Часть IX

Пишу о владыке Иоанне, и все как-то становится приятно на душе. Не хотелось бы, чтобы более важные сведения о нем затерялись.

Епископ Савва (Сарачевич)¹²⁰⁵

Мы уже рассказывали, как некогда, путешествуя по Канаде, отец Герман – еще до знакомства с отцом Серафимом – встретился с епископом Саввой Эдмонтонским и проговорил с ним всю ночь, больше, правда, слушая рассказ епископа о том, каким ему видится духовное возрождение Русского Зарубежья. В то время отец Герман недоверчиво слушал владыку, и не без оснований. Как отметил потом отец Серафим, «пламенные призывы епископа Саввы собрать Братство духовного возрождения поначалу вызвали некоторый интерес, но так ни к чему и не привели – ив основном, без сомнения, потому, что этому никак не способствовали условия русской эмиграции, придавленной мирскими заботами и искушениями».¹²⁰⁶

В последние годы жизни епископу Савве выпало сеять семена духовного возрождения, и им суждено было дать всходы, о которых он и не мечтал за все годы трудов на этом поприще.

После кончины архиепископа Иоанна он оказал Церкви неоценимую услугу, записав свидетельства святости владыки Иоанна. Именно за этот труд любви выдающегося сербского иерарха епископа Савву сегодня люди поминают добром.

Отец Серафим вспоминал: «Первые месяцы после упокоения архиепископа Иоанна в 1966 году в русской эмигрантской прессе появилось много личных свидетельств о его святости и подвижничестве, признаний его исключительной роли в жизни паствы. Но вскоре поток писем иссяк – очевидно, почитание, носившее личностный характер, на этих людях, знавших его лично, прерывалось. Тогда-то епископ Савва опубликовал свои материалы об архиепископе Иоанне. В 1967–1968 годах в газете “Православная Русь” он напечатал пятнадцать статей разного объема и назначения. Вместо разрозненных личных воспоминаний прихожан он поместил подборку своих собственных (провинция Альберта, Канада) свидетельств, тщательно отобранных и проверенных. В них раскрывались разные черты владыки Иоанна, его святые дела. Более того, епископ Савва снабдил свои статьи многочисленными цитатами из житий и творений святых отцов, для того чтобы подчеркнуть преемственность традиции православных святых, среди которых архиепископ Иоанн занимал достойное место.

В своих статьях епископ Савва представил в святоотеческом контексте случаи чудесного исцеления, изгнания бесов, явленные архиепископом Иоанном, его строгое подвижничество почти без сна и пищи, явление людям в сновидениях уже после кончины, случаи прозорливости. Рассказал он и о необъяснимом явлении, когда во время Божественной литургии, которую служил владыка, вдруг видимо сошел огонь с небес. Поведал епископ Савва и о страшных гонениях, которые претерпел архиепископ Иоанн, и о том, что при жизни мало кто успел его оценить – непривычно было людям видеть юродивого в сане архиепископа, и об этом не забыл сказать епископ Савва».¹²⁰⁷

Он прекрасно понимал, что многие просто не поймут его рвения: к чему так стараться объяснить людям истинное значение архиепископа Иоанна? Знал он и то, что будет охаян за свои труды. Отец Серафим так отозвался о его подвиге: «Чтобы в наш век холодного расчета и мелочной логики (что пронизало даже церковную жизнь) прославить истинного Христа ради юродивого, епископ Савва сам выставил себя на поругание и осмеяние, нимало не заботясь о мнении мира сего. Главное для него было – донести правду».¹²⁰⁸

Епископ Савва поплатился-таки за свое дерзновение. На заседании Синода в 1972 году его вынудили отказаться от всех епископских полномочий. Отец Серафим прокомментировал это в одном из писем: «Мы поведали Вам не всю историю, однако отношение собратьев-иерархов к владыке Савве – это просто позор. Когда его позже спросили, почему ему пришлось перенести подобное обращение, владыка лишь указал перстом на небо и в конце концов остался мирен в душе своей. Он писал нам, что получил все это за то, что помогал владыке Иоанну (может быть, столько же в духовном смысле, сколько в буквальном)».¹²⁰⁹

Оказавшись на вынужденном покое, епископ Савва писал: «Слава Богу, живу покойно. Ничего менять не хочу. Святой Григорий Богослов говорил: «Утерявшие трон да не утеряют Бога, ибо что чин земной! Куда выше и надежнее чины небесные”».¹²¹⁰

Около шести лет епископ Савва собирал материал для книги об архиепископе Иоанне (Максимовиче). Предвидя близкую кончину, он завещал Братству преподобного Германа все черновики и собранные документы.

30 января 1979 года, год спустя после расправы над ним в Синоде, епископ Савва почил о Бозе. Вскорости отец Герман получил от духовных чад епископа Саввы письмо с просьбой приехать незамедлительно. Оказалось, епископ даже отложил денег на поездку отцу Герману, которому предстояло вывезти книги владыки, его личный архив и прочее.

Исполняя последнюю волю покойного, отцы не мешкая отправились в аэропорт. Стояла зима, снегу навалило по пояс. Отец Серафим писал об этом: «В пути нас поджидали всяческие препятствия: то увязнет машина, то заглохнет мотор, мы уже начали сомневаться, а стоит ли вообще отцу Герману ехать. Но дальше все пошло как по маслу, и мы поняли, что все неурядицы – лишь вражьи искушения».¹²¹¹

«Лишь после смерти епископа обнаружили мы, сколь велика утрата», – писал отец Серафим. 20 февраля он послал письмо ближайшему из духовных чад владыки, Игорю Капралу (впоследствии епископ Австралийский и Новозеландский Иларион):

«Были очень рады получить от Вас весточку, ведь теперь, после кончины владыки Саввы, мы еще более сблизились духовно. Нас очень тронуло завещание владыки: он отписал нам все книги и архив, даже оставил денег, чтобы отец Герман как можно скорее приехал и забрал все. (О причинах такой спешки мне не хотелось бы распространяться...) Божией милостью мы наконец построили библиотеку и назовем ее в память о владыке Савве...

Сам он неразрывно связан с жизнью архиепископа Иоанна, и его радение о памяти великого подвижника, смелое признание его святости, невзирая ни на какие обстоятельства, – нам пример и наука, ведь как порой мы падали духом перед слепой ненавистью некоторых личностей к святителю Иоанну. Мы собираемся рассказать о владыке Савве на страницах нашего «Православного слова” и переводить материалы о блаженном Иоанне, собранные им, с его же бесценными замечаниями...

С упокоением епископа Саввы мы лишились высокодуховного праведника. Боюсь, что таких уже осталось совсем не много... Он смиренно сносил все гонения, которые выпали ему в последний год жизни, – это ли не образец честного и непреклонного православного христианина для всех нас.

Так заключим же между нами устный договор: где бы ни пришлось нам служить Церкви Христовой, останемся такими же честными и непреклонными, чего бы нам это ни стоило, как бы ни шли вразрез с “церковной политикой” наши взгляды.

Надеюсь, Вы нас поймете! С уходом владыки Иоанна мы осиротели. Перед кем же теперь открыть душу, ведь скончались владыки Леонтий и Савва, а владыки Аверкий и Нектарий немолоды и некрепки здоровьем?»

В другом письме отец Серафим написал прекрасные строки о том, что почерпнули они с отцом Германом из наследия епископа Саввы:

«Читая его [епископа Саввы] бумаги и перечитывая его статьи в “Православной Руси”, мы видим: есть нечто важное, что он хотел донести до русского народа, и если мы сейчас об этом не позаботимся, оно, скорее всего, забудется и пропадет. Его статьи о владыке Иоанне сильнее, чем слова кого бы то ни было из нас, свидетельствуют о святости того, кто пока еще не оценен по достоинству, но необыкновенно значим для духовной жизни православных. Завет епископа Саввы нам, несомненно, таков: говорить и говорить об этом, ибо это правда, – даже если она не по вкусу “заорганизованному” сознанию. Просматривая бумаги владыки, мы обнаружили некогда присланные на его имя жалобы на владыку Иоанна – самые гнусные и несправедливые! Будто бы он сварлив, груб, не заботится о пастве (ему пеняли, например, на то, что он опаздывает на службы), нарушает заведенные порядки, очень плохо руководит епархией, речь его зачастую не понять, на “важнейших” конференциях (на которых царил дух обмирщенности) он нередко засыпает посреди чьего-либо выступления, духовенство собора в Сан-Франциско почитает за праздник тот день, когда владыки Иоанна вообще нет в храме.

Все эти годы я имел возможность наблюдать церковную жизнь в Сан-Франциско и положа руку на сердце скажу: когда владыка бывал “груб” со мной, я лишь безмерно благодарил Бога, ибо видел в этом духовную себе пользу. В остальном же просматривается одна черта владыки Иоанна, до сих пор никем не подмеченная: он не хотел, чтобы Церковь и богослужения сделались для людей обыденной привычкой; иной раз резким словом или действием он хотел подстегнуть дремлющие души верующих, увести их с накатанной дороги привычного и приевшегося, на которую так легко сбиться.

Умер владыка – и жизнь в соборе потекла “спокойно”, духовенство пребывает в довольстве, все поросло тиной привычности, обыденности.

И нечем более воодушевить верующих. Бесценные сокровища дня вчерашнего еще не использованы, но скоро этому конец и они найдут применение!»¹²¹²

Угасание интереса и вдохновения верующих отцы заметили уже тем же годом, 2 июля 1974 года, когда во время ежегодной литургии в усыпальнице владыки Иоанна в проповеди прозвучала жалоба на острую нехватку священников. «В чем же дело? – вопрошает в летописи отец Серафим. – Очевидно, что бюрократическая машина “церковной организации” сломалась, сама идея “заполнения вакансий” на местах порочна. Никому эти вакансии не нужны, ибо церковная жизнь превратилась в бессознательно затверженную череду ритуалов; истоки духовности забыты, духовное богатство Церкви воспринимается как нечто само собой разумеющееся, что далось в руки само, так что незачем прикладывать труд, дабы стяжать это богатство. И церковный кризис, конечно, глубже, не просто в “нехватке священников”...

Сегодня утром в усыпальнице мы видели тому подтверждение. После теплого сердечного слова епископа Нектария к верующим обратился с пламенным призывом отец Митрофан (и это несмотря на то, что он немощный, зубов у него нет и он шамкает): “Как не стыдно русским забывать своего чудотворца, архиепископа Иоанна, уже и греки пишут его иконы, открыто почитая святым!” (Подобных прилюдных призывов мы доселе не слышали.) Пока в Церкви на первое место ставятся “политические соображения”, верным христианам не остается никакой надежды, они просто постепенно вымрут, не оставив никакого духовного наследия».¹²¹³

Очень удрученными покинули отцы Сан-Франциско: неутешительно духовное состояние мирян, их веры, а значит, еще более насущны их публикации о великом святом града сего. От отца Митрофана они узнали, что сам святой посмертно благословил записывать и обнародовать содеянные им чудеса. 30 августа 1972 года отец Митрофан сообщал отцам: «Решился полностью посвятить себя сбору материалов о владыке Иоанне... Чувствую в этом настоятельную необходимость. В ту ночь, когда принял решение, ясно видел лик владыки Иоанна. Владыка радостно благословил меня. Прославляйте Господа в Его святых! Дело это богоугодное, ибо святые творят чудеса не собственной, а богоданной силой. Я уже удостоверил несколько случаев чудесного исцеления».¹²¹⁴

Отцы Серафим и Герман почитали святым долгом довести дело, начатое епископом Саввой, до конца, в меру своих сил и способностей. «Мы – духовные наследники и должники его, – писал отец Серафим, – и все, что можем, безусловно, сделаем с Божьей помощью – соберем в книгу все материалы об архиепископе Иоанне».¹²¹⁵

Многое из завещанного отцам архива уже было напечатано в «Православной Руси», однако были и бесценные, еще не опубликованные материалы, например, письмо от младшего брата владыки Иоанна, которое пригодилось отцу Серафиму для статьи о детстве святого. Отцам также достались дневники епископа Саввы, правда, в них оказались лишь выдержки из святоотеческих книг, переписанные от руки. Дневники эти свидетельствовали о большой любви и глубоком знании святых отцов покойным епископом, что позволило ему со знанием дела найти и блаженному Иоанну надлежащее место в святоотечестве. Отец Серафим отмечал, что в статьях епископа Саввы об этом святом «содержится, по сути, краткий курс святоотеческого образования для православных».¹²¹⁶

В 1976 году, в десятую годовщину упокоения архиепископа Иоанна, отцам наконец удалось «отдать долг» епископу Савве: они собрали все его записи о владыке Иоанне и издали книгу на русском языке. Получилось не столько житие блаженного Иоанна, сколько описание его чудес и воздаяний ему со стороны верующих. Отцы назвали эту книгу «Летопись почитания архиепископа Иоанна (Максимовича)».

