Кризисы и этапы в служении и жизни священника

В данной статье на основании результатов эмпирического исследования ставится вопрос о возможности понимания служения и жизни священника не как неизменного в течение всей жизни нормативного способа осуществления священства, а как изменяющегося во времени, т. е. имеющего ряд этапов, существенно отличающихся и предполагающих особые условия перехода от одного к другому.

В русской традиции пастырского богословия образ священника представлен как некая абсолютная универсальная норма, не предполагающая ни вариативности, ни каких-либо возможных изменений во времени, ни даже искажений. В первых учебниках – архимандритов Антония (Амфитеатрова) и Кирилла (Наумова) – пастырское богословие понимается как «изложение правил и наставле- ний, руководствующих к тому, как успешнейшим образом проходить пастырское служение в Церкви Христовой»¹ и как «изложение нравственных обязанностей пастыря Церкви»². Такое нормативное представление о священнике с некоторыми дополнениями сохранялось и в других дореволюционных пособиях.

Митрополит Антоний Храповицкийпредлагаетраздел«Первыеискушения»³, в котором связывает данное понятие с необходимостью «наметить себе наилучшую стезю»⁴. В первую очередь искушениям подвержены «новоначальные пастыри». Опасность связана с возможностью ошибки в выборе «средств» для осуществления своего служения, подобно тому как сатана искушал Христа и предлагал «разные греховные средства для выполнения Его просветительского дела»⁵. Искушение понимается в узком смысле и приравнивается к заблуждению. Эти понятия употребляются как взаимозаменяемые.

Архимандрит Киприан Керн в курсе лекций, впервые изданном в 1957 г., разрабатывает понятие пастырского искушения, сравнивая его с «детскими болезнями», которыми необходимо переболеть⁶. Такое понимание уже выходит за рамки представления об искушении как ошибке или заблуждении и предполагает необходимость подобного этапа в становлении любого, в особенности «молодого священника»⁷. Искушения, подстерегающие священника после прохождения первого этапа служения, понимаются в том же смысле, что и у митр. Антония, как ошибки, которые можно и нужно не допустить. Даже «типичные искушения в известную пору пастырской жизни» – «пресыщение своей работой» и «скука», – мыслятся не как какой-то определенный этап в жизни любого священника, а как следствие совершенных ошибок⁸.

В недавно вышедшем коллективном учебнике «Пастырское богословие» указывается, что «в центре любых положений пастырского богословия» стоит

«личность пастыря», а предметом этой дисциплины является «опыт благодатного пастырского служения как жизни во Христе»⁹. Такое понимание уже не сводится к выявлению единой безусловной нормы, но скорее предполагает изучение ее вариативности в различных проявлениях церковного опыта¹⁰. Вопрос о развитии и становлении личности пастыря не поднимается. Отдельная глава

«Искушения в жизни пастыря» трактует их в том же ключе, что и традиционные пособия, и во многом им наследует¹¹. Вслед за архим. Киприаном выделяется

«начальный период священнического служения», которому свойственны специфические искушения. Остальные искушения вполне традиционно мыслятся как ошибки или «духовный недуг». В конечном счете эти искушения являются последствиями «неправильного духовного устроения пастыря», которого можно и необходимо избегать¹². Понятие «кризис» в жизни священника используется как тождественное понятию «искушение»¹³.

Пониманию священства как единой универсальной нормы противостоит представление о постоянном развитии, происходящем как в служении, так и в жизни каждого священника. Множественность и неоднородность внешних обстоятельств служения и жизни священника, вариативность положительного пастырского опыта отмечаются в пастырском богословии¹⁴. Выделяемый этап служения и жизни священника, обозначаемый как «молодой» или «начинающий» священник, не соотнесен с самим служением. Это, скорее, продолжение темы принятия священства. Однако нигде не затрагиваются личностные или внутренние причины различных пастырских искушений. Они всегда приравниваются к ошибочной реакции пастыря на какую-либо внешнюю ситуацию. Вопрос о внутреннем личностном изменении священника в контексте развития его служения и жизни, отсутствующий в пастырском богословии, ожидаемо появляется в совершенно ином духовно-образовательном контексте¹⁵. Начиная с середины XX в. сначала в Католической Церкви, а затем и в Русской Православной Церкви формируется представление о том, что не только подготовка к рукоположению, но и само служение священника требует постоянного, продолжающегося всю жизнь обучения. В официальном документе Немецкой епископской конференции «Типовое положение для подготовки священников»¹⁶ выделены три ступени, включающие в том числе и «повышение квалификации, и дальнейшее обучение в продолжение всей последующей жизни»¹⁷. Предъявляются три его измерения: «духовная жизнь и личная зрелость, богословское образование, пастырские навыки»¹⁸, что показывает несводимость собственно к образовательному научно-богословскому измерению, в рамках подготовки к принятию сана. В Русской Православной Церкви в 2016 г. было принято «Положение о Курсах повышения квалификации священнослужителей»¹⁹. Положение устанавливает обязательное прохождение дополнительного обучения каждые семь лет, но ограничено образовательным аспектом: «повышение квалификации и образовательного уровня духовенства в области православного богословия и современных особенностей церковной жизни». Тем не менее сама постановка вопроса предполагает развитие священнического служения во времени.

Альтернативу нормативному представлению о священнике и неизменности его служения и жизни представляет аскетическая традиция, в которой содержатся указания на четкую стадиальность жизни. Монашеское служение, также имеющее свое нормативное обоснование, предстает в святоотеческой литературе как постоянное развитие. В «Лествице» прп. Иоанна, возникшей в русле предыдущей монашеской традиции и имевшей огромное влияние на всю последующую²⁰, это представление получает развитие в виде четко обозначенных ступеней. Каждая из них не может быть достигнута без преодоления предыдущей.

Тридцать ступеней «Лествицы» делятся на следующие группы²¹: отречение от мира (1–3 ступени), послушание и покаяние (4–7), борьба с пороками и укрепление добродетелей (8–23), высшие добродетели, смиренномудрие (24–26), богообщение, душевный мир (27–30). Каждая группа ступеней «Лествицы» предлагает достаточно цельное представление внутри себя и выдвигает определенные условия перехода к следующему этапу или группе ступеней духовной жизни. На каждой ступени монаха ожидают опасности, которые могут привести к падению – прекращению его служения. Вместе с тем эти опасности являются необходимыми, чтобы упражнение в духовной брани дало возможность подняться на следующую ступень. Понятие ступени духовной жизни в «Лествице» акцентирует ее положительную составляющую и предлагает определенную модель аскетического действия на этой ступени. Указание на сопровождающие опасности и возможность падения только последуют положительному описанию.

С «Лествицей» смыкается следующее за ней «Слово особенное к пастырю, научающее каков должен быть наставник словесных овец». Этот текст ставит в зависимость духовное преуспеяние пасомых от духовной жизни самого пастыря. В некотором смысле, не предписывая священнику внешних форм монашеской жизни, «Лествица» обращена к нему не в меньшей мере, чем к монаху. На основании такого аскетического подхода могут быть предложены следующие понятия этапа и перехода в служении и жизни священника.

Этапом является ограниченный период времени, связанный с определенной стадией его духовной жизни. Переход на каждый следующий этап, подобно ступе- ням «Лествицы», возможен только в определенном порядке. Каждый этап предпо- лагает получение положительного духовного опыта определенного характера, требует духовной борьбы и таит в себе опасности, отвечающие именно этому этапу.

