Риторические приемы
(Rhetorical patterns)
Прилагательное риторический соотносится с двумя видами оборотов речи. Оно может обозначать либо способ убеждения, с помощью которого письменная или устная речь оказывает влияние на читателей или слушателей, либо характерные приемы или обороты, используемые в текстовом материале. В данной статье внимание уделяется характерным приемам, используемым в библейском тексте. Здесь не ставится цель дать исчерпывающий анализ, а лишь делается попытка обрисовать основные черты библейской риторики с приведением достаточного количества примеров для иллюстрации этих приемов.
Связность и полнота. Самый простой из риторических приемов заключается в придании тексту связности и полноты. Выдержавшая испытание временем формулировка Аристотеля, что композицию можно считать цельной и законченной, если в ней есть четко различимые начало, середина и конец, служит лучшим, пожалуй, из всех существующих определений. Предпочтение библейскими авторами кратких элементов речи несомненно, но появляющиеся в результате миникомпозиции демонстрируют внутреннее побуждение придать рассказу в целом формальные элементы начала и конца.
История Каина, например, начинается с появления персонажа на сцене и рассказа о его рождении и заканчивается на завершающей ноте («И пошел Каин от лица Господня; и поселился в земле Нод» [Быт. 4:16]). История с продажей права первородства (Быт.25:29–34) начинается с краткого варианта темы «жили-были» («и сварил Иаков кушанье») и заканчивается словами, как Исав «ел, и пил, и встал, и пошел», с комментарием автора («и пренебрег Исав первородство». Более широкомасштабная история Руфи начинается с определения временных и географических рамок («в те дни, когда управляли судьи») и заканчивается родословием. Здесь мы видим стремление к полноте и законченности – как в случае, когда картину помещают в рамку.
Если обратиться к лирическим поэмам Библии, мы увидим то же самое стремление обозначить начало, середину и конец. В Псалтири практически каждый псалом начинается со строки или стиха, в которых заявляется его тема: «Господи! кто может пребывать в жилище Твоем?» (Пс.14:1). И практически каждый псалом заканчивается обобщенным, почти самостоятельным заявлением, придающим размышлению ноту завершенности: «Поступающий так не поколеблется во век» (Пс.14:5). «Блажен муж», – провозглашает поэт, приступая к изображению портрета благочестивого человека (Пс.1:1). А закончив портрет, поэт выносит окончательное суждение относительно двух путей, представленных в поэме: «Ибо знает Господь путь праведных, а путь нечестивых погибнет» (Пс.1:6).
Нечто подобное мы видим и в новозаветных посланиях. Они начинаются в формальной манере с приветствий, за которыми обычно следуют выражения благодарности. Затем автор приступает к обсуждению вопроса, послужившего поводом для написания послания. Послания не просто заканчиваются, они достигают кульминационной ноты завершения с приветствиями и благословениями в конце: «Благодать Господа (нашего) Иисуса Христа, и любовь Бога (Отца), и общение Святого Духа со всеми вами» (2Кор.13:13).
Связностью и полнотой отличается и Библия в целом. В ее первых двух главах, как и в двух последних, изображается мир, в котором нет зла. Райский сад, показанный в Быт.2, вновь появляется в последней главе Откровения (Откр.22:2). Ореол нового творения в первых главах Библии сочетается с аналогичным ореолом, окружающим новое небо и новую землю в последних главах. Образ сада, в который были помещены два совершенных человека, достигает наивысшего выражения в святом городе, в котором обретают вечную жизнь сонмы искупленных. Между этими началом и концом располагается история падшего человечества.
Элементы обрамления. В самой очевидной форме стремление к связности проявляется в композиционном обрамлении. Несколько псалмов, например, начинаются и заканчиваются одной и той же строкой (Пс.8; 102; 105; 112; 117; 134). Вариантом этого принципа служат псалмы, начинающиеся и заканчивающиеся одними и теми же образами. Пс.1, например, начинается и заканчивается образом пути или стези. Пс.138 начинается и заканчивается образом Бога, Которому известны пути автора.
В аналогичной манере начинаются и заканчиваются многие ветхозаветные исторические рассказы. В рассказе о страннике, например, об Аврааме, обычная схема заключается в том, что история начинается с прихода в какую-то страну («сошел Аврам в Египет», Быт.12:10) и заканчивается его уходом оттуда («поднялся Аврам из Египта», Быт.13:1). В хрониках ветхозаветных царей большее значение придается временному фактору, а не географическому: «Двенадцати лет был Манассия, когда воцарился... И почил Манассия с отцами своими, и похоронили его в доме его» (2Пар.33:1, 20).
Такой риторический прием в обиходной речи иногда называют «обрамлением». Специальный латинский термин – inclusio. Исаия обрамляет целый раздел своего пророчества почти идентичной фразеологией, связанной со словами «тьма» и «горе» (Ис.5:30; 8:22). Женщина в Песни песней начинает и заканчивает размышление о своем возлюбленном, сравнивая его с серной и молодым оленем (Песн.2:9, 17). Применительно к целой книге стремление к композиционному обрамлению принимает форму «кольцеобразной композиции», в которой материал располагается концентрическими «кругами» вокруг стержня в центре. В Песни песней, например, картина бракосочетания четы помещена в середине. Книга начинается и заканчивается образами любовной лирики. Между центром и обрамляющими его кругами расположены песни романтической любви.
