Извлечения из Краледворской рукописи, касательно религиозных верований и обрядов

NB. Считаю нужным приводить каждое выписываемое место подлинником, по чтению Ганки (Rukopis Kralodworský. Praha 1835, in-18, стр. 1–51. Перевод можно читать в издании А. С. Шишкова. Сакнт-Петербург, 1820, in-8). Что касается рукописи перевода, то, стараясь передавать подлинник сколько возможно вернее и буквальнее, я придерживаюсь мнения Ганки (1. с. стр. 51–109), П. Шаффарика и И. Юнгмана (Slownik česko-nemecky. Praga 1836–38).

Пересмотрим каждое стихотворение Краледворской рукописи отдельно.

Предмета первого песнопения – победа кн. Ольдриха и чехов над поляками и освобождение Праги. Тут

а) Выгон Дуб, убеждая кн. Ольдриха вооружиться против поляков, говорит ему:

17. Boh ti buiarost da u wše údy,

Boh ti da viehlasy w buinú hlavu.

Бог тебе храбрость вложил во век члены,

Бог тебе вложил мудрость в удалую голову.

b) Песнопевец в заключение восклицает:

55. Ai vicestvié íesti bohem dáno.

Вот и победа Богом дана.

Во втором песнопении есть только одно место, относящееся к рассматриваемому предмету, если только и его не считать поэтическим восклицанием. Вот это место, вместе и начало песнопения, столь элегически воспоминающего победу над немцами:

1. Ai ty Slunce, ai Slunečko!

Ty-li si žalostivo,

3. Cemu ty swiétiš na ny,

Na biédné ludi?

Ой, ты солнце, ой солнышко!

Ты ли жалостливо?

Что ты светишь на нас,

На бедных людей?

Третье песнопение, самое большое из всех, находящихся в Краледворской рукописи, и одно из самых занимательных, пересказывает о битвах с татарами. Оно изображает не только верования христианские, но в то же время н суеверия, не стертый влиянием христианства.

а) После вступления, довольно высокопарного и схоластического, певец говорит:

5. Ve wlasti, kdie Olomuc vevodi,

lesti tamo hora nevysoká,

7. Nevysoká, Hostainow iéi imie:

Mati Božia divy tamo twoři.

В области, где Ольмюц столица,

Есть там невысокая гора,

Невысокая, Гостайнов имя ей:

Мать Божия там чудеса творит.

NB. Оломуц – Olomuc, Olomayc, или Holomuc, Holomauc, – Olomucium, Eburum, – Olmütz. – Гостайнов – Hosteynow, Hostajnow, Hostagnow – гора близ Ольмюца.

Hostaun, Hostún – имя собственное человека.

b) Приготовляясь к сражению:

47. Kublai kážé wšem svým čarodieiem

Hadačem, hwiezdarem, kúzelnikóm,

49. Aby zviestovali uhodnuce,

Kterakyby konec boi imiel wziéti.

51. Sebrachu sie nalit čárodieii,

Hadači, bviezdáři, kůzelnici,

53. Na dvie stranie kolo rostůpichu;

I na dli tresť črnů položichu,

55. I iu na dvie pólie rozčepichu.

Prvéi pólie Kublai imie wzdiechu.

57. Vteréi pólie krali imie wzdiechu,

Vetchými slovesy nad sim wzpiechu.

59. Počechu trsti zpolu voievati,

I tresť Kublaieva sviceziše.

61. Wzradowa sie mnostvié wšeho luda.

Кублай велит всем своим чародеям,

Гадателям, звездочетам, кудесникам,

Угадать и возвестить,

Какой конец будет бою.

Поспешно собралась чародеи,

Гадатели, звездочеты, кудесники,

С двух сторон кругом сошлась,

И на дол трость черную положили,

И на две половины ее расщепила.

Первой половине дали имя «Кублай»,

Другой половине дали имя «Короли»,

Ветхим словом над ними запели.

Начали трости меж собой воевать,

И Кублаева трость победила.

Возрадовалось все множество народа.

с) Началось сражение:

73. Pohany iuž mnostvié křestian hnaše,

I iuž-by iim byli odoleli;

75. By ne přišli čarodieí wnovie,

Přinesúce ty trati rozčepené.

77. Tateré sie vele zápolechu,

Na křestiany, luto vyrazichu.

Толпа Христиан гнала язычников,

И уж была-б их одолела,¹

Если бы не пришли чародеи вновь,

Принеся те расщепленные трости.

Татары разъярились,

На христиан люто напали.

d) И сразила их:

83. Tu sien iesutno w Tatary teče,

Andě milosrdié pro Boh prosí.

