Земля и собственность по законам Моисея

Вопрос о законах относительно земли и собственности, важный и интересный по существу предмета во всяком народном праве, полу часть еще более интереса в Моисеевом праве, основанном на исключительных началах. У всех других народов законы относительно земли и собственности, – важнейшей части общественно-государственного права, составляющей материальную основу народной жизни, – суть произведение обыкновенных естественноисторических условий, и потому носят на себе неизгладимую печать несовершенства, ненормальности и всевозможных неизбежных в человеческом создании или учреждении недостатков. Иное дело в Моисеевом праве. Здесь законы о земле и собственности изъяты из под влияния естественноисторических условий, составляют Дело Иеговы, Который Сам устанавливает как общий для них принцип, так и частные определения. Отсюда эти законы здесь получают особенный характер, отличающий их от подобных законов других народов, и представляют особенный интерес для исследователя.

Общее воззрение Моисеева законодательства на землю, как главный предмет владения, имеет чисто теократический характер. Здесь вместо естественного принципа владения, выражающегося в захвате, в силу которого, как говорит Руссо, человек как-бы самовольно огораживает часть земли и говорит: «это мое», не обращая внимания на то, достанется ли и другим столько же, сколько он захватил, или нет, хотя и они имеют одинаковое право с ним, – здесь в Моисеевом законодательстве господствует теократический принцип, исключающий всякий захват. Земля, по этому законодательству, есть собственность одного Иеговы, как полноправного распорядителя ею по праву Творца вообще и по праву дарителя палестинской земли избранному народу в частности. «Моя земля», говорит Иегова: «вы пришельцы и поселенцы у Меня»¹. Если же земля есть полная и исключительная принадлежность одного Иеговы, то этим самым уже исключается возможность самовольного захвата ее в частную собственность. Таковою она может стать только с соизволения ее полноправного владетеля, а в таком случае устраняется уже и та несправедливость, которая естественна при самовольном захвате. Подобный взгляд на землю, как исключительную собственность какого-либо общего начала, по-видимому встречается и в некоторых других законодательствах, как напр. в египетском, где земля также не составляла чьей-либо частной собственности, а принадлежала одному фараону (Быт. 47:20,21). Основываясь на этом видимом сходстве Михаэлис предполагает, что Моисеев закон об исключительной принадлежности земли Иегове есть подражание египетским социальным порядкам, к которым с детства привыкли израильтяне. Но в этом мнении Михаэлиса, кроме недостатка общего всем объяснением известных верований или учреждений одного народа заимствованием их у другого², замечается старание сравнять явления по существу дела несравнимые, хотя по внешности и сходные между собой. Между египетским социальным порядком и Моисеевым законодательством существует коренное различие. У египтян указанный социальный порядок есть результат естественно-исторических условий, детище народного бедствия, давшего возможность фараону произвести захвата земли в свою собственность, обезземелить мелких собственников и сделаться полновластным, единственным собственником всех египетских земель. Следовательно, этот порядок уже по самому происхождению своему ненормальное явление. Далее это ненормальное явление повело к другим ненормальностям: обезземеленные мелкие собственники по необходимости поступили в рабскую зависимость от фараона, отдались ему на всю его волю, сделались его рабами «от одного конца Египта до другого», и эта рабская зависимость выражалась тяжелым налогом в пользу фараона, равным пятой части доходов. Так как далее земля отдавалась земледельцам в аренду, то естественно, что она отдавалась неравномерно каждому, а смотря по состоятельности каждого. Отсюда новая ненормальность, в силу которой более состоятельные земледельцы могли в свою очередь производить захват земли, оставляя менее состоятельных или вовсе без земли или с самым недостаточным количеством ее и повергая их таким образом во всевозможные бедствия нищеты. Таким образом, египетский социальный порядок землевладения, как результат народного бедствия, вел еще к большим народным бедствиям, к страшному развитию нищеты. Совершенно иного характера воззрение Моисеева законодательства на землевладение. По этому воззрению, земля есть собственность одного Иеговы не в силу захвата ее у прежних собственников, а по праву Творца. Эту свою вековечную собственность Иегова по свободному выбору дарит израильскому народу, налагая на него за это известные, указанные в договоре, обязательства. Давая землю израильскому народу, Иегова не предоставляет ее всем случайностям личного захвата, как это было у египтян, захвата, необходимо вносящего с собой неравенство и несправедливость, но вводит равномерное распределение земли «по числу имен» мужеского пола³. Таким образом, как в социальном порядке землевладения у египтян господствует вполне естественноисторический закон захвата со всеми его несправедливостями и бедствиями, так, напротив, в законе Моисеевом господствует теократический принцип, в силу которого высшая идея справедливости подчиняет себе естественноисторический закон и на место самовольного захвата земли во владение, вводит принцип равномерного распределения земли во владение. Сущность теократического принципа в данном случае составляет одинаковое право всех членов Моисеева государства на землю.

Когда народ израильский был исчислен по поколениям и семействам в мужеской линии, Иегова сказал Моисею: «Сим в удел должно разделить землю по числу имен». «По жребию должно разделить землю; по именам колен отцов их должны они получить удел». В этих повелениях заключается сущность аграрных законов Моисея, определяющих экономическое положение народа. Более частное определение этого общего закона выражается в следующем повелении: «кто многочисленнее, тем дай удел более, а кто малочисленнее, тем дай удел менее; каждому должно дать удел соразмерно с числом вошедших в исчисление»⁴. Итак основное положение аграрных законов Моисея, – равномерное, чуждое всяких пристрастий в пользу каких-либо влиятельных классов или личностей, распределение земли «по числу имен». Но при такой ясности общего принципа распределения земли представляется, однако же, несколько затруднений для определения того, как в частности производилось распределение. Закон неясно выражается: «по числу имен»⁵.

