От внешнего к внутреннему

Источник

Жизнеописание Н.Е. Пестова

Содержание

От составителя Предисловие Глава I Воспоминания из детства, отрочества и юношества Юношество Глава II Высшая школа МВТУ Из воспоминаний супруги Зои Вениаминовны Глава III Первая мировая война. (1914–1917 гг.) Из послужного списка поручика Николая Пестова. Составлен октября 26 дня 1917 года Фронт Из воспоминаний Зои Вениаминовны Из послужного списка Из воспоминаний Нины Сергеевны Кусковой Из послужного списка Глава IV Октябрь 1917 года Историческая хроника Глава V Смутное время. Первая тюрьма Историческая хроника 1918 года Историческая хроника Глава VI Комиссар (1918–1921 гг.). Из воспоминаний племянницы Историческая хроника Из воспоминаний племянницы Военная хроника Военная хроника Из дневника Николая Евграфовича Из воспоминаний Зои Вениаминовны Из дневника Николая Евграфовича Выписка из военного билета начальствующего состава запаса РККА № РЩ 14184 Военная хроника Глава VII Христианский студенческий кружок в Москве. В.Ф. Марцинковский. На борьбе с голодом в Саратове Из воспоминаний Зои Вениаминовны Глава VIII Брак с Зоей Вениаминовной. 40 дней в бутырской тюрьме Из воспоминаний Зои Вениаминовны Документальная справка Глава IX Маросейка. Саров и Дивеево. 1925–1926 гг. Паломничество Глава X Николай Евграфович как воспитатель своих детей Из воспоминаний дочери Глава XI Арест Зои Вениаминовны Из воспоминаний дочери Глава XII Научная и педагогическая работа. (1923–1941 гг.) Выписка из трудовой книжки Глава XIII Николай Евграфович в 30-е годы Из воспоминаний дочери Глава XIV Н.Е. Пестов в годы войны. (1941–1945 гг.) Из воспоминаний Зои Вениаминовны Из воспоминаний дочери Из дневника Николая Евграфовича Воспоминания сослуживца профессора К.М. Б-го Выписка из Ведомостей Верховного Совета СССР за 1944 год № 68 Из дневника Н.Е. Пестова Глава XV Последний период государственной службы. Начало работы над богословскими трудами Сведения о работе Из воспоминаний дочери Из воспоминаний дочери Из воспоминаний дочери Глава XVI На пенсии. Продолжение работы над богословскими трудами. Николай Евграфович и Зоя Вениаминовна как воспитатели внуков Из воспоминаний внука Из дневника Николая Евграфовича Из воспоминаний внука Из дневника Николая Евграфовича Из дневника Николая Евграфовича Глава XVII Последние годы жизни Из воспоминаний дочери Из воспоминаний внука Из дневника Николая Евграфовича Из воспоминаний внука Послесловие

От составителя

14 января 1982 года в Москве на девяностом году жизни скончался профессор, доктор химических наук Пестов Николай Евграфович.

Если в научных кругах он был известен как ученый в области неорганической химии, то в религиозных кругах не только Москвы, но и во многих городах и областях нашей Родины его знали и ценили как религиозного писателя, духовного руководителя и глубоко верующего христианина, который «не зарыл в землю» данные ему от Бога таланты, но собирал и собирает на них и сейчас «сторичный урожай» – по обращению ко Христу и укреплению в вере душ человеческих.

Трудно представить себе жизнь более полную, интересную, поучительную, насыщенную всевозможными событиями, чем девяностолетняя жизнь Николая Евграфовича. Детство, отрочество, проведенные им на Волге, юность и годы учебы в Москве, Первая Мировая война и тяжелые годы революции и гражданской войны, в которых он принимал деятельное участие, могут дать материал для нескольких крупных монографий.

Николай Евграфович был лично знаком с Его Святейшеством Патриархом Московским и всея Руси Пименом, который высоко ценил богословские труды Николая Евграфовича. После его смерти Святейший Патриарх в 1984 году дал свое благословение на написание биографии профессора Н.Е. Пестова, что и было сделано внуком покойного.

В основу книги была положена автобиография, которую Николай Евграфович написал в возрасте восьмидесяти лет по просьбе многочисленных своих друзей и знакомых. По своему смирению он почти никому ее не показывал, за исключением самых близких ему людей, а незадолго до смерти он многое из написанного уничтожил. Осталось несколько черновых листков из его автобиографии и отрывочные записи в дневниках, которые с воспоминаниями родственников и фрагментами исторических документов после незначительной редакции и предлагаются читателю.

Основная задача его автобиографии была в стремлении показать свой путь ко Христу.

«Был Савлом, а стал Павлом», – говорил он не раз о себе, вспоминая дни своей молодости.

Следует заметить, что он никак не считал себя равным апостолу Павлу, а этими словами лишь подчеркивал громадный духовный переворот, происшедший в его душе в тот период.

Труд о Николае Евграфовиче является одновременно и долгом памяти перед супругой его – Зоей Вениаминовной, с которой покойный прожил более пятидесяти лет.

Родные Н.Е. Пестова приносят глубокую благодарность всем близким к Николаю Евграфовичу людям, кто своими воспоминаниями дополнил и позволил восстановить недостающий биографический материал.

Епископ Новосибирский и Бердскии

Предисловие

«Недаром многих лет свидетелем Господь меня поставил и книжному искусству вразумил».

А.С. Пушкин. «Борис Годунов».

Трудно говорить о себе, не испытывая удовлетворения от прожитой с Божьей помощью жизни, от сознания необходимости и значимости проделанных за жизнь трудов, от сознания целеустремленности в решениях при выборе для себя области деятельности и работы в различные периоды жизни. Также и тяжело сознаваться в своих жизненных ошибках и недостатках. Но все же я решаюсь поведать о важнейших событиях своей жизни, описывая вместе с тем духовную обстановку и трансформацию в жизни России за время моей более восьмидесятилетней жизни. Вместе с тем думается, что будет интересно знать, как произошло перерождение моей души при переходе (трансформации) из «Савла в Павла». Таков, наверное, должен быть путь каждой человеческой души по мере ее созревания в земной жизни.

Из темной области безверия каждой душе необходимо переселиться в светлое Христово Царство, которое может начаться для каждой души еще в настоящей земной жизни.

Благо, если этот процесс начался в душе еще с детства. Но такие случаи (к сожалению) теперь далеко не часты...

Г.Б.Р.1

Глава I

Воспоминания из детства, отрочества и юношества

Я родился 17 (4) августа в 1892 году в Нижнем Новгороде (г. Горький) и был последним, десятым, ребенком у моего отца Евграфа Федоровича Пестова от его второго брака.

Со стороны отца я был мещанином. Дед мой, Федор Кузьмич, в молодости был бурлаком на Волге. (В семье хранился и передавался из поколения в поколение бурлацкий ключ, за который бурлаки крепили бечеву к барже). И был он, очевидно, личностью незаурядной, так как сумел вырваться из нищеты и обосноваться в Нижнем Новгороде. Отец получил от него в наследство маленький магазинчик, но вскоре, будучи очень доверчивым и добрым человеком, был обворован своими же приказчиками и разорился. Магазин перешел в собственность компании «Арабажи», а Евграф Федорович стал в нем старшим продавцом. Компания «Арабажи» занималась в основном торговлей вином и сухофруктами. И магазин, в котором работал отец, торговал всевозможными винами и сладостями.

При моем рождении семья состояла из отца, матери, брата Владимира, трех сестер (Ольги, Зинаиды, Веры) и одной прислуги – моей няни Анны. Трое старших детей моего отца жили в других городах и двое умерли в раннем детстве. Своего старшего брата Александра я видел всего лишь один раз в жизни. Между нами была разница около 30 лет. Он работал на Волге в компании купцов Башкировых, торговавших мукой.

Своего отца я почти не помню, так как он умер, когда мне было всего 6 лет. Помню только, что он был очень добрый и часто болел. После смерти отца компания «Арабажи» платила нашей семье пенсию 25 рублей в месяц. На эти деньги, плюс еще заработок матери (она хорошо шила, и у нее было много богатых заказчиц), и жила наша семья.

Мать моя, Ольга Константиновна, происходила из купеческой семьи Баташевых и отличалась скромностью, трудолюбием, сердечностью и необыкновенной душевной теплотой. После смерти мужа она своими трудами содержала не только нашу семью, но помогала всем, кому чем могла.

Крестили всех Пестовых у Ильи Пророка на Ильинке, а меня у Похвалы Богородицы...

Духовным оплотом в семье была моя няня – благочестивая, уже пожилая старообрядка из заволжских лесов.

В семье справлялась Пасха с куличами и крашеными яйцами; в Великом Посту ездили всей семьей говеть в монастырь (верст 20 от Нижнего), где кормили очень вкусной рыбьей ухой; на Рождество в доме устраивалась елка; в Троицын день квартира украшалась зеленью. Но я не помню, чтобы кто-нибудь молился, кроме няни. Меня к молитве не приучали...

2 В документах Николая Евграфовича сохранилась «Выпись из метрической». Она выдана 23 марта 1903 года для предоставления в реальное училище. Из этого документа видно, что Николай Евграфович был крещен 9 августа 1892 года; родителями его были «нижегородский мещанин Евграф Федоров Пестов и законная жена его Ольга Константиновна, оба православные». Восприемниками при крещении младенца были нижегородский купеческий сын Николай Матвеевич Башкиров из села Бор Семеновского уезда и крестьянская вдова Марья Ивановна Баташева. Таинство крещения совершал священник Иоанн Никольский с причтом (диакон Василий Лузин, псаломщик Федор Гокуев). О самом раннем детстве Николая Евграфовича известно очень мало. Впрочем, на эту первую пору его жизни проливают свет его собственные рассказы, черновые наброски, которые были найдены в посмертных его бумагах.

Вот один из этих отрывков:

В памяти моей сохранились лишь некоторые обстоятельства из моего раннего детства.

Когда случается мне вспоминать детство, прежде всего встает передо мной наш маленький домик в Плотничном переулке. Я до сих пор люблю такие домики: приветливые, уютные, со множеством пристроек, с простым забором из барачного леса и палисадником, в котором росли кусты сирени и жимолости. В памяти моей этот тихий уголок остался навсегда светлым синонимом удобства, домовитости и тихой беззаботной жизни. В светлых уютных комнатах с неуклюжими широкими печами, выложенными голубыми изразцами, с простой, но удобной мебелью прошло мое детство.

Из него, почему-то, мне врезались в память два факта или, вернее, два эпизода. Один из них – как я в первый раз, четырех лет от роду, вышел на задний двор нашего дома, на котором обычно отдыхали ломовые извозчики – здоровенные мужики с большими лохматыми бородами и красными лицами. На мне были надеты штаны. Их надели на меня впервые, и я был чрезвычайно горд этим. До этого времени одевали в платье, как и всех мальчиков в то время. Моему счастью не было границ. Послышались возгласы:

– Смотрите! Коля-то в штанах.

– Совсем большой стал!

– Мужчина!

И, взяв мою маленькую руку двумя пальцами, пожимали ее.

Другой – как я очень сильно плакал и упрашивал отца взять меня на проходившую за Окой ярмарку, куда отец собирался. Пока я так капризничал, мне в руки попалось маленькое семечко от подсолнуха. Не помню, как это произошло, но семечко оказалось у меня в носу. Прошло несколько дней. Однажды утром я почувствовал в носу резкую боль. Я стал плакать и жаловаться взрослым, но мой плач опять посчитали капризом. Через день нос распух и из него стала постоянно сочиться влага с довольно неприятным запахом. Тут уж на меня обратили внимание и повезли к доктору. Тот после нескольких хирургических манипуляций извлек у меня из носа проросшее семя подсолнуха. На моем носу с тех пор остался маленький шрамик.

Эти два случая я помню очень хорошо, как будто бы они случились со мной только вчера.

...Я очень рано выучился читать. Сначала дело шло довольно туго: помню, я никак не мог помириться с ъ и с ь, встречающимися в середине слова. Первыми моими книгами были произведения Пушкина и «Робинзон Крузо» Д. Дефо. Среди книг, прочитанных мною в детстве, были произведения Толстого «Детство», «Отрочество», «Юность», Жуковского, Тургенева, Загоскина, Гончарова – многие из этих прочитанных книг сильно на меня влияли.

С семи лет я занимался с сестрами русским языком, литературой, арифметикой. Раз в неделю приходил диакон из Ильинской церкви и занимался со мной Законом Божиим.

Когда мне исполнилось 11 лет, мать и сестры решили меня отдать в Нижегородское «Владимирское» Реальное Училище. Выдержав успешно вступительные экзамены, я был принят в первый класс реального училища.

Шел 1903 год.

Будучи в 1-ом классе реального училища, я был в театре на спектакле «Князь Серебряный». Он произвел на меня сильнейшее впечатление.

Я узнал, что есть книга – повесть А. Толстого «Князь Серебряный», – и моей заветной мечтой стало приобретение этой книги. Бюджет нашей семьи был тогда ограниченный. Поэтому я постеснялся просить денег на покупку книги «Князь Серебряный» и стал копить деньги, даваемые мне на завтрак в училище по 3 копейки каждое утро.

Скопив 70 копеек, я купил книгу «Князь Серебряный» и теперь ее берегу как реликвию моего детства.

Образ князя Серебряного глубоко запал в мое детское сердце. Я преклонился перед его мужеством, прямотой характера и его доблестью при защите крестьян от царских опричников.

С юношеской горячностью я всегда чем-либо увлекался. Оформлял коллекцию бабочек, а впоследствии заполнял альбом с марками.

Помню, как на улице я с товарищами увлеченно играл в городки и бабки. Биту я кидал очень точно, и поэтому команда, в которой мне доводилось играть, всегда выигрывала.

Юношество

Летние каникулы я проводил в имении моей состоятельной тетушки на берегу Волги.

Здесь укреплялось мое тело: много приходилось грести на лодке, так как имение находилось в 3-х километрах от Волжской пристани.

Много купался и научился хорошо плавать. Проверяя свою способность в этом отношении, я дважды переплывал Волгу, на что потребовалось около получаса. Удочкой ловил рыбу и ночами раков: для последнего нужно было нащупать ногой их норы на берегу речек.

Рак хватал клешней за большой палец ноги. Я резко выдергивал ногу из воды, разнимал клешню и кидал рака в сетку.

В старших классах реального училища увлекался астрономией и много времени проводил на специальной вышке с большой астрономической трубой. Я мог целыми ночами просиживать на вышке, наблюдая луну, планеты и звездное небо.

Изучая химию, я завел дома химическую лабораторию. В этом мне помогала моя сестра-фармацевт. Это увлечение повлекло довольно неприятное происшествие.

Я собрал стеклянный аппарат Кипа для получения водорода из цинка и серной кислоты. Поместил его на полочке, подвешенной на веревочках в верху своей комнаты у вытяжки в дымовую трубу, около голландской печки. Среди ночи, при выделении водорода, брызги от серной кислоты попали на веревочку. Вся установка рухнула на пол, который был залит серной кислотой с осколками стекла.

В дальнейшем я увлекся языком «эсперанто» и завел переписку с заграничными эсперантистами. Мне приходили письма из Швейцарии, Италии, Франции, Австрии и даже Южной Америки (Аргентины).

Перевел на «эсперанто» один из рассказов Чехова и послал в Итальянский журнал. Часто в старших классах реального училища воспитанники ставили любительские спектакли, в которых я принимал самое деятельное участие...

В альбоме племянницы Николая Евграфовича сохранилась фотография тех лет. На сцене – группа реалистов в костюмах к «Женитьбе» Н.В. Гоголя. В центре стоит невеста в белом платье и фате. Роль невесты играл Коля Пестов.

...К этому периоду относятся и мои первые юношеские романтические увлечения... Имел большой успех...

За Волгой были большие луга, где в изобилии росли фиалки. Я очень любил собирать эти цветы. Однажды, набрав букет фиалок, я решил подарить их одной барышне, которая мне очень нравилась. Решив сделать своей «даме» неожиданный сюрприз, я положил букет в фуражку, и надел ее на голову. Мой подарок был принят с восторгом. Вечером, ложась спать, я почувствовал за ухом боль. Дотронулся рукой и обнаружил небольшую опухоль. Оказалось, это в фиалках был клещ, который незамедлительно вцепился в мое тело, как только я надел на голову фуражку с фиалками.

Окрыленный своим успехом, я в тот момент не почувствовал боли, но потом... Несколько дней мне за ухом смазывали какой-то неприятно пахнущей жидкостью, пока, наконец, клещ не вышел из ранки. Боль и досада не давали мне покоя. Все эти дни из-за моего состояния я не мог показываться в обществе. Когда я поправился, то к своему вразумлению увидел, что мои фиалки забыты...

– А в молодости ты, Коля, был большой сердцеед, – посмеивались позже мои восьмидесятилетние сестры. В эти же годы происходила во мне сильная внутренняя работа. Меня волновали и мучили разные вечные вопросы, в том числе и вопросы религиозные.

К этому периоду относится мое знакомство с марксистской литературой, а также с трудами Ренана и других писателей и философов рационалистического направления. Именно книга Ренана «Жизнь Иисуса» сыграла роковую роль в становлении моего юношеского мировоззрения. Эта книга отвела меня от Бога, прочитав ее, я стал атеистом. Это и не удивительно. Семена веры не имели во мне достаточно корней, чтобы укрепиться, и вот выросли тернии и заглушили их. Все религиозное воспитание, которое я получал, сводилось лишь к чисто формальному исполнению обрядов и обычаев православия. Ни в ком из окружавших меня людей я не видел проявления христианской любви и добродетелей. Все делалось только напоказ, потому что так было принято, а на самом деле все кругом погрязло в пороке и разврате. Над верой смеялись...

В 1909 году я окончил семь классов реального училища3 и поступил в дополнительный класс, окончание которого давало право на поступление в высшее учебное заведение.

4 июля 1910 года на торжественном акте в присутствии вице-губернатора мне вручили «Свидетельство об окончании Реального училища»4.

Среди воспитывавших и окружавших меня людей я не могу не вспомнить своего родственника – мужа моей сестры Зинаиды – Эрвина Александровича Аллендорфа. Именно ему я обязан многими положительными чертами моего характера. В юношеские годы мне часто приходилось гостить у Аллендорфов, и Эрвин Александрович проявлял по отношению ко мне поистине отеческую заботу.

В 1895 году Эрвин Александрович окончил Императорский Дворянский Институт им. Александра II. По происхождению он был прусским дворянином. По неизвестным мне причинам его семья эмигрировала в Россию. Дядя Эря, как я его называл, официально считал себя лютеранином, но я не замечал в нем никаких признаков религии. Со мною на религиозные темы он никогда не говорил, как, впрочем, и все члены нашей семьи. Летом я часто жил у него на даче... Садясь за стол, никогда не молились ни у нас в семье, ни у дяди Эри. Детей у Зины не было. Эрвин Александрович преподавал в гимназиях русский язык. Он был очень добрый, деликатный, чрезвычайно аккуратный, благовоспитанный и всеми уважаемый человек. Все свои силы и знания он щедро отдавал своей педагогической деятельности. Мне было с кого брать пример... Во многом он заменял мне рано умершего отца5.

Глава II

Высшая школа МВТУ

Полюбив химию, я по совету своих родных (дяди Эри) держал конкурсный экзамен и поступил на химический факультет Императорского Московского Высшего Технического Училища (теперь МВТУ им. Н.Э. Баумана).

Существенную помощь в моем устройстве в Москве оказал мой крестный отец Николай Матвеевич Башкиров, богатый купец, имевший в Москве на Старой Басманной свой дом. У него я и поселился. Училище находилось на Коровьем Броду, и я доходил до него за 20 минут.

...Москва меня очаровала. Я был счастлив тем, что живу в городе, побывать в котором я мечтал с юношеских лет. Проходя по улицам со старинными названиями Басманная, Моховая, Земляной вал, Маросейка, я чувствовал себя как бы участником тех исторических событий, которые происходили на этих улицах в разные периоды русской истории... Улица, на которой я жил в то время, называлась Старая Басманная (ул. К. Маркса). Так она называлась потому, что на ней раньше (XVI в.) жили басманники, то есть дворцовые пекари.

Так случилось, что именно на этой улице Николай Евграфович прожил более 50 лет.

...Покровительствуя своему бедному крестнику, Н.М. Башкиров ежемесячно давал мне на расходы 15 рублей, и ежедневно меня кормили обедом. Обедал я всегда на кухне или в швейцарской, и обед мой состоял из 3-х блюд – щи, каша и кружка кваса с хлебом. За эти годы, что я жил в доме Башкирова, я так привык к щам, что уже не мог обходиться без них...

Из воспоминаний супруги Зои Вениаминовны

На протяжении всей своей жизни Николай Евграфович ежедневно съедал за обедом тарелку щей. «Были бы щи, больше ничего не надо», – говорил он часто. Своих благодетелей Башкировых Николай Евграфович вспоминал с любовью и всегда поминал их в молитвах.

Учась в училище, Николай Евграфович, по его словам, «никогда не просиживал штанов на лекциях», а большей частью занимался самостоятельно в лабораториях и библиотеках, практически стараясь узнать то, что другие студенты узнавали из учебников.

Экзамены в училище я сдавал раньше всех и обычно всегда успешно, – вспоминал Николай Евграфович. Материально я не нуждался, давал уроки школьникам и пользовался помощью моего крестного отца. Со второго курса я получил хорошую стипендию и более не терял времени на уроки.

Летом, на каникулах, я уезжал на Волгу в родной Нижний. Приблизительно два месяца из трех я работал контролером на пароходе «Илья Муромец», принадлежавшем компании «Самолет». Деньги, заработанные за эти месяцы, давали мне возможность помогать материально матери и самому не нуждаться. Остальное время я проводил на даче в Крестах... Учась в Москве, несколько раз довелось мне побывать на галерке Большого театра. Слушал «Жизнь за царя», «Евгений Онегин» и «Риголетто». Особенно понравилась и запомнилась песенка герцога «Если б милые девицы». Она вполне соответствовала моему духовному состоянию в то время...

Сохранилась Предметная книжка (зачетная книжка) студента Императорского Московского Технического Училища (химическое отделение) Пестова Николая Евграфовича, поступившего в 1911 году из Нижегородского Реального Училища, № 57–11.

Книжка заполнена полностью, и из нее видно, что Николай Евграфович пребывал в стенах МВТУ с 1911 по 1914 год и с 1922 по 1924 годы. Все предметы оценены на, оценку весьма удовлетворительно (5).

Экзаменом по «Проектированию деталей машин», который датирован 5 мая 1914 года, записи обрываются. Следует перерыв в 7 лет. Летом, 1 августа 1914 года, началась Первая Мировая война.

Глава III

Первая мировая война. (1914–1917 гг.)

Первая Мировая война застала меня на 4 курсе МВТУ. Газеты публиковали патриотические статьи и призывы. Мне пришла в голову мысль: впоследствии, когда у меня будет семья, у меня спросят дети: «Что ты сделал для защиты Отечества?». Так был решен вопрос о немедленном добровольном поступлении в армию.

Были и другие мотивы, способствовавшие принятию этого решения, но теперь, спустя много лет, я вижу в этом Промысел Божий, который на 8 лет вывел меня из стен училища, чтобы вновь вернуть в него, но уже совершенно другим человеком. Вышел Савл, вернулся Павел...

Из послужного списка поручика Николая Пестова. Составлен октября 26 дня 1917 года

1 октября 1914 года поступил в Алексеевское военное училище на правах вольноопределяющегося 1-го разряда юнкером рядового звания.

...Приведен к присяге на верность службы 17 октября 1914 г.

...Унтер-офицер – 5 декабря...

...Младшим портупеи юнкером – 14 декабря.

...Старшим портупеи юнкером – 23 декабря.

...По окончании курса в училище по 1-му разряду Высочайшим приказом, состоявшимся в первый день февраля месяца 1915 года, произведен в прапорщики с назначением в 56 пехотный запасной батальон (Самогитского полка)...

...Прибыл и зачислен в списки 56 пехотного запасного батальона и 6 роты младшим офицером 6 февраля 1915 г.

Моя служба в 56-м батальоне проходила довольно спокойно. Офицеры батальона в основном несли караульную службу на различных объектах Москвы. За полгода моей службы в Москве мне пришлось около 10 раз стоять на карауле в Кремле. Мой пост находился на втором этаже Большого Кремлевского Дворца. Дважды видел императора Николая II. Первый раз встреча с императором произошла на Манеже во время строевого смотра. Николай II был одет в офицерскую форму, поверх которой была накинута белая бурка, на голове папаха. Лицо царя было строгое, взгляд задумчивый и грустный. Он молча прошел мимо нас в сопровождении свиты, а когда прозвучала команда «вольно», он подошел к строю и стал беседовать с некоторыми офицерами и солдатами.

Вторая моя встреча с ним произошла в момент несения караула в Кремле. Дверь, возле которой я стоял, внезапно отворилась, и я увидел императора. Я отдал честь и встал по стойке «смирно». Император молча посмотрел на меня невидящим тяжелым взглядом и быстро удалился по коридору, покачивая головой и нервно потирая руки. Провожая его взглядом, я почувствовал, что мои колени дрожат...

В этот период я с радостью вспоминаю мою встречу с основательницей Марфо-Мариинской обители – Великой княгиней Елизаветой Федоровной. Она имела обычай посещать приюты и лазареты с раненными на войне воинами.

Я был обязан ее встретить с обычным рапортом, как дежурный офицер по казармам, в которых было и отделение (лазарет) для раненых воинов. Ее облик и кроткий взгляд оставили в моей душе неизгладимое впечатление простоты, скромности и радушия.

Рассказывают про один случай, когда она посетила один приют с девчурками четырех-пяти лет.

Заведующая приютом накануне предупредила девочек: «Завтра к нам приедет Великая княгиня. Когда она войдет в зал, то вы кричите: «Здравствуйте». И целуйте ручку. Поняли?» – «Поняли», – хором отвечали девочки.

Приезжает княгиня и входит в зал, где были собраны принаряженные девочки. Те бросаются к ней навстречу и хором кричат: «Здравствуйте и целуйте ручку», – и протягивают ей свои ручонки. Улыбнулась княгиня и перецеловала у всех девочек их ручки.

«Что мне теперь будет?» – думала начальница приюта. Но на другой день приехал автомобиль, нагруженный игрушками по числу девочек.

Фронт

«При нанесении контрудара 22 апреля 1915 года у Ипра немцы впервые применили отравляющее вещество, предприняв газобаллонную атаку с использованием хлора. Было отравлено 15 тысяч человек, из которых 5 тысяч умерло. После этого отравляющие вещества начали применять обе воюющие стороны»6.

В середине августа 1915 года в наш батальон пришло с фронта распоряжение: прислать офицера, хорошо знакомого с химией.

Так, приказом № 264 от 19 августа 1915 года я был переведен на службу в Ригу, в 4-й Осадный артиллерийский полк, куда и прибыл 21 августа.

Кампания 1915 года, в которой я принимал участие, ознаменовалась появлением нового средства борьбы – отравляющих веществ. Применение этих средств потребовало создания противогазов и организации противохимической защиты.

Основным родом войск в армии всех государств в Первой Мировой войне была пехота. В сухопутные силы входили кавалерия и артиллерия. Специальные войска имели весьма незначительный удельный вес (около 2%). Прибыв на фронт, я был «зачислен в прикомандированные и начальником химлаборатории парка 21 августа 1915 года»7.

...Вся химзащита наших войск на нашем участке фронта была возложена на нашу лабораторию. В наши обязанности входило проверять у солдат личные средства химзащиты и учить ими пользоваться. В армии в то время стали впервые вводиться противогазы.

К счастью, по данным нашей разведки, немцы не собирались использовать на нашем участке фронта ОВ (газы). Но, тем не менее, возможность такого применения наше командование не исключало. У нас тоже имелись некоторые запасы ОВ.

К моменту моего приезда на фронт наши войска вели изнурительные позиционные бои. На участке фронта, занимаемом дивизией, в которую входил и наш полк, были отрыты две-три сплошные траншеи вдоль берега реки с замаскированными пулеметными точками. Проволочных заграждений не было, так как демаркационной линией служила река Западная Двина.

«Кампания 1915 года оказалась характерной усиленными поисками средств и способов преодоления позиционной обороны. В связи с этим бурно развивалась артиллерия как главная основная сила сухопутных войск. Продолжительность артиллерийских подготовок в отдельных операциях составляла несколько суток...»8.

