Замечания о книге С. А. Гедеонова «Варяги и Русь»

На это произведение нельзя не глядеть с особенным уважением. Это – плод огромной научной работы, потребовавший и много времени, и самоотверженной усидчивости, и разнообразной начитанности, и еще более разнообразных соображений, а вместе с тем и решимости бороться с такими силами, которых значение окрепло не только их внутреннею стойкостью, но и общим уважением. Вместе с тем это плод не одного из тех людей науки, которые самим выбором жизненной деятельности обязались трудиться над разрешением научных задач, а одного из тех немногих любителей научных занятий, которые предаются им по своему свободному увлечению и должны отвлекаться от них исполнением других не менее важных обязанностей. Правда, что в успехах Русской научной деятельности такие свободные труженики науки, как ни мало их всегда бывало, принимали издавна такое деятельное участие, что без их трудов едва ли было бы сделано и в половину то, что сделано; тем не менее на явления этой части нашей научной деятельности всё-таки нельзя глядеть как на явления обычные, нельзя не приветствовать всякое новое крупное явление из этого круга, как новое свидетельство уважения к науке и её жизненного значения. В небольшом ряду таких крупных явлений означенного рода стоит историческое исследование г. Гедеонова, как один из самых замечательных трудов свободных тружеников науки последнего времени.

Задача, за рассмотрение которой взялся г. Гедеонов, есть одна из самых трудных задач древности Русской, одна из тех задач, которые, хотя и привлекали к себе издавна наибольшее число ученых сил, все еще остаются задачами, и не столько уяснялись исследованиями, сколько отдаляли и отдаляют исследователей от спокойного беспристрастия, завлекая их в борьбу на защиту какого-нибудь уверованного мнения против всех других. Самые осторожные исследователи в таких случаях, даже сами того не замечая, позволяют себе порывы самоуверенности и неуважения мнения противников; и чем у кого менее навыка остерегаться и более пылкости, тем неизбежнее и резче эти порывы. Не редко они доводили людей науки до самозабвения, превращая их в ярых фанатиков, отвергавших всякие указания науки, подбиравших в защиту избранного мнения не научные доказательства, а толпу глашатаев, заглушавших шумом своих голосов всякое другое мнение и всякие доказательства, опровергавшие ими защищаемое мнение. Все это тем возможнее, чем настойчивее требовательность общего научного направления подводить всё к окончательным выводам, чем менее возможно остаться при мнении, что тот или другой вопрос науки при помощи только тех данных, которые теперь в виду, пока должен остаться в числе нерешаемых. По некоторым вопросам науки эта требовательность даже почти что неотвратима, и в ряду их не может не быть поставлен тот, на котором остановился г. Гедеонов. Надобно быть слишком равнодушным к судьбам Русского народа, надобно быть не Русским, чтобы не домогаться положительного ответа на него. Надобно вместе с этим быт слишком мало требовательным в научном отношении, чтобы удовольствоваться первым встретившимся ответом, могущим показаться сколько-нибудь правдоподобным. Тому же, кого не удовлетворит ни один из ответов, доселе сделанных, подбором доказательств, его подтверждающих, и уничтожающих значение всех других ответов, остается одно: самому идти в чащу исследований и искать там того, что другими не найдено. В таком положении и был вероятно г. Гедеонов, когда занялся самостоятельной разработкой данных по вопросу о Варягах и Руси, и, к чести его нельзя не сказать, пошел в чащу исследований не с тем, чтобы потом иметь только право сказать, что он был в ней, чтобы остановиться в ней только на кое чём и кое, как и самодовольно вынести какие-нибудь доказательства в защиту ответа, более понравившегося и в отпор всех других ответов. Он пошел в эту чащу, для многих и многих – даже из людей науки – отвратительную или ужасающую, не только с самоотвержением, но и с любовью охотника и с тем, чтобы всю её выглядеть, всею овладеть для своего дела. Он и приготовил себя к этому как знаниями, так и уменьем трудиться, и взялся за дело не как за исполнение скороминующей прихоти, а как за дело жизни – с тем, чтобы не расстаться с ним, не доведши его до полного окончания. Произведение ныне изданное, есть вывод второго приёма исследовательских работ, последовавшего после первого через пятнадцать лет. Позволяю себе думать, что г. Гедеонов не удовольствуется и этим вторым приёмом, а решится ещё на третий. Нельзя не уважать такой стойкой привязанности к научному делу.

Г. Гедеонов старался рассмотреть свою задачу со всех сторон, и доказательствами всякого рода подтвердить главное свое выводное убеждение. Не мог он оставить в стороне и доказательств, даваемых языком: он дал им в книге очень значительное место.

В первой главе первого отделения его книги подробно рассмотрены слова русского языка, которые некоторыми исследователями отчисляются к Норманским. В главах шестой, седьмой и осьмой рассмотрен «вопросъ объ именахъ» личных упоминаемых в древних летописях и в договорах с Греками. В главе девятой, занятой рассмотрением следов Варяжского начала в праве, языке и язычестве древней Руси, дано также место разбору слов русских, более или менее важных для решения вопроса о народности Варягов. Во втором отделении книги, рассмотрев в разных местах значение и происхождение разных слов Русских, в главе двадцатой г. Гедеонов остановился на названиях Днепровских порогов, записанных Константином Порфирородным. – Вообще все отметки г. Гедеонова о словах можно разделить на два отдела: одни касаются имен собственных, другие имен нарицательных. Остановлюсь на последних.

Нелишним считаю дать здесь место общему перечню этих слов с указанием страниц, где о них говорится, и возможно короче обозначить то, что говорится:

– абы. 1:328. Польск. aby, Чеш. aby.

– биричь. 1:336. Чеш. biřic: biruč; Mat. verb. proclamator.

– болонье. 1:333. Польск. błonie, Чеш. blana.

– бояринъ: боляринъ. 1:11‒14. Чешек, bujary.

– броня. 1:14‒15. Чешск. brn, Польск. broń.

– буса. 1:375, II: LXXVI. Герм. busse.

– быль. 1:13. Рус.

– варягъ. 1:167‒169. Полаб. warang.

– вервь. 1:15. Рус.

– весь. 1:15. Чеш. wes, Польск. wieś, Краин. vás.

– верста. 1:27. Слав.

– вира. 1:16‒17.

– воевода. 1:390, II: LXXVII.

– войский, подвойский. 1:317‒318. Чеш. wojský, Польск. woyski, woiski.

– волхвъ. 1:17.

– встань. 1:339. Чешек, wstánj.

– възвадити. 1:340. Чешек, wzwáděti, взвести, возбудить.

– въздоле. 1:335. Чешек, wzdélj, wzdýlj, Польск. wzdluž.

– въсрожити. 1:328. Чешек, sržeti – saevire, toben, wrzati – stridere, шуметь, яриться.

– встроскотати. 1:334: Чешек, troskotati, трещать.

– въсхопитися. 1:336. Чешек, wzchopiti se, Польск. wspiać się – привстать, приподняться.

– вещий. II: XLIV.

– вымолъ. 1:320. Чешск. wymol – рытвина, ров образуемый водою.

– вено. 1:17. Слав.

– гость. 1:40.

– година. 1:333‒334.

– гривна. 1:15. Слав.

– гридь, гридинъ, гридьба. 1:18‒19. Слав.

– гроза. 1:328. Чешск. hrůza-horror.

– гълка. 1:339. Чешек. hluk – шум, сборище.

– дотечаше. 1:327. Чешек. dotčeni от dotknauti – осязание; Польск. dociąć – пронзить.

– дромоны. 1:375. Греч.

– дума. 1:40, II: 509.

– дыня. 1:355. Польск. dyna (припев), dynać – плясать, dynda – качели, dyndać – качаться, Чешск. dyndati.

– жену, гнати. 1:324, 336. Чешек, ženu, hnati.

– жеравецъ. 1:338. Чешск. žeřawý, žerewý – распаленный, žarowiště – руrа, rogus (Mat. verb).

– задушный человекъ. 1:313. Чешск zadušni; Польск. zadusznice заупокойное пиршество.

– законъ. II. 530.

– закыханье. 1:336. Чешск. zakýchati – чихнуть.

– запа. 1:319‒320. Древ, ssapa, zápa – сон, спанье.

– зараженъ. 1:339. Чешск. zaraziti – mactare victimam.

– зегзица. 1:334. Чешск. žežulka – кукушка.

– иверень. 1:341. Древан. jeweran – осколок.

– изокъ. 1:346. Чешск. ysok – mains, tertius mensis (Mat. verb.).

– ирьи. 1. 322?

– яколуфь. 1:378. Греч. α҆ϰολούϑωϛ.

– каганъ: коган. II: 483, XCIV.

– канина. 1:331. Чешск. кáně, Польск. kania – каня, канюк, полевой коршун.

– карна и жля 1:332. злые духи: карна от Чешск. krněti – изрезать; жля от желя: žela.

– кикати. 1:334. Чеш. kýkati кричать по журавлиному.

– кихати. 1:331. Чешcк. kýchati – чихать.

– клектъ. 1:328. Чешск. klekot – орлиный крик.

– кметъ: къметъ, къметьство. 1:324, 328, 339. Чеш. kmet Польск. kmieć, kmetho.

– кобь. 1:336. Чешск. kob, koba – hádáni z ptačjho letu, augurium.

– коляда. 1:20‒22. Греч. ϰαλαοιδία.

– ϰομέντοϛ. 1:340, II: 530. Слав. комоньство.

– комонь. 1:328, 335, 340. Чеш. komon.

– continae. 1:347. Рус. кончины, концы.

– копа. 1:347‒318. Польск. и Чешск. kора.

– корабль. 1:380‒382. Слав.

– кормилецъ. 1:385‒386.

– кости: по костехъ. 1:316. Чеш. kosti: k kostem.

– кубара. 1:376. Греч. ϰουμβάριον, ϰυμβάριον, ϰομπάριον.

– ладья: лодья. 1:378, II: LXXVI. Слав.

– лоньщина, лоньская кобылица. 1:316. Польск. Lońszczak – годовик; Чешск. loňsky – прошлогодний.

– луда. 1:28. Греч. λώδιξ, λοδίϰων – pallium.

– лутовяный. 1:325. Чеш. lut – лыко.

– людинъ. 1:40.

– лязите. 1:323. Чеш. lasiti – подкрадываться.

– мати градомъ. 1:355. Ср. о Штетине – mater civitatum.

– мгла. 1:328. Чеш. mhla – туман.

– мечь. 1:372. Рус.

– милостьникъ. 1:339. Чеш. milostnik – любимец.

– могутъ. 1:333. Чешек, mohutý – могучий.

– мужатися. 1:333. Польск.

– мыкати: мычючи, мычеши. 1:332. Чешск. myceti – метать

– надраженъ. 1:315. Чешск. nadraziti, nadražeti – бить с верху, Польск. uraženie.

– насадъ: носадъ. 1. 383.

– небози. 1:340. Чешск. nebožak, neboža, neboh; Польск. nieboža, niebožatka – бедняк.

