Архиепископ Димитрий (Муретов), как церковный проповедник¹

Преосвящ. Димитрий Муретов имел очень высокий взгляд на значение проповеднического слова в экономии церковной жизни вообще и в служении пастырском – в частности. Божественное слово Христа Спасителя, – «то всемогущее и вседейственное слово, которого слушают небо и земля, мир горний и дольний, то живое и животворящее слово, которое исцеляло недужных, воскрешало мертвых, которое услышат некогда и вси сущии во гробех и услышавши оживут»², и которое составляет единственный предмет церковной проповеди, рассматривается преосвящ. Димитрием как одно из самых действительных и неустранимых средств совершения пастырями Церкви спасения верующих, наравне с церковными таинствами. «Господь Иисус Христос, заповедавший нам благовестие мира, – говорит проповедник, – даровал нам власть и средства низводить сей мир во глубину душ и сердец человеческих... Для сего Господь даровал нам Свое божественное слово... Сие всемогущее слово не может быть бездейственно, хотя возвещается вам нашими бренными устами, ибо не изнеможет у Бога всяк глагол. Он оставил нам животворящее Тело и Кровь Свою... Он оставил нам святые таинства, совершаемые силою и действием всесвятого и всесовершающего Духа Божия»³. Поэтому, чем более чувствует пастырь скудость собственного слова, тем усерднее должен отверзать пред паствою сокровище слова Божия и из него износить ей нетленную пищу и питие для утоления духовной алчбы и жажды⁴. Пастыри Церкви поставлены для того, чтобы «возделывать и охранять ниву Божию, возбуждать согрешающих, восставлять падающих, укреплять немощствующих, обличать и предупреждать козни вражьи, приводить ко Христу Господу», и это должны они совершать прежде всего словом веры и спасения, т. е. церковною проповедью, а затем примером своей богобоязненной жизни⁵. Отсюда глубокое сожаление преосвящ. Димитрия, что пастыри Церкви не возвышают или слабо возвышают свой голос, не настоят благовременно и безвременно, чтобы обличить, запретить, умолить, т. е. не проповедуют Слова Божия⁶.

Впрочем, подобно всем великим проповедникам Христовой Церкви, преосвящ. Димитрий далек был от мысли, что церковное слово само по себе действенно, что оно приносит плоды, кто бы его ни сеял и где бы ни сеял. Он твердо был убежден, что действенность проповеднического слова вполне зависит от жизни проповедника. «Откуда, –спрашивает он, – в слове явится жизнь и сила, если нет их в самом сердце говорящего? Только сердце, благоухающее небесным помазанием от Святого, способно увлекать в воню мира своего души способные сочувствовать всему доброму и святому. Тогда только слово наше бывает живо и действенно, когда оно растворено солью благодати, живущей в душе нашей. Тогда только совет наш прилагается, как целительный бальзам к сердцу ближнего, когда дышит в нем дух истинной христианской любви, умеющей нелицемерно радоваться с радующимися и плакать с плачущими. Тогда только наставление наше бывает благотворно и приемлется сердцем, когда глубоко звучит оно убеждением собственного, напитанного благочестием нашего сердца. А грешнику Бог давно сказал: вскую ты поведавши оправдания моя, восприемлеши завет Мой усты твоими?"⁷

