Материалы для биографии Иннокентия, архиепископа Херсонского

Ваше высокопреподобие!¹

Наша критика насладилась вашими проповедями. Что хорошо, то хорошо. Сам Златоуст не отказался от этих слов, ради их мудрой простоты и истинно христианской назидательности. Предмет проповедей нов и интересен, а между тем он так близок к случаю. Это делает честь вашему такту, вашей угодливости, и обличает тупость тех, кои думают, что не иначе можно пробудить внимание, как бросаясь далеко и ввысь. Но по свойству моих похвал ваше высокопреподобие должны заметить, что оно преимущественно относится к первым проповедям, говоренным в понедельник, вторник, среду². О четвертковых я скажу только, что они годятся. А дню великого пятка вы еще должны проповедью. Помните, что быв здесь, вы завидовали ректору, которого чреда приходилась всегда на этот день, завидовали по богатству и важности материй, которые могли бы для него найтись. Ваши проповеди настоящие не соответствуют этому прежнему признанию. «Но разве не о кресте говорил я?» – Так, и от этого вся неудача. Читая сряду все проповеди, тотчас замечаешь удаление от общенародности в пятковых, которые так любезны в предыдущих». Ибо тон очевидно обращается к старому мистицизму: речь становится образною и поэтому приложение для народа не так легко. А если в оправдание представить, что проповеди в вел.пяток сказывались несравненно для большего числа слушателей, из коих многие были уже способны выразуметь и высшее содержание слова, то с этой точки они кажутся уже очень обыкновенными. Ибо разберите сами и скажите, что из сказанного в них не сказано уже прежде и несколько раз вами самими. А нового ничего нет. Ставлю один против ста, что вы обличаете уже меня в слепоте, полагая, что я не заметил оригинальности краткого слова, в коем приглашаете слушателей – плакать³. Нет, ваше высокопреподобие, мы заметили это золотое слово и любовались им много. Но чтоб оно имело всю разительность, по нашему мнению, нужно б было, чтоб оно было сказано после всех проповедей, сказанных в предыдущие дни. В самом деле, после всего, что прежде изъяснено о печальной важности этого времени, что оставалось сказать при самом виде Распятого, кроме возгласа: «станем плакать!» Но мы сделали археологическое разыскание, и узнали, что это слово говорено не в последнюю страстную седьмицу. А в таком случае никакая оригинальность не искупает необходимости и долга, сказать в страстной пяток много назидательного. Но за всем тем слово прекрасное. Проповеди в вел. Субботу опять превосходны во всех отношениях. Мысль говорит в этот день о сошествии Спасителя в ад – несравненная, а все потому, что самая естественная. Пришлите, сделайте милость, нам несколько экземпляров и второго издания, а также и проповеди светлой седьмицы. Если б мы не решились быть совершенно скупыми, то из прежних у нас давно бы не было ни одной книжки. Мы подарили только Герасиму Петровичу⁴ и Петру Яковлевичу, а требований множество.

Откуда вы взяли, что преосвященный Филарет был ревизором здешней академии? Ничего не бывало. Назначен м. Серафим, а ему, как водится, в помощники, викарий. Сам ревизор ни однажды и не был на частном экзамене. А Филарет присутствовал несколько раз на нем. К нашему удовольствию, его одобрение утвердило решительно авторитет Карпова. До тех пор мнение о нем здесь было все как-то двусмысленно. Боялись решить без ценителя верховного. Но на экзамене (частном) представился случай Василию Николаевичу сказать великому судье, что его философия ведет к признанию необходимости откровения и приговор: «такой философии нам и надобно», – поднял нашего земляка, пред всем сонмом приседящих, на два аршина, по крайней мере. Уже нет никакого сомнения, что он будет утвержден профессором на место Вершинского. На Акиме Семеновиче поставлена проба низкая. По несчастному случаю, на какой-то исторический вопрос, вырвалось у него слово: «вероятно». «Что ж осталось говорить бедному студенту, когда профессор говорит: «вероятно»? Он должен сказать так было!» Для поражения довольно. На публичном экзамене в семинарии пострадал ректор.

С вашими рассуждениями сделано такое же распоряжение как и с здешними. Студентов первого разряда, в том числе, назначаемых в старшие кандидаты, рассуждения отданы преосвященному Филарету, а прочих – Кутневичу.

Вы Августина должны уже получить. О.Платон⁵ поручил сказать вам, что требуемых вами книжек «Хр.Чтения», он не отыскал.

Прошение о.Иеремии⁶ будет решено при общем распределении. Помощников себе просит также ректор здешней семинарии и новгородской.

Об отказе на ваше прошение⁷, вы уже конечно знаете. Он решен в прошедшую субботу. Преосвященный Евгений⁸ отозвался, что, по его мнению, вы можете исправлять обе должности, и что это для академии будет полезно.

Увы! Ваше высокопреподобие, я не могу исполнить вашего желания о присылке тетради. Это не угодно Г. П-чу⁹. Да и сами мы боимся. Помните прежнюю нашу судьбу и не погневайтесь на нашу боязливость. После может открыться возможность прочитать, а до тех пор вооружитесь терпением.

История Карамзина мною уже взята. Жду, что г.Федотов, назначенный профессором в ваш университет, зайдет ко мне за этой книгой.

Исп. М.¹⁰ отправил к вам с завтрашнею почтой; о произведении Крона я расспросил и узнал, что переслать его к вам возможность есть. Извольте объявить другие угодные вам вещи и мы непременно исполним вашу волю. От утешения тела много зависит бодрость духа; мы это знаем, и от всего сердца готовы служить.

Очень искренно просил меня кланяться вам о.Анатолий.

PS и NB. Вашего Муратова¹¹ хотят вызвать сюда. Я был в университете, когда он с товарищами защищал тезы на степень доктора. Преосвященный Филарет удостоил присутствием их испытание; возражал и изъяснял очень умно, и следил со славою, от него никогда неотступною.

Я был 30 августа в Невском монастыре. Зашел из алтаря, и по окончании литургии имел счастье видеть, как подносили Наследнику икону и как все митрополиты и Василий Борисович¹² подходили к его высочеству к руке.

6 сентября (1833?)

Ваше преосвященство!

Вчера А.И. был у фельдмаршала¹³. Его светлость изъявлял сожаление, что он никак не имеет досуга посетить преосвященного Серафима, который был уже у него с митрополитом Фаворским. «Поутру я всегда занят, а ввечеру ехать неучтиво». Когда потом вдор сказал, что и в остающиеся три дня он не найдется выбрать для этого время, то А.И. вызвался представить его высокопреосвященству извинение его, и он дозволил. Тогда А.И. спросил, что сказать, на случай, если митрополит спросит что-нибудь о варшавском викарии. «Да (равнодушно довольно), я им доволен; да скоро ли дадут ему епархию?» и тотчас же прибавил: «ах, как хорош викарий киевский¹⁴! это необыкновенный человек! умный человек! я теперь вижу, что вы правду говорили о нем в Варшаве.» Кроме того сказал, что он слышал, что вас очень любят дамы, и какая-то так часто посещала вас, что наконец вы нашли нужным заметить ей неприличность таких частых визитов. А.И. спросил, читал ли он какие-нибудь из ваших сочинений, и видел ли ваш журнал? «Какой журнал?» – «Воскресное чтение». – «Да разве он издается? С какого времени? Я и не слышал». Как же. Ваш викарий писал мне, что он выписывает 20 экземпляров: неужели он вам не показывал? – «Нет, и понятия не имею. Пожалуйста, выпишите для меня за все годы». Итак, преосвященнейший, А.И. просит, чтобы вы выслали (с этого вы скажете, можно б было и начать, но и antecedentia интересны, по крайней мере для меня) фельдмаршалу прямо в Варшаву по экземпляру и первых двух годов, а за настоящий высылали бы номера, по мере выхождения. Деньги я вам перешлю с одной из следующих почт. Разумеется, что за первые годы, вы прикажете переплести, и уже кстати, чтоб переплет был цвета общего со всеми книгами библиотеки фельдмаршала, то есть, зеленого. На запрос мой к г. Курковскому, он уже отвечал, что за первый год у вас нет ни одного экземпляра (я просил для старика Шишкова); но для князя вы может быть отыщете.

А одна особа, приехавшая с князем, и близкая к нему, откровенно не хвалит викария. В нем нет духовности; одно искусство светского обращения и находчивости. Несколько человек из поляков изъявили желание перейти в наше исповедание. Он всегда отклонял, находя к тому разные причины. Это, очевидно, для того, чтоб нравится полякам. Он не хочет раздражать их. И недостаток сведений заменен. О, светских не проведешь!

Угадаете ли кто писал вам рескрипт?¹⁵ Сам московский; а вашему владыке и Серафиму – Сербинович.

(25 апреля 1836?)

27 числа будет парад, после которого и уедет фельдмаршал.

PS. Я недавно писал к гг.Минервину и Курковскому о кой-чем касательно журнала¹⁶. Теперь опять у меня есть кой-что сказать им; но, чтобы не писать особо, прилагаю записочку, чтоб вам оставалось только передать, кому следует.

Вот вам и деньги за журнал князю наместнику: 60 руб. собственно за журнал, за все три года; а 5 руб. на переплет двух первых годов. (Я раздумал посылать к вам прямо, преосвященнейший, деньги, потому что могут в конторе пожелать освидетельствовать целость вложения, хоть это и не необходимо по правилам; следовательно было бы открыто и письмо. Так я деньги теперь уже посылаю на имя Алексея Лукьяновича.) Видите, что мы считаем наверное, что для фельдмаршала у вас отыщется экземпляр первого года, не смотря на слова г. Курковского, что все экземпляры разошлись. Александр Иванович доложил уже его светлости, что к вам послано требование о высылке ему журнала; так и прилично, чтоб вы не замедлили высылкою. А между тем редакция что-то запоздала. 5 № мы не получаем далеко после срока. Что бы это значило?

Фельдмаршал-таки был у митрополита. Увидевшись после с А. И. старик сказал: «славный фельдмаршал».

В лавре мне сказали, что и конспект и устав¹⁷ зреют не шутя под рукою Никодима. Первый, разумеется, выбирается им из всех представленных, по указанию старших, что лучшее и полезнейшее в них. Курс в семинарии семь лет, по году в классе. Языков: французского и немецкого, не будет. Я помню, что это ваш проект, и никогда не прощу вам того, если сие будет. Тоже писал и Макарий в первый свой приезд сюда, еще при вас. Странные люди! А откуда сами умны? Увы, великий покойник был всех доброжелательнее… Не хотел полагать границ.

(2 мая 1836?)

При переплете книги не велите делать золотого обреза. Это только препона при употреблении; а ему время дорого.

В приложенной в последнем письме записочке, я, если изволите припомнить, писал, что, высылаемый А.И.-чу журнал за уплаченные им деньги, должен быть на веленевой бумаге. Теперь он просит, чтобы ему продолжали высылать на простой бумаге. За это он заплатит деньги особо, по назначенной цене; а за уплаченные уже пусть присылают, как следует, другой экземпляр на веленевой. При каждом случае со стороны редакции, возбуждающем недоумения, он тотчас журит меня, а я уже стараюсь приискивать объяснения, как придумается ex impromptu. Например, как это случилось, что с наступившего года он получает один только экземпляр. Он, дескать, ни малейшее не претендует; но как случилось? Я и отповедал, что так как вы отказываетесь от академии, и оставляете распоряжение главное изданием, то, вероятно, и не захотели бременить братии подарками частных своих знакомых. Я же, хотя и получаю, но, во-первых, из членов редакции у меня еще остается много знакомых, а во-вторых, она может признавать себя несколько обязанною мне за печатание объявления и проч. Почему опаздывают номера? Виновата почтовая контора: мне и прежде жаловались, что она не выполняет требований редакции с должной скоростью, отзываясь что «неколи».

