Русские подвижники

Предлагая жизнеописания благочестивых Русских подвижников из четырех ближайших к нам столетий, мы имели в виду ознакомить читателей с лицами, которые шли разными путями, но к одной и той же цели – спасению души. Так, иеросхимонах Иисус был добрым священником, духовником царским, наконец, иноком – подвижником на уединенном острове Белого моря. Митрополит Иларион является нам сначала основателем строгообщежительного монастыря, потом образцовым для своего времени архипастырем. В Василии Степановиче Своеземцеве видим заботливого правителя и колонизатора обширного края, распространителя христианского просвещения между полудикими племенами. Наконец, в личности праведной Юлиании мы встречаем идеал древней русской женщины – доброй жены, нежной матери, милостивой госпожи. Каждый из них трудился в том звании, к какому был призван, – и все они угодили Богу!

Один из замечательных подвижников конца XVII – начала XVIII века Иисус, в миру Иоанн, родился в Москве в 1635 году. О родителях его ничего неизвестно, только из современных актов видно, что отец его также назывался Иоанном². В молодых летах, хорошо обучившись грамоте и чувствуя наклонность к духовному званию, Иоанн удостоился священства при одной из Московских церквей³.

Вскоре стали обнаруживаться высокие душевные качества молодого священника: чтобы быть достойным служителем Церкви, он прежде всего строго следил за собою, старался «творить истину и делать добро»⁴. Почти ежедневно совершал он Божественную службу, а если случалось служить литургию другому священнику, о. Иоанн становился на клирос и пел по киевскому напеву, весьма сладостно и умилительно. Усердием к храму Божию и чистою добродетельною жизнию он привлекал в свою церковь много посторонних богомольцев. Некоторые из них приходили к нему на дом, чтобы принять благословение и послушать его беседы. Но о. Иоанн не любил мирских приветствий и народного любопытства, а потому часто уклонялся от посетителей, особенно в утреннее время, когда готовился к службе или возвращался домой после Богослужения. В свободное вечернее время он охотно беседовал с приходящими.

Много времени употреблял о. Иоанн на домашнюю молитву: кроме обыкновенного молитвенного правила, он отправлял ежедневно правило иноческое, подвергал себя посту и уединению, запираясь в спальне, проводя целую ночь в коленопреклоненной молитве со слезами и стенанием. В беседах с посетителями он умел приноровляться к их возрасту, званию и понятию. Так, со старцами говорил он о богомыслии и памяти смертного часа, с молодыми – о необходимости борьбы со страстями, с отцами семейств – о воспитании детей в страхе Божием. Все свои поучения он основывал на Священном Писании и подтверждал примерами из жизни угодников Божиих. Так же поступал он, когда случалось ему посещать своих друзей и знакомых. Иногда являлся он к ним неожиданно, но всегда не без причины: коль скоро узнавал он, что в знакомом ему семействе появлялись ссоры и несогласия, тотчас спешил туда и почти всегда успевал водворить мир между враждующими. Даже всякое известие о примирении ссорившихся, хотя бы и неизвестных ему людей, доставляло ему искреннюю, сердечную радость.

Дверь отца Иоанна была всегда отворена для нищих. Нередко он угощал их обедом в своем доме и сам садился между ними, угощая дорогих гостей пищею вещественною и духовною и наделяя каждого из них, чем мог, смотря по нуждам каждого. К доброму и милостивому священнику обращались за пособием лица разных сословий, потерпевшие от пожара, обедневшие от несчастных случаев, страдавшие от голода в неурожайные годы. Иным он подавал милостыню, другим семена для засева полей и насущную пищу. Большую часть своих доходов он употреблял на милостыню, а сам довольствовался только малыми остатками. Движимый состраданием к обиженным, он позволял себе иногда ходатайствовать за них пред лицами правительственными, и ходатайство уважаемого пастыря редко оставалось без успеха.

Такие подвиги о. Иоанна скоро сделались известными в столице, и стечение людей, желавших видеть достойного иерея Божия и беседовать с ним, умножалось до такой степени, что о. Иоанн решился не принимать посетителей и заключиться на несколько времени в уединение, чтобы избежать тщеславия. Даже самые благотворения бедным он стал поручать верным людям, не допуская к себе просителей.

Но провидение Божие готовило подвижнику высшее и более широкое поприще служения Богу и людям. Молва о благочестивой жизни о. Иоанна дошла до слуха царя Петра I. По державной его воле, о. Иоанн был сначала призван для совершения службы в одной из придворных церквей⁵, а вскоре за тем назначен духовным отцом Государя и всего царского семейства.

Тогда было время огромных и нередко крутых реформ в государственном устройстве, нравах и обычаях: благочестивый духовник мог быть весьма полезен своими советами Государю, который искренно желал добра России, но, как человек с пылкими страстями и железною волею, не был чужд ошибок и крутых мер. Неизвестно, принимал ли о. Иоанн какое-либо участие в советах и делах Петра, но описатель жизни его свидетельствует, что своею доброю жизнию он привлек к себе внимание и любовь всех особ царского дома и близких к царю людей. Пользуясь благоволением Государя, он и на новом поприще оставался тем же, чем был прежде:       отцом для сирот, кормильцем голодных, утешителем огорченных, заступником и помощником всех бедствующих.

Особенно любил он посещать узников, заключенных в темницах за преступления и долги, и убогих, призреваемых в богадельнях. При каждом посещении он старался обласкать их, наделял посильною милостынею, расспрашивал о причинах заключения, исследуя совесть каждого, укреплял в терпении и утешал надеждою на Бога. Так духовник царский проводил по нескольку часов в душеспасительных беседах с узниками, а в день Святой Пасхи, Рождества Христова и неделю мясопустную (заговенье Великого поста) угощал их пищею и выкупал на свободу содержащихся за долги, удовлетворяя заимодавцев своими деньгами.

Относительно посторонних посетителей о. Иоанн стал вести себя иначе, нежели прежде: он никого не принимал к себе и сам никуда не ходил, кроме церкви. Никто не мог видеть лица его вне храма Божия. Если же кто нуждался в совете или наставлении о. Иоанна, тот должен был обращаться к нему письменно и получал от него ответ на бумаге. От такой переписки он никогда не отказывался.

Так, в неутомимых трудах и подвигах христианских, дожил о. Иоанн до шестидесятилетнего возраста. Дотоле он пользовался крепким здоровьем, но вдруг стали приключаться с ним болезненные припадки и обмороки. Напоследок тело его совершенно ослабело, так что в продолжение трех месяцев он лежал на постели без всякого движения. Впрочем, Господь, посетивший раба своего тяжкою болезнию, вскоре возвратил ему прежнее здоровье.

Болезнь телесная была только преддверием скорбей, уготованных свыше для о. Иоанна. По выздоровлении, как будто предчувствуя приближение грядущих искушений, он стал принимать к себе приходящих без всякого изъятия. Посетителей было много; в беседах с ними он проводил иногда целые дни и ночи, поучая каждого страху Божию и доброй христианской жизни. Прощаясь с посетителями, он каждого из них отпускал с какою-то скорбию, как будто не надеялся более с ним видеться.

Вскоре постигло старца внезапное гонение. В борьбе нового порядка вещей с обычаями старины из среды закоснелых поборников невежества стали появляться личности, явно враждебные царю и правительству. В числе их был некто Григорий (Гришка) Талицкий, который написал и распространил сочинения о том, что антихрист уже пришел в мир и царствует в Русской земле под именем Петра I. При допросе Гришка указал на многих соумышленников, из числа которых иные казнены вместе с ним, а другие сосланы⁶. В это дело враги замешали и царского духовника. Нельзя допустить мысли, чтобы добродетельный и благочестивый старец мог принять какое-либо участие в безумных действиях изувера Талицкого, но в числе схваченных и пытанных сообщников Григория могли найтись личности, способные оклеветать о. Иоанна, как впоследствии один фанатик–старовер не постыдился сделать ложный донос на любимого и уважаемого всем народом иерарха, митрополита Степана Яворского⁷. Впрочем, в выписке из дел Преображенской канцелярии о суде над Григорием Талицким имени о. Иоанна не упомянуто⁸.

Как бы то ни было, царь, поверив ложному доносу клеветников на духовника своего, разгневался и повелел немедленно отослать старца при грамоте к преосвященному Афанасию, архиепископу Холмогорскому и Важскому, в Соловецкий монастырь для пострижения в монашество⁹.

Приняв волю царскую за призвание Промысла, о. Иоанн предал себя всецело воле Божией и спокойно отправился в назначенный путь. Благополучно и скоро прибыл старец в Холмогоры к архиепископу Афанасию; добрый архипастырь принял его с любовию, успокоивал несколько дней в своем доме и 14 марта 1701 года проводил в Соловецкий монастырь с грамотою от себя. Настоятель обители, архимандрит Фирс, предложил ему о пострижении в ангельский образ, согласно указу Государя. «Владыко святый, – отвечал с умилением бывший духовник царский, – Промыслитель о всех Христос Бог наш привел меня к твоей святыне, чтобы чрез тебя я мог получить спасение. Что повелишь мне недостойному, то и сотворю». Затем смиренный старец поклонился архимандриту до земли, прося пострижения.

Нареченный при пострижении Иовом, новый инок был отдан в научение монашеской жизни опытному старцу Ионе, бывшему келарю Соловецкой обители. Вполне покоряясь воле своего старца, он начал трудиться по мере старческих сил своих, не вкушал ничего, кроме хлеба и воды, и изумлял всю братию постом, ночным бдением, безответною и смиренною покорностию. Монахи прозвали его Иовом Постником.

Первое послушание о. Иова было в братской поварне; здесь ревностный инок трудился неутомимо, всегда приходил на работу прежде других, своими руками рубил дрова и носил их по высоким лестницам на старческих плечах своих. С тем же усердием, трудясь до изнурения сил, проходил он и другое послушание – в братской трапезе.

Описатель жития Иова уверяет, что в это время добродетельный старец испытал искушение от исконного врага рода человеческого, явившегося ему в образе одного врача, которого он знал еще в миру. Искуситель, как бы жалея об о.Иове, советовал ему беречь свое здоровье, не изнурять себя трудами и постом, чтобы не впасть в болезнь и не умереть преждевременно. Труженик отвечал мнимому своему знакомцу: «Не должно щадить плоть, да не похотствует и не восстановляет брани против духа. Впрочем, хотя бы плоть и изнемогла, я ведаю, что сила Божия в немощи совершается. А пост есть мать целомудpия». Этим ответом подвижник прогнал от себя врага.

Ревность к иноческим добродетелям среди неутомимых подвигов возрастала более и более с каждым днем. Настоятель и старцы обители, признав нового постриженика совершенным иноком, освободили его от послушания и работ монастырских, дозволили ему жить в отдельной келье. Там, наслаждаясь безмолвием, о.Иов непрестанно творил молитву Иисусову, читал Св. Писание и другие душеполезные книги, а по временам занимался рукоделием. Пищи, приносимой ему с братской трапезы, вкушал весьма мало.      –

Молва о подвигах Соловецкого священноинока скоро достигла до слуха Государя. Петр I, уже убедившийся в неосновательности доносов на бывшего духовника своего, снова призывал его ко Двору на прежнее служение, но старец, сгорбленный летами и подвигами, смиренно отклонил от себя мирские почести, желая единственно служить Богу в тишине безмолвной жизни. С этою целию он, с благословения архимандрита Фирса, переселился в Анзерский скит.

Анзерский остров лежит в двадцати двух верстах от острова Соловецкого. Он был прежде необитаемым и служил только временным пристанищем для беломорских судов и промышленников, покуда не поступил в собственность Соловецкого монастыря по грамоте, данной еще при жизни преподобного Зосимы Соловецкого от веча Великого Новгорода, незадолго до уничтожения новгородской вольности. Настоятели монастыря завели там соловарни и при них поставили первую деревянную церковь св. Николая. В 1616 году поселился на острове преподобный Елеазар и жил там близ этой церкви, приходившей уже в ветхость. Местное предание уверяет, что пустынник работал деревянные чашки, выставлял их на пристани, а сам удалялся в леса от людей. Приплывавшие поморцы брали посуду, а в отплату оставляли хлеб, крупу и капусту. Мало-по-малу собралось к нему несколько ревнителей скитского жития. Кельи отшельников поставлены были в версте одна от другой. В субботу вечером собирались старцы для общей молитвы и на следующий день, совершив воскресное пение, расходились по кельям для богомыслия и рукоделия по силам каждого. Дивный пустынножитель, лично известный царю Михаилу Феодоровичу, которому он предсказал рождение сына и наследника, преставился 13 января 1656 года, оставив после себя достойных учеников, строгих подвижников. Таков был Никодим, преемник блаженного своего наставника в управлении скитом. Великий муж Церкви и отечества, Патриарх Никон, был также учеником преподобного Елеазара.

Анзерский остров покрыт горами и холмами, между которыми особенно возвышается одна гора, прозванная Голгофою. Она стоит почти посреди острова в 6 верстах от Анзерского скита, с узкою вершиною, имеющею вид сахарной головы. Оттуда представляются взорам необъемлемое пространство зыблющегося моря, холмы, покрытые зеленеющимся лесом, между ними светлые озера, далее острова, рассеянные по зеркальной поверхности Белого моря, и на краю небосклона величественные здания обители Соловецкой. Полагают, что преподобный Елеазар при начале своих подвигов провел несколько времени на этой горе и после него пустынножители никогда не оставляли прекрасную гору необитаемою, но непрестанно, один после другого, имели здесь свое пребывание¹⁰.