Усвояя церковной проповеди значение божественного средства для совершения спасения людей на земле, преосвящ. Димитрий сам весьма усердно относился к проповедованию Слова Божия. Об этом свидетельствует громадное количество проповедей, оставшихся после него. Все ящики письменного стола Преосвященного, после его смерти, были найдены набитыми рукописями-проповедями. Г. Никитский обстоятельно изучил их, а также и все, что было при жизни Архипастыря напечатано в разных повременных изданиях, и значительно восполнил первое издание проповедей преосвящ. Димитрия, сделанное преосвящ. Иустином Новомиргородским в 1889–1890 году, выпустив второе издание их в пяти томах, заключающих в себе свыше 600 проповедей. Если принять во внимание, что некоторые проповеди преосвящ. Димитрий произносил по несколько раз при соответствующих случаях, а также и то, что, вероятно, не все произнесенное им было записано, то станет ясно, что проповедническая деятельность преосв. Димитрия была весьма обширна и производительность его в этом отношении лишь немного была меньше производительности знаменитого Иннокентия Херсонского. Это объясняется не только высоким сознанием своего проповеднического долга, но и тою поразительною легкостью, с какою давались проповеднику церковные слова и беседы. Преосвящ. Димитрий, в совершенстве владевший стилем первоклассного проповедника, постоянно приникал к свидениям⁸ Господним, в которых истинный свет и жизнь, глубоко понимал и глумления⁹ человеческой мудрости, в которых мрак и тьма, а потому всегда готов был первыми просвещать и питать души, жаждущие истины и правды, а последние обличать. Кроме того, он столь широко был осведомлен в проповеднической и вообще назидательной литературе как святоотеческой, так и русской, что для него не составляло никакого труда в каждую данную минуту самому предложить слушателям слово наставления и назидания. В его необыкновенно обширной памяти всегда толпилось множество проповеднических отрывков, назидательных примеров и опытов духовной жизни, разных сравнений, сопоставлений и т. п. иллюстраций, которыми он с великим искусством и пользовался. Особенно же замечательна была его начитанность в книгах библейских, из которых он без всякого для себя труда, черпал все, что ему необходимо было при обсуждении того или другого проповеднического предмета. Для издателей проповедей преосвящ. Димитрия составляло большой труд подставить цитаты к библейским текстам в этих проповедях, и они многое оставили не отмеченным часто потому, что речь Проповедника, облекаясь в библейские изречения, как бы претворяет последние в свою плоть и кровь.

О чем проповедовал преосвящ. Димитрий Муретов? Он ясно сознавал, что христианская вера призвана внутренне переродить человека, сделать его новым творением и чрез духовное возрождение дать ему блаженство жизни вечной и счастье временной жизни. Так как «золотой ключ»¹⁰ к этому блаженству и счастью заключается в исполнении заповедей Божиих, то разъяснение последних и составляет задачу преосвящ. Димитрия, который своим церковным словом хочет воодушевить своих слушателей к подвигам высоко-христианской жизни. Последняя у каждого верующего обыкновенно состоит из множества отдельных моментов, в которых и преломляется основной дух и настроение его и которые образуют добродетели или пороки его. Проповедник, поставляющий своею целью содействовать возрождению человека и потому выступающий на церковную кафедру не случайно и не для исполнения только официального долга, а постоянно и по сознанию принятого на себя служения благовестника, – а таким и был преосвящ. Димитрий, – не может проходить мимо этих добродетелей и пороков; он должен сделать их предметом своего слова. И вот мы видим, что преосвящ. Димитрий говорит о всех проявлениях религиозно-нравственной жизни христианской, раскрывает в своих проповедях все обязанности христианского звания нашего, освещает наше христианское поведение со всех сторон. Нет ни одной христианской добродетели, о которой мы не нашли бы у него обстоятельной и назидательной речи, равно как нет ни одной серьезной опасности, угрожающей христианскому благочестию, от которой он не предостерегал бы нас.

Преосвящ. Димитрий, впрочем, не был проповедником индивидуалистической нравственности; он не рассматривал своих слушателей вне взаимной их церковной связи. Ему чужда была тенденция протестантских и сектантских проповедников представлять каждого слушателя обособленно, как будто этот слушатель ничем не связан с другими верующими во Христа и он один, без всякой сторонней помощи, может и должен совершать свое спасение. Преосвящ. Димитрий, наоборот, видел в своих слушателях живые камни, из которых силою св. Духа и взаимною любовью их созидается дом Божий, Церковь Христова. Поэтому он и освещал своим словом сколько внутренний мир каждого ученика Христова, столько же и многостороннюю жизнь всей Церкви. Сколько проповедей его посвящено вопросам о различных обрядах, установлениях и обычаях церковных! Сколько внимания он уделяет уяснению значения единения верующих в церковной молитве и таинствах и вообще церковного общения в деле спасения!

