Вера – это принятие желаемого за действительное?

Недавно мне попался мем (картинка с надписью), который отражает довольно типичное для многих атеистов представление: «Религия говорит людям то, что они хотят слышать, а не то, что им нужно знать».

Иначе говоря, религия порождена принятием желаемого за действительное: люди хотят верить в какую-то систему убеждений, которая дает им утешение и надежду.

«Принятие желаемого за действительное» – это, например, ситуация, когда люди вкладываются в мошенническую пирамиду, полагая, что это их обогатит. Или женщина связывается с опасным психопатом, потому что верит, что уж её-то он полюбит и с ней будет обращаться хорошо, или люди, увлекшиеся шарлатанскими «методами лечения», игнорируют все опровержения. Или, скажем, азартный игрок, который вопреки всякому опыту и очевидности полагает, что на этот-то раз он точно выиграет.

Или, если брать пример именно из религиозной сферы, адепт культа предпочитает оправдывать всё более странное поведение своего гуру, чтобы не потерять ту веру, которая побудила его присоединиться к ашраму.

«Я страстно хочу, чтобы так было, значит, так и должно быть». Именно таким жалким самообманом атеисты считают веру.

Как сказал один известный атеист, «Вера – не что иное, как принятие желаемого за действительное, а это не доказывает ничего, кроме наличия желания. Однако многие религиозные люди почему-то считают, что их желания это и есть реальность».

Или, как Евгений Каменка подытоживает взгляды Людвига Фейербаха, «Религия – это мечта, фантастическая картина, которая выражает ситуацию человека и в то же время обеспечивает фантазийное удовлетворение желания человека преодолеть эту ситуацию. … В религии человек осознает свою беспомощность, свою зависимость и стремится преодолеть её, призывая на помощь воображение».

Люди хотят, чтобы их, растерянных и удрученных, утешили и наставили, объяснили, как устроен мир, и показали, что делать.

Пусть кто-нибудь авторитетно и уверенно расставит для них систему координат, внушит им надежды, определит успокаивающие ритуалы – и люди подхватят это с восторгом.

На эту потребность отзываются проповедники, которые получают благодарную аудиторию, готовую слушать их с раскрытым ртом и нести им свои десятины.

Атеисты на этом фоне видят себя людьми, которые предпочитают иметь дело с реальностью. Да, эта реальность мрачновата, как в карикатуре, где какие-то белые прибывают в африканскую деревню и возвещают: «Мы – миссионеры-атеисты, мы возвещаем вам, что вы будете страдать без всякого смысла и цели, а потом навсегда умрете». Но надо мужественно принять эту реальность – а потом попытаться её несколько улучшить.

Как писал Зигмунд Фрейд, «Что морочить ему голову обещанием какой-то латифундии на Луне, доходов с которой никому еще и никогда не приходилось видеть? Как честный малоземельный крестьянин на этой земле он будет знай обрабатывать свое поле, чтобы оно его кормило. Перестав ожидать чего-то от загробного существования и сосредоточив все высвободившиеся силы на земной жизни, он, пожалуй, добьется того, чтобы жизнь стала сносной для всех и культура никого уже больше не угнетала».

Члену культа может быть мучительно больно осознавать, что, например, инопланетяне, которых он с надеждой ожидал, так и не прилетят. Но чем раньше он примет эту реальность, тем лучше.

Так и с любой религией – чем раньше люди вырастут из детской склонности строить себе несбыточные надежды, тем лучше будет для всех.

Но верны ли эти доводы атеистов? Давайте рассмотрим это подробно.

Хотя атеисты часто говорят о «религии» в каком-то обобщенном смысле, не существует такой вещи, как «религия вообще». Существуют очень разные системы верований. То, что верно по отношению к одним, будет совершенно ошибочным по отношению к другим.

Там, где существует хотя бы относительная свобода вероисповедания и проповеди, быстро возникает рынок религий, которые состязаются друг с другом за потенциальных адептов.

И на этом фоне религия, которая охотно продает то, что люди покупают, конечно, возможна. Более того, она возникает – по закону спроса и предложения – просто неизбежно.

Еще Апостол Павел писал: «Будет время, когда здравого учения принимать не будут, но по своим прихотям будут избирать себе учителей, которые льстили бы слуху; и от истины отвратят слух и обратятся к басням» (2Тим.4:3,4).

В разных культурах рыночно успешные религии будет предлагать разное. В культурах, прославляющих решительность и воинскую доблесть, успехом будут пользоваться верования, сакрализирующие эти качества и предлагающие что-то вроде Вальхаллы в награду за подвиги.

В культурах, делающих упор на личную автономию, равенство, разнообразие и свободу выбора, невидимая рука рынка будет благоволить к религиям, хорошо согласующимся с этими ценностями.

