Кассиан Римлянин

Святой отец наш Кассиан Римлянин жил во время правления Феодосия Младшего, в год 433-й¹⁰ от Рождества Христова. Из слов, трудолюбиво им сочиненных, здесь находятся: «О восьми помыслах» и «О рассуждении», как источающие всякую пользу и благодать. Вспоминает о них и премудрый Фотий, говоря такие слова (в чтении 197, на стр. 265 и 266): «и второе, говорит, слово преподобного Кассиана о восьми помыслах: на чревоугодие, блуд, сребролюбие, гнев, печаль и уныние, а также тщеславие и гордыню. Эти слова [о помыслах], как никакие другие полезны для проходящих аскетический подвиг. И третье маленькое (μικρός) слово, прочтенное вместе с ними, учит о том, что такое рассуждение. Говорит о том, что рассуждение величайшая добродетель из всех, из чего рождается, и о том, что оно есть основной (κυρίως) небесный дар и проч.».

Память о преподобном Кассиане Церковь празднует 29 февраля, награждая его почестями и похвалой.

Ранее я составил слово «о правилах общежитий», а теперь, еще более воодушевленный вашими молитвами, попытаюсь написать о восьми помыслах злобы: о чревоугодии, говорю, блуде, о сребролюбии, гневе, печали, унынии, тщеславии и гордыни.

Сначала я буду говорить о воздержании чрева, как противоположном чревоугодию: о правиле поста, качестве и количестве пищи; и это я не от себя говорю, но как принятое от святых отцов. Итак, они дали нам не одно правило поста или одну меру еды, потому что не все имеют одинаковую силу, возраст, здоровье или привычку по причине свойства тела. Но они дали нам все для одной цели: чтобы избегать переедания и переполнения чрева излишней пищей. Они также нашли, что повседневное умеренное приятие пищи более полезно и способствует чистоте, чем пост на протяжении трех, четырех, или даже семи дней. Ибо, говорят они, кто постится слишком долго, тот потом и ест слишком много пищи. И потому: иногда от чрезмерного поста ослабевает тело и становится неспособным к духовному служению; а в другие времена, отягощенное массой съеденного, делает душу унылой и вялой. И еще они опытно узнали, что не всем уместно употребление зелени и овощей, и что не каждый может употреблять в пищу сухой хлеб. Один человек, говорили они, может съесть две литры (λίτρες) (около 680 гр.) хлеба и по-прежнему быть голодным, в то время как другой может съесть одну литру (около 340 гр.), или только шесть унций (около 180 гр.), и насытиться. Как я уже говорил, отцы дали всем один основной принцип воздержания: не прельщаться насыщением чрева (Притч.24:15), и не привлекаться наслаждением гортани. Ибо не только разнообразие пищи разжигает множественные стрелы блуда, но и ее количество. Какой-нибудь вид пищи, заполняющий чрево, порождает блудное семя. Это касается питья не только большого количества вина, опьяняющего наш ум, но и чрезмерного употребления воды и любой другой пищи, делающей его сонным и отяжеленным (ζα­λίζει, оглушенным). Содомляне были уничтожены не потому, что употребляли слишком много вина и других продуктов, но из-за переизбытка хлеба, как говорит Пророк (Иез.16:49).

Телесные болезни не являются препятствием к чистоте сердца, при условии, что мы даем телу то, что требует болезнь, а не то, что требует наше желание удовольствия. Пищи принимается столько, сколько требуется для поддержания жизни; а не столько, сколько необходимо для порабощения нашим стремлениям похоти. Умеренное и разумное принятие пищи способствует здоровью тела, без лишения его святости. Точное правило воздержания, завещанное святыми отцами – это, чтобы вкушающий какую-либо пищу перестал есть еще будучи голодным, и не ждал пресыщения. И Апостол говорит: попечения о плоти не простирайте до похотей (Рим.13:14), он не запрещает нам предоставлять необходимое для жизни, но запрещает сладострастную заботу (φροντίδα).

Кроме того, одного воздержания от пищи недостаточно для совершенной (τέλεια) чистоты души, если отсутствуют другие добродетели. Смирение, например, с послушанием и утруждением тела, во многом нам способствуют. Воздержание от сребролюбия не только в том, чтобы не иметь серебра, но и не желать обрести оное: это приводит нас к чистоте души. Свобода от гнева, печали, тщеславия, гордыни также вносит свой вклад в чистоту души в целом; в то время как благоразумные (σωφροσύ­νης) пост и воздержание приводят к частному (определенному) целомудрию души. Ни один насыщенный чревом не может мысленно бороться против духа блуда. Поэтому необходимо, чтобы нашим первым подвигом стало сдерживание чрева и подчинение тела, и не только постом, но и бдением, и трудом, и чтением, и чтобы собирать сердце страхом геенны и желанием Царствия Небесного.

Вторая наша борьба против страсти блуда и желания плоти, это желание начинает беспокоить человека со времен его ранней юности. [И] эта суровая битва должна вестись двояко, ибо она происходит не только в душе, как в случае с другими пороками, но в душе и теле. Поэтому мы должны бороться на два фронта. Ибо недостаточно только телесного поста для приобретения совершенного целомудрия и истинной чистоты; если не будет сокрушения сердца, и непрестанной молитвы к Богу, и частого размышления над священными писаниями, и труда, и рукоделия, которые могут сдерживать беспорядочные стремления (ορμές) души и отвращать ее от скверных фантазий. Прежде всего помогает [этому] смирение души, кроме него никто не может победить ни блуд, ни какую иную страсть (πάθος). Итак, в первую очередь необходимо со всею заботливостью хранить сердце (Притч.4:23) от скверных помыслов, ибо, по словам Господа, из сердца исходят помышления злые, убийства, прелюбодеяния, любодеяния, кражи, лжесвидетельства, хуления (Мф.15:19). Ибо и пост узаконен нам не только для умерщвления (κακοπάθεια, злострадания) тела, но и для хранения ума бдительным, чтобы он не помрачился от множества пищи и не стал неспособным к наблюдению за помыслами. Поэтому мы не должны тратить все наши усилия на телесный пост, но должны и обращать внимание на наши помыслы и духовные размышления, помимо них невозможно взойти на высоту истинной чистоты и целомудрия. Как наш Господь сказал, необходимо прежде очистить внутренность чаши и блюда, чтобы чиста была и внешность их (Мф.23:26).

Поэтому, если есть в нас старание (φροντίδα, забота), по Апостолу, подвизаться законно и увенчаться (2Тим.2:5) победой над нечистым духом блуда, [то] мы не должны уповать на свои собственные силы и подвиг, но на помощь Владыки нашего и Бога. Потому что не перестает нападать на человека этот дух, пока он искренне не поверит в то, что не своими собственными усилиями, но Божьей защитой и помощью освобождается от этой болезни и достигает высоты чистоты. И это превосходит естество, [но] кто подчинил раздражение плоти и удовольствие, каким-то [необъяснимым] образом выходит за пределы тела.

Таким образом, не может человек (так скажу) на своих крыльях подняться к этой высокой и небесной награде (βραβείο) святости (αγιοσύνης), и стать подражателем Ангелов, если благодать Божия не вознесет его от земли и грязи (λάσπη). Потому что никакой другой добродетелью люди в теле более не уподобляются ангелам, как силой своего благоразумия (σωφροσύνης), ибо с этой добродетелью, еще будучи на земле, они, по Апостолу, обретают жительство на небесах (Фил.3:20).

А знаком, что мы полностью приобрели эти добродетели, является то, что наша душа не принимает ни одного образа скверной фантазии во время сна. Даже если движение (κίνηση) подобных образов и не вменяется во грех, ибо это признак того, что душа [еще] больна и не освободилась от плотской (σαρκικό) страсти. И по причине приходящих к нам во время сна скверных фантазий, как доказательства ранее и теперь существующих в нас уныния и немощи, мы должны верить, что скрытый в тайниках нашей души недуг становится очевидным, и который случается в сновидении во время скверного искушения. Вот почему Врач наших душ положил в тайниках наших душ лекарство, ведая что там же находятся и причины болезни, и говоря так: всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем (Мф.5:28). Он стремится не только к исправлению любопытных и блудных наших глаз, но и к исправлению пребывающей внутри нас души, которая неправильно употребляет глаза, на благо данные ей Богом. Об этом и мудрая Притча не говорит: «со всяким усердием храни свои глаза», но: со всею заботливостью хранить сердце (Притч.4:23), то есть положил ему в первую очередь врачевание хранением сердца, которое лечит глаза от того, что он желает.

Это же пусть будет для нашего сердца предосторожностью и охранением (προφύλαξη), когда придет на память мысль о женщине, возникшая от дьявольского злодейства, или память о матери, или сестре, или иных каких благочестивых женщинах, то сразу изгоним из нашего сердца, чтобы не стать нам долго пребывающим в этой памяти, и дьявол, прелестник злого, не бросил нас в пропасть вредных и скверных помышлений. Как и заповедь Бога, данная первому человеку, повелевает следить за головой змея (Быт.3:15), т. е. за началами вредных помыслов, с помощью которых он пытается проникнуть в души наши. Да не примем его голову, которая является прилогом помысла, чтобы не принять все остальное тело змея, которое есть сосложение с удовольствием, отправляющее нашу мысль (διάνοια, разум) к противоправным действиям. Но по Писанию долженствует нам по утру избивать всех грешников земли (Пс.100:8), то есть светом познания (γνώσεως) различать и истреблять (εξολοθρεύο­με) греховные помыслы от земли, которая есть наше сердце, по учению Господа. И пока младенцы еще сыны Вавилона, говорю, помыслы, их необходимо разбивать о камень (Пс.136:9), который есть Христос. Если же по-нашему сосложению злые помыслы возмужают, то без великого воздыхания (στεναγμό) и усилия не могут быть побеждены.