– нестишь. 1:324. Чешск. nestižný – nicht ungern.

– ниче: на ниче. 1:333‒334. Польск. na nic, Чеш. niče – ничто, ničeti – w nic se obraceti.

– ничить, пониче. 1:334. Чешск. ničeti.

– обелъ. 1:22.

– огнищанинъ. 1:40.

– олекъ: олекъ. 1:318‒319.

– оляди. 1:376, II: LXXVI. Греч. χελάνδια.

– онако 1:335. Чешск. onako – aliter, иначе.

– оскепъ. 1:338, Чеш. оśčер, oštép – копье.

– отень златъ столь. 1:330. Чеш. в Суд. Люб.

– оходы. 1:336. Чеш. ochod – intestinum rectum, vagina uteri.

– очитити. 1:323‒324. Польск. oczyć – завидеть, заметить; Чешск. оčitě – очевидно.

– павороза. 1:337. Чешск. powraz; Польск. powroz вм. prowaz – веревка, funis.

– паполома. 1:331. Сред. Лат. peplum; Греч. πέπλωμα.

– παραϰλάδιον. 11:534. Зап. Слав. překlad – перегрузъ?

– паробокъ. 1:324. Чешск. parobek – раб, отрок.

– пасти, пасу. 1:328. Чеш. pasti, pasu – поджидать, стеречь.

– перезоръ. 1:339. Чеш. přezor, осмотр.

– пискупъ. 1:312. Зап. Слав, biskup.

– погренути. 1:317. Чеш. pohrdnouti – отбросить, презреть

– погънати, поженеть. 1:324. Чеш. ženu, hnati.

– полъстянъ. 1:325. Чеш. plst’ – войлок, plstěný – войлочный.

– πολύδιον. 11:546. Полюдие.

– помочное. 1:317. Польск. и Чешск. pomocne.

– поохритатися. 1:322. Польск. pogrzytać – огрызаться.

– поралье. 1:311. Польск. и Чешск. radlo; poradlne – по́дать от рала.

– потручати. 1:329. Польск. potrzusk – стук, шум; trzaskać – греметь.

– прагъ. II: 534.

– прилъбица. 1:338. Чешск. přjlbice; Польск. przyłbica – шлем.

– проскепъ. 1:336. Чеш. proštěp, proštjp – клещи.

– пуща. 1:324. Польск. pucz – куст.

– рало. 1:311. Чешск. и Польск. radło.

– расутися. 1:329: Польск. rozsuć się; Чешcк. rozsauti se – разсеяться, разметаться.

– ровь. 1:324. Чешек, rowina – равнина, гладь.

– рокотати. 1:328. Чешск. hrochtáti, hrochotati – греметь

– ролейный закупъ. 1:317. Чешск. rolný – полевой.

– pycaлии. II: 424‒425. Слав.

– русло. II: 424. Рус.

– рень. 1:336. Чеш. reyna, aupor – луг, пажить.

– сводъ. 1:315‒316. Чеш. и Польск. swod, zwod.

– свычай и обычай. 1:331. Польск.

– свесть. 1:338. Чешек, swěst'. Польск. swieść – свояченица.

– серенъ. 1:339. Чеш; sřjn, Польск. śrzeń, śrzoń – мёрзлый иней.

– сидеть на столе. 1:387‒389. Слав.

– скедии. 1:377. Греч. σϰεδία.

– скепище. 1:338. Чеш. ośćep.

– скотъ. 1:22. Слав.

– смага. 1:322. Чешск. smaha – пожар, огонь, дым от пожара.

– смердъ. 1:23. Слав.

– смилное. 1:312. Чеш. smilny – безчинный, smilnost – безчинство, распутство.

– снемъ. 1:337. Чешск. sněm.

– сон’мъ. 1:337. Рус.

– страда. 1:320. Польск. stradza – утрата.

– стража. 1:378. σϰοπόϛ по переводу Геор. Амарт.

– стрибогъ. 1:329. Чешск. Mop. střj – powětřj, аеr, aura.

– стругъ. 1:383. Слав.

– стуга. 1:334. Чешск. stauha: stúha – ligula, привязь.

– съсути. 1:335. Чеш. ssuti – ссыпать.

– секира. 1:369‒372, II: LXXV. Норм.

– тети. 1:336, II: LVI. Чешск. tjti, těti – бить, рубить.

– τζιϰούριον: секира II: LXXV.

– тиунъ: тивунъ. 1:24. Польск. tywun, ciwun.

– топоръ, топорецъ. 1. 371, II: LXXV. Рус.

– троскотати. 1:334. Чешск. troskotati – трещать.

– трудныи. 1:327. Чеш. trudný – печальный, грустный, trud – мука, печаль; Польск. trud – мучение.

– треска. 1:336. Чеш. treska от trest’ – das Rohr, ствол.

– уборокъ. 1:316. Чеш. aubor, auborek, Полаб. wumberak – короб, корзина.

– убуди. 1:328. Чеш. ubuditi – усыпить.

– удьнье. 1:339. Чеш. udněnj – разсвет.

– укладъ. 1:310‒311. Чеш. úklad – uložený trest nebo dań, Польск. układ – возмездие, удовлетворение.

– успе. 1:328. Чеш. uspiti – усыпить.

– утяти. 1:315. Чеш. utnouti – отрубить, Польск. tnę – рубить, бить.

– учанъ. 1:383. Рус.

– уедие. 1:331. Чеш. oujed – падаль.

– харалугъ. 1. 329‒330. от карляг, Carling: Karoling.

– хоть. 1:330. Чеш. Слов, chot’ consors.

– хуса. II: 476. (хусарь) Чеш. chúza – incessus, peregrinatio.

– цвелити. 1:333. Чеш. kwiliti; Польск. kwilić – плакать, выть, мучить.

– ци аще. 1:310. Польск. czy; Чешск. či.

– челнъ. 1:383. Рус.

– чили. 1:328. Польск. czyli.

– чинити городъ. 1:346. Чеш. hrad činiti.

– чинъ. 1:323. Чеш. čin – дело, труд.

– шнека. 1:375. Сканд. snaeka, Англо-Сакс. snacca.

– щьлягъ, стерлягъ. 1:24. (Герм. schilling, sterling), Польск. szeląg.

– ябетникъ. 1:25. Чеш. gebati – резать и поносить; Польск. gębaty – крикливый, злоязычный.

– яръ туръ. 1:329. Чеш. tur jary (Суд. Люб., Крал. рук.).

Ограничиваясь самыми короткими обозначениями мнений исследователя о словах, им разбираемых, я не мог дать знать о богатстве данных припоминаемых им при разборе многих из слов, и считаю долгом по крайней мере общим выражением заявить, что другие исследователи не без пользы обратят на них свое внимание: они найдут в них по местам не мало для себя нового.

Что касается до ошибок, вошедших в объяснение некоторых слов, то они так возможны, что едва ли какой-нибудь труд такого рода можно считать чистым от подобных ошибок. Я остановлюсь не на них, а на кое чём, показавшемся мне более важным, обрисовывающем мнение г. Гедеонова и приёмы, им употребленные. При этом позволю себе и несколько замечаний против объяснений, им высказанных.

Из слов Русского языка, которые были выделяемы как годные для определения, кто были Варяги-Русь, г. Гедеонов прежде всего остановился на тех, которые отмечены были академиком Кругом как происходящие из Германских. «Слова общеславянские, каковы князь, пенязъ, градъ, хлебъ и пр., которым иные исследователи приписывают доисторическое Германское происхождение» он считает не относящимися к предмету. При этом он замечает, что «к словам, долженствующим обнаружить влияние Норманского языка на Русский в следствие призвания Варяжских князей, Норманская школа в праве отнести только такие, которые, являя все признаки Норманства, с одной стороны не встречаются у прочих Славянских народов, а с другой не могут быть легко и непринужденно объяснены из Славянских этимологий». Держась этого правила, он полагает, что, за исключением таких слов, как вышеприведенные, все другие слова, приведённые Кругом как Норманские, суть Славянские. Таковы: бояринъ-боляринъ, броня, вервь, весь (деревня), вира, волхвъ, вено, гривна, гридь-гридьба, гридинъ, коляда, обелъ (круглый, полный), скотъ (деньги), смердъ, тиунъ-тивунъ, щьлягъ и стерлягъ, ябетникъ. По многим из этих слов даны г. Гедеоновым любопытные новые припоминания и соображения. К числу объяснений, которые не могут быть признаны удачными, относятся между прочим данные при словах тиунъ и ябетникъ. За словами, отмеченными Кругом, г. Гедеонов разобрал слова, отмеченные позже, каковы: верста, луда, и только упомянул о других менее замечательных. Имея в виду общую пользу читателей, исследователь, мне кажется сделал бы доброе дело, если бы хотя в кратком виде сообщил объяснения всех слов, которые были считаемы за относящиеся к числу занятых Русским народом от Варягов-Норманнов.

Как бы то ни было, г. Гедеонов свой обзор этих слов, привёл к общему выводу что, хотя между ними и есть слова Германские, но нет ни одного, явившегося в Русском языке в следствие влияния Варягов-Норманнов. Этот вывод едва ли может быть признан справедливым, но вместе с тем едва ли можно отвергнуть, что всех тех слов, которые явились в Русском языке с Тевтонского севера, всё-таки очень мало для доказательства более или менее значительного влияния этого севера непосредственно на Русский народ.

Отвергая влияние Варяжского-Норманского языка на Русский язык, г. Гедеонов выдвигает на вид доказательства влияния на него Варяжского-Славянского (Вендского) языка. Эти доказательства он находит во всех древних Русских памятниках, за исключением только договоров первых Русских князей с Греками – как «переведенных с Греческого Болгарами». И в одном из них, однако он нашел слово, повторённое два раза, показавшееся ему западным, Варяжским: ци аще вместо аще ли. Кроме этого таким же Варяжским считает он слово уклады, употребленное в изложении первого уговора князя Олега с Греками. Таким же считает он и слово поралье (по́дать от плуга) употреблённое в Новгородской грамоте начала XV века, как взятое из «старыхъ грамотъ», несохранившихся в подлинном виде. Отметя эти слова, как не встречающиеся в других древних памятниках исследователь обращается к этим памятникам.

– В Церковном уставе Владимира он отметил слова пискуния, пискупъ, смилное, задушный человек.

– В Русской правде: надраженъ, утнетъ, тнеть, сводъ, лоньщина, уборокъ, по костехъ, помочное, погренути, ролейный закуп воиский конь, купа (= копа, а не куна), олекъ, запа, страда.

– В Уставе Ярослава о мостовых: вымолъ.

– В Поучении Владимира Мономаха: поохритатися, ирьи, лязите, чинъ, очитити, нестишь, кметъ, пуща, ровъ, паробокъ.

– В Слове Даниила заточника: поженетъ, полстяный, лутовяный.