Не забудьте, сделайте милость, отдать приказания о высылке ему другого экземпляра на веленевой; деньги за простой мы вышлем. Он также говорил с князем Шихматовым о Милашевском и тот обещал показать ему все дело: о последствиях я вас извещу.

Ваше преосвященство!

Я сейчас из лавры. Поклонился праху митрополита Серафима. Скончался старчески и святительски: третьего дня, в субботу слушал еще всенощную, то есть, был здоров, понимая это слово хоть и не слишком в обширном смысле, а по обыкновенному с давнего уже времени положению покойного; ни на что не жаловался и был весел. По утру в воскресенье, долго не слышали знаков его пробуждения и нашли мертвым в настоящем положении спящего: лежал лицеем к верху и сложа на груди руки. Заметны на висках и руке синеватые знаки. Теперь он лежит в домовой церкви в гробе. В 12-м утра и 6-м вечера служили панихиду. Завтра в 12 часов вынесут в большой, холодный собор, где будет до воскресенья, в которое совершится погребение. В Духовской церкви не оказалось и места для того, кто наиболее имеет на него права. Все распродано. Осталось одно местечко, где-то в углу, где явно неприлично погребать митрополита. Поэтому должны положить его в алтаре Духовской церкви, хотя покойный того и не желал.

Еще неизвестно, кто произнесет надгробное слово. Преосв. Иустин¹⁸ предлагал ректорам¹⁹, оба отказались. Особенно неизвинительно академическому. Он считается бойким; тут-то и отличиться. Преосв. Иустин предоставил решить обер-прокуроку, не имея сам власти приказать, но имеет в виду, в случае крайности, поручить костромскому ректору Нафанаилу (бывшему нашему Савченку), который только и приехал на чреду в Новый год. Напишет как Бог пошлет, а произнесет слово и Киеву будет честь.

Мы посмеялись с преосвященным его счастью. В завещании назначена бархатная ряса «викарному». Завещание это писано прежде нежели, он был викарным, но как имени не прибавлено, то Венедикт и не может объявить никакого притязания, не будучи теперь викарным. Впрочем, и на имя преосв. Иустина назначена одна трость с драгоценным камнем. Завещаний несколько, писанных в разное время. Из того, что в них есть назначение и «Винницкому» и, как выше сказано «Иустину» видно, что покойный продолжал завещавать до последних дней. Распределено все до мелочных вещей. Главная наследница, племянница, жена одного чиновника из Москвы. Впрочем довольно и вещей и денег (всего осталось около 100 тысяч рублей) назначено церкви и монастырям. Ордена завещаны племяннице, разумеется с обменом в кабинете на деньги прочее – церкви. Аарону²⁰ назначены вещи и деньги «за спасение жизни». Библиотека – семинарии; но в конце реестра книгам сделано замечание о 25-ти томах сочинений г-жи Гюйон, на французском языке (сказано), что с ними, по еретическому содержанию, особенно в толкованиях на Евангелие, следовало бы поступить так, как поступлено и с переводом их в русском языке (то есть сжечь на кирпичном заводе); впрочем, если угодно, можно оставить их и в библиотеке семинарской, но с тем, чтоб не давать для чтения ни ученикам, ни учителям, за исключением ректора. Как нас радует Бог в преосвященном Иустине! Недели через три по прибытии в Новгород, он приезжал сюда для свидания с митрополитом и прочими властями, и обедал у нас с прочей братией киевской. Я провозгласил тост за надежду скорого свидания и вот – увиделись, прежде чем ожидали. Жалуется на множество дел по консистории. Но назначим преемник покойному: тот вступит во всю власть и викарий будет облегчен.

«А кто преемник?» – Ведают то Бог и государь.

Преосвященный Иеремия назначен в новую епархию – в Ставрополь, то есть он теперь наш епархиальный: потому что к Ставрополю отходит от Черкассна и земля черноморских казаков. Надобно будет писать и планитьон епархиальному. У меня там есть родные.

На место преосвященного Иеремии, в Киев назначен чередной прошлого года, еще и не уехавший, курский ректор Варлаам, хороший, кажется, человек. На этой неделе назначено было наречение ему, но теперь, за смертью митрополита, отложено. Товарищем ему по чреде был смоленский ректор Поликарп, бывший наш Феодосий Иванович Радиевич. Ему непременно выпал бы жребий архиерейства, но он отказался. Едет в Грецию, в тамошнюю нашу миссию вместо известного вам Анатолия, который испросил себе увольнение и удаляется в Афонские горы. Но прежде о. Поликарп отправится вместе с Порфирием в Иерусалим, куда Порфирий²¹ посылается представителем нашей церкви.

Я выслал вам, преосвященнейший, книги, какие только нашел у графа. Прочих нет ни у него, ни у других книгопродавцев. «А прочие деньги?» Разумеется остались у меня. Извольте считать на них при других надобностях вперед. Высланные книги с пересылкой стоят 78 руб. 85 коп. В остатке 171 р. 15 коп.

Herr Гепнер²² говорил, что как скоро придет в Харьков, вышлет мне вашу статью о польской церкви. Да и выслал!

Да сохранит вас Господь!

18 января 1843 года.

Ваше высокопреосвященство!

Если бы вы знали, высокопреосвященнейший, с какою радостью выписываю я это звательное! Мне чрезвычайно хочется, чтоб вы с таким же удовольствием прочитали его, разделив хоть на этот раз с бедным человечеством любовь к титулам, которые слагаются из превосходных степеней; а потом, пожалуй, оставайтесь равнодушным к ним, имея, по природе своей и по навыку, одно и единственное пристрастие – к превосходным делам. Ото всей души поздравляем вас!

Что мне, увы! Сказать против ваших «хотя», которыми вы поражаете меня? На «Библиотеку для Чтения» я записался для вас гораздо прежде получения от вас уведомления, что вы послали на это деньги особо. Об иностранной газете я употреблял всевозможные хлопоты и просьбы, и к Весчастью не имел никакого успеха. Нужно непременно высочайшее разрешение. Однажды мне случилось быть вместе с братом на вечере с нашими цензорами, и он был свидетелем их объяснений о решительной невозможности доставлять кому-либо эти газеты без известных ограничений, без воли Государя. Граф Левашов, быв в Киеве, получал все в целости; но ему же, как только он переехал в Петербург, перестали присылать листки в прежнем виде. Он обратился к нашему главноначальствующему, и ему отказано. Потом он прибегнул к министру иностранных дел и тот уже исходатайствовал для него Высочайшее разрешение, которым он пользовался в Киеве.

Но у меня есть на вас одно огромного размера «хотя». Вы не прислали мне книжки «С нами Бог»²³. Неужели мы должны будем покупать ваши книги? Сохраните нас от этой скорби!

А толкование на молитву Ефрема Сирина²⁴ выше всякой похвалы. При чтении его мне каждую минуту представлялись слова покойного митрополита Серафима о ваших проповедях и беседах: «Читаешь, словно мед пьешь!» Он в жизнь свою ничего не сказал умнее и истиннее. И я чрез это отнюдь не разумею того, чтоб он вообще не был умный человек. Нет! послушали б вы, как теперь высшие чиновники св. Синода и духовно-учебного управления отзываются об его уме, дальновидности, проницаемости, о том, что называется «себе на уме», в тех разумеется, случаях, когда он находил нужным сбросить с себя пред ними покров беззаботности и равнодушия ко всему, под которым он любил оставаться часто. Сначала мне с трудом верится: но я вспоминаю: «Читаешь, словно мед пьешь» и всему вполне верю. Кажется, ни одна ваша книга не приобрела такой народности, как это толкование. Все от высших классов до низших пожирали ее, можно сказать, в дни поста и были сыты. Чудную параллель составляют теперь ваши сочинения и преосвященного митрополита московского, возбудившие внимание выходом своим в новом издании. Счастливо время, которое видит эту параллель. В каком веке проявлялась она у нас? Повторится ли еще когда-нибудь? Но об этом нельзя говорить немного.

Мы имели удовольствие видеться с игуменом вашего Святогорского монастыря. Страстная неделя и первый день праздника были у нас очень приятны погодой. На другой день пошел снег, продолжался целый день и ночь, идет сегодня; снег и метель, прекрасная санная дорога.

Здоровье брата, слава Богу, удовлетворительно; покашливает иногда, но не ослабевает. Приеду ли я к вам? Увы! Бог знает!

Вы пропустили величайшее «хотя» о своих деньгах. Авось как-нибудь исправим это дело после праздника. Будьте здоровы; засвидетельствуйте наше искреннее почтение и любовь Матвею Алексеевичу²⁵.

17 апреля 1845 г.

Ваше высокопреосвященство!

Г. Джунковский извещает меня от 29 мая, что он не застал уже вас в Харькове. Вы очень рано выехали для обозрения епархии. Мне очень жаль будет, если он совсем лишится удовольствия увидеться и познакомиться с вами, потому что он по истине человек хороший.

Посылаю вам Крашевского и еще подробное оглавление новой книги Мацеевского: не найдете ли вы нужным купить ее для себя?

За Крашевского покорнейше прошу прислать 10 рублей серебром. Да еще вот какая надобность, в. преосвященнейший, представляется в сношении с немцами. Эйнерлиг, по книгопродавческой опытности и знанию сердец и утроб братий своих заграничных, находит, что для того, чтоб они усердно приступили к отысканию книг для вас нужных и согласились сообщить цены им, необходимо на первый раз купить у них некоторые книги и тем показать, что не праздное любопытство и не боязливая скупость заставляет спрашивать их предварительно о цене. Поэтому он и написал решительно, чтоб они выслали сюда несколько требуемых вами книг и хочет, чтоб мы имели в готовности рублей 200 серебром. Итак начните опустошение своей кассы и вышлите нам эту сумму для расплаты, как скоро книги будут получены из-за границы. Они пришлются не прямо в Харьков, а в Петербург, потому что доставка морем обойдется гораздо дешевле, а отсюда уже как-нибудь мы их перешлем к вашему высокопреосвященству. Скажите ж, Христа ради, получили ли вы от Хрущова нашу посылку? Кажется я имею право ожидать от вас милости этого извещения, понеся от вас невинно укоры и в скупости, и в лености, и в неаккуратности, и в беспечности. А в доставлении г. Джунковским такой же посылки я получил от него расписку вашего иеромонаха Исакия. Александр Иванович свидетельствует вам постоянную и неизменную свою преданность и усердие. В последнее посещение его меня (брат с последних чисел мая живет на даче. Но, увы, у нас холодно. Слышно, впрочем, что и везде также), мы разговаривали о покойном сочлене вашем Лобанове, который трудился за вас и за других, восхитивших своим авторитетом его права на титло ординарного академика. Достойный был человек, а кончил жизнь в тесноте и лишениях. Он за службу при императорской публичной библиотеке получал пенсиона по 2700 руб. ассигн. В год, да кроме того по 3500 руб. за то, что учил Государыню русскому языку. Но последняя сумма прекращена по случаю выезда Ее Величества в прошедшем году за границу. Таким образом, с женою и четырьмя детьми, он остался при одном пенсионе за библиотеку и при заработных деньгах за труды по Словарю. Не задолго пред смертью он имел еще огорчение, что его исключили из службы при министерстве народного просвещения по особым поручениям, по которой впрочем он никакого жалованья не получал; а исключение последовало для сокращения числа чиновников. На издержки погребения отпущено из министерства 500 руб. сер.; да директор нашего департамента, он же и с.-петербургский почт-директор, дал, через Александра Ивановича, вдове 200 руб. сер., от неизвестного. Теперь еще хотят хлопотать о возобновлении ей и детям (она осталась беременной) 3500 руб., жалованных Императрицей. А кто принял на себя эти хлопоты? Министр просвещения? – Нет! Директор почтового департамента и главноначальствующий над почтовым департаментом. Почтовое начальство давно любит вмешиваться не в свое дело… Вдова покойного женщина необыкновенных достоинств. По умной любви к нему она решилась выйти за него, хотя он вдове был старше ее. Отец ее, богатый купец, не соглашался. Она, лютеранка по происхождению, приняла православное исповедание, и таким образом получила возможность, без согласия отца, с благословением только рассудительной матери, обвенчаться с своим избранным. Отец совершенно отказался от них; но она, осужденная чрез это на разные лишения, не раскаиваясь в своей решимости, не скорбела, и с твердостью посвятила себя самой уединенной и скромной жизни, находя все удовольствия в заботах о муже и детях. Провидению как бы угодно было указать отцу, прочившему ее за какого-то молодого немца-негоцианта, нерассудительность этого намерения: негоциант впоследствии сошел с ума. Старика не вразумило это. После восьмилетнего замужества дочери, он в первый раз переступил через порог бедного жилища своего зятя только тогда, когда последний лежал уже в гробе. Я видел у Александра Ивановича росписку в получении 200 руб., пожертвованных нашим директором: и образ выражений и даже самый почерк удивили меня; первые по чувству, последний по твердости и красоте.