К сказанному от божественного Писания хорошо вспомнить и слова святых отцов. Например, св. Василий, епископ Кесарии Каппадокийской, говорил: «я не знал женщины, и я не девственник». Он знал, что дар девственности достигается не столько воздержанием от женщины, сколько душевной святостью и чистотой, которая достигается страхом Божиим. Отцы также говорят: мы не можем полностью приобрести добродетель чистоты, если предварительно не приобретем истинное смирение сердца; не можем удостоится и истинного божественного (θεία) познания (γνώση), пока страсть блуда скрывается в тайниках нашей души. Но вспомним высказывание Апостола о том, как велико достижение целомудрия, и на этом окончим слово: мир имейте со всеми и святость, без которой никто не увидит Господа (Евр.12:14). Что это говорится о нашей теме (θέμα) можно увидеть из сказанного ниже: не было у вас какого блудника, или нечестивца, как Исав (Евр.12:16). Итак, насколько больше небесное и ангельское достижение святости, настолько тяжелее заговоры (συνωμοσίες) и хитрости (δόλους) от нападающих врагов демонов (δαίμονες). И по причине этого мы должны обучаться не только телесному воздержанию, но и сокрушению сердца, и частым молитвам с воздыханиями (στεναγμούς), и как печь в нашей плоти, которую Вавилонский царь ежедневно разжигает похотными раздражениями желания (επιθυμίας), угасить росою пришествия Святого Духа (Дан.3:19).

Великим оружием в этой брани, наряду с этим, является бдение по Богу. Ибо как внимание (προσοχή) и охранение (προφύλαξη) в течении дня подготавливают к ночной святости; так и ночное бдение по Богу подготавливает душу к дневной чистоте.

Наша третья борьба против духа сребролюбия. Удивительна эта брань, и познается она вне человеческого естества; причина же ее – обнаруживаемое неверие в монахах. Ибо иные страсти, гнев, говорю, вожделение и раздражение, от тела имеют свои причины, и неким образом, как врожденные, начало берут с самого рождения. Вот почему эти страсти и побеждаются в течении долгого времени; а недуг сребролюбия приходит извне, поэтому и удобнее может быть побежден, если прилагать усилия с усердием и вниманием. Но если пренебречь, то оно становится разрушительнее других страстей, и тяжело побеждается. Ибо корень всех зол есть сребролюбие (1Тим.6:10), по Апостолу.

Давайте поразмыслим следующим образом: естественные движения тела есть не только у детей, в которых различение (κρίση, осмысление) добра и зла еще (ακόμα) не существует, но и в малышах, пьющих молоко, которые не имеют ни следа удовольствия, но знак, что движение плоти происходит [и] в их естестве. Также наблюдается у малышей и жало гнева, когда зрим (βλέπομε) их пробуждающими гнев против оскорбивших. И это я говорю не для того, чтобы обвинять естество, как причину греха, да не будет! Но чтобы показать, что гнев и желание, хотя и насаждены Творцом на благо человеку, но, думается, что из-за небрежного обращения отпадают от свойственного естеству к противоестественному. Потому, что движение плоти было дано Творцом для рождения потомства и продолжения человеческого рода, а не для блуда; и движение гнева было присвоено нам для спасения, чтобы гневаться на злобу, а не вести себя как звери по отношению к нашим братьям. Итак, если мы используем гнев и желание (похоть) на зло, то это не человеческое (ανθρώ­πινη) естество греховно, не вина Творца, давшего нож для необходимой и полезной работы, даже если взявший и употребил его для убийства.

Это я сказал, чтобы показать, что страсть сребролюбия вытекает не от нашего естества, но только от одного злого и извращенного использования нашей свободной воли. Ибо эта болезнь (сребролюбие), когда в начале иноческой жизни (подвижничества) находит душу холодной (χλιαρή) и неверной, то предлагает нам различные предлоги (προφάσεις), кажущиеся правильными (δίκαιες) и благословными (ευλογοφανείς), чтобы удержать то́, что она [от него] приобрела.

Ибо она навевает картину в мысли монаха, что он будет иметь длительную старость и телесные болезни; и она говорит, что предоставляемого монастырем недостаточно ни для больного, ни для здорового; и что здесь (т. е. в общежитии) недостаточная забота о недужных, но и забота эта с большим невниманием (αμέλεια); и что, если у He­ro не будет припасено. Последняя мысль, которую она навевает, что он не сможет долго оставаться в монастыре по причине тяжести работы и строгости настоятеля. И когда она такими размышлениями прельстит разум, чтобы получить хотя бы один динар (δηνάριο), тогда уговаривает его тайно научиться рукоделию от настоятеля, от которого (рукоделия) сможет увеличить столь желанное серебро. И затем она обманывает окаянного скрытыми надеждами, предлагая ему прибыль от рукоделия, и от этого отдых и беззаботность (αμεριμνησία). И он, весь отдавшись помышлению о прибыли, никакого другого зла не замечает (προσέχει): ни безумие гнева, если, когда случится ему впасть в убыток; ни помрачение от печали (λύπης); но как для других бог – чрево (Фил.3:19), для него бог – золото. Вот почему Апостол, зная это, называет сребролюбие не только корнем всех зол (1Тим.6:10), но также идолослужением.

Давайте посмотрим на то, в какое великое зло тащит человека эта болезнь, чтобы (ώστε) ввергнуть его в идолослужение (Кол.3:5); ибо после того, как сребролюбец отвращает свой ум от любви (αγάπη) к Богу, он любит идолы (είδωλα), то есть изображения человеческие на золотых монетах (νομίσματα). Этими помыслами монах помрачается и, переходя к худшему, вовсе уже не может иметь послушания; но возмущается (αγανακτεί), считая (νομίζει), что страдает (πάσχει) незаслуженно (άδικα), и против каждого дела (εργασία) ропщет, спорит, и не имея никакого благоговения (опасения), ведет себя как свирепейший (σκληρότατο) конь, несется к обрывам; и не удовлетворяясь каждодневной пищей, жалуется, что он никогда не смирится с такими условиями. И говорит, что Бог не только здесь находится, что спасение его не заключено только в этом месте; и он заключает, что если он не выйдет отсюда, то погибнет. И так, растленный этим мнением, имея сребренники в запасе, чувствует (αισθάνεται) себя легким как крылья, и этим (αυτά) уходу из монастыря научается. От этого он надменно и грубо отвечает на все приказания и, как чужестранный и посторонний чувствуя себя в монастыре, если что-либо увидит в монастыре требующее исправления, – пренебрегает, презирает и винит все, что в нем делается. Потом старательно выискивает предлоги к огорчению и гневу, дабы не казалось, что он по легкомысленности и без причины выходит из монастыря. А если кого еще сможет прельстить своими сплетнями и пустыми (μάταια) словами, чтобы вытащить из монастыря, то он делает это, желая иметь помощника своей слабости. Таким образом, воспламеняемый огнем своих денег, сребролюбивый никогда не может безмолвствовать в монастыре, ни жить по установленному правилу. А когда дьявол (διάβολος), как волк его схватит, вытащит из ограды и, отлучив от стада, получит готовым к съедению; тогда дела, которые в общежитии в установленное было скучно (βαριόταν) совершать, он начинает творить в кельи день и ночь, с большим усердием. И [страсть эта] не позволяет ему ни совершать обыкновенные молитвы, ни соблюдать посты, ни блюсти правило бдений; но, связав его безумием алчности, убеждает все старание прилагать к рукоделию.

Существует три вида болезни, которые в равной степени запрещают божественные Писания и учения Отцов. Итак, первый побуждает окаянных монахов собирать и приобретать то, чего они прежде не имели, когда жили в мiре. Второй побуждает тех, кто покаялся и отрекся от мiрских благ, принеся их Богу, снова желать их и возвращать то, что оставили. А третий, связав в начале монаха неверием и холодностью [души], не допускает ему совершенно отречься от мiрских дел (ασχολίες); производит в нем страх нищеты и недоверие к Божьему промыслу; и делает (κάνει) преступником своих обетов, которые он дал при отречении от мiра. Примеры этих трех видов сребролюбия, как я уже сказал, осуждается в Священном Писании. Ибо Гиезий, желая приобрести то, чего и прежде не имел, не только не удостоился получить благодать пророчества, которую должен был иметь от своего учителя по наследственному порядку, но вместо благословения, по проклятию Елисея, поражается проказой (4Цар.5:21, 27). И Иуда, желая получить деньги (χρήματα), которые прежде, следуя Христу, отвергал, не только предал Господа и потерял чин апостольства, но и жизнь окончил насильственной смертью (Мф.27:5). Анания и Сапфира, удержав некоторую часть из того, чем владели, из уст апостольских наказываются смертью (Деян.5:1–10). А Великий Моисей во Второзаконии таинственно заповедует тем, кто обещает отречься от мира, и страхом неверия (απιστίας) снова держатся за свои земные вещи (πράγματα): кто боязлив и малодушен, тот пусть не идет на битву, но возвратится в дом свой, дабы он не сделал робкими сердца братьев его (Втор.20:8). Что очевиднее или яснее этого свидетельства? Не этим ли учимся, что, отрицаясь от мiра, должны полностью отречься от него, и так идти на войну; дабы не положить слабое (νωθρή) и продажное (διεφθαρμένη) начало, отвратив других от Евангельского совершенства и вложив в [их сердце] страх? Что справедливо говорит Божественное Писание: блаженнее давать, нежели принимать (Деян.20:35); толкующие Его неправильно, в порыве (βιάζονται) κ обману и желанию сребролюбия, искажают мысль сказанного и учение Господа, говорящего: если хочешь быть совершенным, продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах; и следуй за Мною (Мф.19:21). Они рассуждают, что лучше блаженно владеть своим богатством, чем быть бедным (ακτημοσύνη), дабы от избытка его подавать тем, кто нуждается.

Пусть таковые знают, что они еще не отреклись от мiра, не достигли монашеского совершенства, потому что стыдятся с Апостолом Павлом принять нищету во Христе, и кормить себя трудом (εργασία) рук, и служить нуждающимся (Деян.20:34), и делом исполнить монашеский обет, и прославиться с Апостолом. И после этого, раздав прежнее богатство, в гладе и жажде, на стуже и в наготе (2Кор.11:27) с Павлом подвизаться добрым подвигом (2Тим.4:7).