Переход предполагает изменение, характерное именно для данного этапа, и происходит в результате накопления духовного опыта, которое осуществляется на каждом этапе. В случае приложения этих понятий к служению и жизни священника определяющим становится именно опыт священнического служения, анализом которого ограничена данная статья. Это ограничение является очень существенным, поскольку, независимо от вопроса о допустимости понимания священства как профессии, служение и жизнь священника в большей степени взаимосвязаны и взаимозависимы, чем у представителей иных профессий. Священство имеет «тотальный» характер в том смысле, что жизнь священника неотделима от служения и неразрывно с ним связана. Священник находится в состоянии постоянного взаимодействия и конфликта ролей: между «должностной харизмой» и «личной харизмой»²². Выделение этапов духовной жизни встречается и в западнохристианских текстах. Так, в Уставе Бенедикта в разделе 7 «О смирении» вводятся 12 степеней, которые выстроены в иерархической последовательности и приводят к совершенной любви. Пример бенедиктинской традиции важен еще тем, что к опыту прп. Бенедикта апеллировал Фома Аквинский при построении богословской системы в «Сумме теологии»²³. Подобное обращение свидетельствует об объективной догматической значимости практического аскетического опыта и, как следствие, о допустимости анализа иерархического священнического служения на его основании.

Понятие кризиса в современном публичном дискурсе стало устойчивой риторической рамкой осмысления действительности. Оно зависит от понятия политико-экономического кризиса, включающего представления об экономическом ущербе, невозможности функционирования в прежней модели и необходимости принятия безотлагательного решения. Подобная риторика характерна для современного дискурса о священнике. При этом «само же понятие и феномен “кризиса священства” не находит в литературе четкого определения и однозначной оценки... отдельные проблемы и кризисные явления не связаны напрямую с общей “кризисной” риторикой вокруг пастырства. Создается впечатление, что кризис священства – не данность, а некая мобилизующая форма осмысления действительности, прошлого, будущего»²⁴. Важно зафиксировать изначально негативный характер понятия кризиса, указывающий на неоспоримые недостатки и необходимость перемен.

Анализ развития внутренней стороны служения и жизни священника предполагает использование такой кризисной риторики. Опереться здесь можно на различные теории личностного или возрастного развития в психологии, кото- рая во многом сложилась под влиянием практик «познания себя» в христианской аскетике²⁵. Очевидны аналогии, возникающие между описанием этапов развития в психологии и ступеней духовной жизни в аскетической литературе. Такое сопоставление не учитывает всей сложности развития служения и жиз- ни священника. В упоминавшемся выше католическом документе о пастырской подготовке это развитие связано с «духовной жизнью и личной зрелостью» и не может быть сведено к исключительно психологическому осмыслению. Тем не менее служение и жизнь священника также претерпевают значительные изменения по аналогии с возрастными, психосоциальными или личностными кризисами развития.

Изучением кризисов взрослых возрастов занимались в основном западные психологи. Самые влиятельные среди них – Эрик Эриксон²⁶, Дэвид Левинсон²⁷, Гейл Шихи²⁸ – используют различные подходы к выделению как этапов взрослости, так и осмыслению переходов между ними. У возрастных кризисов выделяют несколько центральных характеристик, они 1) сталкивают с чемто принципиально новым, к чему человек не готов; 2) потенциально опасны;

3) могут вести к слому или переходу на новый этап; 4) обязательно случаются в явной или скрытой форме с каждым человеком на определенном этапе жизни. Понятие нормативного кризиса развития предполагает его нормальность и неизбежность в качестве необходимого условия дальнейшего роста. По этой причине Шихи «во избежание путаницы» использует понятие «переход» (passage) при обозначении «критических переходов между ступенями (phase)»²⁹.

В данной статье периоды взросления и связанные с ними кризисы представляют интерес не сами по себе. Важно отличать понимание кризиса как перехода, возвращающее к идее ступени, от понимания кризиса как жизненной катастрофы, которую можно сопоставить с искушением или ошибкой в том смысле, как его использует традиционное пастырское богословие. С методологической стороны, сохранение этой двойственности является неизбежным, будучи предписанным общей кризисной рамкой осмысления действительности современным человеком.

В статье не рассматриваются общие противоречия, как кажется, неразрешимые, между психологией и богословием, накладывающие существенные ограничения на использование кризисной риторики в описании служения и жизни священника³⁰. Принципиальным для данного исследования различием является сам факт кризисного восприятия действительности. Шихи пытается его избежать, однако ее определение возрастного кризиса как «passage» отсылает к переходу, понимаемому как определенная точка, соединяющая два этапа. В то же время аскетическое понятие «ступени» подчеркивает протяженность во времени и нормальность состояния «духовной брани» как целенаправленного перехода, как движения к новому этапу. Различается и целеполагание этих подходов к восприятию. В случае кризисного восприятия целью является

«mapping»/разметка (в терминологии Шихи), т. е. помещение развития личности в перспективу кризиса. В аскетическом понимании ступеней духовной жизни каждый этап оказывается содержательно наполнен, помещен в перспективу положительного роста, а трудности воспринимаются как средства для духовного возрастания.

В основание методологии положена «обоснованная теория»³¹. Массив используемых текстов был получен методом полуформализованных биографических лейтмотивных интервью³² с действующими священниками Русской Православной Церкви (интервью Р00–Р17) и одним бывшим священником, добровольно ушедшим из священства (интервью С00). Продолжительность одного интервью в среднем составила 2,5 часа³³. Также были проведены экспертные интервью с епископом и двумя священниками, имеющими опыт общения с другими священниками как духовники. Среди экспертов – пожилой духовник (интервью Э00), епископ (Э01) и преподаватель духовной школы (Э02). Интервью проводились в период 2015–2020 гг. К моменту подготовки данного текста было получено 22 интервью (22 священника, включая одного лишенного сана и одного епископа)³⁴. В гайд были включены темы становления, авторитетов, жизненного пути, стабильности круга общения, трудностей служения и конфликтов. Интервьюеры намеренно избегали кризисной риторики и идеи выделения каких-либо этапов, если они не возникали независимо от них в ответах респондента.

В противовес предложенной теоретической рамке, при первичном анализе интервью может создаться впечатление, что никакого представления о происходящих в служении и жизни священника изменениях и тем более примеров его кризисного восприятия не обнаруживается. Обращает на себя внимание практически полное отсутствие кризисной риторики в нарративах священников о своем служении и жизни. Она не возникает даже после прямого вопроса о возможных трудностях и конфликтах, часто даже на вопрос об изменениях в жизни можно получить обескураживающий своей категоричностью ответ:

И: А если говорить о Вашем служении, можно ли сказать, что какие-то были изменения, как Вас назначили сюда настоятелем?

Р: Ну, на приходе. Особо порядок я не менял. Изменения какие были? Я стал храмы открывать. Был один, стало четыре…

<…далее следует довольно объемный отчет о строительстве и ремонтах за время настоятельства респондента.>

И: А если по каким-то таким внутренним вещам?

Р: По внутренним вещам?.. было два священника. Один вот погиб, один остался… Все на него свалилось, пока я не принял священный сан. Понятно, что там какие-то требы, все на одного – было тяжело. Сейчас это все организовано. Проповедническая деятельность…

<…далее следует без пауз подробный отчет о количестве служб, треб, приходской деятельности и т. п.>

И: А если говорить об изменениях даже не в приходской жизни, а в Вашей жизни?

Р: Менялось?.. ну я уже сказал на этот вопрос: ума больше стало (Р00)³⁵.

