Разбор сочинения С.Г. Рункевича: История русской церкви под управлением Святейшего Синода. Т. 1.

Том I. Учреждение и первоначальное устройство Святейшего Правительствующего Синода (1721–1725 гг.). Сочинение С.Г. Рункевича. СПБ. 1900. Стр. 429 – II

Рецензия заслуженного ординарного профессора С.-Петербургского университета, протоиерея М.И. Горчакова

Книга г. Рункевича имеет два заглавия: общее и особенное. Первым заглавием, под которым стоит «том первый», указывается, что автор предпринял написать полную историю русской церкви в период синодальный, имеющую состоять из многочисленных томов. Особенным заглавием обозначается содержание изданного автором тома. Но и изданный том есть лишь первая книга Истории русской церкви за весьма краткий период существование Св. Синода (1721–1725 гг.), посвященная исключительно историческому исследованию и изложению «учреждение и первоначального устройства» Св. Синода. По словам автора, в коротеньком, предпосланном исследованию, предисловии, он «первоначально предполагал написать историю русской церкви за время от учреждения Св. Синода до кончины Петра Великого в одном томе из следующих шести глав: I) учреждение и первоначальное устройство Св. Правительствующего Синода; II) дела веры; III) образование и просвещение; IV) епархиальная жизнь; V) церковные имущества и VI) духовный суд. Но оказавшаяся в распоряжении автора масса исторического материала, не вполне обработанного, или вовсе неразработанного, или совсем доселе неизвестного, повела к тому, что каждая глава выросла в целый том и каждый том получил монографический характер». – Таким образом книга г. Рункевича, заглавие которой мы выписали и которая подлежит нашему рассмотрению, есть историческая монография о Св. Синоде за первые пять лет его существования, – первая из шести, обещаемых автором, и первый том из многочисленных, в которых будет исследуема и излагаема им история русской церкви под управлением Св. Синода.

Предпринятый г. Рункевичем ученый труд, исполнение которого началось изданным и подлежащим нашему рассмотрению томом, имеет своим содержанием предмет величайшей, первостепенной важности в науках церковной истории и церковного права и в соприкосновенных с ними, весьма сложный и многосодержательный; задачи, поставленные себе автором, обширны; обещание его – широкие. Нельзя не пожелать от всей души автору успехов в исполнении его задач и обещаний. Будем ждать и надеяться. Надежда наша на постепенное и успешное исполнение автором его задач и обещаний основывается на доверии нашем к его изумительному трудолюбию, его настойчивости и замечательным способностям в церковно-исторических исследованиях. Молодой автор первого тома Истории русской церкви под управлением Св. Синода – уже не новичок в русской церковно-исторической литературе. Г. Рункевичу принадлежат следующие ученые труды: 1) «История Минской архиепископии (1793–1832 гг.), с подробным описанием хода воссоединение западно-русских униатов с православной церковию в 1794–1796 гг.», СПБ. 1893, стр. IX–ХVI–572. Сочинение обширное и весьма содержательное, составленное большей частью на основании материалов архивов консисторий киевской, минской, могилевской и черниговской, семинарии минской, академии киевской, Св. Синода, канцелярии синодального обер-прокурора и др. За это сочинение автор удостоен от с.-петербургской духовной академии степени магистра. 2) «Краткий исторический очерк столетия минской епархии» (1793–1893), СПБ. 1893. 3) «Переписка Филарета, митрополита московского с С.Д. Нечаевым», СПБ. 1895. Это – 242 письма, собранные и приведенные в порядок г. Рункевичем, с примечаниями его к ним, сделанными большей частью на основании архивных розысканий. 4) «Описание документов архива западнорусских униатских митрополитов 1470–1700 гг.». Т. И. СПБ. 1897 г., стр. 502, с предисловием, в котором указывается классификация документов и история архива, разобранного и приведенного г. Рункевичем в порядок и заключающего в себе богатый и разнообразный материал для истории юго-западной России. 5) «Приходская благотворительность в С.-Петербурге». Исторические очерки. СПБ 1900 г., стр. 313–ѴII. Это – первый опыт подробной истории приходских благотворительных обществ в С.-Петербурге за время 1860–1900 гг., с статистическими сводками, характеризующими современное состояние деятельности обществ. Сочинение удостоено премии Имени Государыни Императрицы Александры Феодоровны. 6) «Письма преосвященного Виктора Садковского, первого минского архиепископа» (150 писем), собранные и объясненные г. Рункевичем. Минск. Отпечатаны в «Минских Епархиальных Ведомостях» за 1891 г. №№ 23 и 24, 1892 г. №№ 1–12, 15–24 и в отдельных оттисках. 7) «Религиозные мотивы в сочинениях А.С. Пушкина», СПБ. 1899 г. и 8) журнальные довольно многочисленные статьи, из которых многие вошли в представленную на соискание Уваровской премии книгу о Св. Синоде, предварительно напечатанные в «Христианском Чтении». По исчисленным ученым сочинениям и изданиям г. Рункевич пользуется известностью в русской церковно-исторической литературе. Ими он достаточно подготовил себя к ученому предприятию – приступить к составлению подробной истории русской церкви под управлением Св. Синода. Началом успешного исполнения этого предприятия, положенным в издании первого тома «Истории», заключающего в себе обширное исследование и изложение происхождение и первоначального устройства Св. Синода, г. Рункевич составил себе имя в русской церковно-исторической литературе.

Новый ученый труд г. Рункевича составляет весьма ценный вклад в церковно-историческую литературу о Св. Синоде и отличается выдающимися особенностями. Автор такого сочинения не может и не должен опасаться не только объективного обстоятельного научного разбора его труда, но и притязательной на строгость критики его недостатков, воззрений и отношений к другим исследователям. Всякого рода критические замечания относительно исследуемого автором предмета, не лишенные научных оснований, могут служить лишь к научному уяснению авторитета Св. Синода в русской церкви. Безвозвратно прошло время, когда возможны были опасения за авторитет Св. Синода от критических воззрений на его происхождение, историю и современное значение. Не могли и не могут колебать его церковного авторитета ни оппозиционные ему возражения Маркелла Радышевского и Арсения Мацеевича, ни полемические нападения на него заграничных иноверных писателей, публицистов и подпольной раскольнической и старообрядческой письменности, ни письма даже таких пользующихся мировой известностью писателей, как гр. Л.Н. Толстой, вместе с стихотворениями оппозиционных Св. Синоду его почитателей. Наука должна быть свободна. Новоизданное сочинение г. Рункевича полагает крепкий фундамент для объективно-научных исследований Св. Синода.

Сочинение г. Рункевича, прежде всего, отличается богатством материала, который он собрал и которым он располагал при составлении своего труда. Сочинение о Св. Синоде при Петре I, вышедшие в печати ранее труда г. Рункевича, составлялись почти исключительно на основании материалов, помещенных в Полном Собрании Законов и в изданиях Высочайше учрежденной при Св. Синоде Комиссии для разбора хранящихся в его архиве дел. Исключение составляет лишь исследование Л. Голубева «Св. Синод», изданное в Трудах Московского Архива Министерства Юстиции («Внутренний быт московского государства») и изложенное на основании хранящихся в нем дел. Но г. Рункевич прилежно воспользовался не только означенными изданиями, но сокровищами архивов Св. Синода, министерств Юстиции и Иностранных Дел в Москве, Государственного Совета, Александроневской Лавры и С.-Петербургской духовной консистории, – равно материалами и сообщениями, отпечатанными в различных периодических изданиях, каковы: «Чтение Московского Общества Истории и Древностей», «Чтение в Московском Обществе любителей духовного просвещения», «Русский Архив», «Русская Старина», «Сборник Императорского Исторического Общества» и др. В сочинение г. Рункевича внесено в несколько раз более материалов, чем их помещено в предшествующих появлению его труда сочинениях. В числе материалов, собранных г. Рункевичем, есть не мало новых, впервые им печатаемых в обработанном виде. Несмотря на богатство материалов, оказавшихся в распоряжении автора, он, тщательно изучив их, пользуется и располагает им самостоятельно и свободно, и излагает его научно и литературно, – ни мало не обнаруживая признаков стесненности под его бременем. Материалы, ранее его труда отпечатанные и подвергшиеся использованию и обработке, он сверяет и проверяет с подлинными архивными делами и документами. При сверке сообщенных его предшественниками в исследовании сведений с первоначальными источниками, г. Рункевич иногда исправляет прежние сообщения, иногда дополняет их, иногда излагает их в новом освещении. Г. Рункевич, по-видимому, старался использовать исчерпывающим образом весь материал, доныне сохраняющийся в архивах, относительно происхождения, учреждения и устройства Св. Синода при Петре I. Но, несмотря на таковые старания его, ему остались неизвестными работы и труды современников Петра – Любераса, Фика и других лиц по устройству коллегий, сохранившиеся в делах московских архивов министерств Юстиции и Иностранных Дел и указанные в литературе (см. С. Петровского «О Сенате в царствование Петра Великого», историко-юридическое исследование, М. 1875, стр. 39 и Э. Берендтса «Несколько слов о Коллегиях». Речь, произнесенная на годичном акте Демидовского Юридического Лицея 30-го августа 1895 г. Ярославль, 1896, стр. 17–20). Изучение содержания, происхождения и значения означенных трудов объяснило бы г. Рункевичу в более полном свете происхождения плана Петра об упреждении «Духовной Коллегии», чем как он рассуждает на стр. 95-ой своего сочинения. Заметим еще здесь: г. Рункевич обладает особенным, им благоприобретенным, даром к успешным занятиям в архивах, благодаря тому, что он весьма хорошо изучил и понял канцелярское делопроизводство в русских правительственных и церковных учреждениях XVIII в. При знании этого предмета, он, при первом же обзоре состава взятого им в архиве какого угодно дела, сразу умеет определить каждую его часть, всякую бумагу в нем находящуюся, каждую канцелярскую отметку и весь ход всего дела. Поэтому г. Рункевич не затеряется в своих занятиях ни в каком архиве XVIII в., как бы этот архив не был сложен и в каком бы состоянии по своему устройству он не находился. Г. Рункевич – отличный архивист.

Чтение книги г. Рункевича, множество ссылок в ней на разные сочинение и ближайшее знакомство с нею убеждает ее читателя, что автор старался внимательно и подробно изучить русскую литературу о Петровском времени и прочитал прилежно весьма много сочинений, по содержанию своему относящихся как к главному предмету его книги, так и ко всем частям, из которых она состоит. Но мы не можем умолчать, что г. Рункевич, при составлении ее, опустил из виду или недостаточно использовал некоторые сочинения, заключающие в себе весьма важное содержание, служащее к историческому выяснению происхождения коллегий вообще, Духовной Коллегии в частности, прокурорского института вообще и синодального обер-прокурора в частности, первоначального устройства коллегий вообще и Св. Синода в частности, и строя сенатской, коллежских и синодской канцелярий. Таковы сочинения: проф. А.Д. Градовского «Высшая администрация XVIII столетия и Генерал-прокуроры», 1866, СПБ.; С. Петровского «О Сенате в царствование Петра Великого», М. 1875; Милюкова, Государств, хоз. России, 1892, СПб., стр. 569–586; Н. Ардашева «Регламент Вотчинной Коллегии», М. 1896 и Э. Берендтса «Несколько слов о Коллегиях Петра Великого», Яросл. 1896. Скажем более: и к специальной литературе о Св. Синоде автор монографического исследования о нем обязан был отнестись с полным вниманием, какого она заслуживает, и не ограничиваться лишь сравнительно немногими цитатами на некоторые ее произведения. Автору монографии следовало бы изложить в ней цельный и отчетливый исторический очерк литературы об ее предмете, – такой, чтобы читатель ее мог бы определить значение вновь издаваемого монографического сочинения о предмете, по которому издано в недавнее время несколько отдельных сочинений. Г. Рункевич не представил никаких сведений о литературе главного предмета его монографии и тем лишил незнакомого с специальной литературой об этом предмете читателя возможности – оценить значение и достоинства своего труда и определить место, какое он должен занимать в ряду других сочинений о том же предмете. Мало того, читатель книги г. Рункевича, встречая в ней такие цитируемые сочинения, как В. Попова «О Святейшем Синоде и об установлениях при нем в царствование Петра I» (стр. 296 прим.), Н. Востокова «Святейший Синод и отношение его к другим государственным учреждениям при императоре Петре I» (стр. 291 прим.), Голубева «Св. Синод» (стр. 243 прим.), Н. Кедрова «Духовный Регламент в связи с преобразовательной деятельностью Петра Великого» (стр. 281 прим.), Т.В. Барсова «Святейший Синод в его прошлом» и «Синодальные учреждения прежнего времени» и др., может недоумевать – почему г. Рункевич, в виду существования нескольких монографий, о Св. Синоде, изданных в недавнее время, решился написать еще монографию под заглавием «Учреждение и первоначальное устройство Св. Синода». При составлении исторического очерка специальной литературы о Св. Синоде г. Рункевич несомненно не умолчал бы в своей книге и о таких, конечно, ему хорошо известных монографиях, как Ф. Журдания «Святейший Синод при Петре Великом», Тифлис, 1882, и Н. Ольшевского «Святейший Правительствующий Синод при Петре Великом», Киев, 1894, проследил бы – какие сведения и воззрения о Св. Синоде сообщались в прежних и сообщаются в новых руководствах, учебниках и курсах церковной истории и церковного права, выяснил бы значение отдельных сочинений, специально посвященных Св. Синоду во время Петра Великого, и то, почему специальная литература о Св. Синоде стала особенно развиваться в последние 26 лет, и, главное, дал бы возможность читателям его книги понять – какими преимуществами отличается она от произведений предшествующей литературы.

Отличительные преимущества сочинение г. Рункевича, по сравнению с произведениями других авторов о том же предмете, следующие: сравнительная полнота и богатство сообщаемых сведений, многосторонность рассмотрения предмета, отношение монографии к обещаемым со стороны автора последующим его трудам и самостоятельное построение исследования.

