Афонский паломник

Летом 1898 года святой Нектарий отправился паломником на Афон – Святоименную Гору, о которой всегда с вожделением помышлял и куда по изгнании из Египта хотел удалиться. При нем была рекомендательная грамота Вселенского Патриарха Константина V, среди прочего содержащая следующий текст:

«Высокопреосвященный Митрополит Пентапольский кир Нектарий, директор Ризарийской семинарии в Афинах, прибывает в святое Ваше место для благоговейного поклонения, равно как и для посещения монастырских книгохранилищ. Посему, с особым удовольствием рекомендуя Вашей Святости Его любезное Нам Высокопреосвященство, нимало не сомневаемся, что и Священный Кинот²⁰⁹, все святые игумены, проистамены²¹⁰ и отцы здесь сущих святых обителей примут Его со всей подобающей его сану и должности честью и уважением и изъявят готовность оказать посильные услуги для благовспомоществования намерению, коим он вдохновлен».

29 июня²¹¹ Нектарий Кефалас прибыл в Дафни – пристань Святой Горы и, по одним сведениям, направился прямо в Карею (местопребывание Священного Кинота), а по другим – провел ночь в монастыре Ксиропотам (лежащем на середине пути к столице афонского монашества), где наряду с другими святынями поклонился хранящейся там самой большой частице Креста Господня. На другой день Священный Кинот разослал монастырям предписание:

«Двадцати святым и честны́м обителям Святой Горы Афонской.

С радостью извещаем Их Высокопреподобия святых игуменов и эпитропов²¹² честных обителей, что в святое место наше прибыл вчера Высокопреосвященный митрополит Пентапольский господин Нектарий Кефалас, директор Ризарийской Духовной семинарии в Афинах, для благоговейного поклонения, равно как и для посещения книгохранилищ, имеющихся в наших монастырях. Его Высокопреосвященство митрополит Пентапольский, представленный нашему Священному Киноту Патриаршей рекомендательной грамотой, является одним из самых просвещенных и выдающихся иерархов Восточной Православной Церкви. Он известен многими и разнообразными духовными сочинениями, богословскими и иными, в особенности же своим бескорыстным и пламенным стремлением к духовному и нравственному назиданию верующих, над чем трудится в продолжение многих лет неленостно и весьма благоуспешно, почему и ревнители Церкви в Элладе вполне заслуженно вручили Ему заведование одной из лучших наших Духовных семинарий. Ввиду того что Его Высокопреосвященство посещает святое наше место впервые, Мы настоятельно рекомендовали бы Вашему Высокопреподобию принять его со всей подобающей сану и должности честью и уважением, охотно оказывая посильные услуги для благовспомоществования желанию, коим он вдохновлен. При сем предъявляем Вам полученное от Его Святейшества Вселенского Патриарха разрешение на невозбранный доступ. В заключение братски просим, чтобы [при перемещении] из обители в обитель Ему оказывалось содействие кем-либо из проистаменов святых монастырей.

За всем сим остаемся Вашего Высокопреподобия во Христе братиями.

Карея, 30 июля 1898 года.

Все в общем собрании антипросопы²¹³ и проистамены двадцати святых и честных обителей Святой Горы Афонской».

В словах карейских отцов нет преувеличения, ибо к тому времени они были достаточно наслышаны о Нектарии Пентапольском. Еще за три года до этого Священный Кинот, высоко оценивая сочинения владыки, приобрел 112 экземпляров «Сокровищницы духовных и любомудрых речений».

Посетив в Карее исторический храм Протата²¹⁴, святой Нектарий поклонился общеафонской святыне – чудотворному образу «Достойно есть», с восхищением обозрел знаменитые фрески Мануила Панселина. По обычаю приходящих сюда архиереев он участвовал в некоторых службах, от которых пришел в глубокое умиление, знакомое лишь афонским паломникам, особенно посетившим Святую Гору впервые.