– В Слове о полку Игореве: трудныя повести, дотечаше, рокотати, комонь, абы, чили, къметъ, пасетъ – пасти, всрожити, гроза, клектъ, кости, успе, убуди, рассутися, потручатися, стрибожи внуци, яръ туръ, харалугъ, харалужный, отенъ златъ столь, свычай и обычай, хоть, канина, паполома, кикати, уедие, карна, жля мычючи, мычеши, смага, болонъ, цвелити, быль (муж.), могутъ, мужаимося, година, на ниче, зегзица, кычеть, стуга, встроскотати.

– В Лаврентьевской и Троицкой летописи: онако, въздоле, съсути, комонь, оходъ, тети, ренъ, биричь, треска, въсхопитися, женуть, закыханье, кобь, проскепъ, снемъ, паворозъ.

– В Ипатьевской летописи: оскепъ, прилъбица, свесть, жеравецъ, серенъ.

– В Новгородской летописи: зараженъ, встань, милостьникъ, къметьство, удьние, гълка, перезоръ, възвадити, небози.

Исследователь не опустил и того слова, которое употреблено Львом диаконом, ϰομέντοϛ как Русское, и которое по мнению исследователя вероятно есть то же что комонство.

Еще заметил он, что «только у Древанъ и у нас существуют слова jeweran – иверень, (осколокъ) и ninka – нянька (кормилица).

Не ограничась отдельными словами, он обратил внимание и на некоторые общие черты наречий Балтийских Славян, отпечатлевшиеся на Русском языке. Такими он считает: употребление носовых гласных «проявляющееся в Греческой транскрипции Вендо-Русских имен (Ἴγγωρ, Ζφενδοσϑλάβοϛ, Ζφένδοπολϰ, Βάραγγοι); присутствие придыхательных согласных (в словах Вольга, Вольгъ, Волговичь); одновременное и безразличное употребление форм изъ и вы, раз и роз; встречающиеся у Константина Порфирородного западнославянские прагъ вместо порог, влнны вместо волнистый и т. д.»; употребление д перед л в слове Годлядь вместо Голядь.

Отметя это последнее явление как Новгородское, исследователь отметил и еще несколько слов, считаемых им принадлежащими Новгородскому наречию и вместе с тем зашедшими в него от Вендов. Таковы: бискупъ (с б), чинить (а не рубить) городъ, изокъ (а не червецъ – май), Ильмень (а не Илмеръ). Отметил он, как Вендское влияние на Новгородское наречие, и произношение ц вместо ч и щ (Церниговъ, луце, церезъ, Свеневиць, Твердятиць и пр.). Кроме того, в Новгороде напоминают о Вендских Славянах, по мнению исследователя, и названия некоторых улиц (Прусская, Боркова, Бискупля, Иворова), и местность Волотово, и концы (которые, вероятно, как он думает, тоже что Штетинския «кончины» – continae), и Шетециници (что, по его мнению, тоже что Штетинцы), и заморские купцы, и Славьно, и Дажьбог Сварожичь, и дыня (как обрядная пляска на могилах) и имя города Ладога и пр.

Нельзя не благодарить исследователя за мысль о выборе таких черт Русского языка, которые могут или и должны наводить на сравнение его с языком Поморских Славян, – за постановку вопроса о непосредственной связи этих Славян с Русскими в древнее время, связи, имея которую в виду естественно предположить, что она отпечатлелась в какой-нибудь мере и на языке тех и других. Нельзя и не сознаться, что по крайней мере некоторые из данных, указанных г. Гедеоновым, должны обратить на себя внимание других исследователей и заставить их задуматься. Тем не менее в обширном и разнообразном ряду отобранных им данных найдут они и то, что может быть оспариваемо. Не говорю о частных ошибках, которые всегда и везде можно найти, а об общих основаниях сравнения наречий для указанной цели, о их применении.

Чтобы правильно и неотразимо убедительно отвечать на вопрос о влиянии наречия Поморских Славян на древнее Русское наречие, надобно опереть подбор данных на следующих основаниях:

– Если не единственным, то по крайней мере главным источником, из которого следует почерпать данные для решения вопроса, должны быть памятники древних наречий и говоров Прибалтийских Славян. Эти памятники суть летописи Латино-Немецкие и Латино-Норманские, северные саги, Латинские грамоты и другие подобные современные записи, в которых нашли себе место слова и выражения из языка Прибалтийских Славян.

– Источником дополнительным могут быть говоры Прибалтийских Славян позднего времени, каковы доселе сохранившиеся говоры Померанские и Кашубские, в некоторой степени и ныне уже угасшее наречие Полабских (Люнебургских) Древан и Голян, и кроме того Славянские названия местностей Поморья, сохранявшиеся и сохранившиеся доселе.

– Черты других северо-западных наречий Славянских, каковы Польское, Лужицкие, Чешское, Словацкое, могут быть принимаемы на вид только для сравнения и объяснения, но отнюдь не как источник. Даже и те черты языка, которые общи всем северо-западным Славянским наречиям, не могут быть рассматриваемы как принадлежащие наречиям Славян Поморских без особенных частных удостоверений.

– Те черты Русского языка, которые могут казаться занятыми от Поморских Славян, только тогда могут быть признаны такими, когда отстранится всякая возможность считать их или чисто Русскими, или общими Русскому языку и некоторым другим Славянским наречиям, или общеславянскими, или занятыми от какого-нибудь другого Славянского или не Славянского языка

Несоблюдение этих условий может вести только к произволу сближений и выводов, а, следовательно, и к возможности так же легко доказывать влияние Поморских наречий на Русский язык, как и отвергать его, и доказывать всякое другое влияние какого бы то ни было Славянского наречия на Русский и обратно.

Приравнивая эти требования к замечаниям, которые сделаны многоуважаемым исследователем, относительно слов Русских, будто бы перешедших в наш язык из Славянского Поморского, приходится отвергнуть или уместность значительной доли этих замечаний, или же справедливость самих требований.

Допуская возможность последнего, всё-таки нельзя её допустить безусловно. Так на пример слова и выражения древние Славянские, принадлежавшие или и доселе остающиеся в разных Славянских наречиях, нельзя считать занятыми в Русский язык из Поморского.

К таким прежде многих других должны быть причислены слова и выражения служебные, каковы союзы, предлоги.

– абы ясно сложилось из союза а и глагольного ростка бы (в связной речи 3-го лица ед. ч. прош. вр.: быхъ, бы, бы, быхомъ, бысте, бышя); употреблено много раз во многих памятниках древнерусских в значениях что бы, если бы, лишь бы, как важное, даже необходимое средство для выражения определенного оттенка постановки мысли не только в 3-м лице един. лично и безлично (абы ти помоглъ, абы последи исправилъ абы не при пути ни на камени въ тьрнии сеялъ, – абы коньцяти и видети црковь съвершену, абы не припор’но ти слышати, абы на обедню, абы ти не съгрешати), но и в других лицах (абы хъ не слала слезъ на море, абыхомъ ся уладили, абысте пустили жито у Полотеско). В древнем церковном, в памятниках и не Русского письма, абы употреблено очень нередко (как это достаточно видно из показаний Словарей Востокова и Миклошича). В новом Русском языке простонародном почти во всех говорах доселе употребляется абы только уже как замершее служебное слово. Так же живо оно и во всех северо-западных Славянских наречиях.

– ци, циu, цили – как союз вопросительный, разделительный и условный, употребляется в разных древних памятниках Русского письма, но гораздо менее в собственно Русских, чем в Церковно-Славянских. Вот несколько примеров из собственно Русских памятников:

– в значении разве: Ци кая ти печаль бысть (Геор. Ам. 110). Ци не годно постригати бе скымы будучи. (Кир. Въпр. 178). Ци приливати воды къ вину (т. ж. 177). Мы есмы ци не князи же (Лавр. л. 6694); – в знач. если: Ци аще ключиться проказа ци ударить мечьмь (Дог. Иг.). Аще кто умреть не урядивъ своего именья, ции своихъ не имать да възвратить именье къ малымъ ближикомъ (Дог. Ол. 2). Се же нап́сах не яко творити все то нъ разума ради. ци коли ся что таково пригодить (Кир. Въпр. 180). Тысячьскаго не даша никому же ци будеть Кондратъ живъ (Новг. л. 6676). Ци да коли (пудъ) исказиться а подругъ его лежит въ божници (Смол. гр. 1229). Ци буду въ малоумьи своемъ кде помялъ (Ирм. 1344); – в значении или: Мне же бы послати къ тебе достоино цили тобе къ мне (Влад. Мон. 84. 1). Достоить ли глиньну съсуду молитву даяти осквьрнивъшуся цили только древену (Кир. Въпр. 173).

Вот несколько примеров из Церковно-Славянских памятников: – в знач. разве: Еда ци азъ Богъ есмъ (4Цар.5:7). Ци не ти же чл͞ци и си (Злтстр. 5). Ци беше ли есть т. ж. нд. Пожди мало молчащи да ци вижю тя (Жит. Сим. стл. XIV в. 4). Зрящимъ же намъ къ въстоку. ци кто приде на место се. и увидехом мужа страшна (Тр. Мн. Паис. сб. 158). Ци погубила еси кого (Чин исп. Новг. Чин., XIV в.). Ци забылъ еси яже съгреши (Сл. мыт.). Ции же отъ Исавръ пог̕нашя въ следъ воеводу яти его и оубити (Супр. р. 37). Ции греси праштаяться по съмрьти (Изб. 1073). Цили ровы ископавъ оукраси породоу (Злтстр. м̅е). Буду ли живъ цили умру (Поуч. вс. крьст). – Ци и цили, употребляется коегде и в западных Славянских наречиях – между прочим и в Слов. Хорут. в выражении zdaj ci – тот час, теперь же.

– чи, чили в тех же значениях, как и ци, цили, употреблялось в древнем Русском реже: Чи не бываетъ вражда княземъ то ни сяка (Тр. лет. 6725). Чи диво ся братие стару помолодити (Сл. плк. Иг.). Чи того ради идохомъ за вы да быхомъ молили (Сл. мол. XIII в.). Чи не Богъ тои потке указалъ добро намъ поведати (Сл. о потк.). – в значении если: Чи будеть вписалъ Александръ в свое рукописанье на отце моемъ и на мне. а тымъ отецъ мои ни язъ не виноватъ Александру (Рукоп. 1386). – Чили в значении или же: Чили въспети было (Сл. плк. Игор.). – В церковнославянских памятниках встречается чи и чили в значении или: Аште превратиши чи и пограбиши имения цела (Изб. 1073:87). Ребра съкроити чили ражны повирати тело (Злтстр. XII в. 14); – чили в значении разве: Чили не всего погубляеши (Злтстр. м̅е). – В местных Русских наречиях, как в Малорусском, так и в Великорусском и Белорусском слово это употребляется доселе как показано в словарях. В северо-западных Славянских так же.