Что нужно здесь разуметь под «именем» и какое «число их». Закон очевидно находится в связи со сделанным исчислением народа израильского, и потому смысл его нужно определять по тому способу, как производилось самое исчисление. Исчисление, как видно из Чис. 26:2, повелено было совершить по «семействам» или буквально «по дому отцов их» (ad domum patrum suorum), между тем оно совершалось, как видно из дальнейших стиховъ, по коленам и по поколениям, так как прежде всего назывался родоначальник колена, а потом перечислялись происшедшие от него поколения (mischpachat). Семейства же, именно те единицы, по которым повелено было совершить исчисление, в законе не названы. Трудно объяснить такую несообразность повеления с исполнением, а между тем такое объяснение пролило бы значительный свет на рассматриваемый предмет. По-видимому это затруднение можно объяснить только тем предположением, что исчислениe производилось и по семействам, но они не названы в таблице по их неудобной для генеалогической таблицы многочисленности: вместо семейств указаны только более крупный единицы – колена и поколения, из которых каждое обнимает собой нисколько семейств. Такое предположение находит себе подтверждение в том, что среди повелений указаны и некоторый семейства, почему-либо обратившие на себя внимание. Так, между прочим, указано семейство Салпаада, принадлежащее к поколению Хеферову, – семейство, получившее известность благодаря известному делу, поднятому дочерьми Салпаада. А что действительно Саллаад был родоначальником не поколения, а семейства, это с достаточной основательностью можно выводить из Числ. 27:4, где дочери его говорят: «за что исчезать имени отца нашего из племени его?» Из этих слов видно, что племя или поколение (mischpachath), к которому принадлежал Салпаад, могло существовать и без Салпаада и его наследников, след, он не родоначальник этого племени, а только представитель одного из семейств, принадлежащих к этому племени. – Исчисление таким образом, надо полагать, производилось по всем степеням расчленения народного организма – по коленам, племенам и семействам, причем названы были имена представителей всех их, хотя в таблицу занесены имена представителей только первых двух степеней. Если же теперь закон после исчисления говорит: «сим в удел должно разделить землю по числу имен», то ясно, что здесь разумеется то «число имен», которое вошло в сделанное исчисление, – число имен колен, поколений и семейств. Самая меньшая степень расчленения народного организма по этому исчислению есть семейство; следовательно семейство и было принято за низшую единицу, до которой нисходило деление земли. Такой порядок деления опять подтверждается делом дочерей Салпаада. Они просят себе «удел среди братьев отца» их (Чис. 27:4), т. е. тот удел, который причитается на семейство Салпаада, среди других семейств, принадлежащих их дядям, которые, как видно из текста, получили наделы для своих семейств. Так как закон не указывает других единиц при разделе земли, то можно думать, что раздел ограничивался только этими тремя, и надел, определявшийся для семейства, как меньшей единицы, нужно считать низшей земельной единицей, за которую уже не простиралось деление, определенное законом. Но это не значит, что деление не простиралось далее и на самом деле. Указанная земельная единица есть низшая только в общественно-юридическом отношении, и установлена в соответствие низшей степени расчленения народного организма – семейству. Но как семейство естественно делилось на несколько частных домов или хозяйств, то нет никаких оснований отрицать, что и надел семейства делился соответственно числу этих хозяйств, хотя в то же время, как эти отдельные дома или хозяйства не принимались во внимание законодательством, так равно не принимались им во внимание и эти мелкие наделы, выделенные для отдельных домов или хозяйств из общего надела, принадлежащего семейству. Такое частное деление закон предоставляет усмотрению отдельных общин и обычному праву, – и оно могло нисходить до самой низшей единицы – надела на каждое отдельное лицо. Различие этого частного деления от узаконенного или официального по-видимому состояло в том, что единицы последнего деления были устойчивы и постоянны, а единицы частного деления постоянно изменялись сообразно изменению количества и состава наличных владетелей. Указаний на личное поземельное владение в законе много. Так напр. личное владение землей предполагается законом о юбилейном годе, в котором говорится о продаже и выкупе частных владений, принадлежащих отдельным личностям⁶. Так как личности органически входят в семейства, племена, колена, то и земельное владение из ряда участков, составляющих личное владение, правильно слагается в земельные единицы, соетавляющие общинное достояние семейств, племен и колен. Но эти последние своим правом на землю должны были служить не к ограничению прав личного владения, а напротив, как более прочные в сравнении с личностью, общественные единицы должны были служить гарантией личного владения, строго наблюдая за целостью своего владения. Целость коленного владения узаконена определением, «чтобы удел сынов Израилевых не переходил из колена в колено» (Чис. 36:7), что достигалось законом, не допускавшим возможности перехода наследства из одного колена в другое. Равно и племя должно, было строго наблюдать за своим владением (Чис. 33:54), что выражалось в особом назначении гоелов, на обязанности которых было посредством выкупа сохранять целость племенного владения. Такая градация прав на земельное владение превосходно обеспечивала неприкосновенность как общинной, так и личной собственности. При таком порядке вещей и ввиду того, что Моисеево государство должно было быть по преимуществу земледельческим и что, как само собой предполагалось, каждый израильтянин будет сам обрабатывать выпавший на его долю участок земли, члены государства будут состоять из свободных земледельцев-собственников, все жители государства, ввиду плодородия палестинской почвы, если и не могли быть слишком богатыми, то могли иметь значительную, приблизительно равную, степень благосостояния и материального довольства. Но, как замечает ученый исследователь Моисеева права Заальшютц⁷, такова уж природа человеческих отношений, что такая равномерность состояния и связанная с ней личная независимость не может долго вполне сохраняться. Естественные бедствия, семейные и личные несчастья, неодинаковая степень предприимчивости и бережливости в различных членах общества и множество других причин быстро приводят к тому, что из одинаково состоятельных людей начинают выделяться более состоятельные и менее состоятельные. При дальнейшем развитии этого отношения, между менее состоятельными выделяются такие личности, которые, не имея достаточно средств для надлежащей обработки земли и в то же время имея гнетущую нужду в удовлетворении своих потребностей, вынуждаются продать свой участок, который естественно переходит в руки более состоятельных и делает их уже богатыми. Таким образом, при неограниченном господстве естественно-экономических условий распределения богатства, или при господстве известного в экономической науке принципа бесконтрольного развития (получившего техническое название – принципа laissez passer, laissez faire), первоначальное экономическое равенство сменяется неравномерностью в распределении материальных благ. В то время как одни все более и более беднеют, другие все более и более накопляют богатств, и в конце концов являются поразительные крайности нищеты (пауперизм) с одной стороны, и чрезмерного богатства (плутократия) – с другой. Такая ненормальность распределения материальных благ есть величайшее социальное зло и служит причиной внутренних смут, ослабления и разрушения государства, как это было напр. в Римской империи и как это отчасти заметно в государствах западной Европы в настоящее время. Многие законодатели старались положить преграду развитию этого зла, но старания их большей частью были тщетны. Эта великая попытка есть и в Моисеевом законодательстве, но здесь она имеет характер не попытки только, а и действующего закона.

Чтобы воспрепятствовать развитию указанного социального зла, Моисеево законодательство ограничивает право личной исключительной собственности. Это ограничение достигается различными узаконениями, которые, при предоставлении значительной свободы личному владению, имеют тенденцию поставить рядом с ним, не противореча и не вредя ему, в известных пределах общее пользование личной собственностью. Таково определение, по которому каждому предоставляется свободное пользование плодами с чужой нивы или виноградника, хотя это пользование ограничивается личным потреблением в данное время, с запрещением делать запас: «Когда войдешь в виноградник ближнего твоего, можешь есть ягоды досыта, сколько хочет душа твоя, а в сосуд твой не клади. Когда придешь на жатву ближнего твоего, срывай колосья руками твоими, но серпа не заноси на жатву ближнего Твоего» (Втор. 23:24,25). Это определение конечно имеет ввиду странников и бедных, но оно же могло служить противовесом стремлению накоплять чрезмерные богатства. Но эта мера имела только второстепенное значение в противодействии развития крайней нищеты. Большее значение в отношении к сохранению экономического равенства и недопущение развития крайностей пауперизма и плутократии имеет другое узаконение, также ограничивающее право личного владения. Таково узаконение о неотчуждаемости земельного владения. «Землю не должно продавать навсегда; ибо Моя земля (говорит Иегова); вы пришельцы и поселенцы у Меня»⁸. Теократический смысл этого закона тот, что Иегова, как единственный собственник земли и даритель ее избранному народу, не предоставляет пользование землей всем случайностям естественно-исторических условий, необходимо ведущих к указанному социальному злу, но эти условия подчиняет принципу высшей справедливости, по которому должно постоянно поддерживаться и развиваться первоначально установленное равенство. Теократически принцип в этом отношении соответствует другой политико-экономической теории, теории государственного вмешательства, по которой государство должно взять на себя задачу регулировать экономические отношения граждан. Моисеево законодательство, как казано выше, достигает этого ограничением права личной собственности. Еврею-собственнику можно было продать свой участок только на известное время, после которого участок опять по закону без всякого вознаграждения должен был возвратиться к первоначальному владетелю, или к его наследникам. Такое законоположение практически осуществлялось в знаменитом учреждении системы субботних годов.

Система субботних годов имеет величайшее теократически-экономическое значение в системе Моисеева законодательства. Основываясь на общем значении в ветхозаветном мировоззрении «субботы», как дня покоя от деятельности, в воспоминание завершения творческой деятельности Иеговы и как дня засвидетельствования «доброты» творения, система субботних годов имела своим высшим назначением служить периодически-правильным пунктом возвращения социальных отношений, в своем развитии уклонявшихся от нормы, в их первоначальное состояние Она, так сказать, призвана была служить возрождающей силой, приводящей расстроившиеся человеческие отношения в ту норму, в которой они были поставлены при первоначальном установлении их и от которой они уклонились под влиянием естественно-исторических условий. Эта система беспримерна во всемирной истории и учреждение ее возможно было только в теократическом государстве, где теократический принцип, принцип высшей идеи справедливости, господствовал над принципами греховных, естественно-исторических условий, всецело подавлявших развитие остального, внезаветного человечества. Система субботних годов состояла из двойной градации, которая, начинаясь, седьмым годом, оканчивалась пятидесятым, завершавшим собой седмицу седьмых годов (7X7) и служившим разделительным, пунктом, после которого начиналась новая седмица седьмых годов. Каждый седьмой год носит название «субботнего года», и каждый пятидесятый –название «юбилейного года».