Параллельная конструкция, в которой вторая половина построена в обратном порядке по сравнению с первой, называется хиазмом от греческого слова, означающего расположение в виде буквы «хи». Даже если допустить, что многие хиазматические конструкции в Библии, на которые ссылаются исследователи, представляют собой скорее плод воображения этих самых исследователей, а не реальность, действительно присутствующую в тексте, все равно можно считать несомненным, что библейские авторы знали о существовании хиазма как риторического оборота и пользовались им. В Ис.6:10, например, представлен такой последовательный ряд: «сердце – уши – очи – очи – уши – сердце». Ам.5:4–6 начинается и заканчивается повелением взыскать Господа и жить, а между этими рамками мы видим ряд, состоящий из Вефиля – Галгала – Вирсавии – Галгала – Вефиля. Есть и более изощренные хиазматические конструкции, требующие внимательного прочтения для их обнаружения: в Рим.11:33–35 приведен ряд, состоящий из богатства – премудрости – ведения – непостижимой судьбы – неисследимых путей – ума – советника – воздаяния.
Тема и вариации. Немногие композиционные принципы встречаются чаще, чем тема и ее вариации. Тема композиции – это объединяющий ее смысл, то есть идея, образ, ситуация, эмоция. Вариации – это конкретные пути разработки и развития темы. Риторический принцип темы и ее вариаций возлагает на автора и читателя двойную задачу – определить суть, объединяющую всю композицию, и соотнести все ее части с этим объединяющим началом. В построенной таким образом композиции выражается освященный веками принцип, согласно которому в каждой части должно присутствовать то же, что в других частях, и должно присутствовать в каждой части целое.
Наиболее ясными примерами композиции, построенной на определенной теме и ее вариациях, служат лирические произведения. Пс.22, например, основывается на теме ухода пастыря за овцами в течение дня; вариации выражаются в конкретных делах, составляющих общую картину. Пс.120 – одна из «песней восхождения»; его основная тема – способность Бога защитить путника, и в поэме перечисляется все, что делает Бог для защиты жизни паломника. В Пс.103 представлены вариации на тему Божьего обеспечения природы и посредством природы (см. ПРОВИДЕНИЕ).
В большинстве разъяснительных прозаических частей тоже выражается очевидная приверженность принципу темы и ее вариаций. В 1Кор.13 неустанно повторяется тема превосходства христианской жизни и, следовательно, необходимости любви в ней. В блаженствах Иисуса рисуется многогранный портрет идеального ученика. В речи Иисуса об избавлении от забот и тревог (Мф.6:25–34) представлена широкая картина, до какой степени тщетной и ненадежной может быть жизнь христианина, если он заботится о пище и одежде. В десяти заповедях даются конкретные ответы на вопросы, какой жизни Бог ожидает от Своего народа.
Рассказы строятся на предпосылке движения конфликта к разрешению. Но принцип темы и ее вариаций выражается даже в библейских рассказах. Аристотель первым установил литературный принцип, согласно которому читатель должен видеть, как каждый эпизод, включенный в рассказ автором, соотносится с повествованием в целом. Поэтому и рассказы в определенном смысле строятся на принципе темы и вариаций. Отдельные эпизоды истории Иосифа способствуют раскрытию темы Божьего провидения в жизни образцового персонажа. Каждая деталь истории Руфи дополняет портрет героини, находящейся в поисках дома и семьи.
Повторы. Значение повторов в Библии признается всеми. Примеров повторов множество. Например, в библейских рассказах авторы часто возвращаются к уже использованным формулировкам или образам. Так, в Книге Бытие часто встречаются выражения «вот родословие» и «потомство твое», не давая нам забывать, что это книга начал. Хроникеры ветхозаветных царей постоянно повторяют формулировки типа: «В пятнадцатый год Амасии, сына Иоасова, царя Иудейского, воцарился Иеровоам, сын Иоасов, царь Израильский, в Самарии, и царствовал сорок один год» (4Цар.14:23). Или: «И почил Иеровоам с отцами своими, с царями Израильскими. И воцарился Захария, сын его, вместо него» (4Цар.14:29).
Не все повторы в Библии сопровождаются такими ясными формулировками. В Книге Судей показан следующий цикл: народ отходит от Божьих заповедей и впадает в идолопоклонство; Бог отдает народ в руки угнетателей; народ кается и взывает к Богу о помощи; Бог воздвигает избавителя. В Книге Деяний есть свой повторяющийся цикл, тоже развивающийся по восходящей спирали: христианские лидеры проповедуют Евангелие; Бог совершает через них великие дела; слушатели обращаются и присоединяются к церкви; противники начинают гонения на христианских лидеров; Бог вмешивается для избавления лидеров или защиты церкви.
