Азбука веры Православная библиотека профессор Николай Иванович Барсов О возможных улучшениях в современной нашей церковной проповеди

О возможных улучшениях в современной нашей церковной проповеди

Источник

Глава I II III

 

 

В отчете «Общества религиозно-нравственного просвещения в духе правосл.церкви» за 1892–1893 годы составитель его, между прочим1, весьма подробно рассуждает о желаемых и возможных улучшениях в деле проповеди в нашей церкви, признавая, что наша проповедь вообще и в частности проповедническая деятельность членов Общества не находятся еще на желаемой высоте, – что вопреки латинскому изречению «oratores fiunt» проповедников-ораторов у нас всегда было очень мало, и обращаясь к читателям отчета, замечает, что «может быть кто-нибудь откликнется в печати на эти его замечания» и выскажется по вопросу о возможных для усовершения этого дела мерах. Принадлежа к числу членов-учредителей Общества и бывших членов его Совета, быв в продолжение двадцати лет профессором гомилетики в СПб. Духовной академии, я считаю своей обязанностью «откликнуться на приглашение Совета Общества» и сказать свое мнение о том, что могло бы способствовать усовершению у нас дела проповеди.

§ I

У нас уже одна внешняя постановка проповеди в храме представляет не мало такого, что служит препятствием для ее успеха.

1) Везде и всегда у нас (за исключением нескольких церквей, например Петропавловского, Исаакиевского и Казанского соборов в С.-Петербурге и др.) проповедь произносится с солеи. Вследствие этого ее слышит лишь много-много третья часть присутствующих. Желая однако слышать ее, и прочие присутствующие теснятся к солее, так что вся масса присутствующих, наполняющая целый храм, образует массу людей, сплоченную в передней, ближайшей к солее, части храма, до того тесно, что стоящим в ней невозможно сделать движение рукой. Особенно усердный к проповеди простой народ, стоящий сзади, наваливается всей своей тяжестью на впереди стоящих, которые почти держат на своих плечах сзади стоящих. Любопытные наблюдения можно сделать в этом отношении в Александро-Невской лавре в Великую Пятницу, когда после перенесения плащаницы из Духовской церкви в собор, в нем произносится с солеи проповедь – обыкновенно лучшим из имеющихся в распоряжении епархиального начальства проповедником. Восьмитысячная масса людей присутствует в храме; но из нее разве человек двести стоящих впереди слышат или лучше сказать усиливаются слышать проповедь. Остальные не делают и попытки расслышать хоть одну фразу проповедника. Большинство приходит в движение и происходит шум, мешающий расслышать что-нибудь и стоящим впереди. Да и эти последние едва ли слушают, если и могли бы слышать: страшная тяжесть давит каждого сзади, и нужно обладать мускулами ломового извозчика, чтобы под давлением этой тяжести, при страшной жаре и духоте, не утратить способности умственного восприятия. Желание у каждого расслышать проповедь есть, но – mens sana in corpora sano, и для того, чтобы способность восприятия не была парализована и не бездействовала, необходимо для слушателя нормальное, вполне свободное и спокойное положение тела, тем более необходимо отсутствие усталости и напряжения мускулов тела, которого очень трудно избежать при настоящих условиях проповеди, когда слушать ее приходится стоя, после полуторачасового стояния во время совершения самой литургии. Троицкий собор Александро-Невской лавры, впрочем, один из немногих соборов в С.-Петербурге, не имеющих проповеднической кафедры посредине храма. Но любопытно, что даже в тех храмах, где такие кафедры имеются, проповедь часто произносится не с кафедры, а с солеи. Такой порядок нам случилось наблюдать, например, несколько лет тому назад (да отчасти и ныне) в Преображенском всей гвардии соборе. Из сказанного следуют два вывода: a) необходимо, совершенно необходимо, во всех храмах устроить кафедры для проповедников посреди храма, у левой (или правой) передней колонны, поддерживающей купол, по образцу кафедр, существующих в Исаакиевском, Казанском и других соборах Петербурга. И отчего бы не устроить их? В древней вселенской церкви проповедывали всегда с середины церкви, где для этого устраивался ãμβων или pulpitum2, исключение делалось лишь для храмов небольшого размера, в которых и произносимое с солеи слово было слышно на всем пространстве храма. В настоящее время на западе не только у протестантов, но и у латинян кафедра для проповедника посредине храма (обыкновенно с левой стороны) составляет безусловно-необходимую принадлежность даже самого маленького храма. б) Необходимо, совершенно необходимо, обеспечить слушателям полную способность умственного восприятия при произнесении проповеди, – чтобы она, независимо от своих внутренних качеств, могла быть ими должным образом расслышана, понята, усвоена, – дав им возможность нормального, свободного и спокойного, ненапряженного положения тела, чтобы во время произнесения проповеди они не чувствовали утомления. Эта цель достигалась в древней церкви и в настоящее время на западе достигается тем, что во время проповеди слушатели сидят. Один пастор говорил мне, что наличности одного этого условия при его проповедях он обязан своим успехом более, чем чему-либо другому, более даже чем какой бы то ни бо степени внутренних и внешних достоинств своей проповеди. Проповедь и не блестящая, даже и не особенно хорошая, произнесенная внятно и всеми расслышенная и понятая, всегда бывает полезна, потому что хотя бы она и не особенно была красноречива, все-таки содержит в себе наставительные, религиозные мысли, которые при добром намерении присутствующих в храме, будучи вполне расслышаны и восприняты, производит доброе впечатление. Потому-то в латинских и протестантских церквях редко уходят от проповеди, а у нас, едва только раздается вступление в проповедь: «во имя Отца и Сына и Св. Духа», как начинается почти общее бегство из церкви всех, не обладающих мускулами и нервами носильщика. Впрочем и для тех, кто остается, при всем их усердии к проповеди, в том виде, какой она большей частью имеет, она остается медью звенящей и кимвалом бряцающим по причине крайне неизменного уровня умственного развития, а след. и способности понимания и восприятия людей без образования. По существующему в нашей церкви обычаю (но не закону) у нас и во время проповеди, произносимой за литургией, стоят, хотя в древней церкви этот обычай не соблюдался. Отчего бы, по крайней мере, во время внебогослужебных собеседований, не дозволить слушателям сидячего положения, имея для этой цели определенное количество скамей и стульев, которые не загромождали бы церкви и были бы убираемы на время литургии? В виду безусловной необходимости для успеха проповеди сохранить за всеми слушателями во время ее полную способность умственного восприятия , об этом, право, стоило бы подумать.

