Подспудный материализм: по поводу диссертации-брошюры г-на Струве

Позднее окончание официальных прений на диспуте г. Струве и других, не от нас зависящие обстоятельства, не дали нам возможности высказать в свое время наше возражение на диссертацию. Мы приводим в настоящей брошюре те мнения и факты, которые надеялись мы, открыто высказать на диспуте, приводим, может быть, и не в вполне в строгом порядке.

Несчастный материализм, в самом деле! Столько в последние годы трепали его и приверженцы и противники – забавно хвастались им, одни и забавно негодовали на него другие – что начинают, кажется, уставать те и другие. И жалко именно, если это направление отпадет от мнения и убеждений единственно от того, что устанут с ним и от него. Только то прочно, что понято. А что мы видели у нас в рассуждениях за и против духа кроме поверхностности. Противники материализма были поверхностны не менее защитников: дюжинные компиляции, ссылки на авторитет, бездоказательное негодование, частные набеги или же будто-ученое обсуждение с намерением опровержения, но с точки зрения такой системы, которая сама есть материализм, только не узнавший сам себя, не дошедший до последних выводов. Гиляров- Платонов. Современные Известия за 6

Апреля 1869 г.

Все интересующиеся вопросами науки и жизни обрадованы были пронесшимся на днях по Москве слухом о выходе самостоятельного, строго-научного труда, разбирающего и обличающего материализм. Мы говорим «самостоятельного» и «строго–научного» потому, что труд г. Струве написан для получения докторской степени, а не самостоятельный и не строго-научный труд не может, конечно, иметь подобного притязания. Всеобщее любопытство возросло еще более, когда пронесшийся слух оказался справедливым, и на окнах книгопродавцев появилась тоненькая (из 101 с 1/2 страниц состоящая) брошюра, озаглавленная: «Самостоятельное начало душевных явлений – психофизиологическое исследование,

написанное с целью получения степени доктора философии Императорского Московского Университета Генрихом Струве.» Брошюра эта оказалась просто отдельным оттиском носящей тоже заглавие статьи февральской книжки «Русского Вестника». Ежели, несмотря на незначительный объем свой, брошюра эта «написана с целью получения степени доктора философии‚» то конечно должна она заключать в себе исследования, факты и выводы новые, или, по крайней мере, не находящиеся в каждом из популярных изложений полемики с материализмом, известных не только всем без исключения специалистам, но даже и большинству дилетантов.

Так мы думали и так должны были думать. И что же?...

Но мы удержимся от выражения собственного нашего суждения о труде г. Струве и пригласим читателей наших сделать вместе с нами небольшую и недлинную экскурсию по небольшой и не длинной его брошюре.

Сочинение г. Струве, по самой уже обстановке своей, имеет претензию на звание труда философского, и мы вполне вправе ожидать от него изложения совестливой, строго-научной критики ой системы, которую обыкновенно называют у нас материализмом. Чем же окажется оно на самом деле? Рассуждением ли в действительности философски-научным или только «частным набегом с бездоказательными ссылками на авторитет», – верной ли положительной критикой или же «будто ученым обсуждением материализма с намерением опровержения, но с точки зрения такой системы, которая сама есть материализм, только не узнавший сам себя, не дошедший до последних своих выводов?» Чтобы отвечать на вопрос этот рассмотрим психологические воззрения самого г. Струве:

«Исследование вопроса о самостоятельном начале душевных явлений или короче вопроса: существует ли душа или нет? – говорит г. Струве – требует предварительного объяснения того, что подразумеваем мы под словом душа.» (стр. 13).

Уже самая эта постановка вопроса не вполне верна и какова, ибо материалистическая теория, в большинстве случаем отрицали не существование души, как ошибочно полагает г. Струве на 37-й странице, а только ее нематериальность. Деятельности психическую приписывает материализм (за исключением Молешота и Фогта) не всякой частице материи вообще, но только или известному роду материи, или известной части материального организма или, чаще всего, особой психической силе. Эту-то силу или эту-то особую по строению своему и свойствам материю называет он тоже источником психических явлений, душою.

«Вопрос: «существует ли душа или нет»? – продолжает г. Струве, «не содержит в себе по нашему мнению ничего другого кроме вопроса: имеют ли так называемые душевные явления особое, самостоятельное начало и особую, самостоятельную причину, или же все эти явления можно объяснить на основании известных физических и физиологических процессов.»

Это пояснение вопроса еще более неверно и неудачно, по мнению нашему, чем самая его постановка. Что явление душевным имеют начало самостоятельное, а не общее со всеми другими явлениями жизни человеческой, с этим (помимо двух или трех исключений), соглашаются и сами материалисты, хотя и признают они это начало материальным одинаково с прочими. Для г. Струве, как намеревающегося полемизировать с материализмом, вопрос должен, следовательно, заключаться не в том: самостоятельно ли или нет начало душевных явлений, а в том: материально ли оно или нет. Самостоятельным могло бы оно, пожалуй, быть названным, как видим мы, и оставаясь материальным. Ведь называют же его так и материалисты, как например, Фик, Дюбуа Ремон, Лудвиг и др.; по мнению которых явления душевные производятся силою особою от движения, теплоты, электричества и т. д. и вследствие того самостоятельной.

«Материализм, по мнению г. Струве, есть результат недоразумения». С этим мы согласимся довольно охотно. «Недоразумение это заключается в неправильном и неверном воззрения на душу». Мы и этого не станем оспаривать. Ежели бы понятие о душе; было более выяснено наукой, то

тогда было бы совершенно ясно и отражение ее на материальности, и материализм не имел бы физической возможности к существованию. «Материализм», скажем мы вместе с г. Струве, «есть результат неточностей, которые допускаем мы в нашем воззрении на душу». Но в чем заключаются

эти неточности? – вот вопрос.

«Нет никакого сомнения, говорит г. Струве, что главная причина, почему большая часть материалистов с такою страстью нападают на принятие души – есть то, что они имеют совершенно определенное представление о ее сущности, т. e. метафизических признаках. (Давно ли обзавелся материализм такой премудростью). Материализм,‚ отрицающий существование души имеет по большей части в виду одно стороннее, отвлеченное, идеалистическое понятие о душе, по которому душа есть существо, не владеющее никакими силами реального‚ материального бытия, существо противопоставляющееся, безусловно, всякой вещественности и не имеющее с ней ничего общего». (Стр. 15).