Повторы еще более очевидны в библейской поэзии. Самый яркий пример – антифон в Пс.135. В некоторых псалмах повторяются определенные слова; Пс.118 строится на ряде синонимов слова «закон»: откровения, повеления, заповеди, уставы. Или же в псалме могут повторяться слова в начале строф (Пс.35:6, 8, 11). Как вариант слова повторяются в конце строф (Пс.41:6, 12 и Пс.42:5; Пс.45:8, 12; 48:13, 21).
Повторы встречаются и в прозе. Классическими примерами повтора слов и формулировок для придания силы и выразительности прозаическому отрывку служат отдельные части Нагорной проповеди Иисуса, панегирик любви в 1Кор.13 и перечень героев веры в Евр.11. В этом отношении полезно знать, что характерный полемический прием у евреев заключался не в приведении ряда логических аргументов, ведущих к определенному выводу, а в повторе одной и той же мысли, дабы в конечном счете убедить в обоснованности данного аргумента. Множество подобного рода примеров мы видим в Книге Екклесиаста, например, размышление о бессмысленности жизненного цикла (Ек.1:4–11) или поэма на тему о том, что «всему свое время» (Ек.3:1–8).
Повторы в Библии нередко связываются с числовыми комбинациями. Пс.28 начинается с тройного вознесения хвалы Богу (Пс.28:1–2), а основная часть псалма состоит из семи элементов с перечислением дел Бога бури, каждый из которых начинается со слов «глас Господа» в качестве субъекта действия (Пс.28:3–9). Значение тройного повтора хорошо видно из фольклорной литературы и из Библии (см. ТРИ, ТРЕТИЙ). Схема семикратного повтора характерна для Книги Откровение. В литературе мудрости авторы тоже пользуются повторами в сочетании с мнемоническими приемами, связанными с числами (Притч.30:15–16, 18–20, 21–31).
Двоичные образы. Хорошо известно также, что в человеческом воображении и в жизни неизменно присутствует двоичное мышление, и Библия свидетельствует об истинности этого (см. ДВА). Многие понятия существуют попарно. Есть две основные категории двоичных образов. В диалектической риторике парные понятия противоположны друг другу и находятся в состоянии противоборства. Учитывая значение, которое в Библии придается ценностным категориям, эти противоположности встречаются в ней постоянно и играют первостепенную роль в определении смысла ее содержания – добро и зло, свет и тьма, Бог и сатана, герой и злодей, до Обращения и после, жизнь и смерть, здоровье и болезнь, мудрость и безрассудство. Редкий отрывок в Библии обходится без одной или нескольких таких антитетических пар.
Но парные понятия существуют также в риторике взаимодополнения. Здесь два понятия могут весьма отличаться друг от друга, но они сосуществуют в гармоничном сочетании и придают друг другу большую цельность. Примеры легко приходят на ум – Бог и люди, мужчина и женщина, родитель и ребенок, хозяин и слуга, человек и община, земля и небо, земная жизнь и загробная, сад и город (природа и цивилизация), молодость и старость. Трудно представить себе библейский отрывок, в котором не было бы таких взаимодополняющих пар. Из двоичности образов следует важный богословский вывод – Бог создал множество взаимодополняющих парных понятий, но в падшем мире всегда существует возможность превращения этих пар в антитетические.
В конкретных рассказах или книгах Библии двоичные образы иногда играют весьма важную роль. В истории Иосифа, например, мы видим две одежды, символизирующие благоволение (одежда Иосифа, полученная от отца, и одежда, полученная от фараона); два случая, когда противники Иосифа использовали его одежду для обмана; два сна, в которых семья Иосифа поклонилась ему; два сна фараона, которые были истолкованы Иосифом, и два посещения Иосифа братьями в Египте. Парные образы встречаются и в Евангелии от Матфея. В заповедях блаженств благословение сочетается с мотивировкой, начинающейся со слова «ибо» (Мф.5:3–12). В той же речи Иисус располагает парами следующие понятия: соль и свет в качестве метафорической характеристики идеального ученика (Мф.5:13–14); пища и одежда как вещи, о которых человек не должен заботиться (Мф.6:25–31); птицы и лилии как свидетельства Божьей провиденциальной заботы (Мф.6:26–30); псы и свиньи как животные, от которых ценные вещи следует держать подальше (Мф.7:6); тесные и широкие врата (Мф.7:13–14); камень и песок как основания для дома (Мф.7:24–27).
Гармония. От взаимодополняющих пар всего один короткий шаг до представления о гармонии, глубоко коренящегося в мышлении и воображении библейских авторов. Основополагающий принцип здесь заключается в том, что первый член пары неполон, пока его не уравновесит второй. Самый всеобъемлющий пример в этом плане касается взаимосвязи между Ветхим и Новым Заветами. Ветхий Завет предвосхищает и предваряет Новый Завет, который исполняет то, о чем говорит Ветхий. Для полного понимания Нового Завета требуется знание ветхозаветных обетований и пророчеств. Без исполнения в Новом Завете этих обетований и пророчеств Ветхий Завет оставался бы неполным и незавершенным.