Отец Серафим отмечал: «В книге этой ценен не столько собранный материал, сколько истинная оценка жизни святого. Ради этого епископ Савва привел свидетельства таких уважаемых людей, как архиепископ Аверкий, архимандрит Константин и известнейший сербский иерарх Николай (Велимирович). Но самые лучшие главы – это свидетельство самого епископа Саввы. В каждом его слове, особенно в проповедях, посвященных владыке Иоанну, чувствуется безграничная любовь и почитание – дань младшего иерарха старшему».¹²¹⁷

В 1980 году отцы напечатали и второй том «Летописи», тоже на русском языке. В него вошли проповеди и богословские работы самого архиепископа Иоанна, в том числе найденная в редком сербском церковном календаре 1930-х годов очень верная и убедительная статья о православном почитании Божией Матери, а также статья о «софиологических» ошибках богослова парижской школы протоиерея Сергия Булгакова в суждениях о Пресвятой Богородице и святом Иоанне Крестителе.

Почитание архиепископа Иоанна тем временем продолжало расти. В монастыре Преподобного Германа епископ Нектарий пел величание блаженному Иоанну, по сути, прославив его как святого. Так сам владыка Иоанн в свое время пел величание преподобному Герману еще до его канонизации.¹²¹⁸ Отец Серафим объяснял в одном из писем: «Епископ Нектарий сделал это исключительно из любви к святому... Действовал он втайне во многом потому, что те, кому сегодня следовало бы прославлять нового святого, помалкивают, либо убоявшись идти против «партийной линии”, либо просто по жестокосердию. И не найдись сердец таких любящих, как у епископа Нектария, пламя истинного Православия вообще бы угасло. Мы искренне верим, что в будущем деяния этих любящих сердец... будь то иерархи, священники или монахи, а то и просто миряне, восславятся всей Церковью, ибо история ее показывает: люди высокой души и составляют фундамент Православия».¹²¹⁹

Придет время – увы, до него не доживут ни епископ Нектарий, ни отец Серафим, – и станет возможным открыто славить блаженного Иоанна. И никому это уже не покажется странным. Улягутся некогда кипевшие страсти, забудутся боль и гнев времен его гонений. Сам архиепископ Сан-Францисский Антоний, который раньше с осторожностью относился к открытому прославлению архиепископа Иоанна, боясь вызвать гнев и раздражение в своей епархии – по крайней мере, в немалой ее части, – теперь стал одним из главных сторонников его канонизации. Вдохновил его на почитание архиепископа Иоанна патриарх Сербский Павел (который пропел тропарь архиепископу Иоанну в конце панихиды в усыпальнице в Сан-Франциско), после чего архиепископ Антоний начал подготавливать канонизацию святого и довел дело до конца.¹²²⁰ 19 июня / 2 июля 1994 года архиепископ Иоанн был канонизирован Русской Зарубежной Церковью, к великой радости всех верных чад Православной Церкви во всем мире.

Благодатью Иисуса Христа, действующей в Церкви Его, людские недостатки и страхи были преодолены и истина восторжествовала. Теперь можно без опасности для себя открыто славить святителя Иоанна как святого, но не забудем, что первый шаг к его канонизации был сделан епископом Саввой, который дерзнул прославлять святого в «опасные» времена.

В 1973 году отец Серафим писал: «Может быть, епископ Савва узрел в блаженном Иоанне ту спасительную соломинку, которая спасет утопающее человечество, и оно придет к духовному возрождению, о котором так заботился епископ. Несомненно, в прославлении блаженного Иоанна он видел источник огромной духовной силы для верующих. В одной из статей в “Православной Руси” епископ Савва привел малоизвестный факт: “Толчок к прославлению святого праведного Иоанна Кронштадтского Русской Православной Зарубежной Церковью дал сербский архиепископ Николай (Велимирович)... Теперь же другой сербский епископ, Савва (преданный Русской Церкви и русскому народу как не многие из русских иерархов!), дал толчок будущему прославлению архиепископа Иоанна. К этому он готовил православных, закладывая основание для канонизации».¹²²¹

Как никогда миряне сегодня нуждаются еще в одном святом как ходатае и заступнике, и епископ Савва явил его людям!

Не знаю, испытывал ли я в думе своей когда-нибудь в другое время столько печали, сколько испытываю теперь, как скоро услышал о нарушении церковных уставов. Но молись только, чтобы дал нам Господь не делать ничего по раздражению, а иметь любовь, которая не бесчинствует, не гордится (см.: 1Кор.13:5). Ибо посмотри, как не имеющие любви превознеслись выше всякой человеческой меры и бесчинствуют на свете, отваживаясь на поступки, каким протекшее время не представляет и примеров.

Свт.Василий Великий, архиепископ Кесарии Каппадокийской¹²²²

Из современных авторов, пишущих о Православии, наибольшее влияние на отца Серафима оказал архиепископ Аверкий Джорданвилльский. Отец Серафим помнил его по Сан-Франциско – владыка приехал на похороны блаженного Иоанна, наведался и в книжную лавку Братства. Больше они не встречались, но тем не менее отец Серафим неизменно с подлинным восхищением отзывался о нем. По его словам, «до самой своей смерти в 1976 году архиепископ Аверкий для Братства был неиссякаемым источником моральной поддержки, а также подспорьем в богословии». Достаточно обратиться к написанному отцом Серафимом, чтобы убедиться, кто служил ему образцом православного писательства: те же темы, тот же подход и напор, местами даже тот же стиль. Теперь, много лет спустя, видя, сколь близко было отцу Серафиму дело всей жизни архиепископа Аверкия, поражаешься прозорливости владыки Иоанна: ведь это он в 1965 году направил отца Серафима к архиепископу Аверкию – вот, мол, кто может быть вашим надежным учителем и поможет проповедовать Православие печатным словом.¹²²³

Архиепископ Аверкий был близок отцу Серафиму не только как писатель, но и как личность. Из всего его облика источалось такое благородство, такое достоинство высокой духовности. Он был всегда собран, никогда не спешил и не суетился. В жизни он не опускался до обыденного. Не замечал, что люди думают о нем, никогда не старался ни произвести впечатление, ни обидеть кого-либо, дабы выказать свою личную власть. И вместе с тем он не отрывался от жизни земной, знал и умел трезво оценить ее, хотя всем сердцем устремлялся к горнему. В нем не было и толики от мира сего!

Помнившие его настоятелем и ректором Свято-Троицкого монастыря и семинарии, указывают на впечатляющую внешность: высокий, с седой окладистой бородой, гладкими волосами и необычайно кустистыми бровями. Взгляд больших проницательных глаз, казалось, устремлен в самую душу, взывая к совести. Многие отмечали, что такой же взгляд и у отца Серафима. Был владыка туг на ухо, что, однако, очень помогало отстоять от всякого мирского суесловия. Как только в его присутствии затевалась склока и пустопорожний разговор, архиепископ Аверкий на глазах у всех отключал слуховой аппарат. В церкви он молился истово, закрыв глаза.

Отец Герман вспоминает: «Архиепископ Аверкий – истинный христианский пастырь. Он никогда не приказывал, не запрещал, а наглядно показывал целостную картину в свете православной философии жизни, и люди сами понимали, почему следует поступать так, а не иначе».

Как и отец Серафим, владыка Аверкий любил тишину и уединение, однако в работах и того и другого проглядывает знание вероотступнической жизни мира, которую они изобличали. Сам отец Серафим так отзывался о своем наставнике: «Взгляды архиепископа Аверкия на мир сей отличались трезвением, точностью, были пронизаны духом Священного Писания и Священного Предания. Он открывал нам, что мир сегодняшний живет, отступив от христианства, “тайна беззакония” вот-вот породит человека греха – антихриста».¹²²⁴

Как и отец Серафим, архиепископ Аверкий подробно изучил философские корни вероотступничества. «Он проследил его развитие со времени схизмы Римской Церкви (1054) до эпохи Гуманизма, затем Возрождения и Реформации, исследовал первопричины Французской революции, материализма XIX века, коммунизма и его высшей точки – русской революции 1917 года, устранившей последнее препятствие на пути к исполнению “тайны беззакония” – воцарению антихриста», – писал отец Серафим.¹²²⁵

Мы уже упоминали, что архиепископ Аверкий по линии своих духовных наставников восходил к российскому пророку XIX века святителю Феофану Затворнику и видел, как явно исполняются пророчества великого подвижника, равно и пророчества святителя Игнатия (Брянчанинова). Святитель Феофан Затворник предрек падение православного царства и все ужасные последствия, как он утверждал, в наказание за безверие, вольнодумство, безнравственность и богохульство русского народа. «Когда же царская власть падет и народы всюду заведут самоуправство (республики, демократии), тогда антихристу действовать будет просторно. Сатане не трудно будет подготовлять голоса в пользу отречения от Христа, как это показал опыт во время Французской революции. Некому будет сказать вето – властное. И так, когда заведутся всюду такие порядки, благоприятные раскрытию антихристовых стремлений, тогда и антихрист явится».¹²²⁶

Именно такую картину наблюдал архиепископ Аверкий в окружающем мире. Он писал: «Главной задачей приспешников грядущего антихриста является разрушение старого мира с его прежними ценностями и «предрассудками”, чтобы на его руинах построить новый мир, готовый приветить своего нового «хозяина”, который займет место Христа и в земной жизни даст им все “блага”, которые Спаситель сулит в будущей».¹²²⁷ По словам святителя Игнатия (Брянчанинова), «антихрист будет логическим, справедливым и естественным результатом общего нравственного и духовного разложения человечества».

Как и горячо любимый им святой праведный Иоанн Кронштадтский, архиепископ Аверкий считал, что самое трудное для православного пастыря – видеть подтверждения торжествующего зла повсюду в мире. На его глазах христиане самых разных исповеданий старались «идти в ногу со временем», бессознательно потворствуя слугам грядущего антихриста, проповедуя дух гуманизма и хилиазма; и впрямь, кажется, что стремление к «прогрессу человечества», к «земной благодати» пронизано христианской любовью, на деле же совершенно чуждо истинному христианству. Архиепископ Аверкий утверждал, что «каждому христианину естественно нести свой крест, иначе христианство существовать не может».

Особенно глубоко ранило владыку Аверкия поведение иерархов Православия, стремившихся поддержать богоотступнические новшества ради «экуменического развития», тем самым потворствуя «новому христианству» антихриста – «христианству без Креста».

Со времен учебы в Джорданвилльской семинарии отец Герман помнил, как однажды, задержавшись там за работой, он слышал, как долго владыка ходил взад-вперед по коридору. «Чем-то Его Преосвященство озабочены», – заметил отец Владимир, работавший вместе с отцом Германом (тогда еще Глебом). Глеб вышел в коридор, подошел к владыке. Тот пребывал в глубокой задумчивости. «А, брат Глеб, – озабоченно посмотрел на него архиепископ, – я вот размышлял... Боюсь, что сегодня само понятие «Православие” – бессмысленно. Под его личиной укрывается самое настоящее неправославие. Сейчас требуется уже иное определение этой веры, как некогда возникла необходимость в термине «Православие”. А это, поверьте, нелегко».

Отец Герман вспоминает также, как тщетно пытался владыка втолковать православным, что есть «неотмирное христианство» и что теряется ныне его ощущение, его суть. Как он плакал, произнося проповеди! Слезы катились по щекам праведного архипастыря, уста же его вещали глубокое откровение Православия на прекрасном русском языке.