Ответ предельно краткий и в значительной мере повторяется из одного ин- тервью в другое, иногда очень краткий и категоричный: «не могу сказать, что что-то менялось и изменялось» (Р07), «все было одинаково» (Р09) или очень расплывчатый: «ну, конечно, постепенно начинаешь относиться к людям, наверное, с большей заботой» (Р05) и т. п. Отсутствие кризисной риторики в отношении священства особенно показательно на фоне многочисленных подробных и часто эмоциональных описаний кризисов прихода к вере, выбора священства и принятия сана, т. е. описания жизни до священства.

С Богом я тогда соприкоснулся в армии, на втором году службы. И, что удивительно, первым, кто мне о христианстве так вот буквально в порыве вот таком, в экстазе, о христианстве, о Христе рассказывал, как потом выяснилось, протестант, баптист. Он был хорошим моим другом в армии. При том он никуда меня не заманивал, ни в какие секты. И потом уже, после армии, когда я стал уже Бога искать для себя, я ходил по разным собраниям. И чувствую, что что-то не то. Что-то не то! (Р14).

На этом характер описания собственной жизни резко меняется, а линия жизни превращается в длинный отрезок прямой, на котором иногда отмечаются только одна-две точки – переводы из одного прихода в другой или назначение настоятелем.

Я воспринимаю эти годы, как нечто цельное, единое. Я не задавался этим вопросом, может быть, потому и не задавался, что в моем сознании это выглядит как некий единый такой блок, понимаете, неделимый. Да, там были, конечно, внутренние события, это важно очень. Это освящение храма в две тысячи пятом году, еще какие-то такие детали… (Р09).

Иногда выделяются значимые события в семейной жизни, например рождение детей. Даже реставрация и открытие храмов не всегда вносится в линию служения, рассматриваемую как неразрывную. Нет значимых показателей, по которым можно фиксировать изменения, выделять какие-то этапы служения.

В целостном восприятии священнического служения выделяется только этап «молодого священника»:

…я думаю, это написано в каждом учебнике, и все знают, что есть эдакая, такая священническая эйфория <…> Она как-то быстро проходит, после этой эйфории начинается разочарование, вот, а потом уже начинается нормальная работа (Р01).

Респондентами «молодому священнику» приписывается эйфория, горячность, ригористичность, превозношение: «первые годы, они более такие, волнительные» (Р01); «много суетится» (Р09), «много лишних движений и слов» (Р05); начинает «рубать шашкой» (Р01), «все под себя устанавливать» (Р01); «начинается звездная болезнь» (Р08). Не очень понятно, кому такой молодой священник противопоставляется и когда перестает быть таковым. Цельного понятия «опытный священник» как альтернативы «молодому» выделить не удается, несмотря на то что среди респондентов 12 священников старше 20 лет хиротонии (средний срок хиротонии респондентов – 19 лет).

Налицо единое цельное восприятие священнического служения с выделе- нием разве что самого первого этапа. Можно предположить, что существует доминирующий нарратив³⁶ нормативности священства, отвечающий образу священника в пастырском богословии, описанному «в каждом учебнике» (Р01). Нормативным нарративом блокируется осмысление священником изменений в своем служении и жизни.

В контексте осмысления самого священства кризисная риторика возникает только в связи с ситуациями, рассматривающимися как внешние, они осмысляются, как противоречащие самому священству³⁷.

Молодой был еще, полный амбиций, гордыньки. Я в общем-то с <называет имя правящего епископа> поругался: «Мол как так?!». Он мне говорит: «Ты для себя строил?» – «Конечно не для себя, но дайте хоть послужить». Но мне и года не дали послужить вот в этих новопостроенных храмах. И потом меня в Б., на голое место, храм восстанавливать с нуля, полностью. И я, значит, закипел и написал прошение за штат (Р14).

В другом интервью такую же ситуацию снятия с прихода священник связы- вает с произошедшим следом сердечным приступом и тоже осмысляет, скорее, как внешнее искушение:

И когда мы все сделали, приехал новый архиерей и сказал: «Теперь на новый приход». <…> Да, больно. Я помню, сидел на скамейке, смотрел вот на этот храм А-ий и вспоминал, вот как эту дверь меняли, как люкарны меняли, как белили, как дорожку эту из камней клали, библейский сад создавали. Сидел вот, на что бы глаз ни попадал, вот, буквально сразу наворачивалась слеза. Очень жалко было все это оставлять (Р09).

Неожиданно появляется совсем иной мотив. Респондент дает этому собы- тию внутреннее позитивное осмысление:

Если бы я служил в А-ом храме, я бы ни маму не проводил, я бы за папой не смог ухаживать. Вот так Господь устроил, что у меня появилось время.

<…> А потом раз – и сердце остановилось, я упал на улице, и мне сказал врач: «Ну, все, пора ставить машинку». Поставили машинку, и целый месяц я был на больничном. <…> А потом, когда меня шарахнула вот с сердцем эта ситуация, я вдруг понял очень простую вещь (здесь и далее курсив мой. – Н. Е.). Почему первая книга и появилась. Вот если ты что-то хотел сделать и все время откладывал, ты можешь это однажды не сделать. И за тебя это

не сделает никто. И этого не сделает ни жена, ни дети, ни внуки – никто. Потому что это твое дело, тебя Господь так образовал и вел по жизни, чтобы это дело совершилось (Р09).

Можно предположить, что изначально существующий в публичном дискурсе доминирующий нарратив о кризисе, носящий подчеркнуто негативный характер, препятствует осмыслению внутренних изменений в священстве. Возникает естественное стремление вообще не соотносить кризисные явления и ситуации с осмыслением самого священства, которое априори воспринимается как неизменное и нормативное, т. е. единый последовательно развивающийся этап, не предполагающий внутренних переходов. Только в случае, если кризис был внешним, его осмысление становится возможным и неожиданно для себя священник осознает его позитивное значение: начинается совершенно новый этап жизни, в данном случае маркированный началом писательской деятельности. Важно отметить две детали – неожиданность такого осмысления («вдруг понял») и очевидность самого предмета понимания. Это еще резче подчеркивает новизну понимания и какую-то его иную, внерациональную природу. «Понял очень простую вещь», т. е. не узнал что-то новое и неизвестное ранее, а переосмыслил и воспринял эту «простую вещь» по-новому.

Два примера дают описание сходных ситуаций классического искушения, которое в одном случае приводит к потере служения, т. к. в результате намеренного обострения конфликта с епископом со стороны священника он был запрещен в служении, а в другом – к переходу на принципиально новый этап служения. На новом этапе священник совершенно иначе понимает приоритеты своего служения, осознает незначительность и неважность внешней деятельности служения.

Несмотря на наличие доминирующего нарратива, систематический анализ всей совокупности интервью дает материал для корректного выделения этапов служения и жизни священника.

Понятие «молодой священник» относится, в первую очередь, к этому этапу, связанному с переходом к полностью новому способу жизни, когда меняется буквально все – не только способ участия в церковной жизни, восприятие мира, отношений с людьми, но и образ общения с близкими, часто «рвутся прежние связи» (Р01), способ и отношение к содержанию своей семьи – «потребительская корзина зависит от прихожан» (Р14). Этот переход особенно сложен в том смысле, что в него оказывается полностью вовлечена семья священника: «конечно, семья никак не отдельна от приходских взаимоотношений, от служения Богу в Церкви» (Р06). Эти изменения воспринимаются как постоянные ограничения.

<У священника> есть какие-то ограничения. У меня вот отец <тоже священник>, мы ездили как-то, помню, в Одессу, и он даже не плавал. Он си-

дел с нами там, все в плавках, он – в костюме. Он даже не купался. Сидит просто в шляпе и все (Р03).

