Введение

В притворе Богородице-Рождественской церкви в Новгороде неизвестный мастер изобразил небесный свод со звездами и в каждую звезду вписал имя святого, прославившего новгородскую землю. Если написать такой же небосвод на воображаемом, до сих пор не построенном храме новомучеников Российских, будет тесно светилам. Как астрономы дали название и описали каждую светящуюся точку Вселенной, так и наша Церковь должна собрать сведения о людях, твердо стоявших за веру в годы ее преследования, когда делалась попытка уничтожить в России Православие.

В сонме русского духовенства, гонимого после Октябрьской революции, первомученики стоят особо. Их судьбы и характеры индивидуальны, но объединило этих служителей Божиих то, что своими жизненными установками, отношением к себе, развитием внутренней жизни они подготовились к тому, чтобы без сожаления – как рубаху снять – умереть за неизмеримо более важное, чем собственная жизнь.

Пришло время рассказать об одном из них – миссионере на Востоке, церковном публицисте, переводчике древнесирийских христианских текстов, блестящем проповеднике, наставнике юношества, вобравшем все богатство русской церковной традиции, епископе Семиреченском и Верненском Пимене (Белоликове). В самом начале «красного террора» он был расстрелян в городе Верном, центре Семиреченской области Туркестана¹.

Расстрел владыки Пимена был осуществлен руками карательного отряда красных партизан, вызванного из района Самарканда. Видимо, этот же отряд подавил взрыв негодования народа, собравшегося на центральной площади Верного после расправы над владыкой. С того момента и до недавних пор имя епископа Пимена бдительно охранялось государственной карательно-репрессивной системой от открытого всенародного почитания и признания.

Свою судьбу епископ Пимен знал. В 1916 году будущий семиреченский архипастырь при наречении его во епископа сказал: «Для всякой законной власти ныне не легко при частом столкновении ее с усиливающейся тайной беззакония. Люди не в силах оказываются защищать добро и противостоять злу. Происходит развал общественной жизни. Еще труднее бывает здесь положение епископов Православной Церкви. Как неприятель желал бы уничтожить офицеров вражеского воинства и для этого направляет на них всю свою разрушительную силу, так и противники Церкви, желая ее подчинить себе, не хотят щадить епископов»².

Гонения на Церковь вошли в число акций сначала фактического, а потом официально объявленного «красного террора», с помощью которого «народная власть» утверждалась в России. В 1923 году историк С. П. Мельгунов писал: «Нельзя пролить более человеческой крови, чем это сделали большевики: нельзя себе представить более циничные формы, чем та, в которую облечен большевистский террор. Это система, нашедшая своих идеологов, это система планомерного проведения в жизнь насилия, это такой открытый апофеоз убийства как орудия власти, до которого не доходила еще никогда власть в мире»³.

Семья священника Новгородской епархии Захарии Белоликова стала одной из многих жертв «красного террора». Из шести сыновей отца Захарии, принявших духовный сан либо служивших Церкви в миру, погибли четверо. Священники Иоанн и Алексий Белоликовы, имевшие приходы один в Георгиевском храме города Старая Русса, другой в родном селе Васильевском Череповецкого уезда, расстреляны по приговору «троек» осенью 1937 года, Белоликов Василий – профессор Киевской Духовной Академии – бесследно исчез в 1935 году. Сыном отца Захарии был и епископ Семиреченский и Верненский Пимен.

18 апреля 1918 года Первый Всероссийский Поместный Собор издал определение «О мероприятиях, вызываемых гонениями на Православную Церковь», в котором было сказано о необходимости составлять новый российский мартиролог. Но только в 90-х годах XX века начался сбор сведений о духовенстве, погибшем либо подвергшемся различным репрессиям в годы установления советской власти и в период «социалистического строительства» в той части России, которая ныне выделилась в самостоятельное государство Казахстан. Раскрылись архивы, молчаливо хранившие мрачные тайны истории, и исследователи получили возможность знакомиться с делами о «контрреволюции», которые прояснили многие мученические судьбы...

Так, 12 февраля 1920 года в семиреченской станице Талгар расстрелян священник соседнего села Евгеньевка Леонтий Андреевич Клименко, 1888 года рождения, обвиненный в контрреволюционных выступлениях против советской власти. Вместе с ним по тому же обвинению расстрелян Гранитов Иван Михайлович – протоиерей талгарской Николаевской церкви, 1875 года рождения. Священник семиреченской станицы Иссыкской Андрей Иосифович Дальников умер в тюрьме от голода. Протокол № 5 коллегии Семиреченской областной ЧК от 19 февраля 1920 года гласит «Слушали дело законоучителя г. Верного Рождественского Анатолия Дмитриевича, 1891 года рождения. Постановили: расстрелять как контрреволюционера с конфискацией имущества»⁴.