В начале 1970-х годов здоровье его пошатнулось, но, чуя приближение смерти, он наставлял и проповедовал с еще большим пылом. Читая его статьи в «Православной Руси», отцы Серафим и Герман радовались, как этот почтенный иерарх открыто писал не только об угрозах Православию со стороны экуменизма, обновленчества и хилиазма, но и о более «деликатных» церковных заботах, которые мало кто осознавал, и еще меньше тех, кто хотел бы их обсуждать. Владыка говорил о духовной омертвелости, поражающей Церковь, когда в ней видят лишь мирскую «организацию», о «политике», вкрадывающейся в церковную жизнь под видом «правильности». «Подлинному Православию, – писал он, – чужд мертвящий формализм. Не может быть слепого послушания “букве закона”, ибо Православие суть дух и живот (Ин.6:63). И если по форме все выглядит “правильным” и “законным”, то совсем не обязательно таково и содержание».¹²²⁸

В конце жизни архиепископа Аверкия более всего удручало, что в Русской Зарубежной Церкви, к которой он принадлежал, к власти пришло новое поколение, не из смиренных людей, пекущихся о передаче Священного Предания, а из людей беспринципных, чье «рвение» обусловливалось «политическими» выгодами. В 1975 году, незадолго до смерти, он сам стал жертвой таких ревнителей не по разуму (Рим.10:2) – на него стали нападать члены «сверхправильной» группировки. В первую очередь из-за его личной дружбы с греческим епископом Петросом из Нью-Йорка, коего группировка полагала своим соперником за влияние на греков, держащихся старого календаря. Зная, что архиепископ Аверкий сослужил с епископом Петросом, «сверхправильные» послали владыке Аверкию одно из своих печально известных «открытых писем», порывая с ним все связи, и в то же время, покушаясь на его богословский авторитет, они пустили клеветнический слушок, что он «подпал западному влиянию», что он «схоласт» и пр.

Архиепископ Аверкий лично уведомил платинских отцов об этом. Особенно его огорчал «хамский тон», ставший обыденным явлением в Церкви. Позже отец Серафим писал: «Он прислал нам письмо – в нем столько боли! Оно наглядно показывает, сколь глубока пропасть меж великими старцами и молодым поколением, не получившим их окормления и полагающим, что оно “мудрее мудрецов”».¹²²⁹

10 сентября 1975 года, в годовщину благословения архиепископом Иоанном Братства преподобного Германа, в монастырь приехал епископ Нектарий – служить литургию. После он в беседе с отцами разделил их скорбь по поводу недавних церковных событий. Сам он очень почитал архиепископа Аверкия, едва ли не как святого. Клеветническая кампания против негр еще раз показала, сколь ныне узок и скорбен путь истинного Православия. После отъезда епископа отец Серафим написал: «В грядущих испытаниях нам не на кого опереться, но перед нами – живые примеры великих “последних могикан” монашества: архиепископов Аверкия и Андрея,¹²³⁰ епископа Нектария. Да сохранит нас Господь в Своей истинной пастве!»¹²³¹

В то время как разворачивалась кампания против архиепископа Аверкия, отцы Серафим и Герман решили следующий выпуск «Православного слова» посвятить владыке, поместив его портрет на обложке. Отец Серафим написал небольшую статью о выдающемся иерархе, «живом связующем звене со святоотечеством», поместил материал самого архиепископа – «Святая ревность». В те дни отец Серафим записал: «Уже год собираемся сделать номер о владыке Аверкии, и вот наконец удобный случай представился! Пусть думают что хотят, но для нас он истинный православный архипастырь и богослов без фальши и интриганства, сам пострадавший от церковных “политических” интриг. Поместив его портрет на обложке журнала, мы и впрямь утешились: исполнили свой долг перед праведником!»¹²³²

Очень кстати оказалась и статья самого владыки «Святая ревность». Она заканчивалась описанием ревности подлинной и ложной, за которой скрывается корысть и «кипение обычных греховных страстей». «Одна святая ревность о Боге, о Христе, без всякой примеси какого бы то ни было лукавства и двусмысленной лукавой политики, – писал владыка, – должна руководить нами во всех действиях и поступках».¹²³³

Через два месяца после окончания работы над этим номером журнала отец Серафим в одном из писем заметил: «Наша обложка с портретом владыки Аверкия, безусловно, создаст нам определенную репутацию, – что ж, оно и к лучшему. Что-то давит нас, словно мы сдерживаем главный натиск противника, хотя линия фронта не определилась. Вероятно, наша уединенность помогает нам выстоять в этой битве, за что мы благодарны Богу. “Сверхправильные” окутаны словно дурманным облаком: даже нормальные люди теряют там способность мыслить трезво и хоть как-то “управлять” ситуацией. У нас уже немало подтверждений тому, что старшее поколение ждет от нас, когда мы скажем свое верное “слово”. Господи, дай нам сил!»¹²³⁴ И действительно, архиепископ Аверкий связывал большие надежды с Братством. Как писал отец Серафим, незадолго до кончины владыка сказал отцам: «Ваш путь правилен, благословляю все, что вы делаете». Кроме того, он прислал письмо, в котором благодарил отцов за моральную поддержку в «очень трудные» для него времена.¹²³⁵

Наблюдая за травлей такого праведника, как архиепископ Аверкий, и размышляя над положением дел в Церкви, отец Серафим произвел глубокую переоценку некоторых ценностей. Об этом свидетельствует отрывок из летописи на Рождество 1975 года. Его не удовлетворяли поверхностные, вроде бы естественные ответы. «Весь год мы только и слышим о распрях в Церкви, – писал он. – В Джорданвилльском монастыре иноки жалуются, что они – паства без пастыря. Что им делать, если игумен вдруг принялся суровыми и решительными мерами устанавливать единодушие? В Бостонском монастыре вроде бы единение душ есть, но не слишком глубокое да и очень зависящее от “мнений”: они полагают своего игумена святым, а свою монастырскую богословскую линию – единственно правильной, “греков” ставят выше “русских” и т.п. И так повсюду: в приходах, в семьях, в малых собраниях верующих – везде царит беспринципная вражда, а самые кроткие и смиренные подвергаются гонениям.

В чем искать причину такого всеобщего явления? Перевелись ли в Церкви истинные наставники? Или паства отказывает в доверии тем, кто мог бы стать пастырем? И то и другое справедливо. В целом же остывает любовь и рушится как пастырство, так и доверие мирян, ибо жизнь наша протекает в мире, построенном на беззастенчивом насаждении всего революционного и на себялюбии.

В чем же дело? Занять руководящий пост и добиваться послушания? В сегодняшнем мире это невозможно. Слепо довериться какому-нибудь новоявленному “духоносному старцу”? Крайне опасно. Сколько людей слепо доверились отцу Пантелеймону (из Бостона), и кроме разлада и конфликтов пока ничего не видно, хотя итог может быть еще печальнее.

“Духовный кризис”, выражающийся сегодня в отсутствии единодушия, можно преодолеть лишь одним: являть любовь, доверие к ближнему, жить, как заповедали святые отцы, сколь бы мал ни был круг общения. Стяжав мудрость святых отцов, люди проникаются душевным настроем друг друга. Это куда полезнее, чем уповать на мнение авторитета, уверовав в его непогрешимость. Однако сколь же трудно добраться до святоотеческой мудрости. Сколько на пути раздоров с другими, не менее искренними искателями! А может, это потому, что не утруждаемся искать долго или достаточно глубоко?

Господи, дай ответ на этот поистине животрепещущий вопрос! Если труды наши помогают людям обрести единение душ и мыслей в истинном Православии, побуждают к самостоятельному решению вопросов, но в неукоснительном следовании учению святых отцов, то наша жизнь в пустыни оправданна. Но даже и на нашей стезе к единению душ встречаются разногласия, как, например, нас мало кто поддерживает в почитании блаженного Августина как православного отца и святого. Может, преодолев незначительные расхождения, мы обретем еще большее единодушие? Дай Бог! Больше нечего противопоставить “партийной” линии в Церкви, ничего общего не имеющей со святоотечеством ».¹²³⁶

Через несколько месяцев после этих строк родились другие – на ту же тему – в письме: «Горько вздыхаю, думая, а стоит ли вообще докапываться до истинного понимания Православия. Сегодня столько всезнаек, что “мудрее мудрецов”, а прочие слабы в вере – любой ветерок свалит. Может, прав наш юный Фома Андерсон? Он сказал гениально: раз все думают не так, как мы, возможно, мы и впрямь неправы? Но мне вспоминаются владыка Аверкий, отец Михаил Помазанский, все то старое поколение, из которых уже почти никого не осталось, и, право, плакать хочется, глядя на зеленых “всезнаек”, которые не понимают главного. Но ведь истинное понимание приходит только страданием, а многие ли выдержат?»¹²³⁷

Страждущее Православие» – выражение святителя Григория Богослова – не сходило с уст архиепископа Аверкия. Значение его двояко: это Крест, который православные христиане должны нести, следуя за Христом в рай, и гонения, претерпеваемые за истину в падшем мире сем. Архиепископ Аверкий подметил: «Можно жестоко поплатиться и пострадать тому, кто последует голосу совести и Закону Божию. И это во всех областях современной жизни, порою даже в религиозной и церковной».¹²³⁸ Сам владыка вкусил сполна «страждущего Православия». В 1973 году его, уже больного, навестил отец Герман, расспросил о самочувствии, и тот сказал: «Какое может быть у меня самочувствие, когда Православие умаляется, а зло торжествует? Христиане озлобились, исполнились вражды, не лучше и православные, да пожалуй что и хуже, ведь им больше дано. И кто же в эти ужасные времена встанет в защиту несчастного страждущего Православия?»

В своей последней книге архиепископ Аверкий выразил озабоченность «духовной опустошенностью», невыносимой для его пастырского сердца и усугублявшей его и без того тяжелую болезнь. «Вследствие всех тяжелых душевных переживаний на почве происходящего постиг меня (так, по крайней мере, свидетельствуют об этом врачи) целый ряд весьма тяжких заболеваний, едва не лишивших меня этой временной земной жизни, поскольку не мог я примириться со всем, что творится вокруг, и относиться ко всему этому равнодушно».¹²³⁹

Далее он заключил: «Судить меня будет, как и всех нас, нелицеприятный Бог. Но одно могу сказать: поступал я честно, по совести, невзирая на лица»¹²⁴⁰.

31 марта /13 апреля 1976 года, разрубив узы своего многострадального пастырства, архиепископ Аверкий почил. В полузабытьи последних дней он не раз шептал: «Лазарь болен». Непостижимым для разума путем он, видимо, прозрел свою схожесть с возлюбленным другом Христовым (см.: Ин.11), ибо упокоился в тот день, когда Церковь памятует о смерти Лазаря. А три дня спустя, накануне Лазаревой субботы (той субботы, когда Лазарь воскрес из гроба), владыку похоронили.

На следующий день отец Серафим оставил в летописи следующую запись: «Братию известили о кончине нашего духовного и богословского наставника, архиепископа Аверкия Джорданвилльского, теперь мы осиротели... Наступило время “междуцарствия” – неизвестно, найдется ли кто способный продолжить эту духовную линию. Наше Братство сейчас чувствует еще большую ответственность: сейчас как никогда важно передавать истинное учение и дух святоотечества».¹²⁴¹

Два дня спустя отец Серафим так отозвался о смерти владыки: «Большая, невосполнимая утрата для всех нас. Слава Богу, что мы при его жизни поняли, что он “живое связующее звено со святыми отцами”. Обычно такое начинаешь понимать, когда человека уже нет рядом».¹²⁴²

Отец Герман вместе с архиепископом Антонием, епископом Нектарием и епископом Алипием Кливлендским отправился в Нью-Йорк на погребение архиепископа Аверкия в Свято-Троицкий монастырь. Там обнаружилось, что даже по смерти владыку Аверкия не оставили в покое. На отпевании, за которым служил друг усопшего епископ Петрос, священники из «сверхправильной» группировки стояли в алтаре со скрещенными на груди руками, демонстративно отказываясь принимать участие в службе. Простых верующих, любивших архиепископа Аверкия, потрясло такое неслыханное хамство. Потерявшие всякий стыд «слуги Церкви» даже богослужение – литургию (не говоря уже о самих похоронах)! – использовали для демонстрации своих «политических» взглядов. Отец Серафим рассказывал в письме: «Отец Пантелеймон из Джорданвилля,¹²⁴³ увидев это, сказал отцу Герману (тому удалось приехать попрощаться со своим аввой): “Вот какие у нас нынче монахи. Пришли сюда на демонстрацию. Видно, конец света настает”».¹²⁴⁴ «Как верно обличают их слова, сказанные самим архиепископом Аверкием. Он подчеркивал: “Церковь дана нам для спасения наших душ и не для чего более! Нельзя делать ее орудием или каким-то плацдармом для игры своих страстей и сведения личных счетов!”»¹²⁴⁵