Поступив в число братии Анзерского скита, о.Иов считал себя последним послушником скитской братии и всем смиренно служил, стараясь особенно помогать немощным и больным. Но Богу угодно было возвысить добродетельного старца: вскоре вручено было ему начальство над скитом. Собрав в церковь братию, помолившись Пресвятой Троице и призвав на помощь преподобного Елеазара, как первоначальника своего пустынного общежительства, новый строитель обратился к скитским инокам с таким поучением:      «Молю

вас, братия моя возлюбленная, подвигнемся к наследию Царствия Небесного постом и молитвою; попечемся о спасении душ наших; отвратимся от злоб наших и от пути лукавого, еже есть любодеяние, татьбы, клеветы, празднословия, свары, пиянство, объядение и братоненавидение; уклонимся и возгнушаемся сего, братия, да не оскверним души наши, но пойдем по пути Господню, ведущему нас в отечество наше небесное. Взыщем Бога рыданием и слезами, пощением, бдением, покорением воле Божией и послушанием, да обрящем милость у Бога. Возненавидим мир прелестный (обманчивый), воспоминая речение Господа «Аще кто грядет ко Мне и не возненавидит отца своего, и матерь, и жену, и чад, и братий, и сестр, еще же и душу свою – не может Мой быти ученик» (Лк. 14: 26). Мы, братия, отрекшись миpa, отречемся и дел его, да не возвратимся на первые грехи. Никтоже, рече Господь, возложь руку свою на рало и зря вспять, управлен есть в царствии Божии (Лк. 9:62). Како убежим муки бесконечной, скончающе время живота своего в лености? Нам, бpaтие, нарекшимся инокам, прилично во вся дни плакати и каятися о грехах своих. Покаяние есть путь, приводяй к Царствию Небесному; покаяние есть ключ Царствия Небесного; без него не удобно внити никому в оное. Пригвоздим стопы наши к пути в Царствие Небесное– к нему не приближаются лукавые. Шествиe по нему ныне хотя и прискорбно, но после будет радостно».

Вступив на новое поприще служения, о.Иов усугубил свои иноческие подвиги: в мыслях непрестанно творил молитву Иисусову, а телом неутомимо трудился, приходил прежде всех на богослужение и на работу и выходил последним. Число братии в скиту увеличилось до тридцати человек. Там принимали всех желающих без различия звания и богатства, но с предупреждением о трудности подвигов. Новоначальный получал право носить рясу не прежде, как по строгом испытании; позднее, после многих опытов доброй жизни, он удостоивался пострижения в мантию, а некоторые успешные в духовной жизни старцы постригались и в схиму. Почти весь день проходил то в молитве соборной и келейной, то в трудах и послушании, а в ночное время о. Иов имел обычай обходить братские кельи. Когда слышал кого стоящим на молитве, радуясь отходил от кельи; если же слышал разговоры, напоминал о ночной молитве стуком в дверь, а утром наедине обличал провинившихся. Сам большую часть ночи посвящал коленопреклонной молитве, а с первым ударом колокола первый являлся в церковь на утреннее славословие.

Самая наружность скитской братии, по наставлению о. Иова, должна была выражать благоговейные чувства. Иноки держали руки на персях, при встрече кланялись друг другу в пояс, лице имели умиленное, взор приветливый, речь ласковую, послушание беспрекословное, принимались за всякое дело с благословения старшего, а при какой-либо ошибке смиренно просили прощения.

Обходя пустынножителей, живших в кельях вокруг скита, о. Иов особенно заботился о больных, сам служил им, своими руками омывал и перевязывал раны, а у некоторых помазывал больные части тела освященным елеем и нередко исцелял их. Этого подвига любви к ближним он не оставлял до самой своей кончины.

В 1710 году о.Иов, за строгую подвижническую жизнь, удостоен пострижения в великий ангельский образ – схиму, с наречением имени Иисуса, «в память Иисуса Навина, вождя Израильского».

Продолжая управлять скитом, строитель-схимонах удалялся иногда на безмолвие, а еще чаще уходил к пустынникам для духовной беседы с ними. В это время он поручал управление братиею любимым ученикам своим –схимонаху Матвею и монаху Макарию. Так, однажды (а именно 18 июня 1712 года, в среду) о.Иисус, посетив одного уважаемого им пустынножителя, иepoдиакона Паисия, в уединенной его келье у подошвы самой высокой горы острова, что ныне зовется Голгофою, решился пробыть здесь несколько времени в особой келье. Утомившись ночною молитвою, старец присел для краткого отдыха. Внезапно он увидел, как бы в тонком сне или забытьи, пресвятую Владычицу Богородицу, сияющую неизреченным светом и при Ней преподобного Елеазара Анзерского. Объятый благоговейным ужасом, старец пал лицем на землю и услышал голос Царицы Небесной: «Сия гора отныне нарицается второю Голгофою. На ней будет церковь во имя распятия Сына Моего и Бога, устроится скит и наречется Распятским, соберется множество монахов и прославится на ней имя Божие. Я Сама буду посещать гору и пребуду с вами вовеки!» С этими словами видение прекратилось, но в то же время раздался с высоты другой голос: «Освяти гору Голгофу и поставь на ней крест». О.Иисус много удивлялся виденному и слышанному и рассказал о том духовному брату своему Паисию. Оба они вместе с великою радостию благодарили Бога и Пресвятую Богородицу за очевидный опыт промышления о спасении душ человеческих. Пaиcий изобразил все видение о.Иисуса разными словами на деревянном кресте, сделанном руками самого старца.¹¹

В день памяти Первоверховных апостолов о.Иисус, совершив литургию в Анзерском скиту, отправился с учениками своими Матфеем и Макарием на вершину Голгофской горы, окропил всю гору освященною водою, водрузил приготовленный крест и поставил небольшую часовню для совершения всенощных бдений.

С того времени он начал иметь попечение об учреждении новой обители иноческой на месте, избранном Самою Богоматерью. От преосвященного Варнавы, епископа Холмогорского, он получил благословение на устройство храма и скита на горе Голгофе и переселился туда с несколькими учениками, отказавшись от управления Анзерским скитом. Вскоре ученики о.Иисуса устроили деревянную церковь на горе, которая освящена была архимандритом Фирсом в 1715 году во имя распятия Господня¹².

Царь Петр, услышав о явлении, которого сподобился бывший духовник его, и об основании им нового скита, помогал о.Иисусу своими царскими щедротами и повелел отпускать ежегодно из Архангельских магазинов хлеб на продовольствие Голгофской братии. Особенное попечение о новом ските имела сестра Государя, царевна Mapия Алексеевна. Она пожертвовала много утвари¹³ и книг, также икону Успения Богородицы в серебряной богатой ризе с частицами св. мощей во врезанном ковчеге¹⁴. Царица Параскева Феодоровна (вдова царя Иоанна Алексеевича) пожаловала на церковное строение сто рублей; князь А. Д. Меншиков прислал сто червонцев. Много было и других благотворителей.

Но при самом начале существования Голгофского скита готовилось тяжкое искушение для братии: в 1718 году напали на скит разбойники, прибили и разогнали иноков, ограбили и увезли имущество церковное. Только один блаженный старец о.Иисус остался в своей келье, не прерывая молитвы даже и при нападении злодеев.

Когда разбежавшаяся братия собралась снова к своему духовному наставнику, старец немного упрекнул учеников за малодушие и кроткими, отеческими увещаниями довел их до обещания лучше умереть, а не выходить из обители, какие бы ни встретились скорби. Вновь приходящие были принимаемы с любовию. Отказа никому не было, но всякий желающий поступить в скит должен был своими руками построить для себя келью, в чем помогал иногда и сам старец по мере сил своих. Братии собралось до двадцати человек, кроме пустынножителей, которые жили около скита и собирались туда по воскресеньям и праздничным дням для участия в богослужении церковном и для исповедания помыслов старцу, уже удостоенному дара прозорливости. Все эти подвижники жили единодушно в подвигах духовных и трудах телесных. Сам престарелый настоятель подавал им пример трудолюбия; он нередко рубил дрова, носил на гору воду, месил тесто в пекарне.

Однажды пришел к нему келарь и сказал: «Отче, некому воды наносить в поварню». Старец встал и сам пошел носить воду из озера на гору, но братия, увидев труженика, выбежали и избавили его от труда. В другой раз, на просьбу келаря, чтобы приказать одному из братии, праздному, нарубить дров для поварни, старец отвечал: «Я праздный, сейчас пойду на работу». А как в это время наступил час обеда, настоятель благословил братию идти в трапезу, а сам взял топор и начал рубить дрова. После трапезы и вся братия принялась за приготовление дров на пользу общую.

В келье своей старец любил заниматься рукодельем. Если удавалось ему заработать немного денег, он делил их на три части: одну для церкви, другую для братии, а третью для нищих. Для себя не сберегал он денег и не имел никакого имущества, кроме немногих духовных книг и двух ветхих одежд. Одну из них, власяницу, он носил на теле вместо белья, а другую, ветхую рясу, надевал сверху. Неразумные люди осуждали его за дурную одежду, но старец не обращал на то внимания.

Образ жизни праведного подвижника не изменился и на новом месте: он также был первым на вседневном богослужении, также служил для братии примером поста, молитвы и сострадательности к больным. Когда кто из братии подвергался болезни, о. Иисус переходил в его келью и служил ему до тех пор, пока не исцелял больного своими лекарствами и усердною молитвой. Лекарства старца состояли из трав, которые он сам собирал на горе. Для руководства братии составлен был основателем Распятского скита устав. На трапезе дозволены только овощи, а в праздники елей. Воспрещено употребление коровьего масла, яиц, молока и рыбы, а особенно хмельных напитков и табаку. Воспрещено также иметь личную собственность, допускать женщин в скит и принимать отроков для услужения. Кроме ежедневного церковного правила каждому иноку назначено в келье по пяти кафизм из Псалтири, по 500 молитв Иисусовых и по 300 земных поклонов.

Всю святую Четыредесятницу о.Иисус проводил в затворе, упражняясь в непрестанной молитве и почти не вкушая пищи, так что и приносимый ему хлеб оставался почти нетронутым.

Благочестивая равноангельная жизнь старца принесла благодатные плоды – проявление высших, сверхъестественных духовных сил. Вот несколько примеров, записанных самовидцем, монахом Макарием.

Слыша ропот некоторых из братии на трудность носить воду из озера на гору, блаженный старец усердно молился Господу Богу, да будет источник воды на самой горе на потребу братии и во славу имени

Господня. Молитва верного раба Божия была услышана: Сама Пречистая Богородица, явившись старцу в сонном видении с преподобным Елеазаром и двумя ангелами, указала ему место для кладезя. Наутро старец поспешил с учениками на указанное место; начали копать и действительно докопались до изобильного источника чистой и вкусной воды. При этом случае о.Иисус говорил ученикам своим:      «Видите, братия,

милость Божию! Не скорбите, не малодушествуйте, но уповайте на Бога. Господь всесильным словом Своим извел из бездны сладкие источники вод для всех живущих на земле, верных и неверных. Нас ли, рабов своих, позабудет Он и лишит способов к пропитанию?»

В одну ночь пришли разбойники с намерением ограбить Голгофского настоятеля и притаились близ кельи, выжидая, когда он уйдет к утрене. Старец в это время читал правило и прибавил к нему такую молитву: «Пошли, Господи, сон утрудившимся в суетном угождении врагу». Воры беспросыпно проспали у кельи двое суток, пока сам старец не разбудил их, говоря: «Долго ли вам стеречь понапрасну? Ступайте лучше домой». Он накормил незваных гостей и отпустил их, но по слуху об этом происшествии начальство посадило их в тюрьму. Освободившись от суда по ходатайству о.Иисуса, они раскаялись, пришли снова в скит и целое лето трудились там для пользы братии.

В другой раз чужие люди забрались в скитский огород, наполнили мешки овощами, но не могли сойти с места. Долго простояли они, наконец стали кричать: «Отче святый, пусти нас». Пришел о.Иисус и сказал ворам: «Вы всю жизнь живете в праздности, сами не трудитесь и чужие труды крадете; за это стойте здесь в праздности до конца вашей жизни». Зарыдали воры, умоляя старца, чтобы отпустил их, и обещаясь никогда не воровать. Наконец старец сказал им: «Если хотите питаться и питать других трудами рук своих, то отпущу вас с миром». Они дали клятву, что исполнят волю его, и подвижник разрешил их от невидимых уз своею сильною к Богу молитвою, заставив до конца лета работать на братию.

Один из скитских иноков, обуреваемый плотскою страстию, пришел просить помощи у опытного наставника. О.Иисус, дав ему наставление в целомудренной жизни, прикоснулся жезлом своим¹⁵ к телу брата. Плотские вожделения тотчас исчезли, и этот инок никогда уже не страдал ими.