Тут один напрасно на татар стремится,

Там другой милосердия во имя Бога просить.

e) Татары покорили Киев и Новгород. Христиане вооружались опять, и снова татары победили и ограбили Венгрию. Тогда христиане:

106. Wzmodlichu sie Bohu žalostivo,

By ie spásal sich Tatar zlostivých:

108. «Wstaň, o Hospodine, w hniewie svoiem,

Sprosť ny wrahow, prosť ny slibaiuciéch,

110. Pollačiti cbtieiů dušu našu,

Oklučiúce ny wnuž wlci owce!»

Богу взмолился жалобно,

Чтобы освободил их от злостных татар:

«Восстань, о Господи, во гневе своем,

Освободи нас от врагов, освободи от преследующих нас;

Хотят попрать душу нашу,

Обступили нас как волки овец».

f) И татары пошли к Ольмюцу, и снова стали биться христиане:

123. Kolebaše sie voi křestian středem,

Ušilno sie drúce к siemu chlúmku,

125. Na nemž Máti Bózia divy tvori.

«Wzhóra bratřil wzhoru!» vola Wneslav...

128. I choruhvu vyš nad blavú toci.

Wše sie vzmuží, wše v Tatary wnoči.

Колеблется войско христиан, как ладья,

Усиленно продираясь к тому холму,

На нем же Матерь Божия чудеса творить.

«Вперед, братья, вперед!» – кричит Внеслав…

И хоругвь поднимает над главою.

Все мужается, все нападает на татар.

g) Ночь прервала битву, и позволила христианам окапаться на вершине. На утро – снова бой.

157. Krestiané na ňáspech wšudy stachu:

Máti Božia dodáše iim chrabrost.

Христиане по валу всюду стали:

Матерь Божия придала им храбрости.

h) И снова ночь прервала битву, во время которой христиане храбро отражали нападения татар.

177. Probóh! ai, nastoite! slavný Wneslav,

Slawny Wneslav sražen s nasep šípem!

Но, Боже, о горе, славный Внеслав,

Славный Внеслав сражен стрелою с вала.

i) На другой день, в полдень, христиане открыли уста –

187. Piewše chrapavie k Mateři Boliéi,

К niéi svá umdlá zraky obracechú,

189. Žalostivo rukama lomichu,

Ot zeme do oblok teskno zřechu:

191. «Newzmožno nám déle žižniú trati».

Хриплым голосом молили Матерь Божию,

К ней свои млеющие взоры обратили,

Жалобно руки ломали,

С земли к облакам тоскливо взирали:

«Не можем мы долее жажду терпеть».

j) Тогда Вратислав говорил:

204. «Ot Boha na milost zdáti chvalno,

Ne w porobie ot swieřepych Tatar...

208. Bóh ny silil w rozháralé póldnie,

Bóh nám sešle pomoc ufaiúcim...

212. Pohynem-li žižniú na siem chlumce,

Smrt sie bude Bohem zamieřena...

219. Za mnu před stolec Mateře Božiéi!»

Ide za niém’ mnostvié k kaple svietiei.

221. «Wstaň, o Hospodine, w hnievie svoiém,

I povýš ny w kraiinách nad wrahy,

223. Vyslyš hlasy k tobie volaiúce!

Oklučeni smy lutými wrahy,

225. Vyprosť ny z ošidl krutých Tatar,

I dai swlaženié útrobám našim;

227. Hlasonosnú obiet tobie wzdámy!

Potři w zemiéch našich nepřiately,

229. Shlaď ie u viek, a vieki viekoma,

Ai hle! na wznoieném nebi mraček!

231. Wzduiú vietři, zahučie hrom strašný,

Chmúraše sie tučia po wšem nebi,

233. Blský rázráz! biiú w stany Tatar:

Hoiny přiéval pramen chlamský zživi.

«От Бога милости хвально ждать,

A не в рабстве от свирепых татар...

Бог нас крепил в знойный полдень,

Бог ниспошлет помощь нам надеющимся…

Погибаем ли от жажды на сем холме,

Та смерть будет Богом предопределена.

За мною, пред престол Божией Матери!»

(И идет за ним толпа к святому храму)

«Восстань, о Господа, во гневе своем,

И возвыси нас в отчизне пред врагами,

Услышь голос вопиющих к Тебе!

Окружены мы лютыми врагами,

Освободи нас из сетей диких татар;

И дай отраду утробам нашим!

Громогласно приносим тебе обет:

Низложи в нашей земле врагов,

Истреби их на веки и веки веков»!

И вот на знойном небе мрак,

Подули ветры, загремел страшный гром,

Нахмурилась туча по всему небу,

Молния непрестанно бьет в станы татар

И ливень оживил нагорный поток.

Потом, когда буря миновала, битва снова началась, длилась еще несколько времени несчастливо для христиан, и потом налетел Ярослав как орел, сразил татар, погнал, и освободилась страна от врагов.

Следует песнопение о победе над Власловом.

а) Князь Неклан велит Честмиру вести войско, и Честмир снимает щит, молот и шлем, и

22. Pode wše drva

Wzložie obieti bohém.

