Глава 15. Речь Елифаза (3-я). Сильнейшее душевное волнение Иова при его глубоком убеждении в своем искреннем благочестии послужило поводом обличительной речи Елифаза. Он упрекает Иова в дерзости и гордости – на основании его собственных слов, указывает его заблуждение в признании своей праведности – по своему личному опыту, уясняет и оправдывает его злосчастную судьбу, представляя ее следствием нечестия – по свидетельству мудрых праотцев

Ст. 1. Со своим высоким понятием о святости Божией и глубоким сознанием слабости и греховности человека Елифаз не мог примирить всех слов Иова, сказанных им с полным убеждением в защиту своего искреннего благочестия. Самое желание Иова защищаться пред Богом и особенно надежда на успех в защите своей невинности при очевидном карающем действии Провидения послужили для Елифаза побуждением отвечать Иову и обличить его в гордости и заблуждении.

Ст. 2–3. Еда премудрый даст ответ разумен на ветр. Слово – что семя; его корни – верные мысли, цветы – добрые чувства, плоды – глубокие и зрелые убеждения. Как благоразумный земледелец, желая возделать свою ниву с успехом и собрать на ней добрые и обильные плоды, бросает семена в почву, а не на ветер; так и мудрый собеседник, желая, научить других истинам благочестия и убедить в правде своих советов, должен говорить кротко, миролюбиво, без возбуждения и негодования, чем волнуются страсти, от которых рассеиваются разумные правила и добрые советы. Но Иов, по мнению Елифаза, высказывал свои суждения именно так, что они не западали в душу и не укоренились в сердце его друзей, как семена, брошенные на ветер. И наполни болезнию чрево. Суждения Иова, по сравнению Елифаза, были как бы гнилыми плодами вольного дерева, следствием внутренней болезни и глубочайшего душевного раздражения. Но, насколько приятию слышать слова кротости, миролюбия и смирения, настолько, наоборот, неприятно выслушивать слова человека, уязвленного горем, проникнутого злостью и гордостью, как неприятно принимать ядовитую пищу и обонять зловонную отрыжку отравленного желудка. Такими представлялись речи Иова его старейшему другу. Обличая глаголы, ими же не подобает (пустыми), и словесы, ихже никая польза. Обращения к друзьям, обличительные речи Иова казались неосновательными и оскорбительными, обращённые к Богу смелые слова его представлялись дерзкими в нечестивыми, а как такие они были неприличны человеку мудрому и вообще бесполезны, потому что в них не замечалось чувства страха Божия.

Ст. 4. Не и ты ли отринул еси страх (Божий), скончал же еси глаголы таковы пред Господем. Всякий, тем более мудрый и праведный человек должен постоянно хранить в сердце своем благоговение пред святостью Бога, особенно – человек, уже пораженный чрезвычайными бедствиями и тем обличаемый в своих недостатках. Должен бы быть, но, по-видимому, не был таким премудрый Иов, так как он, неся казнь Провидения, заявлял о своей праведности, как бы упрекал Господа в крайней строгости и со всею решительностью готов был защищаться на суде Божием.

Ст. 5. Повинен еси глаголом уст твоих. Защищая непорочность своей души и чистоту благочестия, Иов высказывал свои суждения с такою решительностью, как – будто слова его не допускали никакого сомнения и возражения (ср. гл/ 13, ст. 6, 16, 18 и 19). Между тем они были так резки, что Елифаз именно их-то и ставит основанием обвинения. Ниже разсудил еси глаголы сильных. Разбирая суждения друзей, Иов обличал их в гордости, пристрастии, лицемерии и лести, под чем будто бы прикрывалось умственное бессилие. Между тем их слова были плодом зрелой мысли, суждения имели глубокое основание в чувстве, убеждения были непоколебимы как создание вековых опытов и заветное наследие именитых родов. Иов, по-видимому, недостаточно вдумался в их значение. Эта недостаточность в понимании Иова и сила убеждения в речах его друзей становятся заметнее, когда собственные слова Иова принимаются основанием к его обвинению (ср. гл. 13, ст. 11 – 13 и 15 –16.