Почему полагает г. Струве, что материализму в области философии могут быть известны только психологические труды самого безобразного и крайнего идеализма, который один может отнимать y души все принадлежащие реальному бытию силы – мы не понимаем. Ежели же г. Струве под реальным бытием подразумевает‚ как можно видеть из собственных слов его, только бытие материальное, то в этом идеалисты уже окончательно не виноваты. «Что душа, как существующая, должна иметь необходимо нечто общее с материей как также существующей» – это познавали и самые крайние идеалисты (ежели только признавали они вообще существование материи). Общее свойство это заключалось для них в самом бытии, в самом существовании. Силы присущей всему реальному никогда не отнимала у души ни одна философия. Но ни одна философия, кроме материалистической не приписывала ей тоже сил материальных, как-то делает г. Струве в приведенной нами выше цитате. (Какие же это силы и в чем заключается их проявление?) Говоря что, по мнению идеалистов, душа не владеет никакими силами реального, материального бытия, г. Струве явно отнимает реальность от духа и приписывает ее одной только материи.

«Мы согласны, говорит г. Струве‚ что такой идеалистической души в человеке нет» т. е. нет в нем, по мнению г. Струве, души, не владеющей силами материального бытия. Силами же материальными называются во всех без исключения физиках и во всех без исключения метафизиках только свет, магнетизм, теплота, звук, электричество, гальванизм и движение. Неужели полагает г. Струве‚ что нет в человеке души, которая не имела бы более или менее сильную температуру, более или менее установившийся ритм движения, большую или меньшую тяжесть? Неужели, полагает г. Струве, что «обладающая материальными силами душа» должна обладать и светом, и звуком, и гальванизмом, и электричеством? (ведь других материальных сил мы не знаем). Души же, не обладающей силами этими, по мнению г. Струве, не существует.

Таким образом, «самостоятельное начало душевных явлений» должно, по мнению г. Струве, обладать силами материального бытия. Но г. Струве забывает, конечно, что силы не могут действовать без субстрата, и силы материальные, следовательно, без такого же материального субстрата. (Выражение «без материи нет силы» неверно только в том отношении, что оно упускает из виду силы нравственные, которые существуют без материи, хотя и вовсе не без реального субстрата). Ежели же, по мнению г. Струве, душа обладает материальными силами, то она есть тоже и материальный субстрат.

«Отличие души от начал физических не составляет еще никакой абсолютной противоположности этих явлений, исключающей общее для них u для души основание». (Стр. 15).

Странное противоречие! Г. Струве защищает самостоятельное начало душевных явлений, и в тоже самое время говорит, что «начало» это имеет основания общие со всеми физическими явлениями. Как-то странно понимает он должно быть идею самостоятельности!

Причина душевных явлений составляет, таким образом, по мнению г. Струве, самостоятельное начало, имеющее, однако, общее со всеми физическими явлениями основание, владеющее силами материального бытия или, что тоже самое, просто материальными силами. Самостоятельное начало это является вследствие того особою, отдельною силою, не противоположною однако другим силам, a напротив вполне, однородною с ними. «Ведь мы и в физическом отношении, говорит г. Струве, ясно отличаем разные силы и причины известных физических явлений, не принимая, однако ж между ними никакой враждебной противоположности, нарушающей единство материального миpa; электричество, например, имеет совершенно другое начало нежели тяжесть; причины этих явлений основательно различаются, но эта разница, при всей своей основательности, не становится противоположностью, исключающею общее материальное начало этих явлений». (Стр. 16).

Говоря другими словами, свет, теплота, звук, магнетизм, электричество, гальванизм и движение составляют в отношении друг к другу особые, хотя и не противоположные друг другу силы (правильно или не правильно это воззрение мы увидим позднее). Из однородности этой выводит г. Струве и отсутствие необходимости для силы духовной, будучи силой особенной, быть силой противоположной всем остальным физическим силам. Другими словами, г. Струве находит, что самостоятельная духовная сила относится к силам материальным точно также как эти послания относятся друг к другу; или – что тоже самое – что она отличается от них настолько, насколько сами они отличаются друг от друга.

К числу материальных сил всем известных прибавляет он, таким образом, новую силу духовную, имеющую «общее с ними основание» (стр. 15) и отличающуюся от них только настолько, насколько свет отличается от звука, или теплота от движения. При таком воззрении на душу, материализм, конечно, теряет последнее право существования, видимо отождествляясь со спиритуализмом (ежели только г. Струве может служить представителем последнего, а не первого).

Повторим снова: душа, по определению г. Струве, есть особое начало душевных явлений, имеющее со всеми физическими и душевными явлениями общие основания бытия (стр. 17) и относящееся к другим действующим в природе силам точно так же, как эти последние относятся друг к другу. Причина душевных явлений особа от причин производящих свет, тепло, движение и т. д. хотя и однородна с ними. Сила духовная составляет, следственно, только особое звено из цепи однородных между собою сил природы.

Определение г. Струве было бы, может быть, и остроумно, если бы, в ущерб ему, не открыла современная наука противного началу 16 страницы (выписанному нами выше) и не известного должно быть автору разбираемой нами брошюры закона взаимодействия сил, по которому все действующие

в природе силы составляют только производимые обстоятельствами видоизменения одной и той же общей или всех их силы. Теплота, звук, свет и т. д. составляют только видоизменения движения, но могут сами в тоже время видоизменяться в движение же и переходить друг в друга. Свет может обращаться в теплоту, электричество в свет, тепло и звук и T. д. (см. между проч. Гельмгольца. «Законы сохранения силы» и Фарадея Соотношение сил).

Ежели была бы верна теория г. Струве, то и сила духовная, на основании закона соотношения сил, должна была бы подвергаться процессам взаимодействия и видоизменения. Она сама могла бы обращаться в другие физические силы и все физические силы могли бы видоизменяться в нее. Деятельность душевная стала бы в таком случае одним из видоизменений электричества или света, а мысль или сознание стали бы тоже или «особым колебанием из общего в природе движения, как утверждает в речи своей г. Профессор Соколовский, или «особым прерыванием ровного гальванического тока», как говорят другие материалисты.

