Святые пророки Иезикиль и Даниил и книги их пророчеств

Пророк Иезекииль, один из четырех великих Пророков, происходил от колена Левиина, принадлежал к знатному священническому роду, был сын священника Вузия, после которого и сам, по всей вероятности, исправлял священническую должность при храме Иерусалимском. Он родился в царствование Иосии, в иудейском городе Сарире и, будучи двадцати пяти лет от роду, отведен был в Вавилон пленником вместе с царем Иехонией, во второе переселение Иудеев. Спустя около пяти лет после того, на тридцатом году его жизни, когда он находился среди пленных в Месопотамии при небольшой речке Ховар, в пятый день четвертого месяца, представилось ему дивное и величественное видение славы Божией. Он почувствовал на себе руку Господню и увидел отверстые небеса, затем следовало видение таинственной колесницы, на которой узрел пророк мужа, сидящего на сапфировидном престоле, под которым в постепенном нисхождении являлись: великое облако, окруженное светом, при сильном ветре; четверо животных, из коих каждое имело четыре лица: человеческое, львиное, воловье и орлиное и столько же крыл птичьих и рук человеческих; четыре большие одушевленные колеса, по одному при каждом животном, и в них другие четыре колеса, все двигались и останавливались вместе с животными (Иез. гл. 1). При этом видении Иезекииль от ужаса пал на землю; но глас Сидящего на престоле повелел ему встать, и в то же время некоей невидимой силою он был поднят и поставлен на ноги. Вслед за сим увидел он простертую к нему руку и в ней свиток книжный, на котором, внутри и вне, написаны были рыдание, и жалость, и горе; причем Сидящий на престоле сказал ему: „сыне человечь, снеждь свиток сей, и иди, и рцы сыном Израилевым“. Иезекииль отверз уста свои и съел свиток, который показался для вкуса его сладким, как мед (Иез. 2:1,2,9,10, 3:1–3).С того самого часа он исполнился духа пророческого и, получая разновременно от Бога наставления, предлагал их Иудеям вавилонским, тогда как современник его Иеремия проповедовал Иудеям иерусалимским. Пророческое служение свое продолжал Иезекииль с пятого года пленения Иехонии до двадцать седьмого года, то есть, в течение двадцати двух лет. В то время, когда он изрекал последние свои пророчества, ему было уже пятьдесят два года от рождения. Не известно, чем он занимался с тех пор, и какой род смерти завершил его святую жизнь. Древнее предание гласит, что он был умерщвлен одним из иудейских князей, которого с ревностью обличал за идолослужение и беззаконные дела. Иудеи утверждают, что тело его погребено на поле Маур, в одной пещере с Симом и Арфаксадом, прародителями Авраама, что к его гробу собирались верные поклонники истинного Бога для совершения своих молитв и, что могила его доныне видима на берегах Евфрата. О внешнем виде сего пророка сказано по преданию в Прологе: „бе же возрастом долг и светел лицем, браду рассохату имея и долгу“. Итак, пророк Иезекииль все время пророческого служения своего провел на севере Месопотамии. Область эта особенно замечательна была для Иудеев того времени тем, что старые переселенцы Еврейские из разрушенного царства Израильского встретились здесь с новыми переселенцами из Иудейского царства: что они должны были чувствовать при встрече? Исполнение пророчеств. Круг деятельности пророка Иезекииля был потому очень важен, и почва для этой деятельности, вообще говоря, была кажется лучше, чем какая выпала на долю его старшему современнику Иеремии. По понятной причине, именно лучшая часть народа отведена была в плен при Иехонии, когда переселен был и пророк: худшие из нации, которые смеялись над пророчествами пророков, напрягали все усилия, чтобы получить позволение остаться в отечественной земле, тогда как лучшие из народа, веря и зная, что погибель Еврейского царства неизбежна, что она составляет необходимое условие его восстановления, добровольно, по первому требованию победителей оставляли отечественную землю, для переселения в чужую, шли на политическую смерть, которая была единственным средством и условием к воскресению в новую политическую жизнь. Такое отношение переселившихся к оставшимся в отечестве ясно показал пророк Иеремия, сравнив первых со смоквами хорошими, а последних с гнилыми. Впрочем, само собою разумеется, и это различие было лишь относительно. Призывая к пророческому служению, Бог говорит, что Он чело пророка сделает как алмаз, чтобы он не боялся народа (3, 8 – 9); ибо это народ непокорный. Само собою разумеется, что некоторые и из худшей части народа были против воли отведены в плен, попали в число лучшей части, да и лучшие, живя среди народа, имеющего нечистые уста, могли подвергаться и подвергались многим искушениям: они поставлены были среди языческого мира, и безбожный дух окружающей их среды и времени должен был на них сильно действовать. Предвозвещенный суд над Иудеей, казалось, медлил разразиться над нею; царство Седекии казалось довольно твердым; казалось, что при этом царе можно было жить безопасно, как это видно из книги Плача; политический союз Еврейского царства с Египтянами, сильнейшим из окружных народов, казалось, подавал и мог питать надежду на восстановление политической независимости Иудейского царства. Начальники Иерусалимские не упускали из вида переселенцев, рассчитывали и на их помощь в деле поддержания царства и находили в них сочувствие. Вообще человеческие надежды были сильно возбуждены и поддерживаемы. Вот, думали переселенцы, будет возможно свободное возвращение в отечественную землю, при ослаблении Халдеев, а к этой мысли сама собой примыкала другая – содействовать, по возможности этому ослаблению, а затем и своему освобождению и возвращению. Как скоро эта мысль укреплялась в головах и сердцах Иудеев, божественная цель, для которой они посланы были в землю Халдеев, мало по малу терялась из виду и – колебались лучшие из переселенцев. Как скоро они изыскивали человеческие средства для своего освобождения и возлагали на них свои надежды, затемнялось у них правильное понимание путей Божественных, ведших народ бедствиями и покаянием к его благосостоянию. Возвратиться к Господу была их задача; в этой мысли заключалась уже другая – возвратиться в землю Израилеву, так как эта земля была землею Господа, Господь был там. Даже и те, которые были свободны от таких обольстительных для несчастных покушений, не могли по временам не колебаться и требовали подкрепления своей вере и своим убеждениям. И в самом деле, столько говорили о том, что Бог оставил их совершенно, они живут так далеко от святилища, в чужой земле; их братья обладают святой землей и храмом и по-видимому счастливы, ибо обладание считали они фактически доказательством права. Столько было поводов к соблазнам, недоумениям, колебаниям; ко всему этому и между ними, как видно, появились пророки ложные, которые предсказывали скорое падение царства Вавилонского и возвращение пленных Иудеев, уверяя при том, что Бог никогда не разрушит Своего святого града и не попустит язычникам осквернить Свой храм. Этим они волновали переселенцев, отклоняли народ от благовременного покаяния и препятствовали ему мирно предаться Халдеям и воле Божией, вопреки увещеваниям пророка Иеремии (Иер. гл. 28). Таково было положение переселенцев до последнего разрушения храма и Иерусалима. И вот против чего нужно было бороться пророку Иезекиилю. Соответственно всему этому, главная цель пророчеств Иезекииля в продолжение этого времени состояла в том, чтобы показать народу, что Навуходоносор и царство Вавилонское были орудиями гнева Божия на Иудеев, и что они посему должны сносить заслуженное наказание с терпением и покаянием; причем, само собою разумеется, необходимы были строгие, претительные речи, обличения, увещания, убеждения, каковы и действительно, большей частью, речи, произнесенные в это время (Иез. гл. 1 – 32). Но вот великая катастрофа, бывшая доселе средоточием всех пророчеств пророка, наступила: Иерусалим разрушен, святилище в запустении. Слово Иеговы пришло в исполнение: глубокое, потрясающее впечатление должно было произвести на всех Иудеев это событие; все мечты разлетелись как дым; народ должен был теперь увидеть волю Божию и покориться ей. И деятельность пророка Иезекииля должна была изменить свой характер и направление. Далее настоящего должен был быть устремлен теперь взор пророка, к будущему, к тому, что должно было выйти из этого бедствия для народа. И вот слово прощения переменяется на слово утешения. Взор веры останавливается на полноте Божественной благодати, в этой вере – обновление Израиля; пророк развивает идею будущего спасения в возвышенных образах. Это – отличительный характер его пророчеств в продолжение этого второго периода его пророческой деятельности, от разрушения Иерусалима и храма до смерти его (Иез. гл. 33 – 48). Обозрим несколько раздельнее предметы его пророчеств.

Из сказанного уже можно заключить, что содержание пророческой книги Иезекииля весьма сходно с содержанием книги пророка Иеремии. Оба эти пророка, хотя отдаленные друг от друга расстоянием, предсказывали Иудеям одно и то же, первый в Вавилоне, второй в Иерусалиме. Понятно, что пророчества Иезекииля не относятся и не могли относиться и иметь значение только в той среде, в которой он действовал; истинный страж дома Израилева, он должен был иметь в виду всю теократию. Его внимание должно быть обращено на Иерусалим, на народ Иудейский во всей его целости, и его пророчества и для Иерусалимлян должны были иметь такое же значение, как и пророчества Иеремии, жившего среди них. Пророк, действительно, и имеет в виду Иудею и Иерусалим; вокруг них движутся все его видения и созерцания. Главные предметы его пророчеств следующие:

1) Последнее окончательное пленение Иудеев и разрушение Иерусалима Навуходоносором (Иез. гл. 4 – 12), причем часть жителей потребится моровою язвою, часть умрет голодной смертью, часть падет от меча и часть рассеяна будет по лицу земли (гл. 5). Угрожая столь великим бедствием, пророк показывал вместе и причины оного, заключавшиеся в удалении от Бога и в порочной жизни народа Иудейского. Хотя этот народ покланялся тогда истинному Богу и исполнял некоторые внешние обряды; но в то же время, по примеру своих предков, обнаруживал особенно сильную наклонность к идолослужению и нечестию языческому, как видно из слов сказанных Богом Иезекиилю: „и рече Господь ко мне: сыне человечь, послю тя Аз к дому Израилеву, огорчевающим Мя, иже огорчиша Мя сами и отцы их, отвергошася Мене до сего дне. Понеже оправданией Моих не сотвориша, и заповеди Моя отринуша, и субботы Моя оскверниша, и в след кумиров отец их быша очеса их“ (Иез. 2:3, 20:24). Для изображения неверности Богу и беззаконий, коим предавались как Иудеи, так и Израильтяне, пророк сравнивает Иерусалим и Самарию, два главные города их с двумя развратными женщинами и исчисляет те бедствия, которые были и будут следствием их преступного идолопоклонства (Иез. гл. 23). Чтобы показать Иезекиилю, до какой степени распространилось нечестие в доме Израилевом, и сделать его очевидцем преступлений и пороков своего народа, Бог однажды перенес его духом в Иерусалим и поставил в предверии храма Соломонова. Здесь представилась ему мерзость запустения на месте святе. Он увидел вне и внутри храма разнообразные кумиры и старейшин Израильского народа, стоявших и приносивших кадило пред лицем их; увидел потом жен, оплакивавших Фаммуса, то есть, Адониса, почитавшегося у язычников наравне с Венерою, увидел напоследок „мужей, задняя своя давших ко храму Господню“ и с пуком прутьев в руках покланявшихся солнцу; с удивлением смотрит пророк, как слава Божия постепенно оставляла храм, оскверненный идолопоклонством, переходя из внутреннего храма во внешний притвор (Иез. 9:3), отсюда – к воротам, ведущим во храм с восточной стороны (Иез. 10:17) и, наконец, с этого последнего предела храма на близ лежащую гору „прямо града“ (Иез. 11:23). При сем явлении пророк слышал глас Божий, вещавший к нему: „Видел еси, сыне человечь, еда мало дому Иудину еже творити беззакония, яже сотвориша зде? Понеже наполниша землю беззакония, и обратишася разгневати Мя: и се сии простирают лозу, аки ругающеся Мне, и Аз сотворю им с яростию: не пощадит око Мое, и не помилую: и воззовут во уши Моя гласом великим, и не услышу их“ (Иез. гл. 8). После этого Иезекиилю возвещено было грозное определение Божие об Иерусалиме: „приближися отмщение града“, и с тем вместе открыто в видении, каким образом долженствовало совершиться сие отмщение.

2) Освобождение Иудеев от плена Вавилонского и возвращение в землю израильскую. Пророк предсказывает, что они, после вековых заблуждений и ожесточения, обратятся к истинному Богу и будут помилованы: Господь избавит их от ига врагов и введет опять в землю отцов их (Иез. 20:33–44, 36:9–38, 39:25–27). В это время, по слову пророка, Иуда и Ефрем, т. е., Иудейское и Израильское царства не будут уже более разделены, но составят одно царство под одной властью, под скипетром одного царя (Иез. 37:15–28).

3) Но не только на состояние теократии пророк обращает взор свой, но и на отношение её к языческому миру. После сильных речей своих к Израилю, он обращается с не менее сильными речами к язычеству и предсказывает падение важнейших враждебных Иудеям и соседних с ними иноплеменных народов, которые издевались над бедствиями их и радовались разорению и опустошению Иерусалима. Иезекииль попеременно обращал свои пророчества к Аммонитянам, Моавитянам, Едомлянам, Филистимлянам, Тирянам и Египтянам, и возвещал им такую же казнь Божию чрез Халдеев, какую испытали Иудеи (Иез. 25 – 32). Особенно замечательно пророчество о судьбе Тира. Об ограниченности других источников для сведений о Тире, пророчество, относящееся к нему, может доставить большую пользу трудящимся на поприще историческом (Иез. 26:1–25). Пророчество о Египте замечательно тем, что в это время Египет был в хорошем состоянии, был в союзе политическом с Еврейским царством, и Евреи много надеялись на помощь Египтян против Халдеев, для восстановления своей политической независимости. Пророк совершенно разбивает эти надежды.

4) Возобновление храма Иерусалимского и, под образом его, основание Церкви новозаветной и духовного царства Мессии. Говоря о восстановлении храма, пророк с величайшими подробностями описывает устройство его, изображает его размеры (Иез. гл. 40 – 42) и вслед затем присовокупляет: Иез. 43:1,2,5–7, 44:1–31 и дал. В сих словах пророка толкователи видят славу царства благодати, то есть Церкви Христовой, и тайну воплощения Сына Божия от Девы, именуемой здесь „вратами заключенными“ и ни для кого, кроме Самого Бога, непроходимыми, пророк предрекает, что в это время явится раб Божий Давид, истинный и единый князь и пастырь, имеющий привести род человеческий в царство Божие, пророчествует о новой благодати, когда верным последователям Иеговы дастся сердце новое и дух нов, и дастся сила ходить в заповедях Божиих, хранить и творить суды Его (Иез. 36:26–27, 11:19–20), о блаженстве царства, которое готово принять всех в недра свои (Иез. 17:23–24) и с символическим именем своим: тамо Господь соединяет в себе источник животворной воды, оживляющей мертвое грехами человечество (Иез. 47:1–10).

В первом отделении, состоящем из первых трех глав, изображается призвание пророка к пророческому служению, что было в 594 г. Под необыкновенными символами Иегова явился пророку, как всеведущий, всюдуприсущий, вечный, всемогущий и единый и вместе, как Владыка и Промыслитель мира (гл. 1). Это было в храме Иерусалимском, куда он перенесен был духом, т. е., в экстазе из страны плена, где он жил. Бог повелевает пророку идти к народу жестоковыйному и упорному – возвещать ему судьбы Божии без страха и смущения, хотя слова его, вовсе неутешительные для народа, вооружат его против пророка, и он должен будет перенести многое; несмотря на это он не должен ослабевать в деятельности и падать духом, ибо Иегова сам будет укреплять его. Вместе с тем указывается ему на главный предмет его пророческих речей – возвещение бедствий Иерусалиму и Иудее. Но он должен проповедовать не в Иерусалиме и не в Иудее, а среди пленников Месопотамских, и вот в духе он видит себя снова переселенным в страну плена, т. е. выходит из состояния пророческого восторга; после семи дней, которые он провел среди пленников, в новых видениях пророческого восторга ему снова подтверждаются обязанности его призвания (гл. 2 и 3).

С того времени начинается пророческая деятельность Иезекииля. Рядом символических действий и собственно пророчеств он обстоятельно возвещает приближение времени падения Иерусалима и погибели Иудеи, со всей их страшной, бедственной обстановкой. Последние стихи 3 гл. составляют как бы вступление к этим действиям и пророчествам, поколику в них содержится выражение сущности, характера и направления пророческой деятельности Иезекииля. Первыми символическими действиями пророка были следующие:

а) начертание на кирпиче осады Иерусалима; это – указание Иерусалимлянам, что город святой непременно подвергнется осаде (1 – 3);

б) как бы принимая на себя вину дома Иудина и Израилева и показывая степень этой виновности, пророк должен пролежать на левом боку 390 дней за дом Израилев и 40 дней за дом Иудин, из коих каждый день должен считаться за год. В продолжение этого времени пророк мало должен вкушать пищи и воды и есть хлеб, замешанный на человеческом помете, что, впрочем, по жалобе пророка изменено и повелено замесить хлеб на помете животного. Это значило печальное состояние народа во время осады, – ужасный голод, которому подвергнутся Иерусалимляне и после осады, когда рассеянные между язычниками будут есть они нечистый хлеб (4 – 7).

Для определения значения этого числа дней нужно обратить внимание на общую их сумму – 430. Это – число лет Египетского угнетения. Пророк видит в этом типическое обозначение новых судеб Еврейского народа, видит повторение древнего в новой истории Евреев, конечно, не в отношении к внешним одним обстоятельствам, но в отношении самого внутреннего значения того и другого события. Народ предается языческому угнетению, как древле Египетскому; Бог как бы забывает народ свой, не хочет быть на время его истинным, единым Богом, и народ не считает своим народом: так велики грехи его. Предстоящая судьба народа должна напомнить ему вообще Египетское рабство и поношение; судьба Иуды в частности должна напомнить ему 40-летнее пребывание в пустыне – время преобразования внутренней жизни народа и обручения его Богу, как это должно возобновиться и после плена Вавилонского (гл. 4).

Следующее символическое действие и следующие за ним пророчества относятся собственно к изображению внешней стороны предрекаемого бедствия, т. е., осады Иерусалима, опустошения Иудеи и рассеяния народа. Пророк должен обрить волосы и бороду свою и, взяв весы, развесить по частям волосы свои: третью часть сожечь, третью часть изрубить, третью часть не всю бросить на ветер, остальное опять бросить в огонь. Символическое действие означало, что третья часть жителей Иерусалима погибнет от голода и язвы, третья часть от меча, третья часть будет рассеяна и будет посмешищем народов (гл. 5). Далее содержится прямое пророчество, что земля Еврейская будет опустошена, и население её за идолопоклонство погибнет от голода, язвы и войны (6). После того, как пророк созерцал и изобразил в различных отношениях судьбу Израиля, оставалось еще ему сказать об одном пункте, именно о времени, когда настанет это предрекаемое бедствие. Но при этой мысли душа видца переполняется жгучей скорбью: для него ясно, что все это уже близко, очень близко. И вот он изменяет тон своей речи; в заключение этого первого круга своих пророчеств речь его переходит в лирику: 7-я глава, это – возвышенная плачевная песнь,совершенно в духе и с характером песней подобного печального рода, – песнь, в которой изображается близость этого несчастного времени и этого бедственного положения. Все эти откровения, символические действия и пророчества были в год призвания пророка, т. е., в пятый год его плена или 594-й до Рож. Христова. Это видно из связи их одних с другими по единству предмета, характера и по отношению к самым событиям, а равно из надписания 8-й главы, которым отделяется первый круг откровений, речей и действий пророка от последующих.

В шестой год плена, в пятый день шестого месяца, т. е., почти в то же время, в которое в прошедшем году пророк призван был к служению, получил откровения и действовал, как пророк, следовательно, в 593 г., пророк получил новые откровения о настоящем состоянии и ближайшей судьбе Еврейского народа. Эти откровения содержатся в гл. 8 – 11, которые своим началом и заключением, особенно связью предметов, указывают на одно и то же время, на одно и то же хорошо известное и пророку и его слушателям место и, следовательно, составляют одно нераздельное целое. Содержание всего этого отделения следующее: пророк в пророческом восторге видит себя перенесенным, как и в первый раз, в храм Иерусалимский и видит в его разных отделениях совершение различных видов идолослужения Египетского, Финикийского, Сирского, Арабского и Персидского, т. е., идолослужение всех важнейших соседних народов. После сего в видении пророка начинаются казни народа и его представителей, и Иегова удаляется из святого града, как не достойного того, чтобы Святейший присутствовал в нем. Подробности этого замечательного видения таковы: сначала – общее вступление: в доме пророка собрались старцы Иудейские; это конечно не видение, а исторический факт, который сам пророк отделяет от видения. В присутствии этих старейшин, которым он после и сообщил свое видение, Иезекииль приходит в пророческий восторг, в духе переносится в храм Иерусалимский и видит следующее. Видение первое (Иез. 8:3–6). Пророк стоит у дверей северных внутреннего двора храма и видит, что тут стоит мерзкое изображение на северной стороне ворот храма у жертвенника. Это, по мнению толкователей, был идол Ваала Сирского, который поставлен был там, по свидетельству 2 Пар., Манассиею (2Пар. 33:7). Слава Божия, которую пророк и прежде видел, была не далеко, и Иегова с горестью как бы жалуется пророку на то, что делается в храме. Видение второе (Иез. 8:7–13). Во дворе храма всякие изображения пресмыкающихся животных и гнусных зверей и всякие идолы дома Израилева написаны на стене кругом; 70 старцев дома Израилева представители всего народа Еврейского по учреждению Моисея, и между ними Иезания, сын Сафанов, как видно, один из важнейших Иерусалимлян, стоят пред ними и кадят им. Это идолопоклонство Египетское, которое в последнее время заимствовано было Евреями, вероятно, при союзе с Египтянами в последнее время царствования Гоахина. Бог опять указывает пророку на эти мерзости, но говорит, что еще большие совершаются здесь. Затем видение третье (Иез. 8:14–15). У северных врат храма, как видно там же, где было мерзкое изображение, упомянутое выше, сидят женщины и плачут о Фаммузе. Это опять Сирское идолопоклонство; по словам Цавзания, Сирские женщины совершали это служение Фаммузу или Адонису воплем и плачем, сидя около идола: это был бог разврата. Женщины Еврейские плакались пред ним о своем бедственном положении: ибо в этом же месте говорится, что Бог, по всеобщей уверенности Иерусалимлян, оставил землю Свою и не видит ничего.

Указывая пророку на это идолослужение, Бог говорит, что идолопоклонство Иерусалимлян еще не ограничивается этим, и – вот новое, впрочем, последнее видение идолопоклонства в храме Иерусалимском. Во внутреннем преддверии храма стоят около 25-ти человек, стоят спинами своими к самому храму и на восток кланяются солнцу, держа в руках своих пучки ветвей. Это, можно думать, Персидское и Арабское поклонение огню и солнцу. Иегова указывает на этот последний род идолопоклонства и на все предшествующие и отдает на суд самого пророка – можно ли терпеть ему подобное бесчестие, можно ли не удалиться от святого жилища своего и не наказать преступников? (гл. 8).

Теперь начинается видение казней беззаконного и упорного в идолослужении народа. – Тогда как громкий голос возвещает приближение отмщения городу, являются шесть мужей или Ангелов с „секирами потребления“ в руках; слава Божия с обычного своего места на кивоте завета во святом святых удаляется к порогу храма, и к ней является седьмой муж – Ангел. Он, по повелению Божию, идет и кладет печать на тех, которые еще верны Богу и сожалеют о нечестии народном, а шести Ангелам с секирами Бог повелевает идти избить все население Иерусалима, кроме запечатленных, что они и исполняют, начав со старейшин, служивших идолам во внешнем дворе храма. Любящая душа пророка поражена такой страшной казнью, и он, павши ниц, спрашивает Иегову: неужели Он так истребит весь Иерусалим? Бог отвечает, что Ему более ничего не остается делать, что виноват сам народ, его щадить нельзя (9). Второе видение казни: возвратившемуся седьмому Ангелу Бог повелевает взять у Херувимов горячих углей и бросить их на Иерусалим и, таким образом, из Ангела – освободителя стать, подобно остальным шести, Ангелом – истребителем. Это означало крайнее бедствие, – не осталось ни одного избавителя. При этом слава Божия отошла от порога храма и снова стала над Херувимами, которые понесли ее из храма вон, остановившись еще раз и – в последний раз – при выходе из храма у восточных ворот. В храме было идолослужение, и не было уже места славе Иеговы. Пророк при этом подробно описывает явление этой славы Божией на Херувимах и не раз вспоминает, что видение вообще было то же, как и за год перед этим на реке Ховар и на поле (10). Третье и последнее видение казни. Пророк, при двух последних видениях, стоял уже, как можно думать, вне храма, ибо, только находясь вне храма, он мог созерцать их. Теперь в духе пророк переносится опять в самый храм и видит опять 25 мужей, которые все еще не верят близости бедствия и не хотят слушаться Иеговы. Это, по мнению толкователей, были представители священнического рода, который особенно должен был исследовать пути Божии, но который их-то особенно и не понимал.

