Часть 2. Дополнения к курсу лекций «Искусство речи». Лекции, семинары Крюковой Л.И⁵⁴.

Сегодня мы поговорим с вами об особенностях эпистолярного жанра, т.е. о том, как в наше время православные люди могут отвечать на письма, и вообще, какое место в деле проповеди занимает весточка, которую ждут часто с великим-великим нетерпением.

«Яко апостолов единонравнии и вселенныя учителие, Владыку всех молите мир вселенней даровати и душам нашим велию милость».

Эта молитва – тропарь трем святителям: Василию Великому, Григорию Богослову и Иоанну Златоустому, мастерам средневекового красноречия и поэтому в какой-то мере покровителям наших занятий. Обратите внимание: равноапостольными их не называют, т.е. апостолам они не равны, но тем не менее нравом, т.е. характером, всем своим душевным устроением они оказываются сравнимыми с ними. Даже в самом построении тропаря сходство: «Яко апостолов единонравнии», а тропарь святым первоверховным апостолам Петру и Павлу, помните, как начинается? – «Апостолов первопрестольницы». А дальше? А дальше совершенно те же слова: «...и вселенныя учителие, Владыку всех молите мир вселенней даровати и душам нашим велию милость». Т. е. и те, и другие в равной мере признаются учителями вселенной. Но о чем мы просим их прежде всего? Не о даровании нам учености, а о мире, как раньше сказали бы, во всем мире, о мире во всей вселенной и, что еще важнее, о помиловании наших душ, о великой милости к нам от Владыки и Царя всех, Господа нашего, в Троице споклоняемого.

Вспомним еще один тропарь: «Уст твоих якоже светлость огня возсиявши благодать, вселенную просвети: не сребролюбия мирови сокровища сниска высоту нам смиренномудрия показа. Но твоими словесы наказуя, отче Иоанне Златоусте, моли Слова Христа Бога спастися душам нашим». Вы узнали, конечно, тропарь святителю Иоанну Златоустому. Когда мы его слышим? (Ответ: в дни его памяти.) А еще? (Ответ: в благодарственных молитвах после причащения.) Да, после Причастия, приняв в себя Самого Христа, мы не только благодарим Бога и не только благодарим святителя как составителя Божественной Литургии, но как бы благославляемся им на то, чтобы и нам слово Божие нести людям. Чему учит этот тропарь прежде всего? Молить Бога Слова о спасении наших душ. Т. е. та задача спасения души, о которой говорилось на прошлой лекции, здесь лежит в основе всякого научения. И тогда от слова проповедника, как от слова Иоанна Златоустого, может воссиять благодать, которая усладит, а потому и научит, и просветит всю вселенную. Здесь же сказано и об огне, который должен гореть в сердце и устах проповедника, что соотносится с призывом к подвижничеству, с «movere», о котором также говорилось на прошлой лекции. Вот как много вложено в слова: «Уст твоих якоже светлость огня возсиявши благодать, вселенную просвети».

Чему еще учит нас этот тропарь? Важные слова о нравственных качествах проповедника: «не сребролюбия мирови сокровища сниска», – т.е. не искал он в миру сокровищ, не соблазнял паству свою сребролюбием, но «высоту нам смиренномудрия показа». Бывает, что человек денег-то как раз не ищет, но ему нужны внимание, слава, владение умами людей. Эта слава становится его главным сокровищем и целью, ради которой он совершенствует слово, стремится блистать красноречием. Но нет, у святителя огонь его уст дает возможность воссиять иному сокровищу: смирению нелицемерному, соединенному с мудростью нестяжателя и нетщеславного человека.

А вот еще одна молитва: «Во всю землю изыде вещание твое, яко приемшую слово твое, имже Боголепно научил еси, естество сущих уяснил еси, человеческия обычаи украсил еси, царское священие, отче преподобне, моли Христа Бога спастися душам нашим»1. А это что? (Ответ: тропарь.) Тропарь кому? (Молчание.) Ну, по логике, о ком теперь нам следует вспомнить, если мы начали говорить о трех святителях? (Ответ:о Григории Богослове.) Нет, это не Григорию Богослову тропарь, а, конечно же, Василию Великому. Этот тропарь тоже звучит в благодарственных молитвах после Святого Причащения, что также заставляет нас быть особенно внимательными на службе. Бывает, чтец читает, не задумываясь, как обычно, тропарь святителю Иоанну Златоустому, а батюшка выходит из алтаря и спрашивает: «А мы сегодня какую литургию служили? Неужели вы не заметили?» И тогда ошибка чтеца оборачивается ко благу для прихожан, т.к. иначе многие из них тоже могли бы и не заметить, что они участвовали в Литургии Василия Великого.

Давайте к этому тропарю тоже присмотримся повнимательнее. «Во всю землю изыде вещание твое». Знакомые слова, не правда ли? Когда мы их слышим? Да, да, в прокимне «Во всю землю изыде вещание их, и в концы вселенныя глаголы их». Этот прокимен звучит в апостольские праздники, причем и вечером, и утром. И еще в дни празднования памяти всех трех святителей. Причем, только на литургии. В день памяти самого Василия Великого чаще другой прокимен исполняется. А еще когда? В обычные, будние дни бывает? Когда? (Замешательство в аудитории.) По четвергам в будние дни. Сегодня на литургии звучал этот прокимен. Наверное, не случайно и наши с вами занятия по четвергам бывают.

Что значит «во всю землю изыде вещание их?» Это ведь не только устная проповедь. «И в концы вселенныя глаголы их» – это и их письма. Не случайно большую часть второй части Нового Завета составляют именно апостольские послания, что имеет прямое отношение к теме нашего сегодняшнего занятия. Послания св. апостолов – это эпистолярный жанр. И вот в тропаре Василию Великому такое же начало: «Во всю землю изыде вещание твое», потому что он оставил нам много проповедей, богословских трактатов и много писем. Как у Иоанна Златоустого и у Григория Богослова, так и у Василия Великого была обширная переписка с самыми разными людьми – и простецами, и мудрецами.

Но вернемся к тропарю: «Во всю землю изыде вещание твое, яко приемшую слово твое, имже Боголепно научил еси». Вспоминаем, о чем мы говорили на прошлой лекции. Каким должно быть слово проповедническое? Помните, «docere». Что это такое? (Ответ: учить.) Да, слово должно быть учительным. Видите, даже не зная римских традиций, но только внимательно слушая тропарь, замечаем это «боголепно научил еси». Значит, и нам надо учится учить, научать наших слушателей. Причем «боголепно» – значит так хорошо, так красиво, так благоговейно, что действительно достойно Бога, так именно, как о Боге учить подобает.

Дальше: «естество сущих уяснил еси». И это важно для нас. Естество, а иначе природу, сущность вещей, уяснил, открыл. Слово проповедническое должно вскрывать суть, прояснять ее, делать понятной, очевидной. Готовясь вещать, мы должны учиться добираться до самой глубины. В прошлый раз говорилось о том, что слово должно быть насущным для слушателя, необходимым, важным, отвечающим на все его самые сокровенные вопросы. А здесь как бы другая грань того же самого. Потому что только тогда и можно достать до сердца слушателя, сказать нечто существенное для него, когда мы не скользим по поверхности, но стремимся проникнуть в суть явлений. Учитываем, записываем все это, складываем как в копилку эти крупицы святоотеческой мудрости, важные для нас. Что должно быть в проповедническом слове? Вот оно: оно должно быть учительным, оно должно открывать нам суть явлений, до которой самостоятельно иногда бывает очень трудно докопаться. Если слово не помогает понять суть, то зачем оно?

Продолжаем: «человеческия обычаи украсил еси». А это с чем соотносится? Переворачиваем странички, заглядываем в материал предыдущей лекции. (Студенты говорят: «delectare» – «слово должно услаждать».) Да, слово должно быть прекрасным, достойным Бога, т.е. боголепным, как мы уже видели. Но здесь тоже есть разница смысловых оттенков. Одно дело – учить о Боге достойно Бога, т.е. хорошо, правильно, совершенно говорить о Боге, услаждая чистотой и красотой слова нашего слушателя. А другое дело, говорить так, что и человеческие обычаи удается украсить, изменить, поднять на более высокий уровень, сделать их тоже прекрасными и достойными Бога. Это уже соотносится с обращением не только к сердцу, но и к воле человека, т.е. с «movere» – призывом к истинному совершенствованию человеческих обычаев.

Тропарь заканчивается такими же словами, как и тропарь святителю Иоанну Златоустому. Самое главное: «моли Христа Бога спастися душам нашим». Т. е. важно стремиться охватить словом как можно больше народу и проникнуть, точнее, помочь Божьему слову проникнуть во все концы вселенной. Важно, чтобы слово было боголепным и способствовало украшению человеческих обычаев; важна и учительная его сторона, и особенно направленность на постижение сути, но в центре всего этого должно быть спасение души и проповедующего, и слушателей. В этом, если хотите, как раз и спрятана суть всего изучаемого нами. Потому что если какое-то из перечисленных свойств слова станет для проповедника самодовлеющим и заставит забыть о спасении души, то оно сразу потеряет смысл, сразу станет ненужным, несущественным.

Вслушаемся теперь и в тропарь третьему святителю: «Пастырская свирель богословия твоего риторов победи трубы, якоже глубины духа изыскавшу, и доброты вещания приложишася тебе. Но моли Христа Бога, отче Григорие, спастися душам нашим». И здесь, как видим, каждое слово имеет прямое отношение к нашему предмету. «Пастырская свирель богословия твоего», – пастырь, подобно пастуху, играя на своей замечательной свирели, свирели богословия, ведет за собой словесных овец. С чем это соотносится из предыдущего нашего занятия? Здесь прямая связь с тем же «movere», тем более что среди значений этого слова есть и «играть, бряцать» на каком-то музыкальном инструменте. Слово истины вызывает, влечет за собой. Слово у богослова такое, что ты не можешь за ним не идти и, как овца, послушно начинаешь двигаться за пастырем по пути духовного восхождения. И больше того сказано: «риторов победи трубы» – т.е. тех самых риторов, у которых мы с вами в прошлый раз учились, которые умели громогласно призывать народ и подвигать его на большие дела; этих самых античных риторов побеждает мягкое, тихое, нежное звучание пастырской свирели богословия святителя.

Важно здесь для нас с вами и само это противопоставление, противостояние античной традиции и восточной святоотеческой традиции, идущей от апостолов, потому что и вообще средневековое искусство слова, красноречие византийское, и, в частности, эпистолярный жанр, т.е. искусство писать письма складывались на основе и противоборства, и соединения этих двух традиций. Как могла пастырская свирель победить оглушительные трубы ритора? Потому и победила, что святитель Григорий Богослов, как и оба других святителя, был широко образованным человеком, и он хорошо знал эту античную традицию; может быть, в годы учения даже и упражнялся в искусстве ведения риторической беседы. А как иначе? Противника можно обезоружить, если ты относишься к нему серьезно, учитываешь традицию, в которой он воспитан, и хорошо изучил все его сильные и слабые стороны. Но еще важнее то, конечно, что победа достигается силою Божиею, потому что святителю дана власть от Бога, и он тоже учил как власть имеющий.

С этим связаны и следующие слова тропаря: «якоже глубины духа изыскавшу». Только что мы говорили о Василии Великом, что он «естество сущих уяснил еси», т.е. он учит именно в суть всматриваться. А здесь еще больше – указание на изыскание, исследование, изучение глубин духа. Не просто сути надо искать, но достигать глубины духовной. Вот тогда-то, на самом деле, и открывается подлинная суть явлений, если они в Боге постигаются. Тогда выявление этой сути действительно приближает к спасению души, молитвенное прошение о котором завершает и этот тропарь.

И, наконец, речь о доброте приложившейся, т.е. данной ему Богом и удержанной, сохраненной, ставшей неотъемлемым его свойством. «Доброта» на церковно-славянском языке – это очень многозначное слово. Оно обозначает и привлекательную наружность, т.е. внешнюю красоту слова, его изящество, блеск, великолепие, украшенность, что, как мы знаем, опять же соотносится с «delectare». Слово «доброта» указывает и на ценность, достоинство, важность, превосходство, величие, даже на ту особую славу, какую может стяжать пастырское слово, что, очевидно, опять напоминает о его притягательности и власти, Богом ему данной. Это слово предполагает и собственно доброту как обладание не только внешним, но и внутренним совершенством, а значит, и милосердием, которое одно может приблизить к Царствию Небесному и подлинно «docere» – научить пути ко спасению. Наконец, синонимом доброты является слово «благодать», которое, как знаем, во всей полноте свойственно только Богу единому, а истинного богослова, как и богослова Григория, вводит в сонм чад Божиих и святых Его. А все это вместе, как видим, еще раз дает нам новые оттенки для постижения нашего предмета – искусства речи, которое можно назвать и добротой речи, нанося последний мазок в картине осмысления тропаря святителю Григорию, ибо одним из значений слова «доброта» является и значение «искусство».

А теперь давайте прочитаем и разберем одно из писем самого святителя Григория Богослова, где речь уже пойдет не об искусстве слова вообще, а именно об эпистолярном жанре, до изучения которого мы, наконец, с Божьей помощью добрались. Письмо адресовано некоему Никовулу, ничем особенным, кроме этого письма, в истории не прославившемуся. А название его как раз имеет прямое отношение к теме сегодняшнего нашего урока: О том, как писать письма. В собрании творений святителя Григория это том второй: Письма, с. 426, письмо 19.

Из пишущих письма (ты и об этом меня спрашиваешь) одни пишут длиннее надлежащего, а другие слишком коротко; но и те и другие погрешают в мере, подобно стреляющим в цель, из которых одни не докидывают стрелы до цели, а другие перекидывают ее за цель, в обоих же случаях равно не попадают в цель, хотя ошибка происходит от противоположных причин.

Итак, еще одно важное учительное для нас слово – это мера. Мера, которая должна соблюдаться при написании письма. Как же определить ее?

Мерою для письма служит необходимость. Не надобно писать длинного письма, когда предметов не много; не надобно и сокращать его, когда предметов много.

Иногда мне говорят: «Зачем писать такие длинные письма?» А как не писать, если человеку часто важен не столько ответ на вопрос, сколько внимание к нему. Часто не сам ответ убеждает, но именно внимание, время, затраченное на написание письма, то тепло, какое в него вложено. Бывает и иначе, когда человек ждет краткого ответа по сути дела. А отвечающему хочется показать себя, свою осведомленность, начитанность. Письмо тогда получается длинным, а до существа заданного вопроса так добраться и не удается, и адресату становиться скучно и тоскливо от такой переписки. Поэтому одним из показателей соблюдения меры является, прежде всего, понимание вопроса и четкость содержательного ответа на него.

