Глава III

Действия Соборной Думы. – Жалобы крутицкого митр. Питирима и др. лиц на патр. Никона. – Сытинское дело и Бобарыкинское дело.

В то время, когда Соборная Дума только что открыла свои заседания и приступила, на основании указа 21 Декабря 1662 г., к собранию сведений о винах патриарха Никона, как заявили против него свои жалобы знакомые уже нам соседние с Воскресенским монастырем, землевладельцы Сытин и Бобарыкин. Крутицкий митрополит Питирим к числу улик, собиравшихся против Никона, принес на него челобитную и жаловался, что он наложил на него клятву, за то, что он, Питирим, на соборе 1660 г. свидетельствовал об отречении Никона от патриаршего престола; Питирим просил соборного суда над Никоном, чтобы развеять соблазн в народе, так как многие стали говорить об нем, что он славолюбив и чести великого архиерейства похититель. Конечно, Никон без собора не мог налагать клятвы на Питирима по 34 правилу Св. апостолов²¹; но и созвать собор против Питирима едва ли бы Никону удалось, так как в это время архиереи были уже на стороне бояр и действовали вместе против Никона, который все это знал, поэтому и решился провозгласить Питириму за его самовольство отлучение от Церкви по своим личным соображениям²². Затем явились новые лица с новыми жалобами и посыпались на опального патриарха челобитные со всех сторон: новгородцы, дворяне и дети боярские, всем городом, били челом государю на обиды от властей и от крестьян Иверского монастыря, и в это дело вмешали Никона, что он в обидных делах сыску и челобитчикам расправы не дает; помещики жаловались на тягость, что с вотчин Иверского монастыря даточных крестьян не берут, а Никон просил об освобождении от этой повинности означенных крестьян, так как в царские походы с этих вотчин поставлено было для солдатской службы в один раз пятьсот, а в другой раз, триста человек²³. Новгородец Прокофий Хмелев бил челом царю на увечье, что его побили и высекли Иверского монастыря крестьяне²⁴, а патриарх потакает, сыску не делает; между тем как Никон отдавал приказание того монастыря властям: по челобитью Хмелева сыскать и виновным перед ним учинить наказание²⁵. Здесь во всем и у всех Никон представляется человеком неспокойным, обидчиком, готовым отнять чужую собственность и завладеть чужим имуществом; но это было время, когда отовсюду и от всех, из всех монастырей и из всех церквей Русского царства собирались вины и обличения против патриарха Никона; принималось от всех все, кто бы что ни сказал на патриарха.

Возвратимся же к сытинскому делу. Дело Сытина о сенных покосах разбиралось уже в 1660 году и по следствию жалоба Сытина на Никона не оправдалось²⁶. Теперь снова возгоралось дело Сытина с патриархом Никоном за рыбные ловли.

Это случилось при следующих обстоятельствах. Воскресенский монастырь имел в своём владении обширные вотчины с разными угодьями и рыбными ловлями. У патриарха находились на службе люди разных наций, принявшие православие: были поляки, евреи, татары и пр. Это делалось для утверждения их в вере и для того, чтобы иметь за ними ближайший надзор, чтобы они не совратились в прежнюю свою веру. Между такими людьми находился при Никоне в должности патриаршего сына боярского Александр Лускин, надо полагать, из евреев; это можно заключить по его наречию, которое он употребляет в своей сказке, писанной им по сытинскому делу²⁷.

После праздника Рождества Христова (1662 г.) Лускин послан был патриархом в деревню Чутцево, для наблюдения за рыбною ловлей в озере Ижве. Деревня Чутцево расположена была на большой дороге Осиповской, а озеро Ижва от означенной деревни было на расстоянии с десятину, от Воскресенского же монастыря в 25 верстах²⁸; из озера Ижвы вытекала река Нудаль, а против ее устья, на расстоянии с пол версты, находилась усадьба Ивана Константиновича Сытина, где он и жил. В устье и по самой речке разбиты были язы и разметаны верши, чтобы рыба не уходила из озера. Лускин, в продолжении рыбной ловли, замечал неоднократно пропажу и порчу норотов и вершей в реке, наконец и на озере из садка пропало большое количество рыбы. После этого, Лускин – когда был на озере с своими людьми и заметили двух человек, подошедших к озеру и высматривавших из лесу, что делается на озере, – послал взять их и привести к себе; пойманные сначала не хотели сказать о себе – что они за люди, но когда Лускин пригрозил им, они объявили о себе, что они люди помещика Сытина, посланы для проведения на кого ловится рыба, есть ли улов, сторожат ли рыбу по ночам и проч. Эти сведения нужны были в тех видах, что сытинский приказчик собирался с дворовыми и крестьянами своего помещика отнять рыбу и ловцов перебить. Пойманных сытинских людей Лускин, побив батогами, отпустил, и они, уходя, стали угрожать крестьянам дер. Чутцевой убийством и пожогом; Лускин схватил их и привез к патриарху в Воскресенский монастырь. Никон за похвальбу велел в другой раз наказать их батогами и отпустить домой²⁹.