К числу слов общеславянских должны быть отнесены и следующие:

– броня. В древних памятниках церковнославянских это слово бръня = броня – в значении лат или панцыря, ϑώραξ, μανδύαϛ thorax, paludamentum, встречается нередко: – Под брънями (Суд.3:16). Коня и коньникы обльчены въ бръня вся (Иез.38:4). Облъкшеся въ бръня прав'ды (Еф.6:14). Златы бръня (Изб. 1073:2: 32). Облецемъся въ бръня веру хр̄ву (Панд. Ант. гл. 104). Бръня въ няже ся облечаше Голиафъ (Георг. Ам. 82). Люди на конихъ одени въ бръне и коне ихъ (Сказ. о Царегр. 1204г.) – Брънистьць: бронистець латник в Серб. переводе Георг. Ам. (Вост. сл.).

– воиский, в значении военный, воинственный, для войны способный, употреблено несколько раз в древних Русских памятниках: Оже роленный закупъ у господина будеть, а погубить воискы конь, то не платити ему; нъ еже дал ему господин плугъ и борону, отъ него же кову (:копу) емлетъ, тъ то погубивъши ему платити (Рус. прав. Влад. М.). Скакаше со всемъ своимъ войскимъ (Сл. Задон. XII). Бяше тогда во граде Пскове князь не войскъи, грубыи, токмо прилежаше многому питью и граблению (Пск. л. 6988). Вел. Кн. Иоанн Вас. вседе самъ на конь со множеством войскымъ (т. ж. 6994). В древнем переводе священного писания и других церковных книгах слово воискы употреблено не редко, как указано уже в словаре Востокова. Прибавлю еще: Поставиша на градъ льсти воискыя (Ис. 80). Воиском огнем (Уп. 204). Хвалоу воискоую принесемъ (Триод. XIII в. 60). Отъ въискаго плена; въискыи полкы (63. 68). Одеватися въ воискыи образъ (Пат. Син. XI в. 95). Слово Русское воиско, так же, как и Сербо-Болгарское воиска суть прилагательные употребленные вместо существительных. Слово подвойский, кажется, другого происхождения.

– въстань – восстание, смятение, раздор: Бысть встань велика въ людехъ (Новг. л. 6640). Встань бысть Смоленьске промежи княземъ и Смолняны и много головъ паде луцьших мужь (т. ж. 6694). Слово въстань ровно, как и въстание и даже въстан нередко в памятниках церковнославянских, как перевод Греч. ἀνάστασιϛ – воскресение, восстание мертвых; но было оно употребляемо и в значении мятежа, раздора. Так в переводе XVI сл. Григ. Наз. (Море) много бе о насъ, и о корабли вьря, многа же плавающихъ встань (στάσιϛ) инемъ... подвигъ творящимъ (Сл. X. по сп. XIV в. л. 128).

– възвадити – возмутить: Възвадиша городъ (Новг. л. 6727). Възвади всь городъ (6728). Посадникъ възвади (:възвари) городъ весь (6738). Правда, что сло́ва этого ещё не нашли нигде кроме Новгородской летописи; но глагол водити и без предлога, и с предлогами, особенно с предлогом съ, не есть особенная принадлежность ни Новгородского говора, ни вообще древнего Русского языка, а встречается нередко и в памятниках не Русского письма как видно из словарей. Срав. вада = вадьба – клевета, наущение, наважденъ, наваждение: навождение. Срб. Врагомь наваждень (Грам. Стеф. Ур. 1327). Наваждениемъ диявольскимъ (Грам. Стеф. Ур. 1342).

– въздоле. Это слово напоминает другое возле: Нача воевода Святополчь ездя возле берегъ укаряти Новгородци (Повс. вр. л. 6522 г.). На левую руку городныя стены возле моря (Стран. Стеф. Новг. 1347). Заложиша Псковичи стену камену возле Пскову реку, возле старую стену (Пск. лет. 6912). Горе возле Торговский и Баловинский конецъ (т. ж. 6967). Вел. кн. Елена положена бысть возле вел. кн. Софию (Ник. л. 7047). Требуя при себе винительный падеж, в старину, как и доселе в народных говорах, слово возле дает преимущественное значение предлогу възъ, так что прибавка ле = доле: дъле, дле кажется употребленною в нем в значении наречия. Не то видим в выражении: въздоле (: възле – подле) горы Кыевскыя подходящем к нашему употреблению слова с родительным падежом. Едва ли не следует видеть в нем другое образование: или местный падеж существительного въздоле, (срав. древн. Серб, выражение уз́ дол) или же прилаг. сравн. въздоле: въздолее (как възвыше: възвышее) Как бы то ни было, едва ли есть нужда видеть в слове въздоле заимствование с Славянского запада. И существительное долъ, и предлог възъ принадлежат к общей собственности всех Славян, и дали от себя множество других слов и выражений.

– въсхопитися – схватиться, привстать: Онъ же (Святополк) въ немощи лежа въсхопивъся глаголаше: о се женуть побегнете (Пов. вр. л. 6527. Сказ. Иак. о Бор. Гл.). Изяславъ же лежаше раненъ и тако въсхопися и ту хотеша и Кыяне убити (Вол. л. 6659 (62:6)). Правда, что доселе не пришлось найти глагола въсхопитися ни в каком не Русском памятнике, но, ничем нельзя доказать, что он как глагол, образованный помощью предлога възъ, и неможет быть нигде найден. Простой же глагол хопити в длит. виде хапати принадлежит разным наречиям Славянским, между прочим и Церковно-Славянскому, как доказывают и разные Словари.

– година: Уже бо братие невеселая година настала, уже пустыни силу прикрыла... На ниче ся годины обратиша... О стонати Русской земли, помянувше пръвую годину и пръвыхъ князей (Сл. Плк. Игор.). Хотя г. Гедеонов и не особенно настаивает на важности этого слова для решения своего вопроса, тем не менее не лишним будет заметить, что и слово година есть общее Славянское – только получившее в разных краях особенные оттенки значения, как и слово час: на северо-западе година – час, hora, на юго-западе – год, annus, на востоке –неопределенное время в роде эпохи, между тем как час значит на северо-западе неопределенное время, а на юге-западе и на востоке то же что на северо-западе година, hora.

– гроза: Бысть сеча силна яко посветяше молонья, блещашеться оружье и бе гроза велика, и сеча силна и страшна (Пов. вр. л. 6532). Сде стояче черезъ реку въ грозе сеи створимъ миръ съ ними (т. ж. 6601). Начат оттоле бранити емоу овогда ласкою, овогда же грозою (Нест. Жит. Феод. 5). Нощь стонущи ему грозою птичь убуди; – влъци грозу въсрожать по яругам; – грозою бяшеть притрепе тал своими сильными плъкы; – грозы твоя по землямъ текуть (Сл. Плк. Иг.). По всем землям текуть грозы (Сл. Зад. XIV). Ср. грозьныи, грозъно, грозьне, грозити... Как эти производные слова, так и существительное гроза известны и из церковнославянских памятников, начиная с самых древних, как видно из указаний Востокова и Миклошича; известны так же и в других Славянских наречиях, между прочим и в Болгарском, где, впрочем, слова грозен и грозно употребляются только в значении мерзкого, отвратительного. Много му здравье проводи Дойчинъ ми грозно, омразно; – мени ми грозно дохожда (Болг. песни Безсон. 6‒7, III).

– гълка: голка – шум, мятежь: Володимеръ шедъ утоли мятежь и голку людьскую (Скз. Бор. Гл. 144). Пусти князь Матея учювъ гълку и мятежь въ городе (Новг. л. 6726). Бысть межи ими голка мятежь и нелюбовь (Новг. 4). Аще безъчиненъ человекъ голку створить, то бьюще отгонять и акы пакость творяща (Кир. Тур. 53). Да пребывает митрополитъ въ тихомъ и кроткомъ житии без всякия голки (Ярл. Узб. 1315). В переводе священного писания нередко употреблено это слово, между прочим и в прор. Иеремии. Се азъ посещу на гълку Александреиску (Иер.26:25). Громъ бысть и гълка; – глк̄у велику и мятежь створи; – гл̄ка и вопль великъ; – среде гл̄ки; посреде глк̄и и пр. (Жит. Андр. Юр. (ϑόρυβοϛ, ϑρη̃νοϛ 1:11, II:18, XII:42, XVII:79, XIX:82, XXXVIII: 149). Виде демона глъчаща (т. ж. (ϑορυβούμενον) XVII: 78). Смятаяся въ голце (Феоф. Толк. Ев. Луки). Гълка абие и сътечение от воинъ бысть (Жит. Феод. Студ. 150). В современном Болгарском есть глъчь, глъчка, глъчетевица (срав. грьмотевица), глъчу. Цанк. Gramm. 160; Каравел. Памят. 304, 318; в песне: Каква ми ся глъчка зачюва. Безсон. 128.

– дотещи, дотеку, дотекохъ, дотечахъ – от тещи, теку и пр., что значило не только течь, но и стремиться вообще, бежать, лететь, идти. Перие въздрастят яко орли, тещи имуть и нетрудитися (Ио. Екз. 138). Конь текыи въздражается оуздою (ж. ж. 140). Некто от Ляховъ… потече противу Татарин, како стекася съ ним, тако убо Татарина, олъны другии Татаринъ со заду притече и потя Ляха (Гал. лет. 6769). Грозы твоя по землямъ текутъ (Сл. Плк. Игор.). Звездамъ течение звездное (Пов. вр. л. 6572). Течаху (людие) радующееся кр̄щн̄ию (Сказ. Бор. Гл. 8). Течение (живота) скончати и вероу съблюсти (т. ж. 71) и пр. В новых Славянских наречиях и доселе в таком значении употребляется глагол течь. Так на пример в Болгарском. Она хитро утече (убежала) (Болг. песн. Безсон. II: 37); теком си леля тичаше (Чолок. Българ. нар. сборн. 293). Слово дотечаше в выражении «который (т. е. к которой – лебеди) дотечаше, та (лебедь) песнь пояше» производить нельзя ни от тъкнути: тъкнуть (от куда Чеш. dotčeni), ни от тяти тьну (от куда Поль. dociąć). Прошед. дейст. от тъкнути – тъкняаше от тъкати – тъкааше, от тыкати – тыкааше, от тяти – тьняаше, а не течаше.

– жену гънати – один из самых общих всем Славянам глаголов. Женуштии погани (Жит. Исак. в Супр. р. XI в. 145). Не женуштоуоумоу нъ милоуюштоуоумоу Бг̄оу (Ио. Злат. о Лаз. т. ж. 230). Завистию женоми (Ио. Злат. в вел. втор. т. ж. 288). От огня женомъ (Жит. Иак. черн. т. ж. 402). Аще зело женеть конь тяжко бремя накладъ, ли палицею бьет, cуxo да ясть (Феод. Студ. Остан. 201). Не будеть ли татя то по следу женуть (Рус. прав. LXXXIV). Нося или жену... купиу какву (Грам. Асеня Блг. XII в.)