Здесь же наметил он и программу посещения всех знаменитых и доступных ему мест монашеского полуострова. В скуфье, простой монашеской рясе и грубых башмаках Пентаполец проделывал многочасовые переходы пешком, на животных (которых с готовностью предоставляли ему монахи) и лодках. Побывал во многих монастырях, кафизмах²¹⁵, каливах²¹⁶, келлиях²¹⁷, скитах и исихастириях²¹⁸. Во время продолжительных странствий по девственным местам Святой Горы, с постоянно открывающимися видами на темно-голубую гладь моря, среди густых лесов из высокоствольных каштанов, островерхих кипарисов и елей, в этой поистине райской стране, оглашаемой журчанием родников и пением птиц, он, великий любитель природы, ощущал особую близость Творца.

В святых храмах смиренный паломник поклонялся Честному Древу, мощам мучеников и преподобных (с тем же благоговением, с каким и мы поклоняемся ныне его мощам), чудотворным образам в иконостасах и настенных росписях, восхищался искусством благоговейных мастеров, трудившихся, как известно, со страхом Божиим, с постом и молитвой, чем освящались и сами их творения. Там завязалась у него дружба со святыми иноками – киновитами и отшельниками, у которых он, образец смиренномудрия, учился жительству по Христу.

За богослужением – возвышался ли владыка на архиерейском месте, стоял ли в скромной стасидии²¹⁹, за истекшие века до блеска отполированной локтями множества монахов, преклонял ли колени на каменных плитах, орошенных потоками слез и изборожденных следами бесчисленных «метаний», внимал ли дивным песнопениям или взирал на братий, неподвижных, словно тени в полумраке храма, – ум и душа его были устремлены к горнему, а в памяти невольно вставали, быть может, обитель Неа Мони и скит Овчей горы на Хиосе тех далеких времен, когда он был простым иноком.

И подобно всем паломникам, особое умиление испытывал он, когда за византийской литургией в храмах Протата, Ксиропотама, Ватопеда, Великой Лавры и других звучали прошения «о приснопамятных ктиторах Пульхерии, Романе, Никифоре (Фоке. – С. Д.) и Иоанне (Цимисхии. – С. Д.)», – и это во времена турецкого господства над Святоименным местом! Как человек обширной учености, митрополит Нектарий не уставал дивиться несказанным сокровищам монастырских ризниц и, сколько позволяло время, просматривал особо заинтересовавшие его рукописи.

За время посещения Вертограда Пречистой он побывал, разумеется, в ближайшем к Карее монастыре Кутлумуш и во всех обителях – главенствующих и зависимых от них – на восточной стороне полуострова. Навестил и Ватопед, много помогавший ему в книгоиздании.

Середина июля застала владыку в Великой Лавре, куда он возвращался потом на праздник Преображения Господня. Поднявшись оттуда выше, Пентаполец оказался на южном склоне Святой Горы, где также расположены знаменитые скиты, эримитирии²²⁰ и монастыри. Здесь он посетил келлию преподобного Нила, а затем сошел вниз поклониться его пещере.

Как гость Кавсокаливийского скита, митрополит был радушно принят в каливе известных иконописцев Иоасафеев, постоянно подписывавшихся на его книги. В скитской книге посещений сохранилась запись, сделанная рукой владыки 28 июля 1898 года: «Пустынным живот блажен есть, Божественным рачением воскриляющимся»²²¹. Здесь познакомился он и с монахом-иконописцем Панаретом Кавсокаливитом, который в 1908 году организовал подписку на новую книгу владыки «Псалтирь пророка и царя Давида», а еще позже, в 1911 году, посетив его на Эгине, взял на себя расходы по изданию первого тома «Истории схизмы». Исполненный высочайшего благоговения к Святоименному месту и глубокой признательности к насельникам Афона, и притом будучи сам истинным монахом, автор посвятил свой труд «Пресвятой Владычице нашей Богородице и Приснодеве Марии, державному Покрову и Предстательству Святой Горы и всех православных христиан».