Есть и более частные примеры гармонии. Когда мы готовы к появлению элементов гармонизации, столкнувшись с одной частью знакомого библейского уравнения, мы инстинктивно ожидаем другой его части. В псалмах жалобы, например, после выразительного описания отчаянной ситуации, в которой оказался поэт, мы заранее предвкушаем радостный поворот – заявление автора об уповании на Бога и клятву возносить Ему хвалу, – который уравновесит горестные стенания в первой части. Познакомившись с посланиями Павла, мы интуитивно готовимся к поворотному пункту, когда Павел перейдет от изложения учения к его применению, от богословских вопросов к нравственным. Матфей скомпоновал свое Евангелие из отдельных уравновешивающих друг друга разделов с повествовательным содержанием и изложением учения. Аналогичным образом поступил Иоанн, расположив попарно события в жизни Иисуса и Его развернутые речи, основанные на каком-то аспекте этих событий (напр., чудо насыщения пяти тысяч связывается с речью, в которой Иисус представлен хлебом жизни). В ветхозаветных пророческих книгах мы ожидаем, что после ужасных обличений и предсказаний горя на последнем этапе (или в промежутках между ними) пророк покажет видение грядущего восстановления Божьего благословения и благоволения.
Самая известная форма гармонизации в Библии выражается в поэтическом параллелизме, к которому прибегают библейские поэты и авторы. Независимо от конкретного вида параллелизма (синонимический, антитетический, нарастающий), основополагающий принцип заключается в том, что одна строка дополняется следующей или следующими: «Господь сил с нами, / Бог Иакова заступник наш»; «Ибо знает Господь путь праведных, / а путь нечестивых погибнет». Простота такого типа гармонизации не умаляет значения использования его в Библии: эта форма поэтического библейского параллелизма встречается как в пророческих книгах и литературе мудрости, так и в речах Иисуса.
Параллелизм в библейской поэзии отмечен риторикой гармонии, но то же самое относится к повествовательным частям, хотя и не в столь очевидной форме. Основополагающая динамика повествования сводится к развитию сюжета, в котором конфликтная ситуация в конце концов получает разрешение и приходит к завершению. Соответственно читатель или слушатель испытывает катарсис (эмоциональную разрядку) по мере того, как напряжение ослабевает и устанавливается равновесие. Учитывая, что рассказы обычно заканчиваются выражением идеальной справедливости (наградой положительных персонажей и наказанием отрицательных), катарсис носит как эмоциональный, так и нравственный характер, поскольку читатель приходит к выводу, что нравственный порядок мироздания движется в сторону добра.
Риторика ниспровержения. Библия представляет собой сверхъестественное откровение. Поэтому в ней выражается более широкий и разнообразный спектр понятий по сравнению с теми, которые способны выработать разум или воображение человека. По многим вопросам Библия бросает вызов мудрости и образу жизни человека в общепринятом понимании. Это отчасти происходит посредством риторического приема ниспровержения, подрывающего общепринятую систему мышления и оценочных категорий.
Например, одним из основных библейских (особенно новозаветных) риторических приемов служит парадокс. Первые становятся последними, а последние первыми (Мф.19:30; 20:16). Унижающий себя возвышается, а возвышающий себя унижается (Мф.23:12; Лк.14:11; 18:14). Теряющие душу свою сберегают ее (Мф.10:39; 16:25). Когда человек немощен, тогда он силен (2Кор.12:10). Не имеющие ничего верующие обладают всем (2Кор.6:10). Общая черта всех этих парадоксов заключается в том, что они опровергают нормы, по которым живут люди в мире.
То же самое делают образы неожиданного поворота и перестановки понятий. Бог избрал немощное мира, чтобы посрамить сильных, и немудрое мира, чтобы посрамить мудрых в мире (1Кор.1:18–31). Рассказы о том, как младший ребенок «ненормально» возвышается над старшим, настолько распространены в Ветхом Завете, что становятся нормой. Иисус рассказывает притчи, в которых богач и нищий меняются местами в загробной жизни, в которых помощь раненому приходит из совершенно неожиданного источника и в которых фарисей возвращается домой из храма осужденным, а мытарь оправданным Богом.
Приемом ниспровержения служит также пародия (где изображаются уже известные литературные образы, но с обратным эффектом). Например, похвальба, выражающая уверенность в себе воина, становится в Библии способом прославления Бога, потому что только Он обладает достаточной силой. Вооружение героя было одним из основных моментов в эпической литературе – свидетельством его человеческой способности одержать победу собственными силами, однако в Пс.17:33–36 героя вооружает Бог. Вместо героя в Библии иногда прославляется антигерой – человек, которому недостает уверенности и ловкости героя в обычном понимании. Мастером пародии проявляет себя пророк Амос – например, в потрясающей перефразировке на противоположное священнического призыва к поклонению: «Идите в Вефиль – и грешите, в Галгал – и умножайте преступления» (Ам.4:4).