– жеравець. Единственное место, где пока нашлось это слово, есть сказание Волынской летописи об осаде Калиша князьями Кондратом, Даниилом и Васильком: «Идущу же камению со забралъ, яко дожду сильну, стоящимъ имъ въ воде, дóндеже сташа на cуcе наметаномъ камении и возводныи мостъ и жеравець вожьгоша. Ляхове же врата одва угасиша градьская». Очевидно, что осаждающие хотели поджечь укрепления, и начали с подъемного моста и жеравца – так успешно, что осажденные едва успели погасить уже зажегшиеся ворота городские, к которым вел мост. Нельзя не прийти к домыслу, что жеравецъ был при мосте. При подъемном мосте должен был быть подъемный рычаг, на котором и держалась поднятая часть моста близь входных ворот. Такие мосты в средние века на западе назывались pontes levatorii, levatiles, pont levis, а тот прибор, которым поднимали тяжести, назывался geranium, grus, grue (см. Ducange Gloss.), Kranich = Krahn = Kron (см. Grimm Wörtb.). Употребление журавля для подъема не ограничивалось Латинским западом: его знали и Греки: γεράνιον употреблялось в том же смысле, как и ϰηλώνειον, и это второе всегда объяснялось первым. Откуда идет у нас употребление журавля при колодцах, не знаем, но оно было еще у древних Римлян (tolleno) и Греков (ϰηλώνειον), и у некоторых Славян так же называется журавлем. Слово журавль в древнем Русском языке выговаривалось жеравь, от чего уменьшительное будет жеравьць.

– задуш́ныи человек: А се церковные люди, игоумен, попъ, дьякон, дети их, лечець, прощеник, задоушьныи человек, стороник... (Церк. уст. Влад. до 1011). Значение этого прилагательного видно из других слов одинаково образованных. Таково задушие: лепо есть строити первое о задушии, а второе о жене и детехъ (Зак. Греч. LXII). Аще калоугеръ задоушье възьметь ти не повесть игоуменоу то мьртвеця и Бъ̃ наречё́ (Сбор. Тр. XII в. 51). Черньчю не достоитъ зад̄шия взяти не поведавъ игоуменоу (Кормч. 1289:518). Задушия деля нашихъ душь (Жит. Андр. Юр. XI. 55 (εἰϛ μισϑὸν)). Похвалы купно и задушиа посылати (Вас. вл. о девстве (μισϑούϛ)). Одь половице що е пристояло Михаилу да се имаа наплатити. що е Михаилю за душу оставио и що е дуожань... и ако би що изостало одь половице Михаилове мимо плате задушия да имаа бити Радоя (Div. Not. 1462. Сп. Срп. Дубр. 11:120). Naylepši sé v hromadě sebrachu s nimiž sě роčе kněz tázati chtě svého otce zádušie skonati řka jim, páni rad’te mně k tomu abych pomohl svátého Prokopa domu. Tu radu knězi Břecislavovi dachu, dokonaj svého otce zádušie (Prok. 570). (Монастырское) село Бела црьква с нивиемь с виногради с воденичиемь с коупеницами и задоушниномь и сь всеми правинами. (Cpб. Xp. XIV в.). Метохь светыи Димитрие съ всеми правинами съ коупеничиемь и задоушниномъ (Срб. Хрс. XIV в. Глас. XI. 130. XIII: 371). Задушна недjела d. defunctorum. Срб. Mše zadušni, slużba zadušni. Чеш. Задушпице – commemoratio defunctorum. Срб. Задушнице у Болгар – суббота поминовения усопших, три раза в году: перед масленицею, перед Сошествием Св. Духа и в октябре. Каравел. Памят. 186, 229, 307. Задушничен обычаи Болгарский описан Чолоковым въ Белг. нар. Сбор. 23‒45. Zádušnice. Чеш. Задушбина – monimentum. Срб.

Да ви знате наше намастире

Славне наши цара задушбине.

Да видите дивну Студеницу

Задушбину цара Симеона –

Прву бабо саградно цркву

Красну славну себи задушбину –

Задушбина крала Дечанскога.

(См. Kapaђ.-Pjeч. 173; Богиш. Zbor prov. obič. 1. 313‒314). Zádušnik – curator bonorum ecclesiasticorum – Pfarrkind. Чешск. Все эти слова произошли из выражения за душу (Срб. ставити за милост или за душу. См. выше и Богиш. Zbor. 1. 349). Греч. ψυχιϰὸν – то же что славянское задушие – отделение какой-нибудь собственности на доброе дело за душу кого-нибудь: так на пример император Лев послал в Македонию за душу своей тетки Зои = ψυχιϰά 24,000 миллиарезий. (Георг. Мон. Бон. изд. 859), продолж. Феоф. Бон. изд. 363.

– закыхание, киханье – чиханье – всего менее принадлежит Русскому языку в твердом выговоре, по крайней мере теперь – и из давна: так вместо «закыханию» (или «кыханию»), что осталось в списках Георг. Амар., в Ипат. сп. поставлено «чиханию»; в других местах употреблено чех: чох; а между тем в западных Славянских наречиях, не только в Чешском, Польском, Лужицком, но и в южных – Словинском, Хорватском, Сербском, Болгарском слово кихати употребляется исключительно перед чихати.

– заражен – поражен, заразити– поразить. Кроме места Нов. лет. 6625 (Единъ отъ диякъ зараженъ бысть отъ грома), в Русских памятниках есть еще несколько случаев употребления этого глагола. Так: Бысть громъ страшенъ зарази двое чади (: двое детки) и храмину зажьже (Лавр. лет. 6696). Три человека тако до смерти заразилъ (молнией); и пр. Кроме удара молнии прилагается этот глагол и к другому удару: так царь Алексей Михайлович в письме своем к стольнику Матюшкину: Ушла (утка) въ воду. Опять таки хотели по ней стрелять, почаяли что (соколъ) худо заразилъ, а он ее такъ заразилъ, што кишки вонъ (Акт. IV. 141). Срав. Да заражу млъчаниемъ отъвештание (Ио. Злат, на Благовегу. в Супр. р. 176). В древнеславянских памятниках слово заразити редко; но зато есть разити, поразити, поражати, приразити, оуразити, оуражати и др. В Сербских и Хорватских памятниках есть пораз, поразене, поразити, уразити, и пр.

– зегзица – кукушка: Ярославнинъ гласъ слышитъ (ся), зегзицею незнаемъ рано кычеть (Сл. Плк. Иг.). Зогзици кокуютъ на трупы падаючи (Задон.). Зогзуля в чюжа гнезда юнця своя мечеть (Мер. Прав. 32). Есть оубо ина птица нарицаема зегула, есть оубо птица та злонрава сущи (Пал. XIV в.). Ни совы (гласа ни) жегозулина, ни срачиа (Сильв. и Ант. Вопр. XVI в. 115). В этом последнем месте жегозуля значит дрозд. В народных говорах Русских и теперь слышно это слово: зозуля, зазуля, зезюля, загозка. В Чеш. žežule, žežulka, žežulice; в Поль. gźegżołka. В Серб. гигула: гигуша – курица большого росту. Ср. Лит. gieguže – кукушка; Латыш. džeguže. Сюда же следует отнести и Греч. ϰόϰϰυξ-υγοϛ: Лат. coccyx – ygis. Все это вместе позволяет думать, что разбираемое слово может быть рассматриваемо как древнее общеславянское.

– иверень, и вместе иверегиекъ, предполагающее слово иверь – едва ли могло значить только то, что отмечается обыкновенно в Словарях: в народе, по крайней мере кое где, оно означает не только осколок, но и лучинку и щепу; кроме того, в народе ивернем называется еще вырезка – метка на ухе домашнего животного, например лошади. Слово это принадлежит не только Русскому языку и тому наречию, которое употребляли Люнебургские Славяне; но и некоторым другим: ивер, иверак (: иверък) в Серб. и Хорв. означает всякую щепку, лучинку (sarmentum), а соб. ueepje – лучину, щепы, опилки, как отмечено не только Караджичем и Даничичем, но и ранее Белостенцем, Стулли и др.; кроме того оно означает еще и особую морскую рыбу (Белост.-Стул.); в Хорут. наречии iver: ivir и соб. iverje употребляются так же для обозначения щеп и опилок.

– кикати: кыкати; кичу: кычу: Редко ратаеве кикахуть; – зегзицею рано кычеть (Сл. Плк. Иг.). По соотношению можно угадать значение этого глагола – издавать звук голоса как кукушка, куковать = кукати. В Серб. есть глаг. кикотати – cachinnari; кикило и киконя прозвища быка.

– кихати: кыхати: см. закыхание.

– клект: Орли клектом на кости звери зовуть (Сл. Плк. Иг.): клекът: клекот и вместе клегът: клегот; клекътати и клегътати – кричать по орлиному. (Вост. Сл.). Ср. лит. кlageti – glucken, лат. clangere, нем. klang и пр.

– кметъ: къметъ. Какого бы происхождения ни было это слово, оно так обще всем Славянам, где бывши, где и оставшись обычным, что домогаться доказательств, что оно перешло от одних Славян к другим, едва-ли можно с успехом. И легче и, кажется, полезнее собирать данные об оттенках значения этого слова у разных Славян в разное время. К числу таких данных, указывающих на его употребление не только северо-западными, но и южными Славянами, прибавлю несколько указаний об этом слове у Болгар в песнях: Че ще батя да тя ожени за селско то копиле за кметско (Безсон.102:103). Че ся събрали сички те селяне попове и кметове (т. ж. 103). И за гръди милолики кметици и за прагове попове и кметове (Дозон. 10).

– кобь. В древнеславянских памятниках и это слово, и другие от него происшедшие, встречаются, не редко: – (диявол) чл̄кы врагы Бо̄у сътворяеть вьсякыими льстьми превабляя ны от Ба... трубами и скомрахы и сърящами, кобьми, вълшбами (Ио. Зл. Сл. о ведр. Златостр. XII в. 128). Чары деяху и коби зьряху (Кир. Иepyc. XII в. 115). Коби ми не бысть (Ио. Зл. XIV в. 307). Неведомая словеса, чары и лечьбы, коби или игры (Кормч. XIII в. 585). Путникъ книга въ неи же есть написано о стречахъ, коби всякыя еретическыя о часех злыхъ и добрыхъ.., тако же и прочая коби (О Кн. ист. и лож.). Нисию приведеноу бывъшоу нача (Магнъ) въпрашати и глаголя, ч́то имя твое и ч́то ти кобь (Чуд. с. Кон. Супр. 34). Приведеноу же ему (Савиноу) бывъшоу воевода рече, да исповесть прежде имя свое, и кобь и отъ кудоу есть (Жит. С. Кон. т. ж. 112). Проклятый рече, коую кобь имаши. Троуфон рече, кобь христианом не (Жит. с. Триф. Троиц. Мин. Февр. 8). Кленися въ ц̄р. кобь, оубии безбогы христианы (т. ж.263:264), и пр. Не редко встречаются и слова кобение: кобиние: кобленне и кобьникъ: Овъ кобени пътичь съмотритъ (Григ. Наз. XI. в. 322). Вражения и кобения и съния соуета соуть (Панд. Ант. 84 гл.). Наша дела... коумирослоугованиа, вълхвованиа, кобиниа, любодейство (Троиц. чет. м. февр. 5). Конемъ кобленине и прочии скотъ (Георг. Амар.). Кобъник по переводу Малалы вм. οἰωνοσϰόποϛ, птицеглядатель, по переводу Георгия Амар. χρημόλογοϛ. Не очень редко это слово встречается и в русских памятниках. По дияволю наоучению кобь дрьжать (Феод. Печ. 1. 195 Пов. вр. л. 6575). (См. Свед. и Зам. I. III; 34 и след.). Кобь ми не дасть съ вами поити (Галиц. л. 6771). Скирмондъ бе волхвъ и кобъникъ нарочитъ (Галиц. л. 6756). Слова того же происхождения и подходящего значения находятся не только в Чешском (koba-augurium, pokobitise удаться), люнебургском (kaba–Gespenst), но и в хорутанском (kobniti-волхвовать), сербском (кобь, кобити), кроме того и в румунском (coba, cobitura –предзнаменование).