Побывал он, по всей вероятности, и в келлии Честно́го Креста на пути между Кавсокаливией и Керасьей, где подвизался еще молодой в ту пору отец Авимелех Бонакис (1872–1965), с которым они делились впоследствии иноческим опытом. И когда в 1913 году тот искал новое место подвигов за пределами Афона, владыка Нектарий посоветовал ему избрать остров Скиафос. По кончине Пентапольца старец Авимелех почитал его как святого. Так, 27 апреля 1940 года он писал из святогорского скита Малая Анна игумении Кехровунийского монастыря Феодосии: «Сегодня, по сравнению с вчерашним днем, чувствую себя лучше после того, как раз-другой испил воды с сосновых игл над могилой святого Нектария. Пошлю их и Вам немного в конверте, когда окончательно выздоровлю и спущусь в Дафни».

Придя в исихастирий братства Даниилеев, что в Катунаках, владыка назвался простым монахом. Здесь, помимо богослужения, глубокий след в его душе оставило общение с самим старцем Даниилом Смирниотом (или Катунакиотом) и другими отцами. На пути к труднодоступной, но освященной подвигом и трудами отшельников Каруле он был «разоблачен». Это случилось при встрече с одним прозорливым подвижником (чье имя, к сожалению, осталось неизвестным²²²). Никогда прежде не видев владыку, тот внезапно укорил его спутника, иеромонаха Даниила Иеропсалта²²³ (из общины старца Даниила), который из-за тесноты горной тропы шел впереди: «Как ты мог, брат, опередить Пентапольца, который давно уже причтен к святым иерархам?».

Посещение Святой Горы на всю оставшуюся жизнь связало митрополита Нектария с братством Даниилеев и его старцем монахом Даниилом²²⁴. Первым знаком уважения к старцу и подвизавшимся там отцам стал антиминс, который он освятил и отправил в Катунаки еще до своего путешествия на Афон. Этот антиминс имеет надписание: «Жертвенник Божий, устроенный для священнодействия на нем, освящен митрополитом Пентапольским Нектарием в году от Рождества Спасова 1898, в месяце марте индиктиона...».

Позже, в марте 1903 года, святой Нектарий обратился к отцу Даниилу с утешительным посланием, чтобы поддержать его в скорби, причиненной одним мошенником. Пользуясь доверчивостью старца, тот выманил у него 50 лир – специально взятых в долг у начальства Великой Лавры – в виде подписного взноса за готовящееся будто бы издание творений Иоанна Златоуста. Помимо письма²²⁵, владыка для пущего утешения отправил катунакскому подвижнику собственный комплект сочинений Златоуста в 13 томах, редкого и очень дорогого венецианского издания Монфокона. А в 1908 году святой Нектарий обратился к старцу как опытному устроителю монашеского общежития с просьбой составить для окормляемых им эгинских монахинь руководство, которое позволило бы им успешно проходить иноческое поприще. Просьбу эту мудрый агаорит²²⁶ исполнил с поразительным смирением и послушанием, о чем свидетельствует его письмо на Эгину от 8 сентября 1908 года²²⁷.

Эти усилия Нектария Пентапольского, как и сердечная его благодарность за предпринятый труд, вызвали глубокий отклик в душе отца Даниила. В октябре 1909 года он написал Феодоре Карици (будущей монахине Феодосии Кехровунийского монастыря на острове Тинос, которой послал и копию названного руководства с приложением выдержки из письма владыки), что «содержавшиеся [в присланном руководстве] наставления удались молитвами святого иерарха» и «смиренномудрого отца». Годом позже старец назвал Пентапольца «мужем высочайшей святости... украшенным добродетелями и не уступающим древним святым отцам». И прибавил: «О сколь велик сей отец Церкви нашей! Поистине, новым Василием Великим кажется... прозорливейший сей отец».

Через три года письмом от 18 августа 1913 года владыка просит отца Даниила подыскать «на Святой Горе келлию, где-нибудь на южной стороне, удобную, имеющую огород, воду и по возможности храм», где могли бы поселиться два его духовных чада, ищущих монашества. И здесь же сообщает о своем намерении «ненадолго прийти на Святую Гору ради освежения духовного». Просит он и «озаботиться приисканием доброго и искусного старца, готового взять на себя окормление испытуемых чад наших, которые нуждаются в благом наставнике для приведения на путь подвига и укрепления на духовную брань примером его и словом»²²⁸. Ответ Даниила Катунакского (от 5 сентября 1913) показывает, что просьба эта осталась неисполненной не только за отсутствием нужной келлии, но и ввиду серьезных затруднений, с которыми столкнулись попытки найти наставника, способного, как писал он святому, «возложить на себя окормление духовных Ваших чад». Поскольку владыку вполне удовлетворили объяснения старца, дело тем и окончилось. Этому немало способствовали и другие обстоятельства: сперва ухудшение его шаткого самочувствия из-за волнений по поводу эгинской общины, а позже – начало Первой мировой войны.

