Источник

Книга I

Глава 1. О причине появления третьего сочинения против Маркиона. Варварство его родины в сопоставлении с его собственными дурными качествами

1. Отныне всё, что мы предприняли против Маркиона ранее, теряет свое значение. Оставив старое, мы приступаем к новому делу. Первое небольшое сочинение, написанное наспех, я впоследствии перечеркнул более обстоятельной работой. Ее, когда с нее еще не было сделано копий, я лишился из-за коварства человека, являвшегося тогда братом во Христе, но потом ставшего отступником. Он в высшей степени неточно, как уж у него это получилось, переписал кое-что оттуда и издал. 2. Появилась необходимость исправления внесенных им изменений. Это и побудило меня добавить некоторые вещи. Таким образом, это произведение – третье после того второго и отныне ставшее первым –должно начинаться со слов об аннулировании написанного мною прежде, чтобы никого не смутили внесенные в прежний текст изменения, обнаруживающиеся то там, то здесь. 3. В названии моря, которому быть Евксинским60 не позволяет природа, содержится насмешка. Впрочем, ты не сочтешь Понт гостеприимным и из-за его географического положения: столь далеко он, словно бы стыдясь своего варварства, отделился от наших более человеколюбивых морей.61 На его берегах обитают совершенно дикие племена, если только можно говорить об обитании про тех, которые проводят свой век в повозках. У них нет определенного жилища, жизнь их груба, их похоть обращена на кого попало и по большей части неприкрыта. Даже пытаясь сохранить ее в тайне, они, чтобы никто не вошел в соответствующий момент, указывают на нее подвешенными на ярмо колчанами. Они, стало быть, и оружия своего не стыдятся. Трупы родителей, изрубленные вместе с мясом скота, они поедают во время пира. Смерть тех, которые оказались не годными в пищу, считается у них проклятой.62 И женщины там лишены присущей их полу кротости, предписываемой стыдливостью: они оставляют неприкрытыми свои груди, прядут с помощью боевых топоров, предпочитают войну замужеству.63 Суров там также и климат: день никогда не бывает безоблачным, солнце никогда не блещет, вместо воздуха – туман, целый год – зима, из ветров известен лишь аквилон. Жидкости возвращаются в прежнее состояние благодаря огню64, реки из-за льда перестают быть реками, горы завалены снегом,65 всё коченеет, всё цепенеет. Там нет ничего горячего, кроме дикости, той самой, что дала театральным сценам трагедийные сюжеты о Таврических жертвоприношениях66, колхидских любовных страстях67 и о кавказских распятиях.68 4. Однако из всего варварского69 и скорбного, что есть на Понте70, ничто не может сравниться с тем фактом, что там родился Маркион. Он ужаснее скифа, более непостоянный, чем обитатель повозок, бесчеловечнее массагета, необузданнее амазонки, непрогляднее тумана, холоднее зимы, более ненадежный, чем лед, обманчивее Истра71, обрывистее Кавказа. Разве не так? Своим богохульством он терзает истинного Прометея – Всемогущего Бога. Да и зверей этого варварского края Маркион хуже. 5. Ибо какой бобр является таким же оскопителем плоти72, каким является тот, кто отменил брак? Какая понтийская мышь столь же прожорлива, как тот, кто изгрыз Евангелия? Право же, ты, Понт Евксинский, произвел на свет зверя, более приемлемого для философов, чем для христиан. Ведь знаменитый собакопоклонник Диоген73, нося в полдень зажженный светильник, желал найти человека.74 Маркион же Бога, Которого нашел, утратил, потушив светильник своей веры. 6. Его ученики не будут отрицать, что раньше его вера совпадала с нашей; об этом свидетельствует его собственное сочинение. Так что уже на этом основании может быть осужден как еретик тот, кто, оставив то, что было прежде, избрал себе впоследствии то, чего раньше не было. Ведь настолько ересью будет считаться то, что вводится позднее, насколько истиной то, что было передано с самого начала. 7. Но этот выпад против еретиков, которых следует опровергать, даже и не рассматривая их учение, ибо они являются еретиками на основании их новоявленности, будет сделан в другой книжке.75 Поскольку иногда все-таки приходится вступать с ними в прения (чтобы краткость повсюду мной используемого их опровержения на основании их новоявленности не приписывалась моей неуверенности), теперь я изложу прежде суть учения противника, дабы ни от кого не было скрыто то, о чем будет вестись основной спор.

Глава 2. Попытка объяснить возникновение Маркионовой ереси о двух богах

1. Понтиец вводит двух богов, словно две Симплигады76 своего кораблекрушения: Того, бытие Которого он не мог отрицать, т. е. Творца, нашего Бога, и того, существование которого не сможет доказать, т. е. своего бога. Несчастный, Маркион впал в соблазн под влиянием <нелепого> предположения относительно простого отрывка из Господней проповеди, в которой людей, а не богов касаются те притчи о добром и дурном дереве, что доброе дерево не приносит дурные плоды, а дурное – добрые77, т. е. добрая душа или вера не совершает плохих дел, а злая – добрых. 2. Ведь Маркион, не справившись, подобно многим нашим современникам, особенно еретикам, с вопросом о происхождении зла, утратив остроту чувств из-за чрезмерного любопытства, обнаружил, что Творец говорит Я – Tom, Кто творит бедствия.78 Поскольку Маркион уже считал Его виновником зла на основании других доводов, способных убедить любого порочного человека, постольку, истолковав дурное дерево, творящего дурные плоды, а именно зло, как Творца, он предположил, что должен существовать другой бог, соответствующий доброму дереву с добрыми плодами. 3. Найдя, стало быть, во Христе иное, так сказать, установление единственной и чистой доброты, отличной от той, что принадлежит Творцу,79 он легко сделал вывод о существовании нового неизвестного божества, открывшегося в его Христе, и малым количеством таких дрожжей всю глыбу веры безрассудно обратил в еретическую кислоту80. Виновником этого соблазна стал для него некий Кердон81: двум82 слепцам83 было легче предположить, что они разглядели двух богов, ибо они не видели, как следует, одного. Ведь люди, страдающие воспалением глаз, видят много светильников вместо одного. Итак, одного Бога, существование Которого он был вынужден признать, Маркион низверг, обвинив Его в создании зла; другого, которого силился изобрести, он воздвиг, указывая на наличие блага. По каким пунктам он распределил эти две природы, мы покажем в самих наших возражениях.

Глава 3. О Боге как о величайшем, а потому единственном

1. Итак, основной наш спор, а потому и весь – это спор о числе: позволительно ли вводить двух богов по праву поэтов или живописцев, а теперь уже – и по праву еретиков. Но христианская истина объявила определенно: если Бог не один, Его нет, ибо мы придерживаемся более достойного мнения, что не существует то, что существует не так, как ему до́лжно существовать. 2. А чтобы убедиться в том, что Богу должно быть одному, исследуй, что есть Бог, и обнаружишь, что дело обстоит именно так. Насколько это в человеческих силах, я даю такое определение Богу, которое признает совесть всех людей: Бог есть нечто величайшее, существующее в вечности [нерожденное, несотворенное, без начала, без конца],84 ведь это состояние следует приписать – вечности, которая являет Бога величайшим, поскольку она сама в Боге является таковой. Так же обстоят дела и с остальным, так что Бог – величайший и по форме, и по разуму, и по силе, и по власти. 3. Поскольку в этом вопросе все сходятся во мнении, – никто ведь не будет отрицать, что Бог есть нечто величайшее, кроме, разве что, того, кто сможет провозгласить Бога чем-то в высшей степени незначительным, чтобы отрицать Бога, отнимая у Него то, что является Божьим, – то каковым будет условие существования величайшего? 4. Конечно, это условие заключается в том, чтобы не было ничего равного ему, т. е. чтобы не существовало другого величайшего, ибо если оно будет существовать, то будет равным, а если будет равным, то уже не будет величайшим, поскольку нарушено условие и, так сказать, закон, который не позволяет, чтобы что-либо было равным величайшему. 5. Следовательно, необходимо, чтобы величайшее было единственным, а это будет возможно при отсутствии чего-либо равного ему,85 дабы оно оставалось величайшим. Следовательно, оно будет существовать не иначе, как в силу того, в силу чего оно должно существовать, т. е. в силу своей совершенной исключительности. Поэтому, так как Бог – величайший, наша истина верно возвестила: Бога, если Он не один, нет. Мы говорим «если Он не один, Его нет» не из-за сомнений в Его существовании, но потому что, будучи убежденными в этом, мы определяем Его как Того, Кем если бы Он не являлся, Он не был бы Богом [, а именно, величайшим].86 А <если>87 величайшее неизбежно бывает единственным, то и Бог будет единственным. Он будет Богом, лишь являясь величайшим; Он будет величайшим лишь при условии отсутствия равного Ему; у Него не будет равного, только если Он – единственный. 6. Действительно, какого бы другого бога ты ни вводил, ты никак не сможешь доказать, что он – бог, если не припишешь ему божественные свойства: вечность и превосходство над всем. Следовательно, каким образом будут существовать два величайших, когда быть таковыми значит не иметь равного, а отсутствие равного может быть лишь у одного, но никак не у двоих?

Глава 4. Ущербность аналогии с царями

1. Но на это любой возразит, что возможно существование и двух величайших, разделенных и обособленных в своих пределах, и непременно приведет в качестве примера земные царства, весьма многочисленные и, однако, величайшие каждое в своем краю, и будет считать, что человеческое всегда сопоставимо с божественным. Если принять во внимание это доказательство, что помешает, не говорю о третьем и четвертом боге, но ввести уже стольких богов, сколько есть царей у разных народов? 2. Речь идет о Боге, особым свойством Которого является невозможность сравнения с кем бы то ни было. Это возвестит сама природа, если не некий88 Исаия или, скорее, Сам Бог, глаголющий через Исаию: Кому вы уподобите Меня?89 Человеческое еще можно сравнить с божественным; с Богом – нет: ведь одно – Бог, другое – то, что Ему принадлежит. 3. Кроме того, решив использовать пример царя как величайшего, посмотри, можешь ли ты им пользоваться. Ведь царь, хотя и возвышается на своем престоле до Бога, все-таки ниже Бога; будучи же сопоставленным с Богом, перестает быть величайшим, поскольку таковым становится Бог. Если дело обстоит так, то как ты можешь пользоваться для сравнения с Богом примером того, что исчезает еще на пути к сравнению? 4. Что же теперь, если даже у царей величайшее не может казаться многообразным, но одним и единственным, т. е. принадлежащим Тому, Кто, будучи Царем царей благодаря высоте Своего величия и подчинению остальных чинов, возвышается над ними всеми, словно господствующая вершина? 5. Но если цари [другого типа],90 которые, являясь единственными в своем роде и обладая полнотой власти, стоят во главе небольших, так сказать, <земных> царств, будут сходным образом91 всесторонне сравниваться, чтобы стало ясно, кто из них выделяется своими богатствами и вооруженными силами, то высшее величие неизбежно будет отцежено одному, когда все остальные постепенно в процессе сравнения будут вытеснены и удалены с вершины величия.92 6. Даже если величайшее, находясь в разных местах, кажется различным, по своим силам, своей природе и своему положению оно является единственным. Поэтому, когда сравниваются два бога, как два [царя и два]3 величайших, обладание этим качеством неизбежно в результате сравнения отходит к одному из них, ибо величайшее становится таковым благодаря своей победе после поражения соперника, великого, однако – не величайшего, и оказывается единственным, достигнув из-за слабости соперника некоего уединения благодаря одиночеству, вызванному собственным превосходством. Это рассуждение неизбежно приводит к следующему заключению: или надо отрицать, что Бог – величайший, чего никто, находясь в здравом уме, себе не позволит, или не следует делать никого подобным Ему.

Глава 5. Невозможность существования двух одинаковых богов

1. На основании какого рассуждения были введены два величайших? Во-первых, я спрошу, почему не больше, если уж введены два, ибо следовало бы считать божественную сущность более богатой, если бы ей соответствовала численность. Более почтенен и благороден Валентин,93 который, дерзнув сначала замыслить двух, Бифона и Сиге94, затем выпустил стаю божеств, насчитывающую до тридцати эоновых порождений95, словно помет Энеевой свиньи.96 2. Любое рассуждение, которое не допускает существования многих величайших, не допускает существования и двух, поскольку <и>97 два многочисленнее <одного>; ведь после одного следует множественность. Рассуждение, которое смогло допустить двух, смогло допустить и многих, ибо и два становятся множеством, поскольку утрачивается единственность. Вообще, верить во многих богов нам не позволяет сила этого рассуждения, устанавливающего границу, в соответствии с которой известное правило утверждает бытие одного Бога, а не двух. Из этого правила следует, чтобы Бог был таким, к Которому как к величайшему никто не приравнивался; а Тот, к Которому никто не приравнивается, должен быть единственным. 3. Теперь зададимся вопросом, каким делом, какой пользой может быть оправдано существование двух величайших, двух одинаковых богов? Какое значение имеет количество, если два, будучи одинаковыми, не отличаются от одного? Ведь является одним то, что тождественно в двух. Даже если бы существовало несколько одинаковых, их общее количество совпадало бы с одним, так как они ничем между собой не отличаются, будучи одинаковыми. 4. Далее, если ни один из двух не отличается от другого, так как оба они – величайшие, поскольку они – боги, то ни один не превосходит другого, и отсутствует всякий смысл в их числе, так как ни один из них не обладает превосходством. Множественность же божественности должна была бы иметь очень хорошее обоснование, так как ее почитание было бы поставлено под сомнение. Вот, мне, взирающему на двух богов, столь же одинаковых, сколь величайших, что следует делать? 5. Если бы я чтил обоих, я опасался бы, что избыточное служение было бы сочтено скорее суеверием, нежели религией, ибо богов совершенно одинаковых, таких, что они оба пребывают в каждом из двух, я мог бы умилостивить и в одном, приводя как свидетельство их равенства и единства сам этот факт, что я оказываю почет одному в другом, поскольку в одном их для меня два. Если бы я чтил одного из двух, то думал бы, как бы не показалось, что я пытаюсь высмеять суетность множественности, оказавшейся излишней при отсутствии различия. Это значит, что я счел бы более безопасным не чтить ни того, ни другого, чем одного с сомнением или обоих необоснованно.

Глава 6. Критика утверждения Маркиона о существовании двух неравных богов

1. До сих пор мы, кажется, рассуждали так, как если бы Маркион вводил двух равных богов. Ведь когда мы утверждали, что Бога, как нечто величайшее, следует считать единственным, лишая Его возможности быть кому бы то ни было равным, мы рассуждали об этих богах словно о двух равных. Тем не менее, уча, что по самому характеру величайшего они не могут быть равными, мы вполне доказали, что их не может быть двое. Впрочем, мы осведомлены, что Маркион вводит неравных богов: одного – судью, свирепого, воинственного, другого – кроткого, миролюбивого, исключительно хорошего и наидобрейшего. 2. Рассмотрим также и эту гипотезу: позволяет ли, по крайней мере, различие сосуществовать двоим богам, если не позволяет равенство. Что же, и здесь нам будет покровительствовать тот же самый критерий величайшего, поскольку он определяет все состояние божественности. Ибо, сходясь с противником и как бы хватая рукой и удерживая мысль его, не отрицающего божественность Творца, я с полным правом представлю в качестве возражения тот факт, что нет места этому различию между теми, которых Маркион не может сделать различными, признав их в равной степени богами, не потому, что и людям невозможно быть совершенно различными под одним и тем же наименованием «люди», но потому, что Бог не должен будет называться Богом и в Него не нужно будет верить как в Бога, если Он не будет величайшим. 3. Следовательно, поскольку Маркион вынужден признать величайшим Того, Чью божественность он не может отрицать, то невозможно допустить, чтобы величайшему он приписывал некое умаление, из-за которого это величайшее оказалось бы подчиненным другому величайшему. Ведь величайшее перестает быть таковым, если будет подчиненным. Не подобает Богу переставать быть Тем, Кем Он является по Своему положению, т. е. величайшим. Ведь и в том лучшем боге величайшее может оказаться под угрозой, если оно может обесцениваться в Творце. Таким образом, когда два бога провозглашаются двумя величайшими, необходимо, чтобы ни один из них не был больше или меньше другого, чтобы ни один не был выше или ниже другого. Отрицай, что является богом тот, которого ты назовешь худшим; отрицай, что является величайшим тот, которого ты считаешь меньшим. Признав же того и другого богами, ты признал существование двух величайших. Ты ничего не отнимешь у одного и не припишешь другому. Признав божественность, ты отверг различие.