Риторика с использованием фантастических образов. Библия отличается строгим реализмом, основанным на действительных событиях, происходивших в определенных пространственно-временных исторических рамках, однако в ней есть и много фантастического. Метафора, например, в буквальном смысле не является истиной, поскольку содержит утверждение, известное нам как ложное. «Бог мой – скала моя» (Пс.17:3), – заявляет псалмопевец, но мы знаем, что Бог не может быть скалой в буквальном смысле. Бог «укрыл бы меня в скинии Своей», – говорит поэт (Пс.26:5), но Бог не укрывает людей в скинии. Риторика метафор и сравнений по сути своей основывается на вымысле и фантастике, это «игра воображения». Человеческий язык не расхаживает по земле (Пс.72:9), это происходит лишь в воображении поэта.
Фантастические элементы выдвигаются в Библии на первый план в гиперболической риторике – образном преувеличении, вызывающем особенно яркие чувства своим очевидным неправдоподобием (см. также ИСПОЛИНСКИЕ РАЗМЕРЫ И ДЕЛА). «Падут подле тебя тысяча и десять тысяч одесную тебя», – говорит поэт (Пс.90:7) в выразительной картине избавления на поле битвы. Или: «Попирать будешь льва и дракона» (Пс.90:13). Восторженная уверенность Давида проявилась столь ярко, что он заявил, что с Богом он «поражает войско» и «восходит на стену» (Пс.17:30). В гиперболической риторике выражается не буквальная или основанная на фактах, а эмоциональная истина в восторженном и приподнятом, а не буквальном духе.
Еще более явно элементы вымысла и фантастики проявляются в Апокалиптических видениях Библии. В видении Навуходоносора будущие политические царства предстают в виде истукана, состоящего из разных металлов (Дан.2:31–45). В пророческих видениях мы сталкиваемся с такими фантастическими образами, как «животные», у которых по «шести крыл вокруг, а внутри они исполнены очей» (Откр.4:8), две летающие женщины с крыльями как у аиста (Зах.5:9) и зверь «как лев, но у него крылья орлиные», у которого были вырваны крылья, и он «стал на ноги, как человек» (Дан.7:4). В риторике необычности апокалиптических писаний выражается сверхъестественная и таинственная природа изображаемой реальности.
Перечисления. Излюбленным приемом библейских авторов служат перечисления (составление списков). В этом отношении не следует забывать, что в Древнем мире устная и письменная литература была средством хранения и источником информации и что культуры, основывающиеся на устном предании, всегда нуждаются в мнемонических пособиях для запоминания. Перечни служили именно таким мнемоническим средством.
Перечни принимают в Библии разные формы. Одна из них – древние родословия, кажущиеся современным читателям громоздкими и скучными, но пользовавшиеся популярностью в устных культурах того времени. По сути мы можем натолкнуться на перечисление практически в любой части Библии – это списки наставлений, касающихся устройства скинии и храма, списки людей, совершивших те или иные дела, списки колен, списки заповедей, списки составных частей, списки воинов, списки царей, списки добродетелей и пороков. Мы видим перечень человеческих дел, для которых есть свое время (Ек.3:1–8), перечень качеств, делающих человека благословенным (Мф.5:3–12), перечень, предвещающий «горе» фарисеям (Мф.23), перечень того, чего «не будет» после окончательного низвержения Вавилона (Откр.18:21–24). В лирических поэмах мы видим перечисления привлекательных черт возлюбленных (Песнь песней), перечисления достойных хвалы дел и качеств Бога в псалмах хвалы и перечисления действий Бога для защиты верующих в других псалмах (Пс.90; 120). Библейский панегирик (прославление обобщенных качеств или черт характера) тоже строится на перечислении – на тему любви в 1Кор.13 и на тему веры в Евр.11.
Риторика трансцендентности. В книге, в которой невидимый духовный мир последовательно изображается существующим наряду с видимой земной сферой, авторы неизбежно прибегают к стандартным приемам для выражения мысли о трансцендентной реальности. В распоряжении библейских авторов имеется семь основных способов для изображения неба или духовных существ.
Первый из них – противопоставление. Небо – это нечто «иное» по сравнению с тем, что мы обычно чувствуем, и это различие выражается в образах потустороннего. Разумеется, противопоставление в видениях неба основывается на известных реалиях этого мира, на смешении привычного и непривычного для описания картины, отличающейся от обычной реальности. В Откр.21 упоминается о «новом» небе, «новой» земле и «новом» Иерусалиме. У нас есть свое понимание неба, земли и Иерусалима, но прилагательное новый указывает, что небесный вариант иной. В этой же главе читаем, что «город не имеет нужды ни в солнце, ни в луне для освещения своего; ибо слава Божия осветила его» (Откр.21:23). Становится ясно, что это совершенно другой мир, нежели тот, в котором мы живем.
Конкретное противопоставление основывается на том, что в прошлые века называли образами сияния – образами, в которых сочетаются блеск света и твердость материала и на первом месте в списке которых стоят драгоценности. В видениях неба Книги Откровение, например, читаем о стеклянном море, светлой как кристалл реке и городе из «чистого золота, подобном чистому стеклу» (Откр.21:18). Как нам относиться к этим образам, столь последовательно появляющимся в видениях неба? Лучшим объяснением служит то, что это изображение мира с более высоким уровнем ценности, великолепия и постоянства по сравнению с нашим циклическим растительным миром.