Кроме отца Даниила, в постоянном общении с Пентапольцем находился еще один катунакиот – иеромонах Афанасий, через которого исихастирий Даниилеев осуществлял связь с внешним миром. Покидая – разумеется, изредка – Святую Гору, он не упускал случая посетить владыку. Первая их встреча после Афона произошла на Эгине (15–16 ноября 1909), где иеромонах Афанасий сослужил митрополиту Нектарию в соборном храме Свято-Троицкой обители.

Неизменно внимательный к нуждам исихастирия, Пентаполец посылал туда книги и деньги, заказывал тамошним мастерам иконы. Так, кроме упомянутого издания творений Златоуста, он отправил в Катунаки свыше 100 экземпляров книг своего сочинения и приобрел там несколько икон, в том числе одну с изображением святых жен Феодосии, Кириакии и Параскевы (в настоящее время помещается в алтаре Троицкого храма над жертвенником) и большой образ Всесвятой, перед которым постоянно молился сам. Эти заказы упомянуты в письме старца Даниила (февраль 1916): «Не меньшую радость доставил нам заказ на иконы от Высокопреосвященного Пентапольского и то попечение, которое он проявляет о нас. Нам надлежит поминать его в числе первых, как покровителя и отца нашего». А в знак признательности за советы и прямую помощь в строительных работах по расширению исихастирия катунакиоты внесли его имя в свой синодик, поминая с тех пор «как ктитора, отца и игумена». Узнав об этом, растроганный владыка написал отцу Даниилу: «Сердечно благодарю за их воссылаемые к Богу моления обо мне, твердо веруя, что они будут мне во спасение»²²⁹.

В наши дни даниилеи, дорожа своей особой связью с Нектарием Пентапольским, хранят как великое сокровище и источник освящения часть его мощей (передана в 1997), простую монашескую скуфью (прислана в 1921 г. игуменией Ксенией) и собственноручные дары – антиминс и книги.

Придя в скит Малая Анна, владыка посетил подвизавшихся там отцов, и среди них иеромонаха и духовника Савву, внимательного читателя и постоянного подписчика его сочинений. Здесь же встретились ему многие монахи, которые, по словам архимандрита Гавриила Дионисиата²³⁰, «таинством покаяния и отеческим вразумлением утешили, утвердили в вере и направили к небу тысячи душ». И нет сомнений, что он, не ограничиваясь духовными беседами, как истинный христианин, всегда ощущающий в себе сродную человеческому естеству греховность, преклонял главу под ветхую, истертую епитрахиль какого-нибудь прозорливого старца и просил оставления во всем, чем по немощи согрешил. Общался он, в частности, с епископом бывшим Метрийским Досифеем, иеромонахом Миной (Мавровуниосом) и монахом Иоасафом.

Епископ Досифей был, как передают, мужем «высочайшей святости и подвига». Занимая сперва кафедру Синадскую, а с 1874 по 1879 год – Метрийскую²³¹, он попросился на покой и ушел на Святую Гору. А в последние дни жизни сложил с себя архиерейство и стал монахом²³². Вот какие знаменательные строки посвятил ему в письме владыке Нектарию от 23 июня 1915 года другой насельник Малой Анны монах Иоасаф:

«Сегодня передаю Вам, по собственному его наказу, братское целование Преосвященного Метрийского, который, восхотев постричься в монахи, изумил нас высотой и чистотой внутреннего своего устроения. Когда пришло время пострига, он, приняв в руки все знаки архиерейского достоинства и став пред Царскими вратами, произнес дрожащим голосом со слезами: “Христе мой, сорок лет аз, грешный, исполнял этим служение архиерейского звания и сегодня вручаю их Тебе, испрашивая прощения. Хочу стать монахом; никто меня не принудил – нет, но сам желаю старость свою окончить в покаянии добром”. Очи всех устремлены были на такое невиданное прежде таинство».