Глава 7. Абсолютное величие принадлежит не имени, но сущности. Маркион не в состоянии доказать бытие ни двух разных, ни двух одинаковых богов

1. В ответ на это ты попытаешься внести в спор сумятицу, сославшись на имя Бога как на широко используемое и даваемое также и прочим личностям, ибо написано: Бог богов встал в собрании богов, среди богов будет вершить суд98 и Я сказал: вы – боги;99 однако, скажешь ты, на том основании, что они называются богами, они не могут претендовать на звание величайшего, как не может претендовать на него и Творец. 2. Я готов ответить и глупцу, не принявшему во внимание, что с таким же успехом это может быть обращено и против Маркионова бога: тот факт, что он назван богом, не доказывает, однако, что он является величайшим, как не являются таковыми ангелы или люди Творца.100 Если общность имен создает предвзятое мнение о статусе, сколько негодных рабов – Александров, Дариев и Олофернов – позорят царские имена? И, однако, из-за этого у царей не отнимается то, чем они являются. Ведь и сами идолы язычников – боги для толпы; однако, никто не является богом из-за того, что так называется. 3. Таким образом, в отношении Творца я закрепляю атрибут величайшего не за произнесенным или написанным именем Бога, но за самой сущностью, к которой относится это имя. Находя ее одну нерожденной, несотворенной, единственной вечной создательницей всего, я приписываю и закрепляю абсолютное величие не за именем ее, но за положением, не за названием, но за состоянием. 4. А поскольку имя Бога уже получила та сущность, которой я приписываю абсолютное величие, ты полагаешь, что я приписываю его имени, ибо использование имени мне необходимо для того, чтобы показать, какой сущности я это приписываю, а именно той, из которой состоит Тот, Кто называется Богом. Но101 Он считается величайшим по сущности, а не по имени. Да и Маркион, отстаивая этот атрибут для своего бога, делает так в соответствии с его положением, а не с именем. 5. Следовательно, мы утверждаем, что величайшее, которое мы приписываем Богу по закону сущности, а не по жребию имени, должно быть в равной мере у обоих, состоящих из той сущности, которая102 называется Богом; ведь поскольку они называются богами, т. е. величайшими, благодаря нерожденной и вечной, а, следовательно, могучей и величайшей сущности, постольку величайшее не может считаться меньше или ниже другого величайшего. 6. Если счастье, возвышенность, безупречность величайшего будут присущи Маркионову богу, то будут равным образом присущи и нашему; если всего этого не будет в нашем, то также не будет и в Маркионовом. Стало быть, не будут два величайших ни равными, ибо это запрещает уже установленный принцип величайшего, не допускающий103 сравнения, ни неравными, ибо это вступает в противоречие с другим принципом величайшего, не допускающего его уменьшения. 7. Ты застрял, Маркион, среди зыбей своего Понта. С обеих сторон на тебя накатывают волны истины. Ты не можешь доказать существования ни равных, ни неравных богов. Ведь их не двое. Что касается собственно спора о числе, то, хотя его тема о двух богах не исчерпана, мы пока ограничим его104 этими границами, между которыми сойдемся на бой уже относительно отдельных особенностей Маркионова бога.

Глава 8. Новый бог не может быть истинным

1. Во-первых, маркиониты воздвигают свою тупость на высокомерии, ибо изобретают нового бога, словно мы стыдимся старого. И дети делаются заносчивыми из-за новых башмаков, но, обутые старым педагогом, бывают затем биты за суетную славу. Итак, я, услышав о новом боге, пребывавшем неизвестным и неслыханным в старом мире и в старом веке, под властью старого Бога, о боге, которого, бывшего столько столетий никем и являющегося древним лишь в силу древности незнания о нем, лишь теперь открыл людям некий Иисус Христос, сам105 под старыми именами оказавшийся новым, возношу благодарение этому честолюбию маркионитов, намереваясь впредь с его неоценимой помощью обличить сию ересь, заключающуюся в провозглашении нового божества. 2. Это будет то самое стремление к нововведениям, которое порождало богов у язычников всё под новым и новым именем при каждом апофеозе. Каков новый бог, если не ложный? Даже древность Сатурна, кажущаяся ныне величайшей, не докажет его божественность, ибо и его некогда извлекла из небытия тяга к новому, когда впервые произошло его обожествление. Ведь живая и подлинная божественность определяется не новизной и не стариной, но своей истинностью. 3. Вечность не имеет времени, ибо сама представляет собой все время. То, что производит нечто, не в состоянии испытывать его воздействие; лишено возраста то, что не может родиться. Бога, если он древний, не будет существовать впоследствии; если он новый, его не было ранее. Новизна свидетельствует о начале, древность угрожает концом. Бог столь же чужд началу и концу, сколь и времени, посреднику и разделителю начала и конца.

Глава 9. Бог не мог быть неизвестным. Неизвестное можно испытывать так же, как и известное, если у них одинаковое образующее их сущность состояние

1. Я знаю, в каком смысл е они выставляют своего бога как нового; в том смысле, конечно, что он недавно был узнан. Но я хочу отвергнуть и саму новизну познания, поражающую грубые души, и саму естественную привлекательность нового, а затем уже завязать полемику о неизвестном боге. Ведь того, которого они представляют как нового в отношении людского знания о нем, они показывают как неизвестного до момента узнавания. 2. Давай держаться точно установленных границ!106 Докажи, что Бог мог быть неизвестным. Я, конечно, нахожу алтари, поставленные107 неизвестным богам108, но это – аттическое идолопоклонство. Нахожу также алтари неопределенным богам109, но это – римское суеверие. Далее, неопределенные боги мало известны, поскольку о них мало определенной информации, и из-за этой неопределенности их вообще можно считать неизвестными. Какое имя из двух вырежем на алтаре Маркионова бога? Думаю, оба: одно – для неопределенного теперь и другое – для неизвестного ранее. Ибо как неизвестным его сделал110 известный Бог, Творец, так и неопределенным – Бог определенный. 3. Но я не уклонюсь от темы, сказав: если бог был неизвестным и прятался, то его должна была скрывать тайная область, которая сама, конечно, новая и неизвестная и, подобно ему, еще и теперь неопределенная. Определенно111, она – огромна и, несомненно, больше того, которого скрывает. 4. Но я сделаю краткое предуведомление и как можно полнее буду излагать свою мысль, утверждая, что бог не мог быть неизвестным из-за своего величия и не должен был быть таковым из-за своей благости, особенно как превосходящий в том и другом качестве нашего Творца. Но так как я замечаю, что в некоторых отношениях доказательство бытия всякого нового и неизвестного ранее бога должно осуществляться в соответствии с образом Творца, то я буду должен сначала заявить, что мы так поступаем обоснованно, чтобы я мог с большей уверенностью ссылаться на этот довод. 5. Прежде всего, скажи, как получается, что ты, признавая Творца Богом и исповедуя Его как первого в познании людей, не понимаешь, что второй бог должен у тебя исследоваться теми же способами, по которым ты уже научился узнавать Бога в первом? Всё более раннее предоставляет критерии последующему. 6. Перед нами теперь два бога: неизвестный и известный. Об известном расспросы излишни: не подлежит сомнению, что Он существует, ибо Он не был бы известен, если бы не существовал. О неизвестном предстоит спор: ведь его может и не быть, ибо, если бы он существовал, был бы известным. Итак, то, что под вопросом, пока оно неизвестно, является неопределенным, пока оно под вопросом, и пока оно неопределенно, нет уверенности в его существовании. У тебя есть Бог определенный, ибо известный, и неопределенный, ибо неизвестный. 7. Если это  так, не покажется ли тебе справедливым, чтобы неопределенное проверялось по тому же образу, подобию и принципу, по которому проверяется определенное? Впрочем, если к этому твоему делу, самому до сих пор неопределенному, привлечь также и доказательства из неопределенного, сплетется ряд вопросов при рассмотрении этих доказательств, равным образом неопределенных, полагаться на которые будет опасно из-за их неопределенности, и это приведет к тем бесконечным спорам, которые не одобряет апостол.112 И если из верных, несомненных и абсолютных частей правила веры привлечь доказательства, то, используя их, можно будет составить предварительное мнение о неопределенном, сомнительном и запутанном. 8. Конечно, то неопределенное, в котором обнаруживается отличие состояния, не может, по всей видимости, быть сопоставленным с определенным как освобожденное от дальнейшего сравнения из-за отличия состояния, образующего его сущность. 9. Когда же перед нами оказываются два бога, образующее их сущность состояние у них будет общим. Ведь они оба являются тем, чем является Бог: нерожденные, несотворенные, вечные. Это будет образующим их сущность состоянием. Остальное пусть будет на совести Маркиона, если он счел это отличным от свойств Творца. Ведь, будучи вторичными, оно <не>113 учитывается при рассуждении и вообще непредставимо, если известно об образующем сущность состоянии. Далее, известно, что оба они – боги: следовательно, когда в соответствии с их состоянием, о котором известно, что оно у них одинаковое, подвергается проверке что-либо неопределенное в одном из них, 10. то это неопределенное должно будет испытываться так же, как испытывается то определенное, с которым его роднит образующее сущность состояние, чтобы и при проверке они стояли рядом. После этого рассуждения я с уверенностью буду утверждать, что не является богом тот, кто сегодня неопределенен, ибо ранее он был неизвестным, так как очевидность того, что Он есть, проистекает именно из того факта, что Он никогда не был неизвестным, [а поэтому и не неопределенным].114

Глава 10. Творец был известен с самого начала мира, о Нем свидетельствует человеческая душа

1. Ведь с самого начала мира его Творец был узнан вместе с сотворенными Им вещами, поскольку они были произведены для того, чтобы Бог был познан. Ведь, хотя живший достаточно поздно Моисей и кажется первым, кто узнал Бога вселенной в храме своих скрижалей, родословие познания не будет из-за этого вестись лишь от Пятикнижия, так как все написанное Моисеем не вводит знания о Творце, но лишь с самого начала повествует о них так, что они должны быть отнесенными к раю и Адаму, а не к Египту и Моисею. 2. Наконец, бо́льшая часть человеческого рода, не имеющая представления даже об имени Моисея, не говоря уже о Писании, знает, однако, Моисеева Бога. Несмотря на то, что идолопоклонство затемнило мир своим столь великим могуществом, язычники, выделяя, называют Его как бы Его собственным именем «Бог» и «Бог богов» и говорят: «Если Бог даст», «как Богу угодно» и «поручаю Богу».115 Смотри, не знают ли они Того, о Ком свидетельствуют, что Он все может. И этим знанием они не обязаны никаким Моисеевым книгам. 3. Душа была прежде пророчества. Ведь сознание души – от начала дар Божий. Она – одна и та же, а не разная и у египтян, и у сирийев, и у понтийцев.116 [Ибо Бога иудеев называют Богом души.]117 О, варвар-еретик, не делай Авраама старшим, чем мир! И если Бог был бы Создателем одной семьи, Он, однако, не был бы более поздним, чем твой, будучи известным ранее него даже понтийцам. 4. Итак, пусть <твой бог> примет118 от своего Предшественника мерило: неопределенный – от определенного, непознанный – от познанного. Бог никогда не будет скрываться, никогда не будет отсутствовать; Он всегда будет воспринимаемым, слышимым и даже видимым таким образом, каким пожелает. Бог имеет свидетельства – всё то, чем мы являемся и в чем живем. Таким образом, поскольку Он не пребывает неизвестным, доказывается и бытие Его, и Его единственность, в то время как существование другого доселе сложно подтвердить.

Глава 11. Бог Маркиона, ничего не создавший и не обеспечивший таким образом себе известность, не может считаться богом

1. «И это естественно», – говорят маркиониты. Ведь кто своим известен не так, как чужим?119 Никто. Я признаю это. Но каким образом что-либо может быть чуждым богу, для которого ничто не было бы таковым, если бы он существовал, ибо свойство Бога заключается в том, чтобы всё принадлежало Ему и к Нему относилось? В противном случае нам пришлось бы сразу спросить: какое ему дело до чужого? Об этом речь пойдет подробнее в своем месте. 2. Теперь же достаточно заметить, что никем оказывается тот, которому ничего не оказывается принадлежащим. Ведь как Творец является Богом, и Богом несомненным, потому, что всё – Его и нет ничего чуждого Ему, так и иной потому не Бог, что всё – не его, и поэтому – чуждо ему. 3. Наконец, если вселенная принадлежит Творцу, то я уже не вижу места для другого бога. Всё полно и занято своим Творцом. Если какое-нибудь пространство в творении свободно для божества120, то, конечно, оно будет свободно для ложного божества. Истина становится очевидной благодаря лжи. Почему столь великое множество идолов нигде не может принять Маркионова бога? 4. Итак, я требую, чтобы <его>121 бог, как и Творец, был постигнут и из проявлений его неких собственных вселенной, человека и века, поскольку даже заблуждение мира сего потому предположило богов, которых порою признают людьми, что те или иные вещи кажутся заготовленным каждым из них для пользы и удобства в жизни.122 5. Из-за того, что это делал Творец, считается также божественным устанавливать и показывать нечто целесообразное и необходимое для человеческих дел. У ложной божественности появился авторитет именно по той причине, по которой ранее он возник у истинной: бог Маркиона должен был произвести, по крайней мере, одну маленькую чину123, чтобы быть названным неким новым Триптолемом.124 6. Или дай достойное бога объяснение, почему он ничего не сотворил, если существует, ибо он сотворил бы, если бы существовал, – на основании того принятого ранее положения, на основании которого существование нашего Бога становится очевидным не иначе, как из того факта, что Он всё это основал. Ибо сразу придется заметить, что маркиониты не могут и Творца признать Богом, и доказывать бытие того, которого они также хотят считать богом, не на примере признаваемого125 и самими ими, и всеми остальными Богом, 7. чтобы, – поскольку никто не сомневается в божественности Творца потому, что Он создал весь этот мир, – никому не было позволено верить и в божественность того, кто ничего не создал, если только случайно не появится какое-нибудь объяснение этого факта. Оно неизбежно окажется двояким: он или не пожелал сотворить, или не смог. Третьего нет. Но не мочь – недостойно Бога; я хочу исследовать – достойно ли не желать. 8. Скажи мне, Маркион, хотел ли твой бог быть когда-либо познанным, или нет? С другим ли намерением он и сошел, и проповедовал, и страдал, и воскрес, или с тем, чтобы быть познанным? Но, без сомнения, если он был познан, значит, он хотел этого. Ибо ничего не случилось бы с ним, если бы он не хотел. Тот, кто126 так сильно заботился о своей известности, что даже оказался явленным в позоре плоти, позоре тем большем, если плоть – ложная (ведь более отвратительно, если он симулировал телесную сущность, <чем если бы пребывал в истинной>); <тот,> кто, будучи повешенным на древе, принял на себя и проклятие Творца127, – насколько славнее он мог бы подготовить свое узнавание посредством неких знаков собственного творения! 9. Особенно же ему следовало быть познанным для противодействия Тому, во владениях Которого он с самого начала из дел не был известен. Как получается, что Творец, не знающий, по утверждению маркионитов, о существовании другого бога над Собой, Творец, утверждавший, что Он – единственный, и даже клявшийся в этом128, столькими деяниями обеспечил свою известность, о которой мог так сильно и не заботиться из-за существовавшего предположения Своей единственности, а тот высший, знающий про «низшего» Бога, что Он столь вооружен, не предусмотрел для своего признания никакого снаряжения? Когда даже более славные и величественные дела он должен был бы совершить, чтобы быть признанным на их основании и богом, подобно Творцу, и – из-за того, что они более славные – более могущественным и более знатным, чем Творец.

