Источник

Приложение. Представление о загробной жизни древних вавилонян и евреев

I. Вавилонские представления

По верованиям древних вавилонян, после смерти душа отделяется от тела и, если оно погребено, отправляется в долгое странствование, пока не достигнет особого места, где собраны души всех умерших. Ни происхождение, ни возраст, ни то или другое поведение на земле не избавляет человека от такой участи, никто не может освободиться от смерти и от irsitu, и людям остается просить лишь об отсрочке, о долгой жизни, о достижении глубокой старости. Это название – irsitu – одинаково применялось вавилонянами и к земле, но оно имеет и специальное значение – место, где собираются умершие. В поэме Гильгамеса, редакция которой заходит за 2000 лет до нашей эры, имеется описание ада, и его царица – Allatu – названа «царицей земли», при ней есть «писец земли», назначение которого – записывать являющихся туда. Там же мы находим название царства теней, откуда Гильгам вызывает своего друга Эбани, «землею». Истар спускается в преисподнюю и находит там «госпожу земли»; встречается название irsitu – «великой землей» – kigallu (Ki-Gal==irsitu rabitu). Эта земля находится где-то внизу под нашей земной поверхностью; в кодексе Хаммураби мы находим такое заклинание: «пусть пагубное слово Шамаса быстро достигнет его! Пусть наверху оно вырвет его из среды живущих». Проводник говорит Эбани: «спускается за мной, спускается за мной в жилище мрака, в жилище Нергаля». Эбани, вызванный из irsitu Гильгамесом, называется sulu – «тот, которого возносят», Гильгамес – наоборот, muselu – «тот, который возносит». Более точных определений местоположения этой «земли» вавилонская литература еще не дала, так что мы в праве думать, что подобными названиями царства умерших вавилоняне хотели подчеркнуть преимущества настоящей жизни, ее положительное содержание, сравнительно с жизнью за гробом. И действительно, слишком мрачными красками описывается irsitu. Она – «земля, откуда никогда не возвращаются», – «дом, откуда не выходит тот, кто в него вошел», туда ведет «дорога, по которой нельзя идти обратно»75. Мрак, темнота наполняют это царство мертвых; здесь нет ни радости, ни надежды, темная ночь не освящается ни одним лучом, всюду лишь тление, и от всего земного великолепия остается лишь жалкая и печальная жизнь теней. В поэтических сказаниях вавилонян irsitu представляется каким-то живым организмом, который набрасывается на всякого приближающегося к нему, опутывает его какими-то сетями и влечет к себе в бездну: «о, отец Бел!» – вскричала богиня Нин-Сун, – «когда сети повергли меня на землю (==irsitu), сети уронили меня на землю». С такими же словами обращается и Бел к богу Сину. Dhormes догадывается, что, быть может, под такой адской сетью разумеется просто особое орудие, которым каждый бог схватывает своих врагов и влечет в преисподнюю: известно, что Шамас – бог солнца – запутал в такую сеть нерадеющих о правосудии76. Но, с другой стороны, известно, что на службе Нергаля, бога подземного царства, находится особый бог чумы и бичей – Намтару, должность которого состоит в вербовании насельников irsitu; и когда Истар спускается в преисподнюю, Allatu – Эрескигаль обращается к Намтару с просьбой: «выпусти против нее шестьдесят болезней…..

Болезни глаз на ее глаза,

Болезни боков на ее бока,

Болезни ног на ее ноги,

Болезни сердца на ее сердце,

Болезни головы на ее голову».

Так, irsitu вавилонян является средоточием всяких болезней и бедствий под эгидой бога Намтару.

Но вавилонское мышление не останавливалось на таком общем описании царства теней: оно воображало вход в это царства с запада, где заходит солнце, и недалеко от входа помещало область владычества Аллату, богини подземного мира. Аллату царствует в громадном городе с чудовищной величины дворцом, окруженным стенами, куда не проникает никакой свет, и там слышатся лишь горестные крики, это область ужаса и плача, оттуда мертвецы не могут убежать. Суеверный страх пред душами умерших заставляет вавилонян старательно заключать их в преисподней, – она была для них настоящей тюрьмой, домом «мрака» или «праха». Проводник такими словами убеждает Эбани спуститься за собою в ад: «спускайся за мной в дом мрака, обиталище Нергаля, в дом, откуда не выходят входящие туда, в дом, обитатель коего лишен света». С такими же подробностями описывается irsitu и в схождении Истар. Этот дом или темница в преисподней носит специальное название bit ikliti – дом темноты77, значение которого одинаково с греческим Ἅιδης = α – не и δεν – видеть, так что bit ikliti указывает на место, где «ничего не видно». От Эбани мы узнаем еще новое название этого bit ikliti – дом «праха».