Сочинение г. Рункевича отличается от произведений предшествовавших ему писателей о Св. Синоде несравненно большей полнотой и богатством сведений им сообщаемых. Мы выше уже заметили, что все предшественники г. Рункевича, за исключением г. Голубева, заимствовали свои сведение исключительно из печатных изданий (из Полного Собрания Законов и из первых томов Описания документов и дел, хранящихся в архиве Св. Синода и Полного Собрания постановлений и распоряжений по ведомству Православного Исповедания). Они имели при составлении своих трудов готовые материалы в своем распоряжении, не ими собранные и отысканные. Их сочинения имеют вид и объем брошюр, журнальных статей и отдельных их оттисков. Сведения, сообщаемые в них, располагались и излагались в зависимости от количества материалов, находившихся в печати. Составители их были большей частью новички в литературе. Почти все упомянутые нами сочинения о Св. Синоде, изданные до г. Рункевича, – диссертации студентов духовных академий и университетов на степень кандидатов и на соискание студенческих премий и наград. – Сочинение г. Рункевича – ученая книга, монографическое исследование в полном смысле слова. Автор этого исследования произвел розыскание материалов об его предмете во многих с.–петербургских архивах, путешествовал – думаю – не раз в Москву, там занимался в двух архивах и собрал лично, без всякого стороннего содействия, множество материалов. Его розыскание направлены были к собранию новых сведений о предметах его исследования, к дополнению и проверке известных в печати и к выяснению многих исторических фактов, их происхождения и течения, причинности, последовательности и окончания. Он не случайно находил, а сознательно отыскивал дела в разных архивах относительно тех или других исторических фактов, сопоставлял и сравнивал содержание их между собою, находил в них неизвестные в печати и предшествующим ему писателям о предметах его исследование подробности и доводит рассказы о некоторых из них в своей книге до совершенной полноты. В верности сего нашего наблюдение читатель книги г. Рункевича легко может убедиться, если прочитает, например, 120–137 страницы, на которых он с исчерпывающей полнотой излагает любопытные и занимательные подробности слушания, рассмотрения и окончательной редакции Феофанова проекта Духовного Регламента в Сенате и Петром, подписание его архиереями, архимандритами и игуменами в С.-Петербурге, Москве, Казани и Вологде и разъездов по России разных лиц по поводу собирания подписей под ним русских иерархов. С целью полноты и достоверности изложения исторических фактов, о которых есть печатные сообщения, г. Рункевич обращался к подлинным делам, к первоисточникам и к сохранившимся оригиналам–памятникам и по личному непосредственному осмотру их излагает в книге свои наблюдения. Так, все предшественники г. Рункевича, писатели о Св. Синоде, излагали содержание Духовного Регламента и свои наблюдение и исследование относительно его по печатным его изданиям; г. Рункевич самым тщательным образом изучил Духовный Регламент по его оригиналу, хранящемуся в особом ковчежце в Присутствии Св. Синода, и на основании его подробного осмотра, сличения его с печатными изданиями и сопоставления некоторых его частностей с производством дел об его слушании и рассмотрении в Сенате и Петром и об его подписании иерархами, сообщил любопытные новые сведения о проведении проекта Регламента на степень учредительного закона. Подобным образом г. Рункевич относится, при составлении своей монографии, и к другим историческим фактам, и материалам, до издания его книги бывшим в печати (см., например, стр. 165–163, на которых излагаются сведения о «Прибавлении к Духовному Регламенту», содержащем правила «о пресвитерах, диаконах и прочих причетниках» и «о монахах»). Понятно, почему книга г. Рункевича о Св. Синоде преимуществует пред всеми прочими изданиями, сообщающими сведения об учреждении и первоначальном его устройстве, богатством и полнотой содержания и представляет из себя ценную новость в русской церковно-исторической литературе.

Отличительной чертой монографии г. Рункевича является, между прочим, замечательная живость изложение исторического содержания, безотносительная и по сравнению с сочинениями других писателей о Св. Синоде. Она читается с величайшим интересом и легкостью не только по занимательности и важности предметов, составляющих ее содержание, но и по простоте и правильности языка и даже по изяществу изложения. Есть, конечно, в объемистой и многосодержательной книге некоторые места и выражения, отступающие от указанных свойств языка и изложения и могущие притязательной на строгость критике подать повод к упрекам г. Рункевича за его выражения¹. Но они являются исключениями в общем составе книги. Мы, с своей стороны, поставляем в особенное достоинство «живое и бойкое перо» г. Рункевича в виду того, что он, извлекая материалы для своего исследования из многочисленных дел и документов, написанных канцелярским языком первой четверти XVIII столетия, почти вовсе избежал сообщения сведений об исторических фактах дословными выдержками из дел и изложил историю учреждения и первоначального устройства Св. Синода современным нам литературным языком. Монография г. Рункевича, по живости изложения, заметно выдвигается пред другими специальными сочинениями о том же предмете вследствие самых приемов и характера исследований авторов. Предшественники г. Рункевича рассуждают в своих сочинениях о Св. Синоде исключительно как о правительственном установлении по приемам юридических исследований: они не входят в своих исследованиях в разъяснение личных свойств, характеров и отношений деятелей при учреждении и устройстве и в первоначальной деятельности Св. Синода, – рассматривают его, как церковно-правительственный институт. Почему изложение их сухо и монотонно. А г. Рункевич внес в свое исследование биографические очерки нескольких иерархов, поставленных историей в период церковных реформ. В этих очерках, живо написанных, личная биография, характеристика и судьба нескольких современных Петру деятелей-иерархов и других его сподвижников поставлена в самую тесную связь с историческим движением церковных реформ при Петре. Посему самые установления, созидавшиеся реформами, становятся оживленными. Что касается происшествий, событий и действий, излагаемых в книге, то многие из них изображены с такой живостью и наглядностью, что читателю представляется – автор будто сам присутствовал во время их совершения и был их очевидцем. В иных местах книги живостью изложение автор ее и читателя вводит в состояние как бы очевидца описываемых событий, происшествий и предметов. В таком виде изложены автором, например, события открытия Св. Синода (стр. 140–142), некоторые заседания его (стр. 139, 142, 148 и др.), описание домов Брюсова (стр. 407–410), Гагаринского (стр. 410–414) и московского патриаршего двора (стр. 414–416), в которых происходили заседания Св. Синода. Сочинение г. Рункевича, по живости и приемам изложения, есть в полном смысле историческое, на очень многих страницах увлекающее читателя своею занимательностью и наглядностью изображений.

Книга г. Рункевича есть лишь первая из шести монографий, им подготовляемых и обещаемых к изданию и посвящаемых историческому исследованию о Св. Синоде за первые пять лет его существования. Но и в ней Св. Синод исторически исследуется более многосторонне, чем в сочинениях, изданных другими авторами прежде его и трактующих о том же предмете и за то же время. Не говоря уже о том, что некоторые части исследования с большей полнотой излагаются в книге г. Рункевича, чем в других сочинениях (каковы первые отделы, в которых говорится о преобразованиях Петра до учреждения Св. Синода и об основании или учреждении его, как исторического факта и др.), мы находим в монографии г. Рункевича изложение биографических очерков лиц, вошедших в первоначальный состав Св. Синода, подробное описание устройства канцелярии его с обозначением прав, обязанностей и отношений исполнительных органов, указание форм делопроизводства и видов исполнения синодальных постановлений и отправления исполнительных бумаг и сведения о «хозяйственной части» Синода с подробным описанием зданий, в которых происходили его заседания, – чего нет в сочинениях других авторов.

Все изданные до появления книги г. Рункевича сочинения о Св. Синоде при Петре исследуют его с разных сторон и в составных его частях в предположенной ими полноте законченно и без всякого отношения к историческому развитию их в послепетровское время. Сочинения представляются законченными, по планам их авторов, в отношении рассмотрения предмета со стороны содержания и решительно ограниченными пределами 5-ти-летнего существования учреждения при Петре. Иная постановка исследования г. Рункевича. В рассматриваемой его монографии полагается лишь начало «Истории русской церкви под управлением Св. Синода» и исследуются лишь некоторые стороны Св. Синода в историческом их происхождении и развитии в первые пять лет его существования. Чтение книги г. Рункевича и подробное ее рассмотрение возбуждает в читателе ожидания последующих и обещаемых автором монографий и томов. Читая, например, места о заседаниях Св. Синода и отдел «о делах и власти Св. Синода», мы невольно предполагаем и ожидаем, что законодательная, распорядительная, административная, надзирающая и судебная власть и деятельность Св. Синода, касающаяся предметов вероучения, богослужения, образования и приготовления священнослужителей и церковников, духовного просвещения паствы, устройства епархий, управления церковными имуществами и отправления церковного правосудия за время Петра, и в последующие времена будет рассмотрена и изложена в обещаемых автором монографиях и томах. После прочтения или даже и во время чтения некоторых частей книги г. Рункевича мы испытывали, с одной стороны, удовлетворенность значительнейшей частью того, что написано, – а с другой неудовлетворенность незаконченностью исследований автора, так как в них нет изложения важнейших предметов, относящихся к обширной деятельности Св. Синода петровского времени, и отделов об отношениях Св. Синода к верховной власти, сенату и коллегиям. Равно невольно возбуждаются в читателе вопросы и предположения относительно построения, объема и отношений будущих исследований автора о Св. Синоде к изданной им монографии. Читатель находит успокоение в достоинствах ее и в надежде на успешное трудолюбие автора в будущих и обещаемых им исследованиях.

В построении плана, по которому составлена рассматриваемая монография, автор вполне самостоятелен. План его основан на исследовании содержания главного предмета и составных его частей. Соответственно этим частям, вся монография делится на девять глав. Каждая глава означается римской цифрой, указывающей место, занимаемое ею в общем составе монографии, и особым заглавием, обозначающим его содержание и предмет. Главы эти – следующие: I. Преобразования Петра Великого в сфере государственной и состояние церковной жизни в России накануне учреждения Святейшего Синода. II. Преобразования в строе церковной жизни в царствование Петра Великого за время до учреждения Святейшего Синода. III. Учреждение Святейшего Правительствующего Синода. IV. Состав (личный) Святейшего Синода. V. Исполнительные органы Святейшего Синода и обер-прокурор. VI. Дела и власть Св. Синода. VII. Делопроизводство. VIII. Переезды Синода в Москву. Петербургское и московское синодальные правления. IX. Хозяйственная часть. – Каждая глава подразделяется в монографии также римскими цифрами на §§. Многие §§ посвящены, каждый в отдельности, определенному частному предмету; большей частью один и тот же предмет (напр., биографический очерк одного лица) излагается во многих §§. Заметим, что термины «глава» и «§§» нами принимаются при разборе монографии, для удобства ссылок, – но автором ее не употребляются и заменены римскими цифрами. – Приступаем к рассмотрению глав, – каждой из них в особенности.

В главе I с заглавием «Преобразования Петра Великого в сфере государственной и состояния церковной жизни в России на кануне учреждения Св. Синода» автор книги изображает успехи внешнего и внутреннего роста государства российского 25-ти-летней деятельности Петра Великого и недостатки современного Петру состояния церковной жизни, указывает «причину» «нестроений в духовном чине и великой скудости в его делах» и обозначает три задачи преобразовательной деятельности Петра в отношении церкви и обстоятельства, вызвавшие его на таковую.

Очерк успехов государственного роста России, представленный автором, весьма краток (стр. 1–4). В нем рост государства в период войн и первых, до учреждения коллегий, преобразований Петра изображается автором преувеличенно, громкими хвалебными выражениями; из них иные не соответствуют исторической действительности. Таковы выражения: «Россия при Петре расправила свои долго связанные крылья от моря до моря», «север стал безопасен», «юг не опасен», «с беспримерными усилиями насаждалось образование», «прежний приказнический порядок правления заменен государственным строем, выдвигавшим на первый план долг и обязанности, для каждого очерченные» и т. п. Но, по несомненным историческим исследованиям, строй государственных и церковных учреждений, управление разными сторонами народной и государственной жизни и благосостояние всех классов русского население в означенный период подвергались сильным потрясениям, оправдываемым исключительно теми разнообразными целями, к которым, для блага государства, стремился и которых постепенно достигал великий государь. – Еще с бо̒льшим преувеличением г. Рункевич изображает «нестроения в духовном чине и великую в делах скудость» и недостатки всех классов членов русской церкви в церковной и нравственной жизни. Автором нарисована, по его собственным словам, «мрачная картина церковной жизни, набросанная на основании фактов, выхваченных (и усердно автором собранных) из обширной области жизни» (стр. 10). Факты эти «выхвачены» автором из судных дел, производившихся то с.-петербургским духовным судьей архимандритом Феодосием Яновским (см. примечание стр. 11), не отличавшимся спокойствием и беспристрастием, то в московских епархиальных учреждениях, недостаточно известных малороссиянину-митрополиту, то в Св. Синоде уже по совершении петровских церковных реформ (примечание стр. 15). На ряду с фактами, выхваченными из «обширной области» жизни, автором приведены, подобраны и сведены из разных источников свидетельства в исключительно одностороннем направлении, указывающие лишь недостатки, вовсе не всеобщие в жизни мирян, священнослужителей, иерархов и монашествующих конца XVII и первой четверти XVIII ст. Нет сомнения, что были в это время нестроения и недостатки и в церковных учреждениях, и в жизни членов русской церкви (как они существуют всегда и везде), устранение которых требовало правительственных мер. Но далеко не все и не все члены русской церкви погрязли в «нестроениях». Явлениям и фактам, собранным г. Рункевичем, можно, на основании несомненно достоверных исторических сведений, противопоставить противоположные явления и факты из религиозной и церковной жизни мирян и духовных того же времени, свидетельствующие о глубоком и искреннем благочестии русского народа, об усердии его к построению и украшению храмов Божиих, во множестве созданных и существовавших в России исключительно на иждивении народа, о преданности св. вере,· церкви и отечеству, о послушании духовным отцам, иерархам и Государю, о любви к чтению и слушанию «божественных» книг, о строгой благочестивой жизни монахов и мирян, о трудолюбии, терпении, выносливости и т. п. Сам автор книги оговаривается, что «набросанная им картина не должна быть принимаема в таком смысле, что только дурные и темные стороны и являются исключительным и единственным материалом для характеристики нравственного состояние духовенства и паствы на рубеже петровых преобразований» (стр. 16). Несмотря на эту оговорку, г. Рункевич продолжает – будто «все прекрасные лучи доброго примера и добрых начинаний поглощались господствующей повсюду тьмою» (стр. 17). Едва ли верно это суждение автора. Если бы оно было верно, реформы Петра не имели бы никакого успеха; между тем известно, что они проводились в жизнь далеко не без успеха. Неверно, поэтому, будто «тьма, самодовольная, сильная своею массою, не хотела уступать места света и идти по его лучам».