Бог повелевает пророку обличить заблуждения этих представителей и окончательно подтвердить непреложность Божия суда о скорой погибели Иерусалима. В продолжение своей обличительной речи пророк видел, как один из этих 25 старшин умер в предзнаменование верности исполнения пророчества. Пораженный этим, пророк снова спрашивает Бога: неужели Он до конца истребит останок Израиля? Бог отвечает, что Он истребит и рассеет Израиля, но не до конца, а останок рассеянных некогда соберет и возвратит в землю свою, и они обратятся к Нему сердцем, и Он будет им в Бога, а они Ему в люди – (17 – 21). Это – Мессианское пророчество, подобное таковым же пророчествам Иеремии. После такого решительного и ясного определения, слава Божия совершенно оставляет храм до времени, и на крыльях Херувимов удаляется на близлежащую гору. Экстаз окончился. Пророк увидел себя снова перенесенным от Иерусалима в Вавилонию к пленникам. Он пришел в себя, в нормальное состояние и рассказал пленникам о видении.

Что касается до приложения этих откровений к самым событиям, то, само собою разумеется, что полного фактического соотношения между ними в истории во всех подробностях искать не следует и даже ожидать нельзя. Это не фактнчески-статистическое описание религиозно-нравственного быта Иерусалимлян в данное время, но типически-идеальное изображение их внутреннего религиозно-нравственного состояния в это время, и между ними, следовательно, есть и должно искать только такого же соотношения, какое находится вообще между типически-идеальным изображением действительности и самой фактической действительностью. Точно то же должно сказать и об отношении изображаемых казней к действительным казням, постигшим народ за его такое нечестие. Это не фактическое перечисление и изображение будущих наказаний, а образное описание сущности вообще наказания, какое постигнет Иерусалим. Оно описано образами, взятыми из представления отношений теократического царя – Бога к народу своему, которые из чистой духовности отрешены и воплощены в наглядных образах. Чистая мысль, без образа, та, что если Иерусалимляне так заражены идолопоклонством всех соседних народов, что даже во храме – мерзость запустения: то, значит, отношения народа, как заветного народа, к Богу своему нарушено; самый храм – центр теократии не может уже быть местом пребывания Иеговы, и народ должен подвергнуться наказанию за нарушение завета, и тем тягчайшему, чем преступнее это нарушение; он должен не только лишиться своей земли и жить с язычниками, но должен быть порабощен этими последними, так как он, стоя выше этих последних, по особенному завету, стал ниже их – добровольным, дерзким нарушением этого завета. По прошествии же известного времени они возвратятся в землю свою.

Речи и символические действия, заключающиеся в след. 8-ми гл. с 12 по 19-ю, составляют также особое, приведенное в порядок, целое, которое относится к предшествующему отделению (8 – 11 гл.), как частное к общему, как подробное развитие, посредством символических действий и речей, того, что в общих чертах заключается в рассмотренном видении. Они относятся, вероятно, к тому же времени или точнее к тому же году, к которому – и помянутое видение; об этом можно заключать из того, что в надписании 20 гл. обозначен год, следующий за тем годом, который обозначен в надписании 8-й гл.; а речи пророка, как видно из книги, записаны в хронологическом порядке; следовательно, рассматриваемое отделение все относится к одному году с видением, шестому плена или 591 г. до Р. X. На это же указывает и единство предмета этого отделения с предметом видения, поколику первый, как мы сейчас заметили, есть только подробнейшее развитие последнего. Об этом же свидетельствует, наконец, изображение лиц и религиозно-нравственного состояния Иудеев, которые именно в это время были такими, какими изображает их Иезекииль, как об этом с достоверностью можно заключать из речей, произнесенных пророком Иеремией в это же время в Иерусалиме, речей, которые, по содержанию, духу и характеру и по изображению обстоятельств времени, весьма сходны с речами Иезекииля, находящимися в рассматриваемом отделении. Общая мысль всего этого отделения такова: Пророк указывает и изображает тогдашние предрассудки и ложные, испорченные убеждения народа и особенные греховные порывы духа времени и осуждает их, указывая на истинные потребности общества. В частности, после кратко выраженной общей мысли об ослеплении народа, он преследует три главных ложных направления в религиозно-нравственном состоянии его.

а)   Народ, как известно из книг Иеремии и самого Иезекииля, не думал о плене, как бедствии общенародном, не верил ему, подущаемый лжепророками; он сильно рассчитывал на своего царя (Седекию). Вопреки этому, Иезекииль символическим действием приготовления к пленению днем и выходом сквозь стену ночью, так что он при этом и земли не видел, завязав себе глаза, показал наглядно судьбу самого царя, который тайно убежал было от войска Навуходоносорова, но был пойман и отведен пленником в Вавилон, хотя, ослепленный, и не увидел земли той, и – судьбу народа, который так же должен был идти в плен и уничижиться; некоторые же должны быть истреблены мечом, голодом и язвою (Иез. 12:3–16).

б)   Если народ нашествие сильных Халдейских войск и считал неизбежным, основываясь на словах пророков, то, подстрекаемый лжепророками и не понимая истинного положения дел, считал это нашествие не более важным, как и прежние, т. е., не угрожающим его политическому существованию, а временным, случайным нашествием, следы которого, при перемене воинского счастья, скоро изгладятся. Вопреки этому, пророк говорит, что это нашествие превратит землю в пустыню, так страшно и неизгладимо будет оно (17 – 20). Впрочем, пророк не подробно описывает это, частью потому, что оно есть неизбежный результат сделанного им и сказанного в предшествующей речи, частью потому, что пророк касался этого предмета еще прежде.

в)   Наконец, народ, как видно, находился в том ложном убеждении, что если что важное и будет в самом деле, как говорят пророки, то не скоро еще это придет: ибо, думал он, пророки обыкновенно предсказывают об отдаленных будущих событиях. Такое убеждение в народе было во все время усиленной деятельности пророков, когда они начали предрекать беды; на это убеждение указывают пророки Амос, Исаия и др. Вопреки этому, пророк говорит, что настоящие пророчества его относятся к весьма близкому будущему, которое можно почесть уже настоящим (21 – 28). Таким образом, пророк упорство и неверие народа преследует в его главных направлениях, где и как только оно обнаруживалось между пленниками и в Иерусалиме, и противопоставляет им простую, ясно выраженную волю Божию о дальнейшей судьбе народа.

Речь 13-й гл. направлена против ложных пророков; она подготовлена упоминанием в предшествующей речи о ложных пророках и составляет подробное развитие этого, кратко сказанного о них. Чем выразительнее там пророк утверждает истинность и достоверность истинного пророчества, тем сильнее предостерегает он от ложных пророков, разоблачая их ложь. Эта речь пророка имеет значение не только для обитателей Иерусалима, но и для переселенцев, так как и между ними возник и развился дух ложного пророчества, и Иеремия вынужден был предостерегать переселенцев Вавилонских от слепого доверия их ложным пророчествам (Иер. 29:8,9,15). Речь пророка распадается на две части: первая (1 – 17) направлена против ложных пророков, вторая (17 – 23) – против ложных пророчиц. Впрочем, это разделение, очевидно, только внешнее; пророк употребляет его только для того, чтобы полнее и подробнее, а вместе с тем и раздельнее раскрыть главные стремления и побуждения, лежавшие в основании ложного пророчества. Так, в мужах – лжепророках он видит таких людей, которые, из честолюбия и ослепления славой, во чтобы то ни стало старались казаться истинными представителями и водителями теократии и событий теократического царства; но тщетное желание! Они только по-видимому, по внешности казались истинными пророками, а на самом деле – внутренне были лишены всякой Божественной силы, всякого истинно-пророческого воодушевления; потому находились в грубом самообольщении и лжи и только ложью и обманом старались и могли увлекать за собой сердце легкомысленных из народа (1 – 16). В женщинах – лжепророчицах, с другой стороны, зло является в своем нагом образе: сами, будучи преданы изнеженности и разврату, они в своей деятельности и в своих речах искали одного только собственного интереса; алчность и удовлетворение чувственности – вот что лежит в основании всех их речей, которыми они старались ослепить и увлекать народ. Оба эти стремления ложного пророчества в действительности, без сомнения, были тесно связаны между собой и не относились – одно исключительно к мужам, другое – исключительно к женам, а только – по преимуществу, потому и изображает их пророк по половому различию. За изображением стремлений ложных пророков и пророчиц непосредственно следует возвещение им наказаний. Вея эта речь неоспоримо имеет близкое отношение к подобной речи против ложных пророков пророка Иеремии, и составляет дальнейшее развитие её, преимущественно, кажется, в отношении к пророкам и пророчицам Вавилонским, тогда как речь Иеремии по преимуществу относится к пророкам и пророчицам Иерусалимским. Обличая так решительно обольстительную силу ложного пророчества, пророк мог подать повод к заключению, что на этих ложных пророках и пророчицах лежит вся вина народных бедствий, что народ сам по себе невинен или, по крайней мере, мало виновен перед Богом, и что, следовательно, сила наказания должна обрушиться собственно на этих обольстителей, а народ должен быть освобожден от наказания, или, по крайней мере, для него должно быть умалено наказание. Против этой ложной мысли направлена последующая речь пророка: народ виновен потому уже, что он слушает ложь и принимает ее; и добровольно поддающийся обольщению должен подлежать тому же наказанию, как и обольститель – ложный пророк, вот основная мысль этой речи, которая составляет ничто иное, как продолжение предшествующей речи против обольстителей. Впрочем, пророк имел особенное побуждение развить эту мысль. Несколько человек из старейшин Израильских, люди с совершенно противоположными пророку убеждениями, не верившие пророку и по духу – в сущности, хотя и не по внешности, совершенные идолопоклонники, – пришли к пророку искушать его и предлагали ему вопросы, в надежде услышать ответ от имени Иеговы. Вопросы касались, как видно, именно этого пункта – о степени виновности народа, когда его обольщают ложные пророки, и вот пророк безусловно говорит, что народ, слушающий ложных пророков, так же виновен, как и сами эти пророки. Естественно это объясняется тем, что лжепророки суть порождение самого народа в известное время, и если они явились; то, значит, сам народ виновен; он и слушает их потому, что в них как бы воплощаются его ложные стремления, неверие и нечестие. Он, значит, так же виновен, как и самые пророки. Эта виновность так велика, что даже если бы явились у него такие великие невинные мужи, как Ной, Иов и Даниил; то и они не исходатайствовали бы прощения всему народу, и спаслись бы только сами, не спасши даже самых близких кровных себе. Вообще могут спастись от предстоящих бед только лично более невинные, которые своим поведением заслуживают помилования, остальные все погибнут. В перечислении казней, которые постигнут народ, пророк буквально следует определениям закона Моисеева и пользуется даже теми же словами, которыми Моисей грозит народу в случае его неповиновения и отпадения от Бога. (Лев. 26:22,26, 25:26; Втор. 28:25).

Преследовав ложные направления всей жизни теократического народа, как Иерусалимлян так и переселенцев, показав крайнюю испорченность его и неизвинимость пред Богом, пророк доходит и доводит естественно до мысли о необходимости жестокого наказания народа, но праведного.

В следующей образной речи содержится и раскрывается та мысль, как в самом основании поврежденный народ не способен стал приносить плоды, достойные Бога; а по плодам только и может быть познаваем заветный народ. Таким образом, пророк уподобляет Израиля садовой виноградной лозе, от которой господин её ожидает обильных плодов; но как вино с дикого винограда не соответствует вину из садовой лозы, так мало настоящее Израиля соответствует его первоначальному назначению; нет от него хороших плодов. Что же делать с ним? То же, что делают с дикой лозой: за бесполезность ее сжигают. И Израиля, этот выродившийся народ, следует сжечь огнем бедствий. Эта образная речь стоит в связи с предшествующей; заключение её (ст. 8) указывает прямо на слова Иез. 14:13. В этом заключении выражается прямо та мысль, что неизбежное следствие вероломного отпадения от Бога народа возлюбленного есть опустошение его земли. Подобие это часто встречается и в других книгах Ветхо-заветных и у самого Иезекииля; его употребляет в подобном случае и Иисус Христос, как вполне понятное, наглядное и верное.

В следующей образной речи (16) раскрывается та же мысль, что Израиль – действительно дикая негодная, виноградная лоза. Доказательства этого пророк ведет здесь путем историческим; в возвышенной аллегории он изображает историю Еврейского народа, так, впрочем, что обозревает не только настоящее и прошедшее его, но прозревает и в будущее. Сущность речи всей такова: народ, если только он, при свете закона и Божественных откровений, посмотрит на свое прошедшее и на себя в настоящем своем состоянии, не может не сознаться, что он народ, недостойный называться народом Божиим, так как он презрел все Божественные благодеяния, коснел в своих путях и, вследствие того, должен быть отвергнут, если не раскается и не обратится всем сердцем к Богу, в каковом случае обещается ему милость от Бога. Эту основную мысль пророк развивает, главным образом, с отрицательной стороны; положительная высказывается у него только в кратком и сильном заключении речи. Речь распадается на три главные отделения, по троякому отношению, в каком развивается основная мысль. Весь занятый мыслью, как глубоко пал возлюбленный Богом народ, Иезекииль начинает речь кратким и сильным выражением этой мысли: народ по своим грехам поставлен наряду с Хананеянами, Аммореями и Хеттеями. Это подтверждает пророк историей народа, начиная с самой юности его, со времен пребывания в Египте и исшествия оттуда. Великими благословениями и богатыми дарами одарил Иегова народ в это время беспомощного и бедственного его состояния. Новорожденную, оставленную родителями, дочь Израиля Он спас от смерти, прекрасно одевал и питал ее; он обручил эту дщерь Израиля Себе, сделал ее женою Себе, одевал, как царицу, дорогими одеждами и породил детей; был верен ей постоянно в супружеской любви; т. е. беспомощный народ Бог вывел из земли рабства, питал в пустыне, обручил Себе невестою при Синае, ввел в плодородный Ханаан, сделал сильной, многолюдной и счастливой нацией, и, осыпая ее благодеяниями всякого рода, постоянно верен был завету, заключенному при Синае (4 – 14). Что же она эта дочь Израиля? Вместо того, чтобы оставаться верной своему благодетелю и жениху, начала искать себе любовников на чужой стороне, а детей, порожденных от истинного мужа, отдавала на снедение; т. е., как скоро народ достиг известной степени могущества и благосостояния, он начал прилепляться к идолопоклонству соседних народов до того, что собственных детей своих отдавал в жертву языческим богам и делал всевозможные гадости, чтобы оскорблять Иегову, Бога своего (15 – 29). Из этого пророк выводит наглядно следствия, не выгодные для народа. Что стала эта дщерь Израиля, обрученная Богу? Блудница и – такая, какой не бывало прежде. Что же было делать мужу её? Раскрытие этого вопроса составляет вторую часть речи. Правда Божия требует, чтобы преступление было наказано и чтобы степень наказания соответствовала степени преступления. Но, чем ближе народ был к Богу, тем большего достоин он наказания; мало того, чтобы сравнять его с другими народами, и – вот раскрывается народу страшная для теократии мысль во всей её истине, что Иуду должно считать хуже Содома и Гоморра, так как последним не было даровано столько милостей, столько благодати, столько благодеяний и столько предостережений. Бог хочет и должен выгнать народ из своей земли и отдать в рабство и на расхищение язычникам (35 – 52). Впрочем, это наказание не есть и не будет окончательным наказанием, совершенным отвержением народа. Нет, эта мера чисто исправительная. Этот период времени, в продолжение которого будет тяготеть над народом кара Божия, есть только переход и необходимое приготовление к новому времени, когда прекратятся такие ложные отношения Иуды к Иегове, а вместе с ним и прочих народов. Это время дает только сильнее почувствовать народу его виновность перед Богом, оно будет временем смирения и раскаяния народа. Впрочем, более глубокое сознание своей греховности и раскаяние наступит для народа в новые времена благословений. Если прежние благодеяния не могли предохранить народа от падения и отпадения: то это время благодати, имеющее последовать за временем величайших несчастий, пробудит живой дух раскаяния и верности Богу. Это время наступит, когда народ возвратится в свою землю, прекратит свое идолопоклонство и будет верен Богу своему. Тогда народ будет истинным народом Божиим, а Бог будет его истинным Богом. Развитие этих мыслей составляет последнюю часть этой пророческой речи, которая несомненно имеет Мессианское значение, как и другие подобного рода речи (53 – 63). Следовательно, речь (гл. 17) тесно связывается по своему содержанию с предыдущей, именно с той частью, которая, как мы сказали, имеет Мессианское значение; самая основная мысль этой речи есть мысль о Мессии. После того, как Пророк в общих чертах означил учреждение нового, истинного царства Божия, он хочет определить – как это, при каких условиях будет его явление? В решении этого вопроса он раскрывает общую пророческую мысль, особенно часто повторяемую Исаией и Иеремией, что из уничиженного племени Давидова, сообразно с древними Божественными обетованиями, произойдет Мессия. Впрочем, эту пророческую мысль Иезекииль развивает совершенно своеобразно, и сообразно или применительно к тогдашним историческим обстоятельствам Еврейского народа. По пророчествам о сем же предмете Иеремии (Иер. 22:23) Иехония не увидит своих детей на престоле Давидовом, хотя Мессия произойдет из царственного племени Давидова. Теперь, угроза Иеремии сбылась, Иехония отведен в плен в Вавилон; но престол Давидов не остался праздным и не перешел к другому роду; на него воссел дядя отведенного в плен Иехонии, царь Седекия. По человечески казалось, была еще возможность и надежда, что род Давидов удержится на престоле. Ослепленный народ возлагал большие надежды на Седекию – на продолжение его рода на престоле царском, и сам царь видимо разделял эти надежды, стараясь обеспечить свою самостоятельность отложением от притеснителя – царя Халдейского и политическим союзом с Египтянами. Этот момент настал: Седекия, надеясь на Египтян, отложился от Навуходоносора. На этом-то факте и основывается рассматриваемая пророческая речь Иезекииля. Этот факт был сигналом наступления страшных бедствий для Иерусалима и Иудеи; он решил судьбу и самого нечестивого царя Седекии. Судьба Седекии – историческое побуждение для этой пророческой речи Иезекииля, точно так же как судьба Иоакима и Иехонии, была историческим побуждением для подобной же речи Иеремии. Гордые надежды, возлагаемые на Седекию и его правление, пророк поражает с силой в энергической речи: не все то, что, по мнению людей, велико и высоко, предназначено Богом к великому и высокому; напротив, история царства Еврейского показывает, что из незначительного и даже презренного в глазах людей выходит великое и высокое, как чудо, к общему удивлению и назиданию смертных. Так и с домом Давидовым. Тщетна надежда – возвысить в лице Седекии величие и славу Давидова дома, точно так же, как тщетна мысль об уничтожении его в плене Вавилонском; как ни уничижен будет род царственный Давидов; но из этого-то уничижения чудным образом Бог воздвигнет величайшего из царей – потомков Давидовых, как ни безнадежно было по-видимому его состояние; тогда как, напротив, на величие и самостоятельность надеяться нечего. Эту мысль Пророк облекает в образы, произносит притчу или загадку, которая тут же и разгадана: один орел большой ощипал кедр Ливанский и унес верхушки в землю Халдейскую, а вместо него посадил там семя, из которого вышла виноградная лоза. Был другой орел тоже большой и к нему склонялась эта виноградная лоза, чтобы он поливал ее; но удается ли ей это? Не вырвет ли ее с корнем первый орел? Разгадка проста: царь Вавилонский, первый орел, унизил царя Еврейского Иехонию – кедр, и отвел в плен: на место его оставил Седекию – виноградная лоза. Но Седекия заключил союз с царем Египетским – склонение ветви к другому большому орлу. Но полезен ли будет этот союз? Не уничтожит ли первый орел – царь Вавилонский эту лозу – Седекию? Объясняя эту притчу, Бог говорит, что все это сбудется непременно, и сбылось года четыре спустя после этого пророчества; в заключение Бог прибавляет, что Он сам сощипает сверху этого кедра нежный стебелек, посадит его, и он вырастет в высокий кедр, на котором будут жить всякие птицы небесные. Значение образа понятно. Все эти образы не новы; в частности и отдельности, они встречаются с теми же значениями и у других пророков: но в таком смелом и грациозном сопоставлении для выражения общей пророческой мысли они встречаются здесь в первый раз.

Речь 18-й главы имеет также близкое отношение как к предшествующей, так и последующей речи. Объятый созерцанием времен благодати и проникнутый мыслью о могуществе Божием, имеющем приготовить эти времена, когда, по-видимому, не оставалось надежды на возвеличение царственного рода Давидова, с которым тесно связано наступление этих времен, Пророк обращает опять взор свой на народ. Что может препятствовать исполнению этого обетования с его стороны? Не что другое, как нераскаянность, жестоковыйность, непокорность народа. Что доводит до уничижения род Давидов? Она же. А между тем, народ или часть народа думали, что они не виновны, страдают за грехи отцов, и потомки их еще будут страдать за них же: отцы ели кислое, а у детей оскомина. Заблуждение было тем пагубнее и обольстительнее, что основывалось, по-видимому, на законе, который говорит, что Бог отдает грехи отцов на чада, карает предков в потомках; да и сам пророк в предшествующих речах так резко и много говорил о греховности предков. Могли, по крайней мере, думать, что предстоящее бедствие плена есть наказание не за их грехи, а за грехи предков; отсюда ропот на Бога. Пророк теперь с силой и решительностью поражает это заблуждение, которое вину возлагает на Бога, а современное поколение оправдывает и считает невиновным, и на ложности мнения народа основывает предостережение Израилю и убеждение к покаянию. Сам современный ему народ виновен, но он может обратиться и раскаяться. Речь, по этим мыслям, распадается на две части 1 – 18 и 19 – 32. Ход частных мыслей таков: сперва – изложение заблуждения и потом опровержение его той мыслью истинной, что каждый не за чужие, но за свои грехи отвечает перед судом Божией правды, осуждается и наказывается им. Это на самом существенном свойстве Божием основано – действовать в этом отношении именно так, а не иначе (1 – 9). Из этого следует, что нечестивый, неправедный сын должен быть наказан, несмотря на благочестие и праведность своего отца, и наоборот – праведный сын не должен быть наказан за неправду своего отца (10 – 18). После этого Пророк решает два возражения, посредством чего мысль развивается еще более: вместе с карающей правдой действует в отношении Бога к грешнику и благодатная любовь; Он радуется о кающемся грешнике. Если же мы замечаем нечто противное этим действиям Божиим: то, без сомнения, это зависит от человека, а не от Бога, существо которого не изменяемо (19 – 29). Потому, заключает пророк, дверь благодати для Израиля у Бога всегда отверста; он может и должен обратиться к Иегове Богу своему и ходить и жить в новом духе (30 – 32).

Следовательно, речь 19-й главы – последняя заключительная речь в этом втором круге пророческих речей, и имеет тесную внутреннюю связь с предшествующими речами. Прежде пророк в ясном свете представил царям и народу их будущее. Теперь с грустью пророк обращает взор свой опять на настоящее положение народа и – опять тон речи его переменяется; вместо обличительной или же дидактической является лирика и элегия; впрочем сохраняет характер и чисто пророческой речи. Надежды царя и народа на настоящее положение вещей ничтожны, они обмануты будут и постыдятся – вот содержание этой лирической плачевной песни, которая составлена пророком, может быть, по образцу песней, воспетых раньше при смерти Иосии. Соответственно этому и язык речи несколько инаковый, он чище и выражения сильнее, чем в других речах; целая песнь запечатлена поистине поэтическим характером. В ней наглядно можно различить две части, В первой, более обширной, Иезекииль оплакивает судьбу двух царей Иоахаза и Иоакима. Оба приняты народом на царство с надеждами; оба были нечестивые, преступники закона и совершали всевозможные насилия, и оба постыдно отведены были в плен, один в Египет, другой в Вавилон. Их уподобляет пророк юным, хищным но потом пойманным и постыдно закованным львенкам, которые были сначала предметом страха и ужаса, а теперь стали предметом жалости и сострадания (1 – 9). Не без цели пророк так наглядно представил судьбу их народу: они были предшественниками и образцами для родственника их, последнего царя, Седекии; он был наследник как их трона так и нечестия и бедственной участи их. Этот предмет печали пробуждает в нем другой предмет скорби – скорби о том, какое горе постигло, постигает и постигнет народ в уничижении царственного рода Давидова. Образ переменяется. Теократический народ, это прежде прекрасная и величественная виноградная лоза пожигается огнем, пересаженная или брошенная в пустыню, где сначала ветер иссушил все лучшие листья её, и не осталось на ней плодов, царский род на престоле Давидове пресекся, и не вырастает более правительственного жезла из Израиля (10 – 14). Что будет далее, что выйдет из этого уничижения, пророк здесь умалчивает; он высказался прежде, когда указывал, например, на то, что из нежной вершины кедра, сломленной и посаженной Богом, вырастет величественное дерево, под которым и на котором будут витать всякие пернатые, птицы небесные. Этой плачевной песнью оканчивается второй круг пророческих речей и символических действий пророка Иезекииля, относящихся ко второму году его пророческой деятельности.

