым захлопнулась гробовая крышка, мы с неоспоримою ясностью увидели, что, действительно: « был Л. Толстой, было и есть толстовство, но не было и нет толстовцев».

У гроба «мировых светил» не только место стенаний и плача их учеников, но и смотр их «мирового наследия», плодов их жизни и учения!.. Здесь подводится итог мировой работы великих мужей, и как бы оста­вляется миру в наследие их закваска.

Но что же мы видели у гроба Л. Толстого? Кто эти, создавшие мировой шум у его праха? Птенцы толстовского гнезда? Ученики, пламенеющие любовью к своему учителю? Те, кто воплотил в своей жизни учение Толстого, кто отдался ему душою?

Нет!.. И... нет!.. Это все те, кого всеми фибрами своей души Толстой обличал, клеймил за их внутреннее убожество, за мерзость их жизни и учения!.. Это те, чье юбилейное «беснование» он на склоне своих лет громко прервал воплем: «фальшивое кокетство»!... Сам будучи не в силах выполнить свое учение, Толстой все же пытался его исполнить. Жертва своей слабовольности, он весь погряз в «деловых компромиссах», которые даже ему не дали возможности стать «толстовцем»!.. Но все же этого он хотел, к этому стремился... Он с горечью говорил: «Я человек совершенно слабый, человек с порочными привычками, который желал бы служить Богу истины, но постоянно спотыкается»... Толстой «спотыкался» и в жизни, но особенно в учении... Он заблуждался не только «практически» или «житейски», но и принципиально!.. Однако, на всем этом множестве случаев лежала печать искренности... Он злобствовал, он кощунствовал!.. Но он же не раз и раскаивался за свои кощунственные писания... Снова кощунствовал и снова плакался за падение!.. Сильный умом, до жалости слабый волею, он часто писал по наущению своих «друзей», а затем «горько плакался», но не находил сил избавиться от страшной для него «камарильи»!.. Величайшее из преступлений Толстого – это кощунственная глава о св. таинстве причащения в «Воскресении» была им зачеркнута в рукописи, но сдана в печать его «злым опекуном» Мертковым!.. Толстой весь соткан был из противоречий, весь был хаотичен!.. Но он искал... искал часто искренно... падал... поднимался, чтобы снова пасть еще глубже... Злобствовал... обуревался непомерною гордыней... но и смирялся и т. д... и т. д... Мы видели душевную драму титана... Мы видели его заблуждения... С ужасом мы смотрели в ту бездну, куда он ринулся сам и куда увлек многих!.. Но мы, расходясь с ним принципиально, не толкали его в эту бездну греха и погибели, не воздымали его гордыни! Наказуя его, любя, мы ждали от него отрезвления Савла.. Он остался Савлом, – не обновился в Павла... И на склоне лет своих стал добычей «черных воронов»!..

Едва запахло трупом, как стая «черных воронов» закружилась над гр. Толстым. Летели «вороны» отовсюду... И прежде не раз они пытались сделать Толстого своею добычею... Но он до смерти все же кое-как отбивался от них... Теперь же, кто только ратовал за новый строй государственной жизни России, кто провозглашал народовластие и «общечеловеческий социальный союз» с «всемирным пролетарским блоком», кто обоготворял «науку ради науки», «искусство ради искусства», кто под знаменем «свободы совести» гасил в людях последнюю искру совести и изгонял отовсюду Бога, религию, запросы души человеческой, кто обоготворял золотого тельца, кто превращал рассадники просвещения в вертепы разврата, как бы стирая различие полов учащихся, кто под знаменем «свободы, равенства и братства» проводил в жизнь ужасное рабство и нравственное одичание, кто требовал во имя «культа плоти» освятить всевозможные непотребства, – все, как «черные вороны», взвились над трупом Л. Толстого и подняли такое карканье, точно лишились « старшего» своей стаи!..

С трибун правителей, Государственной Думы и Государственного Совета, с высоты научного Олимпа, от всевозможных «культурно-освободительных» обществ и собраний, от «левых ослов» и «кадетских мудрецов», от жалкой душетряпичной прессы, от «дев сознательных» и пышного бомонда, от «уличных» студентов и курсисток, от сытых и голодных – к могиле Толстого полились речи, полные «горя», «скорби» и «стенаний»... И чувствовалось, что каждый венок, и каждое слово, и каждая процессия этой стаи для Толстого точно клеванье вороном его закатившихся глаз!.. Ели живого, силятся и мертвого съесть без остатка!.. Каждый спешил объявить Толстого « своим»!.. И кровожадные эс-деки, и упитанные кадеты, и барски-аршипные октябристы, и все, что только было наиболее противного Толстому, спешило сказать ему последнее: «ты–наш»!.. И главное: « нe мы – твои», а « ты – наш»!.. Разница огромная!..

За последние З0 лет Толстой только и кричал всем: « я–не ваш»!.. А теперь над его трупом «почитатели» его таланта устроили возмутительнейший подлог, когда, «беснуясь» на разные лады, кричали: « ты–наш»!. Да, Толстой им надобен!.. Он надобен им, как рыбаку червь для ловли рыбы... Им они не только силятся прикрыть все безобразие своих исканий, но и уловить в свои сети неосмысленных... «Ловись рыбка большая и маленькая»!.. Сорвалась «рыбка большая»!.. И какой неистовый рев раздался по адресу Св. Синода!.. А уж не ловцы ли гг. Стаховичи, Анрепы, Родзянки, Капнисты etc!..