Возможно неприятие семьей священника: «Жена любит, поэтому она как бы с этим свыклась, но я думаю, что не приняла» (Р03). Кризис, который связан с этим периодом, часто выражается в недоумении: «Почему мне нельзя, ведь священник такой же человек, как все?». Священник сталкивается с конфликтом ролей, необходимостью принять тотальность священства, его всеобъемлющий характер.

Я долго недоумевал: откуда берутся все эти странные ограничения: нельзя ездить на велосипеде, нельзя играть в футбол и т. д., и т. п. Просто слушался духовника и все. А потом понял простую вещь: если возник вопрос, можно что-то священнику или нельзя, то автоматом это означает, что нельзя. Потому что он должен раз и навсегда понять, что он не такой, как все. Всем можно, а ему нельзя. Пока с этим не согласишься добровольно, лучше в футбол не играй, а когда это придет, то уже можно решить, смотря по обстоятельствам (Э02).

Таким образом, первый этап характеризуется радостью переживания пер- вого опыта священства. Переходом к нему является переживание тотальности священства, нормирующего все стороны жизни священника. Может быть соотнесен с 1–3 ступенями Лествицы, этапом отречения от мира. Все три ступени подчеркивают именно необратимость перехода к монашеству.

Следующие несколько лет священник последовательно сталкивается с основными пастырскими, административными и иными типовыми ситуациями в служении. Происходит накопление опыта, приобретаются основные пастырские навыки:

Ну, а приблизительно… за четыре где-то, пять лет батюшка как-то выруливает и встает как бы на ноги (Р01).

Переход этого периода имеет выраженное положительное содержание: осознание своего недостоинства. Это необходимо для преодоления последствий эйфории, которая возникает после рукоположения, в первую очередь самоуверенности.

Когда человека рукополагают, то он некоторое время пребывает в эйфории. На всех по-разному это сказывается. У кого-то начинается звездная болезнь, а кто-то начинает кичиться тем, что осознает власть свою над людьми. Самое главное – осознать свое недостоинство (Р08).

Осознание недостоинства выражается респондентами по-разному:

...приходит такое вот понимание, ты должен тут, как бы, каждому для всех, и насколько у тебя это получится (Р11);

...я во многом благодарен отцу А., он как-то сразу мне внушил, что нужно быть очень ответственным и не советовать никому ничего, вообще говоря, не дорос, чтобы советовать, и в этом смысле он меня наставлял так, смирял (Р17).

Несколько респондентов важным навыком, который должны получить свя- щенники, назвали умение определить границу своей компетентности и обращаться за советом:

Если ты не уверен: скажешь правильно или неправильно, – лучше подойти к священнику старше тебя и объяснить ситуацию, и сказать, я прав был или не прав. И не нужно этого бояться. Ведь старший священник не оттолкнет (Р05).

В ответах всех экспертов и ряда респондентов указывается важность возраста, семейного опыта, светской карьеры и образования до хиротонии и т. п., для того чтобы произошел переход.

Но опять же, понимаете, с какого все начинается с возраста, есть вот пять лет, и с двадцати трех это будет двадцать восемь... Вот если пять лет с тридцати, это будет уже тридцать пять, если пять лет от сорока, это будет сорок пять… это как-то и от возраста зависит. Но в целом так (Р01).

Срок наступления этого явно выделяемого самим священниками этапа, как и последующих, может быть обозначена только условно. Он составляет от 5 до 10 лет. Вот как респондент-эксперт обосновывает пятилетний срок:

За первые пять лет священник обычно проходит все стандартные пастырские ситуации – крестины, венчания, разговоры с родителями и крестными, первые исповеди, недовольство и какие-то простые конфликты с прихожанами, настоятелями, благочинными. Он неизбежно начинает исповедовать, имеет дело со всеми самыми распространенными тяжкими грехами, а их не так много, вообще-то: пьянство, блуд, разводы, ссоры с родителями и детьми и т. д.; видит психически больных, ну и так далее (Э02).

Ключевым для этого периода являются приобретенный опыт всех основных пастырских ситуаций и выстраивание своего способа действия в них, а также столкновение с ситуациями, требующими выработки пастырской осторожности, и «осознание своего недостоинства» (Р08). Переход этапа связан с переживанием и пониманием собственной неопытности и необходимости советоваться. Данный этап соотносится с этапом послушания и покаяния «Лествицы» (4–7 ступенями): четвертая ступень указывает, что без должного руководства опытного наставника нельзя приступать к следующим ступеням, в пятой ступени описывается случай «святых осужденников» как пример предельного осознания своего недостоинства.

Часто сразу после хиротонии священник назначается настоятелем и вынужден погрузиться в жизнь, наполненную самой разной деятельностью и забота-

ми, например административными, хозяйственными. Параллельно с пастырским становлением он сталкивается с необходимостью выстраивания жизни прихода («формирования ядра»³⁸) или организации порученного ему служения. Период, следующий за пастырским становлением, священники вспоминают как наполненный различной деятельностью: «сейчас я бы уже не смог так», «на молодом энтузиазме» (Р14), «сил было много», «покрестил в одно воскресенье

<в 80-е годы> до 100 человек» (Э00), «ходил всюду с “протянутой рукой”» (Р01) и т. п.

В этот период вокруг священника формируется ядро прихожан или духовных чад, которые постепенно становятся его постоянным и эксклюзивным кругом общения и объектом пастырской заботы.

А потом появляется такое ощущение, что только «своих» исповедуешь или тех, кого они привели. Те, кто первый раз, случайно с улицы пришли, в основном к более молодым попадают. Священника, у которого прихожан много, просто ждать очень долго. Он ими просто полностью занят, все его время (Э02).

Наличие этого ядра ведет к гораздо более острому ощущению пастырских неудач. Этот этап связан с ошибками. Респонденты отмечают их неизбежность и даже важность: «священник – это тот, который делает ошибки… ошибся – значит сравняется» (Р11). Большой объем самой разной целенаправленной деятельности порождает соответствующее количество ошибок. Переходом становится осознание «немощи» своих усилий. Положительной стороной этой ступени называется необходимость научиться «полагаться на Бога», т. е. ощутить, что «Господь как-то управляет и тебе подсказывает», «ставит как-то на свои места»:

Господь провел меня этим путем, я увидел именно себя в какой-то немощи. И когда на Бога полагаешься, тогда он вразумляет и ставит как-то все на свои места (Р07).

Господь как-то управляет и тебе подсказывает, что сказать, ну как-то оно начинает складываться, вот, я вообще не считаю себя духовником совсем ни разу, у меня нету никакого опыта, и я не умею вести человека ко Христу и к Царствию Божию, и грехи научить его победить я не могу, вот, но я вижу… что Бог действительно начинает действовать в его жизни и, может быть, гдето через священника или через меня, грешного, но это не от меня зависит (Р17).

В трех случаях (Р09, Р15, Р17) можно зафиксировать тот срок хиротонии, на котором произошло осмысление, – 10, 9 и 8 лет. В других интервью (Э02, Р05) респондент не ощущает такое осмысление как одномоментное, но относит к тому же периоду служения:

И.: Лет десять священства <респондент сам называет этот срок, интервьюер повторяет его слова> и тогда…? Р.: И тогда появляется какой-то опыт и какая-то, ну что ли, решимость, решительность того как ответить, иногда надо не постесняться сказать человеку правду, а иногда нужно, наоборот, правду немного прикрыть, чтобы человека не обидеть, ну это приходит все. <...> Иногда нужно, действительно, с кем-то вместе поплакать, у меня и такой тоже опыт был... Это на самом деле не точно самому нужно все это пройти или пережить, просто самому нужно до этого дойти (Р05).

