Безумие первого духовного публициста [Бенедиктова]

В 1836 г. П. Я. Чаадаев обнародовал первое свое «философическое письмо». Эта статья, по выражению Герцена, потрясла всю Россию и провела черту в нашем разумении о себе1. Письмо обсуждалось, хотя бы и с ненавистью большинства к автору, нарушившему сладкий сон самообольщения. Причина понятна. Он увидел то, чего не замечали другие, и не видел того, чем восхищались они. «В Москве, конкретно говаривал он, каждого иностранца водят смотреть большую пушку и большой колокол. Пушку, из которой стрелять нельзя, и колокол, который свалился прежде, чем звонил»...

Скорее других нашло выход из создавшегося неприятного инцидента попечительное начальство. «Появившаяся статья, объясняло оно в официальной бумаге, выраженными в ней мыслями возбудила во всех без исключения русских чувства гнева, отвращения и ужаса, в скором, впрочем, времени сменившиеся на чувство сострадания когда узнали, что достойный сожаления соотечественник, автор статьи, страдает расстройством и помешательством рассудка. Принимая в соображение болезненное состояние несчастного, начальство в своей заботливой и отеческой попечительности, предписывает ему не выходить из дому и снабдить его даровым медицинским пособием, на который конец местное начальство имеет назначить особенного из подведомственных ему врача».

Тот же кризис, в ту же переходную эпоху, захватил и наиболее чуткие натуры из среды духовенства. И они с трепетом увидели под блестящим официальным покровом церковной жизни «сожженный виноградник». Лишенные же всякой возможности огласить путем печати свои думы и чувства, они пытались излить их со всею откровенностью в полуофициальных записках. И что же? В необычайном их трепете и ужасе власти могли лишь с уверенностью констатировать ясные признаки душевного расстройства.

Для выяснения сущности данного кризиса и той обстановки, в которую попадало тогда пророческое слово, ценным материалом может служить «дело о священнике рязанской епархии «Бенедиктове» и о представленном им на высочайшее имя сочинении2.

Как видно из письменного объяснения, представленного Бенедиктовым консистории, «в 1839 году, на седьмом году его священства, в летнее время, возникла у него мысль о многочисленности живущих исключительно для плоти христиан, неведущих имени Пресвятой Троицы, незнающих о благодатном действии божественных таинств и о христианской крестной обязанности». Вследствие этого он, на первый раз, стал собирать приходских юношей и взрослых для наставления их в христианском учении и благочестии.

Однако на этом ревность Бенедиктова о просвещении христиан и очищении церкви от нераскаянных и нерадивых не остановилась. Он обратился к местному преосвященному о разрешении некоторых пастырских недоумений. Осенью же «породился в нем страх смерти и трепет будущей муки». В частности он приведен был в ужас и совершенное самоотвержение по поводу умножения в церкви Божией нечестивцев. Наконец, во время зимы, страх и ревность увеличились в нем до крайней степени слухом о появлении в мире апокалипсического зверя. Он стал искать, чем бы оказать услуги пред Богом прежде кончины. В результате «хотя исступления в себе не ощущал, но нечаянно начал писать о чистоте церкви на основании св. писания с полным самоотвержением». При этом взошло ему на мысль описать все, казавшееся для него неблагопристойным среди членов церкви, начиная от мелких ветвей до самых коренных её розг. Как смертного греха, опасался он опустить что-либо и поспешил свой труд представить на вид «всей высочайшей власти».

Первое прошение об освобождении церкви Божией от скверны было отослано Бенедиктовым в Синод в начале 1840 года. Не получив ответа, он, через несколько месяцев, дерзнул вторично утруждать внимание высшей церковной власти своим произведением, под названием «Свидения Господни». – Нельзя не привести подробных выписок3 из этого замечательнаго по духу ревности сочинения.