Не имея достаточного боевого опыта, я в первый же месяц пребывания на фронте при артподготовке получил сильную слуховую контузию. Опытные артиллеристы при выстреле орудия открывали рот и отскакивали от орудия. Я этого не сделал. Через полчаса стрельбы из левого уха у меня пошла кровь, а в голове звенели тысячи колоколов. Ухо мне залечили через несколько дней; звон в голове ослабел, но остался на всю жизнь. Я к нему уже так привык, что почти не замечаю его. Усиливается он, лишь когда я чрезмерно устаю или сильно волнуюсь...

За время моего пребывания на Рижских позициях мне пришлось пережить две опасности и одну серьезную неприятность. Изредка немецкие самолеты пролетали над нашими позициями и сбрасывали бомбы. В октябре 1915 года я по заданию командования выехал на станцию Исекюль в 30 км от Риги по железной дороге.

Около самой станции лежала неразорвавшаяся бомба, сброшенная с немецкого аэроплана. Я поехал туда на грузовом автомобиле.

Около самой станции в земле торчала головка немецкой бомбы, наполовину зарывшаяся в землю. Сверху бомбы на ее оси находилось взрывное устройство, кончавшееся пропеллером. Очевидно, он не успел раскрутиться настолько, чтобы нижний конец штифта коснулся взрывного капсюля.

Подрыв землю около бомбы, я ее осторожно наклонил и придал ей горизонтальное положение для большей безопасности. Вопрос был в том, насколько близко конец штифта находился от поверхности взрывного капсюля. При тряске штифт мог бы коснуться капсюля, и произошел бы взрыв. А мне нужно было возвращаться на грузовом автомобиле по тряской осенней дороге. Я взял ее на руки горизонтально, как маленького ребенка, отнес ее в машину и занял место рядом с шофером, держа ее в своих руках.

Очевидно, пропеллер не успел раскрутиться достаточно глубоко. Но вопрос был в том, не коснется ли штифт капсюля пропеллера взрывного устройства.

К счастью, этого не случилось, и я привез бомбу в казарму, где ее заперли в отдельном помещении.

Вернувшийся из командировки пиротехник на другой день благополучно вывинтил взрывную головку из тротиловой бомбы.

Весом бомба была примерно около 12–15 кг.

Из воспоминаний Зои Вениаминовны

Эту бомбу, уже без взрывчатки, Николай Евграфович привез домой в Нижний Новгород, а затем в Москву. Во время обыска и моего ареста в 1930 году один из сотрудников ГПУ, производивших обыск, увидел эту бомбу в подвале (она служила нам гнетом) и закричал страшным голосом: «Смотрите! Бомба! Вот она где, контра!..». На это Николай Евграфович спокойно ответил: «Будьте спокойны, товарищи, ведь это бомба без взрывателя и взрывчатки и опасности не представляет! Это память с первой мировой войны!». «Ну, ладно, – сказал начальник, производивший обыск, – тогда сами полезайте за ней. Мы все-таки впишем ее в протокол, а там разберутся...».

И бомбу изъяли.

Очевидно, там (в ГПУ) действительно разобрались, так как больше о бомбе никто не вспоминал.

* * *

Благополучно я избежал и другую опасность. Кусты и деревья по берегу реки скрывали наши позиции от немцев, находившихся на другом берегу. Как-то, вскоре после приезда в Ригу, я решился сам побывать на линии фронта.

Проехав на лошади около 2-х километров от города, я подъехал к линии фронта. Берег реки здесь был покрыт низкими кустами и деревьями. Я слез с лошади и стал подходить к месту, где кончалась зелень. На другой стороне реки были немецкие позиции. В это время на фронте было затишье.

Вижу, что несколько наших солдат выходят из кустарника к обрыву у реки. Я тоже вышел за ними из зелени, чтобы поближе рассмотреть линию немецкого фронта. Я спросил одного солдата: «Не опасно ли здесь ходить?». «Ничего, – отвечал мне солдат, – мы тут еще свободно ходим».

Вдруг я увидел другого солдата, который остановился в недоумении. Оказалось, что у него во рту пропал конец папиросы... Ее выбила изо рта пуля немецкого снайпера. Поняв это, я поспешно скрылся в прибрежных кустах.

Из послужного списка

Назначен временно командующим парком 22 декабря 1915 по 7 июля 1916 г.

...Высочайшим приказом 29 декабря 1915 г. произведен в подпоручики...

В январе 1916 года мне был предоставлен кратковременный отпуск с сохранением содержания, и я поехал в Нижний.

Из воспоминаний Нины Сергеевны Кусковой

Когда Николай вернулся в Нижний, то все просто ахнули, увидев стройного, подтянутого молодого офицера. Его глаза горели огнем и молодой удалью. «Военная форма ему очень идет», – в один голос заявили родственники. Необыкновенная тактичность, вежливость и общительность делали его желанным гостем в любой компании. «Наш душка офицер», – называли его мать и сестры.

В этом году (1916) в феврале состоялась свадьба Николая Евграфовича. Его женой стала дочь присяжного поверенного Руфина Дьячкова. Сам Дьячков вел коммерческие дела у купца Башкирова, родственника Николая Евграфовича. Молодые люди были дружны еще с довоенной поры, когда, будучи студентами, встречались на даче в Крестах.

Руфина Дьячкова представляла из себя типичный пример передовой эмансипированной женщины начала века. Хорошее образование – она знала языки и превосходно играла на фортепиано, уменье красиво и со вкусом модно одеться заметно выделяли ее из окружавших подруг и друзей. Среднего роста, изящная, с тонкими чертами лица, немного экзальтированная, она пользовалась вниманием молодых людей и имела «успех в обществе», как тогда говорили.

В гостиной Дьячковых часто устраивались вечеринки, где можно было встретить представителей самых разнообразных слоев нижегородского общества. Здесь были и чиновники, и военные, студенты и курсисты, революционеры различных направлений и толков. За картами и рюмкой вина велись разговоры о войне, ругали царя с царицей и «всесильным» Распутиным, обсуждали и читали запрещенную литературу и строили планы на «светлое будущее» России.

«Господа, прошу любить и жаловать, подпоручик Пестов из действующей армии», – такими словами представил хозяин дома Николая Евграфовича собравшейся компании. Многие, в том числе и Руфина, были знакомы с Николаем еще до войны, другие познакомились только что, но он сразу же завоевал всеобщее внимание и симпатии. Если Руфина была лидером женской половины общества, то подпоручик Пестов возглавлял мужское общество в гостиной Дьячковых. Сближение между молодыми людьми было искренним, и на святках 1916 года Николай сделал Руфине предложение. Руфина дала согласие на брак...

После венца молодые поселились у тестя на Больничной улице.

* * *

В середине февраля (согласно послужному списку 14 февраля) подпоручик И. Пестов отбыл в Ригу в свой полк. Руфина осталась с отцом в Нижнем Новгороде. Прекрасная пианистка, она давала частные уроки по фортепиано для девушек из дворянских и купеческих семей.

В кампании 1916 года 12-я армия под командованием генерала Д.П. Парского, в которую входил и наш 4-й осадный полк, активного участия не принимала...

«В общем наступлении русских войск роль Северного фронта была ограничена организацией демонстративных действий и обеспечением правого крыла Западного фронта»9.

В этом году Бог спас меня от одной серьезной неприятности.

Со взводом солдат я занимался приготовлением дымовых «вспышек». Они были нужны, когда стреляли орудия наших батарей. Дымок при выстреле открывал место нашего орудия.

Чтобы обмануть немцев, при выстреле в отдалении одновременно зажигалась дымовая «вспышка». Я приготовлял их в виде картонных трубок, набитых опилками с небольшой примесью пороха.

Чтобы было удобно быстро их взрывать, я приобрел в рижском галантерейном магазине большой клубок пироксилиновых ниток. С их помощью раньше в церквах зажигались верхние люстры со свечами. Огонек по шнуру перебегал от свечки к свечке, и вся люстра зажигалась. Как будто бы этот клубок был совсем не опасным товаром. Но я через него чуть-чуть не был отдан под военный суд.

«Вспышки» мы готовили в одном из помещений казарм. Там же стоял и бочонок с черным порохом.

В нерабочее время комната запиралась. Я следил за тем, чтобы бочонок с порохом без меня не открывался. А на товар из галантерейного магазина – клубок шнурка – я не обращал внимания.

В одно утро, когда мы должны были готовить «вспышки», солдаты пришли в эту комнату раньше меня. Пироксилиновый клубок лежал на столе. Ожидая меня, один из глуповатых солдат ткнул курящейся папиросой в клубок шнура. Очень сильная огневая вспышка, подобная взрыву, сильно обожгла лицо этого солдата. На мое счастье, у него сохранились глаза, но все лицо получило очень сильный ожог, от которого он потом долго лечился. Поскольку глаза у солдата •стались целы, командир полка, пожалев меня, замял это дело, и меня не отдали под суд за непредусмотрительность.

Умеренные боевые действия на нашем фронте оставляли много свободного времени. Это время я старался использовать с пользой для своего образования. Познакомился в Риге с преподавательницей немецкого языка Элизабет Лаубе и дважды в неделю брал у нее уроки немецкого. Самостоятельно изучал французский язык и через год-два мог свободно читать художественную, а затем и научную литературу на этих языках.

Нравственное состояние моей души в то время оставляло желать лучшего. Часто, вечерами, в офицерском клубе устраивались различные встречи с сослуживцами по полку, отмечались различные даты (царские дни, большие праздники, дни Ангела начальства и т.д.), которые обычно сопровождались обильными возлияниями и игрой в карты. К вину я был, к своему счастью, абсолютно равнодушным. В карты играть любил, но никогда «не терял головы». Играл трезво и рассудительно. В нашем полку в то время был очень хороший и добрый офицер Н. Ветров, с которым я был в дружеских отношениях. С ним произошла очень трагичная банальная история – проиграл в карты казенные деньги и застрелился. На меня это произвело столь сильное впечатление, что к карточному столу я больше не приближался.

Из послужного списка

Приказом по 12 армии 8 марта 1916 года за № 280 за отлично-усердную службу и труды, понесенные во время военных действий, награжден орденом Св. Станислава III степени.

С 9 августа по 10 сентября 1916 года и с 25 мая по 11 июня 1917 года находился в кратковременных отпусках с сохранением содержания.

11 сентября 1916 года назначен начальником огнестрельных припасов...

24 апреля 1917 года – сдал отделение огнестрельных припасов и вступил в должность начальника электроосветительной команды...

1 августа 1917 года – назначен адъютантом полка. 2 сентября 1917 года на основании приказа № 681 произведен в поручики...

10 октября 1917 г. – сдал должность адъютанта полка. Назначен начальником прожекторной команды с оставлением в штабе полка помощником командира полка по строевой части.

21 октября 1917 г. – назначен заведующим гаражом с исполнением своих прямых обязанностей.

В феврале 1917 года вспыхнула революция. Фронт дрогнул, и началось сплошное отступление наших войск. Не помогли и «батальоны смерти», или «ударные батальоны». Эти батальоны были образованы Керенским летом 1917 года с тем, чтобы «героическим» примером они могли поднять дисциплину и укрепить боевой дух армии.

20 августа 1917 года наши войска оставили г. Ригу.

Я был тогда адъютантом полка и в автомобиле с генералом – командиром полка – выехал в г. Лугу (Псковской области).

Глава IV

Октябрь 1917 года

После февральской революции в нашем полку был образован Полковой Комитет, членом которого, по желанию офицеров и солдат, избрали и меня. По прибытии в г. Лугу я был избран офицерами в Лужский исполнительный комитет как председатель от полка и одновременно членом Полкового Суда.

На этом посту мне пришлось участвовать в заседаниях Полкового Суда. Нарушений дисциплины было довольно много, участились случаи дезертирства и мародерства, но в связи со сложившейся политической ситуацией наказания и приговоры были часто формальными. Смертная казнь была отменена.

В первые несколько месяцев после февральской революции как внутреннее состояние страны, так и боеспособность ее армии несомненно улучшились. Но радоваться было преждевременно. Оставление нашими войсками больших территорий и отступление по всему фронту на линию государственной границы после летней кампании 1917 года показывало, что страна находится в катастрофическом положении и Временное правительство не в силах что-либо изменить.

Неизбежность новой революции стала очевидной почти немедленно вслед за февральской революцией.

Солдатские массы, как и большинство населения России, не хотели продолжения войны и видели в революции путь к миру... Вся армия толковала о мире. Многие солдаты сами начинали решать вопрос о мире дезертирством. Я видел, как простой народ отворачивался от всех «умеренных», кадетов, эсеров и т.д. и переходил на сторону большевиков, которые твердо боролись за мир, за передачу земли крестьянам, за введение рабочего контроля над производством и за создание рабочего правительства.

26 октября 1917 года в Лугу пришло сообщение о новом перевороте в Петрограде. Что это произошла Октябрьская революция, тогда еще не говорили. В штабе армии я увидел телеграфный текст: «Временное правительство низложено. Вся власть в руках Советов...».

Весь этот день я провел в штабе полка, где составлялся мой послужной список. Накануне я подал рапорт о предоставлении мне очередного отпуска, и командир полка генерал Изержин распорядился мне его предоставить с 15 ноября 1917 года.

Ввиду сложившейся ситуации (никто не мог предположить, какой оборот примут события в ближайшее время) все воинские документы мне были выданы на руки.

На другой день, 27 октября, напряженное ожидание прошло, и начался невообразимый хаос.

Из Гатчины приходят директивы Временного правительства за подписью Керенского с приказом двигаться на Петроград для поддержания войск генерала Краснова. Из Петрограда, где по слухам образовано новое правительство, сообщений нет, что и неудивительно. Телеграфного сообщения с Петроградом нет уже более суток. Тем временем из Ставки (г. Могилев) приходит приказ «до особых распоряжений оставаться на месте в Луге...».

Ежедневно приходили сведения из разных концов России. Старая Россия быстро разваливалась. В город приходили вести о том, что Финляндия требует автономии и отказывается подчиняться распоряжениям из Петрограда. На Украине, Белоруссии и Польше все больше усиливалось националистическое движение. Хаос увеличивался со дня на день.

В Луге, где скопилось громадное количество войск, революционного подъема народных масс не ощущалось. Слишком много было военной силы, которая пребывала в нерешительности. Но было уже ясно, что значительная часть кадровых офицеров и некоторые регулярные части готовы в любой момент выступить против советской власти. События, происходившие в Москве и Петрограде, говорили о том, что начинается гражданская война.

Историческая хроника

...27 октября войскам Керенского-Краснова удалось захватить Гатчину, а на другой день Царское Село... Создалась явная угроза революционной столице – Петрограду... В ночь на 28 октября ЦК партии и СНК создали специальную комиссию для руководства обороной Петрограда. Непосредственно боевыми действиями руководил И.И. Подвойский и В. А. Антонов-Овсеенко.

31 октября войска Керенского были разбиты у Царского Села. Комиссар отряда М.С. Богданов доносил в ВРК, что враг получил «достойный отпор, какого противник, очевидно, не ждал»10.

1 ноября Гатчина была занята отрядами красногвардейцев, революционных солдат и матросов. А на следующий день газета «Правда» писала: «Войска Керенского разбиты. Арестован весь штаб Керенского с генералом Красновым и Войтинским во главе. Керенский, переодевшись в матросскую форму, бежал»11.

После разгрома Керенского-Краснова главнокомандующий действующей армией генерал-лейтенант Н.Н. Духонин стал срочно сосредотачивать ударные батальоны в районе Луги и готовить поход на революционный Петроград.

Попытка Духонина образовать единый антисоветский фронт потерпела крах. Среди генералитета произошел раскол. Часть генералов лояльно относилась к советской власти и выступила за подчинение советскому правительству. Среди них был и командующий нашей армией генерал Д.П. Парский.

Замыслы Духонина не осуществились. Очень скоро он был смещен с занимаемого поста, а затем убит в Могилеве толпой разбушевавшихся солдат. Верховным главнокомандующим ВЦИК назначил народного комиссара по военным делам прапорщика Н.В. Крыленко.

16 ноября, оформив отпуск, я выехал на родину в Горький (Нижний Новгород).

В документах Николая Евграфовича сохранилась Аттестация за 1915, 1916 и 1917 годы, в которой с наибольшей полнотой выражены «служебные, физические, умственные и нравственные качества аттестуемого»12.

Форма № 37 Секретно


Чин, имя, фамилия... Поручик Николай ПЕСТОВ.
Должность и с какого времени... Начальник прожекторной команды с 10-го октября 1917 г.
В первом офицерском чине с... 1-го февраля 1915 г.
В последнем чине с... 2-го сентября 1917 г.
Родился... 4 августа 1892 г.
Вероисповедание... православного
Семейное положение, вероисповедание жены, а также возраст детей, их пол... женат, православного
Общее образование... в Нижегородском Реальном Училище и состоит студентом 4-го курса Высшего Московского Технического Училища.
Военное... Алексеевское Военное Училище по 1 разряду.
Боевая служба... в походах и делах в текущей компании на Рижских позициях с 21 августа 1915 г. по 20-е августа 1917 г. Ранен и контужен не был.
Год, в котором по аттестации было объявлено предупреждение о неполном служебном соответствии... не было.

Аттестация

Поручик Пестов, состоя в полку с 1915 года и занимая должность начальника огнестрельных припасов, а после командующего парком, успел проявить выдающуюся инициативу и распорядительность, причем был незаменимым для полка начальником огнестрельных припасов, несшим трудную и громадную работу по снабжению снарядами в бою тяжелых и легких батарей полка, число которых вместе с прикомандированными доходило до 44.

В 1916 г., будучи назначен начальником электроосветительной команды, проявил себя выдающимся офицером, хорошо знающим свое дело. В августе 1917 г. был назначен полковым адъютантом. За несколько месяцев успел проявить редкую распорядительность и инициативу.

Все возлагаемые на него поручения исполняет с большим усердием и вниманием, проявляя в деле полную инициативу и не требуя руководств. В денежных делах чрезвычайно аккуратен. Службу знает хорошо и несет ее серьезно. Очень тактичный, дисциплинированный и выдержанный офицер. Обладает прекрасными способностями и знаниями. Прекрасный товарищ, отзывчивого и благородного сердца. Отличается хорошим знанием артиллерийского дела, редким служебным (...) и большим тактом. О солдатах заботится, стараясь войти во все их нужды, за что и пользуется их симпатиями. В настоящее время выбран офицерами, среди которых пользуется общей любовью, благодаря своей необычайной тактичности и доброжелательности, представителем от полка в исполнительный Лужский комитет и членом полкового комитета. Кроме того, состоит выборным членом в Полковом Суде. Вообще, выдающийся офицер. За боевые отличия награжден орденом Св. Станислава III ст. и орденом Св. Анны III степени.

Командир 4 Осадного Артиллерийского полка

Генерал-майор (подпись) (Изержин)

31 октября 1917 года.

Круглая печать. 4-й Осадный Артиллерийский полк.

Глава V

Смутное время. Первая тюрьма

До Нижнего я добрался с большим трудом. Повсюду забастовки, митинги. Транспорт парализован. Сотни и тысячи солдат дезертировали с фронта и двигались по стране огромными беспорядочными волнами. Все голодные, грязные, озлобленные. Подъезжая к Москве, все офицеры в нашем вагоне сняли погоны, а некоторые где-то раздобыли куски красной материи и сделали себе банты на грудь...

С трудом удалось достать хлеба, чтобы хватило до Нижнего.

Перед самой Москвой в вагон вошли вооруженные солдаты и рабочие и у всех офицеров произвели обыск с целью изъятия возможного оружия.

В Москве я пробыл 3-е суток. Зашел в дом крестного и в Техническое Училище. От знакомых узнал подробности октябрьских событий в Москве. Здесь же впервые я прочел «Декрет о мире», принятый на II Всероссийском съезде Советов 26 октября (8 ноября) 1917 года. Он на меня произвел большое впечатление. В четких формулировках Декрета я увидел основные положения политики нового правительства, основанной на установлении мира между всеми народами.

Возвращаясь с фронта, я видел сам, что мир России необходим. Ни одна страна не понесла столько ущерба от войны, как Россия. Почти половина трудоспособного мужского населения (15798 тыс. человек) была поставлена под ружье... Русская армия потеряла в боях 1200 тыс. человек – больше, чем какая-либо другая страна Антанты13. Потери ранеными и больными составили 4269,5 тыс., военнопленными – 3343,9 тыс. человек14.

Здесь же, в Москве, я узнал, что ставка в Могилеве разгромлена отрядами Красной Гвардии и что начальником штаба назначен генерал-лейтенант М.Д. Бонч-Бруевич.

В Нижний я приехал в декабре, когда уже Волга стала, и город был весь засыпан пушистыми снежными сугробами. Радости моих близких не было границ. Все были счастливы, что я живой и здоровый вернулся с фронта.

В начале января Советское правительство издало постановление о демобилизации армии. Демобилизация разложившейся царской армии прошла автоматически. Нижегородский ревком издал указ, в котором предписывалось всем находящимся в городе демобилизованным офицерам пройти регистрацию в ревкоме и сдать оружие, если таковое имелось. Всех офицеров, у кого обнаружат оружие, приказано было «немедленно на месте предавать революционному суду...»15.

Некоторое время я был в полной растерянности. Вернуться в полк? Остаться в городе и поступить на службу к новой власти? Вернуться в Москву в МВТУ?.. Вняв уговорам своих близких, я остался в Нижнем...

В начале февраля 1918 года как-то утром за мной пришел красноармеец и принес повестку. В ней было сказано, что гр. Н.Е. Пестову предлагается явиться в Нижегородскую ЧК, и было указано время.

«Чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией при Нижегородском совете», – прочел я табличку на здании бывшей канцелярии генерал-губернатора, находившейся внутри древнего Нижегородского кремля вблизи Аракчеевского кадетского корпуса.

В ЧК меня встретили очень любезно и после краткой беседы предложили работать в ЧК делопроизводителем. Я согласился. На этом посту я пробыл лишь несколько дней и был переведен на работу в Нижегородский Горпродком на должность Заведующего Алфавитным Контрольным столом. Из ЧК меня перевели, как мне потом объяснили, потому, что начальство не утвердило моей кандидатуры на этот пост – бывший офицер, беспартийный...

В Горпродкоме я проработал до августа 1918 года. Вместе со мной работала и Руфина – секретарем Горпродкома.

Работа в Горпродкоме была в основном связана с задачей обеспечения продовольствием и промышленными товарами Нижнего Новгорода и прилегающих к нему губерний. Главные трудности в тот период заключались в недостаточно развитой индустрии и разрухе в стране.

К лету 1918 года над страной нависла угроза голода. Продовольственный кризис обострялся внешними и внутренними врагами. Германия оккупировала самые хлебные, наиболее плодородные губернии. Мятеж чехословацкого корпуса нарушил связь центра с Поволжьем и Сибирью. Рабочие Нижнего, как и других городов, иногда целыми неделями не получали хлебного пайка. В июне была составлена телеграмма в Совнарком с просьбой немедленно оказать помощь16. Но у Советского правительства в это время были ничтожные запасы продовольствия. «Всего хлеба пришло в Нижний 700 тысяч пудов, которые должны быть распределены среди двух десятков губерний и пойти десяткам миллионов голодных людей»17.

Декретами ВЦИК и СНК от 13 и 27 мая 1918 года была установлена продовольственная диктатура... Все советские органы и учреждения обязаны были выполнить планы Наркомпрода в области заготовки и распределения продовольствия... Совнарком принял также несколько декретов по продовольственному вопросу, в том числе и о привлечении к заготовке хлеба рабочих организаций и др.

Так, начиная с лета 1918 года, стали складываться основы политики «военного коммунизма». Советская Республика становилась военным лагерем.

Историческая хроника 1918 года

14 февраля – в стране был введен календарь нового стиля18.

18 февраля – войска австро-германского блока нарушили перемирие и перешли в наступление против Советской Республики по всему фронту.

23 февраля – в Петрограде, Москве, Нижнем Новгороде и др. городах состоялись массовые митинги, призывающие трудящихся встать на защиту Отечества. Первые победные бои молодой Красной Армии.

24 февраля – немецкие войска захватили Псков.

1 марта – занятие германо-гайдамацкими войсками Киева.

3 марта – подписан Брестский мир. 19 марта – СНК принял решение о широком привлечении в Красную Армию военных специалистов старой армии.

8 апреля – образовано Всероссийское бюро военных комиссаров.

22 апреля – ВЦИК издал декрет о порядке замещения должностей в РККА. Установление 6 месячного срока службы в Красной Армии. Декрет ВЦИК об обязательном обучении военному искусству (Всевобуч)19.

«Всеобщее военное обучение осуществлялось без отрыва от производства и домашнего очага. Трудящиеся в возрасте от 18 до 40 лет обязаны были пройти военную подготовку по 96-часовой программе и стать на учет как военнообязанные»20.

8 мая – образован Всероссийский Главный штаб (Всеросглавштаб), объединяющий мобилизацию, организацию и учебную работу вооруженных сил. Первым начальником Всеросглавштаба был назначен А.А. Свечин. 17 мая – мятеж максималистов и левых эсеров в Самаре.

25 мая – начался мятеж чехословацкого корпуса.

8 июня – захват Самары частями белочехов. Образование в Самаре правительства «Комитета членов Учредительного собрания» (КОМУЧ).

9 июня – в газетах опубликовано постановление ВЦИК о мобилизации в армию пяти возрастов на Волге, Урале и в Сибири.

19 июня – части белочехов заняли Красноярск.

5 июля – белочехи заняли Уфу.

6 июля – начало контрреволюционного мятежа в Ярославле.

«Белочехи, народная армия «Комуча» и Екатеринбургская белогвардейская армия развернули на Урале и в Поволжье новое крупное наступление... 25 июля Челябинская группа и

Екатеринбургская белогвардейская армия захватили Екатеринбург»21.

2 августа – англо-американские интервенты захватили Архангельск.

4 августа – белогвардейские и чехословацкие мятежники захватили Казань.

8 августа начало эсеро-меньшевистского мятежа в Ижевске.

15 августа – оставлены Пенза, Самара, Сызрань, Симбирск.

Как видно из приведенной хроники, положение для Советской Республики сложилось критическое.

Три четверти Советской России оказалось в руках интервентов и белогвардейцев. Республика была окружена сплошным кольцом фронтов. В Поволжье началось формирование белой «народной армии».

В связи со сложившейся ситуацией нижегородские коммунисты сочли целесообразным в виду возможного выступления контрреволюционных белогвардейских элементов произвести аресты бывших офицеров, дворян и представителей буржуазии.

С 10 по 15 августа в городе было интернировано более четырехсот человек. В их число попал и я. Меня арестовали 13 августа на работе, а вечером в тюрьме я встретился со своим тестем – адвокатом Дьячковым. Он был арестован дома. Мы устроились с ним в одной камере на соседних нарах. Он был очень эрудированный и культурный человек, и с ним было интересно беседовать на самые различные темы. Тюрьма была переполнена, но кормили нас по тем временам довольно сносно. Все ждали, что со дня на день и Нижний станет «белым».

Тем временем события приняли еще более драматический оборот и чуть было не кончились для меня трагически. Трагедия, тем не менее, постигла нашу семью...

Произошло объединение сил внешней и внутренней контрреволюции против Советской власти. Против деятелей партии и Советского государства был организован террор...

20 июня эсерами был убит М.М. Володарский, 30 августа – председатель Петроградского ЧК М.С. Урицкий. Вечером в тот же день в Москве было совершено покушение эсеркой Каплан на В.И. Ленина22.

2 сентября ВЦИК постановил: «На белый террор врагов рабоче-крестьянской власти рабочие и крестьяне ответят массовым красным террором против буржуазии и ее агентов»23.

Ранним утром 16-го августа, около 4 часов утра, наша камера была поднята надзирателями. В тюрьме творилось что-то необычное. Слышан был топот многих сотен ног, отрывистые команды, бряцанье оружия и скрип дверей. Последовал приказ: «Всем выйти на внутренний плац с вещами».

В коридорах и на плацу стояли вооруженные красноармейцы. В центре длинными рядами стояли заключенные. Команда: «Разбиться на десятки...», «...Каждому десятому выйти из строя!».

Я был девятым. Рядом со мной стоял, ежась от утренней прохлады, мой тесть. Он оказался десятым. Всем вышедшим из строя приказали взять свои вещи и вывели к воротам тюрьмы. Больше я своего тестя не видел.

Их вывезли за Волгу и расстреляли. Об этом было сообщение в газетах. (Всего было расстреляно 40 человек представителей буржуазии – купцов, офицеров, адвокатов...). Все это я узнал уже после освобождения.

Историческая хроника

2 сентября 1918 года – ВЦИК объявил Советскую Республику военным лагерем и постановил учредить вместо Высшего военного Совета – Революционный Военный Совет Республики. Председателем РВСР ВЦИК утвердил Л. Д. Троцкого.