Монах Досифей прожил после того еще три месяца, а 23 сентября 1915 года тот же отец Иоасаф сообщил святому Нектарию, что

«Преосвященный Метрийский наш опочил и преселился в вечные обители. Накануне Рождества Пресвятой Богородицы он, призвав нас, сказал: “Братие, аз умираю и молю вас завтра соборовать меня и приобщить”. Наутро, еще до Божественной литургии, у него немного поднялась температура, и мы причастили его Святых Таин. По Святом Причащении он, слегка приподнявшись, обозрел поочередно каждого, а засим, преклонив главу, безмолвно и безмятежно предал дух Богу в тот же день и блаженный час. Он оставил по себе дивные воспоминания, и в нем имели мы утешение. Сообразуясь с владычним достоинством почившего, мы призвали на погребение двадцать восемь иереев и положили его внутри двора, возле могилы Патриарха. Братски молю Вас поминать его».

С благодатным иеромонахом Миной владыка Нектарий общался двое суток напролет. Вспоминая об этом, современники-агиориты умалчивают о содержании их бесед. Но известно, что встревоженный послушник отца Мины, постучав в дверь его кельи с намерением узнать, не случилось ли чего, услышал в ответ: «Ах, блаженне, и пяти минут не прошло, как мы беседуем с Высокопреосвященным Нектарием! Не позволишь ли нам еще самую малость?».

Монах Иоасаф был родом из Мадита – восточнофракийского городка неподалеку от Силиврии. Он подвизался в ныне заброшенной каливе Святого Иоанна Златоуста. Старец Гавриил Дионисиат называет его «препростым, но рассудительнейшим»²³³. В этой каливе Пентаполец гостил два-три дня. Отсюда и пошла его переписка с отцом Иоасафом. Письма смиренного монаха поистине умилительны.

Вот одно из них, от 1 июня 1905 года:

«Владыка святый, молю усердно: простри ко мне святую твою десницу и от всего сердца благослови! Приблизи ее, да облобызаю благоговейно; простри и молитву, и святые владычные твои уста на утешение мне, да молитвами твоими возмогу достигнуть хотя бы начала покаяния».

Или от 1 сентября 1913 года:

«Ты понуждаешь меня забыть о теле, понуждаешь дивиться высоте твоей добродетели и блаженной ненасытности твоей, которая объемлет все прекрасное, все божественное наряду со всеми духовными совершенствами и [притом] соблаговоляет писать мне и недостойную, уязвленную душу мою почитать братской... О Владыко мой! О благословенная глава²³⁴ моя!».

И когда по какой-то причине святой замедлил ответить отцу Иоасафу, тот написал, что хорошо сознает различие между епископом – в особенности таким безупречным, как Нектарий Пентапольский, – и простым монахом. Это послужило поводом к письму, которое архимандрит Феоклит Дионисиат считает «поразительным и исчерпывающим сравнением достоинств архиерея как носителя сана, с одной стороны, и добродетельного монаха – с другой». Ввиду его важности приведем текст целиком:

«Преподобный во Христе брат, господин Иоасаф! Братски обнимая, лобызаю и сладчайше приветствую святейшую Вашу любовь!

Христос воскресе!

Дружеское письмо Вашей искренне ко мне расположенной Святости от 20 числа прошлого месяца получил и с глубокой радостью прочел.

Почитаю себя счастливым, наслаждаясь толи́кой любовью, и радуюсь о ней, как обретший богатство многое. Сей распаляющий твое сердце духовный огонь Божественной любви возжег в тебе любовь и к нам, которая согрела мое сердце, охладевшее любовью к Богу, а она-то и возгревает в нем к ближнему любовь. Да вознаградит тебя Господь Бог наш, Коему ты служишь как верный раб, за любовь к нам, и да не оскудеет памятование о нас в прошениях твоих к Богу.