Новая группа пророческих речей Иезекииля (20 – 23) по времени происхождения не далеко отстоит от предшествующей – менее чем годом. По надписанию 20-й главы, в пятый месяц седьмого года переселения его, следовательно, не много менее, чем через год после видения, которым начинаются пророческие речи рассмотренного круга, через два после призвания его к пророческому служению, и следовательно, в 592 г. начались эти новые откровения. В год или два обстоятельства и состояние внутреннее религиозно-нравственного Еврейского народа не могли существенно измениться. Впрочем, угрозы Божии становились все страшнее, и время общественных бедствий все приближалось и приближалось. Через несколько лет развалины святого города должны явиться свидетелями страшного гнева Иеговы на беззаконный и отступный народ Свой. Таким образом, содержание этих новых речей по характеру и направлению своему не могло быть существенно отлично от предшествующих; только они должны были быть сильнее и решительнее. Все отделение этих речей относится исключительно к грядущему суду, к предстоящим бедствиям народа, так что их прилично назвать пророчеством о суде и наказании. Пророк является в них как судия народа, которого Бог облек силой Своей и величием. Редко речь пророка принимает успокоительный и утешающий тон; не много в ней высказано светлых надежд. Речи исключительно почти обличительные, грозные. Внешнее побуждение к произнесению этих речей указано самим Пророком в начале 20 й главы. Несколько старцев – представителей народа пришли к Пророку с вопросами (1 – 4). Из содержания ответа, данного им Пророком, можно уже заключить о содержании их вопросов, которые они ему предлагали (хотя о них не упоминается) и которыми вместе с ними занята была, вероятно, большая часть современников пророка. Имея ложные представления о плене, и потому не понимая сущности предстоящего наказания, они несомненно спрашивали об окончании плена с его бедствиями и страданиями, мера которых, казалось им, уже исполнена. Прозирая в них всю ложь убеждений их, с божественным могуществом, как громом поражает Пророк все их тщетные, ложные умствования и основывающиеся на них ложные надежды; он не хочет знать ни о чем, кроме суда, который должен совершиться над ними за прежние и настоящие беззакония.

Ложному воззрению, отвергавшему значительность греховности современного поколения и правду Божия суда противопоставляет Пророк историю древнюю народа, из которой видно, что Бог всегда за грехи наказывал народ. Тем, которые не с надеждами радостными ожидали окончания плена и не ожидали особых благословений по прошествии его, Пророк указывает в той же истории, что цель всех Божественных наказаний – исправление народа, с чем неразрывно связано и благословение Божие. Другой род, происшедший во время этих бедствий, обращается к Богу, и Бог всегда осыпает его благодеяниями. Так и теперь, этот род, который был при Пророке, исчезнет во время плена, а другой, новый обратится к Богу. Пребывание в Египте и в пустыне – вот доказательства слов Пророка; не испорченный и не преданный идолопоклонству род, выведенный из Египта, наследовал Ханаан, – он умер весь в пустыне, но следующий род, более верный. Это было всегда и после (5 – 26). Так и теперь предстоящий плен есть – тоже пустыня, место очищения и преобразования народа. Когда совершится это очищение и преобразование, но не ранее, когда прейдет этот род нечестивый и упорный, тогда, окончатся бедствия, – сыны Израилевы возвратятся в землю свою и там служить будут Богу служением благоприятным Ему, и тогда Божие благословение почиет на них (27 – 44). Если все это пророчество можно назвать пророчеством о пустыне, то, следующее пророчество можно назвать пророчеством о мече Иеговы. От того прекрасного образа будущего, на котором успокоился было – Пророк, от будущего устроения нового царства, взор пророческий опять падает на древние, закоснелые в грехах, места святой земли. Огонь ревности снова объемлет Пророка; в высоком воодушевлении, в поэтической речи рисует он картину близости великого часа, в который будет караться нечестие народа; беспощадно должно быть истреблено древнее, чтобы новое явилось в силе, величии и славе. Начав загадочной речью, Пророк избирает далее ясный и простой образ. Иерусалим – столица теократии, сначала представляется под образом леса, который должен быть выжжен огнем (45 – 49); потом прямо говорится, что он должен пасть от меча; под его лезвием Иерусалим должен пасть. Пророк подробно изображает меч, со всеми его страшными качествами, потом опустошение, которое он должен произвести (1 – 17). Во второй половине речи проводится параллель между Иудой и Аммоном, под которым можно разуметь все язычество, следовательно, параллель между теократией и язычеством в отношении к предстоящему суду и наказанию. Равны теократия и язычество по одинаковости религиозно-нравственного состояния и по виновности перед Богом, И тут и там одни языческие стремления; а потому и наказания обоим по внешности одинаковы или сходны во многих отношениях. Впрочем, между обоими есть глубокая внутренняя противоположность. Сквозь темную ночь предстоящих бедствий светит для теократии отрадный луч надежды; для языческого мира все покрыто глубокой тьмой, и он весь обращается во тьме; он не имеет надежды; здесь только безнадежность и погибель, тогда как там надежда на восстановление. Безнадежность язычества представляется здесь без сомнения только в том отношении, что от язычников было сокрыто будущее вступление в царство новое – благодатное. Последняя мысль параллели, очевидно, содержит в себе утешение несчастным Евреям в предстоящих бедствиях, чтобы они не отчаивались в избавлении, хотя так страшно будет наказание, как изобразил его Пророк в первой половине речи. Стиль и вся форма этой речи имеет много особенного и трудного, Пророк – здесь в состоянии высокого возбуждения и воодушевления; язык носит печать эффекта. Особенно изображение меча подобно воинской мести с смелыми краткими и сильными оборотами. Спокойнее вторая половина речи, где видец обозревая целое, представляет отношение предстоящего бедствия Евреев к общему порядку Божественного мироправления.

В высоком полёте воодушевления Пророк изобразил величие Божественных наказаний и на время как бы опустил из виду главный предмет, о котором он начал говорить с начала этого отделения: о греховности и виновности народа. К этому предмету он снова возвращается в следующей речи – 22 гл. В ней подробно изображены пороки, которые господствовали в Иерусалиме и Иудее (2 – 16) и показано, как зло распространялось по всем сословиям теократического царства (23 – 31). Простая речь в средине вдруг прерывается речью аллегорической (17 – 22), в которой показывается вся испорченность Иуды и излагается совершенно равномерное отношение между виной и наказанием народа.

Пророческая речь о разврате двух сестер Иудеи и Самарии под именем Оголи и Оголивы заключает собой этот круг пророческих речей Иезекииля. Она составляет последнее доказательство, которым пророк старается убедить народ в великости его вины и совершенно равномерном отношении этой вины к наказанию. В этом отношении мысль, проведенную в этой параллели, кратко можно выразить так: если Самария за свои грехи получила должное возмездие, понесла соразмерное наказание, то тем более это должно случиться с Иудеей, виновность которой еще более превосходит виновность Самарии. Соответственно этому Иезекииль изображает сначала нечестивые стремления и судьбу Самарии (2 – 10) и делает потом подробное приложение всего этого к Иудее (11 – 35) и, сопоставив таким образом оба царства, изображает общую им обоим испорченность нравов (36 – 49), Эта мысль очевидно та же, которую проводит Пророк в 16 гл., даже образы большей частью одни и те же. Этим наглядным изображением нечестия всего Еврейского народа, из которого необходимо следует, что он должен быть наказан сообразно степени своей виновности, оканчиваются грозные речи Иезекииля против Иерусалима, произнесенные в седьмой год его плена. Следовательно, 24-я глава составляет приложение к этому кругу речей; в ней показывается исполнение их.

Эта замечательнейшая речь распадается собственно на два отдела. В первом (1 – 14) содержится символическое действие и речь Пророка к народу, которые падают именно на тот день, в который началась осада Иерусалима. Пророк начинает возвещением, что это – день замечательный, как начало наступающего суда и наказания. Потом изображает значение этого наказания частью в отношении к великости его, частью и преимущественно в отношении к виновности народа, лежащей в основании этого наказания. Для выражения и развития этой основной мысли Пророк употребляет притчу, облекает ее в форму символического действия. Пророк ставит котел, кладет в него лучшие куски мяса, и варит до того, что и кости развариваются (1 – 5); к этому символическому действию он присовокупляет обличение Иерусалиму за его упорную нераскаянность и поясняет несколько действие свое (6 – 14). Потом Пророк над собой показывает, что будет тогда, когда получат весть о взятии Иерусалима. Когда умерла у него жена, он не плакал по ней и никаких обрядов сетования не совершал, а только вздыхал. Это значило, что услышавшие весть о взятии Иерусалима и разрушении храма до того будут изумлены и в такое придут оцепенение, что слезы не польются из глаз, и никаких обрядов сетования не будет совершено, они и на ум не придут, а только будут вырываться тяжкие стоны и вздохи (15 – 24). После того Пророк уверяет, что он не будет говорить пророческих речей до того времени, пока не прибежит из Иерусалима вестник с печальной вестью о разрушении его и всеобщем завоевании Иудеи. Особенно замечательно в этой речи то, что она произнесена в день осады Иерусалима с указанием, что именно в этот день подступил Навуходоносор к стенам Иерусалима. Это было в девятое лето пленения пророка, в десятый день десятого месяца, именно в тот день, когда по свидетельству исторических книг началась осада города 4Цар. 25:1; Иер. 42:4, 39:1 сл. Нет сомнения, что естественным образом, удаленный на такое расстояние, Пророк не мог знать о дне осады Иерусалима, и что следовательно это – сверхъестественное откровение было Пророку. И сколько рационалистические критики и экзегеты ломали голову, чтобы избежать признания этой чудесности и объяснить естественным образом это предвидение пророка. Но так слабы все эти догадки, так мало объясняют они дело, по мнению лучших из них же самих. Эти лучшие остановились наконец как на лучшем том объяснении, что Пророк предчувствовал это падение города именно в этот день. Насколько можно объяснить этим предчувствием такое уверение Пророка, что именно этот день есть день осады Иерусалима, в удостоверение чего он не хотел говорить ничего до прибытия вестника, имеющего подтвердить его уверение; насколько, говорим, можно объяснить это предчувствием Пророка, может судить каждый беспристрастный исследователь этого факта.

Следующий круг пророчеств (25 – 32) содержит в себе пророчества об иноземных народах. Пророк от суда над Иерусалимом переходит к суду над языческими народами. Очевидно, что в этом выражается новая сторона пророческой деятельности Иезекииля. Суд над беззаконным народом Еврейским предсказан и изображен подробно, чтобы обозначено было мировое значение его: ибо разрушение Иерусалима с религиозной точки зрения Еврейского народа имеет всемирное значение. Покорение заветного народа языческой силе не есть еще победа язычества над теократией. Напротив, это видимое уничижение Израиля есть залог его воскресения в новую жизнь; из этой смерти возникнет новая жизнь, спасение в его миропобеждающей силе. Значит, теперь именно приближается тот решительный момент, когда сила мира должна быть побеждена, и языч. царства со всей их внешней славой должны почувствовать превосходство над собой теократии. Суд над теократией и народами поэтому с одной стороны стоит в неразрывной связи, с другой существенно различен. Оба эти взгляда и раскрывает Пророк в следующих речах, переходя к другой части своих пророчеств, в которой он раскрывает будущее спасение Израиля – 33 и дал.

Приступая к обозрению содержания одного из важнейших отделений пророческих речей Иезекииля, скажем несколько слов об общем характере и направлении заключающихся в нем пророчеств и символических действий Пророка. Все они падают на время, указанное в 21 и 22 ст. 33-й главы: это – 12-й год переселения в девятый месяц 583 г.... Великая катастрофа в политической жизни Иудейского народа совершилась: Иерусалим пал и лежит в развалинах. Еще прежде, чем получено было переселенцами на Ховаре известие об этом событии, впрочем не много прежде, именно накануне вечером (вестник пришел поутру), Бог отверз уста Пророку, замолкшие с того дня, как началась осада Иерусалима, и открыл, что то, о чем он говорил Иудеям касательно взятия святого города, исполнилось, и настала новая эпоха в жизни Еврейского народа. На этом-то и основывается весь следующий ряд пророческих речей и действий Иезекииля, которые носят на себе отличный от прежних характер. Все их можно назвать пророчески – изображенной историей победы Израиля или царства Божия над язычеством и будущего славного водворения его на земле. Чудесное, величественное и поистине Божественное в этих пророчествах лежит в том контрасте, в каком они стоят к, современному Пророку, внешнему положению Еврейского народа. При виде политической смерти Израиля слова Пророка дышат не только надеждой, но уверенностью в воскресении и жизни – жизни лучшей, чем какая была до сих пор. Глубокое падение и унижение избранного народа, его видимое уничтожение, по слову пророка, есть для него только путь к величию и славе его будущей. Вот основная мысль, которая развивается во всем этом отделении, которое мы хотим рассмотреть несколько подробнее.

Первая глава этого отделения (33-я) составляет род вступления в следующие за нею пророчества всего этого отделения. Доселе преобладающим характером в его деятельности была угроза и кара, его должность была как бы должностью судьи и карателя; теперь это должно измениться; вместо этого на него теперь возлагается обязанность утешителя, пророка спасения. Как у Иеремии взятие Иерусалима составляет поворотный пункт в его пророческой деятельности, с которого начинается новый период его действования; так точно это и у Иезекииля. После того, как самый факт подтвердил истину прежних его пророчеств, Пророку настало время благоприятное раскрыть подробнее, как нужно смотреть на это дело, именно, что оно отнюдь не есть окончательное дело Божественной правды и любви, к народу завета, довершение Божественных дел в народе Еврейском, после чего Бог оставит его; но что все его время, назначенное для плена, есть только ночь, за которой настанет благодатный день для всего Израиля. Соответственно этому Иезекииль в рассматриваемой главе – в начале новых пророчеств своих, показывает внутреннее отношение своей прежней должности или обязанности к наступающей для него с этого времени. Эта глава представляет несколько затруднений, которые можно разрешить именно с этой точки зрения на её значение и назначение. В начале отделения нет указаний на время произнесения этих речей, а указано оно в средине речи 21 и 22 ст. Но имея в виду указанное назначение и мысль всей главы, мы уже не подумаем, вместе с некоторыми из древних толкователей, что первые 20 ст. этой главы относятся к прежнему периоду деятельности пророка, и что настоящий период его деятельности начинается речью, помещенной после надписания 21 и 22 ст. Точно так же не можем признать, будто первая половина должна быть соединена со второй так, что надписание можно поставить в начале главы. Напротив лучше и сообразнее с делом признать, что эта первая половина относится ко времени лишь несколько ранее, чем вторая следующая за надписанием, и составляет изложение перехода от одного периода деятельности к другому, в котором Пророк изображает прежнее и настоящее свое призвание. Этим объясняется и другая замеченная еще бл. Иеронимом особенность этой первой половины главы, именно та, что в ней почти голое повторение прежних изречений Пророка; это естественно: когда Пророк говорит о своем прежнем призвании, здесь повторяются изречения, относящиеся именно к этому первому призванию. Ход мыслей во всей главе таким образом следующий. В первой трети (1 – 9) Пророк кратко выражает направление своей прежней деятельности, собственно как стража дому Израилева ср. Иез. 3:17. Бог удостоверяет его, что он верно исполнил свою обязанность. Пророк живо, прежними словами Иеговы, изображает свою ответственность за грешный народ перед Богом; каждый может видеть, как верно исполнял он свою должность; а народ неблагодарный и ожесточенный тем более достоин наказания, чем менее принимал проповедь покаяния и исправления, что и исполнилось.

10 – 20. Теперь его новая обязанность. Но между этой прежней обязанностью пророка, как судии и карателя и той, которая возлагается на него с этого времени, нет никакого противоречия. И в прежних его грозных речах, в самом основании, в цели их лежало слово утешения, в доказательство чего Пророк вспоминает им одну из своих грозных проповедей (18) о казни преступников, показывая, что и в этих громовых угрозах есть утешение, именно – что только грешник карается правдой Божией, а не потомки за предков, не за чужие грехи. Значит и в прежних его проповедях был так сказать росток, из которого должна развиться его настоящая деятельность, как утешителя.

21 – 33. Впрочем это утешение народа, для возвещения которого теперь призывается Пророк, стоит в совершенной противоположности тем чувственным, плотским мечтам, которыми народ тщетно утешал себя (24), те которые коснеют в них, должны погибнуть и не возвратятся в землю, о которой ложно думают. Пророк – служитель отнюдь не греха, но живого Бога; и только тот, чьему сердцу коснется рука Божия и кто раскается истинно, удостоится благословения Божия и получит блага, которые составляют и должны составлять утешение несчастных пленников; а неотстающие от своих преступлений, не слушающие предостережений Бога чрез пророка, или слушающие его как забавную песнь, не будут пощажены.

Свое новое направление пророческой деятельности Иезекииль начинает речью о спасении Израиля. Содержание её составляет следующая мысль: по своей милости Иегова сжалится над народом своим несчастным, глубоко униженным; вместо худых пастырей восставит ему пастыря великого – потомка Давидова, который оснует на земле царство мира, довольства и блаженства. Пророк раскрывает эту мысль так, что сначала произносит обличительное слово на дурных пастырей народа, которых стремления так нечестивы (1 – 4) и которые довели народ до несчастного состояния. Он возвещает погибель этим пастырям; у них отняты будут права над овцами (5 – 10). Эта речь совершенно подобна речи Иеремии о том же предмете. Пророчества Иеремии сбылись; последний пастырь Седекия подвергся участи своих предков. Но на Давидовом роде сосредоточивались все благословения Божии, все надежды теократии; доселе эти надежды не осуществлялись; состояние народа является беспомощным; человеческая сила не может спасти народа. С Седекией всякая мысль о человеческой помощи должна исчезнуть. С тем вместе взор пророческий останавливается на мысли о помощи Божественной, и ему представляется великий Избавитель народа – отрасль уничиженного корня Давидова рода, и – Пророк живыми красками изображает собрание из рассеяния народа и устроение нового царства на земле, царства благодатного, блаженство и счастье членов этого царства (11 – 31). Ход изображения таков: сперва Иегова соберет рассеянное общество и соединит его в одно целое (12). Этому обществу Он даст землю обетованную и облагодетельствует его более, чем прежде прежнее общество (13 – 15). Вместе с тем, общество это будет образом истинного общества Божия опять в противоположность древней теократии; Он очистит это новое общество от всякого зла и всех испорченных наклонностей древней теократии (16 – 22); этому, вновь образованному, обществу Он дарует великого Царя, при котором оно достигнет истинного мира и непреходящего величия; этот Царь будет из потомков Давида (23 – 31). Нет сомнения, что здесь разумеется Мессия и Его благодатное царство; только образ взят от возвращения Иудеев из плена.

Речь 35-й главы стоит по-видимому в совершенной противоположности не только с предшествующей речью, но и со всем этим отделением, которое по духу и характеру, как мы заметили, имеет Мессианское значение. Но это – только по-видимому. Великому благословению теократии в будущем Пророк противопоставляет здесь проклятие, которому подвергнется Едом (Сеир), в следствие которого неизбежна будет его постыдная бедственная погибель. Собственно вся эта пророческая речь есть не что иное, как подробное развитие мысли, высказанной в 27 и сл. ст. предшествующей главы, – мысли, что язычество никогда не возобладает над Израилем, не победит теократии. Это не может осуществиться иначе, как действием Божественной правды, а в этом действии проявиться может только ложь и ничтожность язычества. Нет сомнения, что Едом берется здесь, как представитель вообще язычества, именно так же, как в подобном изображении у Исаии (Ис. 63:1 – 8). Он взят пророком из ряда других народов потому, что в нем особенно наглядно осуществилась мысль, которую хочет развивать Пророк. Что Эдом берется здесь именно в этом общем значении его, это ясно видно из первых почти ст. 36 гл. 2. 5 сл. Что в пророчествах Иезекииля на иноземные народы (25 – 32) подробно развито, то здесь выражается кратко и прилагается к Едому. Характеристические черты язычества, крайнее обнаружение зла в его жизни, за которые он и получит должное возмездие, кратко здесь выражены Пророком, и произнесен над ними окончательный суд. Особенно два характеристические признака, в которых выразилась порча в язычестве, указывает Пророк в Едоме. Во-первых, вражда против теократии. Более, чем в другом народе языческом, в Едомлянах выразилось это направление язычества, по отношению его к Евреям, и, следовательно, к истинному Богу. Этот брат Израиля (Едомляне – от Исава) питал с древних времен вражду против народа завета, как будто зависть его снедала, и он, когда мог, с худо скрытой злобой содействовал унижению Израиля, и еще недавно – в последние времена бедствий обнаружил это чувство свое. Но вот, по мысли Пророка, когда теократия взойдет вновь в славу свою, когда беды окончатся и наступит славный период нового царства, тогда обнаружится не только все бессилие этого народа в отношении к Израилю, но и внутреннее основание и ничтожность всех этих попыток возобладать или сделать вред Израилю; сам Едом предастся опустошению и погибнет и исчезнет Едом на век с лица земли (10 – 15). Другим стремлением Едома в отношении к Израилю была корысть, жажда к приобретению, которая в этом обладании чужой собственностью находит полное удовлетворение себе и в нем полагает значение и цель жизни. Руководимый этим нечистым побуждением, Едом напал на достояние Иеговы и в гордости своей восстал против Бога Израилева. Но тогда как Иегова поднимет униженных и даст силы слабым и больным и приведет их к величию и славе, когда, т. е., пройдут времена уничижения, и устроится новое теократическое царство, тогда пробьет последний час Едома, и поражен будет гордый презритель имени Бога. Теперь положение язычества и теократии в отношении к Богу в общих чертах изображены, и их судьба, зависящая от того, указана: на Израиле, несмотря на его теперешнее уничижение, почиет благословение Божие, над Эдомом будет тяготеть кара Божественного правосудия. Такая судьба их основывается на всех Божественных постановлениях и пророческих изречениях; неизменность их Иезекииль подтвердил словом Божиим, или лучше, неизменяемый Бог сказал это через Иезекииля. Теперь время было развить Пророку подробнее внутреннее основание этих взаимных отношений теократии и язычества и их общих отношений к Богу. Этого тем настойчивее требовал взгляд на настоящее состояние обоих народов, чем яснее казалась противоположность их настоящего с возвещаемым будущим, и чем более могло это подать повод к недоверию словам пророческим и к ложному пониманию вообще этих отношений. В настоящем язычество казалось побеждающим началом, обладающим силой; Израиль в настоящем был предметом его гордых насмешек и позвизданий; его Бог являлся как бы бессильным Богом, лучше которого защищают свои народы боги языческие. Так действительно могло показаться тому, кто с чисто внешней точки зрения обращал внимание на одну сторону Божественных действий, смотрел лишь на могущество Божества и по нему одному видел Бога, как язычники, а другую сторону, которая именно главным образом открывалась в отношении Бога Израилева к своему народу, святость Божию опускал из внимания, как те же язычники. С такой односторонней точки зрения, сила Бога Израилева казалась теперь действительно ограниченной, побеждаемой силой язычества, или, по сознанию самих язычников, силой богов их. Но такой образ воззрения на дело – чисто языческий. Совершенно инакова истинно-теократическая точка зрения на это дело, как установляет и проводит ее Пророк. Вместе с могуществом должно иметь в виду святость Бога Израилева, которую он постоянно являл в своих отношениях и откровениях народу и откровение которой постоянно имел в виду и ратовал за оскорбление её. Это-то свойство Бога Израилева составляет средоточие всей следующей речи (ср. 22 ст.). Основанное на нем отношение Бога к злу содержит в себе ключ к правильному разрешению неразрешимой для естественного сознания загадки. Из этой святости Божией объясняется: а) то, почему насмешки народов языческих над народом и землей Иеговы, в её уничижении, так оскорбляют Бога, что Он, во гневе своем, хочет Сам посмеяться над ними, а землю обратить в лучшее, чем прежде, состояние. Основание для этого то, что подобными насмешками оскорбляется святость Божия. Языческий смысл не понимал этого уничижения народа Божия и состояние народа приписал бессилию Бога; за то позор Евреев, над которым они так легкомысленно посмеялись, обратится на них самих (1 – 15). Из этого свойства объясняется б) такое наказание избранного народа, уничижение и рассеяние его. За грехи его, которыми оскорблялась святость имени Божия, Он прогнал их от лица Своего, переселил на чуждую землю, а их землю опустошил, не пожалев и не пощадив собственного достояния своего; за его языческое направление Он рассеял, подчинил его язычникам. Это действие Божественное есть столько же суд над теократией, сколько и над язычеством самим. Обоих святый Бог объявил не святыми, противными ему в настоящем их положении и состоянии, недостойными того, чтобы они оба носили на себе Его святое имя (16 – 20). Из этого же свойства Божия объясняется, наконец, и будущее прославление Израиля (21 – 28). Не ради насмешек язычества над бедственным положением Израиля, которому оно злорадовалось, – ибо оно само сделается посмешищем, – и не за невинность Израиля Бог возвеличит опять народ свой, – ибо Он же Сам фактически показал миру, что Он считает недостойным Своего имени народ свой, – но единственно ради славы святого имени Своего, т. е., чтобы открылась она, эта святость, во всей её истине и полноте, Бог снимет позор с Израиля и возвеличит его перед народами земли, устроит новое благодатное царство. Сказать кратко: прославление Израиля по своей сущности есть не иное что, как освящение народа Богом и в Боге для полного обнаружения Его святости или святого имени Его. Этим Пророк устраняет внешнее понимание будущего нового периода Израиля. Если смотреть на него, как на простое внешнее благодеяние Божие: то его возвеличение перед языческими народами, точно так же как и настоящее уничижение, будет понято не справедливо, поверхностно. Правильное понимание только то, какое имеет и выражает Пророк. Таким образом, эта речь есть дальнейшее раскрытие мессианского пророчества предшествующих глав. Если там указаны благословения Божии в отношении к древним обетованиям: то здесь изображается собственно субъективная сторона – действия этой благодати на Израиля, внутреннее преобразование религиозно-нравственного сознания, новая, духовная, в нем теперь развивающаяся, жизнь. Подробно и прекрасно здесь изображено это воссоздание народа в новую жизнь и хотя кратко, но разительно указано отношение к нему в это время языческих народов, собственно – перемена их взгляда на землю Израилеву вообще, в котором будет преобладать, вместо прежней ненависти, чувство удивления тому, как хороша будет эта, теперь опустошенная земля.