Главное постановление Моисеева законодательства относительно субботнего года есть требование покоя для земли. «Земля должна покоиться в субботу Господню. Шесть лет засевай поле твое шесть лет обрезывай виноградник твой, и собирай произведения их; а в седьмый год да будет суббота покоя земли, суббота Господня; поля твоего не засевай, и виноградника твоего не обрезывай»⁹. Теократически смысл этого закона указан выше: он определяется общим значением субботы, и по отношению к земле выражается в восстановлении той цельности, той девственности (если так можно выразиться), какую она имела при творении (по отношению к евреям при распределении земли), но которой она лишилась в продолжение обработки и истощения ее. Но с теократическим значением субботнего года связывалось много и других его значений, имевших социально-экономический характер. Так «покой земли», повторяясь периодически, в агрономическом отношении имел значение пара, удобрения земли. Удобрение почвы (в собственном смысле) в древности было неизвестно. Поэтому оставление земли в покое, при значительном развитии скотоводства, доставлявшего естественный материал для удобрения почвы (так как стада целый этот год постоянно могли оставаться на полях), служило лучшим средством восстановления истощенной растительной силы земли. Еще важнее и характеристичнее в отношении к общему воззрению Моисеева законодательства на землю и собственность другой закон о субботнем годе, или, точнее говоря, дополнение первого закона о покое земли. Запретив в седьмой год обработку земли и посева на ней, закон продолжает: «Что само вырастет на жатве твоей, не сжинай, и гроздов с необрезанных лоз твоих не снимай: да будет это год покоя земли. И будет это в продолжение субботы земли всем вам в пищу, тебе и рабу твоему, и рабе твоей, и наемнику твоему, и поселенцу твоему, поселившемуся у тебя; и скоту твоему и зверям, которые на земле твоей, да будут все произведения ее в пищу» (ст. 5–7). Этим законом все произведения земли, выросшие¹⁰ без искусственного ухода за ней, предоставляются в общее пользование, – всем, которые только нуждаются в них, даже те, которые в обычное время, ограничиваемые условиями права собственности, не имеют права воспользоваться ими, без дозволения владетеля или собственника. Теократическое значение этого закона состоит в том, что им как бы восстановлялся тот период человеческой жизни, когда люди, не испорченные еще грехом и не зараженные узкоэгоистическими инстинктами, обособляющими человека в сферу личных интересов, часто затемняющих даже сознание общечеловеческого братства, – не поделенные еще на классы по роду и состоянию, жили общей жизнью и пользовались благами природы на правах полного равенства. Из такого теократического значения этого закона понятно и его социальное значение. Предоставляя частную собственность в общее пользование, закон достигал этим двоякой пользы – в социально-экономическом и социально-нравственном отношении. Естественно-исторические условия, как они ни подавлялись и как их действие ни регулировалось теократическим принципом, быстро вели к неравномерному распределению материальных благ и мало-помалу приводили к обособлению богатых от бедных, производили социально-экономическое неравенство со всеми его бедствиями. Рассматриваемый закон сглаживал в известной степени образовавшееся неравенство. Уничтожая на целый год право исключительного пользования плодами земли со стороны собственников и предоставляя пользование ими всем нуждающимся в них, делая их общим достоянием, закон тем самым лишал богатых собственников возможности в продолжение целого года накоплять богатства к богатствам (что конечно для них, пользующихся значительным количеством рабочих рук и земельных участков, было несравненно удобнее и легче, чем для бедняков). А между тем бедные и все обездоленные в суровой житейской борьбе, лишившиеся своих поземельных участков, будучи вынуждены продать их богатым, теперь могли свободно пользоваться произведениями всех нив и виноградников. Эта мысль ясно выражена в другой форме того же закона: «В седьмый год оставляй землю в покое, чтобы питались убогие из народа твоего, а остатками после них», прибавляет закон, «питались звери полевые», как известно, тоже часто лишающиеся, благодаря алчности человека, необходимой, назначенной им природой, пищи. «Так же поступай с виноградником твоим и с маслиною твоею» (Исх. 23:11). В социально-нравственном отношении этот закон имел то благодетельное влияние, что предоставление плодов в общее пользование способствовало поддержанию и возбуждению сознания братства людей, часто затемняющегося развившимся неравенством по положению и состоянию, и препятствовало сильному развитию узкого, своекорыстного себялюбия, уединяющего человека от всех благородных порывов человеколюбия в сферу личных интересов.

Таково теократическое и социальное значение рассматриваемого нами закона о субботнем годе. Но спрашивается: не могло ли происходить от этого закона, запрещающего в седьмой год обработку земли и посев хлеба¹¹, экономических затруднений? Другими словами: могла ли палестинская почва без обработки и посева производить столько продуктов, чтобы их достаточно было для прокормления народа? Это серьезный вопрос, и многие исследователи останавливались на нем. Для нас он имеет тем большее значение, что указанная выше теория социального значения закона о субботнем годе получает всю свою силу только при положительном ответе на вопрос, т. е. что палестинская почва могла достаточно производить продуктов без обработки земли и посева.

Михаэлис, для избежания представляющихся законом затруднений построил целую теорию, по которой закон о субботнем годе будто бы имел народовоспитательное значение, имевшее целью приучить народ к сбережению, на случай голодного года. «Рассматривание затруднений (могущих произойти от закона о покое земли), говорит Михаэлис, навело меня на мысль, что это очень мудрый закон и имел целью сбережение, запас хлеба, чтобы обезопасить народ на случай голода. Великую пользу сбережения хлеба Моисей мог знать из Египта, где Иосиф представил пример подобного сбережения, которому, по всей вероятности, в продолжение многих столетий подражали египтяне. Отсюда довольно вероятно, что он эту спасительную меру – сбережение старался ввести и в своем народе»¹². Для подтверждения своей мысли, Михаэлис «не может освободиться от предположения, что текст, в котором Иегова обещает послать благословение народу в шестый год (Лев. 25:21), читался не; в шестый год, а в шесть лет¹³. Этой же мысли в общем ее виде отчасти держится и Заальпютц. «Хотя изменения текста, говорит он, предлагаемого Михаэлисом, нельзя принять, однако же из текста можно вывести подобный же смысл. Его нельзя понимать так, будто благословение Божие будет ниспослано только на шестой год, но так, что этот год, столь же плодоносный, как и прежние годы, только восполнит прежний запас настолько, что его достанет на три года¹⁴. Такого же мнения отчасти держится Элер¹⁵. Не вдаваясь в подробный разбор указанных предположений о запасе от прежних лет, предположений, не мотивируемых прямым смыслом текста, и не отрицая того, что могли оставаться запасы и от прежних лет, мы обратимся к более простому решению вопроса, по которому дело объясняется на основании прямого смысла текста и данных относительно особенностей Палестины.