Ст. 6. Да обличат тя уста твоя, а не аз. Отрицая всякое значение обличительных слов друзей и советуя им совершенно замолчать, Иов тем самым желал показать исключительное значение и преимущественную силу своих слов (гл. 13, ст. 4 – 6 и 13). Поэтому Елифаз, оставляя собственные суждения до времени, для цели обличения пользуется собственными словами Иова. И устне твои на тя возсвидительствуют. Иов желал отстоять свое право свидетельствовать о своем благочестии --что ему должно быть известно полнее и точнее, нежели его друзьям. Между тем Елифазу показалось, что собственные уста страдальца произнесли несомненно ложный приговор о его поведении, к которому будто бы чрезмерно строго отнеслось правосудие Божие. Очевидно, как в первый раз, так и теперь, главным основанием речи Елифаза служат слова Иова, а существенным содержанием – мысль о греховности человека, которую, по-видимому, устранял Иов в своих суждениях о причинах своих бедствий. Решительное заявление Иова, что он может быть оправдан на суде Божием, породило целый ряд вопросов Елифаза, совершенно уверенного в его лживости (см. ст. 14; ср. гл. 13, ст. 18).

Ст. 7. Что бо; еда первый от человек рожден еси. Иов говорит о своей праведности с полною уверенностью в справедливости своих суждений; но так мог говорить о себе разве только первый человек, получивший свою совершеннейшую и чистейшую душу непосредственно от Бога и никто другой, рожденный от жены. Или прежде холмов спустился (ἐπάγης) еси. Телесная природа человека происходит из существа родителей, отчасти подобно тому, как сгущается сыр из молока. Она получает бытие временное. Уже это самое достаточно открывает её несовершенство; поэтому нельзя представлять человека совершенным так, как совершенна природа, например, ангелов, получивших свое бытие до начала образования вселенной. Но если первый человек мог и даже ангелы могут уклониться от своего высокого назначения, то тем более – потомки падшего Адама. Это и должен был сознать сам премудрый Иов.

Ст. 8. Или строение (создание мира) Господне слышал еси. Тот мог бы обладать полным ведением воли Божественной и определят точно нравственное достоинство действий воли человеческой, кто бы видел, как созидался мир и знал бы все основы, законы и цели его бытия и жизни. Но так как человек получил свое бытие уже по создании вселенной и приведении её в совершеннейший порядок; то он и не знает достаточно всех планов мысли и требований воли Божественной, как, например, сын знает мысли и дела своего отца. Или в советника тя употреби Бог¹⁰. Планы Божии недоведомы человеку и могут быть ему известны не иначе, как по особенному (сверхъестественному) откровению, подобно тому, как особенно важное определение царской воли – предмет строгой тайны – бывает известно только по непосредственному сообщению самого царя своему приближенному советнику, который разделяет с ним дело народного правления. Но для скорбящего Иова было бы величайшею дерзостью заявлять, что он так близок к Богу и знает всю Его волю, как будто Господь назначил его помощником Себе в управлении вселенной. А если суждения Иона основаны на его собственном знании, то их нельзя с непоколебимою уверенностью и непреклонною решительностью ставить выше мнений других. И на тя (единого) ли прииде премудрость Если премудрость естественно доступна человеку чрез наблюдение мироздания и жизни вселенной, по личному опыту, самонаблюдению и по опыту других; то, конечно, она была доступна не одному только Иову, но и друзьям его.

Ст. 9. Обращая внимание Иова на его обыкновенную человеческую природу и продолжительность жизни, Елифаз желал убедить своего друга, что он имеет один и тот же источник знания, что и все мудрые люди, и потому с полною уверенностью спрашивает его: «что знаешь ты, чего бы не знали мы? что разумеешь ты, чего не было бы и у нас»? Такие вопросы еще более имели значение после того, как Иов, неодобрительно отзываясь о речах друзей, не высказал в своих обличениях ничего, что было бы выше их сведений и понимания.