Глава 12. В существовании Маркионова бога, ничего не сотворившего и не имеющего, нет смысла. Претендуя на веру в себя, этот бог оказывается бесстыдным и злобным

1. Впрочем, даже если бы мы могли его признать, мы должны были бы утверждать, что у его существования нет смысла. Ибо не должно было бы быть целевой причины у того, у кого ничего нет, ведь любое дело является смыслом существования того, чье оно. Далее, поскольку следует, чтобы не существовало ничего без смысла [т. е. без дела]129 (ибо, если нечто существует без смысла, оно существует так же, как если бы его не было[, не имея самого дела – цели своего существования]130), постольку мне пристойнее верить, что бог не существует, чем существует без смысла. Действительно, без смысла существует тот, кто, не имея дела, лишен и смысла своего существования. Бог же без смысла, т. е. без дела, существовать не должен. 2. Итак, сколько раз я показываю, что он существует без смысла, словно бы он существовал, столько раз я утверждаю, что его нет, ибо, если бы он был, не оказывался бы во всех отношениях лишенным целевой причины. Так, я говорю, что он и веры без всякого основания добивается от человека, имеющего обыкновение верить в Бога, представление о Котором сформировалось под влиянием Его деяний131, ибо Маркионов бог ничего такого не предусмотрел, благодаря чему человек ранее познал Бога. 3. Ведь даже если многие верят в него, то верят не строго в соответствии с разумом, не получив предварительно Божьего залога – его деяний, достойных Бога. Итак, на этом основании бездействия и недостатка дел он оказывается причастным бесстыдству и злобности: бесстыдству, ибо домогается не причитающейся ему веры, для стяжания которой он ничего не предусмотрел; злобности, ибо сделал многих виновными в неверии, не озаботившись дать основание для веры.

Глава 13. Опровержение маркионитов, пытающихся обесценить деяния Творца: философы прославляют элементы как богов; мелочи, созданные Творцом, доказывают Его величие

1. Когда мы лишаем этого звания <Маркионова> бога, в пользу которого никакое деяние, столь же исключительное и достойное Бога, сколь <деяния> Творца, не предоставило свидетельство, маркиониты, отличающиеся крайним бесстыдством, <пренебрежительно> морща нос, обращаются к опровержению того, что было создано Творцом. 2. «Как же, – говорят они, – вселенная – великое и достойное Бога дело!» Неужели, следовательно, Творец – совсем не Бог? Конечно, Он – Бог. Стало быть, и мир достоин Бога, ведь Бог не создал бы ничего, недостойного Себя, даже если Он сотворил мир для человека, а не для Себя, даже если любое творение ниже Творца. 3. И, однако, если сделать нечто каким-то – недостойно бога, насколько более недостойно бога вообще ничего не сделать?!132 Даже недостойное, благодаря чему от него как творца можно было бы ожидать чего-то более достойного. Если уж говорить и об этой «позорности» вселенной, называемой у греков украшением и убранством133, а не грязью, то сами те учители мудрости, от талантов которых воодушевляется всякая ересь134, «недостойные» субстанции провозгласили богами135, как Фалес136 – воду, как Гераклит137 – огонь, как Анаксимен138 – воздух, как Анаксимандр139 – всё небесное, как Стратон140 – небо и землю, как Зенон141 – воздух и эфир, как Платон – звезды,142 которые он называет огненным родом богов; когда <речь заходит> о мире, при рассмотрении его величия, силы, мощи, славы и красоты, а также богатства, надежности, упорядоченности отдельных элементов, согласующихся со всем, чему предстоит родиться, быть вскормленным, истребленным, восстановленным, <эти философы,> как многие из естествоиспытателей, испугались [установить начало и конец миру]143 как бы сущности этого мира, будучи столь значительными, не утратили божественный статус, сущности, которые почитаются и магами персов, и верховными жрецами египтян, и гимнософистами144 индусов. 4. Также само простонародное суеверие обычного идолопоклонства, когда ему среди идолов становится стыдно имен и басен о древних мертвецах, прибегает к естественнонаучным объяснениям и свой позор затемняет изобретательностью, превращая Юпитера в кипящую сущность, его Юнону – в воздушную145, в соответствии со звучанием греческих слов, а также Весту – в огонь, Камен – в воду, а Великую Матерь – в землю, с которой сняли урожай, которую вспахали руками, оросили омовениями.146 5. Так и тот факт, что Осирис всегда погребается, как живой разыскивается и с радостью обнаруживается, считают залогом возвращения <из земли> плодов, оживления элементов, возобновления годичного цикла, о львах же Митры философствуют как о таинствах сухой и пылающей природы. В самом деле, более высокие по месту и по положению сущности могут казаться скорее богами, чем недостойными бога. Не оплошаю ли я с более низкими предметами? Один, думаю, цветочек из изгороди, не говорю о лугах, одна ракушка из любого моря, не говорю о Красном море, одно перышко тетерева, молчу о павлине, возвестит ли тебе о Творце как о ничтожном мастере?

Глава 14. Любые создания Творца свидетельствуют о Его величии. Ни Маркионов бог, ни маркиониты не могут обойтись без дел Творца

1. Но когда ты высмеиваешь и более мелких животных, которых величайший мастер намеренно снабдил различными способностями и силой, преподавая таким образом урок того, что величие обнаруживается в посредственности, как сила – в немощи, согласно апостолу,147 подражай, если можешь, строениям пчелы, жилищу муравья, сети паука, нити шелкопряда, выдержи натиск, если можешь, тех самых зверей твоего ложа и покрывала, яд шпанской мухи, жало мошки, трубу и копье комара.148 2. Каковы будут бо́льшие, если и столь ничтожные могут радовать тебя или причинять боль, чтобы и в ничтожном ты не презирал Творца? Наконец, взгляни на самого себя, осмотри человека изнутри и снаружи: не понравится ли тебе хоть это создание нашего Бога, которое твой господин, твой лучший бог, возлюбил, ради которого потрудился сойти к этим жалким элементам с третьего неба,149 из-за которого в этой каморке Творца даже был распят? 3. Но он (бог Маркиона) до сих пор не отверг ни воду Творца, которой омывает своих святых,150 ни елей, которым их умащает, ни смесь из меда и молока, которой их по-детски питает, ни хлеб, при помощи которого он представляет собственное тело, даже в таинствах своих нуждаясь в нищенских вещах Творца. А ты, ученик выше учителя и раб выше господина,151 мыслишь высокомернее, нежели он, отвергая то, в чем он нуждается. 4. Хочу рассмотреть, не стремишься ли ты в действительности к тому, что отвергаешь. Ты противишься небу, и в то же время стараешься, чтобы в жилище был <вид> на небесный простор;152 презираешь землю – праматерь твоего врага, плоти – но вырываешь для пропитания все питательное, что она может дать; отвергаешь море, но только пока речь не заходит о его богатствах, которые ты считаешь пищей, превосходящей по святости <пищу, добытую на суше>. Если я преподнесу тебе розу, ты не отвергнешь с презрением <ее> Творца. 5. Лицемер, даже если ты своей голодной смертью докажешь, что ты – маркионит, т. е. отрицатель Творца (ведь это у вас должно было бы быть предметом страстного желания вместо мученичества, раз вам неприятен мир), в какую бы материю ты ни распался, тебе придется воспользоваться принадлежащей Творцу субстанцией. О, сколь велико упрямство твоего жестокосердия! Ты чернишь то, в чем ты и живешь, и умираешь.

Глава 15. Попытка выяснить, почему вместе с Маркионовым господом не открылась и его субстанция. О девяти богах Маркиона: двух богах, Христах, местах, материях и зле

1. После этого, или прежде этого, поскольку ты сказал, что у твоего бога есть свое творение и свой мир, и свое небо (впрочем, это третье небо мы рассмотрим, когда мы перейдем к обсуждению вашего апостола153), <следует заметить, что,> какой бы ни была субстанция этого бога, она, разумеется, должна бы появиться вместе с ним. Каким образом, однако, получается, что Господь открылся миру в пятнадцатый год154 кесаря Тиберия, а до пятнадцатого года155 императора Севера не было обнаружено никакой его субстанции, которая, превосходя ничтожные произведения Творца, конечно, прекратила бы скрываться, когда уже не прячется ее господь и бог? 2. А поэтому: если она не смогла проявиться в этом мире, каким образом ее господин явился в этом мире? Если этот мир принял господина, почему не смог принять субстанцию, если только она случайно не больше своего господина? Теперь уже встает вопрос о месте, вопрос, касающийся и того высшего мира, и самого его бога. В самом деле, если его мир ниже его самого, но выше Творца, то, конечно, он создал его в месте, занимающем промежуток между его стопами и головой Творца. 3. Следовательно, и сам бог был в некоем месте, и мир создал в некоем месте, и будет уже сие место превосходящим и бога, и мир. Ибо то, что вмещает, неизбежно больше того, что вмещается, и надо посмотреть, не остаются ли где-нибудь там все еще не занятые после размежевания области, в которые и третий бог мог бы залезть вместе со своим миром. Что ж, начинай уже считать богов! Ведь и место, в котором всегда был бог, будет богом не только потому, что оно больше бога, но и потому, что оно – нерожденное и несотворенное, а стало быть, вечное и равное богу.156 4. Затем, если твой бог мир создал из некоей лежащей в основе материи, нерожденной и несотворенной, и совечной богу, как Маркион думает о Творце, то и этим обстоятельством ты возвеличиваешь место, которое вместило двух богов – и бога, и материю. Ибо и материя – бог в соответствии с требованиями, предъявляемыми к Божественному: т. е. она нерожденная, несотворенная и вечная. Или если Маркионов бог создал мир из ничего, то это же самое Маркион принужден будет думать и о Творце, которому назначает материю в качестве субстанции мира. Но из материи также и Маркионов бог должен будет создавать <свой мир>, поскольку ему, также являющемуся богом, придется столкнуться с тем же самым принципом, с каким и [Богу]157 Творцу. 5. Так ты можешь насчитать для меня уже трех Маркионовых богов: создателя место и материю. Маркион также и Творца размешает в некоем месте, которое, разумеется, должно оцениваться таким же образом <, как и место Маркионова бога>, и материю Ему как Господину подчиняет, разумеется, нерожденную и несотворенную и поэтому вечную. Более того, приписывая материи зло, нерожденное – нерожденной, несотворенное – несотворенной и вечное – вечной, делает уже четвертого бога. 6. Стало быть, у тебя есть три божественных сущности в высших сферах и четыре – в низших. Когда к ним присоединяются и их Христы – один, который явился при Тиберии, другой, которого обещает Творец, – Маркион оказывается понесшим явный ущерб от тех, кто предполагает, что он вводит двух богов, так как он, пусть не сознавая этого, назначает девятерых.

Глава 16. Невидимые сущности должны принадлежать Творцу, создавшему телесное и бестелесное, живое и неживое, а не тому, у которого ничего нет

1. Итак, поскольку другой мир, как и его бог, не обнаруживается, маркионитам приходится разделять два рода вещей – видимые и невидимые – между двух богов и так отстаивать для своего бога право на невидимые. Кто же может заронить в душу мысль, если не еретический дух, что, скорее, тому принадлежит невидимое, кто заблаговременно не явил ничего из видимого, чем Тому, Кто, создав видимое, позаботился также и о вере в невидимое, когда гораздо справедливее было бы признать <что-либо> при наличии некоторых примеров, чем в их отсутствие? 2. Мы увидим, какому мастеру приписывает невидимое и <«ваш»> апостол, когда будем изучать его. Теперь же доверие к грядущему заступничеству Священного Писания мы подготавливаем при помощи по большей части здравого смысла и убедительных умозаключений, утверждая, что сие различие видимых и невидимых вещей должно быть приписано Богу Творцу постольку, поскольку все Его творение состоит из различных сущностей: из телесных и бестелесных, из одушевленных и неодушевленных, из говорящих и немых, из подвижных и неподвижных, из животворных и бесплодных, из сухих и влажных, из холодных и горячих. 3. Так и сам человек благодаря различию гармоничен как в отношении тела, так и в отношении чувства: одни члены сильные, другие – слабые, одни – почетные, другие – постыдные, одни – двойные, другие – одиночные, одни – равные, другие – неравные. Также и в чувстве: то у него радость, то подавленность, то любовь, то ненависть, то гнев, то кротость. Если же дело обстоит так, что в этой вселенной уравновешены соперничающие между собой части,158 то, следовательно, и невидимые сущности должны быть у видимых, и относить их нужно не к другому мастеру, но к Тому, к Которому и соперничающие с ними. <Те люди, которые>159 Самого Творца провозглашают противоречащим Самому Себе, приказывающим то, что запретил, и запрещающим то, что приказал, поражающим и исцеляющим, почему в этом одном случае принимают Его последовательным, Творцом лишь видимого, Которого следует считать также создавшим видимое и невидимое, как жизнь и смерть, зло и мир? Конечно, если те невидимые сущности больше видимых сущностей Творца,160 великих в своем месте, то таким образом получается, что большие должны принадлежать Тому же, Кому и великие, ибо невеликие, не говоря уже о бо́льших, не подходят тому, у кого нет и незначительных.

Глава 17. Освобождения человека недостаточно, чтобы доказать бытие Маркионова бога. Причина для его откровения миру существовала с самого начала

1. Подавленные этими доводами, <еретики> порываются говорить: «Для нашего бога достаточно одного того дела, что он освободил человека по великой и несравненной своей благости, которую следует предпочесть всей саранче». О, более великий бог, чье столь значительное дело не могло обнаружиться иначе, как в человеке «меньшего» Бога! В самом деле, прежде тебе нужно доказать, что он существует, и доказать это посредством того, посредством чего подобает доказывать бытие Бога – через деяния, а затем уже – через благодеяния. Ибо сначала исследуется, есть ли он, и таким образом – каков он. Одно узнается из деяний, другое – из благодеяний. 2. Как бы то ни было, из-за того, что говорится об освобождении им человека, не становится известно о его существовании, но если будет известно, что он есть, тогда и будет говориться об освобождении, дабы прояснилось, освободил ли, ибо мог и быть – и не освободить. Следовательно, каким образом на основании слов, что он освободил, может возникнуть вера в то, что он есть, когда он мог и быть, и не освободить? 3. Если161 теперь в этом разделе, являющемся частью исследования о неизвестном боге, было прояснено как то, что он ничего не создал, так и то, что он должен был создать <нечто>, чтобы быть познанным из дел, ибо, если бы он существовал, он должен был бы быть познан, и притом с самого начала мира (Богу ведь не подобает прятаться), – <если все это известно, то> мне необходимо вернуться к началу исследования о неизвестном боге, чтобы расправиться также с остальными ответвлениями <еретической мысли>. 4. Ибо сначала нужно будет исследовать, почему тот, кто впоследствии сделал себя известным, сделал это позже, а не от начала мира; будучи как бог, конечно, необходимым для этого мира, он не должен был скрываться, причем настолько более необходимым, насколько он – лучший. Ведь нельзя сказать, что не было основания или причины для познания <доброго> бога, поскольку с самого начала пребывал в веке и человек, которому этот бог теперь помогает, и злоба Творца, против которой он, будучи благим, оказывает поддержку. Итак, он или не знал о существовании причины и основания для своего являвшегося необходимым откровения, или сомневался<, открыться ему или нет>, или не мог <это сделать>, или не хотел. Все это недостойно бога, тем более – бога наилучшего. Но и эту тему мы полнее раскроем в другом месте при помощи упрека в запоздалом откровении, тогда как теперь лишь укажем <на это обстоятельство>.