Этот этап – время вхождения в полноту пастырской нагрузки, выработка и выбор своего способа служения. Здесь происходит формирование основного ядра, круга связанных со священником прихожан и круга внеприходских связей, а также первый опыт серьезных пастырских неудач и ошибок. Переходом становится осознание немощи своих усилий, необходимо «научиться полагаться на Господа». Этот и следующий этап менее очевидно соотносятся с «Лествицей». Соответствующая группа ступеней связана с борьбой с пороками и укреплением добродетелей (8–24), а также с опасностями, подстерегающими монаха в разных аспектах его служения: в отношениях с ближними (8–12), в отношении к материальному (14–17), в молитве и «бдении телесном» (19–20).

Этот период отмечен кризисом разочарования и необходимостью его пережить: «начинается разочарование, вот, а потом уже начинается нормальная работа» (Р01). Это разочарование («унылый этап») может длиться довольно долго и окончиться потерей священства, как в начале, так и в конце этапа³⁹. Для его преодоления нужно не только осознать немощь и признать бесполезность части своих усилий: «с ними возишься, а результат нулевой» (Р17), «все, что ты наметил, делаешь, нет никакого изменения качественного, качественного роста» (Р05). Необходимость научиться выстраивать служение не от внешнего целеполагания, осознать, что понятие эффективности неприложимо к священству, интерпретируется как положительное содержание этого этапа.

Беседовал с людьми, разговаривал после службы, иногда 10 человек за всенощную, иногда 20. Лекции читал, кружок был приходской, молодежный клуб. У меня все это получалось неплохо. Пройденный этап. А что? Все одно и то же. Попробовал психологом в реабилитационном центре, но посидел один день и понял, что это очень тяжело, то же самое, что священником. Тяжело видеть, как что-то людям даешь, а они не берут. Сейчас учусь, хочу психологическим консультированием заниматься (С00).

Респондент вел активную пастырскую деятельность, не имел проблем в се- мье или конфликтов с настоятелем, но ощущение бесполезности, неэффективности привело к кризису и добровольному оставлению священства. Уход на десятом годе хиротонии стал неожиданным для окружающих⁴⁰.

В других случаях переживающий кризис священник, также ушедший из священства, ищет более «полезную» сферу деятельности:

Коучинг мне понравился как способ приносить реальную, ощутимую, отчасти измеримую пользу людям. Контраст с опытом исповеди – с любой точки зрения – для меня очевиден⁴¹.

Пример продуктивного переживания этой немощи и бесполезности части своих усилий описывается иначе и становится переходом к новому этапу:

…просто пришел священник молодой и вот думает, я сейчас здесь разведу бурную деятельность, я сейчас вот здесь это построю, то построю, количество прихожан вырастет в разы. А потом время проходит, и все, что ты наметил, делаешь, нет никакого изменения качественного, качественного роста, количественного увеличения прихожан, вот ты приуныл немножко. Руки опускаются, а потом понимаешь, что надо ведь и ценить то, что есть, было десять прихожан, а стало двенадцать, а ты думал будет тридцать (Р05).

Несколько респондентов выделяют конкретную ситуацию или даже какой- то момент, когда приходит это осознание:

У меня однажды был конфликт на приходе, мне было очень тяжело и трудно. <…> пишу владыке. А он отвечает, что мы все связаны воедино. И вот я пока что прямой, это он про меня говорил, а женщина, с которой был конфликт, хромая, пояснял владыка. Я должен и она друг о друга облокотиться и потихонечку ковылять вперед. Тот, кто более сильный, тот несет немощи других… Неся немощи другого – такой путь (Р07).

«Унылый этап» может при этом продолжаться, но он переживается священ- ником продуктивно, как переход:

…и начался такой этап на самом деле унылый, который <пауза> ну огорчился я сильно, причащать на Пасху нельзя. Ну, просто я устраиваю, видимо, по каким-то своим качествам, что не скандальный, там еще что-то, люди приходят, никто не жалуется, все довольны, приход растет, на требы хожу, никуда не лезу. И вот какая-то такая грусть появилась, что какой-то горизонт такой непонятный вообще. Что это все будет? На сколько все это: на всю жизнь – не на всю? Ну, вот что с этим вообще, что дальше делать? И вот так искренне, по правде говоря, это очень плохое состояние для священника. Я считаю, что это такая вещь разрушительная <…> обратная сторона положительная, потому что если бы предположить гипотетически <…>, что тогда бы стал настоятелем молодым энергичным, еще что было бы, я не уверен на самом деле, что было бы все хорошо (Р17).

Для одного из респондентов кризис краха служения наступил одномоментно и был связан с переживанием ситуации несправедливости, когда без всяких предупреждений и договоренностей он был перемещен с прихода, который фактически создал, восстановил храм и полностью устроил приходскую жизнь (Р09). Пережитое потрясение и перенесенный инфаркт стали основанием для преодоления разочарования и начала нового этапа служения:

Очень жалко было все это оставлять. Я думал: «Ну, Господи, за что?». А потом понял, что ни за что, а для чего (Р09).

Два последних проиллюстрированных перехода к «деятельному» и затем «зре- лому» священнику, обозначенных как осознание собственной ограниченности, своего «недостоинства», а потом «немощи» и «бесплодности» своего служения, совсем не так самоочевидны, как этап «принятия священства». У священниковадминистраторов или занятых на каком-то определенном служении (социальном или духовно-образовательном) в этот период возникает конфликт ролей:

Очень непросто соединять пастырскую жизнь, пастырское отношение к людям с начальственной, административной работой. Иногда меня упрекают, что я не могу быть таким… властным, строгим, жестким. Но я, честно говоря, и не хочу быть таким (Э00).

Напротив, если они практически не исповедуют и не несут собственно пастырского служения, то этот конфликт должен ощущаться менее остро, и они могут дольше оставаться в «деятельном» состоянии.

Переход от этого периода к следующему связан не только с ощущением бес- плодности своих усилий, но и порой с внешней ситуацией, повлекшей кардинальное изменение избранного способа служения, например с освобождением от послушания, воспринимаемого как дело всей жизни, вопреки желанию самого священника. В соответствующей группе ступеней «Лествицы» сразу несколько из них связаны с преодолением уныния и гордости (13:18), страха и боязливости (21) и гордости (22–23).

Кроме понятия «молодой священник» в пастырском богословии принято говорить об «опытном священнике». При этом никакой положительной характеристики такого священника в пастырском богословии не обнаруживается. Также не удается выявить какое-либо описание перехода к «опытному священнику» на основании проведенных интервью. Никто из действительно опытных священников никогда себя так не называет и не ощущает. Поэтому никакого формального критерия для перехода на этот этап, в том числе по сроку хиротонии, выделить не получается. Есть несколько соображений внешнего характера:

Многие опытные духовники имеют опыт претерпевания какого-то страдания. У кого-то жена умерла в раннем возрасте, кто-то тюрьму пережил, если

речь о советском поколении идет, кто-то сам тяжело болеет или еще какието, не обязательно внешние, но тяжелые скорби (Э02).

