«Образцы» – примеры духовной жизни

Господь и Бог наш не того ублажает, кто только

учит, но того, кто прежде творит, а потом учит...

Потому что те, которые слушают такого учителя,

бывают готовы подражать ему, не столько получая

пользу от слов его, сколько будучи подвигаемы и

понуждаемы делами его действовать подобно ему.

Преподобный Симеон Новый Богослов

Как дорог и на земле святой человек для людей!

Глинский патерик⁷

Глинская пустынь – «это школа Христова;

это одна из светлых точек на земном мире,

в которую, дабы войти, надлежит умалиться

до Христова младенчества».

Архим. Макарий

Для благочестивого человека, желающего знать славное прошлое наших св. обителей, для нашего бессмертного духа полезно и отрадно вспомнить подвиги св. мужей, ходивших в законе Господнем, поучаясь в нём день и ночь. Таковые через усердную молитву, несомненную надежду на Бога, через сердечную чистоту, смирение и другие совершенства достигли высших ступеней в духовной лествице и стали светочами не только для иноков, но и для живущих в миру... Глинская Богородицкая пустынь никогда не оскудевала подобными подвижниками веры и благочестия. Но описать все их подвиги невозможно, ибо многое в них остаётся сокровенным. Эту истину выражает и Патерик, когда, представив многолетнее и многотрудное житие старца Феодота (†1859), заявляет: «Его труды, терпение, страдание, борьба с духами злобы, глубокое смирение вполне ведомо только единому всевидящему Господу, ради Которого он от юности своей отвергся не только мира и яже в мире, но даже отвергся своего тела... По словам св. Григория Великого, “есть такие, которым не трудно отказаться от земных благ, но отречься от себя и своей воли – дело трудное для всякого. Оставить, что имеешь, не трудно, но оставить то, что ты сам, – это очень трудно, ибо при этом приносится в жертву, своя воля, самое любимое и дорогое, что имеется”» (197). Уже эти суждения великого святителя, прозванного Двоесловом за поучительные труды (†604), показывают сложность спасительного пути. Патерик это и подчеркивает особо. «Духовная жизнь, – говорится в нём, – полна терний и камней претыкания на спасительном пути. Случается, что, проживая в монастыре известное время, пришедший сюда охладевает в своём усердии: дух его мятется, в голове вереницей проносятся мысли о том, что и в миру для человека возможно и достижимо спасение, и т. д. В заключение он ставит перед собой вопрос: не оставить ли обитель и не возвратиться ли к прежним своим занятиям? С одной стороны, его устрашает тягота иноческого жития, с другой – жаль бывает и оставить тот род жизни, который им избран добровольно, а отнюдь не по принуждению и необходимости. В эти минуты тяжёлой душевной борьбы он уподобляется человеку, стоящему на распутье двух дорог и не могущему решить, который из этих двух путей избрать ему для следования» (306–307). – Глинские подвижники преодолели различные искушения и явили собой образцы духовной жизни. «Подвиг постоянного пребывания в деятельном молитвенном устроении, духовной самособранности, смиренной преданности Божественной воле», – вот те сокровища их душ, которые, как правило, явны были окружающим (219).

На одно из первых мест в духовной жизни глинские подвижники ставили молитву. «Молитва была единственной потребностью» их душ и наполняла их сердца «таким миром, что всё земное, житейское» отодвигалось на второй план или делалось совсем чуждым (706). Постоянной келейной молитвой и трезвением ума они заграждали «вход в сердце всяким нечистым желаниям» (176). Благоговейное совершение богослужения, как вводящее всех и вся в атмосферу религиозной жизни, низводящее благодать Божию, реально соединяющее с Небом, они считали ответственной – неотъемлемой частью своего подвига (609). И потому пламень усердной молитвы ярко горел в св. обители от начала подвига инока до его блаженной кончины.

Глинские подвижники, прежде всего, горячо сами молились.

Об иеромонахе Макарии (†1864) Патерик повествует: «Обессиленный болезнью подвижник, лёжа на ковре, не выпускал из рук Псалтири. А когда наступала ночь, вставал на молитву и, поддерживаемый под мышки двумя костылями, читал Святое Евангелие и беседовал с Богом так долго, что нельзя было не удивиться, как это он, при болезненном состоянии своём, мог так долго пребывать в молитвенном бдении» (245).

