Глава III. Служение Патриарха Тихона в 1922 г.

Голод 1921 г. стал удобным поводом для изъятия церковных ценностей и последующего разрушения Церкви. От этой акции руководство страны рассчитывало приобрести только серебра 525000 пудов⁴⁴¹. Необходимо отметить, что банковские счета, сбережения, хранившиеся в храмах и обителях, эмеритальные кассы и прочие финансовые ценности были конфискованы ранее, при исполнении Декрета от 20 января 1918 г. В 1922 г. речь шла уже об изъятии евхаристических сосудов и богослужебной утвари. Основную работу по подготовке к изъятию ценностей из действующих храмов и монастырей вела ВЧК, или, как эта структура стала называться с 6 февраля 1922 г., ГПУ. По поручению центра местные отделы начали подготовку к изъятию на местах, телеграммы о проделанной работе стали поступать в центр уже в первых числах февраля.

2 января 1922 г. ВЦИК принимает постановление «О ликвидации церковного имущества», согласно которому имущество, представляющее материальную ценность и не имеющее историко-художественной значимости, подлежало передаче в Гохран⁴⁴².

12 января в рамках подготовки к изъятию церковных ценностей было принято постановление Политбюро о создании особых фондов изъятых ценностей для продажи за рубежом⁴⁴³. К этому времени к изъятию ценностей из монастырей ещё не приступили, о чём очень беспокоился Л. Д. Троцкий, в тот же день направивший В. И. Ленину письмо с просьбой назначить ответственного за это дело и телеграмму в Политбюро с выражением озабоченности по вопросу о деле изъятия ценностей из монастырей. В письме он сообщал, что дело об этом было у члена Президиума ВЦИК Ю. X. Лутовинова, однако по решению ВЦИК его должен был принять П. А. Залуцкий, но он отказался, и работа была поручена Н. А. Кубяку, но тот находился в Казани и к ней не приступал. Троцкий писал: «Фактически таким образом дело его совершенно не двигается. Между тем каждый упущенный день – это преступленье. Прошу в самом спешном порядке выделить для этой работы политически подготовленного и достаточно авторитетного товарища, который мог бы в течение ближайших недель значительную часть своего времени посвятить этому делу»⁴⁴⁴.

14 января 1922 г. Л. Д. Троцкий, заместитель наркома внутренних дел А. Г. Белобородов и зампред ВЧК И. С. Уншлихт⁴⁴⁵ разослали по губерниям телеграмму о создании в каждой из них «троек» для изъятия ценностей⁴⁴⁶.

23 января местным комиссиям по ценностям была направлена инструкция о порядке учёта, изъятия и сосредоточения ценностей⁴⁴⁷. Согласно ей местные органы должны были обследовать все хранилища – склады ЧК, музеи, губфинотделы, закрытые ранее монастыри и церкви. Газеты «Правда» и «Беднота» развернули на своих страницах кампанию за изъятие церковных ценностей, приглашая высказываться по этому поводу верующих читателей⁴⁴⁸.

В этот же день всем председателям губернских ЧК и полномочным представительствам ВЧК была разослана шифротелеграмма зампреда ВЧК И. С. Уншлихта и начальника Секретного отдела ВЧК Т. П. Самсонова. В ней от местных органов ВЧК требовалась информация о реакции народа на вскрытие мощей, для того чтобы спрогнозировать реакцию на изъятие ценностей, что говорит о подготовке к их насильственному изъятию⁴⁴⁹.

23 января комиссией Политбюро во главе с И. В. Сталиным и Л. Б. Каменевым было принято решение о реформировании ВЧК и создании Государственного политического управления (ГПУ) в системе НКВД. Местные органы ГПУ должны были подчиняться не центральному аппарату ГПУ, а местным ЦИК, ГПУ же лишалось права выносить решения о наказании без суда. По проекту Каменева – Сталина «церковные» дела вообще выводились из компетенции ГПУ, в обязанность которого вменялась борьба со шпионажем и открытыми контрреволюционными выступлениями, а также сбор информации по всем контрреволюционным и антисоветским деяниям⁴⁵⁰. И. С. Уншлихт в письме к В. И. Ленину от 26 января 1922 г. просил не сужать компетенцию ВЧК, но Ленин не согласился с ним⁴⁵¹. 2 февраля Политбюро приняло выработанное комиссией Сталина – Каменева «Положение о реорганизации ВЧК»⁴⁵², а 6 февраля ВЦИК принял декрет «Об упразднении ВЧК и правилах производства обысков, выемок и арестов». Появилось новое карательное ведомство – ГПУ.

1 января 1922 г., в воскресенье, Патриарх Тихон совершил литургию в храме Смоленской иконы Божией Матери на Плющихе.

3 января, во вторник, в празднование памяти святителя Петра, митрополита Московского, – молебен на Троицком подворье.

4 января, в среду, – литургию в храме великомученицы Анастасии в Петровском парке; всенощную в храме Спаса Преображения на Большой Спасской.

5 января, в четверг, в том же храме – литургию.

Незадолго до Рождества Христова Троицкое подворье снова подверглось чекистскому «набегу». Уполномоченный 6-го («церковного») отделения Секретного отдела Московского губернского отдела ВЧК М. М. Шмелев произвёл на подворье обыск. Протестуя против этого, Патриарх Тихон направил главе ВЦИК М. И. Калинину письмо, о содержании которого можно судить по рапорту начальника 6-го отделения Секретного отдела ВЧК А. Ф. Рутковского помощнику начальника Секретного отдела ВЧК А. А. Андреевой. В рапорте говорилось: «В Троицком подворье, действительно, был произведён обыск уполномоченным по духовенству МЧК тов. ШМЕЛЕВЫМ. Причиной обыска послужили неоднократно получаемыя сведения о том, что т[ак] н[азываемый] Епархиальный Совет и др[угие] внешня церковныя управления, не имеющия прав юридического лица, согласно декрета об отделении церкви от государства, присваивают себе функции экономическаго, юридическаго, финансоваго и др[угого] характера»⁴⁵³. По сути протеста Патриарха Рутковский писал: «Свободных комнат в Троицком подворье осталось изрядное количество – в этом отношении власть относится к БЕЛЛАВИНУ в высшей степени лойяльно. По поводу просьб БЕЛЛАВИНА – полагаю 1) участь делопроизводства (на самом деле архива) будет разрешена судом, 2) о возвращении помещений ему необходимо обратиться в ЦЛСО, 3) «Произвол» – субъективное мнение БЕЛЛАВИНА, объясняться по которому нет смысла»⁴⁵⁴. Из этого следует, что в Троицком подворье была изъята часть комнат и опечатан архив Патриаршей канцелярии. Незадолго до этого, 28 декабря 1921 г., было издано постановление СНК, согласно которому 10 процентов жилых площадей, находящихся в частной собственности, могут быть изъяты в виде натурального жилищного налога⁴⁵⁵. Как отмечает исследовавший этот вопрос М. Г. Меерович, фактически власть могла распоряжаться частным жилым фондом как хотела, что и происходило в отношении Троицкого подворья.

Эти события описаны Н. А. Безпаловым в газете «Русский голос» в 1923 г.: «Набеги на Патриарха Тихона ВЧК совершала частенько. <...> К Рождеству из переднего левого крыла нижнего этажа выселяются эконом и ещё несколько лиц из служебного персонала Патриарха. Часть квартиры занимает чекист Булганин⁴⁵⁶, приехавший из Туркестана. Немного спустя, остальную часть занимает «сам» уполномоченный (начальник) 5-го отделения Секретного отдела ВЧК Генкин⁴⁵⁷»⁴⁵⁸. Возможно, Генкину в этом посодействовал Тучков. В январе 1922 г. Е. А. Тучков был назначен временно исполняющим обязанности начальника 4-го отделения СО ГПУ и занимался высылкой из России интеллигенции, но в мае 1922 г. вернулся в 6-е отделение ГПУ⁴⁵⁹. Это назначение было связано с решением Президиума ВЧК от 1 декабря о привлечении сотрудников из других отделений к работе против политических партий⁴⁶⁰.

6 января, в пятницу, в Сочельник, Патриарх Тихон совершил всенощное бдение в храме Христа Спасителя.

В начале января 1922 г. к Патриарху из Польши приехал иеромонах Тихон (Шарапов). Но ещё до дня назначенной аудиенции у Святейшего иеромонах Тихон во время службы в храме Христа Спасителя передал Патриарху привезённые из-за границы документы, чтобы предварительно ввести его в курс дела. «В этот приезд мой я частенько виделся с Патриархом, подолгу просиживал вечерами в беседах с ним на Троицком подворье...» – позднее писал он в своих воспоминаниях⁴⁶¹.

7 января, в субботу, в праздник Рождества Христова, Патриарх совершил литургию в сослужении сонма архиереев в храме Христа Спасителя.

8 января, в воскресенье, – литургию в храме иконы Божией Матери «Трех Радостей» на Покровке⁴⁶².

13 января, в пятницу, – всенощную в храме святителя Василия Кесарийского на Тверской⁴⁶³.

14 января, в субботу, там же – литургию. Вечером Патриарх вышел на величание святителю Василию за всенощной на Троицком подворье.

15 января, в воскресенье, Патриарх совершил литургию в храме Тихвинской иконы Божией Матери в Сущеве.

16 января 1922 г. из Таганской тюрьмы был освобождён архиепископ Варшавский Серафим (Чичагов)⁴⁶⁴. Незадолго до этого, в январе 1922 г., Патриарха посетила делегация из посольства Польши в составе двух человек во главе с польским посланником в советской России Филипповичем. Делегация передала Святейшему Патриарху Тихону ходатайство польского правительства о возведении архиепископа Георгия (Ярошевского) в сан митрополита, так как, согласно постановлению Синода от 28 сентября 1921 г., он был назначен временным экзархом в Польше в сане архиепископа. Поскольку канонически Патриарх Тихон мог удовлетворить это ходатайство только после освобождения архиепископом Серафимом Варшавской кафедры, понадобилось прошение последнего об этом. Очевидно, в связи с этими обстоятельствами советские власти ускорили освобождение владыки Серафима. К этому времени Патриарх знал о ситуации в Польше от иеромонаха Тихона (Шарапова): «В один из других визитов я сделал Патриарху обстоятельный доклад о тяжёлом положении Русского Православия в Польше, о предательской роли некоторых наших епископов, об их деятельности в пользу униатов и католиков – в надежде обеспечения себе тёплого места в этом новорождённом, вечно враждебном России государстве, вскормленном Россией, и всё время, при каждой возможности коварно стремящемся укусить её»⁴⁶⁵.

18 января, в среду, Патриарх совершил вечерню и освящение воды на Троицком подворье; всенощную Святейший служил в храме Богоявления, в Елохове.

19 января, в четверг, на Крещение Господне, Патриарх совершил литургию в храме Христа Спасителя и возглавил крестный ход на Москву-реку.

21 января 1922 г. на заседании президиума Помгола было принято выработанное председателем ЦК Помгола А. Н. Винокуровым вместе с представителем Патриарха протоиереем Николаем Цветковым «Положение об участии Православной Русской Церкви в деле помощи голодающим»⁴⁶⁶. Инструкция о сборе пожертвований, принятая тогда же как дополнение к «Положению», в качестве основных форм сбора денежных средств устанавливала тарелочный и кружечный сборы, причём первый производился по воскресным и праздничным дням, а второй – постоянно.

22 января, в воскресенье, Патриарх совершил литургию в храме Спаса Преображения на Сретенке.

В 20-х числах января Патриарх занимался распределением продовольственной помощи, поступавшей на его имя из США и других стран Запада через АРА, которая оговорила с властями возможность самостоятельного её распределения.

В эти дни Святителя посетила делегация АРА. Об этом в мае 1922 г. говорил на следствии архимандрит Неофит: «Помню, что такое посещение по делам было от «АРА» для переговоров о помощи духовенству. Приходили они приблизительно месяца 3–4 тому назад»⁴⁶⁷.

24 января 1922 г. Патриарх Тихон просит АРА направить 50 продовольственных посылок архиепископу Уральскому Тихону, 38 – в Покровку («против Саратова, за Волгой»). К записке прилагалось письмо Патриарха от 25 января руководителю лондонской миссии АРА Эрнсту Мейеру, который в письме от 10 октября просил Патриарха стать представителем АРА в России. Патриарх извинялся за долгое отсутствие ответа на письмо и предложение. По-видимому, это было связано с тем, что в ноябре – декабре 1921 г. власти пытались ликвидировать патриаршую канцелярию, последний «налёт» чекистов был проведён 6 января 1922 г. Только после праздника Крещения Господня Патриаршее управление смогло вернуться к нормальной работе с документами. Патриарх писал Мейеру: «Что касается Вашего предложения о желательности моего назначения представителем Церкви в комитете АРА, действующем в России, я уверен, что такой шаг, совершенно естественный и полезный, едва ли осуществим при существующем положении Православной Церкви в России. Я благодарю Вас и тех, кто любезно Вас уполномочил обратиться ко мне в этом вопросе, и молитвенно желаю всяческих успехов в полезной деятельности в России, которую АРА взяла на себя»⁴⁶⁸.

29 января, в воскресенье, Патриарх совершил литургию в храме Петра и Павла в Лефортове.

30 января состоялось последнее заседание Священного Синода перед днём рождения Патриарха, который отмечался 1 февраля. Были рассмотрены несколько дел, касающихся церковных наград. В этот день появился указ Святейшего Патриарха Тихона и Священного Синода № 58 о назначении Варшавским митрополитом и временным управляющим Холмской епархией епископа Георгия (Ярошевского)⁴⁶⁹. В указе говорилось, что архиепископ Серафим согласно прошению увольняется от управления Варшавской епархией, а архиепископ Георгий назначается митрополитом Варшавским с предоставлением права ношения белого клобука с крестом и креста на митре и с поручением временного управления также Холмской епархией⁴⁷⁰. Сам митрополит Георгий считал, что он получил право управлять всей Польшей.

30 января вышел указ Патриарха Тихона и Священного Синода № 64 о возведении в сан митрополита Управляющего Западноевропейскими русскими православными приходами архиепископа Волынского и Житомирского Евлогия (Георгиевского). Это было следствием полученного Патриархом письма от архиепископа Евлогия, о котором давал показания на допросе в начале мая 1922 г. секретарь Патриарха архимандрит Неофит: «Был принесён один пакет приблизительно месяца 2–3 тому назад, но кем именно приносился пакет, я не помню, и что предпринял Патриарх в ответ на присланный пакет Евлогия, мне неизвестно»⁴⁷¹. Архимандрит Неофит также говорил: «Из бесед с Патриархом Тихоном я знаю, в частности, что Евлогию было поручено поехать в Америку С[оединенные] Шт[аты] для упорядочения отношений между архиереем и приходами, но Евлогий почему-то из Берлина в Америку не поехал. Поручение такого рода Патриархом было дано Евлогию более года тому назад. Почему именно Патриарх хотел послать Евлогия, а не другого, и как именно проделывалось технически это назначение – я не знаю»⁴⁷².

В этот же день, по всей вероятности, был подписан указ и о возведении в сан архиепископа епископа Тверского и Кашинского Серафима (Александрова), 30 января в указе Патриарха № 64 он упомянут уже с этим титулом⁴⁷³.

Этим же числом датировано патриаршее письмо (№ 76) Патриарху Антиохийскому Григорию IV по вопросу о переходе сирийских общин в США в его юрисдикцию из юрисдикции Российской Церкви⁴⁷⁴.

В начале февраля власти приступили к последней фазе подготовки изъятия церковных ценностей. Началась работа ВЧК по вербовке духовенства и переговоры с архиереями по поводу поддержки ими планов властей. Первым в поддержку этих планов открыто выступил архиепископ Нижегородский Евдоким (Мещерский). В телеграмме из нижегородского отдела ВЧК от 4 февраля 1922 г. говорилось: «По поводу добровольного пожертвования населением ценностей велись переговоры с местным архиепископом, результаты положительные. Архиепископ выступил с воззванием к населению, призывая дать на борьбу с голодом церковные ценности»⁴⁷⁵.

1 февраля 1922 г. умер ближайший помощник Патриарха митрополит Евсевий (Никольский). Именно митрополит Евсевий во время домашнего ареста Патриарха по его поручению выполнял значительный объем обязанностей по управлению Церковью и возглавлял заседания Священного Синода. До кончины он также проживал в Москве, на Троицком подворье, и был близким другом и помощником Патриарха во всех делах. Согласно доносу, направленному в ГПУ одним из обновленцев примерно в мае 1922 г. и находящемуся в следственном деле Патриарха Тихона, митрополит отравился рыбой на одном из приходских обедов: «Евсевий на каком-то большом приходском обеде после рыбы отравился и умер»⁴⁷⁶. Автор доноса сообщает также, что митрополит Евсевий стремился к тому, чтобы Патриарх Тихон удалил от себя Якова Полозова и что к этому же стремился протоиерей А. Станиславский. Следует отметить, что подобное отношение к мирянину, имеющему большое влияние на Патриарха, встречалось и впоследствии – вспомним, например, отношение членов Синода к келейнику и секретарю Патриарха Алексия (Симанского) Д. А. Остапову.

2 февраля, в четверг, Патриарх в сослужении сонма архиереев в храме Христа Спасителя совершил заупокойную всенощную по почившему митрополиту Крутицкому Евсевию.

3 февраля, в пятницу, Патриарх с сонмом архипастырей совершил в том же храме заупокойную литургию и отпевание митрополита Крутицкого Евсевия (Никольского).

Затем в Новодевичьем монастыре состоялись похороны митрополита. Он был похоронен с северной стороны Смоленского собора. За литургией Патриархом был рукоположен во иерея с возложением золотого наперсного креста бывший экстраординарный профессор МДА Василий Петрович Виноградов⁴⁷⁷. Вечером Патриарх направил распоряжения в АРА по поводу поступивших из США продовольственных посылок: «Приношу благодарность Администрации Помощи за извещение о пожертвовании Русским Православным Церковным обществом взаимопомощи через Петра Коханика 35 продовольственных посылок. Означенные посылки мною назначены на нужды голодающего духовенства Царицынской епархии»⁴⁷⁸.

4 февраля, в субботу, Патриарх совершил всенощное бдение на Валаамском подворье на Тверской-Ямской улице.