«в дом праха, куда я вошел».

Этот прах тления лежит на всем царстве мертвых, прахом покрыты его двери и запоры, – в схождении Истар говорится –

«при входе и на запоре рассеян прах»;

Эбани встречает там человека, который «полон праха, в прах он погружен». Прах – пища живущих там.

Bit ikliti или arallu окружен семью громадными стенами, которые не выпустят ни одну тень на свет, и Истар должна пред каждым входом в новую стену последовательно снимать свои одежды, так как мертвецы являлись пред богиней Аллату нагими78. Бог Эа, посылая в преисподнюю Асусунамира за Истар, отдает приказание, – «пусть семь врат страны без возврата откроются пред тобой», и каждая из этих дверей снабжена особым запором, как об этом говорит одно заклинание, обращенное к лихорадке:

«заклинаю тебя семью вратами земли!

Заклинаю тебя семью запорами земли!»

Бдительные, неподкупные привратники следят за вратами, великий привратник arallu принимает Истар и убеждает ее подчиниться законам этого дома мрака и праха; великаны, подобные греческому Церберу, – это – Намтару – бог чумы и Тель-Рабишу, сидящий на корточках, которого называли «безжалостным».

Строгую организацию с централизованной властью во главе находим в arallu вавилонян. Нергаль и Эрескигаль – бог подземного царства имеют в своем распоряжении вестника Намтару. «Писец земли», «управитель земли» (Gisbil), глашатай преисподней Нин-бис-рид, целый штат судей – Ануннанисы, – помещающиеся в «дворце правосудия» на золотых тронах, – вот известные нам персонажи bit ikliti. Мало того, Гильгамес допытывается у своего друга Эбани, что такое представляют собою законы царства мертвых, но тот отказывается нарушить свое молчание; богиня Эрескигаль, соглашаясь принять свою сестру Истар, говорит привратнику: «иди, открой твои врата и заставь ее (Истар) действовать по древним законам». Так, идея организованного царства выдержана мифологией вавилонян, и некоторый диссонанс вносит существование в arallu некоторых лиц, бывших знаменитыми на земле, которые и там сохраняют свой тон и репутацию, несмотря на могущество Нергаля и Эрескигаля: на первом плане здесь фигурируют мятежные боги, сражавшиеся в начале творения против Мардука, – он своей сетью поймал вождя мятежников Кингу и запер его с полчищем приспешников в преисподней. Других персонажей, настолько же независимых, перечисляет Эбани; «в доме праха, куда я вошел, живут господин и жрец, живут заклинатель и пророк, живут заклинатели великих богов, живет Этана, живет Гира» и пр.

Ничего радостного, веселого, приятного не представляло пребывание теней умерших в irsitu; мрачно, безотрадно, пусто, бессмысленно было их существование. Слабые по своей природе, они были страшны, как антитеза всего живущего, которому они могли вредить своим тлением праха, и вавилонская идеология заставляла живых не забывать мертвецов, помнить, что они не перестают жить, только одной стороной своего существа – духовной, которая продолжает нуждаться в пище и воде. Единственным средством удержать мертвецов в аду, избежать их ужасных посещений вавилоняне считали вещественные приношения от стола на могилы. По верованию их, каждый мертвец имеет своего naqme, т.е. того, кто наливает ему воду: земля праха в то же время есть земля жажды и голода, и если тени не могут совсем вырваться на свободу из семи стен, им позволяется на своих крыльях, которые служат для них также одеждой, как птицам, подниматься из arallu и поедать на своих могилах приношения натурой. Так, живые должны были заниматься этими бедными мертвецами, которые в irsitu имеют только прах и грязь, вместо пищи; в противном случае, тень бродит на перекрестках, питается нечистотами, которые гниют на улицах.

«Тень того, кто не имеет никого, видел ли ты?

«Я видел ее: остатки горшка, остатки пищи, которые валяются на улице, она поедает»79.

При заклинании призраков произносятся такие слова:

«тень, которая не имеет никого, кто бы позаботился о ней,

«тень, которая не имеет никого, кто предложил бы ей пищу,

«тень, которая не имеет никого, кто налил бы ей воды!»80.