Горячо и усердно молился не обучавшийся грамоте «христиански мудрый простец» монах Феодот (†1859). Инок Феодот нёс послушание на кухне, где, затворившись, совершал свои ночные молитвословия. Некоторые молодые послушники захотели узнать, как безграмотный подвижник всю ночь молится. Сквозь дверку они услышали, что старец беспрерывно кладёт поклоны и бесконечно взывает: «Пресвятая Богородице, спаси нас!» «Иисусе, Сыне Божий, помилуй мя!» Долго ждали любопытные конца молитвы, но так и не дождались. «Можно сказать, – продолжает свидетельствовать Патерик, – что никогда от уст его (от ума и сердца) не отступала молитва к Господу Иисусу Христу и Пресвятой Богородице... Многие, имевшие случай молиться с Феодотом, когда он уже находился в глубокой старости в болезненном состоянии, рассказывают, что он так много и быстро полагал земные поклоны, что никто из молодых послушников, полных сил, не мог сравняться с ним в этом отношении. При этом нужно заметить, что старец Феодот страдал от грыжи, полученной им от чрезмерных трудов» (183).

Обычным келейным занятием у иеросхимонаха Илиодора (†1895) была «непрестанная молитва, особенно молитва Иисусова» (420).

Неусыпным молитвенником был и архимандрит Герман (†1890). Он всегда стоял бодро «на страже молитвенной и дома, и на пути, и в келлии, и в вагоне железной дороги, вычитывая все положенные молитвословия, и так подвизался до старости маститой, до полного истощения сил телесных, не давал себе отдыха и покоя: молился, служил, пел Богу хвалебные песни неустанно и прямо из храма Божия слёг на одр смертный». И Господь помогал ему, укреплял его. Необычайная энергия и сила воли действовали в его ослабевшем старческом организме, чудотворно обновляя его юностью неземной. Кто видел его в последние месяцы и дни его жизни, невольно убеждался, что это был человек благодатный» (396).

У подвижника Евфимия (†1866) постоянным пребыванием были лишь два места: «Храм Божий – место всегдашнего общественного песнопения и молитвословия, и келлия – место уединённых подвигов и молитвы». Келья у него была так обставлена, что напоминала собой пещеру в уединённых каменистых скалах, что свидетельствовало об общности его устремлений с великими столпами иночества (293).

Глинские иноки своим примером и словом учили молиться и других.

Иеромонах Феодосий (†1850), совершив вечернее правило, призывал к себе жившего рядом с его кельей послушника и понуждал «его по чёткам громко и не спеша произносить молитву Иисусову. Послушнику сперва очень страшно было творить молитву под наблюдением старца, но последний ободрил его. Он сказал, что страх происходит от врага спасения, более всего ненавидящего творение молитвы Иисусовой. Страх прошёл, уступив место умильно-покаянному чувству» (163).

Также старец Архипп (†1896) наставлял всегда помнить Бога, чаще молиться Ему и «ходить в храм Божий» (457). Игумен Евстратий (†1855), внимательно наблюдая за духовным состоянием послушников и новоначальных иноков, «учил их непрестанно возделывать ниву своего собственного сердца молитвой». Встречаясь с ними, он непременно спрашивал, «творят ли они Иисусову молитву, особенно, когда ничем не заняты, идут дорогой и т. п.» (135)... Горит на могиле старца лампадочка, как ночью звёздочка, и напоминает о молитвеннике, «который, живя на земле, подобно звёздочке, горел любовью к Богу. Светом своим лампадка возбуждает братию молиться о почившем подвижнике и самим, подобно ему, желать в небесах получить “звёздочку”»(481).

С молитвой неразрывно соединяется надежда на Бога.

Духовник обители иеромонах Порфирий (середина XIX), при любых невзгодах «был бодр духом, полон жизнерадостности и ясен. Все заботы и печали старец возлагал на Бога, поэтому всегда имел душевный мир, сердечную простоту, кротость и незлобие. И в сердца всех обращающихся к нему умел он вселить эту бодрость духа и надежду на Бога» (129).

Никто и никогда не видел унывающим или недовольным монаха Иакинфа († после 1961); «наоборот, его бодрость, живая вера в жизнь будущую и стремление к этой жизни передавались окружающим. В общении с ним так чувствовалась эта вечная жизнь, мир иной, что самые тяжёлые скорби казались незначительными, страсти умирялись, и человек невольно начинал смотреть на земную жизнь лишь как на приготовление к вечности» (691).

Никогда не терял надежды на милость Божию старец Архипп. В скорбях он «не скорбел и, обижаемый, не жаловался, всё принимая, как посланное от Бога ради очищения грехов наших и ради спасения» (440).

Не видели никогда и схимонаха Лаврентия (†1881) «печальным, гневным или недовольным – внутренний благодатный мир спокойной совести невольно отражался в сияющем святой простотой и благолепием лице его» (362).