Можно сказать, что мера напрямую связана именно с пониманием сути. А способность постигать суть, как следует из предыдущего нашего разбора тропарей, зависит от глубины духовной жизни отвечающего на письмо. А как ее измерить? Бог весть. Конечно, надо все время памятовать о спасении души адресата и своей собственной, а для этого каяться, причащаться и, безусловно, молиться. Молитва и рассуждение помогут соблюсти меру. А как это конкретно получается, мы поговорим в следующий раз и будем учиться этому практически в течение всего учебного года, отвечая на письма, которые приходят к нам в храм и на радиостанцию «Радонеж». А пока завершим это рассуждение о мере чисто техническим советом Григория Богослова: Чтобы соблюсти меру, необходимо избегать несоразмерности в том и другом.

Следующий важный для нас совет святителя касается ясности: … а в рассуждении ясности известно то, что надобно, сколько можно, избегать слога книжного, а более приближаться к слогу разговорному. Здесь особенность именно эпистолярного жанра. В докладе «слог книжный», вообще говоря, допустим, хотя это и не очень хорошо. В статье слог книжный допустим, а вот письмо должно приближаться к слогу разговорному. Короче же сказать, то письмо совершенно и прекрасно, которое может угодить и неученому и ученому, – первому тем, что приспособлено к понятиям простонародным, а другому тем, что выше простонародного. Если ты письмо пишешь слишком сложно, то человек неученый тебя вообще воспринимать не будет. А если написал слишком по-простонародному, то человек ученый будет на тебя смотреть как бы свысока, ему будет казаться, что ты его учить не можешь. Таким образом, и здесь нужна своя мера: с одной стороны, близко к простонародному, а с другой – немного выше его. Потому что одинаково не занимательны – и разгаданная загадка, и письмо, требующее толкования. Если мы в лоб пишем, не загадывая никакой загадки, не пытаясь осторожно, может быть, даже иносказательно выразиться, а с размаху рубим, что думаем; безапелляционно выдаем прямым текстом свое мнение – то это не занимательно. Человек сразу будет сопротивляться такому давлению на него, такой «разгаданной загадке», такой неделикатности, бестактности. Но если мы напишем слишком сложно, со множеством всяких намеков, то это тоже не годится. Это еще поискать надо будет человека, который станет разгадывать ваши загадки. Т.е. и здесь тоже должна быть мера и в том, и в другом: с одной стороны, непрямое высказывание, а с другой стороны, не слишком запутанное, так, чтобы догадаться все-таки человек мог.

Если мера, касающаяся соразмерности писем, зависящей от глубины проникновения в суть явлений и глубины духовной жизни человека, соотносится с задачей «docere» и спасения души человека, то мера, касающаяся ясности, связана с привлекательностью письма, его способностью затронуть адресата, и, следовательно, соотносится с задачей «movere». Тому, кто имеет власть над своими грехами, Бог даст и другого человека увлечь своим тонко продуманным и в меру определительным словом. Ну а дальше, естественно, и святитель Григорий Богослов подводит нас к решению третьей задачи, а именно «delectare» – приятности, усладительности речи при написании писем.

Третья принадлежность писем – приятность. А сие соблюдем, если будем писать не вовсе сухо и жестко, не без украшений, не без искусства и, как говорится, не до чиста обстрижено, т.е. когда письмо не лишено мыслей, пословиц, изречений, также острот и замысловатых выражений; потому что всем этим сообщается речи усладительность. Вот вам, пожалуйста, набор средств, помогающих сделать речь усладительной, кстати, не только в письмах. Пословицы, изречения из Священного Писания, остроты и шутки, замысловатые выражения, в качестве которых могут использоваться стихи, цитаты из литературных произведений, строчки из песен, может быть, даже что-нибудь из студенческого фольклора или из приходского юмора: «Рыба, рыба, рыба-кит, он загадки говорит».

Однако же и сих прикрас, – продолжает святитель, – не должно употреблять до излишества. Без них письмо грубо, а при излишестве оных – надуто. Ими надобно пользоваться в такой же мере, в какой – красными нитями в тканях. Запомним этот образ. Он и в газетах прошлых лет часто использовался: Через все его выступление красной нитью проходила мысль... о... необходимости перестройки.... Да. Красные нити, вплетенные в рисунок ковра какого-нибудь таджикского, придают ему нарядность и, действительно, веселят, радуют, услаждают взор. Но если их много, то ковер становиться кричащим, вызывающим, в нем появляется что-то вульгарное, как в женщине в красном брючном костюме. Допускаем иносказания, но не в большом числе, и притом взятые не с позорных предметов. Действительно, очень осторожно надо обращаться с иносказаниями, чтобы за слишком яркими, запоминающимися образами не потерялось главное; чтобы образы, взятые с позорных предметов, не увлекли наше воображение, не запечатали наше сознание грязью и вожделениями мира сего.

А противоположения, соответственность речений и равномерность членов речи предоставляем софистам. Т.е. в письме совершенно ни к чему специально добиваться особого построения фраз, подчеркнутой изысканности в выражениях, употреблять сложные фигуры речи. Это может быть хорошо для публичных выступлений, для устной речи, и проповедник, во всяком случае, не согрешает, если будет их сознательно использовать. В письме же такое будет лишнее, т.к. это камерный жанр. А мы всю эту фигурность, все это сложное выстраивание речи специальным образом оставим софистам. Но дальше, смотрите, какое ценное для нас замечание: Если же где и употребим (такие специальные риторические фигуры, по-нашему говоря, технические приемы), то будем сие делать, как бы играя, но не выисканно. Как бы играя, легко, «не выискано», не искусственно. Мы не будем в письме специально подсчитывать, сколько глаголов мы употребили, сколько прилагательных, сколько наречий, и в каком порядке они выстроены. Мы должны все это знать, должны уметь пользоваться лексическими средствами, но знание сие должно быть внутри нас. А содержание письма должно выливаться, как бы играя, из самого сердца. Так же, как хороший художник, зная, как должно строить перспективу, зная, какое соотношение должно быть между деталями, тем не менее, не занимается в процессе творчества всеми этими измерениями, но пишет картину по вдохновению, как сердце подскажет. А потом, если измерить, то все окажется правильно соразмерено. Как в рублевской Троице, если начать измерять, то увидишь, что там все математически точно до миллиметрика вымерено. Но очевидно, что если бы преподобный Андрей занимался отмериванием деталей с помощью циркуля и линейки, то он бы не смог создать столь целостный и совершенный образ. Он создал его, потому что все каноны знал очень хорошо, они были сердцем его усвоены, а сердце молилось, и поэтому Господь Сам водил его рукой, располагая все детали мерой и числом и одновременно не давая ни на минуту забыть о всем полотне в целом.

А концом слова будет, что слышал я от одного краснослова об орле. Видите, самим письмом своим святитель Григорий тоже показывает, как надобно писать письма. Все письмо было полно наставлений, общих рекомендаций, т.е. давался ответ на вопросы по существу дела. А в конце письма он приводит что-то вроде притчи, которая украшает и его письмо. Когда птицы спорили о царской власти и другие явились в разных убранствах, тогда в орле всего прекраснее было то, что он и не думал быть красивым. То же самое должно всего более наблюдать в письмах, т.е. чтобы письмо не имело излишних украшений и всего более подходило к естественности. Видите, как интересно. Об услаждении, об особой заботе о приятности речи два раза сказал, а затем как бы снял эту мысль, ибо если ты специально будешь думать об этой красивости, то ничего у тебя не выйдет. Делай это, как бы играя, делай это легко, делай это свободно и оставляй свободу тому, кто будет читать твое письмо. Самое главное, чтобы всё в твоем послании было естественно.

Вот что о письмах посылаю тебе в письме! Может быть, взялся я не за свое дело, потому что занимаюсь важнейшим. Прочее дополнишь сам собственным своим трудолюбием, как человек понятливый, а также научат сему люди опытные в этом деле. Т.е. и всего сказанного недостаточно для написания писем, если мы сами не будем трудиться, если мы сами не будем искать опытности в этом деле. Все равно самое главное получаем мы из собственного опыта.

Теперь, памятуя об условности всяких схем и таблиц, попробуем все то, что было сказано выше, свести в одну табличку, которая нам поможет еще раз повторить самое существенное, прояснит связи между затронутыми темами и облегчит запоминание пройденного материала. Поскольку в данный момент мы не письмо пишем, то можно позволить себе уподобиться софистам и обратить внимание на те соответствия и ту симметрию, какие естественным образом присутствовали во всем сказанном.

Душа человека, согласно святоотеческой традиции, проявляется в трех видах действий: мыслях, желаниях и чувствах. Источником каждого из этих действий являются, соответственно, ум, воля и сердце. Это мы зафиксируем с вами в первом столбце нашей таблички. Об этом устроении человеческой души хорошо знали античные риторы, и поэтому, готовясь к своим выступлениям, они ставили перед собой триединую задачу: «docere, movere, delectare». Запишем во второй столбец. Чтобы не запутаться, дадим здесь и наборы значений этих латинских глаголов.

Дальше. Господь наш Иисус Христос как Бог не имел нужды в каком-либо предварительном выделении задач своей проповеди, но мы можем видеть, как Его ведение о трисоставности человеческой души воплощалось в Его действиях и словах. И поэтому, внимательно вчитываясь в свидетельства евангелистов, мы можем отметить для себя, что Он учил Царствию Небесному, что целью Его проповеди было спасение душ тех, кто Его слушал, и наших тоже. Мы помним, что Он учил как власть имеющий, а не как книжники и фарисеи, потому что действительно имел эту власть от Отца и Сам был безгрешен. Мы запомнили, наконец, из предыдущей лекции, что народ слушал Его с услаждением. И из всего этого можем заключить, что и в Его проповеди естественным образом реализовывалась триединая задача древних в ее облагороженном и возвышенном виде, являя нам полноту совершенства настолько, насколько мы способны ее воспринять нашим падшим человеческим разумением. Рискуя навлечь на себя нарекания за излишний схематизм и чрезмерное упрощение, все же зафиксируем это в третьем столбике нашей таблицы.

Сегодня мы с вами разобрали очень маленькие кусочки из Священного Предания Церкви, воплотившиеся в тропарях трем угодникам Божиим, трем святителям – Василию Великому, Григорию Богослову и Иоанну Златоустому, и из этого попытались сделать выводы о том, каким должно быть слово истинного проповедника Христова. Получилось более пространно и, наверное, более спорно. Это изыскание менее авторитетно, в нем больше самодеятельности. Но все же и его результатам в еще более огрубленном виде отведем место в нашей схеме. Это четвертый столбец.

Наконец, в пятом столбце мы кратко сформулируем ту триединую задачу, какую поставил перед нами святитель Григорий, указав на необходимость соблюдения меры при написании писем: меры в объеме письма, меры в ясности изложения и меры в использовании украшений эпистолографии. О горизонтальных связях, т.е. о том, что получилось в каждой строчке таблицы, каждый пусть поразмыслит самостоятельно.

Итак, мы провели некоторое теоретическое исследование, касающееся целей и задач проповеди в рамках эпистолярного жанра, и сопоставили ее с устной проповедью. В следующей лекции мы поговорим об основных принципах написания писем, выработанных византийской эпистолографией к Х в., и о конкретном опыте переписки. Мы также постараемся показать, как именно описанные теоретические положения воплощаются в работе над письмами; как, двигаясь чуть ли не на ощупь, методом проб и ошибок, можно учиться соблюдению меры в этом деле в поисках царского пути, если только Бог даст.

Выше, говоря об эпистолярном жанре, мы упустили одну важную вещь: не объяснили, откуда пошло такое название. Epistole по-гречески – это и есть письмо. Отсюда жанр письма и получил название эпистолярного.

Теперь, прежде чем говорить собственно об особенностях написания писем, я очень кратко расскажу вам о принятой в исторической науке периодизации жанра письма. Это не столь важно для нашей практической работы, но может иметь значение хотя бы для того, чтобы вы лучше ориентировались в том, как этот жанр развивался. И когда вы будете изучать историю Церкви и историю Средних веков, вы этот материал в какой-то мере вспомните и он обогатит ваше общее знание.

Жанр письма возникает в византийской литературе именно как литературный жанр в результате взаимодействия двух традиций. Когда мы разбирали тропарь святителю Григорию, мы касались этого взаимодействия. Напомню эти слова: «Пастырская свирель богословия твоего риторов победи трубы, якоже глубины духа изыскавшу, и доброты вещания приложишася тебе». Это можно отнести и вообще к взаимодействию античной и ближневосточной литературных традиций, т. к. громогласные трубы риторов постепенно побеждаются пастырскими свирелями восточных богословов, продолжающих традиции апостольских посланий. Но, побеждая, ближневосточная традиция впитывает в себя все самое лучшее, самое ценное из античности.

Процесс развития жанра заключался в изменении соотношения информационной стороны письма и художественных приемов эпистолографии.

IV–V вв. – ранневизантийский период истории жанра⁵⁵. А если помните, три святителя, о которых мы говорили в прошлый раз, жили в IV веке. Для содержания писем в это время характерна большая значимость тематики, для формы – тесная связь с античными традициями. Содержание, суть излагаемого – на первом месте, а следование античной традиции заставляет добиваться совершенства формы при достаточно заметной лаконичности посланий. Пример такого послания как раз и был в центре нашего с вами внимания на прошлом занятии.

VI–IX вв. – переход от ранневизантийского к средневизантийскому периоду. Причем для VI–VII вв. характерно то, что письма этого времени представляют собой скорее философские трактаты, а в VII–IX вв. происходит оживление эпистолярного жанра в связи с иконоборчеством. Обрядовая сторона касается всех, никто не остается равнодушным, письма по этому поводу получают большое значение, широко распространяются, публикуются и сохраняются; поэтому и до нашего времени дошло много писем той поры.

X–XIV вв. – средневизантийский период.