10 сентября – освобождена от белых Казань.

3 октября – освобождена Сызрань.

4 октября – разгром Дутова под Орском. 7 октября – освобождена Самара...24

К ноябрю месяцу стало ясно, что белым уже не завладеть Нижним Новгородом. 2-го ноября меня отпустили на свободу.

Глава VI

Комиссар (1918–1921 гг.).

...И вот я дома на плотничном

«Ты, врага суща мя, зело возлюбил ecи...».

Из воскресного канона Октоиха.

Более двух месяцев я не видел никого из своих близких, и они уже не чаяли увидеть меня живым. Много крови и слез было пролито за эти месяцы... Мать заметно постарела, голова вся в серебряных нитках седины, а заплаканные глаза излучают надежду и скорбь.

– Слава Богу, ты жив и здоров! А что с Володей? Вот уже более двух месяцев от него нет писем25.

Успокоил мать, как мог, и пошел на Больничную. По дороге вышел на берег Волги. Вид этой великой русской реки всегда вселял в меня бодрость и вносил успокоение. Тяжелые холодные волны молча несли мимо меня обломки леса и желтый осенний лист. Во всей природе чувствовалось какое-то напряженное ожидание.

«Что теперь делать? – думалось мне, – ведь я чудом остался жив... Если меня арестуют еще раз, где гарантия, что я вновь выйду живым?».

В душе был холод и пустота...

«Что будет дальше с Россией? Как помочь Родине?».

Дома Руфина мужественно выслушала мой рассказ о последних днях своего отца. Она рассказала, что сделала все возможное, чтобы восстановить его доброе имя.

Из воспоминаний племянницы

Через некоторое время в газете появилось сообщение, что «бывший присяжный поверенный М.Г. Дьячков был расстрелян по ошибке...».

Историческая хроника

В тот период лозунг «Все для фронта!» стал определяющим деятельность государственного аппарата, партийных, советских и всех общественных организаций.

Для победы необходимо было иметь крепкую многочисленную армию – главное орудие в борьбе с врагами Республики. Партия призвала все партийные организации подчинить всю свою деятельность военному вопросу, от которого «теперь зависит судьба революции и исход ее, судьба русской и международной революции»26.

«Интересы укрепления Советского государства, превращения его в военный лагерь требовали безотлагательного решения вопроса о командных кадрах для Красной Армии»27.

Одним из основных источников командных кадров для Красной Армии являлись офицеры и генералы старой армии, знания и опыт которых широко использовались в военном строительстве и в организации обороны страны.

«Только в 1918 г. в Красную Армию было зачислено 22 тыс. офицеров и генералов, а всего за период гражданской войны в Красную Армию призвано более 48 тыс. офицеров старой армии»28.

...Старые военные кадры к концу 1918 года составляли весьма значительную часть не только командного состава, но и других военных специалистов... Они честно и добросовестно служили народу. «Если бы мы их не взяли на службу и не заставили служить нам, – говорил впоследствии В.И. Ленин, – мы не могли бы создать армии»29.

По решению V Всероссийского съезда Советов «все военные специалисты старой армии обязаны были встать на учет и служить на тех постах, на которые поставит их советская власть»30.

Согласно этому постановлению 26 ноября 1918 года после регистрации в губернском комиссариате я был направлен на работу в органы Всевобуча (всеобщего военного обучения).

Для большей возможности служить Родине (не имея христианской веры) в декабре 1918 года я вступил в коммунистическую партию.

«Создание уездных и особенно волостных военных комиссариатов затянулось до конца 1918 года... Следствием этого была и затяжка в оформлении аппарата Всевобуча. Поэтому фактически военное обучение началось только осенью

1918 года в промышленных центрах, там, где были налицо органы Всевобуча»31.

В Нижегородском Всевобуче я проработал до 30 января 1919 года на должности делопроизводителя. В феврале 1919 г. по делам организации «Всевобуча» поехал в Москву для доклада во Всеросглавштабе. В Москве мой доклад о положении дел в Нижегородском Всевобуче произвел впечатление, и меня оставили в Москве работать в Управлении Всевобуча при Всеросглавштабе. Одновременно я был зачислен курсантом на Центральные Высшие курсы Всевобуча.

«Создавая Красную Армию, Советское правительство первостепенное значение придавало подготовке новых командных и политических кадров, которое осуществлялось на специальных краткосрочных курсах и в школах. Основной формой подготовки командных кадров на начальном этапе явились краткосрочные курсы»32.

Обучение на Центральных Высших курсах Всевобуча продолжалось около трех месяцев. По окончании курса мне было присвоено звание военного комиссара.

Основную часть курсантов составляли рядовые красноармейцы-коммунисты, из которых многие не имели раньше военной подготовки. В большинстве своем это была молодежь в возрасте от 18 до 25 лет: красноармейцы, краснофлотцы, работники политорганов, рабочие, крестьяне, работники комбедов, сельсоветов и волостных партячеек. Общее образование слушателей курсов было не выше церковноприходской или обычной начальной школы.

Программа курсов представляла в основном изучение военных и политических дисциплин. По циклу общеобразовательных дисциплин курсантам преподавали русский язык, литературу, математику, географию.

Работа была очень напряженной, и личного времени почти не оставалось. Жил я в то время в Хамовнических казармах... Изредка приходили письма от жены и сестер. В одном из писем Руфина сообщила мне, что вступила в партию (РКПб).

Продолжая учиться на курсах, я одновременно работал инспектором в Управлении Всевобуча при Всеросглавштабе.

...Получили для распространения и изучения свежий тираж «Книжки красноармейца», образец которой был утвержден ВЦИК в конце 1918 года. В ней простым, доступным языком рассказывалось о предназначении Красной Армии, о воинском долге и обязанностях красноармейца перед трудящимися и Советским государством. Она содержала в себе текст декретов и постановлений, относившихся к Красной Армии, а также необходимые советы и рекомендации красноармейцам.

Несколько раз участвовал в параде войск Всевобуча на Красной площади.

18 марта – похороны Я.М. Свердлова на Красной площади. О Свердлове я слышал, когда еще учился в реальном. Его отец – еврей-ювелир – имел небольшой магазинчик и жил неподалеку от нас. Несколько раз я видел его в ... (неразборчиво – сост.). А теперь стою в оцеплении у Никольских ворот при его похоронах. Выступал Ленин, но слов, из-за дальности расстояния, слышно не было.

...Закончить курсы мне не удалось, так как был направлен для прохождения службы в Приуральский военный округ...

Весной 1919 года вновь обострилась обстановка на Восточном фронте. Главный удар должны были нанести войска Колчака. По нашим сведениям, Колчак располагал силами более 300 тыс. человек.

«...Имея большое превосходство в силах и средствах, противник прорвал оборону войск Восточного фронта и, развивая наступление, овладел городами Уфа, Воткинск, Бугульма, Бугуруслан, Орск, Актюбинск, подошел на расстояние 85–100 км от Волги»33.

По указанию ЦК партии на Восточный фронт было послано более 100 тыс. человек, в том числе 15 тыс. коммунистов. В это число попал и Николай Евграфович. Он получил назначение в Северную группу войск, куда входили 2-я и 3-я армии под командованием В.И. Шорина.

Из воспоминаний племянницы

В конце апреля 1919 года Николай Евграфович приехал в Нижний и сказал, что получил назначение на Восточный фронт. Сборы и прощание были короткими. Их отряд стоял в Нижнем лишь одну ночь... Вместе с ним поехала на фронт и Руфина. Коротко подстриженная, с горящими от возбуждения глазами, переодетая в военную форму, она напоминала нам образ легендарной Жанны д'Арк.

По свидетельству очевидцев, за несколько недель Руфина научилась управлять автомобилем, ездить на лошади, стрелять и рубить шашкой не хуже любого заправского кавалериста.

В период всего контрнаступления Красных войск она «стремя в стремя» сражалась рядом с Николаем Евграфовичем.

Военная хроника

Советское Главнокомандование директивой от 21 мая 1919 года дало указание:

«Северной группе войск (2-я и 3-я армии) овладеть Екатеринбургом и оказать содействие 5 армии в овладении Челябинском...»34.

Это контрнаступление для войск Северной группы оказалось неудачным. Из-за слабости боевой подготовки наши части не смогли прорвать оборону белых и вынуждены были отступать в сторону Вятки... 2 июня 1919 года 28-я стрелковая дивизия оставила город Глазов... Красные войска отошли почти до Вятки, но Колчак не имел возможности закрепить свой успех и занять Вятку, т.к. вынужден был начать перегруппировку сил на Уфимском направлении, где войска под командованием М.В. Фрунзе разбили армию генерала Ханжина и овладели Уфой35.

В июле 1919 г. командующим Восточным фронтом был назначен М.В. Фрунзе. Под его руководством армии Восточного фронта блестяще справились со своей задачей.

11 июля освобожден от осады Уральск.

13 июля овладели Златоустом.

В ночь с 14 на 15 июля войсками 2-й армии Шорина и «Азинской» дивизией освобожден Екатеринбург.

Фрагмент архивной справки Свердловского краеведческого музея от 28 января 1984 года.

«1. Екатеринбург освобожден от белочехов 2-й армией – командующий Шорин. Непосредственно: 21 стрелковая дивизия под командованием Овчинникова и 28 стрелковая дивизия («Азинская») – командующий В. Азии».

В конце июля 5-я армия М.Н. Тухачевского разбила последние резервы Колчака.

В августе Н.Е. Пестов был вызван в Москву для окончания Центральных высших курсов Всевобуча.

В сентябре 1919 года Н.Е. Пестову присваивается звание окружного военного комиссара, и он назначается Всеросглавштабом на должность Начальника Управления Всевобуча Приуральского военного округа36.

Получив в Москве во Всеросглавштабе назначение, я переехал для постоянного жительства в Свердловск, – пишет Н.Е. Пестов в своих воспоминаниях. На этой должности в Свердловске я оставался до 1921 года. Там я пережил два года – самых тяжелых в моей жизни... Вспоминать все это зло, которое я совершил в те годы, мне всего тяжелее... Весь этот кошмар... (далее неразборчиво две строки)... карамазовская грязь... (далее зачеркнуто две фразы)... Все это было при отсутствии у меня христианской веры.

Продолжение архивной справки.

«2. Всевобуч существовал в Приуральском военном округе с 22 мая 1918 года (Решение Уральского Областного Исполнительного Комитета). Его возглавляли с 31 мая 1918 года окружные военные комиссары тов. Ф.И. Голощекин и С.А. Анучин; с января 1919 г. – тов. М.М. Лукоянов.

В 1919 году в августе образовано Окружное управление по Всевобучу. Начальником Всевобуча Приуральского военного округа с 1919 (августа) по 1920 (декабрь) был окружной военный комиссар Н.Е. Пестов.

3. Сведений о Всевобуче за 1921–1922 гг. в архиве Свердловского краеведческого музея не имеется».

Военная хроника

Деятельность военного комиссара Приуральского округа проходила в обстановке продолжающейся гражданской войны, интервенции и хозяйственной разрухи. По Приуралью бродили отряды разбитых колчаковских войск, которые сильно вредили нашим тылам. Необходимо было их ликвидировать, чтобы создать на Урале надежный тыл, чтобы не ждать ежеминутно из-за угла выстрела в спину.

...За летние месяцы 1919 года в армию влились многие тысячи белых дезертиров. Такие пополнения требовали тщательной проверки, т.к. ввиду отсутствия предварительной обработки, попадая на фронт, такие пополнения отрицательно действовали на боеспособность войск... В это же время в ряды армии вливались новые сотни тысяч рабочих и крестьян, которых нужно было воспитывать в духе строжайшей военной дисциплины, разъяснять им те идеалы, за которые они воюют с интервентами и белой гвардией.

...Организация политического воспитания бойцов Красной Армии во многом осложнялась их неграмотностью и малограмотностью. Количество неграмотных во многих частях и соединениях доходило до 80 процентов. Поэтому ликвидация неграмотности среди бойцов Красной Армии являлась одной из основных задач выполнения программы Всевобуча.

...Все трудящиеся области должны были пройти военную подготовку по программе Всевобуча (96 часов) и стать на учет как военнообязанные. Каждый коммунист, по постановлению ЦК РКП(б), обязан был изучить программу Всевобуча.

Как начальнику Всевобуча, мне постоянно приходилось совершать поездки по всему округу. В одну из таких поездок на Верхне-Синягихенский завод мне пришлось проезжать неподалеку от г. Алапаевска. Я ехал в автомобиле с секретарем Алапаевского Совета Н.Г. Невдалеке от дороги, рядом с каким-то заброшенным строением, мое внимание привлек большой покосившийся крест. Я спросил:

– Чья это могила?

– Да не могила это, – ответил Н.Г., – крест поставили беляки на том месте, где казнили царских родичей в июле восемнадцатого. Неподалеку от креста и штольня, куда их сбрасывали...

– Что же, тела еще там?

– Нет, комиссар, белые как только заняли это место, сразу их всех вытащили и увезли...

– Есть у вас список казненных?

– Есть, в Екатеринбурге должно есть, – ответил секретарь.

Достать список не составило труда. Среди прочих знакомых имен Великих князей было и имя Великой княгини Елизаветы Федоровны... (игумении Елизаветы). Перед глазами встало ее лицо, обрамленное белым апостольником с печальным и кротким взглядом...

О дальнейшей судьбе ее тела, о том, что она погребена в Гефсимании (Палестина), я узнал много лет спустя.

Из дневника Николая Евграфовича

Сентябрь 1918 года.

...Во время осмотра Екатеринбурга и служб Всевобуча посетил Ипатьевский дом. Вот уже не думал, что буду на том месте, где закончилась жизнь Николая II и его семьи. Впечатление от дома тяжелое. Почти во всех комнатах сорваны обои, пробиты перегородки и перекрытия, грязь, битые стекла и штукатурка... В коридоре следы от пуль и копоть. Очевидно дом горел. Некоторые комнаты обставлены довольно приличной мебелью. Дом жилой.

Вечером вспомнил свои встречи с царем.

В Екатеринбурге (Свердловске), где я жил постоянно, периодически проводились смотры войск Всевобуча. Дважды наши «парады» принимал Председатель Реввоенсовета Республики. Этот пост в те годы (до января 1925 года) занимал Л.Д. Троцкий37. С этим человеком мне пришлось довольно близко познакомиться. Я сопровождал его в инспекционной поездке по частям, расквартированным по различным городам Приуралья (Свердловская обл.). Спустя много лет, вспоминая те годы, я прихожу к выводу, что это была поистине демоническая личность. И тем более горько сознавать, что в тот период я своими действиями и поступками заслужил его одобрение. Его портрет очень чётко описан в книге Д. Рида «10 дней, которые потрясли мир».

«Невысокого роста, в пенсне... Худое, заостренное лицо Троцкого выражало злобную иронию...»38.

«...На трибуну поднялся уверенный и владеющий собой Троцкий. На его губах блуждала саркастическая улыбка, почти насмешка (мефистофелевская – Н.П.). Он говорил звенящим голосом, и огромная толпа подалась вперед, прислушиваясь к его словам»39.

В его облике и словах было действительно нечто такое, что заставляло людей слушать его, верить ему и гореть дерзанием, чувствуя себя борцами за все человечество. Следует отметить, что в то время Троцкий был фигурой номер один на политическом горизонте. Вслед за Лениным тотчас же упоминался Троцкий.

«Есть только один путь. Беспощадная борьба! Борьба до полной победы мировой революции!», «За каждого убитого революционера убьем пять контрреволюционеров!» – говорил Председатель Реввоенсовета.

И убивали...

Во многих речах Троцкого явно проступал политический авантюризм. Был он жесток и не останавливался на полпути для исполнения своих далеко идущих целей. Использовал сам и рекомендовал использовать «в борьбе за мировую революцию» все возможные и невозможные действия.

Во время своего последнего приезда в Екатеринбург Троцкий подарил мне свою книгу с дарственной надписью: «Моему другу и соратнику Н. Пестову на память. Лев Троцкий».

Из воспоминаний Зои Вениаминовны

Эта книга вместе с двумя фотографиями, на которых был изображен Н.Е. Пестов с Троцким (во время смотра войск Всевобуча), хранилась в семье до 1930 года.

На одной из фотографий был зафиксирован момент встречи Троцкого. Троцкий выходит из автомобиля, и его встречает Николай Евграфович – в папахе, в длинной шинели, перепоясанный портупеями.

На другой фотографии изображен групповой снимок. (Троцкий, зам. пред. губчека Юрове(...), комиссар Пестов, член РВС Восточного фронта Максимова). Книгу и фотографии я сама сожгла в 1930 году. Если бы при обыске их обнаружили, то пострадала бы вся семья...

За годы гражданской войны Николаю Евграфовичу неоднократно приходилось встречаться с такими людьми, как М.В. Фрунзе, И.И. Вацетис, М.Н. Тухачевский, В.И. Шорин, Г.Д. Гай, С.С. Каменев, Цурюпа и другими крупными военными и государственными деятелями. Это просто счастье, что он не остался служить в армии и отдалился от политической деятельности... В период культа личности Сталина в числе «врагов народа» оказались почти все военачальники времен гражданской войны. Им всем инкриминировались «предательство и шпионаж»40. Если бы Николай Евграфович остался служить в армии, то ему бы не дожить до наших дней...

В те годы в личной жизни Николая Евграфовича произошли какие-то трагические события, о которых он никогда не рассказывал. Достоверно известно, что в начале 1921 года Руфина ушла от него. Больше они не встречались.

В июле 1921 года Николай Евграфович увольняется из рядов РККА.

Что заставило его так круто изменить свою жизнь? В своей биографии он пишет так: «Постепенная стабилизация обстановки в России позволила мне демобилизоваться и вернуться в Москву для окончания своего образования...». Однако запись в дневнике, датированная 1 марта 1938 года, заставляет взглянуть на эти события иначе, позволяя с уверенностью сказать, что подлинной причиной оставления службы в армии и переезда в Москву послужило громадное духовное потрясение, происшедшее с Н.Е. Пестовым в тот период.

Из дневника Николая Евграфовича

1 марта 1938 года.

Этот сон я видел 17 лет назад. В то время я служил в армии комиссаром, был членом партии и вопросы, связанные с религиозным мировоззрением, в ту пору никогда у меня не возникали.

В ночь на 1 марта я увидел отчетливый сон:

Какое-то полутемное обширное подземелье с земляными стенами и сводами. С левой стороны вижу в стене вход в коридор, ведущий куда-то вниз. Кругом полутьма.

Я стою в стороне от этого входа, а сзади меня стоят две мои сестры – Вера и Зина. Вижу, в самом конце коридора появляется свет, который все увеличивается, и в подземелье делается светлее. Кто-то подымается вверх по коридору. Еще не видя, кто идет, я почувствовал душевный трепет и, не отдавая отчета, сам себе говорю – «это Он», уже зная, что сейчас увижу Его...

И вот, у входа появляется светящаяся фигура Христа. Он не идет, а, скорее, как бы плывет по воздуху. Он высокого роста, в длинной белой одежде... Лицо Его светилось от какого-то внутреннего света. Оно было так прекрасно, как никогда в жизни я не видел на земле. В основном, оно походило на иконы; строгие еврейские черты, немного с горбинкой нос, длинные волосы и борода.

Проходя мимо меня, Он обернулся и посмотрел на меня. Во взоре были необычайная серьезность, глубина, проникновенность и строгость; не только всепокоряющая Сила и Величие, но Огонь могущества, святости и бесконечно снисходящая любовь... Я падаю на колени и поклоняюсь Ему до земли... За Христом, с палочкой в руке, обычной своей неторопливой походкой, шел дядя Эря (Эрвин Александрович Аллендорф). Голова его наклонена вниз; выражение лица грустное, но спокойное и умиротворенное...

Я проснулся мгновенно. Полное ощущение явственности виденного сна. Сердце бешено колотится, готовое вырваться из груди. Все мое существо было потрясено до основания. Ум не может вместить, что же произошло? Я – комиссар, и вдруг Христос? Почему? Зачем? Полное смятение всех чувств... И сжигающая сознание огненная мысль – «ведь я грешник, нераскаянный грешник, и кругом меня грязь, порок и кровь...». И взгляд Христа...

Нет слов, невозможно все, что чувствовал, изложить на бумаге...

В ту ночь Господь вошел в мое сердце, и с тех пор, что бы я ни делал, ни чувствовал, я знаю, что Христос всегда был рядом со мной, всегда пребывал рядом со мной и никогда не покидал меня.

Со временем я понял значение этого сна, и для меня теперь ясно, почему вместе со Христом я видел и дядю Эрвина. С возникновением (после гражданской войны) у меня христианской веры, воспитавший меня дядя Эря был прощен и выведен из глубин «темного подземелья». Он заложил во мне своей благородной душой стремление к добру и служению ближним, но вне христианской веры.

Да простит Господь моих кормителей и благодетелей – Веру, Зинаиду и дядю Эрю – честных тружеников и моих воспитателей, вместе с тем зараженных тем неверием, которым отличалась тогдашняя безбожная среда русской интеллигенции.

В описанном мною сне я один поклонился Христу; сестры остались стоять, как бы ничего не видя. Но я верю, что их самоотверженный труд и забота о ближних будут воспомянуты на страшном суде, где решающим фактором приговора будет наличие в душе милосердия и служения ближним.

Выписка из военного билета начальствующего состава запаса РККА № РЩ 14184

...Пестов Николай Евграфович 1892 года рождения...

Общие сведения:

партийность – б. партийный

национальность – русский

Воинское звание: окружной комиссар (старший административный состав код. 24).

Военное образование: Центральные 3-х месячные курсы Всевобуча г. Москва в 1920 г.

Сведения о службе в рядах РККА:

Вступил в ряды РККА Октябрь 1918 г.

Губернские курсы Всевобуча на должность делопроизводителя.

Основные должности в РККА:

Делопроизводитель – 2 м-ца

Инспектор Всевобуча – 5 м-цев

Курсант – 3 м-ца

Начальник окружного управления – 2 года

...Уволен из рядов РККА:

Июль 1921 г. из Окруж. Управления. Всевобуча

по должности: Начальник Окр. Упр.

со званием: окружной комиссар...

г. Москва. Народный комиссар обороны СССР. 1939 г.

Военная хроника

«В связи с окончанием гражданской войны Красная Армия переводится на мирное положение. Численность Красной Армии и Флота к концу войны достигла свыше 5 млн. человек. Уже в конце 1920 года началась демобилизация старших возрастов»41.

В августе 1921 года Н.Е. Пестов переезжает из Екатеринбурга в Москву.

Глава VII

Христианский студенческий кружок в Москве. В.Ф. Марцинковский. На борьбе с голодом в Саратове

Постепенная стабилизация обстановки в России позволила мне демобилизоваться и вернуться в Москву для окончания своего образования.

По приезде в Москву я поселился в общежитии Технического Училища. Многие мои родственники с недоверием и опаской относились ко мне, за глаза называя меня «чекистом». О том, чтобы жить у них, не могло быть и речи. За годы военной жизни я привык ко многим лишениям и неудобствам, поэтому койка в студенческом общежитии вполне меня устраивала.

Учеба и работа в лабораториях училища занимали почти все время. Многое забылось, приходилось наверстывать упущенное. Незаметно летело время...

Была поздняя осень 1921 года На улицах Москвы ветер гнал последние опавшие листья. Легкий мороз сковал лужи, и в воздухе порхали первые снежинки... Однажды, возвращаясь с лекций, я увидел на наружной двери общежития большой плакат:

ВСЕ НА ЛЕКЦИЮ В.Ф. МАРЦИНКОВСКОГО «ЖИЛ ЛИ ХРИСТОС?»

После моего отъезда из Екатеринбурга вопросы, связанные со смыслом жизни и христианским миросозерцанием, неоднократно вставали передо мной. Тема на афише меня заинтересовала, и вечером я был на лекции. Зал был переполнен студентами МВТУ и других вузов. На сцену вышел очень просто одетый человек среднего роста. Простое русское лицо, небольшие усы. На сцене держался очень свободно и непосредственно. Временами добрая улыбка озаряла его лицо. Его лучистые черные глаза, увеличенные пенсне в золотой оправе, внимательно и даже сострадательно поглядывали на окружающих. Он говорил четким, ясным, поставленным голосом, и студенты с неподдельным вниманием слушали его речь, боясь пропустить хоть одно слово. Вся его лекция была проникнута духом христианской любви, искренности и исполнена глубокого смысла.

Я впервые услышал такие глубокие и содержательные слова о Христе и Евангелии. В моей душе родилось чувство глубокого раскаяния о содеянном мною.

Внезапно, точно пелена упала с глаз, в простых словах Евангелия, которое читал лектор, я услышал ответ на мучившие меня вопросы. Жестокий спазм сдавил мне горло, из глаз полились обильные слезы. Весь остаток вечера я проплакал. Не помню, когда я еще плакал так, но до этого момента уже много лет слезы не появлялись в моих глазах. А студенты дружно пели христианский гимн:

Господь, пребудь Ты с нами

И нас веди всегда

Премудрыми путями

К источнику добра.

Дай в мыслях единенье,

В сердцах возгрей любовь,

Дух кротости, смиренья

В нас оживи Ты вновь.

Излей на всех Ты снова

Обильну благодать,

Заставь нас жизнью, словом

Тебя лишь прославлять.

Яви Ты миру чудо,

Единство Ты создай

В Твоих детях повсюду

И мир Твой вечный дай.

Этот вечер стал поворотным пунктом в моей жизни. С лекции я вышел христианином. Началась моя новая просветленная жизнь. Новые силы, неизведанные ощущения ворвались в душу. Уже не скорбь и тоска, но неизреченная радость наполняла душу, давая силы жить, работать, учиться.

«Cue сказал Я вам, да радость Моя в вас пребудет и радость ваша будет совершенна» (Ин. 15, 11).

Вспоминаю слова Б. Паскаля, прочитанные мною когда-то, и осознаю, что это относится теперь ко мне.

«Я отошел от Него. Я от Него бежал, я от Него отрекся, я Его распинал. Да не буду я никогда отлучен от Него!» (Б. Паскаль).

Путь Евангелия и осуществление в жизни заповедей Христа – вот теперь мой путь, моя жизнь!

* * *

МАРЦИНКОВСКИЙ В.Ф. (1883–1970) (биографическая справка)

Владимир Филимонович Марцинковский – выдающийся деятель Христианского Студенческого Движения, ревностный проповедник Евангелия, родился в православной семье, в селе Дерманы Волынской губернии.

Еще будучи студентом, в 1904 году он «обратился ко Христу и нашел в Нем своего Спасителя и Господа»42. С тех пор он неустанно выступал в различных городах России с публичными докладами и лекциями по вопросам этики и религии в духе Евангелия.

По окончании историко-филологического факультета С.-Петербургского Университета «стал проводить свои убеждения на почве педагогики, будучи учителем гимназии (1907–1913)»43.

С 1913 года, по приглашению П.И. Николаи, посвятил себя работе в Христианском Студенческом Движении в России. «Выступал с многочисленными лекциями религиозно-философского содержания в Университете и других высших учебных заведениях Москвы, Петрограда, Киева, Одессы, Самары – причем, обычно устраивал после этих лекций свободный обмен мнениями»44.

С начала революции 1917 года его лекционная деятельность «не изменилась в своем содержании и не сократилась в объеме, наоборот, она еще более возросла вместе с увеличением интереса к вопросам христианства, как среди интеллигенции, так и среди народа вообще»45. Неоднократно выступал на диспутах с Луначарским в Политехническом музее. Блестяще владея ораторским искусством, пользовался большой популярностью у публики.

Принимал деятельное участие в создании Христианских Студенческих кружков в Москве, Самаре, Владимире и других городах. Официально возглавлял Христианский Студенческий кружок в Москве (до 1923 года).

До 25 лет В.Ф. Марцинковский был православным, но затем стал добиваться антиканонических реформ православия, стремясь к сближению его канонов и обычаев с первохристианской общиной. Так, отойдя от православия, он счел для себя нужным принять второе крещение «по вере» в среде баптистов. Отказался он и от военной службы, примкнув этим к толстовцам и некоторым из сектантов. Однако, он не считал себя принадлежащим ни к одной из сект.

«Я хотел бы в духе объединяться со всеми любящими Христа и называться просто христианином», – говорил он сам о себе. В студенческой среде его называли «свободный христианин».

В 1920 году встречался с Патриархом Тихоном, но его реформистские тенденции не получили одобрения Святейшего.

В марте 1921 года был арестован ЧК и пробыл в тюрьме (Таганской и Бутырской) семь месяцев, до октября 1921 года.