Итак, Пророк изобразил существенные черты будущего периода спасения и славы; он идет теперь далее в своем изображении. Утвердив уверенность в избавлении и спасении, говорит весьма справедливо Евальд, пророческий взор спешит теперь к рассмотрению раскрытия его и замечает с восторгом, как происходит это дело, как развивается оно, как оно становится великим, высоким, неразрушимым. Пророк воплощает мысль свою в чудный образ: в видении созерцает он поле, усеянное костями человеческими, без плоти, без органической связи. По слову Пророка, они совокупляются, одеваются плотью и становятся телами, но без жизни, Дух Божий даст им жизнь, и является людей живых великое собрание (1 – 20). Это – образ воскресения Израиля в новую жизнь: мертвый народ будет праздновать свое воскресение в новую политическую и религиозно-нравственную жизнь. К этому видению пророк присоединяет символическое действие: берет два деревянных жезла с надписями Иуды и Израиля. Это значит слияние двух, доселе разделенных, царств Иудейского и Израильского в одно нераздельное целое, управляемое одним царем. Существенным плодом того чудного возобновления народа, какое видел Пророк в видении, будет, единство народа. Израиль опять будет составлять народ завета. Как обетование о сообщении духа, о котором говорится в изложении видения 10 ст., относилось ко всем телам, ко всему народу: то теперь это печальное разделение, следствие греха, и печальный признак испорченности народа, должно прекратиться. С идеей избранного – заветного народа неразрывно связана идея единства и именно единства в Боге, в живом общении с Ним, которое и выражается в видении – в действии сообщения ему Божественного Духа. Как скоро последовало это сообщение Духа: то должно последовать и соединение разделенного царства, его тесная связь в одном общем целом. Над этим царством будет один Царь из потомства Давидова; тогда Бог будет его Богом истинным, а народ соединенный – Его народом истинным.

Замечательное пророчество, содержащееся в двух последних главах (рассматривая отделения пророческих речей Иезекииля т. е. в 38 и 39-й), тесно связывается с концом предшествующей пророческой речи. Как могущественно покровительство Божие новому теократическому царству – это видно из новых отношений его к языческому миру и силе его; священный народ будет поистине неотъемлемым собственным достоянием Бога. Как таковый, в своей силе он победит языческий мир и сам явится непобедимым. Такое будущее Израиля стоит в совершенной противоположности с его настоящим: тогда как в настоящем язычество служит орудием в руках Иеговы к уничижению и смирению Израиля, настанет время, когда Израиль будет таким же орудием к совершению суда над язычеством; в нем явится тогда совершение победы царства Божия над мирской силой язычества. Эту основную мысль пророк воплощает в следующие образы. Некая, прежде не известная теократии, страшная вражеская сила нападет на царство Еврейское, т. е. новоустроенное; когда у него будет царем новый Давид, т. е. Мессия, следовательно – во времена христианские, язычество соберет последние силы и устремится на царство Божие, с намерением уничтожить его, и это – по мановению самого Бога. Именно, Гог, царь Магогии и владетель соседственных стран, собрав многочисленное войско, по вызову Божию, придет в землю Израилеву, чтобы ограбить ее. Происходит великая борьба, результатом которой будет уничтожение этой языческой силы и,следовательно, возвеличение Израиля, его великое торжество. Бог Своим небесным оружием сразит это полчище Гога, а Израильтянам остается один труд – хоронить убитых и жечь оружие неприятельское. По изображению Пророка, на похороны употребят семь месяцев а оружие неприятельское будут жечь семь лет, и в течение этого времени не будут употреблять других дров, кроме этого неприятельского оружия, а птицы небесные и животные земные придут есть останки тел полчища. Тогда все народы увидят, что Иегова есть Бог сильный и святый.

На эту величественную пророческую речь наводили много толкований, и общее её содержание, возвышенное, целостное воззрение прилагали к отдельным историческим фактам и, так сказать, втесняли их в узкие рамки частных исторических событий, особенно которые потемнее, понеопределеннее и посбивчивее, на которые можно наводить несколько толкований и трактовать о том, чего на самом деле в них нет. Укажем на более важные объяснения с краткими замечаниями о них и оправдаем мысль, которую мы указали в этом пророчестве – мысль вообще о победе царства Божия над царством мира. Прейдем молчанием те объяснения, в которых под Гогом и Магогией разумеются турки, с их царями, папа, как думали в жаре споров первые протестанты, или Лютер со своими последователями, как полагали, тоже в жаре спора, паписты; это уже слишком; более благовидные объяснения следующие:

а) Думают, что пророчество относится к Маккавейским временам и действительно роковым войнам с Антиохом Епифаном. Но что все содержание пророчества не исчерпывается этим объяснением и неприложимо к тем временам даже в главных своих чертах – этого нельзя не заметить. Стоит только рассмотреть некоторые изображения пророчества, чтобы видеть, что исполнения их отнюдь не последовало в Маккавейския времена (Иез. 39:9 сл.). Другие, в числе их из новейших историков Евальд, видят в этой языческой силе, имеющей напасть на Еврейскую землю, Халдеев. Но в верности этого мнения возбуждает сомнение уже то обстоятельство, что здесь сила эта языческая, противящаяся и в свою очередь нападающая на теократию, была бы изображена так невнятно, что едва-ли кто мог узнать в ней силу халдейскую, чего с пророками не бывает, когда они говорят о Халдеях. Притом, как изображение войска в этом пророчестве приложить к халдейскому войску Иез. 38:2 сл.? Решительно против этого мнения говорит то, что нашествие Гога еще угрожает Израилю в позднейшие времена, а во времена Иезекииля нашествие Халдеев и разорение Иерусалима ими уже совершилось; потом – этот враг, не успев опустошить землю Израилеву, падет сам на высотах гор Израилевых, а этого не было с Халдеями. Притом, наконец, в пророчестве ясно видна цель пророка – изобразить народность и народную силу, которая прежде не была известна Евреям, это – враги новые, с которыми царство Еврейское никогда не имело дела, которых оно прежде не знало – не ведало. И зачем Пророку было бы так прикровенно говорить о Халдеях, когда и он сам прежде, и другие пророки говорили о них прямо и точно, называя их по имени, а здесь какой-то Гог, владетель какой-то Магогии? Еще относят это пророчество к Скифам. Такого объяснения держатся многие древние, как иудейские, так и христианские толкователи. Думают, что Пророк здесь говорит о нашествии Скифов на западную или переднюю Азию до Египта, о каковом нашествии упоминает Геродот. Но по вычислениям это нашествие падает на более ранний период времени, именно при Иосии. По крайней мере, говорят, от этого нашествия Пророк взял образ для изображения будущих отношений мира к царству Божию, и оно послужило ему ближайшим поводом для этого изображения. Но это произвольно. Притом, важно еще то обстоятельство, что на походе своем Скифы почти не коснулись собственно Палестины и прошли восточнее. Во всяком случае это не могло быть ни ближайшим, ни отдаленным побуждением к рассматриваемому пророчеству; по связи с другими это пророчество должно говорить о будущем событии – грозном, а нашествие Скифов на Азию, как мы сказали, вовсе не было грозно для Палестины. Против этого мнения говорит, наконец, то место, где говорится, что Персы, Ефиопы и Пут будут с ними. Из этого можно видеть, что речь идет о другом войске, а не о Скифском одном, Персы же и прочие не присоединялись, а противились Скифам во время походов их, как можно видеть из того же Геродота.

Нужно признать, что здесь, очевидно, – идеальное изображение борьбы вообще царства мира с царством Божиим и победы последнего над первым, что исполнится, главным образом, при совершении царства Божия, когда зло, как противление Богу, побеждено будет, и все покорится Ему за покоршего ему всяческая. Основания для этого следующие: а) уже самое имя главного воителя показывает, что речь идет не о каких-либо частных народностях того или последующего времени, а в созерцании изображаются будущие отношения общие – царства Божия к царству мира. Гог, могучий, сильный, неизвестный царь, победа над которым служит окончательной победой царства Божия. б) Нужно обратить внимание на связь этого пророчества с прежними пророческими изречениями Иезекииля. Уже прежде (гл. 36 и 37) предсказано прославление и совершение теократии рядом великих Божественных дел. К этому принадлежит изображение суда над Едомом – этим древним врагом Израиля. В нем олицетворены все доселе бывшие враги Еврейского царства. Но вражда против него тем еще не окончилась, и еще не достигнута последняя цель – окончательное низложение всех врагов царства Божия. И вот, вся сила мира во вражде своей против истинного Бога соединится и сосредоточится для того, чтобы возвеличить царство Божие и своим падением доставить ему полное торжество, благоденствие, блаженство. В силу такой связи идей в целом нужно признать здесь именно победу над всем царством мира. в) В пользу этого же мнения говорит всеобщее свойство пророчеств, направленных против языческих народов. Всюду и всегда в них известный народ изображается не как только внешняя народность, но берется народ – поколику он представитель известной идеи в отношении к царству Божию; это можно заметить во всех пророчествах на иноземные народы, один представляется таким, другой другим, один с одними стремлениями, другой с другими. Теперь, в лице Едома воплощены все прежние антитеократические стремления, вражда против Израиля, в её тогдашнем развитии и состоянии; в рассматриваемом же пророчестве, потому, должно видеть изображение развития и состояния будущей вражды – против Израиля во время его уже прославления, т. е., во времена будущего благодатного царства. г) Далее – выражение Иезекииля, что это все будет после многих дней (Иез. 38:8) равносильно обычному пророческому выражению „в последние“ времена, которым указывается на совершение царства Божия. Это подтверждается еще и тем, что сам Пророк указывает на пророков, пророчествовавших о том же прежде, которые определяли время это словами – „в последние дни“. Наконец, в пользу этого же мнения говорит повторение этого же пророчества в Апокалипсисе, где под Гогом разумеются еще будущие враги царства Христова, именно, при конце времен царства благодати (Откр. 20:7 сл.). Как важно это свидетельство – нет нужды и показывать. И для неверующих Апокалипсису свидетельство это важно, как историческое указание на понимание этого пророчества во времена самой глубокой христианской древности.

Последняя пророческая речь Иезекииля (гл. 40 – 48) есть возвышенное и восторженное изображение времен благодатного царства Мессии. Изображение, очевидно, снято с Ветхозаветного культового устройства, только это последнее взято здесь, как символ, как образ нового символического, на котором, очевидно, нельзя останавливаться, не проникая в самый дух и внутренний смысл; иначе все это изображение явится в ложном свете. Но потому именно, что здесь все символ, все аллегория и по множеству подробностей, заимствованных опять от ветхозаветного культа, – все это отделение пророчеств Иезекииля представляется труднейшим не только из пророческих изображений этого пророка, но и из всех вообще пророческих изображений, так что кажется невозможно дать значение всем этим подробностям, без опасности впасть в произвол и ложное толкование. Мы обозрим эту пророческую речь и сделаем лишь общие замечания о смысле и значении содержащихся в ней изображений.

Хотя много прошло времени от произнесения последних пророческих речей Иезекииля, судя по означениям времени их произнесения в начале каждого отделения, прошло уже лет 13, тем не менее однако же это последнее отделение пророческих речей Иезекииля, и по внутреннему изображению, духу и характеру, и по внешнему изображению, имеет теснейшую связь с его прежними речами, указывает несомненно на этого пророка, как на писателя, и составляет естественное и необходимое заключение всей книги пророчеств этого пророка. Нужно захотеть не видеть единства этой речи со всеми предшествующими, чтобы прийти к заключению, будто все это изображение появилось во времена Ездры и Неемии, перед созданием второго храма, для того именно, чтобы этим изображением руководствоваться при создании этого храма и разделении земли по коленам. Этот взгляд, не опирающийся на свойствах самого пророчества, которые никоим образом не подают повода к подобным заключениям, и основывающийся лишь на задней мысли или на детском предположении, что именно при возвращении из плена нужен был подобный подробный план храма и примерное размежевание земли по коленам, этот, говорим, детский и легкомысленный взгляд не стоит того, чтобы заняться им подробнее. Обратимся к взглядам более основательным, сказав, впрочем, прежде несколько слов об общих свойствах и изложив содержание этой пророческой речи.

Много, говорим, прошло времени от последних речей Иезекииля; долгое время молчали Богоглаголивые уста Пророка; по крайней мере не известно, говорил ли он что и что именно в продолжение 13 лет, протекших от времени произнесения им последних речей по указаниям надписаний. Но то, что говорил он или что говорено было ему в духе Богом при начале его нового периода пророческой деятельности после разрушения Иерусалима, жило и крепло во глубине его сильного и великого духа. Будущее спасение Израиля в его основании, существенных чертах, свойствах и особенностях было им уже высказано. Но оставалось еще подробнее раскрыть и выяснить этот вожделенный, особенно для Иудеев того времени в их положении, образ этого спасения и будущего избавления Израиля. И Пророк делает это в символическом изображении будущего устройства храма, установления при нем нового культа и нового разделения земли обетованной. Это пророческое созерцание и изображение есть одно из своеобразнейших и оригинальных изображений и созерцаний ветхо-заветных, хотя оно строится на основаниях чисто ветхо-заветно-библейских, особенно на основаниях закона. Для того, чтобы понять возможность такого именно созерцания и изображения, нужно, так сказать, взойти в положение и общий образ воззрения пророка, взять во внимание особенности этого положения и этого воззрения Иезекииля сравнительно с другими пророками. У него, жившего в переселении, вдали от святого места, и среди переселенцев, у него, как „стража дому Израилева“, могла и должна была быть забота не столько о новых формах теократической жизни, но скорее – об оживлении прежних, которые теперь тяжким ударом были разрушены, об оживлении, говорим, в собственном смысле, т. е. не о том, чтобы восстановились они в старом виде, как они были пред пленом, лишенные духа, силы и жизни, но восстановились в истинном их виде – с тем духом, с той силой, с той жизнью, которые в них первоначально положены, этим духом животворящим, который проникал эту форму, и служил основанием развития всей теократической жизни, и которого постоянно через пророков требовал Бог, отвращаясь и презирая одну формальность, лишенную этого духа и этой силы. Эта истинная, живая культовая форма была близка сердцу Иезекииля, священника, воспитанного в жреческом духе и проникнутого им. Дело Божие не должно погибнуть и вся эта форма теократического культа не должна рушиться на веки, хотя, по-видимому, теперь рушится; – дело Божие вечно и закон Его вечен, – вот воззрение Пророка на древний культ. Теперь в противоположность угнетающей скорби настоящего времени об уничтожении, о разрушении всех этих благодеяний Божиих, которые Иегова даровал народу Своему, для того, чтобы он достойно служил Ему, пророческий взор возвышается духом над этими печальными развалинами выродившихся теократических форм и созерцает теократию в её истинном свете, в духе и силе, перенося все это на будущее время, ожидая в будущем её полного восстановления. Ничто не погибнет из того, что Иегова основал и предназначил на веки; не погибнут эти формы с их животворным духом, но вновь оживленные, с новым духом и силою, и в этом новом виде, сияя славой и величием, являются взору пророческие эти формы теократии.

Часто все это изображение и все это пророчество понимали, как произведение продолжительной более или менее рефлексии – думы пророка, как дело чистого, отвлеченного рассудка, дробящего и объединяющего, восходящего от частного к общему и от общего к частному вообще – как дело строго рассудочной мысли. Но такое понимание – не удовлетворительно; оно противоречит и прямым данным самого пророчества (Иез. 40:2 сл.), а мы не имеем ни основания, ни права сомневаться в правильности, достоверности и истинности их – этих данных. Все это было ему открыто в духе; все это он видел в видении. Если допустить субъективное подготовление пророка к этому именно видению: то из него можно только заключить, как это занимало его, и как сочувствовал пророк всем этим древним, священным установлениям народным, истинным формам народной теократической жизни, установленным законом, как глубоко вникал он в дух и смысл закона. Он как бы живет в нем всей душой, и на этом основывается бывшее ему откровение, к этому, так сказать, только примыкает оно, не будучи само следствием или действием этого знания закона, этой жизни в законе и глубокого понимания его сущности. Духом Иеговы в восхищении он поставляется выше закона и сознания подданного и через это, в совершенный контраст настоящему извращенному, Пророк начертывает образ будущего совершенного, полного и живого. Может быть, говорим, что пророк подготовлен был к этому или таковому видению собственной думой об этом предмете, при сильном стремлении и желании видеть оживление этих обветшавших форм, и вот в то время, когда пророк с особенной любовью и с живостью сознания погрузился в думу о лучшем прошедшем, когда жил дух во всем том, что теперь стало бездушным, в думу о жизни религиозно-нравственной, как она выражена в законе, в думу о культе, как он изображен в постановлениях Моисеевых, „нападает на него дух Иеговы“, приходит он в восторг пророческий – и вот, перед его глазами является славный образ будущего, с чудной ясностью, со всеми частными чертами, в их отделенности и единстве, чертами, которые так прекрасно сопоставлены в одно целое, так могуче действуют на душу пророка, стремящуюся к этому будущему, что он, как видел этот чудный образ, так и передал его современному обществу со всеми частностями и подробностями, так знакомыми Пророку из его упражнений в законе и в Богослужении, как жреца.

Содержание этого изображения и ход частных очертаний таковы. – В новое Мессианское время последует новое торжественное вшествие Иеговы во святилище Свое, которое оставил Он в прежнем храме (Иез. 11:23); в этом новом святилище откроется и будет обитать вся полнота Божественной славы. Воздвигнется тогда новый храм, отличный от древнего, совершенно соответственный новому, высокому назначению его, – обширный, чтобы мог вместить в себе все новое общество; слава Божия будет уже во всем храме, так что в этом отношении все части храма будут совершенно равнозначительны (прежде слава Божия была на кивоте завета только); между ними не будет в этом отношении никакого различия. Все в этом храме тщательно и подробно распределено, все неопределенное прежде определено и освящено; мысль о произволе в устроении даже частностей этого храма не может иметь никакого места. Этот храм, потому, есть совершеннейшее откровение Бога народу Своему для спасения его. От этого святилища, как нового средоточия религиозной жизни, изольется на общество неизмеримая полнота Божественных благословений; народ через это сделается новым народом, устроен будет новый славный культ, истинно Богоугодное жречество и теократическое чиноначалие; право и правда будут царствовать в обществе истинно верующих, которое очистится от всякой скверны и будет жить по Богу. Этому новому обществу Иегова даст в наследие землю обетованную, разделит между ним во второй раз Ханаан, где они в полном общении и согласии будут служить облагодетельствовавшим их и живущему среди них Богу. Вот общее содержание этого видения.

Ход частных видений таков: в 25 году плена Иезекииля, в 14-й год после разрушения Иерусалима, т. е. 572 г., Пророк в духе переносится на Иерусалимскую гору Сион, где находит проводника, который показывает ему устройство нового будущего храма (Иез. 40:1–4). Этот проводник указывает и размеряет стену, ограждающую все большое здание и восточные ворота со всеми их принадлежностями (5 – 16). Потом, проходя через внешний или всенародный двор к северным воротам, указывает, что находится на внешнем дворе (17 – 19), описывает северные ворота внешнего двора, (20 – 27). Далее проводит пророка и описывает ему южные ворота, ведущие во внутренний двор или двор священнический, а равно восточные и северные ворота, с их принадлежностями, и указывает, что находится во внутреннем дворе (28 – 47). Наконец, приведши Пророка к самому храму, описывает крыльцо или притвор, измеряет храм и святая святых (Иез. 40:48 – Иез. 41:1–4). Измерив толщину стены храмовой, переходит к боковым и комнатам, окружающим храм, описывает здание строения на западной стороне храма, указывает стенные украшения, как самого храма, так и боковых строений, также стол с хлебами предложения, двери во святом святых и в самом храме, с их украшениями (5 – 26). Потом, ведя во внешний двор северным выходом, указывает комнаты священнические (Иез. 42:1 – 19). Наконец, выведши из храмовых зданий, измеряет всю окружность внешней стены и – указывает, как слава Божия вошла во храм восточными воротами (Иез. 43:1 – 5). При этом пророк получает повеление передать все это Израилю (8 – 12), и изрекает им обличительное слово за их прежнее нечестие и увещевает впредь жить свято, обещая, что Бог будет с ними; святое в присутствии Святого не должно быть оскверняемо. Далее описан алтарь для жертвоприношений и даны при сем случае довольно подробные правила для жертвоприношений, которыми можно угодить Богу (Иез. 43:13 – 27). Новое предписание: не входить во храм восточными воротами, так как Иегова Бог пойдет ими (Иез. 44:1 – 3). От северных ворот Пророк увидел, что слава Иеговы наполнила весь храм. При этом пророку повелевается в грозном слове к мятежному народу, обличив злоупотребления прежние, дать народу новые предписания касательно храма: не впускать в храм иноземцев – язычников, оскверненные идолослужением фамилии левитские низвести на низшие должности при храме, а оставшихся верными Богу священников из рода Садокова определить на жреческое служение, причем преподаются им заимствованные из закона правила, как вести себя при служении, при народе и без народа, чего не должны они делать и пр. и пр. Все эти предписания заключаются повелением – не давать им удела при разделе земли, подобно как при завоевании Ханаана не получило удела колено Левиино, и законом о пище (4 – 31). Вся земля обетованная должна быть разделена на три удела, на удел Божий, из которого выделяется часть священникам, часть Левитам и полчасти городу, – на удел царев и на удел 10 колен. Говоря об уделе Божием и царевом, путеводитель пророка дает многие наставления касательно поведения царей и служения Богу и в заключение указывает ему животворный поток воды, текущий из-под храма и превращающий воды Мертвого моря в воды здоровые, обилующие рыбами всякого рода (Иез. 45:1 – Иез. 47:12). Говоря о разделении земли по коленам, путеводитель Пророка сперва определяет границы Палестины и велит разделить пространство этой земли, как между евреями, так и иноземцами, которые живут между ними, дать каждому колену поровну, только колену Иосифову две части – но его детям, Ефрему и Манасии, назначает и самое положение колен одного в отношении к другому. В заключение всего путеводитель Пророка, измерив окружность священного города, исчисляет ворота его, которых всего 12 и которые называются именами 12 колен Израилевых, и дает название будущему городу – Иегова – шалима – Иеговитом (Иез. 47:13 – 48).

Говорим, что это – символическое изображение Мессианского царства вообще в его духе и значении: символы заимствованы от Ветхозаветного законного культа; но Пророк стоит выше символов и не останавливается на одной форме их, но имеет в виду их содержание, существо, идею, лежащую в основании их. Скажут, что невозможно такое продолжительное стояние пророка в сфере аллегории – символа. Но мы видим у того же самого Пророка, что он долго может вести чистую аллегорию (1 и 8 – 10); и это последнее изображение только свидетельствует о том же. Впрочем, прежде, чем докажем и раскроем эту мысль, обратим внимание на другие взгляды на это видение пророка. Чем более мы видим, говорит один из толкователей, как мало было в новое и в прежнее время людей, правильно понимавших символическое и типическое значение Моисеева культа, тем понятнее становится, почему и основанное на этом законе или символах его пророческое видение Иезекииля о храме понимали и объясняли совершенно произвольно и, следовательно, ложно, по крайней мере многие стороны его, если не все видение.