Как же отнесемся мы в настоящем случае к труду г. Струве? Примем ли мы его за основательно – научную критику или за «будто – ученое обсуждение материализма с намерением опровержения, но с точки зрения такой системы, которая сама есть материализм, только не узнавший сам себя, не дошедший до последних своих выводов».

Но возвратимся к изложению психологических воззрений г. Струве.

Начиная на 14 странице своей брошюры главу о методе, г. Струве явно признает свое определение души уже, законченным. «Определив точно понятие души, как предмет нашего исследования говорит он, мы приступим к решению вопроса каким способом, каким путем мы должны исследовать вопрос о ее существовании.»

Ежели г. Струве, повторим мы, полагает понятие о душе определенным первыми страницами своей брошюры, то мы вправе заключить что это определение состоит в признании её простою силою, отличною от света, тепла, магнетизма, электричества и движения, но однако же однородною с ними и вследствие того материамною.

Но чем же отличается это определение от опредёления современного научного материализма? Ведь и все современные материалисты видят причину душевной деятельности не в движении, тепле или электричестве, но в особой, хотя и однородной с ними силе, которую и называют они, в отличие от остальных сил природы, силою нервной, витальной, психической.

Г. Струве отчасти не отказывается и сам от материализма. Когда указано было на диспуте г. профессором Усовым на неверно сделанное (в изложении учения Флуранса о знаменитом noend vital) отождествление силы витальной с силою психической (отождествление совершенно противное теории Флуранса), г. Струве согласился что «не делает различия между силой жизненной и силой душевной», и на последовавшее за тем замечание что, следовательно, и растениям присуща эта душевная сила, отвёчал: «а почему же нет?» Но ежели в человеке находится только таже самая душевная сила что и в растении, то спиритуализм не много выиграет, ежели даже г-ну Струве и удастся в дальнейшем своем исследовании доказать ее существование.

Впрочем, не мы первые делаем упрек в материализме новому нашему философу-спиритуалисту. Единственный, как кажется, критик немецкого труда г. Струве, знаменитый естествоиспытатель, антиматериалист‚ Шлейден так выражается о нем в своем обсуждении материализма: «Есть ученые, говорит он, которые, совершенно не стеснялись произносить чисто – материалистические положения, протестуя, однако против материализма и утверждая, что слова их имеют совершенно иное (не знаем только какое) значение. Таковы, например, Вирхов или Генрих Струве, автор брошюры: Zur Entstehung der Seele (См. Schleiden Uber den Materialismus 7)

*

Итак, зная из самой постановки вопроса, что подразумевает г. Струве под именем души, мы наперед можем угадывать нелогичность его решения, ибо к чему же опровергать материализм, ежели в основании, в исходной точке опровержения лежит такой же точно поверхностный, такой же точно нелогический материализм. Чем яснее и положительнее будет решение вопроса, чем основательнее и убедительнее будет опровержение, тем более будет противоречия с постановкою вопроса, и тем несостоятельное и нелогичнее будет самый труд нового ревнителя вопроса о духе.

Воззрение г. Струве на душу было бы самостоятельно, ежели бы и до него не смотрели на нее так же многие и многие материалисты; постановка вопроса была бы также самостоятельна, ежели бы до г. Струве не ставил его таким же почти точно образом знаменитый Ноак, редактор знаменитого материалистического журнала Psyche. Но Ноак принял на себя все последствия своего определения; г.Струве оставил все последствия эти в стороне. Ноак, совершенно подобно г-ну Струве, предположил однородность физических и психических сил, но он довел до конца свою теорию. Ему было известно, что все физические силы составляют только разновидности движения, и он, как человек последовательный, согласился и с «последним выводом» своей теории и признал мысль одним из видов движения. Но не так поступил г. Струве. Не гоняясь за особенною последовательностью, он не дошел до последних выводов своей теории и, ничем, в сущности, не отличаясь от Ноака, повторяя только его слова, он захотел, однако сохранить за собою название ревнителя спиритуализма. А Ноак (неотличающийся в основании от г. Струве) остался причтенным к материалистам, потому что выражал мысль свою ясно и логично. «То общее, говорил он, которым условливаются и основываются душевные деятельности, то существенно одинаковое в обоих, к чему должно относить обе области явлений, есть ничто иное как движение с его изменениями и законами». (Psyche, I, VI, 36. У Владиславлева. Современные направления в науке о душе 17). Г-н Струве говорит также, что сила душевная однородна со всеми остальными силами природы. Силы же эти суть только разные виды движения: – ergo сознание по теории г. Струве есть род движения. В чем же заключается после того различие между материалистом Ноаком и спиритуалистом Струве.

Итак, сделанные г-ном Струве определение души и постановка вопроса лишены всякого самостоятельного значения. Но смотрим, не будет ли более самостоятельным самое решение этого вопроса?

Необходимость признавать существование души выводит г. Струве из анализа душевных явлений, «необъяснимых, по мнению его, на основании известных физиологических и физических процессов тела». Но материализм (за исключением Фогта) и не объясняет их на основании процессов известных, но только полагает, что они могут объясниться на основании процессов, доселе еще неизвестных.

Под явлениями психическими подразумевает г. Струве, как и все вообще психологи, сознание, мышление, чувствование и волю. Их то и собирается он анализировать.

Он начинает с сознания, которое, по мнению его, заключает в себе три начала: «1) единство, 2) самонаблюдение и 3) постоянство и тожество (чит. или тожество), на основании которого сознание человека остается в течение всей его жизни одним и тем же, несмотря на все внешние и внутренние перемены, вызываемые временем». (36) «Но сравнивая эти явления с несомненными выводами новейшей физиологии, продолжает г. Струве, мы легко убеждаемся, что ни для единства, ни для самонаблюдения, ни, наконец

для постоянства и тождества сознательной жизни человека мы не встречаем в отправлениях тела никакого основания, которое могло бы достаточно объяснить все эти явления» (37).

Таков план, избранный г. Струве. План этот кажется нам до такой степени близким к плану большинства сочинений, специально посвященных полемике с материализмом и, в особенности к плану известной книги Ульрици (Gott und der Mensch I B. Leib und Seele), что мы позволим себе рассмотреть брошюру г. Струве в связи с этим последним, упомянутым нами трудом.

Прежде всего анализирует г. Струве единство сознания. Рассмотрим насколько самостоятелен и насколько научен его анализ.