Сытин, бывший уже во враждебных отношениях к Никону, воспользовался этим случаем и написал царю челобитную: «От немилосердного разорителя, Никона патриарха, и от его возлюбленных воров, слуг и крестьян делаются мне многие нестерпимые разоренья и насильства». Сытин обвинял патриарха в том, что по его подговору крестьяне его, Сытина, разбежались; что патриарх скрывает у себя в монастыре беглых его, Сытина, крестьян; что монастырские крестьяне удавили крестьянина его, Сытина, и повесили; людей Сытина, ехавших с церковною утварью, разграбили. Патриарх прислал стольника своего, известного вора Александрика³⁰ со многими людьми, под его, Сытина, село, на реку для рыбной ловли, и те люди язы его разломали и устроили свои. Александрик взял двух его, Сытина, человек и, побив их, повез к патриарху в монастырь, где они и задержаны. От патриархова разоренья и последние его, Сытина, люди разбрелись, и потому он просит от насильств патр. Никона оборонить³¹.

Враги Никона знали его характер и пользовались всяким случаем, чтобы действовать на его раздражительность. Лоскут бумаги подан и пошло дело. От Никона потребовано объяснение против жалобы Сытина, и он в волнении, под грустным впечатлением, отвечал царю письмом.

«В нынешнем, государь, во 171-м году – писал Никон – бил челом тебе, великому государю, неведомо какой человек, по имени Иван Сытин, будто я, богомолец ваш, его крестьян пыткой пытал, а иных и перевешал; а что иное его зло, написанное тебе, великому государю, в его челобитье, – мне о том писать, бумагу лишь терять; и я тебе, великому государю, извещаю о себе истинным святым евангелием, что ни знаю, ни ведаю того дела, а сделали то без моего ведома мой иноземец, который, поймав на озере сытинских крестьян, побил их батогами за то, что они у него покрали рыбу, но я на то указа не давал; поэтому я послал того малого к тебе, великому государю, не сказав ему ничего; изволь его расспросить, хотя и с пристрастием, каким изволишь – был ли мой указ о том? и потом, рассмотрев, сотвори суд праведный, так как ты и сам имеешь в день судный ответ дать о всем Судии Праведнейшему. Вспомни свое обещание, которое ты дал нам во святой великой церкви, на избрании нашем, пред Богом и пред Святою Богородицею, пред ангелами Божьими и всеми святыми; ты обещался пред всем освященными собором и пред всем своим синклитом исполнять заповеди Божии, правила святых апостолов и святых отцов – ни во что священное не вступаться, а теперь над нами великие неправды творишь, клеветников, врагов Божьих, слушаешь и в слух клевету их приемлешь»³².

22-го Февраля письмо Никона было доставлено в Москву и в тот же день Александр Лускин был призван к допросу и показал, что двух человек Сытина, взятых на озере Ижве, бил батогами без ведома патриарха и отпустил их домой; но они при уходе стали похваляться пожогом деревни Чутцево, и он, Лускин, схватив их, привез в Воскресенский монастырь и представил патриарху, который за похвальбу велел их наказать батогами в другой раз и отпустить. Ивану Сытину в озере Ижве и в речке Нудали есть ли жеребей – того он, Лускин, не знает³³.

23-го Февраля от Лускина отобрана сказка, в которой он написал то же, что говорили накануне при допросе, прибавив еще, что по указу патриаршему в реке Нудале биты язы и метаны вершы для того, чтобы из озера рыба не уходила³⁴.

Письму Никона в Москве придали особое значение, – в нем заключались укоризны. Между прочим, Лускин дал разноречивое показание против Никонова письма: патриарх велел привезенных в Воскресенский монастырь людей Сытина, за их похвальбу, наказать батогами другой раз, а Никон написал в своем письме, что он не знает того дела, подкрепляя это евангелием. Письмо Никона и посылка Лускина для допроса, с требованием справедливого суда, послужили к новым обличениям Никона³⁵. Решено было допросить Никона по его письму, и для того послать к нему в Воскресенский монастырь окольничего Осипа Ивановича Сукина с дьяком Иваном Бреховым³⁶.

В ист. Соловьева, т. XI, стр. 295, сказано: «В Феврале 1664 года окольничий Сукин и дьяк Брехов отправились в Воскресенский монастырь с страшными сокрушительными словами». Но Сытинское дело во второй раз разбиралось в 1663, а не в 1664 году, и в истории оно не совсем выяснено.