Под всеми деревьями

Возложил жертвы богам.

b) Воймир освобожден от врагов.

123. I chtieše Voimir obiet wzdáti bohom

W siem že miestie, w siem že krocie slunce.

125. « Wzhóru, Voimiře,» – vece mu Cstmir, –

«Naši kroci chvataiú vícezit

127. Nad Wlaslawem. Prodli w službie bohóm,

Bozi chtieiu stepati Wlaslava...

132. Vet ti zbranie wraha tvého, poidi!»

Wzradova sie Voimir vele-vele,

134. Wzwola a skály hlasem w lese hlučným,

Z mocna hrdla vola k bohém tako,

136. I wztřasú sie drva šira lesa:

«Neziařte sie bozi svému slnze,

138. Ež nepáli obiet w dniešniém slunci!»

«Dlužna obiet bohém» – vece Cestmir –

140. «A nynie nám na vrahy pospieti,

Nynie wsedni ty na ručie konie,

142. Prolecui lesy ieleniém skokem.

Tamo w dúbravu, tam s cesty skála,

144. Bohóm zmilená, na ieie wrchu

Obietui bohóm; bohom svým spasám,

146. Za vicestvié wzadech, za vicestvié wpředie...

... doidú voie tamo,

152. Kdie obiet tvoie povieie w slúpech dýmu,

I pokoří sie wše voisky tudy idúce».

154. I wsiede Voimir na ručie konie,

Proletie lesy ieleniém skokem.

156. Tamo w dúbravu, na drahu к skále;

Na wršie skály zaniéti obiet

158. Bohóm svým spasám

Za vícestvié wzadech, za vícestvié wpředie.

160. Iim obietowa kravicu buinu,

Srst červená po niéi sie Iskieše...

165. Plápoláše obiet i bližiše sie voi

К úvalu, iz úvala wzhoru w dúbravu.

167. Voí, ozvučeni hlukem

Idú po iednom oružié nesúce.

169. Prokný, ida kol obieti,

bóhóm slávu hlášáše,

I zacházeie zezwuče nemeškaše.

171. I kehdy docházeše posleda voiew,

Wzkoči Voimir na svói ruči komoň...

И хотел Воймир воздать жертву богам

В том же месте, в тот же час солнца.

«Вперед, Воймир!» – сказал ему Честмир, –

Шаги наши спешат к победе

Над Владиславом. Помедли служить богам.

Боги хотят поразить Власлава.

Вот тебе оружие твоего врага, иди».

Возрадовался Воймир великою радостию,

Воскликнул со скалы голосом, громко раздавшимся по лесу,

Из мощной гортани воскликнул к богам;

И встряслися деревья в широком лесу:

«Не гневайтесь, боги, на слугу своего,

Что не возжигает он обета в этот час».

«За нами обет богам», – вещал Честмир, –

А ныне должны мы на врагов поспеть.

Ныне садитесь на быстрых коней,

Пролети леса оленьим скоком,

Туда в дубраву, там с дороги скала,

Любимая богами, на вершине её

Твори обет богам, своим богам спасителям,

За победу минувшую, за победу будущую.

… Дойдут туда войска.

Где твоя жертва повет в столпах дыма,

И покорятся все войска, идя туда.

И сел Воймир на быстрых коней,

Пролетел леса оленьим скоком,

Туда в дубраву, на дорогу к скале:

На вершине скалы возжег обет

Своим спасителям богам,

За победу минувшую, за победу будущую.

Приносил им жертвою кравицу бодрую...

Пылал обет, и приближалось войско,

К долине, с долины выше в дубраву.

Воины, звуча и гремя,

Идут один за одним, неся оружие.

Каждый, идя мимо жертвы, богам славу возглашал,

И проходя, не медлил звучать.

Когда же проходили последние ряды войска,

Воймир вскочил на своего быстрого коня…

И пошли против Власлава.

с) Началась битва.

200. I by leskem naplniena hora;

Nalit vyrazí Cmír se zastupem, –

202. Zastup sien bie čtyříe hluków četný,

S niém ze stiénów lesniéch vyrazí Třas,

204. Třas osiede, četné voíe wrahóm,

Wzad, wzad strach i iim by ze wšia lesa;

206. Rozprnú sie řadi semo, tamo.

Наполнилась блеском гора,

Поспешно напал Чмир с засадою,

А засада та была из четырех отрядов.

С ним из лесного мрака напал Тряс,

Тряс окружил сильные войска врагов,

Сзади, сзади страх им был изо всего леса,

Разорвались ряды там и сям.

d) Наконец Честмир пустился на Власлава, сразил, повалил, и Власлав –

218 … wstáti ne možeše;

Morena iei sypáše w noc črnu.

220. Kypíeše krew ze silna Wlaslava,

Po zelené travie w sirú zemiu teče.