Происходит существенная творческая переработка античного наследия, особенно в частностях. Форма начинает превалировать над содержанием. Усложняется придворный церемониал, благодаря чему усиливается увлечение панегириками императорам и их приближенным. В результате чего письма становятся менее содержательными с событийной точки зрения, более абстрактными и обобщенными. В них преобладают идеи неопределенности временного и земного пространства, что достигается:

– посредством стандартных штампов образной системы (клише);

– нарочитым использованием редких географических названий;

– употреблением обобщенных названий народов вместо конкретных.

Впрочем, сохраняются и чисто деловые письма.

Именно в X в. формируются основные принципы составления писем, выработанные византийской словесностью, о которых мы поговорим подробнее ниже.

XIV–XV вв. – последний период византийской эпистолографии.

Вследствие исторических событий (наступления турок) и идеологических причин (расширения контактов с Западом) письма получают большое политико-философское содержание, и лучшие античные традиции возрождаются теперь на этой новой основе.

Ни у античных авторов, ни в ранневизантийский период никакие особые принципы написания писем не формулировались. Письма писали, но никто не анализировал, как именно. И даже то письмо святителя Григория, которое мы разбирали в прошлый раз, – это единичный случай, в котором, как мы помним, дан некоторый обобщенный подход к написанию писем, обращающий внимание на необходимость соблюдения меры (в длине письма, в ясности изложения, в окрашенности речи). А в X веке вырабатываются уже принципы написания писем, некоторые законы, которые становятся всеохватывающими. Если святители учитывали эти законы интуитивно, заимствуя красоту и соразмерность речи у античных риторов, а более опираясь на апостольские послания и доверяясь водительству благодати Божией, то к X в. эти правила осознаются и формируются и так же входят в христианское наследие, как и творчество отцов Церкви. Теперь с ними вынужден считаться всякий человек, на какую бы тему он ни писал.

Что же это за принципы, которые должны были получать отражение в каждом письме?

1. Письмо должно соответствовать расположению, настроению не автора, а адресата.

Вспомним первую строчку нашей таблицы, вспомним, что говорили об этом, размышляя о слове Господа нашего Иисуса Христа, которое всегда было насущно именно для тех слушателей, какие были тогда перед ним. Шла у нас речь, если помните, и о том, что каждый проповедник должен всегда ставить перед собой вопрос о том, чего ждет от него та аудитория, с какой он собрался беседовать. А здесь задача легче. Только об одном человеке, о его интересах, запросах, настроении надо нам думать, приступая к письму. Если мы не отвечаем на его прямые вопросы и не угадываем его явные, а иногда и тайные желания, то письмо наше цели не достигнет. Есть здесь еще одна важная закономерность, опытом дознанная. Если сумеешь сказать что-то очень важное и существенное для одной души, то оно может оказаться потом полезным и для других. Поэтому-то и для нас с вами будет очень полезно начинать наши практические опыты проповедования с ответов на письма отдельным конкретным адресатам.

2. Homilia-формула: письмо должно представлять собой некую замену устного общения и создавать иллюзию такого общения.

Знаете, что такое «гомилия»? Это греческое слово буквально переводится как «беседа». Причем слово «беседа» включает в себя два смысла. В первом смысле эта беседа понимается как проповедь, выступление. И именно этот смысл, пожалуй, в первую очередь присутствует и в нашем предмете. Раньше у нас на первом курсе преподавалось «Искусство речи» как подготовительный этап, а на третьем – «Гомилетика», или «Искусство проповеди». Название предмета «Гомилетика», как мы видим, и происходит от этого слова «гомилия» – «беседа» в смысле «проповедь».

Есть еще и второй смысл у слова «гомилия» – это «диалог», «разговор», «общение с людьми». И это уже имеет прямое отношение к письму. Но и не только к нему. Почему у нас в храме занятия, которые проводятся по воскресеньям и средам, называются именно беседами? Потому что в первой их части о. Артемий рассказывает что-то, проповедует, т.е. идет беседа в первом смысле, а во второй их части он отвечает на вопросы христиан. Наши прихожане пишут записочки, батюшка на них отвечает. Таким образом, во второй части этих встреч происходит именно диалог или беседа во втором смысле. И такой же диалог, такая же беседа должна происходить между адресатом и тем, кто пишет ему письмо. Вернее, письмо служит заменой прямого общения и должно создавать иллюзию такого общения. Это и есть гомилия-формула.

3. Parousia-формула. Письмо должно создавать иллюзию присутствия.

Слово «парусия» буквально и означает «присутствие». Иллюзия общения и иллюзия присутствия, безусловно, вещи сходные. По смыслу их можно обе отнести ко второй строчке нашей таблицы, т.к. именно такое общение может взволновать, задеть, заставить задуматься, а может быть, и измениться. В чем же разница? В том, наверное, что «беседа» – это более общее понятие. Не случайно в нем содержится два смысловых оттенка: проповеди и диалога. Проповедь может быть и записана, диалог тоже может быть опубликован. Известно, что в таких диалогах-интервью нередко совершенно стирается личность собеседников, особенно корреспондента. Не секрет, что часто такие интервью полностью конструирует тот человек, к которому обращается журналист, а дело последнего – аккуратно записать, расшифровать, отредактировать и потом еще в кассе деньги получить за выполненную работу, за безразличие к существу беседы, за чисто прагматическое отношение к материалу, за отсутствие своего присутствия. И если в интервью, даже в устном, такая в прямом смысле иллюзия общения не только возможна, но даже поощряется эфироманами, то в письме ничто подобное недопустимо. В письме общаются две личности. И если, выводя строчки письма, ты не всматриваешься в душу адресата и не вкладываешь в каждое слово своей души, то ты парусия-формулу не выполняешь.

Вот вам пример такой парусии. Недавно я получила письмо от одного заключенного. Он пишет, что давно не перечитывал моих писем, т.к. в сердце было что-то вроде обиды или огорчения оттого, что я долго не отвечаю ему. Но вот взял в руки письмо, полученное год назад, и был поражен: «Оно как будто вчера написано; оно отвечает на все мои сегодняшние вопросы; я понял, почему Вы мне так долго не пишете: в этом письме уже все содержится». И впечатление от письма такое, по его словам, как и год назад, только гораздо сильнее: «Как будто непосредственно поговорил и получил и назидание, и вразумление, и утешение». Вот что значит иллюзия присутствия.

Интересно заметить еще, что это греческое слово переводится еще и как «прибытие, приход, пришествие». И у евангелиста Матфея в словах: как молния исходит от востока и видна бывает до запада, так будет пришествие Сына Человеческого (Мф. 24, 27) – на греческом языке тоже стоит «parousia». Поэтому слово, присланное в письме, должно быть тоже как огонь, как молния, поражающая в самое сердце. От этого слова у нашего адресата должно оставаться ощущение прихода к нему, посещения его Самим Господом. Вот как в широком смысле следует нам, в конечном счете, понимать эту парусия-формулу.

4. Формула philophronesis: письмо должно выражать дружеское расположение. Если в твоем сердце зло, обида или раздражение против адресата, то не спеши писать ему. Если ты сказал обидное, колкое слово и увидел, как оно поранило человека, то часто это можно успеть загладить, тут же попросив прощения или даже взглядом выразив свое сожаление о допущенной грубости или неловкости. А если ты отправил такую змею в конверте, то человек может и вообще не ответить от огорчения. А если и ответит, то сколько времени пройдет, пока до тебя дойдет эта его реакция и ты спохватишься, напишешь ему что-то утешительное? Да еще пока это утешение дойдет до него, сколько времени душа будет испытывать боль, разочарование, уныние, может быть, даже отчаяние? И ведь чем дольше находится человек в таком состоянии, тем труднее ему утешиться и тем труднее будет вам вернуть его доброе расположение к себе. А в нашем случае страшно еще и то, что такой недобрый ваш ответ, обличение или менторское поучение может человека и от Бога отвратить, в Его милосердии заставить сомневаться. И грех на вас будет. Даже равнодушное письмо отправлять опасно. Если люди обращаются к нам как к катехизаторам, как к людям, ходящим в церковь и старающимся жить по заповедям, то им нельзя ответить отпиской. Если отписка придет из какого-нибудь РЭУ или ДЭЗа, и то человек может сильно расстроиться. Но это-то хоть понять можно. От людей, сидящих там, от чиновников особого тепла душевного и не ждут, а от нас с вами ждут и внимания, и знаний, и жертвенности, коль скоро мы называемся христианами. Поэтому если сердце твое не готово выразить хотя бы малую толику душевного расположения, то лучше вообще не пиши, не тревожь зря человека, лучше помолись о нем. Может быть, Господь как-нибудь иначе его утешит.

Письмо с этой точки зрения может оказаться и для нас, и для наших адресатов намного значительнее проповеди или другого публичного выступления. Если лектор плохо знает свой предмет, занудливо объясняет, не беспокоится о том, как его поймут, то студентам будет скучно, но не больно, это их не поранит. Мы тебе безразличны, и ты нам не нужен. Не будем ходить на твои лекции, и всё! А с письмом всё иначе. Человек обращается к вам, в какой-то мере открывая себя, делясь своими немощами, жалуясь на свои проблемы, выражая свои сомнения. Особенно, если это письма на «Радонеж». Ведь слышат люди добрые слова по радио и думают, что эти проповедники их поймут. Они не представляют себе, как заняты все батюшки. И вот если мы, помогая священнику, не сумеем отнестись к ним с любовью, то они и в нем разочаруются, и »Радонеж» больше слушать не захотят, и в церковь могут не пойти. Поэтому работа с письмами, хотя она и тяжелая, и незаметная, может оказаться намного ответственнее, чем работа проповедника или оратора. С холодным сердцем, без дружелюбного отношения к адресату за нее лучше не браться.

5. При написании письма надо уметь пользоваться клишированными фразами. Что такое клишированные фразы? Это определенные традиционные выражения, с помощью которых оформляются, например, начало и конец письма. Это стандартизированное обращение к адресату, например: «Уважаемый раб Божий такой-то» или «Приветствуем вас, дорогие друзья». Они могут зависеть от титулов: «Ваше преосвященство...». Или когда мы какое-то прошение пишем на имя ректора: «Его высокопреподобию ректору ПСТБИ прот. Владимиру Воробьеву», – это клишированная фраза, которая даже на специальном листочке вывешена у двери учебной части нашей. Клише – это и униженное, и смиренное обозначение самого себя. Таким клише пользоваться очень полезно, даже если человек на самом деле себя таковым «худым и недостойным рабом» и не считает, но само употребление подобного наименования помогает душе хотя бы на некоторое время наступить на свое высокоумие и гордыню. Если человек начинает свое письмо к духовному лицу, например, словами: «Пишет Вам недостойный, погрязший в грехах студент Богословского института...», – то это может расположить к себе адресата, т.к. такие слова свидетельствуют, по крайней мере, о том, что человек хотя бы знает, что грехи – это плохо, что в них надо каяться; а тот, кто кается, тот и на самом деле может начать себя видеть ниже других. Или фраза в конце письма: «Простите меня, грешную, за то, что осмелилась высказать свое мнение по этому вопросу, хотя Вы, наверное, и сами все это уже давно знаете», – тоже может смягчить неприятное впечатление от тех суждений церковных, какие вам пришлось изложить, скажем, по вопросу о программе сексуального воспитания детей.

Клишированные фразы могут использоваться для выражения благодарности за полученное письмо. Это по-разному может выражаться, но, строго говоря, плохо, если такой благодарности совсем нет.

Вопрос студентки: «Скажите, пожалуйста, а разве нельзя писать и с самого начала в жанре эссе, от души, как напишется, без каких-то стандартных фраз?»

Все равно какие-то клише мы употребляем. Нам важно знать, какие они бывают. Конечно, письмо должно писаться от души, об этом уже сказано. Но мы должны знать о некоторых элементарных технических приемах, мы должны научиться владеть этими клише настолько свободно, чтобы это все было «как бы играя, а не выисканно». Помните эти слова святителя Григория Богослова, о которых мы говорили на предыдущей лекции? Между прочим, ранее был затронут очень интересный вопрос о соотношения формального и не формального, внешней украшенности письма и внутреннего сердечного расположения к адресату. Это как раз касается необходимости одновременного выполнения четвертого и пятого принципов, их соединения, сочетания. Кстати, к какой строчке нашей таблицы их можно отнести? Подумайте об этом на досуге. Вообще в качестве домашнего задания можно вам предложить достроить нашу табличку на основании материала настоящей лекции. Попытайтесь сами продумать, как мог бы выглядеть шестой ее столбец.

Но вернемся к нашим клише. О них надо еще немного сказать.

К клишированным фразам относятся извинения за задержку в ответе. Я вообще почти все письма с этого начинаю. Хорошо, если такие извинения сопровождаются еще уверениями, что дружба не охладела. Я, например, иногда так пишу: «Вы не огорчайтесь, что мы так долго Вам не писали, во всяком случае, письмо прочитано, мы о Вас помолились; Вы, наверное, почувствовали благодатную силу этой молитвы...». Понимание этих слов, конечно, зависит от уровня светскости человека. Человек церковный понимает эти слова буквально, и очень часто эта молитвенная связь действительно заменяет письма. У меня есть одна женщина, с которой связь просто поразительная. Мы с нею пишем письма друг другу в один и тот же день. А с другой женщиной так бывает: я не сразу читаю письмо, а потом, когда прочитаю (это всегда бывает как-то связано с церковными праздниками) и напишу ей, когда именно это было, то она мне пишет в ответ, что сразу почувствовала, что письмо прочитано, т.к. ей резко стало легче: «Груз грехов, который был на бумаге, вдруг скатился с души; я поняла, что Вы стали молиться обо мне; меня страсти перестали мучить, молиться стало легче». Т.е. эта молитвенная связь, безусловно, существует. Но одновременно есть и формальная сторона, связанная с этими клише, в которых мы уверяем, что дружба не охладела, что мы помним об адресате и молимся о нем. Конечно, не все верят в эти молитвы. Но человеку важно, что о нем помнят. Даже нецерковному человеку приятно знать, что о нем молятся.

С этим связана и такая интересная особенность византийской переписки, когда на каждое сколько-нибудь значимое речение дается прицельная реакция, доводящая иногда до абсурда основную мысль через выворачивание ее наизнанку. Например: «Чтобы земная дружба сохранилась, необходимо ее поддерживать такими материальными знаками, каковыми являются письма, – пишет один человек. А его адресат ему долго не отвечает и, чтобы хоть как-то оправдать потом свое долгое молчание, пишет, наконец, так: Раз мы с тобой постоянно духовно устремлены друг к другу, то письма – мелочь, и большого значения они не имеют. На самом деле, просьба о письме – это тоже клише. Желание получить письмо вообще может быть главным мотивом, которому все содержание подчинено. Вот у Иоанна Златоустого в 90% писем, посланных им из ссылки, содержится просьба почаще радовать друг друга письмами.