20 апреля 1923 года Советским правительством был выслан за границу (в Прагу).

После высылки жил в Германии, Австрии, Франции, Италии, в Монако (Монте-Карло) и в Израиле.

Последние годы своей жизни проповедовал Евангелие среди евреев в Палестине. Умер 20 сентября 1970 года. Похоронен в Палестине на г. Фавор, где у него был домик с участком земли.

Некоторые его труды в различные годы издавались западными изданиями на русском, немецком и французском языках.

* * *

Новые мои убеждения не позволяли мне оставаться в партии. Я уничтожил привезенный из Свердловска (Екатеринбурга) партийный билет и не прошел очередную регистрацию. В то время этого было достаточно, и моя фамилия была вычеркнута из рядов РКП(б).

Вскоре я познакомился с организатором Христианского Кружка в МВТУ Зоей Бездетновой.

Кружок был организован в МВТУ 8 сентября 1920 года тремя студентами – Зоей Бездетновой, Мишей К-м, Митей С. Душой нашего кружка была Зоя Вениаминовна Бездетнова. Она была родом из Углича, училась на втором курсе хим. факультета и была круглой отличницей.

В дальнейшем я стал ее помощником в организации лекций Марцинковского в МВТУ на духовные темы.

Из воспоминаний Зои Вениаминовны

С Николаем Евграфовичем я познакомилась в 1922 году, зимой, на одной из лекций В.Ф. Марцинковского.

Сама я была активным деятелем ХСК и не пропускала ни одного собрания. С Владимиром Филимоновичем я была знакома с 1920 года, со времени моего поступления в МВТУ.

В начале 1921 года В.Ф. был арестован и пробыл в тюрьмах Москвы около семи месяцев. Дважды в неделю я носила ему в тюрьму передачу. Не найдя статьи в законе, по которой его могли бы осудить, власти отпустили его на свободу. На другой же день после освобождения Марцинковский встретился с верующими студентами Москвы. Его проповедь стала звучать с еще большей силой в различных собраниях студенческой молодежи. Через официальные инстанции мы, организаторы Христианского Студенческого Кружка, стали просить о предоставлении в наше распоряжение отдельного здания, и вскоре наша просьба была удовлетворена. На Новинском бульваре нам отдали старый полуразвалившийся особняк...

«Власти предоставили его нам под условием, что мы сами приведем его в порядок, – пишет в своих воспоминаниях В.Ф. Марцинковский. – И мы с Божьей помощью взяли его верою. Мы сами таскали кирпичи, чистили, мазали...

Помогали и специалисты... И наконец, после упорной работы дом был приведен в порядок. Нужда квартирная была так велика, что мы пристроили даже нары под потолком в коридоре для ночлега проживающих в доме студентов».

В этом доме и произошло мое знакомство с Николаем Евграфовичем. Владимир Филимонович читал лекцию «Смысл красоты». Вместе с ним выступал его друг – пианист Глеб Кошанский46, своей вдохновенной игрой прекрасно иллюстрировавший слова Марцинковского о красоте. Студентов пришло очень много. Помещение было переполнено. В самом углу зала на краю скамьи сидел красивый молодой человек в военном френче. Глаза его были опущены вниз, лицо было грустно и задумчиво. После лекции мне нужно было идти пешком на Таганку. Большую часть дороги я шла с группой студентов, живущих в общежитии МВТУ. Среди них был и Николай Евграфович. Миша К. познакомил нас, и Николай Евграфович вызвался проводить меня.

С тех пор он всегда провожал меня после лекций до дома.

Марцинковский очень скоро приметил Н.Е. Пестова и способствовал его деятельности в Христианском Студенческом Кружке.

* * *

Вот что рассказывает сам Николай Евграфович о своей работе в Кружке:

Как-то я был у Ректора МВТУ, чтобы получить разрешение на очередную лекцию В.Ф. Марцинковского – «Цель жизни».

Ректор сказал: «Разрешаю, но чтобы не было никаких прений». На лекции я был председателем. Когда Марцинковский закончил свое выступление, то присутствовавшие на лекции коммунисты потребовали слова для возражений.

Я тогда заявил: «Ректор прений не разрешил, товарищи, разойдитесь!».

Коммунисты возмутились, что им, хозяевам тогдашнего положения, затыкали рот, и стали бурно протестовать. Но я категорически возражал: «Надо слушаться ректора. Товарищи, разойдитесь!».

Беспартийные студенты меня послушались, несмотря на возмущение коммунистов.

Мой неспокойный характер, однако, заставил меня еще раз отвлечься от продолжения учения. В тот год (1921) в Саратовской области был очень сильный неурожай от засухи. Американская организация «АРА» открыла там отделение по помощи голодающим и приглашала русских студентов к себе на работу. Так я уехал в Саратов работать в системе АРА по борьбе с голодом.

К голоду в Саратовской области присоединилась сильная эпидемия сыпного тифа. Некоторые из моих коллег-студентов серьезно болели тифом, но меня он не коснулся...

Страшный голод буквально косил людей... Я стал свидетелем тех ужасов, которые выпали на долю русского человека. Некоторые деревни и хутора вымерли полностью и во избежание эпидемий, так как хоронить погибших было некому, сожжены дотла... Город казался вымершим. На каждой улице можно было увидеть труп умершего от голода и болезней человека. Утром по улицам проезжали особые дроги, на которые собирали трупы, и человек, управлявший лошадьми, сидел на них запросто, как на куче дров – до того это явление стало уже обычным.

По городам и деревням бродили люди-тени, одетые в лохмотья, у которых вместо обуви были на ногах тряпки, обвязанные бечевой... Были случаи людоедства.

С особым чувством я вспоминаю посещение мною общины христиан-студентов, с которыми я познакомился благодаря адресу, данному мне в Москве. Здесь я находил для себя духовную пищу и поддержку.

К концу лета 1922 года голод стал ослабевать. В стране вводилась новая экономическая политика (НЭП).

Глава VIII

Брак с Зоей Вениаминовной. 40 дней в бутырской тюрьме

В конце лета 1922 года я получил письмо от своей будущей жены – Зои Вениаминовны – с советом вернуться в Москву для окончания своего образования.

Я ее послушал, вернулся в Москву, вновь восстановился в МВТУ и стал прилежно учиться, в свободное время посещая собрания Христианского Студенческого Кружка.

Шло время. Зоя Вениаминовна училась на третьем курсе, я – на пятом. Мы все лучше и лучше узнавали друг друга, помогая в учебе и деятельности в кружке. Ко дню моего Ангела Зоя Вениаминовна подарила мне красиво вышитую крестиком закладку для Евангелия, на которой были вышиты слова: «Пойдем за Ним». В этот день мы поняли, что любим друг друга и нас объединяет общая цель – служение Христу.

Вскоре после Рождества 1923 года я сделал Зое Вениаминовне предложение, и мы решили весной повенчаться.

Нашу радость омрачало лишь одно печальное событие – В.Ф. Марцинковскому было сообщено в ГПУ, что он высылается за границу. Одновременно с ним высылались В.Г. Чертков (друг Л.Н. Толстого) и В.Ф. Булгаков (секретарь Л.Н. Толстого).

Как нам рассказывал сам Владимир Филимонович, в ГПУ, куда его неоднократно вызывали, ему сказали, что основным злом, за которое он высылается за границу, была работа и религиозная проповедь среди студентов.

Сразу после Пасхи 1923 года, 20 апреля, Владимир Филимонович выехал в Прагу. До последних дней продолжалось его общение с членами Христианского Студенческого Кружка. Диспуты, лекции, собрания не прекращались ни на день. Прощаясь с ним, мы подарили ему картину, где нарисован странник с посохом в руке, идущий на высокую гору – там, на ее вершине, красуется Прага. Внизу картины была надпись: «Блаженны изгнанные за правду».

Пели гимн «Непобедимое дано нам знамя...»

Непобедимое дано нам знамя,

Среди гонений его вознесем.

Бог нас в удел приобрел Себе вечный

И нам победу дарует Христом.

Выйдем за стан, по Христу Иисусу,

Взявши наш крест, Его смерть возвестим,

Если страдали мы с Ним в этом мире,

То и во славе восцарствуем с Ним.

Радуясь, носим бесчестие мира,

Чтоб исповедывать имя Христа;

На Нем Одном основа упованье,

Песнью хвалы полны наши уста.

Бог даровал нам державную силу,

Ею Христос сатану победил;

Ей Он и в нас совершает победу

Именем вечного Господа Сил.

Наша свадьба состоялась 20 мая 1923 года. Венчание происходило в Вознесенской церкви, известной в Москве под названием «церковь Вознесения на Гороховом поле» (на углу ул. Казакова и ул. Радио) против Елизаветинского института. Церковь находилась недалеко от училища, и многие преподаватели и студенты присутствовали на нашем венчании...

Из воспоминаний Зои Вениаминовны

Николай Евграфович в ту пору был настоящим красавцем-женихом. Многие девушки на него заглядывались. Высокого роста, всегда подтянутый, с военной выправкой, безупречно выбритый (до свадьбы Николай Евграфович брился дважды в день), он производил впечатление на окружающих.

Родственники его меня невзлюбили, считая меня виновницей его внутренней перемены. И действительно, не изменившись внешне, он по внутреннему своему миру представлял совершенно противоположную картину. Отойдя от всех светских развлечений, стал замкнутым и немногословным.

– Зоя нам Колю испортила, он таким никогда не был, – слышалось в кругу тетушек за карточным столом.

– Ну можно ли в наше время быть верующим?!

– Да, можно! Мы верим и готовы умереть за Христа! – но наши слова вызывали лишь скептические улыбки.

Узнав о нашей свадьбе, приехал мой отец – Вениамин Федорович – врач, хирург. Пытался отговорить меня «выходить за чекиста-комиссара». Как могла убедила его, и вот, я слышу во время венчания, как он, стоя рядом, всхлипывает и нервно кашляет таким знакомым мне с детства кашлем.

На мне белое марлевое платье и белые матерчатые туфли – все, что можно было достать в то время. Николай Евграфович в военном френче, галифе и сапогах. Стол нам сделала моя сестра Раиса Вениаминовна. Через весь город на пролетке мы поехали к ней на Крымский вал.

Приехавшие после венца мать и отец благословили нас иконой «Знамения Божией Матери», висевшей когда-то в моей комнате в Угличе. Я не ожидала этого ни от мамы, ни от папы (они были в разводе, и отец имел другую семью в Ярославле) – но вот они стоят вместе, рядом перед дочерью в подвенечном уборе.

На свадьбе отец подвыпил, стал обниматься и целоваться с гостями и кричать «горько». На наших студенческих свадьбах христиан-кружковцев не принято было целоваться, и мы решили соблюдать эту традицию и на нашей свадьбе.

– Что же вы, дочка, не целуетесь? – спросила меня моя мать, – видно не веселой будет ваша жизнь.

– А я, мама, не для веселья вышла замуж!..

Студенты завели граммофон, и мы с Николаем Евграфовичем танцевали вальс.

Мы были молоды, мы были счастливы!

...После свадьбы нам в общежитии выделили отдельную комнату около шести кв. метров. Здесь 18 февраля 1924 года у нас родился первый ребенок Колюша47.

Документальная справка

5 марта 1924 года Н.Е. Пестову было вручено Удостоверение №1384. В этом документе указано, что «им, Пестовым, к 25 февраля 1924 года прослушаны все курсы, исполнены все практические занятия по программе Технологического Отделения Химического факультета Училища (МВТУ) и выдержаны все испытания, согласно чего он имеет звание (квалификацию) инженера».

7 марта 1925 года Н.Е. Пестов поступил на службу в Московское Высшее Техническое Училище в должности научного сотрудника при кафедре технологии минеральных удобрений.

Между тем политическая обстановка в России менялась. В январе 1924 года умер В.И. Ленин. Уже летом 24-го года отношение властей к студентам-христианам резко изменилось. Запрещено было проводить религиозно-философские собрания. Повсеместно закрывались и ликвидировались религиозные кружки и общества.

Христианский Студенческий Кружок в Москве просуществовал до 28 ноября 1924 года и был ликвидирован властями. Дом был отобран. Члены кружка подвергались всевозможным репрессиям. Происходили обыски, аресты, ссылки.

Как-то поздней ночью слышим стук в дверь. За дверью слышен голос коменданта общежития. Открываем... За комендантом стоят трое в кожанках... Предъявили ордер на обыск, затем последовал мой арест. Зою Вениаминовну пощадили, потому что она кормила грудью ребенка.

Сначала Лубянка, краткий допрос, а затем Бутырки. В Бутырках мы48 спали на нарах вместе с уголовниками. Драки, карты и ругань не прекращались ни на минуту. Там же сидели и члены студенческого кружка теософов.

Мы пробыли в тюрьме 40 суток. Были сведения, что нас спасла от высылки Н.К. Крупская – жена Ленина. Она пристыдила своих товарищей, говоря, что они «расправляются с младенцами».

Уведомление о том, что мне присуждено всего 40 дней ареста (а не высылка в дальние края), я получил в день своего Ангела – Святителя Николая. Тюремное начальство, получив извещение, что нам дается всего 40 дней ареста, отделило нас от уголовников в особую камеру с постелями вместо нар. Там мы проводили диспуты с теософами на религиозные и философские темы.

После объявления мне приговора я пробыл в тюрьме еще восемь дней. 27 декабря 1924 года в канцелярии Бутырской тюрьмы мне была выдана справка об освобождении, и вечером я был уже дома с женой и сыном.

Глава IX

Маросейка. Саров и Дивеево. 1925–1926 гг.

Заключение в Бутырской тюрьме имело для меня очень важное и счастливое, особенно в духовном плане, последствие. На нарах я там спал рядом с замечательным человеком К.К. А-м, впоследствии ставшим священником. Он был постоянным и прилежным прихожанином церкви Святителя Николая на Маросейке (храм Николы в Кленниках).

Настоятелем этой церкви был известный своим благочестием старец отец Алексий Мечев, в то время уже старый и больной человек. Духовное руководство в приходе после его смерти перешло к его сыну, о. Сергию Мечеву49.

Духовная жизнь в России в это время была очень сложна и разнообразна. Православную Церковь раздирали расколы. Было несколько основных группировок, в которых мне, молодому христианину, было трудно разобраться. Большинство храмов Москвы находилось в руках обновленцев, во главе которых стоял Александр Введенский (впоследствии обновленческий митрополит). Я в тот период еще не представлял себе той разницы, которая существовала между обновленцами и «Тихоновской Церковью» и посещал те и другие храмы. Так, несколько раз я присутствовал за службой, которую совершал А. Введенский, и слушал его пламенные проповеди. Нужно отдать ему должное – оратор он был блестящий. Трудно было его слушать без слез. Но дела его не соответствовали тому, о чем он говорил в своих проповедях. И в этом мне вскоре пришлось убедиться...

Вернувшись из тюрьмы, я по совету К.К. А-на перестал посещать обновленческие храмы, а стал постоянным прихожанином Маросейской церкви, посвященной моему святому – Святителю Николаю. По благословению старца о. Алексия я стал духовным сыном о. Сергия Мечева, мудрого и благочестивого пастыря. Маросейский старинный храм с небольшой колоколенкой стал вторым моим родным домом. Особая духовная атмосфера, царящая в этом храме, сделала нас, его прихожан, единой духовной семьей. Очень скоро у меня появилось много знакомых, близких мне по духу людей. В храме часто бывали всенощные богослужения, которые продолжались с вечера до раннего утра.

Гражданская служба не мешала моей духовной жизни и деятельности. По благословению моего духовного отца я был в храме кем-то вроде старосты – продавал свечи, ходил с тарелкой, участвовал в церковных собраниях.

Примерно к этому времени относится и мое начало приучения себя к творению так называемой «Иисусовой молитвы»: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня грешного».

Практика ее творения описывается в книжке «Откровенные рассказы странника» Е. Поселянина. Мне передавали, что покойный старец отец Алексий Мечев относился очень одобрительно к практике творения этой молитвы. В нашей суетливой жизни, конечно, невозможно полностью подражать страннику в непрестанном творении этой молитвы. Но у нас имеется вполне реальная возможность, будучи в дороге, на транспорте, засыпая на ночь и т.п., придерживаться практики творения этой замечательной молитвы.

Я не придерживаюсь ее творения в той форме, как ее рекомендует странник. Мне кажется, что Богу более угодно, когда христианин молится не только о себе, но и о ближних и призывает при этом и помощь Богородицы. Тогда форма этой молитвы получается следующей: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, молитвами Богородицы помилуй нас и меня грешного».

На Маросейке, под опытным духовным руководством, совершалось мое становление как христианина, закладывался прочный фундамент истинной духовной жизни.

Чтение духовных книг и общение с такими светлыми личностями, как о. Сергий Мечев, способствовало моему духовному росту и заставляло вновь и вновь переживать всю глубину зла, в которую прежде погружалась моя душа, не освященная молитвой и Таинствами Святой Церкви.

Так я понял, что моя первая исповедь в Церкви, при начале моего духовного пробуждения, была недостаточно полна и глубока.

Тогда я решил принести так называемую «генеральную исповедь» грехов всей прожитой жизни. Я попросил моего духовника принять от меня исповедь за всю мою жизнь...

Выслушав меня и прочтя разрешительную молитву, батюшка сказал: «Больше никогда не вспоминайте свои прежние грехи. Они отошли от вас навсегда!..».

Какую радость я тогда почувствовал... Тяжесть греховного прошлого была с меня снята. Я был счастлив как ребенок. Какая великая благость сообщается душе через таинство исповеди...

Паломничество

По благословению своего духовного отца я со своим другом, тоже духовным сыном о. Сергия Мечева – Колей Иоффе, совершил поездку в Саратов и Дивеево.

Это было в 1926 году, летом. В монастырях были еще монахи и монахини и шла прежняя нормальная духовная жизнь.

Со станции железной дороги мы прошли 60 км пешком до г. Ардатова. Переночевали в Ардатовском женском монастыре и на другой день пришли в Саров.

В первый же день пребывания в Сарове с нами произошел интересный и поучительный случай. Нам отвели место в монастырской гостинице, и после краткого отдыха мы пошли на службу в собор. Коля Иоффе был по национальности еврей и имел типичную для своей нации наружность. Мы вошли в собор и встали невдалеке от входной двери. Неожиданно из притвора появилась грязная и оборванная нищенка. Она подбежала сзади к Коле и резко ударила его кулаками по спине со словами:

– Вон отсюда, жид!

Коля не ожидал удара и чуть было не упал. Болезненный стон вырвался из его губ. У него было хроническое заболевание позвоночника, и спина постоянно болела.

В следующую секунду он, ничего не говоря, повернулся и, увидев перед собой искаженное злобой женское лицо, поклонился ему до земли. Нищенку точно обожгло кипятком. Дико взвизгнув, она побежала прочь.

На другой день, когда мы снова пошли утром в собор к Божественной Литургии, чтобы причаститься Святых Христовых Тайн, мы вновь увидели нашу «знакомую». Едва увидя нас, она устремилась к нам и, плача, поклонилась Коле в ноги.

Вечером того же дня мы пошли просить совета и духовного руководства у известного Саровского старца о. ... . Старец сам не принимал, отвечал через своего послушника. Отстояв большую очередь, я поднялся на крылечко, где стоял послушник – престарелый монах лет семидесяти...

«...Господь принял Ваше покаяние. Идите, живите с миром и трудитесь. Господь во всем вам поможет», – смиренно произнес монах и благословил меня маленькой иконой свв. Кирилла и Мефодия, учителей словенских.

...В дальней пустыне нас принял старец-иеромонах Афанасий. Из его уст мы услышали поучительные рассказы из жизни преп. Серафима и его собственной. Весь его облик был пронизан духом любви и кротости. После беседы старец сам накрыл на стол и пригласил нас на трапезу: хлеб и лук с квасом. Не знаю, чем это объяснить, но более вкусной пищи я в жизни больше не пробовал. Взяв у старца благословение, мы отправились в Дивеево.

В Дивееве мы посетили все святые места и, духовно обновленные, отправились в обратный путь. В то время в Дивееве был блаженный юноша, который пророчествовал о будущей славе Дивеева и говорил, что в свое время Дивеевский монастырь примет мощи преподобного Серафима (которые тогда находились в Сарове). При этом он с восторгом говорил:

– Какие великие торжества будут тогда в Дивееве!

Еще этот блаженный говорил некоторым: «И ты будешь здесь в Дивееве, будешь здесь в это время».

Я спросил его: «А когда это будет?»

Он сердито посмотрел на меня и отошел. Я понял неуместность своего вопроса. По слухам мощи преп. Серафима находятся сейчас (1970-е годы. Прим. сост.) у дивеевских монахинь.

...В 25-м году мы переехали на новую квартиру – маленькую полуподвальную комнатку с кухней и прихожей (Зоологический переулок). Наше тесное, бедное жилье, обставленное убогой, случайной мебелишкой, казалось нам в те времена вполне уютным.

Зоя Вениаминовна успешно окончила училище (МВТУ) и поступила на работу в должности инженера на Московский Алкалоидный завод.

8 сентября 1925 года наша семья увеличилась еще на одного человека. Господь благословил нас рождением дочери Наталии.

...Эти годы были для меня временем интенсивных самостоятельных занятий по богословию, философии и церковной истории. С большим удовольствием читал и изучал произведения русских славянофилов – В. Соловьева, Киреевского, Хомякова и Трубецкого. Книга «Добротолюбие» стала для меня родной и близкой. Такое же светлое впечатление произвела на меня книга о. Павла Флоренского «Столп и утверждение истины». Я неоднократно впоследствии перечитывал это глубокое произведение о Церкви.

...В конце 1926 года, по ходатайству Зои Вениаминовны, ей как ведущему инженеру и ударнице труда была предоставлена от Московского Алкалоидного завода отдельная 3-х комнатная квартира на ул. Карла Маркса (бывшая ст. Басманная). Я вновь стал жить на улице, где прошли годы моей юности. До этого мы и мечтать не могли, что наша семья будет жить в такой просторной и даже шикарной по тем временам квартире. В те годы жилищная проблема в Москве стояла очень остро. Почти все подвергались уплотнению и жили в коммунальных квартирах. А у меня появился свой кабинет, где я мог спокойно трудиться, никого не стесняя...

8 октября 1927 года у нас родился третий ребенок – сын Сергей.

Глава X

Николай Евграфович как воспитатель своих детей

Из воспоминаний дочери

Я помню отца с первых лет моей жизни, т.е. с 1927–28 годов. От папы всегда веяло лаской, тишиной и покоем. Его любили не только родные, но абсолютно все: и соседи, и сослуживцы, и знакомые – все, кто его знал. Он был одинаково учтив как к прислуге, старушке, к простому рабочему, так и к дамам, и своим сотрудникам, и ко всем, с кем имел дела. С манерами джентльмена, сдержанный при любых обстоятельствах, папа редко повышал голос и никогда не выходил из себя. Если ему случалось раздражаться, а детская резвость кого не выведет из терпения, то папа спешил уйти в свой кабинет. Он выходил только успокоившись, помолившись, и тогда только начинал внимательно разбирать наши детские ссоры и жалобы. Папа подолгу беседовал с нами, троими детьми, но вообще, предпочитал разговаривать с собеседником один на один. «Где больше двух – там потерянное время», – любил он повторять пословицу. Отец никогда не уклонялся от нашего воспитания, никогда не отговаривался занятиями и работой и уделял много времени детям, борясь за наши души, как и за свою собственную.

Когда мама меня отстраняла, не желая меня ласкать, я начинала горько и безутешно рыдать. Тут приходил папа, брал меня на руки и утешал меня с бесконечным терпением и любовью. Обычно я долго не могла успокоиться, и отцу приходилось иной раз держать меня на коленях больше часу, а я все продолжала судорожно всхлипывать и прижиматься к папе, как бы прося защиты. «Дай отцу хоть пообедать-то», – обращалась ко мне мама. «Оставь, Зоечка, – говорил отец, – нельзя прогонять от себя ребенка, если он просит ласки».

Помню, как я брала отца за густые бакенбарды и поворачивала молча к себе его лицо, не давая папе смотреть на собеседников. Окружающие нас смеялись и говорили: «Ревнует». «И что это за слово они выдумали? – думала я. – Ведь это мой папа!».

Я была готова просидеть на коленях отца весь вечер. До чего же мне было с ним хорошо! Через ласку отца я познала Божественную Любовь – бесконечную, терпеливую, нежную, заботливую. Мои чувства к отцу с годами перешли в чувства к Богу: чувство полного доверия, чувство счастья – быть вместе с Любимым; чувство надежды, что все уладится, все будет хорошо; чувство покоя и умиротворения души, находящейся в сильных и могучих руках Любимого.

Часто я сладко засыпала на руках отца. Если же сон не одолевал меня, а сходить с рук не хотелось, то папа прибегал к хитрости. Он подзывал старшего брата Колюшу и просил его поиграть у его ног в солдатики. Коля расставлял свои катушечки и кубики, начинал резвиться и манить меня в компанию. Это ему быстро удавалось, и я добровольно спускалась на пол.

Иногда папе все же нас приходилось наказывать, но потом папа всегда просил прощения даже у нас – детей. Мама останавливала отца, объясняя, что непедагогично извиняться перед ребенком, что мы его пример кротости и смирения примем за слабость характера. Строго папа нас никогда не наказывал, а мама говорила: «Дети из тебя веревки вьют!». Но папа отвечал: «Где действует любовь, там строгость не нужна».

Мы очень любили отца. Он ходил с нами гулять, руководил нашими детскими играми, читал нам вслух, объяснял картинки из Библии, брал с собой в церковь. В 4–6 лет мы еще не понимали богослужения, стоять было трудно. Но мы терпеливо стояли, стараясь угодить папе. Мальчики часто спрашивали его: «Скоро домой?». Я спрашивала реже других и этим заслуживала похвалу папы, и он брал меня с собой часто одну. Я не скучала в храме. Я с наслаждением погружалась в свои думы, вспоминала сказки, сочиняла им продолжение. Я мысленно переносилась в дебри лесов, на моря и в горы, которых наяву не видела даже. Мне никто не мешал мечтать в церкви, и я даже жалела порою, что уже пора уходить. Поэтому я всегда просилась сопровождать папу, и он мне не отказывал. Быть в течение нескольких часов рядом с отцом было для меня счастьем, и я не боялась ни тесноты храма, ни трамвайной давки, ни холода зимнего вечера.

В те годы (30–32-й) папа еще ездил по храмам, выбирая то тот, то другой, смотря по тому, где какой священник служит50. Выходные дни тогда не совпадали с воскресными, была то «пятидневка», то «шестидневка».

Ясно помню весеннее холодное утро. Солнце грело еще слабо, огромные камни какого-то большого храма отдавали свой зимний холод и заставляли меня ежиться и дрожать. Церковь была пуста. Где-то вдали слабо звучало бесконечное великопостное чтение. Папа ушел куда-то вперед, а я долго сидела одна около двух-трех чужих старушек. Они посылали меня на улицу погреться на солнышке. Я выходила, с наслаждением вдыхала чистый аромат весны, но холодный ветер пронизывал меня насквозь.

Помню, как папа выходил ко мне, укрывал меня своей одеждой, старался меня согреть и просил потерпеть до конца обедни. Я не протестовала, на душе было так светло и радостно, что этот день я запомнила на всю жизнь.

В последующие годы, когда мы были школьниками, т.е. перед войной, отец уже не ездил ни в какую церковь. Любимые его храмы закрылись один за другим, а оставшиеся где-то папа называл «живоцерковническими» и в них не ходил. Дома иконы тоже попрятали в шкаф, загородили занавесками. Но папа подолгу молился как утром, так и вечером. Мама запрещала нам тревожить отца, говорила, что он отдыхает или занимается. Тогда мы стали подглядывать в замочную скважину: если в комнате был свет, то мы тихо входили и часто заставали папу на коленях с молитвенником в руках. Мама просила отца запираться на ключ, но он категорически отказывался, говоря, что дети всегда должны иметь к нему доступ.

«Не ошибается тот, кто ничего не делает», – гласит пословица. Поэтому и в нашем воспитании родители допускали промахи. Пишу же о том для предупреждения других родителей и для того, чтобы читатели знали, что недавно опубликованные труды Н.Е. Пестова не плод размышлений, а действительно – жизненный опыт51.

Папа сильно баловал нас. По вечерам мы с нетерпением ждали его возвращения с работы, потому что он ежедневно дарил нам что-нибудь, чему мама очень возмущалась. Коле папа дарил новенькие почтовые марочки, мне – художественную открыточку, Сереже – зверюшку из фанеры.