Автор книги, изобразив успехи государственного роста в 25-ти-летний период деятельности Петра и переходя к изображению состояния церковной жизни за то же время, выставил положение: «одна часть оставалась почти не тронутой преобразованиями – духовная» (стр. 4), – и на стр. 19 утверждает: «преобразовываемое государство далеко шагало вперед, а церковная жизнь продолжала стоять на месте». Но г. Рункевичу хорошо известно, что в означенный им период деятельности Петра и церковь подвергалась реформам по указам Государя не менее, чем государство. Сам автор во II–ой главе своей монографии с значительной полнотой излагает «преобразование в строе церковной жизни в царствование Петра до учреждения Св. Синода» (стр. 22–62). По сведениям его, преобразование эти начались с 1697 г. (стр. 24), а в самом деле ранее², с особенной силой проявились по случаю смерти патриарха Адриана в 1700 г. и продолжались до самого учреждение Св. Синода.

Автор монографии с решительностью утверждает на стр. 19-ой: «церковное образование и просвещение народа остановилось, церковная благотворительность иссякла». Ни с тем, ни с другим положением согласиться не можем. Первое из этих положений опровергается существованием и продолжением деятельности академий московской Славяно-Греко-Латинской и киевской Петро-Могилянской, учреждением целой системы школ в новгородской епархии по плану и под руководством митрополита Иова, и школ для духовенства и ищущих священства в ростовской и сибирской епархиях, также продолжением и даже усилением тех образовательных способов, которые перешли из XVII в XVIII век. В конце XVII в. между великорусскими иерархами были такие, которые иностранцами признавались за ученых и образованных, как напр. Маркелл 1689–1692 гг., епископ суздальский, потом митрополит псковский и затем казанский, которого на соборе 1690 г., бывшем для выбора патриарха, высшие иерархи, с поддержкой Петра, предлагали кандидатом на патриарший престол и против которого был выставлен низшими членами собора архимандритами с поддержкой царицы Натальи Кирилловны митрополит Казанский Адриан³. Относительно же степени просвещенности приходского рядового священника конца XVII и начала XVIII в. и отношений к образованию своей паствы знаменитый петровского времени крестьянин И. Т. Посошков характерно свидетельствует, когда внушает своему сыну в «Отеческом Завещании», если он станет приходским священником: «Аще же ты подаянием мирским, за скудостью прихожан, или за малолюдством, пропитатися не можеши, то ты пиши книги полезные, четьи или певчие, или детей учи грамоте, или писать или петь. И в том труде аще не будеши скушлив, то и кроме церковного доходу будеши пищу себе приобретати»⁴. «В недельные же дни и в праздники господские отнюдь себе того не чини, еже бы у тебя после литургии поучению не быть. Аще можеши изустно читать, то читай изуст; а аще же изуст читать не можеши, то читай по книге. А без поучения отнюдь бы у тебя не было. И аще даст тебе Бог дар, еже изуст читати, то не тщися риторски, с фемами да с наррацыями, понеже той чин есть ученых и школьных людей. А ты риторики не учил, того ради в риторский чин и не вступай. Но поведи ты поучение свое по естественному разуму. Сие обе веждь, сыне мой, яко от философских и богословских учений не многим польза бывает; но паче от простого учения люди пользуются, понеже у нас люд простой. И того ради людям простым простое и учение служит. И о сем веждь, яко не во украшении словес Божия благодать пребывает, но во усердном тищании». Приведя за тем в подкрепление этого своего положения 1Кор.1:25 и Рим.12:16), автор «Завещания Отеческого» продолжает: «И сего ради, сыне мой, не в велеречии упражняющеся, поучение свое чини, но ревнуя ревнуй по Господе Бозе и учение свое поведи ревностное, а не ухмуренное» (стр. 229)… «И ты, сыне мой, не вельми о том печалься, что риторски учить не можешш, но о том пекись, чтобы тебе без поучения людей Божиих от церкви не отпустить; хотя слов пять-шесть скажи, что тебе Бог во сердце положит, еже бы на ползу людем было. И по совершении службы, не поползовав людей особыми словесы, в домы не отпускай. И какой день никакова̀ полезного слова людем не скажешь, то ты тот день ставь себе бесчастный и якобы что потерял того дня, еже никому никакова̀ полезного слова не сказал» (стр. 233). «Прошу же и еще тебя, сыне мой, Господа ради, не обленись и по малым праздникам читать нарядная поучения, аще и десять человек в церковь сойдется; а если же больши десяти, то и в простой день без поучения не моги отпустить, понеже яко телу пища, тако и душе поучение есть пища» (стр. 234–235). – Внушая своему сыну советы об идеальной деятельности приходского священника, Посошков изображает ее черты, конечно, потому, что находил их в действительной жизни приходских священников своего времени (второй половины XVII и первой четверти XVIII в.). Подтверждением распространенности простой народно–церковной проповеднической деятельности приходских священников второй половины XVII в. служат существовавшие в то время сборники церковных поучений под названием «Обед духовной», «Вечеря»⁵, «Книга поучений на всякую неделю и на праздники»⁶, печатная, без выхода, – и др. Поучения из этих сборников прочитывались в церквах, если священники затруднялись почему–либо произносить «изустныя»⁷. – Сопоставляя черты пастырской деятельности и жизни священников конца XVII и начала XVIII в., изображенные современным им умным и правдивым крестьянином-писателем И.И. Посошковым в 7-ой главе (стр. 206–254) его «Завещание Отеческого», с теми, в каких описывает их современный нам молодой ученый магистр на 6–10 страницах своей монографии, мы считаем исторической и объективной правдой то, что в указанное время были на Руси и пастыри поучительные и назидательные для паствы по жизни и деятельности, были и недостойные своего пресвитерского положения или по действиям своим, подвергавшим их судебной ответственности, или по малообразованности, – и что состояние всего приходского духовенства того времени вовсе не заслуживает того производящего на читателя книги г. Рункевича безотрадное впечатление, описания, какое имеется в рассматриваемой монографии.

Исторически неверно и то – будто, по словам г. Рункевича, «благотворительность изсякла» на Руси XVII и начала XVIII в. В конце XVII и в начале XVIII в. в Москве существовали «патриаршие богадельни», которые содержались на «богаделенныя деньги», собиравшиеся со всех епархий. Правда, эти богадельни перешли в 1700 г., по указу Петра, в ведение Монастырского Приказа, но и после этого они содержались на прежние средства, шедшие из епархий. Кроме московских патриарших, богаделен, имелись богадельни, «избы для нищих», церковных бобылей при многих городских и сельских церквах во всех епархиях, содержавшиеся на добровольные подаяния местного населения. Нам известен хранящийся в московском архиве министерства юстиции (в одной из книг Патриаршего Дворцового Приказа) список конца XVII в., заключающий в себе перечисление богаделен, существовавших при ружных церквах во многих селах и городах различных епархий, список, который был представлен Петру и на котором находится собственноручное его повеление – продолжать выдачу руги тем церквам, при которых есть богадельни. Но в особенности распространенно практиковалась на Руси повсеместно поручная раздача милостыни нищим при церквах в праздничные дни и совершались подаяние «колодникам» в городах. Подача нищим «пенязей» при выходе из церкви после Богослужения считалась непременной обязанностью всякого, бывшего в воскресные и праздничные дни за Богослужением, и богатого, и бедного христианина. В высшей степени трогательно наставление И. Т. Посошкова его сыну об исполнении им этой обязанности («Завещание» стр. 109). С переводом вотчин монастырей и архиерейских домов в управление Монастырского Приказа в 1700 г. «благотворительность» этих учреждений, действительно, прекратилась. Но прежде сего, в течение второй половины XVII в. благотворительная деятельность монастырей (например – Макарьева Унженского монастыря костромской епархии) выражалась⁸, между прочим, в колонизации пришлого населения по пустынным лесным местам, в оказании пособий собственным крестьянам, переселявшимся из густонаселенных деревень в новые поселки, потерпевшим от недорода, пожаров и других случайных несчастий (напр., от долгого сиденья в тюрьме), в содержании в монастыре присылавшихся по указам Государей «исступленных» и колодников, в выдаче денег и хлебных запасов разного рода отставным стрельцам, в подаянии милостыни увечным и другим бедным, в уплате денег за лиц, убитых в монастырских вотчинах, вдовам и сиротам. «В расходных книгах» (того же монастыря) встречается много записей расхода денег, данных поселенцам «на завод» и «строителю» нового села «про сельский обиход», или уплаченных за купленные для них припасы⁹. Но положение монастырских крестьян с введением нового порядка управления или по учреждении Монастырского приказа ухудшилось. Когда в 1704 г. объявлен был сбор с крестьян Макарьевского монастыря по рублю со двора (по переписи 1701 г.); то они били челом Государю об освобождении их от этого налога; так как после переписи Нелидова 1701 г. «многие крестьяне от хлебные скудости разбрелись в мир кормиться Христовым именем, из монастыря им никакой денежной и хлебной ссуды не стало, и игумену с братиею от денег и от хлеба отказано», между тем как «на перед сего, пишут они в своей челобитной, для великой нашей нужды деньгами и хлебом нас ссужали»¹⁰. Мы утверждаем, что благотворительность под влиянием церкви в XVII в. была широкая, но она не была достаточно и систематически организована, каковою она осталась и во время, и после церковных реформ Петра I. Что же касается до самостоятельной и добровольной благотворительности монастырей и архиерейских домов со времен обращения их вотчин в ведение и управление Монастырского Приказа, – то она, по выражению г. Рункевича, «иссякла» вследствие государственных распоряжений.

«Мрачная картина состояния церковной жизни в России на кануне учреждения св. Синода» автором книги «набросана», несомненно, в видах выяснения причин и оправдание преобразовательных указов Петра вообще и учреждение Св. Синода в частности. Из чтения монографии г. Рункевича получается впечатление – что «нестроение в духовном чине и великая в делах скудость» и были единственной причиной церковных реформ при Петре великом. Так, впрочем, представляется изображение происхождения реформаторских стремлений Петра в отношении к церкви едва ли не во всех сочинениях относительно этого предмета. Такое воззрение на происхождение церковных реформ первой четверти XVIII в. весьма распространено и в литературе, и в общественном мнении. Но такое воззрение – крайне односторонне и неверно. Правда, сам Петр в манифесте об учреждении Духовной коллегии говорит, что он усматривает «в духовном числе много нестроений и великую в делах скудость». Но не в этих только недостатках заключается единственная причина церковно-реформаторского законодательства первой четверти ХVII века. Реформы церковные при Петре имеют историческую связь с прогрессивным движением в Русской церкви, проявившимся во второй половине XVII века. Автор монографии на стр. 18-ой совершенно верно рассуждает: «В исторической жизни народов бывают... периоды прогресса, двигающие человечество вперед. Время Петра великого несомненно принадлежало к периодам этого рода». Многие преобразовательные узаконения Петра относительно тех или других сторон церковного управления и религиозно–нравственной жизни в разных классах населения, действительно, стоят в исторической связи с преобразовательными стремлениями государственного и церковного правительства и отдельных иерархов, а равно и с прогрессивными предположениями относительно разных сторон церковной жизни, выражавшимися в сознании общества второй половины XVII и начала XVIII в. Изложение преобразовательных узаконений Петра в период 25-тилетней его деятельности без указаний связи их с правительственными предположениями, проектами, постановлениями и распоряжениями предшествующего времени внушает читателю книги и г. Рункевича неверную мысль о произвольных реформаторских действиях Государя в отношении к церкви. Но и такое воззрение на реформаторскую деятельность Петра не может быть достаточно обосновано, если сопоставить ее в связь с явлениями прогрессивного движения в русской церкви, начавшегося около половины XVII века (с издания Уложения 1649 г.) и продолжавшегося до самого Петра. Мы и полагаем: «историк» русской церкви под управлением Св. Синода в первом же томе своей истории, посвященном истории учреждения и первоначального устройства Св. Синода и преобразовательной по отношению к церкви деятельности Петра, обязан был представить исторический очерк прогрессивного в XVII в. движения в церковном строе и управлении, в отношениях государства к церковным установлениям и к разным сторонам религиозно–нравственной жизни различных классов членов церкви, движения, имеющего по своему содержанию несомненно историческую связь с реформаторскими стремлениями Петра, относящимися к предметам того же содержания. – Припомним узаконения Уложения 1649 г. о Монастырском приказе и о церковных вотчинах, – постановления об епархиях, о монашествующих, священнослужителях и разных сторонах церковного управления и религиозной жизни собора 1666–1667 гг., проекты, предложенные царем Феодором Алексеевичем в 1681 г. собору 1682 г., об улучшении общего строя церкви в отношении деления ее на епархии, о мерах к поддержанию благочиния в среде монашества и клира, об организации благотворительности и об охранении святости храмов и постановления собора по содержанию проектов царя об этих предметах¹¹. Отдельные патриархи – Никон (исправление богослужебных книг), в особенности Иоаким и даже Адриан, в первые годы своего патриаршества,¹² принимали меры к возвышению благоустройства и благочиния в различных учреждениях церкви и в разных сторонах религиозно-нравственной жизни. Припомним также, что во второй половине XVII в. образовался в русской церкви особый вид «соборов из прилучившихся в Москве архиереев». Патриархи или даже и местоблюстители патриаршего престола приглашали к себе_на «собор» «прилунившихся в Москве архиереев» (постоянно живших, как митрополит крутицкий, «архангельский епископ» – из греков, – случайно приезжавших и, кажется, являвшихся из епархий по очереди), совещались с ними и издавали обязательные постановления и распоряжения относительно улучшения и возвышения различных сторон церкви и религиозно-нравственной жизни. Таковые соборы не были ли предшественниками и предвестниками «освященного собора» епископов, учрежденного Петром при местоблюстителе патриаршего престола Стефане Яворском, – даже «духовного собора», как Петр иногда называл предполагаемую им к учреждению Духовную коллегию? – Соборы из прилучившихся архиереев, составлявшиеся в Москве во второй половине XVII в., совещались об изыскании мер к возвышению и улучшению церковного управления, выходя, конечно, из сознания того, что в русской церкви и в русском православном народе столько богатых жизненных сил, что они требовали для своего проявление и развития лучших норм и форм и соответственной им организации. Это сознание проявлялось и распространялось и в обществе. И.Т. Посошков в «Завещании отеческом» предлагает своему сыну, если он будет настоятелем монастыря или архиереем, замечательные наставления касательно отправления должностных обязанностей и действий власти, ясно показывающие, что эти должностные лица, и при существовании условий того времени, могли усовершать разные стороны церковного управления. Еще более развивалось сознание необходимости возвышения и улучшения церковного строя и управления в таких лицах, которые имели возможность ознакомиться с идеями и началами государственного права и законодательств в европейских странах об отношениях государства к церкви и об устройстве церкви или из книг, или при путешествиях и во время пребывания по должности в Европе. Некоторые из этих лиц, как например – князь Д.М. Голицын (1665–1737 гг.) имел в своей библиотеке сочинение Томазия, Гуго-Гроция, Локка и Пуффендорфа. Из этих книг он мог усвоить себе идеи об устройстве церкви, какое на западе Европы считалось наилучшим, и сообщать эти идеи духовным лицам, с которыми он вел знакомство (и между прочим с молодым иеромонахом, профессором академии Феофаном Прокоповичем) в бытность свою генерал-губернатором в Киеве (1708–1721 гг.). – Петр I встал во главе и властным инициатором в XVIII веке того прогрессивного движения в русской церкви, которое началось и проявлялось в XVII в. и сочувствие к которому он надеялся найти и в лучшей части духовенства и общества.