Г. Струве, подобно Ульрици, начинает указанием на несостоятельность попытки Флуранса отыскать центр «психических явлений». (т. е: ощущения, воли и т. д.). Но тут г. Струве делает значительную ошибку. Ульрици, ссылаясь на 40, 60 и 73 стр. I т. Флурансова труда De la vie et de l’intelligence, доказывает различие, существующее (по теории Флуранса) между явлениями жизненными и явлениями психическими, и утверждает, что последние сосредоточены в больших полушариях и уничтожаются с их вырезыванием‚ тогда как первые продолжают еще существовать. Г. Струве, ссылаясь на неведомую ему страницу, указанную Ульрици в соответствующем месте другого своего труда (Бог и природа Русск. пер. I 211), явно соединяет явления психические с явлениями жизненными, концентрируя общую их причину в мнимом point или noeud vital Флуранса. Чтобы показать, что в пункте этом никогда и не подозревал Флуранс источника «психического явления, известного под именем единства сознания», как полагает г. Струве, не читавший, как надо полагать, ни одной страницы из книги Флуранса, но сославшийся на нее, только доверяясь ссылке Ульрици (который хотя и не приводит самих слов Флуранса, но ссылается на них безошибочно), мы позволим себе выписать подлинные слова знаменитого парижского физиолога-виталиста. Вот они:

On voit que се point, premier moteur du mechanisme respiratoir et noeud vital du systéme nerveuw, parceque tout се qui du systéme nerveux reste vattaché a се point vit, et tout се qu’on en sépare meurt) n’est ainsi que je 1’ai répété bien des fois, pas plus gros que la téte d’une épingle.

C’est done d’un point qui n’est pas plus gros qu’une téte d’épingle que dépend la ше du systéme nerveui, 1a vie de l’animal par consequent, en un seul mot la vie.

Ежели Флуранс и концентрировал источник единства жизни животной в своем point или noeud vital, то из этого еще не следует, чтобы он концентрировал в нем и «источник единства психических явлений человека» (38), тем более что, по собственным его словам, сила жизненная (faculté vitale) ясно отличается от силы психической (faculté perceptive).

Ha одной странице с обсуждением попытки Флуранса отыскать центр жизненных явлений находим мы у Ульрици и краткое обсуждение теории Пфлюгера о множестве центров нервной системы, со ссылкою на труд Пфлюгера Die sensoriischeu Functionen des Ruckenmarks etc. 1852 (без указании страницы), и к удивлению находим и до буквальности схожее обсуждение его и ссылку на него (также без указания страницы) и в труде г. Струве, непосредственно вслед за неверным обсуждением теории Флуранса (Ульрици Gott und der Mensch.I 107. Струве 39). Но Ульрици прибавляет, что Лудвиг, Екгардт, Молешот и др. Физиологи протестовали против научной стоимости теории Пфлюгера; г. Струве забывает это прибавление и излагает теорию Пфлюгера как стоящую вне всяких научных сомнений.

Ha непосредственно следующей (108) странице книги Ульрици находится изложение теории Рудольфа Вагнера, со ссылкою на статью его в Gottingische Nachrichteu 1860 № 6 Seite 57 flg.) и туже самую ссылку и тоже самое изложение находим мы и на следующей (40-й) странице многоученого труда г. Струве.

Затем упоминает г. Струве об открытии, сделанном Браун-Секвардом относительно вырезыванья Флурансова узла и ссылается на статью самого Браун-Секварда в Journal de Physiologie 1858 I 217, почерпая ссылку эту нa той же странице того же труда Ульрици, с которой списал он и непонятую им ссылку на труд самого Флуранса. Но так как в глазах самого Флуранса noel vital не был никогда центром психического единства, то и вырезыванье его Браун-Секвардом вовсе ничего не доказывает и является в труде г. Струве совершенно излишним.

Г. Струве упускает затем (краткости ради) все остальные, излишние, по мнению его цитаты и исследования Ульрици и переходит прямо к 118–121 стр. его сочинения, излагая сообразно с ними или вернее по ним на 41 и 42 стр. своей брошюры единство сознания, противоречащее отсутствию единства в нервной системе человека.

Многоученый трактат о единстве сознания был бы, как видно из слов наших, просто напросто целиком выписан из Ульрици‚ ежели бы не пришло на ум г. Струве, «для успокоения осторожных умов», привести слова «одного из лучших и осторожнейших исследователей, которого никто не может упрекнуть в философских грезах – слова проф. Вирхова» (42). Вирхов, как физиолог, обладает, конечно, весьма обширными сведениями, но как мыслитель он, подобно г. Струве, имеет также привычку часто противоречить самому себе. г. Струве кажется и сам сознает отчасти это свойство «не увлекающиеся никакими» философскими грезами ученого, «ибо на стр. 30, приводя его, он замечает сам, что на них собственно» не ссылается ни один материалист, хотя они все и при всяком случае ссылаются на слова этого знаменитого естествоиспытателя. «Но ежели кроме слов, приводимых г. Струве, находятся у Вирхова – мысли и такие, на которые могут ссылаться не только все материалисты, но даже и при всяком случае, то не великое же значение имеют его слова. Да и как можно называть его осторожнейшим исследователем, когда допускаются у него такие противоречия. Можно ли давать словам его значение исповеди естествоиспытателя? Да и можно ли например, по материалистическим выражениям антиматериалиста, например, г-на Струве, заключать о торжестве материализма? Чтобы выказать нелогичность, непоследовательность‚ неясность и несвязность суждений Bирхова, и позволю себе две или три цитаты. «Ежели мы не хотим, говорит например Вирхов на 5–й стр. своих Vier Reden ueber Leben und Krankenseyn, погружаться в туманные и произвольные бредни, то мы должны будем применить понятие жизни к одним только живым существам». Таким образом, с удивительною логичностью заключает «не увлекающийся философскими грезами ученый», что только живое живо. Но, однако, вскоре после тавтологического заключения этого, на стр. 12-й восклицает тот же самый ученый: «Напрасно стараются найти противоположность между жизнью и механикой». Одинаково нелогично и можно даже сказать нелепо, замечает тот же самый писатель на 24 странице, что «закон без силы, план без собственной деятельности есть субстанция» (См. Schleiden Ueber den Materialismus 40 f.). Понятно, что в таковом наборе слов могут и материалисты и спиритуалисты находить одинаково подтверждение. Но неужели можно назвать такого писателя «осторожнейшим из исследователей, не увлекающимся философскими грезами ученым». Видно не напрасно поставил Шлейден Вирхова – мыслителя на одну доску с г. Струве.

