Внутренняя клеть¹
Из забытых заветов Православия

«Умирись сам с собою и умирятся с тобою небо и земля. Потщись войти во внутреннюю свою клеть, и узришь клеть небесную; потому что та и другая – одно и то же, и входя в одну, видишь обе. Лествица оного царствия внутри тебя, сокровенна в душе твоей. В себе самом погрузись от греха, и найдешь там восхождения, по которым в состоянии будешь восходить»². Когда перечитываешь эту страничку из творений преподобного Исаака Сирина, то невольно поражаешься несоответствием ей как современного умонастроения, так и современного жизнепонимания. У святого Исаака Сирина все направлено от внешней оболочки душевной жизни к ее вечным глубоким корням. У нас же как в умонастроении, так и в практической жизни все даже подлинно глубокое и ценное разменивается на мелочную обыденщину окружающей действительности. Объятые жаром жизнестроительства, мы и самую жизнь думаем устроить, изменяя лишь ее внешние формы, ее внешнюю оболочку, и в то же время искренно верим и надеемся, что вместе с этим как-то перестроится ее внутренний уклад, многими столетиями слагавшийся. Пред нашим взором предносятся высокие идеалы общественного благоустройства, идеалы мировые, и в то же время мы не хотим хоть сколько-нибудь позаботиться об устроении своей духовной жизни. «Клеть небесную» хотим мы создать на земле, но не «потщимся» входить во «внутреннюю клеть» свою. Полнейший отрыв от прошлого духовного церковного опыта, полнейшее пренебрежение заветами Православия – вот что характерно для наших современников. И прежде всего это справедливо в отношении нашей интеллигенции, которая на протяжении целого столетия жила исключительно мечтами об общественном благоустройстве, вдохновлялась идеалами служения благу народному, но в то же время не проявляла в своей жизни личного подвига и снисходительно относилась к весьма крупным недочетам в своей жизни – например, в семье. Поразительно, что нигде, кажется, не сказался столь ощутительно и не отразился столь болезненно разрыв между старым и новым поколением, между «отцами и детьми», как в нашей русской интеллигентской среде. Ни одна литература не имеет такого множества типов и героев из этой области жизни, как литература русская. Что это – простая ли случайность или же признак определенной духовной болезни? Думается, что на этот вопрос не может быть двух ответов. Этот разрыв между старым и новым поколением, это взаимное непонимание русских «отцов и детей» всегда был признаком глубокой религиозной немочи. Это обратная сторона сознательного холодного равнодушия интеллигенции к прошлому церковному опыту, мучительного разрыва ее с церковным сознанием в умонастроении и с церковного жизнью в поведении, позорного бегства из «дома отчего» и скитания по странам чужим.

И вот теперь, когда так сильно сказался духовный раскол между интеллигенцией и народом, – что делать русской интеллигенции, как преодолеть то мучительное разочарование, к которому привела вся интеллигентская мысль и вера при столкновении с самою жизнью? Когда-то великий Достоевский говорил русскому интеллигенту: «Смирись, гордый человек, и прежде всего сломи свою гордость»³. Хотелось бы и теперь сказать: «Оставь свои скитания по странам чужим, русский интеллигент, вернись в церковь, в “дом отчий”, приобщись сокровищнице духовного опыта церковного и умудрись в своем общественном строительстве».

Но, скажут, неужели же нам учиться общественному строительству у людей духовного опыта церковного, у святых подвижников, которые ради «личного» спасения порвали всякую связь с обществом? Да, скажем мы, именно этот-то многовековой опыт церковный должен руководить нами в нашей общественной жизни в ее основном уклоне и направлении. И как это ни странно, мы должны и мирской жизни учиться у подвижников христианских, которые уходили от «мира». Та святыня Православия, которая на протяжении целых столетий была сокрыта от взоров мира и как драгоценное жемчужное зерно сияла и хранилась в душах немногих избранников Божиих, должна быть наконец явлена миру, должна возродить мир. И если есть какая-нибудь подлинная общественность, то это должна быть та религиозная общественность, которая скрыта была доселе в глубине многовекового церковного опыта Православия. И, как это опять ни странно, подлинными общественниками в нашем «мирском» смысле были подвижники Православия, отрекшиеся от «мира». Живя вдали от мира, в тиши своих келий, они тем не менее жили подлинной общественной жизнью, невидимыми нитями духовного общения находясь в связи со всем чистым и высоким, что есть в мире, и собирая вокруг себя духовное стадо. Достаточно указать на пример наших святых подвижников – Сергия Радонежского и Серафима Саровского. Живя в пустыне, воссоздавали они в себе и в окружающих пресветлый образ Божий, учили людей свергать с себя бремя греховное и тем самым воссоздавали вокруг себя новую жизнь. Историк русского народа Ключевский говорит, что трудами пустынножителя преподобного Сергия «воспиталось дружное братство, производившее... глубокое назидательное впечатление на мирян. ...Мир смотрел на чин жизни в монастыре преподобного Сергия, и то, что он видел, быт и обстановка пустынного братства научали его самым простым правилам, которыми крепко людское христианское общежитие»⁴. Нравственное влияние Сергиева пустынножительства, «западая в массы... вызывало брожение и незаметно изменяло направление умов, перестраивало весь нравственный строй души русского человека XIV века»⁵. Подвижник-пустынник становился руководителем, духовным воспитателем и возродителем общества, т.е. общественным деятелем в высшем и лучшем смысле этого слова. Религиозная общественность, в сфере которой жили великие подвижники Православия, и представляет собою тот остов, на котором строится всякая другая общественность и без которой она не может устоять, а непременно рушится. Именно это и есть та общественность, которая произрастает от выявления коренной основы человеческого духа, иначе сказать – образа Божия в человеке, к опознанию которой и приглашает своих духовных чад преподобный Исаак Сирин. Именно с этого и должно начинаться строительство нашей общественной жизни. Нашей интеллигенции, оторвавшейся от прошлого церковного опыта и поплатившейся за этот свой грех, следует познать его общественную правду, следует опытно пережить духовный подвиг перерождения человека антиобщественного, греховного в подлинно общественного – духовно-общественного. И лишь только в этом опытном переживании следует искать путей к нашему общему духовному возрождению и обновлению.