Созревши в духовной жизни, как пшеница на ниве, неутомимый деятель вертограда Христова приближался уже к концу земных трудов своих. Светильник жизни видимо догорал, старческие силы изнемогали. О.Иисус готовился к вечной жизни, часто ходил к могиле, которую сам для себя вырыл, и, стоя на краю ее, пел со слезами: «Душе моя, душе моя, восстани, что спиши! Конец приближается и имаши смутитися». Господь открыл верному рабу своему время его кончины, а потому блаженный старец еще заранее объявил братии, что смерть его последует в воскресный день, пред восходом солнца. Призвав к себе братию, о.Иисус сказал: «Я отхожу от вас в вечную жизнь. Вы же пребывайте богоугодно каждый в своей от Бога порученной службе, безвыходно из скита и соблюдайте братскую любовь между собою».

Болезнь усилилась до того, что угасающий подвижник трое суток пролежал недвижимо и едва заметно было дыхание. Но вдруг, к удивленно и радости братии, умирающий поднялся на одре и сказал окружающим: «Время преставления моего приближается, о чем и Господь возвестил мне. А вы изберите из среды себя наставника себе вместо меня. Я поставлю и благословлю его». После того старец, почувствовав облегчение болезни, благословил на строительскую должность избранного всею братиею любимого ученика своего Макария, еще имел силы совершить в последний раз божественную литургию и причастить святых Таин учеников своих. Лежа на одре, он простился с братиею, каждого инока облобызал и благословил, наконец сказал им: «Отхожу к Владыке моему Господу Иисусу Христу, а вам оставляю путеводителем к Царствию Небесному отца Макария; не отставайте от него на пути подвигов духовных. Еще заповедаю вам: тела моего по смерти не омывайте и положите во гроб в тех одеждах, которых уже я давно не снимаю; погребение совершите сами, без мирских людей». Слыша громкие рыдания братии, старец примолвил: «Утешьтесь, мои возлюбленные, хотя телом я разлучаюсь с вами, но духом пребуду при вас неотступно. Теперь ступайте по кельям». Один из учеников блаженного старца, служивший ему в болезни, остановился за дверью и смотрел к нему в келью сквозь скважину. Он видел, что умирающий бодро встал с одра, преклонил колена и долго молился, наконец возлег на одр и громко сказал: «Благословен Бог отец наших! Теперь уже не боюсь, но в радости отхожу от миpa сего, яко пройду в место селения дивна, даже до дому Божия, во гласе радования и исповедания, шума празднующего» (Пс. 41:5).

После того блаженный старец осенил себя крестным знамением, сложил крестообразно руки на персях и без всяких предсмертных страданий предал Господу чистую свою душу. Стоявший за дверями кельи ученик видел в келье необыкновенный свет, слышал голоса поющих и обонял дивное благоухание. Те же ощущения испытали в это время и другие иноки по своим кельям. Честна пред Господом смерть преподобных Его!

Так почил о Господе блаженный подвижник иepoсхимонах Иисус, 85-ти лет от рождения, в Неделю Православия (первое воскресенье Великого поста) 6 марта 1720 года, перед рассветом. Хотя о кончине старца не было оглашено учениками его, но вскоре узнали о том не только монахи Соловецкого монастыря и Анзерского скита, но и многие богомольцы из мирян. Все они стеклись в скит и долго оставались около кельи почившего, дожидаясь выноса в церковь и погребения тела. Вдруг пролился сильный дождь¹⁶, который принудил пришельцев разойтись,

а между тем Голгофские иноки и пустынножители поспешили исполнить последнюю заповедь своего старца и совершили погребение тела его в отсутствие мирских людей. При отпевании читано было духовное завещание почившего старца¹⁷. Тело о.Иисуса погребено в каменном склепе, глубиною не более одного аршина от поверхности земли. Над могилою поставлена деревянная гробница, а на ней – доска со следующею надписью:       «Здесь       скончался      1720 года, марта 6 дня, преподобный Иов (в схиме Иисус), строитель прежде бывший Анзерский, а потом Голгофский, рожденный 1635 года. В монашество поступил 1701 года. В Анзерский скит пришел на безмолвие 1702 года. Строительство анзерское принял 1706 года. В схиму постригся в 1710 году. На гору Голгофу пришел жить строителем 1714 года, показавши образ добродетелей – словом и житием, любовию и духом, верою и чистотою сердечною. От рождения жития его было 85 лет. 1720 года, марта 9 дня, погребен здесь».

Вскоре усердием учеников над могилою старца поставлена часовня и на доске над гробницею изображен лик почившего.

По преставлении блаженного основателя Распятского

скита, основанная им обитель пришла в упадок. Имущество скитское и церковное было отобрано в Анзерский скит,¹⁸ обитатели Голгофы разошлись, кроме двух любителей безмолвия, иноков Геннадия и Серия. Наконец, указом Св. Синода в 1723 году отобраны и остальные деньги, заготовленные о.Иисусом для строения скита, и повелено Голгофо-Распятский скит, как малолюдный, соединить с Анзерским–Троицким.

Но место, избранное самим Богом, не оставалось пустым. Иноки–пустыннолюбцы не переставали обитать на Голгофе в полуразрушенном скиту старца Иисуса по два, по три человека и более. При скудных средствах к пропитанию, они строго исполняли свое правило и жили спокойно под благодатным покровом Царицы Небесной, обещавшей посещать избранное Ею место.

По утверждении духовных штатов в 1764 году, Голгофский скит поступил в полную зависимость Соловецкого монастыря. Тогда же возвращены туда отобранные церковные вещи и Соловецкие настоятели стали иметь попечение о ските. Каменный храм на вершине Голгофы во имя Распятия Господня сооружен в 1830 году, и при нем устроен теплый придел Успения Богородицы. В этом приделе на левой стороне стоит гробница местно чтимого угодника Божия, преподобного иеросхимонаха Иисуса. На гробнице положено древнее изображение лика его¹⁹. А деревянная построенная им церковь в то же время перенесена под гору, на место, где было первое явление Богоматери блаженному старцу.

Теперь скит управляется строителем иеромонахом, избираемым из числа братии Соловецкого монастыря. Братство состоит из десяти или более иноков, любителей пустынной и воздержной жизни. Устав скитский, данный основателем обители, соблюдается во всей строгости. Сверх того, в скиту совершается неусыпное чтение Псалтири в теплом Успенском приделе, у самой гробницы старца Иисуса. Оно не прерывается ни днем ни ночью, кроме времени богослужения в этом храме.

В летнее время тысячи богомольцев стремятся из Соловецкой обители к Голгофе, несмотря на опасности переезда на Анзерский остров чрез бурный морской проток. Набожные странники повергаются пред гробницею свято почившего подвижника, с усердием служат панихиды и вместе с тем поминают, при чтении Псалтири, усопших своих сродников и близких. Память иepoсхимонаха Иисуса уважается в северном поморье почти наравне с памятью великих угодников Божиих, просиявших в Соловецкой обители – Зосимы и Савватия, Германа и Иринарха.

В царствование благочестивого царя и великого князя Михаила Феодоровича в Нижнем Новгороде, при Богородицком девичьем монастыре, был священник по имени Анания, весьма благочестивый, искусный в Священном Писании Ветхого и Нового Завета, благодушный, кроткий, украшенный всеми добродетелями и усердный к священнослужению. Он имел благоразумную и богобоязненную супругу именем Мелания и немалое число детей; младший из них был сын по имени Иоанн, родившийся в 1632 г. Вскоре после того священник Анания перешел на другой приход – той же Нижегородской области, в село Кириково, близ села Лыскова и Желтоводского монастыря преподобного чудотворца Макаpия. Отец начал учить грамоте малютку Иоанна на третьем году. Ребенок был остр и речист; в один год он изучил все книги, приличные детям: букварь, Часослов и Псалтирь; читал бойко, сказывал стихиры, переходя от клироса к клиросу, и умел петь. Радуясь его успехами, отец особенно любил его.

Когда младенец Иоанн достиг пятилетнего возраста, мать его Мелания скончалась, а родитель, прожив с детьми в миpу вдовцом только три года, постригся в Преображенском Южском монастыре с именем Антония. Дом свой и все имущество он оставил старшему сыну Петру и прочим детям, а младшего, Иоанна, взял с собою. Таким образом, ребенок с раннего детства жил в пустынном монастыре, обучаясь посту и молитве и имея всегда перед глазами пример благочестивой и добродетельной жизни родителя. Достигнув шестнадцатилетнего возраста, юноша Иоанн пошел в село Кириково для свидания с братьями, которые уговорили и почти принудили его жениться на дочери одного священника, по имени Ксения, вопреки совету отца его, иepoмонаха Антония, который желал, чтоб Иоанн не женился, а принял монашество. Брак этот не был счастлив: спустя один год Иоанн овдовел и уже не захотел жениться в другой раз, несмотря на все убеждения братьев и родственников.

В 1652 году Иеромонах Антоний, по воле царя Алексея Михайловича, был вытребован в Москву, по случаю кончины святейшего Патриарха Иосифа и избрания ему преемника. Собор избрал трех кандидатов: первым – Никона, митрополита Новгородского, вторым – сего иеромонaxa Антония и третьим – еще одного иepoмонaxa. Кинули по обычаю жребий, и жребий пал на Антония. Но он, будучи стар и болен, добровольно уступил место митрополиту Никону (как уверяет жизнеописатель Илариона) и отправился обратно в свою пустынь, одаренный приличными дарами от благочестивого царя. Дорогою он заболел, едва доехал до прежнего дома своего в селе Кирикове, и там, окруженный детьми, скончался в глубокой старости. Перед смертию он дал наставлениe младшему сыну своему и благословил его быть иноком.

Молодой вдовец Иоанн искренно желал исполнить последнюю заповедь отца своего, но пробыл еще несколько времени в миpу, дожидаясь, чтобы на бороде его выросли волосы. Между тем брат его, старший священник села Кирикова, переселился в Москву, взяв с собою и меньшего брата; впрочем, Иоанн недолго пробыл в шумном городе. Посланный братом за каким-то делом на родину, он услышал там от одного причетника, по имени Василий, о Флорищевой пустыни в Гороховском уезде, посреди глубокого леса; «Там, – говорил Василий, – монахи живут добродетельно и богоугодно». Этот рассказ глубоко запал в душу Иоанна; он поспешил туда и нашел в пустыни только две кельи, в которых жили четыре монаха под руководством опытного и прозорливого старца, схимонаха Мефодия. Пустынножители с любовию приняли пришельца, а Мефодий провидел в нем избранный сосуд Духа Святого. Погостив несколько дней в пустыне, Иоанн возвратился к брату в Москву.

Здесь три раза одолевало его искушение вступить во второй брак, и каждый раз вслед за тем нападала на него слепота. Два раза сряду проходила она скоро и благополучно, но после третьего искушения Иоанн сделался совершенно слепым и никакие врачебные средства не помогали ему. В этом положении он убедился, что постигнут гневом Божиим, раскаялся и просил одного знакомого человека отвести его пешком в Лавру великого чудотворца Сергия. Там у цельбоносной раки он со слезами молил угодника Божия о душевном и телесном прозрении и в то же мгновение явственно увидел пред собою раку и все окружающее. Возблагодарив Бога и великого чудотворца, он тотчас же дал обещание постричься во Флорищевой пустыни, а в следующую ночь увидел во сне преподобного Серия, который, приподнявшись из раки, сказал ему: «Ты будешь жить во Флорищевой пустыне, и там я буду помогать тебе».

После того Иоанн ушел в город Коломну к епископу Павлу, который был родной брат покойной жены его. Павел принял его ласково и постриг в монашество 11 декабря 1653 г. на 22 году от рождения. Хотя Иоанн и не желал того, помня свое обещание постричься во Флорищевой пустыне, но епископ убедил его тем, что в этой пустыне постричься ему невозможно, потому что там нет ни одного иepoмонaxa, и полезнее ему поступить туда уже привыкшим к иноческой жизни. При пострижении Павел нарек Иоанна Иларионом, вскоре рукоположил его в диакона и сделал его своим ризничим.

Между тем флорищевские пустынножители построили себе деревянную церковь Успения Богородицы с малым приделом преподобного Ефрема Сирина. Когда первоначальник обители, схимонах Мефодий, ходил за сбором на построение церкви и многие говорили ему, что бесполезно строить церковь на пустом месте, куда он и священника не достанет, старец утвердительно отвечал, что сам Господь пошлет им достойного священника. Церковь была построена. Мефодий приходил в Москву, получил от Патриapxa Никона благословение на освящение храма, а от царя Алексея Михайловича, чрез посредство духовника его, протоиерея Стефана Вонифатьева, церковную утварь. По освящении храма случилось Мефодию быть снова в Москве и встретиться на улице с иеродиаконом Иларионом. Оба они весьма обрадовались друг другу, и Иларион обещался вскоре прити в пустынь.

Спустя несколько времени Коломенский епископ Павел, за упорство против исправления богослужебных книг, был заточен в северные пределы Новгородской области, а Илариону поручил устроить некоторые домашние дела и прибыть к нему. Иларион исполнил возложенное на него поручение, но, не желая разделять заточение с явным противником Соборных постановлений, поспешил во Флорищеву пустынь, которую полюбил еще с первого посещения. Он прибыл туда 3 сентября 1654 года, спустя двадцать недель после освящения храма.