Игрушечные звери стали вскоре, почему-то, все собственностью Сережи. Он аккуратно расставлял их на своей полочке, сосчитать их еще не умел, но ставил так плотно друг к дружке, что сразу замечал, если какой-нибудь игрушки недоставало. «Пустое место!» – кричал он, нервничал и плакал, потому что мы с Колей порой таскали у него зверят и забывали вернуть их, поиграв, на свое место. Сережа был капризным и очень болезненным, страдал отсутствием аппетита. Когда нам давали конфеты, то мы с Колей тут же съедали свою долю, а Сережа свои прятал. У него был свой деревянный ящик, прозванный нами «сундук-рундук». Сережа тщательно обклеивал свой «сундук» фантиками, пестрыми картинками и возил его с собой летом даже на дачу. Наличие этого «сундука» было источником зла и греха, рано обуревавшего наши слабые детские души. «Сундук» не запирался, стоял на полу и был всегда наполнен как свежими, так и засохшими, уже двух-трехмесячными конфетами.

Нам с Колей, естественно, хотелось порой полакомиться, но мы знали, что воровать нельзя, а просить у Сережи бесполезно: он был жаден и лишь изредка оделял нас из «сундука» маленькими частичками конфеток. Мама за это его хвалила: «Он ведь свое вам отдает, добрый мальчик!».

Наличие «сундука-рундука» развивало у Сережи гордость и жадность, а у нас с Колей, с одной стороны, честность (как мы еще воровать не стали!), а с другой стороны – зависть, осуждение и злость на братца: «Скряга, жадюга!» – дразнили мы его. «А вы обжоры, завидующие глаза», – отвечал он нам. Эти пререкания переходили и в драки. Но вскоре (мне было года четыре) родители поручили наше воспитание строгим, но справедливым гувернанткам, а сами ушли на работу. Это подействовало благотворно; мы стали спокойнее, ибо воспитательницы не выделяли никого из нас, но ко всем троим относились ласково и внимательно. Одна из них была с нами год, другая более трех лет, и мы этих женщин очень любили. Они говорили с нами по-немецки, и я к 8-ми годам, как и братья мои, свободно объяснялась на этом языке.

Отец научил нас читать наизусть молитвы очень рано. Именно «читать», но не молиться, ибо молитва есть возношение ума и сердца к Богу. А умом своим мы еще были не в состоянии понять что-либо о невидимом Боге, сердца же наши были уже не чисты, но запятнаны греховными чувствами гнева, зависти и т.п. По утрам и вечерам нас ставили пред образами, но эти минуты вряд ли приближали нас к Богу. Я осуждала братьев, что они торопливо и небрежно произносят молитвы, а Сережа вообще-то еще сильно картавил и лучше читать не мог. Коля, наоборот, будто хвалился правильностью произношения и тем, что мог оттараторить все, как скороговорку. Меня это возмущало. Я читала медленно, с чувством, что ребят раздражало. Каждый из нас читал положенную ему молитву. Но если кто-нибудь замечтается, то другой возьмет и прочтет вслед за своими и «чужую» молитву. Так я вслед за тропарем мученице Наталии спешила прочесть и тропарь преподобному Сергию. Очнувшись, Сережа набрасывался на меня с ревом и слезами: «Она мою молитву прочла!». Мама с папой его успокаивали: «Ну прочти и ты». «Нет, – плакал малыш, – она уже прочла! Как она смела! Это мой святой!». Напрасно родители пускались в объяснения, что любому святому может молиться каждый, до нас теория еще не доходила, и я ликовала: «Зевай, зевай больше», – дразнила я братца. Родители заставляли нас насильно целоваться, но от этого чувства в душе менялись ненадолго. Так еще до семилетнего возраста сатана спешит удалить от Бога неразумные детские души. Но как мать, так и отец боролись за наши души, угождая Богу: мама делала необычайно много добра несчастным, бедным людям, а отец не разгибал колен и усердно клал поклоны, вымаливая у Бога спасение не только своей душе, но и спасение детских душ, вверенных ему Господом.

Одна из первых наших нянек – Маргарита Яковлевна – была немкой. Справедливая, но очень строгая, она била нас по рукам, если мы дрались, и очень скоро приучила нас к сдержанности и дисциплине. С мая месяца по сентябрь включительно мы жили с Маргаритой на даче в лесистой Загарянке, родители приезжали к нам только на выходные дни, которые в те времена не совпадали с воскресеньем. К Маргарите часто приезжал ее родной дядя, пастор реформаторской церкви, приезжали и другие «братья и сестры», как сектанты зовут друг друга. Они пели чудесные гимны, слова звучали ясно и были доступны детскому пониманию.

Царство Небесное складывалось в нашем детском воображении, как милая Отчизна, влекущая к себе душу.

Эти слова соответствовали нашей жизни, ибо мы проводили дни в долгих прогулках по лугам и лесам, усыпанным цветами и изобилующим ягодами и грибами. Когда наступала пора возвращаться в темную московскую квартиру, лишенную солнца, из окон которой видны были одни только каменные стены, я горько плакала. Я с братцами сидела на телеге, нагруженной вещами; лошадка тихо шла по узкой лесной дороге, ветви деревьев задевали наши головы, окропляя нас холодной росой. А вдоль дороги изо мха на нас смотрели шляпки белых грибов, блестящих от дождя. Сколько радости доставляли нам в прошлые дни эти грибы, а тут мы ехали мимо них, обливаясь слезами! За телегой шли мама и гувернантка. Мне подали огромный белый гриб, и я всю дорогу целовала его.

Наступила зима. Мы не заметили, как исчезла Маргарита Яковлевна. Но однажды вечером в столовой появилась грустная, сдержанная и тихая Варвара Сергеевна – бывшая графиня Бутурлина. Мы, дети, встретили ее приход открытым бунтом. Узнав от мамы, что у нас опять будет гувернантка, мы кинулись искать поддержки у папы. Дверь к нему была заперта, и мы осаждали ее долго, стуча в дверь каблуками, кулаками, сопровождая стук криком и плачем. Папа долго не отворял, видно молился, но потом вышел к нам и с трудом нас успокоил, уговорив подчиниться судьбе. Однако, когда Варвара Сергеевна начала нас водить на прогулки в сад, братья мои убегали от нее и держались поодаль. Я тоже сначала дичилась новой воспитательницы, но она скоро покорила мое сердце интересными рассказами. Она посылала меня за мальчиками, и я звала их, доказывая, что «тетя Варя» не злая, что она знает много чудных историй. Сначала за мной последовал Сережа, потом пришел и Коля, ворча себе под нос и называя меня изменницей. Вскоре мы привыкли к тете Варе и любили ее не меньше, чем родителей.

Глава XI

Арест Зои Вениаминовны

Тяжелым испытанием для меня явился арест Зои Вениаминовны.

Это случилось в 1930 году, когда немцы Поволжья оставили свои земли в России и все приехали в Москву хлопотать о выезде в Германию.

Из их среды мы пригласили как воспитательницу наших детей девушку Маргариту Яковлевну. Зоя Вениаминовна в то время работала как инженер на фармацевтическом заводе, а дома оставалось трое наших детей возрастом от 3-х до 8 лет со старушкой, бывшей монахиней Спасо-Евфимиевского монастыря в Суздале (все монастыри к этому времени были закрыты)52.

Вскоре все приехавшие из Саратовской области немцы были арестованы, и в их числе и наша Маргарита Яковлевна. Так как все письма к немке посылались через Зою Вениаминовну, то этого было достаточно и для ее ареста. Все арестованные были отправлены для разбора дела в Самару, а затем перевезены в Ульяновск.

После ареста супруги я сам поехал вначале в Самару, а затем в Ульяновск хлопотать через прокуратуру об ее освобождении. Дома с детьми оставались моя сестра и старушка-монахиня.

Это происшествие заняло около 2-х месяцев напряженной жизни, пока жена не была освобождена.

Из воспоминаний дочери

Как арестовали маму, мы не слышали. Мы проснулись утром, и как обычно около нас была тетя Варя и «бабушка» – монахиня Евникия, прожившая в нашей крохотной кладовой целых 27 лет. Вечером отец пришел с работы и сказал нам, что мама уехала к дедушке, который заболел. Нас только удивило внимание, которое с того дня стали нам оказывать наши тетушки – Раиса Вениаминовна и Зинаида Евграфовна, приходившие с того дня к нам чуть ли не ежедневно. Меня они начали учить держать иголку, а на Рождество они устроили нам елку, даже позвали к нам знакомых ребятишек. В праздничный вечер я только сожалела, что с нами нет мамы, потому что нас не переодели в парадные матросские костюмчики, и мне при гостях было стыдно за свои дырявые локти на красной кофточке.

Однажды утром почтальон принес открытку на имя Коли. Брату подходил седьмой год, и он с интересом начал разбирать незнакомый почерк. Вдруг появился папа, выхватил у Коли открытку и скрылся в своей комнате. Мы стояли, как ошеломленные, но нас уговорили не плакать, потому что «папа весь задрожал, по-видимому, очень взволновался открыткой», – объяснили нам взрослые. Папа вышел минут через 20, уже одетый в дорогу и с чемоданом в руке. Он коротко сказал Варваре Сергеевне, что едет в Самару, искать жену, ибо в открытке было написано: «Дорогой Коля, твоя мама едет поездом в Самару. Шура».

Мы, дети, по-прежнему ничего не поняли. Только 16 марта, когда мама вернулась домой после трехмесячного ареста, мы узнали из ее рассказов о следующем.

Маму арестовали ночью. Собрав вещи в дорогу, супруги сняли образ, и мать благословила им спящих детей. Потом супруги, прощаясь как бы навеки, поклонились друг другу в ноги, обнялись и со слезами целовались. Видя эту трогательную сцену, дворник и комендант, присутствующие как понятые, опустили головы и тоже заплакали.

Квартиру тщательно обыскивали, ворошили белье, постели, но никто не знал, что ищут. В темном коридоре стоял чемодан и корзина с вещами Маргариты Яковлевны. «Чьи это вещи?» – спросил милиционер. «Нашей прислуги, которая уже ушла».

Приоткрыли чемодан. «Аккуратность просто немецкая! – восхитился сыщик. – Жалко такой порядок портить!». «Да, она немка была», – подтвердила мама. «Так это вещи не ваши, нечего их и перебирать», – решил чекист и захлопнул чемодан. «Бог спас нас», – рассказывала впоследствии мама. Если бы развязали стопочки белья, перевязанные ленточками, то нашли бы всю переписку с Германией тех немцев Поволжья, которые собирались бежать из СССР, как евреи бежали из Египта. Но на границе эти немцы были задержаны, а во главе их стоял пастор – дядя нашей Маргариты. И все письма шли к нему через Маргариту, а посылались на наш адрес, на имя Зои Вениаминовны Пестовой.

Маму поместили сначала в камере Бутырской тюрьмы. Холодная, грязная, тесная и вонючая камера не так угнетала ее, как полное неведение о судьбе своей семьи и незнание, за что она арестована. На допросах ее спрашивали о родных, об образовании, об отношении к заводу, который она очень любила, т.к. была энтузиастка своего дела, спрашивали ее о знании немецкого языка, который она совсем не понимала. Зоя Вениаминовна со слезами умоляла сообщить ей о муже и детях, но получала такие ответы:

– Муж сидит, дети в детдоме.

– За что же!?

– Скажите сами.

Мама рыдала, терзалась сердцем и мысленно умоляла Пресвятую Деву заступиться за ее семью. Настрадалась моя бедная мамочка. Голодный паек и вши не так ее мучили, как безнравственное общество воров и скверные анекдоты женщин. Тогда она взяла инициативу в свои руки. «Я доказала им, как мелки и пошлы их интересы, я показала этим падшим людям, как прекрасен мир, какая есть художественная литература, как интересна история. Я рассказывала без устали и о царевиче Дмитрии, нашем углическом чудотворце, и о Борисе Годунове, и об Иоанне Грозном, о Петре I и о «Братьях Карамазовых» Достоевского, и о Евангелии, и всём, всём, что знала, чем горело мое сердце, – говорила мама. – Меня слушали, затаив дыхание. Сочувствуя этим темным людям, я легче переносила свое горе».

В одной камере вместе с мамой сидела молодая идейная партийная работница из райкома – некая Шурка, как она себя сама называла. «У меня голова ленинская», – хвалилась она формой своего черепа и хлопала себя по затылку. Но до ленинского ума ей было далеко. Шурку посадили за следующее, как она сама рассказывала:

«Я выросла в городе и не имела ни малейшего понятия о сельском хозяйстве. Всей душой преданная Советской власти, я быстро продвинулась и заняла высокое место в райкоме как крупный партийный работник. Последней весной (а это был период коллективизации сельского хозяйства) в райком пришла жалоба, что крестьяне одного села отказались выезжать в поле и засеивать землю. Меня послали выяснить это дело и наладить посев. Я приехала из города как представитель власти, созвала крестьян и спросила:

– В чем дело? Почему не засеиваете поля?

– Нет посевного, – слышу.

– Покажите мне амбары.

Открыла ворота сараев. Гляжу – горы мешков.

– А это что? – спрашиваю.

– Пшено.

– Завтра чуть свет вывезти его отсюда в поле и посеять! – прозвучала моя команда.

Мужики усмехнулись, переглянулись между собой.

– Ладно! Сказано – сделано! – весело откликнулся кто-то. – За работу, ребята!

Я торжествовала: «Послушались. Видно голос у меня внушительный!».

Подписав бумаги о выдаче пшена крестьянам, я спокойно легла спать. Проснулась я поздно, позавтракала, пошла к амбарам: «Работают ли?». А в сарае уже пусто, вывезено все под метелочку. К вечеру назначаю опять собрание. Народ сходился веселый, подвыпивший, где-то гармонь играет, частушки поют. «Почему гуляют?» – недоумеваю я. Наконец пришли мужики, смеются.

– Ну как, пшено посеяли? – спрашиваю.

– Все в порядке, – отвечают, – распорядитесь, завтра что сеять?

– А что у вас во втором амбаре?

– Мука! Давайте завтра ее сеять! – хохочет пьяный мужик.

– Не смейтесь, – говорю, – муку не сеют!

– Почему не сеют? Раз сегодня кашу сеяли, значит завтра и муку сеять будем!

Меня как обухом по голове ударило.

– Как кашу сеяли? Да разве пшено – каша?

– А вы думали – посевное?! Ободранное зерно – это каша, а вы распорядились ее в землю сеять.

У меня все в глазах помутнело. А тут гудок – черный ворон за мной подъезжает. Вот и попала я в тюрьму как вредительница. А что я понимаю?».

Вот эта-то молодая Шурка оказалась предоброй душой. Она от всего сердца расположилась к Зое Вениаминовне и взялась отослать сыну Коле открыточку о судьбе его мамы.

Когда поезд остановился в Самаре, было около десяти часов вечера. Николай Евграфович спрыгнул на занесенный снегом полупустой перрон. Поезд ушел, воцарилась тишина, немногочисленные люди быстро исчезали. Мороз крепчал, сверкали звезды.

«Куда идти? Где искать жену?» – думал он.

«Скажите, пожалуйста, как найти тюрьму?» – этот страшный вопрос, звучавший на темных, пустынных улицах, наводил на людей ужас, и редкие прохожие спешили отмахнуться и скрыться от высокого, крепкого мужчины с пушистой черной бородой, какая была тогда у него. Он был легко одет; мороз давал себя знать. Николай Евграфович скоро понял, что надо искать ночлег, чтобы не замерзнуть и не попасть в руки плохих людей в чужом, незнакомом ночном городе. Окоченевшие ноги вязли в глубоких сугробах пушистого снега; огни в домах угасали, город засыпал; кругом царила мертвая тишина; прохожих не стало.

Отец горячо молился. Привожу с его слов: «Я прочел трижды тропарь преподобному Серафиму и решил, что пойду на огонек в третий по счету дом». Постучался. Дверь отворила приветливая старушка и любезно пригласила войти и обогреться. Он извинился, что побеспокоил хозяев в поздний час, вошел. Его усадили к самовару, который весело пищал на столе, покрытом белой скатертью. В углу висели иконы, под ногами лежали теплые половики, в комнате было уютно и чисто. Хозяйка пила чай со своими двумя взрослыми дочерьми, которые напоили незнакомца горячим чаем и принялись расспрашивать гостя о цели его посещения. Он откровенно рассказал, что приехал искать свою жену, арестованную два месяца назад и переведенную в Самару. Сказал, что дома у него остались трое маленьких детей, что жену его зовут Зоей.

– А как зовут ваших детей? – живо спросила одна из девушек.

– Коля, Наташа, Сережа.

– Так благодарите Бога за то, что Он вас привел в наш дом! – воскликнула девушка. – Я работаю медсестрой в тюремной больнице, и у меня в палате лежит ваша жена, которая постоянно вспоминает о своих детях. Да не беспокойтесь, она чувствует себя неплохо, кашляет. Она изболелась сердцем о доме. Пишите ей скорее письмо, завтра я принесу вам ответ от жены.

Николай Евграфович кинулся на колени перед иконами и громко зарыдал от радости, что нашел жену.

Медсестра указала отцу, по какой тропке ему надо будет утром пройти, чтобы жена могла его увидеть через окошко. И он несколько раз, будто ожидая кого-то, медленно прошелся под окнами больницы. Супруги увидели друг друга. «Сердце мое сжалось», – рассказывала мама, – ведь мороз-то был 30 градусов, а на ногах у мужа были только легкие штиблеты и даже без шерстяного носка!».

Но ему было не до простуды. (Он от этого никогда не болел). Папа проявил инициативу, связался со следователем и прокурором и выяснил, в чем дело. Он пробыл в Самаре дня три, ежедневно переписывался с супругой, и уехал в Москву успокоенный, ибо было доказано, что мама арестована по недоразумению, не имеет с немцами никакой связи и скоро будет отпущена. А любезная медсестра обещала папе держать больную в больнице как можно дольше, ибо кашель у нее не проходил, хотя после свидания с мужем она чувствовала себя хорошо и повеселела. Энергичная и изнывающая от безделья, мама взялась топить в больнице печки, перештопала все больничное белье, даже вышила мне платье. Она выдергивала нитки из сурового полотенца и этими нитями расшила множество полос ришелье и мережки, разными рисунками, сверху донизу, сделав мне нарядное белое платье. Мама часто рассказывала мне про тюрьму, причем всегда благодарила Бога за посланное ей испытание.

Глава XII

Научная и педагогическая работа. (1923–1941 гг.)

Еще не окончив своего образования в МВТУ, я по рекомендации моего руководителя, академика Э.В. Брыцке, был зачислен сотрудником Научного Института по Удобрениям. где преподавал и вел исследовательскую работу...

Тотчас же по окончании МВТУ я стал помогать академику Э.В. Брыцке в качестве ассистента и около 1928–29 годов стал вести технико-экономические расчеты при кафедре минеральных удобрений и затем читать доцентский курс по технологии азотных, калийных и сложных удобрений. Из МВТУ перешел с хим. факультета во 2-й МХТИ. а затем в Военную Академию Химической Защиты Красной Армии им. К.Е. Ворошилова, где в должности зав. кафедрой калийных солей проработал до октября 1933 года.

С осени 1933 года оставил Военно-Химическую Академию и до осени 1937 года преподавал в МХТИ им. Менделеева, где читал курс, руководил дипломным проектированием и дипломными работами по специальности «технологии минеральных удобрений». Помимо указанной педагогической работы я читал эпизодические лекции и циклы на предприятиях для инженерно-технического персонала (в Бобринах, на Воскресенском химкомбинате), преподавал в Высшей Академии комсостава промышленности и руководил аспирантами НИУ.

...Мои научные работы посвящены термическим процессам переработки фосфатов на удобрения, комбинированным и сложным удобрениям, методике анализа удобрений, методам расчета, обследованию установок, технологии чистых и технических фосфатов и др.

Будучи на работе в НИУ, принимал участие в работе опытных установок на заводах и обследовании производственных установок (Черноречье, Константиновский химический завод).

В последнее время (начало 40-х годов – сост.) работал над методикой научно-исследовательской работы (написал ряд статей и книгу), над получением магниесодержащих удобрений и определением физико-химических свойств в удобрениях. Всего имею около 160 научно-исследовательских работ, монографий и статей.

В 1931 году получил премию за научные труды от Комитета по химизации...

В 1933 году был премирован ударной грамотой в НИУИФ, и в 1935 г. в МХТИ. им. Менделеева.

В ноябре 1934 года утвержден ВАК в звании профессора по кафедре минеральной технологии.

11 мая 1935 года утвержден ВАК в ученом звании действительного члена института НИУИФ по специальности «Химическая технология».

С 1935 года по 1937 год состоял председателем программно-методической комиссии ГУУЗа НКТП по Химическим ВТУЗам».

Выписка из трудовой книжки

Сведения о поощрениях и награждениях


1923 г., 4 ноября «За лучшее выполнение работ в ударном порядке премирован почетной грамотой». Приказ по НИУИФ №165-а
1936 г., 16 февраля «За выполнение имеющих большое практическое значение исследований 22 различных слежавшихся удобрений сверх плана, объявляется благодарность». Приказ по НИУИФ №34
1936 г., 2 мая «За выполнение оригинальной и методически важной работы объявляется благодарность». Приказ по НИУИФ №69

Моя работа в Менделеевском институте закончилась конфликтом с общественностью.

Шел 1937 год. Почти ежедневно на страницах центральных газет помещались сообщения о процессах над «врагами народа» – видными государственными и партийными деятелями, представителями советской науки и интеллигенции.

«В Москве мучительно воспринимали арест того или другого человека, в невиновности которого были убеждены», – писал о тех годах в своих мемуарах И. Эренбург.

Я не присутствовал ни на одном собрании, где выступили бы люди, протестуя против расправы с товарищами, в невиновности которых они не сомневались... Мы видели, как арестовывают людей, никогда не примыкавших ни к какой оппозиции, верных приверженцев Сталина или честных беспартийных специалистов. Народ окрестил те годы «ежовщиной».

В те годы, по словам того же И. Эренбурга, чтобы выжить, нужно было «жить, сжав зубы, и научиться одной из самых трудных наук – молчанию»53.

Но были мужественные люди, которые находили в себе силы сказать «нет» тому, что творилось вокруг них. Эти люди заплатили смертью за свое мужественное поведение.

...Тухачевский, Постышев, Эйхе, Брюханов, Рудзутак... Да всех разве перечтешь. Среди них были и те, кого я лично знал в годы революции и гражданской войны.

Да, выступить в те годы против официальной линии, так сказать нарушить «молчание», было равносильно подписанию себе смертельного приговора.

И, тем не менее, мне пришлось это сделать при следующих обстоятельствах.

В Менделеевском институте я работал на кафедре проф. Н.Ф. Юшкевича, под его непосредственным руководством. Это был талантливый ученый-химик, оказавший большое влияние на развитие отечественной химической школы. Именно по его представлению я был утвержден ВАК в звании профессора.

В апреле 1937 года зав. кафедрой проф. Юшкевич был арестован ГПУ, потом освобожден, а затем снова арестован. В связи с этим аспиранты потребовали провести собрание кафедры, чтобы выяснить, что вредного было в педагогической деятельности «врага народа» Юшкевича.

Как старший на кафедре, я должен был председательствовать на собрании. Открыв собрание и взяв себе слово, я высказался за то, что необходимо пока подождать осуждать Юшкевича до разбора его дела в ГПУ и официального уведомления об этом руководства института. Это противоречило мнению молодых и горячих аспирантов.

– Профессор, – сказала мне одна девушка, – неужели Вы не понимаете, что ГПУ не ошибается?!

Мне ничего не оставалось делать, как уйти с собрания кафедры, передав председательство одному из доцентов...

Через несколько дней, придя на работу, я увидел, что люди стараются как бы не замечать меня. Виновато улыбаясь, прячут глаза и стараются со мной не разговаривать. Было обидно и больно за них, но я старался работать, как будто бы ничего не произошло. Неделю спустя, придя на работу, я получил приглашение зайти в отдел кадров, где мне вручили выписку из приказа № 168 по Московскому Химико-Технологическому Институту им. Менделеева.

Приказ

Профессор кафедры основной химии Пестов Н.Е., как не получающий учебно-преподавательской нагрузки (часов) с пересмотром штатов на 37–38 уч. год, освобождается по МХТИ с исключением из штата с 1 июля 1937 года.

Основание: распоряжение тов. Маслова.

Через несколько дней после увольнения из МХТИ им. Менделеева я был освобожден от председательствования в программно-методической комиссии ГУУЗа по химическим ВТУЗам.

Но у меня еще оставалась работа в научно-исследовательском институте по удобрениям (НИУИФ). Положение мое было очень серьезным. Почти ежедневно, скорее еженощно, я ожидал ареста. Считаю, что только по молитвам моих детей, жены и духовного отца я в то время не был арестован и остался жив.

Прошло два года. Летом 1939 года совершенно неожиданно для себя я получаю по почте письмо следующего содержания:

«Многоуважаемый Николай Евграфович!

Сообщаю, что Вы единогласно избраны на заседании Совета 16/VI-39 г. заведующим кафедрой химической технологии нашего института. Прошу по получении сего зайти в институт.

Зам. директора проф. Шлифштейн».

На бланке стоял исходящий номер и штамп Московского Иженерно-Экономического Института им. Серго Орджоникидзе.

«Недоразумение какое-то, – подумал я, – этого не может быть!».

Но бумага передо мной, и это не галлюцинация...

На другой же день я был в институте и принимал поздравления от своих будущих сослуживцев.

С 1 сентября 1939 года я приступил к работе в МИЭИ.

В документах Николая Евграфовича сохранились документы, подтверждающие его работу в МИЭИ. В одном из этих документов говорится:

«Профессор Н.Е. Пестов зачислен по конкурсу в МИЭИ на должность заведующего кафедрой химической технологии с 1 сентября 1939 года и работает непрерывно на этой должности по настоящее время. Помимо того, с декабря 1942 г. по октябрь мес. 1943 г. состоял деканом химического факультета. С октября 1943 г. состоит заместителем директора по научной и учебной работе...».

...На базе моих научных исследовательских работ я написал докторскую диссертацию «Физико-химические свойства порошкообразных и зернистых продуктов химической промышленности». После защиты этой диссертации в январе 1941 года в Академии Наук СССР я получил степень доктора химических наук и был утвержден в этой степени приказом ВАК.

Моя диссертация размером в 15 печатных листов была напечатана отдельным выпуском Издательством Академии Наук СССР; в 1947 году мой брат Владимир Евграфович, живший в эмиграции в Болгарии, узнал обо мне, посетив в Габрове выставку работ Российской Академии Наук.

Глава XIII

Николай Евграфович в 30-е годы

Из воспоминаний дочери

Когда нам было лет 10–12, папа иногда собирал нас по вечерам для духовного чтения. Обычно это было перед вечерней молитвой. Отец читал нам сам вслух Евангелие, объяснял притчи, указывал, как надо в жизни руководствоваться Священным Писанием. Папа читал нам жизнь святых и произведения Поселянина. Но он делал, как мне думается, ошибку в том, что в эти часы нам разрешалось жевать мягкие булочки, бутерброды, даже заниматься рукоделием. Мама учила меня шить, ребята что-то вырезали и клеили, наше внимание к словам отца рассеивалось. К сожалению, эти вечера продолжались только года 2–3, потом нам стало некогда, появилось много уроков, часто кто-нибудь болел, а папа ездил в командировки, или у него были вечерние часы в институте. Папа часто тяжело страдал приступами бронхиальной астмы. Мама всегда очень переживала его болезнь и пугала нас словами: «Умрет отец – я вас на одном черном хлебе буду держать!». Тогда мы – дети – начинали прилежно читать акафисты святым. Смысл текста был нам далеко неясен, но мы твердо верили, что святые нас слышат, и Бог исцелит нашего дорогого папочку. Мама научила нас молиться от души и своими словами. Когда папа болел или задерживался на работе, мама вставала с нами и горячо выпрашивала у Бога благополучие нашему семейству. Для меня это был пример настоящей искренней молитвы. Мы повторяли за матерью простые, понятные слова, обращенные к Богу: «Господи, дай папе нашему здоровье!». Поклон. «Господи, сохрани нашу семью от беды!». Поклон. Или: «Господи, прости нас, прими за все наше благодарение».

Мама жила под вечным страхом. Она боялась несчастного случая на улице, боялась ареста, боялась, что донесут о том, что мы верующие, боялась, что их уволят с работы. Однажды произошел следующий случай, характерный для того времени.

Отец мой, Николай Евграфович, около двух суток ехал в пассажирском поезде, возвращался в Москву из длительной командировки. В одном купе с ним ехало трое грузин. Они играли в карты, шутили, рассказывали анекдоты и выпивали. Папа не принимал участия в их веселье. Он тихо лежал на второй полке и молился. Грузины звали его в свою компанию, приглашали и в ресторан, но он вежливо отказался, ссылаясь на нездоровье.