Ибо если бы сам Апостол понимал, что обладание прежним богатством необходимо для [достижения] совершенства, то не пренебрегал бы своим первым статусом Римского гражданина (Деян.22:25). Также и те, кто в Иерусалиме продали свои дома и поля, и приносили цену проданного и клали у ног Апостолов (Деян.4:35); они не творили бы это, если бы знали, что Апостолы считают более блаженным кормиться от собственных денег (χρήματα), а не своим трудом, и приношением от язычников. Еще более ясно учит об этом святой Апостол в послании к римлянам, говоря так: А теперь я иду в Иерусалим, совершить служение святым... ибо они (Македония и Ахаия) хотели помочь им, да и обязаны были (Рим.15:25–27). И сам Апостол, поскольку часто подвергался узам, темницам или утомлению от путешествия, и потому не имел возможности своими руками приобретать себе необходимое, учит, что это он получил от своих братьев, пришедших из Македонии, говоря: недостаток мой восполнили братия, пришедшие из Македонии (2Кор.11:9). И к Филиппийцам пишет: Вы знаете, Филиппийцы, что... когда я вышел из Македонии, ни одна церковь не оказала мне участия подаянием и принятием, кроме вас одних; вы и в Фессалонику и раз и два присылали мне на нужду. (Фил.4:15–16). Итак, по мнению сребролюбцев, и эти, подавшие необходимое от своего имущества, будут блаженнее Апостола. Но да не будет никто настолько безумен, чтобы осмелиться сказать это.

Итак, если мы хотим последовать Евангельской заповеди и всей этой, от начала Апостолами основанной, Церкви, то не будем полагаться на свое мнение и худо понимать сказанное [отцами]; но отвергнув холодное и неверное мнение, воспримем истину Евангелия. Ибо так сумеем последовать и по отеческим стопам, и не отступим от монастырского постановления, и истинно отречемся от этого мiра. Хорошо здесь вспомнить и слово святого Василия, епископа Кесарии Каппадокийской, одному сенатору, который, с холодностью отрекшись от мiра, оставив для себя нечто из своих богатств, сказал такие слова: «ты и сенаторство потерял, и монахом не сделался».

Итак, поэтому надо с особой тщательностью отсекать от души корень всяких зол, который есть сребролюбие, хорошо зная, что, когда остается корень, легко прорастают ветви. Но добродетелью нестяжания это исправить трудно, если пребывать не в монастыре, ибо там у нас нет заботы ни в чем необходимом. Итак, имея перед нашими глазами осуждение Анании и Сапфиры, убоимся что-нибудь удерживать из того, что, отрекаясь от мiра, мы обещали совершенно оставить. Устрашимся также примером Гиезия, который за вину сребролюбия подвергся наказанию вечной проказой; остережемся приобретать имения, которыми и прежде не владели в мiре. Наконец, будем помнить смерть Иуды через повешение, остережемся снова приобретать какие-то вещи, о которых мы уже отказались. Но, прежде всего этого, будем иметь всегда перед глазами память смертную, чтобы в час, который не знаем, Господь наш придя (Мф.24:44), не нашел совесть нашу оскверненной сребролюбием, и не сказал нам, как тому богачу во Евангелии: безумный! в сию ночь душу твою возьмут у тебя; кому же достанется то, что ты заготовил (Лк.12:20)?

Четвертый подвиг предлежит нам против гнева. И необходимо, с помощью Божией, исторгнуть смертоносный яд гнева из глубины души нашей. Ибо, если он гнездится в сердце нашем и ослепляет очи сердца нашего мраком смущений, то мы не можем приобрести ни рассудительности полезного [для нас], ни постижения духовного знания (γνώση); не можем исполнить ни совершенства благого намерения (σκέψεως), ни стать причастниками истинной жизни, ни сподобиться созерцания божественного и истинного света умом нашим. Ибо говорит Писание: помутилось от гнева око мое (Пс.6:8); но не можем мы быть причастниками божественной премудрости, даже если бы всеми признавались весьма мудрыми, ибо сказано: гнев пребывает в сердце безумных (Еккл.7:10); ни даже приобрести спасительных рассуждений (σκέψεις) и советов, хотя во мнении людей и кажемся мудрыми, ибо гнев губит и разумных (Притч.15:1); ни соблюдать законы правды трезвенным сердцем, ибо писано, что гнев человека не творит правды Божией (Иак.1:20); никаким образом не можем приобрести уважаемой кротости и порядочности (κοσμιότητα), ибо писано: муж же гневливый не благовиден (Притч.11:25). Итак, стремящийся к совершенству и желающий законно подвизаться духовным подвигом, должен быть чужд всякого порока гнева и ярости. И пусть слушает, что заповедует ему сосуд избранный: всякое, говорит, раздражение и ярость, и гнев, и крик, и злоречие со всякою злобою да будут удалены от вас (Еф.4:31). А когда говорит слово «любой», то не оставляет нам никакого предлога к гневу, даже если он кажется необходимым и полезным. Желающий исправить согрешающего брата, или сделать ему запрещение, сам должен стараться быть невозмутимым (ατάραχος), чтобы, когда желает исцелить другого, самому не впасть в недуг, и сказано было ему Евангельское слово: врач! исцели самого себя (Лк.4:23); а также: что ты смотришь на сучок в глазе брата твоего, а бревна в твоем глазе не чувствуешь? Или как скажешь брату своему: дай я выну сучок из глаза твоего; а вот, в твоем глазе бревно? (Мф.7:3, 4). От какой бы причины ни возбудился гнев, он ослепляет очи душевные и не позволяет видеть Солнца правды; как положивший на глаза золотой лист, или оловянный – в равной степени блокирует зрительную силу, и никакая ценность золотого листа не сделает различие; так и от любой какой причины, то есть благословной или не благословной, возгоревшийся гнев помрачает духовное (πνευματική) зрение (όραση).

Только в том случае мы используем гнев по естеству, когда употребляем его против страстных и сластолюбивых помыслов. Ибо так нас и пророк учит, говоря: гневаясь, не согрешайте (Пс.4:5), то есть подвизайтесь на свои страсти и гнев, и на свои злые помыслы, и не грешите, выполняя то, что они диктуют вам. И эту мысль явно подтверждает продолжение: о чем говорите в сердцах своих, [о том] сокрушайтесь {умиляйтесь} на ложах ваших (Пс.4:5), то есть когда придут в ваше сердце лукавые помыслы, – выгоняйте их с гневом, а по изгнании, находясь в тишине (ησυχία) души (ψυχής), как в постели, покайтесь с сокрушением. Согласен с этим и блаженный Павел, воспользовавшись свидетельством этого стиха, и прибавив: да не зайдет солнце во гневе вашем; и не давайте места диаволу (Еф.4:26, 27). То есть: не делайте так, что Солнце правды (Христос), гневливостью вашей и согласием со злыми помыслами, зашло от сердец ваших, дабы с отхождением Его дьявол не нашел в вас место. Об этом солнце и Бог говорит через пророка: а для вас, боящихся имени Моего, взойдет Солнце правды, и исцеление будет в лучах Его (Мал.4:2). Если же буквально будем понимать сказанное, – нам не разрешается поддерживать гнев даже до заката.

Что же сказать о тех, кто из-за свирепости (αγριότητα) и неистовства (μανία) их страстного (ψυχικής) состояния (καταστάσεως), не только до заката поддерживает гнев, но и продлевает его на многие дни? Но молчат, не выражая гнев в словах; а молчанием, к своей погибели, умножают яд злопамятности друг на друга; не зная, что мы должны избегать гнева не только в том, что делаем, но и в наших мыслях; иначе наш разум омрачится нашей злопамятностью, отпадет от света духовного (πνευματικής) познания и рассуждения, и лишится обитания [в нем] Святого Духа. Вот почему и Господь в Евангелиях повелевает оставить наш дар (подношение) перед алтарем и примириться с нашим братом (Мф.5:23, 24); потому что невозможно быть приветливым (ευπρόσδεκτο), если сохраняется в нас гнев и злопамятность. Но и Апостол учит тому же, говоря: непрестанно молитесь (1Фес.5:17); и: на всяком месте произносили молитвы мужи, воздевая чистые руки без гнева и сомнения (1Тим.2:8). Таким образом, нам остается выбор или никогда не молиться, и поэтому быть виновными в нарушении этой заповеди Апостола, или заботясь о том, чтобы соблюдать заповеданное и молиться без гнева и злобы. И поскольку мы по большей части презираем обиженных и оскорбленных братьев, говоря, что они оскорбились не по нашей вине, то Врач душ, знающий все сокровенное, желая с корнем исторгнуть из наших сердец поводы ко гневу, велит нам оставить дар и примириться (συνδιαλλαγούμε) [с братом]; но если и он оскорбится от нас справедливо или несправедливо, исцелить его своим объяснением, и уже тогда приносить свой дар. Но что нам долго останавливаться на заповедях евангельских и апостольских, когда и древний закон, который, кажется, и считается более снисходительным, говорит: не враждуй на брата твоего в сердце твоем (Лев.19:17), и опять: пути злопамятных к смерти (Притч.12:28); и здесь злость запрещается не только в деле, но и в мыслях.

Также, следуя божественному закону, мы должны бороться изо всех сил против духа гнева и болезни, которая скрывается внутри нас, а не скрываться в пустыне от людей, вызывающих гнев, и уходить в уединение на том основании, что там, по крайней мере, никто не сможет спровоцировать нас на гнев, и то, что в уединении добродетель долготерпения может легко быть получена. Наше желание оставить наших братьев происходит из-за нашей гордости, потому что мы не хотим винить себя и приписывать собственному невниманию (αμέλεια) причины смущения (ταραχής). Таким образом, пока мы приписываем причины наших слабостей другим, мы не можем достичь совершенства долготерпения.