5 февраля, в воскресенье, там же – Божественную литургию.

8 февраля 1922 г. постановлением Святейшего Патриарха и Священного Синода № 133 иеромонах Тихон (Шарапов) был удостоен сана архимандрита, о чём свидетельствует справка, подписанная главой канцелярии ВЦУ П. В. Гурьевым⁴⁷⁹. Тогда же Патриарх назначил иеромонаха Тихона настоятелем Жировицкого монастыря⁴⁸⁰.

11 февраля, в субботу, Патриарх совершил выход на «Хвалите» за всенощной на Троицком подворье.

6 февраля Патриарх подписал воззвание о помощи голодающим. В нем наряду с деньгами и продовольствием он разрешил жертвовать на нужды голодающих и драгоценности, относящиеся к храмовому имуществу: «Учитывая тяжесть жизни для каждой отдельной христианской семьи вследствие истощения средств их, мы допускаем возможность духовенству и приходским советам, с согласия общин верующих, на попечении которых находится храмовое имущество, использовать находящиеся во многих храмах драгоценные вещи, не имеющие богослужебного употребления (подвески в виде колец, цепей, браслет, ожерелье[в] и другие предметы, жертвуемые для украшения святых икон, золотой и серебряный лом), на помощь голодающим»⁴⁸¹.

А. Н. Винокуров, ведший переговоры с протоиереем Н. В. Цветковым, зная о готовящемся насильственном изъятии всех ценностей из храмов, хитростью убедил протоиерея Н. В. Цветкова включить в послание Патриарха призыв сдавать ценности из храмов, дав лишь общее их описание. На это обратили внимание аналитики из АРА: «Товарищ председателя ЦК Помгола Винокуров, ссылаясь на недостаточность при настоящем падении курса [рубля] денежных пожертвований, просил протоиерея Цветкова осведомиться у Патриарха, не может ли он разрешить общинам пожертвовать на голодающих часть церковных ценностей, находящихся на их попечении, и протоиерей Цветков заявил, что это вполне возможно. При этом стороны определённо договорились о пожертвовании тех именно вещей, которые перечисляются в... воззвании Патриарха»⁴⁸².

Проанализировав весь пласт архивных документов по этому вопросу, к аналогичному выводу пришёл и С. Г. Петров: «Власть в лице ЦК Помгола при ВЦИК как бы стремилась получить от духовенства и верующих добровольные пожертвования и одновременно принудительно изъять церковные ценности. Исходя из новых документов, кампанию по изъятию должны были провести в месячный срок специальные губернские комиссии под эгидой ЦК Помгола и при помощи аппаратов созданных ранее, в январе 1922 г., комиссий по учёту и сосредоточению ценностей. О возможности работы в этих старых и новых комиссиях духовенства и верующих ничего не говорилось. Очевидно, ЦК Помгола при принудительном изъятии ценностей в их участии не нуждалась»⁴⁸³.

О роли Винокурова в появлении послания от 6 февраля в показаниях на трибунале 5 мая 1922 г. говорил и Патриарх: «Тов. Винокуров высказал пожелание о том, чтобы церковь наша пошла навстречу помощи голодающим и пожертвовала из своих ценностей. Протоиерей Цветков сказал, что в церкви имеются вещи, которых мы не можем, по нашим канонам, жертвовать. Тов. Винокуров на это заявил, что мы этого и не требуем, но хорошо, если бы вы пожертвовали подвески, камни, потом украшения. Цветков сообщил об этом мне. Я тогда согласился на это, так как знал, что воззвания должны выпускаться с ведома властей, я представил в Помгол проэкт своего воззвания о том, что нужно жертвовать, что можно жертвовать»⁴⁸⁴. Из этого очевидно: изначально предполагалось, что богослужебные сосуды передаваться не будут. Патриарх был категорически против передачи богослужебных сосудов, которых по канонам могут касаться только священнослужители. Получив заверения, что богослужебные сосуды тронуты не будут, Патриарх согласился на выпуск послания, написанного, по словам святителя, протоиереем Н. Цветковым⁴⁸⁵. Авторство протоиерея Н. Цветкова текста послания, и объявления для публикации в газетах, а также сопроводительного письма к ним доказал С. Г. Петров⁴⁸⁶.

Послание Патриарха было одобрено к печати 9 февраля на заседании Политбюро и 11 февраля 1922 г. на заседании Президиума ЦК Помгола⁴⁸⁷. В связи с этим С. Г. Петров справедливо замечает: «В целом же, рассмотренное постановление Политбюро, принятое на основе пришедших из ЦК Помгола документов Русской церкви, можно считать своеобразным примером складывающихся новых церковно-государственных отношений, когда глава Православной церкви мог обращаться к подчинённому ему духовенству и пастве только с разрешения высших партийных и советских органов страны»⁴⁸⁸.

Послание было прочитано в храме Христа Спасителя протоиереем Н. Цветковым: «Получив одобрение своего воззвания, Патриарх был убеждён, что его точка зрения разделяется гражданской властью, что изъятие ценностей мыслится как добровольное пожертвование общин, что изъятию из храмов будут подлежать только те ценности, которые указаны в воззвании. В таком именно смысле сделал публичное заявление с церковного амвона при торжественном богослужении в Храме Христа Спасителя и при чтении воззвания Патриарха представитель Патриарха в ЦК Помгола от лица этого государственного учреждения»⁴⁸⁹.

Находившиеся в то время в Москве сотрудники АРА отметили критику в отношении послания среди духовенства и верующих: «Среди верующих масс оно произвело неблагоприятное впечатление. Слышались голоса, обвинявшие Патриарха в слабости и излишней уступчивости»⁴⁹⁰. Основанием для такой критики являлись подозрения, что ценности изымают не для голодающих, а на личные потребности большевистской верхушки, национальный состав которой был хорошо известен народу. Впоследствии анализ документов показал, что ценности были заранее распределены среди кланов, в том числе семейных. Как установил С. Г. Петров, как только Винокурову было отдано послание Патриарха, его немедленно взяла Ольга Давидовна Каменева, сестра Л. Д. Троцкого и жена Л. Б. Каменева. В ЦК Помгола Каменева занимала должность заведующей заграничным отделом помощи голодающим⁴⁹¹, и в её обязанности отправка этих документов в Политбюро не входила, однако она немедленно переправила документы мужу для срочного вынесения вопроса на Политбюро. Заинтересован в таком срочном решении вопроса был её брат Л. Д. Троцкий. Как установили исследователи, церковные деньги были нужны партийной верхушке вовсе не для голодающих. Они понадобились для возвращения средств, вложенных в революцию, а также на личное обогащение⁴⁹². Л. Д. Троцкому, как наркомвоенмору было обещано 5 процентов от награбленного у Церкви⁴⁹³.

С. Г. Петров справедливо утверждает: «Само изъятие проводилось, в общем-то, не для помощи голодающим, а для достижения иной цели: концентрации в руках власти максимально возможного количества имеющихся в стране драгоценных металлов и камней. В случае исполнения намеченного правящая верхушка считала вполне реальным решение стоящих перед нею проблем финансовой стабилизации, возрождения денежной и экономической систем, оплаты контрибуций по мирным договорам, поддержания обороноспособности, зарубежного коммунистического движения, мировой революции и в целом жизнеспособности властвующего режима»⁴⁹⁴.

15 февраля 1922 г. в «Известиях», в статье «Воззвание патриарха Тихона», было частично обнародовано содержание послания главы Русской Церкви от 6 февраля 1922 г. Также власти растиражировали послание в виде листовок.

7 февраля протоиерей Н. Цветков передал А. Н. Винокурову проект инструкции о порядке сбора пожертвований. В составленном протоиереем Н. Цветковым проекте инструкции, определяющей порядок сбора пожертвований, в пункте 11 говорилось о добровольном характере пожертвований: «Пожертвования Церкви в пользу голодающих состоят также и в церковных драгоценностях. Последние жертвуются, учитываются и передаются в Компомгол, согласно особо выработанной Инструкции»⁴⁹⁵. Как свидетельствовал Патриарх, А. Н. Винокуров обманным путём исключил этот пункт инструкции: «Затем была составлена инструкция, как проводить это дело, между прочим в инструкцию внесён был такой пункт, – что все эти пожертвования церковные являются добровольными. Потом через несколько, дней, когда воззвание было напечатано – дней через 5 – вышел уже декрет Ц.К. о том, чтобы отбирать всё. Это показалось нам странным: с одной стороны ведётся соглашение с нами, с другой выпускают декрет о том, чтобы всё отбирать и уже ни о каких соглашениях нет речи. Тов. Винокуров сам выбросил из инструкции тот пункт, который сам же раньше подчеркнул, именно, что эти пожертвования являются добровольными»⁴⁹⁶. Всем губкомам было разослано пояснение, вносящее изменения в инструкцию, где было сказано: «Пункт 11 вовсе исключается»⁴⁹⁷. Инструкция была одобрена ВЦИК уже без пункта о добровольности 26 февраля 1922 г.⁴⁹⁸, т. е. после принятия декрета ВЦИК от 23 февраля, когда сама необходимость в подобной инструкции исчезла.

Послания с призывом добровольно сдавать ценности начали появляться и от имени епархиальных архиереев, с которыми местные власти вели переговоры. 8 февраля в ВЧК поступил доклад уполномоченного нижегородской ЧК Калашникова о проделанной им работе по подготовке к изъятию церковных ценностей. Он сообщал о переговорах, проведённых им и начальником Секретно-оперативной части Бурцевым с архиепископом Нижегородским Евдокимом (Мещерским), выразившим «согласие проявить инициативу в проведении компании сбора церковных и монастырских ценностей в пользу голодающих»⁴⁹⁹. 3 февраля архиепископ Евдоким составил воззвание в пользу изъятия. 5 февраля оно было «распечатано и оглашено во всех церквах города во время богослужения и после расклеено на дверях каждой церкви»⁵⁰⁰. В марте аналогичные послания и призывы публиковались от имени ещё более десятка архиереев⁵⁰¹.

Обманом выманивая от Патриарха послание и другие документы о добровольных пожертвованиях, власти цинично подготавливали насильственное изъятие всех ценностей. С того дня, когда послание Патриарха было одобрено и передано в печать, советские газеты обрушились на Патриарха с обвинениями в скупости.

По справедливому замечанию американских аналитиков из АРА, сам текст послания своей неопределённостью давал почву для критики: «Слабою стороной воззвания Патриарха является его неопределённость, из него не ясно, входят ли в число вещей, которые Патриарх благословил пожертвовать на нужды голодающих, ризы со всеми их драгоценностями, или не входят. Так как допускалось пожертвование вещей, «не имеющих богослужебного употребления» и «жертвуемых для украшения икон», а ризы не имеют богослужебного употребления и жертвуются именно для украшения икон, то их можно было бы отнести в категорию вещей, предназначенных для пожертвований. Но, к сожалению, о пожертвовании этой главной ценности ничего не было сказано ясно и определённо. ЦК Помгола, приняв и разрешив к печатанию и распространению в народе воззвание Патриарха, тем самым показал, что гражданская власть удовлетворяется размерами церковного пожертвования. Но вследствие отсутствия в воззвании упоминания о ризах, церковная жертва могла показаться незначительной даже для лиц, относящихся к религии безразлично, а для её врагов, каков, например, [М. В.] Галкин ([М.] Горев), она давала лишний повод к инсинуациям.

Вслед за оглашением воззвания Патриарха в «Известиях» появилась за подписью Горева статья под заглавием «Гора родила мышь». Она послужила сигналом для самой недостойной и лживой травли Патриарха на страницах правительственных газет и в плакатах, которые расклеивались по улицам столицы»⁵⁰².

Л. С. Сосновский, один из тех, кому Л. Д. Троцкий поручил подготовку документов к насильственному изъятию ценностей, напечатал в газете «Правда» статью «Дайте же взаймы Богу». В ней он объявил о том, что Президиум ВЦИК якобы уже принял постановление о «немедленном изъятии ценностей из храмов всех вероисповеданий и обращении их на покупку продовольствия для голодающих»⁵⁰³. В этот момент Патриарх Тихон уже не мог остановить печатание и распространение своего воззвания в пользу изъятия ценностей. 12 февраля в газете «Известия ВЦИК», в заметке «О передаче церковных ценностей голодающим», было обнародовано интервью с протоиереем Н. Цветковым, в котором представитель Патриарха в ЦК Помгола сообщил о готовящемся воззвании⁵⁰⁴.

11 февраля Л. Д. Троцкий пишет записку в Президиум ВЦИК: «Мне кажется необходимым сейчас же подготовить постановление Президиума ВЦИК о порядке изъятия и учёта церковных ценностей, о порядке их сосредоточения...»⁵⁰⁵. Документ был адресован «центральной тройке» по изъятию церковных ценностей (П. А. Красиков, Л. С. Сосновский, П. П. Лебедев). 18 февраля петроградский протоиерей А. И. Введенский опубликовал в газете «Петроградская правда» обращение к верующим, в котором призывал к сдаче церковных ценностей и выдвигал обвинения в адрес петроградского духовенства. Введенский указывал, что главной задачей Церкви в тот момент являлась помощь государству в изъятии церковных ценностей. Скорее всего эта публикация была согласована Введенским с властями. В выписке из «недельного меморандума» 6-го отделения СО ГПУ говорилось: «Обращение св[ященника] Введенского к верующим[,] напечатанное в Петроградской правде от 18/II в № 39[,] на духовенство произвело одурачивающее впечатление. В некоторых церквях Петрограда также священниками даются намёки, что это необходимо сделать[,] как указывает Введенский»⁵⁰⁶.

12 февраля 1922 г. состоялось заседание соединённого присутствия ВЦУ и ВЦС. На нём решался вопрос о назначении митрополита Крутицкого. На пост Патриаршего наместника рассматривалось несколько кандидатов. Одним из них был архиепископ Тульский Иувеналий (Масловский)⁵⁰⁷. Ещё одним претендентом на этот пост был архиепископ Серафим (Чичагов), которому эта кафедра была обещана ранее. Согласно словам епископа Серафима (Александрова), записанным 20 июня 1922 г. во время его нахождения в тюрьме и содержащимся в следственном деле Патриарха Тихона, архиепископ Варшавский Серафим (Чичагов) на 12-й день после смерти митрополита Евсевия, т. е. 12 февраля, придя на Троицкое подворье, узнал, что на Крутицкую кафедру назначен не он, а архиепископ Никандр (Феноменов). Он сказал, что «этого не может быть», а затем пошёл к Патриарху для беседы, после чего на некоторое время удалился, произнеся: «Милостию Божею выброшен святейшим на улицу[,] как собака», после чего, придя на заседание Синода и ВЦС, он «положил на стол драгоценности», состоявшие «из панагий, крестов и других золотых и бриллиантовых предметов»⁵⁰⁸. Это были церковные ценности из православных храмов Польши, которые удалось спасти перед тем, как храмы изъяли под костёлы. Ценности передали московскому протоиерею Александру Стефановичу, о котором сказано в этом же источнике: «Он для Тихона свой человек»⁵⁰⁹. В тексте источника далее говорится: «После обмена мнений высшей иерархии ему был пожалован титул Митрополита, а потом и председателем Синода»⁵¹⁰.

В итоге Патриаршим наместником был назначен архиепископ Никандр (Феноменов). Он получил титул Крутицкий, хотя остался архиепископом. Его назначение, по данным, полученным в ходе следствия по делу митрополита Петра (Полянского) в 1926 г., было следствием совета А. Д. Самарина. В обвинительном заключении говорится: «По совету Самарина, перед изъятием церковных ценностей, патриарх Тихон, шедший ещё безусловно на поводу у реакционеров, снёсшись с находящимся в Таганской тюрьме (через сестёр последнего) САМАРИНЫМ, по его совету назначил на вакантную кафедру митрополита Московского Никандра»⁵¹¹. Патриарх вынужден был считаться с критикой его послания со стороны «правого» епископата и духовенства, поэтому настоял на назначении их протеже – архиепископа Никандра, позиция которого в деле сотрудничества с властью в области пожертвования церковных ценностей была крайне жёсткой.

В ВЧК назначение митрополита Никандра было воспринято как вызов. В докладе А. Ф. Рутковского заместителю начальника Секретного отдела И. З. Сурте, написанном с 12 по 17 февраля 1922 г.⁵¹², говорилось: «Во исполнение Вашей резолюции на отношение ЦК РКП докладываю: о том, что церковники православного культа переменив политику ведут работу по культу в высшей степени активно... последним ярким показателем ориентации Тихона в делах церковных и политических, может служить и назначение на пост митрополита гражданина Феноменова Никандра Григорьевича (т[ак] называемого] епископа Астраханского Никандра), реакционера, церковника до фанатизма к тому же властного и высокомерного»⁵¹³.

Согласно свидетельству архиепископа Серафима⁵¹⁴, 12 февраля в зале заседаний находились: Патриарх Тихон, архиепископ Никандр (Феноменов), архиепископ Серафим (Александров), протоиерей А. Станиславский, а также П. В. Гурьев и председатель Московского епархиального совета протоиерей Виктор Кедров⁵¹⁵. Эти лица составляли Синод и ВЦС. Возглавил Синод митрополит Серафим (Чичагов).

Начальник 6-го отделения СО ГПУ А. Ф. Рутковский в докладе заместителю начальника СО ГПУ И. З. Сурте в 1922 г. писал: «С другой стороны назначение в Синод князя Ухтомского Александра Алексеевича (т[ак] называемого] епископа Уфимского)[,] способнейшего администратора, организатора и ловкого дипломата, обладающего выдающимся умом, явно говорит об ориентации ТИХОНА и иже с ним. В конечном итоге всё стремления церковников сводятся к объединению вокруг «лона» церкви, поднятия престижа церкви в головах масс, поднятие своего авторитета, а вместе с тем, конечно, улучшение своего благосостояния»⁵¹⁶. По данным И. И. Осиповой, 22 февраля 1922 г. из Бутырской тюрьмы был освобождён епископ Андрей (Ухтомский)⁵¹⁷. По смыслу рапорта Рутковского, назначение в Синод епископа Андрея состоялось либо одновременно с назначением архиепископа Никандра, либо ещё до освобождения епископа Андрея, или же последний был освобождён ранее 22 февраля. В любом случае к работе в Синоде он не был допущен ГПУ.