Автор монографии, написавши «мрачную картину церковной жизни» XVII и первой четверти XVIII вв., на странице 19-ой поставил вопрос: «Какая была причина этого?» И отвечает: «Причина крылась в исторически сложившихся стремлениях нашего духовенства к увлечению экономическими сторонами жизни...» «Именно экономические стремления и сделались целью долгой вековой деятельности нашего духовенства». – Указание г. Рункевича означенной причины общего неудовлетворительного состояния русской церкви в «долгий вековой» период времени есть новость, в церковно-исторической литературе впервые являющаяся. – Самостоятельно она извлечена г. Рункевичем из исторических фактов или выражена под влиянием некиих восклицаний в наше время по направлению к приходскому духовенству: «все – доходы, все давай содержание?» Если г. Рункевич самостоятельно отыскал означенную причину нестроений в церкви и религиозной жизни русского народа; то он обязан был обосновать свое открытие твердыми доводами и несомненными немалочисленными историческими фактами. Так как открытия и в исторической науке – не часты; то мы проверим степень основательности приведенных автором книги доказательств отысканной им «причины», «кроющейся» в экономических стремлениях долгой вековой деятельности нашего духовенства и в «увлечении его экономическими сторонами жизни». Автор приводит следующие доказательства открытой им причины:

а) «Архиереи, – говорит он, – в изыскании источников на постройку новой церкви или на обогащение старой убогой, не задумывались иногда давать свое разрешение «проискивать явления икон в пустыне или при источнике» и объявлял такую «происканную» икону чудотворной для привлечения на церковь приношений от богомольцев». Это «историческое» сведение автора подтверждается ссылкой на П(олное) С(обрание) П(остановлений) (по ведомству прав. исп.) т. I, 1. Под этой цифрой помещен Духовный Регламент. В нем, при исчислении дел, подлежащих управлению Духовного Коллегиума и «смотрению», в п. 8 (стран. 7) говорится. «Еще сие наблюдать, чтоб, как делось, впредь бы то не было: понеже сказуют, что неции архиереи, для вспоможения церквей убогих, или новых построения, повелевали происковать явления иконы в пустыне, или при источнице, и икону оную за самое обретение свидетельствовали быти чудотворною». Сличение того, что говорится в Регламенте, с сообщением г. Рункевича убеждает нас, что автор книги выдает за общераспространенный действительный исторический факт то, что составитель Регламента слышал из «сказания» о нециих архиереях», то есть – преувеличивает и чересчур усиливает сказанное в первоисточнике, из которого черпает свое сведение. Притом, «сказание» едва ли следует считать настолько достоверным свидетельством, чтобы на нем основывать такой общий принцип, для доказательства которого оно приводится. – Тем сомнительнее «сказание», что оно не подтверждается со стороны составителя Регламента никаким историческим фактом и что преосв. Феофан в некоторых местах своего произведения несомненно «увлекался» в изображении приводимых им сведений (напр., относительно современных ему проповедников церковных). К тому же, приведенными словами Регламента удостоверяется не «увлечение духовенства экономическими сторонами жизни», а свидетельствование архиереями чудотворных икон «за самое их обретение» и нужда «вспоможения» «убогим церквам» и «построения новых». Таким образом, первое, приводимое г. Рункевичем, доказательство в пользу его открытия «причины» неустройства церковной жизни XVII и начала XVIII в. нам представляется неубедительным.

б) Вторым доказательством приводится г. Рункевичем «обличительный голос из петровского времени», который «говорил: «пастыри наши не о пастве своей заботятся, но о золоте и серебре, о зданиях и поместьях, об украшении риз». Приводя эти слова, г. Рункевич цитирует «С. Соловьев, Ист. России XIII, 777», не указывая издания. В цитируемом томе издание М. 1863 г. всего 388 страниц, и приведенных г. Рункевичем слов мы не нашли. Но если они и находятся в цитируемом томе имеющегося под руками г. Рункевича издания, то они никак не могли быть обращены ко всему «духовенству» или «ко всему клиру», – в особенности к приходскому духовенству сел и небогатых городов.

в) В виде третьего доказательства открытой г. Рункевичем «причины» неустройств церковной жизни XVII в. он удостоверяет, что «собор 1667 года нашел нужным напомнить священству, чтобы оно не торговало церковию Христовою», и ссылается на «Ист. России» т. ХIII, 739». Мы нашли в XIII т. Истории С.М. Соловьева на стр. 146-ой следующее: «собор 1667 г. постановляет, чтоб священники учили детей своих и приготовляли их таким образом на свои места, а не оставляли детей своих наследниками мамоне, не торговали Христовою церковию, не допускали ставить в священство сельских невежд, из которых иные и скота пасти не умеют, не только людей: отсюда в церкви Божией мятежи и расколы». С.М. Соловьев, приведя эти слова, ссылается на П. С. зак. № 412. В полном собрании помещена «Выписка из деяний Собора» 1667 г. В ст. 29-ой этой выписки от собора говорится: «Повелеваем еще к сему, яко да всякий священник детей своих научает грамоте и страху Божию и всякому церковному благочинию, со всяким прилежанием, яко да будут достойни в восприятие священства, и наследницы по них будут церкви и церковному месту; а не оставляти им детей своих мамоне, а церковь Христову корчемствовати и во священство поставлятися сельским невеждам (иже инии ниже скоты пасти умеют, кольми паче людей); тем убо бывают в церкви Божией мятежи и расколы». Из сравнения вышеприведенных С.М. Соловьевым слов с подлинным соборным постановлением оказывается, что знаменитый историк несколько изменил смысл постановления собора, приписав ему мысль – запрещение священникам – оставлять детей своих наследниками мамоне, и заменил слова собора «Церковь Христову корчемствовати» словами, чтобы священники не торговали Христовою церковию». Г. Рункевич, не справившись с подлинным постановлением собора, извлекает из речи Соловьева измененное им выражение постановления и сообщает ему смысл, не соответственный точному пониманию соборного правила. Собор повелевает священникам – приготовлять своих детей к восприятию священства, с тем, чтобы они могли бы достойными наследниками (преемниками) их церкви и церковного места, – но не предоставляли бы детям своим, для приобретения земных выгод, избегать церковного служение и чрез то – не допускали бы другим лицам, неприготовленным к достойному восприятию священства, «сельским невеждам», церковь Христову корчемствовать и в священство поставляться. Собор, своим постановлением повелевая всякому священнику приготовлять детей своих чрез научение грамоте, страху Божию и церковному всякому благочинию к достойному восприятию священства, тем самым признает духовенство своего времени способным к такому в высшей степени важному делу и скорее свидетельствует о достоинствах его, чем набрасывает тень на его неправильные отношение к служению церкви. Во всяком случае, в приведенном постановлении нет и намека об «увлечении» священников XVII в. «экономическими сторонами жизни», о заботах «о зданиях и поместьях, о золоте и серебре» и т. п.

Таким образом все три свидетельства, приведенные г. Рункевичем в доказательство существования открытой им «причины» нестроений в церкви и в религиозной жизни народа, нам представляются недостаточными и по числу, и по основательности. Но г. Рункевич, изложив эти свидетельства, высказывается: «Впечатление получалось такое, как будто весь клир имеет одну цель – приобресть как можно более, «не задумываясь над тем, каким путем идет к нему (лично?) земное достояние и куда уходит» (стр. 19–20). Так г. Рункевич в доказательство «увлечения духовенства экономическими сторонами жизни» излагает не исторические достоверные факты, а чьи-то впечатления. «Откуда автор книги узнал, что «весь Кипр увлекался единственной «целью приобресть как можно более, не задумываясь над тем – каким путем идет к нему земное достояние и куда уходит?». В приведенных им исторических свидетельствах нет вовсе указаний на увлечение экономическими сторонами жизни «всего клира». Нет исторических свидетельств и указаний относительно того, чтобы и Петр высказал когда–либо свое наблюдение о таковом увлечении «всего клира». И сам г. Рункевич, изображая на стр. 6–10 «мрачную картину» состояния приходского духовенства XVII в., ни единой строкой не коснулся «экономического» его состояния и зависимого от него общественного, гражданского, политического и церковного положения (в отношениях к начальствующим лицам). Положение это было ужасное и безотрадное в самом точном смысле, – создавшееся прикреплением лиц священнического, диаконского и причетнического звания к полной всесторонней подчиненности иерархам и их представителям, совершенной зависимостью в экономическом отношении от прихожан и владельцев тех земель, на которых прихожане имели свое местожительство, и непреодолимым почти стеснением детей духовенства в свободном выборе рода жизни вне церковной службы – законодательным запрещением принимать их на государственную службу (в подъячие и приказные), таким усилением крепостного состояния крестьян и таким увеличением тягостей посадского населения, которое отнимало у детей духовенства всякую охоту к поступлению их в класс крестьян и горожан. В таком то положении «всего клира» и детей «всего духовенства» и заключается главная «причина» неустройств в церкви и в религиозной жизни русского народа второй половины XVII в., а не «в стремлениях» духовенства «к увлечению экономическими сторонами жизни». – Если же достоверны вышеприведенные из книги г. Рункевича слова «обличительного голоса петровского времени: «пастыри наши не о пастве своей заботятся, но о золоте и серебре, о зданиях и поместьях (?!), об украшении риз», – то они могут быть относимы лишь к пастырям таких церковных учреждений (патриаршего и архиерейских домов, богатых монастырей и некоторых соборов), которыми принадлежали обширные и многонаселенные земельные владения. Но с восстановлением в 1700 г. Монастырского Приказа едва ли мог раздаваться и относительно их «обличительный голос петровского времени;» так как, весьма хорошо известно г. Рункевичу, они лишены были государственной властью всякого права распоряжаться доходами от церковных вотчин, которые поступили в полное заведывание означенного приказа и назначенных им комиссаров, управителей и комендантов вместо посельских старцов и приказчиков, управлявших в XVII в. по назначению церковных властей отдельными селами вотчинами монастырей и архиерейских домов и, по распоряжениям приказа, немедленно высланных из имений, бывших в ближайшем их заведывании. – Посему жалобы монастырских крестьян на «непомерные взятки» и на «утеснения» разного рода «комендантов», «комиссаров», «стряпчих» и других лиц, описанные г. Рункевичем на стр. 20–21 его книги, относящиеся ко времени 1701–1720 гг., должны быть поставлены на счет управителей нецерковных учреждений, а назначенных распоряжениями государственных властей. – Не духовенство начала XVIII в. увлекалось экономическими сторонами жизни, а Петр I, его «прибыльщики» государственной казны и некоторые его сподвижники (гр. А.И. Мусин – Пушкин, А.Д. Меньшиков и др.) увлекались предположениями, что в земельных владениях церковных учреждений заключается неисчерпаемое богатство средств, достаточных для ведения войн и для удовлетворения разнообразных государственных нужд. В этих предположениях в начале XVIII в. налагались на крестьян церковных вотчин многочисленные подати и повинности в пользу государства, а управители этих вотчин старались без стеснений извлекать из них значительные выводы и для себя. В силу тех же предположений и церковные «преобразования начались при Петре, – как заключает г. Рункевич первую главу своей монографии, – со стороны имущественной, экономической, направленные на вотчины церковных установлений».