Вскоре пустынножители убедили Илариона согласиться на принятие священства, и Мефодий вместе с ним отправился в Москву. Патриарх Никон, узнав, что Иларион сын того иepoмонaxa, который некогда предсказал ему патриаршество,²¹ назвал его «доброю ветвию благоплодного древа», испытал его в чтении Евангелия и рукоположил в иеpeйский сан.

С того времени начались подвиги Илариона во Флорищевой пустыне. Он полагал ежедневно до тысячи поклонов, вкушал пищу через день, иногда чрез два дня, а иногда через неделю; время, свободное от богослужения, употреблял на чтение Священного Писания и на неусыпные труды в пользу братии. С того же времени получил он от Бога дар слезной молитвы и всегда, стоя на молитве, днем или ночью, неутешно плакал.

Число братии в пустыни увеличилось, но не надолго. Перед наступлением страшного морового поветрия прозорливый старец Мефодий, предчувствуя свою кончину и совершенное опустение монастыря, умолял Илариона не покидать святого места, которому предназначено от него получить возобновление. Спустя несколько дней Мефодий скончался от язвы; вслед за ним умерли все монахи. Иларион остался один в пустыне и вытерпел много искушений от врага, который наводил на него страх и уныние. Тогда вспомнил он слова Лествичника: «Трудно одному жить в пустыне. Если нападет на тебя уныние, некому подкрепить тебя, а в братстве всегда найдешь помощь, по слову Господню: идеже еста два или тpиe собрани во имя Мое, ту есмь посреде вас». Подвижник перешел из пустыни на другой берег реки Оки и поселился в пустом месте близ села Афанасьева. Там прожил он несколько времени в шалаше из хвороста на жестоком морозе.

Соседние жители иногда посещали пустынника. Однажды они привезли соломы, покрыли и обложили шалаш, сами остались ночевать и развели огонь пред шалашом, чтобы погреться. Когда они уснули, шалаш загорелся, так что Иларион едва успел вынести свои книги, а у гостей его и онучи сгорели. Иларион разодрал им свою рясу на онучи, а они, воротившись домой и взявши топоры, поспешно возратились и срубили для него бревенчатую келью. Но и здесь подвижник не нашел себе покоя, потому что келья была срублена из сырых и мерзлых дерев.

Старший брат его Петр, узнав об удалении Илариона из запустелой Флорищевой пустыни, писал к нему, советовал снова возвратиться туда и прислал несколько книг, церковных облачений и утвари. Подвижник был обрадован письмом брата, как бы некоторым подкреплением, и решился последовать его совету. Зашедши в Гороховец, Иларион встретил там собрата своего, монаха Иону, который ушел из Флорищевой пустыни еще прежде морового поветрия. Они оба вместе возвратились в прежнюю свою обитель на прежние неутомимые подвиги.

Скоро стали стекаться к блаженному Илариону любители безмолвия. В числе их был и клирик Василий, указавший Илариону на Флорищеву пустынь; в иночестве он назван Вениамином. В обитель собралось до пятнадцати подвижников, много приходило и мирских богомольцев. Для них Иларион устроил прямые дороги на все стороны от монастыря, с мостами через реки и ручьи, причем сам с братиею мостил мосты, которых было до 18-ти, нося бревна на плечах своих. Он возобновил после пожара церковь, построенную в 1654 году первоначальником обители схимонахом Мефодием, окружил монастырь оградою и на воротах поставил церковь Соловецких чудотворцев Зосимы и Савватия.

В это время было много прекословия со стороны ревнителей старых книг о сложении перстов для крестного знамения, по правилу, напечатанному в следованной Псалтири, о числе просфор для литургии и о сугубой аллилуйе. Святейший патриарх Никон, по совету с царем Алексеем Михайловичем, собрал собор в Москве и относился грамотами к вселенским патриархам, прося известить о том, как на востоке соблюдаются эти обрядовые подробности. По получении ответов от патриархов восточных, богомудрый Никон напечатал новоисправленные служебники с приложением объяснения о триперстном сложении и троекратном пении аллилуйи и разослал их по всем церквам для совершения богослужения.

Получив новоисправленные книги, блаженный Иларион усомнился в правильности исправлений²², а вспоминая слова, сказанные некогда на Соборе: «Аще кто прибавит или убавит, анафема да будет», – он наложил на себя пост и долго молился со слезами, чтобы Господь открыл ему истину; наконец сказал сам себе: «Отслужу один раз по новоисправленному служебнику, может быть, Господь мой откроет мне, недостойному рабу Своему, истину, ибо Он Сам ведает, что я не хочу противиться истине». Однажды он отслужил литургию по новому служебнику и когда, потребив святые Тайны, стал отирать сосуды губою, увидел в потире кровь, которая выступала и на внешнюю сторону чаши. Блаженный Иларион подумал, что губа, которою он обтирал сосуд, повреждена, но губа оказалась целою, а крови появилось сколько в самой чаше, столько же и на внешней стороне ее. Тут услышал он голос: «Сколько крови внутри чаши, столько же на внешней стороне ее. Так разумей и об исправлении книг, о святой Евхаристии и прочем. Совершается ли служба по прежним книгам или по новоисправленным служебникам, сила таинства остается та же». С того времени блаженный Иларион беспрекословно повиновался патриарху и собору и совершал таинство святой Евхаристии по новоисправленному служебнику на пяти просфорах, осеняя себя крестным знамением тремя перстами и произнося «аллилуйя» троекратно.

Некоторые из братий не последовали благоразумному примеру своего настоятеля и крепко стояли за старые обряды, так что Иларион принужден был смирять их строгими мерами. Другие оклеветали его пред патриархом Никоном, как неповинующегося воле святительской. Патриарх вызвал его в Москву и заставил сорок дней служить в Чудове монастыре; потом, убедившись в правоте его, отправил обратно в монастырь.

Кроме этого кратковременного искушения, подвижнику предстояли еще другие, более тяжкие и продолжительные. Враг рода человеческого искушал его тоскою, унынием и блудными помыслами, чтоб удержать от совершения литургии. Блаженный Иларион изнурял себя постом и ночною молитвою. Когда же, по бывшему ему явлению, он стал совершать литургию ежедневно, искушения миновались.

Несколько раз нападали на обитель разбойники, думая найти там большое богатство. Несмотря на уверения Илаpиoнa, что он все собранные им деньги употребил на церковное строение, они били его, мучили и поджигали огнем. Наконец, видя кротость праведника и братии его, сами разбойники устыдились, раскаялись и просили прощения.

В обители была такая скудость, что часто не доставало припасов для дневного пропитания, иноки носили разодранные рубища со множеством заплат. У всех была одна шуба, которую надевали те, которые отлучались из обители за монастырским делом. Несмотря на такую крайнюю нужду, блаженный Иларион не оставлял страннолюбия, на что весьма роптали иноки и даже несколько раз покушались разойтись из пустыни. Но промысл Божий каждый раз удерживал их какою-либо внезапною помощию: добрые люди неожиданно доставляли хлеба в достаточном количестве или деньги на покупку пищи.

Литургия в пустыне совершалась спешно, как по множеству слепней, комаров и мошек, изъедавших блаженного Илариона, который не смел обороняться от них во время священнослужения, так и по недостатку хороших певцов. Монахи едва умели петь «Господи, помилуй» и другие краткие молитвословия, а Херувимской песни вовсе не умели петь, так что она заменялась чтением пятидесятого псалма, доколе в алтаре не изготовятся к великому выходу. Однажды пришедши во храм пред литургиею слишком рано, Иларион присел на своем месте и задремал. В тонком сне он увидел Пресвятую Богородицу и получил от Нее внушение, что поспешным совершением литургии он многих лишает великой пользы. С того времени он не стал уже спешить в священнослужении.

Однажды случился неурожай и вслед за ним голод. Множество голодных стекалось во Флорищеву пустынь, прося хлеба. Хотя хлебные запасы были и не велики, но блаженный Иларион, подкрепляясь надеждою на всещедрого Бога, никому не отказывал в пропитании, несмотря на ропот братии. И Господь оправдал веру угодника Своего: запасы муки долго не истощались. Когда же не стало муки, в обители варили крупу для приходящих, а блаженный Иларион послал монаха Никона в Гороховец к одному богатому человеку, по имени Симеон Ершов, чтобы занять у него денег или двадцать мер жита, но получил от него ответ: «Сам ты богат, хочешь всех прокормить и никому не отказываешь. Зачем же требуешь чужого имения и хочешь получить спасение от чужого богатства?» Отказ богача огорчил щедрого страннолюбца, но Господь скоро утешил его: проезжие люди дали ему десять рублей, столько же принесли богомольцы из села Павлова, неизвестный благотворитель доставил сто рублей, на которые куплен в Гороховце целый струг хлеба. Наконец и Семен Ершов, устыдившись своей скупости, подарил 50 мер жита и с того времени постоянно благодетельствовал монастырю. Таким образом, блаженный Иларион не только сам с братиею не терпел нужды, но и пропитывал множество приходившего к нему голодного народа.

Однажды окончив литургию, он хотел надеть свою мантию, но увидел на ней скрижали и источники, как на мантии святительской. Вздохнув из глубины сердца, он сказал: «Господи Человеколюбче Прещедрый, не помяни грехов и беззаконий моих первых, но по милости Своей спаси мя грешного». Видение внезапно исчезло.

Около того же времени открылась в богоугодном строителе Флорищевской пустыни благодатная власть над духами нечистыми. Писатель жизни его повествует об исцелении двух бесноватых женщин.

Вместе с тем блаженный Иларион получил от Бога и дар прозорливости. Один монах, по имени Авраам, проходя из пустыни Спаса на Тезе, зашел во Флорищеву пустынь. Блаженный Иларион советовал ему не оставаться в Москве, но воротиться скорее в свой монастырь. «Делай, как хочешь, – прибавил он, – будешь игуменом архимандритом, наконец и архиерейства удостоишься прежде меня, но пользы тебе не будет». Так и сбылось. Авраамий был после митрополитом Рязанским, но по клевете одного из бывших при нем клириков отрешен от управления епархией²³.

Другой опыт прозорливости показал Иларион на одном монахе из своей братии, подвергшемся сильному искушению. Один земледелец, по имени Иван, еще живя в миру с женою, трудился на работе с утра до вечера, лишал себя пищи, нарочно давал кусать себя муравьям, ложась на муравьиные кучи, сек себя лозою по плечам до крови – и делал все это для спасения души своей. Когда же случилось ему овдоветь, он был очень рад тому и поспешил во Флорищеву пустынь, где и постригся с именем Ионы. Настоятель поручил его надзору доброго старца, который назначил новоначальному монаху келейное правило и старался удерживать его от излишних подвигов. Но Иона не слушал старца, находя данное ему правило слишком легким, отказывал себе в пище, приходил в церковь прежде всех и выходил оттуда последним. Вскоре он начал мысленно осуждать других иноков, как бы ленивых к посту и молитве, а себя самого почитать великим подвижником. Такие гордые мысли открыли свободный доступ врагу к душе несчастного; когда Иона становился на келейную молитву, бес стал являться ему в виде светлой звезды. Потом начал беседовать с ним, открывать ему тайные поступки других и предсказывать будущее. Между тем молодой монах более и более убеждался в своей праведности и усиливал подвиги, вопреки советов своего старца. Наконец он заболел, и демон, которого он считал ангелом Божиим, объявил ему, что он на третий день умрет. Тогда больной призвал к себе преподобного Илариона и сказал ему: «Отпусти меня, отче, из здешней жизни, мне назначено на третий день переселиться в вечность». «А почему ты это знаешь?» – спросил игумен. «Знаю наверное, отче. Ангел Божий, который давно уже беседует со мною, теперь возвестил мне смерть». Тогда Иларион, подняв руку, крепко ударил Иону по щеке, примолвив: «Ты обольщен, окаянный, ты поруган от диавола». Несмотря на упорные уверения обольщенного, что демон не мог будить его на молитву, опытный настоятель строго приказал ему не слушать внушений призрака и не вставать на молитву до того времени, когда вся братия встает по удару колокола. Оказалось, что в келейной молитве, Иона, по внушению врага, произносил слова нелепые, неприличные и ужасные, а потому поручено келейному его старцу крепко надзирать за молитвою ново- начального. На следующую ночь Иона не послушался обольстителя и не встал ранее других. Тогда бес напал на него и стал его мучить: несчастный источал пену, скрежетал зубами и страшно бесновался. Страдания его продолжались несколько недель; наконец, по усердным молитвам Илариона и всей братии, он избавился от мучения, пришел в разум и сделался послушливым и кротким, как младенец. Несчастный пример Ионы послужил к назиданию Флорищевской братии. Никто не смел уже налагать на себя подвига без благословения отеческого, и все твердо помнили, что послушание выше поста и молитвы.

В обители введен был следующий устав для молитвы церковной: после вечерни пели в притворе заупокойную литию, потом читали малое повечерие с канонами Иисусу Сладчайшему, Богородице и Ангелу Хранителю. По шестой песни читался акафист Божией Матери, а по окончании канонов прибавлялись три молитвы: «Владыко Многомилостиве», «Нескверная Неблазная» и «Ангеле Христов, хранителю мой святый.» После того братии позволялось отдохнуть сидя и выпить воды или квасу. Наконец правило заключалось чтением молитв на сон грядущим, и братия расходилась по кельям до звона к утрени. Чтение правила в церкви установлено было для общей пользы, потому что много было неграмотных.