19 июня 1846 г.

После посланных к вам писем давно собирался я писать к вам. Теперь исполняю сие.

Опыты студентов нашей академии (так и зову и всегда буду звать киевскую академию) я получил с большим удовольствием. Не говорю каждый месяц, каждую неделю, но каждый день, каждый час я ожидал сей посылки. Вы знаете, как я люблю сию академию, а потому можете судить, как приятно было для меня получить означенные сочинения. В то же время роздал я почти десять экземпляров сих сочинений; один из них послал к графу Аракчееву, своему близкому соседу, который в письме своем изъявил мне за сие благодарность. Он не оставляет меня своими милостями; в прошлом июне посетил Хутынский дом мой. Прошу вас прислать мне поболее сих сочинений для раздачи желающим. Если нужно положить плату, то я внесу ее. Прошу уведомить меня, что ж не напечатан «совет молодому проповеднику». Если же напечатан, то потрудитесь прислать и сие. Как отзывается о сих опытах ваш владыка? Не скрою от вас, что он в бытность мою там отзывался об них худо. Даже выходили большие касательно сего неприятности, о которых, ежели вы не слышали, то спросите старшего Грузина. Как отзывается о сих сочинениях киевская публика? Как петербургская, московская академия? Сто рублей ваших получил я с благодарностью: рад и ста рублям; нужд много, а денег мало, хотя в Киеве мои недоброжелатели и проповедуют, что я вывез с собой в Новгород сорок тысяч руб. строительной суммы. Расписки на ваш долг вы тогда никакой не оставили и я, истинно говорю вам – не помню о количестве сего долга. Вы знаете, что я давал тогда вам не как должнику, а как брату, даже и не думал о возвращении. Андрей Иванович Меленский пишет ко мне и просит, чтобы монастырь отдал ему 300 руб. за присмотр монастырских зданий. Прошу вас, нельзя ли удовлетворить его просьбы? Старая монастырская опись, – маленькая, на двух листах, по листам внизу скрепленная, кажется Иакимфом и Иоасафом, думаю и вы у меня видали, при сдаче мною монастыря, отдана была мною вместе с приходо-расходными книгами и новой большой описью для поверки коммисионерам, о которых она должна быть и теперь.

Посмотрите и поверьте старое с новым вы сами, не доверяя коммисионерам. О поверке описей еще не отвечал преосвященному. В случае какого сомнения прошу написать ко мне. Слышал я, что от вас требует владыка какого-то репорта о неисправности монастыря. Поступите по всей братской совести. Вы знали братский монастырь по приезде нашем в Киев в 1817 году. Тогда не требовали от меня репорта о неисправности в совершенном его разорении, а ныне требуется репорт о неисправности при совершенном его возобновлении. Чудный контраст! Не оставляйте своим попечением Федора Максимовича. Приятно ли проводите время с преосвященным Афанасием? Прошу свидетельствовать ему мое почтение, также и вашей матушки, а я с истинным почтением

Моисей еп. старорусский²⁶.

28 сентября 1824 г. – день открытия киевского духовного правления.

При пересмотре монастырских вещей и книг в приходо-расходной монастырской неокладной суммы книг без сомнения усмотрели, что довольно не мало число употреблено собственно моей суммы на монастырские надобности, особенно на дом настоятельский. Нашедши монастырь в таком положении, какое вы помните, не мог я не употребить всех средств к его восстановлению. А потому при других средствах употреблял на сие и свое жалованье. Живши там весьма умеренно при довольно хорошем жаловании, я и не чувствовал нужды в деньгах. Вспомните любезный брат! Как вы писали ко мне из Могилева, спрашивая меня, в чем вы должны мне. Но я не чувствуя никакой нужды в то время в деньгах, поставил себе за великое удовольствие и не напоминать вам о сем. Я знал, что жалованье получали вы менее моего, а содержание вашей матушки особенно в отдаленной стороне стоило вам много. Так, откроюсь вам братски, был я тогда щедр на деньги! Теперь, признаюсь, жалованье получаю ограниченное, т.е. умеренное или лучше сказать архиерейское; из Киева не привез с собой, а оставил в монастыре. И потому, если будет милость ваша, нельзя ли вам возвратить мне то, чем остался мне должным монастырь. Вы обяжете меня сим весьма много, а я всегда останусь…

Моисей епископ старорусский.

Примите на себя труд доставить письмо сие по адресу. Из сего письма вы многое узнаете нового. Извините, что не написал к вам об новостях.

Чрезвычайно спешу на почту.

24 мая 1824 г.

Принося вашему преосвященству искреннейшую мою благодарность за поздравление меня с днем моего ангела, взаимно честь и долг имею приветствовать вас со вступлением в новый год, при свидетельстве усерднейших моих желаний и молитв ко Господу, положившему времена и лета во своей власти, да продолжит Он жизнь вашу на премногие еще годы, ко славе святого своего имени, и да ведет вас от силы в силу и от славы в славу, к истинной пользе святой своей церкви.

Сколько отыскано в здешней консистории²⁷ распоряжений, учиненных архипастырем моим, по случаю холеры, столько их при сем и препровождается к вашему преосвященству. Слышал я, что владыка делал и частные некоторые предписания священникам по разным частным случаям, но сих предписаний нет возможности собрать. Впрочем, дай Бог, чтобы и в посылаемых ныне распоряжениях не было вам нужды. Мы со своей холерой все еще не можем окончательно расстаться, хотя слабо, но все еще она у нас тянется. Только мы уж пригляделись к ней и не слишком ее трусим. Действительно, по бесчисленным опытам в Москве, открылось, что она и менее прилипчива и менее смертоносна, чем все прилипчивые горячки и лихорадки. Теперь у нас ее лечат сами мужики и бабы. Главное средство против ее есть произведение сильного пота. А в самом начале болезни нужно только остановить понос и рвоту; и – далее нет никакой опасности. Началом холеры, то есть, бурчанию в животе и поносу, мы все здесь были подвержены, начиная от военного генерал-губернатора до последнего разносчика; но благодарение Богу, из 300,000 жителей, по сие время, умерло только 4,400 человек, да и то все почти таких, которые любили быть в кабаках и жить в селениях грешников. Пишу сие для того, чтобы вы не слишком ужасались в ужасном виде представленной молвой холеры. Проповедей общего нашего отца²⁸ в печати нет еще теперь. Если представится случай найти их, я с удовольствием пришлю вам оные. Архипастырь, кажется, еще не думает собираться в Петербург, по причине продолжения холеры. Да и дай Бог, чтоб он погостил здесь долее. Мне при нем не житье, а масленица.

От Дмитрия Емельяновича Смышляева я никакой не получал комиссии касательно устроения панагии и креста для вашей ризницы. Верно, он на ярмарке вручил материалы какому-либо московскому купцу, для передачи мне; но купец или умер от холеры, или – уж не знаю, что тут такое. Но только я ни от кого никаких камней не получал. Пусть Дмитрий Емельянович чрез кого-либо отыщет материалы и доставит ко мне; а я готов послужить для пермской кафедры, тем еще охотнее, что на моем подворье живут и мастера сего дела.

Деньги 500 р., посланные вами, для напечатания антиминсов, я получил исправно 21 числа текущего месяца. После праздников антиминсы неукоснительно будут напечатаны и отправлены в Пермь, если только разрешена будет начальством отправка посылок по тяжелой почте. Иначе надобно будет ожидать какого-либо попутчика.

Всею душей сожалею я о продолжении припадков о. протоиерея Ивана Никитича. О-да прекратит их скорее Господь Бог всемощною своей благодатью! Он, по своим способностям, по своим познаниям, по своему характеру весьма бы мог быть полезен для церкви.

Детей киргинского священника Матвея Словцова усерднейше прошу иметь в отеческом вашем внимании.

С чувством глубочайшего уважения и совершенной преданности есмь и пребуду навсегда к особе вашей

Иннокентий, епископ дмитровский²⁹.

29 декабря 1830 года.

Получив от вас с чувством живейшей благодарности останки от рождественского вашего обеда – красноречивые и поучительные ваши слова, во всю сырную неделю я употребляю их вместо блинов, а при наступлении святой четыредесятницы хрен и редьку буду услаждать конфетами – драгоценными беседами вашими на Ефрема Сирина.

Продолжайте, боголюбивый архипастырь, подвизайтесь добрым и славным подвигом проповедывания слова Божия, и тем нас немощных подкреплять, оживотворять, воскрылять к жизни божественной.

Вступая с Богом в святую четыредесятницу, с которой вас искреннейшее поздравляю, прошу по соседству меня наградить вашими святительскими молитвами и благословением.

С отличным почтением и преданностью имею честь быть

Антоний, архиепископ воронежский³⁰.

Февраля 24 дня 1845 года.

Усерднейше благодаря за ваше доброе о мне воспоминание, душевно желаю, чтобы ваши труды были благословлены Господом и ваши силы укреплены благодатью Христовой. Плод ваших трудов верно питавший слушателей, полезен и для читателей во всякое время, а наиболее когда глад слышания слова Божия открывается по многим местам.

Мне сказывали, что вы предпринимаете издавать журнал христианский от академии. Мысль и намерение благополезные; желаем, чтобы они осуществились. Кажется, южная сторона по своему климату более может способствовать к раскрытию семян плодотворных, нежели другая какая-либо. Если на севере не пропадают семена слова разума и откровения, то почему не ожидать подобных всходов на юге.

Что-то поделывают ваши училища, которых преобразование назначено еще до меня в Кременчуге и Ромнах.

Скажу вам откровенно, что распределение училищ по таковым городам очень неудобно и даже не совсем сообразно с целью обеспечения детей в содержании, потому уже одному, что все училища здесь будут находиться только по краям епархии, а середина вся пустая. Мне желательно устроить хотя одно училище в центре епархии, и именно в Лубнах, где и содержание против других городов дешевле и хотя не большее дается пожертвование. Лучшему трудно иногда устроиться при старом образе мыслей. Впрочем воля Всевышнего на все лучшее будет…

Гедеон, еп. полтавский и переяславский³¹.