1)  Далее всех от истинного понимания этого видения отстоит то, которое видит в изображении храма и нового государства одно простое припоминание пророка прежнего их устройства. Принимающие это мнение выходят из того предположения, что пророк делает это для того, чтобы по возвращении из плена устроить все так, как было прежде, и думают, что пророк, по воспоминаниям изображает здесь храм Соломонов, который он и представляет образцом для будущего после-пленного устроения храма. Но им представили, что между изображением Иезекиилева храма и Соломоновым, насколько он нам известен по описаниям, чрезвычайно большое различие в частностях и подробностях, так что признать тождество обоих совершенно невозможно, не говоря уже, например, об истекающем из под святилища источнике оживотворяющей воды. Тогда этот взгляд несколько видоизменился: именно, приняли так, что не Соломонов собственно храм изображает Пророк, т. е. не в том виде, как его устроил и оставил после себя Соломон, а в том виде, как он был пред пленом, храм, разрушенный Навуходоносором, причем естественны были и разности между изображением Иезекииля и описанием храма Соломонова, так как после Соломона до плена произошли перемены в храме. Но если спросить, на каком основании так смотрят на изображение Иезекиилево и – в том ли именно была разница в храме при Соломоне и пред пленом, в чем разнится изображение Иезекиилево от описания храма Соломонова, то не получим никакого ответа, кроме новых предположений, так как положительных данных, оснований для этого нет, а без них это мнение всегда останется несостоятельным и не заслуживающим доверия, ибо – по каким побуждениям поверить ему? Их нет.

2)  Тогда как по высказанному сейчас взгляду изображение Иезекиилево предназначено к тому, чтобы после плена привести в исполнение этот план, другие более держатся так ясно свидетельствующей о себе идеальной стороны изображения; напоминают его, как чистую картину фантазии, причем будто пророк вовсе не имел в виду будущего осуществления её в действительности, а просто удовлетворяя своему возбужденному духу, начертал этот идеальный, чисто Платоновский план. Само собою понятно, что такой взгляд мог возникнуть только в то время, когда не было более глубокого взгляда на существо Ветхозаветного пророчества, когда смотрели на пророков, как на простых писателей, не сознавая и не понимая их пророческой деятельности. А спросить опять – почему же именно так? В ответ получим опять или предположение без данных или, что невозможно иначе понимать, что это естественно и пр. и пр.; а потому – в окончательном ответе едва ли что выйдет достойное вероятия и – можно сказать прямо – ничего не выйдет, так как ничего не высказано и не высказывается. Эти мнения хотел сплотить в одно Гердер, а за ним Ейхгорн, принимая, что это изображение, основанное частью на действительности исторической под сильным влиянием собственной фантазии пророка, начертанное для того, чтобы по возвращении из плена привести его в исполнение, и, таким образом, дать народу новый культ, а в сущности прежний, но только усовершенствованный под влиянием развившихся в последнее время потребностей. Но какое достоинство может иметь мнение, сплоченное, так сказать, из нескольких, как мы видели, произвольных мнений, это видно само собою.

3)  Все эти взгляды, как видно, отрицают в пророчестве высшее Мессианское значение, и видят существенное отношение его к Ветхозаветной истории, или считают все просто бесцельным порождением восторженного духа пророческого. От них существенно отличается, значит, тот взгляд, по которому пророчество имеет Мессианское значение; но и здесь мнения не одинаковы. Одни признают вполне здесь изображение Мессианского царства. Но вместе с этим дают полную силу букве, форме внешней, отрицая символизм всего изображения. Это плотское иудейское понимание, которое в этом, как и в других подобных пророческих изображениях, думает найти опору для своих чувственных ожиданий чувственного царства Мессии. На этой низшей и ложной точке зрения на пророчество стоят и некоторые из новейших толкователей, в числе их и знамениты Евальд, который признает Мессианское значение всего этого изображения и думает, что сам Пророк именно ждал осуществления всего этого плана, в буквальном его смысле, при Мессии, ждал учреждения именно таких постановлений и вообще всего этого устроения, как оно представилось Пророку. „Пророк, говорит он, описывает подробно погибшие при плене священные предметы, храм, алтарь и пр. со всеми подробностями, точностью и наглядностью, как требовал его возбужденный дух, чтобы при грядущем искуплении и восстановлении царства Мессиею снова все устроилось по этому образу. То же самое должно сказать и о разделении земли“. Понятно, что такое воззрение может быть только у того, кто в пророческих изображениях видит более чувственные мечты о чувственном царстве Мессии; но такое воззрение на идеальные изображения пророков, как мы раскрывали при рассмотрении общего характера пророческой образности, совершенно ложное, мертвое, бездушное воззрение, не лучше чисто плотского иудейского воззрения на царство Мессии.

4)  Совершенно противоположно ему другое воззрение на рассматриваемое изображение Иезекииля, воззрение, которое, совершенно признавая его Мессианское значение, видит в нем типическое пророчество о Новозаветной церкви, именно о церковно-богослужебном устройстве или культе её. Этого взгляда держались и держатся еще очень многие толкователи. „Пророк, – говорит один из них, выражая вполне и кратко мысль всего этого воззрения, – Пророк ведет речь о церкви Новозаветной, состояние которой выражает словами и образами, взятыми из состояния церкви еврейской, описывает как бы культ еврейский, как бы землю еврейскую, а в самом деле – храм христианский, культ христианский и христианское царство на земле, духовное“. Надобно сознаться, что это мнение справедливо в общем отношении всего изображения к Мессианским временам; но нельзя не сознаться и в том, что эта внешняя типика, в приложении своем только к церковно-богослужебному устройству, и поверхностна, и произвольна; „от плода древо познается“, а по плодам, какие принесло это мнение, по приложениям частных черт изображения к церкви нельзя не признать, что оно не удовлетворительно. В этих частных приложениях всех черт изображения к христианскому культу столько натянутости и произвола, что невольно подозреваешь это воззрение в его правильности; особенно много произвола и мистицизма при толковании изображения разделения земли. Такие объяснения, замечает один из толкователей, объяснения чисто мистические, так произвольны, что поистине надобно дивиться, как они могут привиться и казаться истинными мужам ученым (Кокцей). И в самом деле, здесь видимо презираются все герменевтические правила в пользу ложного догматического начала.

Теперь раскроем те основания, которые частью можно привести против перечисленных ложных мнений, частью способствуют к утверждению и раскрытию правильного взгляда на все это Иезекиилевское изображение, как на идеально-символическое представление вообще Мессианского царства, в его духовности.

1)  Уже то обстоятельство, что храм, построенный после плена, построен не по образу Иезекиилевского видения и изображения, а равно и все остальные учреждения при этом храме не осуществились, и разделение земли по уделам совершено не так, как оно обозначено в видении; не говоря уже о частностях, даже в общем все это не осуществилось, уже это одно обстоятельство решительно говорит против того мнения, будто все это изображение предназначено к тому, чтобы привести его в исполнение после плена, будто это – воспоминание Пророка о погибшем храме и земле, записанное для того, чтобы восстановить и храм, и культ, и вид самой земли так, как это было прежде, по закону и установившимся отношениям. Если бы это было так: то нет сомнения, что такие люди, как Ездра, Неемия и другие их современники, из уважения к Пророку и его книге, руководствовались бы этим изображением и сделали бы все так, как в нем. Но этого не было. Дело очевидное, что они не понимали так пророческого изображения, как будто бы оно было планом для после-пленного устроения теократического царства, а относили его к чему-то другому. Это указывает на несостоятельность тех мнений, которые, отвергая Мессианское значение, видят отношение сего изображения только к ветхо-заветным временам. Притом, важное обстоятельство – в Иезекиилевском изображении много мест, которые содержат в себе частные черты, совершенно неспособные и невозможные для внешнего исторического осуществления их, и которых притом и потому нельзя понимать внешне, буквально, и которые указывают на символический характер свой. Таково, например, изображение возвращения и обитания славы Божией в новом храме (Иез. 43:1), изображение источника, вытекающего из храма, изливающегося в Мертвое море и оживляющего воды его и существа, живущие в нем (Иез. 47:1), новое, совершенно соразмерное разделение земли по коленам (Иез. 47:13) и пр. и пр. А при этом надобно иметь в виду, что эти-то и подобные этим места составляют существенное во всем этом изображении, они то и бросают свет на весь характер этого изображения и служат существенными пунктами для определения смысла и объяснения частностей всего изображения. Этим опровергается чисто буквальное, плотское, Иудейское понимание всего изображения и подтверждается символическое значение всего этого представления пророческого.

2)  За символическое понимание этого изображения Иезекиилева говорит самая форма, в которой предмет изображаемый открыт был пророку, форма видения, в самом существе которого лежит то свойство, чтобы отвлеченные идеи представлять в конкретном, наглядном образе. По свойству самого предмета видения образы эти должны были быть заимствованы из форм Ветхозаветной теократии и, как полнейшего выражения её, закона. И закон действительно есть исходный пункт всего этого изображения; но в то же время Пророк стоит как-бы выше этих форм Ветхозаветных, и потому у него есть различие в частных чертах с законными изображениями. Это именно – в силу того, что Пророк переносится духом и стоит в новом, будущем времени; в тех же формах, но уже несколько измененных он выражает новые идеи, которые впрочем, само собою разумеется, суть только полнейшее раскрытие выраженных в законе, так как и новый завет вообще есть только полнейшее раскрытие ветхого. Отсюда по необходимости все эти образы нужно признать символами.

3)  Такое именно понимание этого видения утверждается и другими изображениями этого же пророка. Как он употребляет формы, заимствованные из Ветхозаветной теократии и закона для изображения Мессианских времен, как он пользуется ими, как символами, это видно например из гл. Иез. 20:39 и сл., где он, между прочим, говорит, что Израиль во времена Мессии будет служить Богу на святой горе храма и пр. Весь культ является здесь ничем другим, как символом того положения, в каком будут верующие во времена Мессии, в их отношении к Богу. Та же самая символика, только подробнее, и здесь. Еще рассматриваемое видение стоит в теснейшей связи с видением того-же пророка, описанным в гл. 8 – 11, и составляет необходимое дополнение к нему, так как там слава Божия удаляется от святилища, а здесь снова возвращается в него. Как там видение изображает в символе удаление Иеговы из среды народа, так и здесь в таком же символе возвращение и постоянное присутствие Его. Пророк сам в этом месте ясно показывает, какое духовное представление соединяет он с этим символическим изображением: ибо он в ст. 16 11-й главы объясняет, что Иегова сам будет святилищем для народа Своего и, следовательно, святилище для него служит только символом благодатного присутствия в царстве своего живого Бога, сообщение даров Его Духа, духовное вселение и обитание Бога. То же можно заключить из связи, в какой все это изображение стоит к предшествующему отделению пророческих речей Иезекииля, в котором, как мы видели, изображено царство Мессии, но – опять во многих чисто символически и в известных образах Ветхозаветной теократии. Сюда принадлежат особенно место гл. Иез. 37:26 – 28, где то же святилище служит образом, символом Новозаветных благословений Божественных.

4)  И аналогия с подобными изображениями других пророков говорит за истинность символического понимания всего этого видения. Вот, напр., старший современник Иезекииля, Иеремия. Он изображает, например, восстановление и возобновление теократии, как восстановление Иерусалима (Иер. 31:38 и сл.). Понятно, в каком значении берется здесь Иерусалим. Не священные лишь места входят в него, как части его; весь город является святилищем Иеговы; понятно, что все это символы. Пророчество Иезекииля о славе нового храма взял после плена Аггей и выразительно повторил его, как имеющее Мессианское значение, повторил в то время, когда контраст этого светлого обетования с печальным настоящим мучительно чувствовался каждым Еврейским сердцем (Агг. 2:7 сл.). Но особенно достойна внимания в этом отношении первая часть книги пр. Захарии, так сходная во многих чертах с рассматриваемым видением Иезекииля. Вот видит пророк ангела, измеряющего новый Иерусалим, который очам Пророка представляется несравненно шире древнего Иерусалима (Зах. 2:5 сл.); священный подсвечник храма служит для Пророка символом просвещения нового общества Божия (гл. 4). Вот Мессия строит новый храм и принимает на себя вместе с царским служением служение первосвященническое (Зах. 6:13 сл.). Подобное Иезекиилеву видение содержится в 14 гл. Захарии: из Иерусалима течет источник живой воды; святый город является вечным; народы идут к нему торжествовать на празднике кущей, и пр. и пр. Не символы ли все это? Точно то же и рассматриваемое видение Иезекииля. Различие между этим пророком и другими в этом отношении только то, что Иезекииль особенно подробно изображает в символах то, о чем другие говорят более или менее кратко в общих чертах, что изъясняется особенной любовью этого пророка к длинному проведению аллегорий и его священнической должностью, по которой он так подробно знал и так сильно сочувствовал всем законным формам.

5)  Наконец, в подтверждение такого взгляда на видение Иезекиилево о храме в новой земле обетованной можно указать на Апокалипсис. Две главы этой книги, 21 и 22-я, в сущности основываются на рассматриваемом видении Иезекииля. Конечно, никакому экзегету не придет в голову понимать эти главы совершенно буквально; а через это символика Иезекиилева изображения очевидна. Это свидетельство очень важно во всяком случае, как свидетельство ангела.

В заключение скажем, что тогда как внешнее, буквальное понимание всего этого изображения приводит к непобедимым трудностям, произволу и натянутости, символическое понимание, объемля сущность пророческого созерцания удобно и обстоятельно может быть проведено по всему пророческому изображению, разумеется, кроме частнейших частностей, при объяснении которых всегда есть возможность впасть в произвол.

Между великими мужами, которых Бог воздвигал Евреям в продолжение плена Вавилонского, для достижения своих высоких целей, Даниил, без сомнения, занимает важное, даже важнейшее место. Он происходил из знатного, по свидетельству и по мнению некоторых, даже из царского рода. – Когда Навуходоносор в третий год царствования Иоакима Иудейского (в 605 г.), вследствие возмущения этого царя против него, осадил и взял Иерусалим: то повелел избрать из царского и знатных родов юношей красивых и способных и отвести их в Вавилон, чтобы воспитать их для службы при царе. – Не думаем, что целью этой меры Навуходоносора, как полагают некоторые, было то, чтобы, погасив в юных сердцах детей привязанность к Богу отцов и родине и воспитав их в правилах и обычаях чуждых, сделать их впоследствии послушными орудиями к большему порабощению их отечества. Нет оснований думать, чтобы царь Вавилонский рассчитывал на это. Сам же он не раз, взяв Иерусалим, сажал на престол Иудейский Иудейских царей,не желая и не думая через эту меру порабощать себе Иудеев. Кажется, он следовал в этом случае просто обыкновению восточных деспотов – для пышности и великолепия своего двора, набирать себе особенно из царского рода и знатных других родов юношей, которые в то же время были и аманатами – заложниками в верности того порабощенного Государства, из которого взяты были они. Само собою разумеется, что при этом воспитывали всех их, кто бы они ни были, в правилах, обычаях, науках и искусствах Вавилонских, так как они должны были служить при царе Вавилонском, что могло быть без всяких дальнейших религиозно-нравственных и политических целей. – Как бы то впрочем ни было, только Даниил попал в число этих пленников и, вместе с другими, должен был воспитываться особенно для службы при царе Вавилонском. – Рано, таким образом, он оставил отечественную землю и никогда уже более не видал ее; вся жизнь его протекла в плену; и он не возвратился в землю, к которой так стремилось сердце его, как и сердце всякого доброго Иудея.

Мы уже упоминали, рассматривая пророчества Иеремии и Иезекииля, каково было положение Евреев перед пленом и во время плена. Не смотря на громовые речи пророков, неверие владело сердцами Евреев (мы говорим о большинстве); когда наступило бедствие, это неверие, как и бывает в подобных случаях, уступало место малодушию и унынию, которое уже ищет точки опоры в вере; но эта вера – не вера, а какое-то неопределенное чувство,и нужно какое-либо особое действие Божественное, чтобы возбудилась и окрепла в таком сердце истинная вера. – С другой стороны, и лучшая часть народа, под тяжестью бедствий плена, когда, по-видимому, Бог оставил народ Свой, могла впасть и впадала в то же уныние, как и видим указание на это в книгах Иеремии и Иезекииля, тем более, что естественного выхода из бедствия не предвиделось: Евреи находились в порабощении у такого могущественного Государя, который наводил страх на всю переднюю полосу Азии и ближайшие страны Африки и, можно сказать, был сильнее всех тут живших народов вместе взятых; Евреям нельзя было рассчитывать ни на чью поддержку, – опыты союзов с Египтянами и Сириянами ее удавались; нужно было терпеливо выжидать исполнения слова пророческого, что плен продолжится 70 лет; а каково терпеть, не доверяя грядущему? А тут – сознание постыдного плена, материальные нужды, нравственные притеснения, лишение всего святого и освященного, что могло бы еще служить утешением, удаление от родины, так драгоценной сердцу каждого Еврея; насмешки и поругания язычников и прочие тяготящие душу обстоятельства и обстановка унизительного плена. Нужны, значит, были особые действия Божественные для того, чтобы укрепить ослабевавших и возбудить истинную веру в колебавшихся и не доверяющих. – С другой стороны, сами язычники, сообразно своему воззрению на порядки мира, от унижения Евреев легко приходили к заключению о бессилии Бога Еврейского и оскорбляли истинную религию. Подобный опыт уже был в Еврейской истории при Езекии; из пророчеств Исаии, Иеремии и особенно Иезекииля на иноземные народы несомненно видны такие взгляды язычников на Бога, предавшего в плен народ Свой. Вследствие этого слава имени Иеговы, за которую он так ратует постоянно, необходимо требовала особенными действиями показать язычникам лживость такого образа мыслей их. – Все это показывает, что как для Евреев, так и для язычников, нужны были особенные действия Божества во время плена. Орудием этих особенных действий Божиих, как для прославления Бога Израилева среди язычников, так и для ободрения, просвещения и укрепления веры, вообще для особенного водительства к достижению предсказанных пророками целей Божиих, был избран между прочим Пророк Даниил.

Юноша Даниил как бы предчувствовал высокое свое назначение и дал своему воспитанию другой ход, чем тот, какой был вместе с другими предназначен ему. Имя Вавилона напоминает разврат и нечестие всякого рода; поэтому величайшая опасность предстояла в нем для веры и нравственности юных детей. Но Даниил, при помощи Бога своего, успел отстранить по возможности эту опасность. Не убойся изыти во Египет, сказал некогда Бог патриарху Иакову при переселении его в эту страну, ибо и Аз сниду с тобою во Египет (Быт. 46:3 – 4). Подобным образом можно было сказать теперь, что Бог сошел и в Вавилон с Даниилом, потому что сила Его проявилась не только во многих приключениях остальной его жизни, но и в немощах и бессилии детского возраста. – Даниилу, вместе с другими юношами, предназначенными в службу при царе, приказано было подавать яства от царского стола, чтобы они росли и мужали здоровыми и красивыми. Но юный отрок, вместе с тремя другими сверстниками, положил в сердце не оскверняться яствами царской трапезы, вероятно, потому, что все это, по обычаю язычников, окроплялось кровью идольских жертв и при том подаваемы были и нечистые животные, которых употребление запрещено было законом Моисеевым. – Может быть также, что юноша почитал неприличным роскошествовать тогда, когда гнев Божий тяготел над народом, и многие из его братий страдали от лишений всякого рода, – и отказался от царского стола ради поста и покаяния. Отсюда же, может быть, объясняется и то, что он до конца жизни сохранил девство, как об этом есть древнее предание. – Как бы то ни было, только он упросил надзирателя своего заменить роскошь царского стола простыми яствами из овощей и растений и его сомнения рассеял твердым убеждением, что воздержание и пост не только не повредят здоровью и красоте, но поддержат и то и другую (Дан. 1:8–15). Как бы в награду за эту твердость веры, по миновании дней искуса, они явились здоровее и красивее тех юношей, которые питались от царского стола. По прошествии трех лет приготовительного воспитания, Даниил с тремя сверстниками представлен пред лицо царя и, при испытании их познаний, царь нашел, что они вдесятеро превосходят своими познаниями всех мудрых его царства, по той, без сомнения, причине, что Бог Сам даровал им особенную премудрость, которая открылась в Данииле особенно способностью толковать сны, – тот способ, которым впоследствии Бог постоянно открывал Свою волю ему (Дан. 1:15 – 21).

Начало возвышения Даниила и его деятельности, благодетельной для Евреев, положено было истолкованием сна Навуходоносора, который он забыл в минуту пробуждения, но который сильно напугал его. Мудрецы Вавилонские никак не могли сказать, какой был сон царев, и гневный деспот отдал приказ – избить мудрецов Вавилонских. Той же опасности подвергался и Даниил со своими друзьями. Но он не только сам освободился от опасности, но и явился заступником несчастных мудрецов, испросил в молитве откровение тайны царевой, которое и сообщено было ему в ночном видении. Явясь к царю, он напомнил и истолковал ему сон его, дав наставление, у кого должно искать откровения и разрешения тайн. (Это сон об истукане). – Царь преклонился пред Богом Данииловым, осыпал юношу дарами и поставил начальником страны Вавилонской и главой мудрецов её. Впрочем Даниил остался только при этой последней должности, а первую царь разделил, по просьбе его, между друзьями его (Дан. 2:46–49).

Новый высокий сан Даниила, без сомнения, послужил ему средством для возможного облегчения тяжелой доли народа своего и для распространения между язычниками славы истинного Бога, которого уже исповедал Богом богов царь Вавилонский. Можно думать, что он со всей ревностью пророка передавал теперь сотрудникам и подчиненным своим понятия истинного боговедения. Впрочем, что именно делал в продолжение 16 лет, следовавших за рассказанным фактом – не известно. То известно только, что Даниил оставался при дворе, а трое друзей его оставались правителями провинций (Дан. 3:11). Само собою разумеется, что Халдейским вельможам не могло нравиться такое возвышение пленников; это значило – побежденные приобретают первенство над победителями и – чего доброго – они сами будут в подчинении у пленников. – Эта, кажется, мысль руководила Халдейских вельможей, когда они убедили Навуходоносора сделать публичное поклонение всего царства вновь сделанному идолу, и так как еврейские начальники не хотели исполнять этого, то и оклеветали их перед царем. – Рассерженный деспот велел бросить их в огненную печь, но это послужило только к возвеличению оклеветанных и к новому прославлению Бога Израилева (Дан. 3:27 – 29). Между тем гордость ослепила могущественного деспота, и Бог дал ему новое вразумление. Он видел сон, предвещавший скорое его наказание. Это – сон о величественном дереве, осужденном на посечение. – Мудрецы языческие опять не могли объяснить сна, и царь обратился к Даниилу, который и истолковал ему сон его, советуя ему предотвратить наказание правосудием и делами благотворительности. Царь по-видимому тронулся увещеваниями Пророка, но когда через несколько времени, обозревая свою величественную столицу, возгордился ею и своими великими делами, сон сбылся, и царь был наказан. Это наказание вразумило его, и он снова прославил в официальном царском объявлении Бога Израилева (Дан. 4:26–34).

При преемнике Навуходоносора обстоятельства Даниила и его друзей и соотечественников, кажется, переменились. Сам Даниил, кажется, удален был от двора и послан в Персию, по крайней мере при Валтасаре он был там (Дан. 8:2). – Жизнь его там, как можно заключить из некоторых указаний книги, проходила в подвигах молитвы, поста и изучения пророческих писаний. Там же он имел два символических видения, предизображавшие со всей подробностью судьбу царств, имевших возникнуть из развалин Вавилонской и Персидской монархии, и их влияние на участь народа Божия (гл. 7 и 8). Впрочем, память о нем, как необыкновенном человеке, сохранилась при дворе, а может быть, в последнее время царствования Валтасара, он и был возвращен в Вавилон; по крайней мере, он известен был при дворе. Было следующее происшествие. Когда, по суду Божию, Вавилон должен был понести наказание, и войско Персидское обложило великолепную столицу Навуходоносора, а царь Вавилонский Валтасар, надеясь на крепость твердынь своих, беспечно пировал и кощунствовал над священными предметами Еврейской религии, смеясь над Богом Израилевым, внезапно явилась рука, пишущая на стене непонятные слова. Ужас овладел царем и пирующими; царь обещал награды тому, кто прочтет таинственные слова; но никто не мог. Тогда царица напомнила царю о Данииле; призванный, он прочитал и объяснил таинственные слова. Не смотря на неблагоприятное для себя толкование, царь возвеличил Даниила (Дан. 5:29). Но в ту же ночь Валтасар был убит, и Дарий Мидянин воссел на престол его.

Новый властитель возвеличил Даниила и приблизил его к себе; он сделал его одним из трех главных сановников его царства и хотел за его мудрость поставить его над всем своим царством (Дан. 6:1 – 4); это возбудило зависть в некоторых царедворцах; им нестерпимо было видеть Иудейского пленника на первых ступенях власти, и они искали, в чем бы обвинить Даниила относительно дел управления, но не могли. Тогда они убедили царя издать указ, которого, они знали, не может исполнить Даниил (Дан. 6:7 – 9); расчет был верен, – Даниил сделался нарушителем царского повеления. Напрасно царь, понявший коварство наветников, препирался с ними от утра до вечера; вельможи настаивали и настояли на непреложности государственного устава, и Даниил ввержен был в ров львиный. Но Бог, которому молился Даниил, избавил его от смерти; он остался невредим к радости царя, а брошенные на место его клеветники тотчас были разорваны львами. Дарий издал всенародный указ, чтобы все боялись и почитали Бога Даниилова (Дан. 6:24 – 25).