– лоньскыи (лоньская кобылица Рус. Пр.), лонщина (т.ж.) – производные от того сло́ва, которое осталось в виде наречия лони: лани (о и а также как в лодия (лод́ка) и ладия, роз и раз. и т. п.) – почти у всех Славян не только Русских и северозападных, но и южных (у последних более с а: лани), всюду означая одно и тоже: в прошлом году. Хорут. lani, Срб. лани, Болг. лани. Есть оно и в древних памятниках: Апост. от лани: от лони, Георг. Амар. XV в. лони, Ио. Екз. Филос. лани, вчера, днесь и пр.

– мгла: мъгла: Мъгла поля покрыла... скочи лютымъ зверемъ в плъночи изъ Бела града, обесися сине мгле (Сл. Плк. Иг.). Слово это, не у одних Чехославян, особенно в горах, получило очень определенное значение – облака или облаков, каковы оне сами в себе и для того, кто или что в нем, сохраняя вместе с тем и значение тумана вообще и соединенной с ним тьмы, след. почти так же как греч. ὀ μίχλη, Лит. migla, и т. д. Слово – это вместе со словами мъглити, мъглян, встречается и в древних памятниках, на пр. в переводе Исх.15:2: вниде в мьглу (εἰϛ τὸν γνόφον). Югозападным Славянам оне так же знакомы, как и северозападным и Русским. Вот между прочим примеры из Болгарских народных песен: – Пустите мои две тъги, я да станете две мъгли че се високо вдигнете. Doz. 16. Мгли ся. прахове дигнуху. Безс. 27.

– милостьникъ, в жен. р. милостьница – от милости, милъ – и по происхождению, и по образованию должны быть считаемы общим Славянским достоянием, особенно в общем значении – любимца, любимицы. (См. ст. о Малуше милостнице в. к. Ольги. Зап. Ак. Наук V: 27‒33). Своим и у Русских, а не занятым с запада, было слово милостьник и в выражениях Киевской летописи «Окании шедше убиша Прокопия милостника его (Андрея)» 6683 г., «Святославъ сдумавъ с княгинею своею и съ Кочкаремъ милостьникомъ своимъ» 6688 г., так же как и слово милостьница в выражении «Володимеръ бе от Малуши милостьнице Ольжины» 6478 г. Так своим было и у Сербов слово милостьник, получившее особенное частное значение, как ясно из разных Сербских грамот и Законника Стефана Душана (см. Зибеля Зак. стр. 47).

– могоутъ: могутъ: С Черниговьскими былями, с могуты с татраны... (Сл. Плк. Иг.). Слово это, если даже и было занято в Русский язык, то никак не с северо-запада Славянского, а разве с юга. По крайней мере оно встречается преимущественно, почти исключительно, в памятниках церковнославянских так же, как и произошедшие от него слова: могутьныи, могутьник, могутель, могутьць, могутьство, для перевода Греч. δυνάστηϛ, δυναστεία, ἐνδυναστεία и пр. Вьси цс̄ри и властели и могути (Пс. XII. 21), зълыим могутем (Григ. Наз. XI в. 276). Стареишии и могутии въ житии семь (Жит. Алкс. Троиц. Чет. мин. февр. 233. Ср. Сир.45:8, 43:31, 2Макк.9:25).

– мужатися: мужатися: Мужаимеся сами (Сл. Плк. Игор.) – от мужь так же как мужьскыи, мужьство, мужьствьныи и др. – принадлежит вместе с ними к числу тех слов, которые составляют достояние поэзии языка, так или иначе, относятся к истории быта, и очень часто важны не как достояние одного народа или одного племени, а многих народов и племен. Ни Немцу от Славянина, ни Славянину от Немца, ни тому и другому от Грека или Римлянина не нужно было побираться, чтобы слову мужь: vir, ἀνήρ, mann придать то особенное значение, качественное, которое дало возможность в каждом языке независимо производить разные слова, существительные, прилагательные, наречия, глаголы, с одинокими качественными оттенками значения, очень мало напоминающими первоначальное значение коренного слова: мужьство = mannheit = virtus = ἀνδρία, ἀνδρότηϛ, мужьскыи = männlich = ἀνδρεῖοϛ, мужатися = männlich seyn = ἀνδρίζομαι и пр. Не мудрено найти эти слова в разных наречиях Славянских с давнего времени, между прочим и в памятниках церковнославянских. Так и глагол мужатися есть и в переводе Даниила, Дан.10:19 (мужаися и крепися), и в переводе Григ. Наз. XI в. (моужаимъся), и в Златоструе (ресте моужаимъся, доколе не насытистеся зълобъ вашихъ), и в Супрасльской мартовской четии-минеи и пр.

– мыкати мычу – трепать, метать; мыкатися – мчаться, мелькат от быстроты движения: Вид ихъ яко свеща огнены и яко млънии мыкающаеся (διατρέχουσαι) (Наум.2:4). Языци мычеми (Пс. толк. CVI: 3). Так и в Сл. Пл. Игор. Поскочи по Руской земли смагу мычючи въ пламене розе... Чему мычеши Хиновьскыя стрелкы на своею нетрудною крыльцю на моея лады вои. Мыкати ленъ есть действие и выражение почти что общее Славянское.

– надраженъ см. зараженъ.

– небогъ, небогыи, множественное небози, небозии: Ради быхом небозии: убозии (Новг. л. 6738). В древних памятниках это слово употреблено нередко для перевода Греческих ἄϑλιοϛ, τόλαϛ и т.п. Окаяне и небоже, что ти прибытъка бысть (Муч. Феод. Супр. м. 28). Единъ отъ небогыихъ крьстиянъ (Муч. Сав. т. ж. 111). Бе небогъмъ радоватися (Ио. Злат. о X дев. т. ж. 286). Что есть небоже Антоние стоужаяи тебе недоугъ (Тр. Чет. мин. февр. 69). Бегаи небоже и иноче (т. ж. 149). Люте мне оканьному небогоу (Ниф. XII в. 76). Хорваты доселе употребляют слово небогъ в значении убогий, бедняк.

– ниче: ничь: На ниче ся годины обратиша (Сл. Плк. Игор.) – то же что более сложное ничьто: в северо-западных наречиях nic тоже что в Сербском ништа, хорватском нищто = нича = никаj. Ниче: ничь встречается в древнейших памятниках, например, в Слов. Григ. Наз. XI в. (Ничьже выше показания), в Клоц. сб. (ничъже ино дальнее съмышлети) и пр. Че: чъ употребляется и с предлогами: Почь ми не повесте вы (Пат. Син. XI в. 280). В Чеш. nač, proč и друг. Ср. Болг. че.

– ничати ничу, никнути никну, первообраз. ништи нику, ничеть, склоняться, хилиться: Ничить въ страсти (Гр. Наз. XI в. 158). Видевъ старьца ничаща (Пат. Син. XI в. 92). Ничати въ землю (Пс. толк. XXXVII: 9). Доле лицемъ поничащю (Аф. Алекс. Мин. чет. Июн. 318). Въс край его седя и долоу ничя (Жит. Феод). Старостию къ земле поникохъ (Аф. Алекс, т. ж. 311). Приниче девица (Пат. Син. XI в. 99). Преникноувъ двьрьцами клетькы въ цр̄ьковь (т. ж. 129). Преникъшю емоу и зьрящю на море (т. ж. 278). Так и в Сл. Плк. Игор. Ничить трава жалощами... Уныша бо градомъ забралы a веселие пониче... Унылы голоси, пониче веселие. В болгарской песне: Сви сватове ничом уникнуху (Безс. 160).

– павороза: Топор съ паворозою на руце (Троиц. л. 6724.) теперь в мужском роде павороз, что по Академическому словарю значит снурок, вдеваемый в отверстие кошелька для открытия и закрытия его. По-старославянски было бы павраза, павраз, но встретилось пока только с предлогом по: повраз для перевода Греческих слов λοβόϛ и σϰυτάλη (см. Слав. Востокова) и заменено после словами препонка (Повразъ я̄трении с истесема. Лев.3.4) и носило (Да сътвориши повразъ от древъ негниющихъ Исx.30:5). Вься дадимъ оуды бо̄у иже на земли, вьсе ост̃имъ, не оставим ни повраза ятрьнаго, ни истесоу съ дидрагою (Григ. Наз. XI в. 138). Слово повраз живо и доселе в западных славянских наречиях, не только северных, но и южных – в Хорут. со значением веревки, в Хорватском, Сербском со значением веревочной или проволочной рукоятки у сосуда. Что и в Русском употреблялся предлог по в словах того же происхождения видно из слова поворозше в списке Лавр. л. 6655 г. Игоря поворозше за нозе, волочиша и; въ подл. сп. поверзъше. С формою корня враз соединялась другая връз: врез: Рус. верз. = верз. Акы скоту оуздами повьрзъши (Кир. Тур. 109). Гла̄хоу яко златомъ власомъ поверзена есть црк̄ви отъ небесе и темь же оутверждена (Kиeв. л. 6708). Да поврьзоуть и за нозе (Крм. XIII в.). Волъ повръотъ (Иак. Посл. Дим.). Того же происхождения слово повресло в Пс. тлк. CXVIII: 112: Дрьжиться за повресло оумъ – за повязь весовъ τὴν τρυτάνην. В Болг. нар. употребляются слова того же корня с другими предлогами и без предлога: вържу, вързах, вързувам, връзвам –связывать, завържу, завързах – завязывать – отвържу, отвързувам отвязывать, и пр.; врьзаница снопе – связка снопов: Врьжи попъ тъ да е мирно село то (Карн. Пам. 16). Залъ като врьзвано куче (т. ж. 16). Врьжи си червенъ конецъ на прьстъ тъ да тя не хванутъ уроци (Чолок. Болг. нар. Сб. 136).