2) К числу указанных неудобств внешней обстановки проповеди, следует присоединить еще одно. У нас, по крайней мере в С.-Петербурге, принято за правило, чтобы священник произносил проповедь за литургией, которую совершает на своей очередной неделе. Кто знает положение очередного петербургского священника, тот легко поймет, что приготовить хорошую проповедь к воскресенью или праздничному дню при таких условиях решительно невозможно. Каждый день в продолжение недели священник совершает утреню, литургию и вечерню, совершает ежедневно несколько треб в приходе. Когда ему в это время заняться составлением проповеди? Правда, он этим делом может заняться заблаговременно, на неделе, предшествующей очередной. Но произносить ее он может все-таки только за совершаемой им самим литургией. В этот день он, встав в пять часов утра или и ранее, отслужил утреню, между утреней и литургией совершил несколько треб, затем – саму литургию (позднюю), все это – натощак. К тому времени, когда за литургией говорится обыкновенно проповедь («буди имя Господне благословенно…») он уже устал, нередко до изнеможения. Мысль у него вследствие этого – вялая, бездеятельная, энергия чувств ослабела; он слабо помнит содержание проповеди даже в том случае, если сам ее составил, а не списал с готовой книги. Об одушевлении, об ораторской силе произношения, не может быть и речи, и вот он просто-напросто читает свою, иногда и хорошую проповедь по тетради… По моему мнению, могло бы быть постановлено за правило, чтобы по крайне мере в тех приходах, где имеется не один, а два и более священников, проповедь произносилась одним священником за литургией, совершаемой другим. Тогда проповедник имел бы возможность не только составить проповедь хорошую, но и приготовиться должным образом к ее произнесению, и к самому произнесению являлся бы с свежими силами, с бодрой мыслью и с полной энергией чувств. Хорошо было бы, если бы по крайней мере в тех городах, где существует несколько благочиний, в каждом благочинническом округе была назначена одна церковь, более просторная и наиболее посещаемая, с хорошими акустическими условиями, в которой проповеди произносились бы постоянно, за каждой непременно воскресной и праздничной литургией, всеми священниками округа по очереди, хорошо подготовившимися каждый раз к проповеди. Тогда устранилась бы случайность в проповедничестве, в эту церковь собирались бы всегда те молящиеся, которые хотят и ищут проповеди за литургией, – прекратились бы неприличные уходы из церкви, при самом начале проповеди, лиц, не желающих ее слушать, своим уходом не только нарушающих приличие и церковное благочиние, но и препятствующих сосредоточенности и вниманию остающихся слушать проповедь. А еще лучше было бы, если бы образован был у нас особый класс священнослужителей-проповедников, так чтобы в той церкви, при которой имеется несколько священников, один или два освобождены были от обязательного священнослужения в храме (не увольняясь от совершения треб в приходе), но взамен того обязательно произносили бы поучения за каждой воскресной и праздничной литургией. Этим способом, по моему мнению, всего скорее может быть поднято и усовершено дело проповедничества у нас. Старшие по летам протоиереи и священники занимались бы исключительно священнослужением и требоисправлениями, произнося проповеди лишь по желанию, такие проповеди, которые не требовали бы от проповедника труда предварительного сочинительства: краткие наставления – импровизации высокоавторитетного в приходе старца-настоятеля имеют полную цену в глазах слушателей-прихожан независимо от их ораторских достоинств. Более молодые священники, упражняясь в составлении и произношении проповедей более содержательных, день ото дня все более и более усовершались бы в деле проповеди, и в какой-либо год приобрели бы хороший навык в этом деле и хороший дар слова. Специализация проповеднического служения, по моему мнению, составляет одну из насущнейших потребностей времени и одну из лучших, если не самую лучшую, гарантию успеха дела. Да она не была бы у нас и новостью, если бы была заведена в нашей церкви повсеместно. Со времени Петра I и в Киеве и в Москве, в продолжение всего XVIII столетия и в начале нынешнего, сначала при Киевской, затем при Московской академиях, а потом и в самом Петербурге существовал особый класс священнослужителей, специально, а иногда и исключительно, занимавшихся проповеданием слова Божия в храмах (так эти лица и писались в документах: «проповедник слова Божия» такой-то)3. Что касается церквей западных, то наиболее успешно «труждающиеся в слове и учении», там всегда выделяются из ряда других и пользуются особыми правами и привилегиями в отношении своих приходских обязанностей. Им обыкновенно предоставляется полная возможность проявить весь свой талант и все свое тщание в избранном и хорошо усвоенном ими деле проповеди. Правда и ныне в С.-Петербурге пребывают постоянно один -два архимандрита, вызываемые в столицу «на чреду священнослужения и проповедания слова Божия», но, сколько известно, при вызове таковых принимается во внимание не какая-либо нарочитая их способность к проповедничеству, и проповедуют они не чаще, чем любой из приходских священников, оставаясь к тому же в Петербурге большей частью не более одного года. Необходимо восстановить, по крайней мере для столиц, старинный институт проповедников-специалистов, которые не имели бы другого дела, кроме проповеди, и из лиц монашествующих или из белого духовенства, отличающихся наибольшей способностью к проповеди и наиболее к ней подготовленных. Только этим способом можно возвратить проповеди подобающий ей престиж в глазах общества.