Отец Герман, возвратившись в скит, привез пленку с записью погребальной службы владыки Аверкия. Отец Серафим послал эту пленку общине Алексея Янга в Этну и написал им: «Это наш пасхальный дар вашей общине, чтобы и вы приобщились подлинно духовному событию. Я сам слушаю ее с трудом – хочется плакать. Он ведь был праведник. И теперь нам так больно видеть, что мало кто ценил его».¹²⁴⁶

С мирской точки зрения архиепископ Аверкий, казалось, проиграл сражение в своей земной жизни. Битва сатаны с любым проявлением праведности закончится временным воцарением зла. В жизни небесной владыка Аверкий, без сомнения, признан победителем! Он прожил жизнь в Боге, готовясь к вечной жизни с праведниками и святыми. За год до кончины он написал вдохновенные слова, призывая других следовать этим путем: «Да будут праведность и благочестие единственными светочами для нас в духовной тьме этого лукавого мира и вдохновляющими примерами подражания в этой столь быстротечной жизни. Тогда еще здесь, на земле, мы сподобимся воспринять Христа, если не на руки свои, как праведный старец Симеон, то таинственным образом в глубь душ и сердец наших и при исходе нашем из жизни сей сможем от души воззвать, подобно ему: Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко, по глаголу Твоему, с миром: яко видесте очи мои спасение Твое (Лк.2:29–30).¹²⁴⁷

На смертном одре архиепископ Аверкий не ведал отчаяния, он не изуверился в Истине и Любви. Они всегда жили в его сердце, и он знал, что Истина и Любовь сокрушат антихриста после его воцарения на краткое время (см.: Откр.12:12). Владыка Аверкий писал: «Слуги антихриста будут прельщать, аще возможно, и избранныя (Мф.24:24). Но не стоит предаваться унынию и печали. Напротив, как говорил Господь, восклонитеся и воздвигните главы ваша, зане приближается избавление ваше (Лк.21:28).¹²⁴⁸

Отец Серафим ясно осознавал, что с кончиной владыки Аверкия Братство обрело еще одного небесного заступника. Спустя всего два дня после того как этот праведник отошел ко Господу, отец Серафим напишет: «Мы полагаемся на молитвы владыки Иоанна в Царствии Небесном, а теперь и владыки Аверкия».¹²⁴⁹ Фотография новопреставленного архипастыря теперь висела у отца Серафима в иконном углу.

В ноябре 1976 года отец Серафим получил богоданное подтверждение тому, что архиепископ Аверкий пребывает на небесах со Христом и Его святыми. Отец Герман вспоминает: «Придя в то утро в храм на службу, отец Серафим рассказал мне чудесный сон, приснившийся ему ночью. Он видел своего возлюбленного архипастыря Аверкия стоящим на каскаде красивейших террас, уходящих вверх. Там было огромное множество народу, как на каком-то большом празднике, и отец Серафим тоже находился в толпе народа. Владыка весь светился. Облачен он был в ослепительно белые одежды, как, впрочем, и все присутствующие, включая стоявшего рядом диакона и самого отца Серафима. Отец Серафим стоял прямо напротив владыки, хотя и чуть пониже его. Шло какое-то очень радостное празднование. Диакон должен был служить вместе с архиепископом Аверкием, но не знал слов службы. Отец Серафим слова знал, и, взглянув на владыку – мол, знаю, что возглашать, – неким образом получил от него подтверждение, что нужно петь вслух: “Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его. Алилуия» (см.: Пс.67:1). Его голос умолк, и тут же грянул огромный, многоголосый хор вокруг, подхватил песнопение, словно громовые раскаты раскололи небо, разлились широко-широко. В это мгновение владыка улыбнулся в глубокой радости и стал медленно подниматься вверх, покачивая курящим кадилом. Звучал небывалый тысячеголосый хор, и отец Серафим откуда-то знал, что это богослужение – совсем новое, что никогда раньше не было такого величественного, будто пасхального, торжества».

Выслушав рассказ отца Серафима, отец Герман напомнил ему, что в этот самый день совершается память святого равноапостольного Аверкия, первые небесные именины владыки. В этот же день Церковь поминает семерых отроков ефесских (их жизнь – прообраз всеобщего воскресения) и празднует день Казанской иконы Божией Матери, некогда не раз спасавшей Россию от вторжений извне. Отец Герман предположил, что эта новая, невиданная дотоле служба – торжество в честь возрождения России.¹²⁵⁰

Отец Серафим не мог допустить, чтобы наследие архиепископа Аверкия кануло в Лету. Вскоре после его кончины отец Серафим написал для издания «Православная Русь» статью, озаглавив ее «Златоуст последних времен: Значение архиепископа Аверкия для вселенского Православия», тем самым отдавая дань великому учителю: «Архиепископ Аверкий был одним из последних исполинов Православия XX века, не только в Русской Зарубежной Церкви и даже не только русского Православия, но всего вселенского Православия XX века.

Мы так привыкли к его пламенным словам, направленным против отступничества нашего времени, что даже не заметили, что он был едва ли не единственный иерарх из всех православных Церквей, на каком бы языке ни писавших, кто с таким дерзновением и правдивостью защищал Истину святого Православия...

Воистину, “оскуде преподобный” в наш жалкий век. Но если мы больше и не увидим среди нас такого стояния за правду, то все же его учение всегда с нами. И может быть, оно станет нашей путеводной звездой в более темные грядущие дни, предвиденные им же, когда Церкви “нужно будет уйти в пустыню”, подобную той, о которой говорится в Книге Откровения.¹²⁵¹

Для тех, кто искренно жаждет остаться верным Православию, нет более правдивого голоса, чем “златые уста” архиепископа Аверкия».¹²⁵²

Будет в то время великая брань, братие, особо же для верных... Скоро всякий человек станет проливать слезы и вопрошать с тоскою: «Осталось ли еще где на Земле слово Божие?» И услышат в ответ: «Нигде».

Св. Ефрем Сирин (†t 372г.), проповедь о конце времен¹²⁵³

При жизни отца Серафима 1976 год выдался самым трудным для Братства. То был год «оставленности», когда извечный вопрос о смысле их трудов докучал более всего. Через неделю после упокоения архиепископа Аверкия монастырь в Платине опустел. Уехал в Джорданвилль последний из послушников, и с отцами остался лишь двенадцатилетний Феофил. Через четыре дня, в Пасху, отец Серафим записал: «Угнетает мысль: мы всеми забыты и оставлены. Несомненно, Господь дал нам возможность делать в уединении то, что весьма трудно в миру: там противоборствующие взгляды, преходящие модные учения. Может, мы предвозвестники той пустыни, куда удалятся последние христиане. Как бы то ни было, будем сохранять независимость и верность святоотечеству, будем передавать людям истинное Православие, заповеданное святыми отцами и нашими духовными наставниками».¹²⁵⁴

Не оставленность миром сим волновала отцов (это скорее было благодатью!), они чувствовали, что со смертью архиепископа Аверкия осиротели, что у них теперь меньше поддержки в защите истинного мудрого святоотеческого Православия. Отец Серафим назвал владыку Аверкия «величайшим столпом нашей Церкви».¹²⁵⁵ Как не хватало сейчас такой личности в Церкви! Ибо там творились дела огорчительные. «Сверхправильные» окончательно захватили власть и стали продвигать свои экклезиологические взгляды путем «перекрещивания» людей, пришедших из других Православных Церквей! Начали они с Англии. В 1976 году многие, в том числе и доживавший последние дни архиепископ Аверкий, полагали, что «сверхправильные» превратят Русскую Зарубежную Церковь в секту, подчиненную своей «политике». После смерти архиепископа Аверкия казалось, что уже никто не возвысит голоса против них; по крайней мере, никто не осмелится выступить в печати.

По правде говоря, отцу Серафиму совсем не хотелось ввязываться в скучные дрязги с наивными «школярами от Православия», которые тешатся «политическими» играми. Люди эти – плоть от плоти мира сего, а отец Серафим чаял горнего. Что стоило ему махнуть на них рукой и жить себе на радость в пустыни. Но мог ли он поступить так, памятуя о тех, кому он нес печатное слово Православия?

В один прекрасный июньский день отцы решили, что пора в буквальном смысле слова «стать выше» этих мелочных суетных забот и испросить ответа у Господа. То был понедельник Святого Духа, второй день после Пятидесятницы – главного праздника Свято-Троицкого монастыря, где подвизался архиепископ Аверкий. Вместе с Феофилом отцы спозаранку отправились в поход на гору Шаста. До подножия ехали на машине, в пути прочитали и пропели утреннюю службу. Приехав на место, радостно пропели обедницу, окропили святой водой склоны горы и так же, с молитвой, тронулись в обратный путь...

Потом отец Серафим отметил в летописи: «До этого мы с месяц очень волновались из-за действий и выступлений группировки “ревнителей” (в нашей Церкви): они хотят набросить удавку “правильности” на всю церковную жизнь. Это порождение человеческой логики, но никак не живого Предания Церкви. На великих русских епископов и богословов у нас посматривают свысока, потому что они, видите ли, не всегда “правильны” (с точки зрения наших церковных фракционеров). И наши труды в пустыни также вызывают немало сомнений: ведь, с одной стороны, мы тоже говорим о “ревности”, тем самым вроде бы помогая этой церковной группировке; с другой стороны, сама идея пустыни и ее святые призывают нас отречься от мирских и “партийных” интересов, что многим просто непонятно, и мы не “вписываемся” в рамки “пригодности” для какой-либо церковной организации, мы не жаждем никаких приходских “вакансий”, никаких чинов. Духовно мы чувствуем себя отчасти одиноко, хоть к нам и тянутся люди за наставлением. Вот и наш поход на Шасту: нужен ли он в нашей сегодняшней миссионерской работе?

В таком душевном настрое, на заснеженном лесистом склоне горы, на высоте две с половиной тысячи метров, под сенью величавой белой вершины читали мы из Послания апостола: Не упивайтесь вином... но исполняйтесь Духом, назидая самих себя псалмами и славословиями и песнопениями духовными, поя и воспевая в сердцах ваших Господу (Еф.5:18–19). Читали еще из Евангелия: Если двое из вас согласятся на земле просить о всяком деле, то, чего бы ни попросили, будет им от Отца Моего Небесного, ибо, где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них (Мф.18:19–20). Мы поразились: сколь точны эти слова, взывавшие прямо к сердцу, сколь полно они отвечают на все наши недоуменные вопросы: и впрямь, собравшись вдвоем-втроем, в единстве души и мысли можно исполнять работу Божию. Да не сокрушат нас сомнения, всякие “партийные” дрязги, пойдем путем, на который нас благословил владыка Иоанн, не забывая, что многие люди ждут от нас поддержки и воодушевления».¹²⁵⁶

Из этих слов видно, что в минуты колебаний и сомнений отцы вспоминали архиепископа Иоанна. 19 июня, сразу после выхода в свет книги епископа Саввы об архиепископе Иоанне, отец Серафим записал: «В последние несколько недель мы были подавлены и растеряны и потому особенно нуждались в поддержке владыки Иоанна. Что же нам делать? Как быть дальше? Как сохранить истинность нашей слабенькой миссии, не свернув, в ущерб Православию, на тропу мирского “успеха”?»¹²⁵⁷

Неделю спустя, незадолго до десятой годовщины упокоения архиепископа Иоанна, отцы получили знамение – сколь грозное, столь и трезвящее, укрепившее их решимость продолжать свое дело. 27 июня, в воскресенье, к юго-востоку от монастыря занялся лесной пожар. Ко вторнику огонь бушевал уже в двух милях, подбираясь к их горе. Местный люд предупредил отцов: как завидят огонь на соседнем склоне – сразу нужно покидать скит. В те дни у отцов гостил Владимир Андерсон с семьей. Во вторник к вечеру они уехали, пообещав вернуться, если нужно будет вывозить монастырское имущество. Пока же оставили на подмогу отцам сына Фому.

«Ближе к ночи мы принялись укладывать самые ценные книги и рукописи, чтобы вывезти их в Рединг к миссис Харви. Потом вместе с Фомой и Феофилом обошли гору со святыми мощами преподобного Германа, окропляя ее святой водой, благословляя иконой блаженного Иоанна и иконой Богоматери “Неопалимая Купина”, которую оставили на камне с восточной стороны, откуда надвигался пожар. В этот ответственный момент ребята, проникшись жертвенностью, хотели остаться подле иконы и сгореть вместе с нею».¹²⁵⁸

Когда взошли на вершину Благородного кряжа, Фома приметил огонь. Все принялись истово молиться – угроза нависла нешуточная. Вдруг ветер переменился, стал дуть с запада. «Молитвами владыки Иоанна, – записал отец Серафим, – дым погнало прочь, вскоре он и вовсе рассеялся. На душе полегчало».¹²⁵⁹

Вернувшись в монастырь, собрались в церкви. Отец Герман предложил сделать раку для святых мощей, что и было исполнено в ближайшие дни. К этому времени лесной пожар унялся.