– пасти, пасу: Уже бо беды его пасеть птиць (Сл. Плк. Игор.) – не значило первоначально то, о чем напоминают слова паства, паствина, пастух, пастырь и др. в их особенном частном значении, а вообще беречь, стеречь, надсматривать, присматривать. В словах предложных: съпасти, съпасение, съпас, опасение, опасивыи, опасьныи, упасти, запасти, запасать, припасти, припасать, припас и др. точно так же менее или более скрылось общее значение за частным; тем не менее во всех их вместе, сравнительно, и особенно имея в виду древние значения, нельзя не видеть вышеозначенного общего значения, давшего лингвистам повод уравнивать корень всех этих Славянских слов с корнем Санскр. паç паçьати – глядеть, Зенд. çпаç сторожить, Лат. specio, conspicio, Нем. spёhӧn spӓhen – подсматривать и др.

–погренути: Заидуть ли ся куны до того же года, то дадятъ ему куны въ треть, а месячный рез погренути (Рус. Прав.). И что будетъ взять то взяти, а что будетъ не взять, а то есмы погренули, грамоты подрати (Дог. гр. Твер. г. кн. и Дмитр. Ив. 1399) вм. погребнути: погребсти: погрести: погрети; многократн. погребати. И глагол погрети и сущ. погребъ употреблялись для обозначения забвения прошедшего, прощения, и в этом отношении слово погренути может быть считаемо Общеславянским¹.

– погънати пожену: см. жену гънати.

– полъстян: Невидалъ есми неба полъстяна (Дан. Заточ.). Плъсть = полсть – войлок, плъстьнииа – войлочный ковер. Слово плъсть есть не только в Чешском (plst) и Польском (pilść, pilśń), но и в Сербском и Хорватском (пуст. вм. плъсть, как вук. вм. влъкъ, дуг вм. длъгъ, тук вм. тлък, и пр.). В Славянском языке древнего времени едва ли и было другое более обычное слово исключительно того же значения, хотя и нельзя не предполагать, что было и другое, свое домашнее. Что слово плъсть не исключительно Славянское слово, это доказывается тем, что оно, только в других выговорах, принадлежит многим языкам, между прочим Тевтонским, древ. в. Нем. vilz; н. в. Нем. Filz; Швед.-дат. filt, Англ. felt, Романским: Итальян. feltro, Исп. fieltro, Франц. feutre, с глаголом Итал. feltrare, Исп. filtrar, Фр. filtrer, при позд. Лат. filtrum: feltrum: pheltrum, и поздн. Греч. ἀφέλετρον (Лев Имп. Такт.). В древнегреческом полсть называлась πίλοϛ, все полстяное πιλητόν, шапка из войлока πίλεοϛ, приготовление полсти – πίλησιϛ....

– поохритатися: похритатися – подсмеяться, наругаться. Этот глагол, отмеченный пока в слове Луки Жидяты (Не похритайся ни посмейся никакову мужю), в поучении Владимира Мономаха (Аще кому не люба грамотиця си, а не поохритаються) и в переводе Георгия Амартола (Биенымъ же симъ бывшимъ и похританым сквозе града въ оземьствие посланы быша), должен остаться в числе сомнительных по отношению к вопросу: принадлежит ли он к числу общих Славянских слов. Могу указать еще только один источник, где употреблено и это слово и другие того же корня и значения: это древний перевод Жития Андрея Юродивого. Вот места: Праведникъ поиде да ся похритасть лихо семоу светоу вражию (V. 50) (εἰϛ τὸ ἐμπαίζειν); показнь приимъ и похритоу (XL. VI. 188) (ϰαὶ αἰσχύνη); похритниче неприязнивыи (XVI. 76) (ἐμπαῖϰτο); мирьскыи похритниче (XVII: 78) (ϰοσμοεμπαῖϰτο); охритоу сътворити (XV: 72, XIX: 83) (ϑριαμβεύειν, ϑρίαμβον ϰαταστῆναι²) охритоу явивъся (XLVI: 188) (αἰσχύνη); друзии смеяхоуся, а друзии хритахоуся (XXVII: 105) (οἱ δε ἐϰομώδουν). Последнее место особенно важно, как указывающее прямо на корен: хрыт. Может ли быть допущено подравнение его с корн. grzyt в Польском pogrzytać (мне неизвестном), предложенное г. Гедеоновым, – остается для меня вопросом.

– поуща. Слово это случилось в двух древних Русских памятниках: в Поуч. Влад. Мон. (Конь дикихъ своима роукама связалъ есмь в’пущахъ, десять и двадцать), и в Русской правде (Аже погубить следъ на гостинци на велице, (а) села не боудеть, или на поущи: поусте). Имея в виду охоту в пущах за дикими конями и противоположность пущи с большою дорогою, надобно предполагать, что пущами назывались пустынные места и, может быть, особенно лесистые. До сих пор кое-где и в западной Руси, и в средней (на пр. в Орлов. губ. Трубч. Брян.) пущами называются леса, а на севере (Вологод. губ.) пущагами пустые места в полях, поросшие иногда кустарником. Пуща от пуст (как гуща от густ, чаща от част, мещане от место, теща от тесть), след. того же происхождения как пустыня (древн. поустыни), пустошь, пустота и т. п. Выражение некоторых списков Русской правды «на поусте» вм. «на поущи» указываете на слово поусто или и поуста, что напоминает Мадьяр. слово puszta: Румын. pust‘ очевидно, занятое от Славян. Не говоря о словах Славянских, где сохранились звуки ст, можем вспомнит, что в хорватском вместе с пуштина сохранилось и пушть, а в Хорут. pus̆c̆a – для обозначения пустыни, пустого или запущенного места, ἔρημοϛ, desertum.

– рало: так в Русских и в юго-западных наречиях, radlo – в северо-западных. Как орудие земледелия и слово его обозначающее, рало: орало не явилось ни у кого из Славян как занятое от других, кроме разве там, где прежде не было земледелия. Естественно было и дань давать от рала (Пов. вр. л. 6472). Никътоже възложь роукы своея на рало и зьря въспять оуправленъ есть въ цесарьство Бжӣе (Лк.9:62, по Юр. Ев. XII в.). Весло гребцемъ въ корабихъ, ратаемъ рало и лопату а воиномъ копище дае (Ио. Екз. 159). Аще преломление будетъ тесле, ли ралу, ли пиле ли секире, ли свердьлу, ли иному единому, да поклонится 100 (Феод. ст. Остан. 201). Крестьное рало (Кир. Тур. 22). Евангельскихъ словесъ рало (т. ж. 33). Рало вместе с названием Славянам принадлежит не исключительно, а совместно с другими народами: см. Ср. Нем. arl = Др. Сев. ardhr: Лат. arklas, Греч. ἄροτρον, Лат. aratrum. Слово это в разных видах происходит от глагола орати оря: Гр. ἀρόω, Лат. aro агаге = Готф. = arjan, Др.-верх.-Нем. erran, так же как и слово ратай: оратаи (: оратель): Греч. ἀρότηϛ, Лат. arator, Лит. artojis и т. д. В старославянских памятниках встречается не только рало: орало, орати, ратаи: оратаи, но и ралия –пашня (вост.), ральныи – относящийся к ралу: железа ральная: оральня (Жит. Андр. Юрод. 209). (ἐργαλεῖα γεηπονιϰά) В Посл. к Вас. Печер. есть слово раль: Се азъ во твой раль сею семена. Так или иначе выговариваемые многие из этих слов принадлежат южным Славянам так же, как и северным. В Сербской песне слышатся стихи:

Оно узима рало и волове,

Ал не оре бръда и долине,

Већ он оре цареве друмове.

В Болгарской песне: Он направи добро орало...

Да не оре тете край Дунав в нивя та

Че ще да изоре Янкини те кости.

У Болгар пахарь – орач, нива вспаханная орница.

– расоутися: Расушась стрелами по полю (Сл. Плк. Иг.) разъсоутися: расыпатися – разсыпаться, разсеяться – от соути съпя, сыпати сыпля – общеславянское достояние, и не только Славянское, но и других народов: сл. на пр. в Латин. dis – sipare от supare. Глагол расоути и расоутися встречаясь в древних памятниках, теперь слышатся в наречиях Серб., Хорв., Болгар., вместе с гл. съсоути, съсыпапи: Срб. сасути, сасипати (сл. в Пов. вр. И повеле Ольга людемъ своимъ съсоути могилоу великоу, яко съспоша, и повеле тризноу творити. 6453), исоути (Рус. высоути: Да не выспоутся на насъ изъ города. Kиeв. л. 6661).

– ролеиныи – пахатный – от ролия: ралия (см. рало); Погоубите смердь и ролью ихъ (Пов. вр. л. 1103). Игуменовъ жеребеи весь рольи орать възгономъ (Грам. Кипр. 1391). Земныя ролья изъ облакъ тоучами напаяемы растоуть (Пал. XIV в. 52). Несть ни четвероножины, ни ролья ни железа (Геор. Ам. 29). Вол же богомъ творяхоу (Египтяне) яко ролью творящоу емоу (т. ж. 41). Къ рольи въниматися (т. ж. 135). В этих словах, как и в некоторых других, в Русских и в северо-западных наречиях употребляется о вместо а; но из этого не следует, что слова эти заняты Русскими с запада, или на оборот.

– сводъ: съводъ (глагол съводити, съвести) – правоведное выражение Славянское довольно древнее. Оно было употребительно не только у Русских (см. Рус. Прав.), Поляков и Чехов, но и на Славянском юге. Так в Законнике Стефана Душана читаем: – И ако ли кто що оувати оудавлено или оукрадено лицемь, или силомъ оузето буде, вьсакы о томъ да да сводь. Ако ли кто коупи где любо или оу земли царевои или оу иной земли, виноу да дасть сводь, ако ли не да свода, да плати по законоу (Шаф. 143. Зиб. 182). И сводь коньскыи и иныихъ добытькь или кои годе, правьда. Что се гоуси или оукраде, томоу да да сводьника, да плати вьсако само седьмо, ако ли рече: коупихь оу того земьли, да оправе доушевьници от глобе, ако ли га не оправе доушевьници, да платить глобомь (Шаф. 193, Зиб. 193).

– серенъ – мерзнущий туман: Хоте же (Игорь) ехати полемъ перекъ возле Сулу, и бяшеть серенъ великъ, ако же вои не можахуть зреима переити днемъ до вечера (Kиев. л. 6693). Падшу снегу и серену не могоша ити (Гал. л. 6758). Правда, что это слово более известно у северо-западных Славян, но не у них одних что оно не чуждо и юго-западным, свидетельствует его употребление в Хорутанском наречии: srien Harsch. Гутсм., sren gefrorenes Schnee, Harschdecke; srenast: skrapast – harsch. Myp.

– смага – дым, копоть (?); смажити – соб. коптить. Ср. Лат. smakt dämpfen, Нем. schmauchen – дымить, курить. Сл. посмаг = род. хлебца, παξάμαϛ, παξαμάτιον может быть и занятое, но осмысленное слово: Намочити ковригы, рекше сухыя посмагы (Геор. Амар.). Полъ посмага ядяше на дн̄ь (Жит. Андр. Юр. VI: 25). Въсхыти посмагъ (т. ж. XVII: 77). Посмагы (Пат. Син. XI в.262:263). Срав. Мадьяр. peszmeg.