Генваря 16 дня 1836 г.

P.S. Прошу принять от моего усердия ковер.

Давно искомую, и давно желаемую мною книгу Пηδάλιον³² имел я честь и удовольствие получить от вашего высокопреосвященства. Искреннейшую приношу вам, милостивейший архипастырь, благодарность за выписку из-за границы для меня этой книги. При сем препровождаю к вам за книгу пять рублей серебром кредитным билетом.

Давно не имею удовольствия видеться с вами лично. Протекло уже 23 года, как я виделся и простился с вами в С.-Петербурге. В продолжение такого времени много случилось перемен и со мной, и с вами. Но ни время, ни дальние расстояния мест не изменили и во мне тех чувствований и любви, уважения и преданности, которые всегда питал и сохранял я к вам, в душе моей. В часы моих дум часто я вспоминал и вспоминаю о вас. И когда вызывали вас из Харькова для присутствования в Святейшем Синоде, я душевно радовался. А когда вы добровольно отказались от присутствования в Святейшем Синоде, тогда я призадумался и сказал: «конечно, для поправления расстроенного здоровья вы решились оставить Питер и переселиться в южный край России». Впрочем, таланты вашего ума известны не одной России, но и Европе: они не могут укрыться и вдали…

Перевод книги Пηδάλιον я принял бы на себя: но нынешний инспектор с.-пб. Духовной академии архимандрит Иоанн³³ уже сделал из сей книги извлечение и напечатал 1-ю часть, а 2-ая готова к изданию. В этих двух частях заключается историческое обозрение всех правил св.апостолов, вселенских и поместных соборов, и св. отцов с объяснениями.

Примите уверение в глубочайшем моем к вашей досточтимой особе уважении, любви и преданности, с которыми есмь и буду всегда…

Евгений, архиепископ астраханский³⁴.

5 декабря 1851 года. С.-Петербург.

P.S. Не забудьте меня грешного в молитвах ваших, и я помолюсь за вас; и Господь еще и еще сохранит меня, и вас, как и доселе сохранил и сохраняет меня, и вас, Всеблагий Его Промысел.

О приезде вашем в Вологду слышал я и от Карпа Дмитриевича³⁵ и от преосвященнейшего Гавриила. Позвольте поздравить вас с новосельем; а вы нас уверьте, что вовсе не огорчаетесь им так много, как молва трубила.

Вот и я думаю и сбираюсь ехать, только не еду. Держит неважная бумага. Обещались завтра прислать; и я как получу, так и в дормез, и вон из Питера без оглядки. Правда, нельзя не оглянуться на поприще, которое тянулось с большими заботами и кончилось хорошо, как не ожидалось, но вернуться ни за что не соглашусь, разве стянуть да воротить. Преемник мой приехал еще 1-го сего месяца; весь в орденах, не то, что мы, служившие на виду. С академией я разделался; она так была ко мне добра, что не только дала мне квитанцию, но и накормила на дорогу сытым пресытым обедом. От нового редактора выдет сентябрьская книжка «Хр. Чтения»; я кончил августом. При сем возвращаю к вам от вас полученное письмо Фотия патриарха к митрополиту. . . . . цензура поупрямилась и не пропустила довольно свободного отзыва об отцах церкви; а я не хотел печатать не целого и так возвращаю к вам на полное ваше распоряжение.

Мое место издали меня не пугает: при всем том я боюсь чего то . . . .

Обещают много трудов. Прошу ваших святительских молитв в помощь моей немощи, и, если придется обратиться за советом, прошу не отказать в потребном вразумлении.

К киевскому митрополиту я писал, как только последовало мне назначение в Тамбов; но ни благословения, ни ответа я не получил. Что это? Уж не неблаговоление ли? Я кажется его не заслужил, а напротив, могу сказать, хотя сколько-нибудь да заслужил, оправдав его выбор на Петербург. Пишу еще к нему.

Дадут ли вам здешнего³⁶ о. Иоасафа? Граф намекал мне на киевского Афанасия. Кто из них будет для вас лучше, вам будет видно; а по-моему, едва ли не первый, хотя я знаю только последнего. Впрочем и этот у вас верно будет хорош. Мне дали Иоасафа петербургского. Все лучше с знакомым.

Жаль, что вы мало погостили в Ярославле. Хозяин по крайней мере вас полюбил; не знаю, как вы его. А Кострому в вашем маршруте я напрасно поставил. Она должна была остаться, как и осталась в стороне.

. . . . . свернуть с Вышнего-Волочка на Ярославль; хочется проститься с . . . . . который любил меня, как сына. В иную пору не придется уже с ним увидеться. Но не знаю, как попадется. А об Орле вовсе не думаю.

С совершенным к вам почтением…

Николай, еп. тамбовский³⁷.

№69.

23 июля 1841 г.

Высокопреосвященнейший владыко,

возлюбленный о Господе брат!

В прошедшем, а частью в настоящем году мною напечатано несколько сказанных мною проповедей. Экземпляры их при сем препровождаю к вашему высокопреосвященству в дар, покорнейше проси, при случае, написать мне, стоили ли они того, чтоб их напечатать.

С истинным почтением и преданностью честь имею быть вашего высокопреосвященства

покорный слуга и брат Григорий, ар. Казанский.

18 февраля 1850 г.

P.S. В отвращение излишнего числа учеников³⁸ должно поступить, думаю, следующим образом.

1) В училище должно допускать всех детей духовного звания без изъятия. Но

2) в ректоров и смотрителей училищ, равно и наставников, определить людей основательно испытанных как в достаточных сведениях, так, и еще более, в доброй нравственности, которые бы никогда нигде не только не подавали детям соблазна, но везде подавали им пример истинно добрый.

За сим

3) Предоставить ректорам и смотрителям училищ, особенно в первые два года, основательно наблюдать и отделать всех детей совершенно бездарных, а потом внимательно наблюдать как в первые два года, так и в следующие четыре, и отделять на основании 89, освященного св. церковью правила Василия Великого (нов. перев.) и исключать как из училищ, так и из духовного звания всех лжецов, злоречивых, склонных к пьянству, ссорам, смехотворству, сварливости, своенравию, блуду и пр. – тогда над духовным званием было бы большее благословение Божие. Что касается до вверенной мне епархии, то нужно прежде всего и более всего, как вижу, очищение ее от многих лиц, уже действительно ее составляющих. В духовенстве казанской епархии весьма много людей крайне порочных, и исправление их почти вполне неудобно, потому что такого рода людей – большое число. Господь Бог да даст нам ум, силу и непрерываемую сильную ревность! Время страшно! Надежный сотрудник у меня только ректор академии.

Высокопреосвященнейший владыко,

возлюбленный о Господе брат!

Весьма благодарю за письмо, и за отзыв о книге. Она готовится к новому изданию, и, по причине немалой прибавки, с довольною переделкой³⁹. После святок буду иметь удовольствие препроводить к вам новое издание.

Подвизайтесь при нынешних обстоятельствах на благо св. церкви. Господь да даст вам здоровье! Ваше действование для нас здесь утешительно.

С истинным почтением честь имею быть вашего высокопреосвященства

покорнейший слуга Григорий, ар. Казанский.

21 ноября 1854 г.

Душевную приношу благодарность вашему высокопреосвященству за добрую обо мне память и присланные книги. Наш донец Иван Яковлевич передал мне многое из того, о чем изволили вы беседовать с ним. Час его собеседования о том со мной был истинным даром, как был вашим также. Очень жалею о том, что, при поездке в Харьков, не пожаловал г. Золотарев ко мне; и тем лишил меня удовольствия свидетельствовать вашему высокопреосвященству предупредительное попечение. Удовлетворив желанию вашему видеться встречей при посвящении епархии раньше будущего летнего времени не могу, хотя бы давно сам по себе желал я скорее. Зима донская такова, что для проезда нужно бы иметь вместе и зимний и летний экипаж. Иногда едем в церкви на полозьях, а назад надобно уже – на колесах. По весне сбираюсь, если Бог изволит и живы будем, отправиться в Киев. Если вам не противно будет, по пути явлюсь и к вам. Впрочем по прекрасным своим сочинениям вы присущи нам, читателям и почитателям вашим везде. На Дону очень вас знают и вспоминают. Многие из путешествовавших к матери церквей наших, через Харьков, видали вас в лицо, и слыхали ваши слова. Книги ваши у многих здесь на столе или в руках. Не удержусь похвалиться, что я выписываю их первый по выходе в свет. Поручая себя продолжению вашего благорасположения, имею честь …Игнатий, арх. Донской.

1 декабря 1845 г., в Новочеркасске.

Взаимным образом приветствую ваше высокопреосвященство с приснорадостным праздником Рождества Господа нашего и с возследствующим летом Господним. От души желаю, да будет грядущее лето приятным и исполненным благодати для вас. Извините, что я докучаю с моими благожеланиями. Ждал из Петербурга книжки, чтобы послать вместе. Покорнейше прошу вас, милостивый архипастырь, принять от меня книжку о Рождестве Господа и книжку об общем воскресении, о кончине скончавшихся о Господе; и первую осмеливаюсь к вам послать, несмотря на то, что может считаться безрассудством самое издание после вашего «С нами Бог». Но рукопись моя исполнена была до всякого еще слуха о ваших беседах. Впрочем и теперь мне же худо, а не вам. Да и никому худого нет, если рассуждать с того, что аще ли аз, аще ли они, тако проповедаете и тако веруете: ов сице, ов же сице. Помилосердствуйте только вы. Изволите называть жребий мой счастливым по долгу моих письменных занятий со старообрядцами. Я нахожу, что они только жребий мой.

Что же делать? Здесь раскольников еще более 60 т. одного по поповщинского толка. Есть раскольники и иные. По желанию вашему посылаются 8 экземпляров «Истины»⁴⁰ и 2 экземпляра «Бесед». Вы изволите требовать нового сочинения о расколе: иных о расколе собственно нет у меня. Простецы жалуют лучше «Беседы», а священники «Истину»: почему и посылается последняя, в соображении с вашими предназначениями. Дай Боже, чтобы желание ваше об очищении епархии от раскола сбылось скорее по вашему упованию.

В оленецкой (епархии) осталось от 1841 года до 5500 душ. Слышно, исчезают впредь. Здесь – был не по-казачьи, не быстро. Не время. Впрочем, по моему мнению операция противораскольная должна быть и в средствах и в цели гораздо более общей. В пути моем к Киеву постараюсь воспользоваться редким и приятнейшим случаем – свидания с вашим высокопреосвященством. Ныне примите еще заочное мое почтение и преданность, с коими имею честь быть всегда соседом…

Игнатий, ар. Донской.

16 января 1846 г.Новочеркасск.

В исполнение желания вашего спешу препроводить к вашему высокопреосвященству рукопись «посланий» тобольского митрополита Игнатия. Подле нее здесь попалась мне на глаза другая соловецкая рукопись, которую считаю я занимательной для вас в известных видах. Почему за один раз и сию рукопись посылаю на усмотрение ваше. При сем доложу, что в библиотеке соловецкой множество находится рукописных сборников, где заключаются весьма важные догматические списки. В описи обыкновенно упоминается поименно одна только первая статья; а о прочих ни слова; но я пересматривал сборники и о многих требовал сведения по статьям.

Подобных сборников и сокровищ много и в иных монастырских наших библиотеках. Я давно говорю про себя, что надобно сии вещи привести в исправность, дабы все знали о сокровищах прежнего нашего православия: но слово слишком слабо.