Можно привести некоторые стандартные завершения писем. Их много бывает. Вот вам для примера: Да будет со мною милость Божия по твоим святейшим молитвам, или: Да сохранит тебя Господь честна, здрава и благоденствующа.

В латинских памятниках есть даже особая формула пожелания здоровья: formula valetudinis. Она звучит так: Si vales, bene est, ego valeo. По-русски это значит: «Если ты здоров – хорошо, я здоров». На письме можно было поставить только первые буквы этого выражения: «S. V. B. E. E. V.», причем последние буквы «E. V.», которые обозначали «я здоров» – ego valeo – могли и опускаться. Помните, как у Пушкина о Евгении Онегине сказано:

Латынь из моды вышла ныне,

Но если правду вам сказать,

Он знал довольно по-латыни,

Чтоб эпиграфы разбирать;

Потолковать о Ювенале⁵⁶,

В конце письма поставить vale,

Да знал он, хоть не без греха,

Из Энеиды два стиха.

Вот это «vale» и есть такое же клишированное пожелание здоровья. Можно поставить vale, можно – S. V. B. E., можно полную формулу valetudinis, как захотите. Вот вы учитесь вместе, знаете теперь этот латинский секрет, будете когда-нибудь друг другу письма писать, и чтобы долго не распространяться, возьмете и в конце тоже, как Онегин, поставите vale.

Почему можно было сформулировать названные принципы? Потому что, когда переписка между людьми активизировалась – в связи с гонениями христиан в IV в., или в связи с иконоборчеством и обсуждением обрядовой стороны богослужения в VIII–IX вв., или в результате развития придворного церемониала с X в., а затем и в связи с обострением политических проблем с XIV в., – всегда наступал этап, когда письма выходили за рамки частной переписки, становились важными для многих людей и поэтому публиковались. Это служило своего рода образцом. И в частной переписке люди не только стремились подражать этим образцам, но и предполагали, что и их письма могут когда-то со временем стать достоянием гласности. Т.е. письма писались в расчете на последующую публикацию, выстраивались как литературные произведения, откуда и вырос, собственно, литературный эпистолярный жанр. Взаимоотношения между адресатами в этой ситуации переставали быть главными для читателей, зато они получали возможность наслаждаться учительным содержанием и литературной формой писем, особенно писем писателей, проповедников, общественных деятелей и других известных личностей.

Как собирались письма? Либо адресаты, ценя полученные ими письма за глубину и красноречие, собирали их постепенно в тома (так сохранились и дошли до нас письма святителей), либо сами отправители оставляли себе копии своих писем. Оставлять копии – это, конечно, лишний труд и потеря времени, но иногда стоит потрудиться. Я отвечаю на письма, приходящие о. Артемию, уже более четырех лет, и вот с какого-то момента батюшка велел обязательно оставлять и сохранять копии. Что-то писалось под копирку, что-то печаталось на машинке или набиралось на компьютере, а иногда кому-то из студентов предлагалось переписать, т.к. и само такое переписывание в определенных случаях оказывалось назидательным и душеполезным, особенно когда в письме обсуждалась проблема, существенно важная для переписчика. Зачем это нужно, вы сами сейчас убедитесь, т.к. я вам дальше что-то прочитаю из вторых экземпляров, которые у нас остались.

А теперь от теории перейдем к практике.

Теперь я расскажу вам историю взаимоотношений с одним нашим адресатом, который писал письма на «Радонеж». Всего с одним, т. к. история эта длинная. И батюшка отвечал ему по радио, и я письменно. Сначала пришло три письма, в которых были вопросы о несении креста, о 70 апостолах, о поминовении усопших. Понятно, что пишущий – человек очень пытливого ума, он все время старается сопоставлять, сравнивать между собой взгляды святых отцов, находит у них «противоречия» и искушается этим, старается испытать и проповедника. Это не тот случай, когда человек делится своими немощами и просит помощи, а скорее тот случай, когда человек ищет некоего состязания. Такие письма часто приходят на «Радонеж», и мы им тоже стараемся оказать внимание. Батюшка один раз ответил, другой, а письма все идут. Тогда он и отдал мне эти три письма, чтобы мне с ним вступить уже в такую личную беседу (гомилию во втором смысле), чтобы и внимания чуть больше уделить, чем это возможно во время короткой передачи, и чтобы и вразумить тоже, хотя бы отчасти.

В конце одного из писем Роман (так зовут этого нашего адресата) благодарил за присланные ему поучения св. Иоанна Златоустого, в частности за «Доказательство существования геенны», и добавлял, что, по его мнению, верующий христианин должен соблюдать заповеди и не грешить не только из-за страха перед адом или геенной, а из-за чего – вы мне напишите сами. Затем он вообще выражал сомнение в существовании ада из-за слов молитвы: и поправшаго силу диаволю. А вы, конечно, помните, что это слова из молитвы Честному Кресту Господню, входящей, в частности, и в наше вечернее правило.

Каждый из его вопросов в этих письмах я разобрала подробно, и получилось письмо на восьми страницах. А в конце я написала так: «Когда говорится, что Господь попрал силу диаволю, это вовсе не означает полное уничтожение ада. Победа над дьяволом совершена, но не все спешат воспользоваться плодами этой победы. Тех, кто не молится, не кается, не причащается, Господь не спасает, т.к. Он никогда не насилует нашу волю. И если человек вместо жизни выбирает смерть, вместо добродетели – грех, то его душа естественным образом не только после смерти физической, но уже и здесь, на земле, испытывает адские мучения. Подумайте, как мучаются от ревности прелюбодеи, как сожалеют об упущенных возможностях завистливые люди и стяжатели; как страдают матери, загубившие в своем чреве дитя; как жжет огонь самолюбия тех, кого уличают в желании выказать свой ум при нежелании молиться и самостоятельно трудиться над поиском ответов на свои, не лишенные лукавства вопросы, – и Вы перестанете сомневаться в существовании ада. Если же человек кается в своих грехах перед крестом и Евангелием в присутствии иерея Божия, то тут уже не до самолюбия и самолюбования, тут отходят и зависть, и ревность, и честолюбие. Сердце очищается, и в Таинстве Причащения Сам Господь входит в него и действительно попирает всю эту силу диаволю, давая душе покой, мир, радость, любовь к своим ближним и способность нести свой крест. Да поможет Вам Господь избежать огня гееннского и с честью нести на себе иго Христово, ибо, как сказал Сам Господь, иго Мое благо, и бремя Мое легко (Мф. 11, 30).

Вы понимаете, что это письмо очень сильно взволновало вопрошавшего, и пришел ответ, который я прочитаю вам целиком: Здравствуйте, уважаемая Людмила Игоревна! Огромное Вам спасибо за Ваше внимание к моим письмам и вопросам. Вот Вы пишете: Подумайте, как мучаются от ревности прелюбодеи.... Мой вопрос к Вам и о. Артемию: порок ли ревность? Я по собственному опыту знаю, что прелюбодей не испытывает ревности к той, с кем прелюбодействует, так как он не любит. Спасибо Вам за закладочку. Поздравляю Вас всех с наступающим праздником Рождества Пресвятой Богородицы... С уважением, Роман.

Письмо короткое, но отвечать на него нужно длинно. Ясно, что в предыдущем моем письме его больше всего задела фраза, которая кончается словами о самолюбии тех, «кто не желает трудиться над поиском ответов на свои, не лишенные лукавства вопросы», но он решает сделать ответный удар, подвергнув сомнению не конец, а начало этой фразы. И обнаруживает тем самым грех, от которого сердце действительно становится бесчувственным и не способным к любви и покаянию. Это уже вопрос действительно серьезный и, видимо, мучительный для него, хотя он и пытается задать его с некоторой долей безразличия. От него уже не только нельзя отмахнуться, но и нужна осторожность, бережность, нужна некоторая изобретательность в подборе примеров, какие могли бы быть для него убедительными, от чего письмо получается намного длиннее, чем этого было бы естественно ожидать при таком коротком вопросе. Приведу его тоже целиком.

Здравствуйте, Роман! Простите, что я долго не отвечала на Ваше письмо. Мне не хотелось комкать ответ, а времени не было из-за множества дел по работе и батюшкиных поручений. Вокруг него так много страждущих, огорченных душ, ожидающих срочной помощи, понимания, утешения и сочувствия, что поневоле все время получается, что кому-то приходится ждать дольше остальных. Не хватает времени и сил, и некоторые дела иногда удается сдвинуть с места только благодаря Божьей помощи по молитвам наших прихожан и радиослушателей. Но мы никогда не забываем о тех, кто ждет наших писем. И о Вас тоже я помнила все это время, поминала в записочках, на литургию подаваемых (особенно в день преподобного Романа Сладкопевца), и в домашних молитвах тоже.

Начало письма во многом стандартное. Это тоже своего рода клише, хотя детали могут варьироваться от письма к письму. Главное здесь – помочь адресату хотя бы отчасти представить ту атмосферу, какая царит у нас в храме, потому что многим радиослушателям даже и в голову не приходит, как множество страждущих могут буквально разрывать на части священника, и как много в связи с этим поручений приходится выполнять и его добровольным помощникам. Начало довольно длинное, но оно соразмерно остальной части письма. Такое начало подготавливает к дальнейшей неспешной беседе, выстраивающейся вокруг вопроса адресата. Перейдем к нему.

Когда я написала о мучающихся от ревности прелюбодеях, я, конечно же, имела в виду таких прелюбодеев, которые любят. Я думаю, что Вы не станете отрицать, что такое тоже бывает. Достаточно вспомнить хотя бы Митю Карамазова, сходившего с ума по Грушеньке, или Хосе, переменившего всю свою жизнь ради Кармен. Грех ли в этом случае ревность? Да, конечно, грех, ибо она настолько застилает глаза человеку, что он оказывается способным на убийство. Впрочем, Господь милостив к таким людям. Потому что те муки ада, те грехи, в которые они ввергают себя, палимые ревностью своей, рано или поздно приводят их к покаянию. Хосе сам после убийства Кармен предал себя властям и обратился к священнику с просьбой о молитве. Ревность заставила убить, но любовь привела к покаянию, смягчению души, приближению ее к Богу. И Давид, совершив прелюбодеяние с Вирсавией, а затем хитроумно устроив убиение ее мужа, тоже покаялся перед пророком Нафаном и написал потом покаянный (пятидесятый) псалом такой силы, что он и теперь выражает чувства многих кающихся грешников.

Вы правы, бывают и другие ситуации, когда прелюбодеяние совершается без любви, т.е. человеком движет одна грубая похоть. Это гораздо страшнее. Там, где нет любви, там нет и Бога, ибо Бог есть Любовь. Здесь уже нет речи не только о духе как высшей силе души, но и о самой душе. Здесь действует одна плоть, а душа убивается. Покаяться в таком случае гораздо труднее, Ангел Хранитель отходит от такого человека в печали, а силы зла приближаются и заполняют такую опустошенную, холодную, окаменевшую душу, заставляют ум ухищряться в различных поверхностных исследованиях, уводящих человека от познания себя и Бога. И зло в этом случае умножается, передается другим людям, растет в геометрической прогрессии. Такой пример тоже описан в Библии. Амнон, сын Давида, полюбил свою сводную сестру (т.е. сестру от другой матери) – Фамарь, родную сестру Авессалома, сына Давидова. Но любовь эта на самом деле была лишь похотью. Ему хотелось только овладеть красивой девушкой, а о последствиях он не думал. Не думал он ни о своей, ни о ее душе, не молился, не задавался вопросом, как поступить, чтобы действия его были угодны Богу. Но, избрав себе в советчики развращенного друга, хитростью заманил девушку к себе, притворившись больным, и стал заставлять ее лечь с ним. Девушка просила его сделать все по-хорошему: обратиться к отцу – Давиду – и взять ее себе в жены законным образом. Противилась душа ее этому беззаконию. Не делай этого безумия, – говорила она. Но голос плоти в нем был настолько силен, что он преодолел голос разума. В его душе разум молчал. А ее душу он не любил, чтобы послушать ее разумного совета. И надругался над нею, и изнасиловал ее. Далее осознание совершенного греха естественным образом приводит к отвращению к той, с кем этот грех совершен. Не себя, не свою необузданность, не свою неразумность и похотливость винит он, а несчастную девушку, оказавшуюся жертвой насилия: возненавидел ее Амнон величайшей ненавистью, так что ненависть, какою он возненавидел ее, была сильнее любви, какую имел к ней (2Цар. 13, 15). Говорят, от любви до ненависти – один шаг. Это верно, если этим шагом становится попрание нравственного закона. А попрание такое может свершаться там, где извращено само понятие о любви, где человек любит не другого человека, а только себя самого; и более того, не себя всего, т.е. и душу, и тело как храм Божий, но только свое тело, и потакает только его страстям, поступая хуже животного и давая вселиться в себя ненависти человеконенавистника, т.е. дьявола. Ибо любящий неправду ненавидит свою душу (Пс. 10, 5), отдает ее, предает во власть сатаны.