Страх Божий удерживал братию не только от лжи, но и от смеха и празднословия. Особенно остерегались они беседовать с мирянами. Для приемa посетителей и разговора с ними был назначен один из монахов, a прочие старались уклоняться от сношений с приходящими. Никто не выходил из ворот обители без благословения настоятеля; никто не имел своей частной собственности, но если кому случалось получать что-либо от богомольцев, он тотчас же приносил полученное в казну монастырскую. Туда же вносились и заработанные деньги теми монахами, которые упражнялись в каком-либо художестве или ремесле, а по кельям ни у кого не было ни копейки.

Как велики были ycepдиe и горячность к молитве между Флорищевской братией, о том свидетельствует следующий случай, записанный в жизнеописании Илариона. Три монаха, отправленные им в Москву за каким-то делом, жили там в доме царского живописца Симона Ушакова, в Замоскворечье, близ берега реки. Однажды в поздний вечер они отправляли свое обычное правило. Горячая молитва возносилась из уст их к небу, как пламень огненный, слезы текли из очей обильным потоком. Стрельцы, стоявшиe на страже у Тайницких ворот Кремля, увидели огонь над кровлею Ушакова, думали что там пожар, но дивились, что не видят дыма. Поспешив на место, они разбудили хозяина и не нашли ничего, кроме молящихся иноков. Следов пожара не было, потому что огонь был невещественный.

На трапезе всем подавалась одинаковая пища и читали жития святых. Все слушали в молчании; если же кто позволял себе разговаривать во время чтения, то тут же становился на поклоны. На непокорных налагались железные вериги или смиряли их голодом. Хмельных напитков вовсе не допускалось в обители.

Блаженный Иларион был лично известен царю Алексею Михайловичу по следующему случаю: в патриаршей нищепитательнице на Кулишках, что за Варварскими воротами, начали обнаруживаться странные и необъяснимые явления. В ночное время раздавался громкий стук, который никому не давал заснуть, невидимая сила сбрасывала богаделенных с постели и лавок, дикие голоса кричали на печке, на полатях и углах обширной избы. Это дошло до сведения государя; он посылал туда духовных лиц для молитвы, но успеха не было, и страхи в богадельне продолжались по-прежнему. Кто-то из близких к царю рассказал ему о преподобном Иларионе (бывшем на тот раз в Москве), что он получил от Бога власть изгонять духов нечистых своею молитвою. Призванный к царю смиренный старец помолился на иконы, поклонился в ноги государю и стоял со страхом, ожидая гнева царского по чьей-нибудь клевете. «Не бойся, честный отче, – сказал ему царь, – я призвал тебя не по какому-нибудь доносу на тебя, но за добрым советом и богоугодным делом». Тут царь рассказал игумену о странных явлениях в богадельне и просил его помолиться об избавлении богадельных стариц от беспокойных духов. Блаженный Иларион отвечал: «Выше меры моей повеление твое, благочестивейший государь. Я грешен и нечист душою, но не дерзаю быть ослушником царской твоей воли». Он отправился в нищепитательницу вместе с двумя монахами, учеником своим Марком и Иосифом по прозванию Ребиком. Они отправили там повечерие с канонами, акафистами и земными поклонами, заставив молиться с собой и тамошних стариц. Шум и вопль не только не умолкали, но становились еще яростнее. Блаженный Иларион не ослабевал в борьбе с духами; при крепкой вере он боролся с ними неусыпною молитвою в продолжение пяти недель, и наконец мало-по-малу все беспокойства утихли. С того времени царь Алексей знал и уважал Илариона.

Сын и преемник царя Алексея, кроткий и благодушный царь Феодор, любил посещать святые места и созидать храмы Божии. Он любил также оказывать внимание к духовным властям и монастырям и снабжать их всем нужным. Бывший прежде воеводою Вязниковским, Иван Максимович Языков, возвратясь с воеводства ко двору царскому и находясь в милости у государя, однажды рассказал ему о подвигах и добродетелях Флорищевского игумена. «В наше время, –говорил Языков, – не слышно нигде о таком угоднике Божием, каков Иларион. Он подобен древним отцам пустынным и ангелам небесным». Благочестивый государь, слыша этот рассказ, радовался, что при его царствовании живет на земле такой богоугодный муж, и весьма желал видеть его, а между тем раздумывал: «Если пошлю за ним мою царскую грамоту, он может скрыться, избегая славы человеческой. Не лучше ли мне самому отправиться к нему в пустыню, принять его благословение, послушать душеспасительной беседы и попросить молитв о скорби моей?» (У царя тогда сильно болели ноги от скорбутной болезни.)

Как будто нарочно, по особому соизволению Божию, в то самое время случилось Илариону быть в Москве. Языков нашел его в доме родственника его Ушакова (где прежде останавливались присланные им монахи) и представил к царю. Когда игумен поклонился царю до земли, благочестивый государь поспешил сам поднять его и усердно просил благословения, причем низко наклонил голову. Преподобный Иларион, не дерзая поднять руку над головою царскою, сказал: «Не мне, худому и недостойному старцу, воздеть грешную руку мою над главою помазанника Божия, к которому не дерзаю прикоснуться по слову Господню: не прикасайтеся помазанным Моим. Но Сам Господь, Царь царей, да благословит тебя, благочестивейший государь, Своим всесильным и неотъемлемым благословением, ныне и присно и в бесконечные веки, аминь».

После вторичного земного поклона Иларион, по приказу царскому, сел и стал беседовать с государем. Феодор жаловался ему, что дела государственные и заботы житейские не оставляют ему времени для попечения о душе своей и что только тогда он находит для себя отраду, когда может беседовать с мужами, опытными в духовной жизни. Пустынный подвижник утешал государя тем, что строгое исполнение долга, возложенного по воле Божией, заменяет собою пост и молитву. «Сам Бог, – говорил он, – поручает суд Свой царю и правду Свою сыну цареву. Сердце твое, государь, должно быть в руке Божией; суд твой, как суд Божий, должен быть правым и нелицеприятным. Слово царское никогда не проходит мимо; оно должно быть свято и праведно. Как подобие Царя Небесного на земле, царь земной должен быть благ, кроток, милостив, долготерпелив и чужд всякого памятозлобия, неправды и криводушия. Солнце благости его да светит не только на добрых, но и на злых; дождь щедрот его да окропляет равно праведных и неправедных». Первая беседа Илариона с царем продолжалась несколько часов; с того времени кроткий государь полюбил пустынника и нередко вызывал его в Москву для душеполезной беседы. За царским столом предоставлялось игумену первое место.

Когда у благочестивого царя от первого брака с царицей Агафьей Семеновной из рода Грушевских родился сын, царевич Илия, государь пожелал, чтобы восприемником царевича от купели был блаженный Иларион, как духовный собеседник и друг его. При этом случае царь подарил для Флорищевской пустыни колокол в 220 пудов, разные запасы, пахатную землю, луга, лесные дачи, мельницу и две соляные варницы. Царь хотел отдать также всю Белогородскую волость, но блаженный Иларион не принял этого подарка и сказал: «Довольно, благочестивый государь, твоих милостей на наше пропитание. Наше дело заботиться о своем спасении, а не разбирать дела крестьян, пользоваться трудами рук их и наказывать виноватых, потому что безмерная суета отводит от Бога». Царь отвечал: «Да будет по воле твоей, отче святый, а я всею душою рад наградить тебя».

Спустя несколько времени царь Феодор с царицею, царевнами и со всем двором своим предпринял путешествие из Москвы во Флорищеву пустынь. Встреченный с должною честию игуменом и братиею, он внимательно осматривал пустынь, изучал устав богослужения и порядок жизни братии, приказал заложить в монастыре каменный храм по образцу церкви в селе Измайлове, что под Москвою, а крестьянам окрестных дворцовых волостей – привозить кирпич и известь. При прощании с царем Иларион поднес ему башмачки, искусно сплетенные из лык, и благодушный государь принял гостинец с любовию, как дар драгоценный.

Закладка церкви последовала осенью 1680 года. При копании рвов найдено два гроба: первоначальника обители, схимонаха Мефодия, и одного из учеников его. В обоих гробах оказались мощи совершенно нетленные, хотя от кончины старца Мефодия прошло 28 лет. Они погребены в строившейся церкви на западной стороне.

Строение храма шло весьма быстро, благодаря щедрости царской и усердию окрестных жителей, которые приходили работать по ночам, причем помогал им и сам игумен с братиею. Впрочем, блаженный Иларион иногда тяготился заботами о церковном строении, которые отнимали у него время, назначенное для келейного правила и ночной молитвы. Однажды он изливал скорбь свою о том, молясь со слезами пред иконою Богоматери, и вдруг услышал голос: «Принеси из паперти теплой церкви образ Мой, называемый Владимирский, и поставь его в храме, который теперь строится. Я Сама буду тебе Помощницею и успокою тебя». Несказанный восторг наполнил душу пустынного труженика. На следующее утро он перенес с крестным ходом икону на указанное место и совершил пред нею всенощное бдение с акафистом. С того времени он совершенно успокоился, не возмущался более житейскими заботами, а строение храма продолжалось весьма успешно.

Прошло менее двух лет, и храм был готов к освящению. На это торжество прибыл царь Феодор со всем своим синклитом и по воле его Смоленский митрополит Симеон освятил храм 30 сентября 1682 года. Возвращаясь в Москву, царь взял блаженного Илариона для возведения его на Суздальский apxиepeйский престол.

Назначение на архиерейство еще не было объявлено Илариону, но он был извещен о том в видении. По приезде в Москву, совершив литургию в одной из дворцовых церквей и причастившись святых Таин, он, во время чтения обычных молитв, увидел стоящего подле престола святителя Николая Чудотворца, который помазал его благовонным миром и сказал: «Отныне ты будешь архиереем». Хиротония Илариона в сан епископа Суздальского совершена патриархом Иоакимом с прочими святителями 11 декабря 1682 г.

Духовная любовь и неограниченное доверие государя к новопосвященному святителю продолжались по-прежнему. Лишившись первой супруги, Феодор просил преосвященного Илариона, чтобы он сам выбрал ему невесту для второго брака. Провидя близкую кончину царя, святитель советовал ему не приступать к новому супружеству и вести жизнь целомудренную, но, по неотступной просьбе Феодора, нашел ему добрую и прекрасную невесту, девицу Марфу Матвеевну из рода Апраксиных. При венчании второго брака царского Иларион получил белый клобук и сан митрополита Суздальского. Но царь прожил с новобрачною супругою только 10 недель и перешел от временной жизни на вечный покой, в лоно Господа, Которого возлюбил от всего сердца своего. Святитель Иларион присутствовал при кончине царственного своего друга и был свидетелем всех ужасов стрелецкого бунта, после которого на русский престол возведены были совокупно два царевича, родные братья почившего государя, Иоанн и Петр Алексеевичи.

Тогда преосвященный митрополит Иларион отправился в свою епархию. Он стал неутомимо заниматься делами паствы своей и не пропускал ни одного праздничного или воскресного дня без поучения, которое сильно действовало на сердца слушателей. Священникам соборным было приказано читать ежедневно поучения по книге. Казалось, что святость высокого сана еще более увеличила смиренномудрие опытного пастыря: он был всегда доступен для каждого просителя и неистощимо милостив для всех нуждающихся, в ночное время посещал богадельни, раздавая щедрую милостыню. Без нищих и странников он никогда не садился за стол. Для них поставлял он ежедневно обильную и сытную трапезу, а сам, сидя с ними, вкушал понемногу одного или двух кушаньев, самых простых. Гостей своих угощал он пивом и виноградными винами, а сам пил только кислые щи и квас монастырский. Перед великими праздниками он выкупал неоплатных должников. К духовенству был весьма снисходителен, но с тем вместе строго взыскивал за пьянство, разврат и любостяжание. Особенно же любил святитель сирот и престарелых вдов, усердных к церкви Божией; бедным невестам–сиротам нередко выдавал он деньги на приданое. Несмотря на глубокую старость, он ежедневно ходил к утрене и литургии в соборную церковь, за исключением только тех дней, когда бывал в отъезде или служил в другой какой церкви. Иногда слушая слово, читаемое по книге вместо причастного пения, он сам восходил на амвон и объяснял прочтенное так назидательно и трогательно, что приводил слушателей в слезное умиление. Старческие недуги посещали старца: зрение ослабело и почти совсем померкло, но святитель не ослабевал в своих пастырских подвигах.

Он поручил свою Флорищевскую пустынь одному из учеников своих, иepoмонaxy Иринарху, опытному в духовной жизни, смиренному и благоговейному подвижнику. Ему вменено было в обязанность сохранять неприкосновенным в обители тот устав, который был введен самим Иларионом.