Первым о жертвах гражданской войны среди духовенства Семиреченской области во всеуслышание заявил епископ Пимен. За месяц до собственной гибели, пренебрегая чредой угроз, исходивших от верненских революционных властей, он известил через ташкентский «Туркестанский церковный вестник» о «первых погибших пастырях в эту междоусобную войну»: иеромонахе Мелетии, священнике Владимире Дмитриевском в Копале, священнике Евстафии Малаховском в станице Надеждинской (Иссыке) Верненского уезда, священнике Василии Калмыкове в станице Подгорненской Джаркентского уезда, священнике Георгии Степанюке в селе Николаевском Лепсинского уезда и священнике Виссарионе Селинине в станице Урджарской⁵.

Вся недолгая жизнь владыки Пимена была наполнена проникновенной любовью к России и русским святыням. Его расцвет как пастыря произошел на русском севере – в годы ректорства в Пермской Духовной Семинарии. Он был пастырем по Божию указанию, само имя Пимен, данное ему при монашеском постриге, означает «пастырь». Окруженный полнотой народного благочестия, возглавляя массовые шествия паломников к пермским святыням, архимандрит Пимен находил ненапрасным предупредить о легкости, с которой это благочестие и эти святыни можно надолго утратить. Где теперь обитель на Еловой горе, ее храмы, святые ключи и поклонный крест в память павших на поле брани, где местночтимая икона Николы Чудотворца из деревни Кольцово? Закономерным итогом пастырской самоотдачи стала любовь народная, которую отец Пимен снискал в Перми. Ревностнейший иерарх того времени епископ Пермский и Соликамский Андроник (Никольский; †1918) нашел в архимандрите Пимене родственную душу и надежного помощника во всех начинаниях. Для отца Пимена он добивался викарного епископства в Пермской епархии. Ему подарил на прощание памятную для себя панагию, которая будет на груди семиреченского епископа в часы ареста и расстрела.

Одним из главных направлений деятельности епископа Пимена в условиях советской власти и гражданской войны стало миротворчество, смягчение душ, напоминание о братолюбии и доброделании Христа ради. Он поставил крепкий, построенный на христианском мировоззрении народа, заслон межсословной ненависти между казачеством и крестьянством, насаждавшейся большевиками. Другим направлением деятельности, также ставшим причиной озлобления верненских вероотступников и последующей расправы, была последовательная линия проведения в церковную жизнь решений Всероссийского Поместного Собора, в частности, сопротивление Декрету о гражданском браке, растлевающем русский православный народ и ломающем его вековые религиозно-нравственные устои.

Епископ Пимен тесно соприкасался со всеми явлениями повседневности, но составлял резкий контраст неприглядной действительности. Идеальные представления о назначении России, о православности народа, о «забывшем о самолюбии подвижничестве» были его неизменными поводырями, которые направляли каждый шаг жизни, и он легко перешагивал коварные западни и унизительные ловушки, которые уготавливала жизнь. Вспомним тютчевские строки:

Крылом своим меня обвей,

Волненья сердца утоли.

И благодатна будет тень

Для очарованной души.

С утра до вечера в покоях владыки находился народ, безошибочно чувствовавший в нем настоящего подвижника. Авторитет его слова был так велик, что стал реальной оппозицией действиям революционных властей.

Характер епископа Пимена совмещал в себе твердую волю с восприимчивостью к художественно-прекрасному и красоте человеческих свойств, память и интеллект ученого с привычкой к физическому труду; властность выдающегося оратора-проповедника органично переходила в нем в полное отсутствие внешнего самоутверждения – ни намека на позу. Не умеющие почувствовать глубины духа этого человека могли бы уличить его даже в простоватости...

Привлекает тяга владыки Пимена к общению с детьми: она заполняла его жизнь, на каком бы поприще он ни оказался. Вплоть до дня ареста и расстрела владыка в своих покоях проводил занятия детского духовного кружка, одаривая детвору из простого народа своей неиссякаемой добротой, мудростью и внутренним светом.

Было в Преосвященном Пимене что-то и от воина, привыкшего к тяжкому ратному труду, сказалось пастырство на Кавказском фронте, дружба с генералами и офицерами Урмийского отряда. И кто знает, какой горький, но незыблемый опыт отречения от движений собственного сердца и естества стоял за твердой готовностью отдать свою жизнь на высшую потребу. Несомненно, и ему можно было приписать слова его старшего друга, архиепископа Андроника: «Моя жизнь – плевок... но церковное дело – святыня моя»⁶.