Таким образом, основная часть нашего исправления и спокойствия достигается не за счет долготерпения ближнего к нам, но от нашего незлобия к нему. А когда, ради подвига долготерпения, мы удаляемся в пустыню и уединение, то незалеченные страсти остаются внутри нас и никуда не исчезают. Ибо пустыня и уединение у тех, кто не освободился от страстей, знай, не только сохраняет страсти, но и покрывает их, не позволяя ощущать страсть, которой они побеждаются. Наоборот, они навязывают нам иллюзию добродетели и убеждают нас верить, что мы добились долготерпения и смирения, потому что там никто не присутствует, чтобы спровоцировать и проверить нас. А когда встретится какой-нибудь случай к раздражению, то внутри сокрытые страсти тотчас, как необузданные кони, с рвением вырываются из своих затворов, утучневшие от долгого безмолвия и праздности (αργία), и с большей неистовостью (σφοδρότητα) и свирепостью (αγριότητα) влекут своего всадника к погибели. Потому что страсти становятся более жестокими, когда лишены испытания от людей. Не упражняясь из-за беспечности и уединения, мы губим и малое терпение, которое, казалось, имели, находясь вместе с братьями. Ибо как ядовитые звери, покоящиеся в пустыне и своих логовищах, когда кто-то подходит, показывают свое неистовство; так и страстные люди не из-за любви к добродетели пребывают в тишине (ησυχάζουν), но из-за потребности пустыни. Когда же кто приближается и раздражает их, тогда они скрытый яд и злость души тотчас изливают. Именно поэтому ищущие совершенства должны приложить все усилия, чтобы избежать гнева не только по отношению к людям, но и к животным и даже неодушевленным предметам. Ибо помню себя пребывающим в пустыни, когда я гневался (θύμωσα) на тростник за то, что мне не нравилась его толщина и стройность; также сердился и против дерева, когда не мог срубить его сразу. И еще гневался на камень, высекающий искру, когда пытался зажечь огонь, но не смог это сделать быстро. Так всеобъемлющ был мой гнев, что он возбуждался даже против неодушевленных предметов.

Итак, если мы желаем получить блаженство (μακα­ρισμό) Господа, мы должны сдерживать не только внешние выражения гнева, но и который в мысли. Ибо не столько пользы в том, чтобы сдерживать уста во время гнева и не произносить яростные (μανιασμένα) слова; сколько в очищения сердца от злопамятности и в том, чтобы не вить (στριφογυρίζομε) лукавые помыслы против брата. Ибо Евангельское учение заповедует пресекать больше корни пороков, нежели плоды, которые после истребления из сердца, больше не будут произращать делом ненависть и зависть. Всякий, ненавидящий брата своего, есть человекоубийца (1Ин.3:15), именно потому, что желает убить его изображением ненависти в сердце. Люди не видят, чтобы его кровь была пролита мечом; но Бог видит, Который не только за дела, но и за желания воли и намерения (λογισμούς) воздаст каждому или награду, или наказание, как Он сам говорит через пророка: вот Я иду собрать все дела и помыслы их (Ис.66:18). И Апостол говорит: мысли их то осуждают, то оправдывают одна другую в день, когда... Бог будет судить тайные дела человеков (Рим.2:15, 16). Но и сам Господь (Κύριος), уча нас изгонять всякий гнев, говорит в Евангелии: всякий, гневающийся на брата своего, подлежит суду (Мф.5:22): точные (ακριβή) копии [Евангелия] таким содержат этот отрывок. Ибо слово «напрасно» является более поздним (μεταγενέστερη) добавлением (προσθήκη). Потому, что намерение Господа состоит в том, чтобы отсекать корень (ρίζα) и искру гнева всеми способами, а не хранить в себе ни одного повода для него. Чтобы движимые в начале, как бы (τάχα) разумной (εύλογα) причиной, не впали в неистовство неразумного гнева.

Полное излечение этой болезни состоит в следующем: чтобы быть уверенным, что нам нельзя сердиться ни по справедливым, ни по несправедливым причинам. Ибо дух гнева сразу помрачает наш разум (διάνοια) и мы лишаемся света рассудительности, твердости правильного совета и направления правды; и душа наша не сможет быть храмом Святого Духа, если дух гнева помрачит и овладеет нашим разумом. Наконец, каждый день нам нужно иметь перед глазами неопределенность времени нашей смерти, чтобы хранить себя от гнева, и знать, что ни благоразумие (σωφροσύνη), ни отречение от материального (υλικού) мира (κόσμου), ни пощения, ни бдения не принесут нам никакой пользы, если мы обнаружим вину на страшном суде, будучи рабами злобы и ненависти.

Наша пятая борьба против духа печали (λύπης), который затмевает способность души к духовному созерцанию и препятствует ей ко всем добрым делам. Когда этот злобный демон захватывает нашу душу и полностью ее помрачает, то не дает ей ни молиться с усердием, ни с пользой заниматься священным чтением; не допускает человеку быть спокойным и кротким с братиями, и ко всем монашеским (μοναχικού) обязанностям влагает ненависть. И, смутив (ανακατώσει) всякий спасительный совет душевный, ослабляя ее деятельность и выносливость (καρτερία), делает ее безумной (ηλίθια) и парализованной, связывая помыслом отчаянья. Поэтому, если у нас есть цель подвизаться духовным подвигом и с Божьей помощью победить духов лукавства (πονηρά), [то] мы должны с большим (μεγαλύτερη) вниманием (προσοχή) охранять наше сердце от духа печали; как моль съедает одежду и червь дерево, так и печаль душу человеческую: она уговаривает человека избегать любого хорошего духовного (πνευματική) общения и не принимать слово совета от близких друзей или не давать мирного ответа им; но захватив всю душу, наполняет ее недовольством (δυσαρέσκεια), скукой (πλήξη) и унынием (μελαγχολία). И, наконец, предлагает избегать людей, как ставших причиной ее смущения. И не позволяет душе понять, что не снаружи, а внутри кроется недуг, который проявляется [во время] искушений, нападающих и выявляющих его. Ибо никогда не повреждается человек другим, если только не хранит причины страстей в себе. По этой причине Бог, Творец всего и Врач человеческих душ, один точно знающий [наши] душевные раны, заповедал не оставлять общество людей, но отсекать существующие в нас причины зла (κακίας), которые внутри (μέσα) нас. И мы знаем, что здоровье души не достигается удалением от людей, но пребыванием и подвижничеством (εξάσκηση) с добродетельными (ενάρετους) людьми (ανθρώπους). Когда мы оставляем братию по некоторым, как кажется, разумным (εύλογες) причинам, то не отсекаем причины печали, но только переключаем их, ибо сокрытая внутри нас болезнь будет опять показывать себя при других обстоятельствах.

Вот почему весь подвиг должен быть против кроющихся внутри нас страстей. Ибо если они благодатью и помощью Божией искоренятся из нашего сердца, [то] не только с человеками, но и дикими зверями легко сможем жить, по сказанному блаженным Иовом: дикие звери будут в мире с тобою (Иов.5:23). Итак, в первую очередь необходимо подвизаться против духа печали, ввергающего душу в отчаяние, чтобы изгнать его из нашего сердца. Ибо этот дух не позволил ни Каину покаяться после братоубийства, ни Иуде после предательства Господа. Только в одном случае надо считать печаль полезной, когда она возникает от покаяния в грехах, соединенная с благой надеждой [будущего блаженства]. О ней святой Апостол говорит: печаль ради Бога производит неизменное покаяние ко спасению (2Кор.7:10). Ибо эта печаль ради Бога питает душу надеждой, которая рождается покаянием, смешанным с радостью. Таким образом, эта печаль делает человека послушным и готовым на всякое доброе дело, легкодоступным (ευκολοπλησίαστο), смиренным, кротким, незлобным, терпеливым ко всякому доброму труду и злостраданию, как происходящая от любви к Богу, и обладание этими качествами показывает плоды Святого Духа в человеке, то есть: радость, любовь, мир, долготерпение, благость, веру, воздержание (Гал.5:22). А от бесовской печали мы познаем плоды лукавого духа, которые есть: уныние, нетерпение, гнев, ненависть, прекословие, отчаяние, леность (οκνηρία) в молитве. Этого вида печали мы должны избегать, как блуда, сребролюбия, гнева и остальных страстей. Эта печаль лечится молитвой, надеждой на Бога, поучением в слове Божием и общением с благочестивыми людьми.

Наша шестая борьба против духа уныния, который действует рука об руку с духом печали. Лют и тяжек этот дух, он всегда сражается с монахами, на которых нападает около шестого часа (в полдень), вызывая у них слабость и страх, и внушая ненависть против того места, где подвизаются, и против сожительствующей с ними братии, и ко всякому труду, и даже к самому чтению божественных Писаний. Он говорит монаху, что он должен пойти в другое место и что, если он не сделает это, то все его усилия и время будут потрачены впустую. В дополнение ко всему этому влагает ему около шестого часа (в полдень) голод, который не случается от трехдневного поста или после долгого путешествия или тяжелого труда. Затем он представляет в его мысли, что никаким другим способом не может он избавиться от этой болезни и тяжести (βάρος), как только постоянным посещением братьев, якобы для помощи или уходом за больными. Когда дух уныния не может привести его в заблуждение таким образом, тогда он, погрузив его в глубокий сон, атакует его сильнее и ожесточеннее; и он не может быть иначе побежден, как только молитвой, воздержанием от празднословия, поучением в божественных словах и терпением искушений. Ибо если не найдет он инока под защитой этих оружий, то поражает его своими стрелами, делая его неусидчивым (άστατο) и скитателем унылым и праздным, и побуждает его посетить многие монастыри. И не заботиться он ни о чем другом, как только найти место, где пиры и обеды (т. е. получить что-нибудь поесть и попить). Потому что разум (διάνοια) унылого ничем не наполнен, как только глумлением этих мыслей. И от них связывает его и в мiрские вещи, и мало-помалу так запутывает во вредных занятиях, пока полностью не изведет его от монашеской жизни (ζωή).