При обозрении своей епархии митрополит Иларион заметил многие неисправности, нерадение и невежество в исправлении богослужения; особенно браки всегда сопровождались величайшим соблазном, помрачающим святость таинства. Священники венчали своих прихожан в ночное время; родители новобрачных приносили в церковь хмельные напитки и угощали всех находившихся при венчании, как родственников, так и чужих; в трапезе или на паперти пели неприличные песни, заводили пляску, и все это делалось при личном участии самих священнослужителей. Ревностному святителю стоило великих трудов очистить храмы Божии от подобных соблазнов и других злоупотреблений. Он исправлял нравы духовенства окружными посланиями, выговорами, временным запрещением от службы; совершенно порочных и ненадежных к исправлению священнослужителей отрешал от мест и лишал сана; «учредил поповских надсмотрщиков» (благочинных) для наблюдения за нравственностью духовенства и за благочинием службы церковной, как в городах, так и в селах; в особенности же он был осмотрителен и прозорлив в избрании и посвящении служителей алтаря, боясь сообщить дар благодати человеку недостойному.

В то же время он прилагал попечение о возобновлении и украшении обветшавших церквей и о построении новых везде, где были они необходимы. Кроме приношений от разных лиц, он употреблял на этот предмет значительную часть своих собственных доходов. Так, в Суздале он возобновил и украсил древний соборный храм Богоматери; устроил в нем богато украшенные иконы, большие хоругви и огромный пятиглавый фонарь для торжественных крестных ходов. При нем построено в Суздале несколько каменных храмов, а в селах вверенной ему епархии – более 70 церквей, большею частию деревянных.

Мы упоминали выше, что постоянные труды, строгий пост, молитвенное бдение и преклонная старость изнурили телесные силы и ослабили зрение блаженного архипастыря, но не могли ослабить духа его и силы дарованной ему от Бога прозорливости. В последние годы своей жизни он подвергался разным неприятностям от людей неблагонамеренных. Епископ Леонтий, бывший Тамбовский²⁴, лишенный епархии и сосланный под начал в Суздальский Спасо-Евфимиев монастырь с запрещением священнослужения, послал в Москву донос, что митрополит Иларион, будучи слеп, не может управлять епархией, рукополагает недостойных людей во священники и диаконы и окружен людьми злонамеренными. По рассмотрении этого доноса в Москве, Леонтий прислан снова в тот же монастырь для неисходного пребывания под строжайшим надзором. Там он вскоре совершенно лишился ума и несчастно умер. В то же время царь Петр Алексеевич повелел преосвященному Илариону, хотя лишенному зрения, оставаться на престоле своем до самой кончины. Правитель монастырских дел и другие распорядители церковных имуществ пользовались положением старца, чтобы лишать его святительских доходов. Но чуждый любостяжания маститый святитель смотрел на это равнодушно, потому что и прежде того он был всегда беден, употребляя значительные свои доходы на благодеяния неимущим. После кончины его нашлось только три полушки.

В начале декабря 1708 года, во время утрени в соборной церкви, святитель Иларион внезапно заболел так сильно, что уже не мог идти в свои кельи, но был отнесен на руках. Сохраняя полное сознание, он исповедался перед духовником, причастился святых Таин и предал душу свою Господу 14 декабря 1708 года, на 77 году от рождения, после 26-летнего архипастырства. За час до кончины крестовый иеромонах Мефодий сказал ему: «Владыко святый, преподай последнее благословение благочестивому государю нашему, царю Петру Алексеевичу». Тогда умирающий святитель и при последнем издыхании показал свое смиренномудpиe. Он не захотел благословить просто рукою, но приказал подать себе честный крест и, приподняв его, благословил им. Мефодий продолжал просить благословения для государынь-цариц, для царевича Алексея Петровича, для царского синклита, для всего причта церковного, для всех православных христиан и, наконец, для братии Флорищевой пустыни. А между тем святитель осенял крестообразно честным крестом, наконец облобызал его, положить себе на грудь и вскоре скончался.

Отпевание тела блаженного митрополита Илариона последовало 30 декабря, при многочисленном стечении плачущего и рыдающего народа. Тело его погребено в северо-восточном углу соборной церкви, причем святость почившего святителя удостоверена исцелением страдавшей от злого духа девицы Ксении, служанки священника Суздальской Воскресенской церкви Василия Федорова.

В рукописном житии блаженном Илариона, написанном крестовым иеромонахом Мефодием, служившим при нем более 20 лет, сообщается еще несколько чудес и опытов прозорливости, совершившихся при молитвенном пособии святителя. Из них особенно замечательны два следующих.

Вдова царя Иоанна Алексеевича, царица Параскева Феодоровна, еще при жизни митрополита Илариона приезжала в Суздаль с тремя дочерьми, царевнами Екатериною, Анною и Параскевою, желая видеть святителя. В беседе своей он, по дару прозорливости, возвестил царице и царевне Анне нечто такое, что после совершилось в свое время. Впоследствии вступив на Русский престол, императрица Анна Иоанновна вспомнила пророчество, слышанное ею от святителя, и неоднократно посылала вклады из царской казны в Суздальскую соборную церковь и во Флорищеву пустынь на поминовение души митрополита Илариона.

Другое обстоятельство еще более замечательно. У одного из сродников царского дома, боярина Абрама Федоровича Лопухина, супруга его, боярыня Феодосия, родила сряду трех мертвых младенцев и весьма тем огорчалась. Одна знакомая женщина сказала ей: «Призови себе на помощь Илариона, митрополита Суздальского, может быть, по молитвам его, ты родишь живого младенца, потому что он помогает многим прибегающим к нему с верою». На это Феодосия сказала: «Будучи еще жив, он не показывал к нам особенной любви, а теперь я не знаю, как просить от него помощи». После того Феодосии явился во cне святитель Иларион и сказал ей: «Разве я сделал тебе какое зло или чем обидел тебя при жизни моей, что ты считаешь меня врагом себе? Призови меня на помощь, и дитя, которое ты носишь теперь во чреве, родится живым». Феодосия еще сама не знала в то время, что была беременна, но после этого сновидения стала усердно молить почившего святителя, чтобы испросил ей у Бога живое дитя. Молитва ее была услышана: она родила дочь, которую при крещении назвали именем святой Анастасии Узорешительницы. Обрадованная боярыня послала денежный вклад в Суздальскую соборную церковь, прося совершать панихиды при гробе митрополита Илариона, и вписала имя его в свой помянник. Это случилось спустя два года по кончине святителя.

Святостию своей жизни, молитвенной и многопостной, святитель Божий Иларион оставил по себе в народе живую память угодника Божия. Доныне многие притекают к его гробу и служат панихиды, ожидая богоугодных молитв и помощи его в тяжких недугах и горестях житейских. Особенно многие беременные женщины, не только в Суздале, но и в других городах, прибегают к нему с молитвою о счастливом чадорождении и имеют у себя живописное изображение митрополита Илариона. Mне случилось видеть этот портрет в Москве, у благочестивой и добродетельной княгини В–ой, которая сама прибегала и двум замужним дочерям своим советовала прибегать во время беременности к молитвенной помощи богоугодного святителя Суздальского.

В числе подвижников благочестия, просиявших в нашем отечестве святостию жизни и дарами благодати Божией по кончине, немного найдется таких, которые провели большую часть земного поприща среди мирских забот, в верном исполнении государственных и гражданских обязанностей, и только последние дни посвятили иноческой жизни. Таков был преподобный Варлаам Важский ²⁵.

Местом его деятельности была преимущественно Вага, или Важская область, принадлежавшая тогда к числу владений Великого Новгорода, еще вольного и независимого. Вагою называлось все пространство от верховья р. Ваги на севере до впадения ее в Северную Двину, около 400 верст в длину и до 200 верст в ширину²⁶, населенное полудиким племенем звероловов. Новгородцы давно знали этот край, брали звериными шкурами дань с туземцев, которых называли «заволоцкою чудью»²⁷, но до начала XIV века не заводили там постоянных поселений. Впрочем, считая Вагу в числе владений великого вольного города, они имели там своих правителей (наместников Новгорода на Ваге).

В 1315 году один из таких посадников, Василий Матвеевич Своеземцев, прозывавшийся также Едомским, положил первое начало мирной и промышленной колонизации Важского края Русскими поселенцами и особенно заботился об утверждении власти Новгородской над Заволочьем. Недовольные строгим его правлением Чудские князьки, или старшины – Азис Харитонец (Харитон), Рода (Иродион) и Игнатец (Игнатий), жаловались на него в Новгород князю Афанасию²⁸ и посадникам, но после примирились с ним и продали ему огромное количество земли²⁹. Таким образом возникла на Ваге «боярщина» ³⁰ Васильевская, или владение боярина Василия. Здесь впервые в том крае заведено хлебопашество и обширное скотоводство, попечениями Василия Матвеевича, которому помогал сын его Степан Васильевич.

Внук первого основателя Русского хозяйства на Ваге, Василий Степанович Своеземцев был человек добродетельный и богобоязненный, начальствовал, по словам жизнеописателя, «честно и праведно и ненавидел все злое». Он никогда не хотел воспользоваться чужим, хотя и мог бы делать это безнаказанно, как самый богатый и самый сильный человек в Заволочье, – черта характера, весьма замечательная в то время, когда произвол сильного легко попирал всякое право! Он верно и усердно служил своей родине – Великому Новгороду; в 1446 году он был там Посадником и вместе с некоторым Михаилом Яковлевичем предводительствовал Новгородским войском в Югорской стране, где едва не погиб от коварства югорцев.³¹ В том же году он являлся послом к похитителю великого княжения Шемяке для заключения с ним договора от имени Новгорода³², а в 1456, уже по смерти Шемяки, вместе с владыкою, святителем Евфимием, испросил мир у законного великого князя Василия Темного, прогневанного своеволием новгородцев, которые давали прибежище Шемяке и другим врагам его, удерживали княжеские пошлины, называли приговоры своего веча верховным законодательством и вообще держались того правила, что уступчивость благоразумна только в случае крайности. Смирив крамольников войною, великий князь, по просьбе владыки и посадника, согласился даровать мир Новгороду³³.

Это была последняя служба Василия Степановича Великому Новгороду. Он давно уже тяготился многими неправдами и клятвопреступлениями своих соотечественников. До тех пор он жил по большей части в Новгороде и редко посещал Вагу, хотя любил этот край, где провел первые годы молодости. Обширные владения его управлялись доверенными управителями. Заключив мирный договор с великим князем после неудачной войны, едва не сокрушившей самобытность Новгорода, Василий Степанович не хотел уже быть не только участником, но и свидетелем новых мятежей и вероломств необузданной вольницы и переселился на Вагу. Еще более, нежели дед и отец он употреблял огромные средства свои для пользы дикой страны, и особенно для просвещения ее жителей, которых большая часть коснела еще в язычестве. В разных местах своей «боярщины» он построил несколько храмов, снабдив их иконами, книгами и утварью³⁴. Вскоре по переселении на Вагу он основал иноческую обитель в честь святого апостола и Евангелиста Иоанна Богослова. Списатель жития повествует, что боярин Василий имел обычай проводить в молитве ночи пред праздниками. Накануне праздника Богослова, он, молясь ночью, внезапно услышал звон на западной стороне своего жилища и положил обет построить монастырь. Наутро он занялся выбором места. Два места понравились ему на берегу р. Ваги: восточный берег, более высокий, казался ему лучше левого, но он, не доверяя себе, хотел узнать волю Божию; три раза бросал жребий, и каждый раз выходил жребий западного берега. Тогда Василий Степанович сказал рабам своим: «Восточное место – твердое, а западное – не так крепко, однако люди будут жить здесь. Западная сторона им понравится, хотя и много будет хлопот от наводнений».³⁵ Обитель была поставлена на указанном месте, и в ней сооружены два храма – Иоанна Богослова и трех Святителей Вселенских.

Основатель монастыря щедро наделил его землями³⁶, но

сам оставался мирянином и жил по-прежнему в своем Пинежском городке³⁷. Исполняя заповеди Спасителя, он был питателем сирот, одеждою нагим, врачом болящих; в доме его все странники находили успокоение³⁸.

Незадолго до конца общеполезной жизни, приготовив душу к подвигам самоотречения делами благотворительности, постом и молитвою, Василий Степанович принял иноческое пострижение в Богословской своей обители с именем Варлаама, оставив жену и детей и передав им все свое богатство. Здесь отложил он свою знатность мирскую и, несмотря на глубокую старость, старался исполнять все монастырские послушания и служил братии, как последний слуга, подвизаясь в смирении и непрестанной молитве, работая Господу со страхом и любовию. Блаженный Варлаам преставился 19 июня 1462 года³⁹. Тело его было погребено в основанной им обители, по смиренному завещанию праведника, вне храма.

В 1552 году случился сильный разлив р. Ваги. Берег, на котором стоял Богословский монастырь, и прежде неоднократно подмываемый, теперь был оторван так, что самый храм едва уцелел. Тогда открылось много гробов, и в том числе гроб блаженного Варлаама; мощи его оказались совершенно нетленными, даже одежды были целы и крепки.