Действительно, опыт страдания присутствует в жизни многих известных духовников и старцев⁴². Возможно, что именно на этом этапе становится особенно важен и накопленный жизненный опыт. Но очевидно, что ни то, ни другое не являются основанием для перехода на этот этап. Скорее речь идет о каком-о внешнем по отношению к самому пастырству благодатном опыте. В любом случае рубеж в 25–30 лет хиротонии (возраст священника в этот момент обычно около 50–60 лет) можно считать чисто гипотетическим. Даже вопрос о том, все или только очень небольшое количество священников приходят к этому этапу, всегда остается открытым.

Ключевым для выделения данного этапа является наличие пастырского опыта, позволяющего действовать исходя из него самого, а не по формальным критериям и правилам.

Много раз замечал. Прихожу к о. А., советуюсь о какой-то ситуации пастырской. Я и сам уже не совсем молодой, служу больше двадцати лет, чтото видел и у меня обычно какое-то свое понимание есть, но бывает, что какое-то чувство неуверенности появляется в каких-то ситуациях. А он в ответ говорит: «Отец Б., ты и сам все правильно понимаешь, так и сделай, что тут еще сделаешь?». А бывает, расскажешь о какой-то ситуации, вроде бы точно такой же, и такой же предлагаешь ответ на нее, и вдруг он говорит:

«Подожди, так не надо, лучше как-то иначе сделай, тут осторожнее надо, попробуй так и так сказать, а там посмотришь». И получается хорошо. И это и есть самое ценное в опытном духовнике, это не просто советование (Э02).

Другая характеристика опытного священника связана с самим типом па- стырского действия. Он «не дает советов», а скорее «выслушивает»:

Батюшка, я хочу у Вас спросить? Он говорит: расскажи про себя. И задает мне вопрос. Правильно сказал, мне это нравится. А вот так я отвечаю на вопрос. «Все хорошо, иди». Я понимаю, что ответил на вопросы. Я сам ответил,

<он> ничего даже не посоветовал. Вот это вот духовничество, понимаете. Не то что сказал, потом думаешь, что ж он сказал, расшифровываешь. Оракул такой сказал: потом думаешь, что ж он такое говорит? Я должен <сам> понимать смысл. Я должен понять, что это нужно (Р12). …он мне впрямую никогда и не говорил об этом, он вообще не склонен долго исповедовать никого, в том числе и священников, пару раз меня это расстроило <…> ну вот он же не дает советов особенно, он выслушивает, что-то рассказывает, верю, что молится <…> уверен в этом, что молится, и все время от этого хорошо бывает и что-то решается, какие-то ответы приходят на вопросы (Р17).

Примеры такой характеристики пастырского действия опытного священника, не ограничивающегося простым «советованием», многочисленны в воспоминаниях об известных духовниках:

Мне, в частности, познакомиться с о. Всеволодом⁴³ пришлось в очень трудный момент моей жизни. Можно сказать, что меня постигла очень большая беда, и никакого выхода из создавшегося положения я не мог найти, и вот тогда я по милости Божией обратился к о. Всеволоду. И был свидетелем того, как он именно своей любовью решил те трудности, которые у меня были; просто преобразил всю ситуацию, все обстоятельства моей жизни. Это было чудом, которое совершилось на моих глазах. И впоследствии я видел неодно- кратно, как о. Всеволод своей любовью, можно сказать, спасал человека⁴⁴.

Этот этап связан не с деятельной составляющей, а с передачей самого пастырства как церковной традиции, церковного преемства:

Говорят, наше будущее – это наши дети. На самом деле наше будущее – это наше прошлое, т. е. наши родители. Такой духовник – это залог преемства традиции церковной. Потому что традиция – это не то, что было в V веке, или то, что написал Златоуст, а то, что ты принял от своих отцов. И Златоуста, если ты принял, то тоже от своих отцов, а иначе, это может и не Злато- уст оказаться вовсе, а твои выдумки на его тему. Здесь преемство важно, не как передача дел каких-то, с этим как раз у нас проблема обычно, и этого не происходит, а передача чего-то самого главного (Э02).

Описание опытного священника в приведенных выше цитатах из интервью (Э02, Р12, Р17) хорошо соотносится с группой ступеней «Лествицы» о смиренно- мудрии (24–26), где 26-я ступень связана с «рассуждением».

В силу ограниченности собранных данных не получается достаточно обоснованно выделить последний этап служения священника, и его приходится в каком-то смысле достраивать. Очевидно, что в этом случае бессмысленно говорить о какой-то формальной границе по сроку хиротонии, т. е. смерти священника, так же как и о значении этого последнего предельного перехода на этом этапе. Тем не менее он тоже может быть осмыслен как важный этап священнического служения. Один из близких духовных чад о. Кирилла <Павлова> мне рассказывал, что, когда о. Кирилл лежал несколько лет в больнице, в полной немощи, то уже ничего даже говорить не мог. Но пока был жив, его духовные чада приезжали к нему, причащали, молились с ним рядом, и у них было ощущение, что он всех их по-прежнему собирает. И оно было для них очень важным (Э02).

Отец А. тогда уже был немощный совсем и даже поисповедоваться у него было невозможно, ни спросить ничего, но иногда, очень редко он служил. И я старался на все его службы приехать послужить с ним. И думал только:

«Вот он держит тебя за руку и ведет и только бы не отпускал» (Э00).

В воспоминаниях о последних годах жизни священников иногда встречается их самосвидетельство об этом этапе:

В словах, в речах, во встречах и общениях не стало былого смысла, былой надобности. Теперь надо молчать. Всем все сказано: кому – словами, кому – примером. Мне думается, я все сделал, что мог, и хорошо бы теперь на свое место <…> Многое забываю и потому сейчас не могу быть собеседником, каким бывал раньше. Но в этом не трагедия, не жалкий регресс, а естественное Божие явление, все идет по порядку, определенному Создателем⁴⁵.

Я не мрачный пессимист, я очень жизнерадостный человек, потому что я ползу и ползу в сторону могилы. Я искренно жалею, что Господь так долго не дает мне «визы» на тот свет. И хотя мне жалко оставлять своих детей, жену, пасомых, свое любимое дело – служение, хотя мне жалко с этим расставаться, я убежден, что там я получу все это в десять раз больше <…> Здесь меня все отвлекают какие-то житейские, бытовые мелочи, а там мне уже никто не будет мешать стремиться к общению с Богом, мешать моей любви к людям⁴⁶.

Свидетельство священника перед лицом вечности тоже ощущается как важ- ная часть его пастырского служения. Этот этап заканчивается смертью – последним предельным переходом, очевидно, кризисного характера. Его положительное значение может описываться как сохранение церковного единства. Ступени «Лествицы», связанные с достижением «душевного мира» (27–30), могут быть соотнесены с этим этапом.

Существование этапов служения и жизни священника было продемонстри- ровано на основании эмпирического материала. Эти представления оказалось возможным выделить только на основании комплексного анализа всего массива интервью. Практически никто из респондентов, за исключением трех, не предлагает осмысления кризиса или перехода на каком-либо этапе, кроме первого, что может объясняться несколькими причинами. Во-первых, подбор респондентов был сделан двумя способами: на основании личных связей с известными священниками в различных епархиях и через правящего епископа, во втором случае это могло влиять на степень доверительности. Во-вторых, техника взятия интервью в подобном исследовании представляет большую сложность. Обычно более продуктивная позиция неопытного молодого человека, не священника в качестве интервьюера в данном случае привела к несопоставимости масштабов опыта с респондентом. С другой стороны, исследование выявило существенное влияние доминирующего нарратива неизменности священника и обязательности избегания искушений. Респонденты могли сознательно избегать упоминаний в пастырском дискурсе не только кризисов, понимаемых как искушения или ошибки, но и переходов и изменений.