Один из попутчиков не выдержал его молчания, вспылил и сказал: «Вы, наверное, враг народа, потому что вы не вступаете в наш разговор, видно, боитесь выдать себя. Погодите, мы до вас доберемся: вот приедем в Москву и сдадим вас на руки соответствующим органам».

Отец не смолчал, но сказал, что его оскорбляют их подозрения. Ведь он просто устал и болен, так зачем же его тревожить? Однако грузин не унялся: «Пусть проверят, что вы за личность», – грозил он.

Сердце отца дрогнуло, ибо с ним была его Библия. Он боялся, что его станут обыскивать и, найдя Библию, донесут на работу о его мировоззрении. Но Бог услышал его. Один из попутчиков оказался порядочным человеком. Когда его приятели вышли, он шепнул: «Не беспокойтесь. Я сумею напоить подлеца перед самым прибытием в Москву. Я уложу его спать, а вы, не теряя ни минуты, поспешите выйти из вагона и удалиться».

Отец поблагодарил грузина и последовал его совету. Поезд прибыл в Москву около десяти часов вечера. Была морозная зима, я с мамой ожидали поезда на перроне, ибо получили от отца телеграмму с номером вагона. Пропыхтел паровоз, поезд остановился. И первым, кто выскочил из вагона, был мой дорогой папочка. Я кинулась было к нему на шею, но он (впервые в жизни) тут же меня отстранил, кивнул маме и быстро, чуть не бегом, зашагал по перрону. Мы с мамой, ошарашенные его поспешностью, еле за ним поспевали. Мы влетели в первый попавшийся трамвай, огляделись и перевели дух. Полупустой вагон загремел и тронулся. Тогда папа шепнул: «Слава Богу! Кажется мы одни, меня не преследуют».

В те годы родителям приходилось тщательно скрывать свои убеждения. Иконы стояли в книжном шкафу или за занавеской. Родители опасались ходить даже в дальние храмы. Закрылись несколько церквей, куда мы раньше ходили, были арестованы священники, посещавшие наш дом. Оставшиеся священники скрывались и тайно совершали требы по квартирам своих духовных детей.

Папа и мама ездили куда-то, не говоря даже о том нам, а иной раз и в нашу квартиру собирались для богослужения какие-то незнакомые люди. Это было торжественно и таинственно. Накануне убирались, обсуждали обед, готовили. Нас предупреждали, просили быть серьезными и никому ничего не рассказывать.

Батюшка располагался в кабинете папы. Еще до рассвета к нему спешили на исповедь его осиротевшие духовные дети. В темном узком коридоре у двери кабинета толклись плачущие старушки, а мама с предосторожностью отпирала сама дверь, впуская только тех, кого ждали. Утром служили Литургию, во время которой пели, как комарики жужжат. Говорили друг с другом только шепотом, многозначительно переглядываясь, всхлипывали и глубоко вздыхали. Мы, дети, смотрели на все это с удивлением.

Сестра отца – тетя Зина – работала в Ленинской библиотеке и в изобилии снабжала нас увлекательной переводной художественной литературой. Мы с Колей часто выходили из подчинения родителей и ложились спать очень поздно. Дождавшись, когда взрослые уснут, вновь включали свет и еще долго читали.

Утром папе приходилось по несколько раз приходить к нам и будить нас в школу, мы с Колей никак не могли проснуться. Папа всегда будил нас, а потом и внуков, с бесконечным терпением и кротостью. Ярко помню такую картину: Сережа уже ушел; я поспешно надеваю пальто и соображаю, что мне придется бежать проходными дворами, чтобы не опоздать на уроки. Заглядываю в столовую. Там Коля еще лежит, зарывшись в подушки, с градусником под мышкой, а мама натягивает ему уже чулки. Папа ползает на коленях около дивана, стараясь ручкой зонта извлечь откуда-то Колины ботинки.

Мы с Колей постоянно что-то теряли, наши книги и тетради находили под кроватями. Коля не тянулся к школе, в младших классах ему было скучно. Он охотно пропускал занятия, не был самолюбив и не переживал недовольства учителей и вопросов ребят: «Почему ты не пионер?». А отличниками учебы были мы все трое. Я переживала свое «непионерство», но без обиды на родителей, а как добровольное мученичество первых христиан, о которых я тогда читала. Я просила у папы разрешения объяснить всем, что я верующая, я даже часто забывала снять крестик, и его у меня школьники видели. Папа запретил нам упоминать в школе о вере, говоря, что за наше религиозное воспитание его могут снять с работы. «Вот ты не хочешь страдать, а детей заставляешь», – говорила мама. «Пусть молчат», – отвечал отец. Но молчать, имея ответ, дело трудное. Молчание доказывало, что мы или не знаем, что сказать в свое оправдание, или слов не подберем для выражения своих мыслей, или мы просто упрямы и глупы.

Представляться такими – это подвиг юродства, а легко ли взять его на себя тем, кто привык к похвале и любит, чтобы им все восторгались? У меня, как и у Сережи, была детская гордость, побороть которую было очень трудно. В такие моменты, когда на нас «наседали», родители просто не пускали нас в школу, отчего Сережа плакал: «Я на вас директору пожалуюсь», – как-то сказал он родителям.

Но зима кончалась, наступало красное лето, которое всегда сближало нас с отцом. Он проводил с нами все свои отпуска, играл с нами в теннис, в крокет, в волейбол, учил плавать, катал нас на лодке. Папа сочинял детские игры, я с интересом их оформляла, и несколько игр даже было издано «Детгизом». Папа получал за эти игры большие деньги, так что мама называла их в шутку «вторая зарплата». Зимой папа ходил с нами на каток и даже сам катался на коньках. В дни наших Ангелов и на Рождество у нас устраивали праздники, и в гости приходили дети знакомых верующих людей. Одноклассников никогда не звали, потому что надо было скрывать нашу веру. Вообще, знакомые посещали наш дом постоянно, друзей было много, а с некоторыми семьями мы даже проводили вместе лето на дачах. Но торжественный стол для гостей родители собирали только два раза в году: в декабре в день Св. Николая (именины папы) и под Новый год (именины мамы). Вина в доме у нас даже в эти дни не бывало, и мы не имели понятия, что такое тост или рюмка. В гости мы не ходили. Мама пекла пироги, а в остальном на стол подавались лишь сладости и чай, а на Пасху кулич и Пасха из творога. Мы, дети, другого уклада жизни не видели и считали, что так должно быть.

Вообще, аскетическое, покаянное настроение Николая Евграфовича накладывало на семью свой отпечаток. Взрослые беседовали лишь на религиозные темы; папа никогда не смеялся, и если б не шум и гам от веселого Коленьки, то в доме было бы грустно. Мама порой тяготилась этим вечным постом, ей хотелось куда-нибудь «выйти», и она обижалась на мужа за то, что он ее не провожал. Однажды они пошли вместе к знакомым на какой-то семейный праздник, но быстро вернулись и с ужасом вспоминали о веселой светской компании, к которой они оба никак не подходили.

Мама сочувствовала настроению отца, но жалела его организм и часто горячо протестовала против постов и подвигов «самоумерщвления», как она называла папин стол. Маме было обидно, что он отказывался от вкусных блюд, потому что они были мясные. Помню, что часто мама чуть ли не со слезами умоляла отца выпить молока или поесть чего-нибудь сытного, скоромного. Папа протестовал, и начинались ссоры.

Это повторялось почти всегда, когда мама собиралась сшить или купить отцу новый костюм, пальто и т.п. «В добродетели имейте рассудительность, – говорит Апостол, – иначе и стремление к подвигу и добродетели может быть источником греха». Так у нас и было. Мы с Сережей очень остро чувствовали, когда дух мира покидал семью. Наши детские ссоры не задевали глубоко наших сердец; мы могли после драки через час снова, как дети, мирно сидеть рядом, смеяться и обсуждать свои дела. Но молчание родителей, их мрачные лица, слезы мамы, вздохи папы – это глубоко огорчало нас с Сережей, и мы много и горько с ним плакали. Скандалов при нас не было, но папа замыкался в себе, был грустный, просил у мамы без конца прощения, а она отмахивалась и плакала. Что происходило между ними – мы не понимали. С возрастом мы стали догадываться, что отец стремился к святости, а его аскетическая жизнь была не под силу его супруге. Но тогда причина ссор не доходила до нашего разума, мы плакали и требовали мира. Это горе было причиной, научившей меня молиться о мире в семье жарко, настойчиво и неотступно. И до чего же было радостно, когда я видела, что Господь услышал мою молитву! Мы заставали папочку и мамочку сидящими рядом на кушетке, прильнувшими друг к другу, со счастливой улыбкой, с веселым взглядом. Мы ликовали, Сережа хлопал в ладоши, прыгал, а Коля важно говорил: «А я знал, что помирятся». Он не переживал ссор; видно, был умнее нас и понимал, что недоразумения между родителями происходят от излишней ревности папы к спасению душ, сталкивающейся с горячей заботой любящей мамы, заботой о здоровье нашего отца. Однако ссоры эти прекратились навсегда лишь после того, как не стало Коленьки.

Однажды произошел случай, доказывающий мне, что ссоры между родителями моими не колебали их взаимной любви, которая была глубока, как вода озера, покрывающегося рябью при порыве ветра и остающегося на дне спокойным и неизменным.

Был Великий Четверг на Страстной неделе. Мама уже не первый день ходила молчаливая и грустная, папа был тоже печальный, сосредоточенный в себе; мы, дети, были озабочены натянутой обстановкой и тихо плакали. Вечером мама ушла, не доложив нам, куда идет и когда вернется. Это было непривычно и тяжело. Папа позвал нас читать 12 отрывков из Евангелия. Вдруг кто-то постучал во входную дверь. Папа открыл. Вошел молодой человек, в шляпе, прекрасно одетый, приветливый, в наглаженных брюках, видневшихся из-под черного дорогого пальто, в блестящих начищенных полуботинках. Он извинился, что побеспокоил нас в поздний час, сказал, что едет через Москву, передал папе письмо и попросил ночлег. Он скромно сел в кухне, ожидая ответа. Письмо было от отца Сергия Мечева, который был арестован и неизвестно где находился. О. Сергий спрашивал у папы, «как наши дела», посылал свое благословение и привет «всем нашим» и своей семье.

Папа узнал почерк знакомого священника, но вид пришельца смутил его. «Из лагеря, а как одет! Не подослан ли он? Не провокатор ли? И что за странные слова в письме «как дела»? Да у меня с о. Сергием никаких дел-то никогда не было! Не погублю ли я себя и свою семью, если пущу гостя ночевать?» – рассуждал папа и советовался с нами. Мы разводили руками, но жалели выгонять гостя – на улице был сильный мороз. Папа встал в уголок в маминой комнате, перед иконой Богоматери, три раза прочел тропарь «Заступнице усердная...» до конца, и решил отказать. Папа вежливо извинился, сказал, что с о. Сергием у него никаких дел нет, что у него самого срочная научная работа, что жены дома нет, и поэтому он не может предоставить гостю ночлег. Молодой человек раскланялся и удалился, умоляя на прощание уложить его хоть на кухне на полу. Папа молча покачал головой. Скоро вернулась мама, которая, оказалось, ходила в церковь. Папа показал письмо, рассказал о госте. Родители мои сидели рядышком, встревоженные, испуганные, обсуждали случившееся, стараясь друг друга успокоить, поддержать упование на Господа Бога.

«Как они любят друг друга, и ведь будто никогда и не ссорились», – подумала я.

Впоследствии выяснилось, что письмо было поддельным, а молодой человек подосланным.

Глава XIV

Н.Е. Пестов в годы войны. (1941–1945 гг.)

Из воспоминаний Зои Вениаминовны

Наступило лето 1941 года, а с ним пришли и летние заботы. В этом году мы сняли дачу в Песках под Коломной километрах в 100 от Москвы. Дети успешно сдали экзамены и уехали на дачу. Мы с Николаем Евграфовичем по очереди навещали их, т.к. отпуска у нас еще не было.

Начало войны застало нас в Москве. Накануне, в субботу 21 июня, я была у всенощной в Елоховском соборе. Служил отец Николай Кольчицкий. Служил и плакал, а после окончания богослужения сказал, обратившись к народу, что завтра утром будет отслужена последняя Литургия, после чего храм закрывается, и ключи сдаются в исполком.

Дома я с плачем рассказала Николаю Евграфовичу о том, что узнала. Лицо мужа стало еще более серьезным. Он тяжело вздохнул, перекрестился и сказал: «На все Божья воля». Ночью он долго молился, стоя на коленях перед шкафом с иконами...

На другой день рано утром я уже была в храме. Народу было немного. Все стояли грустные и печальные. После окончания Литургии все ждали, что вот сейчас придут представители власти и собор будет закрыт. Но никто не приходил. Постепенно все стали расходиться. Ушла и я домой. Дома стала собирать вещи и продукты, чтобы ехать на дачу. Вернулся с работы и Николай Евграфович. Внезапно с лестничной площадки раздался шум. В дверь стучала соседка.

– Зоя Вениаминовна! Включите радио! Война!

Через несколько секунд я услышала голос Левитана, извещавшего о начале войны с Германией. Не знаю, чем это объяснить, но первое, что я произнесла, вбежав в кабинет Николая Евграфовича, были слова:

– Николай Евграфович, война! Колю убьют!..

– Зоечка, успокойся, какая война?! Я только что вернулся с лекций в институте. Ни о какой войне никто не говорил! – успокаивал меня Николай Евграфович.– Даже если и война, то Коле-то всего только что исполнилось 17 лет. У него не призывной возраст!

Но со мной происходило что-то странное. Меня била нервная дрожь, и я все повторяла: «Убьют Колю, убьют...».

А через несколько дней уже была первая воздушная тревога.

* * *

...Немцы вторглись в Россию и быстро оккупировали около половины ее европейской части. Осенью 1941 года фронт проходил уже на расстоянии около 30 км от Москвы. Москва стала прифронтовым городом. В октябре началась эвакуация московских предприятий и учреждений. Эвакуировался из Москвы и НИУИФ в г. Свердловск. Получил и я предписание на эвакуацию совместно с семьей, но решил остаться в Москве. Снова переезжать на жительство в Свердловск было для меня слишком тяжело...

Москва пустела буквально на глазах. Люди сотнями, тысячами покидали столицу. На улицах появились противотанковые «ежи» и надолбы. Участились воздушные налеты на Москву. Одна из бомб упала совсем неподалеку от нашего дома, но, к счастью, не разорвалась. Ежедневно мы усердно молились, читали акафисты, чтобы Господь сохранил нашу семью...

От непосредственного участия в войне меня освободила хроническая и трудноизлечимая болезнь – бронхиальная астма. Первые приступы этой болезни появились у меня уже после гражданской войны. Болезнь особенно усиливалась в летние месяцы, если мне приходилось долгое время проводить в сыром климате около воды. Я окреп от этой болезни лишь после длительного лечения дыхательными упражнениями по системе йогов под руководством О. Лобановой. Последняя в свое время изучила в Германии у индусских йогов методы лечения туберкулеза и бронхиальной астмы. При таком лечении приходится делать специальные дыхательные упражнения три раза в день по 15–20 минут. Чтобы не вернулась обратно астма, упражнения больной должен делать в сокращенном виде до самой смерти. Я и сейчас их делаю во время прогулок...

...Война вызвала большие затруднения в снабжении населения пищевыми продуктами. Населению приходилось самостоятельно выращивать себе картофель и другие овощи. У нас было под Москвой два участка земли с моих служб, и еще несколько участков давали для этого знакомые около своих дач.

Чтобы сберечь картофель и овощи на зиму, наш сын Коля еще до ухода на фронт выкопал под кухней солидный погреб и провел туда электричество.

Туда каждую осень мы ссыпали около 10–15 мешков картофеля и других овощей, которых нам хватало до следующего урожая.

В ноябре-декабре 1941 года немцы были разбиты под Москвой и угроза захвата Москвы миновала. Вскоре из эвакуации вернулись НИУИФ и МИЭИ. В декабре 1941 года я возобновил свою работу в этих учреждениях.

Из воспоминаний дочери

Война отразилась на лицах родителей озабоченностью и скорбью. Но мы в 13–15 и 17 лет еще не понимали серьезности положения. Нам было все интересно и ново: и дежурство на крышах, и отдаленная пальба, и зарево огня. Мы не бегали в бомбоубежище во время бомбежки Москвы, но ложились спать, помолившись, и с твердой верой, что без воли Всевышнего «не пропадет и волос с головы». В первые осенние месяцы войны, когда учреждения эвакуировались, народу в столице осталось мало, мы все занимались чем попало. Мама устроилась в артель плести авоськи (сумочки), но норма, чтобы получить «рабочую» карточку, была большая, и нам всем приходилось маме помогать. Папа тоже освоил плетение и по вечерам усердно работал челноком. Он сложил печурку-времяночку, вывел в окно трубу. Вместе с папой мы с энтузиазмом добывали топливо, раскапывали во дворе ямы, куда в первые месяцы войны зарыли все снесенные (во избежание пожара) заборы и сараи. Мы привозили дрова и со складов, заставили поленницами весь папин кабинет, который не отапливался. Вся семья первую зиму ютилась на кухне и в столовой, где была сложена печурка. Плюс 15 считалось уже совсем тепло, температура падала и до +5. Но нам даже завидовали, потому что другие совсем замерзали, достать дров в Москве было трудно. Однажды мы с папой и Сережей везли самодельные сани с дровами по заметенным снегом улицам. Склад был в Лефортове, за кладбищем, и мы в районе Немецкого рынка совсем уже выбились из сил. До дому было еще около 3-х километров. Сказалось постоянное недоедание, сил не хватило. Мы все чаще и чаще останавливались, папа задыхался, мы с Сережей были мокрые от пота, а мороз все крепчал. Но вот дошли до небольшого подъема в гору, и тут сани наши с березовыми поленьями врезались в сугроб и застряли. Было еще светло, но улицы были пусты и покрыты глубоким рыхлым снегом, который недавно выпал. Тут, видно, папа горячо помолился. К нам вдруг подошел какой-то офицер, взял веревку саней и зашагал с ними в гору так быстро, что мы еле за ним поспевали, а потом даже отстали. «Куда?» – спросил военный. «К Разгуляю», – ответил папа.

Военный довез нам дрова почти до самого дома и ничего с нас не взял, хотя папа хотел отблагодарить его. Тут нас встретила мама, «Помяни, Господи, раба Твоего, – сказала она, – если бы не этот офицер, то папино сердце не выдержало бы».

Научная работа Николая Евграфовича в войну не прекращалась. Вскоре вернулся из эвакуации Инженерно-Экономический Институт, где папа преподавал химическую технологию. Правительство заботилось о профессорах, и для них была отведена столовая в центре, где они ежедневно получали прекрасный, сытный обед. Но профессора, помня о своих семьях, съедали в столовой только суп, а хлеб, закуску, второе блюдо и даже стакан вина и компота умудрялись сливать в баночки и брать с собой. Тогда (для желающих) столовую заменили карточкой, называющейся «сухой паек». Для отоваривания её выделили специальные магазины, хорошо снабжавшиеся продуктами из Америки: беконом, яичным порошком, копченой рыбой и т.п. В этот «закрытый» (для других людей) магазин разрешали прикреплять и отоваривать карточки членов семьи профессора. Тогда мы вздохнули облегченно, ибо с тех пор питались совсем неплохо (с начала 43-го года).

Большим подспорьем в хозяйстве служили папины огороды, землю под которые давали учреждения, где работали родители. Всего у нас было около пяти огородов, расположенных по разным железным дорогам. На полях мы сажали картофель и капусту. А на участках, данных нам в аренду нашими друзьями, у которых мы раньше снимали дачи, мы выращивали и помидоры, и огурцы, и всякие другие овощи. Папа очень увлекался огородами, удобрял их химией и всегда получал удивительно большие урожаи. Мы все помогали отцу, он нами руководил, учил сеять, полоть, прорежать и т.д.

С ранней весны и до снега папа просто пропадал на огородах, удобряя землю навозом, хвойным перегноем из лесу, устраивая парники. Отец учил нас работать тщательно и с любовью. Он сам прекрасно разбирался, какие вещества вносить под помидоры и салат, какие под корнеплоды, где нужны калийные, а где фосфатные соли. Ведь «слеживаемость и гигроскопичность» удобрений была одной из его научных работ. Он водил нас в сараи, где хранились горы каких-то солей, сам насыпал нам в рюкзаки тех или иных веществ, сам запирал и отпирал склады, ключи от которых ему давали на месте. Мы усердно трудились, и к осени наш подвальчик под кухней ломился от картошки, бочек и ящиков с овощами. Хранить и солить помогала нам бабушка, с которой у папы были всегда дружественные отношения. Она была монахиней, 27 лет жила в чуланчике при нашей кухне, стряпала, стерегла дом, одевалась в обноски, как нищая, питалась остатками от стола, по праздникам ходила в храм. Папа всегда заботился, чтобы у бабушки был сахарный песок, лекарства и все ей необходимое. Папа относился к старушке с большим почтением, которое она и заслуживала. К весне, когда запасы наши истощались, бабушка варила нам щи из лебеды и крапивы, пекла лепешки из отрубей, смешивая их с картофельными очистками, которые она всю зиму сушила. Однако голод и труд мы все переносили бодро, головы не вешали.

Нас постигла великая скорбь, соединившая нас со страданиями всего русского народа, когда мы потеряли нашего Коленьку.

Осенью, в 43 году, папа, войдя в комнату, увидел на столе открытку, в которой сообщалось о том, что его сын убит в бою. Часа 2–3 папа был один, я запаздывала из института, ходила на лекцию в Третьяковку. Папа открыл мне дверь и убежал, не взглянув на меня. Я кинулась вслед за отцом, поняв, что что-то с ним происходит. Он встал лицом к иконам, держался за шкаф, а от меня отворачивался и весь судорожно вздрагивал, не говоря ни слова.

– Папочка, что с тобой? Что случилось?.

Он молча показал мне рукою на стол, где лежала открытка, а сам зарыдал громко, навзрыд. Мы долго сидели обнявшись на маминой кровати, я тоже обливалась слезами, но все же старалась папу успокоить. Он долго не мог от рыданий ничего говорить. Первое, что он сказал, было: «Как трудно мне было произнести: «Слава Богу за все!»

Из дневника Николая Евграфовича

Октябрь 1942 года.

...10 сентября 1942 года Колю призвали. Ушел из дома 11 сентября. Регулярно получаем от него письма из колхоза.

Декабрь 1942 года.

Коля в Ярославле, в воинском училище. Присылает очень интересные и содержательные письма.

17 октября 1943 года.

11 октября мы получили сообщение о смерти Коли. Коля убит 30 августа 1943 года в бою под Спас-Деменском Смоленской области.

Сегодня отпевали нашего Колюшу. Днем Зоя, утомленная переживаниями, заснула и видела сон:

«Коля стоит рядом. Одет в военную форму, как в день отъезда на фронт. С досадой, с печалью, с укоризной, с любовью смотрит на меня и протягивает белую бумажку, где было на отпевании написано «воина Николая» и говорит: «Рядом павших забыли, надо было рядом павших», – и такое ударение на «рядом». А хор (где же он? откуда пение?) поет «Не рыдай Мене Мати, зряще во гробе». Плачу и просыпаюсь в слезах».

Помяни, Господи, души усопших – раба Твоего, убиенного воина Николая, и воинов, рядом с ним павших...

Николай Евграфович излил свое горе, написав книгу «Светлой памяти Колюши» или «Памятник над могилой сына». Позже он переименовал свой труд, назвав его «Жизнь для вечности».

Воспоминания сослуживца профессора К.М. Б-го

Годы войны явились для Н.Е. Пестова годами интенсивной научной и педагогической деятельности. Его работы печатались и у нас в стране, и за рубежом. Некоторые аспекты его научных трудов имели непосредственное отношение к оборонной промышленности, что было чрезвычайно важно в годы тяжких военных испытаний для нашей Родины.

...Приказом ВЦИК от 4 ноября 1944 г. Н.Е. Пестов награжден орденом Трудового Красного Знамени.

Выписка из Ведомостей Верховного Совета СССР за 1944 год № 68

Указы Президиума Верховного Совета.

О награждении орденами и медалями работников высшей школы.

За выдающиеся заслуги в деле подготовки специалистов для нужд народного хозяйства и культурного строительства наградить:

орденом Трудового Красного Знамени

...

117. Пестова Николая Евграфовича, профессора и доктора химических наук Московского инженерно-экономического института им. С. Орджоникидзе.

...

Председатель Президиума Верховного Совета СССР

М. Калинин

Секретарь Президиума Верховного Совета СССР

А. Горкин

Москва. Кремль. 4 ноября 1944 г.

Из дневника Н.Е. Пестова

3 мая 1945 года.

Приближается Пасха, в этом году поздняя. Скоро и конец войне. В Богоявленском соборе сегодня, в Великий Четверг, служил наш новый Патриарх Алексий.

6 июня 1946 года.

Работа в институте занимает очень много времени. Пост зам. директора по научной работе заставляет быть в курсе всех последних достижений химической науки...

...Работаю много и увлеченно...

...Знание языков помогает мне в знакомстве с последними зарубежными достижениями в области технологии минеральных удобрений.

В 1946 году Николай Евграфович был награжден медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне».

Глава XV

Последний период государственной службы. Начало работы над богословскими трудами

«Что унываешь ты, душа моя, и что смущаешься?

Уповай на Бога: ибо я буду еще славить Его, Спасителя моего, и Бога моего».

(Псалом 41, ст. 6).

После войны я продолжал работать в МИЭИ и по совместительству работал в НИУФ, прервав эту работу за несколько лет до выхода на пенсию.

Сведения о работе

...Всего по списку научных работ, статей, фондовых трудов в НИУФ и монографий числится с 1926 года по 1952 год 182 названия и зарегистрировано 4 патента и авторских свидетельства.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 27 октября 1953 года за выслугу лет и безупречную работу в числе работников науки высших учебных заведений г. Москвы Николай Евграфович был награжден орденом Ленина.

Награда вручена за № 241007.

Орден Ленина мне вручали в Кремле в Президиуме Верховного Совета СССР. Меня заранее информировали о дне вручения ордена и выдали специальный пропуск для входа в Кремль. В то время Кремль для посещений и осмотра был закрыт. Группе награжденных научных работников из различных организаций после церемонии награждения была предоставлена возможность осмотреть Кремль и посетить его соборы. В сопровождении кремлевских сотрудников мы заходили в соборы Кремля, и нам читалась краткая лекция по истории. Заходим в Успенский собор. Идем вдоль стен собора, любуясь его величественными фресками. Перед нами возникает чугунный шатер над могилой священномученика Патриарха Гермогена.

Впереди меня, в двух-трех шагах, идут двое из награжденных. Вдруг один из них останавливается и громко говорит:

– Какой запах! Откуда такой аромат?!

Еще шаг, и я ощущаю неземное благоухание, струящееся от раки с мощами Святителя Гермогена.

Все остановились в недоумении.

– Товарищи, проходите дальше, у нас время ограничено, – торопит экскурсовод.

Некоторые обращаются к нему с вопросом объяснить происхождение этого благоухания. Но он отвечает, что ничего не чувствует, так как часто приходится здесь бывать... Возможно, уже привык... А, скорее всего, запах издает кипарисовое дерево и смола... (Какая? Где? Ответа нет...).

Из воспоминаний дочери

К концу военных лет Николай Евграфович перестал скрывать свои убеждения. Все стены своего кабинета он завесил иконами и религиозными картинами (репродукциями) Васнецова и Нестерова. Папа снова ходил в храм и не боялся встретить там своих сослуживцев или студентов. Однажды он увидел, как причащалась девушка – его студентка. Сходя с амвона, она встретилась с ним глазами и смутилась. Но профессор приветливо подал ей просфору и поздравил с принятием Святых Тайн.

Студенты любили профессора Пестова. Он не заставлял их зазубривать формулы, не боролся со шпаргалками, поэтому у него ими никто не пользовался. На экзамены и зачеты он разрешал студентам приносить с собой и иметь открыто на столе какие угодно учебники, тетради и записи. «Только б они смогли справиться с поставленной перед ними задачей, – говорил отец, – а эти учебники и тетради они смогут всегда иметь при себе в жизни, так зачем же помнить что-то наизусть?».

Двоек Николай Евграфович не ставил, а просил подготовиться и прийти на экзамен еще раз. «Я не хочу лишать кого-либо стипендии», – говорил он.