Запрещая посев, закон, однако же говорит о пользовании произведениями и плодами земли и настолько значительными, что по удовлетворении хозяев со всеми их домочадцами, рабочими, скотом, и по удовлетворении бедных и поселенцев, очевидно не имеющих, своих полей и значит имеющих пользоваться плодами с тех же полей имущих собственников, предполагает еще остатки (Исх. 23:11), которые предоставляются в пищу зверям полевым. Ясно, что закон предполагает хорошей урожай без посева, – и историко-географические данные вполне подтверждают это предположение. Известно, что библейские, классические и вообще древние писатели, писавшие о Палестине, единогласно, за исключением Страбона, мало знавшего Палестину, с восхищением отзываются о ее климатических условиях и необыкновенном плодородии. Это, по выражению Иеговы, «страна, где течет молоко и мед» (Исх. 3:8), «краса всех земель» (Иез. 20:6), «земля, по описанию Моисея, добрая, где пшеница, ячмень, виноградные лозы, смоковницы и гранатовые деревья, масличные деревья и мед, земля, в которой народ без скудости будет есть хлеб, и ни в чем не будет иметь недостатка» (Втор. 8:7–9). Такими же красками изображают плодородие Палестины Тацит¹⁶, Аммиан Марцеллин¹⁷, Иосиф Флавий¹⁸, Иустин Философ¹⁹ и др. Такие свидетельства древних подтверждаются и новейшими исследователями и путешественниками. Так Грец замечает: «Правда, земля, которая некогда текла молоком и медом, изменилась, – взгляд повсюду видит опустошение. Но и теперь там, где только человеческая рука обрабатывает почву, является необыкновенное плодородие»²⁰. Если принять во внимание такую роскошь и плодородие обетованной земли, то нет ничего удивительного, что и без искусственного посева вырастали богатые нивы единственно только от случайно выпавших²¹ зерен, количество которых тем больше, чем значительнее урожай. И такое явление не беспримерно: по свидетельству Страбона²², в Албании от одного посева можно было собирать две и три жатвы. В Нумидии от выпавших зерен на следующее лето вырастали обыкновенные жатвы, и в Гиркании, где собственно не было даже правильного земледелия, хлеб родился от выпавших при жатве зерен²³. Вероятность этого явления в Палестине еще больше, если принять во внимание закон, запрещавший дожинать ниву до края и подбирать оставшееся²⁴. При .таких условиях урожай мог быть значительный и без посева, не говоря уже о садах и виноградниках, могущих приносить плоды без ухода и в странах менее плодородных, чем Палестина. Но, объясняя естественным путем возможность урожая без посева, мы тем самым не исключаем здесь особенного действия «благословения Божия». которое обещано самим Иеговой на шестой год. Напротив, нам кажется, что и особенное опасение затруднений, могущих произойти от закона о покое земли, заставившее указанных нами ученых исследователей прибегать к разным теориям и натяжкам (Михаэлис), вытекло из одностороннего, узконатуралистического взгляда на предмет, игнорирующая или даже вовсе исключающая²⁵ чудесный элемент в судьбе избранного народа. Это тем более нужно сказать относительно юбилейного года, где, по случаю стечения двух лет покоя земли, натуралистическая теория приходит еще в большее замешательство, но где зато тем явственнее выступает чудесный элемент.

Юбилейный год составляет высшую ступень в раскрытии идеи субботы и дальнейшую градацию в субботней системе по Моисеевмм законам о земле и собственности. «Насчитай себе семь субботних лет, семь раз по семи лет, чтоб было у тебя в семи субботних годах сорок девять лет. И освятите пятьдесятый год. Пятьдесятый год да будет у вас юбилей»²⁶. Если следовать буквальному смыслу текста этого закона, то не может быть и вопроса о том, когда праздновался этот год. Прямой, буквальный смысл закона тот, что юбилей положен. был на 50-й год, после последовательного ряда семи седмиц лет, и был отличен от седьмого субботнего года. Но при таком понимании предоставляется возможность еще большего экономического затруднения, чем какое представляется в законе о субботнем годе, так как тогда пришлось бы допустить, что земля оставалась без обработки в продолжение двух лет сряду. Затрудняясь согласить такое понимание законодательной мудростью, некоторые ученые исследователи доказывают, что юбилей мог быть только в 49 год, т. е. он был не что иное, как седьмой субботний год, как заключительный пункт всего субботнего круга. Чтобы согласить такое мнение с текстом, обыкновенно предполагают, что субботний год начинался весной, а юбилейный осенью, другой половиной своей захватывая первую половину первого года (пятидесятого) нового субботнего периода, почему и назван он в тексте в отличие от седьмого субботнего года пятидесятым²⁷. Но, не говоря уже о том, что такое предположение и объяснение основывается на искусственном понимании текста, не оправдываемом прямым его смыслом, оно вносит путаницу в летоисчисление, предполагая его двояким в отношении к двум годам одной субботней системы. Кроме того древность, за исключением некоторых позднейших ученых, не за это мнение. Филон и Иосиф Флавий ясно говорят о юбилейном годе как пятидесятом²⁸. Главный мотив к этому натянутому объяснению заключается, как сказано выше, в опасении возникновения экономических затруднений от оставления полей без обработки и посева в продолжении двух лет сряду. Натуралистическая тенденция этой теории указана была выше и также показана ее несостоятельность. Здесь мы дополним только сказанное, указав причины несостоятельности такой теории в ее частном применении к юбилейному году. Oпасениe возможности возникновения экономических затруднений, при полном господстве обычных экономических условий, предполагается самим законодателем²⁹, но им же оно и устраняется: «Если скажете: что же нам есть в седьмый год, когда мы не будем ни сеять, ни собирать произведений наших? – Я пошлю благословение Мое на вас в шестый год, и он принесет произведений на три года»³⁰. Следовательно здесь, кроме рассмотренных нами выше естественных средств Палестины устранить экономические затруднения, полное значение получает теократический принцип, к сущности которого относится, между прочим, и подчинение естественных условий высшему руководительному началу. Преобладание такого начала, понятное и в учреждении субботнего года, становится даже необходимым в учреждении юбилейного года, которое по величию своих задач вполне беспримерное в истории явление.

Сущность Моисеева законодательства относительно юбилейного года заключается в требовании восстановления того порядка вещей, который установлен был при разделе земли во владение израильтянам и от которого он уклонился в своем развитии под влиянием естественно-исторических условий. А так как этот порядок состоял в равномерном распределении земли во владение и в личной свободе каждого члена теократического государства, то восстановление его должно было заключаться в возвращении поземельной собственности и личной свободы тем, которые, лишились их въ суровой житейской борьбе в течение пятидесятилетнего периода. «В юбилейный год возвратитесь каждый во владение свое» и «до юбилейного года пусть работает (брат твой) у тебя, а тогда пусть отойдет от тебя, сам и дети его с ним, и возвратится в племя свое, и вступит опять во владение отцев своих»³¹. В этих немногих словах выражена сущность законов о юбилейном годе и из них же видно все великое значение этих законов в теократическом и социальном отношении. По смыслу этого закона юбилейный год должен был служить определенным временем, в которое расстроившийся раз установленный порядок социально-экономических отношений – порядок, основным началом которого было равенство, опять восстановлялся в его прежнее состояние. Субботний год имел своим назначением восстановление в прежнее состояние только земли, а юбилейный год обнимал и землю и людей. «Специфическое значение юбилейного года, в отличие от субботнего, заключается в идее спасительного восстановления и возвращения теократии к первобытному божественному порядку, при котором все свободны и каждому обеспечено его земное благосостояние. Бог, некогда избавивши свой народ от рабства египетского и взявший его в свою собственность, и теперь является спасителем, чтобы восстановить личную свободу попавших в рабство и возвратить обедневшим ту причитающуюся на них долю участия в благах земных, которой они лишились³². В социальном отношении, институт юбилейного года имел своей задачей противодействовать и уничтожать те ненормальности, которые неизбежны в жизни человеческого общества при его обыкновенном, предоставленном самому себе, социально-экономическом развитии. В этом отношении учреждение юбилейного года представляет счастливое, как выражается Заалыпютц³³, решение проблемы, над которой трудились законодатели различных народов. Уже сказано было, в чем заключалась эта мировая проблема: она заключалась в достижении такого регулирования человеческих отношений, при котором невозможно было бы возникновение или по крайней мере сильное развитие социального зла – крайне неравномерного распределения материальных благ, чрезмерного богатства с одной стороны и крайней нищеты – c другой. Учреждение юбилейного года насколько возможно достигало этой цели. Пятидесятилетий период, давая владетелю значительную свободу в распоряжении своей собственностью, в то же время ограничивал эту свободу, полагая ей необходимые пределы, за которыми она послужила бы во вред самому владетелю, подвергая его всем случайностям и опасностям навсегда лишиться владения. Только этот институт служил надежным средством противодействовать этому злу и был именно приспособлен к тому, чтобы препятствовать делению народа на различные классы по состоянию, на богатую знать, и бедных работников и постоянно поддерживать равенство между ними, как свободными землевладельцами.