Не был преосвящ. Димитрий и проповедником автономной морали, не желающей ничего знать о догме церковной и избегающей говорить о догматических основах нашей веры христианской. Для него были безконечно дороги эти основы, и он с неослабевающей энергией раскрывает их пред своими слушателями, поставляя в зависимость от них всю жизнь христианскую, все движения сердца и все проявления воли верующего человека. С какою трогательною любовью говорит он о воплощении, страдании, смерти и воскресении Спасителя, о нашем искуплении и возрождении во Христе! С какою отеческою заботливостью он приводить ум своих слушателей в соприкосновение с откровенными истинами веры, как бы опасаясь неосторожным или неточным выражением унизить эти истины, свести их на степень рационально доказуемых положений, натурализировать их! Таким образом, со стороны содержания проповеди преосвящ. Димитрия, можно сказать, неисчерпаемы. Но есть предметы и вопросы, к которым проповедник с особенною любовью возвращается, как бы стараясь уяснить их для слушателей с предпочтительною глубиною и основательностью: очевидно, по обстоятельствам своего времени и по настроению своего духа он видит в этом особенную надобность, Предметы эти следующие:

Грех и покаяние. Пророк говорит: «горе тем, которые свет называют тьмою и тьму светом». Это относится не только к нашему поколению, потерявшему различие между тем, что грех и что не грех, но и к современникам преосящ. Димитрия. Проповедник ясно сознавал это страшное падение человека и не уставал говорить о нем, призывая к покаянию и исправлению жизни. Почти все слова его на недели Великого поста и приготовительные к нему имеют своим предметом разъяснение того, что есть грех, откуда он происходит, в чем он выражается и как должно бороться с ним. Проповедник как бы желает отыскать самый корень греха и показать его человеку с тем, чтобы последний мог вырвать его из своей души. Какова его точка зрения в данном отношении, можно видеть из второго слова его пред исповедью¹¹. «Что такое грех? – спрашивает проповедник. – Это, во-первых, нравственный яд, духовная отрава, которая производит то же в нашей душе, а потом и в теле, что производят в теле обыкновенные яды... Это удица и сеть, которою диавол уловляет нас в свою его волю... Это средостение ограды, разделяющее нас от Бога».

Привязанность к временному и земному. В этой привязанности находят свое объяснение все падения человека, все его пороки, все его противление заповедям Божиим. Проповедник поэтому и старается разбить все человеческие иллюзии относительно земного счастья, разорвать все узы, привязывающие нас к земле, и устремить наш дух к жизни потусторонней, небесной. Непрочность земных удовольствий, призрачность земного счастья и вообще обманчивость всего временного – эта идея раскрывается у преосвящ. Димитрия не только в специальных главах на Новый год¹², но и во множестве других проповедей. На того, кто возьмет на себя приятный и весьма полезный труд прочитать хотя бы один том его слов, последние, несомненно, произведут такое впечатление, как будто их автор был человек мрачного образа мыслей, грустного настроения, как будто для него мир не представлял ни одной радости: так он умеет убедительно говорить о суете земных привязанностей.

Но это не есть пессимизм с его мрачным мировоззрением, не знающим никакого выхода для себя, никакого утешения. Нет, знаменитый проповедник видит пред собою светлые горизонты иной, лучшей жизни, пред ним открываются голубые вершины вечности с ее неизживаемыми радостями. Сюда, в эту чудную страну вечности устремлен его взор; потому-то на себя он и смотрит, как на странника и пришельца на земле, а свое отечество истинное видит в небесном граде, которого строитель и художник Сам Бог. Вполне понятно, почему преосвящ. Димитрий с такою любовью и так горячо раскрывает в своих проповедях далее –