222. Ai, a vyíde duša z řwúcéi huby,

Vyletie na drvo, a po drvech

224. Siemo tamo, doniž mrtew nezžen.

… встать не мог;

Морена усыпила его в черную ночь.

Кипела кровь из сильного Власлава,

По зеленой траве в сырую землю текла.

Вот и вылетела душа из стонущих уст,

Взлетела на дерево, и по деревьям

Туда и сюда, пока мертвеца не сожгли. 

Пятая песнь, описывающая турнир у Князя Залабского, не имеет ничего, чтобы можно назвать даже намеком на религиозные верования или обряды.

За то богато фактами шестое песнопение, и прямо относится к рассматриваемому предмету: это песнопение, известное более других, описывает битвы Забоя и Славоя, защитников прежней религии, против Людека.

a) Забой, переходя от мужа к мужу,

12. Krátká slova ke wšem skryto rieče,

Pokloni sie bohóm, otsud k druhu spiecha.

Краткие слова всем тайно говорил,

Поклонился богам, оттуда к другу спешил.

b) Потом собрались все на третий день, при свете луны, в черные лес, и там Забой пел такую песнь:

30. «I priide curi usilno w diedinu,

I cuzimi slovy zapovída,

32. I kak sie zdie w cuzéi wlasti

Ot iutra po večer, tako bieše zdiéti

34. Dietkám i ženám.

I iedinu družu nam imiéti

36. Po puti wšei z Vesny po Moranu.

I vyhánie z haiew wše krahuie,

38. I kaci bozi w cuzéi wlasti.

Takým sie klanieti zdié i im obiecati obét.

40. Nesmiechu se biti w čelo před bohy,

Ni w súmrky iim dáwati iésti,

42. Kamo otčik dáwáše krmie bohóm

Kamo к niem hlasat chodivaše,

44. Posiekachu wše drva

I rozhrušichu wše bohy».

46. «Ai ty Záboin pieieš srdce к srdcu...

Piewce dobra miluiú bozi.

52. Piei, tobie ot nich dáno

W srdce protiw wrahóm».

«И пришел чужой насильно в нашу родину,

И чужими словами заповедал,

Как делается в чужой земле,

От утра до вечера так бы делать

Детям и женам,

И единую подругу нам иметь

По пути от Весны к Моране.

И выгнал из лесов всех воронов,

И какие боги в чужой земле,

Тем бы поклоняться и тут, и им жертвы творить.

И не смели бы челом бить пред богами,

Ни в сумерки давать им яства,

Где отец давал яства богам,

Куда к ним петь ходил,

Вырубали все деревья,

И разрушили всех богов».

«О Забой! Ты поешь сердцем в сердце

Певца доброго милуют боги!

Пой, тебе дано это имя

В сердце против врагов».

c) Славой отвечал на песнь Забоя, и когда Забой кончил свою песнь, мужи разошлись, а перед тем –

71. I sprsú na prsi wši kladechu ruce,

Viehlasno dávachu slova k slovóm.

И с перси на перси все клали руки,

Мудрое слово давали друг другу.

d) На пятый день заговорщики выступала проставь королевских войск. Забой бросился вперед, Саввой с боку, говоря своим товарищам:

129. «Ai bratřie ti sie nám krušichu bohy,

Ti sie nám kácechu dřewa,

134. I plašichu krahuie z lesów.

Bozi nám vícestvié daiú».

Ай, братья, они здесь сокрушили наших богов,

Они повалили наши деревья,

И всполошила воронов из лесов,

Боги нам победу даруют.

e) Здесь кстати вспомнить выражение, выше пропущенное в снова встретившееся. Забой начал свою песнь выше приведенную такими словами:

26. Otičik zaide k otcem.

Отец отошел к отцам.

Во врем битвы Забоя с Людеком, певец вспоминает, что Забой желал попасть молотом в Людека, не попал не в него, а в дерево, и дерево покатилось на воинов –

138. I třiedeset iich otide k otcem.

И тридцать их отошло к отцам

f) Вечером снова Забой напал на Людека:

155. «Ai ty wraže, bits w tie!

Cemu ty našu krew piieši?»

157. I chopi Zaboi svói mlat...

I wrže po wraze.

161. Letie mlat, roskoči sie sčit,

Za sčitem sie roskočista Ludiekowa prsi

163. I uleče sie duše tiežka mlata,

I mlat i dušu wyrazi,

165. I zanese piet siehów u voisku.

Strach wrahóm vyrazí z hrdl skřieky,

167. Radost zewznié z ust voinów Záboievých...

171. «Ai bratřie, bozi ny vicestviém dařichu!

180. I by upieti wrahóm, i by ustúpati wrahóm.

Třas ie hnaše z boíšče,

182. Strach z hrdl iich wyraže skřieky.

«Ой ты враг! бес в тебе.

За что ты пьешь нашу кровь»?