14 февраля Патриарх благословил и поддержал деятельность «Союза Православных приходов в Польше», объединявших православных русских людей, стремившихся сохранить каноническую связь с Московским Патриархом. В письме за № 134 на имя этого Союза Патриарх писал: «Ознакомившись с задачами и характером деятельности возникшего на территории Польского Государства Союза Православных приходов, преподаём Наше благословение на дальнейшие труды сего Союза и молим Всевышнего, чтобы Он споспешествовал деятельности Союза, направленной к благу Святой Православной Церкви»⁵¹⁸.

15 февраля, в среду, в праздник Сретения Господня, Патриарх совершил литургию в храме Христа Спасителя.

18 февраля, в субботу, – литургию в храме иконы Божией Матери «Взыскание погибших» в Палашах.

19 февраля, в воскресенье, – литургию в храме святителя Николая Чудотворца в Столпах на Маросейке⁵¹⁹.

19 февраля Патриархом была совершена хиротония И. М. Громогласова⁵²⁰. По данным биографов о. Илии, иерейская хиротония состоялась 20 февраля, но согласно «Богослужебному дневнику Патриарха Тихона»⁵²¹ Патриарх в этот день не служил.

22 февраля, в среду, Патриарх совершил литургию в храме святителя Панкратия у Сухаревой башни⁵²²; всенощную – в храме Трех Святителей у Красных Ворот.

23 февраля, в четверг, там же – литургию.

23 февраля 1922 г. был принят и 26 февраля опубликован декрет ВЦИК об изъятии церковных ценностей. В декрете говорилось о необходимости изъять «из церковных имуществ, переданным в пользование группам верующих всех религий по описям и договорам, все драгоценные предметы из золота, серебра и камней, изъятие которых не может существенно затронуть интересы самого культа, и передать их в органы Наркомфина со специальным назначением в фонд ЦК ПомГол»⁵²³. Этот декрет, имеющий явную антицерковную направленность, стал полной неожиданностью для духовенства. Позднее, на допросах, Патриарх Тихон подтвердил, что пока он вёл переговоры с Помголом, «за его спиной был выпущен декрет»⁵²⁴. Принятый декрет практически отстранял Церковь от участия в организации сдачи ценностей, запрещал замену драгоценных предметов, имеющих богослужебное употребление, равноценным количеством золота и серебра.

Другой целью декрета был разгром организационной структуры Церкви, о чём позднее говорил Е. М. Ярославский, выступая 15 августа 1923 г.: «Перед нами стала задача разбить эту религиозную организацию. У нас во всей нашей борьбе с Тихоном и духовенством в России остался нетронутым патриархат, учреждение имевшее иерархическую структуру и большую власть. Патриарх Тихон мог назначать, смещать, перемещать того или иного священника. Тихон распоряжался огромными церковными богатствами... Вопрос встал о тихоновской организации... Раз мы разбили белогвардейские организации, то нужно было эту работу закончить, но вопрос был в том, на чём, на каком примере мы дадим бой этому духовенству. Поводом послужило изъятие церковных ценностей в связи с голодом»⁵²⁵.

24 февраля, в пятницу, Патриарх совершил всенощное бдение в Иверской часовне.

25 февраля, в субботу, – литургию на Троицком подворье.

Узнав о выпуске декрета, Патриарх должен был выбрать тактику дальнейших действий. Ситуация для него была сложной. Сотрудники АРА писали: «...неожиданно изданное постановление ВЦИК ставило Патриарха в двусмысленное положение. В своём воззвании от 6 февраля он только что возвестил пастве, что им получено утверждённое гражданской властью положение о возможном участии духовенства и церковных общин в деле оказания помощи голодающим, и разрешил общинам делать пожертвования на этот предмет из церковных драгоценностей известной категории. Отсюда у общин должно было сложиться убеждение, что между Патриархом и правительством состоялось по последнему пункту соглашение, вполне приемлемое для Церкви. Вслед за этим появляется распоряжение правительства совсем в ином духе. Это могло внушать мысль, что Патриарх в своём воззвании был недостаточно правдив и скрыл от верующих действительный смысл соглашения»⁵²⁶.

25 февраля в письме на имя М. И. Калинина Патриарх Тихон опротестовал декрет об изъятии церковных ценностей. В письме Патриарх указывал на факт обмана со стороны власти: «...появилось известие о постановлении ВЦИК от 16 февраля с[его] г[ода], устанавливающее совершенно иной характер использования церковных драгоценностей. («Известия ВЦИК» № 44.) Вышеозначенный §11 Инструкции 24 февраля был вычеркнут по распоряжению тов[арища] Винокурова. Наше положение в настоящее время является двусмысленным. Мы поверили не только данному слову, мы поверили документу и обманулись. Мы являемся пред православным населением в роли каких-то обманщиков, провокаторов, и мы будем вынуждены поставить в известность православное население, в разъяснение разосланного нами воззвания об истинном положении вещей»⁵²⁷.

Патриарх оказался в сложной ситуации. Его положение можно сравнить с положением А. М. Горького, после того как власти репрессировали весь состав Помгола, в который он – по просьбе власти – зазывал общественных деятелей. В. Ходасевич вспоминал: «Чека, разумеется, всех арестовала гуртом, во время заседания, не тронув лишь «председателя». <...> Горький был в это время в Москве – а может быть, поехал туда, узнав о происшествии. Его стыду и досаде не было границ. Встретив Каменева в кремлёвской столовой, он сказал ему со слезами: «Вы сделали меня провокатором. Этого со мной ещё не случалось"»⁵²⁸.

26 февраля, в воскресенье, Патриарх совершил литургию в храме священномученика Ермолая у Патриарших прудов («на Козьем болоте»); вечерню (Прощёное воскресенье) – в храме Христа Спасителя.

27–28 февраля, в Чистые понедельник и вторник, Патриарх совершил чтение канона святого Андрея Критского на Троицком подворье.

28 февраля состоялось собрание благочинных Москвы под председательством архиепископа Крутицкого Никандра (Феноменова). В сводке ГПУ за 2 марта об этом сказано: «28-го февраля по распоряжению митрополита Никандра в т[ак] н[азываемом] патриаршем подворье было созвано экстренное собрание благочинных города Москвы. На собрании Никандр произнёс достойную истории речь: «Я жалею, что слишком поздно вступил на пост наместника его святейшества. Теперь мы упускаем из рук всё наше и дедово достояние. Об этом надо было думать раньше. Но ещё не поздно. Не предадим себя позору. К Вам моё слово, святые отцы, возьмёмся за святое дело. Будите своих прихожан, пусть проснутся от глубокого сна русские люди и бодрствуют, поднимайте в них дух, да не опозорятся они. У меня есть секретное распоряжение пояснить вам отцы святые и вот я поясняю и призываю вас быть на страже, как была на страже во время распятия Христа» и т. д.»⁵²⁹. В феврале подал прошение об уходе председатель Московского епархиального Совета протоиерей Виктор Кедров, который на допросе 23 февраля 1922 г. говорил, что в феврале 1922 г. «уволился согласно собственного прошения»⁵³⁰, хотя архиепископ Никандр утверждал, что по распоряжению о. Виктора послание Патриарха от 28 февраля было разослано благочинным Москвы⁵³¹.

Архиепископ Никандр на допросе 21 декабря 1922 г. подробно рассказал об истории появления патриаршего послания: «После первого собрания благочинных, созванного мной и состоявшегося на Патриаршем подворье в моей квартире (подробно об этом собрании я уже показал при предыдущих допросах), я имел разговор с Патриархом Тихоном. Я ему сообщил мой разговор с благочинными по поводу опубликованного декрета В.Ц.И.К. об изъятии церковных ценностей в пользу голодающих. Я сообщил ему, что на их вопросы, как поступать им при выполнении декрета, ответил, что по этому поводу несомненно последует послание Патриарха по церкви, подобно тому, как он написал уже письмо председателю ВЦИК Калинину. Я сказал Патриарху, что ему следует написать послание с протестом против существа декрета, принимая во внимание, что по этому делу ко мне уже обращались с вопросами и несомненно обратятся и к нему; что я вынужден был, в виду таких обращений, дать свои указания благочинным, не дожидаясь на этот раз распоряжений Патриарха. Он попросил меня принести ему канонические сборники и экземпляр газеты, где был напечатан декрет. Я ему принёс требуемое. Вечером на другой день Патриарх показал мне черновик послания, прочитал мне его и спросил моё мнение. Я вполне согласился с текстом послания и хотел внести в него некоторые поправки, а именно: вместо слов: «Но мы не можем одобрить изъятие из храмов», я предлагал написать: «Но мы не можем согласиться на изъятие из храмов»...»⁵³².

Таким образом, вечером 28 февраля Патриарх Тихон подписал послание по поводу изъятия церковных ценностей. В послании говорилось: «...мы не можем одобрить изъятие из храмов, хотя бы и через добровольные пожертвования, священных предметов, употребление коих не для богослужебных целей воспрещается... как святотатство...»⁵³³. При этом Патриарх не отказывался от пожертвований. Религиозные общины призывались им к милосердию и щедрости в сборе иных средств. Послание Патриарха власть расценила как призыв к «церковной фронде», к контрреволюции. Этот тезис был подхвачен советской историографией и отстаивался ею на протяжении многих десятилетий. В глазах верующих изъятие богослужебного имущества выглядело не иначе как акт святотатства и осквернения. Их волновала и дальнейшая судьба реквизированных ценностей. Предчувствуя неизбежность столкновений, Патриарх советовал священникам и мирянам идти на максимальные уступки, быть предельно корректными с уполномоченными представителями властей, которых он также предостерёг от грубых и нетактичных действий.

Сам Патриарх не был противником изъятия ценностей – он лишь полагал, что нельзя изымать сразу всё, предлагал добровольно отдать предметы, не являющиеся евхаристическими сосудами. 23 или 24 марта Патриарх говорил об этом своему окружению: «Если послание моё было изложено не тактично, то я ведь решаю это не один и надо мной есть контроль. Собор будет, что мне скажут. Конечно[,] сперва нужно было взять маленькое, а потом бы видно было, они совершенно не поняли меня, смеются над подвесками, а они и есть самые ценныя, ценнее чем сосуды и чаши, а дальше бы видно было, может быть можно было бы идти и на уступки и ещё кое-что добавить... ведь и Польша не похвалит меня т. к. там восседает папа»⁵³⁴. Патриарх объяснял, что не мог согласиться с изъятием всех ценностей не из-за нежелания помочь голодающим, а будучи не в состоянии решить этот вопрос самостоятельно и надеясь на то, что изъятие ценностей будет проходить поэтапно. Кроме того, он очень беспокоился о том, что святые сосуды подвергаются глумлению теми, кто изымает ценности. После допроса в ГПУ 9 апреля Патриарх говорил (в пересказе осведомителя): «...я совершенно ничего не желаю, но одно не допускаю. Священных сосудов как их кладут в ящик и топчут ногами для уплотнения...»⁵³⁵.

Епископ Алексий (Симанский) считал послание ошибкой. 18 мая 1922 г. он писал: «Я в этом деле решительно держался особого мнения и теперь вижу, что был прав. Начиная со Святейшего Патриарха, надо было поставить вопрос в строго юридические рамки, и тогда никто не мог бы заставить нас так или иначе распоряжаться имуществом, коего мы не являемся ни собственниками, ни распорядителями. А теперь приходится выпутываться из лабиринта, который мы сами до известной степени себе построили... Изъятие здесь идёт полным ходом и теперь это никого не трогает. И выходит, что мы все держались за злато и серебро и всё внимание своё устремили на это бесплодное отстаивание, а враг тем временем подкапывал церковные устои. Большой ошибкой нашей было всё время то, что мы избегали открытых отношений с властью. Я сколько раз убеждался, что лучше идти навстречу испытаниям и вести непосредственные переговоры с властью, чем держаться выжидательной политики. При первом условии легче ориентироваться в обстоятельствах, а это необходимо»⁵³⁶.

Комиссия по учёту и сосредоточению ценностей 10 марта постановила: «Послание патриарха Тихона нигде не печатать и на него никак не реагировать от имени газет, а произвести критику его со стороны духовенства отдельными изданиями, воз[з]ваниями и пр.»⁵³⁷.

В деле Патриарха есть данные, полученные во время допросов членов Синода и ВЦС, из которых следует, что Патриарх не обсуждал это послание на заседаниях Синода или Синода и ВЦС. Об этом протоиерей А. Станиславский писал: «С нами Патриарх не совещался... когда писал первые два послания по поводу изъятия ценностей...»⁵³⁸. По свидетельству архиепископа Серафима, редакция воззвания от 28 февраля 1922 г. «просмотра не проходила через священный синод»⁵³⁹. В следственном деле митрополита Петра содержится информация, что митрополит Никандр встречался с А. Д. Самариным, испрашивая совета по поводу изъятия церковных ценностей⁵⁴⁰.

Член ВЦС священник И. Громогласов рассказал во время допроса в марте 1923 г., что послание Патриарха в ВЦУ не обсуждалось⁵⁴¹. Протоиерей А. Станиславский подтвердил, что это послание не было рассмотрено ВЦУ вопреки обычаю, согласно которому Патриарх представлял проекты всех своих посланий «в соединённом собрании к сведению»⁵⁴². При этом он подчёркивал, что Патриарх не имел права выпускать послание без согласия ВЦУ: «По постановлению Всероссийского собора, Патриарх является ограниченным Синодом и Высшим Церковным Советом, а потому такой важности дело как послание последнее непременно должно было быть обсуждено на общем собрании»⁵⁴³.

Послание Патриарха в первых числах марта с помощью доверенных лиц было доставлено в большинство епархий. О способе, которым пользовался Патриарх для рассылки своих указов и посланий, хорошо знали в ГПУ. В докладе, подготовленном незадолго до 17 февраля 1922 г., А. Ф. Рутковский писал: «Да и способ управления деятельности церковников остаётся таким же, как всегда, т. е. строго централизованным. Но не было ещё случая, чтобы ТИХОН, синод или епарх[иальный] Совет переслал на места директивы или указания в письменном виде. Это у церковников делается очень просто т[ак] н[азываемой] «оказией», словесной передачей прибывающим с мест «своим» и надёжным из православных. Так что в этом отношении церковники прячут концы в воду очень искусно»⁵⁴⁴. Однако на этот раз распоряжение Патриарха передавалось не устно, а письменно.

Послание Патриарха, размноженное управляющим канцелярией Синода и ВЦС П. В. Гурьевым⁵⁴⁵, доставлялось в епархии с помощью доверенных лиц. Так, Смоленскому и Витебскому архиереям послание Патриарха доставил профессор А. И. Успенский⁵⁴⁶. Канцелярии правящих архиереев распространяли воззвание Патриарха среди благочинных, как это было, например, в Ярославской епархии⁵⁴⁷. Однако не все архиереи стали распространять послание в своих епархиях. Как свидетельствовал глава Новгородской епархии митрополит Арсений (Стадницкий) на следствии 20 февраля 1923 г., 2 марта 1922 г. он «получил по почте из Москвы в конверте послание Патриарха Тихона, называвшее изъятие церковных ценностей советской властью святотатством...»⁵⁴⁸. По утверждению митрополита Арсения, он не стал распространять это послание «потому, что оглашение подобного послания при возбуждённом настроении верующих могло бы вызвать волнения и привести даже к эксцессам»⁵⁴⁹.

1 марта, в среду первой седмицы Великого поста, Патриарх совершил литургию Преждеосвященных Даров на Троицком подворье; вечером там же – чтение канона.

Патриарх Тихон подписал экземпляр послания от 28 февраля митрополиту Вениамину (Казанскому) в Петроград⁵⁵⁰.

2 марта, в четверг, Патриарх совершил чтение канона на Троицком подворье.

2 марта послание Патриарха было обнародовано в московских храмах. В связи с этим сотрудниками АРА оно было датировано этим днём, а не 28 февраля: «На это письмо⁵⁵¹ Патриарх никакого ответа не получил и потому издал своё второе послание от 2 марта, в котором высказал взгляд Церкви на предстоящую конфискацию предметов, освящённых богослужебным употреблением. <...>

Золотые сосуды встречаются в Церкви лишь в виде редкого исключения. Обыкновенно это серебряные чаши, позлащенные совне. Количество серебра, содержащееся в них, по сравнению со всем серебром, которым обладали храмы, представляет собою совершенно ничтожный процент. Поэтому дело помощи голодающим пострадало бы очень мало, если бы при изъятии ценностей правительством было сделано исключение по отношению к евхаристическим сосудам. Далее, заявляя от лица Церкви протест против постановления ВЦИК в своём послании от 2 марта, Патриарх, конечно, не рассчитывал вызвать верующих к какому-либо физическому сопротивлению вооружённой силе государства при изъятии ценностей из храмов, так как это неизбежно должно было повести к убийствам и пролитию крови, призывать к которым не может глава христианской Церкви»⁵⁵². ГПУ не пресекало распространения воззвания, надеясь использовать его для последующего разгрома церковной организации, однако меры для подготовки к подавлению сопротивлений были приняты. В этот же день И. С. Уншлихт разослал полномочным представительствам ГПУ в регионах циркуляр об усилении осведомительной работы, подавлении в корне выступлений, приведении в боевую готовность всех сотрудников ГПУ и регулярных армейских частей⁵⁵³.

3 марта, в пятницу, Патриарх совершил литургию Преждеосвященных Даров на Троицком подворье.

4 марта, в субботу, там же – литургию.

4 марта епископ Иларион (Троицкий) произнёс проповедь в храме преподобного Сергия на Ульяновской улице, которая, по оценке чекистов, «носила явно выраженную тенденцию создать враждебное настроение среди религиозных масс против изъятия ценностей»⁵⁵⁴. А на следующий день митрополит Петроградский Вениамин (Казанский) опубликовал заявление о том, что он готов отдать церковные ценности. В своём заявлении митрополит Вениамин выразил протест против декрета ВЦИК. Он признавал возможность передачи ценностей при соблюдении трёх условий: если все другие средства помощи исчерпаны, если пожертвованные ценности действительно пойдут голодающим, если на пожертвование ценностей будет дано разрешение Святейшего Патриарха. Выразив готовность помочь голодающим и призвав верующих к пожертвованиям, митрополит Вениамин в то же время решительно отверг возможность принудительного изъятия церковных ценностей, как «акт кощунственно-святотатственный». Фактически документ содержит в себе ещё одно требование: предоставить возможность представителям церквей непосредственно участвовать в закупке продовольствия для голодающих и доставке его на места.