Для изображения трансцендентности авторы пользуются также приемом отрицания – отвержения наличия в духовном мире свойств земного мира. В таком «богословии отрицания» Бог изображается не имеющим привычных земных качеств – «нетленным» (не смертным; Рим.1:23; 1Тим.1:17), «неизмеримым» (Пс.146:5), «неприступным» (1Тим.6:16). В Откр.21:4 читаем, что на небе «смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет; ибо прежнее прошло». Коротко говоря, трансцендентное может изображаться путем отрицания присутствия в нем земных качеств.
Прием отрицания при выражении мысли о трансцендентном всегда уравновешивается утверждением. При использовании земных образов для изображения Бога и неба подразумевается принцип аналогии между землей и небом. По сути, для изображения «иного» мира у нас есть только земной язык и земной опыт. Принцип аналогии просматривается практически в каждом описании. Например, небо неизменно представляется как город с воротами и лицами. В выразительной картине, нарисованной Иисусом, оно показано большим домом с множеством «обителей» (Ин.14:2). Небо также регулярно изображается в виде царского двора с престолами, венцами и придворными. Видное место занимает и образ музыкальной гармонии, в котором тоже проводится аналогия между жизнью на небе и жизнью на земле.
Эта аналогия метафорична по своей сути. На определенном уровне физический образ принимает черты, относящиеся к небу. Провидец Иоанн при изображении различных небесных реалий неоднократно называет их «подобными» земным. Важно понимать, что имеется в виду соответствие или аналогия, а не буквальный смысл. Когда небо описывается как город, в физическом образе выражаются черты единства и общности, которые действительно присущи небу. Иисус сравнивает небо с величественным домом со многими обителями, потому что между домом и небом действительно существует сходство – это место Прибежища, покоя и совместной жизни. То же самое относится к образу света: некоторые черты неба (напр., его яркие украшения) действительно выглядят как свет.
В сфере образов, используемых для изображения неба, мы видим переход от прямой аналогии к символике, в которой допускаются большие вольности, нежели в аналогиях, основанных на физических образах. В аналогии подразумевается определенная степень связи с физическим образом, даже если мы учитываем возможность, что он не относится к небу в буквальном смысле. Можно считать неоспоримым, например, что небо обладает некоторыми чертами города и дома, но образы жемчужных ворот и золотых улиц, по всей видимости, являются символами.
Самым ярким примером книги, в которой автор описывает символическую реальность, служит Откровение, где прославленные верующие получают утреннюю звезду (Откр.2:28), белый камень с написанным на нем тайным именем (Откр.2:17) и воду из источника жизни (Откр.21:6). В пророчестве Даниила жители небесной сферы изображены сияющими «как звезды, во веки, навсегда» (Дан.12:3) – это символ их славы, а не буквальная картина их положения. В Откр.14:4 искупленные на небе названы девственниками – это, без сомнения, символ чистоты их веры во Христа. В одном из многочисленных обетований Книги Откровение входящий на небо показан «столпом в храме Бога Моего» (Откр.3:12) – это тоже символическая, а не реальная картина.
Пятый прием выражения трансцендентности заключается в отделении сверхъестественной сферы от земной реальности. Небо в буквальном смысле располагается за пределами известного нам опыта. Поэтому авторы описывают его физически и духовно далеким. Отделенность играет первостепенную роль в структуре видения – библейские авторы изображают небесную сферу как нечто представшее в воображении, а не как материальную реальность, которую можно наблюдать в этом мире. В Откровении Иоанн несколько раз пишет о том, что он «как бы» увидел или услышал (Откр.6:1; 13:3; 19:1, 6), давая при этом понять, что увиденное располагалось на таком расстоянии, что он не мог рассмотреть четко.
При изображении неба авторы тяготеют также к определенным типам образов. К одному из таких типов относятся, как упоминалось выше, образы сияния. Другая категория состоит из концептуальных образов, выражающих абстрактные понятия, а не конкретные ощущения. Например, «правосудие и правота – основание» Божьего небесного «престола» (Пс.88:15), и «дому Твоему, Господи, принадлежит святость» (Пс.92:5). Сам трансцендентный Бог не только метафорически называется скалой и крепостью, но и неоднократно изображается в категориях Своих атрибутов.
Последний прием заключается в передаче внутренних чувств либо провидца, увидевшего небо, либо его жителей. Основанием служит факт, что небо можно отчасти познать, исходя из того, насколько оно удовлетворяет или восхищает находящегося на нем человека или ангела. Псалмопевец заявляет, что он «в правде» будет «взирать на лицо» Бога и тем самым «насыщаться образом Твоим» (Пс.16:15). Небо в видениях Иоанна мы воспринимаем отчасти через блаженство тех, кто поклоняется Богу у небесного престола.