§ II

Устранение изложенных выше внешних неблагоприятных условий, нам кажется, подняло бы нашу церковную проповедь настолько, что, не говоря о простом народе, достаточно и в настоящее время к ней усердствующем, даже так называемое общество, в котором, чтό бы ни говорили, не иссякли окончательно религиозно-нравственные идеалы, стало бы относиться к ней более внимательно и уважительно, чем доселе. Нисколько не идеализируя наше духовенство, мы можем по доброй совести сказать, что наши священники настолько образованны и развиты умственно, что если захотят, могут быть вполне удовлетворительными проповедниками и при наличном состоянии их гомилетического образования. Прежде всего разумеем здесь, конечно, священников с академическим образованием. Контингент студентов наших академий, как известно, набирается из самых лучших по способностям воспитанников семинарий, и нужно допустить абсурд – будто уровень их умственных сил и религиозно-нравственной зрелости в продолжение четырехлетнего пребывания в академии не только не повышается, но даже и понижается, – чтобы утверждать, что наши священники с академическим образованием вовсе не подготовлены для деятельности проповеднической. Людям с вполне зрелым умственным и религиозно-нравственным развитием, обладающим полным богословским образованием, достаточно лишь приложить должное тщание и усердие к делу составления проповедей и приготовления к их должному произношению. В этом смысл слова известного основателя немецкого поэтизма Шпенера: «кто живет в Библии как в своем доме, тот всегда будет хорошим проповедником» – имеют глубокий смысл. Кто из наших современных пастырей-проповедников живет непрестанно мыслью и всей душой в сфере своего богословского образования, на приобретение которого посвятил – ни много ни мало – двенадцать или четырнадцать лучших годов своей жизни, как в своем доме, тот всегда обладает и достаточным материалом для проповеди, и достаточным формальным развитием для того, чтобы при благоприятных внешних условиях быть всегда готовым сказать довлеющее слово назидания своей пастве. И это справедливо по отношению не только к священникам академического образования, но и ко многим, даже второразрядным, семинаристам. Несколько лет тому назад в Петербурге скончался протоиерей И.К.Романов, известный в нашей литературе по сборнику проповедей. Его простые, незатейливые и бесхитростные поучения глубоко трогали и умиляли его обширную паству, и многие проповедники-магистры могли бы позавидовать его успеху перед своими слушателями. А он был семинарист. Чем же сильно было его слово? Был он «оратор»? Тайна его успеха заключалась в том, что все, что он говорил, исходило из глубины его искренно и горячо верующей души, что от его слова, как и от его жизни, веяло всегда всецело отданностью своему пастырскому делу, искренней религиозностью и горячей любовью к пастве. Кому неизвестно имя другого проповедника-семираниста, протоиерея Р.Т.Путятина, проповеди которого выдержали свыше двадцати изданий, а также имена целой плеяды авторов очень хороших проповеднических сборников, начиная, например, с о.Белоцветова? Для наших столичных пастырей, проповедников «Общества религиозно-нравственного просвещения», большей частью магистров и кандидатов академии, всего ближе пример досточтимого о. протоиерея Иоанна Ильича Кронштадского: в его напечатанных проповедях не видно натуги мысли и сочинительства, и мы думаем, что как эти проповеди сказаны, так и сколько угодно проповедей могло быть им сказано, без особенного сочинительского труда. Не входя в обсуждение их ораторски-литературного достоинства, довольно сказать, что они всегда вполне достигают своей цели, давая обильное назидание слушателям. В этом смысле я никогда не перестану утверждать, что проповедничество церковное есть не ораторство и не искусство в общечеловеческом смысле этих слов, а функция благодатной жизни церкви, плод духовного помазания, присущего каждой верующей душе, облагодатствованной и возрожденной в таинствах церкви, восполняемого