Глава 18. О влиянии звезд на откровение Маркионова бога, которое должно было произойти подобающим образом; бог не может стать известным лишь по воле людей

1. Что ж, он явился тогда, когда захотел, когда смог, когда пришел назначенный час. Ведь ему, вероятно, препятствовал Поднимающий162 или некие злые чары, или квадратный Сатурн, или Марс треугольный. Ибо маркиониты большей частью – астрологи и не стыдятся того, что живут непосредственно по звездам Творца. Надо обсудить здесь и качество откровения: достойным ли образом он был узнан, чтобы стало известно, действительно ли <это случилось>, и, таким образом, стало бы можно верить в существование того, о котором известно, что он подобающе открылся миру. Ибо то, что достойно Бога, докажет Его существование. 2. Мы утверждаем, что сначала Бог должен быть познан через природу, а затем узнан из учения: через природу – посредством Его деяний, из учения – посредством проповеди. Но у того, у кого нет никакой природы, отсутствуют природные свидетельства. Следовательно, он должен был осуществить свое откровение хотя бы с помощью проповеди; особенно ему следовало бы открыться для противодействия Тому, Кто столькими и столь великими деяниями в творении и проповеди с трудом смог приобрести людскую веру. 3. Итак, каким же образом он был открыт? Если <ты скажешь, что> благодаря человеческой догадке, я буду отрицать, что Бог может быть познан иначе, чем посредством Себя Самого. <Я буду отрицать это,> ссылаясь не только на пример Творца, но и на характер как божественного величия, так и человеческой посредственности, дабы человек, некоторым образом вытащивший не желающего быть познанным бога своими силами на всеобщее обозрение, не мог показаться большим, чем бог; ведь человеческая посредственность способна скорее выдумывать для себя богов, как об этом свидетельствуют все эпохи, чем следовать за истинным Богом, Которого люди познаю́т через природу. 4. Во всяком случае, если человек будет изобретать бога так, как Ромул – Конса163, Татий164 – Клоакину165, Гостилии166 – Страха, Метелл – Альбурна167 и кое-кто168 незадолго до наших дней – Антиноя169, то это будет позволено другим. Мы знаем Маркиона как судовладельца, а не как царя или императора.

Глава 19. Христа и Маркиона разделяют более 115 лет. До «Антитез» Маркиона не существовало разделения Закона и Евангелия, следовательно, новый бог Евангелия не был известен: его открыл не Христос, а выдумал Маркион

1. «Что ж, – говорят маркиониты, – наш бог, даже если не с самого начала, даже если не посредством творения, однако открылся через самого себя в Христе Иисусе». <Нами> будет предложена книга170 и относительно Христа, в которой речь пойдет обо всем, что касается Его положения, ибо следует, чтобы предмет <нашего исследования> был распределен <по разным частям сочинения> для более полного и упорядоченного разбора. Между тем, на теперешней стадии рассуждения мне достаточно будет показать, что Христос Иисус является провозвестником не какого-то другого бога, но Творца, и сделать это в немногих словах. 2. В пятнадцатый год правления Тиберия Христос Иисус, Маркионов спасительный дух, соблаговолил излиться с неба. В какой именно год правления Антонина Старшего171 каникулярный172 ветер выдохнул со своего Понта того, кто утверждает так: <«С неба был выдохнут дух»>, – я не удосужился исследовать.173 Из этого, однако, ясно, что появившийся при Антонине – еретик, нечестивый при Пие – «Благочестивом».174 От Тиберия до Антонина почти сто пятнадцать с половиной лет и полмесяца.175 Столько же времени полагают между Христом и Маркионом. 3. Итак, поскольку Маркион при Антонине первым ввел этого бога, как мы доказали, для тебя, проницательный читатель, дело сразу становится очевидным: время заранее выносит вердикт, что появившееся впервые при Антонине не появлялось при Тиберии, т. е. что бог Антонинова царства не был богом Тибериева царства, а следовательно, не Христом был открыт тот, о котором известно, что он впервые был проповедан Маркионом. 4. Чтобы доказать теперь, что это известно, я возьму недостающее от самих своих оппонентов. Разделение Закона (Торы) и Евангелия является собственным и главным делом Маркиона, и ученики его не смогут отрицать, что считают это важнейшей частью учения, посредством чего они посвящаются в эту ересь и укрепляются в ней. Ибо это – «Антитезы», т. е. встречные противопоставления, которые пытаются внести раздор между Евангелием и Законом, дабы из различия идей каждого Писания сделать вывод также и о различии богов. 5. Итак, поскольку это разделение Закона и Евангелия есть именно то, что вводит другого бога Евангелия против Бога Закона, то явствует, что прежде этого разделения не существовало в <людском> познании бога, который стал известен на основании разделения, и, таким образом, ясно, что он открыт не Христом, бывшим до разделения, но выдуман Маркионом, установившим, вопреки согласию Евангелия и Закона, различие между ними. Это согласие, нерушимое и непоколебимое от явления Христа до Маркионовой дерзости, сохранял, конечно, тот принцип, который не допускал иного бога Закона и Евангелия, кроме Творца, против Которого спустя столь большой промежуток времени Понтийцем было выпущено разделение <т. е. «Антитезы»>.

Глава 20. Порицание Павлом Петра касается лишь образа действий последнего и не имеет отношения к извращению им евангельских истин. Учение Павла полностью согласуется со словами Творца

1. Этому чрезвычайно удачному доказательству также необходима наша защита от криков противников. Ибо они говорят, что Маркион не внес новое правило разделения Закона и Евангелия, а скорее исправил измененное ранее. О, Христе, о, терпеливейший Господь, Ты столько лет терпел искажение Своей проповеди, пока Тебе не помог Маркион! 2. Ведь еретики, возражая, ссылаются на самого Петра и прочих <учеников Христа>, столпов апостольства176, порицаемых Павлом за то, что они неправильной стопой приступают к евангельской истине;177 тем самым Павлом, который, будучи доселе несведущим в благодати и даже беспокоящимся, не напрасно ли он подвизался и подвизается,178 тогда впервые с предшественниками-апостолами вступил в спор. 3. Следовательно, если он как новообращенный столь пылко высказывался против иудаизма, <говоря,> что в образе действий <апостолов> кое-что следует подвергнуть осуждению, а именно, <требуя >179 общие трапезы,180 хотя впоследствии и самому ему для пользы всех предстояло стать всем,181 чтобы приобрести всех, для иудеев – как иудей и для подзаконных – словно подзаконный,182 то ты это порицание лишь образа действий, которому впоследствии предстояло понравиться своему обвинителю, хочешь превратить в выражение им подозрения в нечестной проповеди <Петра и других> относительно Бога. 4. Но в отношении единства <их> проповеди, как мы читаем выше, они соединили десницы183 и самим распределением служения подтвердили существование евангельского общения <между собой>. Как Павел говорит и в другом месте: Я ли, они ли, мы так проповедуем.184 А если он и пишет о некоторых вкравшихся лжебратиях,185 желавших склонить галатов к другому Евангелию,186 то он же сам и показывает, что это искажение Евангелия сводится не к переходу <их> в веру в иного Бога и Христа, но к сохранению <ими> требований Закона; показывает он это, браня их, требовавших обрезание и соблюдающих времена, дни, месяцы и годы187 иудейских священнодействий, которые они должны были признать уже отмененными в соответствии с обновленными распоряжениями Творца, вещавшего об этом прежде через Своих пророков, как, например, через Исаию: Старое прошло, – говорит, – вот новое, которое Я ныне творю.188 Так и через Иеремию:189 И заключу завет, но не такой, какой Я заключил с отцами вашими, когда вывел их из земли Египта.190 И в другом месте:191 Обновите для себя новую новину и обрежьтесь Богу вашему, обрежьте крайнюю плоть сердца вашего.192 5. Стало быть, апостол, утверждая это обрезание и это обновление, пытается отвратить <галатов> от тех древних священнодействий, о предстоящей некогда отмене которых Тот же Учредитель их заявлял через Осию: И удалю все радости ее и праздничные дни ее, и новомесячия, и субботы, и все священнодействия ee.193 Ведь так Он <глаголет> и через Исаию: Новомесячия ваши и субботы, и день великий Я не выношу: праздники и пост, и торжественные ваши дни ненавидит душа Моя.194 6. И если все это Творец отверг еще раньше, и апостол объявлял это как подлежащее отвержению, то само высказывание апостола, согласное с постановлениями Творца, доказывает, что не иного Бога проповедовал апостол, а Того, признания Чьих постановлений он желал, клеймя ложных апостолов и братьев из-за того, что они Евангелие Христа, посланного Творцом, относили от предсказанного Творцом обновления к отвергнутой Творцом ветхости.

Глава 21. В посланиях Павла речь идет об изменении не объекта веры, но связанной с нею обрядности. В апостольских Церквах истина пребывает в целости

1. Впрочем, если <Христос> в качестве проповедника нового бога желал отменить закон старого Бога, то почему Он ничего не предписал относительно нового бога, но только относительно старого Закона, если не потому, что при сохранении веры в Творца должен был отмениться лишь Его Закон? Как возвещает и тот псалом: Разорвем на себе их оковы и отбросим их ярмо от себя,195 а именно, с того момента, как всполошились племена, и народы замыслили тщетное; восстали цари земли и князья объединились против Господа и против Христа Его.196 2. Во всяком случае, если бы Павел проповедовал иного бога, не было бы никакого спора о том, нужно или нет соблюдать Закон <Творца>, Закон, не касающийся нового господа, являющегося противником Закона. Ибо сама новизна бога и отличие <его от Творца> лишили бы смысла не только вопрос о старом и чуждом Законе, но и всякое упоминание о нем. Но весь вопрос заключался именно в этом: почему197 при провозглашении во Христе одного и того же Бога Закона обесценивается этот самый Закон? 3. Всегда, следовательно, сохранялась вера в Творца и Его Христа, но образ жизни и обрядность были подвержены изменениям. Ведь одни спорили о вкушении идоложертвенного,198 другие – о покрывалах женщин,199 иные – о браках и разводах,200 некоторые – о надежде на воскресение201, о Боге же – никто. Ведь если бы рассматривался и этот вопрос, то и его можно было бы найти у апостола, причем как главный. 4. А если истина была искажена в вопросе, связанном с правилом <веры в> Бога, уже после апостольских времен, то, следовательно, апостольская традиция уже оказывается не претерпевшей в свое время никакого урона в этом отношении и не должна будет считаться отличающейся от той, которая сегодня объявляется существующей у апостольских Церквей. Но ты не найдешь ни одну Церковь, происходящую от апостолов,202 которая исповедовала бы христианство не во Творце. Или, если эти Церкви будут <считаться> подвергшимися разложению, какие будут незапятнанными? Без сомнения, те, что враждебны Творцу. 5. Что же, покажи какую-нибудь из твоих, происходящую от апостолов, Церквей, – и посрамишь нас. Итак, поскольку, что ни возьми, из всего следует, что от Христа до Маркиона в правиле того (т. е. апостольского) таинства <веры> не было другого бога, кроме Творца, то достаточно уже подкреплено наше доказательство, с помощью которого мы демонстрируем, что познание еретического бога началось с разделения Евангелия и Закона; подтверждается и данное ранее определение, что нельзя верить в того бога, которого человек воздвиг, опираясь на свои чувства, если только сей человек – не пророк, т. е. <сделал это> не с помощью своих чувств. 6. Если Маркиона кто-нибудь сможет назвать пророком, то нужно будет еще доказать это;**203 не нужно будет204 больше ничего разбирать. Ибо таким клином истины выталкивается любая ересь, когда Христос выступает как провозглашающий не другого бога, но Творца.

Глава 22. Благость Маркионова бога не является его природным свойством, ибо проявилась не сразу, как в ней возникла необходимость

1. Но каким образом окончательно может быть побежден антихрист,205 если не будет уделено места опровержению также остальных его возражений при уменьшении роли защиты, основанной на отводе иска <по причине его неправомочности>?206 Итак, приступим теперь к рассмотрению самой личности бога или, скорее, <его> тени и призрака, каковым является его Христос.207 2. Пусть <Маркионов бог> будет исследован посредством того, благодаря чему он оказывается превосходящим Творца. И, конечно, потребуются верные критерии для исследования божьей благости. Но прежде мне нужно ее найти и постичь и лишь потом сопоставить с критериями. Ведь когда я окидываю взором времена, <вижу, что этой благости не было и> нет нигде, начиная с возникновения материи и появления причин, вместе с которыми эта благость должна была бы обнаружиться, проявляясь с того момента, с которого должна была проявляться. 3. Ибо уже существовали и смерть, и жало смерти – грех,208 и сама злоба Творца, для сопротивления которой должна бы прийти на помощь благость второго бога, – соответствуя этому первому критерию Божьей благости, если бы могла доказать свою естественность, тотчас спеша на подмогу, как только возникла причина для этого. Ведь в Боге все должно быть природным и естественным, чтобы, в соответствии с Его положением, быть вечным, дабы не считаться случайным и посторонним и из-за этого преходящим и чуждым вечности. 4. Итак, благость в Боге должна быть вечной и проявляющейся постоянно; ей, сберегаемой в сокровищницах Его природных свойств и пребывающей в состоянии готовности, следовало бы предшествовать причинам и возможностям своего проявления и, если она предшествовала, реагировать на первую появившуюся из них, не презирать и не оставлять <ее> без внимания. Короче говоря, и здесь я не менее буду стараться узнать, почему не сразу стала действовать его благость, чем тогда, когда мы пытались узнать, почему он сам не от начала открылся миру. А как же иначе? Он должен был бы открыться через свою благость, если бы существовал. 5. Ведь недопустимо, чтобы Бог не мог чего-нибудь, тем более – проявлять Свои природные качества. Ибо качества, которые ограничиваются тем, что не спешат <обнаружиться>, не будут природными. Ведь природа не ведает отдохновения от самой себя; ее бытие возводится к началу ее проявления. Таким образом, ссылаясь на природу, нельзя будет предположить, что <бог> не пожелал выказать благость. 6. Природа не может отвергать себя; она действует так, что, если перестает действовать, перестает существовать. Но некогда благость в Маркионовом боге уклонялась от дела: следовательно, не была природной благостью та, которая некогда могла уклоняться, что не позволено природному. А если она не будет природной, то уже не должна считаться ни вечной, ни равной Богу, ибо не вечная, поскольку не природная та, что не устанавливает никакой непрерывности для себя в прошлом и не обещает в будущем. 7. Как209 ее не было от начала, так и в конце, без сомнения, не будет. Ибо она может и не быть когда-либо, как не существовала когда-то. Итак, поскольку известно, что в начале благость того бога была в стороне – ведь не от начала она освободила человека – и была в стороне она, скорее, по своей воле, чем по немощи, то воля, направленная на сдерживание благости, оказывается уже пределом злобы. 8. Ибо что столь же злобно, как нежелание помочь, когда можешь, как истязание полезности, как допущение несправедливости? Говоря кратко, все обвинения, направленные против Творца, будут обращены против того, кто содействовал Его жестокости, задерживая проявление своей благости. Ведь тому, кто может не допустить, чтобы что-либо произошло, оно вменяется в вину, если происходит. Человек осуждается на смерть за вкушение <плода> с одного деревца, и из этого прорастают грехи с наказаниями, и гибнут уже все, кто и не изведал никакого райского луга. 9. И всё это некий лучший бог или не знает, или терпит? Если он так поступает для того, чтобы благодаря этому считаться лучшим настолько, насколько Творец худший, то он сам оказывается достаточно злобным на основании этого замысла, так как он пожелал сделать более тяжкими преступления Творца, допустив их, и продлить <ради этого> мучение мира. Что ты будешь думать о таком враче, который поддерживает болезнь, отсрочивая оказание помощи, и продлевает опасность, откладывая назначение лекарства, чтобы его лечение оказалось более дорогим и принесло ему больше славы? 10. Такое же суждение должно быть высказано и в отношении Маркионова бога, допускающего зло, покровителя несправедливости, совратителя при помощи благосклонности, притворного поборника милости, которую он проявил не сразу, как в ней возникла потребность. Он бы, конечно, явил ее, если бы был благим по природе, а не из-за чего-то привходящего, наилучшим по естеству, а не по наставлению, если был бы богом от века, а не от Тиберия, даже, что вернее, от Кердона и Маркиона. 11. Если все-таки тот бог сделал так, чтобы в царствование Тиберия на земле была <наконец> провозглашена божественная благость,

Глава 23210. Доброта Маркионова бога лишена разумности

1.  я выдвину против него иной критерий: всё в Боге должно быть как природным, так и разумным. Я требую, чтобы благость была разумна, ибо не может считаться благом ничто другое, кроме разумно благого; тем более не может оказаться неразумной сама благость.