«Спасительная церковь», писал Бенедиктов, была и будет всегда воюема от князя мира сего... Были кровопролитные гонения, – опаснейшее из них – Юлианово. Но и подобные волки в овечьих кожах не могли истребить церкви, потому что не были впущены через дверь крещения и не участвовали в таинствах. Ныне же настала война самая опаснейшая... Члены церкви нашей, подобно Израилю, предавшись обольщению князя мира сего, наполнили ее блудницами. Даже самые храмы сделались сборищем рядников, надменных невежд, противников и всяких любодеев. Пастыри церкви, в исповеди всяких беззаконников довольствуясь одним объяснением и без всякого исправления, приобщают их ко всем таинствам...

Хотя истинно и верно, что прощенные на земле грешники прощаются на небеси, но тогда только, когда кающийся оставляет грехи... В самом деле, если-бы какой-нибудь царь издал известное узаконение, и хотя бы этот указ непрестанно повторяем был чиновниками, но ни сами чиновники его не исполняли, ни нарушителей его не только не наказывали бы, но и царской милости не лишали бы, то ведь это послужило бы поводом к совершенному презрению данного узаконения, насмешкою над ним... А ведь именно так поступают нынешние пастыри с узаконением Божиим. Проповедуют слово о любви, о терпении обид, научают презирать честь, славу, богатство, но злейших притеснителей человечества, изнеженных, принимают в члены церкви и в самом храме разряженным рядникам дают преимущество пред наготующими.

Если взглянуть на множество единокровных собратий наших в течение всей своей жизни принимающих таинства, но до самой смерти лишь в большую вражду против Бога углубляющихся, то какого христианина сердце не воспалится жалостью о гибельном распоряжении нынешних священников? Все великороссийские города и веси и каждый человек в частности, без всякого исключения мнимых христиан, считаются истинными членами церкви; между тем везде вражда, везде убийства, пьянство, воровство, жестокости, тиранства, пышность, роскошь, игрища, танцы и всякие беззакония...

Вместе с умножением и видимым просвещением пастырей, по-видимому умножается всякое беззаконие и невежество в членах церкви. По-видимому Стражи дома Божия допускают туда воплощенных чад диавола, иногда из корыстолюбия, или похвалы, а иногда, может быть, боясь лишиться дневного пропитания. Собирают приданое дщерям своим и снаряжение сыновьям своим, увеличивают здания домов своих, веселясь на всяк день светло... Обольстившись же духом мира, пастыри делаются опаснейшими врагами и истребителями истинного благочестия «Аще бы враг поносил»...

Если не прекратится описанное гонение благочестия, то все это, как молодые листья, предвещающие весну и жатву, будет неоспоримыми признаком кончины века. Христос обещался быть до скончания века с облекающими и облеченными в жизнь крестную, но с отвергшимися силы истинного благочестия быть не обещался. Когда мы видими окружающих нас смиренными, горняя мудрствующими, а не земная..., мы поистине разумеем, яко с нами Бог... Если же имеем образ благочестия, силы же его отверглись, то, по уверению ап. Павла, верно и надежно можно сказать, что Христос уже от нас удалился и дни последние. Христос с Велиаром общения иметь не может...

Если же бы все такие беззаконники на своем деле изгоняемы были из храма, и без исправления, т. е. плода покаяния, никогда не были допускаемы до св. таинств, то они, видя себя несомненно погибающими, все бы почти устрашась суда огня геенского, обратились от беззакония дел своих и спасли бы вечно душу свою...

Еще издавна есть определение в нашей церкви, чтобы, когда вторгнется в храм Божий пес, – хотя по натуре животное безгрешное, но по свойству своему служащее изображением злости и ненависти, – для показания нетерпимости в храме такого характера, – оный вновь был освящаем, то именем Господа Иисуса Христа всепокорнейше прошу ваше святейшество повелеть воплощенных псов изгнать из дома Божия, и, на основании запрещения Спасителя, запретить строжайше подавать им таинства. Если свинья, по натуре также животное невинное, но, по свойствам своим служащее изображением крайнего невежества, жадности и противления, не терпима в храме, то благоволите изгнать из дома Божия воплощенных свиней, для которых Бог чрево и слава их в позоре их..., чтобы дух их был спасен.