Отличительным свойством глинских иноков была чистота и простота. Этим особенно выделился монах Феодот (†1859), о котором Патерик свидетельствует так: «Отличительной чертой старца была младенческая чистота» (191). Для мира он был подобен младенцу, для Бога – совершен душой. На вопрос братии, как он говеет, старец отвечал: «Я говею и завтракаю, говею и завтракаю; а тогда раз не позавтракаю – пойду приобщусь; вот и отговелся» (192). Подобного рода ответ свидетельствует, что старец пришёл в состояние высочайшей простоты – первоначальное незлобие естества, в редко достигаемое совершенство (192).

«Простосердечный и кроткий» был иеросхимонах Антоний (†1842). Свой иноческий подвиг старец проходил «в келейном уединении, соблюдая безмолвие» (146).

Об игумене Иоанникии (впоследствии схиархимандрит Илиодор, (†1879) рассказывается, что он имел такую открытую сердечную любвеобильную простоту, что этим превосходным стяжанием так крепко привязал к себе иноков, «что они обращались к нему с таким доверием, с каким обращаются дети к нежной матери, и от любви к нему готовы были исполнять все его пожелания» (537).

Глинские иноки не забывали видеть в каждом человеке образ Божий и соответственно относиться к нему.

Монах Валериан, ещё до поступления в Глинскую обитель, выделился молчаливостью, тихостью, смирением, трудолюбием и послушанием. Этими добрыми качествами он снискал всеобщую любовь братии. Сначала он «плёл всем лапти, а затем, когда благосостояние обители улучшилось, шил и ремонтировал обувь братии. Исполняя своё послушание тщательно, со страхом Божиим, усердием и терпением, он... сделал свою жизнь угодной Богу» (706).

Ровный ко всем был схииеродиакон Евстратий (†1961), умоливший Царицу Небесную послать ему кончину до закрытия горячо любимой св. обители. Скромный, тихий, послушный отец Евстратий старался никого не обидеть – всем угодить и услужить. Ничто внешнее его не огорчало и тем более не выводило из равновесия. «Келейную жизнь проводил строгую и воздержную... Пищу вкушал вместе со всей братией, но очень умеренно. Чтение трапезное слушал всегда очень внимательно, а иногда, заслушавшись, и совсем забывал о пище... Отец Евстратий от юности посвятил себя Богу и до конца земной жизни был истинным монахом, глубоко верующим, кротким, смиренным, чистым сердцем, монахом-подвижником, монахом-молитвенником» (642).

При отношениях с братией старец Архипп воздействовал на неё только личным примером – «не употреблял никакой строгости, ничего не взыскивал, со всеми обходился отечески-ласково, но всё братство, уважая его, боялось оскорбить старца чем-либо небогоугодным, и его молитвами охранялось от неуместных поползновений» (455).

Ровное отношение предполагает и незлобие с доброжелательностью. Глинские иноки это показали своим житием.

«Прост и незлобив» (135) был игумен Евстратий (†1855). Для духовной жизни Глинской братии это имело огромное значение, так как отец Евстратий долгое время (1844–1855) был настоятелем обители.

Другой настоятель, в позднейшее время (1958–1960) – накануне второго закрытия обители, – архимандрит Феоген, будучи смиреннейшим служителем Божиим, «всех покрывал любовью, всех упрашивал, чтоб не было ропота, недовольства, чтоб послушания несли с ревностью» (623).

«Что отличало тебя в этой жизни?» – вопрошал у могилы старца Андроника (†1974) Святейший и Блаженнейший Католикос-Патриарх всея Грузии Давид V и отвечал: «Ты не имел врагов, и потому все любили тебя. Ко всем открыто было твоё любящее сердце» (674). В этих кратких словах Предстоятеля Грузинской Православной Церкви показано всё величие души одного из последних известнейших старцев.

Сослужитель отца Андроника, настоятель и схиархимандрит Серафим (Амелин) (†1958) отличался миротворчеством. «Этот дар начал проявляться еще в молодые годы отца настоятеля, но теперь он раскрылся во всей полноте. Внутренний мир, мир Христов, который царил в его смиренномудрой душе, нёс отец Серафим всем окружающим и объединял миром и любовью самых разных людей» (580). Везде, где появлялся этот старец, водворялся мир. Возникшие до сего недоразумения, ссоры легко и быстро исчезали. «Многие удивлялись тому, что молодой ещё отец Серафим, казалось бы, ничем не выделявшийся, не имевший каких-то особых подвигов, даже ничего не говоривший, приносил с собой душам окружающих тот мир Христов, которого так ищут подвижники» (576).