Ст. 10. И стар и древен есть в нас, старший (βαρύτερος) отца твоею денми. Строгое суждение и резкий приговор относительно сведений, мнений и слов ближних обыкновенно признаются уместными в беседе именно со стороны старших к младшим, а не наоборот. Поэтому престарелый Елифаз. недоразумевая об истинном смысле советов Иова и не чувствуя всей глубокой сердечной грусти его совершенно благочестивой души, с обидою заявляет о том, что в числе его собеседников есть люди, не только пожилые, но и «древние», имеющие пожилых детей (как, может быть, сам Елифаз) и достойные уважения, например, такого, какое воздают дети родителям, хотя и слышат от них упреки. Елифаз находит свое заявление еще более основательным, когда обращает внимание Иова на то, что Он несет наказание Божие, понятое им и очевидное для всех.

Ст. 11. Мало, о нихже согрешил еси, уязвлен еси, вельми (много) выше меры возглаголал еси. Сознание своего греха и благовременное открытие своей вины обыкновенно к лучшему наклоняют судьбу преступника на суде; наоборот, несознательность в преступлении увеличивает ответственность и наказание, тем более, если улики посторонних презираются и отрицаются виновным. Такое-то упорное отрицание своей виновности поддерживал Иов в своих речах и произносил оные пред вечным Богом и старейшими друзьями, по мнению Елифаза, с такою дерзостью и гордостью, что был будто бы достоин еще большого наказания, нежели то, какое переносил.

Ст. 12 – 13. Что дерзостно бысть сердце твое; или что вознесостеся очи твои. Между тем как Иов обращая свой благоговейный взор к небу, возносил сердечную молитву к Господу о своем оправдании, Елифаз видел в этом дерзкое и наглое отрицание своей виновности, которую, по его мнению, страдалец должен был признать в себе и по чистой совести открыть пред Богом и друзьями со смирением, поникнув взором на землю, как поступают благоразумные подсудимые пред высокими судьями при скромном сознании своей неблаговидной обстановки, и что было бы так прилично Иову при его состоянии и обстоятельствах. Яко ярость изрыгнул еси пред Господам, изнесл же еси изоуст такова словеса. Не все слова Иова, взятые отдельно, могли представляться Елифазу дерзкими, но те именно, какие были произнесены им с особенным раздражением, как невольные восклицания, выражающие сильные порывы чувств, при ощущении скорби, сознании невинности и неправдивых упреков, преимущественно те, в которых особенно полно и решительно высказывалась повинность страдальца.

Ст. 14. Кто бо сый человек (βροτός), яко будет непорочен. Порочность всякого существа зависит от его несовершенства; так и порочность человека зависит от неполноты и слабости его сил, от неясности мысли и неопытности. Верное свидетельство несовершенства и порочности человека, это – его болезни и смерть. Как человек, подверженный страшной болезни и уже полумертвый, Иов должен был сознавать свои несовершенства и с терпением выслушивать обличение от своих почтенных друзей, не должен был гордиться пред ними, особенно пред Богом. Или аки (как бы) будущий праведник рожден от жены. Самое рождение человека, сопровождаемое сильнейшими болезненными ощущениями, а иногда и смертью рождающей, должно напоминать ему о наказании Божием за первый грех первых людей со всеми его последствиями. Как следствие первородного греха, порочность есть непременное наследие и естественное свойство всех и каждого. Поэтому ни настоящий, ни будущий «праведник» не может быть совершенно беспорочным. Мысль Елифаза имела тем большее значение для Иона, что он и сам сознавал её истинность (гл. 14, ст. 4–5), но только не делал полного применения её к своему состоянию, что делал Елифаз.