Сделанные нами замечания на первую главу книги г. Рункевича, которые могут быть еще увеличены подобными им указаниями на некоторые частности в ней, дают нам основание высказать, что эта глава составлена автором сравнительно со всеми прочими менее удовлетворительно. Извинениями автору в недостатках ее служит как то, что состояние русской церкви во второй половине XVII в. не всесторонне и недостаточно выяснено в церковно-исторической литературе, так и то, что автор слишком доверчиво склонился к воззрениям на это состояние реформаторов русской церкви XVIII в. и писателей, односторонне оправдывавших церковные реформы Петра исключительно бывшими в XVII веке «многими нестроениями в духовном чине и великой в делах скудостью», как это выражено в манифесте об учреждении Св. Синода.

Во второй главе (стр. 22–94), предмет которой составляют «преобразования в строе церковной жизни в царствование Петра Великого за время до учреждения св. Правительствующего Синода», автор монографии показывает отношение Петра к патриарху Адриану, старается очертить «характер петровых преобразований», довольно полно излагает содержание преобразовательных указов Петра и изменений, происшедших в течении 1700–1720 гг. в личном составе высшего церковного управления и в отношениях государства к инославным вероисповеданиям; сообщает много неизвестных доселе в печати сведений о сношениях правительства с заграничными православными церквами и учреждениями; излагает меры, предпринятые для побуждения членов церкви к исполнению долга исповеди, для устранения некоторых явлений, несоответственных христианской жизни, для подъема образования духовенства и для поддержания религиозно-нравственного настроения в населении, для лучшего управление епархий архиереями, для устройства приходов и для уменьшения лиц, числившихся в ведении церковных властей; очерчивает деятельность Монастырского приказа; предлагает живой очерк биографии местоблюстителя патриаршего престола, митрополита рязанского Стефана Яворского, его положения, деятельности и отношений в этом сане к монарху до 1719 г. и выясняет подготовительные к учреждению Св. Синода условия, сложившиеся в период 1700–1719 гг. в строе и управлении церкви. – Написана вся глава занимательно; читается с интересом; фактических сведений собрано очень много; изложены они в порядке. Сделаем лишь два замечания. Во-первых, изображение отношений Петра и к патриарху Адриану, по сохранившимся материалам и историческим сведениям, могло бы быть гораздо полнее, чем как предложено у автора. Второе замечание касается «характера преобразований Петра». Мы совершенно согласно с г. Рункевичем отрицаем выраженную г. Кедровым в его сочинении «Духовный Регламент» мысль – «будто до учреждения синода все распоряжения Петра относительно церкви представляют из себя такой хаос, в котором, по-видимому, совершенно не было какой–либо одной руководящей нити и цели». Мы вполне согласны с г. Рункевичем в том, что причиной петровых преобразований в церковной жизни, как и всех вообще реформ этого великого государя, было стремление к общему благу, к устранению своекорыстных злоупотреблений, и сознание своей царской ответственности пред Богом, так прямо выраженное в «Манифесте об учреждении Синода». Но мы отрицаем мысль г. Рункевича, что в «церковных реформах Петра не было системы». Мы решительно утверждаем, что во всех реформах Петра, государственных и церковных, выражалась цельная система его политических воззрений, сознательно, применительно к потребностям и течению современной ему жизни и настойчиво проводившихся, и основанных на определенных принципах. Он знал преобразовательные попытки XVII века в русском государстве и в отношениях его к церкви. Чем объяснить немедленное и решительное по смерти патриарха Адриана восстановление Петром Монастырского приказа, как не тем, что он знал о существовании его по Уложению 1649 года, и имел в сознании своем созревший определенный политический принцип касательно отношений государства к церковным имуществам? – Чем можно объяснить распорядительные указы Петра о назначении местоблюстителя патриаршего престола, учреждения «освященного собора» при нем из очередных архиереев, о веротерпимости к иностранным исповеданиям, о форме и условиях заключение браков и т. п., как не тем, что принципы, выраженные в его указах, применялись в России и до него и ему были известны? – В виду разных неустройств и малой скудости в делах в государстве и церкви и в сознании долга служить благу государства и народа, Петр сознавал необходимость – дать возможно сильное движение тому прогрессивному течению государственной и церковной жизни, начало которого слабо проявлялось до его времени. Ставши единовластителем и единоличным самодержцем России, он с 1696 г. во всех своих действиях выражал принцип верховной власти в отношении ко всем сторонам государственной и народной жизни. Задумываясь над преобразованиями в государстве своем, Петр и, как несомненно известно, при сношениях с иностранцами в России, во время своих путешествий по европейским странам, по предложениям и по запискам, которые ему подавались об улучшении разных сторон в государстве, знакомился с господствовавшими в его время в науке и в законодательствах западной Европы политическими воззрениями и принципами. Петру и некоторым его сподвижникам были известны сочинения Бодена, Гуго Гроция, Гоббеза, Спинозы, Пуффендорфа, Томазия и Лейбница. В них проводились новые политические воззрения на природу и назначение государства, на существо права, о верховенстве монархов, о видах их верховной власти, об отношениях государей и государств к церкви и различным вероисповеданиям, об устройстве государственных и церковных учреждений; о правах и «должностях» подданных в отношениях к монархам и государству и т. п. Эти воззрения чрез книги и чрез университетские кафедры проникали в общество, распространялись в народах, усвоились людьми, посвящавшими себя на службу государству, принимались государственными людьми и монархами и приводились в законодательства. С половины XVII века создалась в науках государственного и церковного права западной Европы теория о «территориальной системе» государственного устройства и управление и отношений государства к церкви. Основные начала этой теории – следующие: Всякому государству, заключающемуся в определенной территории, свойственно верховенство прав и власти, – независимо от главы римско-католической церкви, считающего себя духовным главой всего христианского мира, и от «императора священной римской империи». Монарху страны принадлежат все виды верховной власти (imperium summarum potestatum) в своей стране в отношении всех сторон и по всем предметам государственной и народной жизни. Он имеет право самостоятельно и независимо издавать законы об устройстве каждой стороны жизни в ее целом содержании, и по частям, – то есть издавать и общие законы о том или другом предмете, и частные. Он – верховный правитель страны и верховный «крайний судия», на решение которого не может быть апелляции ни к какой власти, вне его государства находящейся Монарх может передавать в той ли другой доле часть того или другого вида своей власти, – делегировать, поручать ее уполномочиваемому от него лицу или учреждению. Он назначает лиц, изыскивающих прибыли или пользу государственной казне, наблюдающих за интересами государства и получающих право представлять и предлагать ему свои меры и соображение об улучшении того или другого государственного дела. Во всех своих распоряжениях монарх руководствуется исключительно заботами о благе государства и всего населения страны. К религии и церкви, в пределах государства существующей, монарх также относится, как и к другим сторонам и предметам народной и государственной жизни; так как вероисповедание народа и устройство религиозного общества или церкви есть одна из сторон народной и государственной жизни. Особенности отношений монарха к религии и церкви сравнительно с отношениями к другим сторонам жизни народа и государства стоят в зависимости от существа религии и церкви. Религия, как способность личных стремлений человека к Богу, есть дело совести каждого отдельного подданного в государстве; над совестью людей властен один Бог; в религиозно–нравственное настроение людей, их религиозные верования государственная власть не вмешивается. Но религия, как вероисповедание, которого держатся многочисленные подданные в государстве, как учреждение, нуждающееся во внешней организации, как вероисповедный союз, религиозное общество, церковь, по своему устройству, управлению, внешним проявлениям и отношениям в народе составляет по необходимости предмет попечений государственной власти; так как устройство, управление и отношение всякого в территории общества, составляя предмет и содержание форм и норм права, должны быть организованы в согласии с общим строем государства и с общим благом народа. Приведенные положения территориальной системы отношений государства к церкви во второй половине XVII в., развивавшиеся в науке права, принимались всеми просвещенными людьми того времени и проводились в законодательства некоторых государств западной Европы с теми или другими видоизменениями. В видоизменениях совершалось дальнейшее развитие основных начал территориальной системы. Существенные видоизменения состояли в том, что лица, назначавшиеся монархом в заведывании той или другой стороной, тем или другим учреждением государства, получали от них для руководства в своей деятельности определенные законы и правила, а не личные лишь поручения, и стали заменяться установлениями, в личный состав которых входило несколько равноправных сослуживцев. Такие установления получали название советов, коллегий, консисторий и т. п. Должностные лица этих учреждений должны иметь совместные совещания, «конзилии» (consilia,), составлять заседания (concilia) для обсуждения и направления дел, им порученных, и, как равноправные, назывались коллегами. Система устройства церкви и отношений к ней государства с учреждением в ней для правительственных отправлений коллегий получила название коллегиальной. Коллегиальная система устройства церкви научным образом была обоснована с особенной ясностью знаменитым немецким юристом Пуффендорфом в его сочинении: De habitu religionis Christianae ad Vitam civilem, вышедшем в 1686 г., и стала проводиться в законодательство и в жизнь в некоторых государствах Европы с самого конца ХѴII и в первой четверти XVIII в. В сочинениях, развивавших эту систему, сама церковь понимается как collegium, – то есть, общество или союз одинаково настроенных и мыслящих людей. По этой системе, высшая правительственная власть церкви должна сосредоточиваться в особой Духовной Коллегии, которая в большей части протестантских стран сохранила за собою название Генеральной или Обер-консистории. Составные части церкви – общины, – или приходы; каждая община (Gemeinde) имеет значение коллегии. В личный состав высшей правительственной Духовной Коллегии должны входить с равноправностью представители общин, учительного класса (пасторы) и государственного правительства. Духовная Коллегия должна действовать по Уставу или Регламенту, – изданному законодательной властью страны. Верховному главе государства принадлежит верховный надзор за деятельностью Коллегии, который может быть от монарха поручаем в ней особому, уполномоченному от него, лицу с определенными правами и обязанностями. Территориальная и коллегиальная системы устройства церкви и отношений к ней государства и в научных сочинениях, и в законодательствах, и в применении к жизни соединялись, сходились и перемешивались в частностях, тем более, что коллегиальная система вовсе не исключала некоторых положений системы территориальной¹³. – Петр I в первый раз путешествовал в Европе в конце XVII в. и жил довольно долгое время в Голландии, которая была отечеством знаменитого ученого Гуго Гроция, написавшего сочинение – De imperio summarum potestatum circa sacra, во второй половине XVII в. распространившееся не только в Голландии, но и во всех странах Европы, в нескольких изданиях (Pav. 1648, Hagae 1652, 1661 (4 ed.), Amst. 1677, Beankf. 1690¹⁴. В сочинении Гуго Гроция развиваются те положения, которые в своей совокупности и взаимной связи и составляют территориальную систему отношений государства к церкви. Быть не может, чтобы русский Государь, во время пребывания своего в Голландии и путешествия по другим странам Европы, не ознакомился с идеями Гуго Гроция и его последователей, усвоивших те же идеи.

Самодержец всея России, великий Петр не мог усмотреть в территориальной системе устройства церкви и отношений к ней монарха ничего такого, что было бы несогласно и не совпадало бы с русскими воззрениями на царскую власть в отношении ее к таким сторонам и предметам народной жизни, которые по самому своему существу не относятся к вероучению и Богослужению церкви. Усвоив идеи территориальной системы, Петр и выражал их во всех повелениях и указах, которые он издавал по запросам, обращенным к нему по случаю тех или других происшествий в церковной жизни, или в виду таких потребностей государства, к удовлетворению которых могли служить предметы или лица, состоявшие до него в ведении церковной власти. В высшей степени замечательно, что Петр не замедлял своими указами и повелениями на доношения и запросы к нему относительно церковных дел. Ясно из этого, что Петр руководился в отношениях своих к церкви во время реформаторской своей деятельности готовыми у него определенными принципами. Эти принципы были идеи территориальной системы. Ими объясняется вся реформаторская деятельность Петра в отношении к церкви до учреждения Св. Синода. Но с идеями территориальной системы Петр с течением времени соединил и идеи системы коллегиальной, которой он стал отдавать предпочтение в устроении государственных и церковных учреждений¹⁵. С выясненной нами точки зрения на реформаторскую деятельность Петра можно было бы сделать С. Рункевичу несколько указаний на некоторые частные его мысли, выраженные во второй главе его монографии, но оставляем их в виду избежания слишком обширной нашей рецензии.

