Глава 1. Источниковедческие аспекты изучения сочинений Максима Грека

Характерной чертой источников для изучения биографии и творчества Максима Грека является их большой объем, тематическая широта, обилие списков (около 300 рукописей XVI–XIX вв.).

Сочинения, написанные в разных жанрах, посвященные большому кругу проблем, составляют три тома казанского издания, далеко не полного; переводы Максима, почти не публиковавшиеся, потребовали бы еще большего количества томов; следственное дело и судные списки, сравнительно небольшие по размеру, имеют специфически источниковедческую сложность; Сказания о Максиме Греке и его Житие отражают все особенности и трудности исследования сочинений XVI–XVII вв. из жанра агиографии, а также биографических.

При изучении сочинений Максима Грека возникают следующие источниковедческие проблемы: происхождение, классификация, датировка, жанр, атрибуция, история текста. О принципах подхода к проблеме происхождения уже говорилось во введении. Существенное значение имеет и по важности, и по степени сложности атрибуция; хотя основной корпус сочинений, бесспорно принадлежащих нашему автору, выявлен, остается значительное число текстов, относительно которых пока невозможно сказать, являются ли они оригинальными сочинениями Максима Грека или его переводами (в последнем случае – каков их оригинал). Это относится к текстам, сохранившимся не только в поздних списках, но и в одном из наиболее ранних, прижизненном сборнике ГБЛ, Румянц. 264.

Еще не выработаны достаточно четкие критерии и принципы для определения авторства Максима Грека, а также роли в создании тех или иных переводов, часто встречающихся в сборниках сочинений Максима Грека наряду с бесспорно принадлежащими ему текстами. Изучение стиля и языка его сочинений и переводов, что имело бы большое значение для атрибуции и, может быть, для датировки, по существу только начато.

Датировка многих сочинений остается спорной; неизвестна не только точная их дата, но даже и период, когда они написаны – начало пребывания в Москве или последние десятилетия жизни автора. При огромном объеме написанного Максимом Греком не существует хронологического перечня его трудов.

Не изучена история текста сочинений – предварительная задача любого исследования.

Первым этапом исследования была классификация многочисленных сборников сочинений Максима Грека XVI–XVIII вв. по текстологическому принципу. В ходе этой работы были выявлены наиболее ранние, прижизненные сборники, а в них – автографы Максима Грека.

Б.Л. Фонкич, исходя из работ предшествующих исследователей, обосновал наличие русских автографов Максима Грека в составе рукописи ГПБ, Соф. 78 (греческая псалтырь, переписанная Максимом Греком в Твери в 1540 г.). Путем отождествления почерка мною были обнаружены маргинальные глоссы и правка разнообразного содержания в составе четырех сборников сочинений этого автора, а также в списках переводов, как сделанных им самим, так и существовавших в более ранней Славянской традиции.

Сборники с автографами оказались важными для решения почти всех названных выше источниковедческих проблем. Поэтому вначале здесь и будут перечислены известные в настоящее время сборники, собственноручно оправленные автором, кратко охарактеризовано содержание правки и дано палеографическое обоснование идентификации почерка, – с тем, чтобы далее, по ходу изложения, исходить из наличия в них автографов как из установленного факта.

К такой структуре изложения побуждают и хронология автографов, и их количественное распределение во времени: наиболее ранние находятся в сборнике 1524–1525 гг., но их число незначительно; рукопись, почерк которой служит основой последующих идентификаций, датируется 1540 г.; сборники же, где содержится наибольшее количество материала, относятся к концу 1540-х – первой половине 1550-х годов. Характерные черты почерка Максима Грека как единой графической системы могут быть установлены лишь с привлечением всей совокупности данных, поэтому обращаться несколько раз к обоснованию тождества почерка нецелесообразно и с чисто палеографической точки зрения.

Русские автографы Максима Грека известны в настоящее время в следующих рукописях.

1. ГПБ, Соф. 78. Греческая псалтырь, переписанная Максимом Греком в Твери в 1540 г., о чем сообщает греческая запись-колофон на л. 158 об. Здесь имеются также славянские тексты, написанные двумя почерками. Один из них был отождествлен Б.Л. Фонкичем²³ с греческим письмом, т. e. с письмом Максима Грека. Он написал чернилами на л. 160 об. два греческих кондака богородице и их русский перевод (рис. 6; на рис. 1–5 представлены образцы той же школы письма, к которой принадлежит русский почерк Максима Грека); на л. 7 и об. киноварью – надписания 27 псалмов (рис. 7, 8), на л. 1 об. чернилами – греческие омофоны и их русские переводы (рис. 9), а также некоторые маргинальные глоссы, относящиеся к греческому тексту псалмов. Это письмо служит основой последующих отождествлений.

2. ГБЛ, ф. 304, Троицк. 315. Славянская псалтырь конца XV в. Руке Максима Грека принадлежат многочисленные маргинальные глоссы, а также правка, сделанная непосредственно в строке (рис. 21, 22). Характер глосс на протяжении всей рукописи одинаков – лексические замены и исправления грамматических форм; тщательному анализу подвергнут текст почти каждого псалма.

Время, когда сделаны глоссы, неизвестно; но исправления и уточнения в этой рукописи совпадают в ряде случаев со славянскими переводами некоторых слов и выражений на полях предыдущей рукописи 1540 г.; в Соф. 78 они написаны частично рукой Максима Грека, но главным образом рукой другого писца, по предположению Б.Л. Фонкича – заказчика рукописи тверского ризничего Вениамина, которого Максим обучал греческому языку²⁴. Это совпадение позволяет предположительно датировать маргинальные глоссы Максима Грека на полях Троицк. 315 временем около 1540 г.

Текстологические совпадения не ограничиваются двумя псалтырями – троицкой и софийской. Еще Арсений, описывая троицкую рукопись, обратил внимание на то, что «заметки или поправки некоторых слов и выражений», написанные на полях псалмов «другим почерком», – такие же, как в псалтыри, переведенной Максимом Греком в 1552 г. по просьбе троицкого монаха Нила Курлятева²⁵; в процессе их совместной работы Максим обучал Нила, как ранее Вениамина, греческому языку²⁶ (списки ГИМ, Увар. 85, конец XVI в.; ГБЛ, ф. 304, Троицк. 62, XVII в.).

Маргинальные исправления на полях и в тексте Троицк. 315 совпадают не только с соответствующим текстом курлятевской псалтыри, но также еще с одним памятником; это – «Изъявление монаха Максима из Святой горы о псалмех» – сводка тех мест псалтыри, которые Максим перевел по-своему²⁷. Анализ графики подтверждается, таким образом, рядом текстологических совпадений.

Любопытно сравнить редакцию надписаний псалмов, которые даны собственноручно Максимом на л. 7 и об. софийской псалтыри, с надписаниями тех же псалмов в троицкой псалтыри конца XV в., отражающей прежнюю славянскую традицию перевода, а также в псалтыри, переведенной им совместно с Нилом Курлятевым. В софийской псалтыри на л. 7 и об. даны надписания 27 псалмов; редакция девяти из них (5, 15, 21. 29, 45, 46, 47, 55, 57) отличается от троицкой, но совпадает с курлятевской. Выделяя в Соф. 78 этот текст киноварью, Максим Грек хотел, по-видимому, обратить внимание на особенности перевода в славянской рукописной традиции и дать свой перевод. Из девяти случаев разных редакций особого внимания заслуживают псалмы 15, 21, 29, 57. В троицкой псалтыри их надписания даны в преобразовательной редакции, т. е. в них говорится о лицах и событиях новозаветного цикла, в софийской и курлятевской псалтырях это опущено.

Однако работа не была проведена Максимом Греком вполне последовательно, так как преобразовательное содержание имеют в троицкой псалтыри также псалмы 35, 36. 38–40, 42–44, но нового перевода их надписаний в Соф. 78 нет.

3. ГБЛ. ф. 98, Егор. 920. Беседы Иоанна Златоуста на Евангелие от Матфея, переведенные в 1523/24 г. Максимом Греком и его учеником троицким монахом Селиваном. Вторая часть памятника – 46-я–90-я Беседы. Рукопись близка времени перевода (филиграни относятся к 20-м годам XVI в.); возможна ее локализация и сужение хронологических рамок. Б.Μ. Клосс установил наличие здесь почерка митрополита Даниила, который переписал несколько листов (лл. 203–210 об.); это позволяет считать, что рукопись написана митрополичьими писцами. Несколько страниц в Егор. 920 (лл. 260 об., 275 и др.) принадлежат руке Исака Собаки, который сотрудничал в 20-х годах с митрополичьими писцами, о чем свидетельствует, в частности, кормчая митрополита Даниила ГБЛ, Унд. 27, составленная, по Б.Μ. Клоссу, в 20-х годах²⁸ (почерк Исака Собаки в Унд. 27 на лл. 527, 528, 542 об., 543 об. – 545 об., 546 об.). Максим Грек жил в митрополичьем Чудове монастыре лишь до 1525 г., когда он был осужден Даниилом и собором и отправлен в Иосифо-Волоколамский монастырь; после 1525 г. Максим Грек вряд ли имел когда-либо доступ к митрополичьим рукописям; поэтому наиболее вероятной датой и самой рукописи, и заметок на полях следует считать 1523/24 – начало 1525 г. Следовательно, здесь – самый ранний автограф.

Количество авторских заметок в этой рукописи незначительно, они находятся лишь на лл. 37–39 (текст 50-й Беседы), однако характерные черты маргинальных глосс Максима Грека выражены уже здесь. Их можно разделить на три группы: 1) исправления ошибок писца; 2) пометы «зри», обращающие внимание читателя на содержание фрагмента; 3) синонимические замены, уточнения перевода слов и выражений, т. е. поиски русских соответствий, наиболее адекватно передающих понятия греческого оригинала.

Пометой «зри» выделены два текста с осуждением «имений», «сребра» и «злата»: «сие бо таиньство не токмо²⁹ хыщениа, но и простыа вражды чистым быти повелевает выну, ибо мира есть таиньство, сие таиньство не попущает и снабдевати имений; аще бо сам себе не пощаде нас ради, чему убо будем достойни, имении щадяще и души не щадяще» (л. 37 об.); «не бе трапеза она от сребра тогда, ниже потырь злат, но честна беаше вся она и грозна, понеже духа исплънена бе» (л. 38). Три глоссы относятся к отдельным словам и оборотам. В словах «праздникы обяза бог» к глаголу «обяза» в виде глоссы дан синоним «повеле» (л. 37 об.); во фразе «аще убо хощеши почитати жертву, душю принеси, еа же ради и пожреся» к глаголу «пожреся» дана поясняющая глосса «распят бысть» (л. 37 об.); слова «въздал бы ти благодать» перефразированы в «възблагодарил бы тя» (л. 38 об.).

4. ГПБ, Солов. 286/306. Лествица Иоанна Лествичника, 10–20-е годы XVI в. Киноварные заголовки на лл. 1, 2, 6, 15 написаны Исаком Собакой, руке Максима Грека принадлежат глоссы на лл. 19 об., 20, 68 об. (глосса обведена здесь другими чернилами, что несколько искажает контуры букв), 178 об., 222 об. (?). Время, к которому относятся глоссы, неизвестно. Одна из них представляет собой замену формы: глагольная форма «буди» изменена на «будет» (л. 20); в другой предложен иной звуковой вариант слова: к «алии» дана глосса «елень» (л. 178 об.); в третьей избран иной словообразовательный вариант: в словах «триверстно и тристолпно» Максим заменяет «триверстно» на «триверхно» (л. 19 об.). Наконец, в последней из них дано словарное толкование термина «водное сребро»: «толк: идраргир по-греческы, еще есть по-русски рътуть» (л. 68 об).

5. ГБЛ, ф. 173, МДА Фунд. 42. Сборник сочинений Максима Грека, конец 40-х – первая половина 50-х годов XVI в.³⁰ Глоссы относятся к этому же времени (рис. 11–13). Многие автографы правильно увидел в рукописи Е.Е. Голубинский, хотя и написал об этом в вопросительной форме (на лл. 43 об., 49 об., 81 об., 107, 108, 122 об., 125, 129, 147 об., 152 об., 171, 178, 187 и об., 208 об., 346 об., 367; ошибочно названы лишь лл. 54 об., 71, 104, 148)³¹. Напротив, А.И. Иванов ошибочно посчитал автографом Максима сделанные «преимущественно киноварью толкования некоторых слов и выражении, непонятных русскому читателю»³². Названные толкования принадлежат руке писца.

Большинство глосс, писанных рукой Максима Грека, – исправления ошибок писца; некоторые глоссы касаются содержания сочинений.

Пометой «зри прилежно и исправися» выделен следующий текст: «Потщимся благоугодити сътворшему нас всякою правдою и жительством христианолепным, отступающе всякыя злобы, лукавьства, льсти, неправды, лихоиманиа, хыщениа чюжих стяжаний и имений, лъжи, клеветы, зависти, бесовскыя гордости и всякыя плотскыя нечистоты» (л. 367).

Две глоссы представляют собой синонимические замены. В тексте на л. 27 и об. «Но что к сим стропотный и непокоривый род ниже благохвално ниже пригодно отнуд рече, еже такова мудръствовати» к слову «пригодно» дана глосса «лепотно». В тексте на л. 107 «В Назарете Галилеистем бла- говествовану бывшю Гавриилом родосчитаемую от корене Иесеева и Давидова преблаженую деву Мариам» к слову «родосчитаемую» – глосса «родословимую». Две глоссы – пояснительный комментарий, облегчающий чтение и понимание текста. В тексте «дел бо нынешний век есть, яко же глаголет божественый проповедник, венцем же будущий» к слову «венцем» глосса «въздааниу» (л. 43 об.). См. также л. 178, текст: «Ниже самеми человекы всуе законы пишутся и предлагаются подвигы и с тем пресветлы почести, но убо слава и почесть съвръшающим я, а преступающим безславие и скорбь». К местоимению «я» Максим Грек дает пояснение «толк: сиречь законы».

6. ГБЛ, ф. 173. III, МДА 138. Сборник сочинений Максима Грека, совпадающий (за некоторыми исключениями) по составу с предыдущим, относится (как и глоссы) к тому же времени (рис. 14, 15). В этом сборнике содержится наибольшее количество правки и маргинальных глосс, написанных рукой Максима Грека; исправления ошибок писца встречаются почти на каждом листе рукописи. Среди смысловых замен и глосс выделяются те же группы, что в предыдущем сборнике. Авторские ремарки, обращения к читателю встречаем на л. 129 об. (гл. 14 – «Беседа Души и Уму»), где глоссой «зри» помечен текст о происхождении астрологии «от самых богопротивных бесов»: «Всяк бо, в своей мысли таковаа влагает учениа, яковым же радуется съживя учители». На поле л. 143 в «Беседе Ума к Души своей» (гл. 15) кратко охарактеризовано содержание одного отрывка: «На лантинскую (так! – H.С.) ересь, глаголемую пургаториум». В этом же сочинении на л. 145 запись, расположенная сверху вниз по всему правому полю («Приметите прилежне, стяжанолюбци и лихоимци и исправитеся ранее», рис. 14), обращает внимание читателя на текст, излагающий нестяжательские воззрения Максима Грека.

К главам 28 и 33 автор собственноручно пишет более пространные заголовки. Л. 188, гл. 28: «Сказание речи евангельскыа Иоанновы, яже аще по единому писана были и прочаа» (зачеркнут заголовок писца: «От евангелиа еже от Иоанна»). На л. 202 об. в гл. 33 к заглавию писца «Того же инока Максима Грека сказание како знаменоватися крестным знамением» приписано автором: «и что есть сила и тлък сицевому знаменованию».

Особенное внимание обращают на себя глоссы словарного характера (слева текст писца, справа – собственноручные глоссы Максима Грека):

Ряд глосс, как и последняя из приведенных выше, содержит толкования символов:

л. 14, текст «не украсися съобщителным маслом»; глосса «толк: съобщително масло или елей милостыни есть яже к нищим»;

л. 21, текст «чаша явился (!) еси всезлатаа, исполнь нектара»; глосса «толк: сиречь святаго духа»;

л. 138 об., текст «да измыють от многыа скверны земленое смешение»; глосса «толк: сиречь тело».