Ст. 15–16. Насколько глубоко у Елифаза сознание греховности человека, настолько же высоко и его созерцание святости Божией. То и другое было твердым основанием для его дружеских обличений Иова. Возбуждая в Иове спасительное сознание своей греховности, Елифаз с решительностью восклицает: аще во святых не верит (Бог), небо же нечисто пред ним, кольми паче (тем более) мерзкий и нечистый муж, пияй неправды, якоже питие ¹¹. Даже «святые» существа, отрешённые от всего земного, или ангелы, обитающие на небе, при большем совершенстве своей природы, близости к престолу Божию, твердости воли и непреклонности её ко злу, однако не имеют в себе той неизменяемости, чтобы, предоставленные самим себе, они остались вполне верны своему назначению и невинны пред Богом; тем более – «мерзкий» человек, созданный из праха, и некогда с позором изгнанный из райского жилища, удаленный от лицезрения Божии, вращающийся в области соблазнов и волнуемый страстями и вообще воспитывающийся в заблуждениях своей и чужой мысли и воли до такой степени, что без неправды не может жить, как путник без воды (ср. гл. 4, ст. 17–19). Верная мысль Елифаза, что совершенно праведным пред Богом не может быть не только «рожденный от жены », но и ангел, указывает на ту великую идею, что истинно праведным может быть только человек, получивший свое бытие непосредственно от Бога и по природе соединенный с Божеством или Богочеловек, каким и был Сын Божий и Сын Девы Иисус Христос.

Ст. 17–19. Возвещу же ти, послушай мене, яже ныне виден, возвещу ти, яже премудрии рекут, и не утаиша отцы их, имже единым дана бысть земля, и не найде иноплеменник на ня Иов не принимал собственных советов друзей и порицал их речи, потому что видел, неосновательность и пристрастие во взгляде их на свое положение. Принимая ото во внимание, Елифаз старается объяснить судьбу Иова учением благочестивых, премудрых, древних и потому уже беспристрастных праотец. По его мнению, их разумные суждения должны быть приняты с особенным уважением, как зрелый плод совершенного опыта целой жизни нескольких поколений и потому заветное наследие отдаленных потомков. Правила жизни и понимание её явлений, приобретённые прародительскою мудростью, по мнению Елифаза, имеют драгоценное значение особенно потому, что праотцы жили в глубокой древности, когда их деятельность не нарушалась насилием врагов, образ поведения не изменялся от посторонних неблагоприятных влияний, что бывает неизбежно при смешении разных племен. Таким образом жизнь премудрых прародителей могла служить полным и верным отображением их собственного характера, а изменение и направление самой жизни и смена всех событий зависели от личной воли и от определений Провидения. В то патриархальное время очевидно было, что благополучие есть следствие только благочестия, злополучие – нечестия, а чрезвычайные бедствия суть казни Провидения за презрение воли Божественной. Переносясь мыслью к тем отдаленным временам, Елифаз раскрывает образ жизни и судьбу человека нечестивого, сближая то и другое с обстоятельствами, какие переживал Иов.

Ст. 20. Все житие нечестивого в попечении. Цель жизни нечестивого состоит в благоустроении своего земного бытия, что естественно соединённое постоянными заботами, нарушающими мир души. Лета же изочтена дана сильному. Если властелин с насилием нарушает права других, то обыкновенно дни его жизни быстро сокращаются не столько собственным трудом, надрывающим его силы при самолюбивых наклонностях, сколько злодействами лиц, оскорбленных его насилием и наконец чрезвычайными ударами Провидения.

Ст. 21. Страх же его во ушесех его. Нарушая нравственный долг в отношении к ближним, нечестивый сам невольно предполагает подобное отношение и к себе с их стороны. Поэтому опасение, подозрительность, недоверие, предосторожность и невольный страх постоянно волнуют его душу, не дают ему покоя, всякая весть для него тревожна. Егда мнит уже в мире быти, тогда приидет нань низвращение. Иногда, при усиленном труде, употреблении всех возможных хитростей и затрате богатых средств, нечестивый достигает вожделенной степени счастья и начинает наслаждаться спокойствием безбоязненно, как вдруг, по воле Провидения, обстоятельства быстрым потоком разрушают его благополучие, как вихрем взволнованное море быстро разрушает плотины и превращает города в развалины.

Ст. 22. Да не верует отвратитися от тмы. Нечаянные бедствия скоро и ужасно превращают веселые, светлые дни нечестивого в горестные и мрачные дни скорби, когда, сознавая над собой кару Провидения, поникнув главою к земле, он закрывает лицо руками, и, не смея надеяться на отрадное будущее, омрачает свой, дотоле ясный, взор обильными горькими слезами. Осужден бо уже в руки железа. Преступник, неожиданно схваченный и немедленно преданный правосудию, с отчаянием ожидает своей злой участи; отданный в руки палачей, вооруженных мечем, поставленный на месте смертной казни, он мгновенно оставляет свои прежние свойства – отвагу, ярость и дерзость.