специальной благодатью, преподаваемой в таинствах священства. Почему древняя церковь даже принимала в свои недра риторов не иначе, как по торжественном произнесении ими отречения от риторства? Почему проповедь церковная дозволена только священниками и притом не иначе, как в епитрахили, эмблеме их священства? Почему в первенствующей церкви пастырями-учителями являлись и лица без какого бы то ни было школьного образования? И какие были тогда прекрасные, довлеющие проповедники! Сам великий Златоуст вовсе не был оратор в общепринятом смысле этого слова. В своем учительском слове он лишь износил перед слушателями сокровища своего богопросвещенного ума и сердца. Смысл сказанного мной тот, что для нормального пастыря церкви, при наличности благоприятных внешних условий, для выполнения учительских обязанностей и для успеха проповеди, – не для блестящего ораторства, а для воздействия на жизнь пасомых, – достаточно тех наличных данных, какими он должен обладать, как достойно поставленный пастырь. К этому можно присоединить разве одно требование, – которое, впрочем, также входи в состав обязанностей пастыря, – требование знания жизненных условий пасомых, их духовно-нравственных потребностей. Это знание – плод пастырского такта, всецелой отданности своему делу и нарочитой пастырской ревности. В особенности необходимо современному пастырю-проповеднику хорошо знать теоретические современные направления и их практическое применение в жизни (утилитаризм, позитивизм, эволюционизм, и т.д.); этого знакомства можно достигнуть через внимательное изучение современной журналистики, если не светской, то духовной, в которой указанные направления современной мысли обсуждаются весьма внимательно. К сожалению, сколько нам известно, наши священники, даже столичные, вполне состоятельные в денежном отношении, по отношению к современной журналистике, и даже духовной – научной литературе, не обнаруживают всего того внимания, какого можно бы было от них ожидать в этом отношении.

И ныне, как во времена Белинского4, иногда говорят о пастырях церкви много нехорошего; говорят, что в академиях отнюдь не приобретают они хорошего религиозного воспитания и образования, а разве лишь одни научные познания; говорят, что от семинаристов пошел нигилизм и указывают на примеры Чернышевского и Добролюбова; говорят, что священники наши слишком близко стоят к мирской жизни, живут слишком по-мирски, преданы житейскому материализму и мало представляют в себе той духовности и идеализма, которые необходимы им для того, чтобы по праву называться и по возможности быть светом мира и солью земли (Мф.5:14); говорят, что духовенство, чем дальше, тем больше проникается клерикализмом на западный манер, слишком много заботится о приобретении для себя мирских благ и ищет лишь своих сих; говорят даже, что оно тщится изобразить из себя христианский социализм, на подобие немецкого Штекерова. Было бы поистине грустно, если бы было так. Но, мне кажется, все это не более как вымыслы и клеветы. Забывают, что священники – те же люди, и ничто человеческое им не чуждо, – почему и у них есть, и не мало, недостатков, от которых, однако, далеко еще до тех пороков, до того отсутствия в них существенныхкачеств священства, в котором их упрекают. Мы мало, а иногда дурно, воспитаны, часто не умыты и неблагоустроенны по своему внешнему виду; грубоваты, неуклюжи и мало элегантны в манерах обхождения. Но все это, очевидно, к существу священнического служения не относится и легко объясняется из условий происхождения и труженического положения наших, особенно сельских, пастырей, и, при наличности хорошего научного образования в академиях, отнюдь не может препятствовать им ни быть хорошими пастырями – учителями народа и проповедниками, ни приобретать истинно-пастырские добродетели, навыки и опыт в способах пастырского воздействия на народ и общество во время прохождения своего служения, а особенно – приобретать навык к должному проповедыванию, уча учиться и усовершаться в словесном искусстве.