Иногда автор дает синонимическую замену: л. 228 об., текст «да обрящутся съсуще мед от камене духовнаго», к слову «съсуще» глосса «пиюще».

Отметим случаи уточнения сказанного путем словесной замены: «и себе самую яве обличаеши преступающу пакы съзидающи яже еси преж разорила». К слову «обличаеши» дана глосса «толк: сиречь являеши».

Автор поясняет парафразы подстановкой имени библейского персонажа:

л. 129, текст «скипетродръжцу божественому песнопевцу»; глосса «толк: Давиду царю»;

л. 130, текст «глаголеть некий богодухновенен и небесный муж»; глосса «толк: Иаков съи есть брат господень».

В другом случае менее распространенное наименование Гомера заменяется более известным: «да не постражеши реченное премудре Меонидом глаголющем»; глосса «толк: Омиром» (л. 134)³³.

В ряде случаев автор раскрывает значение местоимений подстановкой существительных, имен собственных.

Примеры: л. 21 и об. текст «От них же ов убо отпущение грехов и твердость веры да даст всегда нам..., ов же в мыслех наших да вълиаеть обилно богатство божественых писаний». Максим Грек раскрывает значение местоимения «ов» в первом случае глоссой «толк: сиречь Петр», во втором – «толк: сиречь Павел». Л. 117, текст: «Еллини убо звездами сими, солнцем же и луною, въстоком и западом разумеша всему строитися еже в нас» имеет раскрытие к местоимению «всему» – «толк: всей твари». Близкая к этой замена на л. 117 об.; текст: «Обрящет же ся и бог неправдив... ни правление творит, ни о своих тварех промышляет, аще убо нужею грядет все несомо»; к словам «все несомо» глосса «толк: сиречь вся тварь» (абстрактный оборот заменен более конкретным).

Ряд глосс содержит указание на обобщающий смысл употребленного слова: лл. 145 об. – 146, текст «бегай лихвеныа злобы являющиа яве антихриста всякого радующагося ей»: к слову «антихриста» глосса «сиречь противящагося евангельскым заповедем»; или, напротив, отвлеченное понятие получает более конкретное раскрытие: л. 165, текст «оставшее житие наше евангельскы свершити, в всяком смирении и худости и правде и святыни»; к слову «худости» глосса «толк: сиречь не в светлых платех и сладчайших брашнех».

Содержание глосс в основном то же, что и в предыдущей рукописи: пояснительный комментарий, облегчающий чтение и понимание текста, и пометы словарного характера. Однако глоссы с таким содержанием не ограничиваются автографами Максима Грека; гораздо больше аналогичных глосс, сделанных почерком писца и восходящих к протографу. Для оценки содержания и источников глоссария Максима Грека к текстам era сочинений необходимо изучение глосс в их совокупности, т. е. не только тех глосс, которые сделаны автором собственноручно, но и глосс, написанных рукой писца, так как последние тоже являются авторскими.

7. ГБЛ, ф. 37, Большак. 285. Сборник сочинений Максима Грека, тога же времени (рис. 16, 17). Содержание глосс – исправления ошибок писца.

8. ГБЛ, ф. 256, Румянц. 264. Сборник сочинений Максима Грека (между 1551–1555 гг.) (рис. 18–20). Количество глосс сравнительно невелико, в основном – исправление ошибок писца. Рукой автора написаны заголовки некоторых сочинений: «Сказание о хлебе причастна, откуда и како начяло прият» (л. 11); «Сказание о сем, яко лъжу глаголюще в всю светлую неделю солнце не заиде» (л. 85 об.); «О Оригене сказание» (л. 100); «Поучение яко мощно и легко есть спастися и (так! – H.С.) мирском жителстве» (л. 122); «Того же Максима Грека послание примирително к бывшему митрополиту всея Руси Даниилу» (л. 127); возможно, его же рукою написан заголовок этого текста (помещенного в рукописи дважды) на л. 18 об.: «К Данилу митрополиту».

9: Предположительно можно говорить о наличии автографов Максима в составе еще одной рукописи (незначительное количество материала препятствует более определенным выводам о тождестве почерка): ГПБ, F. I. 460. Толковые пророки, конец XV в.

Возможно, рукой Максима Грека написано «сказ» на полях лл. 115, 124. 131 об., 134, 136 об., 137, 137 об., 141, 240, 245 об., 267 об.; слово «пророк» на полях лл. 115 об., 137, 137 об., 240 (ср. то же слово на л. 116 об., писанное другим писцом), а также замены слов и исправления грамматических форм (непосредственно в строке) на лл. 277, 278, 285, 285 об., 286 и некоторых других. В ряде сборников сочинений Максима Грека (например, ГБЛ, МДА 42, лл. 381–404 об.) в качестве дополнительной части помещен текст «Пророчества Осиева» – антологические выписки из пророческих текстов и толкований к ним. Их анализ, возможно, даст материал для суждения о том, не была ли рукопись F. I. 460 той, с которой непосредственно работал Максим Грек.

В составе еще двух рукописей русские автографы Максима Грека были определены Б.Л. Фонкичем³⁴.

10. Научная библиотека им. А.Μ. Горького Московского государственного университета, 2 Ci 95. 16 Слов Григория Богослова, Житие и главы Григория Синаита, конец XV – начало XVI в.³⁵ Количество автографов незначительно, они имеются лишь на полях лл. 6, 15 об., 16, 21 об., 33, 35 об., 36 об., 37 и об., 48 об., 49, 54, 55 об., 75, 84 об. (?) и представляют собой исправления перевода отдельных слов, синонимические замены, вставки пропущенных переводчиком или писцом слов.

11. ГПБ, Кир.-Бел. 120/125. Греческий апостол, переписанный собственноручно Максимом Греком, 1540-е годы. Молитва Христу, написанная на внутренней стороне нижней крышки переплета, – русский автограф Максима Грека (рис. 10).

Таким образом, автографы Максима Грека имеют отношение как к содержанию его сочинений и переводов, так и к их литературной форме, являются одной из составных частей филологической практики московской Руси XVI в.

Установление русских автографов Максима Грека выдвинуло новые задачи, связанные с изучением русской рукописной книжности в целом и выходящие за рамки непосредственной темы исследования. Процесс визуально-эмпирической идентификации и доказательство ее истинности – две близкие, но не совпадающие задачи. Стало очевидным, что доказать принадлежность маргинальных глосс руке Максима Грека невозможно, если исходить лишь из материала его автографов. Для доказательства тождества почерка в Соф. 78 и других рукописях необходимо было выяснить некоторые общие особенности письма данного времени, т. е. изучить почерки других писцов, с тем, чтобы определить общие черты, объединяющие почерк Максима Грека с письмом его эпохи и родственного ему круга писцов, а также то индивидуальное в его почерке, что выделяет этот почерк среди других и создает возможность отождествления. Исследование почерка Максима Грека проходило параллельно с изучением русской рукописной книжности конца XV – первой половины XVI в. Итогом этой работы является убеждение, что отождествление будет тем более надежным и правильным, чем больше почерков изучаемой эпохи знает исследователь; практически необходим охват основной книжности. Главным условием истинности отождествления является большая практика работы с рукописями именно с точки зрения почерковедческого анализа, т. е. умение «узнавать» исследуемый почерк среди многочисленных похожих на него и не сходных с ним.

А.Д. Люблинская, характеризуя научный облик О.А. Добиаш-Рождественской, отметила качества, необходимые для палеографа: зоркость глаза и графическую память. «Первая способность (независимая от качества зрения, как такового) позволяет подмечать все, даже мельчайшие, детали, обычно ускользающие от людей, не наделенных такого рода способностью; вторая состоит в умении хранить в памяти огромное количество графических форм и устанавливать между ними связи»³⁶.

Необходимость этих качеств, нужных при решении любой палеографической задачи, значительно возрастает при почерковедческом анализе. Отождествление – в значительной степени зрительный процесс, результат зрительного восприятия; доказательство же сделанных выводов заключается в том, чтобы дать зрительно воспринимаемой определенности почерка словесное выражение; разница между этими двумя процессами выступает как разница между «увидеть» и «рассказать» («обосновать»); зрительные характеристики превращаются в словесные.

П. Канар, исследование которого позволило ему установить 155 автографов греческого писца эпохи Возрождения Эммануила Проватариса (первоначально было известно лишь два кодекса, содержащих в записи копииста его имя), писал: «Длительная близость (familiarité) с почерком Проватариса позволяет отождествлять почти мгновенно, однако этот опыт трудно передать»³⁷. Но эти трудности – субъективного характера.

Другого рода трудности обусловлены особенностями письма изучаемого времени. Если письмо послегутенберговского периода все более становилось средством частного общения, предназначалось для однократного чтения, то письмо средневековых рукописных книг призвано было сохранить текст, передать достижения и знания одной эпохи другой, оно должно было быть «прочным» и тщательным, подчинялось определенным эстетическим нормам, будучи элементом художественного облика, оформления рукописной книги. После изобретения книгопечатания каллиграфическое письмо сосуществовало с печатной книгой³⁸, но его назначение стало уже иным, чем в средние века, – оно не было книжным письмом, вернее, письмом основного массива книжной продукции эпохи.

Отличаясь от современного письма по назначению, оно было иным и по структуре. Изобразительный фактор в письме средневековых рукописных книг играл значительную роль; с другой стороны, оно в большей степени подчинялось каллиграфическим нормативам; эти факторы (и ряд других) влияют на степень отождествимости почерков, на способы идентификации в разных направлениях.

Проблема индивидуального почерка, особенно в последнее время, становится все более актуальной задачей русской, латинской и греческой палеографии.

В русской палеографии идентификации почерков производятся на материале всех трех существовавших типов письма – устава³⁹, полуустава⁴⁰ и скорописи⁴¹, но теоретическая сторона проблемы лишь начинает разрабатываться.

Латинская палеография связывает возникновение индивидуальных почерков как с книжным, так и с курсивным письмом. Л.И. Киселева, исследуя готический курсив XIII–XV вв., рассматривает в качестве основы индивидуальных почерков одну из его разновидностей. Термином «курсив» обозначается «более или менее беглое письмо в весьма широком смысле», письмо официальных документов, личных, писем и записей, не предназначенных для многократного чтения. Среди курсивов автор выделяет «канцелярский курсив», который называется иногда «деловым письмом» (он подразделяется на каллиграфический, беглый и регуляризованный), а также «обычное курсивное письмо», «письмо без стиля», т. е. письмо большинства грамотных людей, не обучавшихся каллиграфическим типам письма; именно обычное письмо, не будучи ограничено рамками канцелярских норм и каллиграфическими нормативами, играло ведущую роль в возникновении индивидуальных почерков.

Изучение русских рукописных книг конца XV – первой половины XVI в. показывает высокую степень индивидуальности почерка в рамках полууставного типа письма, т. е. индивидуальность почерка проявляется не в письме «без всякого стиля», но в разных стилях книжного письма. Вместе с тем Л.И. Киселева отмечает, что «обычное письмо не единственная основа для индивидуальных почерков, к этому в достаточной мере 20 причастны и канцелярские типы письма»⁴².

Другие исследователи (например, Л. Жилиссен) говорят об индивидуальных почерках в книжном письме⁴³.

Для установления особенностей и закономерностей письма конца XV – первой половины XVI в. изучению подверглось книжное полууставное письмо, поскольку почерк Максима Грека принадлежит именно к этому типу письма. Что касается канцелярского, скорописного письма, а также более старшего типа письма – устава, то здесь, по-видимому, выявление индивидуальных почерков, их отождествление и различение имеют свою специфику как в практическом, так и в теоретическом плане. Излагаемые ниже наблюдения относятся лишь к полууставному типу письма.

Предварительные итоги работы по отождествлению почерков опубликованы в специальных статьях⁴⁴. В ходе исследования массива рукописной книжности конца XV – первой половины XVI в., отложившейся в основных фондах рукописных хранилищ (главным образом Москвы и Ленинграда), были выявлены, в частности, многочисленные рукописи двух писцов, сотрудничавших с Максимом Греком в деде исправления книг, переписывавших его переводы и подвергнутых вместе с ним суду в 1531 г. Это – Михаил Медоварцев и Исак Собака. Ранее были известны лишь пять рукописей, содержащих в записях их имена. Путем отождествления почерков (а частично на основании записей) к прежним рукописям были присоединены 16 рукописей Михаила Медоварцева, а также более 20 рукописей Исака Собаки. Предположительно можно говорить об автографах Селивана, ученика и сотрудника Максима Грека (см. гл. II, § 1). Значительный методический интерес представляют рукописи Гурия Тушина.

Изучение названных рукописей оказалось полезным для целей исследования в разных планах. Во-первых, были установлены неизвестные ранее факты биографий связанных с Максимом Греком лиц, появились новые материалы для суждений об атмосфере и среде, окружавшей его в начальный период жизни в Москве, о значении, которое придавалось в это время его деятельности.

Во-вторых, в ходе поисков были выявлены наиболее ранние списки переводов Максима Грека, сделанных до 1525 г. Некоторые из них оказались близкими времени перевода; определение книгописных мастерских позволило связать рукописи с конкретной средой и даже конкретными лицами, судить о том, в каких кругах заказывались и читались переводы.

В-третьих, были разработаны некоторые методические приемы отождествления почерков, а также сформулированы задачи исследования индивидуальных почерков русских рукописных средневековых книг, выявлены главные трудности, которые при этом возникают.

Одной из наиболее существенных задач является установление количества и характера элементов, необходимых и достаточных для обоснования истинности каждого конкретного отождествления. Обладают ли наиболее ярко выраженными идентификационными признаками всегда одни и те же буквы и графические формы или они варьируются в зависимости от индивидуальности пишущего лица, эпохи, которой он принадлежит, и типа письма? Другими словами, какие именно графические формы в первую очередь должны быть подвергнуты анализу в процессе отождествления и его доказательства, тождество каких форм является наиболее доказательным, определяется ли выбор этих форм исключительно индивидуальностью пишущего лица или здесь можно выявить какие-то закономерности?

При анализе почерка Медоварцева анализу была подвергнута, в частности, группа родственных и взаимозависимых букв «ѣ», «б», «ъ», «ь», «ы». Этот же методический прием, как покажет дальнейшее изложение, использован при анализе почерка Максима Грека. Хотя состав группы родственных букв несколько видоизменился («ѣ», «ъ», «б», «в»), самый принцип сравнения не только отдельных букв и буквенных сочетаний, но выделения в исследуемых почерках групп букв, обладающих общими графическими признаками, по-видимому, может быть использован и в практике работы с другими почерками.

Вторая задача – изучение школ письма. Знакомство с рукописями одного периода показывает, что почерки некоторых писцов обладают чертами сходства, «похожести», что не исключает возможности отождествления. Эта «похожесть» определяется принадлежностью не только к одной эпохе, но и к одному книгописному и графическому центру, влиянием обучения, учителя, оригинала и т. д. Изучение рукописей, в которых представлены почерки крупных писцов – Медоварцева, Тушина и др., позволяет обнаруживать в них почерки анонимных писцов, весьма похожие на почерки главного писца, но не совпадающие с ним, т. е., по-видимому, почерки учеников, подражающих почерку учителя. Эта особенность создает возможность разработки еще одного методического приема – привлечения одного или нескольких «контрольных» почерков, максимально близких исследуемому, но не тождественных. В качестве «контрольных» могут использоваться не только почерки той же рукописи, что и исследуемый, но и в других рукописях того же времени, того же книгописного центра или круга писцов.

Если содержание второй задачи сводится к выявлению черт различия в сходном, то следующая, третья задача, наоборот, состоит в определении черт общего в непохожем. Эта задача – изучение вариационности почерка писца. Анализ рукописей, принадлежащих одному писцу, обнаруживает его способность к письму в разных стилях, так что иногда резкое различие в облике письма рукописей, где в записи названо имя одного и того же писца, заставляет усомниться в подлинности записей. Лишь специальное изучение закономерностей разных стилей письма в разных рукописях, бесспорно написанных одним писцом, позволяет и в других случаях не подвергать запись гипертрофированному сомнению.