Отец Серафим благодарил в летописи святых заступников, отвративших от монастыря беду, и привел свои размышления по этому поводу: «Мы рассматриваем случившееся как предзнаменование: в Церкви нашей пылает пожар раздора и подбирается к нашему Братству. В таком душевном напряжении жили мы не один месяц до праздника поминовения блаженного Иоанна (10-я годовщина его упокоения). В те дни мы даже просили людей сугубо молиться о нас. И в самую трудную минуту мы преисполнились твердой решимости продолжать наше дело, несмотря ни на какие преграды и невзгоды. И еще усерднее стали просить владыку Иоанна помочь нам в эти решающие дни, указать дальнейший путь».¹²⁶⁰

Еще более укрепились отцы в своей решимости, когда (уже после пожара) поехали в Сан-Франциско на ежегодную литургию в усыпальницу архиепископа Иоанна. В отличие от поездки двухгодичной давности, на этот раз отцы почерпнули воодушевление. Архиепископ Антоний весьма кстати поддержал их. Отец Серафим записал: «Как и всегда, литургия превосходна. Служили два епископа, три священника и диакон. Сначала истово помолились у гробницы владыки, потом каждый из иерархов сказал проповедь. Архиепископ Антоний был чрезвычайно приветлив, подарил нашей церкви часть прежнего алтарного иконостаса собора, остался весьма доволен тем, что и мы против “ревности не по рассуждению”. Похоже, это беспокоит и его. Отец Митрофан подарил нам только что отпечатанный портрет блаженного Иоанна с английским текстом на обороте и призвал и впредь прославлять архиепископа, несмотря на обстоятельства (вот пример истинной ревности, едва ли не единственный в среде русских в нашей Церкви сегодня). Владыка Нектарий сказал, что в нынешней обстановке, когда душится любое начинание, только мы и делаем что-то нужное, только мы по-настоящему свободны, и посоветовал всегда ставить духовность во главу угла.

Вернулись мы с праздника весьма обнадеженными, однако так и не получив ответа: как нам действовать дальше? Очевидно, готового рецепта нет, нам нужно лишь уповать на Бога и продолжать работать в этом же духе.

Однако “пожар” в Церкви не затухает, а посему и будущее наше неопределенно. Новость о “перекрещивании” христиан в Англии взбудоражила многих верующих. И теперь, в особенности после смерти архиепископа Аверкия, остается гадать: кто задаст тон истинной христианской ревности? Нам кажется необходимым изложить основы разумного и трезвенного радения, которого держится наша Церковь, но, очевидно, не избежать стычки со “сверхправильной” группировкой».

Месяц спустя, 11 августа, архиепископ Антоний вновь навестил отцов в скиту и оказал им дальнейшую поддержку. Отец Серафим отмечал в одном из писем: «Владыка Антоний впервые остался с нами на ночь, и вообще, это был его лучший визит к нам. Мы долго беседовали о “перекрещивании” и т.п. и чувствовали, что находимся в полном с ним согласии... Очевидно, что проблема “ревности не по разуму” все больше волнует и его, и многих наших епископов, и боюсь, нелегко будет отыскать ей решение».¹²⁶¹

Отцам было еще неведомо, что продолжать дело архиепископа Аверкия придется им самим. Впервые на страницах своего журнала они открыто выступят против «сверхправильных» ревнителей веры и мужественно примут все последствия. Отец Серафим написал предисловие к статье первоиерарха Русской Зарубежной Церкви митрополита Филарета, отметив: «Есть такие, кто хочет все упростить, представить либо белым, либо черным. Они требуют, чтобы [владыка Филарет] и Синод объявили недействительными Таинства Церквей, держащихся нового календаря, и тех, что находятся под пятой коммунизма. Люди эти не понимают, что Синод не вправе выносить решения по столь сложным и деликатным вопросам».¹²⁶²

Достаточно было отцу Серафиму посвятить лишь один абзац в статье «ревности не по разуму», чтобы вызвать негодующий отклик. Один священник написал отцам, что статья эта «нанесла серьезный ущерб ясной и целостной позиции журнала – глашатая Православия. Вы встали на позиции экуменистов, полагая, что существует три группы православных: “правые”, “левые” и “центристы”... По-вашему (и по-экуменически) выходит, что наше учение – лишь одна из ветвей Православия. Именно к такому выводу подводит ваша статья. Но если остальные “православные” группировки принадлежат Церкви Таинств... то исповедую, что мы во всем противоположны и к их Таинствам непричастны... люди эти сожгли мосты, и возврата им нет... Все их патриархи впали в ересь... И я лишь молюсь о том, чтобы вы осознали вред вашей статьи и в следующем номере объяснили бы свою позицию многим незаслуженно обиженным православным».

Другой священник из «сверхправильных» патетически восклицал: «Я, недостойнейший и многогрешный слуга Божий, заявляю: душа моя скорбит и глубоко печалится вместе с душами моей паствы!» Далее он писал, что «лучше мельничный жернов на шею и утопиться в глубине морской, нежели молиться бок о бок с теми, кто поминает патриархов России и Константинополя».

В письме отец Серафим указывал, что «эти священники понятия не имеют о том, что существует “соблазн справа”».¹²⁶³

Посетив 11 августа скит, архиепископ Антоний выразил поддержку той позиции, которой придерживались платинские отцы в своем журнале. Отец Серафим сделал следующую запись: «Вечером приехали диакон Андрей Папков с матушкой Натальей, привезли весть о том, что наутро прибудут архиепископ Антоний и епископ Нектарий. Владыка Антоний отслужил литургию... Епископ Нектарий утром уезжает в Сиэтл, а владыка Антоний впервые ночует у нас, и вообще, это его лучший визит к нам. Днем диакон Андрей везет владыку посмотреть следы недавнего пожара, а потом он три часа обсуждает с отцами вопрос о “перекрещивании” и прочее в этом роде. У него обнаруживается в этом полное единомыслие с отцами. Они ему переводят все “противоречивые” места из предисловия к статье митрополита Филарета. Выслушав до конца, он осеняет себя крестным знамением и благодарит их за это предисловие. “Ревность не по разуму” явно беспокоит и его, и многих наших епископов, и, боюсь, найти решение тут будет ох как сложно, если вообще возможно...

Видно, что владыка Антоний доволен визитом. Он прогуливается по монастырскому двору в сумерках перед вечерней и что-то тихо про себя напевает...»¹²⁶⁴

Хотя отцы смело бросили вызов «сверхправильным» в печати, их огорчало то, что находились обиженные, особенно среди пастырей их Церкви, кто разделял их миссию в англоязычном мире. Объясняясь с одним из священников, отец Серафим подчеркнул: «Поверьте, отче, письмо это написано кровью сердца!»¹²⁶⁵

На праздник Успения Богородицы отец Серафим внес в летопись следующие строки: «Отмечали семь лет жизни в пустыни. После литургии, пятью днями раньше сослуженной архиепископом Антонием, епископом Нектарием и диаконом Андреем, диавол особенно усердствовал, снова вверг отцов в унылое раздумье: есть ли смысл в их пустыннических трудах? Помогают ли они кому-нибудь, оправданно ли их продолжение, равно и их “несовременность” разлад с “общественным мнением”? Однако отцы решают следовать дальше, положившись на Бога и памятуя слова архиепископа Иоанна: “Если дело не угодно Богу, оно столкнется с непреодолимыми препятствиями” Грядет суровая зима, а с ней и самые суровые испытания нашему пустынническому идеалу».

Ни отступить, ни остановиться отец Серафим не мог. Он писал: «Сейчас возникла необходимость занять трезвенную “умеренную” позицию, подчеркнуть истинное Православие, неуклонно противостоять экуменизму и модернизму, но не впадать в крайность, “определяя”, присутствует ли в тех Церквах благодать Божия или нет, и уж никоим образом не “перекрещивая” православных».¹²⁶⁶ Чтобы растолковать эту позицию, полагал отец Серафим, потребуется не один-два абзаца. Нужна статья, причем такая, чтобы понапрасну не оттолкнуть людей. «Сделать это будет весьма непросто, – признавал отец Серафим. – Однако с Божией помощью и молитвами наших небесных предстоятелей попробуем все же сделать хоть то малое, что в наших силах».¹²⁶⁷

Воистину, эту статью отцу Серафиму пришлось выстрадать. Отец Герман, зайдя к нему однажды вечером в «Оптину» келью, застиг собрата бледным и встревоженным.

– Что стряслось? – спросил он.

И отец Серафим слово в слово повторил вопрос, мучивший его со дней гонений архиепископа Аверкия:

– Почему такая пропасть меж великими старцами нашей Церкви и молодым поколением? И как знать, правы ли мы?

Отец Герман видел, как придавило собрата бремя ответственности, которое и разделить-то с ним некому. Как большинство новообращенных, отец Серафим опасался, что не до конца проникся духом Православия, потому он часто обращался за поддержкой к отцу Герману. Однако в глубине души он чувствовал, что на правильном пути, ибо это не его путь, а путь его отцов по вере. Долгое время он следовал им, а теперь, оставшись один, должен был вести по этому пути других.

Наконец родилась и увидела свет статья «Царский путь: Истинное Православие в век отступничества». В самом начале отец Серафим указал, что учение о «царском пути» не является новомодным ответвлением Православия, а есть учение святых отцов Церкви. Он начал с цитаты из преподобного Иоанна Кассиана: «Как говорят отцы, крайности, что с одной стороны, что с другой, вредны одинаково... Нужно идти царским (средним) путем, избегая крайностей».

«Применительно к нашему положению, – писал далее отец Серафим, – царский путь истинного Православия сегодня – избегать экуменизма и реформации с одной стороны и “ревности не по рассуждению” (Рим.10:2) с другой... Пожалуй, ни один православный наставник сегодня не являет такого примера сердечной пылкости и одновременно умеренности, как покойный архиепископ Аверкий Джорданвилльский, все его статьи и проповеди проникнуты истинной православной ревностью, без каких-либо уклонов «вправо” или «влево”, и упор делался на духовную сторону Православия».¹²⁶⁸

«Высунувши нос», как говорил отец Серафим, то есть обнародовав свои взгляды о царском пути Православия, отцы получили немало писем, убеждавших – они не одиноки. Алексей Янг, которому случилось посетить Англию как раз в разгар кампании «перекрещивания», прислал письмо: на самом деле такой фанатизм проявлялся не так уж часто, то были, скорее, исключительные случаи в Русской Зарубежной Церкви Англии. Алексей писал отцам: «Многие верующие уважают и почитают вас, ждут, что вы покажете выход из трудного положения, дадите совет, приободрите, направите. Всякое ваше слово примут с благодарностью. Здесь верующим очень одиноко, и они страшатся будущего».¹²⁶⁹

В подтверждение этому из Англии пришло еще одно письмо от простого верующего. «У нас очень высоко чтят Братство преподобного Германа и любят «Православное слово”. Даже здесь, в шести тысячах миль от Америки, велика ваша ответственность, ибо люди ждут от вас верного суждения и четкой позиции».¹²⁷⁰

13 ноября 1976 года отец Серафим пометил в летописи:

«С приближением Рождественского поста наши сомнения и дурные предчувствия весны и лета мало-помалу рассеиваются, однако осталось какое-то ощущение неустроенности. Очень поддержали нас письма – значит, не напрасны наши труды, их оценили, и несмотря на “чокнутость” новообращенных и на удручающий дух формализма во многих церквах, наши взгляды дошли до людей...

В середине октября мы получили такую весточку: «Спасибо за сильную и прямодушную публикацию в «Православном слове”. Да благословит вас Бог и всех, кто верно служит Слову Истины в наш век мрачного безверья... Трудов много, а плоды скудны, но даже и они очень важны, и вы не напрасно посвятили жизнь этому делу...” А в Лазареву субботу мы получили от Алексея Янга следующее: «И впрямь на ваши плечи легла большая ответственность, да поможет вам Бог! Нельзя обманывать людей в их чаяниях!