Если же не благоволите на такое очищение церкви, то и сами пастыри вечно погибнут, по слову св. Иоанна Златоустаго: «Надлежит и вам то же сказать, чтобы вы с великим тщанием и прилежным рассматриванием сие (т. е. таинства) раздавали. Не малое вас ожидает мучение, если вы, зная, что кто-либо одержим беззаконием, – к причащению трапезы сия приступить допустите: его кровь истязана будет от рук ваших.

Переходя затем к изображению свойств истинных христиан, священник Бенедиктов пишет: членом церкви должен быть только тот, кто отрекся от себя, оставил похоть плоти, взял крест свой. Путем исполнения заповедей Божиих мы становимся сынами Божиими, а терпением бедности, наготы, гонения за дела Христовы – членами Тела Его, состраждущими с Ним. Если же этого нет, присоединяемся к распинающему Его духу мира сего... «Кто не собирает со мною, расточает». Кто ищет богатства и славы от человек, тот не принадлежит к членам церкви, верующим во Христа. Христос посылал учеников на проповедь пешими, говоря: не стяжите злата... Весьма хорошо в нашей церкви устроено, что пресвитеры не имеют в виду никакого пропитания, но, показывая собою пример терпения и бедности, должны уповать на Бога. Свято поступит пресвитер, если будет заботиться исключительно о руководстве стадом Христовым, без всякого за это ожидания награды и похвалы. Но, если дать пресвитерам жалование, или другое постоянное содержание, то в чем же на самом деле обнаружится их вера и надежда на Бога? В содержании себя и семейств они тогда будут иметь в виду данное им постоянное содержание. «Упование же видимое несть упование: еже бо видит кто, что и уповает». Не видя, но веруя, должно надеяться на Бога по Его словами («ищите прежде царствия Божия и достоин делатель мзды своей»). Проповедующим должно питаться от дела проповеди. Истинно просвещенные усердием своим не оставят их без пищи и одежды. Пресвитер имеет нужду в строжайшем подтверждении и надзоре: во-первых, чтобы ни за что ни от кого не требовать (ибо обучать бедности при мздоимстве невозможно). Во-вторых, чтобы всякий приобщаемый св. тайн знал все, что нужно для христианина и вел жизнь в собственном смысле слова по-христиански...

К сожалению, однако, многие из пресвитеров, не имея в виду ни одного лишь дневного пропитания и потребностей для семейства, по малодушию своему, оставив просвещение прихожан, усилиями и хитростями испрашивают у них мзду земную. Ибо многие из пресвитеров не знают, что должность их не как должность царя земного: они не должны жить для земной награды, но для награды небесной, иначе «мзды не имут от Отца небеснаго»...

Но как в терпении, так и в обращении с прихожанами, словом, во всей крестной жизни и просвещении себя и прихожан, пресвитеры имеют нужду видеть образец в епископах. Если и всякий христианин и пресвитер, то тем несравненно более епископ должен служить примером терпения, примером бедности и поношения, примером веры и надежды на Бога..., – епископ, оставивший мир и удалившийся как бы в пустыню именно для претерпения креста Христова. Епископы должны жить по примеру Христа, не имея, где главу подклонить. Одежду должны иметь самую скудную,– пищу самую недостаточную, чужды должны быть всякой земной славы и похвалы. Ибо они, как и апостолы, должны во всю жизнь, свою терпеть голод, жажду, наготу, страдания, не принимая от, человека никакой мзды и награды.

Если же епископ, вместо бедности и терпения, соблазнится вести жизнь свою в пышности и честолюбии, то во всем христианстве ослабеет дух креста Христова. «Писано бо есть: поражу пастыря и разыдутся овцы стада». Если дух мира овладеет душою епископов, то они будут буи и слепы... Скажут, что епископы, живя в пышности и чести, не прилагают к сему сердца. Но посему и блудник скажет, что не прилагает сердца к блуднице и пьяница к вину. И богатый юноша не примечал в себе пристрастия к богатству, но, когда небесный Врач повел ему расточить его, то он отыде скорбя...