2. Легче будет зло, у которого есть нечто разумное, принять за благо, чем добро, лишенное разума, не посчитать злом.211 Я отрицаю, что благость Маркионова бога разумна, прежде всего, потому что она проявилась для спасения чужого человека. 3. Я знаю, что скажут: «Та есть первая и совершенная доброта, которая без какого бы то ни было обязательства, накладываемого близостью, добровольно и свободно изливается на посторонних; в соответствии с этим нам приказано любить наших недругов, а, следовательно, и чужих».212 Почему же он не с самого начала стал заботиться о человеке, который был для него чужим изначально? 4. Откладывая спасение, он заранее решил, что ему нет дела до чуждого ему. Впрочем, учению о любви к чужому, даже к недругу, предшествовала заповедь любви к ближнему, как к самому себе.213 Ее, хотя она и из Закона Творца, ты также должен будешь принять как не ниспровергнутую Христом, но, скорее, воздвигнутую.214 Ведь тебе заповедано любить недруга и чужого для того, чтобы тем больше ты любил ближнего. 5. Требование <проявлений> сверхдолжной доброты есть увеличение <требования проявлений> должной. Предшествует же должная сверхдолжной как главная, как более достойная, как более важная, чем ее служанка и спутница [т. е. сверхдолжная].215 Итак, поскольку первое разумное дело доброты – быть по справедливости проявленной в отношении своего, второе же, превосходящее праведность книжников и фарисеев,216 – быть проявленной в отношении чужого, то как получается, что второе разумное дело приписывается той <благости>, у которой нет первого, не имеющей своего собственного человека и из-за этого ничтожной? Далее, каким образом она, будучи ничтожной и не имея своего, излилась на чужого? 6. Покажи первое дело – и тогда требуй следующее. Ничто не может претендовать на статус разумного, не будучи упорядоченным; тем более невозможно, чтобы само разумное дело утратило в чем-либо порядок. Допустим теперь, что разумное дело доброты начинается со второго шага, т. е. <с оказания благодеяний> чужому; но и второй ее шаг не будет разумным, опровергаемый иным способом. Ведь в том случае будет разумным даже вторичное проявление доброты к чужому, если при этом не будет допущена не справедливость по отношению к законному владельцу. Любую доброту разумной делает в первую очередь справедливость. Как и при первом шаге, когда доброта направлена на свое, она будет разумной, если справедлива, так и по отношению к чужому может казаться разумной, если не несправедлива. 7. В самом деле, что это за доброта, которая проявляется посредством несправедливости и притом ради кого-то чужого? Пожалуй, ради близкого в известной мере и будет считаться разумной несправедливая доброта. На каком же разумном основании будет утверждаться разумность столь несправедливой доброты, проявляемой ради чужого, для которого она не обязана быть по закону даже честной? Ибо что несправедливее, что вреднее и гнуснее, чем благодетельствовать чужому рабу, чтобы отнять его у его хозяина, чтобы присвоить другому, чтобы подбить его на покушение на хозяина, и притом, что еще недостойнее, находящегося еще в самом хозяйском доме, живущего еще от его амбаров, трепещущего под его ударами? Такой «освободитель» осуждается даже в сем веке, не говоря уже о похитителе. 8. Не иначе**217 бог Маркиона, вторгающийся в чужой мир, вырывающий человека у Бога, сына – у Отца, питомца – у Воспитателя, слугу – у Господина, чтобы сделать его нечестивым по отношению к Богу, непочтительным по отношению к Отцу, неблагодарным по отношению к Воспитателю, негодным для Господина. Послушай, если разумная доброта делает таковым, каковым делала бы неразумная? 9. Я никого не сочту более бесстыдным, чем того, кто в чужой воде для иного бога крестится, <взывая к> иному богу, к чужому небу <руки> воздевает, на чужой земле перед иным богом простирается, за чужой хлеб иному богу благодарения воздает, из чужого добра ради иного бога милостыню и <дела> любви совершает.218 Кто этот бог, который столь благ, что человек из-за него становится дурным, столь милосерд, что чуждого Бога и притом Хозяина этого человека делает разгневанным на него?

Глава 24. Благость Маркионова бога, распространяясь не на всех людей и не на всего человека, спасая его не сразу, не может считаться совершенной

1. Но Бог, как вечен и разумен, так, полагаю, и совершенен во всем: ибо <сказано:> Будете совершенны, как Отец ваш, Который на небесах.219 Покажи также совершенство его доброты, хотя и так ясно, что несовершенна та, что оказывается не природной и не разумной. Теперь это будет показано посредством изложения дела иным образом: уже не несовершенной, но ущербной, ничтожной и исчерпанной будет та, которая, уступая в количестве объектам, на которые она направлена, проявляется не во всех них. 2. Ведь спасаются не все, но меньшее число людей, чем все принадлежащие Творцу иудеи и христиане. Поскольку большинство погибает, каким образом можно утверждать, что совершенной является благость, которая в большинстве случаев медлительна, для немногих – ни то, ни сё, для большинства – никакая, уступающая перед погибелью, соучаствующая в уничтожении? И если большинство не спасется, то более совершенной будет уже не благость, но злобность. Ведь как дело благости – спасать, так и дело злобности – не спасать. Чаще отказывая в спасении (при спасении немногих), она будет совершеннее в непредоставлении помощи, чем в220 предоставлении ее. Ты не сможешь приписать и Творцу недостаток доброты на всех. 3. Ведь Того, Которого ты считаешь Судией, ты представляешь как Того, Кто должен мыслиться распределителем, если угодно, благости, а не расточителем, каковую функцию ты относишь к своему богу. К тому же ты предпочитаешь его Творцу только на основании этой благости. Если <Маркион> исповедует ее как единственную и целую,221 то она ни для кого <из людей> не должна быть в недостатке. Но я отказываюсь от возможности доказывать несовершенство Маркионова бога в благости на основании того, что большая часть человечества гибнет. Достаточно, что те, которых он спасает, оказавшись несовершенно спасенными, являют несовершенство его благости; т. е. они спасаются только душой, погибая плотью, которая у него не воскресает. Откуда берется это разделение спасения, если не из недостатка благости? 4. Что <иное> было <бы> делом совершенной благости, если не приведение к спасению всего человека, целиком осужденного Творцом, целиком избранного лучшим богом? Насколько мне известно, у него и <при крещении> плоть окропляется, и от брака плоть удерживается, и при исповедании имени <Христова> на нее выплескивается ярость <гонителей>. А если и грехи вменяются плоти, то <нужно иметь в виду, что> сначала обвинению подвергается душа, и начало вины скорее следует возводить к душе, которой плоть прислуживает в качестве служанки.222 Плоть грешит до тех пор, пока не лишается души. Следовательно, и в этом отношении благость <Маркионова бога> несправедлива и, таким образом, также несовершенна, оставляя на погибель менее виновную сущность, согрешающую при послушании, а не по желанию. 5. Даже если Христос, как привиделось твоей ереси, не облачился в истинную плоть, он удостоил принять ее образ. Само то обстоятельство, что он притворился принявшим ее, должно было <означать,> что он чем-то ей обязан. Чем же другим является человек, если не плотью, если даже название человека получило от Творца телесное, а не духовное вещество? И создал человека Бог, – говорит < Писание >, – ил из земли, не душу; ибо душа – от дыхания. И стал человек душой живой. Какой человек? Конечно, тот, что из ила. И поместил Бог человека в раю.223 <Поместил> то, что сделал, а не то, что вдохнул; того, кто теперь плоть, а не того, кто душа. Если дело обстоит так, какими устами ты настаиваешь на обозначении как совершенной той благости, что потерпела неудачу в освобождении уже не частности в человеке, но его главной принадлежности? 6. Если полнота милости и цельность милосердия спасительны лишь для души, то более предпочтительна эта жизнь, которой мы наслаждаемся, будучи в целости и сохранности. Впрочем, частичное воскресение будет наказанием, а не освобождением. Было <бы> делом совершенной благости также и то, чтобы человек, освобожденный под покровительство лучшего бога, сразу избавлялся из жилища и от владычества Бога свирепого. 7. Но и ныне, о, маркионит, твоя страждущая плоть претерпевает лихорадки и доставляет тебе прочие волчцы и тернии.224 Будучи подверженным не только молниям или войнам, эпидемиям и иным ударам Творца, но и Его скорпионам, – в чем ты усматриваешь свое освобождение от власти Того, Чьи мухи до сих пор тебя топчут? Если ты освобожден для будущего, то почему также и не для настоящего, чтобы <это было> совершенно? Иное положение мы занимаем у Творца, у Судии, у оскорбленного Владыки <нашего> рода. Ты отличаешь <своего> бога только как доброго, однако ты не можешь показать совершенно добрым того, кем ты несовершенно спасаешься.

Глава 25. Бог не может быть Богом благодаря одной лишь своей благости: у Маркионова бога, напоминающего богов Эпикура, есть, однако, желание, забота, противник и соперничество; но последнее не бывает без гнева и других чувств

1. Что касается вопроса о благости, то мы этими штрихами показали, что она менее всего соответствует Богу как неестественная, неразумная и несовершенная, а также негодная, несправедливая и недостойная самого названия благости, каковое настолько подобает Богу, насколько не подобает, чтобы Богом был тот, кто провозглашается таковым на основании столь ничтожной благости, и не только столь ничтожной, но и ничем более не подкрепленной. 2. Ведь теперь следует уже обсудить и то, должен ли бог считаться богом из-за одной лишь благости. Поскольку отрицается, что <у него> есть прочие дополнительные свойства, чувства и желания, которые маркиониты отнимают у своего бога в пользу Творца, а мы [и]225 признаём их в Творце как достойные Бога, мы и на этом основании будем отрицать, что богом является тот, в ком присутствует не всё, что достойно Бога. 3. Ведь если Маркион пожелал назвать Христовым именем какого-нибудь бога из эпикурейского учения,226 как то, что является блаженным и нетленным и ни себе, ни другим не причиняет беспокойство,227 – ибо Маркион, твердя это высказывание, лишил <своего бога> суровости и силы вершить правосудие, – то он должен был или замыслить бога полностью неподвижным и застывшим (и что тогда у него общего с Христом, тягостным для иудеев из-за <своего> учения, и для самого себя из-за <принятия плоти> Иисуса?), или признать его подвластным прочим волнениям (и что тогда у него общего с Эпикуром, который не близок ни ему, ни христианам?). 4. Разве из самого́ того обстоятельства, что, прежде безмятежный, не приложивший никакого усилия, дабы сделаться известным, он по прошествии такого времени обрел для спасения человека способность чувствовать, обрел, разумеется, добровольно, не <следует, что> он в тот момент подчинился новому желанию и, таким образом, явил себя подверженным и прочим волнениям? В самом деле, какое желание228 существует без жала вожделения? [Кто желает того, к чему не испытывает вожделения?]229 Но желанию сопутствует и забота. Кто будет желать чего-либо и испытывать вожделение к этому, но не будет заботиться об этом? 5. Итак, когда он стал желать человеческого спасения и вожделеть, он уже и себе, и другим дал работу, по совету Маркиона, хотя Эпикур и возражает. Ведь и противника он воздвиг для себя, – то, против чего было направлено его желание, вожделение и забота: грех ли это, или смерть; но, прежде всего, <своим противником он сделал> самого их Повелителя и Господина человека – Творца. 6. Далее, при наличии противника ничто не избежит соперничества. Короче говоря, желая, вожделея и заботясь об освобождении человека, Маркионов бог самим этим фактом уже вступает в соперничество и с Тем, от Кого освобождает (собираясь, разумеется, освободить вопреки Ему в своих интересах), и с тем, от чего освобождает (собираясь освободить для иного). При соперничестве же230 неизбежно появляются его соратники в борьбе с противником: гнев, раздор, ненависть, пренебрежение, негодование, досада, предубеждение, обида. 7. Если все это имеется у соперничества, соперничество же служит делу освобождения, а освобождение человека является деянием благости, то сия благость не сможет обойтись без своего придатка, т. е. без чувств и желаний, которые ей помогают в борьбе с Творцом, дабы ее нельзя было объявить неразумной также и на том основании, что у нее нет должных чувств и желаний. Это я буду доказывать гораздо более основательно при рассмотрении дела Творца, где <эти Его проявления> оказываются объектом упреков <со стороны маркионитов>.

Глава 26. Маркионов бог лишь выражает нежелание и запрещает (запрещая, он все равно оказывается судьей), но не карает. Поэтому он оказывается пособником греха и зла

1. Но здесь достаточно, чтобы бог Маркиона был показан порочнейшим в самом провозглашении благости как единственного <его свойства>, поскольку <маркиониты> не желают приписать ему те же движения души,231 которые порицают в Творце. Ведь если он не соперничает, не гневается, не осуждает, не притесняет, поскольку не берет на себя обязанности судьи, то я не вижу, каким образом он может дать воспитание, и притом более совершенное. 2. Как получается, что он устанавливает заповеди, не намереваясь добиваться их исполнения, что он запрещает грехи, не намереваясь карать, ибо не собирается судить как лишенный всех чувств<, побуждающих к проявлению> суровости и <к осуществлению> наказания? Почему он запрещает совершать то, за совершение чего не преследует, когда гораздо правильнее было бы, чтобы он не запрещал то, за совершение чего не собирался преследовать, чем чтобы не преследовал за совершение того, что запретил? Мало того, он должен был просто взять и разрешить то, что собирался запретить без основания, если он не намеревался преследовать за нарушение. 3. Ведь и в нашей теперешней жизни по умолчанию считается позволенным то, что запрещается без угрозы возмездия за ослушание. Разумеется, запрещают совершать не что иное, как то, совершения чего не хотят допустить. Следовательно, совершенно тупым будет тот, кто не оскорбляется, когда делают неугодное ему, поскольку обида является спутницей неисполненной воли. Или, если он оскорбляется, должен гневаться, а если гневается, должен карать. Ведь кара – плод гнева, а гнев – долг обиды, а обида, как я сказал, спутница неисполненной воли. Но он не карает, следовательно, не оскорбляется. Если232 не оскорбляется, то его воля не ранится, когда происходит то, что он не желал, и грех уже совершается в соответствии с его волей, ибо то, что не ранит волю, происходит не против воли. 4. А если свойством божественной силы или благости будет не желать, чтобы нечто происходило, и запрещать это, но, однако, не волноваться, если оно происходит, то мы заявляем, что уже взволновался тот, кто выразил свое нежелание, и что тщетно не реагирует на произошедшее тот, кто <выражением своего нежелания> отреагировал на то, что не должно произойти. Когда не пожелал, чтобы происходило; ведь выражением нежелания он запретил.233 Не судил ли он, выказывая нежелание, чтобы нечто произошло, и поэтому запрещая? Ведь он рассудил, что <нечто> не должно происходить, и, запрещая234 вынес приговор. Стало быть, и он уже оказывается судьей. 5. Если богу не подобает судить, или если до тех пор ему подобает судить, пока он только выражает нежелание и запрещает, но не преследует за совершенное, то в таком случае нет ничего столь недостойного бога, как не преследовать то, чего он не желал и запрещал совершать. Во-первых, потому что любое свое решение и закон он должен снабдить угрозой наказания <за неисполнение> для <придания им> авторитета и для <обоснования> необходимости послушания. Во-вторых, потому что <у добра>235 неизбежно появляется соперник, которого он не желал допускать и, не желая, запретил. Более же недостойно бога щадить зло, чем его наказывать, и притом бога наилучшего, который оказывается весьма добрым не по какой-нибудь другой причине, а как соперник зла, так, чтобы любовь к добру он проявлял в ненависти к злу и охрану добра осуществлял посредством покорения зла.