Учреждение юбилейного года получает свою практическую силу из теократического принципа, на который оно опирается. Сущность этого принципа в данном случае состоит в ограничении права собственности в отношении к земле, как исключительной собственности одного полновластного владетеля ее – Иеговы. Он, как полновластный собственник, отдает ее во владение своему народу, но сохраняет над ней свои права, которые, полагая необходимый предел свободе распоряжения землей со стороны вторичных, так сказать, собственников, служат регулирующей силой в развитии социально-экономических отношений народа. Такое ограничение прежде всего выражается в законе о продаже земли. «Землю не должно продавать навсегда; ибо Моя земля; вы пришельцы и поселенцы у Меня»³⁴. Таким законоположением, определяющим неотчуждаемость поземельной собственности, обеспечена навсегда за каждым членом теократического государства известная доля материального довольства, возможного при данном земельном участке, и, следовательно, устранена возможность возникновения и развития того социального зла, которое, являясь в виде пауперизма или пролетариата, всегда служило и до настоящего времени служит больным местом общественных организмов, судорожно потрясающим и здоровые части их. По этому законоположению, никто не имеет, права произвольно распоряжаться своей земельной собственностью так, чтобы это распоряжение шло вопреки учреждениям Иеговы, обеспечивающим общественное благо³⁵. Собственник – полновластный распорядитель своей земельной собственностью только в пределах пятидесятилетнего периода – от одного юбилейного года до другого. Он может продать свой участок, но не далее как до юбилейного года, в который проданное опять бесплатно должно было возвратиться к прежнему владельцу. Но и в пределах этого периода продажа собственности, по ясному выражению закона (ст. 25), обусловлена единственно бедностью, крайней, гнетущей нуждой, а всякая продажа из других мотивов, как напр. из барышнической спекуляции, законом или не предполагается, или даже, как думают раввины³⁶, вовсе запрещается. Далее продажа и в случае нужды ограничивалась³⁷ лишь частью владения («если обеднеет брат твой и продаст от владения своего»… как выражается закон). Следовательно, по предположению закона, землевладелец и после продажи части своего владения, вызванной необходимостью удовлетворить гнетущей нужде, будет иметь еще свою землю, с которой ему можно питаться. Конечно, закон предполагает возможность продажи и всей земли, за чем следует полная бедность и перспектива рабства, но уже самая безотрадность перспективы после такой продажи естественно ограничивала эту возможность областью редких, исключительных случаев.

Определенная законом продажа на известный, определенный срок, после которого проданное опять возвращается к прежнему владельцу, естественно теряет существенный характер продажи в собственном смысле, как передача другому всей суммы полезности, какую только можно извлечь из проданной вещи. В данном случае продажа является как передача другому не всей суммы полезности продаваемой вещи, а только той частя ее, какую можно извлечь в данное время. Отсюда и стоимость продаваемой вещи изменяется по количеству того времени, в продолжение которого предполагается пользование вещью. В отношение к земле стоимость ее при временной продаже равняется количеству лет, в продолжении которых покупатель рассчитывает собирать жатву с нее. А так как это количество в пределах пятидесятилетнего периода определяется количеством лет, оставшихся до юбилейного года, то и стоимость продаваемой земли определяется количеством жатв, могущих быть собранными до юбилейного года. Закон строго определяет, такое отношение ’ценности земли к количеству лет пользования ею: «По расчислении лет после юбилея, ты должен покупать у ближнего твоего, и по расчислении лет дохода, он должен продавать тебе. Если много остается лет, умножь цену; а если мало лет остается, уменьши цену: ибо известное число жатв он продает тебе» (Лев. 25:15–16). Такая продажа получает характер отдачи земли во временное пользование, характер сдачи в аренду. Много спорили о выгодах такого законоположения. По мнению одних исследователей оно, превращая продажу в простую сдачу в аренду и низводя ценность земли на степень ренты, следовательно уменьшая ее соответственно ограниченному числу лет пользования ею, будто бы не представляло никакой существенной выгоды ни продавцу, ни покупателю³⁸. Но это мнение не вполне ясно сознает и недостаточно оценивает мотивы законодательства. Конечно, говорит Винер³⁹, добровольный продавец, продающий свой участок из видов спекуляции и корысти, ничего не выиграл бы при таком порядке вещей, потому что он мог продать его только до юбилея, и следовательно мог получить за него не более как арендную плату до этого срока. Но, во-первых, закон и не предполагает такого продавца-спекулянта: единственным продавцом своего участка закон предполагает продавца по нужде, человека, который вынуждается к продаже своего владения каким-либо великим, гнетущим несчастьем, личным или семейным, повергшим его в тяжелое бедствиe, единственным исходом из которого оставалась продажа земли. Вот на таких-то несчастных и рассчитано законодательство. Хотя и они также получали за землю уменьшенную плату, но зато беспрепятственное возвращение владения доставляло им действительную выгоду, так как они получали свой участок, не будучи обременены никакими долговыми обязательствами, которые были бы неизбежны при возвращении участка в случае полной его продажи, и долговые обязательства тем тяжелее, чем настоятельнее была нужда, заставившая продать или заложить свой участок. При данном же порядке владелец свободно, без всякого выкупа, возвращался в то состояние, в котором он находился до несчастья, принудившего его к продаже. Несправедливо то мнение, по которому продавшие свой участок в пределах пятидесятилетнего периода, во время своего невладения, находясь собственно в положении сдатчиков в аренду, в юбилейный год получали лишь то, чем они в сущности уже владели. Здесь не принято во внимание то, что каждый землевладелец, сам обрабатывая свои поля, извлек бы из них несравненно больше выгоды, чем сколько мог ему заплатить временный владелец, – следовательно, первый в юбилейный год вступал опять в полное пользование своей собственностью. С другой стороны, временная продажа и обусловливающее ее возвращение земли есть узаконенное благодеяние в том отношении, что владелец, принужденный гнетущей необходимостью продать свой участок, конечно, получил бы не полную стоимость его; но и этот чистый капитал, который бы ему удалось получить за проданную землю, в государстве, где нельзя было отдавать денег из процентов, не мог бы служить постоянным источником дохода, каким всегда может служить поземельный участок, потому что капитал, не принося дохода, скоро потребился бы (особенно, если бы продолжились тяжелые обстоятельства). В неотчуждаемой же недвижимой собственности капитал оставался неприкосновенным, служа постоянным источником дохода, будет ли владелец лично из земли извлекать этот доход, или же будет принужден взять за него вознаграждение, отдав пользование доходом другому. В этом законодательстве заключается также гарантия от личного произвола одних по отношению к другим, более всего могущим пострадать от этого произвола⁴⁰. Тот, кто свободен, безусловно распорядиться своим владением так, что может продать его навсегда, без сомнения получает большую в данный момент выгоду, чем тот, кто может только сдать в аренду жатвы до юбилейного года. Но законодатель в данном случае является опекуном детей и потомков, которых легкомысленный отец, увлеченный временной выгодой, продав землю навсегда, мог бы повергнуть в бедствие вечной нищеты. Кроме того, по мнению Заальшютца, рассматриваемое законоположение имеет значение и в отношение к возвышению общей стоимости полей, так как цены и на недвижимую собственность постоянно определяются по их ближайшей полезности, и прежде всего по той, которую они могут представить в течение жизни покупателя, чем напр. по столетнему или еще на большие периоды рассчитанному пользованию ими, и, следовательно, сумма цены при продаже навсегда постоянно бывает меньше, чем сумма целого ряда сдач в аренду на юбилейные периоды. Правда, при временной сдаче в пользование может представляться та невыгода, что временный владелец будет стараться о том, как бы больше извлечь из земли выгоды и меньше истратить на ее обработку, т. е. представляется невыгода беззастенчивой, крайней эксплуатации земли, неминуемо ведущей за собой истощение ее и бесплодие, как это было напр. в Самарской губернии, где арендаторская эксплуатация довела землю до крайнего истощения, за которой последовала в 1878 г. известная катастрофа – голод⁴¹. Но и это неудобство не могло принести в древней Палестина столько вреда, сколько оно могло бы принести его в других странах и при других условиях. Прежде всего временный владелец только в редких случаях мог иметь прямую выгоду в эксплуатации земли до истощения, и по преимуществу перед юбилейным годом, когда он должен был возвратить землю прежнему владельцу. Но и здесь уже его корыстная эксплуатация могла парализоваться глубоко укоренившимся в народе воззрением на землю, как бы на одушевленное, чувствующее существо, и потому самому требующее отдохновения после труда⁴², – следовательно удобрения после истощения. Но если бы даже этот нравственный мотив оказался бессильным умерить хищническую эксплуатацию временного владельца, то и в таком случае вред ее парализировался рассмотренным уже нами учреждением субботнего года, агрономическое значение которого и состояло в восстановлении истощенной растительной силы земли. При необыкновенном плодородии палестинской почвы такого узаконенного покоя было достаточно для того, чтобы изгладить следы хищнической эксплуатации. Тем большее значение в этом отношении имел двухгодичный покой (во время субботнего и юбилейного года), как раз приходившийся ко времени возвращения истощенной земли прежнему владельцу: после такого продолжительного покоя земля возвращалась прежнему владетелю со всем богатством своих растительных сил и своего плодородия.