Первые годы после войны я тоже была студенткой и очень сблизилась с отцом в это время. Он руководил моей жизнью, давал мне книги. Я читала его труды, делала замечания, которые отец всегда очень ценил. Мы часто обсуждали с ним некоторые темы христианского мировоззрения. Отец часто говорил мне: «Ведь ты для меня самое дорогое, что есть у меня на этом свете».

Однажды (в течение года) у меня были тяжелые душевные переживания, сердце ныло и болело от сильной тоски. Нас, студентов, послали на практику. Я очутилась на огромной высоте, под куполом высокого здания; в двух шагах от меня синела бездна. Тут неожиданно мне пришла мысль: «Если бы эта тяжесть на сердце была не у меня, а у другого, неверующего человека, то эта бездна влекла бы к себе. Но меня хранит Бог. А если б я не знала Бога, что могло бы меня остановить?». И я сказала себе: «Любовь к отцу удержала бы меня от падения». Видя мое состояние и слезы, папа говорил: «Ты не таи в себе свое горе, а расскажи мне все.

Я возьму на себя половину твоего горя, тебе сразу станет легче». И я делилась с отцом самыми сокровенными чувствами своей души, зная, что тайны моей он никому не откроет. Я плакала у него на груди, а папа утешал меня, говоря: «Не отчаивайся, молись, Господь видит все и устроит, все будет хорошо!».

...А сколько было таких бесед, «исповедей», сколько людей получали духовную поддержку и утешение в стенах кабинета Николая Евграфовича, невозможно перечесть!

И слова отца сбылись. Я вышла замуж за любимого, скоро стала «матушкой», ибо муж мой принял священный сан. Папа не горевал, хотя расстался со мной, потому что я уехала к мужу. Но отец радовался за меня и был счастлив за семью дочери, особенно, когда появились внуки. «Они утерли с наших глаз последние слезы», – говорила мама.

С папой я виделась часто, он не оставлял нас, помогал, как материально, так и духовно нас поддерживал. Когда у меня пошли дети, и я уже не смогла сама ездить в Москву к родителям, они сами стали часто нас навещать. Автобус тогда останавливался за 1 километр от нашего дома. И вот бредут бывало к нам двое старичков, лезут по грязи, по глубокому снегу (хорошую дорогу к нам проложили лишь в 51-ом году). Папа несет за плечами рюкзак, туго набитый всякими вкусными гостинцами, мама тоже несет, сколько может. Понянчат внуков, нацелуют их и в тот же вечер исчезнут в темноту зимней ночи.

А на лето дедушка и бабушка, как они себя любили называть, неизменно приезжали к нам в Гребнево. Дед баловал внуков еще больше, чем детей своих. Он носил теперь в кармане коробочку с леденцами, которыми постоянно оделял малышей. А когда внуки подросли, стал проводить с ними душеполезные беседы. Он предупреждал, чтобы после вечернего чая никто не расходился; часам к 6-ти на стеклянную террасу собиралась детвора от 6 до 16 лет. Но и взрослые родители их с удовольствием присутствовали на этих беседах.

Теперь, на склоне лет, дедушка задавал вопросы внукам, спрашивал, как бы они поступили в том или ином случае. Начинались горячие диспуты.

Пользуясь своим авторитетом, Николай Евграфович ссылался на подобные случаи в жизни святых, приводил примеры, указывал на тексты Священного Писания, как на руководство, как на свет, озаряющий человека. Рассказывая о подвигах святых, делал ударение не на внешнюю сторону дела, а на внутренний мир человека, на рост духовный, на цель жизни. Критически оценивая многое из старинной духовной литературы, написанной, в основном, монахами и для монахов, в далекие от нас времена, Николай Евграфович говорил: «Всякому овощу свое время. В разные времена еврейскому народу Бог посылал и различных пророков, поэтому и теперь верующие должны руководствоваться современными наставниками, а духовная литература должна соответствовать умственному развитию человека». Он тщательно подбирал отрывки, рассказы, обсуждал героев всем известной художественной литературы, преподаваемой в школе, часто пользовался примерами современных людей, с которыми он сам встречался в жизни. Слушатели с интересом ловили каждое его слово, задавали вопросы, высказывались. Беседа длилась часа полтора-два, не больше, но оставляла у всех глубокое впечатление, ибо слова дедушки были зрелыми духовными семенами, падающими на мягкую почву молодых и чистых сердец.

Помню вечер 17-го августа. Немногочисленные соседские ребята разошлись, молодежь набегалась перед сном, наигрались в бадминтон, в котором дедушка как судья с удовольствием принимал участие. Поужинали, помолились и, наконец, улеглись в постели. Ребята были возбуждены интересными рассказами дедушки и обсуждали слышанное в этот вечер. Тут вошел он сам. Поцеловал внуков, ответил им что-то на их вопросы... Пошел к двери, остановился среди комнаты и дополнил вдруг рассказ свой новыми воспоминаниями из лет своей юности. Дед присел на стул, и из уст его полились яркие, красочные картины давно прошедшей молодости: вот он шестнадцатилетним юношей, высокий, сильный, бесстрашный, один среди ночи в лодке. Он гребет против течения Волги, полная луна озаряет реку, заливы и берега с лесами и безлюдными полями. Юноша подает лодку к пристани, чтобы отвезти родных с парохода в имение тетушки, расположенное километра за три вниз по реке.

Потом другой эпизод. Молодой прапорщик Пестов мчится на коне, которого еще никто не брался объезжать. Мы все притихли; дедушкины рассказы лились радостно, оживленно, его глаза сияли отблеском молодых лет. Часы на колокольне пробили 12. Дед встал и сказал: «А знаете, почему я так увлекся воспоминаниями? Ведь мне сегодня исполнилось 70 лет!».

Мы ахнули, кинулись целовать и поздравлять деда, прося извинить нас, что мы забыли его день рождения. Дедушка смеялся: «Я и сам забыл, какое сегодня число», – говорил он.

В конце 50-х годов Николаем Евграфовичем были написаны первые труды по богословию. Это были, в основном, выдержки и цитаты из святых отцов и учителей Церкви по различным вопросам христианской жизни, объединенные в два тома под названием: «Пути к совершенной радости».

«Да радость Моя в вас пребудет и радость ваша будет совершенна» (Ин. 15, 11) – эти слова Спасителя стали эпиграфом к богословским трудам Н.Е. Пестова.

В те же годы была написана первая редакция книги о погибшем на фронте сыне, а также первая редакция книги «Над апокалипсисом».

Из воспоминаний дочери

Перед уходом на пенсию Николай Евграфович стал чувствовать, что голова его начала быстро уставать от умственного труда. Папа говорил мне: «Возраст мой – пенсионный, но я мог бы еще работать, хотя и трудно мне стало идти в ногу с современной наукой. Она быстро идет вперед, нельзя от нее отставать, приходится читать много новейшей научной литературы, как советской, так и заграничной. Утомительно это мне, сил делается все меньше да меньше, трудно уже напрягать память... Прошу Господа указать мне Свою Святую волю. Не пора ли мне отложить химию и физику, а остаток дней своих посвятить Господу?».

Господь указал Свою волю следующим стечением обстоятельств. В эти времена (60-е годы) отец занимал должность зам. директора Инженерно-Экономического Института, т.е. был директором по научной части.

Пришло распоряжение провести на всех кафедрах антирелигиозную работу, предписать всем профессорам и педагогам вклинивать атеистическую пропаганду во все предметы, предоставив соответствующий план.

Получив этот указ, зам. директора, как говорится, пальцем не двинул. Через полгода его вызвали и спросили: «Как обстоит дело с атеистической пропагандой, роздан ли план педагогам?».

Отец ответил: «Никакого плана атеистической работы мы не составляли».

* * *

Через несколько дней, – пишет Николай Евграфович в своих воспоминаниях, – я получил от директора института Козловой письменное приглашение быть у нее в кабинете в назначенное время.

Придя в кабинет, я застал там и секретаря партбюро МИЭИ. Разговор был короток и сдержан.

– Николай Евграфович, – сказал директор, – мы знаем, что Вы ходите в церковь. Вас там видели студенты.

– Да, это правда.

– Мы хотим предложить Вам уйти на пенсию.

– Наш разговор будет очень коротким, – отвечал я, – у меня пенсионный возраст (68 лет), и я могу уйти хоть сегодня.

Присутствующий при разговоре секретарь партбюро предложил мне не торопиться и закончить учебный год. Я согласился.

На этом разговор окончился.

Из воспоминаний дочери

А лет 15 назад Николая Евграфивича хотели еще перевоспитать и изменить его мировоззрение. Как и других старых педагогов, профессора Н.Е. Пестова, доктора наук, попросили сдать курс материалистической философии по программе ВУЗов. Он не отказался, но просил освободить его от посещения лекций, ибо в состоянии был проштудировать требуемые предметы самостоятельно. Согласились. Итак, в течение целого года папа ходил на экзамены и сдал на 5 все предметы материалистической философии.

Я никогда не видела, чтобы отец дома читал что-то ненаучное или недуховное. На экзамен он отправился с усмешкой, его знания всех философий далеко превышали уровень знания тех, кто его экзаменовал.

Придя к вере сознательно и в зрелом возрасте, отец считал, что борцу за истину следует знать и идеологию своих противников, чтобы в нужный момент уметь им противостоять.

Летом папа ушел в отпуск, отдыхал в Гребневе, а когда осенью пришел в институт, чтобы подать заявление об уходе на пенсию, ему сказали, что он отчислен уже приказом и может забирать свои документы.

Мне в глубине души обидно за отца. Я слышала, что других провожают торжественно, а папу даже не поблагодарили за многие годы труда.

С момента перехода на пенсию моя библиотека и вся моя работа окончательно преобразилась из химической в богословскую, – пишет Николай Евграфович в своих воспоминаниях. – Господь снабдил меня очень богатой богословской литературой, включая такие книги, как пять томов Добротолюбия, 14 томов Житий святых, 12 томов жизнеописаний подвижников благочестия, таких классиков богословия, как св. Ефрем Сирианин, св. Макарий Египетский, еп. Игнатий Брянчанинов, еп. Феофан Затворник, богословие Патриарха Сергия, архиепископа Луки, творения Оптинских старцев, Флоренского, Лодыженского, «Илиотропион» и т.д.

Вместе с тем, в одной благочестивой семье я нашел богатую богословскую западную литературу на немецком и французском языках, достаточно полную, чтобы в какой-то мере ознакомиться и постичь основу католической и протестантской веры и их богословие.

Последнее дало мне возможность познакомиться со святыми и подвижниками благочестия западного христианства.

Все это расширило мой духовный кругозор и сроднило мою душу с западным христианством.

Я стал постигать всю глубину зла нетерпимости между христианскими конфессиями.

После ознакомления с западными религиозно-философскими работами я стал воспринимать всю христианскую Церковь как целое, как единое древо с ветвями (различными христианскими конфессиями).

Эта мысль отражена в моей работе «Над Апокалипсисом», и как я рад, что она оказалась идентичной с мыслями знаменитого хирурга и богослова – профессора Войно-Ясенецкого (архиепископа Луки) (см. его «Воспоминания»). Иногда мне задают вопрос: «Что побудило Вас к написанию богословских работ?». Отвечаю так: «Основным побуждением для написания богословских работ явились следующие причины:

1) Прекращение продажи и распространения в новых социальных условиях жизни России духовной литературы.

2) Необходимость осветить ряд основополагающих моментов в жизни каждого христианина простым, доступным, современным языком, исходя из новых условий жизни в СССР.

3) Завет одного духовного лица, сказавшего мне «писать, не говоря ничего нового, но все говорить как бы по-новому» (т.е. избегая сухого стиля и ориентируясь на современного человека).

4) Личное желание поделиться сокровищами христианских истин и духовного опыта из трудов учителей и отцов Церкви, использовав при этом свой духовный опыт...».

Против моего ожидания, мои труды вскоре стали пользоваться очень большим спросом и расходились по многим городам и селам Родины.

Иногда я спрашиваю сам себя: ну почему именно мне выпала такая работа при наличии в России многих высокоталантливых богословов?

И я объясняю это явление словами одного французского католического пастыря, на исповедь к которому люди сходились со всей Франции. Его спросил один из пришедших к нему: «Чем объяснить, батюшка, стечение к Вам со всей Франции исповедников?»

Кюре отвечал:

– Господу нужен был работник для Его Церкви, но, так как, по словам Господа, «сила Моя в немощи совершается» (2Кор. 12, 9), то, обозрев Францию, Он увидал во мне самого незначительного и немощного из Его работников.

Вот так и я объясняю популярность своих работ – лишь своей «немощью» и недостоинством.

При широком распространении моих работ по богословию у Зои Вениаминовны появились опасения за меня, и она стала сомневаться в необходимости моих духовных работ. Как известно, в затруднительных случаях святые отцы рекомендуют помолиться и открыть Священное Писание и искать там ответы на сомнения.

Вот что открылось и что прочла Зоя Вениаминовна.

«Потому что Ездра расположил сердце свое к Тому, чтобы изучать закон Господень и исполнять его, и учить в Израиле закону и правде» (Ездр. 7, 10).

И у меня случались затруднительные случаи в жизни, на которые не у кого было спросить совета, и я нашел ответы в Священном Писании.

Приведу ответы, полученные на мои вопросы из Священного Писания. Вот что я прочел в таких случаях:

«Научи Меня, Господи, пути Твоему, и наставь меня на стезю правды ради врагов моих.

Не предавай меня на произвол врагам моим: ибо восстали на меня свидетели лживые и дышат злобою. Но я верую, что увижу благость Господа на земле живых.

Надейся на Господа, мужайся, и да укрепляется сердце твое, и надейся на Господа» (Псалом 26, ст. 11–14).

Последние слова Псалма укрепили меня, и боязнь за мои духовные работы навсегда меня покинула.

Привожу отрывки из Псалмов, которые также укрепляли меня:

«Да услышит тебя Господь в день печали, да защитит тебя имя Бога Иаковлева.

Да пошлет тебе помощь из Святилища, из Сиона да подкрепит тебя...

Да даст тебе Господь по сердцу твоему и все намерения твои да исполнит» (Псалом 19, ст. 2–5).

Глава XVI

На пенсии. Продолжение работы над богословскими трудами. Николай Евграфович и Зоя Вениаминовна как воспитатели внуков

Из воспоминаний внука

После ухода на пенсию всю свою духовную и физическую энергию Николай Евграфович сосредоточил над основным богословским трудом – многотомной диссертацией «Пути к Совершенной радости» или, как он еще ее называл, «Опыт построения христианского миросозерцания»54.

В эти же годы он пишет интересную богословскую работу по толкованию «Апокалипсиса». Эта работа Николая Евграфовича так и называется «Над Апокалипсисом».

Работа над диссертацией, в основном, заключалась в следующем. Из огромной массы духовной информации, которую дедушка получал при прочтении богословской литературы, он выбирал непосредственно то, что имело отношение к жизни современного христианина. Эти высказывания и выписки из трудов святых отцов и подвижников благочестия явились тем фундаментом, на котором зиждилась вся диссертация. Весь труд был разбит на несколько частей, освещающих различные аспекты жизни христианина. Этот труд был адресован буквально всем, кто желал построить свою жизнь на Евангельских началах. Первыми, кому автор показал плоды своих трудов, были близкие ему люди и, конечно же, первой из них была супруга Зоя Вениаминовна. Она придирчиво прочитывала написанное мужем и нередко сама дополняла и исправляла текст той или иной главы, становясь как бы соавтором своего супруга.

* * *

...Работа над диссертацией началась еще во время войны, когда Коля был еще жив, – рассказывал Николай Евграфович. Первоначально, по просьбе друзей, мною были написаны несколько глав (статей) о молитве, духовном чтении и Таинствах Церкви. Помню, как я их писал летом 1943 года. Уже третий год шла война с Германией, и Коля был уже на военной службе. Незадолго до отправки на фронт он как-то увидел у меня на столе эти главы и попросил их прочитать. Утром он ушел рано, когда я еще спал. Проснувшись, я увидел на столе мои труды и краткое письмо от Колюши, в котором он одобрял мой труд и даже сделал несколько интересных дополнений.

...Еще несколько раз приходя домой, сын каждый раз читал написанные мною новые страницы. Мы беседовали с ним, и он делал мне ряд существенных замечаний.

Эти главы впоследствии вошли в четвертую часть моего труда под названием «Пути к Отчему дому».

* * *

Общее содержание диссертации подразделяется на 9 частей55.

Часть 1. Основы Христианской веры.

В этой части автор говорит о цели христианской жизни. О Боге и Богопознании, о Царстве Божием и Небесных Силах. Эта часть вводит читателя в духовный мир и заканчивается описанием состояния души человеческой после смерти тела.

Часть 2. Душа человеческая.

Автор старается по возможности более полно раскрыть всю многоплановость и сложность души человека.

Часть 3. Является как бы продолжением 2-й и носит название «Раскрытие сокровищ и красот души».

3-я часть состоит из двух томов: т. 3а и т. 3б, которые взаимодополняют друг друга глубокими и содержательными мыслями о душе человеческой и мире. Одна из глав тома 3б так и называется «Миротворчество».

Часть 4а. Пути к Отчему дому.

Часть 4б. Пути к Отчему дому: духовное чтение, пост, участие в Таинствах Церкви.

Часть 5. Взаимоотношения с миром.

Воинствующая Церковь: сущность, значение, страдания и болезни ее. Ближние: их значение в деле спасения души; взаимоотношения с ними...

Общество; отношение к нему христианина...

Природа и животный мир.

Часть 6. День христианина.

Вечер, утро и день христианина. Труд. Воздержание. Бытовые стороны жизни христианина...

Часть 7. В «Отчем доме».

Иночество. Монастырь в миру. Домашняя церковь...

Часть 8. Христианский брак.

Сущность и цели брака. Выбор супруга. Брачная жизнь56.

Часть 9. Христианское воспитание детей.

* * *

Ниже приводятся отзывы на диссертацию, полученные от читателей.

«...Диссертация Ваша в настоящее время нужнее «Добротолюбия» (из письма о. Даниила М.).

«...Ваши труды нужно читать и иметь всем священнослужителям...» (мнение 3-х священников из Ленинграда и о. Евгения Амбарцумова).

«Во Львове одна старушка в течение одного года от руки переписывала все одиннадцать переплетов Вашей «Диссертации...» (Константин Б.).

«...Из всех присылаемых к нам духовных книг – «Диссертация» самая лучшая, самая нужная...» (монахиня Н-ского монастыря, 1965 год, июнь).

«Если бы я раньше прочла книги «Пути к совершенной радости», то сколько бы я успела искоренить в своем характере плохих черт...» (супруга профессора Д. Са-ина).

«...Эта книга открыла мне глаза на многое и ввела меня в новую жизнь» (доктор-психиатр из Иркутска, 1967 год).

«Ваши труды очень и очень нужны людям. Спасибо Вам... Господь да благословит Вас во всех Ваших делах...» (Патриарх Московский и всея Руси Пимен, 14 мая 1977 года).

«...Труды Н.Е. Пестова нам известны. Он замечательный человек» (мнение митрополита Никодима (Ротова), высказанное лично Зое Вениаминовне).

«Дорогой Николай Евграфович! Примите глубокую благодарность за ваш труд. Он очень кстати, особенно «Апокалипсис» (профессор Московской Духовной Академии К.С.).

Из письма одной игумении.

«Примите мою сердечную, глубокую благодарность за такой драгоценный подарок – книгу «Жизнь для вечности». Нет слов, чтобы выразить, какое сильное впечатление вызывает она. Думаю: большую пользу принесет для современной молодежи (да и не только молодежи) эта замечательная книжечка Вашего творчества. Спаси Вас Господи!» (Игумения . . . монастыря).

* * *

Пусть никто не думает, что все эти положительные отзывы дорогих для меня людей питают мою гордость и тщеславие, – записал Н.Е. Пестов в конце 1970-х годов. – Я постоянно помню те бездны греха, в которые я впадал в течение последних трех лет до обращения к христианской вере. Я искренне раскаялся в них и верю, что Господь, по Своей неизреченной благости, простил мне грехи, но сознание своего ничтожества (выделено самим Н.Е. – прим. сост.) во мне сохранилось и будет со мной до смерти...

Из дневника Николая Евграфовича

1957 год, 3 марта.

Почему в молитве рассеянность?

Потому что нет горения любви к Богу, и сердце отдается пристрастиям, суете, мирским интересам...

Май, 1957 год.

«Любовь – царица добродетелей и вмещает их все в себе». Отсюда – «люби и делай, что хочешь» (Амвросий Оптинский). Отсюда и Иоанн – апостол любви. И поэтому «Бог – есть Любовь». И гимн любви у Ап. Павла (1 Кор, 13). Отсюда и две заповеди у Господа и Его «новая заповедь» на Тайной Вечери... И признак истинности ученика Христова – «если будете иметь любовь между собою».

Отсюда и секрет влияния на людей – т.к. проводником к сердцу слов есть любовь говорящая...

Если хочешь помочь человеку, то перед беседой попроси у Господа любви к нему...

1958 год, июнь

За духовную праздность ангел отходит от души, оставляя ее для влияния темного духа.

4 августа

Как опасно пресыщение пищей, так как она обременяет тело и душу, отнимает силы, лишает молитвы и духовной бодрости, а за этим идут праздность и грехи...

7 октября

Смирение состоит в том, чтобы за все, все, все и всегда от души благодарить Господа...

Из воспоминаний внука

Особым теплом наполняется мое сердце, когда в памяти воскресают дорогие мне образы дедушки и бабушки, Николая Евграфовича и Зои Вениаминовны Пестовых. Я не жил постоянно с ними, а потому и образы их в моей памяти связаны с определенными, конкретными ситуациями наших встреч, которые не были частыми.

Мое детство проходило в с. Гребневе Московской области. Это пятидесятые годы.

В памяти запечатлелись летние картины, когда дедушка и бабушка жили недалеко от нас на даче. Дедушка регулярно ездил в Москву (возможно, он еще тогда работал), а мы с мамой ходили его встречать в березовую рощу. От рощи далеко за полем хорошо виднелась московская дорога с идущими по ней автомашинами.

Мама с нами устраивалась на холмике возле «святого колодца», и мы начинали наблюдать, не забывая при этом вдоволь напрыгаться и набегаться на березовой опушке. Но вот на горизонте останавливался автобус, и мы до рези в глазах всматривались вдаль: приехал ли дедушка. Наконец кто-то, сначала один, а потом и все видят на горизонте маленькую белую фигурку, скорее точку. Это дедушка, летом он всегда носил белую панамку и белый китель, в руках у него тяжелые сумки с продуктами и гостинцами для внуков. Мы наперегонки мчимся ему навстречу по узкой тропинке. До сих пор помню эти радостные моменты встречи. Дедушка вынужден остановиться, поставить сумки на землю, иначе нельзя: поочередно на его шее висит то один, то другой шалун. Далее следует раздача сладостей. В боковом кармане «толстовки» у дедушки всегда хранилась жестяная коробочка с леденцами или другими конфетами. Дедушка достает ее, постукивает по ней пальцами и торжественно открывает. Угостив всех нас, он продолжает свой путь в плотном окружении встречающих. Мы идем с дедушкой к маме, которая все еще ждет нас у «святого колодца». Как от мамы, так и от бабушки дедушка часто выслушивал упреки за то, что конфетами перебивал детям аппетит и пр., но, как помню, коробочка с конфетами в его кармане неизменно была и всегда регулярно пополнялась. Конфетами угощались буквально все дети, которых дедушка встречал на даче ли, в лесу на прогулке или еще где.

Тщательно следил Николай Евграфович и за нашим детским лексиконом, стараясь, чтобы ни одно бранное или грубое слово не выходило из детских уст. Особенно возмущало его слово «дурак». «Неужели вы не понимаете, мои милые, – говорил он, – что вы все умные, добрые детки. Среди вас нет и не может быть «дураков». Пожалуйста, если у вас нет других слов, чтобы выразить ваши чувства, говорите слово «чудак»...

Дедушка заботился не только о наших душах, но и о спортивном развитии. Он постоянно следил за нашей осанкой и если видел кого сутулым, то тут же говорил: «Линеечку, линеечку..., грудь вперед». Многие спортивные игры были его подарком внукам. Особенно нам полюбился бадминтон; за этой игрой иногда следил сам дедушка и даже «судил». Надо сказать, что и сам он был в превосходной спортивной форме, несмотря на свои семьдесят лет. Его спортивные достижения (шестикилометровая прогулка на велосипеде в деревню Камшиловку и назад, купание в пруду) тщательно скрывались от бабушки, которая ревниво следила за здоровьем Николая Евграфовича. Попутно отмечу, что до последних лет жизни дедушка с бабушкой очень часто в разговоре называли друг друга по имени и отчеству, что вносило в их взаимоотношения какую-то непонятную нам возвышенность и благородство. А ведь они прожили совместно более 50 лет!

Бабушка, Зоя Вениаминовна, была тоже человеком удивительных дарований, хотя в чем-то она довольно резко отличалась от дедушки. Хотя бы вот: дедушка – это образец всепрощения и мира, бабушка же – это, в нашем понимании, карающая справедливость. Если кто отчитывал нас, то это была бабушка, но делала она это тоже с умением, как-никак – педагог. Она могла одной фразой так отчистить нас, что легче было бы перенести физическое наказание, нежели этакое «выведение на чистую воду». Она знала чем нас пристыдить и заставить «залиться краской»: «Дети священника!..», «Вы не знаете цены хлеба!..», «Обуты, одеты...», «Плохо ли! Хлеб с маслом...» и пр. Из ее разговоров часто можно было увидеть, сколько же нужды перенес этот человек за свою жизнь! Она и сама часто рассказывала нам о трудностях в ее жизни: 20-ЗО-е годы, война, голод.

Бабушка была для нас эталоном интеллигентности. Она всегда ревниво следила, чтобы мы были достойны называться «внуками профессора», а потому я уже был с детства приучен к элементарным, с ее точки зрения, правилам: рот всегда должен быть закрыт, причем не просто, а надо произнести слово «изюм» и сохранять положение губ. Здороваясь, мы с Колей должны были шаркать ножкой и наклонять головку, смотреть прямо в глаза собеседнику, не «чавкать» за столом и пр. и пр. Вроде бы, все это мелочи, но мне – «деревне» – часто доставалось в обществе бабушки. Наверное, всегда буду помнить поездку с бабушкой в детское ателье на старый Арбат за костюмом. Что со мной тогда случилось, не знаю, но я, стараясь выглядеть в глазах бабушки вполне городским, раз пять наступил прохожим на пятки, за что, естественно, приходилось извиняться бабушке. Я же удостоился от нее самых лестных выражений, вроде: «ну и медведь», «с тобой только по лесу ходить» и пр.

Куда более приятны мои воспоминания о посещении с бабушкой Углича, Бородинского поля, Архангельского, Останкина, театров и концертов. В этих мероприятиях бабушка была незаменима. Она брала нас с Колей и начинала повышать наш культурный уровень. Причем делала она это мастерски, с любовью. Она знала и помнила массу исторических событий, имен, и ее можно было слушать часами. Она могла «напеть» старую гусарскую песню, захватывающе читала наизусть стихи Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Надсона и многих других поэтов. Это был ее конек.

Когда я учился в училище, мне часто приходилось ночевать в Москве. И в эти годы я «увидел» бабушку еще с одной стороны и узнал бабушку-апологета и апостола. Одним словом, то, что мне открылось, можно назвать исповедничеством. Религиозность бабушки была исключительной силы, причем основывалась она не столько на традициях, сколько на разумной вере, огромном духовном опыте и убежденности в правоте. Исповедничество ее носило самый непринужденный характер. Она не писала, подобно дедушке, воспоминаний; как видно, не занималась специально внешним подытоживанием прожитой жизни, но все ее последние годы были огромной силы свидетельством истинности православия. Может, это сказано очень громко, но для меня это было еще одно откровение.

Здоровье у бабушки было слабое: удушающий кашель, сердечные приступы, огромная грыжа – все заставляло страдать и напоминало о неизбежном для всех нас конце. Но вот что меня удивляло: все чаще говоря о своей скорой смерти, бабушка не проявляла ни тени страха. Более того, она иногда специально слишком подробно останавливалась на возможных картинах своих последних дней и, часто говоря сама с собой (у нее была такая привычка), делала весьма своеобразные выводы.

«Ну вот, Зоечка, скоро и тебе конец придет... пожила и хватит... плохо ли... семьдесят лет... надо и честь знать...», – и далее в том же духе.

Это повторялось довольно часто, и я однажды почувствовал, что за этой обыденностью кроется незыблемая вера в вечную жизнь, в милосердие Божие, презрение к тленности этой земной жизни. И это было истинно так.