Особенно жадны обитатели irsitu к запаху фимиама; Эреснигаль восклицает:

«Когда Таммуз играет на флейте из лапись глазури с янтарным кольцом,

«Когда, вместе с ним, играют для меня плакальщики и плакальщицы,

«Мертвые восстают и обоняют благовоние»81.

II. Древне-еврейские представления

Исходным пунктом для еврейских представлений о загробной жизни служила мысль о непрекращаемости настоящих социальных отношений и за могилой; ясное дело, что в семейной усыпальнице общение могло бы происходить лишь в тесном кругу родственников, и для общения всех вообще семей, родов, племен и т. д. необходимо особое место. Таким местом и был שּֽׁאול. Нельзя согласиться с некоторыми учеными, которые слово шеол переводят словом – могила, так как этому противоречит ясный смысл Быт.37:35: «собрашася вси сынове Иакова и и дщери его и приидоша утешити: и не хотяще утешитися, глаголя: яко сниду к сыну моему сетуя в шеол, и плакася о нем ( Иосиф) отец»: Иаков хорошо знает, что его сын растерзан зверями, следовательно, говорить о встрече с ним в одной могиле нельзя, и, таким образом, слово שּֽׁאול имеет вообще совершенно иное, не материальное значение. Иаков говорит о свидании с Иосифом там, где материальные объекты не могут иметь места, а только духовные. Этому как раз отвечает библейская антропология, которая учит о дихотомии человеческого существа (Быт.2:7), при которой духовное начало может свободно отделяться от тела и проявлять ту или иную активность (Быт.35:18 ср. 3Цар.17:21–23). «Саул и писатель книги Царств верят, что умерший телесно Самуил не прекратил своего существования и может являться на земле, чтобы принять даже участие в ее жизни» (1Цар.28:1–25 – Юнгеров); источником духовной субстанции прямо считается Сам Творец, к Которому она и устремляется после смерти организма (Еккл.12:7). Шеол – место пребывания душ усопших. Он находится глубже моря и оснований гор (Иов.26:5; Втор.32:22 по евр. т.). Прор. Амос явно противополагает его небу (9:2 ср Пс.138:8), как антитезу небесному жилищу, – это – преисподняя, мир особого характера, который иудейская мысль представляла образно, как темницу с громадными вратами (Иов.38:17; Ис.38:10), около которых находятся привратники, следящие за прочными запорами (Иов.17:16 по евр. т.). Солнце не показывается в этой бездне, это – страна мрака и темноты (Иов.10:21,22). Обитателей шеола евреи называли רְפָאִים (Ис.14:9), но проф. Юнгеров говорит, что не все мертвецы носят это название: «в Библии рефаимы всегда упоминаются отдельно от других мертвецов. Нигде не говорится, чтобы умершие делались рефаимами. Рефаимы представляются везде носителями зла и помещены на ряду с великими грешниками, в месте загробного мучительного пребывания последних. По книге Притчей и Псалмам, схождение к рефаимам ожидает только грешников и отождествляется с духовной смертью»82. Наоборот, праведников ожидает совершенно иная участь, они соединяются с Богом, причем смерть телесная может и не иметь места: Энох за свое благочестие был взят с телом (Быт.5:23); псалмопевцы говорят, что праведники не увидят тления (15:10), поселятся в земле живых, где будут прославлять Бога (Пс.26:13; 114:9). Такая разница загробного существования опиралась на веру в Божие правосудие, которое строго определяет зависимость состояния человека по смерти от нравственного достоинства его земной жизни: пример Эноха (Быт.5:24) и провал чрез землю Корея с сообщниками (Чис.16:30–33) были на глазах у евреев и удерживали их от особой печали по умершим (Втор.14:1). Однако иудейская мысль не могла точно определить характера загробной жизни праведников, она только постулировала их лучшее состояние, сравнительно с грешниками, и то обстоятельство, что рефаимами называются не все умершие, а только особо грешные, дает возможность установить, что все умершие (Иов.14:13) без исключения идут туда, но праведники не получали имени рефаимов83. Причем проф. Schwally устанавливает различие существования в шеоле погребенных и непогребенных: непогребенные остаются вдали от своих семей и родов, они скитаются, как тени, по шеолу; наоборот, погребенные с соблюдением соответствующего ритуала обитают в шеоле семьями и родами, и здесь находят себе место все умирающие, там израильтяне занимают центральное положение84. Что же такое жизнь в шеоле, по еврейскому представлению? – Жизнь в шеоле рассматривалась, как продолжение земного существования, и умершие там не теряют своего обычного земного вида; так, необрезанный сохраняет свою крайнюю плоть, пророк – мантию (Самуил в Эн – Доре), царь свою диадему и трон, воин – меч, народы не теряют своей национальной физиономии и т. д. Если кто имеет какой-нибудь физический недостаток, мы встречаем его таким и за гробом; воин, убитый рукой женщины, сохраняет это позорное пятно. Мертвые высказывают свободно насмешки над известными личностями: когда вавилонский царь спускается в царство мертвых, обитатели шеола осыпают его градом насмешек за высокомерие и кичливость на земле (Ис.14:9–11, 16 ср. Иез.32:21). Жизнь в шеоле очень бедственная, жалкая. Обитатели его немощны (Ис.14:10), они разбиты, обломки некогда сильной мощи (Иэз.26:20), поэтому, – имя רֵפָאיִם – вполне отвечает их природе (Ис.14:9)85.