Для исполнения вышеозначенного поручения, 24-го Февраля составленные вопросы и статьи были вручены Сукину, и он на другой день, 25-го числа, спрашивал патриарха:

«Писал ты к великому государю, что Ивана Сытина люди биты без твоего ведома и своего иноземца послал ты в Москву для допроса; по сказке же малого твоего истина учинилась не в истину: ты писал, что не знаешь того дела и в свидетельство представлял святое евангелие, а малой твой сказал, что ты сытинских крестьян велел в монастыре наказать батогами другой раз, и потому явно, что ты про то дело знаешь».

Никон отвечал: «святое евангелие я представлял во свидетельство того, что иноземец мой бил людей Сытина без моего ведома, а не в том, что они в монастыре биты; в монастыре они биты слегка за невежество, что передо мной говорили невежливо, но в том воля великого государя; иноземец же послан для расспроса и подлинного разыскания, и за вину его – что великий государь укажет».

Окольничий: «Писал ты, чтоб учинить в том деле суд справедливый, но крестьяне Сытина биты уже батогами дважды, без розыска и без свидетельства, и потому суда учинить не в чем, расправа уже сделана прежде, чем ты написал о том к великому государю. Но ты писал, что великий государь обещался ни во что священное не вступаться: скажи, во что священное государь вступается, какие неправды тебе делает, и кто именно клеветники?

– «Как, великий государь в священное не вступается – возразил Никон – когда у меня все отнято? Митрополитами, архиепископами и всеми духовными великий государь управляет; кого в попы и в дьяконы поставить и о других духовных делах челобитные подписывают его, великого государя, указом, а это не его дело. Великий государь дал обещание в соборной церкви, пред всем освященным собором, ни во что священное не вступаться, но обещание государь не исполнил и за то он примет суд от Бога. Неправды великие ко мне во всем: выискивают, научают и подкупают многих людей, чтоб на меня говорили и писали всякие неправды; меня поносят и бесчестят всячески и ко псу применяют, а великий государь меня от тех людей оборонить не велит. А клеветники – те, которые приносят на меня великому государю ложные жалобы, это – Роман Бобарыкин и Иван Сытин».

– «Ты патриарший престол оставил своею волею, – продолжал окольничий – а не по какому изгнанию, и такое долгое время соборной церкви стоять было не без пения³⁷; а митрополитам и архиепископам как не ставить в попы и дьяконы, и как им духовных дел не исправлять? Если же в чем будет какая неисправность, то Бог на тебе взыщет, так как ты престол свой оставил самовольно; а теперь в соборной великой церкви божественное пение совершается, как и при прежних митрополитах и патриархах».

– «В соборной церкви ныне пения нет – отвечал Никон, – соборная церковь ныне сделана вертепом или пещерою, потому что вдовствует; а хотя и патриарх новый будет, то она будет прелюбодейка, потому что я пошел из Москвы от многих неправд и от изгнания».

– «Это ты затеваешь на великого государя – перебил окольничий – и за то примешь месть от Бога; а от великого государя, кроме многого милосердия, никакой неправды тебе не было. Когда ты из соборной церкви пошел, тогда великий государь к тебе присылал сказать, чтобы ты от своего святительского престола не уходил».

– «Как, неправды мне от великого государя не было? – видимо горячился Никон – не только в дела мои вступились, но и бить моих людей начали: окольничий Богдан Матвеевич Хитрово домового моего сына боярского бил напрасно, и, по моему челобитью, великий государь сыску не учинил и другие неправды были многие; о каких обидах я ни писал к великому государю из Воскресенского монастыря, по тем делам никакого указа не было, а на меня сыск и расправа всякому; когда я от изгнания пошел из Москвы, в то время присылки ко мне от великого государя с тем, чтобы мне из Москвы не ходить, не было, а говорено о том было только в соборной церкве».

– Окольничий: «Кто тебя бесчестит и ко псу применяет, и кто тебе о том сказывал? Мы этого никогда ни от кого не слыхали».

– Патриарх: «Всякая тайна бывает открыта от Бога».

– Окольничий: «Разве ты дух прозорлив имеешь»?

– Патриарх: «То-то и есть».

– Окольничий: «Верно ссорщики к тебе ездят да лгут. Скажи, о каких обидных делах на тебя и твоих монастырей на власти были челобитья, для разыскания по которым великий государь присылал к тебе и в тех делах сыску и челобитчикам расправы не учинил»?

– Патриарх: «Не обо всем ко мне присылают, многого я и не знаю; а о чем бы я ни бил челом великому государю, ни о чем мне указа нет».