§ III

В чем именно должны состоять способы усовершения в деле проповеди для священника в том случае, когда ему приходится быть проповедником после того, как, по словам отчета, «наша духовная школа, как средняя так и высшая, в деле обучения искусству проповедования стоит далеко не на должной высоте» (стр.23)? Прежде, чем ответить на этот вопрос, необходимо сказать несколько слов о том, что именно дает в этом отношении школа, и точно ли она виновата в том, что доселе у нас сколько-нибудь хорошие проповедники все «самородки».

Блаж. Августин развитие дара слова в проповеднике всецело относит к области общего образования (см. его de doctrina christiana). И это глубоко верно. Сила, глубина и острота мысли проповедника, правильное посторенние и строго-логическая последовательность мыслей в проповеди находятся в прямой зависимости от уровня интеллектуального развития проповедника; ясность речи и другие ее стилистические свойства происходят от ясности мысли и образования литературного вообще. Значит первое условие ораторских качеств проповеднической речи лежит не в специальных занятиях церковной риторикой или гомилетикой, а в характере всей совокупности научно-образовательных ресурсов школы, от которых зависит интеллектуальное развитие учащихся. Достоинства содержания проповеди – полнота аргументации, богословская доказательность – плод должного изучения богословия во всех его отраслях. Внутренние свойства проповеди, ее прирожденные свойства как проповеди – сила религиозного убеждения, проникновение христианским идеалом жизни, ревностное стремление внедрить этот идеал в своих слушателей, склонить их устраивать свою жизнь по заповедям Евангелия и тому подобные свойства проповедника являются в нем как плод духовного помазания с одной стороны, и воздействия на него всех образовательно-воспитательных ресурсов школы, с другой. Значит несправедливо утверждать, что причиной неудовлетворительного состояния у нас проповедничества служит недостаточность у нас образования лишь специально-гомилетического. К проповедничеству приготовляет не одна гомилетика, а вся совокупность образовательно-воспитательных ресурсов духовной школы. Поэтому и причин недостатков в современном проповедничестве следует искать в общеобразовательных и специально-воспитательных свойствах современной духовной школы, а не в чем-либо ином… Что же, однако, остается на долю специально-гомилетического обучения? При чем тут оно? Для решения этого вопроса полезно обратиться к историческому опыту, а также посмотреть, что делается у других, т.е. на Западе, у рим. Католиков и протестантов. В древней вселенской церкви не существовало никаких гомилетических упражнений. Великие вселенские учители церкви, проповедь которых переродила мир, думали, что слово проповедническое не в переплетениях мудрости человеческих слов, а в явлении духа и силы, и эти внутренние дух и сила их – сила непреодолимого убеждения в истине учения Христа, делали их слово близким к слову Божию, живым и действенным, проникающим до разделения души и духа, составов и мозгов (Евр.4:12). Св. Ефрем Сирин, величайший христ. учитель, сирский «пророк», едва ли обладал общим образованием даже того времени; великий Златоуст обладал хорошим общим образованием своего времени, но не этому образованию обязаны мы тем, что имеем его беседы, составляющие образец для проповедников всех веков, а свойствам его облагодатствованной личности. Значит в деле проповеди вся суть – в силе веры, в искренности и глубине религиозного убеждения. Обладает при этом проповедник хорошим общим и специально-богословским образованием и хорошим интеллектуальным развитием (а след. и даром слова, ибо слово -продукт мысли и носит на себе отпечаток всех свойств мысли оратора) – он произносит слово высоко-ораторское, с неотразимой силой действующее на ум и волю, как слово Василия Великого, Григория Богослова, Златоуста; не обладает он в возможной мере тем и другим – его слово – слово Ефрема, безыскусственное, простое, не ораторское, но полное силы и духа, истинно-пророчественное, с неотразимой силой действующее на сердце слушателя…С течением времени энтузиазм религиозный слабеет в самых учителях веры; понадобились внешние возбуждения к делу проповеди, предписания и правила проповедывать возможно чаще, и указания, как проповедывать; явилась гомилетическая теория. Но автор первой христианской гомилетики, блаж. Августин, преподав свои наставления и правила, заканчивает их советом: каждый раз, приступая к проповеди, по сказанному: дастся бо вам в тот час, что возглаголать… Со времени Августина до самого Бернарда Клервосского (XII в.) не являлось проповедника, подобного Златоусту, – проповедника, слово которого было явлением апостольского «духа и силы», проповедника, перерождавшего своим словом на христианский лад целое поколение… А в настоящее время, когда христианство просуществовало уже 19-ть столетий, положение проповеди такого, что в стране, где проповедь составляет почти весь христианский культ, от апостольского явления духа и силы осталось в проповедниках так мало, что для успеха проповеди приходится всего ждать от механической выучки и рецептурных пособий, составляемых для проповедника по образцу западных гомилиариев VIII – го и след. веков. Мы разумеем здесь гомилетические семинарии, в которых готовящиеся к пасторству в Германии два года занимаются практическим приготовлением к делу проповеди, и так называемые «Buch der Predigten» – содержащие в себе готовые конспекты проповедей на все дни года5. Опыт немецких проповедников показывает, что этого рода пособия не только не излишни, но и весьма полезны, а иногда прямо – необходимы. О гомилетических семинариях, существующих в Германии и других странах, я здесь не буду распространяться (о них мной в свое время было подробно писано в записке, представленной в Св.Синдо, по его требованию, одновременно с записками профессоров гомилетики в других академиях – «о преподавании гомилетики»). Замечу лишь, что они полезны и даже необходимы, как завершение всего образования будущих пастырей, для которых церковное проповедничество одна из главных отраслей деятельности, и как непосредственная практическая подготовка к проповедничеству. Ни семинарские, ни нынешние (по уставу 1884 г.) академические занятия по классу гомилетики заменить их не могут. Когда по прежнему (1867 г.) уставу духовных академий весь четвертый год академического курса назначен был для практических занятий, я, заручившись «проспектами» некоторых из германских гомилетических семинарий (в которые поступают по окончании полного курса богословского факультета), делал опыт применения существующих в них занятий в своих занятиях со студентами VI курса, избравшими специальностью гомилетику.