По миновании нужды в посылаемых рукописях, покорнейше прошу вас, милостивый архипастырь, обратить оные ко мне. Мне они весьма нужны по роду противораскольных занятий. Нужно показывать иногда нуждающимся старообрядцам. Если изволите, для вас тотчас сделают список. Памятник древней нашей церковной письменности, которой посылается в других, по моему примечанию, заслуживает особого внимания, и, если опустить укоризны на духовных того времени со стороны просвещения, мог бы быть напечатан целиком в прочем. Впрочем преосвященный ваш взор далеко лучше моего видит; и я буду ожидать вашего отзыва и решения на мое рассуждение.

С истинным почтением…

Игнатий, архиепископ донской.

№163, 24 июля 1846 г.

Приношу вашему высокопреосвященству искреннюю благодарность за ваше принятие меня-странника в Харьков. Удивили вы на мя милости странноприимства! Они будут незабвенны в моем сердце. Напутствованный вашими благожеланиями любви и молитвы я прибыл благополучно в Киев 30 июня в конце дня, и возвратясь оттуда по вечере 11 июля, достиг своего Новочеркасска 19-го в полночь. Все было, слава Богу, благоуспешно и к утешению. Все исполнилось, чего желала душа: везде был я-таки и, сколько нужно, делал. Поручение ваше преосвященному Иосифу⁴¹ и Ивану Михайловичу⁴² я в особенности выполнил. Оба приняли с любовью: последний хотел уведомить вас и письмом. Оба вас многие, весьма многие, помнят здесь с наилучшей стороны. Архипастырь киевский был чрезвычайно внимателен ко мне и милостив. Быть – был и в Голосеевской и в Китаевской и в Выдубицком. На обратном пути был и у екатеринославского владыки. Он уже много сед, к удивлению моему. Ему предлежат труды обстраиваться своим домом. По пути везде видел я прекрасный урожай: пустыни налились во всей красоте своего обилия; труды делателей очевидно благословенны.

Поручаю себя святым молитвам и продолжению любви, с истинным почтением и такой же преданностью пребуду всегда…

Игнатий, архиепископ донской.

24 июля 1846 г.

Возвращая при сем три французские книжки, присовокупляю покорнейшую русскую благодарность мою вашему высокопреосвященству. Если можно, прошу одолжить и остальными томиками на самое краткое время. Не знаю, получили ль вы соловецкие рукописи мои; послано две: одна по требованию, другая по усердию. Повторяю мою покорнейшую просьбу о возвращении, как скоро минует надобность…

О горести нашей в падении соборного здания, без сомнения, вы слышали. Нам служить в куще еще лет десять. Велено составить новый проект в византийском виде и предложение об употреблении в материал кирпичей, а не камня с поспешностью. Слабость камня в прежней кладке признана пока причиной падежа. Была Высочайше наряжена комиссия из трех генералов и полковника. Зимой, буде можно, велено разобрать развалины. Одна разборка оценена в проекте более ста тысяч асс. Одни леса стоили до шестидесяти тысяч. С таким шумом величие разрушается. На Дону нет человека, который бы не сетовал о настоящем случае. Между тем, Господь чудесно пощадил людей. В продолжение двух лет, как начали продолжительные достройки собора, не было, вероятно, ни одной минуты, ни днем, ни ночью, когда бы не было около здания людей: нашлась наконец такая минута одна; и она-то назначена для падежа здания. Работники ужинали, прохожие не стемнению к ночи перестали проходить. Один из караульных спал нетрезвым подле самой стены собора: но стена та не обрушилась! Шел от меня священник: но в потьмах споткнувшись о камень, свернул на другую дорогу по той же стороне, где лежал спящий, – во время прохода здание рухнуло. Священник был на той стороне собора, которая одна не пала. Словом, при скорби нашей есть и весьма утешительная сторона милости Божией. Иного чуда и нельзя было желать, чтобы т.е. или самый камень должен был держаться навсегда или слабая прежняя кладка не была подвержена общим условиям своего рода. С 18 окт. были у нас морозы со снегом до 11 гр., с первых чисел ноября до 10 гр. тепла; ночью был яркий гром с молнией в 5-м часу к утру. Урожаи были у нас особенно благословенные. Примите уверение в истинном попечении и преданности к вам, в. в-ва.

Игнатий, арх. донской⁴³.

3 декабря 1846 г.

Ваше высокопреосвященство!

У нас распространился слух, будто Государю Императору угодно, чтобы философию, или лучше сказать, некоторые части ее, преподавали в университетах монашествующие лица. Такая молва не могла не обеспокоить меня, как преподавателя философии, потому что неожиданно лишиться места, без всяких средств к жизни, кроме жалованья, было бы для меня и семейства моего большим несчастьем. Если эта молва и неосновательна, то во всяком случае не очень приятно быть профессором философии в теперешнее время, когда неодверчивость правительства к этой науке невольно переносится и на самого преподавателя. Кажется, я отчасти уже и испытываю на себе влияние этой недоверчивости, лишившись, по неизвестным для меня причинам, должности декана при новом назначении лиц на эти должности. Принимая во внимание эти и тому подобные обстоятельства, перечислением которых не смею беспокоить ваше высокопреосвященство, я желал бы оставить теперешнее мое место, пока можно еще оставить его самому, если будет возможность получить иную должность, соответствующую моему чину (5-го класса) и с достаточным жалованием.

Кстати я получил на днях известие из Одессы, что директор и вместе помощник попечителя одесского лицея, г. Петров, переводится помощником попечителя с.-петербургского. Получение этого места я, без сомнения, считал бы для себя особенным благодеянием. Ваше высокопреосвященство! Я привык видеть в особе вашего высокопреосвященства представителя благого провидения над судьбой моей жизни; от вашего высокопреосвященства получил я все, что только мог получить от людей наилучшего: и высшее образование и поприще службы, которая доставила мне и положение в свете и средства безбедной жизни.

Поэтому и ныне обращаюсь к вашему высокопреосвященству с твердой верой в живое участие ваше в моей судьбе, осмеливаясь просить ходатайства вашего высокопреосвященства у г. министра народного просвещения о назначении меня, если можно, директором одесского лицея. Со своей стороны я употребил бы все мои силы для того, чтоб оправдать моей службой и рекомендацию вашего высокопреосвященства и доверие начальства.

Если бы, по какой-либо причине, я не мог получить места в Одессе, а между тем лишился бы и должности профессора философии, то быть может, по ходатайству, конечно, вашего высокопреосвященства, министерство наше предоставило бы мне какую-либо другую, приличную для меня должность, напр. цензора в столице или в Киеве (где и ныне занимаю и цензорскую должность по польским книгам), если эта должность, как слышно, будет самостоятельной, с жалованием около 2-х т.р. сер., наконец я не задумался бы принять должность и по какому-либо другому министерству.

Во всяком случае поручаю судьбу мою милостивому вниманию вашего высокопреосвященства и почту себя счастливым, если устроюсь получить ответ вашего высокопреосвященства.

Если обстоятельства того потребуют, я при первой возможности спешу в С.-Петербург и буду иметь счастье лично изъявить чувство глубочайшего уважения, с каким имею честь быть вашим, ваше высокопреосвященство,

Покорнейшим слугой Орест Новицкий.

1850 года, марта 18 дня. Киев.

Высокопреосвященнейший владыко,

милостивейший архипастырь и отец!

Христос Воскресе!

Приемлю христианское дерзновение с берегов нашего Днепра и до берегов Невы возопить к вашему высокопреосвященству: Христос воскресе! И приветствовать святого владыку со всемирным и всерадостным праздником светлого воскресения Христова.

Вместе с сим осмеливаюсь повергнуть к стопам вашего высокопреосвященства мои «Беседы об отношении церкви к христианам». И они, подобно другим произведениям бедного пера моего, суть плод внушений и возбуждений вашего высокопреосвященства, некогда столь животворны для дух и питательны для чувства. После того у меня уже не рождалось, кажется, ни одной новой мысли, ни одного живого и сознательного побуждения.

Назад тому с год его превосходительство А.И. Караевский порадовал было меня, написав, что духовно-учебное управление предложило конференции с.-п.-бургской духовной академии вопрос: не может ли моя гомилетика быть введена в употребление в высших и средних учебных заведениях духовных? Но сей вопрос, подобно всем великим всемирным вопросам, вероятно, решит грядущее отдаленное потомство. А между тем книга лежит; современность, по-видимому, забывает ее, и издержки на издание не покрываются.

К чему же делал? Руки не поднимаются на 3-ю часть, когда на первые не обращено внимания. И все останется втуне, все понапрасну, если ваше высокопреосвященство не благоволите воззреть милостиво на залеживающийся труд… Хотел было издавать «Беседы к простому народу»; но где и что взять?...

Ах, простите меня окаянного, владыко святый! Смею ли я обременять подобными вещами знаменитейшего из иерархов? Повергаю себя к стопам вашего высокопреосвященства

милостивейшего архипастыря и отца всепокорнейший слуга киевской духовной академии профессор

Яков Амфитеатров.

8 апреля 1848 г.⁴⁴.

Преосвященнейший Владыко!

Всемилостивейший отец мой и Архипастырь!

Повергаю к стопам вашим недозрелый плод урывочных трудов моих, прося вашего снисхождения к недостаткам, рекомендации, если что заслуживает в нем внимания, и архипастырского благословения, которого мне, за дальностью расстояния и за болезнью, не удалось получить от вас здесь в С.-Петербурге.

Воззрите милостиво и благосклонно, преосвященнейший владыко, на человека, который за все, что имеет в себе доброго, преимущественно почитает себя обязанным вашему наставлению и попечению, и всегда у ног ваших с чувствами совершенной преданности, любви, благодарности и глубочайшего уважения.

Вашего преосвященства, милостивого моего отца и архипастыря нижайший и покорнейший слуга

священник Сим. Красноцветов⁴⁶.

11 мая 1837 года.

Из всех сокровищ, приобретаемых нами в мире, по разумению моему, драгоценнейшее есть то, которое заключается в христианской любви к нам наших ближних и особливо тех, коих мы высоко чтим в душе нашей. В продолжении двух последних недель Господь даровал мне случай более и более утвердиться в мысли, что я приобрел это сокровище от особы вашего высокопреосвященства. Прежде наш братец Матвей Алексеевич, а потом и Николай Николаевич Романовский⁴⁸ передали мне ваше обо мне воспоминание и радушное приветствие. Постигая всю важность высокого вашего значения, мог ли я, – существо незначительное и теряющееся в толпе подобных себе – чаять, что удостоюсь вашего внимания и расположения. Мне не суметь выразить благодарность мою и остается только свято хранить в душе это чувство и молить Господа, да воздаст Он вам сторицей за благость вашу ко мне. На днях мы прочли в «Одесском Вестнике», что по мысли вашей вы и в Одессе учредили, в подкрепление веры, торжественный ход в день основания этого города. В пастве вашей вы везде оставляете по себе благодатные плоды веры и любви христианской. Много лет протекло, как вы оставили нашу паству; но в храм Покрова Пресвятой Богородицы, некогда бывший храмом запустения, по все дни во множестве стекаются богомольцы, видя благолепие, рукою вашей воссозданное, и слыша то самое молитвословие, которое там введено вами. Вас уже нет с нами; но два раза ежегодно многие десятки тысяч истинных христиан стекаются с радостью о Господе на Харьковскую холодную гору во сретение чудотворной иконы Озерянской Божьей Матери и для принесения ей усердных молитв в поклонении.