Но Моисеево законодательство и временную продажу обусловливает такими определениями, по которым только в исключительных случаях земля могла остаться в руках покупателя до юбилейного года. И здесь оно, всегда верное своему основному принципу, приходит на помощь обездоленному судьбой бедняку, вынужденноe бедствием к продаже своего участка, защищая его от эксплуатации со стороны более состоятельных людей. Эта помощь выражается в законодательстве в широком праве выкупа проданного владения. «По всей земле владения вашего дозволяйте выкуп земли», возвещает закон (Дев. 25:24). Обязанность выкупа возлагается на близкого родственника (гозла). «Если брат твой обеднеет и продаст от владения своего, тo придет близкий его родственник и выкупит проданное братом его» (ст. 25). Впрочем из текста нельзя определить, какого рода эта обязанность: просто ли вытекающая из чувства родства, или юридическая. По мнению Заальшютца, закон просто предоставляет родственнику право выкупить землю, чтобы обратить ее в свое пользование⁴³. Но такое мнение едва ли основательно, хотя по-видимому и более понятно для нашего своекорыстного времени. Предоставляя право выкупа, закон имеет в виду не выгоды целого рода, среди которого могут быть богатые члены, скупившие участки бедняков, а исключительно выгоды самого потерпевшего, вынужденного продать свой участок. Эта мысль закона ясно выступает в предоставлении права выкупа самому продавшему, как только он получит к тому возможность. «Если же некому за него выкупить, но сам он будет иметь достаток, и найдет, сколько нужно на выкуп; то пусть он расчислит годы продажи своей, и возвратит остальное тому, кому он продал, и вступит опять во владение свое» (ст. 26–27). Всего вероятнее здесь мысль закона та, что состоятельный родственник обязан, если и не юридически (в чем однако же нет ничего невозможного), то по чувству родства, выкупить проданный братом участок и возвратить ему⁴⁴. Это понимание с полным основанием может опираться на ту силу родственной связи, какая обыкновенна у восточных народов, где она часто служит прочной гарантией взаимных услуг в таких отношениях, в которых такой гарантией в наше время может служить лишь принудительная сила узаконения. При понимании этой обязанности гоэла имеет значение и то, что низшей, юридически определенной единицей, получавшей землю, служил, как показано было выше, дом или семейство в обширном смысле, как подразделение поколения; члены этого семейства должны были оберегать общее их достояние; продажа одного участка члену другого семейства умаляла земельный надел всего семейства, к которому принадлежал бедняк. Отсюда выкуп проданной земли, кроме мотивов родственного чувства, вызывался и общим интересом всего семейства. – Частное определение закона о выкупе – «расчислить годы продажи своей и возвратить остальное тому, кому было продано выкупаемое» – составляет простой расчет, справедливости, по которому нужно возвратить покупщику его плату только за те годы, которые ему оставалось пользоваться полем до юбилейного года, и удержать за те годы⁴⁵, в которые он уже пользовался им со времени покупки. «Если же не найдет рука его (бедняка) сколько нужно возвратить ему, то проданное им останется в руках покупщика до юбилейного года, а в юбилейный год отойдете оно и он опять вступит во владение свое» – заключает закон свои определения о праве выкупа проданной земли (ст. 28).

Наравне с полем в отношении к праву выкупа и возвращения в юбилейный год закон поставляет сельские дома, не имеющие крепкой искусственной защиты. «Дом в селениях, вокруг которых нет стены, должно считать наравне с полем земли; выкупать их всегда можно, и в юбилей они отходят»⁴⁶. Другое дело «дома в городе, огражденном стеной». В отношении к ним право выкупа ограничено, а существенный закон юбилейного года – о неотчуждаемости недвижимой собственности – на них вовсе не простирается. «Если кто продает жилой дом в городе, огражденном стеной, то выкупить его можно до истечения года от продажи его; в течение года выкупить его можно. Если же не будет он выкуплен до истечения целого года; то дом, который в городе, имеющем стену, останется навсегда у купившего его в роды его, и в юбилей не отойдет от него» (ст. 29–30). Разница в отношении закона о праве выкупа и неотчуждаемости к двум родам недвижимой собственности – земле и домам (в укрепленном городе) объясняется разной степенью права собственника на тот и другой род владения. Между тем как по отношению к земле, которая для владельца ее есть лишь временный дар Иеговы, настоящего собственника ее, этот закон выражается в ограничении произвола в распоряжении ею, по отношению к дому (в укрепленном городе), как полному произведению самого владетеля и следовательно полного собственника по праву производителя, закон менее или даже вовсе не ограничивает свободу распоряжения и потому, предоставляя собственнику право на полную продажу, назначает только годовой срок на выкуп, по истечении которого проданный дом становится полной собственностью покупщика. Что же касается собственно установленного законом различия в отношении к домам в селениях и городах, причем первые вполне подходят под категорию законов о земле, а вторые получают особые законы, то это объясняется тем, что дома в селениях находятся в более тесной связи с полями, чем дома в городе.

Несколько другой характер Моисеево законодательство принимает в отношении к домам левитов. Но это определяется особенным социально-экономическим положением их в среде израильского народа. Известно, что все владение левитов состояло в 48 городах, данных им при разделе земли (Чис. 35:1–8). Эти города с незначительным количеством окружающих их полей и должны были служить для них основой экономического благосостояния, вместо поземельных участков, и по тому самому они имели для них то же значение, какое для простых израильтян имели земельные участки. Отсюда и законодательство на дома левитов в их городах переносит те же определения, которые оно делает относительно земельных участков простых израильтян. «Города левитов, домы в городах владения их, левитам всегда можно выкупать⁴⁷. (ст. 32). Закон о возвращении в юбилейный год земельных участков к прежним владетелям здесь простирается также на дома левитов. «А кто из левитов не выкупит, то проданный дом в городе владения их в юбилей отойдет; потому что домы в городах левитских есть их владение среди сынов израилевых⁴⁸». Прямой смысл приведенного текста (по синодальному переводу) ясен: он говорит о юбилейном праве, по которому проданная недвижимая собственность, если не будет выкуплена, в юбилей возвратится к прежнему владельцу. Но встречается затруднение в объяснении одной частности закона, так как он по еврейскому тексту читается иначе – без отрицательной частицы «не»: et qui redimet a levitis⁴⁹.