Я не ваш, – сказал Толстой Церкви... И Церковь, после долгих и молитвенных исканий этой заблудшей овцы, сказала: « Да, не мой»!.. Более того, Церковь, победив все искушения – мирскую власть, и славу, и «покой»,– сказала и главнейшее: « И я не твоя»!.. А, между тем, взяв Толстого в « свои», хотя и вопреки его воле, вся «освободительная» стая «черных воронов» стремилась чрез Толстого, хотя и подложного, пленить Церковь, ее святостью освятить все свои мерзости, всю отраву своей «цивилизации»!.. Церковь тогда перестала бы быть «столпом и утверждением истины», а явилась бы служанкою на посылках у современной богоборной культуры и прочих «стихий мира сего»!.. Из двух мощных врагов жидо-масонского социализма – Церкви и государства, один и самый мощный враг – Церковь, не только была бы низложена, а и направлена на разгром государства!.. Но... сорвалось! Вот почему шумит, «беснуется» и не может успокоиться революционно-освободительная клика!.. Наконец, нашли какого-то таинственного, – пожалуй, и самозванного «попа», «отпели», зашумели на всю Русь, – но все не то: Церковь не признала «отпевания», – а они этого-то и домогались!..

Не лучше с Л. Толстым поступают и за границей. Известный французский писатель Леон Доде так вскрывает секрет влияния и славы Л. Н. Толстого во Франции:

«Наша эпоха, упразднив законы, Бога и традиции, преклоняется пред глашатаями новых идей, каким является и жестокий теоретик «Воскресения»... Евреи, никогда не упускающие случая прицепиться ко всему, что может смутить спокойствие страны и расшатать ее основы, с особенным восторгом усыновили Толстого. Нет такого сына или племянника жида-финансиста, который не был бы готов проповедовать «Власть тьмы» народу и объяснять ему значение новой религии. В тот вечер в «Одеоне», когда среди роскошной филантропической обстановки князь Нехлюдов, терзаемый угрызениями совести, сомнениями и недоумениями, стремится спасти душу Масловой великолепными фразами и неприменимыми на практике средствами, бесчеловечными вследствие чрезмерной гуманности, я любовался жидами.

«Как расчувствовались наши крокодилы!

«Плакали юные завсегдатаи кулис с козлиным или верблюжьим профилем, которые после смерти своих папаш будут продолжать их дело – разорения Франции. Рыдали почтенные представители правосудия, способствовавшие бегству и безнаказанности стольких мерзавцев и мошенников. Громко негодовали при вид непонятой проститутки торговцы живым товаром всего света!..

«Был тут» и отпрыск известного вора, пустившего по миру великое множество семейств. С азартом хватаясь за седую голову, он, с восторженностью духобора, объяснял своему соседу, давно потерявшему стыд и совесть сенатору, величие мировой скорби, проповедуемой со сцены...

«Известно, что Израиль всегда стоит за идею равенства и братства, чтобы удобнее грабить названных братьев, а из награбленных миллионов уделить грош на свечу перед алтарем всемирного союза...

«Во время представления «Воскресения» я понял таинственную причину современной моды на таких писателей, как Толстой. Непризнающие родину космополиты черпают из его учения мнимо-благородное оправдание своей подлой трусости и эгоизма. Презрение к имуществу не может не прельщать аферистов, падких до чужого добра, которые набегут со всех сторон, чтобы захватить имения и капиталы князей Нехлюдовых. Жадные представители золотого Гетто всегда являются ярыми почитателями альтруизма. В непротивлении злу насилием, в пышных тирадах против милитаризма исконные враги арийских обществ усматривают поход к разоружению и апологию трусости. В клике «Долой оружие!» им особенно нравится перспектива повышения курса. Когда народы будут обниматься, как удобно будет опустошать их карманы!

И вот почему, когда Нехлюдов патетически клеймил условную ложь общества, я видел вокруг себя еще гнуснейшую и преступнейшую ложь. Ту ложь, что пользуется чувствительностью сердца и святыми слезами сострадания, чтобы методически эксплуатировать простосердечие и недомыслие.

Сквозь несомненньій гений автора я прозревал ясно современное лицемерие, находящее извинение своим мерзким поступкам в проповеди милосердия, соболезнующей одним проституткам, мошенникам и нарушителям государственных постановлений, устраивая шествия из плакальщиц и почитателей вокруг нравственных уродов.

И уже всюду начинают проявляться тлетворные последствия этого апофеоза падения и преступления: покидающее нас мужество заменяется сентиментальностью»...

И вот стаи таких «черных воронов» слетелись, было, ко гробу Л. Толстого и возмутили своим карканьем покой России и всего мира! – Это ли не «ученики» Л. Толстого?!. Это ли не наследие, оставленное им миру?!. Это ли не закваска, которою Толстой мечтал всквасить на весь мир?!. О, если бы он встал и посмотрел, что сделали с ним всесветные лицемеры, заполнившие ряды его «учеников», одевшиеся в плащ «толстовцев»!.. В бессилии он замахал бы старческими руками, горько зарыдал бы и сказал: «Я этого не хотел!.. Все это мерзость запустения»!.. А в ответ бы услыхал: «Нет, мы – твои, мы – толстовцы»… И все эти лицедеи потянулись бы к старцу с лобзаниями...

Содрогнулся бы старец от таких плодов, от такого наследия, оставленного миру его все разрушавшим «художеством»!.. И снова он попытался бы бежать и от этих «толстовцев», и от своего «художества»... И снова «черные вороны» хищно впились бы в него своими клювами и когтями... И снова он беспомощно и горько простонал бы на весь мир!.. Вечная трагедия!.. Вечная сумятица!.. Вечный хаос!.. И все это потому, что самое «художество» гр. Л. Толстого носило в себе семена ужасного хаоса, ужасного разрушения!.. «Разрушу все», – сказал великий дух Толстого... И вот пред ним картина разрушения, при виде которой он сам пришел в стенание и на веки сомкнул глаза!