Они состояли в следующем. 1) Весь курс теоретической гомилетики и истории проповеди (святоотеческой, византийской, западно-европейской и русской) разделялся в начале академического семестра на части, которые распределялись между наличным числом студентов, составляющих группу избравших специальностью гомилетику, так что к началу второй половины семестра каждый из них должен был составить полную библиографию и критическое изложение всей литературы по данному ему отделу, русской, а в особенности иностранной. В очередной класс студенты, один за другим, в общем своем собрании прочитывали рефераты, в которых резюмировали результаты всей своей работы и которые заканчивались тезисами, иногда возбуждавшими оживленные и плодотворные прения, которые вершил своим приговором профессор. 2) Каждый из студентов обязан был составить в продолжение семестра столько проповедей, сколько приходилось их при распределении всех воскресных и праздничных дней года между наличным числом студентов, избравших специальностью гомилетику. Составлению проповеди каждым студентом предшествовало изучение им всех проповедей на назначенный ему день, из имевшихся в наличности в академич. Библиотеке проповеднических сборников русских и иностранных. Студент давал отчет в прочтении этих проповедей, делал характеристику каждой, затем объявлял свою тему, иногда взятую из гомилетики о. Толмачева, иногда навеянную автору изучением готовых проповедей (преимущественно – Филарета и Иннокентия) или избранную им совершенно свободно. В том же классе, в котором тема объявлялась, она обсуждалась собравшимися, причем указывались ее недостатки (напр., ее излишняя теоретичность, недостаток ее отношения к современности и.т.п.) и рекомендовались другие темы, по мнению рекомендовавших – лучшие и более уместные. При этом студент реферировал и всю экспозицию или конспект проповеди, указывая те стороны, с каких предполагал рассмотреть избранный предмет. Через неделю проповедь уже в окончательной обработке произносилась автором в классе же, в собрании прочих, причем предлагались профессором правила и указания относительно выразительного произношения и декламации (студентам даны были в руки некоторые пособия, напр. книги Легуве и Сведенцова). 3) Специально для упражнений в произношении назначались студентам образцовые проповеди (гл. обр. Филарета и Иннокентий), которые ими выучивались наизусть (некоторые из них студенты знали наизусть еще в семинарии) или читались по книге (после неоднократного предварительного прочтения на дому), или пересказывались по возможности близко к подлиннику. Делались опыты и импровизации, полной и подготовленной (в последнем случае тема давалась за два – за три часа до начала класса). Эти занятия возбуждали большой интерес в студентах и были полны оживления. Все здесь было предоставлено самим студентам, – профессор лишь направлял и распределял ход занятий, о которых я вспоминаю с особенным удовольствием. Из отчета Общества за 1892–1893 гг. (стр.24–26) видно, что в своих занятиях по взаимообучению проповедники Общества, между которыми имеется не мало моих бывших почтенных слушателей, следовали главным образом тому методу занятий, который был установлен мной в моих практических занятиях на бывшем IV – курсе академии. В высшей степени было бы желательно, чтобы эти занятия по взаимообучению проповеди не ограничивались опытом одного года … По поводу того, что рассказывается в «Отчете» относительно взаимообучения проповедников Общества, я считаю себя обязанным сказать несколько слов. Что касается содержания проповедей, то мое мнение такого, что даже более даровитым проповедникам, когда проповедь изготовляется более или менее спешно, лучше заимствовать его или из конспектов о. Толмачева, или из образцовых проповедей, и поменьше полагаться на собственное сочинительство, тем более на импровизацию. Проповедническая литература, даже отечественная, столь богата хорошими проповедями всех типов и возможного содержания, что священнику, не имеющему проповедничества своим специальным занятием и не выработавшемуся до вполне созревшего творчества, до легкой и свободной самобытности, всего лучше вчитываться в готовые образцы проповеди и, в большей или меньшей степени усвояя их, пересказывать их от себя, сосредоточивая при этом всю заботу на дикции и произношении6. Собрание проповедей м-та Филарета Московского и Иннокенития Херсонского вполне достаточно для того, кто даст себе труд должным образом изучить и усвоить их. Проповеди Филарета дадут ему изобилие проповеднических мыслей догматического учения, проповеди Иннокентия (а также св. Тихона) – идей нравоучительных. Изучение проповедей Иоанна, еп. Смоленского, преосв. Амвросия харьковского, прот. А.М.Иванцова-Платонова, прот. Н.А.Сергеевского, также преосв. Анастасия Опоцкого и некоторых других), представляющие образцы проповеди современной, публицистической, стоящие вполне на уровне современных интеллектуальный потребностей современного образованного общества, дают ему достаточный запас проповеднических идей философско-апологетических и духовно-публицистических. Этот последний род проповеди – философско-апологетический и духовно-публицистический – особенно труден, и требует большой компетентности от проповедника в области не одного богословия догматического, и даже богословия основного и апологетики, но также – в области современных теоретических научных доктрин (идеи позитивизма, утилитаризма, эволюционизма и .т.п.), и особенно – близкого знакомства с интеллектуальным и нравственным состоянием общества. Пускаться в эту пучину, не рискуя скомпрометировать себя и свое дело недостаточной компетентностью, по нашему мнению, может только сильный ум проповедника, не только специально занимающегося проповедью, но и постоянно следящего за литературой, не только духовной, но и светской, а также за всей современной общественной жизнью и ее веяниями. А наши священники даже наиболее прилежащие делу проповеди, нередко и своих-то духовных журналов не читают, а в светские и не заглядывают. Полную самобытность в проповеди, по моему мнению, могут дозволить себе лишь проповедники по призванию и притом вполне навыкшие в своем деле. Такие у нас составляют большую редкость, почти исключение. Большинству же проповедников, которые проповедуют особенно часто, почему едва ли имеют возможность каждую свою проповедь обрабатывать должным образом, лучше всего ограничиться катехизическими и краткими поучениями к простому народу (тем более, что и слушателями проповедей в церквях у нас являются почти исключительно лица низших классов), – и пересказом произведений исчисленных выше проповедников, к которым можно присовокупить еще Берсье (проповеди которого имеются отчасти и в русском переводе, – они составляют последнее слово, и лучшее, современной проповеди западной). По нашему мнению, в таком пересказе нет ничего дурного. Произнесите, например, как следует, наизусть, как свою собственную проповедь Иннокентия: «паки Голгофа и крест», и вы увидите (как это довелось мне видеть однажды), насколько действие такой проповеди на слушателей больше и сильнее, чем действие хотя бы и хорошей собственной проповеди заурядного проповедника.