С таким явлением пришлось столкнуться при работе с рукописями и Михаила Медоварцева, и Исака Собаки. В Минее ГБЛ, Троицк. 466, которая находилась в основе последующих отождествлений почерка Медоварцева, запись о принадлежности книги его руке находится на л. 354 об. Действительно, лл. 10–354 (основная часть Минеи) написаны одним почерком, но письмо на нескольких листах – более строгое, полууставное, отличающееся от более свободного, «украшенного» письма остальных листов (л. 100 целиком, несколько строк на лл. 97 об., 98, 99 об., на л. 10 – заголовок под заставкой и начало текста). На последних листах, включая лист с записью (лл. 352 об. – 354 об.), значительно усилен декоративный элемент. Среди дополнительных текстов, помещенных уже после записи, также представлен почерк, близкий к почерку основной части, но отличающийся большей скоростью письма, более «деловым» характером, более убористый, менее «нарядный». Возник вопрос, вклинивались ли в почерк основного писца иные почерки, или здесь – разные манеры письма одного писца. Анализ показал последнее.

Еще более резки различия манер письма в почерке Исака Собаки (ГБЛ, Троицк. 100; МДА Фунд. 6), и могло возникнуть предположение, что запись на одной из этих рукописей является ошибочной. Но такое решение представлялось наиболее бесперспективным; здесь, бесспорно, заключена интересная палеографическая проблема. Необходимо было изучить другие рукописи, в записях которых названо имя одного и того же писца. Чрезвычайно благодарный материал в этом отношении представляют рукописи Гурия Тушина, анализ которых показал использование им двух стилей (манер) письма. Один из этих видов письма можно определить как обычное, привычное письмо Гурия, выполненное в наиболее свойственном ему ритме, а другой – как стилизацию более строгого и торжественного угловатого полуустава, когда темп письма замедляется. Однако непроходимой грани между двумя вариантами письма нет, и взаимопроникающие элементы служат надежным критерием для идентификации.

Изучение разных рукописей показывает, что способность к письму в разных стилях закреплена в сознании писца, его эстетических вкусах и двигательных навыках его руки.

Аналогичная особенность отмечена и в латинской палеографии. Сохранились афиши средневековых мастеров – учителей письма во Франции и Германии XIV–XV вв., где они сообщают о том, что могут обучать различным видам письма, причем иногда указаны названия различных шрифтов и даны образцы некоторых из них⁴⁵.

Нидерландский палеограф Μ.Г.И. Лифтинк, характеризуя так называемое готическое письмо XIII–XV вв., отмечал присущую ему «иерархию стилей», которую он понимал как деление письма (книжного и канцелярского) в зависимости от тщательности исполнения на каллиграфическое, беглое и, между ними, «обычное, но тщательное, типичное письмо эпохи». Французский палеограф Ж. Уи писал о стилях в пределах одного почерка, выработав для изучения письма критерий полиморфизма, под которым подразумевается «применение в зависимости от желания писца новых форм букв с целью изменить стиль письма»⁴⁶.

При изучении стилей письма одного писца следует учитывать оба фактора, формирующие стиль: и преобладающие формы букв, и степень тщательности письма. Важной задачей представляется, наряду с выявлением стилеобразующих признаков, изучение факторов, определяющих выбор того или иного стиля (целевое назначение рукописи, характер воспроизводимого текста, требования заказчика, степень произвольности писца).

Гуманистическое письмо также характеризуется стилевым разнообразием почерка одного лица. Так, при публикации автографов итальянских гуманистов была сделана попытка показать различные типы письма, избираемые учеными (часто – одним и тем же лицом) для написания книг, заметок, писем и документов⁴⁷.

При изучении разных стилей письма одного писца в полууставе конца XV – первой половины XVI в., а также при анализе почерка Максима Грека важное значение имеют наблюдения Μ.Н. Сперанского, писавшего о том, что «на фоне обычного, угловатого по своей структуре русского полуустава второй половины XV и первой XVI века в иных из рукописей обращают на себя внимание спорадически (то реже, то чаще) встречающиеся необычные для этого прочно установившегося пошиба письма начертания отдельных букв, выделяющиеся своей округлостью черт среди угловатых остальных и напоминающие в общем по структуре греческое минускульное письмо». Считая, что «стремление к округлению начертаний» есть явление, «нормально чуждое полууставу, в том числе и югославянскому», Μ.Н. Сперанский связывал появление указанных форм не только с югославянским влиянием, но и с непосредственным влиянием «подлинного греческого письма», «греческой графики»⁴⁸.

Μ.Н. Сперанский употреблял термин «начертания»; но, учитывая терминологию специальных исследований последнего времени, можно говорить о «графических вариантах» букв.

Так, Р.В. Бахтурина предложила для классификации начертаний ввести понятие «графического варианта». «Одним и тем же графическим вариантом мы предложили бы считать разные начертания одной и той же буквы, писанные равным количеством приемов с общими отличительными элементами буквы и их одинаковой пропорциональной зависимостью. Изменение приема написания и, как следствие этого, видоизменение начертания, приводящее к утрате какого-нибудь элемента буквы или к иному соотношению элементов в связи с их расположением и размером, дает новый графический вариант»⁴⁹. Аналогичную терминологию применяет И.С. Филиппова, используя понятие «начертание» для обозначения всей множественности различных видов каждой буквы в пределах изучаемой рукописи, а вторым, термином объединяя группы сходных начертаний на основании «устойчивых, постоянно повторяющихся признаков». «Графические варианты определяются в зависимости от рисунка, количества приемов написания, соотношения элементов и размера начертания»⁵⁰. В латинской палеографии перечисленные признаки (за исключением последнего) объединяются понятием «дукт».

С точки зрения такой классификации в статье Μ.Н. Сперанского речь идет именно о графических вариантах, так как наряду с выделенными им округлыми начертаниями в этих рукописях встречаются и традиционно угловатые начертания этих же букв, так что можно говорить о двух графических вариантах. В первой половине XVI в. округлые варианты представляют собой не спорадически встречающиеся элементы, но являются составной чертой одного из видов собственно полуустава. Явление, на которое обратил внимание исследователь, имеет не случайный характер, обусловленный произвольным предпочтением писцом тех или иных начертаний; оно весьма существенно и может быть выделено в качестве классификационного признака для выделения двух видов внутри полууставного письма – угловатого полуустава и полуустава с наличием или преобладанием округлых вариантов букв, хотя округлые варианты не обязательно выводятся, вопреки Μ.Н. Сперанскому, из греческого минускула. Названная особенность наиболее четко проявляется в буквах «б», «в», «ъ», «ѣ» (в меньшей степени «а», «ь», «ы», «р», «д»), так как в их основе находятся замкнутые геометрические формы на плоскости – либо овал и круг, либо треугольник и прямоугольник (составляющими других букв являются незамкнутые линии – прямые или ломаные).

Если принять это положение, то степень и характер отклонения буквенной формы от ее идеального графического прообраза (прямоугольника, треугольника, круга, овала) будут определять ее индивидуальный облик⁵¹.

Что касается незамкнутых форм (линий), то здесь важным фактором является форма излома (например, искривление дуг), угол, под которым линии сходятся друг с другом и наклонены к строке.

Для первой половины XVI в. характерен полуустав с преобладающими угловатыми формами, а второй вид – с преобладанием (или даже просто с наличием) округлых вариантов – представлен меньшим количеством рукописей.

И.С. Филиппова писала о том, что вариантность начертаний букв в полууставном письме прослеживается, в отличие от скорописного, «по графике отдельных писцов, а в пределах одного почерка встречается редко»⁵². Однако анализ показал, что Михаил Медоварцев, Гурий Тушин, Селиван (предположительно), Максим Грек – писцы, в почерке которых большее или меньшее количество букв представлено разными графическими вариантами. То же можно сказать о почерках рукописей середины XVI в. с сочинениями Максима Грека (рис. 11, 12, 14, 16, 18).

Варианты письма одного и того же писца оказываются связанными с наличием двух видов полууставного письма. Так, во второй разновидности письма Михаила Медоварцева отчетливо преобладают угловатые варианты букв, а в трех других они сосуществуют с округлыми, количество которых возрастает. Так же различаются между собой разновидности письма Гурия Тушина. Две рукописи, содержащие в записи имя писца – Исака Собаки, написаны: одна – в традиционно полууставной манере (угловатые формы), а в другой – преобладают округлые графические варианты. Этот писец наиболее последователен в избираемой им манере письма.

При отождествлении разных видов письма одного писца необходимо сравнение, с одной стороны, преобладающих округлых форм одного вида со спорадически встречающимися аналогичными формами в другом виде, а также преобладающих угловатых форм одного вида с аналогичными спорадически представленными вариантами в другом. Важным моментом являются количественные характеристики этого явления.

Различия между графическими формами сопровождаются различиями в скорости письма. При начертании квадрата, прямоугольника, треугольника пишущий инструмент большее число раз отрывается от бумаги, процесс письма замедлен; округлые формы ведут к его ускорению. Другим важным фактором, определяющим скорость письма, является степень тщательности.

Однако эти два фактора – преобладание округлых или угловатых форм и степень тщательности – не влияют на облик письма в одинаковом направлении. Полуустав с преобладанием угловатых форм является более медленным письмом из-за своей графической природы, но он может быть небрежным и «беглым»; полуустав с округло-скорописными элементами может быть чрезвычайно тщательным, декоративным и потому медленным письмом. В книжном письме изучаемого времени использование большого количества округлых графических форм связано со стремлением и к письму более быстрому⁵³, и к письму более «красивому», часто с использованием так называемого «греческого» элемента, но прямой зависимости между округлостью и ускорением нет.

Различия во внешнем облике различных образцов письма одного и того же писца обусловлены главным образом двумя факторами: 1) степенью тщательности, каллиграфичности, скоростью движений при письме и их характером (медленные, торжественные, гармоничные или, наоборот, резкие, ускоренные, отрывистые); 2) преобладающей формой букв, сознательно избранной писцом (прямоугольные, угловатые, округлые формы). Отождествление почерков одного писца, принадлежащих к разным стилям письма, представляется более сложной задачей, чем отождествление письма одного стиля, однако принципиальная его возможность существует.

При анализе почерка Максима Грека существует дополнительная трудность, специфичная для данного конкретного случая: относительно небольшое количество материала для сравнения, почти полное отсутствие сплошного, связного текста. Автографы Максима Грека представлены лишь правкой текста писца и краткими авторскими заметками, комментариями на полях, а письмо маргинальных глосс, как известно, имеет свою специфику; различия в его внешнем облике в разных рукописях могут быть обусловлены, помимо других факторов, резким варьированием степени тщательности, пространством, на котором должна быть начертана буква, размером поля, даже влиянием облика письма основного текста. Важно учитывать назначение глоссы; в «парадных» сборниках сочинений она так же тщательна, как текст, и предназначена, подобно ему, для неоднократного прочтения; глоссы троицкой псалтыри – заметки ученого, вносящего исправления в прежде существовавший перевод, они более небрежны, делаются в процессе работы, в более ускоренном темпе.

Названная особенность автографов препятствует сравнению почерка в разных рукописях по таким важным признакам, как расположение текста на странице, соотношение между высотой буквы и расстоянием между строками, наклон, разгон почерка, степень убористости или разреженности письма и др. Эти факторы можно учитывать лишь применительно к автографам в Соф. 78. Затруднены и статистические подсчеты, важные при: изучении графических вариантов букв и разных стилей письма. При любом подсчете необходимо выделение сравнимых единиц текста в разных рукописях (страница, лист, тетрадь, несколько тетрадей), но в данном случае это невозможно, так как распределение глосс в каждой рукописи очень неравномерно, а количество глосс в разных рукописях резко различно.

Почерк Максима Грека принадлежит к книжному полууставу, причем в письме рукописи Соф. 78, которое находится на основе последующих отождествлений, представлены оба его вида: на л. 160 об. (рис. 6) преобладают округлые варианты букв, а на л. 7 и об. (рис. 7, 8) возрастает количество угловатых форм. Одна из этих разновидностей связана с влиянием греческого минускула, а другая – традиционных форм угловатога русского полуустава. Графическая школа обеих разновидностей – та, образцы которой представлены на рис. 1–4⁵⁴ (рукописи 20-х годов XVI в.), рис. 5 (конец 40-х – первая половина 50-х годов XVI в.). Характерными ее чертами являются: 1) подражание греческому минускулу, осуществленное, впрочем, с разной степенью последовательности не только в разных рукописях, но часто и на протяжении одной рукописи; 2) тщательность письма; 3) высокая выработанность почерка, профессионализм.

Максим Грек, однако, очень умерен в использовании специфически «греческих» минускульных форм, несмотря на то что на л. 160 об., где помещена, по определению Б.Л. Фонкича, «стройная композиция из греческих кондаков и их русских переводов»⁵⁵, писец сознательно стремится приблизить облик русского письма к облику греческого. Это удается ему. Но стилизация осуществляется не столько применением особых графических начертаний, сколько благодаря общим пропорциям и ритму письма.

Если привлечь для сравнения рукописи других русских писцов этого времени, имитирующих греческий минускул, то выясняется, что здесь подражание осуществляется, во-первых, путем введения в букву дополнительных, как бы «лишних» элементов, придающих ей декоративный облик, во-вторых, путем использования так называемых «греческих» начертаний некоторых букв (д, п, м, н), в-третьих, с помощью разнообразных лигатур (см., например, рис. 5).

Максим Грек не использует ни одного из этих приемов, не злоупотребляет специфически «греческими» графическими формами. Его подражание органично, оно проявляется в форме основных элементов, составляющих букву, в построении ее корпуса, в расположении букв относительно друг друга в строке. Впечатление сходства греческого и русского письма создают также его общие пропорции: размер букв и строк, расстояния между строками, пропорции самих букв. Здесь, таким образом, каллиграфический вариант письма Максима Грека. Тождество греческого и русского письма выступает особенно очевидно и наглядно, так что с первого взгляда создается впечатление единого письма, выполненного на основе общего алфавита⁵⁶. Сделать это мог лишь писец, владеющий искусством тщательного каллиграфического письма не только греческого, но и русского, хотя, надо полагать, что в России он не имел столь богатой практики переписки больших славянских рукописей, как это было в Италии в отношении рукописей греческих. В письме русских переводов кондаков богородице проявилось влияние мастерства Максима Грека как греческого писца-профессионала, переписывавшего в конце XV в. рукописи для итальянских гуманистов. Его письмо обладает большой степенью индивидуальности, характеризуется высокой выработанностью и профессионализмом, облик письма в целом и отдельные графические элементы значительно отличаются от письма рукописей, принадлежащих к той же графической традиции.

На л. 7 и об. в Соф. 78, где руке Максима Грека принадлежат киноварные надписания некоторых псалмов (рис. 7, 8), представлен уже иной вариант письма, чем на л. 160 об., так что создается «иллюзия несходства», о которой писал Б.Л. Фонкич. Она создается не только тем, что л. 7 и об. писаны более толстым пером и киноварью и что здесь – не сплошной текст, а «отдельные строки, дающие перевод надписаний лишь некоторых псалмов»; можно назвать и чисто графическую причину: в письме увеличивается количество угловатых начертаний букв и уменьшаются степень тщательности письма и его декоративность.

Так, в письме кондаков буква «в» употреблена 13 раз в угловатом варианте и 9 раз в округлом, т. е. угловатые начертания составляют 59% всех начертаний этой буквы; в письме надписаний псалмов на л. 7 и об. встречаем 61 начертание в угловатом варианте и лишь 12 – в округлом, т. е. угловатые начертания составляют 83%.

Буква «ѣ» в письме кондаков употребляется лишь в округлом варианте; в письме псалмов округлые начертания количественно преобладают (22 и 9), но самый факт появления угловатых вариантов этой буквы, наряду с возрастанием количества угловатых начертаний буквы «в», свидетельствует об изменении стиля письма. Угловатые варианты этих букв обладают особенно характерными идентификационными признаками, не оставляющими сомнения в том, что письмо в обоих случаях принадлежит одной руке.