Начало следующего с ним периода о самонаблюдении начинается фразою, видимо самостоятельною и оригинальною, ибо ее не мог до сего времени произнести не один еще философ. «Второе явление сознания, говорит г. Струве, есть его самонаблюдение». Но что же и есть сознание как не самонаблюдение, и наоборот, что же есть самонаблюдение как не сознание. Слова г. Струве значат только: второе явление сознания есть сознание или второе явление самонаблюдения есть самонаблюдение – что положительно уже нелепо. Самонаблюдение может быть только сущностью сознания, а никак уже не его явлением. Силы физические лишены не самонаблюдения, как одного только явления сознания, но лишены самого сознания

Вслед за тем, на стр. 43–45‚ многообразно и многократно повторяет г. Струве одни и теже слова: «Силы ‚физические суть силы простые, а сила психическая есть сила двойственная, сама на себе же рефлексирующаяся. «На основании физических начал вовсе нельзя понять, как два самостоятельных процесса могут проникнуть друг друга до такой степени, чтобы один дошел до ведения существования другого». Рассуждение это весьма дельно, да только уже очень не ново. Да притом вряд ли найдется материалист, который не сумел бы срезать его простым словом: «Да мало ли чего мы не понимаем и что, однако же, существует; ведь мы и вашего психического процесса вовсе не понимаем, а вы говорите же что он существует».

На стр. 46 возвращается автор к тому же единству сознания и к тому же неединству нервной системы, о которых, уже так неудачно он говорил. «Сознание, по словам его, совершенно отлично от физиологических явлений ощущения света и звука». Да все это знали и спиритуалисты и материалисты и до простодушно – выраженных слов г. Струве. Что же писать против материализма, если достаточно таких, простодушных фраз. Пусть и материализм‚ но все же поглубже этих опровержений.

Таким образом, на всех 43–48 страницах сколько-либо оригинальным и самостоятельным находим мы только одно «самонаблюдение сознания», которому подобно могло бы быть только то, если бы другой психолог стал говорить о желаниях воли или физик воздухообразноавти воздуха.

Последним звеном самостоятельной части труда г. Струве служит параграф, посвященный исследованию тождества бытия человеческого в течение всех изменений, производимых временем на материальное бытие человека. Пять страничек, посвященных исследованию этому, заключают в себе довольно ясное толковое изложение мыслей, находящихся, однако, во

всяком почти учебнике психологии и уже во всяком конечно труде, посвященном полемике с материализмом.

С открытием на стр. 53 нового отдела, снова начинается копирование Ульрици. Начинающийся отдел этот посвящен исследованию мышления и открывается анализом внимания «служащего основанием всякого сознательного мышления». (54).

«Вниманием, говорит г. Струве, называем мы психическую способность обращаться к известному предмету и тщательно разбирать его» (54). «В связи с физиологией, внимание представляет нам любопытное явление невозможности принимать два разных ощущения в один момент времени».

Обе фразы эти взяты несамостоятельным автором «самостоятельного начала душевных явлений» ‚из книги Ульрици, откуда почерпнуты и факты, передаваемые им на страницах 55 и 56, и ссылки на Bessel. Astronomishe Beobachtungen 823 VIII. Abth. и на Struce Expedition chronometrique. 1843 р. 29 и на Вебера. Der Tastsinn und das Gemeingefuhl в Wagners Handworterbuch der Physiologie III 2 стр. 488 и все мысли и все заключения, находящиеся на 55 и 56 стр., почти буквально скопированные с 297–303 стр. Ульрици.

На следующей 58 стр. г. Струве знакомит читателей со словами Вуднта, схваченными им (без названия источника, но со ссылкою нa самую книгу Вундта: Vorles. ucber Menshen und. Thierseele I 313) с 102 стр. книги проф. Владиславлева, которого он, однако, не благодарит за пользу от него полученную, а напротив, усердно критикует.

Мы не станем уже говорить верно или не верно предположение, что в один момент нельзя принимать двух ощущений, так как г. Струве ни в верности ни в неверности его виноват быть не может, и прямо перейдем к разбору следующего отдела, посвященного анализу психической деятельности внешних чувств.

Отдел этот открывается почти чудом. Г. Струве, вопреки обычаю своему, делает цитату из подлинника. Он ссылается на подлинные слова физиолога Функе и затем задает вопрос: каким образом может движение переходить в центрах нервной системы в ощущение? (60) «Разве только материальный догматизм, разрешающий с непостижимым легкомыслием самые трудные физиологические и психологические вопросы, говорит г. Струве, может отважиться признать тождество движения с самим ощущением и допустить, что не только ощущение, но и мысль есть движение материи, как это утверждает Молешот.» (60) Но разве забывает г. Струве, что и по собственной его теории оказываются психические явления, как показали мы выше, только различными видами движения. (Cм. стр. 10 и 13 нашей критики).

Следующею за сим 61-ю страницей заканчиваются наивные рассуждения г. Струве.

Ha 62-й странице г. докторант выписывает из 76-й страницы книги Ульрици замечательные слова физиолога-материалиста, Лудвига, пополняет их цитатами из того же Лудвига, взятыми на этот раз из другого труда Ульрици (Бог и природа. Руск. перев. I 221), и приводит затем на странице 63-й теже самые заключения из слов Лудвига‚ какие приводит Ульрици на соответствующих страницах своего труда.

Закончив заключение это, г. Струве перевертывает пять или шесть страничек того же самого труда и на 64-й стр. своей брошюры списывает с 87-й стр. Ульрици приводимые с тою же целью и ради того же самого заключения «очень верные слова профессора Фика, автора одного из самых лучших сочинений, касающихся анатомии и физиологии органов чувств» Оттуда же списывает г. Струве и ссылку нa Fick’s Lehrbuch der Anatomie und Physiologie der Sinnesorgane.1864 стр. 3.