Ст. 23–24. Учинен же (определен) есть в брашно неясытем (коршунам) ¹². Сделавшись жертвою меча или копья за свои бесчинства и злодейства, нечестивый лишается последней высокой чести – надлежащего погребения к прародительской усыпальнице: труп его, как хищного зверя, выбрасывают за город и, как нечто нечистое, отдают на съедение кровожадным коршунам. Веет же в себе, яко ждет падения (μένει έις πτῶμα). К крайнему огорчению нечестивого, его представление о своей ужасной судьбе не может устраняться надеждой на спасение, истому что он сам признает вполне заслуженным определенное наказание, знает, что оно неотложно должно тяготеть над ним, и с ужасом переносит все бедствия до конца. День же темен превратит его, беда же а скорбь обимет его, якоже военачальник напереди стояй падает. «Черный день» – время несчастий, когда «беда» в виде пожара, погибели скота, смерти детей и под. и «скорбь» -личное душевное или телесное страдание – быстро сменяются одна другою, это время для нечестивого тоже, что день битвы и смертельного поражения. Как военачальник, идя на приступ, становится впереди войска, первый ощущает все ужасы битвы, встречает тучи неприятельских стрел и неизбежно падает под смертельными ударами, уже самое звание повергает его в такое положение; так и «нечестивый» неизбежно встречает бесчисленные удары Привидения, как враг воли и правды Божией.

Ст. 25. Яко вознесе (нечестивый) руце на Господа, пред Господем же Вседержителем ожесточи выю (шею). Нечестивый, волнуемый страстями, оставляет закон Божий и с диким упорством противится воле Вседержителя, даже готов бывает вступить с Ним в борьбу, подобно тому, как дикий конь, подчиняясь ярой страсти, срывает аркан с своей крепкой шеи, сбрасывает с себя всадника и быстро уносится в недозримую даль.

Ст. 26–27. Тече же (стремился) противо ему укоризною (с дерзостью) в толщи (толщине) хребта щита своего. Забыв свое недостоинство, потеряв стыд, возбужденный ожесточением, нечестивый становится врагом Божиим, противится действиям Провидения, надеясь, что он, при своем благополучии и обеспечении, неуязвим, подобно тому, как ожесточенный злодей с яростью нападает на своего противника, прикрываясь толстым выпуклым щитом, и не страшится наносимых ему ударов. Щит нечестивого – его тучное тело и полное здоровье. Яко покры лице свое туком (жиром) своим, и сотвори омет (округление, толстые мускулы) на стегнах (бедрах, лядвеях). Вместе с нечестием развивается чувственность, которая превращает человека в животное, что выражается в утолщении и ожирении мускулов лица и других частей тела, например ног. Непомерное утучнение нечестивого, выражающей его личное вожделенное для него благополучие, и служит ему призрачным оплотом в борьбе с Богом, как щит воину. Хвала же его укоризна. В страстном увлечении и гибельном заблуждении нечестивый, упитанный всеми благами земного счастья, обыкновенно похваляется своими успехами в совершении наглых злодейств. И это – верх его развращенности, всегда достойной чрезвычайной и величайшей кары Провидения.

Ст. 28. Да вселится же во градех пустых (безлюдных), внидет же в домы ненаселенные. Жить в городах, опустошенных неприятелем, мором, пожаром и землетрясением – тоже, что – переносить бесчисленные ужасы, лишения и страдания. Безлюдные дома, какие иногда оставались в числе загородных построек разного рода – дачи, хутора, сторожевые шалаши и под.; такие места, случайно становились приютом бродяг и зверей; их ожидало конечное запустение и разрушение; здесь и должно быть пристанище нечестивых, над коими тяготеет проклятие Божие. А яже (что) они уготоваша, инии отнесут, – что составляло их собственность, предмет многих забот и трудов, основание гордой надежды, средство страстной роскоши – другие обратит, в свою пользу по воле Божией в награду за верность правде и любовь к добру.