5 марта, в Неделю торжества Православия, Патриарх совершил литургию в храме Христа Спасителя.

Послание Патриарха от 28 февраля в этот день прочитано в храме Христа Спасителя не было. Протоиерей Виктор Кедров на допросе утверждал, что он убедил Патриарха не делать этого⁵⁵⁵. Однако во многих московских храмах послание было оглашено. Это сделал, например, протоиерей Николай Цветков в Покровском храме на Варварке⁵⁵⁶.

7 марта состоялось второе собрание благочинных на квартире архиепископа Никандра (Феноменова) в Троицком подворье⁵⁵⁷. Об этом событии один из современников писал в 1923 г.: «...в Троицком подворье собралось совещание благочинных г. Москвы для обсуждения патриаршего воззвания. На совещании председательствовал митрополит Никандр. Присутствовал протоиерей Красницкий... Совещание постановило огласить воззвание Патриарха во всех московских приходах»⁵⁵⁸.

Согласно показаниям протоиерея Александра Заозерского, архиепископ Никандр зачитал послание Патриарха, которое затем через благочинных рассылалось по храмам⁵⁵⁹. На собрании был принят образец протеста против планируемого изъятия, составленного архиепископом Никандром. Вместе с воззванием Патриарха был разослан образец обращения верующих во ВЦИК⁵⁶⁰ для сбора подписей верующих. В нем говорилось: «Не призывая ни к бунту, ни к возмущению, мы зовём всех истинно верующих людей, пользуясь законными путями, указать гражданской власти на всю недопустимость и незаконность постановленной ей меры, глубоко оскорбляющей религиозное чувство миллионов людей, которые по конституции Советского Правительства, кажется, пользуются свободной совестью»⁵⁶¹.

Американские наблюдатели из АРА писали об этом собрании: «Это второе собрание благочинных у архиепископа Никандра состоялось 7 марта. Собранию был уже известен текст постановления и второго послания Патриарха. После обсуждения создавшегося положения было решено отнюдь не оказывать правительству сопротивления силою и не призывать к таковому, а указать общинам легальный путь для выражения волнующих их чувств для отстаивания неприкосновенности священных сосудов – предложить им обратиться к правительству с просьбой об исключении священных сосудов из числа вещей, подлежащих изъятию, или о замене их равным по весу и ценности количеством домашних вещей из тех же драгоценных металлов, добровольно жертвуемых для этой цели членами общин. В этом смысле был составлен примерный образец для петиций. Собранию казалось, что самый факт подачи петиций не составляет никакого преступления, что от замены предметов богослужебного употребления вещами равной ценности дело помощи голодающим ни в малейшей степени не страдает, а потому предложение общин должно быть вполне приемлемым для правительства, что в составлении проекта подобной петиции, имеющей быть предложенной на обсуждение приходских общин, нет ничего преступного, так как на каждом собрании резолюция непременно кем-нибудь предлагается»⁵⁶².

8 марта состоялось заседание Священного Синода, который до 22 марта заседал «почти ежедневно»⁵⁶³. Обычно в 1922 г. Синод заседал реже, «1–2 раза в неделю, а то и в две недели раз»⁵⁶⁴. Об этом свидетельствовал Д. И. Касьянов, помощник архимандрита Неофита. Он также говорил о том, что ежедневно носил Патриарху документы, касающиеся духовенства, «грамоты священникам, диаконам о том, как нужно жить и вести себя»⁵⁶⁵, получал и рассылал резолюции.

8 марта 1922 г. в ГПУ состоялось совещание, определившее тактику антицерковной работы. В протоколе совещания говорилось: «...аппарат духовенства, возглавляемый Тихоном, разворачивает всё шире и шире свою работу...»⁵⁶⁶. Это было первое специальное совещание по поводу кампании по изъятию церковных ценностей, созванное в ГПУ. Вёл заседание зампред ГПУ И. С. Уншлихт. На совещании присутствовали Г. Д. Базилевич, который был спецпредставителем Л. Д. Троцкого, сотрудник «ликвидационного» отдела НКЮ бывший священник М. Галкин и начальник Московского губотдела ГПУ Ф. Д. Медведь. Озабоченность собравшихся была вызвана активизацией церковных общин в деле защиты церковных святынь⁵⁶⁷. На совещании было решено обмануть население, выдав продовольствие, уже хранившееся на складах, за якобы купленное за церковные ценности: «...после первых получений ценностей наладить немедленно... отправку продмаршрутов в голодающие губернии с показанием, что они получены путём реализации ценностей»⁵⁶⁸.

9 марта комиссии по изъятию церковных ценностей приступили к работе в тех губерниях, где сопротивления верующих не ожидалось в связи с поддержкой изъятия со стороны архиереев, в частности в Калужской губернии⁵⁶⁹. 10 марта исполком Пензенской губернии сообщил во ВЦИК, что кампания проходит нормально и осложнений нет⁵⁷⁰. Некоторые архиереи, не поддержав изъятие открыто, не стали распространять в своих епархиях воззвание Патриарха от 28 февраля. В большинстве губерний официальное начало изъятия решено было отложить в связи с необходимостью более тщательной агитподготовки.

9 марта, в четверг, Патриарх совершил Пассию (чтение Евангелия о страданиях Христовых на повечерии по пятницам в первые четыре недели Великого поста) в храме Воздвижения Креста Господня на Воздвиженке (в бывшем Крестовоздвиженском монастыре).

11 марта в храме преподобного Сергия Радонежского на Троицком подворье Патриарх совершил панихиду по митрополиту Крутицкому Евсевию (Никольскому) в связи с сороковым днём кончины.

12 марта, в воскресенье, Патриарх совершил литургию в храме Сошествия Святого Духа на Лазаревском кладбище.

12 марта в московских храмах было зачитано послание Патриарха от 28 февраля⁵⁷¹.

12 марта Л. Д. Троцкий в письме в Политбюро фактически дал установку на раскол Церкви: «Я считаю, что можно и должно допустить представителей «советской части» духовенства в органы Помгола. Вся стратегия наша в данный момент должна быть рассчитана на раскол среди духовенства на конкретном вопросе: изъятие ценностей из церквей. Так как вопрос острый, то и раскол на этой почве может и должен принять острый характер, и той части духовенства, которая выскажется за изъятие и поможет изъятию[,] уже возврата назад к клике патриарха Тихона не будет»⁵⁷². Предложение Л. Д. Троцкого было принято Политбюро 13 марта⁵⁷³.

13 марта, в понедельник, Патриарх совершил литургию в храме Василия Исповедника в Новой Деревне.

В этот же день состоялось заседание Синода. Одно из его решений передал ГПУ архиепископ Серафим (Александров): «Синодом намечается проэкт выделки церковниками свечей»⁵⁷⁴.

15 марта в «Известиях» была опубликована беседа с Патриархом Тихоном под заголовком «Церковные ценности для помощи голодающим». В ней Патриарх объяснял позицию Церкви в этом вопросе. Он говорил об обращениях к нему верующих в связи с изъятием: «Ко мне часто обращаются теперь представители отдельных церквей, как московских, так и провинциальных, с сомнениями, какие предметы следует сдавать, не нарушая благолепия службы и не опасаясь, что эти предметы могут служить кощунственным целям»⁵⁷⁵. Патриарх говорил о том – впоследствии это подтвердилось, – что Церковь не обладала большими богатствами: «В церквах нет такого количества драгоценных камней и золота, чтобы при ликвидации их можно было бы получить какие-то чудовищные суммы денег. <...> Боюсь, что около вопроса о церковных ценностях поднято слишком много шума, а на практике намеченная мера не даст ожидаемого результата, при всём благожелательном отношении к делу помощи голодающим со стороны церковных общин.

<...> Если наши храмы имеют в своих ризницах не так много драгоценных предметов, то во всяком случае в них хранится немало предметов, имеющих художественное и историческое значение. Заграничный рынок охотно будет скупать нашу церковную старину. Я по своей жизни в Америке знаю, каким спросом пользуются там предметы старины, особенно русской. Даже простой тульский самовар помещается там в богатых семьях, как антикварная редкость, на особом столе, а церковные сосуды, лампады прошлых веков, конечно, найдут немало охотников. ...Я полагаю, что комиссии надлежит очень внимательно отнестись к ликвидации поступающих в её распоряжение вещей и приложить все старания, чтобы то, что ценно для нас по своим художественным и историческим данным, осталось в наших общественных собраниях»⁵⁷⁶.

Публикация слов Патриарха, которая выглядит вполне достоверно, стала возможной после решения Политбюро об отсрочке изъятия ценностей. Вечером того же дня стало известно о трагических событиях в Шуе.

15 марта 1922 г. в соборный храм г. Шуи после богослужения прибыла комиссия и потребовала сдать для помощи голодающим все украшения из золота, серебра и драгоценных камней. Но прихожане шуйского Воскресенского собора, в основном женщины и дети, собрались у стен храма и не пропустили членов комиссии, чтобы не допустить святотатства. Комиссия вынуждена была уехать, однако вскоре вернулась с отрядом конной милиции. Милиция и конные красноармейцы разгоняли народ нагайками, теснили лошадьми, но люди не расходились. По распоряжению начальника гарнизона была прислана рота 146-го пехотного полка – 40 красноармейцев в полной боевой готовности и два автомобиля с пулемётами. Началась стрельба. Были убиты прихожане храма Николай Малков, девушка Анастасия, Авксентий Калашников и Сергей Мефодиев, тяжело ранены около 15 человек. В городе и окрестностях начались массовые аресты⁵⁷⁷.

16 марта Патриарх Тихон отправил письмо Сербскому Патриарху Димитрию с благодарностью за гостеприимство, оказанное им русским архиереям-беженцам. Он писал: «Да вознаградит Вас Господь сторицею за это доброе дело, и да благословит Он Ваши дни на патриаршем престоле...»⁵⁷⁸.

18 марта, в субботу, Патриарх совершил вынос Креста на Троицком подворье.

19 марта, в воскресенье, там же – литургию. Пассию – в храме Святой Троицы в Троицком переулке.

20 марта 1922 г. Патриарх в письме митрополиту Евлогию (Георгиевскому) выразил сомнение в том, что ценности пойдут на помощь голодающим: «Больной вопрос у нас о церковных ценностях, которые хотят власти насильно передать в пользу голодающих, – мало веры сему!»⁵⁷⁹. В письме он сообщал, что ранее направил митрополиту Евлогию письма: «...бумаги были отправлены через архим[андрита] Тихона (Шарапова) Вам из Ковно»⁵⁸⁰.

До своей изоляции в мае 1922 г. Патриарх регулярно писал митрополитам Антонию (Храповицкому) и Евлогию (Георгиевскому), пользуясь иностранными миссиями в России. Согласно собственному признанию Патриарха Тихона, использовались зарубежные миссии – Латвийская, Эстонская, Финляндская, Польская и Чехословацкая⁵⁸¹. Об этом же говорил на следствии архимандрит Неофит: «...поступали пакеты от миссий: Эстонской, Латвийской, Финляндской и однажды от Чехо-Словацкой – причём от последней пакет приносила какая-то женщина. Что касается сношения Патриарха Тихона с Евлогием, Антонием и др[угими] священнослужителями, находящимися за границей, то, по моему мнению, связь у него существует через иностранные миссии...»⁵⁸². П. В. Гурьев 6 марта 1923 г. уточнял на допросе: «Через Польскую миссию посылались пакеты митрополиту Варшавскому Георгию, чрез Эстонскую – архиепископу Ревельскому Александру, чрез Латвийскую – архиепископу Рижскому Иоанну и чрез Финляндскую – архиепископу Рижскому Серафиму⁵⁸³. Пакеты носила служащая канцелярии Высшего Церковного Управления МАХЛЯР. Пакеты принимались в миссиях бесплатно. Иногда в пакеты влагались собственноручные письма Патриарха Тихона»⁵⁸⁴.

20 марта на квартире католического священника Абрикосова состоялось «тайное заседание». Постоянными участниками таких собраний были: протоиерей Анатолий Орлов, протоиерей Иоанн Арсеньев, священник Равинский, священник Некрасов, протоиерей Сахаров, Н. Д. Кузнецов, экзарх католических церквей в России униат Леонид Федоров⁵⁸⁵. На этом заседании был заслушан доклад Д. В. Кузьмина-Караваева «О необходимости единоначалия в церкви»⁵⁸⁶. Очевидно, к тому времени со стороны членов Синода и ВЦС на Патриарха оказывалось давление с целью пойти на уступки власти.

В марте 1922 г. ГПУ активно готовило раскол в Церкви. 14 марта Секретный отдел ГПУ начал работу по сосредоточению в Москве будущих обновленцев для создания видимости оппозиции Патриаршей Церкви. В местные отделы ГПУ Ярославля, Твери, Владимира, Иваново-Вознесенска, Тулы, Орла, Новгорода начальник Секретного отдела ГПУ Т. П. Самсонов разослал телеграммы, в которых говорилось: «...ПРЕДЛОЖИТЕ ОСВЕДОМИТЕЛЯМ-ЦЕРКОВНИКАМ[,] ПРОВАЛЕННЫМ[,] НЕПРИГОДНЫМ ДЛЯ РАБОТЫ НА МЕСТАХ[,] ВЫЕХАТЬ В МОСКВУ ДЛЯ ВРЕМЕННОЙ АГИТАЦИОННОЙ РАБОТЫ[,] С ТЕМ ЧТОБЫ 20 МАРТА БЫТЬ ЗДЕСЬ»⁵⁸⁷. Сохранилась шифротелеграмма Самсонова, направленная 20 марта 1922 г. в нижегородский отдел ГПУ, с требованием немедленного приезда в Москву архиепископа Евдокима (Мещерского)⁵⁸⁸.

Планы ГПУ и главного идейного организатора раскола Л. Д. Троцкого расходились. Последний предложил отложить арест членов Синода до момента, когда будет подготовлен раскол из числа рядового духовенства. 20 марта 1922 г. появилось новое письмо Л. Д. Троцкого в Политбюро ЦК РКП(б). Он писал: «...внести раскол в духовенство, проявляя в этом отношении решительную инициативу и взяв под защиту государственной власти тех священников, которые открыто выступают в пользу изъятия.

...В нашей агитации мы ссылаемся на то, что значительная часть духовенства открыла борьбу против преступного скаредного отношения к ценностям со стороны бесчеловечных и жадных «князей церкви"»⁵⁸⁹. Установки Л. Д. Троцкого легли в основу шифротелеграммы, разосланной 22 марта из ЦК РКП(б) всем местным партийным губкомам РКП(б)⁵⁹⁰. 22 марта 1922 г. Политбюро по предложению Л. Д. Троцкого решило, не отвергая этих жёстких мер, отсрочить арест членов Синода на 10–15 дней⁵⁹¹.

Политбюро предпочло мнению Троцкого мнение ВЧК. 21 марта в Политбюро ЦК РКП(б) была подана написанная днём ранее докладная записка ГПУ «О деятельности духовенства в связи с изъятием ценностей из церквей». В документе был обозначен круг представителей церковного руководства, которые «ведут определённую контрреволюционную и ничем не прикрытую работу против изъятия церковных ценностей»⁵⁹². Помимо Патриарха Тихона в записке упоминались священники Илия Громогласов и Александр Хотовицкий, митрополит Никандр (Феноменов), архиепископ Серафим (Чичагов), а также профессор П. Д. Лапин⁵⁹³. По данным ГПУ, их работа выражалась в «личном инструктировании приезжающих с мест известных им церковников против изъятия церковных ценностей», а также в «посылке на места директив с призывами воспрепятствовать сбору церковных ценностей»⁵⁹⁴. Чекисты настаивали на их немедленном аресте: «ГПУ находит: 1) что арест синода и патриарха сейчас своевременно, 2) что допущение духовного собора на предмет избрания нового синода и патриарха сейчас также возможно, и 3) что всех попов и церковников[,] резко выступающих против изъятия ценностей из церквей[,] необходимо выслать в самые голодные районы голодающего Поволжья, где их афишировать перед местным голодным населением, как врагов народа»⁵⁹⁵. В основу документа легли предложения А. Ф. Рутковского, направленные Т. П. Самсонову как докладная записка «О деятельности духовенства в связи с изъятием ценностей из церкви»⁵⁹⁶.

У ГПУ имелось достаточно возможностей использовать архиереев для проведения нужных решений в новом составе Синода. 20 марта в Политбюро ЦК РКП(б) была направлена докладная записка из ГПУ за подписями И. С. Уншлихта и Т. П. Самсонова. В ней говорилось: «ГПУ располагает сведениями, что некоторые местные архиереи стоят в оппозиции реакционной группе синода и, что они в силу канонических правил и др[угих] причин не могут резко выступать против своих верхов, поэтому они полагают, что с арестом членов Синода им представляется возможным устроить церковный собор, на котором они могут избрать на патриарший престол и в синод, лиц настроенных более лойяльно к Советской Власти»⁵⁹⁷.

22 марта в ГПУ были получены сведения о последнем заседании Синода. В информации, поступившей в ГПУ с Троицкого подворья, сообщалось: «Синод заседает в продолжение двух недель почти ежедневно, главные инициаторы – митрополит НИКАНДР, ГРОМОГЛАСОВ и ХОТОВИЦКИЙ, принято постановление о том, чтобы духовенство при отстаивании церковных ценностей не брало на себя открытой руководящей роли, на церковные собрания духовенству являться не стоит, необходимо подготовить для этой цели (отстаивание ценностей), церковных старост, таким же способом объявить верующим, что декрет ВЦИК от 26 февраля является обманом и не преследует тех целей, о которых говорят, собирается информация, подтверждающая якобы справедливость толкования попов, второе мероприятие, наблюдение за викариями и епархиальными архиереями, чтобы они не входили в соглашение с правительством и тем самым не вносили разложения в правящую церковь в своих личных целях, третье провести щедрые пасхальные награды⁵⁹⁸ среди церковников»⁵⁹⁹.