Если вдовый пресвитер, для избежания соблазна, не имеет права держать в доме своем молодых женщин, то не соблазнительнее ли для всех христиан самому епископу публично величаться пышностью и знаками отличия, общими князьям века сего? Если всякий, имеющий две одежды, должен отдать неимущему, то не беззаконно ли епископу проезжать в пышной карете между угнетенными христианами? Не стыдно ли образцу христианства проходить в дорогих одеждах между нагими. Если тесен путь ко спасению, то как может быть терпима в самых епископах такая жизнь, на которую и самые сластолюбивейшие из воплощенных князей мира сего с полным желанием согласятся...

Если епископы, безсемейные, примером своей жизни не показывают терпенья бедности и веры в Бога, то как могут они налагать все это на пресвитеров и прочих, связанных семействами и в сравнении с ними членов нежнейших... Поистине, о пышных епископах можно сказать, что они возлагают бремена, тяжкие и неудобоносимые, увещевают пресвитеров к терпению, сами же расширяют хранилища своя, украшают воскрилия риз своих, во вне являются человеком праведными, внутри же полны лицемерия и беззакония. Если закваска фарисеев возобладала епископами, то в ком безквасие? Это уже или Бог страждет, или конец мира наступает. Если сами епископы, дыша сребролюбием, самые приходы для пресвитеров делают не должностью паствы, но имением, даже наследственным..., то это означает совершенное удаление и уничтожение истинных пастырей, пекущихся о спасении душ христианских... Если судебные, военные и другие мирские должности, по смерти исправляющего их в качестве имущества не достаются оставшимся после него сиротам, то как можно должность пресвитера, – труднейшую и необходимейшую из всех мирских должностей, предоставлять не для исполнения, а для корысти земной детям малолетним... Какое разорение церкви! Если где не нужен пресвитер или причетник, то он никогда не нужен. Если же нужен, то как можно оставлять без пастыря овец, при том ради земного интереса?.. Этим епископы решительно доказывают пресвитерам, что обязанность их состоит не в просвещении душ человеческих, но в обогащении себя земною мздою. Посему достойнейшим, по их мнению, вверяют не больнейших овец, но дают приходы богатейшие.

Истинный епископ, подобно Иисусу Христу, непрестанно врачует и исцеляет всех страждущих различными недугами, изгоняет духов словом и не воспрещает приходить к себе для возложения рук всем, даже и младенцам духовного возраста, не на лица взирая. Он не только приходящих к нему больных принимает, но и сам ходит по домам, собирает расточенных овец Христовых и обвязывает их струпы, трудясь подобно волу молотящему. Пресвитеров же не только без доклада принимает во всякое время и дает им потребное наставление, но и часто посещает их домы, подавая житейское наставление, подобно Христу, омывшему ноги, остерегает их от частного малейшего проступка и помогает им в трудах их служения, советуя им, как друзьям своим истинным. А посему и исповедываться пресвитерам надлежало бы у своих епископов.

Но, если епископ, подобно светским князьям и судьям, не только не ищет больных и расточенных овец, но и приходящих к нему овец и даже самих пресвитеров не только без доклада и долговременного ожидания не допускает пред лице свое, но и прошения о исцелении, наставлении и просвещении душ, как пресвитеров, так и овец, всегда оставляет без внимания и представленные ему ведомости о душах, гибнущих в отдалении от Бога, оставляет без разсмотрения; без доклада и во всякое время принимает только пышных, воплощенных князей мира сего, советуясь с ними, как с друзьями своими истинными о пышностях мира сего, и занимается одною лишь формою судебных дел..., то это не истинный пастырь Христова стада, – но, в отношении к обращению с людьми, он воплощенный князь мира сего, а в отношении к церкви – фармазон, лицемерно-верующий. Когда епископ своею резолюциею запрещает пресвитеру заботиться о болезни душ человеческих и повелевает оставлять их без всякого внимания, то, значит, заставляет пресвитеров, по примеру своему, домогаться только пышности мира сего, приобретать богатства и заслуживать знаки отличия от человек. «Оле пастыри! Се млеко ядите и волною одеваетеся и тучное закалаете, а овец моих не пасете: изнемогшаго не подъясте, и болящаго не уврачевасте, и сокрушеннаго не обязасте, и погибшаго не взыскасте и крепкаго оскорбисте трудом и властию наказасте я с поруганием».