Главной чертой схиигумена Антония (†1946) было сострадание немощам людей. Не любил он только «желания поступать по своей воле и соединённого с ним прекословия» (594).

Истинной христианской доброжелательностью отличался также архимандрит Иннокентий (†1888). Доброта его простиралась «ко всем и к каждому, и к знатным людям, и к простым бедным поселянам. Каждый обращавшийся к нему за советом и благословением всегда выходил от него утешенным, обласканным, ободренным, подкрепленным, – подавляемый ли душевными страданиями, или удручаемый семейными скорбями, или предпринимавший какие-либо житейские добрые дела» (237).

Проявление доброты – это и есть уже показатель духовной мудрости, ибо духовная мудрость не иное что, как утверждение добра.

Старец беседовал со своим духовным чадом о предметах веры и благочестия, что было весьма полезно «последнему, ибо из рассказов опытного подвижника узнавал он козни врага спасения человеческого и учился с ним бороться молитвою» (146). Старец не спешил с наставлениями, «а выбирал для них благоприятные минуты». Своё слово направлял он с учётом характера самого вопрошавшего. «Такая рассудительность увеличивала силу его пастырской деятельности» (609).

Духовная мудрость может проявляться в двух видах: в виде духовного устроения самого служителя Божия и в виде совета другим. Первое показано на примере иеросхимонаха Пахомия († до 1822), второе – иеромонаха Феодосия (†1850).

«Духовная мудрость никогда не оставляла» иеросхимонаха Пахомия – духовника Глинской пустыни. «Он ни к кому не имел в своём сердце неприязненного чувства, обо всех имел благую мысль, всегда был мирен со всеми и никогда ни на кого не обижался. Старец Пахомий отличался долготерпением и кротостью. Никто не видел его в состоянии гнева или возмущения, разве только за преступление заповеди Божией. И то это возмущение было внешним, чтобы показать, насколько греховно и вредно для души нарушение заповедей. При этом старец никогда не повышал голоса» (107).

О духовной мудрости иеромонаха Феодосия, – начавшего свой подвиг в Глинской пустыни, а затем перешедшего в Святогорскую пустынь, – свидетельствует следующий случай. У эконома и казначея обострились отношения. Старец посоветовал обратившемуся к нему эконому на время покинуть пустынь и посетить другие монастыри – если тамошние порядки понравятся, то и остаться там, если же станет грустно без Святогорья, то вернуться. «Я, – продолжал старец, – знаю, что ты скоро соскучишься по Святогорской, родной тебе обители,... и скоро опять в неё возвратишься, но проехаться тебе будет теперь очень полезно и даже необходимо. Ты уступишь место гневу брата, и гнев этот пройдёт, а сам опытно познаешь, что родная обитель тебе дорога и порядки в ней не так дурны, как теперь тебе кажутся. Увидев другие порядки и другое иноческое житие, ты, я знаю, скоро возвратишься назад и тогда будешь более дорожить возродившей тебя духовно обителью» (164). Всё произошло так, как говорил старец.

Имея много доброго, святого, глинские иноки особенно выделялись теми сторонами подвига, которыми, по преимуществу, славились насельники святых обителей. Это: смирение, целомудрие, нестяжание, послушание, труд.

Смирение в той или иной мере свойственно всем подвижникам. Если его нет, то нет и подвига, а значит – и самого подвижника.

Патерик свидетельствует, что «отличительной чертой отца Иова» (†1946) и было именно смирение – он, получивший дар слез и пользовавшийся большим духовным авторитетом, «искренне до самой кончины считал себя хуже всех и ниже всех... и всегда просил у Господа даровать ему покаяние» (597).

Иеродиакон Серапион (†1859) по своему глубокому смирению считал себя недостойным даже монашества, а тем более – священного сана. Но, приняв из послушания сан иеродиакона, решительно отказался по той же причине от иеромонашества. «Необыкновенно кроткий, тихий, как Ангел Божий, отец Серапион с принятием иеродиаконства ещё более стал ревновать об угождении Богу» (176).

Архимандрит Макарий (†1847), известный основатель Алтайской Духовной Миссии, сознавал свои немощи и спрашивал себя: «Не нужно ли основательнее воспитать самого себя, прежде чем приносить духовную пользу другому?» – Не принесёт пользы изучение наук, если душа не знает «доброй и богоугодной жизни» (149).

К глинским подвижникам можно применить изречение преподобного Марка Подвижника: «Видел я простецов, делом смирившихся, и стали они мудрее мудрецов» (465).