Глава 27. Бог, который не наказывает, выгоден грешникам. Если маркиониты боятся греха, они боятся своего бога, который оказывается исторгающим грешников судьей

1. Но, не желая, чтобы зло существовало, он, конечно, судит его, и, запрещая, осуждает; однако прощает, не карая, и освобождает, не наказывая. О, бог, притворный поборник истины, отменяющий свой собственный приговор! Боится осудить то, что осуждает, боится ненавидеть то, что не любит, позволяет, чтобы сделалось то, чему не позволяет делаться, предпочитает показывать то, что ему неугодно, вместо того, чтобы подтверждать это. Это будет благость воображаемая, а само учение – призрак, заповеди – необоснованны, грехи – безнаказанны. 2. Слушайте, грешники и все, кто еще не является ими, что вы можете ими стать! Обнаружен лучший бог, который не оскорбляется, не гневается, не карает, у которого нет обжигающего огня в геенне,236 у которого нет судорожного скрежета зубов в кромешной тьме:237 этот бог – одно лишь благо. Он, правда, запрещает грешить, но только на словах. В ваших силах – стоит лишь вам пожелать заверить его в своем послушании – казаться почтившими бога: ведь он не хочет страха. 3. Маркиониты даже хвастаются, что совершенно не боятся своего бога: «Ведь злой,238 – говорят они, – внушает страх, добрый же – любовь». Глупец, ты отрицаешь, что тот, кого называешь господином, должен внушать страх, хотя это слово – обозначение власти, которой также нужно бояться? И каким образом ты будешь его любить, если не боишься не любить? Разумеется, он не приходится тебе отцом, которому причитается любовь по праву благочестия, а страх – из-за его власти, и не является законным хозяином, чтобы ты любил его ради человечности и боялся из-за наказания. 4. Так<, как Маркионова бога,> любят даже похитителей,239 но не боятся их. Ведь власть не будет внушать страх, если она незаконная и не соответствующая норме. Быть любимой может и ложная240 власть, ведь она держится на обольщении, а не авторитете, на угодничестве, а не на могуществе. И что более угодничает, если не отмена наказания за грехи? 5. Что же, почему ты, не боясь бога, поскольку он добр, не устремляешься кипящим потоком творить всевозможные дела похоти – величайшего, насколько мне известно, наслаждения в жизни для всех, кто не боится Бога? Почему не посещаешь торжественные развлечения неистовствующего цирка,241 свирепствующего амфитеатра,242 разнузданной сцены?243 Почему во время гонений не спасаешь жизнь отречением <от Христа>, как только тебе предлагают кадильницу?244 «Да не будет сего, – говоришь ты, – не дай Бог!» Следовательно, ты уже боишься греха и, боясь, показываешь, что боишься Того, Кто запрещает грех. Это – совсем не то, когда в соответствии с извращенностью твоего бога ты почитаешь то, чего245 не боишься, как и он запрещает то, за что не карает. 6. На вопрос, что будет грешнику в Судный день, они отвечают еще более бессмысленно, что он будет исторгнут. Куда? Если с глаз долой, то разве246 это делается не по суду? Ведь подвергается суду тот, кто подлежит исторжению, конечно, по обвинительному приговору. Если только не к спасению исторгается грешник, дабы и это соответствовало наидобрейшему богу. И что будет означать «быть исторгнутым», если не потерять то, что должен был бы получить, если бы не был исторгнут, т. е. спасение? Следовательно, <грешник> исторгается в ущерб своему спасению, и это не может быть присуждено никем, кроме разгневанного и оскорбленного карателя за грех, т. е. судьи.

Глава 28. Бессмысленность крещения у Маркиона: оно не может быть ни отпущением грехов, ни освобождением от смерти, ни возрождением человека, ни обретением Святого Духа несуразность омовения тела, которое не спасается

1. Каков же конец у этого отверженного? «Он будет объят, – говорят они, – огнем Творца». Неужели у <Маркионова бога> вообще нет никакой стихии, заготовленной хотя бы для этой цели, куда бы он удалял своих грешников без излишней жестокости, чтобы не передавать их Творцу? А что тогда <с ними будет делать> Творец? Думаю, приготовит им как Своим хулителям более сернистую247 геенну; разве только Бог-ревнитель248 не пощадит отступников Своего противника. О, бог в полном смысле слова извращенный, во всем неразумный, во всем суетный и, таким образом, никакой! 2. Я вижу, что у него нет обоснованного ни положения, ни состояния, ни природы, ни какой-либо упорядоченности, да и самого таинства веры в него. Ибо для чего ему нужно крещение? Если оно служит отпущением грехов, то каким образом будет казаться отпускающим грехи тот, кто не будет казаться оставляющим их, ибо, если бы оставлял, стал бы судьей?249 Если крещение является освобождением от смерти, то каким образом освободит250 от смерти тот, кто <никого> не подчинил смерти? Ведь он осудил бы <на смерть>, если бы от начала подчинил251 <ей>. Если крещение есть возрождение человека, то каким образом возрождает тот, кто не породил? 3. Ведь повторить что-либо не может тот, кто однажды уже этого не сделал. Если крещение – это обретение Святого Духа, то каким образом уделит Духа тот, кто прежде не дал душу? Ибо дух – это неким образом восполнение души. Итак, он ставит свою печать на человеке,252 который у него никогда не был лишен печати; омывает человека, который у него никогда не был запятнан; и во все это таинство спасения погружает непричастное спасению тело? 4. И крестьянин не будет орошать землю, которая не приносит плода, если только он не такой же несуразный как Маркионов бог. Равным образом, когда столь великую обузу ли, славу ли – святость253 – возлагает на слабейшую и ничего не стоящую плоть, почему или обременяет немощную, или украшает недостойную? Почему не вознаграждает спасением ту, которую обременяет или украшает? Почему несправедливо отказывает плоти в плате за труд, не назначая ей спасение? Почему допускает, что в ней умирает и почет святости?

Глава 29. Нелепость запрещения брака у маркионитов

1. Что мне сказать о суетности учения, которое освящает святую сущность?254 У него не погружается <в крестильную воду> никакая плоть, кроме девственной, кроме овдовевшей, кроме безбрачной, кроме стяжавшей крещение разводом, словно даже у скопцов она не рождена в браке. Без сомнения, сие установление появится при осуждении супружества. 2. Рассмотрим, справедливо ли это осуждение, рассмотрим не как те, кто намерен разрушить счастье, доставляемое святостью <целомудрия>, не как некие николаиты,255 исповедники похоти и разнузданности, но как признающие эту святость без осуждения брака, добивающиеся и предпочитающие ее, но не как добро злу, а как лучшее – добру.256 Ведь мы не отвергаем, но откладываем брак, не предписываем, но рекомендуем святость,257 сохраняя и хорошее, и лучшее, в зависимости от сил каждого, для следования <по тому или другому пути> и энергично бросаясь на защиту брака, когда его начинают злобно обвинять как мерзость для ниспровержения Творца, Который также и брак сообразно с его достоинством благословил для увеличения человеческого рода,258 как <Он благословил> и все творение для чистого и благого пользования. 3. Ведь и пища не будет подвергаться обвинению за то, что она, будучи с чрезмерной изысканностью приготовленной, приводит к чревоугодию; [тогда]259 и одежда не будет обвиняться за то, что, будучи слишком богато пошитой, толкает к надутому честолюбию. Так и брачные дела не будут отвергаться потому, что, разлившись сверх меры, разгораются в пожар разнузданности. Сильно различаются назначение и проступок, позиция и отступление. 4. Таким образом, не установление подобного рода, но уклонение должно быть порицаемо в соответствии с приговором Самого Установителя, Которому принадлежат как слова: Плодитесь и размножайтесь,260 так и Не прелюбодействуй261 и Не пожелай жены ближнего своего,262 наказывающему смертью кровосмешение,263 святотатственное и чудовищное безумство похоти <мужчин> к мужчинам264 и к животным.265 Но если и назначается мера в браке, которая у нас266 основывается на духовном принципе по велению Параклета, предписывая один брак в вере, то делом Того же будет назначать меру, Кто некогда позволил выходить за ее пределы; Тот будет собирать, Кто рассыпал;267 Тот будет рубить лес, Кто насадил;268 Тот будет жать, Кто посеял;269 Тот скажет: Лучше, чтобы имеющие жен, были словно не имеющие их,270 Кто изрек ранее: Плодитесь и размножайтесь: завершение принадлежит Тому же, Кому и начало.271 5. Однако лес вырубается не как подлежащий обвинению, и хлеба жнут не потому, что они осуждены, но потому, что пришла их пора. Так и брачные отношения подлежат секире и серпу272 святости не как нечто злое, но как готовое к завершению, как сбереженное для самой этой святости, чтобы, уступив,273 предоставить ей возможность существовать.274 Я на этом основании уже могу сказать, что Маркионов бог, когда порицает брак как зло и распутство, действует против самой святости, для которой, как кажется, и старается. Ведь искореняет ее материал, ибо, если не будет браков, не будет и никакой святости. 6. В самом деле, нет заслуги в предоставлении свидетельства воздержания, если убирается позволение, поскольку некоторые вещи проходят проверку при столкновении с противоположными им. Как сила совершается в немощи,275 так и воздержание от брака узнается, только когда имеется его позволение. Короче говоря, кого можно будет назвать воздержанным, если отнять то, от чего надо воздерживаться? О какой умеренности в пище можно говорить при голоде, о каком отказе от тщеславия – в нужде, о каком обуздании похоти – при скопчестве? 7. Я, однако, и не знаю, приличествует ли лучшему богу полностью подавлять посев человеческого рода. Каким образом он желает спасти человека, которому он запрещает рождаться, отнимая то, благодаря чему он рождается? Каким образом у него в распоряжении будет тот, на ком он запечатлеет свою благость, существование которого он не терпит? Каким образом любит того, происхождение которого ненавидит? 8. Вероятно, опасается избыточного потомства, чтобы не испытывать трудности при освобождении большего, чем нужно, количества, чтобы не порождать многих еретиков, чтобы не получать от маркионитов более родовитых маркионитов. Не будет ли более человечной жестокость фараона276 убивающая родившихся? В самом деле, тот отнимает души, этот – не дает; тот похищает из жизни, этот – не впускает в жизнь. Дела обоих ничем не отличаются от убийства. У того и другого человек оказывается убиваемым; у одного – уже рожденный, у другого – тот, кому предстоит родиться. Ты был бы благодарен, о, бог еретиков, если бы ты существовал,277 установлению Творца,278 потому что тот соединил мужчину и женщину: ведь и твой Маркион был рожден в браке. 9. Этого достаточно о Маркионовом боге, о полной невозможности существования которого говорит и определение божественности как единственной, и характер свойств этого <бога>. Но и последующие звенья всей этой небольшой работы потянутся именно к этому. Посему, если кому-нибудь покажется, что мы сделали недостаточно, пусть подождет то, что отложено на причитающееся этому время, как и исследование самого Писания, которым пользуется Маркион.

* * *

60

Букв.: «гостеприимным» (греч.). Речь идет о Черном море.

61

Своеобразный римский шовинизм. Ср.: «...на теплом Востоке и на Юге и народы более многочисленные, и дарования более яркие, в то время как все сарматы отличаются косным умом» (Tert. De an., 25, 7).

62

Cp.: Hrd. I, 216.

63

Malunt militare quam nubere. Маркион запрещал брак. Ср.: «Дидона... предпочла сгореть, чем выйти замуж (maluit... uri quam nubere)» (Tert. De ex., 13, 4) – осуждение второго брака.

64

liquores ignibus (конъектура: nivibus) redeunt. Любопытно рассуждение T. Д. Барнеса по поводу этих слов: «...подробно описан ледяной холод края. Но возникает несоответствие: наряду с ледяными потоками и снежными горами, там появляются огненные озера (fiery lakes). Издатели исправляют текст, заменяя огонь снегом. В действительности, Тертуллиана снова подвела его память» (Barnes T. D. Tertullian: a historical and literary study. 2nd ed. Oxford, 1985. P. 199). Далее английский ученый ссылается на Геродота (Hrd. IV 28). Следует заметить, что Тертуллиан, очевидно, не имел в виду «огненные озера», в которые превращаются жидкости: Геродот рассказывал о появлении грязи при разведении огня, и карфагенский автор здесь достаточно точно, хотя и лапидарно, передает мысль «отца истории».

65

реки <...>, горы <...> – характерное для древних писателей описание стужи. Ср.: «Смотри, как стоит ослепительно-белый от глубокого снега Соракт и леса уже не выдерживают бремени, и реки остановились из-за пронизывающего холода» (Hör. Od., I, 9,1–4).

66

Cp.: Eur. Iph. Taur.

67

Cp.: Eur. Med.

68

Cp.: Aes. Prom.

69

Маркион родился в Синопе, приморском городе Пафлагонии, основанном греками в середине VIII в. до P. X. и вследствие этого едва ли могущий считаться «варварским»; до возникновения Синопы в этих местах, правда, нашли приют бежавшие от скифов «варвары»-киммерийцы (Hrd. IV, 12).

70

Sed nihil tam barbarum ac triste apud Pontum... Ha суровую природу Понта жаловался Овидий в «Скорбных элегиях (Tristia)» и «Письмах с Понта (Epistulae ex Ponto)», написанных в ссылке в Томах на берегу Черного моря. Эрнст Нёльдехен полагает, что, написав о варварском и скорбном Понте, Тертуллиан «оглядывался на Овидия» (Nöldechen Е. Tertullian’s Erdkunde // Zeitschrift für kirchliche Wissenschaft und kirch­liches Leben. 1886. 6. S. 320).

71

Истром в древности назывался Дунай в нижнем течении.

72

Игра слов: castrator carnis castor.

73

Диоген, как и Маркион, происходил из Синопы.

74

Cp.: Diog. VI, 41.

75

Речь идет о сочинении: Tert. De praescr.

76

Симплигады (букв.: «Сталкивающиеся») – два небольших скалистых острова в Боспорском (Босфорском) проливе у входа в Понт Евксинский. Согласно мифам, они то расходились, то сталкивались, сокрушая все, что проплывало между ними. После прохождения корабля аргонавтов Симплигады перестали быть опасными для мореплавателей. Тертуллиан неоднократно обращался к существовавшим в языческой мифологии образам, чтобы нагляднее выразить свою мысль. Он, например, призывает возненавидеть золото, погубившее праотцов (ср.: Исх. Гл. 32), говоря, что для христиан всегда, а особенно теперь, не «золотой» век, но «железный» (tempora Christianis semper, et nunc vel maxime, non auro sed ferro transiguntur) (Tert. De cult., II, 13, 6). Опровергая веру в переселение душ, Тертуллиан замечает, что даже Платон, которого можно было бы счесть Нестором из-за «меда красноречия» (ob mella facundiae) (cp.: II. I, 247–249), не помнит, кем был в прошлой жизни (Tert. De an., 31, 6). Β том же трактате (50, 3) он, говоря об удивительных водоемах, в том числе об исцеляющем бассейне, бывшем в Иудее до Христа (Ин. 5:2–4), упоминает и Стигийские болота, удаляющие смерть, по словам поэта, но не спасшие сына Фетиды (Stygias paludes poeta tradidit mortem diluentes, sed et Thetis filium planxit). Далее (Tert. De an., 50, 4) автор утверждает, что магия не прогоняет смерть и не обновляет жизнь: Медее было не дано омолодить человека, даже если она смогла проделать это с бараном (hoc enim ne Medeae quidem licuit in hominem, etsi licuit in vervecem) (cp.: Ου. Met., VII, 312–321). Подобным образом мифологические образы использовал один из самых яростных борцов с древнегреческой культурой Татиан, сравнивавший книги язычников с лабиринтами, а их читателей – с бочкой Данаид (Tat. 26).

79

Конъектура Кройманна (Aem. Kroymann). В рукописи (Codex Montepessulanus 54, XI в.): «отличной от Творца». По поводу конъектур Кройманна сразу следует сказать, что многие из них весьма спорны. Поскольку перевод осуществлен все-таки по изданию Кройманна (выбранному для публикации в 1954 г.), его исправления вошли в текст, однако рукописные чтения в этих случаях приводятся в примечаниях.