Для всех нас Братство – словно источник электроэнергии, и от него тянутся провода в разные уголки, освещая жизнь многим дотоле пребывавшим во тьме. Некоторые, даже толком не осознав, откуда свет, “подключились” к этому источнику. Так что в грядущие тяжкие дни многие будут зависеть целиком и полностью от вашего света. Да поможет вам Бог”».

К концу 1976 года отцов ждала еще одна хорошая новость: к ним в монастырь приехали две молодые женщины, жаждущие потрудиться на ниве Христовой. 27 ноября отец Серафим записал: «У нас нежданные гости: молодая русская по имени Мария Мансур, несколько лет проведшая в протестантской организации в Калифорнии. Сейчас она решила полностью посвятить себя Православию. Она приехала с подругой Соломонией Минкиной (новообращенной из иудейской веры, ее крестил отец Иоанникиос в Джорданвилле). Обе собираются в женский Ново-Дивеевский монастырь¹²⁷¹ под начало владыки Андрея. Отец Серафим показал гостьям скит Иоанна Пророка, побеседовал и остался очень доволен их горячим желанием потрудиться Господу в Православии. Протестантская организация привлекла их потому, что они не находили “отдушины” своему пламенному желанию в так называемом “нормальном” Православии. Неужели возрастает новое поколение русских, таких как Сергей Курдяков, сердец пламенных и искренних? И почему к нам обращаются женщины, а юношей, похоже, совсем не интересует Православие. Дай нам.Бог знаний и мудрости помочь им!»¹²⁷²

Когда появились две новые гостьи, Барбара Маккарти проговорила с ними всю ночь напролет в доме для гостей. Они, кажется, прониклись красотой, сокрытой в пустынническом подвижничестве отцов, чуждом показной мирской славы.

Как ни труден был для отцов тот год (1976-й), с тяжким ощущением оставленности и духовного одиночества, самое главное – их не оставлял Господь, постоянно посылая им знаки Своей милости и заботы.

Самим Провидением им было начертано испытать оставленность, что, по пророчеству преподобного Ефрема Сирина, выпадет каждому из последних христиан в преддверии конца земной истории. И следующий год станет для братии поистине благословенным: их рукоположат во священство, и откроется новая страница в летописи Братства.

Сын мой! Если ты приступаешь служить Господу Богу, то приготовь душу твою к искушению (Сир.2:1). Тебе нужно хорошо помнить эти слова мудрейшего Сираха и ожидать какого-нибудь рода искушений либо до рукоположения, либо вскоре после него. Враг нашего спасения всегда старается отвлечь от трудов Господних того, кто готовится их понести, пытается ввергнуть новичка в малодушие разными бедами и несчастьями. Иногда они настоящие, а бывает только кажутся ему таковыми. Если же он их перенесет с терпением и окажется верен кресту Господню, не убоится козней искусителя, Господь преизбыточной Своей благодатью укрепит силы того, кто берет на себя иго Христово.

Архиепископ Иоанн в письме о. Митрофану по случаю его предстоящего рукоположения (1954г.)¹²⁷³

Семь лет прошло с тех пор, как впервые встал вопрос о принятии священства и отец Серафим и отец Герман умоляли не облекать их иерейским саном. В 1970 году, принимая постриг, поясняет отец Серафим, «нужно было сначала наладить собственную духовную и монашескую жизнь, отрешившись мира сего и не взваливая на себя бремя священства».¹²⁷⁴

В глубине души отец Серафим лелеял мечту стать священником, увенчать свою жизнь совершением Господних Таинств. В то же время у него глубоко коренилось чувство собственного недостоинства к столь высокому призванию – то был истинный страх Божий. Кроме того, его и отца Германа страшило другое: как бы им не пришлось потом покинуть монастырь, если начальство решит, что где-то в другом месте они как священники нужнее. Это, по словам отца Серафима, «подорвало бы или вообще разрушило» жизнь их монастыря.¹²⁷⁵

Шли годы, и для церковного люда все более странным казалось положение этих двух монахов. «Настоящая беспоповщина», – укоряли их, уподобляя староверам. Но отцы, желая сохранить пустынь, отражали все попытки уговорить их на священство. Отец Герман ссылался на пример святителей Василия Великого и Григория Богослова, сказавших друг другу, что не станут священниками. Отец Серафим кивал на пустынников Древней Галлии – те гоже отказывались от рукоположения.¹²⁷⁶

Поддерживали отцов Елена Юрьевна Концевич и Барбара Маккарти. Елена Юрьевна предупреждала, что священство – это порой аркан. Барбара любила пустынь и считала, что отцам придется пожертвовать уединением и тишиной, стань они священниками. Обе женщины были правы. Но пойди отцы на эту жертву – не ради себя, а ради других христианских душ, – ив новом качестве они, быть может, полнее исполнят волю Божию.

13/26 октября 1976 года, в канун шестилетия их монашеского пострига, к ним приехал епископ Нектарий. Совершив литургию, епископ почти весь день провел в Царской часовне, беседуя с отцами. Сказал, что митрополит Филарет и Собор епископов Русской Зарубежной Церкви поручили ему уговорить отцов принять священнический сан, чтобы паломники могли в монастыре же исповедоваться и причащаться Святых Таин. «Тогда б ваши проповеди подкреплялись делом, – сказал епископ. – Вы проповедуете благодать, а священник и есть сеятель благодати».

Епископ Нектарий сказал им, что не настаивает. «Архиепископ Антоний тоже обещал “не давить”, – заверил он отцов. – Вы уже несколько лет монашеская община, и люди взирают на вас с надеждой, – продолжал епископ Нектарий. – Почему бы вам самим не служить литургию у себя в монастыре? Не примете сан, так владыка Антоний возьмет и пришлет священника, чуждого вам по взглядам, который будет заправлять здесь всем и окормлять ваших паломников. Сколько уж раз такое случалось в монастырях и ничего, кроме смуты и раздоров, не приносило. Митрополит Филарет настоятельно советует вам принять сан. Он ценит ваш совместный подвиг и хочет, чтобы вы сберегли его, оградясь “официальной” формой. Я же, случись вам согласиться, лишь благословлю вас на священство. И Оптинские старцы принимали сан, даже в Оптинском скиту. Станете иеромонахами и с большей пользой будете приводить людей к традициям Оптиной, что в миру верующим получить неоткуда... А литургию служить каждый день вас никто не принуждает. Сами решите. А пока можно довольствоваться суточным богослужебным кругом – вы к этому привычны».

Смиренные и разумные доводы епископа Нектария поколебали отцов. Отец Серафим потом записал в летописи: «В принципе отцы на это согласны, но, конечно, при условии, что по-прежнему будут нести труды в своей пустыни».¹²⁷⁷

Прощаясь, епископ Нектарий обронил загадочные слова о возрождении Оптиной пустыни в России трудами платинских отцов.

Митрополит Филарет был прав: отцы должны были окормлять паломников во всей полноте священства. А паломников все прибывало. Вскоре после Марии и Соломонии к ним пожаловали двое молодых русских ревнителей христианства, Евгений и Марина. «Неужели и впрямь вырастает в России новое поколение истовых православных?» – радовался отец Серафим.

Отец Герман решил посоветоваться со своим духовным отцом, архиепископом Андреем (бывшим отцом Адрианом), как быть: опять требуют принять сан. Владыка ответил: «Митрополит знает вашу жизнь... Доверьтесь ему».

Наконец отцы решили не ломать голову над разными если бы да кабы. Если Господу угодно видеть их во священстве – быть посему. Не ведали отцы, что спустя несколько быстротечных месяцев благодать священства почиет на них.

Преизбыточная благодать не дается без испытаний. «Самый трудный год» еще не кончился. До рукоположения злокозненный диавол портил отцам машины, затем – послушников. В то время у них был один-единственный зеленый грузовик и ни одного послушника, кроме искателя монашества механика-любителя по имени Дэвид.

Дэвид решил вкусить ответственности, и отцы послали его на машине в Сан-Франциско за оставшейся частью иконостаса, подаренного для их церкви. Дэвид уехал, а назавтра вернулся, но на другом, взятом напрокат грузовике.

– А где наш зеленый? – изумились отцы.

– В Вакавиле, нужно двигатель заменить, – ответил механик-любитель.

Вскоре Дэвид уехал в Этну к родным, оставив отцам свою машину, и пообещал на обратном пути забрать их грузовик из ремонта.

На том злоключения отцов с машинами не кончились. Прочитаем летопись отца Серафима: «Во вторник Барбара на машине Дэвида отправилась в Рединг с рядом поручений. По дороге у грузовика отвалилось колесо. Пешком она пошла в город и... встретила Дэвида! Он возвращался из Этны на джипе Алексея Янга (Алексей одолжил его нам на зиму). Дэвид сообщил, что раздумал идти в монахи и собирается нас об этом известить. Монастырю он предпочел электротехническую школу, за которую заплатит из выданных ему после демобилизации из армии денег. Судя по всему, он хотел просто забрать в монастыре свою машину, а судьбу зеленого грузовика передоверить отцам. Но Барбара усовестила его, не подбирая мягких выражений, – нельзя так безответственно бросать дело. Внушение подействовало. Три дня они с Барбарой ездили в город и обратно, пытаясь починить колесо машины Дэвида. В то время к нам забрел паломник Константин (с рюкзаком за плечами), чтобы оправиться от многих потрясений и забот. Он разбирается в машинах и согласился заменить двигатель на нашем зеленом грузовике. В пятницу 20 ноября / 3 декабря он поехал с Барбарой и Дэвидом помочь поставить колесо. Дэвид, напутав с деталями, исправил, что называется, “из кулька в рогожку”. Наладить машину так и не удалось, а на обратном пути забарахлил и джип... Священник-протестант из Уайлдвуда, некогда нас посещавший, проезжал мимо на школьном автобусе. Он остановился, попытался помочь, но, увы, машина не хотела ехать. Тогда отец Серафим посадил двоих своих помощников в школьный автобус, который проезжал Платину, а сам остался ждать аварийную службу. Они приехали и отбуксировали сломанный джип в Рединг. Там отец Серафим (думавший, что починка не займет много времени и он на джипе доберется до монастыря) узнал, что раньше понедельника машину не починят. Опускалась ночь. Пришлось просить помощи у госпожи Харви. Она сперва накормила отца Серафима, потом отвезла его в монастырь, к концу вечерни, – в тот день был праздник Введения во храм Пресвятой Богородицы.¹²⁷⁸

В воскресенье госпожа Харви снова приехала в монастырь – забрать Дэвида. В понедельник ему предстояло взять и свою машину, и джип, который ему нужно было пригнать в монастырь. Но когда он наконец добрался до мастерской, то джип ему взять не разрешили (привез-то его в ремонт другой человек). В монастырь Дэвид все-таки вернулся, даже привез буксирное устройство (назавтра он пригодится).

Назавтра как раз пришелся праздник великомученицы Екатерины. После заутрени отец Серафим с Дэвидом поехали в Сан-Франциско (на только что отремонтированной машине Дэвида) отдать в переплетную мастерскую тираж “Летописи почитания блаженного Иоанна (Максимовича)”, а на обратном пути забрать злополучный зеленый грузовик и на буксире привезти в монастырь.

Шины у машины Дэвида стертые, так что в любую минуту могли подвести. Однако до Сан-Франциско доехали без приключений. Заглянули в Беркли, в библиотеку. На обратном пути заехали за нашим зеленым грузовиком. Удивительное “совпадение”: мастерская находится на улице Екатерининской, а сегодня праздник святой великомученицы Екатерины!

Машина Дэвида скрипит, кряхтит, но тянет нашу “развалюшку”. Дэвид даже боится ехать. За руль сел отец Серафим. Похоже, ночевать придется в дороге, ехали очень медленно. И вдруг машина, непослушная более рулю, оказалась на встречной полосе. Слава Богу, дорога была пуста! Потом ее развернуло, и она ударилась в придорожное ограждение, потащив за трос зеленый грузовик, который перевернулся, на землю полился бензин... Ни отец Серафим, ни Дэвид не получили и царапины, даже не испугались. Отец Серафим сказал: “На твоих глазах, Дэвид, свершилось чудо! Кажется, диавол делает все, чтобы уничтожить нас, а Господь охраняет нас Своею благодатью, в чем мы убеждаемся воочию. Значит, нечто важное ждет нас впереди!”