Что мы и видим в наши дни на примере такого течения, как New Age.

Это принципиально адогматический набор верований, вернее даже конструктор, из которого каждый может собрать то, что придется ему по вкусу, соединяя элементы традиций, представлений и духовных практик, со стороны кажущихся совершенно несовместимыми.

Однако этот набор обладает некоторыми общими чертами.

Учителя New Age внушают своей пастве веру в то, что каждый адепт обладает божественностью и безграничными возможностями, избранностью и величием – но в то же время не предъявляют каких-то строгих требований к поведению, вполне следуя вольным нравам современного общества.

New Age подчеркнуто свободен от «негатива» присущего христианству. В этой религии нет греха, который бы нуждался в прощении, нет дьявола и ада, нет требования покаяния и исправления своей жизни.

Более того, это религия с очень богатым, доступным, и – по крайней мере, какое-то время – позитивным мистическим опытом. Люди, которые ей следовали, говорят о том, что её практики «работают» – в том смысле, что на какое-то время помогают человеку улучшить его эмоциональное и психологическое состояние. Правда, ненадолго. Человеку приходится уходить в эти практики всё глубже и глубже – но нельзя сказать, что они не дают эффекта. Дают, и быстрый.

Как-то я смотрел в Сети рассказ одной молодой женщины, которая была активной последовательницей New Age, считала себя инопланетянкой, посланной на Землю с тем, чтобы содействовать «духовной эволюции человечества».

Она даже регулярно общалась со своими «инопланетными родственниками». Потом она обратилась ко Христу, благополучно выписалась из инопланетян и поняла, что те, кто с ней общались, были совсем не инопланетянами.

Кроме того, New Age прекрасно коммерциализируется и вписывается в современную корпоративную культуру.

Существует масса практикующих «специалистов» и «консультантов», которые за соответствующую плату помогут вам решить ваши проблемы (с той точки зрения, как их видит New Age), и масса платных курсов, где таких «специалистов» готовят.

Во многих корпорациях, и на Западе, и у нас, проводятся «тренинги» и «семинары», опирающиеся на мировоззрение и техники New Age, которые предположительно должны улучшить способность людей к концентрации, сотрудничеству и вообще повысить производительность труда. Они входят в корпорации очень гладко, в то время как попытайся руководство проводить на рабочем месте христианские молебны для сотрудников, это вызвало бы бурю протестов и судебных исков.

New Age – пример религии, которая заточена под то, чтобы хорошо продаваться, причем в конкретной среде благополучных жителей западных стран. Но обладает ли христианство такими рыночными характеристиками?

Однако христианство – это вряд ли подходящая для рынка религия. Это отмечают даже многие либеральные богословы, которые призывают радикально переделать христианскую веру, чтобы сделать её «релевантной» и «понятной современному человеку». Оно содержит массу острых углов, которые не могут не царапать современное сознание.

Христианство говорит об исключительности своего Спасителя, следуя словам Евангелия: «Иисус сказал ему: Я есмь путь и истина и жизнь; никто не приходит к Отцу, как только через Меня» (Ин.14:6). В современной культуре это воспринимается как что-то «высокомерное» и даже «империалистическое». Считается проявлением грубой неуживчивости говорить о том, что ваша вера – истинна, а вера соседа – нет.

Христианство вместо того, чтобы обещать всем и каждому блаженное посмертие (жалко что ли?), говорит о том, что путь неверия и противления может окончиться в высшей степени ужасно. Это всегда вызывало резкую критику.

Христианство проповедует покаяние: люди должны осознать неправоту своих путей, ошибочность своих прежних представлений о мире, предосудительность многих своих поступков, испорченность своего сердца и обратиться ко Христу за прощением и помощью в исправлении жизни.

Людей обычно совсем не радует проповедь о том, что они неправы и должны покаяться. Говорить потенциальным потребителям, что они виновны и испорчены и нуждаются в прощении и исправлении – не очень хорошая маркетинговая стратегия.

Несомненно, что в христианстве много утешения; назвать его «оптимистичным» было бы сильным преуменьшением. Оно возвещает каждому верующему, что Бог, Творец мироздания, любит его лично и хочет привести его к жизни вечной и блаженной.

Но путь к этому утешению лежит через покаяние – осознание того, что ты, заблуждаясь и греша, был неправ и должен изменить свою жизнь.

Некоторые учения (то же New Age, но далеко не только) поощряют человеческую гордыню, в то время как христианство говорит о том, что мы – творения. Мы не бессмертны и не божественны сами по себе и существуем только по благости Бога.

Мы не обретаем вечную жизнь в себе или собою, но уповаем на Бога, на нашего Спасителя, Который умер за наши грехи и воскрес из мертвых.

Христианство противоречит нашей гордыне – глубоко укорененному стремлению к самонадеянности, самовозвышению и самодостаточности.