Далее Амнон стал прогонять Фамарь, и она опять пыталась воззвать к его совести, заботясь при этом не только о себе, своем бесчестии, но и о нем как о брате, позорящем не только себя, но и весь дом отца своего Давида: Нет, брат; прогнать меня – это зло больше первого, которое ты сделал со мною (2Цар. 13, 16). У еврейского народа были очень строгие законы в отношении таких грехов, вопиющих на небо. См., например, Второзак. 22, 13–30. Но Амнон опять не послушал голоса разума и выгнал ее опозоренною. И Божий суд не замедлил свершиться: через некоторое время брат Фамари – Авессалом – убил Амнона. Но зло это запятнало его душу, и далее последовала цепь беззаконий, худших первого. Авессалом восстал на отца своего Давида и, желая захватить власть, пошел войной на него. Давид же вместе с войском и людьми ушел из города, надеясь, что сын опомнится. Но тот не опомнился. И, действуя в направлении утверждения своей власти, совершил новое безумие, новое преступление: поставил на виду у всех людей на кровле дворца своего палатку, и вошел Авессалом к наложницам отца своего пред глазами всего Израиля (2Цар. 16, 22). Зло, совершенное одним человеком почти тайно, губит его, но одновременно распространяется, как проказа, как раковая опухоль, захватывающая души все большего количества людей уже явным образом: перед глазами всего Израиля. Попрание нравственного закона начинает восприниматься, таким образом, как нечто обыденное, не страшное. И только кротость царя Давида в этой ситуации и многочисленные его слезные молитвы о народе своем удерживают гнев Господень, отдаляя его до времени, когда несколько царей подряд отступят от Бога и совсем потеряют нравственные ориентиры. Такая же потеря нравственных ориентиров происходит сейчас и в нашем обществе. Беззакония перестают считаться таковыми, и цепь их разворачивается и расширяется от частных любодеяний и прелюбодеяний до массовых убийств, когда народ поднимается на народ. И если мы еще живы, то только потому, что есть еще на земле люди, кающиеся и искренне молящиеся за весь наш род, прелюбодейный и грешный. Ради них медлит Господь по неизреченной милости Своей, ожидая искреннего и истинного обращения к Нему, ожидая очищения и исправления путей человеческих от похоти, себялюбия и окамененного нечувствия, дабы исповедующим свои грехи душам могла открыться подлинная, жертвенная любовь, без которой жить невозможно и которая одна только и может избавить души от греха и смерти.

И дальше коротенькое, тоже в достаточной мере стандартизированное завершение. Коротенькое для того, чтобы впечатление от основной части не смазалось.

«Не знаю, Роман, достаточно ли ясно я ответила на Ваш вопрос, успокоит ли это Вашу душу, поможет ли обрести хотя бы временное доверие к Богу и служителям его. Молюсь за Вас и прошу Ваших молитв о батюшке и обо мне, грешной.

После этого от Романа пришло довольно фамильярное письмо. Обращение на «ты» и по имени. «Побеседовав» со мной на такую тему, он решил, что можно обращаться попросту. Батюшка это письмо мне не отдал. Прошло еще немного времени, и пришло письмо уже в более уважительном тоне, хотя тоже достаточно вольное. Вот оно:

Здравствуйте, Людмила. Почему перестали писать? Мой вопрос к радиостанции: что такое закваска фарисейская – лицемерие (Лк. 12, 1) или учение фарисейское (Мф. 16, 12) по учению св. отцов? Считаю, что это разные вещи, и верить следует Христу, т.е. Евангелию от Луки (Лк. 12, 1). А что касается Мф. 16, 12, то думаю, что в то время апостолы были еще младенцы во Христе и не во всем еще совершенны, и поэтому как молодые ученики могли ошибаться; и толкования на Мф. 16, 12 бывают не совсем верными. Прошу простить, если вопрос мой покажется вам лукавым. Через два письма на третье всплывает, наконец, это слово о лукавстве, задевшее его. Но изменения, как видим, нет. Он возвращается к своей излюбленной теме и снова пытается найти противоречия не только у святых отцов, но и в самом Евангелии. Это письмо батюшка мне тоже поначалу отдавать не стал. Если кто-то захочет, может попробовать теперь ответить на эти два письма.

Следующее письмо было выдержано в более строгом тоне, и о. Артемий отдал мне его сразу: Здравствуйте, отец Артемий! Святая Русская Православная Церковь учит целиком и полностью доверять Ей и святоотеческим писаниям, т.е. не трудиться над Писанием. Сейчас я попытаюсь доказать, что это неправильно. Святые Отцы – люди? Конечно, пусть даже и водимые Святым Духом. А всем людям и ученикам (с маленькой и большой буквы) свойственно ошибаться. Они иногда и ошибаются (как радиостанция Радонеж), но никогда не врут. Например, бл. Феофилакт в толковании на Евангелие от Марка (гл. 1) пишет, что Иоаннова одежда была знамением сетования (плача). С чего, извините, он это взял? Он аргументирует это притчей: Мы пели вам печальные песни. Но ведь согласитесь, что смысл притчи совсем иной! Поймите меня правильно, что я не не почитаю святых отцов, а просто думаю, что они иногда ошибались, как св. апостолы в свое время, как нам известно из Евангелия. А далее там же бл. Феофилакт пишет: Они имели Писания, как бы некоторый мед, но не трудились над ними и не исследовали их. О евреях ли только эти слова? Так давайте не будем уподобляться книжникам и фарисеям, о которых сказал Исус⁵⁷: Они любят дерево, но ненавидят его плод, и любят плод, но ненавидят дерево⁵⁸. Не возражаю, если вы поделитесь моими мыслями⁵⁹. О следующих сомнениях в следующих письмах. Привет Людмиле Крюковой. Жду ответа. Роман.

(Вопрос из аудитории: «А он вообще, нормальный? Может быть, для него эти письма – просто забава?)

Бывает порой, что нам другие люди кажутся ненормальными только потому, что они задают слишком много вопросов. Но когда человеку уделяешь внимание, занимаешься с ним, стараешься терпеливо отвечать на беспокоящие его вопросы, то вся эта «ненормальность» проходит. Это способствует и некоторому исцелению тоже. У меня много писем от шизофреников, и им я тоже пишу, и очень часто через некоторое время совершенно меняется характер этих писем. И покаяние появляется, и осторожность, и страх Божий. Нам с вами сейчас надо помочь Роману, в прямом смысле побеседовать с ним. Ведь ему, очевидно, не хватает общения. И если сейчас несколько студентов, каждый по-своему, ответит ему, то, может быть, это поможет ему и в Священном Писании лучше разобраться, и к покаянию все же приблизит. А я приведу вам мой ответ на это письмо. Он тоже получился довольно подробным. Но начало на этот раз очень короткое, всего два предложения, чтобы не повторяться. Но эти два предложения, очевидно, тоже один из видов клише.

Здравствуйте, Роман! Простите меня за то, что я так долго не отвечала на Ваше письмо. Слишком напряженным было все это время и у батюшки, и у меня. Вы совершенно правы, когда говорите, что слова блаженного Феофилакта Болгарского о евреях: Они имели писания, как бы некоторый мед, но не трудились над ними и не исследовали их, – относятся и к нам. Ибо исследование и труд над словами Священного Писания предполагают не только прочтение их и истолкование в соответствии с привычными читателю стереотипами тех или иных слов, и даже не только обращение к толкователям, но, самое главное, пожалуй, – это отношение к каждому слову Нового Завета как к некому драгоценному камню, который можно бесконечно поворачивать под лучами солнечного света – Бога Слова, и каждый раз обнаруживать новые смысловые оттенки, открывающиеся только чистому оку и внимательному сердцу. Очищение очей и сердца достигается только исповеданием собственных грехов и глубоким покаянием. Поэтому-то батюшка Артемий предпочитает в первую очередь отвечать на письма, в которых люди пишут о своих грехах (видите, я уже прямым текстом об этом пишу), задают вопросы о духовной жизни, без каких-либо задних мыслей делятся своими бедами и просят совета. А тем, кто стремится выказать свой ум, свою начитанность и осведомленность, тем, кто не духовной пользы ищет, но испытывает умственные способности и терпение отвечающего, тем батюшка тоже старается отвечать в надежде на будущее изменение человека, но к ответу обычно присовокупляет и шутку, называя такого исследователя, например, котом ученым.

И действительно, тому, кто сокрушается о своих грехах, кто соблюдает посты и часто исповедуется, тому понятны слова об одежде из грубого жесткого верблюжьего волоса. Такая грубая одежда, не имеющая ничего общего с красивой и удобной одеждой городского, да и сельского жителя, всегда служила знаком сетования, плача о своих грехах и называлась вретищем. Например, Давид, терпя поношение от врагов, говорил: облачахся во вретище, и смирях постом душу, и молитва моя в недро мое возвратится (Пс. 34, 13), или: и покрых постом душу мою... и положих одеяние мое вретище (Пс. 68, 11–12). Когда израильтяне вернулись из плена Вавилонского и восстановили храм и стены городские, то все собрались во вретищах на площади и на дворах Дома Божия и исповедовались в грехах своих, и читали из Книги закона, и поклонялись Господу Богу своему (Неем. 9, 1–3). И ниневитяне, услышав пророчество Ионы о разрушении их города, поверили пророку и объявили пост, и оделись во вретища, от большого из них до малого (Иона 3, 5). Т.е. грубая одежда, пост, покаянный плач о грехах, молитва – все это в сознании израильского народа было глубоко связано.

Прокомментирую кратко. Здесь, видите, собраны разные высказывания из Священного Писания, из которых становится понятно, что такое «вретище» и как это связано с грубой одеждой, в частности, одеждой из верблюжьего волоса. И поэтому грубая одежда из верблюжьего волоса, иначе сказать, власяница, которая, очевидно, была еще менее комфортна для тела, чем обычная мешковина, которую главным образом и использовали в качестве вретища, действительно была для иудеев знаком плача и сетования о своих грехах и о грехах народа. Но причин и смысла этого плача, поста, молитвы и пустынножительства многие современные ему, так же как и современные нам, люди не хотели и не хотят понять, считая, что повода для такого плача и воздержания не было и нет. Поэтому и слова о том, что этих людей не трогают плачевные песни, и о том, что пост Иоанна Крестителя им кажется беснованием, здесь, безусловно, уместны. И никакой не другой, а именно этот самый смысл заключен в приводимой здесь блаженным Феофилактом цитате из Мф. 11, 16 и из Лк. 7, 32–33.

Обратите внимание: я цитату не привожу, но как бы предлагаю самому посмотреть и убедиться в этих словах. Помните слова св. Григория Богослова: Одинаково не занимательны и разгаданная загадка, и слова, требующие толкования. А здесь, с одной стороны, все вроде бы и ясно, а с другой, требует дополнительного труда – посмотреть цитату. Но от мучительного поиска цитаты читатель избавлен. Все ссылки указаны.

Ибо народ израильский был настолько развращен, горд, самолюбив, что ни пост и покаянный плач Иоанна, ни милосердие и любовь Самого Иисуса Христа не трогали их и не приводили к покаянию. Причина же их черствости была в том, что не по их указке, не в соответствии с их похотением действовали и Тот, и другой. Оттого и были фарисейские отговорки подобны уверткам капризных детей, чего, кстати, не отрицает и толкователь: см. объяснение слов из Мф. 11, 16 (в двухтомнике издательства Скит, т. 1, с. 109). Но эти смысловые оттенки нисколько не противоречат тому, что слова о плаче соотносятся с Иоанном Предтечей, а слова о веселых плясовых мелодиях – радостью, возвещенной Господом.

Таковы и многие современные люди. Истина сама по себе их не интересует. Получив полный и исчерпывающий ответ на свой вопрос, они тут же теряют к нему интерес, не считают нужным поблагодарить за этот ответ, но спешат задать новый вопрос, руководствуясь странным желанием услышать свое имя по радио. Тщеславие застилает глаза и уши, запирает сердце, и оно становится неспособным приносить плоды покаяния. И это понятно: нет и не может быть добрых плодов там, где в основе вопроса лежит не жажда истины, а греховная страсть. Нет доброго дерева, которое приносило бы худой плод; и нет худого дерева, которое приносило бы плод добрый (Лк. 6, 43). Или признайте дерево хорошим и плод хорошим; или признайте дерево худым и плод его худым; ибо дерево познается по плоду (Мф. 12, 33). Видимо, эти слова Вы имели в виду, когда приводили в письме высказывание: Они любят дерево, но ненавидят плод и любят плод, но ненавидят дерево? Потому что я, честно говоря, в точности таких слов в Священном Писании не нашла. Будем благодарны, если Вы сообщите точную ссылку на Библию или хотя бы на то издание, из которого Вы эти слова выписали. Ибо всякое дерево познается по плоду своему; потому что не собирают смокв с терновника, и не снимают винограда с кустарника (Лк. 6, 44). А всякое дерево, не приносящее плода доброго, срубают и бросают в огонь (Мф. 7, 19), – говорит в одном месте Господь наш Иисус Христос, а в другом – Его Креститель и Предтеча (см. Мф. 3, 10).

Что до ошибок, которые при желании можно найти у святых отцов, то здесь можно вспомнить слова св. Максима Исповедника, который в предисловии к своим Четырем сотням глав о любви говорит, что их чтение может оказаться душеполезным по благодати Божией, если кто будет читать не с пытливым духом, а со страхом Божиим и любовью. Кто же сию или другую какую книгу станет читать не для духовной пользы, а для уловления речений на укор писавшему, дабы тщеславно показать себя более знающим, нежели он, тому нигде, никогда ничто полезное не откроется (Добротолюбие. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1992, т. 3, с. 163). И еще, если Вы еще не устали от цитат, хочу Вам привести слова из книги Притчей Соломоновых, где Премудрость (в которой обычно Святые Отцы видят образ Самого Иисуса Христа) возглашает на улице и на площадях.

Дальше как бы вывернута наизнанку цитата, на которую он ссылается: Мы пели вам печальные песни, и вы не рыдали (Мф. 11, 17), т.е. здесь при сходных словах смысл уже совсем иной. Итак, Премудрость возглашает на улице, на площадях... Я звала, и вы не послушались; простирала руку мою, и не было внимающего; и вы отвергли все мои советы, и обличений моих не приняли. Зато и я... порадуюсь, когда придет на вас ужас, как буря, и беда, как вихрь принесется на вас; когда постигнет вас скорбь и теснота. Тогда будут звать меня, и я не услышу; с утра будут искать меня, и не найдут меня. За то, что они возненавидели знание и не избрали для себя страха Господня, не приняли совета моего, презрели все обличения мои; за то и будут они вкушать от плодов путей своих и насыщаться от помыслов их (Притч. 1, 20–31). Сохрани нас, Господи, от таких плодов!

Как тут не вспомнить слова одной из стихир, посвященных засохшей смоковнице и поющихся в Церкви в Великий Вторник: Изсохшия смоковницы за неплодие, прещения убоявшися, братие, плоды достойны покаяния принесем Христу, подающему нам велию милость. Молитвами преподобного Максима Исповедника да подаст Господь и Вашей душе мир и велию милость! Дальше подпись моя, затем приписка о. Артемия, чтобы немного смягчить впечатление от таких суровых «проречений» в цитатах: Мир Вам, Романе любознательный человече. А дальше я указываю число, которое неожиданно для меня самой тоже оказалось связанным со смыслом письма: 26.08.95 г. Память икон Страстная и Умягчение злых сердец, а также день свт. Тихона Задонского и преподобного Максима Исповедника.