81

О Кердоне см.: Iren. 1,27, 1; III, 4,3; Eus. III, 21; IV, 10–11.

82

Конъектура Кройманна. В рукописи: «насколько легче слепцам предположить, что они разглядели двух богов».

84

В квадратные скобки заключаются слова, исключенные издателем как интерполяция.

85

Перестановка Кройманна. В рукописи: «Следовательно, необходимо, чтобы было единственным то. которое будет величайшим при отсутствии чего-либо равного ему».

86

Интерполяция, по мнению Кройманна.

87

Вставка Кройманна.

88

Маркион не признавал Ветхий Завет, поэтому ссылка на пророка для него не была убедительной.

90

Интерполяция, по мнению Кройманна.

91

Вставка Кройманна.

92

Сказывается имперский, европоцентричный менталитет Тертуллиана, античного «глобалиста».

93

Речь идет о гностике Валентине.

94

Согласно учению Валентина, Ум рождается от первой четы – Бездны (Бифос) и Молчания (Сиге). Ум называется также «Отцом» и «Единородным» (см.: Карсавин Л. П. Святые Отцы и Учители Церкви. M., 1994. C.31).

95

Валентин учил о Плироме («Полноте») Божества, состоящей из тридцати эонов (духовных сущностей), одни из которых порождали другие.

96

Cp.: Verg. Aen., VIII. 43 сл.

97

Вставка Кройманна.

100

О которых идет речь, согласно Тертуллиану, в процитированных им в этой главе библейских отрывках.

101

Конъектура Кройманна. В рукописи: «Кто называется Богом, и».

102

Конъектура Кройманна. В рукописи: «<благодаря> которой».

103

Конъектура Кройманна. В рукописи: «принцип величайшего, не допускающего сравнения».

104

Конъектура Кройманна. В рукописи: «ее (тему)».

105

Со строчной буквы в этом тексте пишутся слова бог, он и др., относящиеся к богу и Христу Маркиона.

106

Ср. выше: Tert. Adv. Marc., I, 7, 7.

107

Тертуллиан использует причастие prostitutas.

108

Павсаний пишет, что у афинян есть гавань в Фалере, при которой, кроме святилища Деметры, храмов Афины и Зевса, имеются жертвенники богам и героям, называемым «неведомыми» (Paus. 1,1,4). Апостол Павел одобрительно отзывался о жертвеннике «неведомому богу»: «Афиняне! По всему вижу я, что вы как бы особенно набожны; ибо, проходя и осматривая ваши святыни, я нашел и жертвенник, на котором написано “неведомому богу”. Ceго-то, Которого вы, не зная, чтите, я проповедую вам» (Деян. 17:22–23). Тертуллиан упоминает этот алтарь не только в Adv. Маrс, но и в Ad nat., где он, сказав, что Варрон разделил римских богов на определенных (certi), неопределенных (incerti) и выбранных (electi), удивляется, зачем им понадобились неопределенные, если есть определенные. «Может быть, – с сарказмом предполагает апологет, – они пожелали воспользоваться аттической глупостью, ведь у афинян есть жертвенник “неведомым богам”» (Tert. Ad nat., II, 9, 3–4).

109

Согласно Авлу Геллию, неопределенным богам приносились жертвы после природных катаклизмов, в том случае, когда понтифики не знали, какой конкретный бог был оскорблен и должен был быть умилостивлен (Aul. Gell. II, 28).

110

Речь идет о том, что всё, в том числе известность и определенность, познается в сравнении.

111

В оригинале игра слов: «...incerta, certe...».

112

...indeterminabiles quaestiones, quas apostolus non amat. Cp.: 1Tим. 1:4. Тертуллиан неоднократно ссылается на это место из Первого послания Тимофею. Cp.: infinitas enim quaestiones apostolus prohibet «Ведь бесконечные прения запрещает апостол» (Tert. De an., 2, 7).

113

Вставка Кройманна.

114

Интерполяция, по мнению Кройманна.

115

Cp.: Tert. De test., 2.

116

Намек на Маркиона.

117

Интерполяция, по мнению Кройманна.

118

Конъектура Кройманна. В рукописи: «Прими».

119

Возможно иное понимание текста: «Ведь кто благодаря своим свойствам известен не так, как благодаря чужим?»

120

Т. е. в этом пространстве нет этого божества.

121

Вставка Кройманна.

122

Здесь Тертуллиан излагает евгемеровский взгляд на богов.

123

Cicercula. Чина – Lathyrus Cicera, травянистое растение семейства бобовых.

124

Триптолем – сын легендарного царя Келея (или Элевсина), получивший от Деметры запряженную крылатыми драконами/ змеями колесницу (Ps.-Apoll. I, δ, 2; cp.: Hyg. 147; Ον. Met., V, 642–649), чтобы он распространял злаки по всему миру. Считалось, что Триптолем первым стал пахать, сеять и получать урожай (Оѵ. Fast., IV, 559–560).

125

Вставка Кройманна.

126

Конъектура Кройманна. В рукописи: «что» («Почему он так сильно заботился о своей известности, что даже оказался явленным в позоре плоти, позоре тем большем, если плоть – ложная? Ведь более отвратительно, если тот, кто принял на себя проклятие Творца, будучи повешенным на древе, лишь симулировал телесную сущность»).

129

Интерполяция, по мнению Кройманна.

130

Интерполяция, по мнению Кройманна.

131

Или: «верить в Бога, ставшего явным благодаря Своим деяниям».

132

Лакуна, по мнению Кройманна. Могли выпасть слова: «Я предпочел бы, чтобы он сделал».

133

Т. е. κόσμος.

134

В другом месте Тертуллиан называет философов «патриархами еретиков» (Tert. De an., 3,1; Tert. Adv. Herrn., 8,3).

135

Подобные «каталоги» философских мнений были очень распространенными в рассматриваемую эпоху. Ср.: «Философы дали нам элементы в качестве первоначал, прославив: Фалес-милетец – воду, Анаксимен, который тоже был из Милета, – воздух... Парменид же из Элеи сделал богами огонь и землю, из которых Гиппас-метапонтиец и Гераклит Эфесский считали богом только огонь» (С/. Protr., 64, 2).

136

Фалес – греческий философ (2–я пол. VII – 1-я пол. VI в. до P. X.) из Милета, один из «семерых мудрецов»; представитель ионийской натурфилософии. О нем см.: Diog. I, 22–44. Фалес считал, что вода – начало всего (см.: Diog. I, 27).

137

Гераклит – греческий философ (2–я пол. VI – 1-я пол. V в. до P. X.) из Эфеса. О нем см..Diog. IX, 1–16(об огне как начале см.: IX,8).

138

Анаксимен – греческий философ (VI в. до P. X.), последователь Фалеса и Анаксимандра. Полагал, что все возникает из воздуха при его сгущении или разрежении. О нем см.: Diog. II, 3–δ.

139

Анаксимандр – греческий философ (кон. VII – 1–я пол. VI в. до P. X.) из Милета, представитель ионийской натурфилософии. Анаксимандр считал, что в основе всего лежит первоматерия – апейрон («беспредельное»). О нем см.: Diog. II, 1–2.

140

Стратон – философ первой пол. III в. до P. X., глава перипатетической школы; среди написанных им сочинений Диоген Лаэртский называет книгу «О небе». О нем см.: Diog. V, 58–60.

141

Зенон из Китиона (1–я пол. IV – 1–я пол. III в. до P. X.) – основатель стоической школы. О нем см.: Diog. VII, 1 –160. Диоген Лаэртский сообщает, что, согласно Зенону, выше всего расположен огонь, называемый эфиром, в котором сначала появились звезды, потом – планеты, за ними – воздух, затем – вода и земля (см.: Diog. VII, 137).

142

Cp.: Plat. Tim., 40a-b.

143

Интерполяция, пo мнению Кройманна.

144

Гимнософисты – древнеиндийские философы-аскеты. См.: Арul. Flor., 6; С/. Strom., III, 7,60,3–4. Cp.: Strab. XVI, 2, 39; Сl. Strom., 1,15, 71,4; IV, 4, 17, 3 и в др. местах. Об ответах Александру Великому захваченных им в плен гимнософистов см.: Plut. Alex., 64.

145

«Воздух» – ἀήρ, «Гера» – Ἥρα.

146

В. Буркерт пишет, что оскопление в культе Кибелы знаменовало жатву, разрезание Галлами своих рук обозначало ежегодное ранение земли плужным лемехом, а омовение Матери богов в Альмоне намекало на орошение земли. «Эти объяснения, переданные Тертуллианом (ср.: Aug. De сіѵ., VII, 24), происходят, очевидно, от Галлов или их приверженцев, которым требовалось найти систему в их безумстве» (см.: Виrkert W. Ancient mystery cults. Cambridge, Mass., London. 1987. P. 81). Источником Тертуллиана при написании этого места был, по всей видимости, Варрон, устанавливающий символическую эквивалентность между Юноной и воздухом, Великой Матерью – и обработанной землей, видевший в Весте образ огня и придававший аллегорическое значение Каменам (см.: Pépin J. Mythe et Allégorie. Les origines grecques et les contestations judco-chretiennes. Paris, 1958. P. 344–345). Пепен объясняет слова Тертуллиана о Юпитере как символе огненной стихии тем, что Варрон сравнивал этого бога с эфиром, отождествляя в то же время эфир с огнем. Что касается соответствия, основанного на игре слов Ζεύς «Зевс» – ζέω «кипеть», между Зевсом и кипящей, раскаленной сущностью, игре, использовавшейся в стоическом аллегоризме, как показывают, например, слова Афинагора (Athen., 22), тο, по мнению французского ученого, это соответствие было добавлено самим Тертуллианом либо уже содержалось в сочинении Варрона.

148

Ср: «…комары издают громкий звук, имея слушателей даже в темноте: покажи, где у них во рту труба и копье»,  см. Tert. De an., 10, 5.

149

Cp.: 2 Kop. 12:2.

150

T. e. в которой крестятся маркиониты.

151

Cp: Мф. 10:24; Лk. 6:40.

152

Вероятно, речь идет o compluvium, большом четырехугольном отверстии в крыше римского дома, через которое дождевая вода попадала в impluvium, бассейн, находившийся под compluvium.

153

Речь идет об апостоле Павле, десять посланий которого (с исключением из них ряда мест, противоречащих их учению) маркиониты признавали наряду с Евангелием от Луки.

154

В 29 г. после P. X.

155

До 208 г. после P. X. Время написания трактата.

156

Ср.: «...и благой бог Маркиона будет во что-то вделан, включен и окружен другою силой, которая должна необходимо быть больше его, потому что то, что содержит, больше того, что содержится; большее же сильнее и наиболее могущественно, а то, что есть больше, сильнее и могущественнее, то будет Бог» (Iren. II, 1, 2, пер. ο. П. Преображенского).

157

Интерполяция, по мнению Кройманна.

158

Cp.: Iren. II, 25, 2; Sen. Nat. quaest., VII, 27, 3–5. Cp. также: «И все остальное Новая Песня устроила слаженно и разногласие элементов привела к гармонии, чтобы вся вселенная стала у нее созвучием. Дала свободу морю, однако воспрепятствовала ему покрыть землю; землю же, прежде подвижную, сделала твердой и установила ее границей для моря, натиск огня ослабила воздухом, как бы смешав дорийский лад с лидийским, а суровый холод воздуха укротила примесью огня, слаженно сочетав столь разные голоса» (Сl. Protr., 5, 1).

159

Вставка Кройманна.

160

Конъектура Кройманна. В рукописи: «больше видимых творений».

161

Вставка Кройманна.

162

Точка, в которой Луна, двигаясь на север, пересекает эклиптику. Считалось, что родившийся в этот момент человек достигнет высокого положения в обществе.

163

Согласно Плутарху, Конса, алтарь которого Ромул якобы нашел в земле, считали либо богом Добрых советов, либо Посейдоном-Конником (Plut. Rom., 14). Тит Ливий говорит о подготовке Ромулом торжественных игр в честь Нептуна Конного, называемых Консуалиями (Liv. 19,6). Cp.: Myth., II, 89, 1–4; Тас. Ann., XII, 24.

164

Тит Татий – царь сабинян, воевал с римлянами, мстя за похищение сабинянок. После заключения мира царствовал вместе с Ромулом. Cp.: Liv. 1, 10, 1–14, 3; Plui. Rom., 17–23; Сіс. R. P. II, 7, 13.

165

Клоакина (Клуакина) – «Очистительница» – эпитет Венеры. Плиний Старший сообщает, что римляне и сабиняне, решившие было воевать из-за похищенных девушек, когда отложили оружие, совершили очистительные обряды в том месте, где в его времена имелись изваяния (signa) Венеры Клуакины (Рlіп. XV, 119–120). Храм Венеры-Очистительницы упоминается у Ливия (Liv. III, 48, 5) и Плавта (Plaut. Cure., 471).

166

Тулл Гостилий – третий римский царь. Об обете Тулла основать святилище Страху и Смятению рассказывает Тит Ливий (Liv. 1, 27, 7–8).

167

Информация об Альбурне встречается в следующих отрывках: «Было старое постановление, согласно которому полководец никого не мог причислить к богам без одобрения сената. Это коснулось М. Эмилия, когда речь зашла о его боге Альбурне» (Tert. Apol., 5, 1; cp.: Ibid. 6, 7–8 – об изгнании Либера-Отца, Сераписа, Исиды и Гарпократа); «...как случилось с М. Эмилием, который дал обет богу Альбурну» (Tert. Ad nat., I 10, 17). Р. Агад, приведя цитаты из христианских авторов Минуция Феликса, Тертуллиана, Лактанция и блаж. Августина, где речь идет об обожествлениях людей, заключает, что отрывок из «Октавия» Минуция (25, 8), где говорится о Ромуле, Пике, Тиберине, Консе, Пилумне, Волюмне, Клоакине, Паворе, Паллоре, Фебрис, Акке Лаврентии и Флоре, восходит к Варрону. «К нему же, – полагает ученый, – восходят также эти четыре фрагмента из Тертуллиана». Показывать подробнее, что они происходят из одного места, Агад не считает нужным, «ведь богов, введенных Ромулом, Татием и Гостилием, о которых читаем в сочинении Adv. Marc. (118, 4), представил Варрон, по свидетельству Августина. Подобное об Отце-Либере (Ad nat., I 10, 16) он утверждал в 14-й книге “Древностей”, фрагменты которой сохранены у Августина (Aug. De сіѵ., VI 9). Наконец, говоря о египетских богах (Ad nat., I, 10, 17), Тертуллиан сам ссылается на Варрона. Поэтому я не колеблюсь приписать Варрону то, что сообщается у Тертуллиана выше». (В примечании к этому месту Агад добавляет: «...кроме Антиноя».) Далее ученый продолжает: «Из этого следует, что Варрон по очереди излагал то, какие боги, в каком порядке и по какому праву были приняты в число римских общественных богов» (Agahd R. М. Terenti Varronis Antiquitatum rerum divinarum libri I XIV XV XVI / Praemissae sunt quaestiones Varronianae auctore R. Agahd. Lipsiae, 1898. P. 67). Представляется не вполне доказанным, что информацию об Альбурне Тертуллиан почерпнул у Варрона. В двух местах (Tert. Αροl., 5, 1; Ad nat., I 10, 14) Тертуллиан говорит об Альбурне, не упоминая других богов, фигурирующих у Минуция, Лактанция и блаж. Августина там, где эти авторы, вероятно, использовали Варрона. Об Альбурне вообще никто из них ничего не сообщает. Не понятно, почему Тертуллиан выбрал из ряда примеров, предложенного Варроном, именно Альбурна и ссылался на него трижды – то для доказательства власти сената над богами, то при перечислении людей, учредивших культы. Августин среди виновников обожествлений называет Ромула, Тита Татия, Нуму и Гостилия (Aug. De сіѵ., IV, 23). Все они были царями. Лактанций (Lact. Div. Inst., I, 20, 11–12) упоминает, кроме Татия и Тулла Гостилия (о которых говорит также Минуций Феликс: Min. 25, 8), о Марке Марцелле, но сам Агад не решается восстанавливать текст Варрона из слов этого церковного писателя (Ibid. Р. 68). Кроме того, божество горы Альбурн (cp.: Verg. Georg., III, 146–148) входит в иной ряд богов, чем Конс, Клоакина и Павор. Метелл (или М. Эмилий), также как и Адриан, не были царями, и информация о них, вероятно, была заимствована Тертуллианом из позднейшего каталога апофеозов.