Еще более выразительно соотношение двух вариантов буквы «а»: традиционно полууставного с вытянутой петлей и прямой спинкой и декоративного с более округлой петлей и изогнутым хвостом, опущенным ниже линии строки. В кондаках все буквы примерно одинаково распределены между двумя вариантами, количество букв с длинным хвостом даже чуть больше (15 и 17); в псалмах буквы имеют формы, тождественные аналогичным вариантам в кондаках, что свидетельствует об одном почерке, но количественное соотношение резко меняется: 60 «полууставных» и 12 «декоративных» (термины условны), т. е. последние составляют лишь около 17% всех букв; это свидетельствует уже об ином стиле письма.

Буквы «б», «ъ», «ь» представлены и в кондаках, и в надписаниях псалмов лишь округлыми вариантами.

Общие пропорции и ритм письма на л. 7 и об. отличаются от л. 160 об.: буквы то крупнее, то мельче, строка недостаточно ровная, расстояния между строками не всегда одинаковы, степень убористости и разреженности письма также меняется; отсутствует каллиграфическая выписанность, исчезает пропорциональность письма, характерная для кондаков. Другими Словами, здесь – менее тщательное письмо. Если письмо кондаков на л. 160 об. – элемент художественной структуры рукописи, то киноварь на л. 7 и об. употреблена для того, вероятно, чтобы обратить внимание на содержание этого текста, характеру письма здесь не придается такое значение, как на л. 160 об., оно более небрежно.

Впрочем, в почерке Максима Грека граница между двумя видами письма не так резка, как у других писцов.

В автографах Максима Грека в сборниках его сочинений разновидность письма в целом та же, что в надписаниях псалмов, но принадлежность его к угловатому полууставу выражена еще более отчетливо – к угловатому варианту «ѣ» присоединяются угловатые варианты «ъ» и «б», а округлый вариант «б» исчезает. Предпочтительное употребление округлых форм, характерное для кондаков, не отмечается ни в одной рукописи. В пределах одной рукописи встречается как более тщательное, так и более небрежное письмо.

В маргинальных глоссах троицкой псалтыри писец отдает предпочтение угловатым формам, округлые начертания некоторых букв, например «ѣ», крайне редки, между тем и в псалмах, и в сборниках сочинений преобладают округлые варианты этой буквы, изменение же стиля здесь было связано не с преобладанием, а лишь с наличием ее угловатого варианта (наряду с другими признаками). Факт резкого преобладания в автографах троицкой псалтыри угловатых форм может быть объяснен влиянием облика письма основного текста – традиционного угловатого полуустава (более подробно дальше, при анализе отдельных букв). Другая особенность автографов этой рукописи – их небрежный, торопливый характер. Маргиналии не украшают лист, это деловые заметки, сделанные при анализе перевода, в процессе изучения языка. Этот пример, между прочим, показывает, что быстрота письма не обязательно связана с округлением начертаний.

При анализе почерка необходимо сравнивать не случайно бросающиеся в глаза черты сходства и различия, но рассматривать почерк как единую графическую систему, отдельные части которой находятся в зависимости друг от друга, так что применение одной графической формы неизбежно влечет применение другой и – наоборот – отсутствие одной связано с отсутствием другой. Но при этом необходим правильный выбор оснований, по которым эта система строится.

При анализе почерка Медоварцева были избраны в первую очередь буквы «ѣ», «б», «ъ», «ь», «ы». Выбор обусловлен тем, что эти буквы, имеющиеся лишь в кириллическом алфавите и отсутствующие в алфавите греческом, в сочетании с буквой «б» представляют собой вариации одной и той же графической формы⁵⁷:

Поэтому в них должны присутствовать (и действительно обнаруживаются) родственные признаки.

В почерке Максима Грека к этой группе букв присоединяется также «в», причем ведущая роль переходит к «в», «ѣ», «б», в отличие от «ѣ» и «ъ» у Михаила Медоварцева. Выбор именно этих букв для Максима Грека еще более правомерен, чем для Медоварцева; Максим, будучи греческим писцом-профессионалом, русскому языку и письму обучался при жизни в России и не имел богатой практики переписки больших русских рукописей; индивидуальные признаки проявляются прежде всего именно в новых для него графических формах, где еще выработался твердый навык привычного, единообразного начертания, что в особенности характерно для угловатых традиционно полууставных форм, не свойственных греческому минускулу. В них проявилась отмеченная Б.Л. Фонкичем «непривычность написания отдельных русских букв»⁵⁸. Что касается округлых форм, то их, напротив, отличает сравнительное единообразие, отработанность начертаний.

Другая группа букв, обладающих общим идентификационным признаком: «о», «ю», «ь», «ы»; округлые варианты «ѣ», «ъ», «в», некоторые разновидности «а»; общность здесь выражена в форме кружка, слегка вытянутого вверх и часто незамкнутого.

Буквы сложного рисунка, имеющиеся лишь в кириллическом алфавите («ж», «д», не восходящая к греческой «δ»), также отличаются большим разнообразием, характерностью и выразительностью начертаний.

Затем будут рассмотрены прочие буквы алфавита, характеризующиеся сравнительной устойчивостью, единообразием начертаний, формы выносных букв, совпадающие формы групп букв, а также лигатуры. Характерным признаком почерка Максима Грека является наличие в некоторых словах соприкосновений крайних точек соседних букв, хотя в целом данный почерк, как и всякий полууставный, отличается отсутствием слитных написаний.

В почерке Медоварцева были выделены четыре варианта букв «ѣ», «б», «ъ», «ь», «ы», которые определялись на основании двух признаков: 1) формы нижней части (угловатая или округлая); 2) высота мачты и места расположения перекладины (высокая мачта, перекладина расположена выше линии строки; низкая мачта, перекладина расположена на уровне верхней линии строки)⁵⁹.

В почерке Максима Грека составные элементы родственной группы (т. е. буквы, входящие в ее состав) несколько изменились; поэтому изменились и основания для выделения вариантов: высота мачты или левой вертикали букв «б», «в» не имеет определяющего значения, все буквы в пределах одной рукописи примерно одинаковой величины, поэтому главным признаком для выделения варианта остается форма нижней части, угловатая или округлая. Следовательно, каждая из вышеназванных букв имеет два варианта – угловатый полууставный и округлый минускульный (впрочем, буквы «ѣ» и «ъ» имеют еще третий вариант – с низкой мачтой и перекладиной, расположенной на уровне верхней линии строки, но число этих букв в каждой рукописи незначительно). Разновидности внутри каждого варианта определяются формой других элементов буквы: левой вертикали-мачты, верхней горизонтали-перекладины; нижней горизонтали (нижнего штриха). Однако эти термины условны, так как отдельные буквы имеют столь характерный индивидуальный облик, что к их элементам не применимы общепринятые обозначения.

При анализе почерка были сделаны увеличенные фотоотпечатки автографов⁶⁰, для всех привлеченных рукописей было достигнуто примерно пятикратное увеличение, для троицкой псалтыри – четырехкратное. Затем были составлены таблицы букв. Все конкретные начертания каждой буквы не могли уместиться на таблицах, выбраны наиболее типичные, так что отражены все индивидуальные черты, характеризующие тот или иной элемент буквы. В горизонтальных рядах таблиц помещены образцы букв из одной рукописи; на одной вертикали помещены буквы, совпадающие по одному или нескольким элементам, из которых они построены (в ряде случаев тождествен рисунок буквы в целом). Однако полного совпадения букв, расположенных в пределах одной вертикали, нет, во-первых, потому, что один элемент буквы (например, форма петли) может совпадать с аналогичным элементом расположенной выше или ниже буквы, а другой ее элемент (например, изгиб мачты, форма перекладины)–с аналогичным элементом другого экземпляра этой же буквы в другой рукописи; во-вторых, нет полного совпадения в рисунках разных образцов одной и той же буквы даже в пределах одной рукописи (иногда – в пределах одной глоссы или одной строки), так что невозможно ожидать полного сходства всех элементов, составляющих каждую букву, в разных рукописях.

Прежде чем переходить к анализу отдельных букв, необходимо сделать два предварительных замечания. В таблицах представлены образцы букв не из всех рукописей, а лишь из следующих:

Соф. 78, л. 160 об. – кондаки (условное обозначение – К).

Соф. 78, л. 7 и об. – псалмы (условное обозначение – П).

МДА 42 – Иоасафовский сборник (условное обозначение – И).

МДА 138 – Академический сборник (условное обозначение – А). Троицк. 315 – троицкая псалтырь (условное обозначение – Т).

Относительно софийской рукописи критерий выбора, очевиден: она является основой последующих отождествлений. Иоасафовский и Академический сборники, а также троицкая псалтырь содержат наибольшее количество глосс, т. е. материала для сравнения, и именно эти рукописи позволяют выявить характерные черты почерка Максима Грека; в Большаковском и Румянцевском сборниках автографов меньше; но после того как основные признаки почерка Максима Грека выделены, они легко обнаруживаются и в остальных рукописях, на фотокопиях без увеличения, в натуральный размер.

Далее. Для большей строгости доказательства необходимо привлечение нескольких или одного «контрольного» почерка с целью показать индивидуальность идентификационных признаков и отсутствие тождественных начертаний (точнее, их совокупности) в почерках данной эпохи; естественно, что наибольшую ценность контрольный почерк приобретает тогда, когда он максимально близок исследуемому, похож на него, но в нем отсутствуют черты, характерные для почерка исследуемого. Это должен быть почерк того же времени, того же книгописного центра или той же графической традиции (школы письма).'

При исследовании почерка Максима Грека могут быть привлечены в качестве «контрольных» почерк Селивана (предположительно), почерк писца МДА 138, имитирующего минускульное письмо; это типологически сходные почерки. Можно привлечь также почерки писцов сборников, содержащих автографы Максима Грека, поскольку эти почерки относятся к тому же времени, что й автографы, и могли повлиять на характер письма авторских маргиналий (подражание могло быть как сознательным, так и бессознательным).

Но образцы начертаний букв в этих почерках не внесены в таблицы почерка Максима Грека по двум причинам: во-первых, это сделало бы таблицы слишком громоздкими; во-вторых (и это главное), в этом нет особой необходимости, поскольку в почерках других писцов каждая буква в пределах одного графического варианта не имеет столь обширного многообразия разновидностей, как в почерке Максима Грека, и характерное для «контрольного» писца, привычное начертание можно без труда установить на предлагаемых образцах его почерка, не вычленяя буквы из целого и не давая ее увеличенного воспроизведения.

Переходим к анализу группы букв, обладающей наиболее выразительными идентификационными признаками: «в», «ѣ», «б», «ъ».

Буква «в». Представлена двумя графическими вариантами – угловатым, традиционно полууставным (табл. 1) и округлым минускульным (табл. 8)⁶¹.

В угловатом варианте идентификационным признаком служит прежде всего сама множественность конкретных начертаний, отдельных образцов буквы в пределах данного варианта.

Если обратиться для сравнения к почерку, например, писца рукописи МДА 138 (рис. 14), то там обнаруживаем два угловатых графических варианта – более простой в виде прямоугольника с прямой или едва выгнутой правой стороной (3-я строка св.) и более сложный, когда правая сторона пишется в два приема, приобретая более или менее изломанную форму (1-я, 2-я строки св.). Конкретные буквы в пределах каждого ив вариантов имеют иногда некоторые отклонения (большая или меньшая степень излома правой стороны), но они очень незначительны. В почерке Селивана (рис. 3) представлен лишь более простой угловатый вариант, отличающийся единообразием начертаний, но он крайне редок (6-я строка св., правый столбец).

Максим Грек выбрал второй, более сложный вариант, но не выработал устойчивого, стереотипного написания, и ему приходилось каждый раз как бы впервые или заново «вырисовывать» букву, причем иногда получались довольно уродливые образцы, вообще не похожие на литеру «в» (табл. 1, П₁₅, И₁₀, ₁₃, А₃, ₁₀, ₁₁, Т₄, ₁₀, ₁₆). Подобное многообразие начертаний не встречается ни в одном из почерков изучаемого времени.

В верхнем горизонтальном ряду на табл. 1 представлены все конкретные начертания угловатого варианта «в» в кондаках (Соф. 78, л. 160 об.)⁶², но ни одна из букв не совпала бы с другой, если их наложить одну на другую. Все буквы этого ряда, бесспорно, начертаны одной рукой (они взяты с одного листа рукописи, рис. 6); однако если бы пришлось доказывать принадлежность их одной руке, это оказалось бы задачей затруднительной. То же можно сказать о каждом из четырех последующих горизонтальных рядов. Тем большую идентификационную ценность имеют совпадения отдельных элементов или рисунка в целом букв, расположенных на одной вертикали (или соседних), т. е. неоднократное повторение в разных рукописях родственных признаков.

В первых вертикальных Колонках помещены буквы с прямой или лишь слегка искривленной спинкой. Выгнутая спинка (Κι) в почерке очень редка, в надписаниях псалмов имеется лишь один образец (Πι), отчасти эта особенность повторена в A₁. В образце К₂ при соединении вертикали с нижним горизонтальным штрихом образуется небольшая петля, что имеет аналогию в И₂ и отчасти в И₃ и Т₂⁶³, ср. Т₁₉. Образец И₁ совпадает с Τ₁ формой не замкнутой слева верхней петли (ср. также П₆, ₁₀–И₆–Т_{4, 5, 15, 19}), а И₄ с Т₃ – в не замкнутой справа нижней части.

Далее в вертикальных колонках находятся начертания, обладающие двумя родственными признаками, повторенными и в других буквах группы «б», «в», «ѣ», «ъ» (в угловатых вариантах этих букв): 1) спинка-мачта вогнута, вообще по-разному искривлена; 2) нижняя часть буквы расширяется почти симметрично, образуя форму усеченной пирамиды или треугольника. Иногда иллюзия искривления мачты создается тем, что нижняя горизонталь слева выходит за пространство (поле) буквы, как бы оттягивая мачту влево, сама же мачта при этом прямая (К₃–П₅–И₅–T₅, ₇). В П₅ и Т₇ не только нижняя, но и верхняя горизонталь слева выступает за пределы мачты. В большинстве же случаев по-разному искривлена сама линия спинки, которая в нижней части отклоняется влево, а уже затем перо поворачивает в противоположную сторону, образуя нижний подчеркивающий букву горизонтальный штрих (К₄, _{6, 8, 9, 12}–П_{7–11, 13, 14, 16}–И_{7, 8, 11}–A_{4, 5, 10(?)}–Т_{8,9,12, 13, 14, 16}). Особенно наглядно этот дукт буквы просматривается в рукописи Кир-Бел. 120/125 (рис. 10, 3-я строка св., слово «человеческом»), где левая и правая части буквы как бы отодвинуты одна от другой.

Буквы с таким дуктом имеют еще два отличительных признака: 1) в ряде образцов внутреннее, не заполненное чернилами пространство буквы имеет одинаковую форму, похожую на своеобразный «топорик» (К_{6, 8, 9}–П_{9, 11}–И_7,8–А_{5, 6}–Т₉; ср. также К₇–П₁₀, отчасти Т₁₁); 2) многие начертания, вытянутые вверх, напоминают латинскую R или современную цифру 8, но несимметричной формы, верхняя петля-треугольник вытянута вправо и вверх, а нижняя имеет форму равнобедренного треугольника или трапеции (К_{8, 9, 11}–П_{12, 13, 14}–И_{9, 11}–А_7–11–Т_{13–15, 17–19}). Разница состоит в том, что если в К и П начертания более каллиграфически выписаны, то в И, А, Т – более небрежны. В некоторых образцах верхняя часть слегка округлена (К₉–П_13,14–И₉–А_{7, 9, 11}–T₁₆), в других случаях более острая (К₁₁–П₁₂–И₁₁–А_{8, 10}–Т_{13, 15, 18 19}).

Укажем на совпадающие формы отдельных начертаний. П₅–А₃–T₆ объединяет резкая диспропорция в размерах верхней и нижней петель, верхняя значительно меньше, как бы сплющена. И₇–A₅ характеризуются округлостью верхней части, формой излома правой и левой сторон, изгибом внутреннего пространства буквы и имеют в целом чрезвычайно характерный облик, служащий выразительный идентификационным при·« знаком. Близки по рисунку следующие пары букв: П₆–A₄; К₆–П₉; И₈–Т₉; П₁₂–И₉–Т₁₃; А₈–Т_{16, 17}; Π₁₆–Τ₁₉; И₁₂–Т₂₀; И₁₃–А₁₂.