Дальше Роман прислал письмо в ответ. Батюшка сказал мне о нем, но не отдал сразу. И я, беспокоясь о том, не сделала ли я все же Роману больно, послала ему открыточку – поздравление с Рождеством Христовым, где приписала: Я знаю, что Вы прислали ответ на мое письмо. Его передали о. Артемию, но оно никак не перекочует ко мне из бесконечных батюшкиных сумок. Простите, если я чем огорчила Вас. Не унывайте и потерпите. Рано или поздно Вы получите ответ на Ваше письмо. Мир Рождественской ночи да опочиет на Вашей главе, и благодать младенчества Христова да умирит Ваше сердце. Прошу Ваших молитв.

Потом было еще одно письмо, и на оба этих письма батюшка, кажется, кратко ответил в эфире. А потом уже летом отдал мне и те два письма, о которых уже шла речь, и два последних письма. Вот на эти четыре письма вам и предлагается теперь ответить в качестве домашнего задания.

Четверо студентов взялись отвечать на предложенные письма. Два ответа были обсуждены на следующем занятии, отредактированы и затем отправлены. В ответ пришло письмо от матери Романа о том, что его больше нет в живых. 31 октября состоялась лекция, когда студентам были розданы письма, а 4 ноября Роман был убит тремя подростками неподалеку от дома, когда утром шел на работу. Работал он грузчиком в мебельном магазине, был очень сильным, но никогда никому не давал сдачи. Если кто его обижал, он говорил, что того Бог накажет. Убийц, действительно, нашли. Идет следствие.

По словам матери, все свободное время Роман читал Библию и другие святые книги. Был он очень замкнутым, одиноким, неуютно ему было на этом свете. Постоянно слушал радиостанцию Радонеж и очень радовался, когда получал от вас письма. Страшно подумать, неужели он был грешнее нас, что Бог послал ему такую тяжелую внезапную смерть? Наверное, нет. Но если не покаемся, то, по слову Христа (Лк. 13, 2–5), все можем так же погибнуть.

Во время рождественских каникул одна из студенток, отвечавших на письмо Романа, ездила с группой детей из воскресной школы во Владимир и, зная адрес, пошла навестить мать Романа. Мама показала студентке комнату Романа, его книги, одну из них передала на радиостанцию «Радонеж» в подарок. Это старопечатное издание Святцев, некогда составлявших часть Псалтыри, первое издание которой вышло в 1652 г. (т.е. еще до реформы патриарха Никона), а затем без изменений было перепечатано в старообрядческой типографии в 1784 г.

Второго февраля 1997 г. на радиостанции «Радонеж» была передача о старопечатных книгах, в которой о. Артемий рассказал и об этом уникальном издании. На последней странице книги рукой Романа написано: Календарь Романа Ш., родившегося во Владимире в 1967 г. от Рождества Христова, 2 февраля. Значит, именно в этот день – накануне дня памяти св. преподобного Максима Исповедника – ему должно было исполниться тридцать лет. Завершается подпись словами: Помолитесь за меня Господу моему Иисусу Христу. Батюшка прочитал эти слова и предложил всем радиослушателям помолиться за упокой души новопреставленного убиенного Романа. На очередном занятии студенты спели ему «Вечную память». С тех пор студенты двух групп – педагогической и катехизаторской – с особой болью в сердце как о родном молятся о нем. Просим и всех, кто будет читать эти лекции, помянуть в своих молитвах раба Божия Романа, дабы он, приняв такую тяжкую кончину, не оставлен был Господом нашим Иисусом Христом вне Царствия Небесного.

Великий молитвенник Земли Русской был рожден на свет Божий по молитве своих родителей. Кажется, что дар молитвы отрок Варфоломей получил, еще находясь во чреве матери, ибо как иначе объяснить происшедшее с нею на Божественной литургии, когда все явственно слышали, словно младенческий крик на Херувимской песне и в завершении Божественной Литургии. Несколько раз это чудо было. Не удивительно, что и все его отроческие годы были освещены «немерцающим светом» незримой миру лампады, которую Сам Господь заладил в кроткой, незлобивой душе.

Братья и сестры! Вы знаете, что Своих избранников Господь проводит через горнила испытаний. Не миновал их и печальник об Отечестве нашем. Встретив непреодолимые трудности в изучении грамоты, Божий отрок прибегнул к испытанному средству – всем сердцем, всей душою, всем помышлением, с плачем он воззвал к Небесному Отцу и был услышан.

Однажды отрок Варфоломей был послан отцом своим искать жеребят. Привыкший беспрекословно повиноваться воле родителей, он тотчас же отправился в поле и был вознагражден свыше за свое послушание. С ним случилось то же, что некогда с Саулом, который, будучи также послан отцом своим на поиски заблудившихся овец, увидел пророка Самуила, возвестившего ему грядущее царство над Израилем. По дороге отрок Варфоломей встретил старца-черноризца, или скорее посланного Богом Ангела в иноческом образе, который, проливая слезы, стоял и молился под сенью дуба. Варфоломей приблизился к нему и, поклонившись, стал ожидать с благоговением, пока старец окончит свою молитву.

В этом эпизоде мы видим глубокое смирение и благоговение, с которым возлюбленный Богом отрок подходит с поклоном к старцу. Мы видим, что он не мешает молитвам старца, а уважительно ждет, когда благочестивый человек сам к нему обратится. Старец окончил молитву и с любовью взглянул на доброе дитя, прозревая духовными очами сосуд Святого Духа, благословил и спросил, чего ему надо.

Здесь следует вспомнить, дорогие братья и сестры, что наши благочестивые предки относились к грамоте как к делу священному, помогавшему уразуметь Священное Писание. Хотя отрок Варфоломей был послан на поиски коней, мысли и душа его стремились к познанию и обладанию грамотою – великого дара Божия. Ребенок забыл о конях, с детской простотой поведал старцу свое горе: «Больше всего желала бы душа моя научиться читать слово Божие. Помолись за меня Богу, отче святый, попроси, чтобы Он открыл мне учение книжное, и верую, что Господь примет твою молитву!» Умилился инок, любуясь красотою детской души, воздел руки, возвел очи на небо, вознес молитву Господу, дал отроку часть просфоры и сказал: «Сие дается тебе в знамение благодати Божией и разумения Святого Писания».

Мы можем себе только представить, какою сладостною показалась Варфоломею эта таинственная пища, и он воскликнул: Коль сладка гортани моему словеса Твоя, паче меда устом моим (Пс., 118, 103), и душа моя возлюбила их зело! Это был важнейший момент в жизни отрока. Благодать Святого Духа сошла на чадо сие через посланника Божия – Ангела, и Дух Божий заговорил в устах его. Этим примером должны мы все руководствоваться во всей своей жизни, ибо сказано: Блаженны плачущие, яко тии утешатся. Особенно нам должно обратить внимание школьников и студентов, сказав словами Евангелия: Ищите и обрящете, стучите и отворят вам (Мф.7, 7–8). Чего не преодолеют прилежание и труды, наипаче светлая молитва, исходящая непрестанно из глубины сердца?! Только нужно иметь влечение к просвещению и твердо знать, дорогие братья и сестры, что никакого знания, никаких способностей не должно приписывать себе, но единственно Богу, Отцу Светов, и смиряться под крепкую руку (1Петр. 5, 6) Того, Кто Один просвещает всякого человека, грядущего в мир, – заканчиваю словами евангелиста Иоанна (Ин. 1, 3).

Надо отметить, что автор единственный из всех обратил внимание на молитву и написал о ней своими словами. Когда он сказал о том, что юный Варфоломей не стал беспокоить старца во время молитвы, но проявил благоговение, в аудитории стояла тишина. Во все остальное время, узнавая знакомые слова из жития, слушатели или шевелились, или как-то усмехались, или переговаривались. Кстати, когда работаешь с детьми, подобные эпизоды бывают очень важны.

Именно ради такой маленькой особенности, такой находки мы выбрали это сочинение. Но в остальном слово получилось компилятивное и даже немного фальшивое. Автор сам это почувствовал, поэтому ему трудно было говорить, ибо слово было не свое, не из сердца льющееся.

Хочу обратить ваше внимание на то, как можно углубить наше размышление. Задумаемся над таким моментом. Старец дал отроку Варфоломею кусочек просфоры. Это, скорее всего, была богослужебная просфора, именно та, из которой агнец вырезается, антидор. Она ему явно не просто так дается, здесь есть некая связь с Божественной литургией, ревностным служителем которой станет в свое время преподобный.

В искусстве проповеди часто используется прием сравнения, о котором сейчас как раз уместно сказать. Давайте вспомним, были ли в истории еще такие случаи, когда кому-то что-то давалось, после чего он получал особое дарование от Бога?

Студент. Роман Сладкопевец.

Преподаватель. Совершенно верно. Напомните нам, пожалуйста, что произошло с ним.

Студент. Патриарх поставил преподобного Романа в Константинополе в Софийском соборе пономарем и давал ему, как говорит житие, равную часть с клириками. А те ему стали завидовать из-за благорасположения патриарха и решили, так сказать, подставить. Во время одной из предрождественских служб, на которой присутствовал сам император, они вытолкнули его на амвон посреди церкви и сказали: «Раз ты получаешь одинаково с нами, то пой». Храм был переполнен богомольцами, служил сам патриарх в присутствии императора и придворной свиты. Смущенный и напуганный, святой Роман еле-еле что-то произнес дрожащим голосом и невнятно запел. И это было, как бы мы сейчас сказали, провалом. Не выдержав позорища, Роман убежал из храма. Он долго плакал и молился перед иконой Божией Матери, изливая свою скорбь. Богородица явилась ему, подала бумажный свиток, на котором по-гречески был написан кондак, и велела съесть его. И совершилось чудо: Роман получил красивый, мелодичный голос и одновременно поэтический дар. Придя в храм, Роман Сладкопевец взошел на амвон и спел свой знаменитый кондак «Дева днесь Пресущественнаго рождает...».

Преподаватель. Интересно, что кондаки в то время были подобны поэме, в них содержалось довольно много частей. До наших дней сохранилась только первая часть кондака Романа Сладкопевца, которая и входит в Рождественскую службу.

Студент. Еще с пророком Иезекиилем был подобный случай. Ему было видение подобия славы Господней, отчего он пал на лице свое, и слышал глас Глаголющего, и Он сказал [ему]: сын человеческий! стань на ноги твои, и Я буду говорить с тобою (Иез. 2, 1–2). И нашел на пророка Дух, который поставил его на ноги. «И вот, – далее повествует пророк, – рука простерта ко мне, и в ней книжный свиток... и написано на нем: плач, и стон, и горе (Иез. 2, 9–10). Иезекиилю было сказано: напитай чрево твое и наполни внутренности твои этим свитком, который Я даю тебе. И он съел, и было в устах его сладко, как мед. (Иезек. 3, 3).

Преподаватель. Можно еще посмотреть для сравнения, как происходило призвание на пророческое служение Исайи, которое описано в шестой главе его книги. В связи с этим вспоминается яркий образ пушкинского пророка:

И он к устам моим приник,

И вырвал грешный мой язык.

На самом деле то, что входит в уста, проникает и в сердце. Мы не случайно прикладываемся устами и лбом к иконе – это сердце прикасается к святыне, и мысли очищаются.

Видите, сколько есть событий, когда дается что-то в уста съесть, а после этого человек становится способным к некому особому служению: к пророчеству, будущему монашеству, к чтению, к молитве.

На таком простом примере я постаралась вам показать прием сравнения, который широко используется в словесном творчестве. О ком бы мы ни говорили, хорошо развернуть ваш рассказ во времени, и тогда мы сразу видим того, о ком повествуем, уже объемно. Он уже не сам по себе, не отдельно воспринимается нами, а то, что с ним происходит, становится определенным моментом в жизни всей Церкви. Ведь для нас самое главное не просто Преподобного Сергия прославить, а через него прославить Господа.

Очень широко прием сравнения использует Епифаний Премудрый. Интересно, как он сопоставляет возглашения Преподобного Сергия с теми знамениями, которые происходили при рождении великих пророков. К примеру, Иоанн Креститель тоже во чреве матери взыграл. Хорошо будет, если вы сами найдете еще какие-нибудь символические сравнения.

Все это связано с вопросом о том, как строится слово. Таким образом, перейдем к композиции проповеди. Кстати, что такое композиция⁶⁰? Ком-позиция. Соразмерное единство частей произведения… Какие есть варианты построения проповеди? Отец Артемий на лекции дал нам один из вариантов: дерево.

Любое публичное слово похоже на дерево, которое имеет ствол – главную мысль, веточки, с помощью которых эта мысль развивается, и листики, которые эту мысль украшают. Такой подход не случаен. Если мы чересчур заботимся об украшении – о листиках, то запросто можем забыть о стволе. Это одна крайность. С другой стороны, я знаю таких людей, которые совершенно не принимают такой подход. Это тоже надо учитывать. Например, одна прихожанка о. Дмитрия (Смирнова) говорила о выступлениях некоего лектора: «Я вижу только листья в его словах и не замечаю ствола. Я не слышу сути!» И действительно, о. Димитрий Смирнов всегда отвечает на вопросы удивительно прицельно, точно, его речь почти не украшена, есть только суть. А нам что надо? Нам надо уметь и то, и другое. В этом уже есть некий выбор человека. Некоторым людям надо, чтобы им правду сразу, напрямую сказали. Но правильнее – действовать и говорить по ситуации.

Суть надо непременно держать в прицеле и научиться выбирать, что нам важно. Иногда мы говорим об одном – например, излагаем какое-то житие, а перед нами сидит человек, которому нужно что-то втолковать, и ничего не понимает. Тогда мы очень осторожно переходим к другой теме, на другую веточку перескакиваем: скажем что-то для него близкое, потом обратно возвращаемся и продолжаем говорить свое. Это может оказаться более назидательным, чем прямое следование цели проповеди.

Итак, мы рассмотрели один вариант композиции. В качестве другого возьмем систему греко-римского ораторского искусства. В древности считалось, что речь должна делиться на определенные части. Вот самый простой, классический способ изложения.

1. Вступление, которое может быть связано с обращением к людям.

2. Изложение. Это может быть краткое изложение событий или того, зачем мы собрались.

3. Определение темы с возможным разделением на части. Я сегодня в начале семинара сказала о том, какой у нас будет план урока. Людям полезно знать, что вы хотите сказать в проповеди, особенно же, если вы ведете урок.