И схватил Забой свой молот

И ринул на врага»

Полетел молот, разбился щит,

За щитом разбились Людековы перси,

И душа испугалась тяжкого молота,

И молот исторг и душу,

И занес на пять сажень в войско.

Страх исторгся криком из гортани врагов.

Радость зазвучала из уст воинов Забоя.

«О, братья, боги нам победу даровали…»

Пришлось врагам стонать, пришлось бежать.

Тряс гнал их с побоища, Страх исторгал крика из их гортани.

g) И гнали врагов к серой вершине, и всюду побеждали, и победители радостно восклицали; а Забой говорил им:

227. Ai bratře, ai šerý wreh!

Bozi ny tamo vicestviém dařili!

229. Tamo i viele duš tieká

Siemo tamo po dřevech.

231. I ich boié sie ptactvo i plachý zvieř,

Iedno sovy ne boié sie.

233. Tamo k wrchu pohřebat mrch,

Dat pokrm bohovóm,

235. I tamo bohóm spasám

Dat mnostvié obieti,

237. A iim hlásat milych slow,

I iim oružié pobitých wrahów!

Ай, братцы! Ай, серая вершина!

Боги нам даровали там победу!

Там и много душ утекло!

Туда-сюда по деревьям.

Боятся их птицы и пугливый зверь,

Только совы не боятся их.

Туда, к вершине, погребать трупы,

И принести яства богам,

И там спасителям богам

Творить много жертв,

И возглашать им ласковые слова,

И посвящать им оружие побитых врагов.

В трех следующих песнях нет ничего, чтобы касалось рассматриваемого предмета.

Предмет десятой песни – смерть юноши от врага.

13. Nenie iuž iunoše w horách!

Podskoči naň zdie lstivo lutý wrach...

16. Uderi tiežkým mlatem w prsi, –

Zewzniechu mutno žalostiví lesi, –

18. Vyrazi z iunoše dušu, dušicu!

Sie vyletie piekným táhlým hrdlem,

20. Z hrdla krásnýma rtoma.

Ai tu leže, teplá krew

22. Za dušicú teče za otletlú;

Syra zemie wřelú krew piie.

25. Leže iunoše we chladnéi zemi,

Na, iunoši roste dubec, dub...

31. Sletuiú sie tlupy bystrých krahuicew,

Ze wšia lesa siemo na sien dub;

33. Pokrakuiú na dubie wšici...

Нет уже юноши в горах!

Напал на него тут льстиво лютый враг…

Тяжким молотом в персь ударил,

Зазвучали смутно жалостные леса,

Исторг из юноши душу-душечку.

Она вылетела прекрасной, длинной гортанью,

Из гортани румяными устами.

И лежать он тут. Теплая кровь

За дутою течет отлетевшею,

Сырая земля пьет горячую кровь.

Лежит юноша в хладной земле,

На юноше растет дуб, дубок…

Слетаются станицы быстрых воронов,

Изо всего леса туда, на тот дуб,

Все они каркают на дуб.

В одиннадцатой песне поется, как девица ждала своего милого, ждала до петухов, не дождалась, уснула, и вот что ей приснилось:

11. Iakoby mnie nebošce

Na pravei ruce s prsta

13. Swlekl sie zlaty prstének,

Smekl sie drahý kamének.

15. Kamének ne nadiidech,

Zmilitka sie ne doždech.

Будто у меня-бедняжки

На правой рук с пальца

Свал золотой перстенек,

Скатился камушек дорогой.

Камушка я не нашла,

Милого не дождалася.

Песнь двенадцатая и четырнадцатая не заключают в себе ничего, что может касаться религии.

В песне тринадцатой поет сирота о свое доле и говорит:

9. Kdie mói otčik, otcik milý?

Zahřeben w rovečcе!

11. Kdie moie máti, dobrá máti?

Trawka na niéi roste.

Где отец мой, милый отец?

Погребен в могиле.

Где мать моя, добрая мать?

На ней травка растет.

NB. В первой части я означил счет стихам, которые выписывал из стихотворений Краледворской рукописи. Теперь, ссылаясь на них во второй части, буду означать Римской цифрой номер стихотворения, а цифрой арабской – номер стиха.

Я выписал в первой части все стихи, которые могут хотя отчасти касаться религиозных верований и обрядов. Нельзя сказать, чтобы материал, доставляемый Краледворской рукописью в этом отношены, был мал; нельзя сказать, чтобы он был и велик. Как бы то ни было, из 14 стихотворный, составляющих рукопись Краледворскую – две относятся слишком очевидно к периоду христианскому, в девяти – нельзя заметить ничего слишком важного, и только в трёх видим характер решительно языческий. К языческим принадлежать IV; VI и X; а к христианским I и III. Я представлю выводы из обоего рода песен, обращая, разумеется, боле внимания на древнейшие, т.е. языческие, и стараясь, по возможности, пользоваться и теми песнями, кои нельзя назвать ни решительно языческими, ни решительно христианскими.