Да, замолкло живое слово вашей мудрости между нами; но воздвигнуты вами от источника ее Святогорский и Ахтырский монастыри; это твердые оплоты веры и без вас, яко кедры ливанские, возносят главы свои и привлекают усердных поклонников православной веры. Служа и вдали от Харьковской губернии – места прежней вашей паствы – вы почли отрадой для души своей предстательством своим исходатайствовать постоянное безбедное пособие для успокоения нужды сельских священников нашей губернии, и благодарность их не умолкнет до конца дней их. Так восхотел Господь Бог, чтобы все это истекло от источника мудрости вашей, от источника христианской любви вашей. Мы все, любящие вас, не перестаем радоваться, что благодать Божия непрестанно с вами. Мы достигли, наконец, и той, давно чаемой нами радости – видеть, что и непознавшие прежде вас уже начинают отдавать вам истинную цену и благословляют память вашу. Простите, ваше высокопреосвященство, что беспредельная преданность моя к вам, имея случай излиться, изливается так многоречиво. Опираясь на ваше ко мне расположение и имея в виду, что ваше высокопреосвященство, по пребывании вашем ныне в Одессе, можете мне подать руку помощи, я осмеливаюсь обратиться к вам с моей покорнейшей просьбой. Живущие в г. Одессе гг. Криворотовы, вероятно, вам известные, уведомили меня, что одесское купечество ищет чиновника, достойного занять место председателя в тамошнем коммерческом суде, что они, Криворотовы, рекомендуют на это место меня и надеются, что в этом успеть можно. Хоть я, как лицо совершенно неизвестное одесскому купечеству, вовсе не надеюсь получить означенное место и думаю о нем, как о мечте; но полагаю, однако ж, долгом моим принять все меры к осуществлению столь приятной для меня мечты. Я смею мыслить, что если бы Провидению угодно было даровать мне означенное место, то, конечно, оно даровало бы мне и силы с честью пройти поприще нового служения.

Сего 1-го мая, преосвященный Поликарп⁴⁹, в слове, сказанном после литургии, говоря, между прочим, о сребролюбии, изволил выразиться следующими словами: так чрез сребролюбие царские милости не доходят до наших бедных раненых.

Уверенный в благонамеренности мыслей, чувств и действий преосвященного Поликарпа, я не могу приписать его слов к желанию сделать намек на кого-либо из присутствовавших в храме, но так как по моим понятиям, ежели преосвященный имеет какое-либо сведение, что чрез сребролюбие какая либо царская милость действительно не дошла до наших раненых, то следовало об этом сообщить мне или начальнику губернии, ежели же не имеет верного о том сведения, то едва ли уместно упоминать об этом в проповеди, и, во всяком случае, едва ли нежелательно бы было выразиться иначе.

Я бы счел обязанностью обратиться тотчас и прямо к самому преосвященному Поликарпу с вопросом: чтό хотел он сказать вышепрописанными словами, но, опасаясь огласки и, следовательно, дурного впечатления, какое подобный вопрос может сделать, предпочел сообщить это на ваше просвещенное благорассмотрение и покорнейше вас просить, ежели преосвященный Поликарп действительно имеет подобные сведения, то чтобы тотчас и со всей подробностью мне их передал.

С глубоким почтением и неизменной душевной преданностью имею честь быть

Вашего высокопреосвященства покорнейший слуга

Н.Анненков⁵⁰.

Это письмо было препровождено преосв. Поликарпу с почтой рукой преосвящ. Иннокентия: «совершенно секретно. Прошу покорно с первой почтой уведомить меня, что именно было сказано вами в проповеди, почему и для какой цели? возвратить при том ко мне и это письмо. 5-го мая 1855 года.»

Высокопреосвященнейший Владыко!

С теплыми чувствами радости и признательности получил я строки ваши, от 20 февраля, и собрание слов и речей, произнесенных вами по случаю нашествия неприятельского. В течение многолетней уже, и, как сами вы выражаетесь, многообразной жизни моей, немало даров случалось мне получать, но я не припомню дара, который бы принес мне более истинного душевного удовольствия. Этот дар ваш вызвал для меня целый ряд воспоминаний живых, близких сердцу, ряд тяжких славных событий, которых Господь сподобил меня быть свидетелем и, нередко, деятельным участником. Читая прекрасные слова ваши, я наслаждался и настоящим: удовольствием понимать Высокого Витию, сочувствовать ему всей силой души, – и прошедшим: полной картиной всего, что в 14 месяцев моего управления Новороссийским краем пронеслось над ним, как темная саранча, как тяжкие тучи, как яркая палящая молния, как светлый луч весеннего солнца; а вместе с тем перечувствованием тех глубоких ощущений, которыми был я преисполнен, слушая ваше назидательное живительное слово, изливавшееся в самую минуту событий. Примите ж, высокопреосвященнейший владыко, за этот, по истине драгоценный дар, выражение моей искренней, душевной благодарности; примите ее и за добрую обо мне память и за сохранение ко мне и к семейству моему вашего благосклонного, приязненного расположения; уверенность в нем и для меня вполне отрадна и радостна.

С удовольствием вижу из письма вашего, что в Одессе не совсем меня забыли. Государю Императору благоугодно было отозвать меня от Новороссийского края к другому назначению, но сердце мое многим и во многом сроднилось с Одессой и со всем краем; никогда не перестану принимать во всем, до них касающемся, теплое участие.

Жена моя с дочерьми проводит зиму в Венеции; благодарение Богу, больной нашей гораздо лучше. Все они будут счастливы вашим воспоминанием.

Гр. Дмитрий Ерофеевич⁵¹ еще не приехал сюда; очень любопытствую и усердно желаю с ним увидеться и побеседовать.

Да благословит вас Бог добрым здоровьем, силами телесными и душевными на новые, ожидающие вас при заключении мира подвиги: восстановить разрушенные храмы, опустелые обители; вызвать, вразумить и подвигнуть на пособие неимущим, уврачевание страждущих, восстановление в краю благоустройства и благосостояния.

Поручая себя архипастырским молитвам вашим, с чувствами глубокого почтения и искреннейшей преданности честь имею быть

Вашего высокопреосвященства покорнейший слуга

Н. Анненков.

Дозволяю себе исполнить желание сестры моей, пожилой девицы, Варвары Николаевны Анненковой, издавшей свои стихотворения в пользу защитников Севастополя; в некоторых из них, особенно же в последнем: вечерня 5-го января, есть мысли и чувства, достойные вашего внимания. Она, много почитая вас, просит меня поднести вам экземпляр этих стихотворений; он будет отправлен с первой тяжелой почтой.

С.-Петербург, марта 2 дня 1856г.

Прочитав весьма любопытную записку, вашим высокопреосвященством мне доставленную – я готов содействовать вашим предположениям всеми от меня зависящими средствами, уверен будучи, что под вашим просвещенным и благонамеренным руководством – благая цель исполнится с желаемым успехом.

Граф Н.А. Протасов⁵² разделяет это мнение. Дозвольте мне препроводить к вам замечательную записку, составленную также одним из сановников церкви. – Если вам будет угодно дополнить ее вашими заметками – то тем записка эта будет полезнее для соображений еврейского комитета⁵³.

Примите, ваше высокопреосвященство, чистосердечные изречения моего почтения и преданности.

Граф П.Киселев⁵⁴.

Января 13 дня 1850 г.

Преосвященнейший Владыко!

Приношу вам чувствительнейшую мою благодарность за милостивый ваш ко мне и обо мне отзыв, который доставил мне много утешения по тому чувству уважения, какое питал к вам всегда и по коему дорожу мнением вашего преосвященства. Весьма сожалею и я, что обстоятельства не позволяют мне посетить Харьков даже и теперь, когда предпринимаю дальнее путешествие в Грузию; но хотя Харьков лежит и на пути, но я должен ехать на Воронеж в деревню к брату Николаю, а на обратном пути через Крым и Киев весной. Поручаю себя памяти вашей и молитвам о путешественнике, который сохранит всегда к особе вашей чувства глубочайшего уважения и преданности.

Вашего преосвященства покорнейший слуга

А. Муравьев.

Москва. 7 августа 1846 г.

Преосвященнейший Владыко!

Я замедлил несколько ответом на благосклонное письмо ваше, но признаю себя виновным, теперь же поспешаю поздравить вас с наступившим Новым Годом, желая для церкви продолжения полезных трудов ваших. Не могу, однако ж, подать совета, как окончить предпринятый вами Сборник. Я не совсем был согласен при начале в необходимости оного, ибо собирать в одну книгу много различных исповеданий веры, хотя и православных, не совсем без опасности для православных, неутвержденных в вере. Но однажды начав, должно уже окончить.

И здесь не много людей трудилось над соборными правилами, а более м-т Филарет и архим. Платон, а у вас под руками целая академия, могущая помогать, и для того созданная, чтоб заниматься учеными трудами. Тут же напоминаю и о толковании на Иоанна, несколько лет уже исправляемом в Киеве, для скорейшего окончания. Совет о академии: не о себе глаголи.

Прося принять уверение в глубочайшем моем уважении, имею честь быть

Вашего преосвященства покорнейший слуга

А.Муравьев.

Спб. 4 янв. 1840.

Ваше Высокопреосвященство,

Милостивый Архипастырь!

Независимо от аукционной продажи, имеющей начаться в будущую среду, 4-го марта, в 7 часов вечера, и о которой я имел честь представить вам каталог, в императорской публичной библиотеке открыта теперь еще продажа, по определенным, вообще очень низким ценам, дублетов богословского отделения на иностранных языках – собрания чрезвычайно богатого и многообразного. Сверх множества разных изданий библии, начиная с 1521 года, тут есть старинные и прекрасные издания творений св. отцов, комментаторов церковной истории, сочинения полемические, апологетические, отдельные проповеди, большое число сочинений о иезуитах, и пр. Примером умеренности цен могут служить: знаменитые critici sacri (9 том. In fol., в прекрасном переплете) – 12 руб., библия Pentapla (3 т. In 4⁰) – 5 р., немецкая богословская библиотека Эрнеста (14 т.) 3¹/₂ р. Есть множество книг по 50, 40, 15 и 10 коп. Цена каждой означена во вложенном в нее ярлыке и книги отдаются, по этим ценам, в самой библиотеке без всяких дальнейших формальностей библиотекарем Протопоповым, которому поручено это дело и которого можно застать там ежедневно от 12-ти до 2-х часов. Я счел долгом довести о сих подробностях до сведения вашего высокопреосвященства на случай, если б вы пожелали приобрести некоторые из сих книг и вам угодно было прислать кого-либо в библиотеку осмотреть их, ибо каталога оным не составлено и я признал сие тем более излишним, что этот разряд книг находит так уже чрезвычайно много покупщиков и число назначенного в продажу с каждым днем убавляется.

Предавая себя святым молитвам вашим, имею честь быть с глубочайшим почтением и совершенной преданностью вашего высокопреосвященства покорнейшим слугой

Барон М. Корф⁵⁵.

23 февраля 1853.

Ваше Высокопреосвященство,

Милостивый Архипастырь!

Позвольте поднести вашему высокопреосвященству экземпляр перепечатанной императорской публичной библиотекой, к 50-ти летнему юбилею московского общества естествоиспытателей, латинской поэмы 1523 года о Зубре. Как животное это существует ныне единственно в России, так и наш древний экземпляр поэмы о нем остается, вероятно, единственным в мире.

Настоящая перепечатка сделана всего в ста экземплярах и не будет в продаже; почему с самой уже минуты ее появления поступает в область библиографических редкостей.

Вверяя себя молитвам вашего высокопреосвященства, прошу принять свидетельство совершенного моего почтения и преданности.