Именно поэтому оно вызывает противление. Христианство говорит людям то, что многие слышать категорически не хотят.

Когда люди выдумывают себе религию, они выдумывают что-нибудь другое.

Отношение активных атеистов (то есть тех, кто не просто не верит, а заполняет Сеть филиппиками против веры в Бога) – это не холодная констатация «Бога нет», а острая эмоциональная враждебность, которую часто, со стороны глядя, описывают словами «Бога нет, и я Его ненавижу». Это создает несколько ироничную ситуацию, когда люди постоянно выражают претензии к Тому, Кого, по их словам, не существует.

Атеисты любят сравнивать веру в Бога с верой в Деда Мороза. Но я не заметил, чтобы они питали к Деду Морозу какую-либо неприязнь, требовали отменить празднование Нового года или не выставлять изображений Деда Мороза и Снегурочки как глубоко оскорбляющих их разум. Напротив, они празднуют Новый год, как и все остальные.

Бог, против Которого они выступают, является в их сознании Кем-то несомненно более реальным, чем Дед Мороз, и их отношение к Нему окрашено довольно бурными эмоциями.

Популярнейший атеист Ричард Докинз пишет о Боге в выражениях, которые мы здесь не будем воспроизводить. Его соратник Кристофер Хитченс постоянно говорил о Боге как о «непобедимом космическом Тиране», а Царство Божие считет «небесной Северной Кореей». Например, в одном из своих выступлений он сказал:

«Это тоталитарная вера, это желание быть рабом, это желание существования неизменной, неуязвимой тиранической Власти, которая может обвинить вас в мысленном преступлении, пока вы спите, которая подвергает вас тотальному круглосуточному наблюдению, каждую минуту вашей жизни бодрствования и сна, а настоящее веселье начинается после вашей смерти, когда вы попадаете в небесную Северную Корею... Кто, кроме раба, хотел бы себе такой ужасной судьбы? Кто хотел бы, чтобы это было правдой?»

Успешный автор фэнтези (и воинствующий атеист) Филипп Пулман сочиняет целый роман «Чудесный нож», где протагонисты свергают и убивают Бога.

Острейший ужас и отвращение, который воинствующие атеисты выражают по отношению к Богу, преследующий их невыносимо кошмарный образ небесного тирана, который обладает бессмертием и абсолютной властью, – тема для отдельного важного разговора. (Коротко сказать, в ту злую карикатуру, которую рисуют атеисты, христиане не верят.) Но пока мы отметим чрезвычайно острый эмоциональный накал атеистической полемики.

В реальности мы не наблюдаем картины: экзальтированные верующие против холодно-рациональных атеистов. Можно даже заметить, что активные атеисты выглядят более экзальтированными – что, впрочем, может объясняться тем, что они больше на виду, а флегматичная часть атеистов либо просто занимается своими делами, либо, если и выступает против религии, не имеет такого публичного успеха. Внимание подписчиков, СМИ и издателей лучше привлекают «сила гнева, пламя страсти и уверенность в победе».

Так или иначе, у людей могут быть свои причины относиться к религии с глубокой неприязнью. Например, они глубоко преданы делу политической идеологии, не совместимой с христианством. Или оказались по разные стороны баррикад с преобладающей в их стране религиозной общиной. Или имеют свое видение светлого будущего (как, например, коммунисты или трансгуманисты), наступлению которого, по их убеждению, мешают церковники.

Бывают и личные причины. Читая рассказы о «деконверсии», то есть отпадении от веры, которые легко найти в англоязычном (а теперь уже и русском) интернете, можно заметить, что люди нередко описывают какую-то личную ситуацию, на которую уже потом накладывается проповедь «научных атеистов». Например (и это часто повторяется), молодой человек консервативной религиозной семьи поступает в вуз, сталкивается, с одной стороны, с атеистически настроенными профессорами и соучениками, с другой – с искушениями, характерными для здорового юноши (или девушки) этого возраста, и с большим облегчением узнает, что Бога-то, оказывается, нет, и можно невозбранно следовать своим желаниям. Я читал и священников, которые, оставив свою первую жену и вступив во второй брак, лишились своего служения – и тут у них открылись наконец глаза на мир, и они осознали до того скрытую от них истину научного атеизма.

Разумеется, у всех разные истории, и я никоим образом не хочу сказать, что отпадение от веры всегда вызвано такого рода личными обстоятельствами.

Однако мы можем отметить, что у людей может масса внерациональных причин: личных, психологических, социальных, политических, чтобы отказаться от веры в Бога и сделаться атеистами.

Существует масса ситуаций, когда людям гораздо удобнее считать, что Бога нет. Более того, сама мысль о том, что Бог, возможно, реален, повергает их в плохо скрываемую панику.