Учение о Промысле Божием. «Вера в непрестающий никогда и никогда не оставляющий нас Промысл Отца небесного, – говорит архипастырь-проповедник¹³, – уверенность, что с нами и в нас всегда и везде соприсутствует Сам Господь и Бог наш, видит не только все дела, но и каждый помысл ума нашего, слышит не только слова, но и внутренние желания сердца нашего, есть лучшее средство обучить себя ко благочестию христианскому... Вся жизнь наша и все окружающее нас уверяет нас, что под невидимыми и таинственными, но тем не менее осязательными, благотворными и спасительными действиями всемогущего Промысла Божия протекает вся жизнь наша, совершается вся судьба наша на земле. Уверьтесь же крепко и неотступно в этой истине... Тогда вы обретете желаемое спокойствие духа и сделаетесь истинно счастливыми».

Преследуя на церковной кафедре великую задачу воодушевления слушателей желанием победить в себе начало жизни мирской, греховной и спасти свою душу, преосвящ. Димитрий нередко выходил из тесной сферы указанных предметов своего проповеднического слова для того, чтобы показать, как освещаются идеей спасения вопросы т. н. современности.

Высказывалось мнение¹⁴, что преосвящ. Димитрий не любил проповедовать на темы современные, что он не останавливался на обличении реальных пороков и недостатков современного ему общества, а предпочитал говорить о пороке и добродетели, о нечестии и святости вообще. Но это мнение, по нашим наблюдениям, можно принять только с значительным ограничением. Преосвящ. Димитрий воспитал свой проповеднический вкус на высоких гомилетических образцах древности общецерковной и русскоцерковной и вполне оправдал советы св. Иоанна Златоустого относительно обличительного элемента в церковном слове. «Обличающий, – говорил Златоуст¹⁵, – должен много обдумывать, чтобы обличение было принято охотно; нужно много благоразумия тому, кто прилагает это врачевство; лучше сказать – обличающий должен иметь больше мудрости, нежели режущий тело... Нам нужно не только дерзновение, когда мы намереваемся обличать, но еще больше кротость, нежели дерзновение, потому что грешники никого так из людей не отвращаются и не ненавидят, как того, кто намеревается обличать их; они стараются найти предлог уклониться и избежать обличения, поэтому нужно удерживать их кротостью и снисходительностью». Нужно обличать умеренно и с любовью к личности согрешившого. «Как раны открытые и часто подвергающиеся влиянию холодного воздуха, делаются более жестокими, так и душа согрешившая становится более безстыдною, если пред многими обличается в том, в чем согрешила». «Обличение само по себе невыносимо, если оно не растворено утешением». Эти мудрые советы Златоуста преосвящ. Димитрий в полной мере осуществил в своем проповедничестве. Нигде у него обличение язв современного общества не переходит в бичующую сатиру, столь неуместную на церковной кафедре; нигде у него изображение современных пороков и недостатков людей, современного настроения мира и направления его деятельности не простирается до забвения того, о чем прежде всего и главным образом должен говорить всякий христианский проповедник. Он как бы боялся променять великое служение Слову Божию на роль обыкновенного описателя нравов своего времени. Вот, почему там, где любители сатиры желали бы видеть подробности и притом в самом ярком изображении, у преосвящ. Димитрия мы находим лишь намеки. Но, конечно, последние настолько понятны, что их вполне достаточно для целей проповеднических. Что можно было бы с гомилетической точки зрения прибавить, для обличения безсердечия современного человека в его отношении к нуждам ближних, напр., к следующим словам проповедника: «Сколько мест увеселения поддерживается нашею щедростью, постоянно увеличивается в числе и разнообразии праздных и душетленных забав и удовольствий, когда жилища нищеты и печали остаются от всех забытыми? Сколько пристанищ праздности, невоздержания, безумного разгула обогащаются, когда сотни и тысячи нуждаются в насущном хлебе и убежище?»¹⁶

Как широко понимал нужды семейной, общественной и государственной жизни своего времени преосвящ. Димитрий, можно видеть, между прочим, из 5-го тома его слов, бесед и речей, где трудно найти проповедь, в которой бы проповедник не касался той или другой стороны этой жизни и в которой бы он не проявил высоких качеств «прозорливости и осторожности, духовной рассудительности и опытности, снисходительности и терпения, твердости и святости», предъявляемых им самим к служителям Слова¹⁷.