Третья глава (стр. 94–163) монографии г. Рункевича посвящена историческому изложению «учреждения св. правительствующего Синода». В ней автор, высказав, что наступило время образования государственных коллегий и приведя резолюцию Государя 20 ноября 1718 года на докладе митр. Стефана о необходимости разрешения многих назревших церковных вопросов и дел: «Для лучшего впредь управление мнится быть удобно духовной коллегии, дабы удобнее такие великие дела исправлять было возможно», предлагает биографический очерк получившего от Государя поручения «написать для главной церковной коллегии или консистории регламент»¹⁶ Феофана Прокоповича, со включением враждебных отношений к нему и интриг против него Феофилакта Лопатинского, Гедеона Вишневского и Стефана Яворского, неудачно старавшихся обвинить его в неправославии; сообщает сведения о литературных его трудах и о сочинении Духовного Регламента; излагает содержание Регламента, Манифеста об его обнародовании и Клятвенного обещания будущих членов Св. Синода, – и за тем весьма обстоятельно, со многими подробностями, впервые в печати обнародовываемыми, в высшей степени занимательно рассказывает, как бы очевидец – свидетель и современник, о рассмотрении Регламента Петром, о чтении и редактировании его в Сенате в присутствии Государя и архиереев, о посылке одного из экземпляров его в Москву, Казань и Вологду для подписания архиереями, архимандритами и игуменами, о ходе этого подписания, о назначении «коллегиатов», о торжественном открытии Св. Синода, о первых его заседаниях, об отмене возношения в церквах патриаршего имени, о сношении Петра с восточными патриархами относительно учреждения Св. Синода и о составлении и издании «Прибавления» к Духовному Регламенту «о пресвитерах, диаконах, причетниках и монахах». Эта глава, прекрасно составленная, есть ценное приобретение в церковно-исторической литературе по новости многих сообщаемых в ней сведений, по которым с ясностью открывается, что составление и издание учредительного закона о Св. Синоде не есть дело только Петра и Феофана, но что Духовный Регламент есть великой важности акт государственного и церковного законодательства в России. В учинении этого акта принимали непосредственное участие Монарх, Сенат, все архиереи современной русской церкви и настоятели многих важнейших монастырей. – Мы, нисколько не ослабляя достоинств рассматриваемой главы, дозволим себе несколько частных о ней замечаний. Г. Рункевич отмечает, что Феофан Прокопович, будучи в Киеве, был знаком с тогдашним киевским губернатором кн. Д.М. Голицыным; но не знает статьи о кн. Голицыне, помещенной в «Древней и новой России», окт. 1879 г., в которой сообщается, что в библиотеке князя были русские переводы Томазия, Гуго Гроция, Локка и Пуффендорфа. Кто бы мог перевести их? – Вероятно, переводчиком был Феофан. – Автор монографии сомневается (стр. 101), чтобы Феофан мог быть вызван в Петербург в 1715 г. «в зависимости от знакомства государя с преобразовательным направлением Феофана». Но сам же г. Рункевич на стр. 98 отзывается о нем: «Феофан всегда являлся приверженцем реформ и сторонником петровых преобразований», был знаком с кн. Д.М. Голицыным и был известен И.А. Мусину–Пушкину, и даже самому Петру еще до 1715 г. Между тем время к общей реформе государственных и церковных учреждений приближалось. Едва ли есть достаточно оснований колебать установившееся воззрение, что Феофан вызван был в Петербург с ведома Государя и с надеждами на его сподвижничество в реформах. Не даром же всполошились Феофилакт Лопатинский, Гедеон Вишневский и Стефан Яворский по случаю пребывание ректора Прокоповича в С.-Петербурге, известного им своим нерасположением к «латынщикам» и, по их мнению, зараженного «язвою кальвинскою».

Мы очень жалеем, что автор монографии не изложил в ней содержания обвинительных пунктов, против Прокоповича приведенных в извете Феофилакта и Гедеона, посланном Яворскому, и объяснительного ответа обвинявшегося. При чтении стр. 107–111 монографии чувствуется надобность иметь под руками подлинные «извет» и «ответ»; но «Чтения Общества Ист. и Древностей» 1864 г. и в целости могут быть лишь в значительных библиотеках. На основании сравнения содержания «извета» и «ответа», а также известных воззрений, выразившихся в сочинениях Феофана Прокоповича и Стефана Яворского, читатель мог бы убедиться, что две враждовавшие в русской церкви в конце ХVII и в начале XVIII в. партии, равно Феоф. Прокопович и Яворский, в истинах вероучения были несомненно православны, – но в вопросах и в предметах церковного права разногласили: о. ректор Прокопович держался в отношении вопросов права прогрессивного направления, созданного в Западной Европе философами и юристами XVII в., принадлежавшими к протестантскому вероисповеданию, – а Яворский оставался строгим консерватором иерархического направления с некоторым наклонением к «латынянам». – В заключение нашего рассмотрения третьей главы монографии позволим себе указать еще на замечание г. Рункевича, выраженное им по поводу неблагорасположенных отношений доктора богословия Гедеона Вишневского к ректору Феофану Прокоповичу в словах: «Самая язвительная злоба и зависть это – прикрытая ученым дипломом» (стр. 106). – Ужели это правда?!

Четвертая глава монографии – обширнее других (стр. 164–230) и, по своему историческому изложению, как и по занимательности содержания, читается с величайшим интересом и быстротой. Ее содержание – личный «Состав Св. Синода». В ней впервые в нашей церковно-исторической литературе вместе, соединены, изложены биографические очерки всех «коллегиатов» Св. Синода в первые пять лет его существования. Первое место в этих очерках занимает трогательное, но правдивое изображение трагического положения бывшего единственным в истории «президента» Св. Синода, его смерти и погребения. Биография «первого вице-президента», архиепископа Феодосия Яновского, довольно подробная (стр. 177–200), составлена живо, характеристично, с сообщением очень многих новых сведений, извлеченных преимущественно из дел архива Александроневской лавры и при пользовании значительной литературой об изображаемом лице, и доведена до смерти Петра Великого. Затем, на трех страницах (206–209) сообщено кратко о сочинениях, написанных «вторым вице-президентом» Св. Синода преосв. Феофаном в оправдание и разъяснение петровских преобразований, и более подробно о «широкой жизни» его в Петербурге. Биографические очерки «советников» и «ассессоров» Св. Синода, бывших при Петре, очень кратки. Таким образом внимание г. Рункевича к синодальным «каллегиатам» – неравномерно. Более полные биографические очерки «советников» и «ассесоров» Св. Синода петровского времени, изображение взаимных личных отношений коллегиатов: Феофана и Феодосия, Феофилакта и Феофана, Петра Григорьева и Иоанна Семенова и степень участия и влияния в делах Св. Синода каждого из них ожидают будущих историков: материалов для них сохранилось до нашего времени довольно много, – значительная часть их имеется уже в печати, – например, в первых четырех томах «Полного Собрания постановлений и распоряжений но ведомству Прав. исповедания» и в «Описании дел архива Св. Синода». В особенности желательно видеть в печати биографические очерки «каллегиатов» из белого духовенства: очерки духовных лиц этого класса из XVIII в. крайне редки, между тем значение их в истории духовенства заслуживает изучения. Об асессорах «протопопах» – Петре Григорьеве и об Иоанне Семеновом говорится в очень многих NN первых четырех томах «Описания» архива Св. Синода (напр. т. II NN 11, 17, 53, 95, 101, 104, 422, 727, 739, 897; т. III NN 63, 125, 321, 374, 400, 442 и др. т. IV NN 4, 34, 201, 356, 387 и т. д.). Автор монографии, нами рассматриваемой, показал достойный подражания историков пример в том, чтобы при историческом изображении правительственных учреждений (сената, коллегий, комитетов) были представлены характерные личные особенности членов и деятелей в них с указанием влияния на направление дел. – После биографических очерков «каллегиатов» автор сообщает в той же главе вполне достаточные для монографии сведения об их жалованье, квартирах и вообще о средствах содержания.

Предметом содержание пятой главы (стр. 231–290) монографии служат «Исполнительные органы Св. Синода и Обер-прокурор». На основании Генерального Регламента, по преимуществу дел Св. Синода и отчасти практики сената, изложены вполне ясно и отчетливо сведения о чинах канцелярии Св. Синода в период 1721–1725 г. В этих сведениях не только перечислены чины и должности в составе канцелярии, но с достаточной полнотой говорится о лицах, занимавших важнейшие из них, о правах, обязанностях и отношениях обер-секретаря, секретарей, агента или экзекутора, регистратора, актуариуса и пр.; об образовании первоначального состава канцеляристов, копиистов и писчиков, о содержании их, о канцелярских порядках и расходах и даже о некоторых явлениях и чертах внутренней жизни лиц канцелярского состава. Еще ни об одной канцелярии учреждений XVIII века не изложено в печати столь полных сведений, как о канцелярии Св. Синода – в рассматриваемой монографии. Сведения г. Петровского в монографии «О Сенате в царствование Петра великого» М. 1876 г. гораздо короче о «канцелярии сената», (стр. 62–71), чем сведения г. Рункевича о синодской канцелярии. – Сведения того и другого автора о канцеляриях двух главных правительственных учреждений при Петре представляют весьма достаточно материалов для выяснения происхождения, развития и отличительных особенностей особого служебного класса в новой России, канцелярских чиновников различных рангов.

В монографии г. Петровского под особой рубрикой, отдельной от канцелярии, «Генерал–прокурор и прокуроры» рассматриваются как особая составная часть в составе Сената. Но г. Рункевич рассматривает должность «Обер-прокурора при синоде» в одной главе с «Исполнительными органами Св. Синода». По нашему мнению, г. Петровский правильнее поступил при обсуждении постановки и положение института прокуратуры в петровских коллегиальных учреждениях, чем г. Рункевич. Должность Обер-прокурора при Св. Синоде есть составная часть устройства синода, отличная и особая от «Исполнительных органов Св. Синода», имеющая свое, самостоятельное, ей одной свойственное значение в строе Духовной Коллегии. Эта должность получила в своем развитии в течение синодального периода значение, в высшей степени важное, широкое и сильное в русской церкви, и представляет своеобразный институт в русском государственном и церковном праве как в историческом развитии, так и в действующем праве. О должности синодального Обер-прокурора высказывались и высказываются разнообразные суждения и в русской и в иностранной литературе, равно в разговорах в обществе, иерархами, правоведами и публицистами, православными и инославными. Суждения касались и касаются происхождения этой должности, ее существа и значения, стадий исторического ее развития, ее государственного положения, ее значения, прав, обязанностей и отношений в Св. Синоде, в учреждениях при Синоде, в епархиях и вообще в русской церкви, в посредничестве между Св. Синодом г. одной стороны и государственными высшими учреждениями, и верховной властью с другой. В виду разнообразных суждений, свидетельствующих самым разнообразием своим о степени значения этой должности, выяснения происхождение ее, значения и положение ее в «первоначальном устройстве Св. Синода, при Петре» должно было составлять предмет особенно тщательного исследования и точного суждения автора первого тома «Истории Русской церкви под управлением Св. Синода» и первой монографии об «учреждении и первоначальном устройстве» его.

В особенности г. Рункевич обязан был с осторожностью и спокойно отнестись к суждениям достопочтеного профессора Ф.В. Благовидова, автора единственного ученого исследования об Обер-прокурорской должности Св. Синода, незадолго пред рассматриваемой монографией изданного в свет, под заглавием: «Обер-прокуроры Святейшего Синода в XVIII и в первой половине XIX столетия. Развитие обер-прокурорской власти в синодальном ведомстве. Опыт исторического исследования» Казань 1899 г. Трудом профессора Благовидова полагается начало ученым исследованиям об институте Обер-прокурорской должности в синоде, которыми должна быть выяснена и установлена в науке эта должность на твердых основаниях, соответственно ее назначению, достоинству и надлежащей деятельности Св. Синода, положению и назначению православной церкви в народе и государстве. Но, с нашей точки зрения, изложение и суждения г. Рункевича о должности Обер-прокурора при Св. Синоде подлежат замечаниям и даже упрекам в недостаточном выяснении ее происхождения, в неточном ее понимании и в несправедливых отношениях г. Рункевича к гг. Благовидову и Голубеву, заслуживающим глубокого уважения за свои сочинения.

Рассмотрению должности Обер-прокурора автор монографии посвящает три §§ (XIV–XVI на стр. 276–290). В XIV § он а) излагает историю происхождения этой должности в следующем кратком виде: 11 мая 1722 г. Государь повелел выбрать в синод Обер-прокурора, дать ему инструкцию «применяясь» к Генерал-прокурорской и быть Обер-прокурором полковнику И. Болтину «до указу»; 15 июня того же года сообщено из сената ведение об этом повелении и в тот же день протоколом Св. Синода сделано распоряжение об исполнении высочайшего повеления: б) приводит содержание данной Обер-прокурору инструкции, находит, что она «составлена не применительно» к генерал-прокурорской, а буквально списана с нее с заменой слов «сенат» и «Генерал-прокурор» словами «синод» и «Обер-прокурор» и отмечает в ней «немало несообразностей», в) критикует мнение г. Благовидова, усматривающего в учреждении в синоде должности Обер-прокурора «привнесение личного начала в коллегиально организованное церковное учреждение», а затем его и г. Голубева, предполагающего, что учреждение той же должности было выражением недоверия Петра к органу высшего церковного управления; г) по своим «соображениям» решает поставленный себе вопрос: «чем же вызвано было учреждение должности Обер-прокурора в Синоде?» и д) отвергает «высказанную в науке мысль», что в Синоде положено присутствовать представителю царской власти по примеру присутствия на вселенских и поместных соборах или самого царя, или его представителя.

По всем пунктам, под которые мы подвели содержание § XIV, мы имеем высказать г. Рункевичу замечания.

Пункты а) и г). Автор монографии, «не представляя» себе «трудностей» (п. г. стр. 280) в «соображениях – чем вызвано было учреждение должности Обер-прокурора в Синоде», полагает, что «Петр, уезжая в далекий поход, в Астрахань», «покидал» Сенат и Синод «и вот предусмотрительный государь оставляет свое «око» в синоде. Таким образом учреждение Обер-прокурорской должности для Синода вызвано только предположением «возможности» (стр. 281) злоупотреблений, которые послужили «действительной причиной» учреждение в сенате должности Генерал-прокурора. – Итак по мнению г. Рункевича, должность Обер-прокурора в Синоде была учреждена случайно, на время отсутствия государя из С.П. Бурга, и по произвольному предположению его о возможности злоупотреблений в Синоде. Такое мнение объясняет нам – почему г. Рункевич всю историю происхождения этой должности вмещает (п. а, стр. 276) в одно высочайшее повеление 11 мая 1722 г., сообщенное 15 июня того же года ведением сената Синоду и в тот же день исполненное Синодом. – Признаемся, – мы считаем объяснение г. Рункевичем происхождения Обер-прокурорской должности в Св. Синоде очень и очень легковесным. Легковесность его как будто признает и сам г. Рункевич. Это видно из того, что он сряду же после своего объяснения, на стр. 281-ой, высказывает: «Воля государя иметь в Синоде своего представителя не заключала в себе ничего обидного для членов Синода и была и весьма естественна, и весьма законна», – почему? – не объясняется и не доказывается. – Мы, с своей стороны, имеем основание утверждать, что учреждение должности обер-прокурора в Св. Синоде есть историческая и правовая необходимость в строе Св. Синода, как Духовной Коллегии.