Извлекая выводы из четырех песен, прямо относящихся к язычеству, прошу вперед извинения у читателей, если что-нибудь упущу из вида, и вот по чему, более нежели по какой другой причине, я считал нужным предварительно представить полное извлечете из рукописи Краледворской в самом подлиннике.

Известно, что в религии надобно отличать верования от обрядов: хотя верования и поясняются обрядами, и обряды верованиями, тем не менее справедливо, что и верования могут существовать без обрядов, и обряды без верований. Столько же надобно отличать верования и обряды религиозные от верований и обрядов житейских, в тех выражаются отношения и чувства человека к Божеству; а в этих – отношения чувства к самому себе и к ближнему. На этом основании делю мое обозрение на четыре параграфа.

В первом представлю итог верований о Божестве.

Во втором – о жизни и смерти.

В третьем – итог обрядов служения Божеству.

В четвертом – обрядов житейских.

Народ, изображенный в песнопениях рукописи Краледворской, имел понятие о двух высших началах: начало доброе, благодетельное было для него в богах (boze, IV. 25, 123, 127, 128, 135, 137, 139, 144, 145, 158, 169; VI, 12, 38, 40, 42, 45, 47, 52, 122, 125, 228, 235, 237:238); начало злое, неприязненное, в бесах (bies. VI, 155).

Богов было, по понятою этого народа, много: о Божестве вообще упоминается не иначе как во множественном числе (boze, срав. преж. ссылку). О старшинстве одних богов пред другими, о Боге богов нет на малейшего намека, и вообще можно предполагать, что народ имел о Божестве понятия пантеистические, веря, что хотя каждый бог действовал как особенная сила, но что они все вместе имели одну общую силу, одну общую волю, заведовали все вместе судьбами мира, по крайней мере человеческого, вот почему и обращались к ним с мольбою ко всем вместе (IV. 22, 123–128, 134–139, 144–145, 156–159, 169; VI, 12, 38–44, 233–237). Если по понятию, народа и существовала высшая сила кроме богов, то однако же она не мешалась в дела человеческие, иначе было бы где-нибудь упомянуто о ней. Боги же пеклись о своих верных, назывались от них спасителями (spasy, IV, 145, 158; VI, 136), и помогали им в победах против врагов, как помогли Воймиру в Честмиру против Власлава (IV) или Забою против Людека (VI). С другой стороны, боги, как верил народ, требовали почтения к себе, могли гневаться за неисполнение должных обрядов, а, следовательно, и карать, так Воймир, боясь прогневать богов за то, что не принес немедленно жертвы, молил их о помиловании (IV. 123–138). Богов было много, но, к сожалению, названия очень немногих сохранены в песнях, именно, только трех: 1) Весна почиталась, без сомнения, богиней юности, о ней впрочем упоминается только однажды, и жизнь названа путем от Весны до Мораны (VI. 36); 2) Морена, Морана, почиталась богиней смерти: так, по крайней мере, можно догадываться из того, что жизнь названа путем от Весны до Мораны (VI. 36) и из того что она, Морена, усыпила Власлава в черную ночь, когда его убил Честмир (IV. 219). 3) Тряс был почитаем богом страха и, может быть, войны: однажды ему приписана помощь Честмиру, и сказано, что он окружал собою сильные войска врагов (IV. 204); в другой раз сказано, что он помог Забою против Людека, и гнал врагов из побоища (VI, 181). Тут надобно заметить, что вслед за Трясом в обоих местах упомянуто о страхе (IV. 205; VI, 182), который исторгает крики из гортаней врагов; может быть он считался если не богом, то хотя духом, служащим Трясу. Названия богов очевидно показывают, что были божеские лица не только мужеского, но и женского рода, и, что, следовательно, они почитались в своем образе, хоть несколько сходными с людьми или с животными. Считались ли божественными – светила небесные – не видно, если только считать поэтическим возгласом обращение к солнцу (II, 1–4). На земле были некоторый места, особенно любимые богами: таковы были скалы, дубравы; в них боги любили обитать. Забой оплакивал сокрушение деревьев вместе с сокрушением идолов (VI, 44:123), и должен был принести жертву богам на седой вершине, где боги ему даровали победу (VI, 227–228, 233 и след.); Воймир также принес жертву на скале, любимой богами (w. 143–170). В числе животных, посвященных богам и считавшихся божественными, первое место занимали вóроны (krahuii, krahuiei): так Забой, говоря о притеснениях чужеземцев веры предков, говорит, что «они сокрушили богов, повалили деревья, всполошили воронов из лесов» (VI, 124); так, когда юноша был убит врагом и погребен в холодной земле, слетались к могиле его на дуб «станицы быстрых воронов изо всего леса» и жалобно каркали над ним» (33).