С именем семиреченского архипастыря связана одна, ныне почти забытая, страница миссионерских трудов Русской Церкви синодального периода – труды Урмийской православной миссии в Персии. Деятельность Миссии была хорошо известна церковной общественности России в предреволюционное двадцатилетие. Присоединение к Православию части персидских сирийцев-несториан и успешная подготовка последующего присоединения уже всего народа во главе с несторианским патриархом Мар-Шимуном Биньямином сулили выдающуюся победу русскому миссионерскому делу и укрепляли общие позиции России на Востоке. Епископ Пимен и епископ Сергий (Лавров) были теми энергичными тружениками Миссии, благодаря которым и появилась возможность такого успеха. Война с Турцией и революция в России свели на нет их миссионерские труды. Революция уничтожила и самый тип миссионера, преданного русской православной монархической государственности и служившего ее интересам в глубоком убеждении, что это служение угодно Богу и укрепляет Вселенское Православие.

В одной проповеди периода ректорства в Пермской Духовной Семинарии отец Пимен обращается к забытому языческому обычаю зарывать живого человека на месте нового города. Отец ректор сказал тогда: «В этом насильственном и диком обычае выражается верная и глубокая мысль, что для успеха великого дела нужна жизнь человека целиком, не только его пот как признак краткого по времени труда... Христианство потребовало от человека не мгновенного самоубийства, но продолжительного самоотверженного труда на всю его жизнь...»⁷. Епископ Пимен и стал тем человеком, который лег в землю на месте нынешнего города Алма-Аты. Он сам явился великой христианской жертвой. Всю жизнь служивший интересам православной России, он и теперь, в новых исторических условиях, призван послужить ее воссозданию, и в первую очередь помочь Православию сохраниться и утвердиться в Средней Азии – там, где оно исторически завоевало себе право на существование.

В церковно-исторической литературе уже отмечалось, что русская святость XX века – это крестоношение и внутренний подвиг⁸, почти не отмеченные чудесами и знамениями. О такой святости с особой силой может поведать именно архивный документ, церковная хроника. Уже сами по себе они могут звучать как свидетельства огромной силы и нести в себе житийность.

Составление документального жизнеописания епископа Пимена необходимо и для того, чтобы объяснить трудные вопросы, касающиеся личности подвижника и его окружения. Эта необходимость вызвана также тем, что о служении епископа Пимена в городе Верном рассказывается в романе «В городе Верном», впервые появившемся в печати в 1957 году. Его автор Дм. Снегин, рассчитывая, что жизнь исторического героя – архиерея с именем Пимен, – в силу «непререкаемых» антирелигиозных догм, никогда не будет объектом уважительного изучения, приписал ему худшие человеческие свойства, ложные временные границы пребывания на Верненской кафедре, родство с жандармским ротмистром и т. д. Роман много раз переиздавался, и эти посевы кое-где взошли и рассеяли сорняковые семена. Даже при написании этой книги автору порой было трудно отстраниться от навязанного отвратительного образа... Но встревоженный разум шаг за шагом освещался лучами света – мощными фактами действительной биографии. Жизненные перевязи – епископ Пимен и архиепископ Андроник Пермский, протоиерей Философ Орнатский, святой Николай Японский, святой Иоанн Кронштадтский, – согретые взаимным притяжением, духовным и человеческим родством, отраженные в многочисленных архивных документах и свидетельствах современников, стали прочным фундаментом, на который и легла кладка безупречной биографии епископа.

Материалы о жизни семиреченского епископа были собраны благодаря соборной помощи, которую оказывали разные люди: священник Николай Балашов (Новгородская епархия), иеромонах Стефан (Садо, С.-Петербургская Духовная Академия), многие годы собиравший материалы об Урмийской православной миссии; внучатая племянница епископа Пимена Н. Н. Хлебова (Череповец), П. Г. Резниковский (Ташкент), П. Н. Агафонов (Пермь) и десятки алмаатинцев. Среди них, в первую очередь, должно быть названо имя покойного краеведа профессора Н. П. Ивлева. Без его помощи многие важные документы, касающиеся служения епископа Пимена в городе Верном, остались бы для автора этой книги недоступными. Неизменную поддержку исследованию оказывал Высокопреосвященнейший Алексий (Кутепов), архиепископ Алма-Атинский и Семипалатинский.

За содействие научной работе в Перми и Ташкенте автор благодарен Высокопреосвященнейшим архиепископам Пермскому и Соликамскому Афанасию (Кудюку) и Ташкентскому и Среднеазиатскому Владимиру (Икиму).

Перелистывая вновь и вновь страницы проповедей епископа Пимена, который раз внимаешь их особенной интонации. Истины Святой Церкви будто бы открываются вновь во всей силе и свежести, исходя из уст этого человека, освященные его делами. Он доказал, что дороже этих истин не было для него ничего: «Счастье – в Боге, в единении с Ним. Нам необходимо постоянное чувство, которое размягчало бы наше сердце и направляло бы нашу мысль к Богу. Без него невозможно никакое благое изменение нашей жизни. Его, прежде всего, старались возбудить в себе наши благочестивые предки, приступая к какому-нибудь великому делу. Оно возвеличит и нас, жаждущих своего обновления и просвещения. Не замедлит наша победа, если мы будем правду творить и святиться еще и еще под покровом Церкви Православной. Аминь».