Корю себя за продолжительное молчание и обличаю за беспечность и недостаток твердости духовной, коими поверг возлюбленную Святость Вашу в продолжительное беспокойство. Испрашивая в том прощения, пребываю в благой надежде заслужить его и благодарю Вас за доброе намерение положить конец тревоге и неопределенности вдохновенным посланием, где в поэтической форме и с великим искусством изображены отличительные свойства нелукавого, любящего, смиренномудрого христианского сердца. Ибо Вы и впрямь начертали сокровенный его образ, живую картину братских к нам чувств, посланием сим запечатленных.

Ваше Смирение усматривает некое неравенство между Вами и мною ввиду моего архиерейского сана. Сан этот истинно велик, но велик сам собою и применительно к себе. Своим объективным достоинством он и вправду доставляет честь его носителям, но отнюдь не меняет отношения удостоенных сана к братьям их, братьям Господа. Отношение это остается всегда тем же, и потому никакого различия, а значит, и неравенства между теми и другими нет. И притом служение архиерея – пример смиренномудрия. А если так, то архиерею надлежит быть первым среди смиренномудрых. Но если первым среди них, то из всех последним. Если же последним, то где преимущество? Сан сообщает честь его обладателю, но не возвышает его над братьями Господа. Среди братьев Господа, независимо от сана, преимущество имеют подражатели Христу, ибо они носят на себе отображение первообраза и благодать Святого Духа, каковая служит им украшением и возводит на высоту славы и чести. Сия-то честь одна лишь и производит различие и неравенство в равночестных. Достигший совершенства в добродетели имеет превосходство над тем, кто еще не усовершился в ней, а чуждый добродетели окажется много ниже соединившего с ней жизнь. Нерадивый и беспечный, будь он даже архиерей, далеко отстоит от усердного и бодрствующего, хотя бы тот был малейшим и смиреннейшим в монахах.

Сан не возвышает его обладателя. Одна есть возвышающая сила – добродетель, каковая и служит залогом совершенной славы. Итак, возлюбленный, где преимущество сана? Где неравенство? Если же и следа их не видно, то отчего смущение, опасение, продолжительное беспокойство и колебание? Не оттого ли, что любезная Ваша Святость усмотрела некое неравенство между собою и мной? Но мы знаем, что неравенство созидается добродетелью, не саном. А теперь, молю, объясните мне: кто превосходнее добродетелью: проводящий жизнь в довольстве и благоденствии или пустынник, лишенный и малейшего утешения? Пребывающий в миру или предавший себя Богу? О последствиях того и другого жительства незачем и говорить, и потому на вопросы мои всякий ответит не раздумывая, ибо ответ ясен: добродетелью и ею одной, добродетелью в житии – вот чем созидается истинное различие. Если Ваша Святость позволит мне высказать мою мысль о соотношении сана и истинного превосходства на примере нас двоих, скажу, что Вы верно подметили некое неравенство, но ошибочно связали его с архиерейским саном. Ибо мы, возлюбленный брат, сознавая свое недостоинство и наготу, не дерзаем сравнивать себя с самомалейшим из монахов, пребывающим в подвиге и чистом жительстве. Поверьте, что почитаю блаженными освященных Богу и в Нем одном жительствующих, движущихся и сущих. В самом деле, что почетнее или светозарнее сего жительства? Оно искусно творит образ и сообщает ему первообразную красоту; оно к блаженству руководствует, возвеличивает имущего, украшает стяжавшего. Оно к любомудрию пролагает путь, открывает тайное, истине научает, слово Божие глаголющим в сердцах соделывает, к вожделеннейшей цели безопасно приводит, человека небошественником устрояет, воздыхания его в сладкопение непрестанное обращает; житие его соразмерным во всем показует, с Ангелами сочетает, богоподобными нас являет, к Богу возводит и Божескому усвояет. Вот, возлюбленный брат, каково мое убеждение, в силу которого я полагаю подвижника превосходящим архиерея и которое всеискренне исповедую.