Конечно, обличая разного рода недостатки времени, преосв. Димитрий весьма склонен трактовать последние с точки зрения т. ск. общей схемы нравственных пороков, так что они выступают у него без тех индивидуальных черт, которые определенно характеризуют то или другое поколение людей. Но ведь эти индивидуальные особенности не составляют сущности пороков и недостатков, подлежащих проповедническому обсуждению. «Мир и ныне, как и всегда, тот же, – говорит преосвящ. Димитрий¹⁸. – Ненависть мира ко всему святому, божественному всегда та же. Быть может, она выражается теперь иначе, чем прежде. Теперь не терзают пытками и муками, не отдают на съедение зверям, не сжигают на кострах, не распинают на крестах; но отвращение от слова истины и правды, но презрение к христианскому учению о самоотвержении и нищете духовной, к кротости, смирению, долготерпению, но ненависть к слову обличения, изводящему на свет тайны помышлений и мыслей сердечных, осуждающему беззаконные привязанности и страсти, требующему истинного покаяния и исправления жизни, – всегда те же».

В чем заключаются внутренние особенности проповеднического слова преосвящ. Димитрия?

Преосвящ. Димитрий сообщал своим словам характер собственных личных переживаний. Действенность этих слов обусловливается именно этим характером. В них говорил и продолжает говорить человек, для которого предмет речи весьма дорог и близок, который износит из своего сердца то, чем это сердце живет и дышит. Вера в Бога и упование на Него, мир душевный, любовь к человеку, молитва, покаяние, будущая жизнь – обо всем этом проповедовал Димитрий Муретов не потому, что и всякий проповедник это должен делать, но потому, что на церковной кафедре он сознавал себя свидетелем Христовым и не мог, поэтому, не свидетельствовать о том, что он внутренне, т. ск., осязал. Отсюда необыкновенная убедительность его слова. При чтении его проповедей нельзя отрешиться от впечатления, что с нами беседует, нас наставляет и утешает совершенный Божий человек, на всяко дело благое уготованный. С этой стороны проповедническое слово Димитрия Муретова может быть сопоставлено с проповедями Иоанна Зл., Димитрия Ростовского, Тихона Задонского и Иннокентия Херсонского.

Указываемая здесь особенность проповедничества Димитрия часто выражается в характере самого изложения проповедей, которые нередко принимают форму настоящих молитв. Таково, напр., большинство слов на св. 40-цу, составляющих 4-й том его произведений.

К внутренним особенностям ц. проповеди преосвящ. Димитрия относятся также те гомилетические приемы, какие он употребляет для воздействия на своих слушателей. М. Филарет Московский довольствовался для этой цели логической аргументацией по преимуществу, архиеп. Иннокентий старался влиять на чувство художественным изображением предмета проповеди; Димитрий же Муретов, не отказываясь ни от того, ни от другого приема, в то же время предпочитал покорять сердца слушателей двумя идеями – идеей нашего искупления во Христе, нашего богосыновства, и идеей вечных мучений и наград в загробной жизни. К истории нашего спасения он возвращается так часто, что, кажется, нет ни одной частности в этой истории, которой бы он не разъяснил. И все это он делает с тем, чтобы показать, как мы взысканы щедротами Божиими, на какую высоту вознесены и как, посему, должны дорожить своим званием христианским. С другой стороны, он неустанно живописует пред нами будущую жизнь и то, что ожидает нас за гробом, как возмездие за нашу здешнюю земную жизнь. Современные проповедники как будто боятся говорить об огне геенском, а между тем «кто делает только увещания, а не устрашает наказаниями, не много тронет людей нечувствительных»; «кто не позволяет говорить о геенне, тот незаметно делает не что иное, как этим обманом толкает и ввергает другого в геенну¹⁹.