Однако после того, как была получена информация об определениях Синода, было решено провести аресты в тот же день. Очевидно, это было согласовано с членами Политбюро по телефону. В ночь с 22 на 23 марта ГПУ произвело аресты среди близких к Патриарху представителей духовенства.

Митрополиту Никандру (Феноменову) вменялась в вину «организация нелегальных собраний духовенства, агитация и призывы на этих собраниях к будированию масс с целью выступления против власти. Руководство общей церковной политикой...»⁶⁰⁰, а также: невыполнение поставленного ему при досрочном освобождении условия об отбытии в Астрахань; невыполнение обязательств, данных им в подписке о досрочном освобождении; участие в хищении драгоценностей и церковного имущества, эвакуированного из Польши⁶⁰¹.

Епископ Иларион (Троицкий) обвинялся «в организации диспутов на религиозные темы с целью дискредитировать Соввласть. Намечен Тихоном и Синодом на место Феноменова в случае задержания последнего. Арест необходим с целью водворения по месту назначения в уездный город Верею. Троицкий является викарным епископом Верейского викариатства»⁶⁰².

В разделе «мотивы обвинения» в отношении Я. А. Полозова говорилось: «Обвинительных материалов нет. Необходимо временное задержание (тактическое) в целях воздействия на Тихона»⁶⁰³. Как и ожидали власти, арест келейника произвёл болезненное впечатление на Патриарха. Вот что говорил об этом сам Патриарх 24–25 марта согласно сводке наблюдения, составленной в ГПУ⁶⁰⁴. В доносе в ГПУ (в мае 1922 г.) неизвестный обновленец писал о келейнике Патриарха Якове Полозове и о его супруге: «Особая связь ПОЛОВЦЕВА, его жены, кн. ПОЛОВЦЕВОЙ[,] устанавливается по отношению к мирянским организациям Храма Христа Спасителя. При ознакомлении с хозяйством Собора выяснилось, что староста Собора купец ГОЛОВКИН противодействует вступлению в отправление своих настоятельских обязанностей КРАСНИЦКОМУ, отказывается его признавать, отказывается предоставить ему отчёт. Между тем, получены сведения, что... ГОЛОВКИН доставляет ПОЛОВЦЕВУ муку в Бутырскую тюрьму и доставляет её пудами... Тот же староста выдаёт ПОЛОВЦЕВОЙ весьма достаточное содержание – и как выясняется совершенно не имеет никаких книг и никакой отчётности»⁶⁰⁵. В этом же доносе говорилось, что «ЯКОВ ПОЛОВЦЕВ был тайным сыном Тихона, он был с ним всё время, играл очень важную роль во время его служения в Ярославле»⁶⁰⁶. Патриарх был старше Якова Полозова всего на 14 лет, что говорит об абсурдности этого утверждения. Тем не менее материалы об убийстве Я. А. Полозова в пятом томе следственного дела надписаны так: «Материалы об убийстве келейника Якова Полозова – сына патриарха Тихона».

Арест священника Илии Громогласова последовал в ночь с 22 на 23 марта 1922 г. в 4 часа утра в доме на Волхонке. «Мотивы обвинения» указывались следующие: «Нелегальные видоизменения постановлений т[ак] н[азываемого] синода с целью будирования масс к выступлению против власти[,] консультирование заседаний синода по вопросам присоединения к германской ориентации Митрополита Антония Храповицкого, Евлогия, и подпольная работа с призывами к церкви дать бой и активно выступить против власти, призывы к этому масс»⁶⁰⁷.

Протопресвитер Николай Любимов не был арестован 22 марта, поскольку страдал параличом ног и не мог передвигаться⁶⁰⁸. По данным ГПУ, на квартире у протопресвитера Любимова проходили совещания с участием архиепископа Никандра, священника И. Громогласова и других. В церковном доме на Воздвиженке, где жил протоиерей Н. Любимов, по данным ОГПУ, «располагалась т[ак] н[азываемая] патриархия[,] канцелярия у гр. Андреева[,] откуда исходят все директивы по линии сопротивления власти»⁶⁰⁹. Таким образом, можно сделать вывод, что Патриарх, зная о нахождении на Троицком подворье осведомителей ГПУ, а также о возможном изъятии документов, благословил организацию тайной патриаршей канцелярии в церковном доме на Воздвиженке.

24 марта 1922 г. начал реализовываться план создания нового Синода из нужных властям архиереев. Власти попытались воспользоваться состоянием Патриарха, вызванным арестами его ближайшего окружения, чтобы убедить его составить новый Синод. На этом этапе планировалась не коренная ломка в виде создания обновленческого раскола, а переизбрание Синода из лояльных власти архиереев, которые были вызваны в Москву. Кроме того, как следует из рапорта А. Ф. Рутковского, в Нижнем Новгороде местным уполномоченным по делам духовенства с помощью осведомителей из числа духовенства проводилась работа по организации обновленческой группы вокруг архиепископа Евдокима (Мещерского): «...в Нижнем ведётся организационная работа по объединению духовенства этой губернии и соседних вокруг Евдокима, дельного и неглупого оппозиционера Тихону. (Работа проделывается исключительно самим духовенством)»⁶¹⁰. Рутковский распорядился также, чтобы местный уполномоченный по духовенству в Нижнем Новгороде обеспечил присылку в Москву в готовящийся к выпуску обновленческий журнал статей нижегородского «лояльного духовенства».

24 марта архиепископ Евдоким (Мещерский), прибывший в Москву по вызову ГПУ, посетил Патриарха, чтобы уговорить его передать полномочия Синоду. Сам он так описывал визит к Патриарху: «24 марта я специально приезжал из Нижнего к патриарху. В 4 ½ дня был принят им. Я заявил ему: «Для спасения высшего церковного управления нужно немедленно восстановить Свящ[енный] Синод и Высший Церковный Совет в составе или 24 или 12 членов. Я ручаюсь, что всё будет улажено и церковная жизнь пойдёт нормально». Патриарх мне отвечал: «Синода не нужно, так как у нас нет никаких дел, за исключением наградных. Мы пользуемся проезжающими через Москву архиереями». Я так был поражён ответом, что ни слова не возражал патриарху»⁶¹¹.

Некий осведомитель сообщал о высказываниях Патриарха в этот день⁶¹²: «Я буду писать т. Калинину, что ПОЛОЗОВУ предъявили вину, хотя он и совершенно не виновен, об этом и за границей будут знать и конференция⁶¹³ этого не одобрит... всё-таки я буду хлопотать за Якова Анисимовича...»⁶¹⁴. Патриарх говорил и о том, что был вынужден издать послание от 28 февраля, так как не имел права единолично решать судьбу всех священных предметов⁶¹⁵. Он считал неправильным решение властей об изъятии сразу всех ценностей, ведь Церковь была готова отдать самое материально ценное – оклады и украшения икон: «Конечно сперва нужно было взять маленькое, а потом бы видно было, они совершенно не поняли меня, смеются над подвесками, а они и есть самые ценные, ценнее чем сосуды и чаши, а дальше бы видно было, может быть можно было бы идти и на уступки и ещё кое-что добавить»⁶¹⁶.

Патриарх назвал имена и самых злостных его хулителей, авторов статей в печати, вышедших в феврале – марте 1922 г., – бывшего священника М. Галкина и И. А. Шпицберга: «ГАЛКИН и ГОРИЕВ[;] ШПИЦБЕРГ это враг наш»⁶¹⁷.

Говорил Патриарх и о возможной реакции католического духовенства Польши и самого Папы на то, что он отдал бы все ценности государству: «Ведь и Польша не похвалит меня т[ак] к[ак] там восседает папа»⁶¹⁸.

Святейший также просил неизвестного посетителя о помощи в освобождении Якова Полозова: «А ты заходи ко мне почаще, может кого попросиш[ь] за него по старому знакомству и мне добро скажешь, а я буду молиться за тебя»⁶¹⁹. Предположительно запись сделана со слов архиепископа Евдокима, сотрудничавшего с ГПУ. Архиепископ Евдоким сменил Патриарха в качестве управляющего Северо-Американской епархией после его отъезда из США и должен был знать Якова Полозова, который служил Патриарху ещё в США. Зная о его знакомстве с большевиками, Патриарх мог просить Евдокима о содействии в освобождении Якова.

Патриарх скорбел об арестованных сослужителях. Его облик 25 марта описал тот же осведомитель: «В покоях Тихона и его приёмной тишина и траур. Тихон облёкся в старую пал...⁶²⁰ рваные чётки, а также в простом подряснике и рясе»⁶²¹.

Вероятно, архиепископ Евдоким остался ночевать и утром снова имел беседу со Святейшим: «При встрече Тихон заявляет: «Ты всё спишь, а у меня всех арестовали, взяли моего Якова Анисимовича, чего им нужно [?] пусть меня берут, а не его, это все мне сюрпризы подносят. Рутковский его арестовал, хотя очень вежливо и тихо обходился с ними и в моем помещении арестовал Никандра"»⁶²².

Из числа членов ВЦУ на свободе оставались митрополит Серафим (Чичагов) и ставший в 1922 г. архиепископом Серафим (Александров), а также член ВЦС протопресвитер Николай Любимов. В конце марта для участия в работе Синода прибыл митрополит Сергий (Страгородский). Новый келейник Патриарха Илия Ладыгин, заменивший временно Я. Полозова, говорил на допросе, что заседания Синода носили закрытый характер: «Собрания бывают при закрытых дверях...»⁶²³. То же показал архимандрит Анемподист (Алексеев): «...собрания бывают у П[атриарха] Т[ихона] и синода при закрытых дверях»⁶²⁴. Эконом подворья архимандрит Родион (Фёдоров) сказал следователю: «Тихон в заседаниях Синода и совещаниях не участвует»⁶²⁵.

26 марта, в воскресенье, Патриарх совершил литургию на Троицком подворье.

27 марта был арестован член ВЦС протопресвитер Николай Любимов⁶²⁶. По данным АРА, производились и другие аресты: «Ещё до первых опытов осуществления постановления об изъятии ценностей, когда ни о каком противодействии правительству не могло быть и речи, в Москве были произведены массовые аресты среди духовенства. Были схвачены и заключены в тюрьму наиболее видные и влиятельные представители клира. В их числе находились архиепископы Никандр и Серафим... епископ Иларион... почти все члены Высшего Церковного Управления и Московского епархиального совета, много выдающихся священников»⁶²⁷.

28 марта 1922 г. Патриарха Тихона вызвали на первый допрос в ГПУ. Власти добивались осуждения руководства Русской Православной Церкви Заграницей. Такое решение Патриарх Тихон единолично принять не мог. Патриарха спрашивали о заграничной иерархии⁶²⁸. Протокол первого допроса, находящийся в следственном деле Патриарха, долгое время не был известен исследователям⁶²⁹. Допрос оформлен на бланке ВЧК, фамилия проводившего допрос не указана. Сравнение этого протокола с протоколом допроса епископа Илариона (Троицкого), который проводил А. Ф. Рутковский, и с другими документами, написанными Рутковским, приводит к выводу, что запись допроса безусловно принадлежит ему.

Осуществлявший допрос глава Секретного отдела ГПУ Т. П. Самсонов потребовал от Патриарха Тихона в трёхдневный срок «определённого и публичного определения своего отношения к контр-рев[олюционному] заговору[,] во главе коего стоит подчинённая ему Иерархия»⁶³⁰. От Патриарха требовали осуждения всех оказавшихся за рубежом архиереев, запрещения их в служении или лишения сана. Кроме того, от него требовалось выразить осуждение «антисоветских актов» Карловацкого собора. Патриарху был установлен трёхдневный срок для принятия решения и предъявлены ультимативные требования: «...Госполит[ическое] Управ[ление] предупреждает высшую духовную Иерархию, в лице её патриарха ТИХОНА (гр. БЕЛЛАВИНА), что не принятие ею немедленных мер, находящихся в её распоряжении средствами, прекращению незаконного противодействия, со стороны подчинённого духовенства, декрету ВЦИК, со стороны церковной Иерархии, опирающегося на дириктивы даваемые именно этой Иерархией (см. воз[з]вание патриарха от 15/28 II – 22 г.) в своих воз[з]ваниях и т. п. повлечёт самые решительные меры со стороны Государствен[ного] Политуправления и Суд[ебных] органов Республики...»⁶³¹.

Пока допрашивали Патриарха, председатель ЦК Помгола М. И. Калинин встретился с заштатным епископом Антонином (Грановским) «с целью привлечения его к работе в ЦК помгол в связи с изъятием церковных ценностей на нужды голодающих». Именно так о встрече Калинина и епископа Антонина 29 марта 1922 г. в заметке «Привлечение еп[ископа] Антонина к работе в ЦК помгол» рассказала своим читателям газета «Известия ВЦИК».

29 марта, в среду, Патриарх совершил всенощную в храме Покрова в Кудрине.

В этот же день «Известия» опубликовали обращение к верующим 12 священников, в том числе А. Введенского, В. Красницкого, А. Боярского, в котором они резко критиковали Патриарха Тихона за послание от 28 февраля 1922 г.

30 марта состоялось секретное совещание ЦК РКП(б), которое определило стратегию действий властей в отношении Церкви. Документы этого совещания до сих пор секретны; во всяком случае, тщательный их поиск, проведённый недавно И. А. Курляндским, результатов не дал⁶³². Л. Д. Троцкий написал документ, определивший тактику действий властных органов в отношении Церкви, – письмо с заголовком «В Политбюро», состоящее из 11 пунктов. В первой части тезисно излагалось предстоящее в день написания письма выступление Л. Д. Троцкого на совещании делегатов XI съезда РКП(б). Вторая часть письма состояла из шести кратких пунктов – выводов из этого выступления. Среди прочего он требовал: «Расправиться с черносотенными попами. Побудить определиться и открыто выступить сменовеховских попов. Взять их на учёт. Неофициально поддерживать»⁶³³.

31 марта в 3 часа дня Патриарх был вызван на допрос повесткой, однако на её обороте Патриарх написал, что прибыть не сможет из-за того, что у него вечером назначено богослужение. В ответ на это Патриарху была направлена новая повестка, где указывалось, что допрос переносится на 13 часов того же дня⁶³⁴. Протокол этого допроса не сохранился, лишь в письме Патриарха в ГПУ от 5 апреля 1922 г. сказано: «...я в разъяснении написанного мною от 31 марта с. г., сим заявляю...»⁶³⁵. Следовательно, 31 марта Патриарх давал письменные показания. Видимо, это было сделано в ответ на требование, прозвучавшее на допросе 28 марта: в трёхдневный срок определить своё отношение к карловацкой иерархии и изъятию церковных ценностей. В архиве ФСБ имеется письмо Патриарха Тихона в ГПУ по вопросу об изъятии церковных ценностей и по другим вопросам, не приобщённое к следственному делу Патриарха и поэтому недоступное исследователям⁶³⁶.

С допроса, который, как указано выше, начался около 13 часов, Патриарх поехал совершать утреню и акафист накануне Субботы Акафиста (Похвалы Пресвятой Богородицы) в храме Троицы у Покровских ворот («на Грязех»).

В Москве началась операция по изъятию церковных ценностей, сопровождавшаяся активными протестами православных жителей столицы. В первый же день были произведены аресты 27 священников и мирян.

2 апреля, в воскресенье, в Неделю 5-ю Великого поста, Патриарх совершил литургию в храме Вознесения Господня у Никитских ворот («Большое Вознесение»).

3 апреля комиссия по изъятию церковных ценностей явилась на Троицкое подворье. Были ограблены церкви Святой Троицы на подворье лавры и Патриарший храм преподобного Сергия в митрополичьих палатах. Из личного Патриаршего храма, который обозначен в сводке как церковь «высш[его] Церк[овного] сов[ета] (Патриарш[ая])», было вынесено «ценностей»: «3 [пуда] 17 [фунтов] 38 [золотников], 16 бриллиантов, 35 жемчуж[ин], 3 коралла, и жемчужн[ая] риза»⁶³⁷. Прямо в покоях Патриарха был арестован иеромонах Макарий (Телегин), позже расстрелянный⁶³⁸. В сводке по изъятию его арест описан следующим образом: «Инцидентов никаких не наблюдалось, если не считать трагикомичного ареста попа жалобщика – отца Макария из Даниловского монастыря, который прибежал к патриарху Тихону в покои с воплем – «грабители всё взяли» и наткнулся на работающую в покоях патриарха комиссию, которая без долгих разговоров передала отца органам ГПУ»⁶³⁹. Сам иеромонах Макарий на следствии говорил, что возмутился против того, что члены комиссии по изъятию, снимая ценные украшения с горнего места, опирались на престол ногами⁶⁴⁰.

С протестом против изъятия ценностей выступил на Троицком подворье архимандрит Анемподист (Алексеев): «Кто бывал в приёмной Патриарха Тихона, в Троицком подворье на Самотеке, отлично помнят огромного, тучного, размашистого и быстрого в походке патриаршего эконома отца архимандрита Анемподиста, который при изъятии ценностей церкви этого подворья, облачившись, заявил свой протест комиссии, а потом разоблачился и вышел из храма. Такой земной и плотяный по виду монах совсем не казался героем духа и нравственной силы. Однако Патриарх знал своего эконома, этого простого, малообразованного человека»⁶⁴¹. Архимандрит был арестован и проходил по процессу 54 московских священников и мирян. «Когда из суда приходили и сообщили о его поведении, Патриарх с улыбкой говорил: «Ну, мой Анемподист не сдастся, на него я надеюсь"»⁶⁴². В этот день также был арестован настоятель храма Христа Спасителя протоиерей Иоанн Арсеньев⁶⁴³ и ключарь храма протоиерей Александр Хотовицкий, близкий к Патриарху по служению в США. Соратником Патриарха был и другой арестованный в этот день ризничий храма – протоиерей Илия Зотиков. На последних двух клириков 26 мая 1922 г. в ГПУ была составлена специальная справка⁶⁴⁴.