Во всем деле проповеднического образования, самообразования и взаимообучения самая трудная сторона у нас – обучение произношению и выработка проповедниками хорошей дикции с правильными приемами декламации и жестикуляции. Учебные занятия не только в семинариях, но и в академиях наших не только не благоприятствуют приобретению будущим проповедником должных качеств и умению в этом отношении, но и препятствуют. Доселе еще не исчезнувший из семинарий способ приготовления уроков, состоящий из механического заучивания известного числа параграфов из учебника (даже по классу гомилетики…; по моему мнению, по крайней мере по этому-то предмету если ученикам следует что заучивать наизусть, то разве – одни проповеди образцовые) и ответы заученных уроков наставникам однообразной сдержанной интонацией, «читкой», до того приучают учеников к монотонной скороговорке пониженным тоном голоса, что с этой манерой произношения и речи, совершенно чужой и даже прямо противоположной той, что называется дикцией ораторской, декламацией, семинарист остается на всю жизнь, отучить его от нее впоследствии возможно разве лишь с необычайными усилиями. Можно сказать без преувеличения, что большинство наших достойных пастырей, особенно сельских, когда впервые выступают на поприще проповедничества, не имеют и понятия о произношении ораторском, об искусстве правильной декламации… Как помочь этому горю? Главное значение здесь имеют, конечно, преподаватели словесности и гомилетики в семинариях и академиях. Они должны быть непременно особенно обучены произношению ораторскому и искусству декламации, должны быть обучены этому делу даже более, чем теоретическому курсу гомилетики. С этим последним они могут ознакомиться и сами, через изучение соответственных пособий, – у нас редкость, что даже академические кафедры замещаются лицами, неполучившими специальной подготовки к занимаемой кафедре. Преподавателей гомилетики и словесности хорошо, например, было бы посылать на обучение хорошему выразительному чтению и произношению к специалистам этого дела, как посылают на выучку будущих регентов архиерейских и других певчих – в придворную певческую капеллу. Затем занятия по классу словесности и гомилетики должны состоять из заучивания наизусть стихотворений и проповедей. Наш учитель словесности покойный М.В. Шавров почти каждое теоретическое правило «общей словесности» и некоторых отделов «частной словесности» обосновывал на проповедях Филарета или Иннокентия, и все первоначальные письменные упражнения («сочинения», «задачки») у нас состояли в разнообразных работах над образцовыми проповедями («сокращение», «распространение», «перифраз» и «пересказ» и т.п.), которые при этом заучивались наизусть и при ответах наставнику обязательно произносились, по мере умения, декламаторски; так что будучи еще в низшем отделении семинарии, мы уже были ознакомлены и освоены вполне с большим количеством образцовых проповедей, не меньшим того, какое изучили потом в высшем отделении, на классе гомилетики. Упражнение в декламации стихотворений должно быть главным предметом занятий на классе словесности (вместе с письменными работами над ними). Забота о развитии грудной клетки и голосового органа у семинаристов в глазах семинарских воспитателей должна стоять наряду с заботой о приучении их к церковному пению и чтению. Затем, по моему мнению, не только можно, но и должно не только студентов академий, но и семинаристов посылать в драматический театр смотреть и слушать по крайней мере те драматические пьесы, которые служат предметом изучения на классе словесности соответственно программе, утвержденной Св. Синодом. Можно поучиться произношению и у инославных проповедников. В 1857-м, кажется, году, когда приезжал в Петербург знаменитый парижский проповедник Сойяр, я, быв в то время семинаристом, с разрешения начальства, с несколькими из своих товарищей, ходи слушать его в римско-католическую церковь св. Екатерины, что на Невском проспекте, и доселе живо помню, какое впечатление произвела на нас его проповедь. Понимали мы тогда из ее немногое; но его дикция, мимика и жестикуляция, модуляции голоса, произвели на нас поражающее впечатление, так что мы долго после того шаля передразнивали его, упражняясь таким образом в выразительном произношении.