Что касается внешней формы проповедей Димитрия, то она самая разнообразная. Проповедник не любит ничего шаблонного и риторического. В его речи существенное составляет содержание, мысль; последняя сама для себя создает форму выражения, которая поэтому всегда дышит жизнью и отличается богатым разнообразием. Преосвящ. Димитрий не признает рекомендуемых риторикою вступлений, делений и подразделений. Он приступает к своей теме непосредственно, так что слушателям не нужно напрягать мысли, чтобы понять, о чем будет говорить проповедник. Развивая тему почти всегда в связи с общим своим православно-христианским мировоззрением, он старается быть красноречивым в духе святоотеческом. Отсюда постоянные обращения его к Библии и к жизни внешней природы. Особенную живость его речи придают вопросы, повторения, диалоги и т. п.

Язык проповедей архиеп. Димитрия серьезен, весьма точен и почти всегда удобопонятен. Говорим – почти всегда, потому что все же нужна специальная подготовка для усвоения догматических терминов и определений, которыми проповедник постоянно пользуется для своих проповеднических целей.

В заключении нашей краткой характеристики проповеднической деятельности преосвящ. Димитрия Муретова позволительно спросить, как далеко простиралось влияние его проповеди на современников. Вопрос о влиянии церковной кафедры на народ многих провозвестников Слова Божия приводит в уныние, п. ч. мы обыкновенно не видим осязательных плодов нашего делания. «Охотно читают люди или слушают обличительные речи проповедников Слова Божия, хвалят говорящих истину и правду, прославляют вступающихся за справедливость и невинность, хвалят неустрашимо обличающих пороки и развращение; но это только дотоле, пока слово истины и правды, слово обличения и укоризны относится к другим, не касается их самолюбия не трогает их любимых привязанностей... В противном случае они готовы сказать всякому проповеднику...: отступи от нас, путей твоих ведети не хощем. Жестоко есть слово сие, и кто может его послушати»²⁰. Так было всегда; то же испытал на себе, без сомнения, и приснопамятный архиеп. Димитрий. Он сам говорит о проповедниках, конечно, на основании собственного опыта: «Жатва трудная и многоскорбная. Не раз придется поливать посеянное Слово Божие собственными слезами и не дождаться плода, чтобы взять рукоять с веселием. Часто придется исколоть руки до крови, стараясь исторгнуть терния и волчцы. Порок злобен и ненавидит того, кто хочет искоренить его; суеверие упорно и готово преследовать с ожесточением своего обличителя; борьба со страстями человеческими приносит всегда огорчение и скорби. Нужно много любви и пастырской и отеческой, чтобы не смущаться всем этим... Жатва, не вознаграждающая делателей земными благами! Здесь сам Господь предсказал своим апостолам одни труды и скорби, гонения и озлобления. Вся награда – на небе и в вечности, а здесь – страдания и крест. Нужно много веры и упования, мужества и терпения, благоразумия и забвения всего земного, чтобы претерпеть до конца и непостыдно встать пред Господом в страшный день суда»²¹.

Но если преосвящ. Димитрий, в отношении влияния его проповеди на современников, едва ли достиг большого, чем другие наши знаменитые проповедники, то в истории ц. проповедничества русского он занял исключительное положение. Его проповедь своими гомилетическими достоинствами завоевала всеобщие к себе симпатии и по справедливости считается образцовой. Современное поколение пастырей-проповедников, несомненно, весьма усердно читает эту проповедь и по ней учится искусству церковного благовестничества. С уверенностью можно сказать, что и будущие поколения будут почитать в преосвящ. Димитрии Муретове своего незаменимого наставника и руководителя.

Свящ. Ник. Гроссу.

Оттиск из журнала «Труды Киевской дух. Академии», 1911 г.

Типография Акц. 06-ва «Петр Барский в Киеве», Крещатик, 40.