Пока грабили ценности Троицкого подворья, Патриарх распределял денежные пожертвования, поступившие по линии АРА в марте 1922 г. Он сделал запись, касающуюся поступивших 360 долларов: «Прошу послать в Одессу Архиепископу Феодосию, Управляющему Херсонской епархии, для раздачи голодающему духовенству Херсонской епархии»; 50 долларов он распорядился выделить храму Христа Спасителя, 200 долларов – отправить в Ростовскую епархию епископу Арсению (Смоленцу)⁶⁴⁵. Патриарх раздавал все приходившие ему посылки и деньги, хотя сам нуждался. На одном из совещаний на Троицком подворье в марте 1922 г. обсуждалось плохое материальное обеспечение Патриарха Тихона: «У архиеп[ископа] Никандра Серафим Тверской, Еп[ископ] Иларион, прот[оиерей] Станиславский, и архимандрит Неофит, какой делал доклад, указывая на скудное материальное положение Тихона[,] и призывал всех к оказанию помощи»⁶⁴⁶.

4 апреля Патриарх направил председателю Центральной комиссии помощи голодающим при Всероссийском Центральном Исполнительном Комитете М. И. Калинину послание к духовенству и верующим с сопроводительной запиской: «...препровождаю к Вам текст послания, с коим я предлагаю обратиться к верным чадам Российской Церкви по поводу бывших эксцессов при отобрании ценностей в церквах»⁶⁴⁷. В послании Патриарх писал: «...посему горестью исполнилось сердце наше, когда до слуха нашего достигли вести о побоищах и кровопролитии, бывших в иных местах при отобрании церковных вещей. Верующие имеют законное право заявлять и требовать от властей, чтобы при этом не было никакого оскорбления, тем более поругания религиозного их чувства, чтобы сосуды, как священные предметы при святом причащении, не могущие, по канонам, иметь употребления не священного, подлежат выкупу и замене их равноценными материалами, чтобы к наблюдению за правильностью расходования церковных ценностей именно на помощь голодающим привлекались представители от самих верующих. И тогда, при соблюдении всего этого, не будет места какому-нибудь от верующих гневу, вражде и злобе, ибо не ко мщению и возмущению мы зовём их, а к любви Христовой»⁶⁴⁸.

Послание было следствием давления на Патриарха. Власти хотели получить от Святейшего текст, который перечёркивал бы послание от 28 февраля 1922 г. Ещё 26 марта в письме в Политбюро Троцкий негативно оценил первый этап изъятия: «...совершенно ясно, что во многих местах изъятие ценностей происходит фиктивно, т. е. изымают ничтожную часть ценностей... <...> Во всех тех местах, где одно поверхностное изъятие произведено, нужно требовать второго изъятия полного и решительного»⁶⁴⁹. Выкладки Троцкого были полностью поддержаны Бюро Центральной комиссии по изъятию церковных ценностей (КИЦЦ) 29 марта⁶⁵⁰, а 30 марта легли в основу циркуляра Президиума ВЦИК и ЦК местным КИЦЦ⁶⁵¹. В телеграмме за подписью председателя ВЦИК Калинина и секретаря ЦК РКП(б) Молотова сообщалось: «Неполное изъятие церковных ценностей будет рассматриваться как нерадение местных органов. Где произведено неполное изъятие, немедленно нужно произвести дополнительное, согласно декрета и инструкции. Ходатайства об оставлении части ценностей не приостанавливают изъятия и с заключением комиссии направляются в ЦК помгол ВЦИК»⁶⁵². От Патриарха требовался призыв к сдаче всех храмовых ценностей. Одновременно против него была развёрнута широкая пропагандистская кампания. Газета «Правда» опубликовала статью «Агитпром патриарха Тихона» об отношении разных слоёв населения к принудительному изъятию церковных ценностей. В подзаголовке приведено краткое содержание статьи: «Духовенство раскалывается. Патриарх Тихон ищет опору у тёмных богомолок. Он открыл кампанию, но неудачно. Карты раскрыты. Игре будет положен конец»⁶⁵³.

5 апреля у Патриарха побывал приехавший ранее из Нижнего Новгорода митрополит Сергий (Страгородский). Его приезд в Москву из Нижнего, где он находился под подпиской о невыезде, в момент, когда власти собирали в Москве духовенство, которое можно было бы использовать в деле создания нового церковного управления, вряд ли случаен. Не случаен и вопрос, заинтересовавший митрополита. Он хотел узнать от служащих ВЦУ о судьбе послания Патриарха по поводу изъятия церковных ценностей, которое он обещал написать во время допроса в ГПУ 31 марта. В следственном деле Патриарха Тихона сохранилось письмо, написанное собственноручно митрополитом Сергием некоему «тов[арищу] Кабушину» (в письме митрополит Сергий извиняется, что не знает имени и отчества этого человека) и отправленное из Москвы. Письмо датировано 6 апреля 1922 г. Митрополит Сергий писал: «Я был у Патриарха. Оказывается[,] послание ещё не выпущено, а должно отправлено быть на одобрение к тов[арищу] Калинину. Поэтому ни в Синоде, ни в ВЦ Совете копий нет. Вообще размножить его пока нельзя, и из служащих никто его пока не знает»⁶⁵⁴. Судя по тому, что записка сохранилась в следственном деле Патриарха, Кабушин имел отношение к ГПУ, которое, арестовав архиепископа Серафима (Александрова) 4 апреля, лишилось «своего человека» в Троицком подворье, а информация о том, готовится ли Патриархом послание, была необходима для доклада в партийные органы. Вероятно, возможность выезда из Нижнего в Москву для митрополита Сергия была обусловлена необходимостью осведомлять ГПУ о происходящих на Троицком подворье событиях.

В апреле 1922 г. закончился срок пребывания в Синоде архиереев, вызванных от групп епархий в апреле 1921 г. Необходимо было вызывать новых членов Синода, чем и озаботился выпущенный из заключения митрополит Сергий. Он писал в указанном письме: «Арх[иепископ] Евдоким числится вызванным в Синод и стоит только ему написать сюда, что препятствий к его выезду из Нижнего в Москву больше нет и его будем ждать сюда после Пасхи. Прошу Вас передать ему поклон. Уважающий Вас Митрополит Сергий»⁶⁵⁵. Отсюда видно, что митрополит Сергий, вернувшись к своим обязанностям члена Синода, вошёл в курс синодских дел. Вероятнее всего, письмо митрополита Сергия было направлено в Нижний Новгород, где жил архиепископ Евдоким (Мещерский), которому митрополит Сергий передавал поклон.

Таким образом, в состав Синода должен был войти архиепископ Евдоким (Мещерский), начавший к этому времени сотрудничать с властями в деле изъятия церковных ценностей и подготовки обновленческого раскола. Очевидно, под формулировкой «числится вызванным в Синод» подразумевалось, что, согласно существовавшему порядку, выбывших членов Синода должны были замещать в определённом порядке другие правящие архиереи с мест. Протоиерей А. М. Станиславский сообщает его имя в числе архиереев, не захотевших участвовать в работе Синода: «Вовсе не пожелали приехать в Синод: Архиепископ Нижегородский Евдоким, Феофан – Епископ Калужский⁶⁵⁶...»⁶⁵⁷. Архиепископ Евдоким в Москву не поехал, так как знал, что власти отказались от идеи формирования нового Синода и сделали ставку на смену всего состава ВЦУ.

В ответ на ультиматум властей об осуждении Русской Православной Церкви Заграницей в заявлении, направленном в ГПУ 5 апреля 1922 г., Патриарх осудил лишь послание Собора («послание Карловацкаго Собора о восстановлении династии Романовых, как акт политического выступления духовенства...») в Карловцах⁶⁵⁸, а не иерархию Русской Православной Церкви Заграницей. Патриарх также писал о том, что не призывал верующих к сопротивлению: «...в своём послании от 15 февраля по вопросу об изъятии церковных ценностей я вовсе не имел в виду призывать верующих к сопротивлению властям; если где оно так понималось, то это неправильно... Так, Митрополит Сергий в своём воззвании от 8/21 (по ст. ст.) марта между прочим пишет: «Поэтому и Патриарх, указав нам в своём послании церковные правила, ограждающие неприкосновенность священных сосудов для житейского употребления, – ни единым словом не призвал нас к какому либо определённому выступлению: ни к протестам, ни ещё менее к защите наших святынь насилием. Его послание только предостерегает нас не относиться с лёгким сердцем к изъятию церковных вещей, когда есть чем их заменить, т. е. когда наши собственные драгоценности остаются при нас"»⁶⁵⁹. Очевидно, письмо написано под влиянием митрополита Сергия, который привёз Патриарху своё воззвание.

6 апреля, в четверг, Патриарх совершил всенощную в храме Благовещения в Бережках.

В этот день по поручению Патриарха Тихона в Центральную Комиссию Помгола ВЦИК обратился представитель Патриарха в этой комиссии протоиерей Николай Цветков. Он указал, что Патриарх в феврале – апреле внёс на счета Госбанка в помощь голодающим 8928645 рублей, а также средства в валюте и драгоценные камни⁶⁶⁰.

7 апреля, в пятницу, в праздник Благовещения, Патриарх совершил литургию в храме Богоявления в Елохове.

В Петрограде в этот день по благословению Патриарха состоялась хиротония архимандрита Николая (Ярушевича) во епископа Петергофского, викария Петроградской епархии с оставлением его в должности наместника Александро-Невской лавры. Хиротонию возглавил митрополит Петроградский Вениамин (Казанский).

8 апреля Патриарх был вызван повесткой на допрос в ГПУ: «Секретный Отдел Государственного Политического Управления приглашает ВАС прибыть в Управление сегодня 8 апреля в 12 час[ов] дня для дачи показ[аний] по делам духовенства»⁶⁶¹. Протокол допроса, датированный этим числом, в следственном деле отсутствует, однако имеется черновая запись допроса и свидетельство о нем самого Патриарха. В деле сохранилась сводка Секретного отдела ГПУ за 25–26 апреля 1922 г., в которой неизвестный осведомитель указывал на слова Патриарха, сказанные им 25 апреля: «...меня допрашивали 3 лица: Рутковский всё писал, а Самсонов и Красиков объяснялись со мной... много они со мной говорили, но одно я признать не могу, и не боюсь ничего[,] я везде Патриарх Всероссийский, странно[,] зачем я имею с заграничным духовенством сношение[,] я[,] Патриарх Всероссийский: Папа знает всё то, что творится на русской земле, а также и знают и другие епископы прочих держав...»⁶⁶² (особенности текста сохранены. – Авт.). В деле имеется черновой отрывок протокола допроса Патриарха Тихона П. Красиковым и Т. Самсоновым без указания даты допроса⁶⁶³. Как справедливо отмечает автор монографии о Патриархе Тихоне Н. А. Кривова, «ценность источника состоит в том, что он несет более откровенную информацию о характере «бесед» в ГПУ, чем отредактированные чекистами протоколы допросов, помогает представить реальные условия, в которые попал Патриарх»⁶⁶⁴. В деле существует запись, сделанная архивистами НКВД, касающаяся листов протокола этого допроса: «Отрывок найден среди разрозненных агентурных материалов»⁶⁶⁵. Запись сделана в 1935 г., когда три дела, в которых хранились материалы в отношении Патриарха Тихона, были объединены в одно, составлены описи и произведена систематизация материалов дела.

То, что протокол действительно писал Рутковский, доказывает сравнение почерка указанного отрывка и написанных Рутковским документов. Допрашивали же Патриарха, как им и указано, Самсонов и Красиков – их фамилии обозначены в тексте протокола. Таким образом, очевидно, что допрос, о котором говорил Патриарх, состоялся 8 апреля 1922 г.

В начале чернового отрывка приведены слова Красикова о необходимости издать «воззван[ие] о том[,] что власть распорядилась национальн[ым] имуществом вполне справедливо». Кроме того, согласно сохранившемуся отрывку на допросе выдвигалось жёсткое требование публично осудить и предать суду иерархию Русской Православной Церкви Заграницей. П. А. Красиков потребовал: «Необходимо остановить кровопролитие». «Разве мы проливаем кровь[?]» – ответил Патриарх. На требование отдать все церковные ценности, «за исключен[ием] необходимого», Патриарх ответил: «Все. Никогда». На разглагольствования Красикова о церковных канонах Патриарх перешёл в контрнаступление: «Почему вы запрещали создание церковн[ых] комитетов помгола?» Тогда Красиков достал «козырную карту» – эмигрантскую газету, где были опубликованы антисоветские призывы иерархов Русской Православной Церкви Заграницей. «Вы должны категорически отмежеваться от реакцион[ного] духовенства», – потребовали от Святейшего. «Принципиально мы никогда не сойдёмся», – сказал Патриарх, добавив, что по канонам для суда над архиереем необходимо собрать 12 епископов. Красиков не только потребовал осуждения «духовенства ведущего к[онтр]-р[еволюционную] и антисоветскую работу», но и запрета их в служении: «...и принять административные] мер[ы]»⁶⁶⁶.

Т. П. Самсонова особенно волновала «антисемитская агитация». Он требовал «принять меры к прекращ[ению] этой агитации». Патриарх поначалу отказался это делать: «Я не вижу никакого повода к этому[,] я уже осуждал и повторять отказываюсь»⁶⁶⁷.

Как видно из слов Патриарха, приведённых выше, допрос был длительный. Об этом же говорит и цифра «5», указанная в углу листа протокола и, очевидно, означающая, что данный лист является пятым.

Эта «беседа» с Патриархом в ГПУ имела характер допроса, однако не являлась допросом в полном смысле слова, так как не была официально оформлена. К сожалению, до нас дошёл лишь отдельный лист записи этой «беседы» и мы не можем в полной мере судить обо всех её перипетиях. То, что «беседу» с Патриархом проводили высокопоставленные лица – замнаркома юстиции Красиков и начальник Секретного отдела ГПУ Самсонов, говорит о том, что это был не обычный допрос, необходимый для получения сведений от обвиняемого для приобщения к делу.

Целью «беседы» была попытка «сломать» Патриарха Тихона, заставить его беспрекословно подчиняться требованиям ГПУ.

Уже первые допросы Патриарха Тихона, происходившие 28, 31 марта и 8 апреля 1922 г., показывают, что в вопросе компромисса с властями он придерживался чётких принципов, от которых не отступил и впоследствии. Эти принципы заключались в следовании церковным канонам, т. е. принятым на Вселенских и Поместных Соборах нормам внутрицерковной жизни. Моменты, не определённые канонами, относились Патриархом Тихоном к областям, в которых возможен компромисс с властью.

После допроса, вечером 8 апреля, в субботу, приходившуюся на канун праздника Входа Господня в Иерусалим, Патриарх совершил всенощную в храме Христа Спасителя.

9 апреля, в Вербное воскресенье, там же – литургию.

В этот день Патриарх подписал первое своё «вынужденное послание» – «Проект обращения Патриарха Тихона к епархиальным архиереям о недопущении кровопролития при изъятии церковных ценностей»⁶⁶⁸. Текст почти не имеет совпадений с собственноручным патриаршим посланием на эту тему от 4 апреля: «Нам стало известно, что проведение в жизнь декрета об изъятии церковных ценностей сопровождалось в некоторых случаях весьма нежелательными явлениями. Прихожане, побуждаемые, несомненно, ревностью о храме Божием, но ревностью, неправильно понимаемою, допускали активное противодействие представителям власти, причём иногда это противодействие принимало форму прямого насилия и даже кровопролития. Едва ли нужно напоминать, что все подобные действия, как противные духу христианского учения, и всякое подстрекательство к ним я категорически осуждаю. При этом считаю своевременным предупредить и против таких явлений, когда разные неответственные личности пользуются возбуждённым состоянием православной массы и направляют это возбуждение против известной какой-ниб[удь] национальности, напр[имер], евреев. Такие антинационалистические выступления были, между прочим, осуждены и моим посланием, изданным в июле 1919 года.

В настоящее же время я приглашаю Епархиальных Архиереев преподать подведомственному им духовенству и пастве архипастырские указания в вышеизложенном духе, всячески предупреждая их против нежелательных выступлений и располагая их к посильной помощи голодающим, – в особенности увещавая к сему тех, чья неумеренная ревность иногда приводит к совершенному отказу выделить что-либо из церковного достояния для указанной цели. К тем же, кто и после сего не подчинится руководственным указаниям своего архипастыря, должны быть применяемы меры архипастырского воздействия»⁶⁶⁹.

Это первый документ, продиктованный властями. В тексте нет ни одной ссылки на Священное Писание, которых много в послании от 4 апреля, зато указывается на недопустимость антисемитских настроений, чего власти особенно опасались. Очевидно, Патриарх либо подписал готовый текст, составленный кем-то из духовенства, либо внёс в текст незначительную правку. Несмотря на то что ещё 8 апреля Патриарх отказался принять требования властей, некоторые из них были включены в послание. Вероятно, убедить Патриарха подписать послание могли члены Синода, в частности митрополит Сергий. Говорить о других членах Синода на тот момент можно лишь предположительно. Одним из них мог быть рукоположенный 25 декабря 1921 г. епископ Сергий (Корнеев), викарий Вятской епархии. Возможно, именно о епископе Сергии архимандрит Анемподист (Алексеев) на допросе в ГПУ 7 мая 1922 г. говорил, что к Патриарху приезжал «из Великого Устюга епископ Сергий»⁶⁷⁰.

Архимандрит Неофит указывает на частые беседы Патриарха с этим же архиереем, а также с епископом Петром (Полянским): «...в беседах принимали участие архимандрит Анемподист, епископ Сергий, епископ Пётр»⁶⁷¹. Епископ Пётр (Полянский) находился в это время в ссылке в Устюге. Вероятно, архимандрит Анемподист имел в виду его, а не епископа Сергия (Корнеева), когда говорил об этом городе.

В состав Синода должен был входить также назначенный управляющим Московской епархией после ареста архиепископа Никандра (Феноменова) епископ Николай (Добронравов). Насельник Троицкого подворья архимандрит Иоанникий (Дмитриев) в мае 1922 г. на следствии говорил: «На патриаршем дворе живём третий год. Состою при управляющем Моск[овской] епархией Николае, до этого состоял келейником у Никандра и Евсевия»⁶⁷². Из числа членов ВЦС на свободе оставался протоиерей А. Станиславский.

9 апреля нужное властям обращение было получено. Секретный отдел ГПУ сделал копии с этого обращения и приступил к их распространению⁶⁷³. Одновременно отдел передал в Московский ревтрибунал дела по обвинению московского духовенства в сопротивлении изъятию⁶⁷⁴. Патриарх, подписывая «Обращение», надеялся спасти жизни арестованных священников, однако их участь была предрешена.