Таковые епископы весь живот свой не Христу Богу предали, но блуднице – князю мира сего. Когда они, проезжая по епархии, собирают вместе множество пресвитеров и причтов, и, спрашивая от них знание закона и проходя молчанием незнающих, не обращают никакого внимания на души христиан, заезжая лишь в домы богатейших для пирования, то подобный объезд их подает христианам только больший повсеместный соблазн своею пышностью и пированием. Христианин, живущий в отдалении от верховного пастыря, вождя христианства, никогда бы не видал примера, в чем состоит истинное христианское благочестие. Если епископ пресвитера, незнающего закона Божия, проходит молчанием, то этим доказывает, что никому из христиан не нужно знания закона. Разве пасут пастыри самих себя, не овец ли пасут пастыри? Военачальники осматривают ли командиров? Не солдат ли осматривает военачальник? «Но так как нет пастырей и не искали пастыри овец моих, но пасли самих себя, а овец моих не пасли, то вот Я на пастырей, и взыщу овец моих от рук их; отставлю их от паствы овец моих, и отниму овец моих из уст их, и более не будет им на изъядение».

Заканчивались «Свидения Господни» таким грозным пророчественным словом:

«Слезно объяснив настоящее разорение церкви, пока не постиг нас гнев Господень, именем Господа Нашего Иисуса Христа, всепокорнейше прошу Св. Прав. Синод вашим благораспоряжением уничтожить в церкви все указанные беззакония и установить порядки, направленные к соблюдению её чистоты и непорочности.

Если же сего не благоволите сделать, то не дайте мне жить и смотреть на таковое разорение церкви. Повелите вместе с телом Христовым предать тело мое на растерзание псам и любодеям, «да не причащуся грехом их и от язв их да не повредится душа моя». (Апок. 17). Невозможно твари быть покойной, видя Творца страждущим, а особенно нам, мнимым членам тела Его. Если солнце «лучи потаило, и земля трепещущи тряслась, и камни распадались, и мертвецы не улежали: то как умолчать и стерпеть живому, если сердце его не будет тверже камня? Если безрассудная тварь ужасом многим содрагалась, то как стерпит разумная? Если оставите все это без рассмотрения, то не премину всеподданнейше просить великого монарха, не приложит ли они равноапостольных трудов для очищения запаленного винограда Христова, пока Бог не отъял ограждение его и не дал в разграбление народу лицом бесстудну, яко львам».

***

Как первое, так и второе послание Бенедиктова были препровождены Синодом на заключение тогдашнего рязанского епископа Гавриила с предписанием «обратить внимание как на сочинение, так и на сочинителя, поступив с ним далее по своему благоусмотрению». Гавриилом, для составления подробного отзыва, был учрежден трибунал из духовных особ – членов консистории – Ильдомского, Тихоморова и Родосского.

Судьи-рецензенты нашли следующее. Бенедиктов, во-первых, погрешает против догматов веры, утверждая, что церковь должна состоять, только из одних чистых и безгрешных... Говоря, что святость существа Божия ограничивается грехом или что грех положит конец бесконечной Его благости, Бенедиктов погрешает против учения о Боге, представляя Его существом ограниченным в своих бесконечных свойствах. По существу Бог не ограничен... и не может ограничиться... Во-вторых, Бенедиктов говорит против уставов православной церкви, требуя публичного наказания или степеней покаяния и изгнания из церкви всякого согрешившего. Сие противно 14 пункту регламента, и св. Василий Великий запрещает явными творить согрешивших. В-третьих, автор поступил вопреки своей грамоте, коей обязан он в неудоборазрешимых случаях обращаться к своему архиерею, а он безрассудным сочинением утруждает Св. Синод, миновав свое непосредственное начальство. Наконец, в-четвертых, вопреки своему долгу и званию пастыря церкви, он с самонадеянностью и дерзостью судит об уставах самой церкви, о распоряжениях духовной власти и власти верховной.