Завершив благополучно эту выписку, г. Струве знакомит нас с весьма интересным исследованием Профессора Гельмгольца‚ напечатанным в одном из специальных физиологических журналов (Helmholz. Nachweisungen uber den zeitlichen Verlauf der Nervenerregung в Mullers Archiv fur Anatomie und Physiologit 1850–1852). Мы на этот раз были поражены начитанностью г. Струве, пока не пришлось нам напасть на ту же самую цитату, тоже самое изложение и те же самые заключения в том же самом приблизительно месте, откуда выписал г. Струве и свою ссылку на Фика на той же самой 64-й странице своего ученого и оригинального исследования. Как строгий ревнитель истины‚ г. Струве на этот раз, под ссылкой на исследование Гельмгольца, замечает, как бы в очищение совести: Смотри тоже Ульрици Gott und dег Mensch I. cm. 98). Но к чему же смотреть бедному читателю на стр. 98-ю соч. Ульрици, когда на ней находится почти тоже что и в исследовании Гельмгольца, на которое уже указано, и буквально тоже самое, что на стр. 64-й, 65 и 66–й труда самого г. Струве. К чему в трех разных сочинениях смотреть «тоже», когда это тоже взято из одного источника, Не ради ли удовольствия поместит лишнюю цитату, ссылается г. Струве на 98–10 стр. Ульрици. Ведь позволяет же он себе черпать из Ульрици многое и многое, не помечая страниц.

Мы не станем разбирать подробно бесцветный, хотя и довольно гладкий в литературном отношении анализ представлении составляющий сокращение того, что говорит о том же предмете Ульрици в главе о зрении, от 154 до 193 стр. своего изложения. В изложении г. Струве не находим мы ни одного нового факта ни одной самостоятельной мысли (стр. 66–73).

По окончании обозрения этого, г. Струве обращается к изучению чувствования и фантазии, сопоставляя их неизвестно по каким причинам. К весьма важным явлениям, доказывающим самостоятельное начало душевной жизни, относится влияние чувствования и фантазии на организм человека» (75). Все входящее в состав отдела этого не находится буквально в книге Ульрици, и потому мы, к величайшему удивлению своему, чувствовали побуждение признать его самостоятельным. Самостоятельность эта казалась нам, однако, невероятною. Нам все чудилось, что мы ошибаемся, и мы нетерпеливо поворачивали страницы слишком известной г. Струве книги Ульрици. Поразивший нас факт скоро, однако, уяснился сам собою. Декорации около г. Струве переменилась, но сам он остался один и тот же и не изменил до конца своей брошюры методу, которому был верен в течение всей своей работы. Книга Ульрици сошла с рабочего стола г. Струве и место ее заняла Антропология Эммануила Германа Фихте, к которой начинает относиться философ также бесцеремонно как и к предшествовавшему труду Ульрици.

Приступая к изучению фантазии, г. Струве открыл соответствующую главу Антропологии Фихте и принялся за свою не совсем, как мы уже видели, самостоятельную работу. «Очень часто случается, что вера в какое-нибудь медицинское средство имеет следствием действительное исцеление, хотя данное средство не производило никаких физических изменений», копирует г. Струве (ст. 76), начало того же параграфа на стр. 465 Антропиэлогии Фихте¹.

Приведя буквально фразу эту, выпускает г. Струве излишние, по его мнению, философствования Фихте младшего и прямо переходит к стр. 469-й, на которой приводится рассказ Линдемана, со ссылкой на его труд.» Известен факт, говорит г. Струве, описанный Линдеманом (Lehre vom Menshen und Antropologie 1865 стр. 385) и другими, что один из учеников знаменитого Боргева всегда заболевал тою болезнью, о которой беседовал профессор в своих лекциях (ст. 76). Г. Струве ни Линдемана ни др. не читал, a просто списал и рассказ и ссылку с 469 стр. Фихте. Непосредственно за рассказом Линдемана находится в Антропологии Фихте рассказ Фейхтерслебена о том, как «чтение живого описания водобоязни вызвало в читающем действительные симптомы этой болезни. Тот же самый рассказ, со ссылкою на труд Фейхтерслебепа‚ находим мы и у г. Струве непосредственно за рассказом Линдемана. Вслед засим г. Струве находит нужным упомянуть об «общеизвестном влиянии психического состояния на развитие разных болезней» (77), и в сокращении передает нам главные черты, находящиеся в изложении того же предмета у Фихте, на стр. 466–468 его Антропологии, вставляя из нее в брошюру свою и ссылку на труд Домриха Die Psychischen Zustande, ihre organiche Vermittelung und ihre Wirkung in der Erzcugung Korperlichen Krankheiten 1849.

Затем сделав на стр. 79 несколько весьма ясно выраженных, хотя ни для кого не новых, заметок, г. Струве перевертывает страницу книги Фихте и, сообразуясь с ее содержанием, находит, что говоря о влиянии чувствования и фантазии на тело, «нельзя не поминутъ о так называемых

явлениях стигматизации т. e. о разных наружных физических страданиях, причиняемых исключительным влиянием фантазии в субъектах, преданных религиозному экстазу»‚ (80), и вместе с самим изложением списывает с вышепоименованной 468 стр. Антропологии Фихте и ссылки на «Goeres Ghristliche Mystick. 1836 II Geshichte der stygmatisirten, нa статью Дрюфеля в Salzbuger medicin. Zeitung 1814 I ст. 145–158 II ст. 17–26 – и на труд Енемозера Das Magnetismus im Verhfiltniss zur Natur und Religion 2 изд. 1853.

Разумеется, все это списано, без указания на общий всем этим пестрым цитатам источник – Фихте.

На странице 82-й открывается еще новый отдел труда г. Струве, специально посвященный рассмотрению «явлений самостоятельной и свободной воли человека». Самое название «самостоятельной и свободной» уже не совсем удачно, ибо что такое в сущности самостоятельное как не свободное, и наоборот, что же такое свободное как не самостоятельное. Не кроется ли чистая тавтология в риторическом сопоставлении этом.

Все вообще находящееся в отделе этом так не ново и так общеизвестно‚ что может быть приискано в любом учебнике, итак слабо, что не заставит призадуматься ни одного материалиста‚ и вследствие того окончательно бесполезно.

Последний пятый отдел разбираемой нами многоученой диссертации-брошюры г. Струве начинается весьма интересными, хотя неизвестно, однако, откуда почерпнутыми (разумеется не из подлинника‚ ибо сие последнее было бы вполне противно основному методу г. Струве) словами знаменитого физиолога Фолькмана.