Барон М.Корф.

Его Высокопреосвященству, архиепископу херсонскому и таврическому Иннокентию.

Ваше Высокопреосвященство,

Милостивый Архипастырь!

В благодарном воспоминании живого участия, которое в прошлом году, вашему высокопреосвященству угодно было принять в продаже дублетов императорской публичной библиотеки, имею честь представить у сего только что вышедший каталог новому аукциону, предназначенному в ней на 24-е февраля и превосходящему, богатством своего содержания, все, что доныне бывало, в этом роде у нас, а по специальности книг о России и древней Польши, даже и где-нибудь за границей. Смею надеяться, что теперешние политические обстоятельства, при все их влиянии на пастырские ваши заботы, оставят вам еще несколько досуга пробежать этот список и сделать из него ваш выбор. Наука живет своей жизнью и внешние события, каковы бы ни была их сила, не могут попрать в ее поклонниках того высшего чувства, которым поддерживается и крепнет эта жизнь.

Испрашивая себе благодатственный покров святых молитв, имею честь быть с чувствами душевного почитания и преданности

Вашего высокопреосвященства покорнейшим слугой

Барон М.Корф.

С.-Петербург,

30 января 1854 г.

Ваше Высокопреосвященство,

Милостивый Архипастырь!

Ваше высокопреосвященство неограниченным уполномочением на объявление цен при бывшем в публичной библиотеке аукционе поставлии меня в весьма затруднительное положение, – затруднительное потому, с одной стороны, что я боялся упустить что-нибудь для вас важное и приятное, с другой, что я не хотел вводить вас в платежи, которые могли бы показаться превышающими ценности требованных сочинений. В сем затруднении я пригласил к себе г. Вагнера, бывшего в прошлом году вашим уполномоченным, но как и он не мог дать мне прямого указания или совета, то я решился установить для вас тот maximum, до которого дошел бы сам, если б участвовал в этом состязании, и в сем смысле дал наставление моим комиссионерам. Хотя, таким образом, из означенных вами 53-х сочинений могло быть удержано, к сожалению, только 21, но за то на эти 21, к радости моей, ни одно почти не дошло до определенного мной maximum, и несколько дорого – 70 р. – пришелся только Фабриций, отмеченный двумя крестами, хотя все еще дешевле парижской цены – 300 франков. На некоторые книги цены были возвышаемы выше всякой меры, так, напр., эрмитажный театр императрицы Екатерины поднялся до 92-х руб., а Одерборнова биография Иоанна Грозного даже до 100 руб.; но другие, частью, доставались очень дешево; так, другое сочинение Одерборново: о религии, обрядах и обычаях наших предков, утверждено за вами всего в 4-х р., Deguignes в 16-ти, Фотиев Myriobiblion (необычайно редкий в этом издании) в 15 р., Гелладий в 1 р.50 к. и.т.д. Вся сумма ваших приобретений составила 175 р. 45 к., которые покорнейше прошу приказать переслать сюда под адресом библиотеки. Самые книги отправляются завтра с тяжелой почтой, но не знаю еще, дозволят ли ее правила принять их все в один раз. Так же будет и полный реестр. Здесь все обстоит по старому, т.е., все сословия единодушно соединятся в любви к отечеству и в доверии к его главе. Молимся – и надеемся! Новостей, кроме тех, которые есть в газетах, нет, и теперь, покамест, мы ждем их только еще от вас. Государь, со всеми Августейшими своими сыновьями, уехал на несколько дней для обозрения Снеаборгской крепости и сегодня ожидается обратно. Здоровье Его Величества не оставляет ничего желать. Вымыслы на этот счет иностранных журналистов столь же нелепы, сколько, даст Господь, тщетны их надежды побороть святую Русь в несколько месяцев, если не в несколько недель.

Призывая на себя святые молитвы ваши, имею честь быть с глубоким почтением и душевной преданностью

вашего высокопреосвященства

покорнейшим и усерднейшим слугой

барон М.Корф.

С.-Петербург,

5 марта 1854 г.

Высокопреосвященнейший Владыко!

Внимание с давнего времени обращенное высшим начальством на молокан, населяющих Бердянский уезд, и меры к обращению их на путь истины прияли особенную живость и силу после посещения сего края вашей святительской особой. По долгу местного благочинного и особенных архипастырских внушений и наставлений вашего высокопреосвященства непременной обязанностью для себя поставляю изложить по сему важному предмету следующее:

1)    Молокане по физическому положению своему находятся на оконечности Бердянского уезда, частью, ближе к Мелитополю, частью, к селениям Бердянского уезда. Посему все молокане вообще подчиняются надзору двух благочинных: мелитопольского и бердянского. Отсюда следующие невыгоды: α) Необходимость сношений мелитопольского благочинного с неизвестными ему лицами, составляющими круг непременных светских властей Бердянского округа, имеющих в сем случае свое особенное, неограниченное влияние. β) Подается повод православным из молокан уклоняться от исполнения своих прямых обязанностей под предлогом, что они во всех своих нуждах обращаются в Мелитополь, когда об этом разыскивает бердянский благочинный, или в Бердянский уезд, когда допытывается у них порядка благочинный мелитопольский. γ) Все молокане вообще отвечают при живейших сношениях сними, якобы не знают кого тут слушать!

2) Со всех сторон молокане более окружены ногайцами и немцами меннонитами, мнения и воззрения коих на религию вообще во многом ближе сходствуют с любыми мнениями и воззрениями в сем случае самих молокан, нежели православных. Посему, сколько я мог заметить, сношения молокан с ногайцами и немцами, гораздо чаще, приязненное и свободное нежели с православными.

3) Православие, принятое некоторыми из молокан в прежнее время, весьма нетвердо, как по малолюдству и рассеянию этих людей по разным пунктам молоканских поселений в Бердянском уезде и, следовательно, разъединению и того, что есть в малости: так по неискренности принятия или православия (большей частью, то для избежания рекрутства, то наказаний за преступления, то для того, чтобы служить факторами действительным молоканам и проч.), недостатку сосредоточенного ближайшего наблюдения за религиозностью православных из молокан и отношений их по сему то в Бердянский, то в Мелитопольский уезд, в приходы отдаленные и многолюдные, где местные священники едва могут управляться с прихожанами, находящимися у них под рукой.

Однако, несмотря на все это, при Божьей помощи решительных мерах, успех православия у молокан весьма вероятен и, думаю, возможен по следующим причинам:

I.                          Состав молоканских поселений вообще разнороден: они состоят из донских казаков, из тамбовских и других поселенцев.

II.                       В религиозных мнениях между собой не сходствуют. Одни отвергают все православное, кроме книг Нового Завета; другие не отвергают необходимости св. таинств; например, крещения; а третьи согласны и на причащение.

III.                     Молодое поколение молокан, как слышно, не так в своих мнениях упорно, как старое, мало по малу сходящее с лица земли.

IV.                    Семейное устройство молокан в отношении женщин крайне для сих последних неблагоприятно и сурово.

V.                       Молокане вообще весьма любознательны, – и к тому, что видят для себя истинно полезным, стремятся охотно и усваивают с похвальным друг перед другом соревнованием.

VI.                    Сильно стеснены некоторыми политическими мерами и потому довольно склонны искать успокоения в подчинении законной власти во всем.

На основании всего изложенного, почитаю необходимым:

1)    Из всех молоканских поселений образовать один приход.

2)    Подчинить этот приход непременно ведомству одного бердянского благочинного; а если мелитопольского, то отчислить и по светской зависимости всех молокан в Мелитопольский же уезд, или, наконец, поставить туда пастыря с высшим духовным образованием независимо от обоих благочинных соседних, с прямой отчетливостью высшему начальству.

3)    Устроить в центре молоканских поселений, например, в Нововасильевке, церковь или молитвенный дом, куда назначить благонадежного пастыря, который бы и личными качествами, и качествами своего семейства, мог привлекать к себе общую доверенность людей, постоянно имеющих взирать на него.

4)    Как приход очень мал, и даже неприязнен: то содержание притча, для опыта и не на известное время, определить не в пример прочим; особенно со стороны прислуги, которая в соседстве немцев необыкновенно дорога, именно: самого простого работника нанимают не менее 75 рублей, и работницу 43 рубля серебром в год.

5)    Введению священника подчинит общее молоканское училище в селе Нововасильевке, которое доселе находится в распоряжении светской власти, – палаты государственных имуществ. За преподаванием священника не отрицать непосредственного надзора и молоканских старейшин. Христианским благоразумием и терпением священник будет особенно действовать на старейшин: и внешностью, которая в этом случае может быть разнообразна до бесконечности и совершенно сообразна с духом православия – на детей и толпу. Привычка – вторая природа: а слово Божие живо и действенно!

Апреля 9 дня 1853 г.

Город Бердянск.

Известие о мелитопольских молоканах вовсе неутешительно, и я совершенно согласен, что тамошнее грязное полицейское начальство недостойно доверия, но кто же опять этому виноват, как не начальник губернии, который должен бы был знать важность поручения данного ему, вследствие вашего требования еще в августе прошлого года, и не поручать местной полиции исследовать свои преступления, а действовать через чиновника особого доверия заслуживающего, и тогда дело выказалось бы иначе; в делах подобного рода, да и во многих подобных, я бьюсь как рыба об лед, а мои почтенные сотрудники только и делают, что передают мои бумаги, уподобляясь почтарям раздающим письма адресам; дело о молоканах я полагаю оставить до вашего возвращения, оно будет направлено по вашему указанию; мне кажется, что для достижения истины нужно будет послать чиновника из Одессы.

Сведение о порядке выдачи паспортов на следование в Иерусалим изволите прочесть в прилагаемой у сего записки.

Приношу вашему высокопреосвященству душевную благодарность мою за внимание ваше к нашему семейству; сын мой не успел быть у вас, потому что со дня прибытия его в Питер он ежедневно назначаем был то в караул, до дежурным; видно, что в гвардии не только испытывают способность, но даже силу и терпение, и вот он уже в лихорадке; не знаю, долго ли она его продержит, но по выздоровлении первым долгом его будет явиться к вам, для принятия вашего архипастырского благословения, о чем он заботился, бывши еще здесь.

Да когда же вы приедете к нам? Пожалуйста, скажите; назначение епископа ставит меня в какое-то раздумье! Успокойте же нас и удостойте вашего благословения на всегда преданного вам, вашего высокопреосвященства покорнейший слуга.

Жена моя и дети вместе со мной целуют ваши священные руки.

Одесса.

22 марта 1853 г.

Высокопреосвященнейший Владыко!

Прилагая при этом письмо ко мне нововасильевских молокан, испрашиваю вашего святительского совета и руководства для ответа им – о литургии св. ап. Иакова.

В отношении молокан замечательны прилежащие к ним села Бердянского уезда, в коих они наичаще бывают, следующие: Андреевка, Черниговка и Большой Токмак.

В Андреевке: священник Кирилл Срединский хорош; имеет связи с молоканами и пользуется их доверенностью. Священник Семен Воронич – довольно начитан, благоговеен и особенно хорошо знает церковные законы и порядки.

Священник Каллистрат Скочко очень хорошо поет и читает: но ограничен в познаниях, в обращении груб и склонен выпить, чего молокане во-первых не терпят.

В Черниговке: протоиерея Иоанна Забоева молокане не только уважают, но и боятся, потому что в окрестности никто лучше его не знает их жизни внутренней и внешней домашней и общественной. Священник Антоний Косовский, и вдов и по временам выпивает.