По вышеизложенным нами началам территориальной и особенно коллегиальной системы устройства государства и отношений его к церкви, монархи, предоставляя назначаемым ими должностным лицам и учреждениям определенную повелениями или законами долю власти в той или другой стороне государственного управления, удерживали за собой верховную власть надзора (jus supremae inspectionis) за отправлениями их деятельности. Не имея возможности непосредственно и лично осуществлять надзирающую власть во всех сторонах и областях государственного управления, они учреждали особыt должности для надзора за состоянием управление различных отдельных сторон и в разных частях государства, и для указания и даже для изыскания способов и средств к улучшению управления. Таковые должностные лица по законам обязывались замечать недостатки, беспорядки и злоупотребления в той или другой стороне народной жизни и государственного управления, устранять их предоставленными им или возможными мерами, доносить о них монарху или поставленным для принятия их доношений лицам и представлять свои соображения о мерах к улучшению той или другой стороны жизни и управления и к устранению замеченных недостатков. Должностные лица, служившие органами государственного надзора, в разных государствах назывались различно – то фискалами, то надзирателями (inquisitores), то ревизорами, то прокурорами. Органы надзирающей власти вводились в некоторых государствах во второй половине XVII в., а в начале XVIII в. эта власть признавалась необходимой составной частью государственного строя и управление почти во всех странах, в которых проводились в законодательство и в жизнь начала коллегиальной системы. –

Мы не сомневаемся, что Петр в своей реформаторской деятельности руководился идеями сначала территориальной и за тем в особенности коллегиальной системы устройства и управления во всех сторонах государственной и народной жизни; а церковь и религиозные вероисповедания он признавал за одну из сторон народной жизни, подлежащую ведению и верховной государственной власти. – В России XVII века, как и в предыдущие времена, никакого постоянного органа государственного надзора не существовало в строе ни государственной власти, ни церковной. За отсутствием такового была неустранима необозримая масса страшных и разнообразнейших злоупотреблений воевод в областях и городах, бояр, дьяков и подьячих в приказах. Особенно развито было, как известно, непомерное хищничество казны. Петр I с самого начала своего самодержавного единовластия, в сознании существующих злоупотреблений в разных частях управления государственного, давал доверенным своим лицам поручение – искать прибыли государевой казны, смотреть, чтоб не было хищений ее, «доносить» ему о замеченных злоупотреблениях и даже предлагать ему меры к охранению государственных интересов и к устранению хищений. Таковы лица были Возницын и знаменитый «прибыльщик государевой казны» Курбатов, благодаря обнародованному впервые г. Рункевичем¹⁷ полному тексту письма, посланного Петру Курбатовым немедленно по смерти патриарха Адриана, мы можем теперь знать – какими обширными уполномочиями пользовался «прибыльщик» при Петре. Он не только «оберегал» государеву казну, но «доносил» прямо монарху «многими письмами» о замеченных им беспорядках и предлагал ему целые проекты реформ в устройстве и управлении разными учреждениями. И монарх принимал во внимание эти проекты и облекал те или другие части их в форму своих именных указов – повелений и законов. В 1711 г. был учрежден и организован Петром целый сложный государственный институт фискалов с обер-фискалом во главе, для целей государственного надзора в интересах казны (fiscus) и государства. Проект русского законодательства об этом институте был заимствован из Швеции. Надзору фискалов подлежали, между прочим, патриаршие и архиерейские приказы во всех губерниях (П. С. Зак. № 2414). По доносам фискалов открылись злоупотребления сенаторов, кн. Долгорукова, Опухтина и знаменитого в истории церковных вотчин ведателя Монастырского приказа графа А.И. Мусина Пушкина. Злоупотребления их, между прочим, обнаружили настоятельную необходимость в учреждении в конце 1715г. в составе самого сената должности генерал-ревизора или надзирателя указов (П. С. 3. 2957 и 3055). Но это еще далеко не генерал-прокурор, как полагает неверно г. Рункевич (стр. 280). Между тем план учреждения коллегий уже созрел. В 1715 г. был призван иностранец Фик, изучавший государственное устройство Швеции, для сочинения Регламентов русских коллегий. Были составляемы и подносимы Петру разными лицами записки об устройстве коллегий и о распределении между ними государственных дел. В июне 1718 г. состоялся именной указ «о своде Шведского Регламента во всех коллегиях с русским», коллегии сформированы и начали свои приготовительные действия. В 1720 г. последовало их открытие; Генеральный Регламент обнародован. В начале 1721 г. открыта была Духовная Коллегия, переименованная в «Св. Прав. Синод», и обнародован Духовный Регламент. В конце 1721 и в начале 1722 г. Сенат получил реформу, по которой он был поставлен в связь с коллегиями. Словом, – коллегиальное устройство государственных учреждений совершилось успешно, без препятствий и сравнительно быстро. Петр и вполне верил знаменитому ученому своего времени Лейбницу. А он говорил: «Доброе правление может быть только при условии коллегий, которых устройство похоже на устройство часов, где колеса взаимно приводят друг друга в движение»¹⁸. «Как в часах одно колесо приводится в движение другим, так в большой государственной машине одна коллегия должна возбуждать другую. А если все будет находиться в надлежащей соразмерности; то стрелка мудрости будет указывать стране часы благоденствия»¹⁹. Но необходимо смотреть, чтобы «надлежащая соразмерность» соблюдалась во всех учреждениях, получивших коллегиальное устройство, и в подчиненных им установлениях. По принципам коллегиальной системы устройства и управления государства, на монархе лежит обязанность и право верховного надзора (Oberaufsichtsrecht). Полная реформа государственного устройства и управления по коллегиальной системе должна завершиться организацией повсеместного учреждения органов государственного надзора. По записке Фика, в Швеции все фискалы были в 1714 г. подчинены особому должностному лицу (омбуцману), стоявшему во главе министров. Особенно необходим таковой надзор в России. В неизбежной необходимости его был убежден великий Петр историческим и собственным опытом. Много законов им было издано об организации устройства и деятельности фискалов; но исполнители этих законов возбудили и возбуждают против себя в народе и в чиновничестве неудовольствия, а в духовенстве обличительную проповедь. Сознавали необходимость организации надзора сподвижники Петра в производстве реформ, в особенности те, которые занимались составлением проектов регламентов для коллегий. Составитель Духовного Регламента несомненно знал – какое значение в государственном управлении придавал великий преобразователь органам надзора. Всем содержанием составленного им Регламента внушалось Духовной Коллегии иметь неослабное и строгое «смотрение» за всем, что касается «духовных, действий». Св. Синод, конечно по предложению влиятельного в нем второго вице-президента и составителя Регламента, в одном из первых своих заседаний, чрез полмесяца после своего открытия, 1 марта 1721 г. учредил для осуществления надзора «инквизиторов» при Синоде, в Москве и во всех архиерейских епархиях²⁰. В самом начале 1722 г. именным указом, данным сенату 12 января, учреждено: быть при сенате Генерал-прокурору и Обер-прокурору, а в каждой коллегии – прокурору²¹; 11 мая того же 1722 года Государь, будучи в Сенате, повелел быть в Св. Синоде Обер-прокурору и дать ему инструкцию. В тот же день именным указом повелевалось: «Во всех коллегиях сделать регламенты против Адмиралтейской Коллегии, только, где потребно, имена переменить; а анштальт (учреждение) чтоб был весьма сходен во всех порядках»²². В Регламенте Адмиралтейской Коллегии, утвержденном монархом 5 апреля 1722 г.²³, изложено шесть статей о должности прокурора (II гл. артикулы 1–6). В том же году были учреждены должности прокуроров в сенатской конторе и в надворных судах. Таким образом создался сложный и организованный институт, название которого заимствовано, по всей вероятности, из французского государственного права. Из сказанного нами о происхождении его, – думаем, можно вывести, что должность Обер-прокурора в Св. Синоде, в значении органа государственного надзора, «ока царева» и оберегателя («стряпчаго») государственных дел, учреждена как необходимая, по историческому развитию органов надзирающей власти и по принципам коллегиального устройства государственных учреждений, составная часть Духовной Коллегии. – Так мы, в противоположность объяснению г. Рункевича, понимаем и, по нашему мнению, следует понимать происхождение обер-прокурорской должности в Св. Синоде.

По пункту б). Автор монографии нестройно изложил содержание обер-прокурорской инструкции. Изложив значительную часть ее содержания, он на стр. 278 высказывает: «Заканчивалась (заканчивается?) инструкция уподоблением обер-прокурора оку цареву и стряпчему о делах государственных» и т. д. Затем он критикует «составление» ее и снова, по окончании критики, возвращается к ее содержанию (стр. 279): «По пятому пункту инструкции, Обер-прокурору «должно в своей дирекции иметь» и т. д. – Далее, – г. Рункевич допустил неточности в критических своих заметках об инструкции обер-прокурора. Он говорит: «Эта инструкция не была сенатом составлена применительно к генерал-прокурорской, как того требовал высочайший указ, а буквально с нее списана с заменой только двух слов» (стр. 278). – Высочайший указ не требовал от сената «составить инструкцию», а повелевал «дать инструкцию» обер-прокурору. Что касается до того, что она «списана», – объясняется вышеприведенным нами указом Государя о способе составления регламентов для коллегии «против Адмиралтейской Коллегии», повелевающим «переменять только имена, а анштальт» оставлять «во всем сходным». – Отмеченные г. Рункевичем «несообразности» в инструкции правильнее назвать недосмотрами копииста, ее писавшего.

По пункту в). Критика г. Рункевича положений и мнений гг. Благовидова и Голубева, в особенности Благовидова, написанная менее, чем на двух страницах (ст. 279–280), производит на меня крайне тяжелое и неприятное впечатление. Как бы я желал, чтобы ее не было в таком ученом труде, какова – рассматриваемая монография! Это ложка дегтя в кадке меду. Критика написана более чем резко, неуважительно к ученым трудам достоуважаемых авторов, исполнена неверностей, ошибок и даже непристойности. Критика краткая, но г. Рункевич ссылается в примечании на «краткую свою рецензию на книгу» г. Благовидова «Обер-прокуроры Святейшего Синода в XVIII и в первой половине XIX ст.» Казань. 1899 г. «с указанием (г. Рункевича) допущенных в ней фактических ошибок за время царствования Петра, см. в «Страннике», 1899 г. июнь», стр. 367–375. Мы считаем долгом разобрать критические упреки г. Рункевича профессору Благовидову, высказанные им и в его монографии, и в «краткой его рецензии», более обширной, чем помещенная в монографии критика.

Г. Рункевич так начинает (стр. 279) свою критику: «Изложение (обер-прокурорской) инструкции так ясно, требования ее столь определенны, что только извращением совершенно прямого смысла самых простых понятий, проще сказать – научным невежеством может быть объяснено утверждение, будто учреждение в синоде должности обер-прокурора было «привнесением личного начала в коллегиально организованное высшее церковное учреждение», выражало собой поворотное настроение Петра во взгляде на коллегиальное управление (цитирует здесь стр. 27, 33–35, 106 книги г. Благовидова), было проявлением специального недоверия Петра к органу высшего церковного управления ради составлявших его лиц, духовных особ, к которым Петр не мог будто бы питать ни симпатий, ни доверия, потому что духовенство вообще не сочувствовало петровым реформам» (цитирует г. Рункевич стр. 22 г. Благовидова и сочинение г. А. Голубева «Св. Синоде». «Внутр. быт», II, 265).

Г. Рункевич представляет дело так, будто от положения, за которые он обвиняет гг. Благовидова и Голубева в «извращении самых простых понятий» и в «научном невежестве», основываются в сочинениях их на «изложении (обер-прокурорской) инструкции и на требованиях ее». Но приведенные г. Рункевичем и приписываемые им гг. Благовидову и Голубеву положения в сочинениях их ни в какой связи с «изложением инструкции и ее требованиями» не стоят.

Г. Рункевич обвиняет г. Благовидова в «утверждении», что «учреждение в Синоде должности Обер-прокурора было «привнесением личного начала в коллегиально организованное церковное учреждение». Правда, – эта мысль выражена в сочинении г. Благовидова, – и мысль верная. Это не только мысль, но несомненный исторический факт. Учреждена Духовная Коллегия, названная Св. Синодом; присутствие его составлено из многих равноправных лиц, составляющих собрание. В 1722 г. при Св. Синоде, при его присутствии, учреждена единоличная должность с названием обер-прокурора. Таким образом, в высшем церковном учреждении соединены два различные начала: коллегиальное начало и единоличное в должности обер-прокурора. Как же можно отвергать действительный факт? на цитируемой г. Рункевичем странице сочинения г. Благовидова только и говорится автором: «Высочайшим указом от 11 мая 1722 г. Петр, не разрушая и даже не желая ослаблять новых начал, положенных в основу организации высшего церковного управления (лучше бы – учреждения или установления), ввел в коллегиальный синод личное начало в форме должности обер-прокурора, поставленного в ближайшие (это – слишком) отношение к верховной власти». И мысль, и выражение ее не г. Благовидовым придуманы; они взяты из превосходно составленной ученой книги покойного профессора А.Д. Градовского – «Высшая администрация России XVIII ст. и генерал-прокуроры» изд. 1866 г. Жаль, что г. Рункевич не ознакомился с этой книгой. Она будет ему весьма полезна при дальнейших трудах его по исследованию истории развития обер-прокурорской должности при Св. Синоде.