– Окольничий: «В, патриаршей крестовой чем людей в грех вводят»?

– Патриарх: «Тем, что многих людей подкупают и всякие неправды на меня составляют».

– Окольничий: «Людей никаких на тебя не подкупают и неправд никаких не составляют, а по указу великого государя в патриаршей крестовой палате рязанский архиепископ и боярин (Салтыков³⁸) с товарищами разыскивают о том, что в соборные церкви и монастыри давалось всякой церковной утвари, книг и прочего при прежних великих князьях и царях и при нынешнем великом государе, а не келейных каких рухлядей³⁹, и за все церковное великий государь будет стоят и сыскивать и впредь».

– Патриарх: «Архиепископами владеть и наряжать кто дал власть? Келейную мою рухлядь всю, по указу великого государя, боярин князь Алексей Никитич Трубецкой с товарищами перебирали и пересматривали и лучшее из нее все великий государь изволил взять на себя. Да и не про одно церковное сыскивают, сыскивают и про посулы, и про взятки, что я, будучи на патриаршестве у кого что взял, о чем и государевы грамоты посланы в монастыри». – Никон прочитал и список с тех грамот, имевшиеся у него, а где он взял список о том не сказал. – «Мне известно – продолжал Никон – что газский митрополит, на меня составляет и выписывает ложных свидетелей, которые бы свидетельствовали против меня на соборе, и в Палестину для того послано тридцать тысяч рублей – и показал список с того письма. – А собору я и сам рад, только бы собор был справедливый, а не подкупной. Газскому я во весь ответ дам, и правилами, и святым евангелием».

– Окольничий: «Если ты называешь лжесвидетелями московского государства властей, за то ты примешь месть от Бога».

– Патриарх: «Кто эти власти и кому книжным учением и правилами говорить? они и грамоте не умеют».

– Окольничий: «Один ли ты в московском государстве грамоте умеешь, и есть ли кто другой»?

– Патриарх: «Есть немногие, а Питирим митрополит и того не знает – почему он человек».

– Окольничий: «Напрасно ты это говоришь, что ты один грамоте умеешь. Есть люди, которые книжным учением и правилами с тобою говорить готовы, и говорить есть что, только все оставлено до собора, а на соборе будут вселенские патриархи⁴⁰.

26 Февраля окольничий и дьяк, посланные к Никону, прислали царю донесение, что они о его государевых делах, о которых им было наказано, патриарху говорили и что он им сказал, о том они великому государю известят когда увидят его пресветлые очи⁴¹. О челобитчиковых же делах, о которых патриарх был спрошен, Никон говорил: об обидах, учиненных от властей, слуг и крестьян Иверского монастыря новгородским дворянам и детям боярским, о чем они всем городом били челом государю, – чтоб они доставили сведения, кому из них какие обиды учинены, а он, Никон, никому никаких обид и неправд делать не велел; если же кому какие обиды и учинены, он про то не знает и ни о каких обидах до сего времени не слыхал; были жалобы к нему от немногих людей на крестьян Иверского монастыря, и он строго предписывал монастырским властям, чтоб они во всех ссорах чинили сыск и расправу без волокиты в правду; теперь же по челобитью новгородских дворян он пошлет в Иверский монастырь для сыску и велит про всякие обиды сыскать и беглых людей и крестьян, какие окажутся, велит отдать тот час кому они принадлежат. На челобитье Романа Бобарыкина патриарх сказал: о спорной земле прежде сего сыск был, и он о той земле великому государю не челобитчик; за хлеб, который с той спорной земли свезен, патриарх заплатит деньгами по такой цене, по какой в то время хлеб покупали, а хлебом у него в монастыре скудно. На челобитье Ивана Сытина патриарх отвечал то же, что о спорной земле наперед сего сыск был, а по сыску что государь укажет. Иноземцу, который теперь в Москве и без ведома его, патриарха, бил крестьян Сытина (за кражу рыбы), наказание учинено и как из Москвы будет отпущен, за его вину патриарх велит и в другой раз его наказать. А что Иван Сытин бил челом великому государю о крестьянине своем, который задавлен и повешен, – патриарх сказал, что он того не знает и сыскать про то нечем; если же великий государь укажет про то разыскивать – в том его государева воля, и если его, патриарховых, крестьян доведется пытать, то чтобы и сытинских крестьян и самого Сытина пытать. Но Воскресенского монастыря наместник Сытину говорил при патриархе, что тот его крестьянин удавился сам; Сытин же по спросу сказал, что свидетелей тому, кто повесил его крестьянина – нет, а для разыскания виновных пытать тех патриарших крестьян, на которых он указал в своей челобитной⁴².