Характерно для подвижников и целомудрие. Упоминавшийся выше иеродиакон Серапион, имевший глубокое смирение, строго оберегал своё девство, которое и «сохранил до смерти» (176). А об иеромонахе Евграфе (†1848), наряду с другими подвижниками, сказано: «Во всём строгое воздержание, постоянный пост, малопитание, жесткое ложе и тому подобное, служили им к умерщвлению в себе греховного человека с его страстьми и похотьми и к постоянному держанию себя на высоте великим подвигом достигнутых добродетелей» (161).

Один из важнейших обетов инока – нестяжание. Нарушение этого обета равно отрицанию самого монашества. Потому в Глинском патерике говорится и о сем.

О монахе Димитрии (†1891) Патерик свидетельствует, что сей инок явил пример «иноческого нестяжания» – не имел даже запасной пары белья – «когда стирал своё белье, то оставался в одном подряснике» (403).

Монах Александр (†1869) за свою бескорыстность, за безразличие ко всем материальным благам получил даже название Нестяжатель. «В келлии отец Александр продолжал быть внимательным к себе: любил читать книги, говорил всё Божественное, о телесном ни слова, точно Ангел во плоти. Так говорил про него один почтенный глинский старец, лично его знавший» (315).

А иеромонах Паисий (†1641) именуется в Патерике «духовным старцем», «неукоризненной жизни и бескорыстного служения» (143).

Весьма важно в иноческом житии послушание и потому «главнейшим предметом забот» схиигумена Антония (†1946) «было водворение» этой добродетели среди братии (594). Старец учил, «что жизнь инока должна протекать в молитве церковной и келейной, безусловном послушании и посте, нестяжании и девстве. Сам он во всём подавал пример своей подлинно аскетической жизнью» (593).

Не последнее место в иноческом служении отводится и трудолюбию.

Монах Феодот (†1859) хорошо знал, что злая сила особенно успешно действует на человека, «когда он находится в праздности и бездействии» и потому сам «постоянно пребывал в трудах и молитвенных подвигах» (181).

Апостол Алтая архимандрит Макарий (†1847) «с полным самопожертвованием провёл 14 лет (1830–1844) в великих трудах апостольского служения, как светильник сиял словами истины, примером строгого благочестия, чистоты, многообразными делами милосердия, мудростью духовной, истинной любовью к ближним и к погибающим... и прочими добродетелями» (153).

Итог всему сказанному о примерах духовной жизни можно подвести словами настоятеля Глинской пустыни игумена Ювеналия (впоследствии архиепископ, †1904), обращенными к настоятелю другой, не менее известной, Оптиной пустыни: «Братии у нас довольно, 163 человека и много из них весьма способных, все, по милости Божией, в подвиге духовном, есть очень преуспевшие» (215).

Поистине, житие глинских иноков было непрерывным служением Богу, или, как говорит великий учитель Востока и Запада преподобный Иоанн Кассиан Римлянин, «непрерывным постоянством молитвы» (Преподоб. Иоанн Кассиан. Писания... Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1993. С. 323). Они прежде всего искали Царства Божия и правды его. И им – этим дивным мужам открывались «великие и страшные тайны» небесного мира (191).

К этим земным ангелам и небесным человекам потянулись тысячи внимательных ко спасению, их уважали, почитали, просили их святых молитв и духовных советов. Их любили при жизни и помнили после кончины, стараясь подражать им.

***

Перелистывая страницу за страницей Глинский патерик и знакомясь с подвигами великих мужей, невольно сопоставляешь их жития с нашей суетой и видишь разительное несходство. Но эта разница не должна приводить к выводу, что для человека нашего времени невозможно исполнить то, что для тружеников святой пустыни было почти обычным. Должно помнить, что и они были поначалу такими же людьми, как и мы, а если стали иными, то потому, что помнили о земном призвании человека и со всем усердием старались исполнить всё, повеленное ему (Лк.17:10). Господь же, видя их труды, послал им Свое благословение и необходимую благодатную помощь. Если эта мысль глубоко войдёт в наше сознание, она непременно снимет с нас страх о нашей отдалённости от жизни святых и подвигнет нас смело идти вслед за ними, тем более что путь указан и проторен. А великие подвижники, взирая с Неба на нашу ревность, и порадуются за нас, и станут перед Престолом Божиим на молитву, чтобы нам поспешествовать.

«И в наши дни Бог воздвигает

Добра подвижников средь нас,

Чрез коих нам напоминает,

Что светоч веры не угас» (433).