Ст. 29. Ниже обогатится, ниже встанет (останется, уцелеет) имение его. Не имать положити на землю сени (тени). Нечестивый не только не может оставить хорошего наследства своему потомству после своей смерти, но даже и себя самого не в состоянии будет прокормить перед кончиной. Плодовые рощи, виноградники, колосистая пшеница, так широко расстилавшие отрадную тень и закрывавшие почву от солнечного зноя, исчезнут, когда определит Господь истребить нечестивого и всё живущее на его проклятой земле.

Ст. 30. Не тень отрадная, а тьма непроглядная определяется нечестивому вместо вожделенного счастья и покоя. В конце всех своих трудов он повергается в целую пропасть бедствий, как раб, на веки заключенный в подземелье. И не только он сам исчезнет с поверхности земной, но и все, что ему принадлежит.

Прозябшие (росток) его да усушит ветр, и да отпадет цвет его. Провидение, совершая казнь на проклятой земле нечестивого, истребит начало всякой жизни в самом её зародыше, ни один росток, воспитанный нечестивыми руками, не разовьется в целое растение и все, приносившее плоть, будет погибать еще во время цветения от знойного пустынного ветра.

Ст. 31. Да не верит, яко стерпит: тщетная бо сбудутся ему (обманется). Если вина нечестивого--преслушание воли и оскорбление правды Божией, то, конечно, должно быть осуждение непременное, казнь неизбежная, погибель неустранимая, потеря жизни безвозвратная. Отчаяние – вот чувство, которое должно отравлять последний день нечестивого!.

Ст. 32 – 33. Посечение (отрезок, цепь) его прежде часа растлеет, и леторасль его не облиственеет: да обыман (обобран) будет, яко же недозрелая ягода (виноградная) прежде часа, да отпадет же яко цвет масличия (масличных дерев). Основа отчаянной скорби нечестивого – его скоропостижная и безвозвратная погибель. Родители его умирают преждевременно как пень срубленного дерева неестественно скоро портится и тлеет на сухой земле, лишенной влаги и тени; дети его не достигают совершеннолетия, как жалостно засыхают ростки дерева, еще не успевшие покрыться листьями; сам лично он делается жертвой алчной злобы и насильственной смерти, как недозрелая виноградная ягода с алчностью срывается и поглощается голодным путником в томительный зной, сходит во ада, в свежести сил зрелого возраста, как свежий и сочный лист масличного дерева, сорванный бурей, несется в песчаную степь и быстро тлеет на раскаленной почве.

Сг. 34. Послушество бо (свидетельство) нечестивого смерть Конец жизни, как окончание одного величайшего и продолжительного подвига, должен соответствовать всему её течению; картина смерти должна отображать совершенства жизни и быть как бы свидетельством её достоинств. Скоропостижная и лютая смерть есть обыкновенное свидетельство нечестия её несчастной жертвы. Огнь же пожжет домы мздоимцев. Пожар, особенно от чрезвычайной причины, например, от действия небесного огня (молнии), есть всегда грозный урок тем, кто, страстно увлекшись приобретением земных благ, презирает всех и все, не возводит очей своих на небо с чистосердечной благодарною молитвой к Богу. Таковы в особенности всем ненавистные мздоимцы или взяточники.

Ст. 35. Во чреве же приимет (нечестивый) болезни, сбудется же ему тщета, чрево же его понесет лесть.

Вместо цветущего здоровья сильнейшие ощущения внутренней неизлечимой болезни, вместо достижения высоких и отдаленных целей потеря величайших трудов и насущных средств, наконец, вместо счастливого долгоденствия голодная смерть презренного узника, вот прямое доказательство нечестивой жизни человека, утверждающееся на долголетнем наблюдении и размышлении мудрых праотцев. Соединяя все частные черты, представленные Елифазом, в один общий и целостный образ жизни нечестивого и применяя его к себе, Иов должен был прийти к убеждению, что его бедственная судьба есть следствие его недоброго поведения, и чистосердечно раскаяться пред Богом