Подобный же по смыслу перифраз этого текста представляет Заальшютц: «Если кто-нибудь из самих левитов выкупит, то проданный дом, или даже целый город, в юбилей отойдет». Такое чтение он сопровождает следующим объяснением: «Если один левит вынужден был продать дом, или целое семейство левитов – город, и их выкупят другие левиты, то и между левитами действуют не общие законы о домах (ст. 30), а общие законы о земельном владении, следовательно так, что владение левита А, которое он по бедности продал левиту В, и которое у этого последнего выкупил левит С, в юбилейный год возвращается опять от С к первому владетелю – левиту А⁵⁰. Но такое чтение и сопровождающее его остроумное объяснение, несмотря на преобладание его в древних переводах, не вполне соответствует контексту речи и отзывается искусственностью; между тем текст синодального перевода⁵¹ вполне соответствует контексту, естественному, логическому ходу речи. Закон, предоставив левитам широкое (сравнительно с простыми израильтянами) право выкупа («левитам всегда можно выкупать»), тотчас же делает естественное предположение, что по исключительным обстоятельствам левиты могут не воспользоваться и таким широким правом выкупа. В таком случае, «проданный дом в городе владения их» естественно до юбилея останется в руках покупщика, а в юбилей, по общему юбилейному праву, «отойдет» к прежнему владельцу. Принятие такого чтения и объяснения тем более естественно, что ему вполне и почти с буквальной точностью соответствует чтение и смысл 28 стиха, в котором содержится подобный же закон о выкупе и возвращении проданного земельного владения.

Несколько неопределенный характер имеет, далее, закон о продаже полей, лежащих вокруг городов левитских. «Полей вокруг городов их продавать нельзя, потому что это вечное владение их» – (ст. 34), или как этот закон выражается в подстрочном переводе с еврейского: et ager suburbii civitatum eorum non vendetur», что можно перевести так: «и поле выгонное при городах их не должно быть продаваемо». Из текста не ясно, в каком смысле запрещается продажа этих полей: в том ли, что их нельзя продавать далее, как до юбилейного года, или же в том, что их вовсе нельзя продавать, даже и до юбилейного года. В первом случае, говорит Заалыпютц⁵², закон был бы только повторением того, что уже определено им для обыкновенных израильских земельных владений. Если же принять последний смысл, то опять трудно сказать, почему относительно левитских земельных владений дан такой исключительный закон, запрещавший всякую продажу, даже и на несколько лет, между тем как он не простирается на дома левитов. Такое затруднение он думает разрешить следующим образом: «по всей вероятности закон и здесь земельному владению придает относительно большую ценность, чем владению городскими домами. В таком случае восходящая градация законов была бы такова: 1) городские дома израильтян можно было продавать навсегда с правом выкупа в течение одного года; 2) поземельное владение израильтян можно было продать только до юбилейного года с правом выкупа в течение всего этого времени; 3) дома левитов продаются на правах земельных владений простых израильтян; 4) земельные владения левитов вовсе нельзя было продавать, так что левит то, что только едва могло кормить его, следовательно свое поле, конечно (ср. ст. 31) с принадлежащими к нему постройками, вовсе не мог выпускать из своих рук»⁵³. Как ни стройна по-видимому представленная градация законов, она однако же не объясняет с достаточной основательностью закона о безусловной неотчуждаемости левитских земельных владений. Категорическое заявление закона, что «полей вокруг городов левитских продавать нельзя» мотивированное другим категорическим заявлением, что «это вечное владение их», где эпитет «вечное» без затруднения можно понимать в смысле «постоянного», «непрерывного» владения, совершенно ясно говорит о безусловной неотчуждаемости левитских полей; но объяснения этого закона нужно искать в особенных условиях социально-экономического положения левитов. Левиты, как выделенные из народа на особенное служение, не получили земельных участков наравне с другими коленами: личное занятие полевыми работами, с их мелочными житейскими заботами, сочтено. не соответствующим их особенному служению, – они должны были содержаться вознаграждением за это служение. Но они однако же получили несколько городов с прилегающим к ним незначительным, строго определенным, количеством полей. «Города, говорит закон, будут им для жительства, а поля будут для скота их и для имения их и для всех житейских потребностей их⁵⁴.» (Чис. 35:8). Если принять во внимание, что главный источник содержания левитов состоял в доходах от служения, что данная им земля около каждого города, которую притом они сами не обрабатывали, по своему ограниченному количеству была неудобна для раздела, и что, наконец, закон прямо указывает назначение этой земли – для скотоводства и выгона скота, то надо думать, что эта земля была общим владением левитов, назначенным служить ближайшим, подручным средством удовлетворения их общих житейских нужд. В таком случае понятно определение закона об абсолютной неотчуждаемости общего левитского владения; между тем как дома, составлявшие частную собственность отдельных левитов, могли быть продаваемы, хотя и с ограничением этой продажи – до юбилейного года. Запрещение продавать поля левитов мотивировано общинным характером их владения, отсутствием частного права собственности на них, предоставляющего возможность произвольного распоряжения владением. В данном случае закон остается верен своему основному воззрению на собственность, по которому произвол в распоряжении владением постепенно ограничивается по мере приобретения им общинного характера, как это видно было выше из разности законов о земле и городских домах простых израильтян.