Вызвали полицию. Удивительно, нас даже не оштрафовали (обошлось без аварий и жертв), не пришлось ничего доказывать и страховой фирме. Наш многострадальный зеленый грузовик увезли в местечко Уинтерс за двадцать пять миль отсюда, а отец Серафим и Дэвид поздно ночью вернулись в монастырь на Дэвидовой изрядно помятой машине.

На следующий день отец Серафим с Дэвидом и Константином поехали в Рединг (забрать из мастерской джип и купить новый грузовик). В пути “подсел” аккумулятор, но ничего, добрались. Сторговали грузовик за приемлемую сумму, договорились приехать за ним назавтра и вечером отправились восвояси...

Отец Серафим и Константин поутру забрали грузовик, хотя хозяин и не отремонтировал его до конца, из-за чего потом у нас возникло множество хлопот».¹²⁷⁹

Но треволнения с машинами были лишь цветочками. Потом отказал линотип, и только огромными усилиями отца Серафима его удалось починить. Три месяца кряду в Калифорнии стояла страшная засуха, в декабре положение стало угрожающим. В летописи отца Серафима появились следующие слова: «И это косвенно связано с нашими искушениями!»¹²⁸⁰

Самое большое испытание ждало отцов в отношениях с Константином. С неделю прожил он в монастыре, тщетно пытаясь побороть страсть к пьянству и курению. Отец Серафим писал: «По ночам он сбегает в Платину и напивается. После чего у него просыпается необыкновенная злоба к отцу Герману (может, так он отчасти выражает протест любой “власти”). Не в силах терпеть долее, он однажды вечером с проклятиями в щепки сломал посох отца Германа. В другой раз, когда к нам приехали паломники, он демонстративно устроился на ночлег под открытым небом близ дороги у первого поворота, что, конечно, отметили наши гости. Наконец ему сказали, что так вести себя нельзя, если он хочет оставаться при монастыре, или мы можем отвезти его в Рединг. Он признался отцу Серафиму, что не верит никому в монастыре, что терпеть не может отцов, что им нужны лишь его деньги, и далее в том же роде. На следующий день, работая в нашем “сарае”, он вдруг истошно закричал: “Когда ближайший автобус до Рединга?” Отец Серафим тут же усадил его в машину, довез до Рединга, дал денег и еды, чтобы добраться до Сан-Франциско. Видимо, Константин пока способен жить лишь ради собственных удовольствий. Уехал он – и отошли бесовские искушения. А через несколько дней началось воистину излияние благодати...»¹²⁸¹

Накануне дня памяти преподобного Германа Аляскинского, 11/24 декабря, в монастырь на престольный праздник прибыло много паломников. Первой приехала с двумя детьми Джулия, мать Феофила. И у нее на подъезде к Платине забарахлила машина (что стало в ту пору едва ли не обычным явлением). Вечером, перед самой службой, неожиданно появился архиепископ Антоний с диаконом Андреем.

Отец Герман, все еще страшась и сомневаясь по поводу будущего рукоположения, молил Бога, чтобы архиепископ не приезжал. «Ну, сейчас сразу же и возьмется за нас!» – взволнованно шепнул он отцу Серафиму, встречая владыку у ворот.

Первым шел диакон. Он успел шепнуть отцу Герману: «Владыка будет упрашивать вас принять сан – только сохраняйте спокойствие».

Войдя на монастырский двор, архиепископ увидел, как к церкви идут паломники. Отцу Герману нечего было возразить: сейчас, в отличие от времен их пострига, они уже были не одинокими лесными отшельниками. Архиепископ считал гостей, прибывших на праздник, паствой отцов. А пастве нужен пастырь.

Владыка Антоний пожелал уединиться в Царской часовне с отцом Германом. «Дорогой мой, епископ Нектарий сообщил мне, что вы не будете возражать против рукоположения. Митрополит велел мне умолить вас принять сан. Иначе люди подумают, что вы возгордились. Все эти годы, согласитесь, я не очень докучал вам...»

Отец Герман пригласил в комнату отца Серафима. Вдруг владыка упал перед отцами на колени – на мгновение. «Прошу вас, не отказывайтесь, – сказал он, вернувшись на свое сиденье. – Соглашайтесь». Напомнил отцам, что они прошли уже изрядный путь и поворачивать вспять – настоящее дезертирство.

Отцам вспомнились слова епископа Нектария. Видно, пришла пора не только преподавать в своем монастыре людям Таинства, но и создавать новую «пустынь на задворках», чтобы протянуть руку помощи американским искателям истины – сами они вряд ли примкнули бы к Православной Церкви. И с этой мыслью они ответили архиепископу Антонию, что согласны принять сан.

Отец Серафим попросил, чтобы рукополагал их епископ Нектарий. «Вот и отлично, – согласился архиепископ Антоний. – Но, может быть, отца Германа я посвящу во диакона завтра же?» Что он и совершил за литургией на следующий день. Столь неожиданный поворот событий засвидетельствовал Алексей Янг с семьей – они приехали утром. После литургии все торжественно прошли крестным ходом вокруг церкви, а затем приступили к праздничной трапезе.

Праздник испортила Джулия. (Как говорил отец Серафим, «диавол из зависти решил нанести удар, дабы омрачить радость духа».) Она была прихожанкой «сверхправильного» прихода, и не успел приехать владыка Антоний, как она начала вопить, что он «еретик», «католик», поскольку позволяет держать у себя в церквах иконы западного письма. Она и братию обвинила в «беспринципности», утверждая, что лишь «греки» сохранили вероучение в чистоте и целостности. Целые сутки она пряталась в крытом грузовике отцов, отказываясь идти в церковь, пока архиепископ Антоний не уедет. Она не пошла даже на литургию. «Конечно, она явно не в себе, – писал отец Серафим, – но не характеризует ли ее поведение опасный курс, который избрали ее духовные наставники и их последователи, – это грозное предзнаменование. Но Бог, конечно, не оставит нас Своей благодатью в борьбе с подобными искушениями».¹²⁸²

В те же дни наблюдали отцы и иное проявление диавольской зависти. Сразу, как только приехал архиепископ Антоний, из лесу раздались жуткие крики, от которых кровь стыла в жилах. Отец Герман решил, что какой-то зверь угодил в капкан, и послал проверить. Но таинственный крик двигался по лесу. Слышался он и ночью, и на следующий день во время литургии и рукоположения. Стихли крики, когда архиепископ уехал. Может быть, то кричала пума (очень похоже на истошные вопли женщины). Но ведь никогда ни ранее, ни потом отцы не слышали подобного. И решили, что это неспроста.

Новый день принес новые заботы. Джулия, решив, что отцы заодно с «владыкой-еретиком», собиралась забрать Феофила. Отцы сообщили об этом Феофилу, и он, не колеблясь, выразил желание остаться. Отец Серафим долго говорил с Джулией, пытаясь убедить ее оставить мальчика. Наконец, забрав двоих других детей, Джулия уехала, более ни словом не обмолвившись о Феофиле. Позже даже присылала деньги и благодарила отцов за заботу о сыне.

На следующий день, в понедельник, отец Герман позвонил епископу Нектарию в Сиэтл. Самому ему не хотелось ехать туда на рукоположение; к тому же, как отмечал отец Серафим, «он еще не расстался с сомнениями относительно воли Божией».¹²⁸³ Епископ Нектарий согласился сам приехать к ним в четверг. Дал согласие и отец Алексий Полуэктов (на рукоположении полагается присутствие еще одного священника).

17/30 декабря, на день памяти пророка Даниила, было назначено рукоположение. Накануне выпал снег, покончив с засухой: с сентября не было ни капли дождя. После всех искушений на пути к священству отцы увидели и в этом знамение Божией благодати.

Поначалу они боялись, как бы из-за снегопада не сорвалось их посвящение. Но снега выпало не много, и отец Серафим успешно доставил епископа Нектария на монастырском грузовике. Приехали также отец Алексий Полуэктов с сыном Илией, Барбара Маккарти, Владимир Андерсон с семьей, Алексей Янг и прихожане из Этны.

Епископ Нектарий не только рукоположил отца Германа во иеромонаха, но и посвятил двоих – Владимира Андерсона и Джорджа Уильямса – во чтецы. За праздничной трапезой собралось двадцать два человека, и, как отметил отец Серафим, «все ликовали духом». На следующий день отец Герман впервые служил Божественную литургию, буквально «со страхом и трепетом», как подметил отец Серафим.¹²⁸⁴

Епископ Нектарий решил, что рукоположение отца Серафима во диакона состоится на следующее воскресенье в кафедральном соборе. В субботу вечером отец Серафим уехал в Сан-Франциско, оставив троих паломников: в воскресенье они будут петь на клиросе и причащаться Святых Таин у отца Германа. К отъезду отца Серафима опять выпал обильный глубокий снег. «В Сан-Франциско шел дождь – тоже знамение благословения Божия на наше рукоположение, да и всей нашей жизни», – записал потом отец Серафим.¹²⁸⁵ Вот как он рассказал о своей поездке в Сан-Франциско:

«Опоздав на вечерню в соборе, отец Серафим встал на клиросе и помогал петь и читать. Сослужили два протодиакона, торжественно и величественно, великолепный собор, прекрасные фрески (их написали уже после того, как Братство переселилось в Платину). Воздействие потрясающее, но отцу Серафиму здесь не очень уютно, он словно агнец на заклании. После службы поехал в Пало Альто на исповедь к отцу Спиридону, и тот взял с отца Серафима клятву верности и послушания Архиерейскому Собору. Боясь, что «послушание окажется непосильным”, если отца Серафима начнут переводить туда-сюда против его воли, отец Спиридон сказал, что в обиду не даст и что клятву он принимает с некоторыми оговорками, случись в них необходимость. Однако клятва эта не смутила отца Серафима. Он вступает во священный сан, но не приемлет «бездушного повиновения”».¹²⁸⁶

20 декабря / 2 января, в день рукоположения отца Серафима во диакона, отмечался день преставления святого праведного Иоанна Кронштадтского; этот день, как мы уже знаем, связан и с памятью блаженного Иоанна (Максимовича). Далее летопись гласит: «Немного поспав, отец Серафим пришел в собор еще до начала литургии, спустился в усыпальницу блаженного Иоанна, испросил благословения. Духовенство настроено прохладно, но не враждебно. Отец Николай Домбровский сказал: «Ну, теперь ты будешь таким же, как мы”. Протодиаконы были весьма предупредительны, особенно отец Виталий. Во время рукоположения епископ Нектарий очень волновался, но не так, как при возведении в сан отца Германа. Собор был переполнен (на литургии даже присутствовала великая русская балерина [Наталья] Макарова с мужем-арабом). После литургии епископ Нектарий произнес краткое напутствие, подарил отцу Серафиму четки и благословил продолжать “сугубо оцерковленную жизнь” в пустыни. По потреблении Святых Даров отец Серафим вместе с епископом Нектарием спустились в усыпальницу архиепископа Иоанна, отслужили в присутствии нескольких человек, в том числе и Андерсонов, панихиду».¹²⁸⁷

Почти весь день провел отец Серафим с епископом Нектарием, они пообедали вместе, навестили его болящую сестру Веру. А вечером он служил первую службу в сане диакона – полиелей святителю Петру, митрополиту Московскому. На следующее утро он сослужил литургию с отцом Николаем, «хотя очень неуверенно, но и без срывов», как сам писал впоследствии.