Затем г. Рункевич приписывает профессору Благовидову, утверждение, будто учреждение в Синоде должности обер-прокурора...выражало собой поворотное настроение Петра во взгляде на коллегиальное управление». Такого «утверждения» нет в книге г. Благовидова. Мы внимательно прочли всю его книгу и несколько раз ее просматривали и особенно цитируемые г. Рункевичем ее страницы, на которых он находит приписываемое г. Благовидову означенное «утверждение», и не нашли ни мысли, ни выражение о «поворотном настроении Петра во взгляде на коллегиальное управление».

Обвинение г. Рункевичем гг. Благовидова и Голубева в утверждении, что учреждение обер-прокурорской должности в Синоде «было проявлением специального недоверия Петра к органу высшего церковного управление ради составлявших его лиц духовных особ», справедливо, но несколько преувеличено словом «специального» недоверия.

Г. Рункевич старается доказать основательность своих обвинений гг. Благовидова и Голубева; но доказательства его более теоретического свойства, чем фактического рода, и отчасти основываются на том, что означенные ученые безразлично употребляют в отношении к Синоду слова «учреждение» и «управление» и тем подают повод их критику обвинять их, что они допускают мысль – будто «личное начало, в форме новой должности обер-прокурора, введено в преобразованное церковное управление». Вместо «управление» поставить термин «учреждение» – и обвинение должно пасть. Но г. Рункевич, в виду такого безразличия в употреблении терминов, в юриспруденции строго различающихся, усиливается доказывать, что обер-прокурору не предоставлено «никакого участия в делах высшего управления». «Дело обер-прокурора, – утверждает он, – состояло, по инструкции, в том, чтобы «смотреть», «предлагать», а «в случае упорного (советуется г. Рункевичу не употреблять такого прилагательного имени в отношении к учреждению, о котором пишет) отстаивания Синодом несправедливости или несогласия с законом, приостановить исполнение решения до высочайшего рассмотрения» и т. п.

В «краткой рецензии» на книгу г. Благовидова г. Рункевич обвиняет автора книги за то, что он называет свою книгу в ее «подзаголовке» историей «развития обер-прокурорской власти в синодальном ведомстве», и уверяет, что можно говорить не о власти, а «о влиянии обер-прокурора на дела церковного управления. Такое влияние со стороны обер-прокуроров, как стражей государственных интересов при церковном управлении, могло быть и действительно было и большее, и меньшее, весьма значительное». Нам сказывали, что это обвинение так подействовало на г. Благовидова, что он даже переменил обертку своей книги и на новой обертке слово «власти» заменил словом «влияния». Мы не понимаем – почему бы за обер-прокурором и не признавать той власти, какую он стяжал в историческом развитии своей должности. Сам г. Рункевич в своей монографии признает (стр. 280), что даже в петровское время «влияние обер-прокурора на дела в Синоде ограничивалось властью приостановить исполнение решений» и что его власть распространялась на всех светских служащих по духовному ведомству (стр. 287). Г. Рункевич знает, что обер-прокурор есть «око царево» в Синоде, то есть, имеет право надзора или надзирающую власть; а надзирающая его власть с течением времени послужила основанием к развитию руководственной, за тем административной и т. д.

Если же следует заботиться о строгой точности терминов; то, по моему мнению, следовало бы г. Благовидову озаглавить на обертке свою книгу: «развитие обер-прокурорской должности». А г. Рункевича, настаивающего в своей рецензии на том, что в историческом исследовании о должности обер-прокурора следует говорить не о власти, а «о влиянии»; мы можем спросить: какое же влияние – «большее, меньшее и весьма значительное» – на дела церковного управления обер-прокурор имел – нравственное или юридическое? – Несомненно юридическое, – на основании прав и обязанностей по должности. Всякое же должностное лицо, обладающее по закону совокупностью прав и обязанностей в отношениях к другим лицам или учреждениям, есть власть. Таким образом сам г. Рункевич признает власть за обер-прокурором.

По пункту д). На 281-ой странице г. Рункевич пишет: «В науке высказана мысль, что в Синоде, как постоянном церковном соборе, положено было присутствовать обер-прокурору, как представителю царской власти – «по примеру вселенских и поместных, греческих и русских соборов, на которых обыкновенно присутствовал или сам царь, или уполномоченный от него», – и цитирует «Н. Кедров, «Дух. Сегл. 61». Почему г. Рункевич цитируемое сочинение г. Кедрова возвел в значение «науки» – не объясняется.

В §§ XV и XVI пятой главы монографии тщательно собраны и безукоризненно изложены автором его сведения о деятельности первого синодального обер-прокурора И.В. Болтина по его должности и об его содержании. Но биографического очерка его нет в монографии. Книга г. Благовидова дополняет в этом отношении недостаток монографии г. Рункевича.

В шестой главе (стр. 291–333), под рубрикой «Дела и власть Св. Синода», автор успешно старается определить и разграничить ведомство или компетенцию Св. Синода на основании законодательства (Духовного Регламента, указов и резолюций Государя) и деловых сношений с правительственными установлениями. В §§ I–III перечисляются, на основании Регламента и резолюций Государя, подлежавшие ведению Св. Синода предметы и дела относительно веры, богослужения и религиозно–нравственной жизни в народе и по управлению епархиями, определяется объем церковной подсудности по содержанию и сообщаются некоторые сведения о положении церковных вотчин в отношении к Св. Синоду; в § IV излагаются меры, предпринимавшиеся Св. Синодом к установлению границ своего ведомства от вмешательства сената, коллегий и провинциальных светских властей; в §§ V и VI отграничивается компетенция Св. Синода в значении высшей инстанции по делам административным, судебным и подлежащим ведению надзирающей власти. В §§ VII–XI выясняются положения, значения и отношение Св. Синода в ряду государственных и церковных учреждений. Предмет, изложенный в этих §§, обозначается автором в оглавлении его книги термином «власть Синода». Властью называется на юридическом языке совокупность прав на определенные законодательством действия, отправления и отношения, присвоенные известному должностному лицу или учреждению. Посему означение содержания указанных §§ термином «власть Синода» правильным назвать нельзя. Составление всей главы требовало от автора много труда, вдумчивости и знакомства с юридической классификацией предметов, могущих подлежать ведению тех или других учреждений. Юридические понятия начала XVIII века в разграничении ведомства церкви и государственных учреждений были весьма неясны и неопределенны не только у нас в России, но даже в ученых сочинениях юристов и политиков западной Европы. Г. Рункевич в рассматриваемой главе выяснил объем ведомства Св. Синода в первые годы его существование и по предметам, и по лицам с достаточной точностью и полнотой, на сколько это выяснение возможно на основании тогдашнего законодательства и содержания производившихся тогда и сохранившихся до нашего времени дел.

В седьмой главе монографии (стр. 334–391) подробно изображено автором монографии «Делопроизводство» в Св. Синоде в период первоначального его устройства. Глава составлена автором на основании Генерального Регламента (§ 1) и по преимуществу «описания дел, в архиве Св. Синода хранящихся», и непосредственного осмотра книг и дел. Знакомство с содержанием этой главы очень полезно для лиц, приступающих к архивным занятиям (по разбору дел и книг) и ученым исследованиям в архивах первой половины XVIII века. Делопроизводство XVIII в., в русских правительственных установлениях с учреждением коллегий, очень значительно различается от делопроизводства в приказах XVII и первых двадцати лет XVIII в. Порядка и форм ведения дел в приказах XVII века законодательство не устанавливало: все слагалось обычаем. При учреждении коллегий издан Генеральный Регламент, которым установлены с значительной подробностью обязательные формы канцелярских бумаг и книг, правила течения дел в учреждениях с указанием стадий, чрез которые они должны проходить и т. п. Кроме Генерального Регламента, в каждой коллегии должен быть составлен специальный регламент. Ранее всех сочинила для себя регламент Адмиралтейская Коллегия. По повелении Государя в 1722 г., сочинялись регламенты применительно к Адмиралтейскому во всех коллегиях; но они большей частью оставались проектами, не получившими утверждения и подвергавшимися с течением времени пересмотрам²⁴. Движение дел в каждой коллегии поэтому происходило частью по узаконениям Генерального Регламента, частью по наставлениям проектов специального регламента и частью по установившимся канцелярским обычаям. В «Духовном Регламенте» не было установлено порядка ведения дел в Духовной Коллегии. По открытии ее, приняты были канцелярией ее в порядке делопроизводства правила Генерального Регламента. Но правила эти применялись своеобразно и на практике развивались и видоизменялись. Кроме того, в самой Синодской канцелярии при течении дел возникали вопросы относительно, например, форм сношений Св. Синода с правительственными учреждениями и лицами, должностными и частными: вопросы эти разрешались Св. Синодом. Г. Рункевич подробно, ясно и отчетливо излагает все стадии движение дел. При этом изложении он иногда останавливается внимательно на отдельных моментах и стадиях, если дело поступает в специальное учреждение, существовавшее в Св. Синоде. По этому поводу он входит в исследование этого учреждения и сообщает возможно полные сведения о нем. Так он обстоятельно выяснил значение так называемых «контор» при Св. Синоде, собрал сведения и дает указание о всех «конференциях Синода и Сената», бывших в течение 1724–1725 гг. По изображению г. Рункевича, моменты движения дел в Св. Синоде были следующие: поступление бумаги в Синод и принятие ее, зарегистрирование ее в канцелярии, запись в одну из книг, которые велись в канцелярии для четырех категорий входящих бумаг, рассмотрение и решение, составление и подпись протокола, исполнение определение Св. Синода, рассылка синодальных указов, получение рапортов о принятии и исполнении синодальных распоряжений. В заключительном § этой главы автором книги указаны характеристические черты делопроизводства времени: медленность, сложная формальность, недостаток надзора за своевременным выполнением каждым чиновником своей обязанности по участию в движении отдельных дел. – Находя изложение главы вполне соответствующим предмету ее содержания, мы не усматриваем в ней различения г. Рункевичем дел в их движении по содержанию – административных, судебных, законодательных.

В восьмой главе монографии (стр. 391–407) рассказывается о «переездах Св. Синода»: о выезде в Москву в конце 1721 г., возвращении в С.П. Бург в 1723 г. и о новом выезде в 1724 г. в Москву. – С этими «переездами Синода» соединяется образование временных отделений Св. Синода в Москве и С.П. Бурге под наименованиям «синодальных членов оставшихся или обретающихся в С.П. Бурге», «канцелярии или конторы московского синодального правления» и т. п. Здесь любопытны подробности распоряжений Св. Синода о способах и средствах к переездам членов его, чиновников и канцеляристов, о помещениях их в Москве и о тому подобных предметах, имеющих отношение к бытовой жизни лиц государственной службы начала двадцатых годов ХVIII столетия. – Никаких замечаний относительно содержания и изложения главы не имеем: она должна быть отнесена к достоинствам монографии, и недостатков в ней мы не находим.

В девятой и последней главе монографии (стр. 407–429) представлена и описана «Хозяйственная часть» святейшего Синода, как учреждения. В этой главе описываются те здания, в которых Св. Синод имел в С. Петербурге и Москве свои заседания и помещалась его канцелярия. Петербургские помещения Св. Синода – сначала на петербургской стороне, на берегу Невы, в деревянном, так называемом «Брюсовском доме», а затем – в каменных палатах Гагаринского дома» на углу первой линии Васильевского острова при Неве, описаны подробно и с внешней стороны, и по внутреннему убранству со всеми принадлежностями, и по занимаемому ими пространству. Сообщены подробности о перестройке помещений из частных домов в казенные присутственные здания с показанием издержек, на то употребленных. В Москве для заседаний Синода, во время его пребывания здесь, были изготовлены в патриаршем доме «крестовая патриаршая палата» и «знатные келии» патриархов. С подробностью описана зала заседаний Синода. Упоминается в главе о комиссарах, которые наведывали зданиями Синода, и сообщается о лицах, состоявших при Синоде для услуг, соответственных названиям «караульных солдат», матросов и сторожей, о содержании их, о приходе и расходе сумм на содержание Синода, как учреждения и т. п. Содержание главы весьма любопытно, при ее чтении, с бытовой, так сказать, стороны Синода, со стороны его внешней обстановки. Автор главы собрал сведения, в ней живо и наглядно изложенные, не только из печатных изданий («Истории С.П. Бурга, Π.Н. Петрова», «Историко-статистических сведений о спбургской епархии», «Описание дел архива Св. Синода»), но отчасти из архивов Св. Синода, Государственного и Министерства Юстиции в Москве.

После довольно подробного и внимательного рассмотрения монографии г. Рункевича, мы находим в ней весьма ценный вклад в церковно-историческую литературу о Св. Синоде. Отличительные достоинства этого ученого сочинение следующие: содержание в нем новых архивных изысканий, знакомство автора с литературой предмета, богатство сообщаемых сведений, живость и увлекающая читателя занимательность исторического изложения, многосторонность рассмотрения предмета, отношение монографии к обещаемым со стороны автора последующим его трудам, появление которых в высшей степени желательно, и самостоятельность в построении, исследовании и в разработке предмета. Довольно многочисленные наши замечания, возражения, споры с автором и упреки автору допущены нами в разборе монографии исключительно по глубокому уважению к ученому его труду и к величайшей важности предмета его исследований. Рассмотренной нами монографией, в случае продолжения автором ее в том же роде предположенных и обещаемых им исследований, полагается эпоха в учено-литературной разработке истории Св. Синода и истории Русской церкви в синодальный период.

Принимая во внимание замечательное трудолюбие и успехи молодого ученого в церковно-исторических исследованиях и в частности выдающиеся достоинства рассмотренной нами монографии г. Рункевича под заглавием: «Учреждение и первоначальное устройство Святейшего Правительствующего Синода» (1721–1725 гг.), мы, с своей стороны, признаем автора вполне и достойно заслуживающим поощрительной Уваровской премии, совершенно соответственно «Положению о наградах графа Уварова», и считаем своим долгом ходатайствовать пред Академией наук об удостоении автора монографии означенной награды.