Божественный Апостол, зная насколько тяжела эта болезнь, как премудрый врач желая вытащить ее вместе с корнем из наших душ, открывает нам причины, от которых она рождается, и говорит: «Завещеваем (παραγγέλομε) вам, братия, именем Господа нашего Иисуса Христа, удаляться от всякого брата, поступающего беспорядочно и не по преданию, которое приняли от нас. Ибо вы сами знаете, каким образом вы должны подражать нам; ибо мы у вас не бесчинствовали, ни у кого не ели хлеба даром, но занимались трудом и работою ночь и день, дабы не обременить кого из вас: не потому, чтобы мы не имели власти, но дабы в себе показать вам образ, чтобы вы подражали нам. Ибо когда мы были у вас, то завещевали вам сие: если кто не хочет трудиться, тот и не ешь. Ho слышим, что некоторые у вас поступают беспорядочно, ничего не делают, а суетятся. Таковых увещеваем и убеждаем Господом нашим Иисусом Христом, чтобы они, работая в безмолвии, ели свой хлеб (2Фес.3:6–12). Услышим, как четко Апостол описывает причины уныния. Тех, кто не работает, он называет «непослушными» (άτακτους), открывая в этом слове много злобы. Ибо непослушный (άτακτους) человек не благоговеен, дерзок в словах и быстр на укорение, и поэтому не способен к безмолвию и является рабом уныния. Поэтому Павел повелевает избегать таких людей, то есть удаляться как от заразной (κολλητική) болезни. Словами «а не по преданию, которое приняли от нас» он дает понять, что они гордятся и разрушают апостольские предания. И снова он говорит: ни у кого не ели хлеба даром, но занимались трудом и работою ночь и день. Учитель народов (εθνών), проповедник Евангелия, восхищенный до третьего неба; тот, кто знал, что Господь повелел проповедникам Евангелия жить от благовествования (1Кор.9:14) в труде и подвиге день и ночь трудится, чтобы никого не обременить? Что же будем делать мы, унывающие от дела и ищущие телесного покоя, которым не поручена ни проповедь Евангелия, ни забота о Церкви, кроме заботы об одной нашей душе? Также, более явно показывая ущерб, рождаемый от праздности, добавляет: ничего не делают, а суетятся. Ибо от праздности рождается пытливость, то есть любопытство, любопытство рождает – бесчинство (αταξία), а от бесчиния происходит всякая злоба. Для исцеления их он прилагает лекарство, прибавляя: таковых увещаваем, чтобы они, работая в безмолвии, ели свой хлеб. И еще с большим запрещением говорит: если кто не хочет трудиться, тот и не ешь.

Святые отцы из Египта, которые были воспитаны на основе этих апостольских поучений (διαταγές), не позволяют монахам быть праздными ни в какое время, особенно молодым; потому что они знают, что терпением труда монахи и уныние отгоняют, и пищу добывают, и помогают нуждающимся. Они работают не только для собственных потребностей, но от своих трудов подают странникам, нищим и узникам темниц; веруя что такая благотворительность является святой жертвой, благоприятной Богу. Также отцы говорят, что работающий монах воюет с одним бесом и страдает (στενοχωρείται) от него, а праздного захватывают тысячи злых духов.

Хорошо же к этому вспомнить слово, сказанное мне аввою Моисеем (Ливийским), достойнейшего (άξιος) из отцов. После некоторого времени пребывания в пустыне, где меня досаждал дух уныния, пошел я к авве Моисею и сказал: «вчера я был тяжко ослаблен болезнью уныния и не мог освободиться от него иначе, как побывав у аввы Павла». На что он ответил мне: «нет, ты не освободил себя от него, но еще больше предался и поработился ему». Итак, знай, что теперь уныние сильнее будет нападать на тебя, как на оставившего свой [монашеский] чин, если, наконец, не позаботишься (φροντίσεις) побеждать его терпением, молитвой и рукоделием.

Наша седьмая борьба против духа тщеславия. Многообразна и тонка эта страсть, и она не быстро распознается самим искушаемым. Ибо нападения (προσβολές) других страстей более заметны и поэтому с ними как-то легче сражаться, душа распознает врага и тотчас изгоняет его противоречием и молитвой. А злоба тщеславия многообразна, как сказано, и труднопобеждаема есть. Ибо она проявляется (φανερώνεται) в каждом действии (πράξη), внешнем виде, слове, молчании, деле, бдении, посте, молитве, чтении, безмолвии и долготерпении. Через все это оно старается поразить воина Христова (т. е. монаха). Если не может прельстить к тщеславию роскошными одеждами, то стремится искушать ветхими одеждами (он начинает от этого страдать). Кого не может возвысить прельщением чести, того возносит в гордыню терпением бесчестия. И кого не может склонить его гордиться искусством красноречия, того склоняет посредством молчания, заставляя думать, что он достиг безмолвия. И кого не может склонить расслаблением от роскошной пищи, того расслабляет похвалой от поста. И, проще сказать, всякое дело и всякое начинание подает этому лукавому духу причину к брани [против нас].

К этому оно даже заставляет нас мечтать о должности священника. Когда я жил в пустыне скитской, помню одного старца, который, идя в келью одного брата для посещения, когда приблизился к двери его, то услышал того внутри говорящим; и подумал старец, что тот поучается Святым Писанием, и встал послушать его. Затем он понял, что от тщеславия брат лишился разума (λογικά) и, самого себя рукоположив в диакона, совершает увольнение оглашенных. Когда старец услышал это, он толкнул дверь и вошел. И брат, встретив старца, по обычаю поклонился ему и спросил, давно ли он пришел и долго ли стоял у двери. А старец ласково ему отвечал: я пришел сейчас, когда ты делал отпуст оглашенным. Когда же брат услышал это, он упал в ноги старцу и просил его помолиться за него, чтобы избавиться от этой прелести (πλάνη). Это я вспомнил, желая показать, в какое бесчувствие (αναισθησία) приводит человека этот дух.

Итак, желающий в полной мере подвизаться и быть увенчанным венцом правды, всеми способами должен стараться победить этого многообразного зверя, всегда имея перед глазами сказанное Давидом: Господь рассыпал кости человекоугодников (Пс.52:6). Он не должен ничего делать с целью людской похвалы, но искать вознаграждение только от Бога (Θεό). И, всегда отвергая приходящие в его сердце помыслы, возносящие ему хвалу, уничижать себя перед Богом. Таким образом, с Божьей помощью, вы сможете избавиться от духа тщеславия.

Наша восьмая борьба против духа гордыни. Этот зверь самый лютый, свирепее всех предыдущих. Особенно старается низвергнуть совершенных и почти уже поставленных на вершину добродетелей. И как заразная (κολλητική) и смертельная болезнь разрушает не просто один из членов тела, но все тело; так и гордыня не только часть души, но всю ее уничтожает. И каждая из других страстей смущает (ταράζει) душу, но [яростнее] нападает на сопротивляющуюся ей добродетель. И пытаясь ее победить помрачает и смущает душу отчасти (т. е. часть души, связанную с этой добродетелью). А страсть гордыни помрачает всю душу, и низвергает ее в крайнее падение.

Чтобы лучше понять смысл сказанного, давайте рассмотрим следующее: чревоугодие пытается развратить воздержание; блуд – целомудрие; сребролюбие – нестяжание; гнев – кротость; и все другие виды злобы – противостоящие им добродетели. А злоба гордыни, когда овладеет (κυριεύσει) несчастной душою, как жестокий (φοβερότατος) мучитель (τύρρανος), взяв высокий и славный город, весь его до основания разрушает. Свидетель тому ангел, который упал с небес из-за своей гордости. Будучи созданный Богом и украшенный всякой добродетелью и премудростью, он хотел приписать это не Господней благодати, но своему естеству, и потому посчитал себя равным Богу. Обличая это, Пророк говорит: а ты говорил в уме (νου) своем: взойду на небо, сяду на горе высокой, поставлю престол мой, поднимусь выше облаков, и буду подобен Всевышнему. А все-таки (όμως) ты человек, а не Бог (Ис.14:13, 14). И еще другой Пророк говорит: Что хвалишься злобою, сильный (Пс.51:3)? [И об этом же продолжает в других псалмах]. Зная это, будем бояться и всяким вниманием охранять свое сердце от смертоносного духа гордыни, всегда говоря себе, когда исправим некую добродетель, слово Апостола: не я, но благодать Божия, которая со мною (1Кор.15:10), а также сказанное Господом: ибо без Меня не можете делать ничего (Ин.15:5). А также слово Пророка: Если Господь не построит дома, напрасно трудятся строители (Пс.126:1). А также: все зависит не от хотения, ни от подвига, но от помилования Божия (Рим.9:16). Ибо если даже кто-то будет воспламенен искренней (ολόθερμη) готовностью и ревностным произволением, будучи облеченный в плоть и кровь, то не сможет достичь совершенства ничем, кроме как благодатью Христа. И Иаков говорит: [всякое доброе даяние] и всякий совершенный (ωφέλιμη, полезный) дар (δωρεά) приходит свыше (Иак.1:17). И Апостол Павел: Что ты имеешь, чего бы не получил? А если получил, что же хвалишься, как будто не получил (1Кор.4:7), но хвастаешься как будто они твои? А что благодатью и милостью Божией бывает нам спасение, этому истинный свидетель разбойник, получивший в награду Царствие Небесное не за добродетель, но по благодати и милости Божией (Лк.23:43).

Наши святые отцы, в едином мнении друг с другом, передали это нам, зная, что невозможно иначе достигнуть совершенства добродетели, как только через смирение. Смирение же достигается верой, страхом Божиим, кротостью и совершенным нестяжанием. Этими же добродетелями (αρετές) достигается (κατορθώνεται) и совершенная любовь, через благодать и человеколюбие Господа нашего Иисуса Христа. Ему же слава во веки. Аминь.