В Большом Токмаке: священник Симеон Попов трезв, сведущ и деятелен. Священник Иоанн Пивоваров – хороший сельский священник, трезвый и усердный к своей должности, но слаб в познаниях и по виду неуклюж. Священник Матвей Мациотин – и стар и дряхл.

Сельский наставник Николай Белицкий мог бы за свое терпение и службу быть священником, но не в Токмаке, потому что очень слаб в богословии. Причетники во всех этих селениях хороши и надежны.

Вашего высокопреосвященства, милостивейшего архипастыря отца нижайший послушник.

Бердянскому духовному отцу протоиерею. Ваше высокоблагословение, всепокорнейшее вас благодарим за ваше снабжение нас вашими духовными книгами весьма для нас вразумительными, и еще также покорнейше вас просим снабдить нас книжкой чрез подателя сего письма Аксена Скурницина. Такую книжку, на которую ваша догматическая ссылается на пример у Иакова апостола в литургии так совершается отмирка в литургии, таким образом совершается евхаристия и прочая, подобно так имеет многие ссылочки на апостольские литургии, то всепокорно вас просим снабдить нас такой книжкой, да еще равно просим вас, также снабдите нас и четьминеею, за что обязаны будем весьма вас благодарить. Остаемся ваши покорнейшие к услугам вашим Кирей Петров Попов, который с преосвященным в разговоре находился, и Макар Прохоров Киреев. 2 ноября 1851 г.

По этому письму выдано Аксену Скурницину 2 книги четьиминеи за полгода, с марта по август включительно. 1851 года 4 ноября. Настоятель собора.

Ваше Высокопреосвященство!

Пишу из Мариуполя, где по разным заводам и у разных хозяев я забирал справки о необходимом человеке для монастырских вашего высокопреосвященства ловель. К сожалению, хотя опытных людей и можно найти, но необыкновенно дороги и капризны. Они не хотят идти под тем предлогом на Днепр, будто бы там рыба нежнее и требует совершенно иного призора, нежели морская, к которой совершенно привыкли. По рассуждении об этом обстоятельстве, один из здешних главных заводчиков, почтмейстер, Яков Емельянович Казначеев, предложил и с удовольствием принял на себя готовность, если можно, то и в год, – не-то – в два года, выучить присланного от вас, владыко, монастырского человека и коренению рыбы, и копчению, и выделке икры и балыков. Лишь бы только был способен, а то он сам отвечает за его науки. О скопцах забирает справку и приготовляет записку для вас наш уездный стряпчий.

Молокане на днях были у меня и пробеседовали довольно долго. Просили меня в гости к себе и я обещал, если только пришлют за мной лошадей. Окружное управление отказывает мне в почтовых обывательских лошадях и потому мне очень трудно добираться к молоканам собственными средствами. Между тем, я дал им, по их желанию: 1) толкование или изъяснение литургии Дмитриевского; 2) беседы о седьми спасительных таинствах – Евсевия, епископа винницкого, и 3) путешествие Норова к седьми церквам, упоминаемым в Апокалипсисе.

Священнику Симеону Попову, из Токмака, я отдал приказание явиться ко мне в Бердянске и отселе, взяв билет, он отправится в Одессу.

Из селений моего ведомства примыкают к молоканам: Андреевка, Черниговка и Токмак. Ненадежные здесь священники в отношении к молоканам, – Каллистрат Скочко и Антоний Косовский, кои по временам склонны выпить – до безобразия. В Токмаке Матвей Мациотин слишком стар, а Иван Пивоваров слишком молод, для достаточного собеседования с молоканами, и недалек в познаниях богословских.

Управляющий палатой принял меня очень благосклонно во время бытности своей недавно в Бердянске и радовался, что на молокан обращено вдруг такое живое внимание. Директор Самойлов обещал непременно в следующем году уездное училище Бердянску.

Отделка иконостасов в нашем соборе совершенно окончена.

Вашего высокопреосвященства нижайший послушник.

Город Мариуполь.

1 ноября 1851 г.

Высокопреосвященнейший Владыко,

Милостивейший мой отец и архипастырь!

Посылая вам четыре финифтяных иконы для митры, спешу выйти из под отеческой епитимии за неисправное понесение первой. Понравятся ли вам живопись и краски на финифти? Из готовых, коих впрочем, нашлось, немного, я выбрал лучшие изображения, известного в Москве мастера Барсова. Пытался я заказать иконы, но, чтобы сделал хорошо, мне назначили очень долгий срок, а именно – месяц; а как вам по опыту известно, что Москва имеет привычку обманывать, то я не мог понадеяться; чтобы иконы были приготовлены и к назначенному сроку; а потому решился взять готовые. Так как вы в письме своем ничего не сказали об оправе, то я решился послать иконы без оправы, надеясь, что оправу для них сделают у вас. Цена икон 17 рублей серебром.

Вы, конечно, получили уже ризу и мои два письма с посылкой крестовой матери и прочего. Все это давно послано и должно бы быть давно у вас, но, как надобно думать, задержано в дороге.

Я спрашивал г. Сазикова, в какую цену он возьмет сребро и золото? Он сказал в ответ: «что это зависит от достоинства золота и серебра. Высшей пробы будет взято по высшей цене, низшей, по низшей». Не угодно ли вам будет приказать превратить серебро в слитки и положить на них пробу и эти слитки прислать к г. Сазикову. Серебро будет взято по ценам существующим, в Москве золотник серебра 84 пробы стоит 23 коп. сереб. Для заказа двух серебропозлащенных риз и жду вашего решительного приказания и распоряжения. Угодно ли вам принять посланную к вам смету г. Сазикова? Он сказал, что из сметы ничего не может уступить, приготовить же ризы обещается скоро.

В настоящее время я не имею в виду таких причетников, которых бы мог рекомендовать вашему высокопреосвященству; ежели же впоследствии найдутся хорошие и решатся ехать в Одессу, я не медля донесу вам.

Приношу вам глубокую, сыновнюю благодарность за архипастырское желание мне благодати поста. Это мне весьма нужно, ибо время поста, по многолюдству прихода, самое трудное и беспокойное для меня и при том чувствую себя несколько нездоровым.

У нас празднование восшествия на престол нового царе не обошлось без неприятности. На колокольне Ивана великого оборвался воскресный колокол в 2000 пуд., пробил три свода и несколько человек убил и ранил.

Молю Бога о вашем здравии и долгоденствии.

Вашего высокопреосвященства,

Милостивейшего архипастыря и отца,

нижайший послушник,

священник Петр Кузминский.

Февраля 27 дня 1855 г.

39 ⁵⁷ .

Выполняя словесное приказание, данное мне в Армянске, в сентябре, я достал один из символических листов, недавно появившихся между магометанами. Смиреннейше представляю вашему высокопреосвященству.

Относительно же христиан православного исповедания, проживающим по найму у евреев, караимов и армян в приходе Армяно-Базарской церкви, я собрал возможно верные справки из различных источников. Все собранное – дельное и слышанное – я повергаю святительскому снисхождению моего архипастыря.

Народу вышепоказанных трех наций обычаями запрещается, говорят они, иметь слугу из среды себя, потому, якобы, что евреи и караимы (т.е., евреи-самаряне) – народ Божий, народ избранный, долженствующий господствовать над всеми народами. Опираясь на этот обычай, ни один еврей и караим, а также ни один армянин, самый бедный, не пойдет в услуги к кому бы то ни было; с другой стороны, все подлые работы в домах их и вне домов производятся наемными слугами мужского и женского пола, непременно лицами православной веры.

Хозяева этих бедных слуг, по большей части, люди богатые, ничего не щадят, чтобы иметь у домашнего очага своего прислугу из русских: дают им, сверх недельной платы, ничтожные подарки, одевают их как мещан; кормят до сытости, и в особенности предоставляют им во все, особенно в религии, полную свободу; а чтобы не допустить их до сближения с обществом православных, они бдительно содержат их в своих азбатских кварталах, и в запертых домах, особенно женщин, и при сих предосторожностях, на всякий случай, задобривают еще и местных властей. Нет такой хитрости, можно сказать не обинуясь, нет таких низких средств, которых не употребил бы в дело еврей, караим, армянин при случае, когда ему нужно удержать русскую прислугу: без нее они жить не могут.

В одном городе Армянске, по забранным мной сведениям через полицию, более 60-ти душ прислуги православной, живущей у караимов, армян и евреев. Производя местную торговлю, народ этот нанимает себе слуг в деревнях, наиболее Полтавской и Харьковской губерний, за самую ничтожную годовую плату, от 10 до 25 р. сер. в год. Наняв, заключают их в свои жилища, или кварталы, ласкают их, как детей, учат их своему языку и обычаям и держат их в наймах, безвыходно два, три, пять и десять лет.

При этом азиатском образе жизни, без руководства церкви слуги караимов и армян остаются христианами только по названию. Не согрешу, если скажу, что русские евреи, которым закон явно запрещает иметь христиан в услужении, в религиозном отношении менее могут быть вредны православным своим слугам, чем караимы и армяне. Эти последние хитростью, намеренно и постоянно осуждают в слугах своих все русское, и под разными предлогами непременно удаляют их от исполнения, как бы то ни было, православных обрядов: в два года не было примера, чтобы совершаема была церковная треба теми слугами. От женщин, служивших по несколько лет у караимов и армян, а равно и в великую Четыредесятницу, как духовник, я удостоверился в нижеследующем: а) караимы, а часто и армяне не позволяют держать русским своим наемникам св. икон в доме. По этому случаю, когда они молятся на открытом дворе, толпы домочадцев смеются над ними, как над безумными: приказчик, по сему же запрещению, прячут свои иконы в погребах и там молятся. Это однажды и было причиной, что сгорела в Армянске караимская лавка от лампады, бывшей в погребе. б) Этим бедным и беззащитным наемникам хозяева позволяют ходить в церковь один раз в году, когда они хотят говеть, и то на три дня, не более; в остальные же православные праздники на них с умыслом налагаются необходимые яко бы работы, домашние на женщин, а торговля на мужчин, в лавках и на базарах; но многие из этих слуг беспечны рады, что за ними нет надзора: эти и вовсе не говеют. Армянские же жены, кроме того, идя в церковь свою, принуждают идти с собой и русских слуг, якобы по обычаю армянскому. Говорят, что это последнее обстоятельство было причиной того, что одна русская девка, нежелавшая ходить в армянскую церковь и за то угнетаемая, утонула в колодце с отчаяния. в) Караимы и армяне христианской своей прислуге не готовят в доме особой пищи, хотя и разглашают противное; а поэтому русские у них вовсе не держат не только малых постов, но даже и св. Четыредесятницы, и волей неволей празднуют субботы, праздники и посты евреев и треклятых армян, уверивших русских слуг, что то все равно и Бог и простит, и, наконец, были такие случаи, что русские девки, обольщаемые и угнетаемые, рождали незаконно детей, от союза с иноверцами. Караимы, в таком случае, поспешно сбывали с рук живых свидетелей их беззаконной жизни какими-либо тайными путями. Разведав обо всем этом осторожно и положительно, я старался действовать на заблудших увещаниями и наставлениями в пастырском духе, отделял говевших отщепенцев от верных, поучая их в церкви молитвам и вере, обличал, запрещал, умолял с терпением. Но при этом только больше уверился, что стадо караимских и армянских слуг много предубеждено против православных; мало меня понимает, мало понимает наши службы; все говорит по-татарски лучше, чем по-русски, и, будучи чисто душевным, а не духовным стадом, тяготится продолжительной службой четыредесятницы до такой степени, что проводит часы говения не в храме, а вне его.

Священник ……..

Ноября 26 дня 1853 г.