Округлый вариант буквы (табл. 8) отличается более выработанным и устойчивым начертанием, особенно характерным для тщательного письма К. В П встречаются как пропорциональные, старательно выполненные (П_{1, 3}), так и небрежные, даже, несколько неуклюжие буквы (П₄). Эта же особенность характеризует И, А, Т. Индивидуальность начертания проявляется в пропорциях верхней и нижней петель, в незамкнутой форме нижней петли (К_{6, 7}–П_{5, 6}–Т_{6, 7}). В привлекаемых для сравнения почерках Селивана и писца МДА 138 буква отличается, во-первых, большей устойчивостью начертания, во-вторых, иной пропорцией петель и иным их расположением относительно линии строки, в-третьих, наличием (рис. 3) еще одного округлого варианта, подражающего минускульной форме (левый столбец, 8-я, 10-я, 12-я строки сн.); у Максима Грека этот вариант отсутствует даже в К.

Буква «ѣ». В почерке представлены три варианта буквы: 1) полууставный угловатый вариант с высокой мачтой и угловатой нижней частью, имеющей вид треугольника или прямоугольника (табл. 2); 2) округлый вариант, который условно назван минускульным, поскольку он генетически связан не с полууставной кириллической группой, в которую входит угловатый вариант буквы, а скорее с округлым вариантом буквы «в», восходящим к греческой минускульной β (табл. 5); 3) округлый вариант с низкой мачтой, когда перекладина расположена на уровне верхней линии строки (табл. 6).

Яркими идентификационными признаками обладает, как и в букве «в», именно полууставный вариант, внутри которого почти каждая отдельная буква имеет какой-то частный признак, повторение которого в другой рукописи убедительно доказывает тождество почерка.

Наиболее выразительны следующие совпадения (табл. 2). В образцах П₂ и И₁ одинаков излом мачты: единая линия мачты отсутствует; верхняя часть ее более наклонена к строке, а затем, после излома, Она приобретает вид почти перпендикулярного отвеса; возможно, вначале писалась нижняя часть буквы целиком, а затем к ней «приписывалась» верхняя часть мачты с перекладиной.

В образцах П₅–Т₆ мачта не доведена до нижней линии строки, резко поворачивая вправо и образуя нижнюю петлю, сама мачта слегка выгнута и наклонена, т. е. мачта и нижняя петля пишутся единым непрерывным движением; это очень редкий дукт буквы как в данном почерке, так и у других каллиграфов. Аналогичный дукт имеют некоторые образцы буквы «б» в автографах Троицкой и Румянцевской рукописей: мачта не доходит до нижней линии строки, но сразу переходит в петлю (табл. 2, П₅, Т₆; табл. 3, Т₁₁; ср. рис. 20, № 1, слово «хлебе»). Вот эти образцы:

В последнем случае (Румянцевская рукопись) аналогичен не только способ соединения мачты с петлей; писец как бы продемонстрировал свою проявляющуюся в разных рукописях привычку отодвигать нижний левый угол от основного пространства («поля»), занимаемого буквой; такой же дукт, по-видимому, характерен для буквы «б» в Т₆ (табл. 3).

В образцах П₆, ₇–А₃–Т₇ тождественны все три элемента, составляющие букву «ѣ»: нижняя часть – треугольник, в Т незамкнутый (подобный, т. е. незамкнутый характер всякого рода петель – вообще характерная черта данного почерка); перекладина декоративно изогнута (что в Т, впрочем, выражено менее ярко), мачта сильно наклонена к строке. Можно предполагать, что и в данных образцах она не писалась в виде единой линии, но нижний треугольник и верхняя часть буквы писались отдельно, хотя здесь дукт не имеет такой наглядности, как в П₂–И₁ Об отсутствии единой линии говорит и разная густота чернил, что, впрочем, утрачивается при воспроизведении, но более очевидно при фотографировании в специальном освещении. К этой же группе отнесен образец Те, хотя его роднит лишь треугольная форма нижней части и изогнутая перекладина; вогнутый характер мачты сближает этот образец с П₁.

Общим признаком полууставного варианта этой буквы почти во всех образцах является та же особенность мачты, что в букве «в»: ее нижняя часть отклонена, более или менее резко влево, образуя своеобразный угол. Исключение составляют образцы П₄, И₃, Т₅, где мачта в самой нижней части слегка, едва заметно вогнута, что сближает эти три начертания. Обратим внимание на одинаковый угол наклона мачты в А₂ и Т₄. Форма нижней части в П_{1, 2}–И₁–А₁–Т_1–4 ближе к прямоугольнику; в П_{3, 4}–И_{2, 3}–А₂–Т₅ имеет тенденцию к округлению, а в П_{6, 7}–А₃–Т_7–8 треугольная. Правый нижний штрих сходен в П₃–И₂.

Округлый вариант (табл. 5) отличается сравнительной устойчивостью во всех рукописях, при незначительных частных отклонениях (в основном наклон и форма излома перекладины). Мачта в верхней части (над перекладиной) редко прямая (К₂–И₂–А_{1, 2}–T₁, чаще загнута, что особенна заметно и совладает в К_3–5–П_1–3–И_{1, 4}–А_{5, 6}. Нижняя петля чаще вытянута, чем округлена, иногда замкнута, иногда нет (см. незамкнутый кружок вытянутой формы К₃–П₃–И₃, более округленной формы К₄–П₄–И₄–A₄; округлые замкнутые кружки: К₆–П_{2, 6}–И₆–А₆–Т_{2, 3}).

Округлый низкий вариант (табл. 6) отсутствует в К и П, а в И, А, Т встречается спорадически. Наиболее близко совпадение форм И₁–Т₃. Нижняя часть в А более вытянутая, в Т – более округлая; общности букв между собой и, родство с округлыми вариантами других букв этой группы и с округлыми элементами остальных букв состоит в том, что кружок иногда замкнут (А₂–Т₂), а иногда нет (A₁–Τ₁).

Что касается количественного соотношения угловатого и округлого (высокого) вариантов, то бросается в глаза одна особенность: полное отсутствие полууставного угловатого варианта в К и резкое преобладание его в Т, где округлый вариант крайне редок. Этот факт объясним: в кондаках писец сознательно стремится подражать «греческому» письму и употребляет лишь минускульную форму буквы, придавая ей с помощью удлиненной, плавно изогнутой перекладины декоративный вид. Преобладание в троицкой псалтыри угловатых форм можно объяснить влиянием облика письма основного текста – традиционного угловатого полуустава; здесь отсутствуют или редки округлые варианты букв. Следует напомнить еще об одном факте, который также объясняет отчасти это явление: ускорение процесса письма не обязательно связано с округлением начертаний; письмо Т отличается небрежностью, отсутствием каллиграфической выписанности, с этим сочетается предпочтение писцом угловатых форм, которые отсутствуют (для этой буквы) в тщательном каллиграфическом письме К. _ν

В Иоасафовской и Академической рукописях картина примерно та же, что в псалмах: округлые варианты преобладают, но наряду с теми представлены и угловатые, хотя их немного.

Преобладание округлых форм буквы «ѣ» находит объяснение также и в практике писцов этого времени, почерк которых привлекается для сравнения с почерком Максима Грека. У Селивана (рис. 2) угловатый вариант отсутствует вовсе, употребляются два округлых варианта: с высокой мачтой (декоративная перекладина по-разному изогнута) и с низкой мачтой (1-я, 2-я строки св.). У писца МДА 138 (рис. 14) отсутствует угловатый высокий вариант, используется лишь угловатый низкий вариант (1-я строка св.) и два округлых: с высокой и низкой мачтами (4-я, 8-я строки сн.). У первого писца рукописи МДА 42. встречаем угловатый высокий вариант, но редко; преобладает округлый низкий вариант; у второго писца этой рукописи угловатый вариант отсутствует вовсе, употребляется лишь два округлых.

Буква «б». Представлена двумя вариантами – угловатым (табл. 3) и округлым (табл. 7). В их соотношении наиболее отчетливо по сравнению с другими буквами проявилась зависимость между набранным писцом стилем письма и предпочтительной формой букв. В каллиграфическом письме кондаков присутствует лишь округлый вариант буквы, то же характеризует и письмо псалмов, в котором появляются угловатые варианты другой буквы этой группы, «ѣ», но угловатые варианты «б» все еще отсутствуют. В маргиналиях Иоасафовской, Академической и Троицкой рукописей употребляется лишь угловатый вариант буквы.

Впрочем, это различие – не абсолютное: угловатый вариант «б» встречается однажды в Софийской рукописи, а именно среди ее маргинальных глосс (на л. 67, слово «жребий», см. табл. 3, единственная буква в верхнем ряду). Округлый вариант используется однажды в Иоасафовской рукописи, но не в маргиналиях, а в исправлении, сделанном непосредственно между строк (на л. 243 об., слово «бысте», см. табл. 7, единственная буква в нижнем ряду).

Тождественные начертания внутри угловатого и внутри округлого вариантов убедительно свидетельствуют о принадлежности письма в каждом случае одной руке. Некоторую аналогию между округлым и угловатым вариантами можно обнаружить в форме верхней горизонтали, которая иногда распространена налево и направо от мачты (табл. 3: И_{1–3, 5, 7–6, 12}– А₇–Т_{1–3, 10}; табл. 7: Κ₁–Π₁), а в некоторых случаях идет от мачты лишь направо, при этом иногда поднимаясь вверх (табл. 3: И_{6, 1З}–A_{1, 4, 8}–Т_{6, 9, 10}; табл. 7: К_{2, 3}–П_{2, 3} И₁).

Угловатый вариант буквы в целом несколько напоминает рисунок буквы «в», здесь как будто лишь не хватает правого верхнего штриха, косого или отвесного. Сходство наличных элементов с буквой «в» (в угловатом варианте) обнаруживается в форме левой вертикали-мачты, которая редко бывает прямой (И_{2, 7}–А₅–Т_{2, 3, 7(?), 10(?)}) чаще она вогнута, вообще искривлена (И_{1, 9, 12}–А_{1, 2, 7, 8}–Т_{5, 9}), а также в характере соединения левой вертикали («спинки») с нижним штрихом: вертикаль в нижней части отклоняется влево, иногда влево за пространство буквы выдвинут нижний штрих, так что в левой нижней части образуется угол, иногда довольно резкий (И_{1–3, 5, 7–12}– А_{2, 4–8}–Т_{1, 5, 6, 8, 9}).

На табл. 3 в начальных вертикальных колонках помещены образцы, где нижняя часть (петля) имеет прямоугольную форму, постепенно приобретающую тенденцию к округлению. Тождественны формы петли в следующих группах: H₁–A₁–Т₁; И₂–А₂–Т₂; И₃–А_{3, 4}; И_{5, 6}–А₄–Т_{6, 7}.

Незамкнутая форма петли, излом «спинки» и нижний левый угол буквы, в большей или в меньшей степени резкий, создают следующую тождественную группу: И_7–9–Α_{5, 6}–Т₈. Не заполненное чернилами внутреннее пространство в этих буквах имеет форму своеобразного «топорика», отмеченного для некоторых образцов буквы «в» (табл. 1: К₆–П_{9, 11}–И_7,8–А_{5, 6}–Т₉). Тождественны буквы с петлей в виде треугольника или близкой к нему(И_{10, 11}–А_{7, 8}–Т₉). В образцах И₁₂–Т₁₀ петля имеет форму полукруга.

О редком дукте Т₁₁ речь шла выше, при анализе буквы «ѣ».

Тождественна форма петли в И₁₃–А₉.

В округлом варианте тождественны формы верхней горизонтали, декоративно изогнутой (Κ₁–П₁) или поднятой вверх (П_{2, 3}–И₁); петля, как и в округлых вариантах других букв, бывает иногда незамкнутой (К₃–П₃).

В почерках других писцов употребляются оба варианта, но у каждого писца буква имеет единообразный облик: у Селивана см. рис. 2, 1-я строка св.; у писца МДА 138 см. рис. 14, 4-я, 7-я строки св.

Буква «ъ». Имеет те же три варианта, что буква «ѣ», угловатый (табл. 4) и два округлых, высокий и низкий, когда верхняя горизонталь расположена на уровне верхней линии строки (табл. 9). Отличие от буквы «ѣ» состоит в том, что возрастает количество образцов буквы низкого варианта, что объясняется влиянием традиции русского полууставного письма вообще, где низкий вариант «ъ» более употребим, чем низкий вариант «ѣ». Соотношение угловатого и округлых вариантов имеет ту же особенность, что в букве «б»: угловатый вариант отсутствует в письме К и П, употребляется лишь в И, А, Т (для буквы «ѣ» угловатый вариант отсутствовал только в К). Но округлый вариант, в отличие от аналогичного варианта «б», употребляется не только в К и П, но также в И и А; что касается Т, то здесь округлый вариант хотя и используется, но редко и лишь с низкой мачтой; вспомним, что в Т редок и округлый вариант «ѣ».

В целом буква «ъ» представлена большим количеством угловатых вариантов, чем «ѣ».

В начальных вертикальных столбцах табл. 4 помещены образцы, где нижняя часть буквы имеет более прямоугольную форму (И_{1, 2}–А_{1, 2}–Т_1–3), затем приобретает тенденцию к округлению (И_{3, 4}–А_{3, 4}–Т_{4, 5}); больше всего образцов с треугольной нижней частью (ср. с аналогичными экземплярами буквы «б»).

Для обоснования тождества наиболее примечательны следующие совпадения: И₁–Т_{1, 2} (здесь аналогичны как форма нижней части, так и угол соединения верхней горизонтали с мачтой) ; И₃–А_{1, 2} (форма нижней петли) ; И₄–А₃–Т₆, где совпадают формы верхней части буквы (горизонтали и перекладины). В буквах, где нижняя петля имеет треугольную форму, следует обратить внимание на совпадения верхней дуги (ср. И₆–A₄–Т₇; И₇–A_{5, 6}; И₉–А₇–Т₁₀). Угловатый вариант буквы имеет ту же особенность, что для буквы «ѣ», но здесь она выражена более ярко: отсутствие единой линии мачты, излом ее, так как нижняя часть буквы пишется отдельно от верхней, верхняя как бы присоединяется к ней; «стык» особенно заметен в И_{4, 8, 9}–А_{3, 5–8} Т_{6, 9, 10}.

В округлом варианте (табл. 9) ср. К_{1, 2}–П_{1, 2}–А₁ где верхняя горизонталь соединяется с мачтой под острым углом; в К₃–П₃–И₂–А₂ это соединение имеет форму дуги, пишущейся в один прием. Для обоснования тождества важны образцы с незамкнутой нижней петлей, так что буква в целом имеет вид незаконченной современной цифры 8 (см. П₄–И₃–А₃).

Итак, буквы «в», «ѣ», «б», «ъ», особенно в угловатых вариантах, обладают идентификационными признаками, совокупность которых характеризует лишь данный почерк.

В отдельные таблицы выделены буквы сложного рисунка, имеющиеся лишь в кириллическом алфавите, – «ж», «д» (имеется в виду полууставный вариант, не восходящий к греческой δ), а также буква «а», поскольку эти буквы, как и вышеназванная группа, отличаются многообразием начертаний в пределах одной рукописи, что служит идентификационным признаком почерка.

Буква «а». Представлена двумя вариантами: с прямой спинкой (близок традиционно полууставному) и с декоративно изогнутой спинкой; Максим Грек нигде, даже в кондаках с их подражанием греческому минускулу, не использует формы, копирующие греческую а, в отличие, например; от Селивана (рис. 2, 1-я строка св.).

Оба графических варианта расположены в одной таблице (табл. 10), так как отдельные начертания каждой буквы в пределах одного варианта хотя и отличаются разнообразием форм, но не столь обильным, как для вышерассмотренных букв. Полууставный вариант представлен в первых двух вертикальных колонках; правильной формы прямая спинка сравнительно редка во всех рукописях, чаще она изогнута или искривлена, как в начертаниях второго вертикального столбца. Форма «головки» также отличается многообразием, даже в пределах одной рукописи. В трех последних вертикальных рядах – вариант с декоративно изогнутой спинкой; здесь следует обратить внимание на четвертый вертикальный ряд, где головка сверху не замкнута, и буква в целом напоминает букву «ц». В третьем вертикальном ряду расположен переходный вариант – спинка хотя и прямая, но спускается ниже уровня строки (как в декоративном варианте).

