О Татиане и его Апологии

Татиан  –  второй писатель-апологет христианства, имя которого после св. Иустина сохранилось до нас вместе с его «речью против Эллинов»¹.

Сведения ο жизни Татиана скудны и большею частью заимствуются из его апологии; а свидетельства современных и позднейших писателей очень немного пополняют пробелы, оставленные им самим. Отечеством своим он называет Ассирию (Речь прот. Элл. гл. 42). Если Климент александрийский², Епифаний³ и другие указывают вместо того на Сирию, то справедливо можно объяснить это не только легкостью замены одного слова другим, но и тем, что Сирия была главным поприщем позднейшей и более известной деятельности Татиана, Когда родился Татиан, об этом не говорят ни сам он, ни другие писатели. Если предположить, что он после путешествий своих по различным странам прибыл наконец в Рим не ранее 30 лет от роду, а это прибытие его последовало еще при жизни св. Иустина (150 – 166 г.), то с вероятностью можно полагать время его рождения в конце первой или начале второй четверти II-го века по Р. X. С ранних лет жизни, любознательный ум Татиана стремился усвоить все, что входило в состав греко-римского образования и особенно в круг занятий риторов или софистов: мифологию и литературу, философию и историю. По обычаю тогдашних риторов, он путешествовал по разным странам обширной римской империи, посещал славнейшие школы Востока и Запада, изучал образованность, нравы, обычаи и религиозные обряды различных народов Азии и Европы, и своими многосторонними познаниями приобрел себе почетное имя между образованными людьми (гл. 1.).

Но не суетной славы ритора искала его душа, а строгой, нравственно возвышающей истины, решения высших вопросов ο Боге и мире: для этой цели он с особенным вниманием изучал религию народов, и даже принял посвящение в таинства греков, вероятно элевзинские (гл. 29). Плодом таких изучений было горькое разочарование. Мифология с ее непристойными нелепостями, которых не могло прикрасить и аллегорическое истолкование мифов, богослужение с лицемерием жрецов и безнравственностью народа, искусство, порабощенное плоти и распутству, философия полная противоречий и разногласий, с равнодушием или даже пренебрежением к истине и правде, тщеславием и корыстолюбием ее учителей и учеников: вот что представилось слово-пытливому духу Татиана. С такими впечатлениями и опытами он прибыл наконец в Рим и в этом средоточии материальных и духовных интересов тогдашнего мира он встретил в поразительном соединении всю ложь, нестроение, безобразие коренных стихий и направлений духовной жизни язычества. Глубоко пораженный в благороднейших и священнейших требованиях своего духа, Татиан пришел в раздумье, погрузился в самого себя и спрашивал, где же найти истину, в которой душа его жаждала мира для себя (гл. 29).

Среди тщательных исканий истины в руки Татиана попались христианские книги Свящ. Писания. Тотчас на него подействовала безыскусственность речи, простота писателей, удобопонятность учения ο творении мира, предведение будущего, превосходство нравственных предписаний и возвышенность догмата об едином Боге. Далее Татиан увидел высоко-нравственную жизнь христиан, чуждую корыстолюбия и тщеславия (гл. 11), особенно целомудрие и возвышенный характер христианских женщин (гл. 33 и 34), единомыслие в вере, согласие с нею в жизни (гл. 26 и 32) и готовность скорее умирать, чем отказаться от веры (гл. 4); наконец убедившись, что священные писания христиан гораздо древнее всех самых древних памятников эллинской образованности, Татиан решился от нее перейди к «варварской мудрости» христианства. Обращение его последовало, вероятно, в Риме. Здесь он познакомился с Иустином и был его учеником или слушателем, как говорит св. Ириней (adv. haer. 1, 28). Трудно определить, сколько он обязан был своим обращением именно Иустину, но из слов самого Татиана (гл. 31) можно видеть не только глубокое уважение его к этому христианскому философу, но и особенно тесные отношения между ними, по которым оба они терпели гонения, оба подвергались опасностям особенно со стороны циника Кресцента. Подобно Иустину, Он также подвизался в распространении и защищении христианского учения и может быть преемствовал ему в должности наставника основанного им училища в Риме. Родом, писавший опровержение учения Маркиона, сам называет себя учеником Татиана (Евс. Ц. Ист. V, 13).

После мученической смерти св. Иустина Татиан недолго оставался в Риме. Он отправился на восток, в Сирию и по своему резкому, склонному к крайностям, аскетическому характеру, впал в гностические лжеучения. Дальнейшая внешняя судьба его и кончина совершенно неизвестны. Время его смерти полагают около 175 года.

Главнейшие заблуждения Татиана, по показаниям Иринея, Ипполита, Климента александрийского и других церковных писателей, состояли в том, что он допускал невидимые эоны, подобно Валентину (Ирин.), объяснял слова в книге Бытия: «да будет свет», как просьбу демиурга к высшему Богу (Клим. и Ориген), отрицал возможность спасения Адама, как главы непослушания (Ирин. Иппол.), отвергал брак, почитая его блудодеянием (Ирин.), осуждал употребление мяса и вина (Иерон. Епиф. Феодорит), и поэтому был, если не основателем, как полагает Евсевий, то одним из значительных представителей секты энкратитов. Иероним (Comment Galat. с. 6) приписывает сверх того Татиану докетический образ мыслей ο плоти Христа⁴.