Между тем с падением Вавилонского царства приближался к концу срок 70-летнего плена, назначенный Богом через Иеремию. Даниил это знал и обратился к Богу с молитвой о граде отцов своих и о народе своем; исповедал грехи народа и просил пощады ему. – В ответ на эту молитву, явившийся ему Ангел возвестил ему время пришествия Мессии, – чем и при чем давалось ручательство, что эти бедствия окончатся, Евреи скоро возвратятся в землю свою и устроятся. Это было в первое лето правления Дария Мидянина (гл. 9).

Наконец Пророк дожил и до того времени, когда Кир позволил Еврейским пленникам возвратиться в отечественную землю. Но Пророк не воспользовался этим позволением. Старость ли Пророка или желание быть руководителем пленников, оставшихся в Вавилоне, особенное ли повеление Божие было причиной этого, только Даниил не возвратился в Палестину. Через два года после Кирова указа он был еще на Тигре. – Там было ему последнее великое видение судеб Церкви на земле до конца времен (10 – 12). Это было последнее видение, что показывает и окончание речи. – В книге биография Пророка заключается сказанием об участии его в защите невинной Сусанны и о посрамлении идола Ваала, за что он был вторично ввержен в ров львиный, питался там пищей, принесенной из Палестины Пророком Аввакумом, остался невредим, а брошенные на место его клеветники тотчас растерзаны. Когда Пророк умер – не известно. Есть древнее предание Иудейское, что он останки дней своих провел в Экбатане (ныне Гамадан в Персии), где и скончался. Местное предание действительно указывает там и доныне, в ряду гробниц древних царей Мидийских и Персидских, гробницы Мардохея и Есфири. Думают, что здесь же положены были кости и Даниила, вместе с костями двух других великих лиц того времени.

Из этой биографии сам собой виден характер Даниила, отличительными чертами которого были – непоколебимая преданность вере и закону отцов своих, от которой не могли его отторгнуть никакие опасности; пламенная любовь к своему народу, в его несчастном положении; его ревность по славе Божией среди народа языческого и его, вошедшая в притчу, мудрость, по которой он так хорошо понимал свое положение и положение народа своего, пользовался лучшими средствами для достижения лучших целей, и нисколько не отвергая языческих наук и искусств, а изучив их, приобрел истинное познание и умел сохранить чистоту своих верований среди всех искушений. Видно и значение его, как величайшего из Еврейских пророков, который видел течение времен и знал весь мир, как выразился о нем один из древних толкователей. – Тем более странным представляется то, что Иудеи книгу его причисляют к агиографам и не ставят наряду с другими пророками. Впрочем – это только с 5-го или 6-го века; чем далее в древность, тем более находим следов того, что он почитался истинным Пророком, и книга его – истинно пророческой. Причины, почему позднейшие Иудеи перестали почитать книгу его наряду с другими пророческими книгами, они приводят следующие: а) образ жизни Даниила, по тому случаю, что он почти постоянно находился при дворе царском и притом языческом – не похож на образ жизни истинных пророков Еврейских; б) он должно быть был евнухом, так как был начальником евнухов, как и было предсказано Езекии царю Пророком Исаией, что в Вавилоне его потомки будут евнухами (Ис. 39:7), а евнухов закон исключает из общества Иеговы (Втор. 23:2); тем более такой человек не может быть пророком; в) в книге его записаны более сны, чем откровения, какие бывали другим Пророкам; и притом, ему бывали откровения совершенно в спокойном состоянии, а не в пророческом восторге, как прочим Пророкам, что также, по их мнению, свидетельствует, что он не пророк. – Но эти основания потому уже одному не имеют никакой силы, что различение пророка по дару от пророка по должности, на котором опираются все эти основания, принадлежит к выдумкам позднейших раввинов и не имеют сами никакого основания. И в жизни Пророка при дворе нельзя указать ничего, что бы препятствовало ему проводить жизнь, подобную древним пророкам; он проводил жизнь благочестивую, праведную в высокой степени, так что Бог, в откровении Иезекиилю поставляет Даниила наряду с праведнейшими мужами древности, Ноем и Иовом, притом же он жил при дворе не произвольно а – для прославления имени Иеговы, как и для обеспечения благосостояния народа своего или, по крайней мере, для облегчения его тяжелой участи в плене. К числу евнухов Даниил не мог принадлежать, так как он уже юношей приведен был в Вавилон в таком возрасте, когда уже не делали евнухами; Еврейское слово, означающее евнуха и употребленное о Данииле, означает и вообще состоящего на службе при дворе, и – в этом именно значении, как вероятно, оно и употреблено о Данииле; и потому исполнения именно на нем пророчества Исаии вышеприведенного искать нельзя, если только слово евнух понимать в строгом смысле. Что касается до образа Божественных откровений Даниилу, по которому хотят у него отнять звание истинного Пророка: то только слепая или ослепленная чем нибудь мысль может не видеть, что эти образы истинно пророческие. На сон, как на способ сообщения Божественных откровений, указывал еще Моисей, когда говорил вообще о способах пророческих откровений; откровение чрез Ангела в обыкновенном состоянии пророка также не новость в истории еврейской; примеров подобных много; остальные откровения, подобно прочим пророкам, он получил также в пророческом восторге. – Таким образом все эти основания, придуманные позднейшими раввинами, не имеют никакой основательности; и ими, как видно, старались прикрыть только заднюю мысль: они решились не давать этой книге места в ряду других пророческих книг по той причине, что в ней слишком ясное пророчество о времени пришествия Мессии обличает их неверие, несмотря на искаженные толкования его. – Впрочем, как мы уже заметили, древле-Иудейская и первохристианская Церковь всегда считала Даниила истинным Пророком и книгу его истинно пророческой. LXX поставили его наряду с Пророком Иезекиилем. Иосиф Флавий причисляет его к 13 Пророкам, называет его одним из великих Пророков, с которым говорил Бог, и который не только подобно другим пророкам предвозвещал будущие события, но определил и время их исполнения. Мессия – Христос также называет Даниила Пророком (Мф. 24:15; Мк. 13:14; Лк. 24:44). Мелитон Сардийский поставляет его в своем каноне на том же месте, на котором поставлен он у LXX. Ориген, Епифаний и др. дают о нем такое же свидетельство. Наконец и позднейшие раввины, сознавая недостаточность тех оснований, по которым предки их отвергали пророческое значение Данииловой книги, снова поместили его в ряду пророков. И в самом деле, во всех существенных пунктах между ним и другими пророками Ветхого Завета нет никакого различия. Подобно всем пророкам он получал откровения свои от Бога, и его пророчества многие уже оправданы событиями. – Подобно другим пророкам он готов был свидетельствовать своей смертью истину своего учения и пророчества, как и были опыты этого; подобно прочим пророкам, он отличался благочестием, строгим исполнением Моисеева закона, ревностью по нему и пр. и пр. Обратимся теперь к рассмотрению самой книги Пророчеств Даниила, в её целом составе и частях.

Вся книга пророка Даниила, кроме трех апокрифических отделов, по верованию церкви, основанному на внешних свидетельствах и внутренних признаках, написана именно тем Даниилом, обстоятельства которого, видения и пророчества в ней содержатся, и которого биографию в кратком очерке рассказали мы. Вся книга разделяется на две части. Первая (1 – 6 гл.) почти исключительно исторического содержания; в ней описываются замечательные происшествия в Вавилонском царстве, в которых принимал большее или меньшее участие Пророк и три его друга; вторая часть (7 – 12 гл.) чисто пророческого содержания; в ней содержится изложение пророческих видений о монархиях, пришествии Мессии и судьбах его церкви до последних времен. Впрочем обе части тесно связаны одна с другой, несмотря на различие своего содержания, и составляют одно стройное целое. Во внешнем отношении их соединяет совершенно одинаковый слог и способ изложения, одинаковый способ писания той и другой части. Всюду мы видим одни и те же особенно любимые писателем слова и фразы (Дан. 2:28, 4:2,7,10, 7:1–15), повторения; совершенно однообразные хронологические данные, рассказ широкий, подробный, всюду тот же характер фрагментов. И по содержанию своему эти части совершенно сходны и указывают на одного и того же писателя: характер Даниила в той и другой части совершенно одинаков, в позднейших описаниях есть указания на прежние; исторические и пророческие отделения тесно совпадают между собою; в обеих частях дышит тот же дух, в обеих отражается особое положение Пророка; вся книга проникнута одной общей мыслью о побеждающей силе Божией и помощи, которую Бог являл народу Своему в эту тяжкую годину испытаний и не перестает являть. Наконец за единство книги и писателя её решительно говорит хронологический распорядок, в каком стоят в обеих главных частях частные отделения, и эта постепенность в развитии содержания, по которой от менее определенного писатель переходит к более определенному. В этом распорядке виден один известный план, от которого не отступает писатель.

Против единства писателя книги говорят, по-видимому, следующие обстоятельства, которые стараются выставить в ложном свете и с ложными объяснениями противники подлинности и неповрежденности книги Даниила: а) разность языка, – книга писана частью на Еврейском, частью на Сиро-Халдейском языке; б) о Данииле говорится то в первом, то в третьем лице, и в) находят различие в цели обеих главных частей книги; – иная цель будто в первой, иная во второй части.

Различие языка в самом деле, по-видимому, не свидетельствует о том, что одним и тем же лицом написана вся книга. На Еврейском языке написана вся вступительная, первая глава и начало второй. С четвертого же стиха 2-й гл. после слов: „и сказали Халдеи царю по-Арамейски“, рассказ продолжается на этом Арамейском или Сиро-Халдейском языке до конца исторической части книги; на том же языке написано и первое видение Даниилово в 7-й главе. – Со второго видения, т. е. с 8-й гл. по 12-ю, опять Еврейский язык. – 13 и 14-я гл. (апокрифические) написаны на греческом языке. – Это различие текста, говорят (Вертольд, Ейхгорн), прямо указывает различие Писателей того и другого отделения. Но такое заключение поспешно. Уже одно то, что Арамейский отдел книги тесно связан, как в начале, так и в конце, с Еврейским отделом, налагает тень подозрения на правильность, даже на правдоподобность такого заключения. В самом деле, посмотрите на связь этих отделов; она слишком ясна и слишком тесна, а потому и достаточна для того, чтобы не допустить мысли о двух писателях этих отделов. Последние слова того отделения, которое написано Еврейским языком, предшествующие началу отделения, написанного на Сиро-Халдейском диалекте: „и отвещали Халдеи царю по-Арамейски“ – необходимо предполагают продолжение рассказа и притом с вероятностью на этом Арамейском языке. И вот этот отдел действительно составляет продолжение этого начатого на Еврейском языке рассказа, без всякого перерыва, без всяких повторений, рассказа именно о том, что такое Халдеи сказали царю по-Арамейски; – за этим же рассказом и все остальное продолжается на том же диалекте. – Точно так же и последний отдел, писанный по Еврейски, составляет непосредственное продолжение рассказов, начатых на этом Арамейском или Сиро-Халдейском языке. Начало 8-й гл., с которой снова начинается Еврейская речь, прямо указывает на прошедшую главу, писанную на Арамейском языке, и есть не что иное, как продолжение той (Дан. 8:1 ср. Дан. 7:1). Такая, связь этих отделений сильно говорит против того мнения, будто они написаны различными лицами, не говоря уже о единстве духа, характера и слога обоих отделений. Но как же объяснить эту разность в языке? Если один и тот-же писатель обоих отделений, т. е. всей книги, что же значат, это различие в языке? Какие могли быть причины этой разности, или – какими побуждениями руководствовался писатель, употребляя в одном случае отечественный язык, а в другом чужой? Ответа в книге нет, а потому очень естественно, что объяснений этого составилось довольно много, естественно и то, что произволу дано здесь много места. – Лучшее по удовлетворительности, простейшее из всех и весьма естественное – следующее. а) Надобно обратить внимание на то, что события первоначально отрывочно записаны Пророком; на эту отрывочность указывают самые переходы от одного повествования к другому и их выбор. Но после, как видно, поздно уже из этих записей составлена целая книга. На это происхождение книги, в её настоящем составе, в последние годы жизни Пророка указывают заметки вроде следующих: „и Даниил жил там“, т. е. при дворе Вавилонском, „до первого года Кира“. Это сказано в конце первой главы, после описания первых времен жизни Даниила при Навуходоносоре (ср. Дан. 6:28). Очевидно, когда могла быть написана эта и подобные заметки. – Итак, можно думать, что первоначально записаны были Даниилом важнейшие события и видения, в более или менее скором времени после них; а потом, при конце жизни Пророка, собраны в одну книгу с нужными замечаниями позднейшего времени. б) Нужно обратить внимание на то, что события, бывшие при Вавилонском дворе, в котором действующие лица Халдеи, а Пророк с друзьями хотя и не Халдеи, но воспитанные в Халдейской столице и знавшие в совершенстве их язык, что эти события, говорим, при коих разговоры были, конечно, не на Еврейском, а на этом Арамейском или Халдейском языке, – естественно было Пророку записать именно на этом языке; а остальное – особенно видения свои естественно было записать на Еврейском языке. в) Надобно обратить внимание на то, что речь Халдейская и речь Еврейская были уже равны в отношении к понятности для Евреев, проживших 70 лет в плену между Халдеями, так что было все равно – на каком бы диалекте ни написана была книга и, следовательно, не предстояло надобности Пророку, при окончательном составлении книги, перелагать Арамейскую речь на Еврейскую или Еврейскую на Арамейскую для того, чтобы было единство языка, понятного для всех; и при разности языков книга была понятна для всех. – Наконец, можно думать, что Пророк для самих халдеев оставил описание великих дел Божиих между ними на их же собственном языке. – Видений Пророка, писанных на Еврейском языке, они и не должны были знать, как не относящихся к ним (кроме первого видения, касающегося и их и написанного на их языке) и как слишком возвышенных для того, чтобы они могли понимать их и пользоваться ими. Потому они и оставлены на одном Еврейском языке, а прочее, как безразличное для Евреев, оставлено на Халдейском языке. – Все это, кажется нам, вполне удовлетворительно объясняет, почему книга одним и тем же лицом написана на различных языках. – Во всяком случае, эта разность языка не может быть основанием для мнения о различных писателях книги, против древнего и настоящего мнения, что одним Пророком написана вся эта книга, здесь в заключении было бы более, чем в данных для заключения.

Еще менее говорит против единства Писателя книги другое приведенное основание, что в первой части о Данииле упоминается в третьем лице, а во второй обыкновенно в первом. – Вспомнить только следует, что такая перемена встречается во всех почти Ветхозаветных книгах. Неужели из этого выводить заключение, что ни одна почти книга не написана одним лицом? Это, как видим из всех книг, было в обыкновении у Еврейских писателей. В частности, в книге пророка Даниила такая перемена объясняется отношением писателя к святым предметам. – В первой исторической части Даниил – просто повествователь событий, в которых он вместе с прочими, принимал участие. В второй – он один действующее лицо. Вот почему там он говорит о себе наравне с прочими в третьем лице, это обыкновенно в исторических повествованиях еврейских писателей, начиная с Моисея; а здесь, подобно всем пророкам, которым сообщалась воля Божия, – в первом. – Это даже и не требует объяснений.

Наконец, третье приведенное основание еще менее этого второго говорит против единства писателя книги; даже можно сказать – ничего не говорит, а просто приводится от нечего сказать. Различие цели! Но предметы совсем различны; в исторической части говорится о событиях настоящих или прошедших, как они были; а здесь откровения о событиях будущих, как они будут. Неужели на этом основании можно говорить о различии писателей исторической и пророческой частей книги пророка Исаии? Так можно подтверждать всякую нелепость и небылицу. – Да притом все частные цели объединяются здесь в одной общей изобразить водительство Богом возлюбленного народа в годину бедствий, как оно выразилось, и – будущее водительство после плена, как оно имеет выразиться.

На Даниила пророка, того самого, о котором повествуется в книге, как на писателя некоторых отделений этой книги, часто указывается в ней самой (Дан. 7:2,15,28, 8:2,15,26, 9:2, 10:2); подписи некоторых частных отделений указывают также на него (Дан. 7:1; сл. Дан. 10:1); некоторые откровения, бывшие этому Пророку, по повелению Божию, должны быть запечатлены до времени, – следовательно, также должны быть им записаны (Дан. 12:4). Эти данные для доказательства, что именно этот Даниил написал книгу, относятся, конечно, лишь к частным отделениям целой книги; но их значение, как указаний, нельзя ограничивать именно только этими отделениями, и полагать, что они только и написаны Даниилом; напротив, на них должно смотреть как на указания, что написание всей книги принадлежит этому Пророку. Эти надписания или указания содержатся собственно в пророческой части, т. е. там, где вообще у пророков находятся подобные указания и где они не могут быть, так как в них, в подобных формулах – содержатся вместе указания на Божественность пророчеств того или другого Пророка. Следовательно, эта вторая часть несомненно написана им вся, так как указания помянутые находятся в надписании каждого видения, содержащегося в этой части. Но, как мы замечали уже, часть пророческая и по хронологическим данным, и по самому ходу событий и вообще по характеру своему так тесно связана с исторической частью, что их разделять нельзя; первая останется непонятна без последней во многих случаях; отсюда, если последнюю считать произведением Даниила, то необходимо так же – и первую. – Если над первой частью нет надписаний, даже над частными отделениями её: то, как мы видим и из других исторических книг и исторических отделений в пророческих книгах, этого не было в обыкновении у священных писателей и пророков, и особенно в тех местах, где пророки описывают происшествия, в которых сами были участниками. Это видим из исторических частей книги пророков Исаии и Иеремии; но на этом одном основании, конечно, никто не будет отвергать подлинности этих частей и принимать, что два или несколько писателей составляли книгу, напр. Иеремии; пророческую часть – один, а историческую – другой. То же самое должно сказать и об исторической части книги пророка Даниила. Итак, на основании данных указаний самой книги на пр. Даниила, как на писателя некоторых отделений её, заключаем, что и вся книга написана им.

Как ни важны, впрочем, эти указания, не смотря на то, были и в древности, а особенно в новое время возникло много сомнений о подлинности происхождения этой книги от Даниила, жившего во времена плена. Поэтому нельзя ограничиться нам одними вышеприведенными указаниями книги на Даниила, как на писателя её, а должны мы привести и выставить по-подробнее те внешние свидетельства и внутренние признаки, которые подтверждают верность вышеприведенных указаний на писателя книги и доказывают сами подлинность происхождения её от пророка Даниила.

Внешние доказательства, это – предание всей иудейской и первохристианской Церкви, что книга написана пророком Даниилом. – Вопреки тем, которые считают ее позднейшим иудейским произведением, говорят следующие свидетельства: а) принятие этой книги в каноне священных еврейских книг необходимо заставляет предполагать, что при возвращении Евреев из плена она уже существовала и – под именем Даниила. Канон, как известно, окончательно составлен при Ездре и Неемии, возвратившихся из плена и имевших, без всякого сомнения, возможность и средства узнать её происхождение от писателя, и если она внесена в канон священных книг под именем Даниила, то, значит, она и принадлежит ему. – Против этого свидетельства трудно сказать что-либо. Правда, говорят о более позднем происхождении канона, но это подтверждают лишь предположениями и вообще такими аргументами, которые не выдерживают беспристрастной критики. – Из свидетельств Талмуда и Иосифа Флавия несомненно видно, что ни одна каноническая книга не относится ко времени, позднейшему Артаксеркса. Значит, в это время и составлен канон, и значит, прежде этого времени произошла книга Даниила, и если она взошла в канон под именем Даниила, значит, составители канона знали, что она принадлежит ему; подлогу тут не было бы места. Итак, составители канона Еврейского дают первое и вернейшее ручательство, что, согласно с указаниями самой книги, она принадлежит пророку Даниилу. б) О существовании этой книги во времена Александра Великого можно заключить из сказаний Иосифа Флавия об этом завоевателе. Он сказывает, что при походе Александра Великого на Иерусалим, ему показана была книга Даниила, именно – то место, где этот видец будущих тайн говорит, что Греческое владычество заменит собою владычество Персидское, – и что вследствие этого Александр оказал милости Иудеям. – Чтобы уменьшить важность этого свидетельства, даже уничтожить его силу, стараются заподозрить достоверность этого сказания Иосифа. Но если даже предположить, что Флавий передает факт с прикрасами; то все-таки нельзя сомневаться в достоверности самого факта. Александр действительно лично был в Иудее, она ему покорилась добровольно; он оказал Иудеям много милостей, сравнительно с другими побежденными им народами, – напр. соседними Иудеям Самарянами, которые за это ненавидели Александра (Курций), – чем все это объяснить? И не прямо ли это объясняется сказанием Флавия, и не подтверждает ли в свою очередь это достоверности сказания Флавия, по крайней мере, в его главнейших и существенных чертах? Тем более, что этот факт, рассказываемый Флавием, совершенно согласен с характером Александра и тогдашним положением дел его? – А это сказание много говорит в пользу книги Данииловой. Из него можно видеть, что она не только существовала тогда, но и пользовалась великим уважением как книга пророческая, подобная книге Исаии, которую в подобном же случае казали Киру, – и как книга именно Даниилова: ибо Флавий прямо называет ее по имени. – в) Писателю книги Премудрости Иисуса, сына Сирахова, была известна эта книга, как о том можно заключать из некоторых указаний книги Сираха на изречения и воззрения, находящиеся только в Данииловой книге. Так, например, изречение, что, „каждому народу Бог дает особого покровителя“ (Сир. 17:14), явно указывает на откровение Даниилово об ангелах – хранителях царств и народов (Дан. 10:21, 12:1). Замечания сына Сирахова, что „царства переходят от народа в народ за неправды“ и пр. (Сир. 10:8), ясно указывают на Данииловы откровения о монархиях (ср. Дан. 10:17 – 19, Дан. 7:7); изображение Мудрого в 10 гл. указывает многими чертами на Даниила и содержит довольно ясные намеки на его судьбу (Сир. 10:4 – 8); часто встречаемый у сына Сирахова образ, что трон Иеговы на облаках (Сир. 24:4; ср. Дан. 7:13), содержит также указания на подобные образы Данииловой книги; такие изречения, и много других подобных указаний, из которых несомненно можно заключать, что сыну Сирахову – писателю одного из древнейших Апокрифов, явившегося несомненно вскоре по заключении Еврейского канона, известна была книга Даниилова. В ней, правда, нет указаний на Даниила, как на писателя книги, – но оно, это свидетельство, важно, в ряду других подобных, – против того мнения, которое относит происхождение книги ко временам позднейшим, напр. Маккавейским. Из указаний сына Сирахова видно, что книга явилась еще допрежде его, следовательно, прежде Маккавеев; и если, по другим свидетельствам, книга явилась при конце плена и написана Даниилом, то указания сына Сирахова подтверждают первое, а через посредство его и второе.

г) Во времена Маккавеев известна была уже книга Даниилова с событиями, описанными в ней. Маттафия наряду с другими, заимствованными из канонических книг Еврейских, примерами ревности по вере и силы веры, приводит примеры Анании, Азарии и Мисаила и самого пророка Даниила, примеры, которые он, конечно, заимствовал из книги пророка Даниила (1Мак. 2:59 – 61). Упоминание в 1 кн. Мак. о „мерзости запустения во храме“ (1Мак. 1:54) указывает ясно на пророчество Даниила об этой „мерзости запустения“ и прекращения истинной жертвы (Дан. 9:27). Это указывает на существование книги Данииловой в Маккавейские времена и, следовательно, раннее появление её; указывает и на то, что она признаваема была истинно пророческой: ибо только в таком случае писатель первой Маккавейской книги мог указать на исполнение пророчества Даниилова о „мерзости запустения“, хотя он и не упоминает самого имени Даниила. – Кроме того, как можно догадываться, пророчества Данииловы в тогдашнее время особенно поддерживали энергию Иудеев в борьбе с Селевкидами. – Важность этого свидетельства, в особенности опять против мнения о позднейшем происхождении книги Даниила, несомненна.

д) Важно свидетельство о подлинности Данииловой книги Александрийских переводчиков канонических Еврейских книг. Без всякого сомнения, на основании предания верного о писателе её, они переложили эту книгу на греческий язык и в списке своем под именем книги Данииловой поместили ее вслед за книгой Иезекииля, на что, конечно, не решились бы они, если бы не знали достоверно о её писателе. Кроме того, можно думать, что переводчик Пятикнижия заимствовал из книги Даниила учение об Ангелах – хранителях языческих царств и перенес его на место из Второзакония, где говорится, что „Вышний поставил пределы языков по числу ангелов Божиих“ (Втор. 32, 8). – Из этого видно, каким уважением пользовалась книга Даниила, как книга пророка великого и именно Даниила, когда её словами заменил переводчик не совсем ясные слова великого законодателя и величайшего из пророков.