Когда в скитской пустыни, где жили среди монахов искуснейшие отцы, пребывал и я со святым Германом, давним моим другом и в учении, и в воинстве, и в монашеской жизни; нашел я авву Моисея, приятно сиявшего между этими прекрасными цветами (άλλων, другими) не только деятельными добродетелями, но и духовным созерцанием. Желая вместе с аввою Германом получить от него наставление, у аввы Моисея со слезами просили слова назидания. Наконец, убежденный нашими просьбами, он начал так говорить: «Все искусства и науки имеют какую-нибудь цель, т. е. назначение и свой конец. Так земледелец, перенося иногда жару, иногда холод, неутомимо возделывает землю: он имеет целью очистить ее от терния и травы, а концом – наслаждение от плодов. Купец, несмотря на опасности, предстоящие ему на море и на суше, смело предается купле: он имеет целью прибыток, а концом – наслаждение от прибытка. Воин не смотрит ни на опасности в сражениях, ни на трудность в походах: он имеет целью повышение в чине, а концом – пользу от чина. Так и наш обет имеет свою цель и свой конец, для достижения которого мы охотно сносим всякий труд и всякую тягость. Поэтому воздержание поста не утруждает нас, труд бдения нас услаждает, чтение и испытание писаний происходит с охотой, трудность работ, послушание, нестяжание, лишение всех земных вещей и пребывание в пустыне с приятностью совершаются. А вы, презревшие отечество, род свой, весь мир, предпринявшие странствование и пришедшие к нам, людям грубым и необразованным, скажите мне: какая ваша цель? И какой конец имели вы в виду, сделав это?»

Мы в ответ на это сказали: «Ради Царства Небесного».

На это авва Моисей ответил: «Вы хорошо сказали о конце. Но не сказали, какова та цель, взирая на которую и не уклоняясь от правого пути, мы можем получить Царство Небесное». Когда мы признались, что не знаем, старец отвечал: «Конец нашего обета, как сказано, есть Царство Божие, а назначение наше, т. е. цель – чистота сердца, без которой невозможно достичь этого конца. Итак, к этой цели да будет всегда устремлен ум наш, и, если случится, что сердце наше несколько уклонится от правого пути, мы тотчас обратим его и как бы по правилу архитекторского искусства направим к цели. Об этом же и Апостол Павел говорит: забывая заднее и простираясь вперед, стремлюсь к цели, к почести вышнего звания Божия во Христе Иисусе (Фил.3:13, 14).

Ради этой цели мы все переносим и делаем. Для нее все оставляем: родителей, отечество, достоинства, богатства, забавы и удовольствия этого мiра, чтобы приобрести постоянную чистоту сердца. Если же забудем эту цель, то обязательно нам, как идущим во тьме и не прямым путем, часто спотыкаться и многократно заблуждаться. Это со многими случилось, кто, презрев огромные богатства этого мiра, и не только многие тысячи золота и серебра, но и множество поместий, после, как мы видели, возмущались гневом из-за ножичка, грифеля, иглы, писчего пера. Они не возмущались, если бы помнили, что презрели богатство ради любви к ближнему, чтобы не ссорились (φιλονεικούμε) о нем и растущим (μεγαλώ­νοντας) настроением (διάθεση) гнева не отпали от любви (αγάπη). И хотя все свои богатства из любви ко Христу расточили, однако, удерживая прежнее пристрастие сердца к вещам маловажным и по их поводу иногда гневаясь [на брата], во всем остаются бесплодными, пустыми, так, как будто они не имели апостольской любви. Блаженный Апостол, предвидя это в духе, говорит: если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы (1Кор.13:3). Этим ясно доказывается, что совершенство не приходит тотчас с нищетой, расточением всех богатств или с отвержением достоинств, а состоит в любви, свойства которой Апостол описывает, и которая состоит только в чистоте сердца: любовь не завидует, не возносится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла (1Кор.13:4–6).

Итак, для этой чистоты нам следует все делать и желать; для нее в пустыню надо удаляться, для нее нужно предпринимать посты, бдения, труды, нищету телесную, чтение и другие добродетели, чтобы через них сделать и сохранить сердце наше чистым от всех вредных страстей. И если по требованию какого-либо нужного и предпринимаемого для Бога дела мы вынуждены оставить их (т. е. пост, бдение и проч.), то не следует нам впадать в скорбь, гнев или негодование, для подавления которых мы должны будем совершать пост, бдение и прочее. Ибо не столько приобретаем от поста, сколько теряем от гнева, и не столько получаем пользы от чтения, сколько вреда от презрения брата. Итак, посты, бдения, упражнение в Св. Писании, нищета, расточение всего имущества не составляют совершенства, но только средства к совершенству; поскольку не в них состоит конец жизни монашеской, но посредством их достигается конец. Напрасно мы хвалимся чтением Писаний, постом, когда ни к Богу, ни к ближнему любви не имеем (не достигаем). Обретший в себе любовь, обретает в себе Бога и ум всегда пребывает с Ним».

На это Герман отвечает: «Кто же, облеченный слабой плотью, может всегда заниматься этим созерцанием так, чтобы никогда не думать о приходе брата, о посещении больного, о рукоделии или о человеколюбии, или принятии странников, или посещении другими и о прочих необходимых и неизбежных потребностях тела? Наконец, как может разум (διάνοια) человеческий всегда видеть невидимого и непостижимого Бога и быть неразлучен с Ним?»

Авва Моисей сказал: «Правда, таким образом, как вы говорите, невозможно человеку, связанному немощью плоти, непрестанно созерцать Бога и быть неразлучным с Ним. Но нам следует знать, что созерцание Бога многообразно бывает. Ибо Бог познается не в одном блаженном и непостижимом существе Своем, что предоставлено святым Его в будущем веке, но познается также из величества и красоты Его творений, из ежедневного Его устроения и провидения, из правосудия Его, из чудес, которые Он являет в каждом роде над святыми Своими. Ибо когда мы помыслим о беспредельном Его могуществе, о неусыпном Его оке, которое видит тайны сердечные и от которого ничто не может скрыться, то, объятые сердечным страхом, удивляемся и поклоняемся Ему. Когда помыслим, что Он знает число дождевых капель, песка морского и звезд небесных, то поражаемся величием естества и премудрости Его. Когда помыслим о неизреченной и неизъяснимой Его премудрости и человеколюбии, о непостижимом долготерпении, переносящем бесчисленные падения грешников, то прославляем Его. Когда помыслим о великой любви Его к нам, по которой Он не погнушался для нас, ничего доброго не совершивших, сделаться человеком, чтобы избавить нас от обольщения, то пробуждаемся к любви Его. Когда подумаем, что Он сам, побеждая в нас врага нашего, дьявола, дарует нам жизнь вечную за одно проявление воли и расположение к добру, то поклоняемся Ему. Есть и другие бесчисленные, подобные этим, созерцания, через которые Бог становится видимым и понимаемым, и которые раскрываются в нас по качеству жизни и по чистоте сердца».

Снова спросил Герман: «От чего это бывает, что многие вожделения и суетные помыслы даже против воли нашей тревожат нас и почти без нашего ведома обольщают нас, входя в нас так неприметно и хитро, что мы не только не можем воспрепятствовать их входу, но с великим трудом можем узнать их? И, если это возможно, мы хотим научиться, чтобы наш разум (διάνοια) стал совершенно свободным от этих помыслов (λογισμούς) и не тревожился (ενοχλείται) совсем (διόλου)».

Ha это авва (αββάς) Моисей ответил: «Не возмущаться духу этими помыслами невозможно; но принять их или отвергнуть – это по силам всякому, кто при помощи Божией употребит для этого старание. Как возникновение их не зависит от нас, так отвержение или принятие их состоит в нашей воле. Если разумно и тщательно поучаемся в законе Божьем, упражняемся в псалмах и пении, пребываем в посте и бдении, непрестанно помним о будущем, о Царстве Небесном, о геенне огненной и о всех делах Божиих, то злые помыслы уменьшаются и не находят места. Когда же, наоборот, занимаемся мiрскими заботами и плотскими делами и вдаемся в суетные и праздные беседы, тогда злые помыслы умножаются в нас. Так Деятельность души хорошо сравнивается с мельничным жерновом, который от стремительного течения воды быстро вертится кругом. Он не может перестать крутиться, будучи движим водою. Но во власти приставника состоит – пшеницу ли молоть или жито, или куколь растирать. Так и мысль наша не может быть свободна от помыслов, но в нашей силе заняться рукоделием или поучением духовным».

Старец, видя наше удивление и восхищение (θαυμασμό), и что ненасытно (αχόρταγο) желаем слышать слова его, немного помолчав, опять начал говорить: «Поскольку желание ваше продолжило разговор на столь долгое время и вы еще желаете слушать, так что я могу заключить, что вы действительно жаждете познать путь к совершенству, то я хочу побеседовать с вами о превосходном благе рассудительности, которая среди других добродетелей есть как бы некоторый укрепленный и главный город, – и показать превосходство ее, высоту и пользу, руководствуясь не только собственными понятиями и примерами, но и мнениями древних отцов. По достоинству и усердию слушающих, благодать Господня внушает слово говорящим. Рассудительность есть не малая какая добродетель и не может быть приобретена только человеческим старанием, а подается по божественной благодати и дару. Она причисляется к особенным дарам Св. Духа, о которых говорит Апостол: одному дается Духом слово мудрости; иному вера, тем же Духом; иному дары исцелений тем же Духом; иному различение духов; и, после исчисления духовных даров, прибавляет: все же сие производит один и тот же Дух, разделяя каждому особо, как Ему угодно (1Кор.12:8–11). Итак, видите, что дар различения или рассудительности есть не земной и не малый, но величайший дар божественной благодати. Если монах не будет искать его со всем старанием и с помощью здравого рассуждения не приобретет этого распознавания входящих в него духов, то он, как блуждающий ночью в густой тьме, не только обязательно будет падать в глубокие рвы пороков, но часто спотыкаться и на гладких, ровных местах.