168

Адриан (76–138 гг.) – император с 117 г. после P. X.

169

Антиной – любимец Адриана, утонувший в 130 г. в Ниле. В его честь был основан город Антинополь, воздвигнут храм, изготовлены статуи, отчеканены монеты. Ср.: «Римский император благоговейно провозгласил в Египте и, можно сказать без большой натяжки, также в Элладе другим новым богом своего любимца – красивого и цветущего Антиноя, которого он освятил таким же образом, как Зевс Ганимеда» (Сl. Protr., 49. 1).

170

Речь идет ο III книге данного трактата.

171

Антонин Пий – римский император с 138 по 161 гг. Ему наследовал его приемный сын Марк Аврелий Антонин (правил с 161 по 180 гг.).

172

Каникулярный, «собачий», т. е. связанный с восходом звезды Сириус (лат.: Canicula «собачка») из созвездия Пса. Появление этой звезды (во второй половине июля) совпадало с периодом страшной жары, вследствие чего эти явления часто связывались между собой, в том числе и в римской литературе (см.: Verg. Georg., IV, 425; Hor. Od., I, 17, 17–18; III, 13,9; Hor. Sat., II, 5,39–40; Ου. Ars., II, 231). По словам Вергилия, жар Сириуса, принося жажду и недуги болезненным смертным, опечаливает небо зловещим светом (Verg. Aen., X, 273–275; cp.: III, 141). Тертуллиан, говоря о принесшем Маркиона «собачьем» ветре, намекает также на киника («собачьего» философа) Диогена, происходящего из Синопа, родного города Маркиона. Возможны и другие ассоциации, напр., с Tert. Adv. Marc., I, 18, 1 (о влиянии звезд на судьбу маркионитов).

173

Согласно иному прочтению: «В какой именно год правления Антонина Старшего каникулярный ветер Маркионова спасения дохнул с его Понта, я не удосужился исследовать».

174

Игра слов: Pius, Пий – букв.: «благочестивый».

175

В действительности, Тиберий умер 16 марта 37 г., Антонин Пий стал императором 19 июля 138 г.

176

Ср.    Гал. 2:9.

177

Ср.    Гал. 2:14.

178

Ср.    Гал. 2:2.

179

Вставка van der Vliet'а.

181

Cp.    1 Kop. 9:22.

182

Cp.    1 Kop. 9:20.

183

Cp.    Гал. 2:9.

184

Cм.   1 Kop. 15:11.

185

Cp.    Гал. 2:4.

189

Конъектура Кройманна. В рукописи: «и в другом месте».

190

Ср.: Иер. 38:31–32 (по Септуагинте); 31:31–32 (Вульгата).

191

Конъектура Кройманна. В рукописи: «так и через Иеремию».

195

См.: Пс. 2:3. По псалму эти слова принадлежат восставшим на Бога и Христа народам.

197

Конъектура Кройманна. В рукописи: «что».

200

Ср.: 1 Кор. 7:1–16.

202

Идея Преемственности, передачи, связующей нити была очень важным принципом для «материалиста» Тертуллиана, который обрашался к ней не только при доказательстве истинности кафолической Церкви, но и в других случаях. Он утверждал, например, что в каждом человеке есть «отводок» (tradux) (cp.: Tert. De an., 36, 4) души Адама, от которого «происходит все это изобилие душ» (Ibid. 27, 9), а связующим звеном между человеком до воскресения плоти и после него являются зубы, служащие семенами тел (Tert. De res., 42, 7–8). О непрерывности Божьей благости см. ниже, I, 22, 6.

203

Лакуна, по мнению Кройманна: «если же это будет невозможно доказать».

204

Конъектура Кройманна. В рукописи: «нужно было».

205

Т. е. Маркион. О многихантихристах, появившихся уже в апостольские времена, говорится в 1 Ин. 2:18.

206

Речь идет, вероятно, о «прескрипции» против еретиков, когда их доводы отвергаются без рассмотрения на том основании, что их ереси – поздние и вся истина пребывает только в апостольских Церквах.

207

Докетизм был важной частью Маркионовой христологии.

209

Конъектура Кройманна. В рукописи: «и».

210

Эта глава, по мнению Кройманна, должна была бы начинаться с § 11 предшествующей главы.

211

В этой связи может показаться любопытным суждение блаж. Августина о том, что зло представляет собой умаление блага до его полного исчезновения (Aug. Conf., III, 7,12). Cp.: Plot. Εnn., III, 2, 5 (ὅλως δὲ τὸ κακὸν ἔλλειψιν ἀγαθοῦ θετέον).

212

Cp.: Μφ. 5:44;  Лк. 6:27.

214

Non destructum, sed potius exstructum. Cp.: Мф. 5:17.

215

Интерполяция, по мнению Кройманна.

217

Лакуна в тексте. Вероятно, выпали слова: «однако, поступает».

218

Ср. стиль Апулея: «Неважно, что в другие дни здесь <в театре, где выступает с речью Апулей,> мим гримасничает, комик болтает, трагик восклицает, канатоходец шею себе едва не ломает, фокусник пыль в глаза пускает, актер слова жестом сопровождает, и все остальные артисты показывают народу, кто что умеет» (Apul. Flor., 18. Пер. С. П. Маркиша).

220

Вставка Кройманна.

221

Т. е. присущую только «доброму богу» и присутствующую в нем целиком.

222

В трактате «О душе» Тертуллиан пишет нечто подобное: «Ведь, хотя плоть и грешница... однако она бесславна не своим именем. Ведь она не сама по себе нечто воспринимает или чувствует для того, чтобы склонить или побудить к греху. Разве не так? Она является прислугой, и прислугой не такой, как раб или младший друг – названия живых существ, но как кубок или какое-нибудь другое подобное тело, а не душа» (Tert. De an., 40,2).

225

Интерполяция, по мнению Кройманна.

226

Веллей в цицероновском трактате «О природе богов», излагая учение Эпикура, говорит следующее: «...бог ничего не делает, не обременен никакими занятиями, не берет на себя никаких дел. Он наслаждается своей мудростью и своей добродетелью и знает наверное, что эти величайшие и вечные наслаждения он всегда будет испытывать» (Сіс. De nat., I, 19, 51. Пер. М. И. Рижского). См. также: Lucr. V, 146–176.

227

«...quod beatum et incorruptibile sit neque sibi neque alii molestias praestet – hanc enim sententiam ruminans Marcion...». Согласно Диогену Лаэртскому, Эпикуру принадлежит изречение: «Существо блаженное и бессмертное ни само забот не имеет, ни другим не доставляет (τὸ μακάριον каὶ ἄφθαρτον οὔτε αύτὸ πράγματα ἔχει οὔτε ἄλλω παρέχα), a потому не подвержено ни гневу, ни благоволению: все подобное свойственно слабым» (Diog. X, 139. Пер. M. JI. Гаспарова). Ср.: «Ибо та же самая природа, которая вложила в нас представление о самих богах, запечатлела также в наших умах, чтобы мы считали их вечными и блаженными. А если это так, то справедливо также известное изречение (illa sententia) Эпикура, что то, что вечно и блаженно, ни само не имеет никаких хлопот, ни другому их не доставляет (quod beatum aeternumque sit id nec habere ipsum negotii quicquam nec exhibere alteri). Так что ему чужды и гнев, и милосердие, потому что все подобное есть проявление слабости» (Сіс. De nat., 1,17,45. Пер. М. И. Рижского). Использование Тертуллианом иных слов при передаче цитаты Эпикура, чем Цицерон, не может свидетельствовать ни против, ни в пользу заимствования христианским автором этого места из сочинения Марка Туллия, поскольку Квинт Септимий практически всегда изменял оригинальный текст и очень редко указывал на свой источник; в данном случае он упрощает слова Эпикура, используя один глагол «praestet» вместо двух («ἔχει <... > παρέχει», cp.: «habere <...> exhibere»), C одной стороны, тертуллиановское слово «incorruptibile» является точным переводом слова «ἄφθαρτον» из диогеновской цитаты Эпикура, а слово molestias («тяготы», «беспокойство»), как и у Диогена (с его «πράγματα»), стоит в множественном числе, тогда как у Цицерона – в единственном (negotii quicquam). С другой стороны, Веллей у Цицерона, характеризуя бога, заключенного, в отличие от богов Эпикура, в мире, замечает, что такой бог «впутан в обременительные и тягостные хлопоты (est inplicatus molestis negotiis et operosis)» (Cic. De nat., I, 20, 52); y Тертуллиана же, как помним, на месте цицероновского «negotium» стоит «molestiae», существительное с тем же корнем, что и прилагательное у Цицерона.

228

Конъектура Кройманна. В рукописи: «Какое же желание».

229

Интерполяция, по мнению Кройманна.

230

Конъектура Кройманна. В рукописи: «ведь».

231

Motus animi (sic!).

232

Конъектура Кройманна. В рукописи: «Но».

233

По мнению Кройманна, в латинском тексте содержатся две взаимозаменяемые части: «...кто выразил свое нежелание, и что тщетно не реагирует на произошедшее тот, кто <выражением своего нежелания> от реагировал на то, что не должно произойти» = «когда не пожелал, чтобы происходило; ведь выражением нежелания он запретил», – причем последняя часть была написана Тертуллианом прежде.

234

Конъектура Кройманна. В рукописи: «что <нечто> должно быть запрещено».

235

Вставка Кройманна.

236

Ср.: Мф. 23:33 исл.

237

Ср.: Мф. 8:12; 13:42 и 50; 22:13; 24:51; 25:30; Лк. 13:28.

238

Конъектура Кройманна. В рукописи: «Злой же».

239

Cp.: Tert. Adv. Marc., I, 23, 7: «Такой “освободитель” осуждается даже в сем веке, не говоря уже о похитителе». Тертуллиан, очевидно, намекает не на похитителей людей с целью получения выкупа, а на тех, кто уводом присваивает чужих рабов, которых вынужден задабривать, опасаясь их доноса.

240

Букв.: «прелюбодейная».

241

О недопустимости для христианина посещать цирковые представления Тертуллиан подробно говорит в трактате «О зрелищах» (Tert. De spect., 8–9).

242

Речь идет о боях гладиаторов между собой и со зверями. Об этом см.: Tert. De spect., 12.

243

О демонической сущности сценических представлений и театрального искусства (ведь театр – это храм Венеры) Тертуллиан также говорит в трактате «О зрелищах» (Tert. De spect., 10).

244

Плиний Младший в письме императору Траяну сообщает: «Тех, кто отрицал, что они христиане или были ими, я решил отпустить, когда они, вслед за мной, призвали богов, совершили перед изображением твоим, которое я с этой целью велел принести вместе со статуями богов, жертву ладаном и вином, а кроме того, похулили Христа: настоящих христиан, говорят, нельзя принудить ни к одному из этих поступков» (Plin. Juri. X, 96, 5. Пер. M. Е. Сергеенко).

245

Конъектура Кройманна. В рукописи: «того, которого».

246

Согласно другому прочтению: «что он будет исторгнут как бы с глаз долой. Разве».

247

Ироническое образование сравнительной степени от относительного прилагательного. Тертуллиан не единственный из античных авторов, кто для придания своей мысли большей яркости использует такой прием. У Сапфо, например, встречается следующий образ: «гораздо сладкозвучнее арфы, более золотая, чем золото (χρύσω χρυσοχέρα)» (Сапфо, фр. 122, 123 Bergk, 156LP/138D).

249

Конъектура Кройманна. В рукописи: «оставлял бы, если был бы судьей».

250

Конъектура Кройманна. В рукописи: «мог бы освободить».

251

Конъектура Кройманна. В рукописи: «Ведь он подчинил бы, если бы от начала осудил».

252

Cp.: «О, поистине святые мистерии, о, чистый свет! Я несу факел, чтобы узреть небеса и Бога; посвящаясь, становлюсь безгрешным, священнодействует же Господь и, выводя к свету, отмечает посвященного печатью и отдает уверовавшего Отцу под защиту на веки вечные» (Сl. Protr., 120, 1).

253

Речь, очевидно, идет о том, что Маркион запрещал вступать в брак.

254

Слова «Что мне сказать о суетности учения, которое освящает святую сущность?» в рукописи стоят выше, в Tert. Adv. Marc., 1,28,4 («Равным образом, когда столь великую обузу ли, славу ли – святость – возлагает на слабейшую и ничего не стоящую плоть, что мне сказать о суетности учения, которое освящает святую сущность, почему или обременяет немощную, или украшает недостойную?»), но Кройманн переносит их сюда. Определение «святая сущность» едва ли может относиться к плоти, которой Маркион отказывал в спасении, или к душе, которую нужно было освободить из-под власти Творца.

255

Ср.: Откр. 2:6,14–15; Iren. 1,26, 3.

256

В этой связи весьма поучительно следующее высказывание Тертуллиана по поводу слов апостола Павла (1Кор. 7:9): «По-моему, надлежит называть благом только то, что заслуживает это название, не оправдываясь сравнением... если вещь признается благом единственно по сравнению со злом, то я утверждаю, что она есть только меньшее зло, кажущееся благом перед большим злом. Можно ли без этого сравнения просто сказать: Лучше жениться, – не объяснив, чему предпочитается брак? А раз нельзя прямо сказать: “Брак лучше”, не следует и говорить, что он есть благо. Брак тут есть только нечто лучшее в сравнении с худшим. Стало быть, когда говорится: Лучше жениться, чем разжигаться, – это то же самое, что сказать: “Лучше быть кривым, нежели слепым”. Оставив сравнение, никто, конечно, не скажет: “Лучше” или же “хорошо быть кривым”» (Tert. De ex., 3, 8–10. Пер. Э. Юнца).

257

Здесь проявляется ригоризм Тертуллиана-монтаниста.

259

Интерполяция, по мнению Кройманна.

266

Т. е. согласно монтанистам.

267

Is colliget, qui sparsit. Cp.: «Время разбрасывать камни, и время собирать камни (tempus spargendi lapides et tempus colligendi), время обнимать, и время уклоняться от объятий» (Еккл. 3:5).

268

В Библии нет соответствия этому пассажу (ср.: Мф. 3:10; Лк. 13:6–9). О любви Тертуллиана к примерам, заимствованным из сельского хозяйства (выше он сравнивал Маркионова бога с несуразным крестьянином, орошающим землю, которая не приносит плода, Tert. Adv. Marc., 1,28,4; см.: Tert. Adv. Marc., II, 4,2), см.: Тертуллиан. Апсшогетик. K Ска пуле/ Пер. с лат., вступ. ст., коммент. и указатель А. Ю. Братухина. СПб., 2005. С. 205–207, прим. 163.

269

В Писании говорится об обратном: Ин. 4:37–38.

271

Ср. выше: Tert. Adv. Marc., 1,28,2–3.

272

У Тертуллиана здесь получился, очевидно, невольно намек на серп Сатурна (cp.: Tert. Ad nat., II, 12, 10–11, 14, 17).

273

Конъектура, которую предложил Келлнерус. В рукописи: «после вырубки».

274

Так в рукописи. Oehler предлагает конъектуру: «жатву, урожай».

277

Конъектура Кройманна. В рукописи: «если бы выступил».

278

Конъектура Кройманна. В рукописи: «Ты заслуживал бы благодарности, о, богеретиков, если бы ты выступил против установления Творца».


Источник: Пер. с лат., вступ. ст. и комм. А. Ю. Братухина. — СПб.: «Издательство Олега Абышко»; «Университетская книга — СПб», 2010. — 576 с.

Комментарии для сайта Cackle