Закон о праве выкупа и о возвращении собственности в юбилейный год к прежнему владельцу простирается и на недвижимости, посвященные Иегове, хотя здесь он терпит некоторые изменения сообразно особенностям этого рода распоряжения собственностью. При посвящении Иегове владение передается не какому-либо «пришельцу и поселенцу» другим «пришельцем и поселенцем», которые сами владеют этим владением только благодаря особенной милости к ним истинного собственника этого владения, но самому истинному собственнику, и не на правах продажи, а в качестве благодарственной жертвы за какие-либо особенные милости. Отсюда различие в праве на переданное владение. Если после продажи собственности обыкновенному покупщику продавец сохранял на нее право, выражавшееся в свободном праве выкупа за ту же цену, которая взята и при продаже (с вычетом за время пользования), то здесь это право ограничивалось возвышением стоимости выкупа. Но такое ограничение объясняется не тем, что будто законодатель, как думает Заалыпютц⁵⁵ неодобрительно вообще смотрел на посвящения и обеты и этой мерой хотел удержать израильтян от них, но возвышенно-нравственными мотивами. Владетель, продавший свое имение по нужде, при выкупе его руководился экономическим расчетом личной выгоды, иногда даже в ущерб покупщику, вдруг лишавшемуся быть может с большим усилием приобретенного имения. При посвящении же никакие эгоистические расчеты личной выгоды не должны были иметь места. Поэтому, если посвятивший свое владение захотел бы по расчету выгоды выкупить посвященное, возвышение стоимости выкупа должно было служить сдержкой его, и приводить в сознание, что посвящение Иегове должно производиться с полной решимостью отказаться от пользования посвящаемым в пользу Иеговы. «Возвышение платы при выкупе, говорит Кнобель, есть род нравственно-мотивированного наказания за то, что посвятивший Богу вещь не отказывается от пользования ею, а хочет опять иметь ее у ceбя⁵⁶». Посвящение производится по оценке священника: «Если кто посвящает дом свой в святыню Господу; то священник должен оценить его, хорош ли он, или худ, и как оценит его священник, так и состоится⁵⁷. Сообразно этой оценке производится и плата при выкупе с прибавлением пятой части стоимости посвященного по этой оценке: «Если посвятивший захочет выкупить дом свой; то пусть прибавит пятую часть серебра оценки твоей, и тогда будет его» (ст. 15). Подобные же определения относительно оценки и выкупа простираются и на посвященное поле Но здесь оценка производится более точным образом, по узаконенной норме, определяемой посевом хомера «Если поле из своего владения посвятит кто Господу, то оценка твоя должна быть по мере посева; за посев хомера ячменя пятьдесят сиклей серебра» – (ст 16). Т. е. оценка посвященного поля должна производиться по мере того, сколько хомеров⁵⁸ по обыкновенному расчету нужно высеять на посвящаемое поле; полагая на каждый хомер по пятидесяти сиклей серебра, вся сумма оценки таким образом определялась произведением числа хомеров на 50. Самая оценка хомера в пятьдесят сиклей определяется доходом с жатвы, какая обыкновенно бывает от высеянного хомера ячменя. Следовательно представленная нами сумма оценки посвященного поля есть лишь годичная сумма, вся же она определялась количеством лет, на которые посвящалось поле. Поэтому. оценка была то выше, то ниже, смотря по количеству лет, оставшихся до юбилейного года, так как до этого только года имело силу посвящение. «Если от юбилейного года посвящает кто поле свое; должно состояться по оценке твоей» – (ст. 17), т. е. если поле посвящается в первый год после юбилея, statim ab anno incipientis jubilaei, как ясно выражается Вульгата ⁵⁹, следовательно на полный пятидесятилетий период, то и сумма оценки его должна быть полная – за пятьдесят лет по указанному расчету. «Если же после юбилея посвящает кто поле свое; то священник должен рассчитать серебро по мере лет, оставшихся до юбилейного года, и должно убавить из оценки твоей» (ст. 18). Убавка производится по количеству оставшихся (от времени посвящения) до юбилея лет. Если же посвятивший захочет выкупить посвященное поле, т. е., как говорит Кнобель, освободить его от всякого обязательства по отношению к святилищу, чтобы продать или сдать в аренду из экономических расчетов выгоды, то он должен заплатить сумму, определенную священником при оценке, прибавив к ней пятую часть ее по тем же основаниям, какие указаны для этой прибавки при рассмотрении закона о выкупе посвященного дома. «Если же захочет выкупить поле посвятивший его, то пусть он прибавит пятую часть серебра оценки твоей, и оно останется за ним» (ст. 19), – так закон формулируете это определение. Выкуп конечно не был обязателен, а представлялся на волю посвятившего, и производился в круге пятидесятилетнего периода, так как по общему законодательству Моисея о землевладении земельные участки, временно отчужденные от владельцев (продажей ли, или посвящением), в юбилейный год без всякого выкупа возвращались к прежнему владельцу. Поэтому и в рассматриваемом случае должен бы действовать общий принцип Моисеева законодательства, но здесь по-видимому оно уклоняется от него Право выкупа здесь как будто переходит в обязанность, неисполнение которой ведет за собой полное лишение посвященного владения. «Если же (посвятивший) не выкупит поля и будет продано поле другому человеку, то уже нельзя выкупить» (ст. 20). И далее: «Поле то, когда оно в юбилей отойдет, будет святынею Господу, как бы поле заклятое; священнику достанется оно во владение» (ст. 21). По первому определению посвятивший лишается права выкупа поля, если оно будет «продано другому человеку». Здесь не ясно, кем будет продано. По синодальному, приведенному нами, переводу продажа по-видимому предполагается со стороны не посвятившего, а кого-то другого, так как в первом предложении стоит активная форма, а во втором страдательная. Подобную же форму имеет Вульгата: «Si autem noluerit redimere, sed alteri cui libet fuerit venumdatus». Такого же чтения держится Заальшютц, который на основании этого чтения прямо высказывает мнение, что продажа производилась со стороны священнической хозяйственно-распорядительной власти⁶⁰. Но такое чтение и пониманиe его не объясняет тех важных последствий, которые ведет за собой для посвятившего такая продажа, именно лишения права выкупа и юбилейного права – безвозмездного возвращения своего владения. Кроме того,, так понимаемый этот закон мог подать повод к важным злоупотреблениям со стороны священнической хозяйственно-распорядительной власти, которая ввиду того, что проданное ею посвященное поле в юбилейный год «священнику достанется во владение», всегда в интересах сословия старалась бы как можно скорее продать посвященное поле, и таким образом лишала бы посвятившего и его наследников их родовой, по закону неотчуждаемой поземельной собственности. Другой смысл имеет текст LXX: «’Εὰν δὲ μὴ λυτρῶται τὸν ἀγρὸν, καὶ ἀροδῶται τὸν ἀγρὸν ἀνθρώπφ ἑτέρφ, οὐκέτι μὴ λυτρώσηται ἀυτὸν. По этому чтению продажа предполагается со стороны посвятившего⁶¹, на что ясно указывает активная форма двух глаголов с одним подлежащим⁶². Такое чтение и понимание с удобством объясняет важные последствия продажи без выкупа. Если продавцом здесь является сам посвятивший, т. е. отказавшийся на время от всех прав на посвященное, и если он продает посвященное, как свою собственность, не имея на то, без выкупа, никакого права, то продажа в данном случае составляет преступление, похищение у святыни принадлежащего ей, святотатство. С этой точки зрения понятно и лишение посвятившего права выкупа и юбилейного права возвращения владения, Только тяжестью преступления можно объяснить тяжелое лишение посвятившего тех прав, которые составляют сущность Моисеева законодательства относительно недвижимой собственности. А насколько закон, допустивши в рассмотренном случае исключение, ценит принцип неотчуждаемости недвижимого владения, показывает следующее узаконение, которым определяется образ посвящения святыне не своей родовой, а купленной собственности. «Если кто посвятит Господу поле купленное, которое не из полей его владения; то священник должен рассчитать ему количество оценки до юбилейного года, и должен он отдать по расчету в тот же день, как святыню Господню. Поле же в юбилейный год перейдет опять к тому, у кого куплено, кому принадлежит владение той земли» (ст. 22–24:). По этому узаконению, желавший посвятить поле, купленное им у «обедневшего брата», не имел права передать святыне самое поле, а только ценность его по священнической оценке; самое же поле должно было оставаться у него, чтобы в юбилейный год перейти к прежнему владельцу. Сумма, приходившаяся по оценке, передавалась «в тот же день», т. е. в день посвящения.

Рассмотренными постановлениями исчерпывается содержание Моисеевых законов о недвижимой собственности⁶³, составляющей главный источник экономического благосостояния в жизни народа. Характеристические черты этих законов представляются в следующем виде.

Земля принадлежит в собственном смысле Иегове, но она отдана Им во владение Израилю, и в этом смысле составляет общее владение всех членов народа. Как общее владение всего народа, она распределяется между коленами, поколениями и семействами, смотря по количеству входящих в них членов, так чтобы при дальнейшем делении на каждое хозяйство пришлось по равному наделу, и после этого в своих частях становится неотчуждаемой собственностью указанных общественных единиц – колен, поколений и семейств, и отдельных личностей. Неотчуждаемость владения этих общих единиц гарантируется законами о наследстве, не допускающими перехода его в другое колено, поколение или даже семейство, а неотчуждаемость владения личности гарантируется ограничением прав ее в распоряжении своей собственностью. Ограничение выражается в законах о продаже недвижимого владения. Но это ограничение прав личности в распоряжении своей собственностью, по мысли законов Моисея, не есть бездельное, слепо логическое следствие общинного (на основании принадлежности земли Иегове и никому еще в частности) характера землевладения, жертвующего выгодами личности отвлеченной выгоде общего, как это было по преимуществу в государствах древнего миpa; здесь оно напротив служит к выгоде личности, поставляя ее в нормальное отношение е общему, так как этим ограничением достигалось то, что каждый частный член постоянно имел самостоятельный источник экономического благосостояния и в силу этого постоянно сохранял свою личную самостоятельность, не поступая в экономическую зависимость от общества. Правильное отношение личности к обществу устанавливаем правильное же отношение одной личности к другой. Такое отношение между личностями по Моисееву законодательству обусловливалось возможным экономическим равенством их между собой, каковое поддерживалось узаконением, устранявшим возможность чрезмерного возвышения или обогащения одной личности на счет другой, или радикально восстановлявшими нарушенное равенство.

Таковы законы Моисея относительно земельной и недвижимой собственности. Относительно другого рода собственности, именно движимой, Моисеево законодательство не представляет никаких особенностей. Ее, как полное произведение самого человека, закон не стесняет никакими особенными определениями и распоряжение ею предоставляет в полную волю собственников, действующих, в этом случае по указанию обыкновенного опыта, обычая и расчетов личной выгоды. Интересные особенности представляются, только в законах о долгах