10 апреля, в понедельник Страстной седмицы, Патриарх совершил часы и начало мироварения в храме святителя Николая Чудотворца на Ямах.

В тот же день Патриарх под давлением ГПУ сформулировал предложение, адресованное соединённому присутствию Синода и Высшего Церковного Совета: «Предлагаю при сем номера «Нового времени» от 3 и 4 декабря 1921 года и 1 марта 1922 года. В них напечатаны послания Карловацкого Собора и обращение к мировой Конференции. Акты эти носят характер политический и, как таковые, они противоречат моему посланию от 25 сентября 1919 года. Посему:

1. Я признаю Карловацкий Собор заграничного русского духовенства и мирян не имеющим канонического значения и послание его о восстановлении династии Романовых[,] и обращение к Генуэзской Конференции не выражающим официального голоса Русской Православной Церкви;

2. В виду того, что заграничное Русское Церковное Управление увлекается в область политического выступления, – а с другой стороны заграничные русские приходы уже поручены попечению проживающего в Германии Преосвященного Митрополита Евлогия, Высшее Церковное Управление заграницей упразднить;

3. Священному Синоду иметь суждение о церковной ответственности некоторых духовных лиц за-границей за их политические от имени Церкви выступления»⁶⁷⁵.

Заседание ВЦУ по этим предложениям состоялось только 5 мая 1922 г.

В тот же день, 10 апреля, Патриарх сообщил об этом своём предложении в ГПУ. 11 апреля 1922 г. Рутковский доложил о проделанной работе Уншлихту⁶⁷⁶. Он указал на написанное по требованию ГПУ Патриархом обращение к епархиальным архиереям о недопустимости противодействия изъятию церковных ценностей⁶⁷⁷: «Во исполнение Ваших распоряжений докладываю: Беллавин Василий Иванович (Тихон) воззвание от себя составил и послал на санкцию т. Калинину. Копия воззвания Вам представлена. Кроме того, им предпринят совместно с синодом ряд мер к реабилитации высш[их] иерархическ[их] кругов, о чём им сообщено ГПУ 10 сего апреля»⁶⁷⁸. Однако само предложение Патриарха ещё не являлось решением вопроса о заграничной иерархии: нужно было, чтобы определение по этому вопросу приняло ВЦУ. Власти стремились добиться от Патриарха и ВЦУ принятия этого акта до того, как на смену последним придут обновленцы.

После того как власти добились от Патриарха утверждения нужных актов, ГПУ приступило к организации его смещения с Патриаршего престола. В этот день была подписана циркулярная шифрограмма «всем Губотделам ГПУ», разосланная 13 апреля 1922 г.: «...лояльному духовенству тактичным образом дать задание вести усиленную кампанию против Тихона и Синода, созыва нового собора для перевыборов патриарха. ...Кампанию против Тихона и Синода вести путём печати [и] усиленной агитации. ...Преследовать духовенство реакционное[,] мешающее развернуться попам лояльно... Зам[еститель] пред[седателя] ГПУ Уншлихт. Нач[альник] СО ГПУ Самсонов»⁶⁷⁹.

11 апреля, во вторник Страстной седмицы, Патриарх совершил часы и чтение Евангелия на Троицком подворье, а на следующий день там же – часы и литургию Преждеосвященных Даров.

Утром стало известно об аресте секретаря патриаршей канцелярии П. В. Гурьева, который был произведён в ночь на 11 апреля⁶⁸⁰ по обвинению в распространении послания от 28 февраля. Сам Гурьев считал себя невиновным: «...я являюсь лицом второстепенным, так как хотя я и состоял в должности управляющего Канцеляриею Высшего Церковного Управления, но не имел в сем Управлении права голоса и был лишь простым исполнителем его решений, независимо от того, были ли эти решения согласны с моими убеждениями или нет»⁶⁸¹.

13 апреля, в Великий четверг, Патриарх совершил литургию и освящение мира в храме святителя Николая Чудотворца на Ямах; вечером – утреню и чтение 12 Евангелий в храме Христа Спасителя.

В этот же день протоиерей Николай Цветков по распоряжению Патриарха внёс на счёт Госбанка в пользу голодающих 6606450 рублей «с выражением воли Патриарха, чтобы от суммы было отправлено голодающему населению Новочеркасской епархии на Дону»⁶⁸².

В тот же день постановлением Политбюро ЦК РКП(б) епископ Антонин (Грановский) был утверждён членом ЦК Помгола как представитель «советского» духовенства для «работы по реализации церковных ценностей»⁶⁸³. Ранее по инициативе Л. Д. Троцкого он получил приглашение принять участие в работе Государственной центральной комиссии помощи голодающим (Помгол) в качестве «лояльного епископа» с целью спровоцировать «раскол среди духовенства на конкретном вопросе: изъятие ценностей из церквей»⁶⁸⁴.

14 апреля, в Великую пятницу, Патриарх совершил вынос плащаницы в храме Христа Спасителя, а также чин погребения плащаницы на Троицком подворье.

15 апреля, в Великую субботу, – литургию на Троицком подворье.

16 апреля, в воскресенье, на Пасху, Патриарх совершил Пасхальную утреню и литургию в храме Христа Спасителя; вечерню – там же.

К Пасхе Патриарх получил множество посылок от АРА, которые отправлялись в голодающие епархии⁶⁸⁵. Это было поставлено в вину Патриарху: «"Нам не пришлют», – рассуждали по этому поводу чекисты»⁶⁸⁶. В день Пасхи был арестован епископ Алексий (Симанский). Перед арестом его посетил протоиерей Александр Введенский: «Прот[оиерей] Введенский был у меня и долго сидел. В последний раз в самый день моего ареста (16 апреля). Много говорил о предстоящем Соборе и т. д. Теперь, смотря на разворачивающиеся события, я вижу, что многое из того, на что он так или иначе намекал, исполняется. Очевидно, всё было уже обдумано и подготовлено. Я его тогда убеждал больше всего бояться разделения и всемерно держаться единения с законной церковной властью. Он уверял в своей церковности. Он был тогда накануне поездки в Москву»⁶⁸⁷.

17 апреля, в Светлый понедельник, Патриарх совершил литургию в храме Воскресения в Гончарах; утреню – на Троицком подворье.

18 апреля, в Светлый вторник, Патриарх совершил литургию на Троицком подворье и молебен – в Иверской часовне.

Митрополит Сергий (Страгородский), живший на Валаамском подворье, был арестован 18 апреля 1922 г.⁶⁸⁸ на улице в Москве. Его выслали в Нижний Новгород. Весной 1922 г. во Владимире, куда был доставлен митрополит Сергий, началось следствие, связанное с пропажей предметов из ризницы суздальского Спасо-Евфимиева монастыря. Ранее, 12 апреля 1922 г., по делу «о хищении ценностей» были арестованы викарии Владимирской епархии архиепископ Павел (Борисовский), епископ Афанасий (Сахаров)⁶⁸⁹ и епископ Василий (Зуммер)⁶⁹⁰.

19 апреля, в Светлую среду, Патриарх совершил утреню в храме великомученика Георгия в Яндове на Садовнической улице.

19 апреля ГПУ организовало собрание московских обновленцев во главе с С. Калиновским. Чекисты подробно проинструктировали обновленцев о том, как им действовать против Патриаршей Церкви. Сохранился доклад сотрудника 6-го отделения МГО ГПУ М. М. Шмелева об организованном им, согласно инструкции А. Ф. Рутковского⁶⁹¹, собрании московских обновленцев. Собрание было созвано на квартире С. Калиновского⁶⁹².

21 апреля был освобождён под подписку протопресвитер Николай Любимов, член ВЦС⁶⁹³. На следующий день был приговорён к ссылке в Архангельск епископ Иларион (Троицкий)⁶⁹⁴. Становилось понятно, что массового процесса над патриаршим окружением не планируется.

22 апреля, в Светлую субботу, Патриарх совершил литургию на Троицком подворье.

По данным рукописной вставки в текст «Богослужебного дневника» Патриарха Тихона, в этот день Патриарх совершил чин отпевания в Покровском храме в Филях находившегося на покое бывшего архиепископа Тобольского Варнавы (Накропина)⁶⁹⁵. Патриарх не побоялся отпеть епископа, с которым имел переписку, хотя тот слыл другом Распутина.

23 апреля, в воскресенье, Патриарх совершил литургию в храме святителя Василия Кесарийского на Тверской.

25 апреля Патриарх находился на Троицком подворье. В деле Патриарха сохранилась сводка о событиях на Троицком подворье 25 и 26 апреля 1922 г.: «25 апреля на приёме у Патриарха Тихона публика отсутствовала совершенно, только есть в небольшом количестве у епископа Николая, принимавшего сведения, кто, где и как себя вёл в храме во время изъятия ценностей, и что и где взято»⁶⁹⁶.

25 апреля 1922 г. у Патриарха побывал некий человек, который передал ГПУ информацию о некоторых словах, сказанных Святейшим в этот день, и об обстановке на Троицком подворье. Слова Патриарха приведены отрывками, но можно выделить следующие темы.

1. Слова, обращённые к неизвестному лицу: «Давно[,] давно не было у меня, говоря словами, вот какая случилась у меня перемена»; «В разговоре сказал, видишь[,] как хорошо ты сделал, что бросил грязные дела[;] приятно на тебя смотреть[,] и не повторяй[,] держись за православную церковь»⁶⁹⁷.

2. Вероятно, этот человек давно не был у Патриарха, и Святейший обращал его внимание на опечатанные комнаты подворья, отсутствие многих из его соратников и наличие сотрудников ГПУ у входа.

3. «Хотя и рекомендуют меня по московским стенам с перстнями...» – имеются в виду карикатуры на Патриарха, изображаемого с драгоценностями, которые он якобы утаивал от голодающих⁶⁹⁸.

4. «...Считают меня американским аристократом, – добавляя: – да[,] я привык к ней и люблю её[,] я с удовольствием бы выехал заграницу[,] если бы они (указывая на власть) снесутся с заграницей властью об охотном приёме меня туда»⁶⁹⁹.

Патриарх комментировал тезис советской пропаганды о его связи с США и другими западными странами. Сложно говорить, насколько искренни были слова Патриарха о желании выехать за рубеж; в ситуации, когда ему грозил неправый суд с самым суровым приговором, его слова по-человечески понятны.

5. Патриарх говорил о допросе 8 апреля или о другом допросе в ГПУ: «...меня допрашивали 3 лица: Рутковский всё писал, а Самсонов и Красиков объяснялись со мной... я благодарил Красикова за его внимание ко мне[,] что поднимает мой дух в своих статьях»⁷⁰⁰.

Как говорилось выше, сохранились только отрывочные записи допроса 8 апреля, и судя по ним, Красиков действительно говорил с Патриархом более других. Ещё с 1918 г. он постоянно писал о Патриархе в основном в своём журнале «Революция и церковь», который Патриарх, видимо, просматривал. В статье «Советская политика в религиозном вопросе» П. А. Красиков представлял церковную организацию «как часть старого государственного аппарата классового господства помещиков и капиталистов, как орудие управления и господства эксплуататорских классов над трудящимися классами»⁷⁰¹. Основные задачи «советской политики в религиозном вопросе» на этом этапе, по мнению П. А. Красикова, состояли в том, чтобы «разбить старую церковную государственную машину» и «уменьшить удельный вес церковников как проводников крепостнических и буржуазных тенденций и влияний на массы»⁷⁰².

Один из последовательных защитников Православной Церкви – профессор Н. Д. Кузнецов в письме на имя В. И. Ленина так характеризовал Красикова: «Он человек, полный крайней вражды ко всякой религии, отвергающий всякое её значение и хорошее влияние на человеческую душу, и потому по своим взглядам очень нетерпимый к религии. Эта нетерпимость, естественно, отражается на деятельности VIII отдела, возбуждающей большое недовольство и даже вражду в верующей части народа»⁷⁰³.

В 1921 г. П. А. Красиков резко выступил против участия Церкви в помощи голодающим. Так что благодарить Красикова Патриарх мог только с большой долей иронии.

6. «...Много они со мной говорили, но одно я признать не могу, и не боюсь ничего[,] я [–] везде Патриарх Всероссийский, странно[,] зачем я имею с заграничным духовенством сношение[,] я[,] Патриарх Всероссийский: Папа знает всё то, что творится на русской земле, а также и знают и другие епископы прочих держав, а ведь Генуя⁷⁰⁴ не особо радует власть. Я тоже получаю сведения»⁷⁰⁵.

Патриарх, таким образом, считал, что имеет право знать, что происходит за рубежом, и сообщать о том, что происходит с Церковью в России. Патриарх рассчитывал на помощь западных стран во время гонений на Церковь.

7. «Хотят меня уплотнить, я не прочь, уступлю им помещение»⁷⁰⁶.

Уплотнять Патриарха начали ещё в 1921 г., заселяя комнаты на Троицком подворье чекистами⁷⁰⁷. Один из них поселился под фамилией Белов. Очевидец этих событий вспоминал: «Слухи о том, что Белов не служащий наркомпрода, а чекист, пошли очень рано; но это подозрение оставалось в области «слухов» до апреля 1922 г., когда Белов-Кириллов во главе отряда чекистов явился с обыском к Патриарху Тихону. Канцелярия Синода после обыска и реквизиции помещения была стеснена в одну комнату, смежную с квартирой Кириллова-Белова»⁷⁰⁸ (подробнее об этом см. гл. 2, §15). Очевидно, на эти события и прореагировал Патриарх 25 апреля, выразив готовность вообще покинуть Троицкое подворье, настолько невыносимые условия там сложились к этому времени.

8. Патриарх говорил о помещении, которое предлагалось ему властями в качестве резиденции (дом 4 по Воздвиженке, нынешний Новый Арбат; рядом с Народным комиссариатом иностранных дел): «...но пусть другой в Министерстве иностранных дел[,] всё здание на углу Воздвиженки[,] рядом Кремль и храм кафедральный⁷⁰⁹ и всё для меня под рукой». Это здание и имел в виду голландец профессор П. Гендрикс как дом, где жил митрополит Сергий (Страгородский) в 1931 г.: «Сергий живёт теперь где-то высоко в наёмной угрюмой казарме на Воздвиженской улице, в сердце Москвы, на шумном проезжем пути... <...> Я сам был свидетелем, как он, чрез шумные улицы, среди мчащихся трамваев и автобусов, ехал из своей квартиры на Воздвиженке в церковь св. Николы»⁷¹⁰.

9. «...Они серчают на моё второе послание, не надо придавать большого значения... я совершенно ничего не желаю, но одно не допускаю. Священных сосудов, как их кладут в ящик, и топчат (так в тексте. – Авт.) ногами для уплотнения...»⁷¹¹.

10. «Кроме этого неправильный суд[,] не допускают ещё защиты и других лиц[,] по билетам собрали своих людей»⁷¹².

Патриарх имел в виду «процесс 54-х». Он начинался на следующий день – 26 апреля. По делу было арестовано и привлечено к суду 20 священников и 34 мирянина, обвинявшихся в подстрекательстве к беспорядкам при изъятии церковных ценностей.

11. Патриарх высказывал озабоченность судьбой келейника Якова Полозова: «Яков попадёт в это дело, не знаю, мучает это дело меня, за что его посадили. Вызывали недавно Никиту на допрос, но по болезни его оставили»⁷¹³.

Речь идёт о Никите Юдине, который ранее служил на Троицком подворье у Патриарха.

12. Патриарх сказал в этот день: «Серафима сегодня арестовали»⁷¹⁴.

Обновленцы особенно опасались митрополита Серафима (Чичагова) «как реакционного элемента и желали бы его изолировать»⁷¹⁵. 22 апреля А. Ф. Рутковский подготовил заключение на арест митрополита Серафима. 25 апреля митрополит Серафим (Чичагов) был арестован⁷¹⁶.

13. «Путята опять в Москве, приезжал Евдоким, но секретно, я знаю всё»⁷¹⁷.

Владимир Путята появился в Москве ещё в начале апреля, предлагая свои услуги власти. Как будет сказано ниже, Путята приехал в Москву при содействии ОГПУ для создания обновленческой группы духовенства. 16 апреля старый друг Путяты Луначарский предлагал его кандидатуру для включения в Помгол⁷¹⁸.

Обращает на себя внимание одно совпадение: Патриарх говорил о США и о том, что Папа знает о гонениях на верующих в России⁷¹⁹, в тот самый день, когда Москву покинул находившийся там более месяца специальный посланник Ватикана – американский иезуит Эдмунд Уолш, который работал под эгидой АРА⁷²⁰. Авторы монографии об истории католических миссий в СССР отмечают: «23 марта Уолш прибыл в Москву. Отсюда, через британского курьера, он направил сообщения Ледуховскому. Затем, изучив ситуацию, 25 апреля он выехал обратно, и между 4 и 5 мая прибыл в Рим. Святой Престол получил через него картину религиозных преследований в России»⁷²¹. Есть основания предполагать, что Уолш 25 апреля встречался с Патриархом Тихоном. Уолш обсуждал с Папой вопрос о выкупе изъятых у Церкви ценностей и предупредил, что Патриарх вряд ли это потерпит⁷²². Такая осведомлённость Уолша о позиции Патриарха также могла быть следствием личной встречи с ним. Как пишет исследователь деятельности Католической Церкви в СССР Е. С. Токарева, «Пий XI обратился через Чичерина к советскому правительству с предложением о выкупе церковных ценностей. 14 мая Монс[еньор] Пиццардо в письме к Чичерину сообщал, «что его Святейшество готов купить эти драгоценные и священные предметы, оставляя их на хранение у монсиньора Цепляка"»⁷²³.

По данным ГПУ, весной 1922 г. активизировались собрания на квартире у католического священника В. Абрикосова по вопросу сближения Православной Церкви с католицизмом, на которых присутствовали православные клирики – протоиерей И. В. Арсеньев, протоиерей А. Орлов и другие. Так, «в среду 3 мая у Абрикосова происходило собрание по поводу объединения с Римской церковью»⁷²⁴. Католическая Церковь в этот период активизировала свою деятельность в России, надеясь, что преследования большевиков позволят склонить православных к унии. Исследователи католического присутствия в СССР отмечают: «Карлу Радеку приписывается заявление, сделанное в ноябре 1922 г.: «Я нахожу, что Ватикан и Советы в настоящее время преследуют аналогичные цели: уничтожение церковной схизмы в России"»⁷²⁵.