Жизнь в шеоле очень скудна, она далека от жизни земной по ее функциям; важнейшая функция индивида – отправление культа необязательно для жителя шеола, – и почитание предков не имеет больше смысла, потому что умершие сами становятся, как объекты почитания, и имя Иеговы не слышится в глубинах преисподней (Ис.38:18).

Мы видели, что, по еврейским представлениям, все люди после смерти сходят в шеол, место мрака и печали; однако ветхозаветный человек мог надеяться, что не вечно будет находиться в шеоле, что пребывание там имеет смысл временного испытания. Иов, признавший сначала, что человек вечно пребывает в шеоле, начинает сомневаться в справедливости этого положения и обращается к Богу с надеждой, что Господь назначит ему срок, после которого избавит его от шеола (Иов.14:13). И это избавление будет иметь своей целью не что иное, как оправдание его. Нам нет нужды вступать в спор филологов о смысле некоторых соответствующих выражений в книге Иова86, мы кратко заметим только, что это оправдание Иов ожидает ни в этой жизни, ни в шеоле, а после избавления из преисподней: он просит Господа вывести его из шеола после определенного срока (14:13–15), и тогда он будет оправдан Искупителем (19:25–26). Так, освобождение из шеола предваряет оправдание человека. В шеоле оправдание не может быть, так как, хотя он и всегда открыт пред Иеговою (26:6), однако Иегова не имеет общения с его обитателями, и, таким образом, то удовлетворение Иов может получить в новой жизни, достигнутой чрез воскресение. Поэтому, воскресение, собственно говоря, является средством оправдания человека, оно мотивируется этически в представлениях евреев. Таков был логический ход мышления иудеев, постулировавший временность пребывания в шеоле и воскресение для оправдания. Вера в то, что Иегова может воскрешать, возводить из ада, была присуща евреям, и еще Анна исповедала, что Господь «мертвит и живит, низводит во ад и возводит» (1Цар.2:6); необходимость воскресения подтверждалась также надеждой на Божественное правосудие, которое не допустит несправедливости: если праведник умирает, не получив оправдания, то ясно, что он оживет, – иначе Божие правосудие – фикция (Иов.14 гл. ср. Пс.68:16). Прор. Исаия определенно говорит, что «воскреснут мертвии и восстанут сущии во гробех» (26:9), смерть будет уничтожена и праведники тогда будут утешены (25:8). При этом интересно то, что евреи были убеждены в воскресении только праведников для жизни, грешники же (рефаимы) так и останутся в шеоле87.

Но является вопрос: будет ли это воскресение праведников всеобщим в определенный момент, или же каждый праведник воскреснет после известного срока, назначенного ему для пребывания в шеоле? Ответ на это вполне определенный мы не имеем, так как наиболее ясное из соответствующих выражений (Иов.19:25–27) содержится в речи Иова, который говорит об Искупителе не вообще, а в применении только к себе; впрочем можно думать, что это не отрицает универсального характера за пришествием Искупителя, потому что странно предположить мысль об искуплении каждого в отдельности! Искупитель придет и оправдает всех, неправедно томящихся в шеоле, тогда как грешники должны ожидать суда (Иов.19:29 по евр. т.). Интересно, между прочим, что евреи верили в возможность – увидать своими очами телесно этого Искупителя: проф. Юнгеров видит в этом ожидании евреев изменения настоящей плоти в другую, более тонкую по своей природе (Иов.19:26)88.