В кондаках преобладают декоративные варианты, в псалмах – полууставные с довольно тщательно выписанными головкой и спинкой; в Иоасафовской, Академической и Троицкой рукописях количество декоративных вариантов уменьшается по сравнению с П.

Буква «ж». В первых трех вертикальных рядах таблицы (табл. 11) находятся тщательно выписанные, достаточно симметричные буквы, средняя вертикаль проходит точно по центру буквы. Для обоснования тождества особое значение имеют следующие группы совпадений. В образцах К_{1, 3}–П₁₂–А_{1, 2} правая часть буквы имеет форму замкнутого треугольника. В образцах К₂–И₂ тот же треугольник не замкнут. Далее отметим П₃–И₃–А₃–Τι, где средняя вертикаль и косая, идущая слева направо вверх, опущены ниже линии строки и придают букве декоративный облик.

В двух последних вертикальных рядах представлены асимметричные образцы букв, рисунок их сильно искажен и даже уродлив (A₄, Т₃):

Буква «д». Идентификационным признаком служит сама множественность разновидностей буквы не только в разных рукописях, но даже и в пределах одной рукописи. Достаточно взглянуть на рис. 7, 8 (псалмы), где неоднократно повторяется слово «Давыду», чтобы убедиться, что почти каждый раз буква пишется по-иному, и таких образцов, которые .можно было бы строго наложить один на другой, почти нет.

Тем не менее можно выделить два устойчивых признака (табл. 12). Верхняя часть («крыша») буквы имеет правый отвес, часто не доходящий до горизонтали; иногда это легкий прямой или слегка изогнутый штрих (К_1–3–П_1,2–И_{1, 2}–Т_{1, 2}, ₅), иногда более декоративный (К₄–А₄–Т_4–11). Нижняя часть буквы («ножки») резко несимметрична, скошена влево, ножки скошены вниз под разными углами (более острый правый, более тупой левый, что и создает левый скос). Правая ножка короче левой, и слегка загнута.

В начале таблицы (по вертикали) представлены образцы, где скос выражен не так резко и еще наблюдается некоторая симметрия в расположении ножек (Κ₁–П₁–И_{1, 2}–А_{1, 2}–Т_1–3; ср. также П₈–А₁₀–Т₁₁). Далее в образцах правая ножка резко отклонена влево, она короче левой, особенно заметно это выступает в И₃–А₅–Т₅. При сохранении этой особенности правая ножка загнута внизу (Κ_5–7–П_{5, 6}–И₄–А_{6, 7}–Т_{6, 7}). Слегка загнутой внизу может быть и левая ножка (К₃–П_{2, 6–9}–А_{8, 11}–Τ_{6–8, 12}). Нижняя часть буквы сужена, удлинена и по-прежнему скошена влево (И₅–А_7–9–Т_8–10). Наконец, еще одна особенность некоторых букв – верхняя часть («крыша») расположена несимметрично по отношению к нижней, она как бы сдвинута влево, что особенно характерно для П, но встречается и в других рукописях (К_{8, 9}–П_{6, 7, 9}–Т₁₂).

Обратим внимание на сходство И₂–А₂; К₃–П₃; К₅–П₅–И₄; П₆–Т₇; К₇–А₇; в И₅ и Т₉ – одинаково вогнута правая ножка, что в данном почерке редко.

Прочие буквы алфавита не отличаются таким многообразием начертаний, как вышерассмотренные (табл. 13).

Буква «г» имеет горизонталь, слева выходящую за пространство буквы, а справа заканчивающуюся косым штрихом, иногда довольно длинным, так что буква приобретает сходство с буквой «п», как если бы у нее была укорочена правая ножка.

Буква «е» имеет верхнюю петлю больше нижней и слегка отклонена назад.

Буква «s» употребляется редко.

Буква «з» в К и П представлена лишь вариантом в виде семерки (в К головка замкнута, в П – нет), а в И и А – лишь вариантом в виде тройки (характерна форма загиба нижней петли); однако утверждению о тождестве почерка это не противоречит, так как в Т оба варианта сосуществуют. В Румянцевской рукописи оба варианта имеются в пределах одной глоссы (рис. 20, № 2).

Буква «и» восьмеричная имеет обычную форму, но в некоторых образцах (встречаются во всех рукописях) косая линия соединяется с правой вертикалью с помощью более плавной линии, и буква имеет сходство с современной строчной «п». Точки в «и» десятеричной иногда расположены симметрично над вертикалью, иногда несимметрично отодвинуты вправо.

В букве «к» правая и левая стороны не соприкасаются друг с другом (исключения очень редки, см. И, А), правая линия имеет более округленную или более угловатую форму.

В букве «ᴧ» в верхних образцах представлен симметричный вариант (правая и левая стороны начинаются в одной точке), а в нижних – вариант с вытянутой вверх правой стороной.

Буква «м» состоит как бы из двух соединенных букв «ᴧ» и имеет иногда тщательно выписанную, а иногда более искривленную форму.

Буква «н» имеет традиционную форму, левая вертикаль иногда выпуклая и внизу загнута. В редких вариантах (И, Т) перекладина не косая, а параллельная строке.

Буква «о» имеет форму кружка, чаще вытянутого; кружок часто не замкнут, как в округлых вариантах «а», «в», «ѣ», «ъ».

В букве «п» ножки реже прямые, чаще загнутые и часто повторяют форму ножек буквы «д».

Буква «р» имеет прямую, или плавно изогнутую вертикаль и напоминает знак музыкальной ноты. .

Буква «с» представлена двумя вариантами – обычного размера (более изогнутой или лишь слегка выгнутой формы) и большого размера, буква выходит сверху и снизу за пределы строки.

Буква «т» имеет ту же форму, что и «п», к которой добавлена еще одна вертикалы. Другой вариант – высокий – одна мачта и перекладина. Третий вариант – в виде простой петли – встретился лишь один раз в рукописи А (рис. 15, № 7). Этот вариант имеет большую ценность для отождествления, так как встречается (также лишь один раз) в Большаковской рукописи (рис. 17, № 21).

Буква «у» в К и П представлена лишь формой «ꙋ», а в И, А, Т как формой «ꙋ», так и «оу».

Буквы «ф», «ѱ», «ө», «ѵ» редки.

Буква «х» представлена как более простой формой (левая косая – удлиненная), так и декоративно изогнутой (П, А, отчасти И).

Буква «ω» имеет как более удлиненную, так и более короткую перемычку. Отметим начертания (И, Т), в которых перемычка отсутствует; нижняя часть имеет вид слегка искривленной в центре дуги.

Буквы «ц», «ч», «ш», «щ», «ы», «ь», «ю», «ꙗ», «ѧ», «ѫ» представлены единообразными тождественными начертаниями.

Выносные буквы в разных рукописях имеют совпадающие тождественные формы. На табл. 15 помещены образцы трех выносных букв («м», «з», «х»), так как они обладают наиболее характерным обликом и их начертания отличаются от соответствующих выносных в «контрольных» и в других известных нам почерках изучаемого времени.

Важным идентификационным признаком являются весьма близкие формы групп одних и тех же букв в разных рукописях (табл. 14; «ст», «от», «ма», «пл», «ла», «ша», «ши»), одинаковые способы взаимного расположения букв и соединения их крайних точек (там же: «сте» – «оти»; «от»; «хъ»; «еж» – «яж»), лигатуры (там же: «тв»; «тр»).

Очень характерна лигатура «зри», встречающаяся четыре раза в рукописях с автографами: ГБЛ, Егор. 920, л. 37 об., 38 (первые два из помещенных ниже образцов); МДА 138, л. 129 об. (третий образец); МДА Фунд. 42, л. 367 (четвертый образец):

Характерные черты и идентификационные признаки почерка Максима Грека установлены на основании анализа почерка в составе четырех рукописей. Эти признаки легко вычленяются при обращении к другим рукописям с автографами Максима Грека (см. рис. 17, 20 – образцы автографов в Большак. 285 и Румянц. 264). В каждой из остальных рукописей, где автографов значительно меньше, присутствует большее или меньшее количество индивидуальных признаков, выявленных при анализе рукописей с более массовым материалом.

Вышеизложенные наблюдения дают основание сделать вывод о том, что Максим Грек собственноручно правил четыре сборника своих сочинений и шесть рукописей с переводами, как сделанными им самим, так и существовавшими в более ранней традиции. Максим Грек оказывается, таким образом, одним из первых русских писателей, чьи произведения представлены текстами, правленными рукой автора.

Выявление автографов в сборниках сочинений и переводов Максима Грека имеет для исследования творчества этого автора первостепенное значение. Необходимо отметить в этой связи ряд аспектов.

1) Сборники сочинений, правленные автором, могут стать надежной основой для публикации его произведений.

2) Открываются новые перспективы в исследовании переводческой деятельности Максима Грека, которая является важнейшей частью филологической практики XVI в. и – шире – русской культуры того времени. Так, изучение лишь незначительной части его собственноручных глосс на полях славянской и греческой псалтырей в сравнении с другими памятниками позволило сделать наблюдения об отражении процесса сложения норм литературного языка в переводческой практике XVI столетия⁶⁴. Глоссы в полном объеме, как и переводческая деятельность Максима Грека в целом, еще ждут исследователя.

3) Наличие в сборниках сочинений авторской правки свидетельствует о том, что они созданы еще при жизни Максима; ранее это можно была утверждать лишь относительно Иоасафовского сборника, имеющего запись о принадлежности митрополиту Иоасафу (умер в 1555 г.); филиграни остальных сборников не давали возможности столь узкой датировки.

4) Сравнение содержания, внутренней структуры трех прижизненных собраний Иоасафовского, Хлудовского и Румянцевского – привело к выводу, что в первых двух автору принадлежит не только правка, но также подбор и группировка текстов. Максим Грек сам составлял и правил «избранные» собрания своих трудов, заботился о том, в каком виде и каком составе они предстанут перед читателями – современниками и последующими поколениями. Оказалось возможным установить авторскую классификацию сочинений, выявить принципы и основания, по которым она была осуществлена, и изучить мировоззрение автора в рамках той логической системы, которая была избрана им самим. Таким образом, был выявлен фактически новый источник для изучения русской общественной мысли и культуры середины XVI в., времени «начала царства», правительства компромисса – не просто отдельные сочинения Максима Грека, написанные в это время, но специально созданные собрания, своды сочинений, что находит аналогию в грандиозных литературных предприятиях митрополита Макария.

5) Собрания сочинений, составленные автором, являются ведущей нитью для классификации многочисленных сборников его сочинений XVI–XVIII вв., для изучения рукописного наследия; оказалось, что у истоков эволюции корпуса его сочинений находятся именно два прижизненных собрания, ставших основой почти всех более поздних собраний.

Классификация сборников сочинений. Рукописное наследие Максима Грека огромно. Большой труд по его выявлению был предпринят в конце прошлого века С.А. Белокуровым в связи с исследованием источников, сообщавших о богатой библиотеке московских царей в XVI в.; одним из таких источников были Сказания о Максиме Греке, и для оценки справедливости их показаний С.А. Белокуров привлек как все известные в то время рукописи, содержащие ту Или иную редакцию Сказания (среди них значительное число составили рукописи, состоящие лишь из произведений Максима Грека), так и те рукописные сборники сочинений и переводов Максима Грека, которые Сказаний не содержали⁶⁵.

Значение этого труда вышло далеко за рамки тех целей, которые были поставлены автором. С.А. Белокуров дал сведения о 243 рукописных сборниках, содержащих оригинальные сочинения Максима Грека, его переводы, а также Сказания и известия о нем. Характеристика рукописей – краткая (лишь в некоторых случаях – более подробная), классификация сборников – лишь по хранилищам. Этот перечень явился основой для изучения обширного и сложного рукописного наследия Максима Грека в его эволюции. Из 243 рукописных сборников около 80 целиком состоят из сочинений Максима Грека; некоторые из них обнаружить не удалось, но в процессе поисков было привлечено около 20 сборников, неизвестных С.А. Белокурову.

Большинство рукописей из перечня С.А. Белокурова, а также ряд новых, использовал в своей работе А.И. Иванов⁶⁶. Подробная библиография, даваемая отдельно к каждому тексту, включает сведения о важнейших рукописях, содержащих данное сочинение или перевод. Однако датировка рукописей и сведения о них в ряде случаев, неточны и основаны лишь на печатных описаниях; исследование и характеристика большинства упоминаемых рукописей отсутствуют; для некоторых сочинений и переводов указаны не самые ранние содержащие их рукописи.

Задача исследования рукописного наследия Максима Грека сохраняет поэтому свою актуальность.

При первоначальном ознакомлении со сборниками сочинений этого автора бросается в глаза их пестрота и кажущаяся неустойчивость состава, что отметили уже составители и переписчики в конце XVII – начале XVIII в.: «имут... его книги великое несходство и разность между себе: овии вяшще главизнами, а инии менши, и не единым порядком, но разным и несвойственным»⁶⁷. Состав сборников крайне разнообразен: от 25 глав до 151 главы, порядок расположения глав также неодинаков.

Вместе с тем обращает на себя внимание и сходство некоторых сборников – полное или чаще частичное совпадение состава и последовательности расположения глав, общие особенности, присущие ряду сборников и отличающие этот ряд от других сборников (например, сообщение о том, что Максим Грек начал составлять свою «книгу» в 1532 г., читается в сборниках общего состава).

Это сходство создает возможность классификации сборников сочинений по текстологическому принципу, т. е. на основании состава (количества и порядка расположения) текстов, включенных в сборник, позволяет выявлять собрания сочинений, составленные в XVI, XVII, XVIII вв. Несколько слов о разнице между понятиями «сборник сочинений» и «собрание сочинений» Максима Грека. Сборник – отдельная рукописная книга. Собрание –совокупность сборников определенного типа и их состав. Когда речь идет, например, об Иоасафовском сборнике (ГБЛ, МДА 42; см. Приложение I, № 1), то имеется в виду конкретная рукопись со всеми присущими ей особенностями. Иоасафовское собрание – это, во-первых, вся совокупность сборников, повторивших Иоасафовский, совпадающих с ним по составу, по количеству вошедших сюда сочинений и порядку их расположения (см. Приложение I, № 2–9 – сборники состоят из тех же 47 глав, что и Иоасафовский, расположенных в одинаковой с ним последовательности); во-вторых, понятие «собрания» или «типа» употребляется также, независимо от конкретной рукописи, для обозначения состава и последовательности расположения текстов, включенных в Иоасафовский и остальные сборники. В этом смысле оно приближается к современному понятию «собрания избранных сочинений» того или иного автора. Действительно, при создании, например, Иоасафовского сборника были выбраны из всей совокупности сочинений лишь 47. Если при создании сборников, совпадающих с Иоасафовским, происходила лишь механическая переписка собранных ранее текстов, то при перегруппировке текстов, включении новых сочинений и переводов, почерпнутых из каких-то других источников, производилась более или менее сложная редакционно-составительская работа, связанная с осмыслением содержания, сравнением: состава различных рукописей, с поисками новых текстов; в результате достоянием известного круга читателей становился уже новый комплекс сочинений Максима Грека, предстающих в иной группировке, чем известные рацее, включающий, как правило, новые сочинения и переводы, а другие, напротив, опускающий. Думается, мы вправе называть эти большие комплексы «собраниями сочинений».

Внутри собрания выделяются виды и разновидности, что также можно пояснить на примере Иоасафовского собрания. Помимо девяти рукописей общего состава (47 глав, основной вид данного типа), существуют еще две рукописи такого же состава, но с исключением – в них отсутствуют первые 12 глав этого собрания; их первой главой является глава 45 этого типа, а главы 2–34 соответствуют главам 13–47 (см. Приложение I, № 10–11). Эти рукописи мы также относим к Иоасафовскому собранию, но выделяем их в особый (краткий) вид, в отличие от основного вида, представленного девятью вышеназванными сборниками. Таким образом, наличие индивидуальных особенностей у какой-либо рукописи или группы рукописей, при сходстве основного ядра, служит основанием для выделения данной рукописи или их группы в особый вид, причем внутри него опять-таки возможно наличие разновидностей. Многочисленные виды и разновидности в особенности характерны для Хлудовского собрания (см. Приложение II).