Допуская, что догматические заблуждения Бенедиктова, перечисленные в первом и втором пунктах, требуют лишь вразумления, соединенного с испытанием в монастыре, члены консистории гораздо строже судили о второй группе его проступков. Что же касается, писали они, до третьего и четвертого пунктов, то он, Бенедиктов, подлежит суду, как нарушитель своих обязанностей, как дерзкий и самонадеянный оскорбитель власти. А так как в православном священнике трудно предполагать незнание первых обязанностей своего звания и дерзкое, самонадеянное суждение о распоряжениях духовной и верховной власти: то, можно думать, что Бенедиктов писал сочинение не в здравом уме и совершенном сознании. К этому же ведет и одностороннее суждение его о Боге, которого он представляет только святым и нигде не называет Его милосердым к грешникам, сияющим солнце свое на злых...

Будучи вызван в консисторию и изложив приведенные выше обстоятельства и мотивы составления «Свидений», Бенедиктов, по словами консисторского протокола, так заключил свое объяснение. Самые неприятные для власти выражения и мысли, казавшиееся для него сходными с духом св. писания или с духом древней христианской апостольской церкви, он более, чем что другое, страшился не поместить, опасаясь греха против веры, как умолчания или утончения св. писания, духа древней церкви и долга самоотвержения... Почему и ныне в непреложности всего писанного ручаться не может. Но, прибегая к богобоязни всей высшей власти, всепокорнейше просит все, из написанного им, найденное несходным с св. писанием и духом чистоты и непорочности первенствующей церкви, истребить и его в том благоснисходительно вразумить. От найденного же сходным с св. писанием и духом древней церкви, он, будучи одержим страхом Божиим, отказаться пред Богом не может. Но таковые истины желает утвердить, если угодно, лишением всего земного спокойствия и даже жизни.

В результате, консистория постановила: «священника Бенедиктова, как сомнительного в правомыслии, удалить от занимаемого им места и отослать на полгода в архиерейский дом для вразумления двумя духовниками. Епископ Гавриил утвердил это определение, добавив с своей стороны, что помещенные Бенедиктовыми клеветы на пастырей, дерзкие суждения и укоризненные выражения о властях духовных... показывают в нем или расстройство умственных способностей или жестокость сердца его без свойственной пастырю кротости, поддерживаемую в нем опасными

заблуждениями и прельщениями. Но, подвергнутый испытанию в архиерейском доме, Бенедиктов, по отзывам духовников, не обнаружил ничего вольномысленного и дерзновенного, отличался образцовым поведением, в словах показал себя скромным и к заведыванию приходом благонадежным.

В конце же срока испытания эконом архиерейского дома имел удовольствие заявить в своем рапорте: Что же касается до сочинения, то он (Бенедиктов), во время нахождения в архиерейском доме, почувствовав свои погрешительные суждения, сам ныне признает их несогласными с правилами церкви, и при том писанными в расстроенном от болезни духе и необдуманно, о чем искренно жалеет и подает несомненную надежду, что впредь ничего подобного с ним не случится.

Действительно, Бенедиктовым было подано и прошение, в котором он просил простить его в злонамеренной дерзости, относительно прошений, поданных в Св. Синод и на имя его императорского величества, – написанных после болезни, расстроившей силы его телесные. Сознавался он, что поместили в них много излишних, несообразных и даже дерзких суждений.

Ввиду такого раскаянья Бенедиктова, епархиальная власть нашла возможными предоставить ему другой приход, оставив его лишь на год под надзором благочинного. Синод согласился, с поручением, однако, благочинному иметь за ним бдительный надзор, не ограничиваясь годичным сроком, но и далее, на неопределенное время.

Трудно восстановить подлинную психологию этого возвращения от «расстроенного болезнью» пророчествующего духа в нормальное, обыденное состояние. Очень возможно, что пророк убоялся, смалодушествовал. Однако, принимая во внимание тогдашние условия, сковывавшие проповедь живого слова, остается лишь повторить то, чем Герцен защищал соблазнявшее других малодушие знаменитого в свое время Полевого: Признаюсь вам, писал он Чернышевскому, в слабости: когда я читал, как Полевой говорил Панаеву о том, что он, обремененный семьей, боится квартального, я не смеялся, а чуть не плакал4 ...