Выше мы видели, что евреи с одной стороны ожидали пришествия Гаела – Искупителя, Который освободит из шеола души праведников и даст им блаженство; но с другой стороны, они признавали и посмертный суд. Является вопрос, будет ли этот суд всеобщим, и как в таком случае смотреть на освобождение из шеола праведников, так как уже самым фактом освобождения праведников грешники получали осуждение? Ясно конечно, что в последнем случае суд уже не имеет смысла. Ответ на это дает Экклезиаст, который говорит: «все творение приведет Бог на суд о всяком прегрешении, аще благо, аще лукаво» (12:14), – «и сказал я в сердце своем: праведного и нечестивого будет судить Бог» (3:17). Если, таким образом, суд будет всеобщий, и он не может иметь места в шеоле (см. выше), то ясно, что Бог будет судить только тогда, когда праведники получат возможность выйти из шеола; Иов выражал очень определенно надежду, что избавителем его из шеола будет Искупитель – Мессия. Такой силогизм, впрочем не совсем законченный, потому что не определяется характер дела искупления Мессии, можно дополнить соображением, что Мессия приобретет право или возможность выхода из шеола, приобретет, конечно. Своими заслугами и страданиями на кресте, после-то этого и состоится суд Божий, когда праведники удалятся из шеола, а рефаимы останутся там.

Таким образом, безотрадная и мрачная мысль о необходимости идти после смерти в шеоле смягчалась надеждой на Мессию, Который уничтожит власть диавола, все умершие воскреснут для суда, и праведники получат воздаяние; эта надежда и была, строго говоря, единственным побудителем для исполнения закона, так как в противном случае холодное равнодушие к жизни охватило бы еврея при мысли, что ничего не спасет от вечного пребывания в шеоле!

III. Сравнительный анализ

Мы кратко изложили взгляд древних вавилонян и евреев на загробную жизнь, нам остается сравнить их со стороны содержания. Достаточно и той краткий характеристики arallu вавилонян, какую мы дали выше, чтобы видеть, насколько грубо-материалистичны были из загробные верования: правда, тело человека остается здесь, душа отправляется в царство теней, но она по существу так же материальна, как и тело, потому что нуждается в пище и питье, может своим видом пугать живых, врываться в жилища и пр. И это заставляло живых заботиться о ней, откупаться пищевыми приношениями и т.д. Самое arallu картинно, образно представляется какой-то мрачной темницей, где томятся тени, и интересно, что именно в этой-то мрачности и был главный raison d’etre arallu, потому что irsitu мыслилось, как полная антитеза настоящей жизни, так что, если бы придать ровный, серый тон краскам описания arallu, то исчезла бы вся сила впечатления от царства мертвых, и irsitu сделалось бы настоящей земной жизнью. Даже более того – оно все представило бы собой копию с обстановки какого-нибудь замка владетельного графа, где, на ряду с жизнью господ (административный персонал arallu – Нергаль, Эрескигаль с свитой и пр.), едва заметно прозябание пленных врагов в мрачных подземельях, откуда слышатся стоны и вопли голодных и холодных несчастных узников…

Восточная фантазия не пожалела ярких красок для выражения irsitu, она отделывает каждую деталь этого царства, и вавилонянин видел даже прах на замках врат, пред которыми Истар должна была постепенно сбрасывать свои одежды. Полный штат служителей и должностных чиновников ютится около подземных властелинов и, как в каком-нибудь присутственном месте, посетители нумеруются и поступают в известные отделения… Не успевает душа разлучиться с телом, как уже arallu своей сетью влечет ее в ад, сбрасывает в место мрака, и начинаются ее мучения в отсутствии тепла и пищи, она хочет вырваться на свет, но крепкие стены парализуют ее желания и достаточно одного взгляда безжалостного привратника, чтобы страшные чудовища бросились на теней и растерзали их…