е) Христос и Апостолы ссылаются на книгу Даниилову, как на пророческую и Богодухновенную, следовательно, каноническую. Христос заимствовал из неё многие образы и изречения; основываясь на ней, Он прилагает к Себе название „Сына человеческого“ (Мф. 26:64; Дан. 7:13), говоря, что „Сын человеческий придет на облацех небесных“ для суда. Из неё прямо, с указанием на лицо, заимствует выражение – „мерзость запустения, стоящая во храме“ (Мф. 24:15; Дан. 9:27, 11:31) и др. Апокалипсис во многих местах содержит в себе образы, заимствованные из книги пророка Даниила, даже почти повторяет многие пророчества Данииловы. – Нужно все это считать заблуждением, странным ослеплением и желанием ослеплять других, явным обманом и стремлением или намерением обманывать других, если не признавать подлинности книги Данииловой, чего, конечно, никто не скажет об основателе христианской религии и Его первых помощниках. Ошибки здесь, без сомнения, предполагать нельзя; видно, если просто приведенные свидетельства считать историческими свидетельствами, не говоря о высшем авторитете их, видно, что в то время было общее предание и твердое убеждение, что книга действительно написана Даниилом; ибо в противном случае так нельзя было говорить и делать открыто перед всеми.

ж) Флавий, при каждом удобном случае, с величайшим уважением относится о книге и писателе её, называет его одним из великих пророков, с которым говорил Бог, и который не только предвозвещал будущие события, но и определил время исполнения их; причисляет его к 13 пророкам; он относит исполнение пророчеств его по большей части ко временам войн с Римлянами; и, не смотря на то, что события не оправдывали многих пророчеств его, или самые пророчества неприложимы были к событиям, но он так верит в Божественность этих пророчеств, что готов доказывать их мнимое отношение к событиям, чтобы не позволить себе никакого сомнения в их достоинстве. – Все это, конечно, не было убеждением только его одного из современников его, и – он действительно свидетельствует, что такое убеждение относительно этой книги было всеобщее, чем подтверждается сказанное нами о свидетельствах об этой книге Христа и Апостолов. Пророчества этой книги точно так же, как во времена Маккавеев, воспламеняли Иудеев в борьбе с Римлянами, чем также подтверждается тогдашнее убеждение в её великом пророческом значении. Показанное свидетельство Флавия о книге Даниила и её писателе тем важнее, что он оставил нам сведения о времени состава канонических книг еврейских и их писателях; и если он признает книгу Даниила частью канона, то несомненно, что он уверен был в её происхождении от Даниила, и – конечно, на основании постоянного предания и всеобщей уверенности.

Оттого, что книга Даниилова позднее Иудеями, совершенно по ложным побуждениям и убеждениям, перенесена была из пророческого отдела книг в отдел агиографов, уважение к ней и писателю её у других Иудеев не ослабело; равно как и от того мнения некоторых Иудеев, что будто эта книга написана великой Синагогой, мнения, имеющего основанием ложное убеждение или предрассудок, что священные книги должны быть непременно написаны в Палестине, а которая не там написана, та не вполне каноническая, хотя бы содержала в себе Божественные откровения, и от этого, говорим, мнения, значение её не умалилось в глазах других Иудеев. В некоторых писаниях Иудеев встречаются выражения, свидетельствующие о величайшем уважении, каким пользовались эта книга и её писатель. Так, в Талмуде, между прочим, говорится: „если мудрецов всех народов собрать в одно место, то Даниил превзойдет их всех“. – Из таких и подобных свидетельств можно несомненное вывести следствие о происхождении книги, известной под именем Даниила, именно от пророка Даниила.

В перво-христианской церкви было также общее мнение и уверенность, что книга эта принадлежит Даниилу. Это несомненно видно а) из многочисленных указаний на нее церковных писателей, которые приводят из неё места наравне с изречениями других канонических книг, прибавляя иногда – „как говорит Даниил“, „говорит пророк Даниил“ и т. под. б) из того, что когда известный неоплатонический философ Порфирий вооружился против подлинности и достоверности книги Данииловой, утверждая, что она относится ко временам Антиоха Епифана, тогда с жаром апологеты защищали подлинность её происхождения от Даниила, как равно и достоверность событий, в ней изложенных, и пророчеств, в ней содержащихся. Таковы были апологеты: Мефодий, Евсевий Кесарийский, Аполлинарий и особенно блаженный Иероним. Все это показывает, что в перво-христианской Церкви было господствующим и всеобщим мнение о происхождении этой книги от Даниила.

Итак, множество внешних свидетельств из Иудейской и христианской церкви вполне подтверждают вышеизложенные прямые указания книги Даниила на него, как на писателя не только некоторых отделений, над которыми собственно стоят такие указания, но и всей книги. – Это же вполне подтверждается всем содержанием книги, историческим кругозором пророка и характером излагаемых в книге событий.

Даниил принадлежал к нации Еврейской. Писатель книги Данииловой везде показывает близкое знакомство свое с Писаниями священными Евреев; их язык, их образы, их теократическое воззрение суть – его язык, его образы, его воззрение; он говорит прямо о Моисее и Иеремии, употребляет часто многие любимые выражения первого, как, например, „изведение Евреев из Египта рукою крепкою“, „воинство небесное“ и множество других. Даниил жил во времена плена, в Вавилонско-Халдейском и Мидо-Персидском царствах, при дворе царском воспитанный, и при нем постоянно находился. Писатель книги Данииловой также пишет на Сиро-Халдейском, господствующем языке, как на Еврейском, своем природном, и этот язык у него именно таков по свойствам и особенностям своим, каковым является он в книгах священных, явившихся около этого времени, каковы книги Иезекииля, Есфири, Паралипоменон, Ездры, Неемии, Захарии, что можно видеть из сличения языка этих книг с книгой Данииловой. – Оба эти языка в книге Данииловой испещрены чуждыми словами и оборотами; оба с примесью слов из других языков, что и не могло быть иначе, когда писатель жил в главном городе могущественнейшего из тогдашних царств, средоточии различных народов, и когда он воспитан был при дворе и для двора; странно было бы, если бы и не было этой примеси; она указывает именно на тот период происхождения книги, когда жил Даниил, и – на то положение, которое он занимал. В книге есть, например, слова и обороты из языка Зендов, что совершенно понятно, когда эти Зенды во времена Даниила и Навуходоносора были важным народом, подвластным Вавилонскому царству. – Далее, писателю книги Даниила хорошо известны были мнения, нравы, обычаи и учреждения Вавилонские; хорошо знал он названия придворных и государственных должностей их; был в близких отношениях с Навуходоносором, Валтасаром, Дарием Мидом и знал совершенно обстоятельства их жизни. Ему известно Вавилонско-Халдейское летосчисление, и он пользуется им (Дан. 2:1, 7:1, 8:1, 9:1). Кому же всего естественнее приписать эту книгу, как не пророку Даниилу, жившему при дворе царей Вавилонских и Мидо-Персидских? При всем религиозном воззрении и чувстве, которое проникает книгу, в ней заметен оттенок Вавилонского и Персидского влияния, который особенно заметен для читателя священных книг, когда он от чтения писаний, произошедших в Палестинской земле, вдруг переходит к чтению Данииловой книги. Особого рода не национальный, чужой вкус, чужие краски для живописи происшествий заметит он, которые сейчас наведут его на мысль о происхождении этой книги в чужой стороне, под влиянием особых местных и временных впечатлений; сродства этого вкуса с искусственными или художественными изображениями древних Вавилонян не заметить нельзя. Даже в самых пророческих изображениях отразились это чужое влияние и эти особенные впечатления. Образы зверей в пророчестве о монархиях сильно напоминают о Вавилонских памятниках, на которых изображалось множество войн различных зверей между собою, или между людьми и зверями; образы этих зверей были иногда самые фантастические. Особенное познание местных обычаев религиозных и учреждений открывается в писателе, когда он Персидское царство представляет под образом овна, священный символ Персов; это видение и видел он в Еламе, т. е. в Персии. Не влияние ли это местности? – Не указывает ли это в писателе человека, бывшего в Еламе и там, под еламскими впечатлениями, получившего откровение? А Даниил был там, и, по надписанию видения, там ему оно было. А если вся книга носит такой характер, кому же естественнее приписать её написание, как не ему? И ее служит ли все это прямым подтверждением вышеприведенных указаний самой книги на Даниила, как на писателя.

Посмотрим на историко-географический кругозор Писателя Данииловой книги. Предметами повествований и откровений его служат цари Вавилонские, потом Мидийский, потом Персидский, далее Греческие, судьбы их царств, события мировые того времени. И другие пророки обращали свой пророческий взор на иноземные народы, но не в такой мере и не в таком духе, как Писатель книги Данииловой; он говорит о судьбах монархий, потому что его должность, его положение тесно связывались с ними; его взор притом всегда устремлен на общее тогдашних государственных отношений. Все это никому из тогдашних Евреев так не приличествует, как Даниилу. Сам государственный человек, он и в своих писаниях обращает почти исключительное внимание на государственную жизнь, происшествия и отношения государств, хотя все это у него имеет ближайшее внутреннее отношение к возлюбленному народу завета, к которому он принадлежал как член и которому, как пророк его, должен, был предвозвещать судьбы его в ближайшем и отдаленном будущем. – Далее, факты, которые описываются в книге Данииловой, совершенно сообразны с тогдашним положением Еврейского народа среди язычников и религиозно-политическим отношением этого народа к поработителям язычникам; они необходимо обусловливались этими обстоятельствами. Особенно это нужно сказать о чудесах, описываемых в книге Данииловой. Славный и чудесный для Евреев исход плена, – освобождение добровольное Израильтян Киром есть важнейшее и неоспоримое свидетельство того, что Бог тогда, как и прежде, был с народом Своим, верный древним обетованиям, что Он и в это время, как и всегда прежде, прославлял Себя чудесным образом, вразумляя как Иудеев, так и язычников. Это главное, чудесное событие заставляет необходимо предполагать, что были и другие необыкновенные происшествия, и – о них-то и повествуется в книге Данииловой. Они именно вполне соответствовали тогдашнему положению народа среди язычников. Если народ Израильский и в своем рассеянии, в великом очистительном бедствии, которому подвергся он, должен был остаться все-таки избранным народом, любимым своим Богом, – народом завета и должен был знать и сознавать это; если он в этой беде не должен был погибнуть и окончательно потерять свою национальность, а только очиститься, обратиться и окрепнуть, чтобы жить с новыми силами, действовать в достижении своей цели с новой энергией: то для всего этого необходимы были необыкновенные действия Божества, нужны как для самих Иудеев, так и для язычников, и – описанием именно таких действий наполнена книга, чтобы видел избранный народ славу Бога своего, чтобы и язычники исповедовали величие Его, как действительно и исповедали славнейшие из них, поставленные выше всех: Навуходоносор не раз и Дарий Мид. Таким то образом, такими действиями и положение Израиля было облегчено и определилось прямо значение его в сравнении с язычеством; хотя это последнее имело совершенный перевес во внешнем, политическом отношении над первым, но это являло свою внутреннюю высоту, свое вечное высокое назначение, свое полное превосходство и духовную победу над тем. – Удивляются величию и чрезмерной чудесности этих чудес; но это величие, эта чрезмерная чудесность, эта колоссальность чудес имеет прямое и необходимое отношение к этой колоссальной силе язычества, какую имели и развили тогда эти азиатские Монархии; должно было быть именно так в этом отношении, если должна была быть достигнута известная цель при тогдашнем положении язычества. Нужны были Моисеевские чудеса для того, чтобы вывести народ из второго египетского рабства; нужно было именно действовать „рукою крепкою и мышцею высокою“. Следовательно, нечего дивиться с недоверием этим чудесам и считать сказания об них за позднейшие саги, утверждая, что современник, каков Даниил, не мог повествовать так. Что было, о том он и повествует, и на этом основании решительно нельзя отрицать подлинности происхождения книги от Даниила.

Эта великая борьба, в которой стояло тогда царство Божие с царством мира, особенно ясно и наглядно обозначается в пророчествах Данииловой книги. Они все касаются тех отношений, какие должны быть между ними в течение многих столетий; позднейшие обозначаются всегда определеннее. Эта определенность (разумеется, относительная), которая особенно в последнем видении замечается, объясняется опять потребностью тогдашних времен; царство Еврейское было в последнем периоде к достижению своей цели, когда должны были измениться отношения его к язычникам; требовалось чем далее, тем более, нужной определенности. И кому же все это было записать для последующих родов, как не самому видцу или провидцу этих будущих отношений и событий.

Наконец, заслуживает внимания положение пророка – Писателя в отношении к истории того времени и частным личностям того же времени. Мы после – в обозрении содержания книги – покажем, как, верна история в книге сама себе и другим внешним данным, соответствует времени Навуходоносора, Валтасара, Дария и Кира. То же должно сказать о народах, упоминаемых здесь. Положение как Халдеев, так и Мидян, потом Персов обозначены согласно с другими историческими данными. Этот последний народ в книге Данииловой постоянно поставляется ниже Мидян (Дан. 5:28, 6:8), которые и были в это время важнейшим народом; тогда как в несколько поздней книге Есфири, напротив, читаем – „Персы и Мидяне“ (Эсф. 1:18,19), как обыкновенно и в последних книгах (1Мак. 1:1, 14:2). Это с точностью определяет время происхождения книги, именно время Даниила и также служит подтверждением указаний самой книги на Даниила, как на писателя её.

После таких внутренних и внешних свидетельств, кажется, трудно сомневаться в подлинности происхождения рассматриваемой книги от Даниила, так что и решение возражений против подлинности её представляется излишним.

Изложим содержание книги пророка Даниила с нужными замечаниями о более важных и трудных местах.

1)  В первой главе содержатся сказания о важнейших событиях из жизни юного Даниила до времени возвышения его при дворе царском. Юноша Даниил, вместе с другими знатными Иудейскими юношами отведен был из родной земли в Вавилон Навуходоносором, в 3-й год царствования Иоакима, и здесь вместе с тремя юношами, Ананией, Азарией и Мисаилом, избран для того, чтобы, научившись языку и мудрости халдейской, служить при дворе царском. Здесь они получили халдейские имена и, по просьбе Даниила, содержались отлично от других юношей, употребляя простые яства и питие вместо царских. По окончании трех лет приготовительного воспитания на испытании пред царем они оказались в десятеро мудрее мудрецов халдейских и – остались при дворе. В заключение упоминается, что Даниил состоял при дворе даже до времен Кира. – Итак, это первое отделение исторической части книги начинается повествованием о печальном для Иудеев событии, вследствие которого Даниил попал в Вавилон, и оканчивается кратким упоминанием о том счастливом времени, когда Иудеи получили свободу возвратиться в свое отечество. О первом из этих событий, т. е. отведении в плен знатнейших юношей Навуходоносором, в 3-й год царствования Иоакима, нигде в других Ветхозаветных книгах, кроме рассматриваемого сказания, не упоминается. Четвертая книга царств говорит только о двух переселениях – при Иехонии и при Седекии (4Цар. 24:14, 25:11); вторая Паралипоменон об одном только последнем при Седекии (2Пар. 36:20); упоминаемое здесь переселение было, очевидно, прежде этих обоих и об нем в исторических книгах не упоминается потому, может быть, что там только о главнейших событиях идет речь обыкновенно. Правда, по хронологическим данным выходит, что Навуходоносор в третий год Иоакима не был еще царем; он только в 4-й год царствования Иоакима вступил на престол. Но и это обстоятельство нисколько не кладет тени подозрения на историческую достоверность этого сказания. Набополассар – отец Навуходоносора, основатель Халдейско-Вавилонской монархии, обращая внимание на северо-западную Азию и на северную Африку, где были тогда сильнейшие государства, по свидетельству Бероза, посылал Навуходоносора, когда еще он был наследником, а не собственно царем, в Египет, Сирию и Финикию. В это-то время, можно полагать, и была первая осада Иерусалима, при которой Египтяне подавали помощь Иудеям. Писавший позднее свою книгу Даниил усвояет ему титул царя, поскольку он тогда был уже как бы самостоятельным царем при слабости отца своего и действительным сделался царем, как видно, прямо по возвращении из похода – в 4-й год царствования Иоакима. Подобные примеры есть в истории. Из предметов, взятых из Иерусалима Навуходоносором, здесь упоминается только о сосудах храма Иерусалимского потому, что для благочестивого Израильтянина они были дороже всего. Эти сосуды внесены были в сокровищницу храма Вавилонского бога (Ваала), как дар богу за благоуспешное окончание войны (2). Это совершенно сообразно с господствующим в древности обычаем – лучшую часть из добычи военной приносить в дар богам; примеры этого видим и в Еврейской истории (Саул). Трое юношей, вместе с Даниилом, как скоро избраны были для особенного приготовления на службу при дворе, получили другие имена (ст. 7), и это напоминает о древнейшем обычае – переменять прежнее имя, как скоро кто вступал в другую нацию, чтобы быть с тех пор как бы природным членом её. Имена еврейские, которые доселе носили помянутые Иудейские юноши, отзывались естественно чужим, иностранным, и вот, при дворе Вавилонском им дают вавилонские имена. Впрочем, как эта перемена имен, питание юношей царским столом и другие события, описанные в этой главе, вполне соответствуют нравам и обычаям Вавилонян, приличествуют этим лицам и состояниям, можно видеть уже из того, что сказали мы, когда описывали жизнь Даниила, насколько она известна из книги его. По прошествии трех лет воспитания молодые евреи поступают ко двору: это не было против духа еврейского закона, когда они старались исполнять по возможности предписания его, как это видим из рассказа, тем более, что все это делалось в видах пользы для пленного родного народа, который мог при таком положении ожидать от них облегчения своей тяжелой участи. Точно так же Даниил – еврей мог быть в числе мудрецов халдейских, даже их начальником, оставаясь последователем закона Моисеева, когда участие в их упражнениях не имело необходимым последствием участия в их идолослужении и нечистых действиях, когда его убеждения истинные могли даже иметь на их воззрения языческие благодетельное влияние в пользу истинной религии, и когда, наконец, исправление этой должности, высокий пост и соединенное с ним влияние на общественные дела могли иметь благотворные последствия для народа Израильского.

2)  Вторая глава содержит повествование о замечательном сновидении Навуходоносора об огромном теле, составленном из различных материалов, большей частью металлов (Дан. 2:31–35). Этот сон, позабытый царем при пробуждении, не могли не смотря на двукратное требование царя, не только объяснить, но даже напомнить царю мудрецы Вавилонские, за что всем им определена была смертная казнь, которой подвергался и Даниил, состоявший в числе их (Дан. 2:1–13). Но Даниил, после молитвы истинному Богу, открыл царю тайну его сна, вследствие чего царь исповедует Бога Даниилова истинным Богом, а Даниила поставляет областеначальником Вавилонским и главой всех мудрецов Вавилонских (Дан. 2:14–30, 2:37–48). Даниил, впрочем, отказался от первой должности в пользу юных друзей своих и остался только при последней (Дан. 2:49).

Сильное впечатление, которое произвел на Навуходоносора сон его, объясняется тем огромным значением снов, какое обыкновенно придавалось им в древности и какое действительно имели они в некоторых важных случаях, как свидетельствует история. Непременное же требование царя, чтобы естествоиспытатели, снотолкователи и гадатели напомнили царю сон и объяснили его, под опасением, в противном случае, смертной казни и – потом действительное повеление казнить их, когда они отказались напомнить сон, это объясняется вполне деспотизмом могущественного восточного царя, который непременно требовал исполнения своей воли, хотя бы была она неудобоисполнима и имел чудовищную власть лишить каждого подданного жизни, хотя бы не было на то никакой достаточной причины. Всякое насилие и несправедливость мог он употребить несмотря ни на что; это было в его деспотических правах. Благожелание, выраженное Халдейскими мудрецами в начале речи их Навуходоносору, чтобы царь во веки жил, было очень обыкновенно у восточных народов, было даже у Израильтян (Дан. 3:9, 5:10; Псал. 60:7–8). Готовность мудрецов объяснить царю сон, как скоро только он скажет его (ст. 4. 7), объясняется вполне тем, что в древности почти всюду были люди, почитавшие для себя возможным толковать всякое сновидение, нарочито занимавшиеся этим, которых восточные цари нарочно для этой цели держали при дворах своих и по многу. Снам, как мы заметили, в древности, особенно в тех религиях, которые давали широкий простор суеверию, к которому так склонна человеческая натура, придавали огромное значение; это порождало потребность объяснять их, в удовлетворение этой потребности всегда являлось много толкователей, которые имели даже общественное значение. Примеры так известны, что нет нужды и приводить; в самых образованных языческих государствах – Греции и Риме – такие люди порой бывали официальными лицами, как и в Вавилоне, по рассматриваемому сказанию, которому, вследствие того, нет никаких причин не доверять, хотя бы и не было других посторонних свидетельств об этом. Достойна удивления истинность сна и его значение; это – сон от Бога истинного, который открыл царю тайны будущего. Откровение Богом известных истин язычникам во сне известно из Священной истории, особенно из книги Бытия, и потому это сказание вовсе не одиноко стоит в истории, вследствие чего можно было бы заподозрить историческую достоверность его. Бог не есть Бог Иудеев только, но и язычников, вследствие чего избраннейшим своим из них Он и открывал иногда в важных случаях свою волю. Точно то же и теперь. Образ, под которым Навуходоносору было открыто будущее, сам по себе не мог иметь ничего необыкновенного для царя, и он испугался только явления его и от этого испуга позабыл его; точно так же и значение этого образа в общих чертах не имело ничего непонятного и невероятного, почему царь тотчас и поверил Даниилу, когда он пересказал значение его. Дело в том, что статуи из разных материалов, особенно из металлов, были в употреблении у восточных языческих народов древности; их символические боги часто имели такой состав; статуя во сне напугала Навуходоносора или своей колоссальностью, или уродливостью своего состава, или, наконец, тем, что царь мог неясно сознавать значение этого сопоставления материалов, – символический характер статуи. Последнее предполагаем мы на том основании, что сравнение государства с телом человеческим или статуей, имеющей образ человеческий, не было необыкновенно у языческих народов Востока, равно как и сравнение отдельных частей государства с членами тела. Статуя стояла при подошве горы, от которой, без человеческого содействия оторвался камень и сокрушил статую, превратил ее в пыль, которую и развеял ветер, а камень стал огромной горой. И это в общем значении могло быть понятно для царя; но частности не могли быть понятны, а в них-то, собственно, и заключается важность сна. В общем, говорим, значении сон мог быть понятен для самого царя, так как образ самый не мог не быть ему известен. Но что значит он в приложении к тогдашним событиям, это было тайной для царя. И эту-то тайну объяснил ему Даниил. Совершенно соответственно понятию древних и образу виденному во сне, Даниил говорит, что различные члены его, состоящие из различных материалов, означают различные государства, которые возникнут одно на месте другого, причем, конечно, разумеются не одни только государства, отвлеченно взятые, но вместе с их царями, как показывает объяснение Даниилово верхней части статуи – головы. Итак, по слову Даниила, голова означает Вавилонское царство при Навуходоносоре, когда оно было славнее всех соседних царств того времени, чему соответствует и металл, из которого сделана эта голова – золото; оно было в собственном смысле главой тогдашних среднеазийских царств, а Навуходоносор был его главой. Под вторым царством, которое означено серебряной грудью и руками статуи, разумеется, по согласному мнению толкователей, царство Мидо-Персидское, основанное на развалинах Вавилонской монархии Киром. Третье царство, означаемое медным чревом и бедрами статуи, по согласному так же мнению толкователей, есть царство Македонско-Греческое, основанное Александром Великим, покорившим Азию. Даниил присовокупляет, что это царство обнимет всю землю. Представленная под образом чрева и бедра, эта Монархия, по изъяснениям толкователей, чревом предзнаменовала цельный состав свой при самом Александре, а бедрами – разделение её по смерти этого Государя, а самым качеством металла – свою крепость и могущество. Как серебро, говорит один из древних толкователей (Феодорит), тверже золота, а медь – серебра, так царство Персидское, представленное под образом серебра, было сначала могущественнее Вавилонского, представленного под образом золотой головы; а Македонское – представленное под образом меди – могущественнее и славнее самого Персидского. Могущество его было распространено Александром во всех известных частях древнего света, на всю землю; все почти известные тогда народы вошли в состав этой монархии, так что перед смертью Македонского завоевателя дальнейшие воинские планы его могли простираться только на весьма немногие страны, еще не подчиненные ему. Потому-то войска, возмутившиеся против него на походе к Гангу и требовавшие обратного похода из Индии, с некоторым правдоподобием говорили ему: „мы завоевали вселенную, а ты ищешь другой“. Под четвертым царством, которое означается железными голенями и ногами, частью железными же, а частью глиняными, одни разумеют царство Александра Македонского при его преемниках (при Селевкидах и Лагах); а другие – Римское. Последнее мнение более принято. Несправедливо, кажется, думают те, которые говорят, что Пророк хотел под именем двух ног статуи представить два различные царства. Кроме того, что обе ноги – из одного металла, ясно говорится, что они изображают одно царство железное. В самом деле, Рим во времена Республики был силен и тверд как железо; вся Греция, Африка, Италия, Галлия, Испания носили его иго; никто не мог противиться ему; Римская Республика, сделавшаяся Империей, при Августе сияла еще своей славой и могуществом; но при его преемниках, которых можно разуметь под образом ног частью железных, частью глиняных, древнее мужество стало исчезать, и государство начало клониться к падению; огромные провинции Империи, состоявшие из различных народов, не связывались между собой тесными внутренними узами единства и смотрели врозь; объединением их внешним был лишь Рим; эта Империя стала похожа на огромный дом без крепкого цемента. Это-то состояние Империи после Августа и изображает Пророк под железными и глиняными ногами (41 – 43). После этого не подлежит уже сомнению и не требует доказательств, что камень, сам собой – без всяких человеческих усилий отторгшийся от горы, сокрушивший статую и сам возросший в гору и наполнивший всю землю, означает царство Мессии, основанное на развалинах тех государств без обыкновенных человеческих усилий, единственно силой Божественной, которое, подчинив себе все царства земные, никогда не будет разрушено и пребудет вечно. Ложь того мнения, что под этим пятым царством разумеется будущее политическое царство Еврейское, о котором будто говорили Пророки, очевидна. Это царство, по слову Пророка, отнюдь не будет каким-либо царством политическим, подобно предшествующим царствам; а основанное Самим Богом, оно будет царством не от мира сего. Притом, как известно, и пророки, когда говорили о будущем величии, славе, всеобъемлемости и вечности будущего царства Еврейского, говорили именно о царстве Мессии, а не о политическом царстве Еврейском, имевшем восстановиться после плена Вавилонского. Достойно замечания впечатление, произведенное на Навуходоносора объяснениями Даниила. Царь совершенно поверил им; это, как мы заметили, можно объяснить частью тем, что образы должны были быть известны Навуходоносору и их значение в общих чертах, по их употребительности в древнем мире. Вполне доверяя словам Даниила, царь поклонился ему и велел принести ему дары и благовонные курения. Приносить жертвы людям, как богам, в древности не было делом необыкновенным; подобный пример знаем мы из более поздних времен, времен Апостольских (Деян. 14:10–14), и при настоящем случае совершенно понятно как бы некоторое обоготворение Даниила; обстоятельства подготовили царя к этому; другой человек напомнил ему сон, который сам он видел и забыл, изъяснил этот сон совершенно правдоподобно по тем общим чертам, какие были ему известны, и – он не имел права не верить этому объяснению после того, как рассказан был толкователем и самый сон, которого ни напомнить, ни истолковать не могли мудрецы и гадатели халдейские, прямо сказавшие царю, что это могут сделать одни только боги (ст. 11); удивление и благоговение Навуходоносора перед Даниилом таким образом понятны и – вот он выразил это повелением принести что-то вроде жертвы Даниилу, объяснителю тайны, которую могли объяснить по словам мудрецов только боги. Конечно, Даниил сказал Навуходоносору, у кого собственно нужно искать объяснение тайн, и кто говорит устами его; но язычество Азийское не умело и не могло существенно отличать того, кто говорит божественное, от Бога, и частные личности, даже предметы неодушевленные, считали частью Божества или Богом, наполняя этими богами все. Конечно, Навуходоносор исповедал Бога Даниилова, но как было не почтить дарами и курениями и то лицо, чрез которое говорит Бог, – в котором значит Бог, и который, может быть, Бог? (ср. Дан. 4:6). Понятно и очень естественно и это самое исповедание Навуходоносором Бога Даниилова Богом богов, т. е. великим, истинным Богом; он ясно теперь видел величие Его сравнительно с ничтожностью богов языческих, которые не помогли мудрецам и гадателям его вспомнить сон царев. Также естественно, наконец, и возвышение Даниила на высшие государственные должности; царь был обязан ему теперь более всех, а Даниил оказался умнее всех мудрецов; ему, значит, и следовало быть начальником их. За услугу своему царю Даниил имел право просить у царя вместо себя назначить на государственную должность областеначальника друзей своих, которых царь знал и к которым, без всякого сомнения, питал особое доверие, как друзьям Даниила.