Окольничий и дьяк оставались в Воскресенском монастыре и ожидали приказания на свое донесение, для обсуждения которого призваны были бояре и состоялось боярское постановление: Ивану Сытину в крестьянине его, который задавлен и повешен, на патриарховых крестьян, на кого доведется, дать суд и сыскивать по суду, чтоб того доискаться без крови, а сыскав окольничему и дьяку ехать к Москве⁴³.

По возвращении в Москву окольничий Сукин подал записку о государевых делах, о которых был спрошен патриарх Никон. В этой записке описан вышеприведенный их разговор. Отсюда усматривалось, что патриарху сделалось известно о таких делах, которые хранились в величайшем секрете, никому не открывались и известны были лишь Паисию Лигариду.

Вследствие этого в патриаршей крестовой палате 9-го марта газский митрополит Паисий перед боярином Салтыковым и думным дворянином Елизаровым был допрошен: «чьей руки тетради, которые ты, митрополит, подал о патриархе Никоне?» – «Те тетради составлял и писал я своею рукою» – отвечал Паисий. – «Не видал ли их кто-нибудь у тебя, или сам ты не сказывал ли о них кому?» – «Никому я их не читал, и никто их у меня не видал, ни с кем я об них не говорил и набело их не переписывал, а которые люди у меня в келье живут – из них никто по латыни не знает». – Патриарх сказывал окольничему Осипу Ивановичу Сукину, что великий государь говорил об нем с тобою у себя в палатах, и какие ты, митрополит, давал ответы и что подал на письме в тетрадях, то все у патриарха списано и он показывал окольничему. Не знаешь ли ты, почему все это стало патриарху известно?» – «Если патриарху кто либо пересказал, о том я могу только удивляться – отвечал Паисий, – но тетрадей, которые я написал, видеть было ему негде, тетрадей тех я не переписывал и они не переведены; пусть великий государь изволит послать допросить о том патриарха, и если он хотя один вопрос и ответ пришлет на письме, – пусть тогда велит государь мне голову отсечь; а я о том, что в тех тетрадях писано, никому не сказывал; патриарху же разве Бог, или ангел, или дьявол о том сказал⁴⁴.

Дело затянулось. Повторилось то же, что и в 1661 году. Как тогда, так и теперь, сытинское дело еще не кончилось, возгорелось снова дело Бобарыкинское.

Дело Никона с стольником Романом Бобарыкиным началось еще в 1661 году. Тогда еще Никон писал к царю Александру Михайловичу и в письме своём назвал Бобарыкина сосудом злоначального змея, который везде его преследует и не дает ему покоя, смущая царя ложными на него жалобами⁴⁵.

В то время, когда еще Никон был на патриаршестве, купил он у Бобарыкина вотчину его, село Воскресенское, для строения Воскресенского монастыря, и хлеб, остававшийся на полях в скирдах, Бобарыкин пожертвовал Воскресенскому монастырю на строение; сделано это было полюбовно⁴⁶, также и сельцо Бобырево с приписанными к нему землями и сенными покосами Бобарыкин принес в дар монастырю⁴⁷. Но потом, когда Никон, по удалении от патриаршего престола, потерял свое значение, Бобарыкин затеял с ним спор о землях, пожертвованных в Воскресенский монастырь, и завладел ими. Монастырские власти обратились к царю с челобитной о справедливом сыске по писцовым книгам; но как прошло много времени и на челобитье их никакого решения не последовало, то при наступлении жатвы и сенокоса Никон велел на той спорной земле рожь сжать и сено скосить. Бобарыкин жаловался государю на самоуправство Никона, да к тому еще прибавил, будто патриарх велел убить его. По челобитью Бобарыкина присланы были в Воскресенский монастырь Михайло Вердолевской и подьячий Григорий Богданов с наказом произвести сыск против Никона деревенскими людьми и дать суд воскресенским властям с Бобарыкиным. Но монастырские власти подали Верделевскому сказку, в которой изъяснили, что, по правилам св. апостол и св. отец, ему, мирскому человеку, нельзя судить лиц освященного чина. Верделевской отослал эту сказку в Москву. После того Бобарыкин хотел скошенное сено свезти к себе, но Никон, узнав об этом, велел монастырским крестьянам поторопиться и предупредить распоряжение Бобарыкина. Бобарыкин подал царю челобитную, в которой жаловался, что Воскресенского монастыря крестьяне учинили сильный наезд на его сельцо Бобырево для смертного убийства и с лугов его сено свезли; сено то было описано и впредь до царского указа свозить его было воспрещено. Бобарыкин просил, чтобы тех монастырских крестьян для расспроса взять в Москву, и для расследования по его челобитной опять был послан Верделевской с подьячим⁴⁸. Было это в декабре 1661 года.