Как голодные собаки, тени умерших шатаются по arallu и своим воем и стонами оглашают его пустые своды; бесцельное, бессмысленное и жалкое существование влачат они там, без всякой надежды на будущее, без надежды на освобождение из этой ужасной тюрьмы, и невольно должна была закрадываться мысль сожаления, если не давал простора своим инстинктам и видел в лице другого человека не врага. Зачем исполнять, на самом деле, законы божественные и человеческие, если за свое добро не получаешь подчас награды здесь от Бога, а люди злы, неблагодарны, и можно уйти в arallu, не получив возмещения за свои страдания, жертвы и пр.?.. Если так, то зачем и признавать необходимых таких или иных религиозных обязанностей и отношений? ведь – Нергаль все равно сравняет участь мою и какого-нибудь страшного злодея, который не встречал препятствий своим злым стремлениям и страстям, тонул в потоках крови и бросал вызов Шамасу… Одним словом, безотрадное будущее ждало каждого вавилонянина, и, вследствие этого, земная жизнь также теряла свою привлекательность, возможность внезапной смерти должна была парализовать всякое радостное настроение, жуткое чувство загробного страха сжимало сердце, и самое бурное веселье обращалось в томительное переживание на себе мук и страданий arallu… Такой практический пессимизм был естественным следствием антитезы настоящего существования жизни за гробом, и под углом этого вполне были понятны как эпикурейские нравы вавилонян, так и самоубийства неудачников – пасынков судьбы. И интересно, что почти все молитвы вавилонян своим предметом имеют – долгую жизнь, отдаление часа смерти; так, страх смерти заставлял дрожать струны сердца и вызывал невольно сожаление, что слишком кратка настоящая жизнь человека…

Таким образом, вычурно-поэтическое изображение arallu и безотрадное будущее – вот две черты, которые отличают загробные верования вавилонян. Мы сказали, что если устранить внешнее описание обстановки arallu, то от загробной жизни ничего не останется, потому что со стороны материальной мифология вавилонян здесь была очень бедна, и, собственно говоря, вопрос о жизни в arallu оставался без всякого ответа. Иное мы видим в представлениях евреев. – Если евреи представляли себе шеол каким-то подземным миром, местом мрака, печали и стенаний, которое имеет врата с запорами, то в этом нужно видеть просто след поэтической работы, а не принимать; как догматическое учение о действительной обстановке шеола, что пытается доказать г. Dhormes89. С одной стороны, такое картинное описание шеола мы находим в речах Иова, в Псалмах и др., т. е. в таких книгах, авторы которых были не прочь для большей конкретности предмета и интенсивности впечатления прибегать к опоэтизированным образам. С другой стороны, не нужно забывать, что книги Св. Писания, которые в настоящем случае служат главным источником для нас, были не учеными произведениями, а назначались для широких слоев простого народа, который, конечно, более склонен был к образному мышлению, чем к отвлеченному. И конкретное изображение врат ада было просто формой для идеи, что после смерти каждый поступает в шеол во власть диавола. И самое изображение шеола, не такое богатое подробностями, какое мы видели у вавилонян, показывает, что для еврейского мышления это было внешней ширмой, за которой скрывалась глубокая идеология, представлявшая себе шеол действительно местом мучений, – мучений нравственных, областью страданий, горя и тоски о своем утерянном состоянии в лице праотца Адама, который своим грехопадением отдал человечество во власть диавола, и оно должно было сходить в его царство мрака – шеол, пока не наступит «день Господень» (Ам.5:18). Можно сказать, что если уничтожить подробности вавилонского мифа об arallu, о персонажах, дворце с штатом служителей, великанах – сторожах у дверей, запертых на замки и пр., то от arallu ничего не останется вследствие идейной бедности вавилонской эсхатологии, которая вся была построена на внешности, действовала на воображение, фантазию, но не давала ничего положительного. Тогда как центральная мысль еврейской эсхатологии, что человек после смерти поступал в царство диавола, не нуждалась ни в какой поэтической обстановке, и, конечно, как антитеза небу, жилищу Бога, шеол и не мог иначе представляться, как в опоэтизированной форме.