4. Разработка темы, главная часть. Мы раскрываем тему, события предстают уже полностью.

5. Доказательство. Это уже связано с греко-римском правом. В то время больше всего красноречие использовалось в судебной практике, поэтому было некое доказательство, скажем, невиновности. У нас это может быть, например, более подробное развитие именно темы молитвы.

6. Опровержение доводов противника. Опять, конечно, у нас это может опускаться. Но если мы что-то излагаем, для того чтобы поспорить с еретиками или с теми, кто нас не принимает, вот тут-то мы начинаем с ним спорить. Сначала мы сделали хороший заезд, а потом, когда уже нас приняли и стали слушать, начинаем с ними спорить и опровергать доводы противника.

7. Заключение. Иногда целую часть публичной речи составляло отступление. Таким отступлением может быть сопоставление.

Композиция – это построение нашего слова в целом. Состоит же проповедь из отдельных предложений, поэтому подбор слов в них и умение их сочетать тоже немаловажно. В речевых оборотах с древности выделяют так называемые фигуры, которые еще именуются «цветами красноречия». Они служат для усиления выразительности, для того, чтобы наша речь не только отвечала на вопрос, но и впечатляла, была убедительной, красивой. Это те же листики, о которых уже говорилось. Послушайте цитату из батюшкиной лекции: «Мы ведем разговор не о том, чтобы ласкать слух аудитории всякими фигурами (он скрыто полемизирует с греко-римским ораторским искусством, где были эти фигуры, вы, наверное, этого и не поняли), а о том, что современный русский человек так же тоскует по хорошей русской речи, как он тоскует по России, по Отечеству, как он тоскует по Небесному Иерусалиму, воплощением которого были наши лучшие города и села». Вот вам домашнее задание – разобрать данное предложение с точки зрения употребления различных фигур речи.

А теперь я вам приведу примеры нескольких фигур, на самом деле, их очень много.

Первое, антитеза – противопоставление понятий. Например, батюшка говорил: «Он свят, а мы грешны. Он является обителью Духа Божия, а мы еще не очистились от «духа праздности, уныния, любоначалия и празднословия». Что еще в этом предложении присутствует?..

Студент. Использование однородных членов предложения.

Преподаватель. А еще что?.. «Он является обителью Духа Божия, а мы еще не очистились от «духа праздности, уныния, любоначалия и празднословия» – это скрытая цитата. Знакомое выражение, не так ли? Цитата скрытая, так как проповедник не обращает нашего внимания на нее, но безмолвно апеллирует к нашей памяти. Вы цитату узнаете, и поэтому вам приятно слушать. Но бывает, что и сами антитезы становятся однородными членами. Вот, смотрите, такой пример: «Дабы слово наше было живо, а не мертво; свежо, а не затхло; интересно, а не скучно; глубоко, а не поверхностно; искренно, а не формально; в каком-то смысле спонтанно, а не затвержено и заучено, что всегда производит на слушателей дурное впечатление». Вот такое получилось красивое предложение, в котором использованы специальные приемы выразительности языка, да еще как! Есть и однородные предложения, и однородные члены предложения, и антитезы.

Запишем еще одну фигуру речи – градация⁶¹, то есть когда постепенно уточняются понятия и как бы восходят, увеличиваются. Вы сейчас увидите: «Слово как нечто живое, исходящее из живого сердца...» – вот это и есть градация, уточнение, которое еще более углубляет то слово, которое было сказано; мы объясняем, что значит «слово живое».

Еще пример градации, или восхождения: «Хочу говорить о сокровенной жизни его сердца (Преподобного Сергия), о том, как в нем зачиналась, созревала, возрастала...», – видите, как будто по ступенькам расположены эти три слова. И опять их достаточно, чтобы предложение не вышло слишком длинным. «...И наконец… (Нам нужно до верха дойти, поэтому добавляется слово «наконец», настраивая на то, что сейчас будет самая верхняя ступенька) достигла своего совершенства молитва».

Еще одна фигура речи: «анáфора» или «анафóра» (др.-греч. ἀναφορά – приписывание, средство к исправлению) – так по-гречески правильно ставится ударение. Это означает «единоначатие». Анафора – стилистическая и риторическая фигура, состоящая в повторении сродных звуков, слов или группы слов в начале каждого параллельного ряда, то есть в повторении начальных частей двух и более относительно самостоятельных отрезков речи. Анафора несколько отличается от восхождения (градации). Вот слушайте, что батюшка использовал как анафору: «А цель – это определенный духовный импульс...». «Цель – это» – здесь и есть анафора. Записываем предложение дальше: «...определенный духовный импульс», – батюшка развивает, – «который от нашего сердца, с Божьей помощью, должен выйти и отпечатлеться в сердцах наших слушателей». Чувствуете, что-то здесь не то? Я уже смотрю как редактор. Вы думайте, что батюшка все говорит прекрасно, и он редактирует то, что сам говорит. Уже есть «духовное назидание слушателей», обратите внимание, и «напечатлелся в сердцах наших слушателей». Получается некрасивый повтор, значит, надо заменить где-то слово «слушателей». Я предлагаю заменить так, смотрите: «который от нашего сердца, с Божией помощью, должен выйти и отпечатлеться во внимающих нам сердцах». Вот теперь аккуратное, красивое предложение.

Студент. А если в предложении слово «сердце» дважды повторяется – это нормально?

Преподаватель. Вы говорите о таком явлении, как тавтология. Но тавтология может рассматриваться как стилистическая ошибка (неоправданное, небрежное, незамеченное повторение одних и тех же или однокоренных слов). А может – как специальный литературный прием. «От нашего сердца к сердцам слушателей...» – в данном случае нет тавтологии как ошибки. Есть тавтология как специальный языковый прием. Разве вы подумаете об ошибке в таких примерах: «с глазу на глаз», «яблочко о яблоньки недалеко падает», «из уст в уста». Нет, здесь повторение является специальной фигурой речи, оно естественное и осознанное. Но как стилистической ошибки, конечно, повторения одних и тех же и однокоренных близко стоящих слов надо избегать. Как и плеоназма – повторения того же самого другими словами. А что касается повторения слов, то это, кстати, может быть вызвано и применением такой фигуры речи, как анафора – повторение одних и тех же слов и конструкций. Например: «Не напрасно дули ветры,/Не напрасно шла гроза».

И еще один пример анафоры, который был использован в самом начале лекции: «Как говорить о Преподобном Сергии, чтобы скучно не было?! Как говорить о Преподобном Сергии, чтобы не умалить от высоты святости предмета?! Как говорить о Преподобном Сергии, чтобы лицом в грязь не ударить».

Здесь анафора состоит из трех предложений. Как же получается красиво, когда у нас такая речь! Здесь чувствуется даже некая музыкальность предложений, и становится легче говорить и слушать, потому что ты те же слова повторяешь, но повторяешь каждый раз с немножко разной интонацией.

Итак, мы с вами познакомились с некоторыми видами фигур, т.е. речевых оборотов: антитезой, градацией и анафорой. Теперь вернемся к выступлению на тему о молитву Преподобного Сергия и посмотрим, какие слова употребляет батюшка перед эпизодом собеседования отрока Варфоломея с таинственным старцем?.. «Встретив непреодолимые трудности в изучении грамоты, Божий отрок прибегнул к испытанному средству – всем сердцем, всей душою, всем помышлением, с плачем воззвал он к Небесному Отцу и был услышан». Что здесь? Какая фигура?

Студенты. Градация, потому что восхождение есть.

– И анафора, потому что «всем – всей – всем».

Преподаватель. Да. Однако, скорее всего, батюшка специально не думал о том, что употребляет речевые фигуры, но он очень хорошо знает, что это такое. При учебе на филологическом факультете он все эти особенности греческой риторики впитал буквально во внутренности свои, и поэтому у него легко получается их вплетать в свою речь, одновременно пользуясь ими и сознательно.

Напоследок хочу поразмышлять о последних словах предложенного о. Артемием выступления на тему о П

Преподобном Сергии: «Когда Авраамий Палицын… уже готов был плакать о погибели Русской Земли, то он на заре стал молиться и услышал с небес глас Божий: «Авраамий! Как ты можешь сомневаться в Промысле Божием над Русской Землею, ибо она и православие не погибнут, покуда у Престола Божия молятся за Русь три святых: святой великомученик Димитрий Солунский, святитель Василий Великий и Преподобный Сергий Радонежский!»

Вам не приходило в голову, почему Авраамий Палицын назвал этих трех человек – Василия Великого, Дмитрия Солунского и Сергия Радонежского? Так Господь сказал, но ведь в этом есть некая реальная причина. Вот слушайте, что написал князь Дмитрий Николаевич Трубецкой: «В ризнице Троице-Сергиевой лавры есть шитое шелками изображение святого Сергия, которое нельзя видеть без глубокого волнения. Это покров на раку преподобного, подаренный лавре великим князем Василием, сыном Дмитрия Донского. Первое, что поражает в этом изображении, – захватывающая глубина и сила скорби. Эта не личная или индивидуальная скорбь, а печаль о всей земле Русской, обездоленной, униженной, истерзанной татарами. Внимательно всматриваясь в эту пелену, вы чувствуете, что есть в ней что-то более глубокое, чем скорбь, тот молитвенный подъем, который предваряется страданиями. Вы отходите от нее с чувством успокоения, сердцу становится ясно, что святая печаль дошла до него и там обрела благословение для грешной, многострадальной России...»

Видите, к этой пелене имеют прямое отношение и Дмитрий Донской, и его сын Василий, а их небесными покровителями как раз и являются великомученик Дмитрий Солунский и святитель Василий Великий. Все не случайно.

Выражение «Мой дом – моя крепость» давно бытует в народе. И действительно, настоящий дом похож на крепость, а слово «крепость» всегда ассоциируется с грандиозным сооружением, в котором ни один противник не страшен; и знаешь, что за родными стенами есть все необходимое, чтобы отразить врага, а в случае неудачи – спрятаться в укрепленной башне родной крепости.

Что представляет собой башня, знают многие. Раньше она была нужна для дозора, т.е. была смотровой и служила местом, где наверняка можно было продержаться долгое время, откуда можно было послать почтового голубя в другой город с вестью о нападении. Знаменитая Иерихонская башня, например, имела в себе и специальные погреба для хранения запасов зерна, и так называемые цистерны для воды, что давало возможность долгое время продержаться в осаде до прихода подкрепления. Так и настоящий дом является той крепостью с замечательной башней, где всегда найдешь защиту и поддержку. Ведь, когда бы ты ни постучался в родной дом, там всегда тебя ждет любящее родное сердце, там всегда обретешь утешение, спокойствие и радость.

И каждый человек имеет такой дом. Конечно, на подобное утверждение можно и возразить. Но христианин вправе утверждать, что у него есть такой дом-крепость, это – Церковь, а башня, где можно спрятаться от врагов, – это молитва. Именно молитва к Господу для каждого из нас есть великое убежище: Господи! прибежище был еси нам в род и род (Пс. 89, 2). Все найдет праведник в имени Божием, как в крепкой башне: Иисусе, пище крепкая; Иисусе, питие неисчерпаемое (акафист Иисусу Сладчайшему, икос 10).

Христианин – воин Христов. И что бы он делал, если бы не было у него молитвы- башни? Пребывая в молитве, он может распознать нападающего на него противника. Как через смотровое окошко, смотрит праведник на приближающегося или удаляющегося врага. И уходит в глубину башни-молитвы, питаясь в случае долгой осады запасами – добродетелями. Верно сказал Иоанн Златоуст: Молитва – виновница всех добродетелей, т.к. если бы не было молитвы-башни, где бы пребывали запасы? А добродетели подаются самим Господом. Иисусе, Хлебе животный, насыти мя алчущаго; Иисусе, Источниче разума, напой мя жаждущаго. Иисусе, Одеждо веселия, одей мя тленнаго; Иисусе, Покрове радости, покрый мя недостойнаго (акафист Иисусу Сладчайшему, икос 6). Но порой бывает, что неопытный воин бросает свою крепость, выходит из башни. Знал бы он, что покинул!.. Да, действительно, бывает трудно усидеть в башне с малыми запасами, когда прибавления и поддержки совсем уже не ожидаешь. А когда надежда на помощь теряется, приходит уныние и отчаяние, кажется, что Господь не поможет, тогда начинается паника, и в безрассудных речах появляется страх, что, мол, погибаю и сдаюсь. А разве так поступает храбрый воин? Нет, он держится до последнего, до последней капли крови защищая родную крепость. Храброго никогда не оставляет надежда. Он ведет умную политику, использует любой шанс и метод для спасения и защиты. Бывает, что несколько раз приходится посылать почтового голубка с посланием: Иисусе, Спасе мой премилосердый, Иисусе, просвети мои чувства, потемненные страстьми; Иисусе, исцели мое тело, острупленное грехми. Иисусе, очисти мой ум от помыслов суетных; Иисусе, сохрани сердце мое от похотей лукавых. Иисусе Сыне Божий, помилуй мя (акафист Иисусу Сладчайшему, икос 11). И поднимается ввысь голубок-вестник, летит с посланием о помощи, а в душе воина одна великая вера, что долетит вопль его к Взбранному Воеводе и Господу, ада победителю, яко избавляющему от вечной смерти (цит. акафист, кондак 1). Так он надеется в сердце своем и не покидает башни, т. к., если оставит ее, грозит ему неминуемая погибель от окруживших его врагов – лютых страстей. Помнит обещания свои праведник, не покидает его душу клятва, даваемая на верность: Яко Ты, Господи, упование мое, в сердце у него слова Божии: Вышняго положил еси прибежище твое (Пс. 90, 9).

Голубок-вестник – Ангел Хранитель, данный самим Господом воину-христианину, великий молитвенник пред Престолом Божиим. Долетел, молит Господа о помощи бедному воину, пораженному стрелой страсти, чтобы пришел на помощь и исцелил кровоточивую рану. И тогда по молитвам вестника Господь посылает помощь неотчаявшемуся воину. Ангелом своим заповесть о тебе, сохранити тя во всех путех твоих. На руках возмут тя, да не когда преткнеши о камень ногу твою, на аспида и василиска наступиши, и попереши льва и змия (Пс. 90, 11–13).