Эта вторичная посылка Верделевского для производства следствия, по жалобе Бобарыкина, над монастырскими крестьянами о земле принадлежавшей монастырю, – которую теперь Бобарыкин отнимал и требовал возвращения скошенного на ней монастырскими крестьянами сена – сильно возмутила Никона. Никон считал это дело для себя правым и потому не хотел уступить Бобарыкину. Но почему Никон так настойчиво действовал в этом, то причина этому понятна: враги Никона решились отнять у него средства, которые он имел для окончательного устройства Воскресенского монастыря; средства эти доставляли монастырю принадлежавшие ему земли, которые хорошо обрабатывались; соседние землевладельцы смотрели на это с завистью, так как они у себя, на своих землях, не могли того достигнуть, что делал Никон на землях монастырских; причины к этому также ясны: землевладельцы относились к своим крестьянам сурово, нисколько не заботясь о благосостоянии своих рабов; это видно из того, что крестьяне Сытина и Бобарыкина бежали от них⁴⁹; напротив того крестьяне монастырские получали все необходимое для своего пропитания⁵⁰. Отдать Бобарыкину требуемую им землю Никон опасался, так как того же мог потребовать и Сытин, а за ними могли явиться и другие, но тогда неминуемое последовало бы разорение монастыря, а затем и его запустение. Бобарыкин досадовал на то, что он не успел свои предположения привести в действие – свезти с спорной земли сено в свои владения – и показал между прочим в своей челобитной клевету. Эти обстоятельства взволновали Никона, и он на челобитье Бобарыкина отвечал царю, свидетельствуя страхом Божьим: «сено свезено по нашему указу, и сколько его свезено, то нами не утаится, если нужно будет – скажем; монастырские крестьяне скопом в сельцо Бобарыкина для смертного убийства не приходили; а что он, Роман, враг Божий, вражит на дом Божий и на нас, ваших смиренных богомольцев, то он вам, государем, все лжет. Тем же молим вашу кротость престати от гнева, оставити ярость и не послушати лукавнующих. Откуда ты взял такое дерзновение, чтобы сыскивать о нас и судить нас? Какие законы Божии велят тебе обладать нами, Божьими рабы? Не довольно тебе царствия мира сего судить мирских людей по правде? и ни о сем прилежиши. А еже повеление твое, написанное в наказе – взять крестьян Воскресенского монастыря – по каким-то уставам? Надеюсь, аще и поищеши, не обрящеши, разве беззакония и насилия». За сим Никон приводит целый ряд текстов из священного писания, где говорится о наказаниях Божьих, бывших по разным случаям, и продолжает: «Тем же паки молим, престани, Господа ради, гоня нас и оскорбляя, и веруя клеветником. Не довольно ли тебе нашего бегства и оставления? Еще ли твоему благородию годно, да бежу, оттрясая и прах ног своих ко свидетельству в день судный? Уже ни великим государем не зовуся; и что тебе прекословно творю? Но всем архиерейским рука твоя обладает, и судом, и достоянием; страшно сказать, однако терпеть невозможно, что нами слышится, по твоему указу и владык посвящают, архимандритов, игуменов и попов поставляют и в ставленных грамотах пишут: по благодати Святого Духа и по указу великого государя. Не достаточно Святого Духа, чтобы посвятить без твоего указа»... Далее Никон распространяется о духовных имениях движимых и недвижимых, взятых царем от церквей и монастырей; о Монастырском Приказе, в котором вопреки Уложению посажены были вместо духовных лиц мирские судьи, и они судили архиереев, архимандритов и весь церковный причет; о царских грамотах прежних государей и ярлыках ордынских царей, которые почитали церковь, сами не судили, и в церковное ни во что не вступались, архиереев не печаловали и Божие возложения не отнимали.... «Твоя же воля – продолжает письмо Никоново – всему сему прикоснуся, еже нами слышится о хлебе и деньгах, о соли и о вотчинах, даеши без страха Божия, и ничем же нас лутче сотворил еси поселян или мирских воин. В латинских ересях написано, яко и сами архиереи их на войну отпускают и сами ходят; и мы до тех дней дожили, что уже воюем, яко и мирские человецы. Доколе уже нас самих твое благородие не пошлешь на войну? Ты всем проповедуешь поститься, а ныне и неведомо кто не постится; скудости ради хлебные во многих местах и до смерти постятся, понеже есть нечего, и несть кто бы помилован был: нищие и маломощные, слепые, хромые, вдовицы, чернцы и черницы, и все данями обложены тяжкими и неудобь искусными; везде плач и сокрушение, везде стенание и воздыхание, и несть никого веселящася во днях сих». За сим Никон описывает бывшее ему видение в церкви во время утрени 12 января 1661 г. Никону в легком дремании представилось, что он находится в Москве в большом Успенском соборе и видит, что церковь полна огня; никого из людей не было, но видел прежде почивших архиереев, восставших от своих гробов в святительских одеждах и совокупившихся, якобы вход творити во святый алтарь; к ним присоединился и Никон. Петр митрополит стал говорить ему: брат Никон, скажи царю, за чем он святую церковь обидел, собранные нами святые недвижимые вещи взял; скажи ему, чтобы возвратил, ибо гнев Божий навел на себя: дважды мор был, сколько тысяч умерло, страна опустела, а с остающимися в живых не может стать перед врагами своими. На уклончивость Никона, отвечавшего, что царь его не послушает, святитель сказал: если не послушает – вот знамение ему будет и указал ему в ту сторону где был дворец. Никон обернулся и увидел, что огонь, наполнявший церковь, устремился на царский двор. – И сия суть тако, – пишет Никон – аще от Бога или мечтанием, не вем, Бог весть, обаче тако бысть. Если кто подумает, что я от себя вымыслил это, то сожжет меня тот огонь, который я видел. Об этом видении я говорил окольничему Родиону Матвеевичу Стрешневу; сказал ли он твоему благородию или умолчал – не знаю. По семи молим твое благородие не слушать клеветы на нас от лихих людей и не прикасаться нам, помазанникам Божьим, судом и управою против канонов. Если же тебе Бог попустил, да постигнеши и скончаеши о нас еже хощеши. Если и много написал твоему благородию, но не для того, чтобы досаждать тебе; молю твое благородие с долготерпением послушать и рассудить писанное, ибо в нем нет неправды. Я много от твоих синклитиков поруган». Здесь Никон жалуется на боярина Семена Стрешнева, что он, уподобляясь патриарху, благословлял обеими руками и научил то же делать и свою собаку. В заключение он говорит, что за Христа он готов терпеть не только поношение и укоризны, но готов и умереть: «аще и ныне муками и скорбми не умрем, всяко умрем⁵¹».