Радуйтесь о Господе, удостоившем Вас соделаться гражданином Небесного государства, и молитесь о нас, дабы и нам сподобиться таковой благодати.

В заключение извещаю, что печатание “Евангельской истории” с Божия благословения в ближайшие две-три недели завершится, после чего буду иметь счастье прислать ее Вашей Любви к удовольствию любящего Нас сердца.

Сердечно желаю всего наилучшего, передайте благопожелания мои братии Вашего храма.

Нектарий Пентапольский»²³⁵.

Из скита Малая Анна святой направился в Новый Скит, затем в монастыри Святого Павла и Дионисиат (где, как сказано в его книге о причинах схизмы, ему удалось скопировать найденное там в рукописи послание папы Иоанна VIII к Патриарху Фотию).

О посещении им обители Григориат вспоминал до конца своих дней прозорливейший монах Афанасий (1874–1953), в ту пору молодой ее насельник, впоследствии игумен: «Пришел в наш монастырь святой Нектарий. Он был красив, очень красив. Подарил и я ему четки».

В Симонопетре поныне живо предание о посещении святым монастырской больницы, где находился тогда один монах высокой жизни. Пентаполец облобызал болящего в уста и сказал сопровождавшему его игумену Неофиту: «Старче, вот настоящее, бесценное сокровище! Наблюдайте же, чтобы оно не оставалось в пренебрежении. Ведь они не требуют многого. Лишь немного заботы, любви и ухода!». Прикованный к постели инок вспоминал потом, что ощутил исходящее из уст гостя дивное благоухание.

Особые отношения сохранились у него с Иеронимом Симонопетритом (1871–1957). Будучи еще молодым монахом, тот глубоко привязался к владыке, несколько раз навещал его в Афинах, а под конец добрался и до Эгины, чтобы принять его благословение. Это свидание произошло 17–18 мая 1920 года, после того, как Иероним, новопоставленный игумен Симонопетры, прибыл в Афины (апрель 1920). Накануне Дня Святой Пятидесятницы, храмового праздника эгинской обители, владыка, который по болезни не мог служить всенощную, неожиданно сказал монахиням: «Звоните! Вот и священник идет». И колокола зазвонили в то самое мгновение, когда игумен Иероним входил в ворота. После всенощной митрополит Нектарий попросил его освятить кельи насельниц, но тот отказался и поспешно покинул монастырь. Позже, объясняя причину своего бегства, он говорил: «Кто я такой в сравнении со святым?».

Несколько месяцев спустя, когда святой находился в лечебнице Аретэйон, Иероним навестил болящего 11 октября, в день его именин (память святого Нектария, Патриарха Константинопольского), поднеся просфору от Божественной литургии, за которой молился о его здравии. Во время этого свидания Пентаполец открыл ему свое заветное желание: «Если Бог дарует мне здравие, приду снова на Святую Гору». После кончины владыки и задолго до прославления его в лике святых игумен Иероним поместил фотографию митрополита Нектария среди своих келейных икон. А после отъезда с Эгины священника и духовника Троицкого монастыря (в 1919–1926) иеромонаха Саввы²³⁶ отец Иероним, к тому времени сложивший с себя игуменство и проживавший как духовник на подворье Симонопетры в Афинах, взялся за окормление троицких насельниц (по крайней мере с 1933²³⁷). 3 января 1957 года, то есть за три дня до смерти, тяжко больной старец Иероним, несмотря на ненастную погоду и запреты врачей, потребовал, чтобы его выпустили из пирейской клиники Левсиса, и отбыл на Эгину, где со слезами коленопреклонно молился у мощей святого, называя его «отцом». Тогда же, во исполнение некогда отвергнутой им просьбы Пентапольца, благословил он и кельи монастыря.