Помню, когда я еще в молодые годы находился в пределах Фиваиды, где обитал блаженный Антоний, старцы собрались к нему для рассуждения о совершенстве. С вечера до утра продолжалось собеседование, исследовали, какая добродетель больше всех, какая бы могла всегда сохранять монаха невредимым от сетей обольщений дьявола и вести прямым путем к верху совершенства. Одни видели это в усердии к посту и бдению, потому что посредством их утончается дух, приобретается чистота сердца и тела, и потому удобнее можно соединяться с богом. Другие видели в нестяжании и презрении всех вещей, от которых отрешившись, как от задерживающих уз, дух свободнее приближается к Богу. Иные считали необходимым отшельничество, т. е. удаление в пустыню на уединение, в котором пребывающий может дерзновеннее молиться и лучше прилепляться к Нему. Некоторые утверждали, что надо исполнять обязанности любви или человеколюбия, потому что преимущественно за это Господь в Евангелии обещает Царство Небесное, говоря: приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира: ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня и пр. (Мф.25:34, 35). Когда, таким образом, каждый по-своему представлял различные добродетели, посредством которых человек удобнее может приблизиться к Богу, и уже большая часть ночи прошла в этом исследовании, блаженный Антоний наконец стал говорить: все это, о чем вы говорите, нужно и полезно ищущим Бога и желающим прийти к Нему. Но всем этим добродетелям отдать первенство не позволяют бесчисленные опыты и падения многих. Ибо некоторые часто жестоко сокрушали себя постом и бдением, пребывали в пустынном уединении, доходили до такой нестяжательности, что не оставляли себе и на один день пищи, и до того исполняли долг милостыни, что не оставалось у них средств для подаяния. Но после всего этого они жалким образом уклонились от добродетели и впали в порок. Что же было причиной их прельщения и падения? По моему мнению, ни что иное, как недостаток в них рассудительности. Ибо она учит человека идти царским путем, сторонясь крайностей с обеих сторон: с правой стороны не допускает обольщаться чрезмерным воздержанием, с левой – увлекаться к беспечности и расслаблению. Рассудительность в Евангелии называется глазом и светильником души, как говорит Спаситель: Светильник для тела есть око. Итак, если око твое будет чисто, то все тело твое будет светло; если же око твое будет худо, то все тело твое будет темно (Мф.6:22, 23). Это потому, что рассудительность, исследуя все мысли и дела человека, отлучает и отстраняет всякое зло и неугодное Богу дело и удаляет от него всякое обольщение.

Всякий может видеть это и из повествований Св. Писания. Саул, которому первому вверено было Израильское царство, поскольку не имел рассудительности, будучи помрачен разумом, не мог понять, что повиновение воле св. Самуила (1Цар.10:1) было гораздо угоднее Богу, нежели принести жертву (1Пар.10:8); и чем думал угодить Богу, тем прогневал Его, и отвержен от царства (1Цар.15:19–23), чего не случилось бы, если бы снискал себе свет рассудительности.

Рассудительность и Апостол называет солнцем, когда говорит: солнце да не зайдет во гневе вашем (Еф.4:26). Она называется также кормилом жизни, как сказано в Св. Писании, при недостатке попечения (управления) падает народ (Притч.11:14). Она в Св. Писании называется советом, без которого мы не можем ничего делать, так что без него не позволяет пить и само духовное вино, веселящее сердце человека, по следующему изречению: с советом все делай, с советом пей вино (Притч.31:4), и еще: что город разрушенный, без стен, то человек, не владеющий духом своим (Притч.25:28). В ней состоит премудрость, в ней разум и смысл, без которых нельзя ни созидать внутренний наш дом, ни собирать – духовное богатство, как сказано: с премудростью устрояется дом и разумом укрепляется (ψηλώνει, растет выше) и с мудростью (φρόνηση) наполняются кладовые всяким богатством (Притч.24:3, 4). Она называется крепкой пищей, свойственной тем, которые навыком приучили духовные (πνευματικά) чувства к различению добра и зла (Евр.5:14). Из этого ясно открывается, что без дара рассудительности не может стоять никакая добродетель или пребывать твердой до конца. Ибо она есть матерь, хранительница и управительница всех добродетелей.

Вот мнение и решение св. Антония, с которым и прочие отцы согласны были! Но чтобы решение св. Антония утвердить новейшими примерами и опытами наших времен, вспомните о жалком падении старца Ирона, которому он подвергся перед нашими глазами несколько дней назад; как он, прельщенный дьяволом, с такой высоты жизни низвергся в бездну смерти. Мы помним, что он пятьдесят лет пребывал в пустыне, вел самый суровый образ жизни, хранил строгое воздержание, пребывал в глубокой пустыне и более всех, здесь живущих, предавался уединению. Но после таких трудов и подвигов он, поруганный дьяволом, подвергся тягчайшему падению, причинив безутешную скорбь живущим в пустыне отцам и братьям. От этого не пострадал бы он, если бы обладал добродетелью рассудительности, которая научила бы его повиноваться не собственному помыслу, но совету отцов и братьев. Следуя собственному помыслу, он до того заботился о посте и уединении от людей, что и в праздник святой Пасхи не приходил в церковь, опасаясь, чтобы, сойдясь с отцами и братьями и едя вместе с ними, не вкусить овощей или чего-либо другого, предложенного на трапезе, и не показаться отпадшим от своей цели и правила. Итак, долго прельщаемый своей волей, он принял к себе ангела сатаны и, поклонившись ему, как ангелу света, получил от него повеление – в полночь броситься в глубокий колодец, чтобы опытом удостовериться, что он по заслугам своих добродетелей и трудов уже не подвергнется никакой опасности. Не размышляя в уме своем о том, кто это советовал, омрачившись рассудком, он в полночь бросился в колодец. Немного спустя братья, узнав о случившемся, с великим трудом смогли вытащить его полумертвого. Прожив после извлечения два дня, в третий он помер, оставив безутешную печаль братьям и настоятелю Пафнутию, который, будучи движим великим человеколюбием и помня великие его труды и многочисленность лет, проведенных им в пустыне, не лишил его поминовения и приношения за усопших, чтобы он не был причислен к самоубийцам.

Что сказать о тех двух братьях, которые обитали по ту сторону пустыни фиваидской, где жил некогда блаженный Антоний? Они, будучи движимы необдуманной мыслью, вознамерились идти во внутренность обширной, невозделанной пустыни, решив не принимать пищи от человека, кроме той, какую Господь чудесно подаст им. Когда они блуждали по пустыне и изнемогли от голода, издалека увидели их мазики, – народ из всех диких едва ли не самый дикий и жестокий. По действию промысла Божия они переменили свойственную им жестокость на человеколюбие и встретили их с хлебами. Один из указанных братьев, обретя разум, с радостью и благодарностью принял хлебы, рассуждая, что столь дикие, жестокие и всегда жаждущие крови человеческой люди не оказали бы сострадания к изнемогшим и не принесли бы пищи, если бы Бог не побудил их к этому. Но другой, отказавшись от пищи, так как она принесена была людьми, и, оставшись верным безрассудному обещанию, умер от голода. Хотя оба они, имев сначала весьма худое намерение, были полны безрассудной и гибельной решимости. Впрочем, один, образумившись, исправил то, что безрассудно и неосторожно предпринял; а другой, не имея рассудительности, сам себе причинил смерть, которую Господь хотел отвратить.

Что сказать о том, имя которого я не хочу назвать, потому что он еще жив. Он, часто принимая демона за ангела, получая через него откровения и часто видя свет без светильника в своей келье, наконец получает от него повеление принести в жертву Богу своего сына, находившегося с ним в монастыре, чтобы таким образом удостоиться чести патриарха Авраама. Советом демона он до того был прельщен, что действительно совершил бы заклание своего сына, если бы сын не заметил, что отец его против обыкновения точит нож и готовит путы, чтобы ими связать его для принесения в жертву, и не спасся бегством.

Долго было бы рассказывать о прельщении этого месопотамлянина, который, оказав такое воздержание и проведя много лет в келейном заключении, наконец осмеян был дьявольскими откровениями и сновидениями, так что после таких трудов и добродетелей, которыми превосходил всех находившихся там монахов, впал наконец в иудейство и обрезание. Дьявол, желая прельстить его, часто показывал ему истинные сновидения, чтобы через это расположить его к принятию того обольщения, в которое хотел ввести его после. Итак, в одну ночь показывает ему с одной стороны народ христианский с Апостолами и мучениками мрачным, покрытым всяким бесславием, изнуренным от скорби и плача, а с другой – народ иудейский с Моисеем, патриархами и пророками – в сиянии лучезарного света и живущий в радости и веселье. Между тем прельститель советовал ему принять обрезание, если хочет участвовать в блаженстве, и радости народа иудейского, что прельщенный действительно и исполнил. Из всего сказанного видно, что все, о ком мы говорили, не были бы осмеяны столь жалким и бедственным образом, если бы имели в себе дар рассудительности».

После этого Герман сказал: «И новейшими примерами, и мнениями древних отцов доказано, что рассудительность есть источник и корень всех добродетелей. Но мы желаем знать, каким образом можем приобрести ее, и как можно отличить истинную, от Бога происходящую рассудительность от ложной, притворной и дьявольской?»

Авва Моисей отвечал: «Истинная рассудительность приобретается только истинным смирением, первым доказательством которого будет – открывать отцам не только дела, но и думы, ни в чем не доверять своему помыслу, но во всем следовать наставлениям старцев и считать хорошим или худым только то, что они признают таким. Такой способ не только помогает монаху безопасно пребывать в истинной рассудительности и на правом пути, но и сохранит его невредимым от всех сетей дьявольских. Ибо невозможно пасть от бесовского прельщения тому, кто свою жизнь располагает не по своему суждению, а по совету преуспевших. Ибо прежде, чем кто-либо удостоится дара рассудительности, само объявление и открытие перед отцами злых помыслов иссушает их и ослабляет. Ибо как змей, извлеченный из темной норы на свет, старается убежать и скрыться, так и злые помыслы, будучи обнаружены откровенным признанием и исповедью, стараются бежать от человека. Но чтобы точнее понять вам эту добродетель из примера, я расскажу одно дело аввы Серапиона, которое он сам часто рассказывал приходившим для предохранения.