Инструментом дискуссии об изменениях в служении священника могло бы быть изучение влияния духовников. Респонденты отмечали, что наличие духовника давало им возможность адекватного выстраивания своего служения, особенно в кризисных ситуациях. Напротив, непродуктивное переживание кризиса было связано с атомизированностью священника, т. е. его отделенностью от специфически пастырского общения с собратьями, взаимного советования. Наконец, с содержательной точки зрения продуктивное переживание священником различных этапов его служения и жизни снимает их кризисное восприятие и создает ощущение неизменности и самотождественности служения священника на всем протяжении жизни. Тем более поразительным и неожиданным оказывается явное наличие совершенно определенных этапов, совпадающих по своему содержанию у разных респондентов, каждый из которых по отдельности не осмысляет свою жизнь в такой перспективе.

Предложенная модель позволила сделать ряд важных выводов. В противовес нормативному образу священника предъявлено очевидное различие служения священника на разных его этапах, не исчерпывающееся разницей жизненного опыта. Уточнены и противопоставлены понятия перехода в служении и жизни священника, искушения и кризиса развития.

Переход к следующему этапу в служении и жизни священника – это: 1) качественное изменение, которое происходит в результате накопления положительного опыта на каждом этапе; 2) может осмысляться не как одномоментный, а как протяженный во времени период накопления; 3) требует значительных усилий со стороны священника и 4) помощи и поддержки со стороны семьи, собратьев-пастырей, епархиального епископа и тех, кто осуществляет церковное управление.

Кризис развития – это переход от одного этапа служения к другому, который 1) сталкивает с чем-то принципиально новым, возникающим с накоплением положительного опыта и к которому священник не готов; 2) потенциально опасен; 3) может вести к потере служения или переходу на новый этап; 4) при переходе к новому этапу не может повторяться.

Искушение – это традиционное для русского пастырского богословия понятие, означающее ситуативное искажение служения, что предполагает: 1) опасность искажения служения в целом, вплоть до его потери; 2) потенциальную угрозу на всем протяжении служения и жизни священника, независимо от на-

копленного опыта, возможность повторения; 3) при продуктивном преодолении может вести к кризису развития и переходу на новый этап.

Если искушений необходимо избегать, хотя и не всегда это возможно, когда они являются следствием внешних обстоятельств, то переходы не только неизбежны, но необходимы для духовного роста священника и обретения полноты пастырского опыта. Переход к следующему этапу не всегда сопровождается кризисом, в смысле пастырского искушения или жизненной катастрофы, или является реакцией на него. Переход на новый этап далеко не всегда «сталкивает» с чем-то новым и не обязательно таит в себе «опасность». В интервью священников он может описываться постепенным, не «кризисным» образом.

Сложность различения понятий состоит в том, что они могут перетекать друг в друга. Искушение может приводить к кризису развития и переходу на новый этап, а трудности перехода могут приводить к кризисам и порождать искушения вплоть до потери служения.

Этап служения включает в себя две составляющие: положительное содержание, собственно «ступень» роста, и переход, т. е. качественное изменение, кото- рое необходимо для перехода на следующий этап.

Предложенное выделение этапов и переходов между ними требует ряда оговорок. Не всегда остается понятным, насколько последовательно совершаются переходы. Неясно, что происходит, если переход не осуществляется. Предельные случаи показывают потерю служения и уход из священства в случае невозможности позитивного преодоления кризиса. Остается неясным, является ли такое развитие событий неизбежным, возможно ли оставаться постоянно на одном этапе, не входя в кризисное состояние.

Выявленные этапы служения и жизни священника не могут рассматриваться как окончательные и предполагают уточнения и усложнения сформулированной модели. В первую очередь это касается вопроса о тотальности роли священника, в том числе о взаимообусловленности модели с возрастными и семейными кризисами и этапами. Такую зависимость отмечают все респонденты, и она требует отдельного исследования, что чрезвычайно затрудняется большим разнообразием священнических биографий. Предположительно, это означает, что необходимо исследовать не только вариативность служения священника на разных его этапах, но и различные типы священников.

Представление о стадиальности служения и жизни священника существенно обогащает и расширяет традиционное нормативное представление о священнике, остающееся по-прежнему определяющим в современном пастырском богословии в России. Его включение в состав пастырского богословия требует разработки и применения новых подходов к изучению пастырского опыта. Отсутствие в пастырском богословии соответствующего осмысления приводит к значительным проблемам. Изменения в служении и жизни священника анализируются в других методологических рамках, сформированных в социологическом, психологическом или образовательном контексте. Следствием этого становится искажение сути изучаемого явления. Ярким примером такого искажения может служить искусственно сконструированное понятие пастырского выгорания, не имеющее достаточного теоретического или эмпирического обо-

снования. В свете результатов проведенного исследования можно предположить, что данное понятие является бессодержательным и описывает лишь один из вариантов психологического восприятия этапа «деятельный священник». Это описание не дает адекватного анализа путей его развития или возможности выстраивания продуктивной реакции в случае его возникновения и не может быть использовано в пастырском богословии.

Антоний (Амфитеатров), архим. Пастырское богословие. Т. 1. К., 1851.

Антоний (Храповицкий), еп. Лекции по пастырскому богословию. Казань, 1900. Биографический метод: История. Методология. Практика / ред. Е. Ю. Мещеркина,

В. В. Семенова. М.: Институт социологии РАН, 1994.

Киприан (Керн), архим. Православное пастырское служение. СПб., 1996. Кирилл (Наумов), архим. Пастырское богословие. СПб., 1853.

Орешина Д. А., Забаев И. В., Пруцкова Е. В. Три московских прихода: основные социально-демографические показатели и установки представителей общин крупных приходов г. Москвы. М.: ПСТГУ, 2012.

Пастырское богословие: учебник для бакалавриата теологии / под общ. ред. митр. Илариона (Алфеева). М., 2021.

Страусс А., Корбин Дж. Основы качественного исследования. Обоснованная теория.

Процедуры и техники. М.: УРСС, 2001.

Фуко М. Технологии себя // Философско-литературный журнал Логос. 2008. № 2. С. 96– 122.

Хондзинский П., прот. Пастырское богословие сегодня: недоумения и проблемы // Христианство и педагогика: история и современность: Материалы III Международной научно-практической конференции. Пенза, 2019. С. 115–124.

Черный А. И. Подготовка священников в Католической Церкви в Германии после Второго Ватиканского собора (по официальным документам): дис. … канд. богословия. М.: ПСТГУ, 2013.

Черный А. И. Понятие «кризиса священства» в католическом богословии XX века // Вестник ПСТГУ. Сер. I: Богословие. Философия. Религиоведение. 2016. Вып. 68. С. 112–127.

Шихи Г. Возрастные кризисы. Ступени личностного роста. СПб.: Ювента, 1999. Эриксон Э. Детство и общество. СПб.: Ленато, ACT, Фонд «Университетская книга»,

1996 [2].

Atkinson R. The Life Story Interview. Thousand Oaks (CA): Sage, 1998.

Bruner E. M. Ethnography as Narrative // The Anthropology of Experience / V. W. Turner,

E. M. Bruner, ed. Urbana; Chicago: University of Illinois Press, 1986. P. 139–159.

Charmaz K. Constructing Grounded Theory: A Practical Guide through Qualitative Analysis.

Thousand Oaks, CA: Sage Publications, 2006.

Christopherson R. W. Calling and Career in Christian Ministry // Review of Religious Research.