Что касается литературной деятельности Татиана, то Евсевий и Иероним говорят, что он написал очень много книг (Евс. Ц. Ист. VV, 16 и 29; Иерон. catal. 29). Но из них дошла до нас только его апология христианства, а прочие известны нам только по заглавиям или очень небольшим отрывкам. Сам Татиан говорит, что он написал сочинение «о животных» (гл. 15), и как видно из связи его слов, в нем рассуждал не только о бессловесных существах, но и ο человеке⁵. Климент александрийский (Strom, III, 12) приписывает ему книгу «о совершенстве по учению Спасителя.» Евсевий (V, 13) упоминает, что он трудился над «книгою вопросов» (προβλημάτων), в которой изъяснялись темные и трудные места Св. Писания; и еще составил свод евангелий, и дал ему имя διατεσσάρων (по четырем). Свойства и состав этого последнего весьма замечательного труда доныне составляет предмет спора между учеными, по недостатку точных и обстоятельных показаний древних церковных писателей⁶. Еще во время Федорита (†458) существовало значительное количество Татианова диатессарона и вот что сообщает ο нем Феодорит (haer. fab. 1, 20). Татиан составил евангелие названное диатессарон, опустивши родословия Христа и другие места, показывающие, что Господь по плоти происходил от семени Давидова. Этим евангелием пользовались не только последователи Татиана, но и православные христиане, как книгою весьма удобною, не зная лукавства этого свода. Сам Феодорит нашел более 200 экземпляров его в церквах своего округа (Кира), отобрал их и заменил каноническими евангелиями четырех евангелистов. Но лучше и полезнее всех, произведений Татиана,  –  как говорит Евсевий (IV, 29)  –  его апология христианства, под заглавием: «Речь против эллинов». Она была написана вскоре по обращения его к вере Христовой, когда он еще не уклонился к гностическим лжеучениям. Это видно из того, что он говоря ο материи (гл. 5 и 6) приписывает сотворение ее истинному Богу, утверждает воскресение тел человеческих и воплощение Сына Божия (гл. 21), говорит, что нет ничего худого в творении, как оно вышло из рук Божиих (гл. 17), и ясно признает свободу воли человеческой и зло почитает злоупотреблением этой способности (гл. 11): положения совершенно противоположные гностическим началам. – При всей видимой нестройности по своей внешней форме, апология Татиана представляет раскрытие одной главной мысли о решительном превосходстве христианской религии пред язычеством. Защищая христианство апологет очень часто превращает свою речь в нападение на противников своих. С первых же слов он открывает свою речь обличением эллинов за то, что они гордятся своею образованностью, своими искусствами, науками и учреждениями: все, что они имеют по этой части, не их изобретение, но заимствовано от других неэллинских народов, и многое притом искажено ими (гл. 1); эллинские философы также не представляют ничего достойного уважения, будучи подвержены различным порокам, спорам и несогласиям между собою (2 – 3). Поэтому нет основания ненавидеть христиан за то, что они оставляют эллинизм, и во всем будучи покорны законному правительству, чтут единого истинного Бога и скорее готовы умереть, нежели отвергнуться Его (гл. 4).

После такого вступления Татиан раскрывает в первой части своей речи (5  –  30 гл.) внутреннее достоинство христианской религии и превосходство ее пред язычеством как в отношении к догматам так и к нравственности и ее внешнем проявлением. Для сего он излагает христианское учение ο едином Боге, невидимом и непостижимом, Творце видимого и невидимого, и ο Слове, рожденном из Его существа прежде создания всего, ο сотворении мира, ангелов и человека, их падении, ο способе восстания падшего человека, ο воскресении тела. За тем в противоположность высоко-нравственной жизни христиан изображает разные стороны жизни эллинской, как плод и выражение религиозного сознания  –  публичные зрелища с актерами, борцами и гладиаторами, мелочность философов и грамматиков, и проч., и наконец объясняет переход свой в христианство. Во второй части апологет доказывает историческими свидетельствами языческих писателей глубочайшую древность христианской религии, поставляя в сравнение Моисея с одной стороны, а с другой Гомера и предшествующих поэтов (31 – 41). В заключении (42) он объясняется ο самом себе, своей родине, прежнем образе мыслей и ο сознательном принятии нового учения, которому он не намерен изменить.

Апология Татиана была в великом уважении в древние времена христианства, несмотря на то, что он помрачил славу своего имени заблуждениями, в которые впал в позднейший период своей жизни. Ею пользовались как образцом, из нее приводили отрывки в своих сочинениях Афинагор, Климент александрийский, Тертуллиан, Евсевий и друг. В ней писатель является христианином, свободным от чисто-гностических мнений; во вместе человеком весьма образованным, хорошо знакомым со всеми отраслями греческой литературы, в котором с обширною учёностью соединяется остроумие и способность метко выставить слабые стороны языческой жизни. К сожалению, под влиянием впечатлений, вынесенных им из глубоко развращенной среды современного ему общества и представителей его интересов и стремлений, Татиан не умел сохранить спокойное беспристрастие и строгое уважение к истине. Справедливо нападая оружием порицания и насмешки на языческое многобожие, публичные игры и зрелища, пустоту философии того времени, особенно в лице циников, и пр., он беспощадно относится ко всему прошлому греческого народа, не признает за ним никаких заслуг, оспаривает славу благороднейших людей древности (например, Платона), которым платили дань уважения другие апологеты христианства, особенно учитель Татиана св. Иустин.