Что касается бесов, то о них есть только одно упоминание во всем сборнике, выше приведенное (VI, 155). Даже нельзя утвердительно сказать, был ли один бес или много, можно допустить только догадку, что если народ признавал множество богов, то в бесов могло быть, по его понятию, также много. Еще есть один намек, заставляющий предполагать, что в числе тварей земных, нечистых, нелюбимых богами, следовательно, покровительствуемых бесами, первое место занимала сова; народ верил, что души, отлетевшие от тел, души верных богам, «страшны и птицам, и зверям, не страшны только совам» (VI, 232). Это место может дать повод к предположению, что народ верил сильной борьбе между богами и бесами и что считал бесов не слабыми в отношении к богам.

Перехожу к обозначению верований о жизни и смерти человеческой.

Верование в двойственность человеческой природы было, кажется, господствующим: верили, что тело было живо душою, а душа могла жить и без тела, и это верование выражено всюду, где повествуется о смерти (IV, 218–224; VI, 26, 138, 161–165, 229–232; X, 18–25). Путь жизни от юности к смерти назывался путем от Весны до Мораны (VI, 36). Какая разница была в жизни между правами, дарованными догматами веры мужчинам и женщинам, очевидно, что в событиях важных, в событиях общественных, женщины не участвовали, и что мужу позволялось иметь несколько жен, так Забой считал притеснением волю чужеземца, желавшего уничтожить народную религию и принуждавшего иметь «одну подругу по пути от Весны к Моране» (35–36) И вот, кажется, все, что можно извлечь касательно верований о жизни человеческой. Что касается верований о смерти и её последствиях, то и о них можно сказать не более. Когда человек умирал, то верили, что душа, расставаясь с телом, взлетала из него, стремилась в лес на деревья и летала на них с одного на другое до тех пор, пока не окончен был посмертный обряд. Что было с душою после? Песни не пересказывают верования о сем; впрочем, заставляют предполагать, что душу ожидала жизнь другая, это видно из мест, где говорится о смерти (IV. 218–224; VI, 26, 138, 161–161; 229 –232; X. 18–25), видно, отчасти, и из выражения, что умершие «отходят к отцам» (VI, 26:138).

Гораздо более можно сказать о богослужебных обрядах.

О существовавши храмов нет и помина, и всюду, где бы следовало упоминать о них, сказано о лесах и скалах, любимых богами (lesi, haii, dubrawi, skale – VI, 43, 123; VI, 37, 227–228, 233 и след.). Преимущественно место храмов заступали сени древесные, и единственное украшение таких природных храмов были идолы богов, которые также назывались богами, так Забой оплакивал, что чужеземцы сокрушили богов, повалили деревья (VI, 44–45, 122–123; срав. IV, 22–23).

Особенного жреческого сословия, как и храмов, не было, по крайней мере, изо всего видно, что обязанности жреческие были исполняемы старейшими в роде, отцами семейств, военачальниками. Так Честмир, военно-начальник Князя Неклана, пред походом против Власлава, сам приносить жертву богам (W. 22–23); Воймир, другой военно-начальник, также сам приносить жертву богам на скале, любимой богами (IV, 123 –170); и Забой в своей песне намекает на то же об отцах семейства (VI, 42 и след.); он же сам, после победы над Людеком, готовился привести жертву богам (VI, 227–238). Впрочем, хотя и не было особенного жреческого сословия, были, зато, различного рода вещуны – гадатели, чародеи, звездочеты, кудесники, которые отгадывали будущее (čarodieii, hadači hwiezdáři, kúzelnici – III, 47–60, 75–76), и верование в их умение отгадывать судьбу осталось у народа и тогда, когда уже он уже сделался христианским (III). Здесь кстати сказать, что и сны считались видениями, возвещающими будущее (XI, 11–16). Говоря о вещунах нельзя не вспомнить и о певцах, хотя и трудно определительно сказать, что под именем их разумели. Замечательны слова Славоя Забою, из которых видно, что и Забой был певец, слова, что «доброго певца боги милуют»; что «пение дано им в сердце вместо оружия против врагов» (VI, 46–47, 52:53).