1994. Vol. 35. № 3. P. 219–237.

Chryssavgis J. John Climacus: From the Egyptian desert to the Sinaite mountain. Milton Park;

N. Y.: Routledge, 2017.

Deschwanden L. von. Eine Rollenanalyse des katholischen Pfarreipriesters // Beiträge zur religionssoziologischen Forschung. Internationales Jahrbuch für Religionssoziologie. Bd. IV. Köln; Opladen, 1968. S. 123–157.

Glaser B. G. Theoretical Sensitivity: Advances in the Methodology of Grounded Theory. Mill Valley, CA: Sociology Press, 1978.

Kugelmann R. Psychology and Chatholicism: Contested Boundaries. Cambridge University Press, 2011.

Lenz K. Katholische Priester in der individualisierten Gesellschaft. Konstanz, 2009.

Levinson D. J. Toward a Conception of the Adult Life Course // Themes of Work and Love in Adulthood / N. J. Smelser, E. H. Erikson, ed. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1980. P. 265–290.

Quasten J. Patrology. Vol. 3: The golden age of Greek patristic literature from the Council of Nicaea to the Council of Chalcedon. Utrecht-Antwerp: Spectrum Publishers; Westminster: Newmann Press, 1960.

Vera H. The Professionalization and Professionalism of Catholic Priests. Gainesville, Florida: University Press of Florida, 1982.

Vestnik Pravoslavnogo Sviato-Tikhonovskogo gumanitarnogo universiteta.

Seriia I: Bogoslovie. Filosofiia. Religiovedenie. 2022. Vol. 99. P. 30–56

DOI: 10.15382/sturI202299.30–56

Archpriest Nikolay Emelyanov, Candidate of Sciences in Philosophy, PhD in Theological Studies,

St. Tikhon’s Orthodox University for the Humanities

Moscow, Russia pr_nikolay@mail.ru https://orcid.org/0000–0001–5940–9140

CRISES AND STAGES IN THE MINISTRY AND LIFE OF A PRIEST^*

N. EMELYANOV

Abstract: This article presents results of the empirical study using material of biographical interviews with currently working priests of the Russian Orthodox Church. It raises the question about the ministry and life of the priest not as an invariable and standardised implementing of priesthood, all variations of which only imply inevitable errors and deviations from the norm, but as a ministry which keeps changing in the course of the priest’s life and has a number of distinct stages which imply a successive passage. The study is based on the ascetic conception of multi-stage character of spiritual life. This conception encounters the crisis-related understanding of phases in the life of man in developmental psychology and allows one to efficiently criticise it. Contrary to the understanding of the ministry and life of the priest as a static norm, the priest’s life is described as a range of distinct stages from the adoption of priesthood after chirotony to becoming elderly and to passing away. The notion of pastoral temptation which is employed in the Russian pastoral theology is opposed to the

№ 19–78–10143). The grant was given to Saint Tikhon’s Orthodox University.

I would like to express my gratitude to my colleagues from STOU Kirill Aleksin, Tatyana Krikhtova and Deacon Dmitry Markov, who helped in carrying out the field part of the study; I would also like to express my gratitude to Ivan Zabaev (Socrel STOU), who participated in the discussion of the field research project and the initial analysis of its results.

conception of developmental crisis that may lead to errors and temptations, up to the abandonment of priesthood. However, if considered properly, it becomes a passage to a new type of ministry. Moving on to the next stage is not always accompanied by a crisis. It may be seen as a prolonged period of accumulating pastor’s experience. The article describes main passages and stages in the ministry and life of the priest as related to the corresponding group of stages in St. John’s Ladder. It analyses situations when the crisis-related element of the passage comes about as well various types of responses to them.

Keywords: Russian Orthodox Church, pastoral theology, theology of priesthood, pastoral ministry, Ladder of Divine Ascent, crises of passage, pastoral temptation, passages and stages of ministry and life of the priest.

Atkinson R. (1998) The Life Story Interview. Thousand Oaks (CA).

Bruner E. M. (1986) “Ethnography as Narrative”, in V. W. Turner, E. M. Bruner (eds) The Anthropology of Experience. Urbana; Chicago, pp. 139–159.

Charmaz K. (2006) Constructing Grounded Theory: A Practical Guide through Qualitative Analysis.

Thousand Oaks, CA.

Chernyi A. (2016) “Poniatie “krizisa sviashchenstva″ v katolicheskom bogoslovii XX veka”. Vestnik PSTGU. Ser. I: Bogoslovie. Filosofiia. Religiovedenie. 2016, vol. 68, pp. 112–127 (in Russian).

Christopherson R.W. (1994) “Calling and Career in Christian Ministry”. Review of Religious Research. 1994. Vol. 35/3, pp. 219–237.

Chryssavgis J. (2017) John Climacus: From the Egyptian desert to the Sinaite mountain. Milton Park; New York.

Deschwanden L. von (1968) “Eine Rollenanalyse des katholischen Pfarreipriesters”. Beiträge zur religionssoziologischen Forschung. Internationales Jahrbuch für Religionssoziologie. Vol. IV. Köln; Opladen, pp. 123–157.

Erikson E. (1996) Detstvo i obshchestvo. St Petersburg (in Russian).

Fuko M. (2008) “Tekhnologii sebia”. Filosofsko-literaturnyi zhurnal Logos. 2008. № 2, p. 96–122 (in Russian).

Glaser B. G. (1978) Theoretical Sensitivity: Advances in the Methodology of Grounded Theory. Mill Valley, CA.

Illarion (Alfeev), metropolitan (ed.) (2021) Pastyrskoe bogoslovie: uchebnik dlia bakalavriata teologii. Moscow (in Russian).

Khondzinskii P., archpriest (2019) “Pastyrskoe bogoslovie segodnia: nedoumeniia i problemy”, in Khristianstvo i pedagogika: istoriia i sovremennost’: Materialy III Mezhdunarodnoi nauchnoprakticheskoi konferentsii. Penza, 2019, p. 115–124 (in Russian).

Kiprian (Kern), archmandrite (1996) Pravoslavnoe pastyrskoe sluzhenie. St. Petersburg (in Russian).

Kugelmann R. (2011) Psychology and Chatholicism: Contested Boundaries. Cambridge University Press.

Lenz K. (2009) Katholische Priester in der individualisierten Gesellschaft. Konstanz.

Levinson D.J. (1980) “Toward a Conception of the Adult Life Course”, in N. J. Smelser,

E. H. Erikson (eds), Themes of Work and Love in Adulthood. Cambridge, MA, pp. 265–290. Meshcherkina E., Semenova V. (eds) (1994) Biograficheskii metod: Istoriia. Metodologiia. Praktika.

Moscow (in Russian).

Oreshina D., Zabaev I., Prutskova E. (2012) Tri moskovskikh prikhoda: osnovnye sotsial’nodemograficheskie pokazateli i ustanovki predstavitelei obshchin krupnykh prikhodov g. Moskvy. Moscow (in Russian).

Quasten J. (1960) Patrology. Vol. 3: The golden age of Greek patristic literature from the Council of Nicaea to the Council of Chalcedon. Utrecht-Antwerp; Westminster.

Strauss A., Korbin Dzh. (2001) Osnovy kachestvennogo issledovaniia. Obosnovannaia teoriia.

Protsedury i tekhniki. Moscow (in Russian).

Shikhi G. (1999) Vozrastnye krizisy. Stupeni lichnostnogo rosta. St Petersburg (in Russian). Vera H. (1982) The Professionalization and Professionalism of Catholic Priests. Gainesville.

Статья поступила в редакцию 11.12.2021 The article was submitted 11.12.2021