Мы видели выше, что вавилонская мысль в конечном выводе приходила к практическому пессимизму и нигилизму: наоборот, учение евреев о рефаимах и нерефаимах в шеоле вносило несколько отрадное чувство в эсхатологические чаяния евреев. Каждый мог надеяться на причисление себя к сонму праведников в шеоле, которые имеют лучшее существование, чем рефаимы, потенциально даже освобождаются от особенных мучений, потому что мысль об оправдании служила для них мелиоративным фактором. Так, еврейские чаяния загробной жизни, сравнительно с вавилонскими, полнее конструируют ее, – они привносят еще неизвестное вавилонянам представление о какой-то третьей фазе загробного существования, наряду с смертью и пребыванием в шеоле, представление о моменте, когда праведники, не получившие возмещения своих заслуг на земле, будут оправданы по освобождении из шеола. Эта мысль об освобождении из шеола – arallu была бы конечно совсем диссонантна вавилонской эсхатологии, считавшей arallu последним и вечным местообиталищем человеческих душ. До представления о загробном оправдании человека вавилоняне не дошли, потому-то им была чужда и неизвестна, или же затерялась у них, мысль о Мессии, которая и была, собственно, логической предпосылкой оправдания. В миросозерцании же евреев – идея Мессии занимала место фокуса, в котором концентрировалось все, и поэтому-то эсхатология вавилонская при всей своей стройности проигрывала, – идея правосудия, конечно, уже не могла быть локализована вавилонским Божеством, и ясно, конечно, что этим наносилась страшная брешь в религиозных представлениях вавилонян. Таким образом, еврейские загробные верования не имели тех отрицательных практических следствий, какие мы видели у почитателей древнего Нергаля.

Конечно, только рационалисты могут говорить о генетической зависимости еврейской эсхатологии от вавилонской: мы видели, насколько беднее и бессодержательнее последняя первой, так что можно говорить только о сходстве верований вавилонян и евреев. Но невольно является вопрос, чем объяснить это сходство?

Не трудно видеть без особого тонкого анализа, что если бы выполнить акт рафинирования вавилонских представителей о загробной жизни, то получилась бы схема собственно библейской эсхатологии только без идеи оправдания; это обстоятельство дает ключ к ответу на поставленный вопрос.

В настоящее время можно считать доказанной библейскую тему о происхождении и расселении в первобытное время племен из одного центра. Ясно, конечно, что религиозные воззрения этих племен были сходны, так как до этого момента имели один и тот же источник; после же расселения этот источник действовал только для одного народа еврейского90, у которого и находим развитие идеи, что после смерти человек поступает в царство диавола. Вавилоняне в лице своих этнических предков также отошли от центра с известными богооткровенными религиозными верованиями, но с течением времени, вследствие отсутствия контролирующего начала, эти верования постепенно стирались, к ним привносились различные естественные элементы, натуралистические наблюдения, вымыслы фантазии, все это становилось достоянием поэтов, в интересах которых было, конечно, конкретировать библейскую схему, передававшуюся из рода в род устно, в искаженном виде. Но этим мы отнюдь не хотим отрицать позднейших культурных сношений вавилонян с евреями, при которых могли иметь место заимствования вавилонянами более развитого цикла эсхатологических верований у евреев.

Н. Д. Протасов.

* * *

75

См. у Dhormes – «Le séjour des morts chez les babylonienns et les hebreux» в «Revue biblique» – 1907, 1, pp. 60 – 62.

76

Dhormes, cit. op. p. 64.

77

Dhormes, cit. op. p. 66.

78

См. Шантепи-де-ля-Соссей «Иллюстр. История религий». 1899, Москва, т.I, стр. 225.

79

Dhormes, cit. op. p. 74.

80

Dhormes, cit. op. p. 76.

81

Ibid.

82

Юнгеров «Учение Ветх. Завет. о бессмертии души и загроб. жизни». Казань. 1882 г., стр. 73.

83

Ср. Schwally «Das Leben nach dem Tode nach Vorstell. d. alt. Israels», Giessen, 1892, s 62.

84

Schwally, cit. op. ss. 62–63.

85

Анализ этого слова см. у Schwally, ss. 64–64 An

86

См. об этом у Schwally, ss 109–111.

87

Юнгеров, цит. соч. стр. 76; Schwally, cit. op. s. 159.

88

Юнгеров, указ. соч. стр. 45–46.

89

Dhormes «Le séjour des m». – cit. op. pp. 62–63, 65 sq.

90

Подробнее развиты эти мысли в моих этюдах: – «Первобытный человек Библии» (В. и Раз. 1910. №13) и «К вопросу о религиозном элементе в посвящениях у дикарей». (Бог. Вестн. 1910, март).


Источник: Материалы для иконографии воскресения спасителя : (Изображение св. гроба) / Н.Д. Протасов. - Сергиев Посад : тип. Св.-Тр. Сергиевой лавры, 1913. - [4], 76 с.

Комментарии для сайта Cackle