Вечером, накануне праздника Преображения Господня, владыка Нектарий снова находился в Великой Лавре, где имел к тому времени духовных друзей из числа подписчиков его книг. Гостеприимство первенствующей обители преподобного Афанасия доставило владыке огромную духовную радость, что видно из собственноручной его записи в книге посетителей:

«Коль возлюбленна селения Твоя, Господи сил! Желает и скончавается душа моя во дворы Господни²³⁸. Святая и честна́я обитель Великой Лавры воистину “селение Господне” есть, и для меня возлюбленна она и желанна. Выразив это убеждение свое, выражаю и благодарность их преподобиям эпитропам святой обители и всему духовному собору за любезный прием, братскую любовь и усердную заботу. Также от всего сердца желаю святому братству заступления и богатых милостей от Бога, Которому они служат.

7 августа 1898 года.

Нектарий Пентапольский».

15 августа 1898 года святой был уже в древнем монастыре Иверон, где поклонился другой прославленной святыне Афона – чудотворному образу Божией Матери «Вратарницы» (которую сам именовал «Всесвятая») и, без сомнения, литургисал за тамошним престольным праздником. Книга посетителей сохранила следующую его запись:

«Духовные крылья девства и пощения служат для возвышения и усовершения, сами же по себе пощение и девство – ни добро, ни зло, но, по божественному Златоусту, становятся таковыми от сопутствующего им произволения. Посему, подвизаясь в пощении и девстве, нуждаемся мы в благом произволении, чтобы одухотворяться и восходить к христианскому совершенству. Итак, усовершение предваряется произволением.

Святая и Честна́я Обитель Иверон, 16 августа 1898 года от Рождества Христова.

Нектарий Пентапольский».

Между прочим, незадолго до этого монахи-ивериты приобрели 35 экземпляров «Сокровищницы духовных и любомудрых речений» и, таким образом, выказали свое расположение к автору раньше, чем он впервые появился в стенах монастыря.

В то же лето Нектарий Пентапольский посетил Милопотам (примерно в двух часах пешего пути от Кареи), где с предыдущей осени – а в общей сложности четырнадцать лет – подвизался после первого своего патриаршества бывший предстоятель Константинопольской Церкви Иоаким III. Это посещение было вполне закономерно: многие стекались в Милопотам, желая видеть великого Патриарха. Приведем свидетельство архимандрита Гавриила Дионисиата, подвизавшегося на Святой Горе с 1910 года и знакомого со многими почитателями Иоакима III:

«Став благословением Божиим для Святоименного места, прибытие Патриарха наэлектризовало православных, и явственно обозначился количественно и качественно небывалый приток боголюбивых душ, пожелавших разделить с великим подвижником его странствие ради Бога. По крайней мере, ни один из нас не преминул побывать в Милопотаме, чтобы с благословением принести оттуда новый запас сил для [продолжения] духовного странствия. Часто не имея сил для отдельных бесед, он выходил на балкон и вопрошал пришедших о цели посещения, а узнав, что они просят благословить их на успешное совершение монашеского поприща, кротко извещал, что не может принять всех, затем простирал руки, благословляя и отпуская с миром... Отцы Горы, и особенно эримиты и аскеты²³⁹, питали к нему безграничное доверие, прибегая со всеми своими нуждами, духовными и земными, и блаженный щедро оделял их от сокровищ своей души и из скудного своего кошелька. <...> Когда же пришло время поставить свечу на подсвечник²⁴⁰, а Вселенскому престолу – принять своего избранника, Святая Гора содрогалась от скорби, смешанной с ликованием, а Карея наполнилась монахами из монастырей, скитов и келлий, пришельцами из отдаленных мест, желавшими проводить возлюбленного отца и принять благословение Вселенского Патриарха. И он удалился, унося с собою души отцов и оставляя им отеческое свое милосердие. Впоследствии, принимая в Константинополе агиоритов, он всякий раз буквально бросался им навстречу»²⁴¹.

К Патриарху Иоакиму святой испытывал, сверх того, особую признательность, ибо тот тремя годами раньше приобрел 10 экземпляров (по тем временам значительную партию) двухтомной его «Сокровищницы духовных и любомудрых речений».

Нектарий Пентапольский покидал Афон духовно укрепленным и преисполненным благодарных чувств, а близкое знакомство с жизнью агиоритов помогло ему позже устроить свой монастырь на Эгине. Он прибыл сюда с добрым произволением и потому сподобился увидеть все чудеса, какие подобало ему видеть.