– снемъ: сонъмъ: соймъ: сеймъ: – συνέδριον, σύναξιϛ. Если какое из этих произношений слова съньмъ можно назвать северозападным, то только последнее – сеймъ, и то, разумеется, свойственным только тем наречиям, где возможен выговор се предлога съ. Выговор сонъмъ: соймъ возможен напротив того всюду, где ъ переходит в о. Что же касается до произношения слова съньмъ как снемъ, то оно не может нигде считаться чуждым – так как не представляет в себе ничего особенного, местного. Поэтому то не мудрено найти его и в древних памятниках, и в разных живых наречиях. Въ снемъ праведныхъ вънити (Мчн. Вит. Мин. Чет. июн. 215). Хорут. senjem.

– стуга: стѫга: въстуга (: въстугы, – ъве): въстугъ – завязка, ремень (см. Слов. Вост. и Микл.). В выражении Сл. Плк. Иг. Древо съ тугою къ земле преклонилося – съ тугою не одно слово, а два: съ тугою.

– съсоути, съсъпу: см. расоути.

– троскотати – трещать. А не сорокы въстроскоташа (Сл. Плк. Иг.). Приступиста ина два и сняста другую дску съ печи и седоста, и удавиша и рамяно яко персемъ троскотати (Пов. вр. л. 6605). Нозе мои изъ дноу возгорестася яко и жиламъ скорчитися и костемъ троскотати (Киев. Патер. 25). Съставы троскотаху (Лет. 1401 г. Игр. V. пр. 222). Созвучие троск: треск: треск дало от себя в Славянских наречиях много разных слов, в ряду которых троскотати принадлежит по образованию к числу вторичных. К первичным принадлежат треск: трескъ, треска: трѣска; троска, трещать: трещати, трещити, трискати (Хор): трощити и др.; к вторичным: трескота, троскотъ, троскотати, въстроскотати (ср. топотъ, топотати, топтати, грохотъ, грохотати, шепотъ, шепотати, и пр.). Как созвучие, так и многие слова принадлежат всем Славянским наречиям, и не им одним, но и другим языкам: сл. Лит. treskéti, traskéti, tarsketi; Готф. thriskan, thrask и пр.

– троудьныи – тяжелый в переносном смысле, – от троудъ – то что требует усилий – не только общее Славянское, но и общее Европейское достояние: Лат. trudor trudere, – давить, тяготить, Готф. thrutun, thraut – отягощать. Др. Сев. thraut – труд, threyta – мучить. В древне Славянском троудьный значило между прочим опасный гибельный: троуд’ным недугом гыбну (Жит. Андр. Юр. XXXII: 127). (λυμιϰῆ); троудовным недугом болит (т. ж.). В Болгарском трудна жена – тяжелая, беременная (Doz. 406).

– треска – щепа: Дати прободем трескою черево твое толъстое (Повр. вр. л. 6526). Есть в древних церковнославянских памятниках, есть и в живых наречиях, между прочим и в юго-западных: Хорут. trěska, trešče –sarmentum, Срб. треска, трештина – assula, Болг. треск – Span. См. троскатати.

– уборокъ: уборъкъ – сосуд определенной меры для пшена и т. п., слово, может быть, вошедшее и не во все Славянские наречия, но всё-таки не в одно северо-западное (Чеш. oubor: úbor, ouborek; Люнеб. wumberak) как свидетельствует между прочим, кроме Русского, Сербское, где выговаривается уборак. Миклошичь остроумно подметил сродство этого слова с Др.в.Нем. aubar. Ср.в.Нем. einbar, Нов. Eimer.

– утяти: оутяти оутьну: Аще оутнеть мечемь (Рус. Прав.) от тяти тьну: тьпну – рубить: есть во всех Славянских наречиях и, как замечают исследователи, принадлежит к тому же корню как Греческое τένδω, Латинское tondeo.

– хоть: хоти – в древних памятниках встречается часто в значении любовницы или любовника, как и доселе в Хорут. наречии (Хрв. hotnica – прелюбодеица), а равно и в Чешском. В Русском значило и то, что иначе выражается словом желанная, безо всякого дурного оттенка. Только с таким поэтическим оттенком значения употреблено слово хоть в Слов. Плк. Игор.: Забывъ чти и живота и града Чрьнигова отня злата стола и своея милыя хоти красныя Глебовны свычая и обычая.

– цвелити – вопить. Принадлежа северо-западным наречиям с произнесением к вместо ц (как и в сл. квет: цвет), слово это в юго-западных наречиях известно с звуком ц, кое где несколько изменяя значение. Так в Болгарском оно значить ржать: Конче то ясно поцвили (Болг.п. Безс. 4): и конче то му цвилеше (т. ж. 236). Один из древнейших случаев употребления этого слова представляется в переводе Григ. Наз. XI в.: Яко и детищю цвилити: Ср. Лит. kauliti – выть, heulen, А.Сакс. hoelan – кричать. Это ли именно слово употреблено в Слв. Плк. Игор. в выражении: рано еста начала Половецкую землю мечи цвелити, а себе славы искати? Значит ли здесь цвелити – заставлять вопить? Это вопрос, до сих пор остающийся нерешенным.

– чинити – вообще делать, рядить и особенно подновлять: Начаша чинити город на Нарове (Новг. л. 56); поновити рекше починити ссуды цр̄ковныя (Въпр. Феогн. 1301) – в общем смысле общее достояние всех Славянских наречий с древняго времени.

– яр туръ: Яр туре Всеволоде, стоиши на борони (Сл. Плк. Игор.). И слово ярыи, и слово туръ, как название особенного рода быка, отдельно не могут быть рассматриваемы как частное достояние какого бы то ни было Славянского наречия. Сопоставленные вместе в одно поэтическое выражение, они не могут быть считаемы заимствованием из чужа в Русский язык только по тому, что нашлись в стихотворных произведениях другого Славянского народа, и притом еще в таких, которых относительная древность еще не определена окончательно. Встреча такого поэтического выражения в произведениях двух Славянских народов скорее может повести на домысл, что оно общеславянское. Надо вспомнить при этом, что к существительному тур прилагалось и другое прилагательное буй: И рече ему буи туръ Всеволодъ; Ты буй Рюриче и Давыде; А ты буй Романе и Мстиславе; Пети слава Игорю Святославичу, буй туру Всеволоде, Владимиру Игоревичу (Сл. Плк. Игор.). Вместе с этим надо вспомнить, что в чешском было и слово bujarý, и слова bujař, bujarost.

Вообще можно сказать, что очень многие слова, которые показаться могут принадлежащими к составу того или другого Славянского народа или некоторых немногих наиболее близких, будучи обследованы более внимательно, оказываются вовсе не такими местными, а должны быть считаемы общею принадлежностью Славянского языка, или же и общим достоянием многих языков.

С другой стороны, если бы и в самом деле некоторые слова были исключительною принадлежностью наречий Польского, Чешского, Серболужицкого, из этого еще нельзя выводить, что эти слова были употребляемы и Балтийскими Славянами и именно теми, которые заходили в Русскую землю. Таких слов, употреблявшихся или употребляемых и доселе в Чешском и Польском, отмечено в рассматриваемом исследовании очень немало. Некоторые из них только тогда могли бы годиться к делу, когда бы вместо указаний на наречия Чешское и Польское или, пожалуй, и рядом с ними, приведены были указания на памятники, относящиеся прямо к Балтийским поморским Славянам. Все другие без ущерба доказательности защищаемого мнения должны быть опущены.

Они бы могли быть употреблены в дело, но только в другое, важное для изучения Русского языка сравнительно с западными Славянскими наречиями, без особенного отношения к вопросу о Варягах. Давно уже отмечаемы были отдельные черты сходства Русских наречий, то с северо-западными наречиями, то с юго-западными, черты, заставляющие глядеть на Русский язык, как на особое третье отделение Славянского языка, среднее между двумя остальными. Подобрать и разобрать черты ближайшего сходства с северо-западными наречиями, без сомнения, нужно. И вот в этом отношении многое из отмеченного г. Гедеоновым пригодно, если и не как окончательно верное, то по крайней мере, как наводящее на дальнейшие исследования. В ряду таких отметок могут быть поставлены указания на болонье, вымолъ, лутовяный, оходы, помочное, прилъбица, свесть, смильное, укладъ и некоторые другие.

Нельзя вместе с тем не пожелать, чтобы в исследовании г. Гедеонова, при новой его обработке, было обращено более внимания на происхождение слов, и исправлены были нечаянные ошибки и недоразумения, которых сравнительно не очень много, но которые для многих и многих до того важнее всех достоинств, что закрывают их собою, как несуществующие.

Не смотря на все это, не смотря на необходимость подтвердить защищаемое мнение значительно бо́льшим количеством и более веских доказательств, а вместе с тем не смотря на необходимость более положительно опровергнуть возможность глядеть на язык древних Руссов, как на одну из ветвей Тевтонского корня, рассматриваемое исследование достойно уважения и признательности как плод немалого труда, оживленного желанием уяснить неясное и отметить, как недостойное безусловной доверенности, то, что до сих пор считалось совершенно верным даже безо всяких доказательств.

Труд г. Гедеонова таков, что если бы им защищаемое мнение по недостаточности приведенных доказательств, было и отвергнуто, то все же нельзя уже будет относиться и к мнению противному, им опровергаемому, с тем апатическим спокойствием, которое доселе утверждалось все крепче, все безусловнее.

В Замечаниях своих о книге С. А. Гедеонова я выразил надежду, что стойкость этого подвижника науки в преследовании цели заставит его еще раз перебрать свой труд и где нужно дополнить и исправить – так же, как это им сделано в этой книге, давшей в новом и более полном виде то, что им дано было еще в 1862 году под названием «Отрывков из исследований о Варяжском вопросе (Записки Академии Наук I и II: Приложение 3, III: Прилож. 5). Нельзя было не ожидать этого от того, кто, посвятивши много лет на первую обработку своей задачи, не оставил ее, как это бывает большею частью у людей, увлекающихся по прихоти, а хотел выработать свою любимую мысль как можно лучше, и не побоялся новых усильных трудов, несмотря на слабость сил телесных.

Не так, однако случилось: С. А. Гедеонов, все более слабея силами тела, прошедшим летом слег в тяжкой болезни – и 15 сентября скончался. Конечно, Гедеонов пожил не мало: ему было уже за шестьдесят, и потрудился не мало – с тех пор, как в 1835 году окончил в Петербургском университете курс кандидатом историко-филологического факультета; но все же от его деятельного и пытливого ума, от любви к труду и пользе общей еще можно было ожидать продолжения работ, которыми должно дорожить образованное общество. Лишившись его, оно конечно, почтит его признательностью, как одного из тех русских нашего времени, преданных чистою любовью науке и искусству, добру и отечеству, которыми не можем не дорожить, в которых не перестанем нуждаться.

20-го Сентября 1878 года