Закончим эту заметку пожеланием, чтобы почтенная деятельность корпорации проповедников Общества религиозно-нравственного просвещения не ослабевала в своем усердии к доброму делу, и Господь да благословит их труды!

* * *

1

Отчет, стр.22–28

2

О порядках и обычаях при сказывании проповедей, существовавших в древней вселенской церкви, я здесь распространяться не буду, так как о них все, что известно по этому предмету из исторических первоисточников, мной изложено в «Истории первобытной проповеди» (СПб. 1885 г. ) Н.Б.

3

См. в нашей книге: Исторические и критические опыты (Спб.1879 г.) статьи: «Русские проповедники XVIII ст.», а также «Архим. Владимир Каллиграф и игумен Патрикий».

4

См. его критику на «письма к друзьям» Гоголя, где он жестоко, но несправедливо бичует наше духовенство.

5

Хороший образчик этого рода пособий в нашей литературе представляет четырехтомная «Практическая гомилетика» о. протоиерея И.В. Толмачева, которую я искренно рекомендую современным нашим проповедникам вообще и проповедникам Общества религиозно-нравственного просвещения в частности, в особенности начинающим. Есть в нашей литературе и другое пособие того же типа, давнее, но во многих отношениях не утратившее своего значения до настоящего времени: разумею книгу о. протоиерея П.Соколова, которую в свое время горячо приветствовал знаменитый Иннокентий, а также «Темы для поучений к простому народу» архим. Викторина и архим. Иосифа, впоследствии епископов.

6

До какой степени возможно пользоваться готовыми проповедями великих ораторов, доказывает довольно известный пример одного профессора богословия старых времен, ученика и страстного почитателя великого Иннокентия. Читая его сборник проповедей, изданный еще в шестидесятых годах, я поражался их сходством с проповедями Иннокентия, и некоторые из них составляют не более, как перифраз проповедей Иннокентия.


Источник: О возможных улучшениях в современной нашей церковной проповеди / Н. Барсов. // "Христиан. чтения" 1894 . № 1-2. 171-188 с.

Комментарии для сайта Cackle