Приходит помощь Божия с Ангельским воинством, и побеждается всякий враг-супостат. Вот как важно находиться в крепкой башне, в крепости имени Господня. Когда же кончится битва и одержит победу воин Христов, не оставивший крепкой башни, тогда придет и Сам Воевода вознаградить Своего воина и исполнит свое обещание о верном: Кто любит Меня, тот возлюблен будет Отцом Моим, и я возлюблю его и явлюсь ему Сам (Ин. 14, 21), …долготою дней исполню его, и явлю ему спасение Мое (Пс. 90, 16).

Вот был один коллекционер, который любил собирать драгоценные камушки. И много у него было этих камушков – алмазов и сапфиров, граненных и не граненных, даже были у него огненные кораллы. И набралась, наконец, целая шкатулка этих камушков. Но все они были поддельные, ведь настоящие драгоценные камни стоят очень дорого.

Но однажды на аукционе продавался маленький бриллиант – совсем маленький, величиной с маленькую зеленую горошину. И вот, вдруг увидел наш коллекционер, как этот бриллиант сияет и переливается всеми цветами радуги. Вот уж, действительно, с таким камнем не могли сравниться все камушки вместе, которые лежали в шкатулке у коллекционера.

И такой страстью он возгорелся заиметь у себя этот камушек, что пошел и продал всю свою шкатулку со всеми камушками; но всё равно денег не хватило. Тогда он взял, да и продал всю свою квартиру, и всю фарфоровую посуду, и свой выходной костюм с «бабочкой», а сам попросился жить к бабушке и ходил круглый год в одном и том же свитере, – но зато купил-таки тот бесценный бриллиант.

Так вот и человек, когда узнает о том, что такое Царствие Небесное и что с ним не сравнятся никакие земные блага – ни деньги, ни работа, ни даже шоколад – презирает всё земное и стремится только на небо, ни к чему тленному не прилепляется сердцем.

Когда он почувствует хоть на мгновение ту нетленную радость, которую дарует человеку благодать Божия, – то глупыми и смешными кажутся ему все земные наслаждения, от которых потом только пустота в сердце.

И этот бриллиант, эта драгоценная жемчужина, стоит того, чтобы за нее всё отдать.

Говорят, глаза – зеркало души, и я верю в это. Когда вглядываешься в фотографии новомучеников и исповедников российских, в просвещенные, прекрасные лица членов царской семьи, в скорбный лик великой княгини Елизаветы Федоровны, то ощущаешь, как облик этих людей источает неизъяснимый свет еще неведомого нам живого сокровища. Внимательные, исполненные любви, глубины, чистоты, силы, верности глаза. Горестно, но такое чувство, что мы уже не можем так смотреть на мир и друг на друга, как смотрели они. Горестно, но мы не можем вместить в себя этот свет и нести его, как несли его они. Горестно, но этот свет лишь на мгновения сияющим огнем касается нашего сердца, отзываясь покаянной болью, стыдом, сокрушением за тот смрад, который встречает его в наших душах. Касается, и выскальзывает драгоценной жемчужиной, бесценной жемчужиной под наши ноги. Неужели мы так и будем, подобно свиньям, попирать грязными ногами бесценный жемчуг, великое сокровище вечности? Сокровище, которого так ищут, так жаждут наши больные души. Сокровище, которое должно трепетно хранить во святая святых, в глубине человеческого сердца, почему-то легко, слепо, безответственно и равнодушно теряется. А ведь оно лучезарным светилом, «которое всё более и более светлеет до полного дня», должно высвечивать стезю, тесные врата в Царствие Небесное, обогащать добротою, освящать чистотою, быть струящимся потоком живой воды для всех.

Почему мы не храним сердца? Почему мы разучились воспринимать бытие открыто, ясными, чистыми, светлыми очами? Наши глаза отражают беспокойство, скудость, оцепенение, безволие, самодовольство. Они не смотрят прямо, с любовью, надеждою. Мы хуже всех людей, потому что мы лукавы сами с собою, со своей совестью, но Отец Небесный любит нас. Он видит отрадные мгновения сокрушенных сердец. Видит и напоминает: Больше всего хранимого храни сердце твое; потому что из него источники жизни (Притч.4,23). Любит и ждет, внимая молитве: Новомученики и исповедники российские, молите Бога о нас!

Кондак: Душе моя, душе моя, востани, что спиши? конец приближается, и имаши смутитися: воспряни убо... (Канон Великий Андрея Критского)

Из песни 3: Душе моя (прежде конца) покайся от злых дел твоих...« (Канон покаянный ко Господу нашему Иисусу Христу).

Если грех во мне гнездо свивает,

Если страсти волю отдаю,

Если всё на свете забываю,

Лишь бы тешить чувственность мою,

Если зависти и ревности позволю

В почве сердца корни прорастить,

То они тогда и ум, и волю

Жалом смерти могут уязвить.

И душа в живом по виду теле

Станет смрадом мертвенным дышать,

Если льстивой гордости поверю,

Если злобе буду потакать.

А в стремленье моих ближних к Богу

Буду видеть ханжество, обман,

И иронии убийственной дорогу,

Чтоб заставить их смутиться, дам.

Стану души их испытывать сомненьем,

Заставляя чаще замолкать,

Чтобы лишь моим одним сужденьям

В наших поединках побеждать.

Но упившись этой властью многой

И своею мудростью слепой,

Обнаружу вдруг, что перед Богом,

Перед совестью моею я нагой.

Сколько ни считай мои заслуги,

Смерть уже господствует во мне.

Прозревая будущие муки

И теперь уже я как в огне.

Как ни отгоняй сомненья эти,

Груз их давит, мучает и жжет.

Что же будет, когда ангел смерти

Мою душу к Богу призовет?

Чем тогда перед Его любовью

Оправдаю ненависть свою

К тем словам, что с милосердной болью

Обличали суетность мою?

Чем забвенье может быть покрыто

Перед теми, кто совета ждал,

Перед теми, кто просил защиты,

Кто на мою верность уповал?

Близок, близок страшный час расплаты.

Сокрушись, душа моя, проснись!

И от сласти грешных дел заклятых

Отвратись, покайся, поднимись.

И в стыде, в позоре покаянья

Да сгорят и мысли, и дела,

Те, что и нарочно, и случайно

Ты, душа, на свет произвела.

И тогда, когда остынет тело,

Смерть не будет властна над тобой.

Только почему же это сделать

Мне так трудно? Отчего же мой

Голос внутренний меня толкает

Тешить самолюбие мое?

Чем же тленный мир меня прельщает?

Ненавидя смерть, – люблю ее.

И тогда мне Иов отвечает

Сквозь века, услышав мой призыв:

«Потому что веры не хватает,

Ты забыл, что Искупитель жив!

Час придет, и Он восставит кожу,

Даже превратившуюся в прах.

И во плоти перед очи Божьи

Мы предстанем явно, не во снах.

Будет Страшный Суд, не сомневайся.

Меч наточен, будет плач и крик...»

Бедная душа моя, покайся,

Отвратись от грешных дел своих!

Дыхание весны пробуждает землю, а опыт встречи – человеческую душу. Разные бывают встречи: может быть, человек увидел дивное сияние благодати на лице ближнего, а может быть, сам прикоснулся к святыне. И вот душа уверовала, возлюбила, возжелала жить по заповедям Божиим в лоне Церкви. И чтобы помочь человеку в деле спасения, Церковь учит его, помогает возлюбить Господа не только всем сердцем, но и разумением. История помнит времена, когда миновала эпоха язычества, и шли под церковную сень услышать слово жизни люди, их было много, и жажду их утолял проповедник, кладезь мудрости духовной и словесной. Язычество наших дней также нуждается в лекаре – проповеднике, требует учителя.

Несомненно, дар слова – дар Божий. И обладатель сего сокровища имеет задачу: превратить его в полноводные, кристально-чистые реки словесной мудрости. Люди, отмеченные даром словесности, блиставшие красноречием, утверждали, что красноречие – нечто такое, что дается труднее, чем это кажется. Оно рождается из многих знаний и умений (Цицерон). А может быть, и лишений... Самый замечательный оратор древней Греции, Демосфен, ощутив, что речь его слаба, а смысл ее темен, опускается в подземелье для отработки языковых приемов и укрепления голоса, а чтобы не прерывать занятий – бреет голову наполовину. Столь супермодная прическа нашего времени в IV в. до н.э. означала лишь невозможность показываться на людях. Пока рос волос, рос и голос, набирало силу и ораторское мастерство. Да, труд – необходимое условие для роста, но важно четко представлять, над чем именно следует трудиться.

Говорит учитель быстро – дети не успевают не только записать, но и понять. О таком народная мудрость говорит: За твоим языком не поспеешь босиком. А если речь говорящего замедлена, то она вызывает скуку, раздражение, иногда и крепкий сон. И на этот счет есть народная пословица: У него слово слову костыль подает. Значит, важно правильно выбрать темп речи. Опытные проповедники считают, что лучше всего произносить примерно 100–120 слов в минуту. При этом важные мысли желательно высказывать в замедленном темпе, а второстепенную информацию – в ускоренном. Чтобы понять этот прием, полезно присмотреться к творчеству певца, дирижера-регента. Вот он мелкие длительности исполнил чуть быстрее, пробежал по ним, как дуновение ветерка: легко, свободно, с тем, чтобы полно отзвучали крупные длительности или основной фрагмент музыкальной фразы. А вот и последний жест регента: он не спешит опускать рук, слушает стройный аккорд, парящий в куполе храма или зала, и лишь потом дает возможность звуку гаснуть медленно и спокойно, подобно тому, как гаснет свет в зале театра.

Конец – делу венец. Это правило хорошо и для проповедника. Беда, что ты голоден, но все же не проглатывай концы слов и фраз, – заметка законоучителю нашего времени. Оратор, следящий за своей дикцией, избежит этих ошибок. А помогают в работе над ней скороговорки. С их помощью добиваются чистоты и точности произношения. Часто отчетливость зависит и от пространства: чем больше помещение, тем желательнее замедление речи. Ведь звук распространяется не так быстро, как свет. Поэтому, чтобы резонанс стал помощником проповеднику, чтобы звуковые волны не сливались и не заглушали друг друга, нужно дать им время для распространения. Может быть, поэтому некоторые священники произносят проповеди медленно? Хорошая дикция и паузу держит хорошо.

Пауза – тоже музыка, здесь можно обдумать мысль, облегчить дыхание. Однако если некий политический деятель очень часто прерывает речь, дополняя ее нечленораздельными звуками типа «э-э-э» или «о-о-о», то это тоже напоминает нам движение человека на костылях или ходулях, т.е. идущего не своими ногами. Очевидно, что такие звуки обнаруживают либо незнание предмета, либо сильное волнение, возникающее в незнакомой обстановке, либо просто лень, нежелание трудиться над своим словом.

В искусстве красноречия важна и сила голоса: тихий слышат лишь «близкие» слушатели, а громкий и резкий – вызывает раздражение и неприятие сказанного. Иногда звучность голоса зависит и от умения правильно оценить его возможности, его вокальные данные. Забавный случай был в лекторской практике О. Ю. Шмидта. Читая лекцию, услышал шумок. «Что, неинтересно?» – спросил он. «Нет, интересно, но плохо слышно». Оказывается, Отто Юльевич обращался с вопросом к вокалисту, который так подытожил их разговор: «Вы поете басом, а говорить пытаетесь тенором». Итак, оратор, знающий и любящий предмет своего слова, прилагающий усилие к тому, чтобы правильно использовать возможности своего слова, следящий за темпом речи и внимательный к дикции, может сделать свою речь живой и выразительной. О таких умельцах тоже есть народная пословица: Говорит – что клеит.

Проявить чуткое отношение к содержанию речи, добиться ее выразительности помогают также мимика, жесты, поза, а в работе над ними не грех воспользоваться и зеркалом. Относясь к нему не как к предмету, услаждающему наше самолюбие и тщеславие, но как к вспомогательному средству, беспристрастно отражающему наши недостатки, можно научиться избегать резких жестов, уродливой мимики. Тогда можно надеяться, что мы не услышим нареканий типа: Не надобно проповеднику шататься вельми, будто в судне веслом гребет. Не надобно руками всплескивать, в боки упираться, подскакивать, смеяться, да не надобе и рыдать (Петр I, Духовный регламент 1721 г.).

В течение всего года, а может быть, и жизни, население города в бегах и суете находится, и усталое, и озабоченное. Приходит весна, и ты – частичка этого люда, все бежишь, суетой поглощенный, и вдруг случайно поднимаешь глаза, а перед тобой яблонька, та весенняя яблонька, укутанная в море маленьких бело-розовых цветочков. Такая красота – глаз не отведешь! И вот городской беглец, то гордый и самовлюбленный, то презрительный и жестокий, то усталый и равнодушный, вдруг останавливается перед этим чудом, будто по мановению волшебной палочки, и глаза его добреют, в них появляется что-то от детскости, от первозданной чистоты. Чтобы понять, какая связь между двумя явлениями: мастерством проповедника и тихой нарядностью деревца, нужно мысленно перенестись в аудиторию, где ждет тебя маленькая жизнерадостная детвора воскресной школы или взрослые с уставшими лицами и сердцами. Дабы не омрачить жизненный праздник одних и не усугубить мрачное настроение других, появись с кроткой приветливой улыбкой сестры во Христе: для малышей – старшей, для взрослых – младшей. Пусть не только речь твоя будет изящной, но и все твое существо. Чуть праздничный наряд, грациозная походка, легкость движений подскажут вашим слушателям, что вы к ним неравнодушны, вы идете к ним, как на праздник, желая общения, участия и помощи им. Они ответят вам: кто вниманием к вашему предмету, кто простым человеческим: «Спаси тебя, Господь».

Итак, размышляя над портретом учителя, мы нанесли и последний штрих – внешность. Но портрет навсегда останется мертвым и не принесет плода, если все достоинства проповедника, учителя, воспитателя не облечены в порфиру любви к Господу и ближним. Святой Феофан Затворник говорил, наставляя воспитателей: «Старайся любовию заслужить любовь».

Но наш учитель – не просто учитель, он наставник в деле спасения человеческой души. Уча слову Божию, он сам должен стремиться к стяжанию Святого Духа, тогда слово будет не просто красивым и верным, оно будет обладать жизненной силой, как слово мучеников и апостолов. И слово мое, и проповедь моя не в убедительных словах человеческой мудрости, но в явлении духа и силы, чтобы вера ваша утверждалась не на мудрости человеческой, но на силе Божией (1Кор. 2, 4–5).