Жанровые разновидности риторики. У многих библейских жанров свои риторические особенности. К числу распространенных формулировок литературы мудрости, например, относятся увещевания слушать, побуждения слушать и внимать, указания на последствия следования мудрости учителя. Излюбленным приемом авторов литературы мудрости служит также использование аналогий с природой, как в случае, когда Иаков сравнивает речь («язык») с кормчим корабля и огнем в лесу (Иак.3:4–5). Иногда учителя мудрости сочетают наставления и обещания награды в последовательном ряде образов (Притч.3:1–12) или задают серию риторических вопросов, завершающихся тем, что учитель действительно хотел сказать (Притч.6:27–29; ср. Ам.3:3–6 применительно к пророческой литературе).
У библейского пророчества тоже есть свои риторические приемы. Основная форма выражается в прорицании – заявлении или видении, при этом подчеркивается, что пророк говорит от имени Бога. Обороты «так говорит Господь» или «было ко мне слово Господне» служат обычным вступлением к видениям. Такие пророчества в основном состоят из прямых цитат. Пророчества разделяются на две главные категории – пророчества о суде, в которых пророк обличает порок и предрекает грядущие бедствия, и пророчества об искуплении, в которых пророк предсказывает наступление времени восстановления и спасения. Особый прием – провозглашение горя, когда пророк прямо предвещает горе людям, подвергающимся сатирическому обличению. Периодически встречаются призывы к исправлению, и будущие события порой описываются в прошедшем времени, как будто они уже произошли. Есть также оскорбительные и бранные обращения (прямые и откровенные порицания): «Слушайте слово сие, телицы Васанские», – пишет пророк Амос о зажиточных женщинах Самарии (Ам.4:1).
Множество риторических приемов используется и в третьей разновидности жанровой риторики – новозаветных посланиях. Одним из них служит сам эпистолярный формат, состоящий из пяти компонентов: введения (отправитель, получатель, приветствия), благодарения, основной части, paraenesis (увещевания) и заключения (приветствия и благословения). В рамках этой композиции используются конкретные риторические приемы. Риторика убеждения принимает форму вступления (введения в тему и описания сложившейся ситуации), рассказа (подоплеки событий), утверждения (тезиса, который отстаивает автор), доказательства (в том числе опровержения) и эпилога. Присутствуют и полемические элементы: автор спорит с воображаемой аудиторией, выступает с прямыми обращениями к воображаемым слушателям или оппонентам, задает риторические вопросы, строит конструкции из вопросов и ответов, использует восклицательные предложения и опровергает ложные суждения и выводы. Риторической формой в посланиях служат перечни добродетелей и пороков, как, например, семейный кодекс, в котором устанавливаются правила семейной жизни. Периодически встречаются также благословения, славословия, литургические фрагменты, гимны и исповедания веры.
Основными жанровыми разновидностями риторики в Библии служат литература мудрости, пророчества и послания (см. ВОСПЕВАНИЕ ХРИСТА; ПАНЕГИРИК; ПРИТЧА, ЛИТЕРАТУРНЫЙ ЖАНР; ПРОРИЦАНИЕ; ПСАЛМЫ-ЖАЛОБЫ; ПСАЛМЫ ПОКЛОНЕНИЯ; ПСАЛМЫ ХВАЛЫ).
Ирония. Есть три категории иронии, в каждой из которых присутствует элемент противоречия. Словесная ирония заключается в утверждении противоположного тому, что на самом деле думают. Ситуационная ирония проявляется в ситуации, противоположной той, которой человек ожидает или которая кажется обоснованной. Драматическая ирония выражается в том, что читатель или слушатель знает больше персонажей рассказа. Последние два типа встречаются в Библии постоянно.
Самые распространенные примеры ситуационной иронии в Библии основываются на недостатке веры. Бог и мы как читатели неоднократно сталкиваемся с ситуациями, в которых вправе ожидать проявления более твердой веры со стороны персонажей. Например, Иаков как носитель Божьего заветного благословения должен был вести себя более подобающим образом, чем он вел себя до эпизода борьбы с ангелом Божьим. Учитывая то, что Бог избавил народ Израиля и заботился о нем, неоднократно обеспечивая всем необходимым, во время исхода народ не должен был опускаться до постоянного ропота, который в результате привел к тому, что Бог запретил входить в обетованную землю. В евангелиях наставление Иисусом учеников и совершение Им чудес должны были привести учеников к более глубокой вере, чем это произошло на самом деле.
Другой вид ситуационной иронии связан с отмеченной выше перестановкой в обратном порядке ценностных категорий. Мы ожидаем, что основную роль будет играть старший ребенок, но Бог избирает младшего. Аксиомой древней военной литературы считалось, что победу одерживает воин, обладающий большей силой и лучше вооруженный, но в Библии заявляется, что «исполина не защитит великая сила. Ненадежен конь для спасения» (Пс.32:16–17). Можно было бы ожидать, что божественный Младенец родится при более благоприятных обстоятельствах, а не в яслях. В Библии мы постоянно видим несоответствие реальности нашим ожиданиям.