В понедельник он еще раз повидался с епископом Нектарием, навестил детей Джулии и взял их с собой – они рвались в гости в монастырь на Рождество. Потом заглянул в Беркли к Елене Юрьевне Концевич и поехал домой. «Еще в Сан-Франциско, – отметил он в летописи, – я понял, что-то неладно с машиной: мотор тарахтит, стучит как-то странно, и движется грузовик неровно. По дороге его остановила дорожная полиция: водители попутных машин сигналили грузовику отца Серафима фарами, видели, как он виляет по дороге, и решили, что за рулем пьяный. Полицейские, удостоверившись, что отец Серафим трезв, попросили ехать осторожнее. Да, диавол, несомненно, мстил ему за преизбыточную благодать: исполниться Святого Духа – и быть обвиняемым в пьянстве!¹²⁸⁸ Но Бог нас не оставляет. Отец Серафим с ребятами за полночь все же доехали до монастырской горы и увидели, что дорога занесена глубоким снегом. Пришлось ночевать в холодном грузовике, а с рассветом, надев на колеса цепи, двинулись в гору. Но на середине машина встала, и пришлось остаток пути добираться пешком. Они пришли в монастырь усталые, но довольные. Утреня уже кончилась, а литургия в тот день не ожидалась – кончились просфоры. Но поскольку отец Серафим привез немного из Сан-Франциско, отец Герман все-таки совершил литургию».¹²⁸⁹

Теперь ему помогал и диакон Серафим. В течение первых сорока дней по рукоположении отец Герман, как требовал церковный устав, служил литургию ежедневно. «У нас теперь есть особое утешение – служение Божественной литургии, – делился в письме радостью отец Серафим. – Воистину это Небо на земле. В те дни, когда нас посещает Барбара [Маккарти], я не просто пою на клиросе, а служу как диакон (Барбара пела на клиросе все, что должен был петь хор). При этом обо всем другом просто забываешь».¹²⁹⁰

Вскоре после возвращения отца Серафима из Сан-Франциско подоспело Рождество. «Днем, – писал отец Серафим, – пили чай в Царской часовне, дарили друг другу подарки. Мальчишкам – радость, а паломникам поучительно, они проникаются духом праздника.¹²⁹¹ В этом году у нас, пожалуй, самое счастливое Рождество. Оно – венец нашему самому трудному году».

Через две недели на Крещение впервые воду освящал свой монастырский батюшка, а потом совершали с ней долгие крестные ходы по лесу. Получив благодать священства, отцы, по выражению отца Спиридона, могли теперь и «воздух освящать».

Примерно через месяц произошло одно необычное «чисто случайное» событие. Мария и Соломония, хотя и решили служить Богу в Православии, не порывали связей с протестантской организацией, где их не отпускали, пока не найдется, кем заменить их в работе. Что ж, это разумно и справедливо, решили женщины. Однажды февральским вечером мимо монастыря проезжал некий молодой человек, и машина его увязла в снегу. Он попросил отцов помочь. Разговорились. Звали молодого человека Уолтер, он приехал в Калифорнию из Нью-Йорка и «случайно» оказался на горной дороге. Но самое удивительное то, что он ехал на замену Соломонии! Узнав всю историю, он изумился не меньше отцов. «Каков смысл этого странного “совпадения”?» – вопрошает в своей летописи отец Серафим.¹²⁹²

Не прошло и месяца, как Мария и Соломония освободились от своих обязанностей, и Барбара увезла их в монастырь. Здесь они начали проходить своеобразный курс православного мировоззрения, что заключалось прежде всего в прослушивании кассет с записью работы отца Серафима «Курс православного выживания». На тот момент они планировали весь Великий пост прожить в домике для гостей за пределами скита, а потом перебраться под крыло архиепископа Андрея, поближе к Ново-Дивеевской обители.

Впоследствии Мария и Соломония привезли в скит своих друзей-протестантов. «Нас посетили человек пятнадцать протестантов [из той группы, в которой раньше работали Мария и Соломония], – записал отец Серафим. – Среди них было несколько “старших”. Что бы это значило? У некоторых из них верные христианские понятия, и мне бы очень хотелось поделиться с ними полнотой христианства, передать им Православие, однако пока мы лишь бросаем в землю семена».¹²⁹³ Со временем пятеро из них перешли в Православие.

Великий пост в 1977 году принес монастырю новые испытания. У отцов прибавилось церковных забот, они служили литургию, приезжало больше паломников – на печатание книг и журнала времени, равно и сил, не оставалось. Долгие великопостные службы были тяжким испытанием для всех. Усугубляли жизнь и обильные снегопады. На машине на гору было уже не заехать, и приходилось пешком на руках переносить тяжелые шрифты в монастырь. Не мог поэтому заехать к ним и епископ Нектарий, чтобы увезти отца Серафима на рукоположение во священника. Решили, что лучше совершить его в монастыре после Пасхи.

Подошла Пасха. Отцы вместе с четырнадцатью паломниками, вкусив лишения Великого поста, радовались празднику вдвойне. Все причастились Святых Таин. По обычаю, пекли куличи и красили яйца. А поутру все пошли любоваться восходом – на Пасху даже солнце на восходе «играет» и радуется Воскресению Христову.

Перед рукоположением отец Серафим должен был исповедать грехи и личные недостатки, которые могли бы помешать ему стать священником. Что он и сделал в присутствии отца Германа.

– Я недостоин служить, – сказал он потом брату.

– Я много хуже тебя, – возразил отец Герман.

– Нет, хуже я, потому что поклонялся и молился языческим идолам, – сказал он с мукой во взоре и заплакал. Отца Германа поразило и тронуло столь глубокое покаяние в грехах, совершенных почти двадцать лет назад во время моления в буддийских храмах. Отец Серафим понял, как осквернял этим свою душу, отвергая живого Христа и поклоняясь мертвым безжизненным изваяниям, за которыми таилось бесовство. Память о вероотступничестве и о других грехах юности очень помогла и до сих помогала смирению отца Серафима. Он так и не почувствует себя «достойным» священства, а будет взирать на него как на святыню, подобную его вхождению в Церковь, на благодать Милосердного Бога, которую он, монах Серафим, не заслужил.

Вечером перед рукоположением отца Серафима приехал епископ Нектарий. Он хотел присутствовать на последней литургии, которую отцы совершат вместе как священник и диакон. После службы он побеседовал с отцами в Царской часовне. В это время из Хейфорка приехал лозоход – он должен был определить место для колодца. Отцы ждали его всю неделю. Оказалось, что он, бедняга, не мог отыскать монастырь! Отец Серафим рассудил: «Что ж, видно, на то воля Божия, чтоб этому человеку явиться при владыке Нектарии».¹²⁹⁴

Лозоход явился нежданно-негаданно, с двумя длинными металлическими антеннами он являл странное зрелище.

– Словно марсианин! – улыбнулся отец Герман.

– Кто это? – поинтересовался епископ Нектарий.

– Наш лозоход, – ответил отец Герман.

– Вот оно что! – владыка тоже улыбнулся и благословил искателя воды. Случись тому отыскать источник, и не придется отцам таскать воду за несколько миль от подножья горы. Епископ Нектарий вообще любил воду. С детства (еще в Оптиной) приохотился он к катанию на лодке и рыбной ловле. В утешение владыке отец Герман вырыл посреди монастырского двора ямищу, надеясь, наполнив ее водой, устроить маленький пруд, метров в пять шириной. «Спустите лодку, будет где поплавать!» – шутливо говорил отец Серафим епископу.

Он записал об этом дне: «Лозоход, очевидно, человек верующий, не шарлатан и не знахарь. Он понимает, что способность – от Бога. Перед обходом монастыря помолился. Владыка Нектарий и паломники удалились на молебен, а отец Серафим пошел вместе с водоискателем. С помощью двух щупов тот определял, где и глубоко ли под землей есть вода. Он быстро нашел подземный ключ (рыть надо было метров двадцать, зато воды было предостаточно). Потом отец Серафим указал на вырытую яму и попросил, нельзя ли найти источник воды поближе к ней. Лозоход нашел еще одно место – удобнее расположенное, чем первое, и сулящее еще больше воды. Потом обнаружил, где под землей сходятся два ключа (чуть выше по склону, за “библиотекой”), но место было явно труднодоступным. Еще с полчаса бродили они с отцом Серафимом по монастырю: и за кладбище, и за Линдисфарн. Нашли еще несколько подземных источников, но менее мощных и более глубоких, чем у вырытого “пруда”. Тем же часом отец Серафим по телефону договорился с умельцем по рытью колодцев и немедленно начал подготовку».¹²⁹⁵

Итак, с благодатью священства неожиданно пришла и благодать животворящей воды. На месте будущего колодца поставили алтарный престол, перед иконой Божией Матери «Живоносный Источник» читали и пели молитвы.

Подъехало еще несколько паломников, в том числе сестра отца Германа с семьей. В церкви отслужили всенощную. В проповеди отец Герман просил всех горячо помолиться по столь значительному поводу – о рукоположении отца Серафима.

А поутру 11/24 апреля 1977 года отец Серафим в присутствии сорока паломников был возведен в священнический сан. То было воскресенье жен-мироносиц, и трое из присутствующих справили именины: Мария, Соломония (Саломия) и Сусанна. Алексея Янга посвятили во чтеца. В тот день, наряду с женами-мироносицами, прославляли и праведного Никодима – покровителя журнала Алексея.

«В тот день, – вспоминал Алексей, – вся вершина горы и окрестности скита были укрыты прекрасным легким ковром из снега, как знак чистоты и Божией благодати. Перед самым началом службы я спросил отца Серафима, что он чувствует в связи с рукоположением, и он ответил тихо: “У меня на душе очень покойно”».¹²⁹⁶

Во время чтения часов перед началом Божественной литургии епископ Нектарий посвятил Алексея во чтеца. После этого по обычаю епископ открыл наугад книгу Посланий апостолов и передал для чтения Алексею. Алексей прочел отрывок, на который указал епископ Нектарий: Первый человек – из земли, перстный; второй человек – Господь с неба. Каков перстный, таковы и перстные; и каков небесный, таковы и небесные. И как мы носили образ перстного, будем носить и образ небесного (1Кор.15:47–49).

Отца Серафима рукополагали в иерейский сан во время Божественной литургии перед освящением Святых Даров. Он встал на колени, коснулся лбом угла престола и внимательно слушал положенные песнопения из уст отца Германа. Епископ же совершал рукоположение: возложил архиерейский омофор, руки свел над головой отца Серафима. Видно было, сколь он сосредоточен. Лицо покраснело, покрылось капельками пота. Отец Герман неотрывно смотрел на владыку. Внезапно их взгляды встретились. «Одного жажду, – прошептал праведный иерарх, – передать... передать – и умереть!» Все богоданные силы свои употребил он, чтобы передать апостольскую благодать и святость Оптиной.

Отец Герман взирал на него с благоговением: перед ним человек, желающий возрождения истинной духовности христианства. И на излете жизни передающий следующему поколению то, что некогда Христос дал Своим апостолам. И нет ничего важнее!

Епископ Нектарий был уже слаб, стар и болен, Он знал, что земной путь его близится к концу. И вот перед ним тот, на кого владыка возлагал большие надежды для будущего христианства, – отец Серафим. «Духовный голод», предсказанный его любимым соименным Оптинским старцем, уже свирепствует в мире. Оттого столь редок и неповторим человек, стоящий перед ним. Епископ Нектарий ощущал свое одиночество в исповедании истинного духа христианства. Земная жизнь давно превратилась для него в череду страданий и борьбы, переносимых из любви к Богу. Человек с кротким, мягким сердцем – и в то же время живой апостол Христов. И вот теперь неотмирное, невыразимое словами владычество его, укрытое от взоров мира сего под покровом тихой кротости, неисповедимо передалось дальше – то была сила Христова. И ничто не способно прервать живой апостольской преемственности до скончания времен.

В тот день после окончания службы и праздничной трапезы, когда большинство паломников разъехалось, произошло необыкновенное событие – возможно, действием Божией благодати, почившей на отце Серафиме в Таинстве священства. Барбара Маккарти спросила новопосвященного иеромонаха Серафима: «Почему Промыслом Божиим после посвящения во чтеца Алексея Янга епископ Нектарий открыл книгу Посланий апостолов в том месте, где говорилось о ношении образа небесного? Что значит этот отрывок для Алексея, как применим к нему?»

И тут неожиданно отец Серафим дал на вопрос Барбары ответ, совершенно для него не характерный: «Это значит, что придет день, и чтец Алексей станет монахом».

Прошло несколько недель. При встрече с Алексеем Барбара рассказала ему о словах отца Серафима. Алексей был поражен. Он счастливо женат, они с женой молодые, цветущие люди, и уж что-что, а намерения становиться монахом у него нет никакого. Он вскоре забыл предсказание отца Серафима, которое в то время казалось лишенным смысла. И только много лет спустя, после кончины отца Серафима и жены Алексея, он начал всерьез задумываться о принятии ангельского чина. Тогда-то и вспомнились ему слова отца Серафима. А в июле 2002 года он на самом деле принял постриг, и в дальнейшем монашество принесло ему много радости. «Удивительно, что отец Серафим провидел это столько лет назад», – говорит он теперь. По странному «стечению обстоятельств» в день его первых именин в монашестве¹²⁹⁷ на Божественной литургии среди прочих читался тот самый отрывок из Первого послания к Коринфянам, что почти за тридцать лет до того дал ему прочесть епископ Нектарий в день поставления его во чтецы и священнического рукоположения отца Серафима.