Богам молились не только пред идолами, но и без них, и даже не только в местах, любимых богами, во и на всякому месте. Так Честмир возлагал обеты богам пред всеми деревьями (IV. 22–23), а Воймир, прежде нежели принес жертву на скале любимой богами, молил их на поле сражения не гневаться на него, что не вдруг может принести должную жертву (IV. 123–171). Из этого же последнего места можно заключить, что закон повелевал приносить жертву богам в то самое время, и в том самом месте, где и когда совершилось благодеяние богов. Молились богам прося чего-нибудь, молились и за совершенное благодеяние – «и за победу минувшую, и за победу предстоящую», как говорит Честмир (IV. 146, 159. Срав. IV. 22–23, 123 и след. VI, 13, 227 и след.). Хотя возвышать голос к богам можно было и просто без всякого узаконенного обряда; однако же преимущественно молитва состояла в службе (služba, IV. 127; VI, 223 и след. и проч.). Служба была обыкновенная и чрезвычайная. Обыкновенная служба, совершалась пред идолами, и преимущественно в сумерки, им пели песни, били челом и приносили яства. Можно догадываться, что надобно было пред идолами служить службу всем идолам по одиночке, можно так догадываться из того, что «Честмир принес жертву под всеми деревьями (IV. 22). Конечно, тут под именем всех деревьев надобно понимать те, под которыми стояли идолы в каком-нибудь одном лесу, и полагать, что под каждым из таких деревьев стоял идол особенного бога. Служба чрезвычайная совершалась пред или вслед за каким-нибудь происшествием, в котором полагали участие богов: такие служения совершались пред битвой и после битвы (IV, 22, 23; VI, 13 и пр.). Такое служение совершалось пред войском, и состояло в жертвоприношении богам (obiet IV, 23, 123 и след.). В жертву приносили богам коров (IV. 160), а равным образом в оружие убитых врагов (VI, 237). Когда жертва уже пылала, воины шли один по одному мимо жертвенника, неся оружие и звуча, и гремя, и каждый из них, проходя мимо жертвы, возглашал славу богам голосом и звоном оружия, так было совершено жертвоприношение Воймира (IV. 165–171).

Всего менее можно сказать об обрядах житейских.

Были ли обряды при рождении, при браке – нет и намека. Что касается обряда смертного, то он быль двоякий, иных сжигали, как на пример, Власлава, убитого Честмиром (IV. 224); других погребали в гробах в могилы (VI. 233; X. 25. XIII. 10:12).

О других обрядах ничего нет, кроме двух стихов, в которых пересказывается как будто обряд присяги (VI. 74:71): если так, то в случае присяги, все клали с перси на персь руки, и давали слово друг другу.

Остается сказать еще о верованиях и обрядах христианских, сколько можно извлечь о них из I и III песнопений.

Прежде всего можно заметить, что христиане отличены своим именем от иноверцев, за коими оставалось имя погань (pohani), по крайней мере, татары в песнопении III-м всюду названы этим именем, в отношении к их вере.

1) Понятия о Божестве представляются уже не те, что в песнях, относящихся к языческому периоду. Всюду величается имя единого Бога. Выгонь Дуб говорить Князю Ольдриху, что ему Богом дана, и храбрость, и мудрость (I. 17–18); в битве с татарами христиане просят милосердия во имя Бога (III. 84); именем Бога скорбят о погибели Виеслава (III. 177–178); видна вера в то, что похвально милости ждать от Бога, что если и погибнуть, то смерть предопределена им самим Богом (III. 204:213); Бог, верующим в Него, помогает и в знойный полдень, и грозою (III. 208–209; 230–233). Столь же сильна вера и в Матерь Божию, на горе Гостейнове Она благоволила являть чудеса (III. 2), и во время битвы Она же придала христианам храбрости (III. 158).

2) Что касается верований о жизни и смерти, то о них кроме намека о том, что и смерть зависит от Бога, нет ничего, если только не считать чем-нибудь стиха, в котором сказано, что татары «хотят попрать душу» христиан (III. 110).

3) Равным образом очень мало можем заключить о религиозных обрядах. В одном только месте упоминается о престоле н храме во имя Божией Матери (III. 219–220); да, кроме того, приведен обряд моления и две молитвы. Что касается обряда, то видно, что молились в бедствии, обращая к святым млеющие взоры, и жалостно руки ломая, и с земли к облакам взирая тоскливо (III, 187–190). Привожу обе молитвы, одну, произнесенную на поле сражения, а другую, произнесенную во храме Божием.

1) «Восстань, о Господи, во гневе своем, освободи нас от врагов, освободи от преследующих нас. Хотят попрать души наши, обступив нас как волки овец» (III. 108–111).

2) «Восставь, о Господи, во гневе своем, и возвыси нас в отчизне вашей пред врагами. Услышь голос вопиющих к Тебе! Окружены мы лютыми врагами. Освободи нас от сетей диких татар, и дай отраду утробам нашим! Громогласно молим Тебя: низложи в земле нашей врагов, истреби их на веки и веки веков».

4) О обрядах житейских нет ни малейшего намека.

Здесь я могу окончить мое извлечение из рукописи Краледворской, касательно религиозных верований и обрядов. Не ценю дорого труда моего; полагаю, только, что такими частными обозрениями можно и должно начать труд исследований о древней религии славян, и лишь бы сии частные обозрения были деланы усердно и отчетливо, не трудно уже будете сливать их и переходить к общим выводить. Остается просить у читателей извинения, если они найдут в моем обозрении какие-нибудь недомолвки или перемолвки.