Вскоре Господь прославил угодника своего многими явлениями и чудесами. В 1557 г. был сильный голод во всей стране Заволочской. Игумен Богословского монастыря Паисий и братия, страшась скудости, положили не раздавать хлеба бедным, хотя прежде, по завещанию блаженного Варлаама, в день кончины его каждый год кормили всех бедных, сколько бы ни приходило их, и еще наделяли их зерновым хлебом. Блаженный Варлаам, питатель бедных при своей жизни, явился кормителем их и по смерти. Пред праздником после утрени игумен и братия, по обыкновению, заснули. Сперва Паисию, потом старшим из братии является Варлаам с жезлом в руке, с длинною белою бородою, как пишется он на иконе, и говорит строгим голосом: «Вы составили нечестивый совет, не хотите давать милостыню нищим, затворяете житницы мои для бедности. Ужели не понимаете, что затворяете себе Царствие Небесное? Знайте, что это место разорится в конец за такие дела ваши. Приказываю вам завтра, в день памяти моей, непременно кормить всех бедных. И раздайте им милостыню, чтобы простил вам Бог дерзость вашу». Вслед за этим явлением древний повествователь описывает исцеления весьма многих больных лихорадкою, слепых, расслабленных и бесноватых ⁴⁰.

Мощи преподобного Варлаама были свидетельствованы в 1630 году Новгородским митрополитом Киприаном. Тогда же написана служба и устроен во имя его придельный храм. Ныне мощи Важского подвижника почивают в приходской Богословской церкви⁴¹. В день преставления его, 19 июня, бывает крестный ход в эту церковь из г. Шенкурска.

Скажем несколько слов о потомстве преп. Варлаама. Сын его, Иван Васильевич Едомский, был в 1523 г. городовым прикащиком⁴² в Шенкурске. Ему дана была грамота, чтобы крестьяне, живущие на его землях, вместо «черных поборов» платили оброк Богословскому монастырю. Сын его Гавриил имел 13 сыновей и 2 дочерей. Один из первых Федор Гаврилович⁴³ основал в 1652 году в 15 верстах от Шенкурска, на Кваль-горах, при озере Юмзе, общежительную пустынь с церковью Предтечи и там скончался. Эта пустынь, с братиею постоянно из двух или трех старцев, содержалась усердием крестьян Едемских деревень, находящихся в окрестностях Шенкурска, а в 1752 году возобновил ее секретарь Важской воеводской канцелярии Степан Терентьевич Левечев, родственник Едомских. Он умер в 1790 году, и с того времени Предтеченская церковь пустыни приписана к Шенкурскому собору⁴⁴.

Не знаем, сохранился ли до нашего времени род Едомских в мужском поколении, но старшая из дочерей Гавриила Ивановича Акулина (она же и Ольга), супруга Даниила Григорьевича Строганова, была родоначальницею знаменитого рода Строгановых. Она скончалась в глубокой старости монахинею с именем Антонины.

«Сказую вам, братие, повесть дивну, бывшу в роде нашем». Так Каллистрат Осоргин, губной староста Муромский, начинает рассказ о жизни своей матери Юлиании. Воодушевленный сыновним чувством, он видел в ней совершеннейший идеал женщины – женщину праведную, и сохранил об ней память в назидание будущим поколениям.

Действительно, этот любопытный факт в нашей древней литературе делает честь нежному чувству старинного грамотного человека, а вместе с тем возвышает в наших глазах нравственное достоинство древнерусской женщины, которая, несмотря на тесный круг своей скромной деятельности, могла оказать такое благотворное влияние на своего сына. Особенный интерес этой повести состоит в

том, что она переносит нас в боярскую семью XVI века, так мало нам известную, и вращается около особы, которая составляет средоточие семьи – около верной жены и нежной матери.

Во дни царя и великого князя Ивана Васильевича при царском дворе его был некоторый муж благоверный и нищелюбивый именем Иустин, по прозванию Недюрев, саном ключник. И имел он жену боголюбивую и добрую, именем Стефаниду Григорьевну, дочь думного дьяка Лукина из пределов города Мурома. Жили они во всяком благоверии и чистоте, несмотря на глубокий разврат и свирепство тогдашнего двора, и было у них много сыновей и дочерей, много богатства и рабов множество. От них родилась и блаженная Юлиания. И когда ей было шесть лет от роду, мать ее померла; тогда взяла ее к себе в пределы города Мурома бабка ее, матери ее мать, вдова именем Анастасия Васильевна Лукина, по отцу Дубенская, и воспитывала ее во всяком благоверии и чистоте. А когда исполнилось блаженной девице двенадцать лет, бабка ее преставилась от жития сего. И заповедала она дочери своей Наталье Григорьевне Араповой взять внуку свою Юлианию к себе в дом и воспитать ее во всяком благочестии, потому что тетка ее имела своих дочерей–девиц и одного сына. Блаженная же от младых лет возлюбила Бога и Пречистую Его Матерь, премного почитала тетку свою и сестер и во всем была им послушна, сохраняла смирение и молчание, к молитве и посту прилежала. И за то тетка много ее бранила, а сестры двоюродные смеялись, потому что в такой молодости томила она свое тело; и говорили ей ежедневно: «О безумная! Зачем в такой молодости плоть свою изнуряешь и красоту девственную губишь!» – и часто принуждали ее с раннего утра есть и пить. Но она не вдавалась их воле, хотя с благодарностию все принимала; чаще же с молчанием от них отходила, потому что она была послушлива всякому человеку и с детского возраста кротка, молчалива и не величава. От смеха и всякой игры она удалялась; и хотя много раз от сверстниц своих на игры и песни пустошные была принуждаема, однако неохотно приставала к их сборищу и таким образом таила свои добродетели. Только о пряже и о шитье в пяльцах прилежание великое имела, и во всю ночь не угасал светильник ее. А сирот и вдов и немощных в веси той всех обшивала и всех нуждающихся и больных не оставляла без призрения. Все дивились ее разуму и добродетели. И вселился в нее страх Божий, и молитва тайная всегда была у ней на уме.

Девушку–сироту не учили грамоте, и это было как будто в порядке вещей для сироты, по понятиям того времени. Она во все время девичьего возраста ни разу не была в церкви: в деревне, где жила тетка, не было храма, он был в двух верстах, а обычай, не дозволявший девушке отлучаться из дома и являться среди чужих, благовидно прикрывал в глазах воспитателей опущение христианского долга⁴⁶. Тем не менее Юлиания была девушкою редкою по доброте. Благий смысл был наставником ее в добре, и страх Божий раскрывал смысл ее.

В то время девушки выходили замуж на 15-м году. Но Юлиания была сирота; ее не спешили пристроить и выдали замуж в 16-летнем возрасте. Сироте послал Бог мужа богатого и благородного, Юрия Осоргина, владельца села Лазаревского. В этом селе венчал их благочестивый священник Потапий, бывший потом, с именем Пимена, архимандритом Муромского Спасского монастыря. Благочестивый духовник много помогал Юлиании на новом пути жизни ее своими советами и наставлениями. После свадьбы она поселилась вместе с мужем в доме его родителей. Свекор ее, Василий Осоргин, был богат, добророден и известен царю, а свекровь, именем Евдокия, была также доброродна и смысленна. И имели они одного только сына и двух дочерей, и села, и много рабов, и всякого имения в изобилии. Видя сноху свою, возрастом и всякою добротою исполненную и разумную, старики радовались о ней, воздавали хвалу Богу и поручили ей править все домовное хозяйство. Она же со всем смирением послушание имела к родителям мужа, ни в чем не ослушивалась, не перечила, но много почитала их и все повеленное ими беспрекословно совершала, так что и свекор, и свекровь дивились, и все родственники их. И многие испытывали ее в речах и в ответах, она же на всякий вопрос давала благочинный и смысленный ответ; все дивились ее разуму и славили Бога.

Имела же блаженная из детства обычай всякий вечер довольно долго молиться Богу и коленопреклонение творить, по сту поклонов до земли и больше, и потом уже на сон преклонялась. Также и восставая от сна своего, довольно долго Богу молилась. И мужа своего наставила то же творить, как говорит апостол Павел: «Что веси, жено, аще мужа спасеши?» Скорбела блаженная о том, что «лучшей меры девственного жития не постигла», т.е. не осталась в девстве. «Можно, как сказано, и в мире с мужем живя, Богу угодить, и не всяк, сказано, постригаяйся спасется, но тот, кто сотворит монахов достойное; и кто в мире с женою живет и правит часть законную – лучше пустынника, не весь закон исправившего. Смиренный и добродетельный в миpe удивления достоин»⁴⁷.

И все это блаженная в себе размышляла и хотя с мужем своим совокупилась непорочным браком, но старалась и все прочие заповеди Христовы непорочно сохранять. Когда же муж ее пребывал на царской службе в Астрахани год или два, а иногда и три лета, в то время она все ночи без сна проводила, много Богу молилась; и не угасал светильник ее всю ночь. Продавая работу свою, деньги раздавала нищим. Была она «хитра пяличному делу» (т. е. мастерица шить в пяльцах). Многую милостыню тайно от свекра и свекрови творила. Только ведала это одна малая рабыня, с которою посылала милостыню нуждающимся. И все это делала по ночам, чтобы никто не узнал.

А днем домашнее хозяйство без лености правила. О вдовах и сиротах, как настоящая мать, заботилась: своими руками кормила и поила, омывала и обшивала. И совершилось на ней слово премудрого Соломона: «Жену добру аще кто обрящет, дражайши камени драгоценного таковая; богатства не лишится, и радуется о ней сердце мужа; аще где коснит, не печется ни о чесом же». Все в дому ее были одеты и насыщены, и каждому дело по силе его давала, а гордости и величанья не любила. Уменьшительным именем никого не называла и не требовала, чтоб ей кто на руки воды подал или ноги ее разул, но все сама делала. Разве по нужде, когда гости приходили, тогда ей рабыни «по чину предстояли» и служили. Когда же уходили гости, и то она себе в тяжесть вменяла и всегда со смиреньем, укоряя душу свою, говорила: «Кто же я сама, убогая и грешная, что предстоят мне такие же человеки, созданье Божие?»

Впрочем, иные рабы ее были неразумны, и непокорливы, и ленивы на дело, иные на словах перечливы и грубы. Но она все со смирением терпела, и все собою исправляла, и на себя вину возлагала, говоря: «Сама я перед Богом всегда согрешаю, а Бог мне терпит, – что же мне на них взыскивать? Такие же люди, как и я. Хоть и в рабство нам их Бог поручил, но души их, может быть, лучше наших душ цветут». И никого из провинившихся рабов она не наказала и не оклеветала, сама же много раз от свекра, и от свекрови, и от мужа своего принимала брань за беспорядки прислуги.

Но она ни от чего не смущалась, а, как столп непоколебимый, непреклонно стояла, всю надежду свою возлагала на Бога и на Пречистую Богородицу и великого Чудотворца Николая усердно призывала, принимая от него великую помощь, как сама она о себе поведала.

Однажды ночью восстала она по обычаю на молитву, а мужа ее не было дома. Ненавидящий же добра диавол с бесами своими, покушаясь от такого дела отторгнуть ее, своими мечтами великий ужас навел на нее. Она была тогда еще молода и неопытна, сильно испугалась, легла опять на свою постель, окуталась одеялом и крепко заснула. Во сне увидала она множество бесов, пришедших к ней со всяким оружием, чтоб убить ее; и стали ее давить, говоря: «Если не перестанешь от такового начинания, то убьем тебя тотчас же». Она же во многом страхе возвела очи свои к Богу и Пречистой Богородице и призвала на помощь святителя Николая. Немедленно явился перед ней святитель, держа в руках великую книгу, и начал ею бить бесов, и разогнал их всех, и как дым исчезли они. Тогда воздвиг он десницу свою, и благословил блаженную Юлианию, сказав: «О дочь моя! Мужайся и крепись и не ужасайся бесовского прещения! Потому что сам Христос повелел мне хранить тебя от бесов и злых людей». Она же, пробудившись, наяву увидала мужа святолепного, выходящего из храмины. Тотчас встала, пошла за ним, но никого не видала, и дверь комнаты крепко была заперта по обычаю.

Вскоре после того гнев Божий постиг Русскую землю, наказуя нас за грехи наши. Наступил великий голод, от которого много людей померло. Она же многую милостыню творила тайно от всех. Брала у свекрови себе пищу, будто бы на утреннее и полуденное яденье, а отдавала нищим. А сама она из детства только дважды в день вкушала пищу, а до обеда и после обеда до ужина никогда не ела. Видевши то, свекровь говорила ей: «Радуюсь я, невестушка, что ты чаще стала есть, но дивлюсь, как изменилась ты нравом! Когда хлеба было в изобилии, не могли мы тебя принудить к раннему и полуденному яденью. Теперь же в миpe оскудение пищи, а ты берешь себе и завтрак, и полдник». Она же, желая утаиться, отвечала: «Когда я еще не родила детей, не хотелось мне есть; а как начала родить, обессилела и не могу досыта наесться, и не только днем, но и ночью много раз хочется мне есть, и мне стыдно у тебя просить пищи». Слыша это, очень рада была свекровь и посылала ей пищи довольно и на день, и на ночь, потому что у них в дому ни мало не было оскудения: в прежние годы скоплено было много жита. Она же, принимая пищу от свекрови, сама не ела, но все раздавала нуждающимся.

Когда же кто из нищих умирал, нанимала она обмыть его, и покупала «умиральные ризы» (саван), и на погребение посылала деньги. И когда видела в селе своем мертвеца погребаемого, знакомого или незнакомого, всегда довольно молилась о душе его.