Спор за земли, начатый Бобарыкиным, тянулся долго; Никон желал успокоиться, готов был на уступки и окончить спорное дело мировой сделкой. Для этого 5 Мая 1663 г. Бобарыкин приезжал в Воскресенский монастырь и подал патриарху челобитную, с условиями сделки, в которых между прочим написал довольно грубо и дерзко: «Будет святейший патриарх против моего челобитья и сказки во всем разделки учинит и на крестьян оборону даст и грабеж велит заплатить, и я поступаюсь ему прямых своих дел, бесчестий своих, тринадцати приездов в прошлых разных годах и числах для задора смертного убийства. А по уложению за один приезд, кто и ничего не учинит, велено тем людям наказанье учинить, бить их кнутом, да бесчестье доправить вдвое». Бобарыкин насчитал таких двадцать одно дело, в которых показал наезды на его вотчины крестьян Воскресенского монастыря, их насильства, своз хлеба с полей, порубку леса и проч⁵².

По челобитью Бобарыкина 6 мая патриарх приказал Воскресенского монастыря архимандриту Герасиму и сыну боярскому Николаю Ольшевскому собрать крестьян, на которых жаловался Бобарыкин и по сыску оборонь дать какую он пожелает. Бобарыкин, просил управы только на три двора разных деревень, но без сыску и без всякого свидетельства, сказал, что он поступается патриарху во всех крестьянских обидах и разорении больше 20 т. руб. и показал новые обиды на монастырских крестьян, что они порубили у него лес дубовый, да в купчей не написано шести пустошей, которыми патриарх хочет владеть насильством⁵³.