3)  В третьей главе, которая так же, как и первые две, составляет особое отделение исторической части книги, повествуется о том, как Навуходоносор поставил золотую статую, которой все должны были поклоняться, и – что при этом случилось. Вероятно, желая отпраздновать свои блестящие победы, царь Вавилонский приказал приготовить огромную статую золотую, выставил ее на поле и повелел собраться знатнейшим из подданных своих на освящение этой статуи, которое должно сопровождаться музыкой и поклонением, – под опасением в противном случае быть вверженным в раскаленную печь (Дан. 3:1–8). Три друга Данииловы не хотели исполнить указа царского и по доносу подверглись определенному наказанию, но остались невредимы (Дан. 3:9–20). Навуходоносор исповедует силу Бога Еврейского и угрожает наказанием всякому, кто скажет хулу на Него, а спасенных сделал начальствующими в Вавилонской области опять (Дан. 3:27–29). В греческих кодексах, а также и в нашем славянском означен год этого события – 18-й, только неизвестно, с какого времени считать этот год происшествия. В Еврейской Библии этого хронологического указания нет, и – точно определить времени, когда это случилось, нельзя. Несомненно только то, что оно случилось после происшествия, описанного в предшествующей главе, когда друзья Даниила были уже Вавилонскими областеначальниками (ст. 11), что было уже после объяснения Даниилом сна царева о статуе. – Кажется, что одно событие было вскоре после другого, когда Навуходоносор возвратился из походов своих на западную Азию и вздумал отпраздновать свои победы, и когда должна была быть жива и сильна ненависть Халдеев к юным областеначальникам вавилонским из пленных Евреев. Может быть, эта ненависть участвовала в решении царском – подвергнуть страшному наказанию тех, кто не захочет поклониться статуе, так как она могла наверное рассчитывать, что юные областеначальники из Евреев откажут в повиновении царскому приказанию. Колоссальные размеры статуи, поставленной Навуходоносором, не могут быть.невероятны и подать повод к подозрениям каким-либо, когда вспомним, что это было в государстве, в котором много было такого колоссального, как-то: храм Ваала, стены Вавилона, знаменитые ворота и висячие сады Семирамиды и пр., – в государстве, в котором страшное развитие могущества, славы и деспотизма требовало и колоссальных памятников. Вообще же на востоке целью искусства архитектурного, ваятельного и др. была громадность; несоразмерность в частях так же не невероятна, когда, по свидетельству исследователей, она была отличительной чертой вообще идолов вавилонских. Статуя была, как то же было в обыкновении у восточных народов, совне покрыта золотом, почему на обыденном языке и называлась золотой. – Неоднократное подробное исчисление должностных лиц, а равно так же неоднократное и подробное исчисление музыкальных инструментов важны, как свидетельства, первое – того, как органически и полно развито было у Вавилонян государственное устройство, второе – того, до какой степени совершенства доведена была там музыка. Между музыкальными инструментами три: цитра, псалтирь и симфония, кажется, инструменты греческие. На этом основании некоторые думают, что это сказание не достоверно, по крайней мере, не могло быть написано Даниилом, так как прежде похода Александра не могло быть в Вавилоне греческих музыкальных инструментов, и – значит, это мог сказать только позднейший писатель, знакомый с этими инструментами; но заключение ложно. Можно думать на основании многих данных, что еще раньше Навуходоносора было довольно живое сообщение между востоком и западом (Финикияне), при чем естественно была взаимная мена изобретений всяких. Связь с Ионийцами и Азиатскими Греками несомненна, когда Ассирийские цари первой династии имели виды на Малую Азию и сближались с греками, по свидетельству светских историков (Ариан, Страбон). Значит, нет ничего невероятного и в том, если во времена Навуходоносора, в славной его столице, были и греческие музыкальные инструменты. Повеление поклоняться золотой статуе вполне сообразно с языческим культом; наказание, определенное противящимся всем без исключения, согласно с обычаями восточного деспотизма; сожжение в раскаленной печи указывает на обычный у Халдеев способ наказания (ср. Иер. 29:22); чудное избавление трех отроков примыкает к ряду тех необыкновенных действий, которыми Бог являл Свою славу пред народом языческим для Своего народа, когда нужны были именно столь же великие чудеса, как и при прежнем угнетении народа Египтянами и освобождении от него. Это было одно из поразительнейших действий Божества, имевшее высокое значение, как для пленников, так и для обладателей, которым равно нужны были такие действия. Частые повторения некоторых фраз из царского указа (ст. Дан. 3:5, 7,10,15; ср. Дан. 3:6,11) имеют причиной то уважение к словам царским, по которому хотели говорить ими же, сколько бы раз ни пришлось повторить одну и ту же мысль; это всегда было в обычае, особенно у восточных народов. Во всем сказании главные действующие лица – три друга Данииловы без самого Даниила; потому об этом последнем во всем сказании ни разу не упоминается. Конечно, и Даниил был одного мнения с этими друзьями о поклонении статуе и – без всякого сомнения, был готов точно так же быть преступником царского указа; но, вероятно, его спасло от доноса и наказания его высокое положение и уважение к нему Навуходоносора, вследствие чего он и обойден был клеветой или извинен какими-нибудь обстоятельствами. Если объяснение сна, рассказанное в предыдущей главе, привело Навуходоносора к исповеданию Бога Израильского Богом богов и Царем царей: то чудное спасение трех отроков от огня должно было еще более убедить в этом царя и вырвать из его груди более глубокое исповедание того же; чудо было так разительно, что ни один из присутствовавших не мог сомневаться в нем, даже клевета и зависть ничего не могли сказать против. Царь изумился и вопросил: „не трех ли мужей бросили мы связанными в огонь“, – обратил общее внимание на это чудо и сделал всех свидетелями его. Слова царя, – что он видит не троих, а четверых; его повеление выйти им из огня и удостоверение присутствовавших тут важных государственных лиц, что вверженным огонь не сделал никакого вреда, и волос на головах их не опалился, и платье их не изменилось, и даже запаху не было на них, – это удостоверение не могло оставить никакой тени сомнения в действительности чуда. Потому царь открыто исповедал величие Бога Израилева, сотворившего такое чудо и издал повеление, чтобы никто не осмеливался хулить Бога Израилева под опасением казни, так как нет Бога, который бы мог спасать так. А троих отроков снова поставил он областеначальниками вавилонскими. Разительность чуда делает вероятными все эти последствия и не дает никакого повода сомневаться в достоверности сказания.

Здесь у места будет сказать о молитве Азарии в печи огненной и песни, которую потом воспели три отрока, по сошествии к ним Ангела, преложившего в росу огонь пещный, который непрестанно поджигали Халдеи, так что пламень бросался на сорок локтей выше печи (срав. ст. Дан. 3:24–90). Этих молитв, песни и сказания о схождении Ангела в пещь в еврейском подлиннике нынешнем нет, кроме указания на Ангела в словах Навуходоносора (Дан. 3:49); не было их и во времена Оригена и блаженного Иеронима, по ясному их свидетельству. Последний прямо говорит, что он не нашел песни трех отроков в еврейских кодексах и перевел ее из кодекса 70-ти на латинский язык. – Потому все это отделение считается апокрифическим. Оно находится в переводах LXX и Феодотиона и отсюда уже перешло во все другие переводы. – Даже самые переводы не везде одинаковы и местами более или менее разнятся друг от друга. – На этих основаниях, считая все отделение апокрифическим, думают, что оно составлено каким-нибудь позднейшим Иудеем – Еллинистом; к тому же не естественным представляется, чтобы отроки, находясь в пылающей печи, призывали к прославлению Бога все стихии в таком порядке, в такой симметрии стихов, вообще в такой поэтической форме. Впрочем, есть мнение, что это отделение все находилось в древней Еврейской Библии и уже после опущено. Это мнение основывают на следующих соображениях: а) на переводе Феодотиона и 70, которые перевели это отделение с Еврейского, так как слог этой песни сохраняет немало идиотизмов еврейского языка. Это заметил даже Михаэлис. Что касается в частности Феодотионова перевода, то напрасно думают, будто перевод этого отделения он взял из LXX; различие, какое находится между переводами Феодотиона и LXX, показывает ясно, что и переводчики были различны. Это различие между помянутыми переводами усматривается и во всей книге Даниила. б) Обращая внимание на контекст речи, замечают, что в настоящем еврейском подлиннике есть какой-то пропуск между стт. 22-м и 24-м (в Слав. 91), между которыми по LXX и слав. помещены молитва Азарии и песнь трех отроков; ст. 22-й с евр. оканчивается так: „и три мужи сии – Шедраг, Мисах и Авденаго упали в раскаленную огнем печь связанные“, а потом следующий стих начинается так; „тут царь Навуходоносор изумился и в замешательстве встал и сказал – не троих ли мы бросили в огонь связанных, а я вижу четверых не связанных“ и пр. – Так, вдруг в еврейском кодексе является четыре мужа, и Навуходоносор поражается удивлением; в предыдущих ст. об этом четвертом не сказано было ни слова. Этот перерыв замечают и новые толкователи книги (Розенмюллер). Между тем в греческом кодексе такого перерыва нет; в нем именно упоминается о явлении Ангела с тремя отроками, и этим поясняются слова Навуходоносора в еврейском тексте, в) Древние отцы Церкви весьма высокого мнения об этой песне, приписывая ей подлинность происхождения от трех отроков. Златоуст говорит: „три отрока в печи горящей восхитили победу, поя оную дивную песнь, которая поется во всей вселенной и будет воспеваема во все роды“. Феодорит говорит о ней, как о части Боговдохновенного писания: „три отрока в печи горящей, говорит он, сложили оную дивную песнь, в которой созывали всех Ангелов и все силы к славословию Господа: ибо, продолжает он далее, все Богодухновенное Писание исполнено поучения“. Много и других свидетельств в пользу подлинности этой песни из других писателей, г) Вся православная Церковь издревле содержит в высоком уважении эту песнь; в каждый день, во всех канонах она делает ее предметом седьмой песни, наравне с другими Богодухновенными песнями, служащими основанием канонов. – По всему этому, сказать что-нибудь решительное обо всем этом отделении трудно. Прибавим еще к этому, что в Халдейских кодексах она и доныне есть; но в еврейских только нет.

4)  В четвертой главе содержится повествование о новом сне Навуходоносора, толковании его Даниилом, оправдании этого толкования в жизни царя и новом исповедании истинности и величия Бога Еврейского. Об этом объявляет царь в своем манифесте. Царю представилось во сне дерево необыкновенной величины, которое украшено было множеством листьев и плодов; все звери земные и птицы небесные питались от него и укрывались под тенью его. Вдруг, по гласу сшедшего с неба Недремлющего и Святого, ветви его были обрублены, и остался один только ствол с корнями; но и он окован был цепями и пробыл в этом состоянии 7 лет (Дан. 4:7 – 13). Напрасно мудрецы Вавилонские пытались объяснить это видение (Дан. 4:2,3,15). Даниил снова предстал пред царя; лицо его было помрачено унынием и горестью (Дан. 4:5,6,16); царь старался ободрить мудрого советника, и Даниил объяснил странный и страшный сон (16); он значил, что царь будет удален из общества человеческого и будет жить между животными, находиться под открытым небом и как вол – питаться травой, впрочем, это пройдет, и он снова станет царем (17 – 23). Даниил при этом советует царю предотвратить наказание. Но оно вскоре исполнилось (25, 30); царь после этого опять исповедует величие и силу Бога Израилева, когда окончилось наказание его (31 – 34). Время, когда было описываемое здесь происшествие, в книге не обозначено, и потому нельзя определенно сказать, когда оно было. Можно только думать, что не очень скоро после описанного в предшествующей главе, – когда царь, забывши прежнее исповедание Бога Израилева, увлеченный блеском, силой и могуществом своего царства и столицы его Вавилона, в деспотически гордом самозабвении, почел себя существом каким-то высшим, как пророчески изображает его пророк Исаия (Ис. 14:12–14). В значении сна опять, как и в прежнем сне, все совершенно сообразно с образом и решительно нет натянутости и неестественности в объяснении. Дерево – это было обыкновенным символом человека, и в еврейских книгах встречается часто весьма этот образ с этим значением. То, что в этом видении дерево касалось небес (так оно было велико) и видимо было до краев земли, означало великого, могущественного и повсюду известного человека, царя, которого царство было велико и широко. Далее, прекрасные листья его означали его богатство и красоту, множество плодов – множество дел его, широкая тень – его власть и обширность царства; дикие звери – различные народы с различными нравами (этот образ также часто встречается в библейских книгах), птицы небесные – различные кочующие пастушеские племена; все они питались от него и укрывались в тени его, – образ понятен. Это первая часть сна (ст. 7 – 9 и 17 – 19). Потом является Недремлющий и Святой и повелевает срубить дерево до пня и пр. Этот Недремлющий и Святой, по мнению некоторых, имеет сходство с вавилонскими θεοῖς βουλάιας, и потому Навуходоносору не должно было показаться странным и непонятным явление этого нового лица; его схождение и явление в качестве судии имеет так же основание в древних религиозных представлениях Вавилонян. Повеление этого Недремлющего срубить дерево и пр. значило: сделайте так, чтобы муж этот не был более тем, что он теперь, отнимите у него все, что составляло его силу, могущество и величие и от чего все это происходило; пусть он сам не сознает всего этого, пусть и другие народы подчиненные ему узнают, что они более уже не под тенью этого дерева величественного (11 и 21). Впрочем, по смыслу образа, этот человек не совсем должен исчезнуть из числа живых; жизнь ему должна быть сохранена; он должен быть только окован цепями, мокнуть от росы небесной и питаться наравне с зверями полевою травою (12); совершенный переворот должен произойти в сознании человека этого; или лучше, он должен лишиться сознания; всего человеческого он должен лишиться, и быть и жить наравне с зверями, и это болезненное состояние должно продлиться 7 времен (13 и 22). Этот сон и сбылся. В то время, как величался он своей столицей, опять услышал голос, который слышал во сне, тотчас впал в состояние безумия и стал считать себя волом и изгнан был из общества человеческого и жил как дикий зверь (30). Толкователи много рассуждали об этом происшествии; одни думали, что Навуходоносор действительно был превращен в вола, другие, что он просто был поражен безумием; но общепринятое мнение то, что он поражен ликантропией, болезнью, поражающей мозг. В этом состоянии человек воображает себя волком, волом и другими животными, удаляется общества людского и усвоивает все приемы и склонности этих животных и стремится жить с ними, причем описание состояния Навуходоносора (30) представляется совершенно правдоподобным. Эта болезнь, говорят, особенно на востоке, не была явлением необыкновенным. Богатая растительность востока без сомнения могла поддерживать существование этого человека – зверя, и то неудивительно, что он жил под открытым небом; целые миллионы в тех странах живут так, не имея постоянного пристанища и питаясь плодами и травами, составлявшими пищу и животных. Одичалый душой, он без сомнения должен был одичать и телом, и вот – оброс он волосами, как лев, и ногти у него были, как у птицы. О достоверности этого события находят и внешние свидетельства, как ни мало сохранилось сказаний о Навуходоносоре. У Бероза и Абидены находят намек на это событие умалишения Навуходоносора, намек, впрочем, довольно неопределенный на его гордые слова, вследствие которых он лишился ума, по книге Данииловой. Когда возвратилось к нему сознание, он стал опять царем и восхвалил всевышнего Бога. В продолжение времени этого безумия царством правил, вероятно, совет верховных жрецов, как это было в обычае Вавилонян, по свидетельству того же Бероза. Сказание об этом событии в книге Данииловой имеет без сомнения ту же цель, как и прежние, показать, как Бог Иегова открывал Себя язычникам и Иудеям во времена плена, и как славнейший из тогдашних язычников исповедал Его Богом истинным. Все это сказание передано от лица самого Навуходоносора, а не самого писателя книги, конечно, для того, что в такой форме речь из уст самого царя должна была произвести большее впечатление на всех читателей.

5)  В пятой главе содержится повествование о замечательном происшествии, относящемся к самому последнему времени Вавилонско-Халдейской монархии. При одном из преемников могущественного Навуходоносора, Валтасаре, царство Вавилонское видимо ослабело. Мидяне, соединившись с Персами, подступили к Вавилону самому – столице царства, приводившего в трепет восток. Беспечный Валтасар, сластолюбивый и развратный, не думал о защите; в виду неприятелей он пировал и развратничал. Один из таковых пиров – последний пир в честь языческих богов (ст. 4), и описывается в рассматриваемой главе, с его обстоятельствами и последствиями. Во время пира хмельный царь велел принести священные сосуды, взятые отцом его из храма Иерусалимского и осквернял их, пия из них вино в честь языческих богов сам и вельможи его и жены его и наложницы его (Дан. 5:1 – 4). Вдруг неведомая рука написала на стене против светильника три непонятные слова. Испугавшись этого необыкновенного явления, царь повелел мудрецам прочитать и объяснить написанные слова; но мудрецы этого сделать не могли; это еще более обеспокоило царя и смутило вельможей (Дан. 5:5 – 9). Тогда, по внушению царицы – матери, приглашен был к царю Даниил. Отказавшись от предложенных даров, он прочитал на стене слова: мани, фекел, фарес и объяснил царю значение их, именно, что царю Вавилонскому и царству его настал конец (Дан. 5:10 – 28). Несмотря на такой страшный приговор, царь возвеличил Даниила. Но пророчество исполнилось: в ту же ночь царь был убит (Дан. 5:29,30).

Царь Валтасар называется в этой главе несколько раз сыном Навуходоносора, а этот последний отцом Валтасара (Дан. 5:2,11,13,18,22,30). Это, значит, царь Набоинед, последний монарх Вавилонского царства. Он действительно, по свидетельству истории, был убит во время завоевания Вавилона Мидо-Персами; впрочем, Даниил не сопоставляет этих двух событий, т. е. убиения Валтасара и падения Вавилонской монархии; о последнем он здесь не упоминает, а занимается только, судьбой царя (30). Лишь из продолжения рассказа в следующей главе (1) можно заключать, что с убитым царем окончилось и Вавилонское царство (Дан. 5:29. ср. Дан. 6:2). Если же так, если этот Валтасар есть – Набоинед: то, значит, событие, описанное в рассматриваемой главе, относится к 539 году до Р. X., – спустя шесть лет по смерти Навуходоносора. – Дальнейший рассказ не требует пояснений; он вполне естественнен и, в частности, указывает на вавилонские обычаи, а важность и достоверность чуда объясняются важностью государственной перемены в Вавилонском царстве для пленного народа; оно и подобные ему были указанием как язычникам, так и Иудеям на их отношения, именно на будущую перемену их взаимных отношений. – Как точно исполнилось толкование слов Диниилом, показали вскоре последствия: царь убит – царство досталось Мидянам и Персам. – Ближайшая цель всего этого повествования понятна из того, что Даниил проводит параллель между отцом и сыном, Навуходоносором и Валтасаром: отец вознесся мыслью против Бога, чудеса которого он видел, и – был, наказан лишением сознания, сын оскорбил того же Бога кощунством и – будет еще сильнее наказан. – Другую цель мы уже высказали.

6)  Событие, описанное в последнем отделении исторической части книги, пророка Даниила, относится ко времени Мидо-Персидского царства. Дарий Мидянин, разделив царство на 120 сатрапий, поставил над ними троих главноначальствующих и в числе их Даниила, которого потом он хотел поставить над всем царством (Дан. 6:1 – 4). Тогда завистники хитростью выманили у слабого царя указ, которого не мог исполнить Даниил и – ввержен был в ров львиный, несмотря на сопротивление царя, когда он увидел в этом коварный замысел (Дан. 6:5 – 17). Даниил, впрочем, остался невредим, и по слову царскому брошенные на место его клеветники были растерзаны львами (Дан. 6:18 – 23). Вследствие того, царь издал повеление – почитать Иегову и благоговеть пред Богом Израилевым, который спас Даниила от львов (Дан. 6:24 – 28). Упоминаемый здесь Дарий царь три раза называется Мидом или Мидянином, так как он принадлежал к этой нации. Он был сын Ассуира или Астиага (Дан. 9:1) и взошел на престол уже в преклонных летах (6, 1) и представляется в книге Даниила, как предместник Кира. Вместе с этим последним, который приходился ему племянником, он взял Вавилон и стал его правителем; а так как не имел потомства: то царство его перешло к Киру и, как видно, в скором времени. Его, как кажется, Ксенофонт называет Киаксаром II. Если Геродот, Ктезий и др. не упоминают о нем, то, вероятно, потому, что совершенно преданный чувственным удовольствиям, слабый и бесхарактерный, он еще при жизни передал царство Киру и – не долго царствовал сам после покорения Вавилона. На этот-то краткий период (около 539 г.) и падает событие, описанное в рассматриваемой главе. Частные черты рассказа соответствуют вполне обстоятельствам времени и именно этого Мидо-Персидского времени. Так, наказание ввержением в львиный ров указывает именно на это время: это обычай Персов и Мидян (ст. 12). Украшением обширных садов Мидо-Персидских царей были звери, которым на снедение и отдаваемы были преступники (Бриссон). У Вавилонян было другое наказание – печь. С клеветниками были брошены вместе жены и дети их; это так же чисто персидский обычай (Есф. 16, 18. Перизон). Забота царя об участи Даниила очень естественна, когда этот последний был ввержен в ров коварством, когда он его уважал как первого человека в царстве; а это уважение в свою очередь объясняется славой Даниила при прежних Вавилонских царях – Навуходоносоре, Валтасаре. Самое чудо имеет то же самое значение, как и предшествующие. В Дарие, по отношению его к Даниилу, мы узнаем предшественника того расположенного к Израилю царя, который возвратил Иудеев в свое отечество – племянника его, Кира, которого так поступить с Евреями побудили без сомнения и эти чудеса, явленные Богом Израилевым при предшественниках его.