Он говорил так: «В юных летах я жил со своим наставником аввой Феоною. Когда мы принимали пищу, я, вставая из-за стола, по внушению дьявола крал сухой хлебец и ел его тайно от своего аввы. И поскольку я делал это долгое время, то страсть эта овладела мною так, что я не мог преодолеть ее; я был осуждаем только своей совестью, а сказать об этом старцу стыдился. По усмотрению человеколюбивого Бога случилось некоторым братьям для своей пользы прийти к старцу, и они спрашивали его о своих помыслах. Старец отвечал им: «Ничто столько не вредит монахам и ничто столько не радует бесов, как утаивание своих помыслов от духовных отцов», говорил им и о воздержании. При этом разговоре я пришел в себя, думал, что Бог открыл старцу мои прегрешения и, умилившись, начал плакать, вынул из-за пазухи хлебец, который обычно крал, и, упав на землю, просил простить мне прошедшее и молиться об обретении твердости в будущем. Тогда старец сказал: «Сын мой! Признание твое и при моем молчании освободило тебя от этого плена; открыв свои поступки, ты поразил беса, уязвлявшего тебя при твоем молчании. До сих пор ты допускал ему обладать тобою, не противореча ему, не обличая ero, а теперь, будучи выведен из твоего сердца и обнаружен, он уже не будет иметь в тебе места». Старец не окончил еще речи, как показалось, будто горящая свеча вышла из моей пазухи и наполнила дом зловонием, так что присутствующие думали, будто горит cepa. Тогда старец сказал: «Вот Господь явно подтвердил тебе истину моих слов и твоего освобождения». Таким образом, от признания этого отступила от меня страсть чревоугодия и ее дьявольское действие, так что с тех пор даже на ум не приходило мне такое пожелание». Итак, вот и из повести аввы Серапиона мы научаемся, что тогда мы удостоимся даров истинной рассудительности, когда станем доверять не внушениям своего разума, но учению и наставлению отцов. Ибо дьявол никаким другим пороком настолько не возносит монаха на стремнины и не приводит к смерти, как тем, что убеждает его пренебрегать советами отцов и последовать своему мнению и своей воле. Даже взяв примеры из человеческих искусств и наук, мы можем получить наставление. Ибо, если и руками осязая их, и глазами видя, и ушами слыша, не можем сами преуспеть в них, но нуждаемся в учителе, то не безумно ли думать, что не требует наставника труднейшая из всех наук – наука духовная, которая есть невидима, сокровенна и созерцаема одной чистотой сердца, незнание которой рождает не временный ущерб, но гибель души и вечную смерть?»

Герман сказал: «Предлог нашей стыдливости и утаивание помыслов происходит обычно от вредного страха, потому что некоторые отцы, выслушав помыслы своих братьев; не только не исцеляли их, но укоряли и повергали в отчаяние. Такое происшествие, случившееся в Сирии, знаем мы сами. Некий брат одному из находящихся там старцев рассказал свои помыслы со всею простотой и истиной и, не стыдясь, обнажил тайны своего сердца. Но тот, услышав это, стал негодовать на брата, укорял его за такие худые помыслы, так что многие, слыша это, стали стыдиться открывать свои помыслы старцам».

Авва Моисей сказал: «Полезно, как я сказал, не скрывать своих помыслов от отцов; впрочем, не всякому нужно говорить, а открывать старцам духовным, имеющим рассудительность, поседевшим не от времени. Ибо многие, доверяя летам старца и открывая свои помыслы, вместо исцеления, впали в отчаяние по неопытности духовников. Был один брат, очень старательный, но, терпя жестокие нападения от беса блуда, пришел к некому старцу и рассказал ему свои помыслы. Тот, будучи неопытен, услышав это, вознегодовал на брата, имевшего такие помыслы, называя его окаянным и недостойным монашеского образа. Брат, услышав это, отчаялся о себе и, оставив свою келью, возвратился в мiр. Но по Божию промыслу, встречается с ним авва Аполлос, опытнейший из старцев; видя его смущение и великую печаль, спросил его: «Сын мой! Какова причина такой скорби?» Он сначала не отвечал от великого уныния, но после многих увещеваний старца рассказал ему о своих обстоятельствах. Часто, говорил он, помыслы смущают меня; я пошел и открыл такому-то старцу и, по словам его, нет мне надежды на спасение; в отчаянии я иду в мiр. Отец Аполлос, услышав это, долго утешал и вразумлял брата, говоря: «Не удивляйся, сын мой, и не отчаивайся о себе. Я, будучи так стар и сед, терплю жестокие нападения от этих помыслов. Итак, не малодушествуй в таком искушении, которое исцеляется не столько человеческим старанием, сколько человеколюбием Божиим. Только послушай меня теперь, возвратись в свою келью». Брат сделал это. Авва Аполлос, расставшись с ним, пошел в келью старца, отлучившего брата, и, став возле нее, со слезами молил Бога так: «Гoсподи! Посылающий искушения на пользу нашу, пошли напасти брата на этого старца, чтобы в старости своей по опыту он узнал то, чему не научился за столь долгое время, – узнал, как сострадать поражаемым дьяволом». После окончания молитвы видит эфиопа, стоящего близ кельи и бросающего стрелы в старца. Уязвленный ими, как от вина колебался он и, не в силах снести, вышел из кельи и пошел в мiр тем же путем, которым шел и младший брат. Авва Аполлос, узнав это, вышел к нему навстречу и спросил у него: «Куда ты идешь и какая причина такого твоего смущения?» Тот, думая, что святому известно случившееся с ним, от стыда ничего не отвечал. Тогда авва Аполлос сказал ему: «Возвратись в свою келью, отсюда познай свою немощь и считай себя или неизвестным прежде дьяволу, или презренным от него. Ибо ты не удостоился вступить в войну с ним. Что я говорю – в войну? Ты и единого дня не мог выдержать его нападения. Это случилось с тобою за то, что ты, приняв у себя младшего брата, который вел войну против общего врага, вместо того, чтобы поощрить его к подвигу, вверг его в отчаяние, не подумав, чего требует премудрая заповедь: избавь ведомых на смерть и выкупи убиваемых, не жалей [денег] (Притч.24:11); и даже о чем говорит притча, относящаяся к Спасителю нашему: трости надломленной не преломит и льна курящегося не угасит (Мф.12:20). Ибо никто не мог бы устоять против коварства врага и даже пригасить пламенное движение природы, если бы благодать Божия не помогала немощи человеческой. Итак, когда исполнилось это спасительное благодеяние Божие, станем общими молитвами просить Бога, чтобы Он отнял простертый и на тебя бич. Он поражает, и Его же руки исцеляют (Иов.5:18); умерщвляет и оживляет, низводит в преисподнюю и возводит, унижает и возвышает (1Цар.2:6, 7)». Сказав это и помолившись, тотчас избавил его от наведенной на него напасти и советовал ему просить от Бога, чтобы дал просвещенный (φωτισμένη) язык, дабы знать как надобно говорить слово (Ис.50:4). Из всего сказанного познаем, что нет другого надежнейшего пути к спасению, как открывать свои помыслы рассудительнейшим отцам и иметь их руководителями к добродетели, а не следовать собственному помыслу и рассуждению. Даже если выпадет случай столкнуться с одним простым, или с несколькими неопытными старцами, – не стоит из-за этого избегать открывать свои помыслы старцам опытным и презирать предание (παράδοση) предков. Ибо и они не по собственному побуждению, но по внушению от Бога и Божественного Писания заповедали младшим спрашивать старших.

Как приятно Богу это установление, можно видеть из Св. Писания, особенно из истории св. Самуила. Он, будучи с младенчества посвящен матерью Богу и удостоившись беседы с Богом, не поверил своему помыслу, но, дважды воззванный Богом, спешит к старцу Илию и от него получает наставление и правило, как подобает отвечать Богу; таким образом и того, кого Бог удостоил собеседования с Собою, Он восхотел руководить учением и наставлением старца, чтобы через то вести его к смирению.

И Христос, Сам призывая Павла и разговаривая с ним, хотя мог тотчас открыть глаза его и показать путь к совершенству, но отсылает к Анании и повелевает от него научиться пути истины, говоря: встань и иди в город; и сказано будет тебе, что тебе надобно делать (Деян.9:6), этим научая нас следовать опытнейшим. Но да не будет когда-либо достоподражаемый пример Павла для малоопытных, худо понимающих его, поводом к своенравию, по которому каждый хотел бы, подобно Павлу, быть ведомым к истине самим Богом, а не отцами. А что это истинно, можно видеть не только из вышесказанного, но и из того, что Апостол показал на деле, как говорит в послании: ходил я в Иерусалим видеться с Петром... и предложил благовествование, проповедуемое мною язычникам, не напрасно ли я подвизаюсь или подвизался (Гал.1:18; 2:2), хотя и сопутствовала ему благодать Св. Духа в силе знамений, которые он творил. Поэтому кто будет настолько горд и кичлив, чтобы стал основываться на собственном мнении и суждении, когда сосуд избранный сознается, что он имел нужду в совете предшествовавших ему Апостолов? Таким образом, совершенно ясно доказывается, что Господь никому не открывает пути совершенства, кроме руководимых духовными отцами, как и через пророка говорит: спроси отца твоего, и он возвестит тебе, старцев твоих, и они скажут тебе (Втор.32:7).

Итак, всей силою и со всей тщательностью мы должны стараться смирением приобрести себе благой дар рассудительности, которая может сохранить нас невредимыми от чрезмерности с обеих сторон. Ибо, как говорят отцы, крайности с той и с другой стороны одинаково вредны, – и излишество поста и пресыщение чрева, чрезмерность бдения и продолжительность сна и прочие излишества. Ибо знаем мы некоторых не побежденных чревоугодием, но низложенных безмерным постом и впавших в ту же страсть чревоугодия по причине слабости, происшедшей от чрезмерного поста.

Помню, что и я испытал нечто подобное, постясь до того, что потерял желание есть и пребывал два или три дня без пищи, пока другие не побудили меня к принятию ее. Также по коварному действию дьявола сон до того удалился от глаз моих, что я, проведя много ночей без сна, молил Господа, чтобы немного соснуть мне. И я был в большей опасности от неумеренности в посте и бдении, нежели от чревоугодия и долгого сна».

Такими-то, столь высокими наставлениями возвеселил нас блаженный Моисей, так что мы, получив назидание, прославили Господа, дающего такую премудрость боящимся Его. Ему же подобает честь, и держава во веки, аминь.