Вслед за цитатою этою, г. Струве берет русский перевод книжки Жане Le cerveau ег 1a pensée и передает нам на 96, 97 98 и 99 страницах первые сорок страниц, этой книги. Все примеры, выводы и заключения, помещенные нa четырех страничках этих, копирует он из книги Жане с поразительною верностью. (Мы бы сказали, что в этой верности и состоит все достоинство брошюры г. Струве, ежели бы не помнили мы живо, как неверна была когда-то его копировка Флуранса из Ульрици). Так, например, г. Струве сравнивает на разбираемых нами страницах мозг с музыкальным инструментом‚ нуждающимся в артисте для музыкальной игры своей, и приписывая себе удачное сравнение это, маневрирует им, самым различным образом нa четырех разбираемых нами страницах. Как ни дорого сердцу г. Струве удачное сравнение это, но мы принудим его признать и его не своим законорожденым детищем, а приемышем, ложно выдаваемым за сына. Чтобы вызвать это отречение, мы позволим себе сделать две небольшие выписки из книги Жане и попросим читателей наших сравнить их с содержанием 96, 97

и 98 страницы брошюры г. Струве.

Dans le plus beau pent ene de ses dialogues Platon… fait parler un adversaire qui demande a Socrate si l’ame ne serait pas semblable a l’harmonie d’une lyreplus belle, plus granае, plus divine que la lyre elle meme et qui cependant n’est rien en dehors de la lyre, se brise ей s’evanomt avec elle. Ainsi penseent ceux pour qui l’ame n’est que laresultante de‘s actions cerébrales; mais on oublie qu’une lyre ne tire pas d’elle meme et par sa' propre vertu les accents qui nous enchantent, – et que tout instrument suppose un musicien. Pour nous, l’ame est се musicien, et le cerveau est l’instrument qu’elle fait vibrer.

Et d’abord nous voyons clairement que, quelque soit le génie d‘un musicien, s’il n’a aucun instrument a sa disposition, pas meme la voix humaine,i1 ne pourra nous donner aucun témoignage de son génie. Ge genie meme n’aurait jamais pu naitre ou se développer. Nous . voyons de plus qu’nn excellent musician qui aurait un trop mauvais instrument a sa disposition ne pourrait donner qu’une idéetrés imparfaite de son talent. Il n’est pas moins clair que deux musiciens qui a mérite égal, auraient a se faire entendre sur deux instruments inégaux’paraitraient étre l’un a l’autre dans le rapport de leurs instruments. Ainsi deux fimes qui auraient intrinséquement еt en puissauce la meme aptitude a penser seront cependant diversifiées par la difference deg gerveaux. Enfin un excellent musicien ayant un excellent instrument atteiudra ап plus haut degré de i’exécution Inllsiévale. En un mot, s’il n’y 'avait pas d’autres faits que ceui’que nous venons de sigualer, on pourrait cormlurod’une maniére a peu pres sure de l’instrument au musician, comma du cerveau a la pensée, mesurer le génie musical par la valeur del’instrulnent, comme les matél'ialistes mésurent le génie intellectuel par le poids, la forme, la qualité des fibres du cerveau.

Mais i1 у a d’autres faits que les précédents. Nous voyons par example un musicien mediocre ne produire qu’un elfet mediocre Мес un excellent instrument, et au contyah'e un excellent musicien pr'oduire un admirable effet avec un instrument médiocre. Ici le génie ne se mesure plus a l’instrument materiel. Nous Voyons les lésions de l’instrument compensées parle genie de J’exécutant, tel instrument malade et blessé devenir encore une source de merveilleuse émotion entre les mains d’un artiste ému et sublime. Nous voyonsun Paganini obtenir 'sur la corde unique d’un violon des effets qu’un artiste vulgaire chercherait en vain sur un instrument complet, fut–il l’oeuvre du plus habile des luthiers; nous voyons Duprez sans voix effacer par l’ame tous ses successeurs. Dans tons ces faits, il est constant que le génie ne se mesure pas, comme tout a l’heure, par la valeur et l’intégrité de l’instrument dont il se sert. Le genie sera 1а quantité inconnue qui troublera tous les calculs. Il en est ainsi pour ‘l’fime et le cerveau. (Janet 7–10).

Завершив обряд усыновления мыслей Жане, г. Струве вспоминает что на письменном столе его еще лежит раскрытая Антропология Фихте и, желая с большим блеском заключить Многоученое свое сочинение, выписывает подряд с 415 и 387 страниц ссылки на Фолькманову статью Gehirn,Wagners Handwbrterbnch der Physiologie 1–569 Burdach Ban und Leben des Gehirns III 185,Slmbert Geschichte der Seele, Feclmer Zend-Avesta III и др. со всем содержанием, относящимся к этим ссылкам.

Итак, все относящиеся к диссертации познания многоуважаемого доктора почерпнуты не из целого строя цитированных им философских, физиологических, медицинских и психиатрических сочинений, но из двух, много трех или четырех, преимущественно популярных трудов, как видно и из подробного нашего исследования. К тем же популярным руководствам относятся и все почти без исключения цитаты, приводимые диссертантом-компилятором. (Мы должны впрочем, заметить, что исключения эти потому только могут исключениями назваться, что для них не приискали еще мы достодолжных квартир. Г. Струве любит, как известно, находить людей на чужих квартирах и выдавать за коротких знакомых всех тех, кого на знакомых квартирах ему случается встретить).

Как же отнесемся мы после всего сказанного нами к труду г Струве. Назовем ли МЫ его строго- научным самостоятельным исследованием или только «дюжинною компиляциею», как говорит поставленный нами в заглавии статьи нашей эпиграф?

Компиляция то она компиляция, да только не дюжинная, a единственная.