Авторы едва ли могут обходиться без использования драматической иронии, и Библия, будучи в значительной степени повествовательным произведением, насыщена драматической иронией. В библейских рассказах мы постоянно сталкиваемся с ситуациями, в которых персонажи лишены важной информации, известной нам. В эпизодах, когда Авраам лжет фараону относительно личности своей жены или Иаков выдает себя перед слепым отцом за старшего сына, нам хорошо известна информация, скрытая от фараона и Исаака и (на другом уровне) от Авраама и Иакова. Такой же драматической иронией отмечена история с участием Давида, Вирсавии и Урии – Давид полагает, что может держать дело в тайне; Урия несет своему военачальнику указания, как погубить самого себя; Нафан хитростью принуждает Давида осознать собственную вину, тогда как Давид думает, что он рассматривает гражданское дело. Драматическая ирония такого типа характерна для любых произведений; отличительная же черта Библии выражается в том, что Бог показан полновластным и всеведущим Наблюдателем человеческих дел, и мы как читатели воспринимаем библейские рассказы в этом ключе.
Второй тип драматической иронии в Библии связан с духовной реальностью. В Библии неоднократно накладываются друг на друга явная и скрытая сюжетные линии. Явное действие находится на переднем плане – мы не можем его не видеть. В библейских рассказах это земная или человеческая сфера действия. Явные сюжетные линии в рассказах об Иосифе и Иисусе, например, соотносятся с человеческими неудачами, страданиями, несправедливостью и преследованиями. Скрытая сюжетная линия заметна меньше, по крайней мере во время развития действия. В рассказах об Иосифе и Иисусе в серии событий, которые, казалось бы, ставят героев в бедственное положение, на самом деле выражается история провидения и искупления. В Библии предполагается существование двух миров – видимого земного и невидимого духовного мира, – поэтому редкие библейские рассказы обходятся без драматической иронии.
Изложенное выше обсуждение вопроса об иронии в Библии касается только характерных приемов ее использования. Библия как таковая – весьма ироническая книга, и для полноценного ее восприятия требуется знание существующих моделей иронии.
Риторические обороты. Наконец, можно просто упомянуть о ряде характерных риторических оборотов, используемых в Библии. К одной группе относятся театральные по своей природе обороты, подкрепляющие сценические эффекты и, возможно, отражающие устную культуру, которая проявляется в значительной части Библии. Основным приемом в повествовательных разделах служат прямые цитирования. Его аналог выражается в апострофах (обращениях к отсутствующему как к присутствующему) в поэтических частях и в конструкциях в виде вопроса и ответа в посланиях. Риторические вопросы, как и обвинения и обличения, предполагают наличие слушателя, который может ответить на них. То же самое относится к воззваниям к воображаемому или отсутствующему свидетелю.
Другую группу составляют методы расположения материала. Самый распространенный прием художественного расположения в Библии выражается в параллелизме строк или группы строк. Правило особого значения заключительной части означает, что самое важное в ряду понятий или приведенных аргументов размещается в конце (примером служат притчи Иисуса), поэтому рассуждения и послания часто заканчиваются ярким высказыванием (кульминационным красноречивым заявлением). Встречается также ступенчатое расположение, в котором последнее ключевое слово одного предложения становится первым ключевым словом следующего предложения (Рим.5:3–5). В других местах одинаковым словом могут начинаться несколько предложений (1Кор.12:8–10).
Еще одна группа риторических оборотов связана с логической аргументацией. В нее входят призывы к воображаемому или отсутствующему свидетелю поддержать доводы автора, а также приведение своих соображений (обоснование [Рим.1:16]), уступки, уточнения, восклицания для вящей убедительности, увещевания, отождествление автора с теми, к кому он обращается (соединение), выражения возмущения, насмешки, вопросы, опровержения и молитвы.
Важную роль играют и отдельные приемы, не входящие в указанные группы. Практически в каждом жанре есть свои варианты выражений с подведением итога. В некоторых библейских книгах есть прологи и эпилоги или послесловия. Стиль Библии тяготеет к афористичности (кратким, запоминающимся высказываниям). Авторитетность заявления иногда утверждается с помощью таких формулировок, как «было ко мне слово Господа», «так говорит Господь» или «истинно, истинно». Важное значение имеет порой игра слов, но, разумеется, ее воздействие основывается на знании еврейского или греческого языка оригинала. Ораторские и эпистолярные места часто изобилуют синонимами для придания тексту большей выразительности.
См. также: НЕОЖИДАННЫЙ, РЕЗКИЙ ПОВОРОТ; СЮЖЕТНЫЕ ЛИНИИ; ХАРАКТЕРНЫЕ ПЕРСОНАЖИ; ЧИСЛА В БИБЛИИ.
Библиография:
J. L. Bailey and L. Vander Broek, Literary Forms in the New Testament: A Handbook (Louisville, KY: Westminster John Knox, 1988);
P. D. Duke, Irony in the Fourth Gospel (Atlanta: John Knox, 1985);
E.M.Good, Irony in the Old Testament (Philadelphia: Westminster, 1965);
S.Greidanus, The Modern Preacher and the Ancient Text (Grand Rapids: Eerdmans, 1988);
G.A. Kennedy, New Testament Interpretation Through Rhetorical Criticism (Chapel Hill: University of North Carolina Press, 1984);
N.Lund, Chiasmus in the New Testament (Chapel Hill: University of North Carolina, 1942).