Так что, слушая подобные богоборческие филиппики, мы можем развернуть аргумент в сторону атеистов. Что если не мы принимаем желаемое за действительное, а они принимают нежелаемое за недействительное? Во всяком случае острое нежелание, чтобы Бог был, налицо.

Как писал К.С. Льюис в «Кружном Пути»,

«... учение о том, что мы принимаем желаемое за действительное. Им они тоже хотят и пользоваться, и не пользоваться.

– Как так «не пользоваться»?

– Разве они не твердят, что Хозяин – всего лишь наша мечта?

– Ну, это уж правда!

– Теперь подумай. Как по-твоему, и Сигизмунд, и Снобы, и даже лорд Блазн хотят, чтобы над ними был Хозяин?

Джон остановился и подумал. Сперва он пожал плечами, потом схватился за бока и хохотал до упаду. Когда он устал и замолчал, он представил себе, какой был бы вид у Глагли, Фалли и Болта, если бы пронесся слух, что Хозяин существует и едет к ним; и расхохотался так, что оковы упали с его рук. Рыцарь молча смотрел на него».

Итак, если бы аргумент о «принятии желаемого за действительное» работал, он бы работал в обе стороны – то есть в целом не имел бы смысла.

Но на что стоит обратить внимание: сам аргумент опирается на логическую ошибку, которая называется «апелляцией к обстоятельствам», «circumstantiae», когда тезис пытаются опровергнуть ссылками на обстоятельства говорящего.

Например, «вы считаете алкоголизм общенациональной проблемой, потому что вы сами – завязавший алкоголик».

Или «вы считаете такую-то теорию заслуживающей доверия, потому, что вы женаты на дочке ученого, который её выдвинул».

При этом утверждения такого рода могут быть истинны – и верно описывать субъективные причины, по которым человек принял ту или иную точку зрения. Но никак нельзя сказать, что они её опровергают.

Люди могут верить в истинные утверждения по иррациональным или ложным мотивам. Например, «здесь опасно купаться, потому что тут живет злой дух, который утягивает купальщиков на дно». Злого духа в этом месте нет, а есть водоворот – и поэтому купаться действительно опасно.

Люди могут верить в ложные утверждения по причинам совершенно рациональным. Расовая теория, например, во второй половине XIX в. и в первой ХХ в. считалась совершенно научной, полностью обоснованной фактами и логикой, важной частью всей научной картины мира, и такие прославленные биологи, как Томас Хаксли или Эрнст Геккель внесли немалый вклад в её развитие¹.

Иными словами, те причины, по которым люди верят во что-то, и истинность этого лежат в разных плоскостях.

Возможно, молодой человек действительно поддерживает теорию именно потому, что ученый, который её выдвинул, его тесть.

Что это говорит нам об истинности самой теории? Ничего.

Возможно, некий юноша отпал от веры, потому, что его невыносимо тяготила седьмая заповедь. Доказывает ли это ложность атеизма? Еще нет.

Возможно, этот пожилой человек уверовал, потому что понял, что приближается к смерти. Доказывает ли это ложность его веры? Тоже нет.

Чтобы обосновать истинность того или иного мировоззрения, нам понадобятся доводы, выходящие за рамки психологии.

Стоит заметить, однако, что между желанием верить в Бога и желанием Его отрицать нет симметрии.

Азартный игрок, который пытается обрести богатство за рулеткой, поступает невероятно глупо. Но он ищет чего-то вполне реального: достатка. Хотя это благо, разумеется, невозможно обрести азартной игрой.

Политический активист, который посвящает свою жизнь «единственно верной» идеологии, трагически ошибается. Но он хочет какого-то реального блага: справедливого общества, где человек человеку друг, товарищ и брат.

Бедная женщина, которая принимает самовлюбленного нарцисса за принца, трагически ошибается. Она принимает желаемое за действительное. Но желает она чего-то реального и подлинного, глубоко сообразного человеческой природе – любви и брака.

Адепт культа, который повинуется его лидеру, попал в страшную ловушку. Но он попал в неё в поисках чего-то подлинного и благого: смысла жизни, служения великой и благой цели.

Даже атеист, яростно восстающий против Бога, желает какого-то блага: свободы и достоинства, которым, по его мнению, угрожает вера.

То, что мы пытаемся обрести какие-то блага безнадежно ложными путями, говорит нам о ложности путей – а не о ложности самих благ.

Мы – существа, жаждущие смысла, любви, свободы и бессмертия. Такова наша природа.

И эти особенности нашей природы очень плохо вписываются в картину мира, где мы не более чем высоко эволюционировавшие приматы в мироздании, где «нет ни добра, ни зла, ни цели, ни замысла, ничего, кроме слепого, безжалостного безразличия».

То, что мы по своей природе желаем благой вечности – довод против атеизма, а не против веры.