Еще одно замечание о текстологической классификации. Мы исходим прежде всего из состава текстов, включенных в сборник. Что касается сличения текста каждого сочинения в сборнике с аналогичным текстом в других сборниках данного собрания и в других собраниях, то в полном объеме (т. е. для всех сочинений) эта задача может быть осуществлена лишь усилиями многих исследователей. Наиболее целесообразно ее решать в процессе подготовки к изданию всего корпуса сочинений Максима Грека либо при изучении тем или иным исследователем отдельных сочинений и их групп. Однако проведенное автором сравнение текстов на основании всех или нескольких собраний показывает, что каждое собрание содержит во всех сборниках данного вида и разновидности один и тот же извод текста, а разные собрания (виды, разновидности) – различные изводы, отличающиеся более или менее существенными разночтениями, в большинстве случаев не дающими, однако, оснований для выделения особых редакций.

Классификация, произведенная с учетом состава всех входящих в сборник текстов, подтверждается анализом некоторых текстов.

Можно сослаться на результаты исследования Л.С. Ковтун, которая произвела текстологический анализ одного из произведений, входящих в состав разных собраний сочинений Максима Грека, а именно его словаря – «Толкования именам по алфавиту»⁶⁸. Текст «Толкования именам по алфавиту» первой редакции остался вне собраний сочинений Максима Грека, он представлен сборниками смешанного содержания, самые ранние из которых относятся к концу XVI в. В составе Хлудовского собрания, как оказалось, сохранилась вторая редакция памятника. Списки Словаря этой редакции по характеру разночтений делятся на две группы – Никифоровско-Бурцевскую и Доброхотовскую. В нашей классификации Доброхотовская группа списков также отделена от сборников Никифоровского и Бурцевского видов, образуя разновидность последнего. Третья, пространная редакция «Толкования именам по алфавиту», включающая уже и материал более поздних лексикографов, находится в собрании сочинений, состоящем из 151 главы (см. Приложение VIII).

Таким образом, членение списков по результатам анализа одного сочинения совпало с нашей классификацией, произведенной на основе состава сборников.

К аналогичным выводам приводит текстологическое сличение «Исповедания веры» по спискам трех собраний – Иоасафовского, Хлудовского и собрания в 151 главу⁶⁹. Изучение рукописной традиции «Слов отвещательных об исправлении книг русских», где содержится указание количества лет, в течение которых автор находится в положении осужденного, показывает, что это число, различное в разных списках, меняется не беспорядочно, а в зависимости от типа собрания; в сборниках, относящихся к одному собранию, указано одно и то же число лет – 15, 17, 18, 19, 20 (см. гл. III, § 1).

Это подтверждает правомерность избранного нами основания для классификации.

В ходе исследования выяснилось, что 100 рукописных сборников представляют более 10 собраний сочинений, осуществленных в течение XVI–XVIII вв.

К XVI в. относятся шесть собраний. В Иоасафовское собрание (конец 40-х – первая половина 50-х годов XVI в.) включены 47 сочинений Максима Грека и небольшое дополнение, состоящее главным образом из переводных текстов (см. Приложение I и I-а). Хлудовское собрание в основном виде (того же времени) включает 73 главы, куда входят 47 глав Иоасафовского (порядок расположения сначала совпадает, затем нарушается, дополнительная часть отсутствует), а также 26 новых сочинений. Собрание состоит из двух частей: 1–25 и 26–73 главы (см. гл. III, § 2, а также Приложение II и II-а). Эти собрания представлены значительным числом сборников, они же находятся в основе ряда позднейших, более полных собраний.

Третье раннее собрание также середины XVI в. – Румянцевское (см. Приложение III и III-а). Оно уникально, во-первых, потому, что представлено единственным списком (ГБЛ, Румянц. 264), его состав не повторен ни одним рукописным сборником; во-вторых, потому, что здесь помещен ряд текстов, не известных по другим спискам.

Следующий этап в освоении литературного наследия Максима Грека, относящийся к концу XVI в., связан, по-видимому, с учреждением патриаршества в России⁷⁰. Интерес к Максиму Греку был вызван или, во всяком случае, активизирован и тем, что в своих сочинениях он ставил вопросы, связанные с автокефальностью русской церкви (о поставлении митрополитов), и тем, что в судьбе Максима Грека принимали участие вселенские патриархи – константинопольский и александрийский, и тем, что своими сочинениями он способствовал распространению в России греческой, православной ортодоксии, идей отцов церкви, что приобретало немаловажное значение в связи с учреждением московской патриархии.

Собрание до 1587 г. (см. Приложение IV) еще не включает новых по сравнению с Иоасафовским и Хлудовским сочинений, тем не менее здесь представляет интерес выбор текстов (57 глав из 73), а также их расположение, группировка.

Собрания конца XVI в. основаны йа соединении Иоасафовского типа и второй части Хлудовского, из чего следует сделать вывод, что первая часть Хлудовского собрания (1-я–25-я главы) была довольно редким источником и не получила широкого распространения в рукописной традиции; в настоящее время она также известна лишь в единственном списке (см. Приложение II, № 1). В эти собрания добавляются также новые тексты.

Собрание, связанное с деятельностью вологодского архиепископа Ионы Думина конца XVI в.⁷¹ (см. Приложение V/Ι), состоит из 82 глав и основано на соединении Иоасафовского типа и второй части Хлудовского; вначале помещены целиком 47 Иоасафовских глав, а затем – главы второй части Хлудовского собрания, за исключением тех, которые уже переписаны среди первых 47. Здесь помещены также новые тексты: на стыке двух частей грамоты патриархов Дионисия и Иоакима 1545 и 1546 гг.⁷² о Максиме Греке (их включение в особенности заслуживает внимания в связи с учреждением патриаршества и приездом Иеремии II), а в конце – «Сказание о рукописании греховнем» и полемические послания Максима Грека «Федору Карпову и Николаю Немчину антилатинского и противоастрологического содержания. Эти тексты, впрочем, не впервые включены в рукописные сборники: «Сказание о рукописании греховнем» и грамоты патриархов известны по Румянцевскому собранию, а послания Федору Карпову и Николаю Немчину – по смешанным сборникам второй четверти и середины XVI в. (см. гл. II, § 2-а); новым является то, что теперь эти тексты прочно входят в русло рукописной традиции и переписываются вместе с другими сочинениями этого автора (Румянцевское собрание, как уже говорилось, сохранилось в единственном списке).

Соловецкое собрание конца XVI в. (см. Приложение V/2) основано на тех же основных источниках, что и собрание Ионы Думина, но они иначе сгруппированы: в начале помещены 1-я–25-я главы Иоасафовского типа, а затем – целиком вторая часть Хлудовского.

Новый этап в освоении литературно-публицистического наследия Максима Грека наступил в XVII в. В Троице-Сергиевом монастыре было составлено собрание сочинений Максима Грека, куда вошло большое число новых текстов; значительная роль в этом предприятии принадлежит, по- видимому, троицкому архимандриту Дионисию Зобниновскому (см. Приложение VII).

Интерес к творчеству Максима Грека вызван, вероятно, ростом национального самосознания, общим национальным подъемом в связи с событиями начала XVII в., а также той работой по исправлению книг, которая была предпринята в это время в Троицком монастыре и предшествовала никоновским реформам. Исправление книг и в творчестве Максима Грека занимало большое место. Существенно было учесть результаты его практики, а также теоретические положения, которые были им в свое время высказаны.

В XVII–XVIII вв. составляются новые собрания сочинений (см. Приложения VIII–X).

Классификация сборников сочинений позволила по-новому подойти и к классификации самих сочинений. E.Е. Голубинский предлагал две классификации – тематическую и хронологическую (по периодам жизни: в Москве; в Твери; у Троицы)⁷³. Особую ценность имеет вторая классификация, поскольку она позволяет рассматривать последовательные этапы творчества Максима Грека и изучать каждый из этих этапов как единое целое. Однако отнесение того или иного сочинения к определенному периоду было обосновано не всегда.

А.И. Иванов пошел вслед за E.Е. Голубинским по пути тематической классификации. Выделяя в основном те же классификационные рубрики, А.И. Иванов сокращает (по сравнению с E.Е. Голубинским) количество разделов: 1) переводные труды; 2) труды по грамматике и лексикографии; 3) догматико-полемические сочинения; 4) сочинения, направленные против астрологии, апокрифов и разных суеверий; 5) сочинения нравоучительные; 6) сочинения публицистического характера; 7) сочинения автобиографического содержания; 8) истолковательные статьи и сказания по разным недоуменным вопросам богословского, церковно-обрядового и бытового характера; 9) церковно-исторические сочинения; 10) varia⁷⁴.

Классификация приобретает более строгий, чем у Е.Е. Голубинского, характер, но одни и те же произведения, многоплановые по своему содержанию, могут быть отнесены одновременно к разным рубрикам. В особенности спорными являются 5-й, 6-й, 7-й разделы, что вызвано в первую очередь недостаточной четкостью понятия «публицистика»⁷⁵. К числу публицистических могут быть отнесены многие сочинения 3-го и 4-го разделов, в частности, послания разным лицам, вызванные католической пропагандой Николая Булева (3-й раздел), а также направленные против астрологии (4-й раздел); проповедь соединения церквей и распространение астрологических сочинений искусно связывались Николаем Немчином с вопросом о причинах побед турецкого оружия, т. е. проблемами дипломатической и внешнеполитической борьбы, которые становились и предметом публицистики. Некоторые сочинения «публицистического» раздела могут занять место среди «нравоучительных»; это в первую очередь относится к пространным «нестяжательским» трактатам (№ 231–233), так как здесь наиболее полно изложена система этических представлений Максима Грека применительно к монашеству, нормы монашеской этики, а «вопрос о монастырских и церковных владениях» рассматривается им в нравственном плане. Этический характер носят и многие противоастрологические сочинения, в которых трактуется соотношение свободы воли и божественного промысла (№ 158, 165 и др.). Характер нравоучительного трактата имеют «Главы поучительны начальствующим правоверно», написанные для Ивана IV (6-й раздел, № 216). Из этого, конечно, не следует, что все названные сочинения надо отнести в раздел «нравоучительных»; речь идет о необходимости более четкого определения самих классификационных понятий. Остается неясным, почему сочинение «О католических монашеских орденах, францисканском и доминиканском» (№ 230), отнесено в раздел публицистических, посвященных вопросу о монастырских и церковных владениях, а сочинения об афонских монастырях (№ 323–326, 331) помещены среди «церковно-исторических». Что касается сочинений автобиографического содержания (7-й раздел), то, с одной стороны, их круг сужен, с обстоятельствами личной судьбы автора соотносится значительно большее число сочинений (см. гл. III, § 1, 2); с другой стороны, включенные в этот раздел послания не только касаются фактов авторской биографии, но имеют ярко выраженное публицистическое звучание (№ 242, 244 и т. д.).

В других работах, посвященных творчеству Максима Грека, классификации его сочинений производились попутно и зависели от замысла и задач исследователя.

В.С. Иконников выделял следующие комплексы сочинений: 1) произведения религиозной полемики («с последователями ереси жидовствующих»; «против латинян»; «против магометанства», «против армян»; «в защиту христианства против язычества»); 2) сочинения, «вызванные распространением звездочетства»; 3) сочинения, характеризующие «аскетические воззрения Максима Грека»; обличения, связанные с «вопросом о недвижимой собственности монастырей»; «средства, предложенные для исправления монастырских нравов»; 4) сочинения, отражающие «взаимные отношения разных классов общества», «условия быта», «управление и суд», «нравы общества»⁷⁶.

В.Ф. Ржига группировал сочинения в связи с целью своего исследования – охарактеризовать Максима Грека как публициста. Избраны две крупные проблемы: «Общественное зло в обличениях Максима Грека»; «Взгляды Максима Грека на власть и ее задачи во внутренней и внешней политике». Для первого раздела из всей совокупности произведений выбраны те, которые посвящены следующим темам: 1) обличения монашества; 2) обличения белого духовенства; 3) обличения боярства; 4) обличения злоупотреблений административной и судебной власти на местах; 5) иносказательный памфлет на правительство Елены Глинской. Во втором разделе материал группируется следующим образом: 1) сочинения, характеризующие принципиальный взгляд Максима Грека на отношения светской и духовной власти; 2) послания Ивану IV; 3) сочинения, характеризующие взгляды автора на отношение царя к духовенству, боярству и воинству; 4) нищие и убогие в концепции Максима Грека; 5) сочинения, связанные с его отношением к внешней политике⁷⁷.

Хотя в основе обеих классификаций В.С. Иконникова и В.Ф. Ржиги находится тематический принцип, набор тем различен.

Вопроса классификации сочинений Максима касается английский исследователь Дж. Хейни⁷⁸. Он отмечает, что сочинения этого автора посвящены большому количеству тем и легко не поддаются точной и упорядоченной классификации; для целей своего исследования Дж. Хейни выделяет четыре общие категории: теология; светская философия, включая астрологию; искусство управлять государством (statecraft) и социальные проблемы. И эта классификация в значительной степени условна; у Максима Грека нет сочинений, посвященных «чистой» теологии и тем более светской философии, теологические и философские проблемы он рассматривает наряду с другими; даже в таком сочинении, как «Исповедание веры» собственно конфессиональные вопросы занимают незначительное место: произведение посвящено животрепещущим вопросам личной судьбы автора, а вместе с тем и публицистической полемике. Что касается сочинений против астрологии, то они едва ли могут быть причислены к «светской философии», так как они подчинены христианской церковной доктрине.

Рассмотренные классификации, при всем различии между ними, построены по общему признаку – тематическому, причем выбор тем и их группировка зависят от замысла исследователя, специфики стоящих перед ним задач. Классификация сборников сочинений, кратко охарактеризованная выше, как видим, имеет другую направленность. Oнa позволила по-новому подойти и к классификации самих сочинений. Было установлено, что Максиму Греку принадлежит не только правка сборников сочинений, но и подбор текстов, определение порядка их расположения, т. е. структура собраний; поэтому возникла возможность изучения авторской классификации сочинений, того, как осознавалась их иерархия и субординация самим автором (см. гл. III, § 3). Своеобразным продолжением авторской классификации является та, которая избиралась читателями Максима Грека, книжниками конца XVI–XVIII в. при включении его сочинений в сборники смешанного содержания и при создании новых собраний его сочинений и переводов.

Дальнейшее исследование показало, что классификация, осуществленная на основании рукописной традиции, в некоторых существенных чертах (не во всех) совпадает с хронологическим распределением сочинений по периодам жизни, т, е. с датировкой.

Датировка. Датировка сочинений Максима Грека представляется одной из наиболее сложных источниковедческих проблем. Лишь несколько его сочинений имеют даты, а среди недатированных многие не содержат даже косвенных датирующих признаков. Попытки изолированных решений, т. е. применительно к одному сочинению или небольшой их группе, часто наталкиваются на серьезные трудности. Хронологическое расположение сочинений в рамках одной тематической группы в ряде случаев носит гипотетический характер, а рассмотрение комплексов сочинений, относящихся к отдельным тематическим группам, затрудняет целостное восприятие своеобразия различных периодов творчества Максима.

Сборники с автографами способствовали решению и этой проблемы. Оказалось, что сочинения, бесспорно относящиеся к первому периоду, как правило, не входят в Иоасафовское и Хлудовское собрания (в их начальную, систематическую часть). Сочинения первого периода появляются в рукописной традиции сначала в сборниках смешанного содержания, а в собрания включаются позднее, в конце XVI–XVIII вв. В прижизненных, составленных автором собраниях имеются сочинения на те же темы, что и в бесспорных сочинениях первого периода, не включаемых в собрания. Но для сочинений в составе собраний характерно, во-первых, отсутствие каких-либо конкретных реалий, во-вторых, более отвлеченный, абстрактный уровень развития темы. Кроме того, внутреннее родство сочинений, включенных в собрание (по форме, жанру, своеобразию аргументации и полемических приемов), позволяет предположить, что они созданы одновременно (может быть, специально для собрания), и наводит на Мысль об их хронологическом разрыве с сочинениями на аналогичную тему первого периода. Подробно об этом будет идти речь в следующих разделах работы (гл. II, § 2; гл. III, § 2, 3). Таким образом, проблема датировки в известной степени связана с проблемой жанра. Другими словами, изучение сочинений не только по их тематической принадлежности, но в связи с составом тех разноплановых с точки зрения тематики комплексов, в которых они вошли в рукописную традицию, позволило в ряде случаев если не датировать сочинения точно, то судить об одновременности или разновременности создания сочинений, посвященных одной теме.