Но может быть, простодушно заметят нам, некоторые из наших читателей, г. Струве и не желал выдавать coчинение свое за оригинальное; (Стыдитесь говорить так о диссертации.....) Нет, г. Струве, как человек рассудительный, хорошо знал, что диссертаций неоригинальных не бывает, и

потому на первой еще странице своего труда, слегка намекнув на обилие сочинений против материализма‚ он замечает, «что при всем том нельзя сказать, чтобы обилие помянутых сочинений делало совершенно излишним беспристрастное исследование этого вопроса за попытку критического его решения». Очевидно, он желает присвоить себе те исследования и то решение, которые, как мы видели уже, просто напросто взяты им из сочинений Ульрици, Фихте и Жане. А между тем на второй стр. своей брошюры г. Струве решается, однако, назвать труд свой трудом основательным и добросовестным. «Хотя естественно, скромно замечает он, мы не в состоянии будем удовлетворить всем таким ожиданиям, однако же критическое исследование этого вопроса, определение степени его важности и отыскание (не в труде ли Ульрици?) соответственных начал для его окончательного решения, мы полагаем вполне достойны основательного и добросовестного труда.»

**

Теперь постараемся определить то место, которое занимает г. Струве в ряду современных и предшествовавших ему философов? '

Мы должны сказать наперед, что г. Струве имеет на историю философии совершенно особенный, ему одному только свойственный взгляд, могущий произойти, как нам кажется, разве только из полнейшего незнания. Г. Струве на стр. 17 резко выделяет себя из среды идеалистов, будто бы «представляющих душу все всех признаков реального бытия», забывая, что никогда идеалисты и не ставили душу вне всех признаков реального бытия, но только вне признаков бытия материального.

«Понятно, что исследования нашего вопроса, начиная с Платона и кончая Гегелем, не принимающие во внимание учений физиологии, потеряли свое значение и замечательны только в историческом отношении» (27). (Будто бы уже и только)! Но г. Струве забывает, должно быть, что все исследователи эти работали над определением духа, а вовсе не над доказательством его существования и потому вовсе не нуждались в физиологическом основании. Г. Струве ежели и доказывает существование духа‚ то вовсе не определяет его. Ежели же он почитает определением то значение силы, которое он придает ему, то мы позволим себе скромно напомнить ему о Ноаке, который кажется ему неизвестен, (хотя и жил после Гегеля) и о довольно также известном философе Аристотеле, который жил именно за этот промежуток между Платоном и Гегелем и делал именно то же самое определение души как силы, хотя и не так материально понимал ее как г. Струве, имеющий как видно точно также «свою особенную историю философии», как имеет он, судя по собственному признанию его на диспуте, «свою особенную метафизику».

Психология у г. Струве тоже; как мы уже видели, совершенно особенная, ибо‚ будучи сама по себе чистейшим материализмом, она имеет, однако, притязания на спиритуализм.

Не особенная ли и логика у г. Струве? Кажется, что так. Мы не станем уже повторять той массы нелогичностей, которые встречали мы на каждом шагу, совершая поверхностный во многих отношениях наш обзор. Мы позволим себе, однако, к нелогичностям‚ уже в свое время нами замеченным, присоединить, несколько нелогичностей, выписанных Шлейденом из Немецкой брошюры des ubberall velworenen Heimich v.St1uwe (Schleiden uber den Matelialismus). Seite 7).

«Г. фон Струве, говорит Шлейден дебютирует удивительною премудростью». Человек, говорит он (Zur Entstehung der Seele 1862 S. VII), может познавать только то, что отвечает объективным способностям его природы. He говоря, что величественное изречение это, какое бы там значение оно ни имело, просто напросто построено на воздухе, мы позволим себе заметить, что на честном настоящем немецком языке значит оно только: Человек может познавать только то, что он может познавать».

«Или также говорит г. Струве, что человек не абсолютен и не может в своей конечности познавать абсолютное.» Человек-то не абсолютен? Да что же такое значит абсолютен? Ровно ничего, ибо абсолютность есть понятие только чисто относительное (как например, сравнительная пли превосходная степень) и без того‚ к чему оно относится, не имеет вовсе никакого значения. Человек абсолютен‚ потому что он есть абсолютный человек. Да и почему же, не будучи абсолютным, не мог бы он постигать абсолютное. Ведь на основании этой логики можно было бы сказать: Человек не растение, не зверь‚ не планета и т.д. и потому, как человек, не может он постигать растение, зверя, планету и т. д. Безмыслие, превышающее всякое фразерство!»

Данте: «‹в глубоких законах природы выражается, безусловно, духовная мощь (Potenz); дух есть потенциальное возвышение и интенсивное развитие существующих сил природы (не притяжения ли?)» «Не просто ли бессмысленный набор слов представляет нам г. Струве? И с таким-то фразерством хотят говорить об определительности.»

Еще далее говорит г. Струве о «феноменальных явлениях» (феномен сохранил в философии свое греческое значение простого явления) Почему не упоминает он о «зоологических зверинцах», о «ботанических растениях» о «минеральных камнях» И других таковых же бессмыслицах, которых не произнесла бы ни одна благовоспитанная горничная (Schlei – den Uber den Materialismus S. 43 ff.)².

Итак‚ обладая своею особенною историей философии, своею особенною метафизикой, психологией и логикой, г. Струве несомненно, занимает в среде современных философов ост совершенно изолированный. Он или новый Канте, основатель новых учений или.... Но мы предоставим читателям нашим дать ответ на вопрос этот, придав ему однако предварительно роковое значение, обозначив его словами «Aut Caesar; ant nihil».

***

Но оставим иронический тон, не по доброй воле нами избранный, и отнесемся к делу серьезно и нравственно–строго.

Объявляется сочинение, опровергающее материализм, и оказывается само самым чистым, самым поверхностным материализмом. Как назовем мы подобное дело?

Объявляется сочинение строго–научное, и является сборище невежественнейших ошибок. Как назовем мы подобное дело?

Объявляется сочинение научно-самостоятедьное, и появляется самая дюжинная компиляция. Как назовем мы подобное дело?

Но подобное дело, кроме самой нравственной своей ответственности, есть в тоже самое время величайшее оскорбление, которое можно нанести обществу, в среду которого оно направлено. Оно служит выражением презрения к суду общества, презрения к способности его отличить неправду от истины.

Брошюра г. Струве служит выражением величайшего неуважения не познаниям и развитию русского общества и русской науки, ибо она выражает обидное предположение, что ни русское общество, ни наука не сумеют отличить материализм от спиритуализма, труд ученого от труда дилетанта, труд самостоятельный от замаскированной компиляции.

Протестуя против обидного предположения этого‚ мы позволим себе заверить г. Струве, что и в русском обществ и в русской науке найдет он не одного беспристрастного и компетентного ценителя.