Вскоре после голоду был на людей сильный мор. Многие помирали болезнию, прозванною «пострелом». И многиe из боязни в домах своих запирались, язвенных к себе не пускали и к одежде их не прикасались. Блаженная же Юлиания, тайно от свекра и свекрови, зараженных многих своими руками в бане обмывая, служила им и Бога молила об исцелении. Многих нищих в то время схоронила она на свой счет.

Прожив таким образом много лет у свекра и свекрови, ни в чем она их не преслушалась, не роптала, но как родная дочь своих родителей почитала, и преставились в глубокой старости ее свекор и свекровь в монашеском чине. Она же пением и псалмами надгробными и благолепным погребением почтила их и многую милостыню по них монастырям и церквам раздавала, заказав церковное поминовение, трапезы в дому своем поставляла иepeям и монахам и нищим, вдовам и сиротам, всех приходящих довольно пищею угощала и всех просила, чтобы молились Богу за души преставльшихся. Ежедневно посылала милостыню к узникам, даже до сорокового дня, а мужа ее тогда не было дома: он находился, по долгу службы, в Астрахани. Она же много имения на милостыню расточала не только в то время, но и после всегда творила память по умерших. И всю движимость свекра своего и свекрови по них в память раздала нищим.

Сама же на добродетель обратилась больше прежнего. И так поживши с мужем своим много лет в добродетели и чистоте, по закону Божию, родила десятерых сыновей и трех дочерей. Из них четверо сыновей и две дочери во младенчестве померли; а шестерых сыновей и одну дочь она с супругом своим воспитала, прославляя Бога, потому что помнила слова апостола Павла к Тимофею: «Жена спасется чадородия ради». Об умерших же младенцах благодарила Бога, взывая: «Господь даде, Господь и взят». Потому что слышала она слова Златоуста: «Блаженных младенцев блаженное почивание, ибо о чем имут дати ответ? Никакого искуса греховного не сотворили. Причтены они с сынами Иова и с избиенными от Ирода младенцами, и славят Бога вместе с ангелами, и о родителях своих Бога молят». Потому об умерших детях она не скорбела, а о живых веселилась.

Но ей суждена была скорбь, тяжкая для материнского сердца: старший сын ее был убит слугою. Это сильно огорчило ее, но она еще имела столько твердости, что утешала супруга своего. Скоро после того другой сын убит был на царской службе – она и эту потерю перенесла благодушно. Однако эти две потери так потрясли ее, что она сильно упрашивала супруга дозволить ей вступить в монастырь. Супруг удержал ее. «Твое дело, – говорил он, – воспитывать детей для Господа». Он читал ей книги Козьмы пресвитера и других блаженных учителей, где сказано: «Не спасут нас ризы черные, если не по монашескому чину живем; и не погубят нас ризы белые, если богоугодное творим. Кто, не стерпя нищеты, отходит в монастырь, не думая пещись о детях, тот не труда ищет и не любви Божией, но хочет только отдыхать. А дети осиротевшие плачутся и клянут, говоря: зачем же родители наши, родив нас, оставили в такой бедности и нужде? Если и чужих сирот велено кормить, то тем больше не морить своих». И многие другие божественные писания читал он пред нею.

Юлиания оставила свое намерение, сказав: «Воля Господня да будет». Но умолила своего мужа не иметь с нею супружеского союза, хотя и жить вместе. И сделала отдельные постели, но в одной комнате. Мужу своему устроила обыкновенную постель, на которой он и прежде спал. Сама же, как птичка из сетей вырвавшись, отверглась от всего мирского и к единому Богу всею душою своею обратилась. Пост и воздержание паче меры восприяла: по пятницам вовсе не вкушала, и затворялась одна в отходной клети, и там в молитвах упражнялась; по понедельникам же и по средам однажды в день сухояденье без варева вкушала. А по субботам и воскресеньям в дому своем трапезу поставляла причту, и вдовам, и сиротам, и своим домочадцам, тогда и сама выпивала одну чарку вина, не потому чтобы любила вино, но чтобы не оскорблять гостей. Помнила она заповедь Спасителя: «Когда творишь пир или вечерю, не зови родню свою, ни соседей богатых, чтобы и они потом тебя позвали; но зови нищих, слепых и хромых, бедных, которым нечем воздать тебе. И воздастся тебе в воскресение праведных». Потому блаженная больше всего пеклась о нищих. Сна же только с вечера час один или два принимала. Ложилась на печи без постели; только дрова под голову клала, а под бок железные ключи – и так тело свое удручала. Не желала она покоя, но ложилась, пока не засыпали ее рабы; а потом вставала на молитву, и всю ночь без сна пребывала, и со слезами Богу молилась до заутреннего благовеста. Потом шла к утрене и к литургии, в течение же дня рукоделью прилежала, дом свой богоугодно устрояла, рабов своих пищею и одеждою довольствовала и задавала дело каждому по силе. Бедным во всем помогала, и всякой добродетели образ проходила и, просто сказать, по Иову, была она око слепым и нога хромым, бескровным покров и нагим одежда. Плакалась, видя человека в беде, с рабами же как с родными детьми обходилась, не любила гордости, ни величания, была для них истинная мать, а не госпожа. Провинившимся рабам или рабыням вместо угрозы милование творила и от Божественных Писаний поучала, а не бранью и побоями. Хотя она и не умела грамоте, но любила слушать чтение Божественных книг и какое слово слышала, внятно понимала и неудобовразумительное толковала другим и всегда со слезами говорила о том, какими делами можно умолить за себя Бога и как подражать житию древних угодников Божиих.

Иных же ее добрых дел невозможно пересказать, ни на письме передать. Не знаю, какого бы доброго дела она не сотворила. «Какими словами восхвалить труды ее? Плача ее кто испишет? Милостыни ее кто изочтет? Где же говорящие, будто в мире нельзя спастись? Не место спасает, но ум и изволение к Богу. Адам в раю, как в великом отишье, утопился, а Лот в Содоме, как в морских волнах, спасся. Скажешь, что нельзя среди «чади» спастись? А вот блаженная Юлиания и с мужем пожила, и детей рождала, и рабами владела, а Богу угодила, и Бог прославил ее».

Спустя десять лет по разлучении от супружеского ложа муж Юлиании скончался. Она раздала милостыню по церквам и монастырям, молилась о душе его усердно и детям говорила: «Не плачьте о нем много, дети мои! Смерть его говорит нам, что и нам надобно готовиться на суд. Вместо слез творите милостыню по силе и храните между собою любовь». Хотя получаемые доходы были уже в руках у сыновей, но щедрость ее для бедных до того доходила теперь, что по временам не оставалось у нее ни полушки; занимая у детей деньги на одежду себе, она отдавала одежду нищему, а сама ходила без теплой одежды зимою. Отягчая себя подвигами для Господа, она клала под босые ноги в сапоги ореховую скорлупу и так ходила, удручая тело свое. Знакомые говорили ей: «Что в такой старости тело свое томишь?» Она же отвечала им: «Разве не знаете, что тело душу убивает? Убью же сама тело свое и порабощу его, да спасется дух мой». А другим говорила: «Недостойны страданья нынешнего века против будущей славы». И еще говорила: «Сколько усохнет тела моего, того уже не будут есть черви в оном веке». Господь призирал милостиво на ее подвиги. Однажды зима была весьма суровая, так что земля от морозов трескалась; блаженная Юлиания, не имея ни одежды, ни обуви, несколько времени не ходила в храм; ей тогда было уже за 60лет. Священник церкви св. Лазаря, пришедши к утрене в храм, внезапно услышал голос от иконы Богоматери: «Иди скажи милостивой вдове Юлиании, что напрасно не ходит она в церковь. Домашняя молитва приятна Богу, но не так, как церковная. А вы уважайте ее, Дух Божий почивает на ней». Священник, испугавшись, прибежал к Юлиании и в слух всех рассказал, что слышал. Смиренная раба Божия огорчилась таким рассказом священника. «Ты в прелести, – говорила она. – Кто я грешная, чтобы удостоиться такого приглашения?» Она заклинала священника и всех слышавших не говорить о том ни слова ни при жизни, ни по смерти ее. Потом пошла в храм и отслужила молебен Богоматери. С того времени, невзирая ни на какую погоду, ходила она в церковь, когда только бывало богослужение. В доме же что бы ни делала –ела ли или пила, постоянно творила молитву Иисусову.

Так прожила она девять лет вдовою и дожила до царствования Бориса Годунова. Был в то время сильный

голод по всей Русской земле, так что многие ели всякое скверное мясо и даже плоть людей умерших. И множество народа перемерло голодом. Тогда в дому блаженной великое было оскудение пищи, потому что не выросло посеянное в землю жито, а кони ее и рогатый скот околели с голоду. Только молила она детей и рабов своих, чтобы ничего чужого не трогали, не воровали и не грабили; а что осталось у ней от скота, а также одежды, посуду и всякую утварь распродала на жито и тем челядь свою кормила и милостыню довольную просящим подавала. И дошла она до последней нищеты, так что в дому ее ни единого зерна жита не осталось, но и от этого не смутилась, возлагая упование на Бога. В то время переселилась она в село свое, называемое Вочнево, в пределах Нижегородских. И не было там церкви ближе двух верст. Потому, старостию и нищетою будучи одержима, не ходила она в церковь, но дома молилась и о том немало скорбела.

Когда великая нищета умножилась в доме ее, она собрала своих рабов и сказала им: «Голод обдержит нас, видите сами. Если кто из вас хочет, пусть идет на свободу и не изнуряется меня ради». Благомыслящие между ними обещались с нею терпеть, а другие отошли. С благословением и молитвою отпустила она их и не держала на них гнева. Оставшимся рабам велела собирать траву, рекомую лебеду, и кору с дерева, называемого «илим» (вяз), и из этих припасов велела готовить хлебы, и тем сама питалась, и детей и рабов кормила. И молитвою ее был тот хлеб сладок, и никто в доме ее не изнемогал от голода. Тем же хлебом она и нищих питала и, не накормив, никого из дому не отпускала; а нищих было в то время бесчисленное множество. Соседи говорили

нищим: «Что к Юлиании в дом ходите? Она и сама голодом умирает». Нищие отвечали: «Много сел мы обходим и чистые хлебы собираем, а так в сладость не наедаемся, как сладок хлеб у этой доброй вдовы». И соседи, для испытания, посылали к ней за хлебом, ели его и дивились, говоря:      «Горазды рабы ее

печь хлебы», – а того не разумели, что молитвою ее хлеб был сладок. Могла бы она умолить Бога, чтобы не оскудевал дом ее, но не противилась смотрению Божию, терпя благодарно и ведая, что терпением приобретается Царствие Небесное. И терпела в той нищете два года: не опечалилась, не смутилась, не роптала и не изнемогала нищетою, но была еще веселее прежнего.

По окончании голода Юлиания с семейством своим снова переселилась в село Лазаревское. Когда приблизилось время ее кончины, в самый день Рождества Христова она заболела и была больною шесть дней. Но и в эти дни сама ночью вставала на молитву, так что слуги смеялись и говорили: «Что это за больная?» В самый день кончины, рано утром, призвала она духовника своего, исповедалась и причастилась святых Таин; потом благословила детей и заповедовала им жить в страхе Божием. «Еще с юности, – присовокупила она при том, – сильно хотела я облечься в иночество, но по грехам моим Бог не сподобил меня сей милости. Слава Богу за все!» Она велела уготовить кадило и фимиам вложить в него, и целовала всех бывших при ней, и всем мир и прощение подавала. Потом легла, трижды перекрестилась, обвила четки около своей руки и сказала последнее слово: «Слава Богу всех ради! В руце Твои предаю дух мой. Аминь!» И предала душу свою в руки Господа, Которого измлада возлюбила. Это было 2 января 1605 года. Омыли и положили тело ее в клети. И в ту ночь видели там горящие свечи, а весь дом исполнился благоухания.

В ту же ночь явилась она одной рабыне и повелела, чтобы положили тело ее у церкви св. Лазаря, друга Божия, подле мужа ее.

Сын Юлиании Каллистрат заключает повесть свою о ней следующими словами: «Мы о житии ее никому не поведали до тех пор, пока не преставился сын ее Георгий. Тогда, копая ему могилу, обрели мы тело ее, кипящее миром благовонным. И оттого понудился я написать житие блаженной родительницы моей, убоявшись, чтобы смерть не предварила меня и чтобы не предано было оно забвению. А написал я вкратце, малое от многого, чтобы не дать большого труда и переписывающим, и читающим. Вы же, братиe и отцы, не зазрите мне, что написал, будучи груб и нечист. И не думайте, чтобы это было ложно, ради родства материнского. Видит всевидящее Око, Владыка Христос Бог, что не лгу».

От мира, найденного в гробу блаженной Юлиании в 1614 г. (при погребении сына ее Георгия), многие больные получали исцеление. Другие недужные исцелялись после молитвы над гробом Юлиании. В числе их дети помещика Червева, страдавшие от ран, из которых текла кровь, и не владевшие руками, после молитвы над гробом праведницы исцелились; точно так же слепой женщине возвратилось зрение; расслабленный и скорченный Андрей совсем выздоровел⁴⁸. И доныне жители Мурома чтут память блаженной

Юлиании и отправляют панихиды над могилою ее в селе Лазаревском, в 4 верстах от города. Во многих семействах сохранился благочестивый обычай прибегать с молитвою к праведнице пред выдачею девиц в замужество.