Таким образом, расположение материала в работе подчинено не только хронологическому принципу, оно связано в известной степени и с характером источников; если во второй главе («Первый период жизни Максима Грека в России. 1518–1525 гг.») рассматриваются сочинения Максима Грека, самые ранние списки которых представлены сборниками смешанного содержания, то источником для второй главы («Максим Грек в 30–50-х годах XVI в.») служат в основном собрания его сочинений конца 40-х – первой половины 50-х годов.

Жанр. Жанровая природа сочинений Максима Грека чрезвычайно широка: слово, словцо, речи, песнь, молитва, повесть, сказание, беседа-монолог, беседа-диалог, стязание-диалог и др. Это находит объяснение в многообразии «первичных» жанров древнерусской литературы, о котором писал Д.С. Лихачев⁷⁹. Жанровая природа творчества Максима Грека – тема самостоятельного исследования; особого внимания заслуживает жанр диалога, в особенности диалога Ума и Души, определение критериев выбора участников этого диалога; более традиционным, как известно, являлось противопоставление души и плоти, души и тела (ср. Диоптру).

Для целей нашей работы рассматривалась одна сторона проблемы жанра, а именно: принадлежность того или иного текста к произведениям эпистолярного или риторического жанра. Оказалось, что для многих произведений Максима Грека в первый период характерна двойственная жанровая природа, перерастание деловой эпистолярной прозы (посланий отдельным лицам) в публицистику, о котором писал Я.С. Лурье⁸⁰.

Наоборот, в большинстве сочинений, включенных в прижизненные собрания, в особенности в их начальную, систематизированную часть, выдержано единство жанра, они представляют собой пространные трактаты – Слова, лишенные черт посланий конкретным лицам.

Атрибуция. Главная трудность состоит в отделении оригинальных сочинений Максима Грека от переводных текстов и в отыскании оригинала перевода. В тех случаях, когда оригинальный характер произведения не вызывает сомнения (это относится чаще всего к посланиям конкретным лицам), атрибуция не представляет особых трудностей, так как сочинение обычно помещается в рукописных сборниках с указанием имени автора, или текст содержит реалии, соотносимые с фактами жизни и темами творчества Максима Грека. Для текстов, посвященных более абстрактным или далеким от русской жизни сюжетам, более отвлеченным понятиям, атрибуция становится сложнее.

В.Ф. Ржига, который опубликовал и ввел в научный оборот наибольшее количество новых (после казанского издания) сочинений Максима Грека, не формулировал каких-либо общих Принципов атрибуции, производя ее в каждом конкретном случае на основании смысловых или формальных данных. Во многих случаях он использовал в качестве аргумента грамматическую особенность, на которую обратил внимание А.И. Соболевский: родительный падеж множественного числа на «ех» («противу иудеех и еллинех», «от мужей итальянех» и др.)⁸¹. Биографические реалии, на которые ссылался В.Ф. Ржига, доказывая принадлежность сочинений Максиму Греку, могли быть различными: просьба автора отпустить его на Афон (в послании Василию III 1521 г., опубликованном по рукописи ГПБ, F.XVII.13; в послании Ивану IV 1551 г., опубликованном по рукописи ГБЛ, Румянц. 264)⁸²; описание порядков афонских или католических монастырей, сделанное хорошо осведомленным очевидцем, каким и был Максим Грек (для посланий об Афонской горе и о францисканских и доминиканских монастырях по рукописи ГБЛ, Румянц. 264). Доказательством принадлежности служило В.Ф. Ржиге наличие в заголовке имени, автора (послания Константину и неизвестной княгине по рукописи ГБЛ, Румянц. 264; послание игуменье Евникии, инокиням Елене, Анастасии и Феофании по рукописи ГПБ, Q.1.219); заметим, что это – наиболее бесспорный аргумент, в особенности если имя названо в прижизненном (Румянц. 264) или достаточно раннем списке (Q.I.219, середина или вторая половина XVI в.). Автор называет себя «Максим грешник» в послании Константину (Румянц. 264, л. 34); «Максим святогорец нищий богомолец ваш» в послании княгине (там же, л. 169 об.); «многогрешный чернец Максим святогорец» в послании игуменье и инокиням (Q.I.219, лл. 567–568 об.). Для четырех произведений, несмотря на отсутствие «формальных признаков авторской принадлежности», атрибуционным признаком служит «нахождение их в рукописи б. Румянцевского музея № 264 среди других несомненных произведений Максима и сходство по содержанию с аналогичными произведениями его же» (имеются в виду: послание неизвестному лицу с молитвой против хульных помыслов; послание неизвестной монахине о предсмертной схиме; «поучение съкращено всякому обуреваемому в море житейском»; послание неизвестной княгине, см. Приложение III-а, № 94, 95, 117, 123). В этом же сборнике помещено «Слово о поклонении святых икон противу явльшагося в немцех иконоборца Лютора» (лл. 241–245 об.), которое В.Ф. Ржига также считает принадлежащим Максиму Греку: «Тема Слова близка к находящемуся в собрании сочинений Максима Грека «Слову на люторы»»⁸³.

Атрибуции В.Ф. Ржиги следует признать убедительными, так как они основаны на совокупности признаков – смысловых и формальных (форма родительного падежа множественного числа на «ех», указание в заглавии имени автора, нахождение сочинения в одном из наиболее ранних сборников, соотнесенность содержания с фактами жизни автора и др.).

В тех случаях, когда атрибуция исследователем специально не обосновывается, она может быть подкреплена различными аргументами. Так, b сочинениях против астрологии из Румянцевского сборника, оставшихся не опубликованными, встречаем выделенную В.Ф. Ржигой языковую форму на «ех» (л. 17 рукописи: «на главы богоборных бесов обретателех таковаго... учениа»; л. 23: «от еллин и халдеех обретателех»; л. 26 об.: «нас благочестивых христианех»); манера авторской аргументации и характер полемики сближают эти тексты с другими сочинениями Максима Грека на аналогичную тему. Еще одним доказательством их принадлежности Максиму Греку служит следующее обстоятельство. Сочинения против астрологии в Румянцевском сборнике (см. Приложение III-а) имеют такие заглавия: «Сказание от чясти 3 песни Анны пророчици» (лл. 11 об.– 18); «Сказание от чясти тое ж 3 песни Анны пророчици» (лл. 22–26 об.). Непосредственно вслед за этим текстом (лл. 26 об. – 30) в рукописи помещено сочинение, озаглавленное «Тое ж песни 3 Анны пророчици», также направленное против астрологии. Характер заголовков этих сочинений, их содержание, неоднократные ссылки на тексты Анны пророчицы «с более или менее пространными вариантами возможных разных толкований этих текстов не оставляют сомнений в том, что перед нами – цикл произведений, связанных единством замысла и происхождения, манерой аргументации и полемическими приемами, т. е. принадлежащих одному автору. Последний же из этих текстов (лл. 26 об. – 30) дословно совпадает с известным сочинением Максима Грека, которое помещено в самых ранних сборниках, правленных рукой автора, с обозначением его имени: «Того же инока Максима Грека послание к некоему иноку, бывшу в игуменех о немецкой прелести, глаголемой фортуне, и о колесе ея»⁸⁴. Отсюда следует, что и первые два Сказания (на лл. 11 об. – 18 и 22–26 об.) принадлежат Максиму Греку. А.И. Иванов не обратил внимания на то, что текст на лл. 26 об. – 30 идентичен тексту послания к игумену, и включил его в перечень в качестве неопубликованного сочинения⁸⁵, высказав суждение о том, что оно направлено Федору Карпову. Между тем послание обращено к игумену. Конечно, не исключено, что один и тот же текст мог направляться разным лицам, и примеры тому известны⁸⁶, но для доказательства этого должны быть какие-то основания, например, разные имена адресатов в разных списках или другие признаки. В данном случае они отсутствуют.

Направленным Ф.И. Карпову А.И. Иванов считает и текст против астрологии на лл. 11 об. – 18 Румянцевского сборника, однако выдвинутый аргумент (Максим называет своего адресата «благородие») неубедителен. Такой же характер носит предположение А.И. Иванова относительно третьего текста (лл. 26 об. – 30), который, по его мнению, направлен тверскому епископу Акакию во время пребывания Максима в тверском заточении, так как здесь имеется обращение «владыко»⁸⁷. Единство тематики, сходство полемических приемов, почти одинаковые заголовки позволяют считать все тексты написанными одновременно, а упоминание Николая Немчина в послании к игумену⁸⁸ – датировать все три произведения временем до 1525 г.

Атрибуция является одной из специальных задач труда А.И. Иванова. Большой заслугой автора явилось то, что им собраны сведения обо всех текстах, которые принадлежат Максиму Греку, приписываются ему или связаны с его именем, однако по поводу атрибуций исследователя необходимо сделать несколько замечаний. Для проблемы атрибуции важное значение имеет редакция заголовка-надписания, прежде всего наличие или отсутствие имени автора (или переводчика). Но в перечне А.И. Иванова заголовки даны неточно: отсутствует имя автора⁸⁹, не отражена вариантность заглавий многих сочинений, которая выражается и в том, что одни списки содержат имя автора, другие нет, и в том, что в разных списках часто по-разному определяется самый жанр произведения, и в том, что есть более или менее существенные разночтения в тексте заголовков. Не всегда ясно, по какой рукописи приведено название сочинения или перевода (для атрибуции особенно важно учитывать, в каких именно списках обозначено имя автора).

Что касается атрибуций А.И. Иванова в целом, то следует заметить, что число оригинальных сочинений Максима Грека завышено: иногда дважды назван один текст, помещаемый в разных рукописях под разными заголовками (число таких случаев в общем невелико⁹⁰), но главным образом потому, что к оригинальным сочинениям причислены тексты, о которых либо уже сейчас можно с уверенностью сказать, что они являются переводами, поскольку установлен их источник, либо вопрос о возможном источнике, из которого текст мог быть заимствован и переведен, нуждается в тщательном исследовании (в особенности это относится к разделу 8-му – «истолковательные статьи и Сказания»).

Остановимся кратко лишь на атрибуциях текстов, входящих в состав трех прижизненных собраний – Иоасафовского, Хлудовского и Румянцевского. 73 текста Иоасафовского и Хлудовского собраний составляют устойчивое ядро сочинений Максима Грека, атрибуция которых не может быть оспорена, так как они помещены в прижизненных сборниках, правленных автором собственноручно, причем в заголовках указано имя автора. Впрочем, атрибуция этих текстов не вызывала споров, за исключением трех сочинений: «Слово благодарствено... о победе на крымского пса» 1541 г. приписывалось и Сильвестру, и митрополиту Макарию⁹¹ (глава 23 Иоасафовского и Хлудовского собраний); Слова о двуперстном знамении и трегубой аллилуйе объявлялись подложными в связи со старообрядческой

полемикой⁹² (главы 27 и 33 типа И и главы 27 и 40 типа X). А.И. Иванов аргументирует подлинность сочинений фактом их помещения в древнейших списках с указанием имени автора.

Хотя Румянцевский сборник, так же как Иоасафовский, Академический и Большаковский, является прижизненным и содержит автографы. Максима Грека, атрибуция его текстов достаточно сложна.

Из 130 текстов Румянцевского сборника многие, бесспорно, представляют собой сочинения Максима Грека. 29 из них известны по Иоасафовскому и Хлудовскому собраниям, где они помещены с обозначением имени автора. Атрибуция ряда сочинений (посланий) произведена В.Ф. Ржигой, о чем уже говорилось.

Два больших послания из Румянцевского сборника были определены как сочинения Максима Грека Филаретом и опубликованы им в 1842 г.⁹³; принадлежность Максиму Греку не вызывает сомнений, так как в послании митрополиту, имя которого не указано, речь идет о широко известных фактах биографии Максима Грека, а в сочинении «Ответ въкратце к святому собору о них же оклеветан бываю» автор перечисляет свои многочисленные сочинения, известные как сочинения Максима Грека.

Несколько текстов Румянцевского сборника, имя автора которых не обозначено, известны по более поздней рукописной традиции с указанием имени Максима Грека.

В Румянцевском сборнике осталось еще значительное количество текстов, об атрибуции которых В.Ф. Ржига не высказал своего мнения. А.И. Иванов многие из них отнес к оригинальным произведениям. Но относительно ряда текстов вопрос об оригинальном или переводном характере остается открытым. Перечислим тексты, применительно к которым авторство Максима Грека вызывает сомнения. Для краткости их названия здесь не приводятся, но указываются лишь номера, под которыми они помещены с точными заголовками в Приложении III-а, где дано описание состава Румянцевского сборника, а в скобках указан номер текста в перечне А.И. Иванова: № 4 (224), 18 (204), 21 (211), 32 (350), 36 (203), 37 (285), 38 (286), 39 (287), 40 (288), 41 (289), 86 (267), 109 (351), 119 (340), 121 (210). Возможно, переводами являются и некоторые другие тексты.

Из числа оригинальных сочинений Максима Грека должен быть исключен текст № 265 по перечню А.И. Иванова, так как это лишь выписка из заключительной части рукописи, содержащей 16 Слов Григория Богослова (подробно см. Приложение III-а, № 33). Из числа переводов должны быть исключены тексты № 38 и 39 по перечню А.И. Иванова, так как это – выписки из того же источника (см. Приложение III-а, № 34, 35).

Среди нравоучительных сочинений Максима Грека в перечне А.И. Иванова помещен текст «О посте» (№ 206); но это – переводная статья из византийского лексикографического сборника «Суда»⁹⁴. Среди «истолковательных статей и сказаний» в том же перечне А.И. Иванова помещен текст с заглавием «От книгы толковыа, что есть апостольское жительство» (№ 266) из Румянцевского сборника (лл. 170 об. – 171). Это также переводной текст, содержащий 4 статьи из того же Лексикона «Суда»: «апостольское жительство», «злоба», «вопль содомьский», «миро на главе» (см. стр. 58–60 настоящей работы при № 20, 43, 55, 75)⁹⁵.

Под № 273 помещен текст «Толкование разных выражений из библейских книг» из Румянцевского сборника, нач.: «Душевен человек, от души и тела сложен человек». А.И. Иванов указывает далее: «Здесь же дастся толкование слов «велфегор», «финикс», «Аввакум», «Авель», «Фарсис», «единорог», «иссоп», «вопль Содом и Гомор»». Атрибуция А.И. Иванова нуждается в существенных уточнениях.

Лл. 305–315 составляют одну из тетрадей Румянцевского сборника, в которой переписано 95 сравнительно небольших статей разнообразного содержания (в их числе и те, которые названы А.И. Ивановым: «велфегор», «финикс» и др.). Большинство этих статей определяются как переводы из Лексикона «Суда».

Переводы Максима Грека из этого сборника, число которых приближается благодаря вновь определенным текстам к ста⁹⁶, их характер и содержание исследуются в настоящее время Л.С. Ковтун, Б.Л. Фонкичем и мной. Результаты будут опубликованы в специальной статье, но уже сейчас можно изложить некоторые предварительные наблюдения⁹⁷.

Перечислим по порядку все статьи, помещенные на лл. 305–315 Румянцевского сборника, обозначая перевод из Лексикона «Суда» ссылкой на страницу, где помещена соответствующая греческая статья по изданию И. Беккера. Что касается остальных 18-ти статей, то их точный оригинал предстоит установить. Итак, на лл. 305–315 находятся следующие статьи:

Новые атрибуции расширяют наши знания не только об объеме переводческой деятельности Максима Грека, но и об ее содержании и характере, о филологической практике Максима Грека в целом. Поскольку переводы из Лексикона «Суда» относятся к первому периоду его жизни в Москве, о них речь будет идти также в гл. II, § 1.

Кратко охарактеризованные здесь проблемы более детально рассматриваются в последующих разделах работы.