Евангелие бабушка знала не то что великолепно, но она жила им. Оно было для нее больше, чем настольная книга. Читала она часто с карандашом, отмечая отдельные места. Свет евангельского учения освещал и ее повседневную жизнь. Ей была присуща удивительная прямота и честность.

Совесть ее постоянно побуждала проповедовать слово Божие, что она и делала, не жалея себя. Она жила духом апостольства: могла подойти к любому в храме и спросить: «А понимаете ли, что поют, что читают?». И тут же готова была не просто объяснить, а зажечь душу собеседника такой же верой, какую имела сама. Особенно это часто случалось с молодежью. Ее слушали с удовольствием, часто уже после службы где-нибудь в сквере она продолжала делиться с человеком самым дорогим. Так случилось и за несколько дней до ее кончины. Она «просвещала» молоденьких девушек-студенток долго еще после службы на улице в Сокольниках. Но было холодно. Простудилась, получила воспаление легких и умерла.

Учась в Москве, ближе познакомился я и с дедушкой. В эти годы он был уже на пенсии, но жизнь его била ключом. Он сам настроил себя на такой четкий и жесткий режим, что порой приходилось только удивляться его выносливости. К слову сказать, болел дедушка крайне редко, я лично не помню, когда бы он «грипповал» или кашлял от простуды. Но это не значит, что он не знал врачей.

Врачи на московской квартире появлялись не то чтобы часто, но регулярно, по графику. Дедушка как профессор был прикреплен к специальной поликлинике, сотрудники которой обязаны были постоянно следить за здоровьем своих клиентов. Визиты к дедушке были всегда чисто профилактическими, и чаще врач задерживался в соседней комнате у бабушки, которая, как отмечено было выше, не отличалась крепким здоровьем.

Единственная болезнь, которая одно время сильно угнетала дедушку, была бронхиальная астма. Вылечился дедушка от нее благодаря своей пунктуальности. Ознакомившись однажды с лечебной системой дыхательных упражнений (основанной на йоге), дедушка неукоснительно стал делать дыхательную гимнастику. Для этого, чтобы не нарушить цикличности, он даже вставал по ночам и мы слышали во сне странные, загадочные приглушенные звуки, доносившиеся из-за стены: «бар-р-р-а-х-хх», «ба-р-рр-у-ххх-х». Но воспоминания об этом относятся к 50–60 годам. Астму дедушка победил и даже позже консультировал занимающихся по этой же системе астматиков.

Лекарств у дедушки было множество, и он принимал их также в профилактических целях весьма регулярно. С большим уважением относился он к гомеопатии, и если когда лечил нас, внуков, то преимущественно «горошками».

Весь день Николая Евграфовича был четко расписан, буквально по минутам. В свои обязанности дедушка включил посещение магазинов, ремонтных мастерских. Конечно, более тяжелыми покупками занимались мы, но ежедневное посещение молочного, булочной и овощного дедушка взял на себя. Для этого ему приходилось иногда по несколько раз ходить до Разгуляя и назад, т. к. за один раз принести все было ему уже трудно. На посещение магазинов, аптек и прочих мест дедушка смотрел как на необходимый для него «моцион», хотя прогулки тоже были обязательным элементом в распорядке дня, особенно прогулки перед сном.

Готовила для семьи бабушка, иногда, когда ей было тяжело, брали обеды в домовой кухне, но и дедушка не чуждался кухней.

Он считал своим долгом приготовить нам завтрак и проследить, чтобы мы (уже студенты!) не опоздали на занятия. Еще с вечера он спрашивал каждого из нас, что бы мы хотели на завтрак (яичницу, колбасу, сыр, яйца «в мешочке или вкрутую», кефир, кофе или чай и пр.). Причем делал он это настолько тщательно и пунктуально, что мы, по своей черствости, иногда даже не понимали его, чем, конечно же, его огорчали.

По утрам дедушка вставал раньше всех, молился, тихонько готовил завтрак и накрывал на стол в комнате, где мы спали, будил нас с астрономической точностью, молился вместе с нами и затем подавал завтрак. Причем заказанное с вечера необходимо было непременно съесть, и если мы что-то оставляли, то дедушка видел в этом «невыполнение плана», а если более серьезно, то безответственность и недисциплинированность. Только сейчас понимаю, что он ежедневно воспитывал в нас пунктуальность и организованность. «Посей привычку – пожнешь характер», – говорит пословица. Если дедушка и укорял кого-то, то делал это настолько корректно и смиренно, что непременно добивался благой цели.

Большая часть дедушкиного времени уходила на прием посетителей. Об этом следует сказать особо. Люди тянулись к дедушке, как мотыльки на свет. Это были и старые друзья, бывшие члены христианского студенческого кружка, «маросейские», но было среди приходивших и много молодежи. Особенно это стало заметно в последнее десятилетие дедушкиной жизни, когда старички стали заметно переселяться в вечность. Что же привлекало всех их к Николаю Евграфовичу? Во-первых, богатейший опыт христианской жизни, который делал беседы с дедушкой незабываемыми, а во-вторых, духовная библиотека, на которой выросли многие и многие поколения русских верующих людей. К книгам дедушка относился весьма своеобразно. Он всегда помнил, что книга только тогда приносит пользу, когда ее читают, а потому сам увлеченно наделял своих посетителей духовной пищей. Наверное, не ошибусь, если скажу, что у него в одно время можно было взять любую, самую редчайшую книгу из каталога духовной литературы. Но, к сожалению, это продолжалось недолго. Огромное количество духовной литературы было «зачитано». Книги часто передавались из рук в руки и возвращались на дедушкину полку лишь через многие годы, а то и вообще не возвращались.

Пожалуй, этот факт впервые и побудил дедушку заняться размножением духовной литературы. В основном, в печать он отдавал свою «диссертацию», которая пользовалась большой популярностью у читателей.

Переплетал дедушка сам, простейшим способом, но и это требовало от него огромной затраты сил и времени.

В последние годы жизни, когда Николай Евграфович все чаще стал жаловаться на плохую память и усталость от посетителей, он преимущественно сосредоточил всю свою работу на размножении духовной литературы. За многие годы из огромного объема книг выделились отдельные авторы, которых всегда у дедушки спрашивали и даже заказывали. Поэтому литература дома не задерживалась, ее увозили во все концы в немалых количествах, что весьма радовало дедушку и придавало ему новые силы.

Не лишним будет сказать, что Николай Евграфович был всегда чужд всякой политики. Политические интересы его ограничивались чтением центральных газет. Разговаривать на эти темы он не любил, что иногда служило поводом для отхода от него тех или иных людей. Подобные люди появлялись один, два раза и более не приходили.

Из дневника Николая Евграфовича

1962 год, 6 ноября.

Избегай излишнего интереса к политике, политическим разговорам, анекдотам и по возможности умеряй свое участие в житейской суете...

Политические анекдоты и анекдоты вообще – грех, т.к. несут осуждение и насмешку даже к властям, которых христианин должен уважать.

* * *

Особое место в жизни дедушки занимала молитва. Молитва пронизывала буквально всю его жизнь. Кто жил постоянно с ним, тот особенно мог ощущать это.

Неукоснительно посещал Николай Евграфович храм Божий. Особенно любил он ранние Литургии по воскресным дням, к которым тщательно готовился за несколько дней и на которых постоянно причащался Святых Таин. Это великое Таинство давало ему новый импульс жизни, вселяло в него необычайную энергию, делало настоящим подвижником. Особенно это было заметно в последние годы его жизни.

Всенощные, акафисты, Великий канон св. Андрея Критского, службы Страстной седмицы он обычно вычитывал келейно. Не спеша, умилительно и с глубокой сосредоточенностью проходили часы этих молитвословий в его комнате. Иногда рядом с ним можно было видеть коленопреклоненного седовласого генерала, красные лампасы и золотые погоны которого как-то особенно смотрелись в полутьме и поблескивали от свечей и лампад. Принимали участие в этих молитвах и мы, внуки, читая трисвятое, шестопсалмие и тихонько подпевая за дедушкой знакомые ирмосы.

Но, несомненно, большую часть молитвословий дедушка совершал наедине. Его молитва была пламенной, он весь погружался в нее, так что иногда, нечаянно зайдя в кабинет, можно было стать свидетелем этой лишенной всякого внешнего эффекта живой беседы с Богом, в эти моменты обычно дедушка не замечал вошедших, а мы поспешно удалялись, унося в себе непонятное чувство вины.

Из дневника Николая Евграфовича

Смотри – не ослабевай в молитве, чтобы не переживать потом невзгод... Помни, что когда Моисей держал руки свои поднятыми, то израильтяне побеждали филистимлян, но филистимляне побеждали, когда руки Моисея опускались. В жизни много раз уже замечал, как ослабление молитвы и упущение в ней приводили к тяжелым переживаниям...

Глава XVII

Последние годы жизни

«Не отвергни меня во время старости; когда будет оскудевать сила моя, не оставь меня».

(Псалом 70, ст. 9).

«И до старости и до седины не оставь меня, Боже, доколе не возвещу силы Твоей роду сему и всем грядущим могущества Твоего».

(Псалом 70, ст. 18).

Из воспоминаний дочери

В 1973-м году Николай Евграфович и Зоя Вениаминовна отпраздновали свою «золотую свадьбу». Это было на Пасхальной неделе. Старички уже были так слабы здоровьем, что не могли приглашать к себе друзей. Но я с батюшкой и детьми приехали к ним на этот вечер, привезли творожную пасху, кулич, устроили стол. Сима (внук) щелкал аппаратом, делая фотографии. Отслужили благодарственный молебен, воздавая Господу хвалу за то, что Он сподобил супругов прожить в вере и единомыслии 50 лет. Было радостно и торжественно. Это была последняя мамина Пасха на этой земле. Мама слабела с каждым днем, ноги ее стали подкашиваться, она стала падать, но духом была бодра и до последних дней ходила в храм, взяв под мышки раскладной стульчик.

Смерть дорогой супруги была для Николая Евграфовича неожиданностью, хотя мама часто предсказывала свою близкую кончину, прощаясь навеки с друзьями. Она умерла мгновенно. Дней за 8 до смерти у мамы было воспаление легких, ослабившее ее сердце. Но последние 5 дней температуры не было, и маме хотелось уже начать ходить. После легкого обеда мама послала внучку Катю отнести белье в стирку, а сама собиралась поспать. Вдруг она услышала сильный звонок и спросила: «Кто к нам пришел?». Катя была еще дома и сказала, что звонка не было, что это бабушке показалось. «Нет, нет, – отвечала Зоя Вениаминовна, – я чувствую, что кто-то хороший-хороший к нам пришел, а вы от меня скрываете». На лице старушки играла радостная улыбка, глаза ее стали вдруг ясными, голубыми и засияли счастьем. Катя ушла. «Помоги мне лечь поудобнее», – подозвала больная мужа. Он подошел, обхватил поднявшуюся супругу и тут почувствовал, что она вдруг отяжелела...

Так скончалась Зоя Вениаминовна на руках мужа, душа ее отошла в вечность без мук, без единого стона, тихо и радостно. Но для папы это был сильный удар. Он растерялся, думал, что жена в обмороке, а рядом никого не было. Он кинулся к телефону. Тут неожиданно пришел врач, профессор-сердечник, направленный к больной из клиники. Он пощупал пульс еще теплой руки и сказал, что все земное окончено.

В вечную жизнь Николай Евграфович провожал супругу горячей слезной молитвой. Он больше года без конца читал акафисты и каноны об упокоении души супруги, часто сидел отрешенный от жизни, не замечая времени, забывая обо всем...

Но время исцелило его душу; в 75-м папа переехал на новую квартиру, жизнь вокруг него била ключом, и он снова стал живым и радостным. Свадьбы внуков, крестины правнуков, множество друзей, общество горячей молодежи – все это вселило силы в старческую душу Николая Евграфовича, ибо он чувствовал, что еще очень нужен людям. Господь посылал ему здоровье через Святое Причастие, которое он принимал каждое воскресенье.

Из воспоминаний внука

Господь наградил дедушку долголетием. До последних лет сохраняя завидное здоровье, если не считать увеличивающейся слабости и ослабления памяти, он радовал ближних и дальних, все считали за счастье хотя бы на минутку забежать и побеседовать с ним. Правда, эта «минутка» иногда затягивалась до нескольких часов, что доставляло немало беспокойства домашним. С этой слабостью посетителей еще в свое время довольно удачно боролась бабушка. Она вполне открыто напоминала гостю о уже позднем часе, чем избавляла дедушку от утомительного и неразумного собеседника. Дедушка, увы, никогда не мог этого сделать сам. Иногда можно было слышать, как Зоя Вениаминовна, говоря по телефону, подчеркивала, что в эти дни «мы не принимаем», чем искусственно сдерживала наплыв посетителей.

Провожая посетителя, если тому предстояла дорога, дедушка непременно молился с ним о предстоящем путешествии. Эта благочестивая привычка сохранилась у него буквально до последних дней.

Из дневника Николая Евграфовича

1966 год, 9 января.

В этот день я собирался причащаться. Утром в 6 часов я просыпаюсь и улавливаю конец какого-то сна. Сна я не помню, но в момент пробуждения вдруг явственно слышу пение: «Тело Христово приимите, Источника Бессмертного вкусите».

Я был поражен этим явлением, как бы благословившим мое благое намерение...

1966 год, октябрь.

...Из Болгарии пришло сообщение о смерти брата Володи. Вера и Зина уже умерли. Я остался последний из всей нашей семьи. Продолжаю пить «чагу» – ведь все мои родственники, за исключением отца, умерли от рака...

...Отношение к 3. и К. – это мой экзамен на наличие любви к ним.

1967 год, 4 февраля.

Чуть-чуть не попал под автомобиль у Земляного вала. Давно я борюсь с собой, чтобы не упрекать Зою за забывчивость и рассеянность в житейских делах. И все срываюсь... Уверен, что это происшествие – наказание за мою склонность к гневу и раздражению.

Дай, Господи, запомнить это на весь остаток моей жизни...

1967 год, 18 марта.

Бойся «утечек» времени – бесполезно проведенного времени в праздности (например, в постели), т. е. без дел угождения Господу.

1967 год, 14 апреля.

Как важно волю Божию ставить выше всех «правил», распорядка, планов, намерений. Сюда относится прием нежданных посетителей, просьбы ближних, неожиданные поручения и т. д.

1968 год, 10 сентября.

...Чаще переключаться с одной работы на другую. ...Беречься зрительного и слухового раздражения. ...Беречь глаза от переутомления.

...Избегать перенапряжения и истощения нервной системы ...больше ходить пешком.

1970 год, 12 июня.

Совершенствование – это непрерывный процесс, а не одна молитва утром и вечером...

...Последние годы моей жизни, на старости лет, меня занесло в столь дальние края Москвы, которые в годы моей молодости и городом-то не назывались, разве что дачно-сельским пригородом. А теперь от этого «пригорода» (Тушино) я за час добираюсь до любимого моего храма в честь пророка Илии в Обыденном переулке на Кропоткинской. Я стараюсь бывать в храме каждое воскресенье за ранней обедней. Мне кажется, что нет места прекрасней на земле, чем наш Ильинский храм. Почти каждую неделю по пятницам в нем служит молебен с акафистом перед иконой «Нечаянной Радости» Святейший Патриарх Пимен. Как я рад, что мои внуки иподиаконствуют у него.

И вот недавно я был несказанно счастлив присутствовать при хиротонии моего внука (монаха Сергия) во диакона. Патриарх совершил хиротонию, и в конце службы я был представлен ему. Его Святейшество тепло поздравил меня с праздником57, благословил и поблагодарил за труды, о которых много слышал от З.М. У Патриарха удивительный по красоте и выразительности голос. Когда стоишь за его службой, то не замечаешь времени и молитва заполняет душу. 1978 год, 15 июня.

1) Тяжело пережить, что не присутствовал на венчании Любочки. Понял то, что единственно, что красит жизнь – это проявление в наивысшей степени любви к ближним и к тем, с кем Господь сводит человека в данный момент в жизни.

2) Если нет занятости ума в общении с ближними или в какой-либо головной работе, то единственная трата душевной энергии – это непрестанная Иисусова молитва с поминанием в ней всегда и Богородицы, и ближних.

3) Наивысшая радость – это возможность что-либо сделать или услужить ближнему.

Этим листом автобиографии, датированным 15 июня 1978 года, обрываются воспоминания Николая Евграфовича.

Из воспоминаний внука

Последние годы своей жизни Николай Евграфович все больше и больше слабел. Он уже с трудом поднимался по лестнице. Временами у него кружилась голова, и он падал. Однако, он никогда не жаловался и, превозмогая недуг, старался услужить всем, чем только можно. Посетители по-прежнему приходили к нему и получали духовное утешение.

Как пишет в своих воспоминаниях о Николае Евграфовиче один близкий ему человек, «больше всего я в нем ценила понимание души людей без долгих разговоров, порой совсем без слов, даже без взгляда, а просто одним присутствием... Его советы, пожелания никогда не были категоричны, навязчивы. Можно сказать, какое-то целомудренное умолчание чувствовалось в рассуждениях, пожеланиях Николая Евграфовича, такого доброго, умного, светлого человека, очень деликатного...».

Последний год был для него мучительным. Болезнь кишечника (язва, а может быть, и рак) доставляла ему много страданий. Он ясно сознавал, что скоро умрет, а потому вполне сознательно готовился к этому великому моменту. Летом 1981 года ему стало особенно плохо и он попросил его пособоровать. Он горячо молился во время Таинства, и Господь продлил еще его дни. Сразу же после соборования болезнь зримо отступила от дедушки. Он настолько окреп, что мог садиться, а иногда даже выходил на террасу полюбоваться на правнуков.

Осенью, в октябре, он переехал с дачи в Москву к своей дочери. Здесь, в Отрадном, и закончилась почти девяностолетняя многотрудная жизнь Николая Евграфовича. Последние месяцы перед смертью он почти не вставал. Еженедельно причащаясь Святых Христовых Тайн, старец пребывал в непрестанной молитве. Когда силы немного возвращались к нему и боль в желудке отступала, он читал Евангелие или просил позвать правнуков и любовался на них, играющих около его постели. После Рождества 1982 года силы окончательно оставили его. «А я еще жив, – встречал он зашедших к нему близких, – Господь дал еще денек прожить...». Однако было ясно, что дни его сочтены. 10 января боли усилились, но Николай Евграфович сознательно отвечал на вопросы и даже интересовался событиями в мире.

Утром 11 января он впал в беспамятство и, не приходя в сознание, скончался в ночь на 14 января 1982 года в праздник Обрезания Господня и Святого Василия Великого, которого очень чтил.

На другой день вечером у гроба покойного была отслужена заупокойная всенощная – парастас. 16 января останки почившего были перевезены в храм святых мучеников Адриана и Наталии, где после Божественной Литургии настоятелем и причтом храма было совершено отпевание. Над гробом покойного были сказаны проникновенные слова о высокой христианской и гражданской жизни покойного. В надгробном слове было отмечено, что такие личности, как Николай Евграфович, являются образцом для всех христиан.

Погребен Николай Евграфович на кладбище при Смоленско-Никольском храме д. Гребнево Московской области, рядом с могилой жены.

И да будет вечная память о рабе Божием Николае в наших сердцах и в сердцах всех близких к нему людей. И непрестанная молитва о нем пусть всегда будет возноситься всеми чтущими память его.

Послесловие

На последней странице дневника Николая Евграфовича были написаны следующие строки.

Девизы

БОГУ – ТРЕПЕТ. ОЖИДАНИЕ СМЕРТИ, СТРАШНОГО СУДА, НЕПРЕСТАННАЯ МОЛИТВА.

ЛЮДЯМ – ЛЮБОВЬ, ПРИВЕТЛИВОСТЬ, ЛАСКОВОСТЬ, НЕОСУЖДЕНИЕ И БЫТЬ ВСЕМ СЛУГОЙ.

МОЛИТВЕ – ТЩАТЕЛЬНОСТЬ.

ПОСТУПКАМ – ВОЛЮ ГОСПОДНЮ.

СЛОВАМ – БОЛЬШУЮ ОСТОРОЖНОСТЬ.

МЫСЛЯМ – БЕСЕДУ С ГОСПОДОМ (НЕПРЕСТАННУЮ МОЛИТВУ) И ПАМЯТЬ О СМЕРТИ.

ТЕЛУ – СУРОВОСТЬ.

ПИЩЕ – УМЕРЕННОСТЬ.

ВНЕШНОСТИ – БОДРОСТЬ, ЖИЗНЕДЕЯТЕЛЬНОСТЬ И УСЛУЖЛИВОСТЬ.

ДУШЕ И ПАМЯТИ – ПЛАЧ О ГРЕХАХ.

ВРЕМЕНИ – БЕРЕЖЛИВОСТЬ.

ТРУДУ – ТЩАТЕЛЬНОСТЬ И УСЕРДИЕ.

ДЕНЬГАМ И МАТЕРИАЛЬНЫМ БЛАГАМ – ЩЕДРОСТЬ.

ПРОСЬБАМ – ВНИМАНИЕ И ВЫПОЛНЕНИЕ.

СВОИМ ЛИЧНЫМ ИНТЕРЕСАМ – ЗАБВЕНИЕ.

ОБИДЧИКАМ И УКОРИТЕЛЯМ – БЛАГОДАРЕНИЕ.

ПОХВАЛАМ – МОЛЧАНИЕ И ВНУТРЕННЕЕ САМОУНИЧИЖЕНИЕ.

СОБЛАЗНАМ – БЕГСТВО.

СМЕХУ – ВОЗДЕРЖАНИЕ.

ПАМЯТИ – БЕЗДНУ ГРЕХОВ СОВЕРШЕННЫХ.

ОТНОШЕНИЮ К ОКРУЖАЮЩИМ – ТЕРПЕНИЕ.

БОЛЕЗНЯМ – ТЕРПЕНИЕ С БЛАГОДАРЕНИЕМ. У ХРИСТИАН НЕТ СЛОВА «НЕСЧАСТЬЕ», НО «ВОЛЯ БОЖИЯ».

СЛАВА БОГУ ЗА ВСЕ.

* * *

1

Г.Б.Р. расшифровывается как «Грешный Божий раб». Такая подпись стоит под богословскими работами Н.Е. Пестова (здесь и далее примечания составителя).

2

Здесь и далее курсивом выделены слова составителя (прим. ред.).

3

Временное свидетельство №1302.

4

Свидетельство №1142 от 4 июня 1910 года.

5

Э.А. Аллендорф (1865–1920 г.). Скончался в Нижнем Новгороде, где и погребен.

6

Военная история.– М., 1983, с. 80.

7

Послужной список, пункт 9. Прохождение службы.

8

Военная история.– М., 1983, с. 81.

9

Военная история, – М., 1983, с. 84.

10

Гражданская война в СССР. Т. I. – M.: Воениздат, 1980, с. 75–76.

11

Газета «Правда» 1917, 2 ноября.

12

Примечание в Аттестации, с. 2.

13

См. Урланис Б.Ц. Войны и народонаселение Европы. – М., 1960, с. 260, 381.

14

См. Россия в мировой войне 1914–1918 гг. (в цифрах). – М., 1925, с. 4.

15

Директивы Главного командования Красной Армии (1917– 1920 гг.), с. 16.

16

ЦГА OP СССР, ф. 130, оп. 2, д. 5, л. 48.

17

См. Гражданская война в СССР. Т. 1, с. 165.

18

Здесь и далее хроника событий в биографии Н.Е. Пестова будет даваться по новому стилю.

19

Гражданская война в СССР. Т. 1, с. 334–345.

20

Военная история, с. 100.

21

Гражданская война в СССР. Т. I.с. 182.

22

См. Гражданская война в СССР. Т. 1, с. 158.

23

Декреты Советской власти. Т. 3, с. 167.

24

См. Гражданская война в СССР. Т. I, с. 176.

25

Брат Николая Евграфовича – Владимир – служил в действующей армии на Южном фронте. Летом 1918 года их часть попала в окружение. После окончания Первой Мировой войны в Россию он не приехал, а остался сначала в Румынии. Затем в поисках работы эмигрировал в Болгарию, где нашел работу по специальности. Он был инженер-электрик. В Болгарии он жил в г. Габрово. Женился, двое детей. О себе он дал знать только после Второй Мировой войны. О нем в биографии Николая Евграфовича будет своевременно упомянуто.

26

Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 37, с. 15.

27

Гражданская война в СССР. Т. 1, с. 173.

28

Военная история, с. 102.

29

Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 39, с. 313.

30

Декреты Советской власти. Т. 2, с. 542.

31

ЦГАСА, ф. II, оп. I, д. 160, л. 307.

32

Военная история, с. 152.

33

Военная история, с. 112.

34

См. Директивы Главного командования Красной Армии (1917–1920), с. 138.

35

См. Военная история, с. 113.

36

Всего декретом СНК от 4 мая 1918 г. было учреждено 11 военных округов (см. Декреты Советской власти. Т. 2, с. 235–236).

37

Троцкий Л.Д. (Бронштейн) – меньшевик, с 1903 года возглавлял центристское направление («троцкизм») в русском социал-демократическом движении. Неоднократно выступал против большевиков. В годы империалистической войны занимал, по существу, шовинистическую позицию «защиты Отечества», пропагандируя лозунг «ни победы, ни поражения». Летом 1917 года вступил в партию большевиков и занимал ведущие посты в Советском правительстве после Октябрьской революции (был народным комиссаром по иностранным делам). Затем, до 1925 года, возглавлял Реввоенсовет республики. В период Брестских мирных переговоров отстаивал предательский лозунг «ни мира, ни войны». Начиная с 1920 года вел фракционную борьбу против руководства ВКП(б) и Коминтерна. В 1927 году исключен из партии за антипартийную и контрреволюционную деятельность. В 1929 года выслан за границу, где продолжал вести борьбу против СССР. Основал IV Интернационал. В 1940 году убит в Мексике.

38

Д. Рид. 10 дней, которые потрясли мир. – М., 1948, с. 78.

39

Там же, с. 78.

40

Советская Историческая Энциклопедия. Т. 6. – М., 1965.

41

См. Советская Историческая Энциклопедия. Т. 6. – М., 1965, с. 81.

42

Марцинковский В.Ф. Записки верующего. – Прага, 1929, с. 6.

43

Марцинковский В.Ф. Записки верующего. – Прага, 1929, с. 6.

44

Там же, с. 6.

45

Там же, с. 6.

46

Г. Кошанский скончался в 1932 году. Могила в Ново-Девичьем монастыре.

47

Его жизнь и геройская кончина во время Великой Отечественной войны с Германией описаны мною в работе «Жизнь для вечности» (Новосибирск, 1997) или «Памятник на могилу сына» (прим. Н.Е. Пестова).

48

За два дня был арестован весь состав Христианского Студенческого Кружка.

49

Погиб в период «культа личности» в 1941 г. в Ярославле.

50

В начале апреля 1931 года, в канун Благовещения, был закрыт храм св. Николая на Маросейке, где (26–28 годы) Н.Е. Пестов был старостой. Приход «непоминающих» с настоятелем о. Сергием Мечевым прекратил свое существование (свидетельство очевидцев).

51

Речь идет о четырехтомнике: «Современная практика православного благочестия» (Спб.: «Сатисъ», 1994–96) – богословских трудах Н.Е. Пестова, о которых будет еще сказано.

52

Все эти годы (с 30-х по 50-е) матушка Евникия, как звали монахиню, жила в семье Пестовых под видом матери Николая Евграфовича, к тому времени уже скончавшейся. Монахиня Евникия скончалась в возрасте 95 лет в 1957 году.

53

И. Эренбург. Люди, годы, жизнь.

54

Недавно издательство «Сатис», получив согласие родственников Николая Евграфовича, поэтапно осуществило издание этого труда в 4-х томах, озаглавив его «Современная практика православного благочестия». – Спб., 1994–96.

55

В таком виде ее знают многие, кто читал труды Н.Е. Пестова в «самиздате».

56

Издательство «Сатис» почему-то не включило эту часть в 4-х томную публикацию трудов Н.Е. Пестова. Однако, к сегодняшнему дню 8-я часть диссертации – «Христианский брак» – уже неоднократно издавалась отдельной брошюрой другими издательствами.

57

Праздник иконы Божией Матери «Нечаянная Радость» – 14 мая.


Источник: От внешнего к внутреннему. Жизнеописание Н.Е. Пестова./ Сост. Преосвященнейший Сергий (Соколов), епископ Новосибирский и Бердский.– Новосибирск: Православная Гимназия во имя Преподобного Сергия Радонежского, 1997.– 160 с.

Комментарии для сайта Cackle