Сделка не состоялась. Бобарыкин обратился с челобитною к царю. Вследствие чего посланы были к Никону в Воскресенский монастырь думный дворянин Иван Иванович Баклановской и дьяк Василий Брехов. Они предъявили патриарху государеву грамоту, на которую Никон дал объяснение: «Воскресенского монастыря крестьяне у Романа Бобарыкина рожь сжали по моему приказанию, а не по своему изволу; распоряжение это я сделал потому, что посылал я к великому государю бить челом на Бобарыкина, что он завладел монастырскою землею, чтобы государь указал, сыскать по крепостям – кому та спорная земля принадлежит, но государева указа не было и дело затянулось; я велел сжатый хлеб обмолотить, чтобы мыши не поели, и того хлеба в умолоте по книгам записано 67 четвертей. Бобарыкин много раз обращался, чтобы тот хлеб ему отдать, но отдать было нечего, так как монастырские власти, вследствие скудости в монастыре, хлеб издержали, не доложа о том мне. Я говорил, чтобы Бобарыкин подождал, что хлеб будет куплен и отдан; но он, не дождався того, бил челом государю ложно, будто я с ним сделаться не хочу. В нынешнем во 171-м (1663) году, по его, Бобарыкина, ложному челобитью, прислан в Воскресенский монастырь окольничий Осип Иванович Сукин и дьяк Брехов и, по государеву указу, велено мне с Бобарыкиным сделку учинить во всем по его челобитью. Я хотел разделаться по правде и велел казначею – что было в казне серебряных денег принести ко мне в келью; денег нашлось 600 руб. Я говорил Бобарыкину, чтобы он за 67 четвертей пожатой ржи взял деньги, по совести, по той цене, как ее покупали в то время в Москве на серебряные деньги. Спорной земли, по сказке, было 30 десятин, а Бобарыкин сказал: пожато и обмолочено с той земли 600 четвертей слишком и со стола все 600 руб. взял и сказал: «это мне, за половину». После этого я отказался от сделки с Бобарыкиным и сказал, что на ложные его челобитья денег не напастись и не откупиться от него и всем монастырем. Когда я был на патриаршестве – купил я у Бобарыкина вотчину его, село Воскресенское, и доложась великому государю начали строить Воскресенский монастырь. Бобарыкин поступился в тот монастырь вкладом на строение хлебом, который был на полях в скирдах; насильством я того хлеба не брал, а взял полюбовно и до ссоры никакого челобитья от Бобарыкина о том не было; а если он, забыв страх Божий и свое обещание, захочет тот хлеб взять, то я бью челом государю, чтобы государь указал про тот хлеб сыскать теми моими людьми, которые были у строения и тот хлеб молотили: по какой цене тогда хлеб покупался и какой на той земле хлеб родится, так как монастырь никаких денежных доходов не имеет, и я должен буду платить церковными вещами. Да в прошлых годах Бобарыкин обращался ко мне с челобитьем, чтоб я на старом Воскресенском месте построил девичий монастырь, в память родителей его, и обещал деньги, взятые им за вотчину, Воскресенское и Кашино, дать на строение, a после своей смерти на вечное поминовение отдать дер. Бобырево и двор. По уговору, на том месте я поставил церковь деревянную, кельи выстроил, старицы были собраны, и я говорили Бобарыкину, чтоб он обещанные деньги на строение прислал и старицам хлеб и деньги давал; но Бобарыкин в слове своем не устоял – денег не прислал. Видя его неправду, я велел монастырь построить на другом месте». – Вот от чего – надо полагать – началась ссора между патриархом и Бобарыкиным. Никон говорит, что на его попечении остался весь монастырь и он должен был заботиться о содержании монахинь. Бобарыкин хотел, чтобы монастырское строение, деревянную церковь и кельи, перенести на старое Воскресенское место; Никон согласился, но с тем, чтобы Бобарыкин сделал это своими крестьянами или наемными людьми, и чтобы поставить церковь каменную и послал Бобарыкину роспись уговора, но он обещания своего и полюбовного уговора не исполнил, ни денег, которые взяты были за вотчину, ни вотчины, ни двора своего в условии не написал. И ныне – говорится далее в объяснении – патриарх бьет челом великому государю, чтоб государь указал думному дворянину Ив. Ив. Баклановскому да дьяку Василию Брехову, на которых крестьян Бобарыкин просит управы – сыскать и по сыску указ учинить перед монастырскими властями; а спорною землею он поступился Бобарыкину для того, чтобы ему больше ни о чем не враждовать; убить Бобарыкина и людей его побить патриарх не приказывал; а что в грамоте государевой написано – велено Воскресенским властям прислать к суду, человека, – то у патриарха нет такого человека, которому б с таким не праведником на суд стать, а хотя б и был, но патриарх, на основании божественных заповедей и правил святых апостол, к мирскому суду сам не пойдет и никого не пошлет⁵⁴.

Никон был крайне возмущен клеветою Бобарыкина, приносившего царю ложные на него челобитья и отнимавшего у Воскресенского монастыря землю. Прискорбное состояние души своей по этому случаю Никон выразил в письме к Зюзиным, переписка с которыми доставляла, как видно, ему утешение, – «Грамоту вашу – писал Никон – я получил и весьма обрадовался, узнав о вашем добром здоровье. Вы пишите, что иной радости не имеете, кроме той, что слышите о нас, что мы живы; знайте же, что и мы ни малые радости здесь не имеем ни от кого, а уповаем, по писанному, мзду терпения нашего прияти от Господа Бога. Невозможно передать вам тех бед, которые случаются с нами; а что касается до вотчин Иверского монастыря⁵⁵ – да будет воля Божия; если что и случится – ничего мы не принесли с собою в мир этот и вынести из него ничего не можем⁵⁶.