26 апреля осведомитель ОГПУ сообщал также, что в канцелярии ВЦУ делопроизводители Н. В. Нумеров и М. М. Гребинский уничтожали документы⁷²⁶. Они ожидали скорых арестов и изъятия документов. Очевидно, понимал приближение репрессий и Патриарх Тихон.

27 апреля Патриарх дал указания о распределении очередной партии помощи от АРА: «Из присланных мне 53 продовольственных посылок прошу одну посылку отправить в Петроград Леониду Алекс. Лескову (Литейный, д. 34), двадцать шесть посылок Архиепископу Иоанну Кубанскому (в г. Краснодаре) и двадцать шесть Епископу Димитрию в Ставрополь Кавказский для раздачи голодающему духовенству. Жертвователям приношу глубокую благодарность»⁷²⁷.

27 апреля 1922 г. было принято определение Священного Синода во главе со Святейшим Патриархом Тихоном о назначении митрополита Платона (Рождественского) временно управляющим Североамериканской епархией⁷²⁸. Это подтвердил сам Патриарх на допросе 21 марта 1925 г.: «Первое назначение Платона Митрополит[ом] Американским мною было проведено в апреле 1922 г.»⁷²⁹.

В 20-х числах апреля Патриарха в очередной раз посетила делегация из дипмиссии Польши в советской России, о которой говорил на допросе архимандрит Неофит (Осипов): «Я слышал, что Патриарха посещало Польское представительство, которое добивалось полной независимости православной церкви в Поль­ше от Московского Патриарха»⁷³⁰. О приходе делегации Польской миссии сообщал также швейцар Семён Сидоров⁷³¹. Архимандрит Анемподист (Алексеев) даже назвал примерную дату приезда де­легации: «Насколько я помню, польская миссия в составе двух человек, фамилии не помню. Но есть роспись, приезжали два раза, первая посещала в январе месяце [1922 года], а вторая в по­следних числах апреля месяца 1922 г.»⁷³².

Сохранилось свидетельство о словах Патриарха, сказанных в этот день: «Перед Генуэзской конференцией полномочный по польским делам в Москве вновь явился к Патриарху разведать, как последний отнесётся к новой затее, все в том же направле­нии – отторгнуть православное население от Русской Церкви.

– А что, Ваше Святейшество, – спросил полномочный, – что, если собирающиеся в Варшаве епископы объявят автокефалию?

Патриарх встал, оперся руками о стол и сказал:

– А если они осмелятся самочинно объявить автокефалию, то я у них, как сынов противления, отыму и автономию...»⁷³³.

Арест Патриарха позволил проигнорировать его волю. 14 июня 1922 г. митрополит Георгий (Ярошевский) принял ре­шение о переходе в юрисдикцию Константинопольского Патри­архата и об условном учреждении автокефалии, если это реше­ние благословит Московский Патриарх.

30 апреля, в воскресенье, Патриарх совершил литургию в храме Кос­мы и Дамиана «Нового» на Таганке.

3 мая 1922 г. Патриарха посетили представитель Амери­канского отделения YMCA Э. Колтон⁷³⁴ и протоиерей Ф. Паш­ковский. Они свидетельствовали, что «застали его если не под формальным арестом, то в очень стеснённом положении, под строгим наблюдением»⁷³⁵. Их вопрос касался назначения в США митрополита Платона (Рождественского). Как мы говорили выше, 27 апреля Синод принял решение о его назначении в США. Однако Патриарх Тихон не стал передавать определение для отправки в США, ограничившись рекомендацией совершить назначение заграничному ВЦУ: «Он решил это сделать в форме рекомендации, поскольку это дело было уже в руках Управления, и он не хотел действовать через их голову»⁷³⁶. Согласно показаниям священника Ф. Пашковского, «Патриарх Тихон фактически высказался, что он желает этого и назначил Митрополита Платона своим личным представителем в Северной Америке, с уполномочием править над всей Русской Православной Греко-Кафолической Церковью в Северной Америке, как наивысший над находящимися там епископами и архиепископами...»⁷³⁷.

По воспоминаниям Колтона, Патриарх направил его к о. Павлу Флоренскому в Сергиев Посад. Отец Павел указал Колтону на ряд нуждающихся деятелей культуры и среди них художников: братьев Виктора и Аполлинария Васнецовых и Михаила Нестерова⁷³⁸.

В письме, написанном на следующий день после встречи с Патриархом, Колтон сообщал: «Патриарх высказал как своё пожелание и рекомендацию, чтобы Высшее Церковное Управление за границей просило митрополита Платона остаться в Америке с полными правами, о которых просят, в частности, поручив Канаду Архиепископу Александру и США – Антонию. Он предпочёл сделать всё это в форме рекомендации, поскольку дело уже было в руках управления и он не хотел распоряжаться через его голову», а также приводил слова Патриарха о том, что он «немедленно свяжется с Управлением, имеющим главную квартиру на Балканах в надежде, что окончательное решение не задержится надолго»⁷³⁹. Таким образом, Патриарх не только не предполагал распускать зарубежное ВЦУ в Карловцах, но и передоверял ему решение вопросов о назначении архиерея в США, что, возможно, было связано с тем, что по этому вопросу не удалось собрать заседание соединённого присутствия ВЦУ.

3 мая 1922 г. состоялось секретное совещание Президиума ГПУ, на котором было признано нецелесообразным вызывать Патриарха в Московский ревтрибунал в качестве свидетеля по делу московского духовенства, обвиняемого в сопротивлении изъятию церковных ценностей. Кроме того, было принято следующее решение: «Тихона вызвать и затребовать от него в 24 часа публикации отлучения от церкви, лишения сана и отречения от должности вышеуказанного (заграничного. – Авт.) духовенства, а также потребовать от него издания специального послания заграничному православному духовенству и выдачи представителям Соввласти ценностей, находящихся в заграничных церквах. В случае если Тихон откажется от исполнения вышеуказанных требований[,] такового немедленно арестовать, предъявив ему все обвинения совершенных им против Советской власти по совокупности»⁷⁴⁰. В следующем пункте протокола говорилось: «Ввиду предстоящего процесса Тихона развить против него самую бешеную агитацию, как устную, так и [в] печати, в Республиканском масштабе...»⁷⁴¹. Несмотря на мнение ГПУ, Политбюро 4 мая приняло иное решение: «Немедленно привлечь Тихона к суду», причём приговор священникам был вынесен ещё до суда на том же заседании Политбюро таким образом: «Применить к попам высшую меру наказания»⁷⁴².

Вечером 4 мая Патриарх был вызван Московским ревтрибуналом в качестве свидетеля на процесс московского духовенства, состоявшийся в здании Политехнического музея. В деле имеется подробный отчёт сотрудника ГПУ, который сопровождал Патриарха на процесс и обратно – на Троицкое подворье⁷⁴³. Патриарх выехал на процесс в 20 часов 30 минут 4 мая и был отпущен лишь в 1 час ночи 5 мая. Он, как видно из документа, даже в эти тяжёлые для него минуты сохранял бодрость духа, шутил. Сотрудники АРА писали: «Допрос Патриарха продолжался с 11 часов вечера до 1 часа ночи. Когда этот старец вошёл в переполненную залу суда, все присутствующие поднялись со своих мест, а когда в середине допроса обвинитель, грубый человек, всё время издевавшийся над обвиняемыми, обратился к нему с оскорбительным вопросом, в зале послышались такие шумные протесты, что пришлось объявить перерыв и удалить часть публики»⁷⁴⁴. В результате допроса трибунал принял решение о привлечении Патриарха Тихона и митрополита Никандра (Феноменова) к судебной ответственности⁷⁴⁵.

Протопресвитер Михаил Польский в своей книге сообщал, что сразу после допроса в трибунале Патриарх отправился в ГПУ: «Пред своей последней службой на свободе в храме с. Богородского (в Москве же) Патриарх явился из Чека (а не из суда) уже поздно ночью. Своим келейникам, измученным ожиданием, он сказал: «Уж очень строго допрашивали». – «Что же Вам будет?» – «Обещали голову срубить», – ответил Патриарх с неизменным своим благодушием. Литургию он служил, как всегда: ни малейшей нервности или хотя бы напряжения в молитве»⁷⁴⁶. То, что Патриарх ночью 5 мая из зала суда отправился на Лубянку, подтверждается материалами следственного дела. Ночной допрос вёл начальник СО ГПУ Т. П. Самсонов в присутствии заместителя председателя ГПУ В. Р. Менжинского, а также главы «ликвидационного» отдела НКЮ П. А. Красикова, затем допрос был продолжен Е. А. Тучковым. Такой состав допрашивающих был вызван стремлением властей во что бы то ни стало заставить Патриарха распустить заграничное ВЦУ. Это был первый и единственный случай участия в допросе Патриарха заместителя главы ОГПУ, чем подчёркивается важность для чекистов «заграничного» церковного вопроса.

П. А. Красиков потребовал от Патриарха «объявить свою позицию до конца» по отношению к заграничной иерархии⁷⁴⁷. Т. П. Самсонов требовал от святителя «говорить яснее и определённее» о необходимости осуждения зарубежной иерархии Русской Церкви и о мере наказания зарубежному духовенству⁷⁴⁸. Ответы Патриарха носили уклончивый характер и явно не удовлетворяли допрашивавших. В. Р. Менжинский даже предложил вызвать митрополита Антония (Храповицкого) и митрополита Евлогия (Георгиевского) в Москву для дачи личных объяснений, на что Патриарх ответил: «Разве они поедут сюда[?]»⁷⁴⁹.

5 мая 1922 г. на Троицком подворье был произведён обыск и арестованы все его насельники, включая секретаря Патриарха архимандрита Неофита (Осипова), келейника, швейцара, повара и других⁷⁵⁰. В этот день, по свидетельству протоиерея Ф. Пашковского, Троицкое подворье было оцеплено, к Патриарху никого не пускали⁷⁵¹. Обстановка террора должна была вынудить Патриарха принять нужное властям решение о судьбе заграничного ВЦУ.

Вернувшись на подворье 5 мая, Патриарх Тихон уже имел на руках повестку о вызове в ГПУ на новый допрос к 7 часам вечера «для дачи показаний по делам духовенства»⁷⁵².

Днём 5 мая Патриарх созвал срочное заседание соединённого присутствия Священного Синода и ВЦС, на котором было принято вынужденное решение об упразднении заграничного ВЦУ. Монархические определения Карловацкого Собора были признаны актами, «не выражающими официального голоса Русской Православной Церкви»; Священному Синоду при возможности его полноценного функционирования предлагалось вынести суждение о «церковной ответственности некоторых духовных лиц»⁷⁵³. Однако это решение было выработано в такой форме, чтобы не препятствовать созданию нового органа высшего церковного управления Русской Православной Церкви Заграницей. Соответствующий указ подписал «член Священного Синода архиепископ Фаддей Астраханский»⁷⁵⁴. Вероятно, на заседании ВЦУ присутствовали епископ Николай (Добронравов), из членов ВЦС – протопресвитер Николай Любимов. Возможно, что тогда же Патриарх направил письмо митрополиту Гродненскому Михаилу (Ермакову), который с 1921 г. управлял Киевской епархией. В 1927 г. митрополит Михаил так писал об этом послании: «В 1922 году Святейший Патриарх Тихон прислал нам в Киев письмо, осуждающее Митрополита Антония Храповицкого за известный Карловацкий Собор. В письме этом Святейший Патриарх выразил решение, что Митрополиту Антонию «не следует возвращаться в Киев"»⁷⁵⁵.

На допросе, начавшемся в 19 часов 5 мая, первый же вопрос Т. П. Самсонова касался отношения к заграничному духовенству, на что Патриарх ответил, что упразднил заграничное ВЦУ, а высшее духовенство должно быть предано суду Священного Синода (из 12 иерархов), который вынесет ту или иную меру наказания⁷⁵⁶. Таким образом Патриарх обусловливал суд над иерархией Русской Православной Церкви Заграницей разрешением на создание полноценного Синода. Т. П. Самсонов выдвинул новое требование, связанное с заграничным церковным имуществом: «...скажите[,] дадите-ли вы директиву заграничному православному духовенству в том, что всё церковное движимое и недвижимое имущество православных церквей, где бы оно ни находилось[,] немедленно будет передано представителям советской власти заграницей согласно декрета о национализации церковного имущества?»⁷⁵⁷. Патриарх обусловливал рассмотрение этого вопроса возможностью созыва ВЦУ: «В имущественных вопросах Патриарх издаёт распоряжения совместно с Высшим Церковным Управлением, при нём состоящим, и я означенному управлению сделаю предложение для приведения оного в исполнение»⁷⁵⁸. Патриарх здесь строго следовал постановлениям Собора 1917–1918 гг.

Тем не менее Самсонов после окончания допроса потребовал от Патриарха единоличного распоряжения, касающегося заграничного церковного имущества, которое советские власти пытались заполучить. В деле имеется копия письма Патриарха, направленного Т. П. Самсонову 6 мая 1922 г., следующего содержания: «Извиняюсь, что я не представил того[,] о чём Вы говорили вчера при моем выходе от Вас. Во[-]первых, я не совсем понимаю, что именно от меня требуется (ответ я вчера дал). Во[-]вторых[,] со вчерашнего вечера пропуск ко мне лиц крайне затруднён... мне при таких обстоятельствах не представляется удобным пригласить Членов Церковного Управления на Совещание, тем более и обещанных копий у меня нет»⁷⁵⁹. Эта записка была доложена Самсонову в перепечатанном виде 8 мая.

В следственном деле Патриарха сохранились отрывки его допроса в ГПУ от 5 мая. Из этого документа становится понятно, что под «обещанными копиями» имеются в виду протоколы собраний заграничной иерархии, которые Патриарх просил предоставить в качестве доказательства антисоветской деятельности зарубежной иерархии в ответ на требование официально осудить деятельность Русской Православной Церкви Заграницей⁷⁶⁰. Извинялся же Патриарх за то, что не представил письменного осуждения РПЦЗ. Также становится ясно, что под совещанием «членов Церковного Управления» Патриарх имел в виду собрание 12 архиереев, которые по канонам необходимы для церковного осуждения архиереев Русской Православной Церкви Заграницей, о чём он заявил 5 мая допрашивавшим его П. А. Красикову и Т. П. Самсонову.

Вечером 5 мая, пока Патриарх давал показания в ГПУ, в Троицком подворье производились аресты, «в его покоях был произведён обыск, причём и у наружной двери, и внутри покоев была поставлена стража. Обыск ничего не дал, а солдаты остались и на ночь в покоях, так как другие члены подворья были арестованы и допрашивались, то Патриарх на ночь остался в буквальном смысле один с красноармейцами. Наутро, 6 мая, жуткую картину наблюдали в покоях Патриарха. Громадные комнаты, обычно оживлённые и полные служащих и посетителей, – пусты»⁷⁶¹.

6 мая Патриарх должен был служить литургию в церкви великомученика Георгия на Варварке, но поехать не смог, так как двое суток подвергался почти беспрерывным допросам⁷⁶². Автор записки, хранящейся в Гуверовском институте, писал: «6 мая, через два дня после вызова в суд, Патриарх, уже около двух лет находившийся под домашним арестом, но довольно свободно сносившийся с паствой, был подвергнут строгому заключению в своём жилище и изолирован от всех. <...> В это же время был арестован епископ Николай Звенигородский, которому Патриархом было поручено управление Московской епархией после заключения в тюрьму архиепископа Никандра»⁷⁶³. Звонарь Иван Мошков вспоминал: «В мае 1922 года нам предстояло богослужение в Георгиевской церкви на Варварке. Мы долго стояли и ждали Патриарха. Обычно два монаха – отец Вениамин и отец Феофан – привозили облачение и всё необходимое для Патриарха, но они также не приезжали. Наконец, приехал Сергий, один из сотрудников Патриарха, и рассказал, что ночью Святейшего арестовали и увезли...»⁷⁶⁴.

7 мая Самсонов пишет записку Тучкову: «1) опираясь на опубликованном сегодня в печати постановлении Моск[овского] ревтрибунала, объявить под подписку Тихону о том, что мы предаём его суду[,] и возьмите с него подписку о не выезде из Москвы. 2) 2 раза в неделю вы должны представлять в ЦКа РКП в 2-х экзем[плярах] краткую сводку самых существенных мест показаний обвиняемых лиц по делу Тихона»⁷⁶⁵. Тучков не смог взять подписку с Патриарха в этот день, так как в этот день (это было воскресенье) состоялся последний выезд Патриарха из Троицкого подворья для служения литургии. Патриарх выехал в село Богородское⁷⁶⁶. Точно не известно, в какое именно из сел с таким названием выезжал Патриарх. На сегодняшний день храмы имеются в трёх сёлах Богородское Московской области: в Коломенском, Сергиево-Посадском и Рузском районах⁷⁶⁷. Выезд Патриарха за пределы Москвы вызвал волнение у Т. П. Самсонова. В деле имеется недатированная записка Т. П. Самсонова Е. А. Тучкову: «Немедленно доложите:

1) Взяли ли вы Николая⁷⁶⁸ и др., по указанию Калиновского.

2) Когда выйдет следующий н[оме]р «Жив[ая] Церковь»? Выйти он должен не позже 16-го.

3) К[а]к обстоит дело с охраной Тихона и не сбежит-ли он у нас?

Вызовите Калиновского и скажите ему[,] чтобы он обязательно завтра у меня был в 12 часов дня.

– Закончен-ли вами подбор материала, согласно моего задания[?]⁷⁶⁹.

– Завтра к 6 ч[асам] веч[е]ра у Вас должна быть стенографистка-коммунистка на телефонном расстоянии.

– Доложите следствие по делам прислуги Тихона⁷⁷⁰»⁷⁷¹.

Эта записка заставила Тучкова доложить Самсонову содержание записки Патриарха от 6 мая, перепечатанной 7 мая согласно проставленной дате, заверенной рукой Тучкова. 8 мая Самсонов пишет распоряжение Тучкову: «Завтра вызвать ко мне на допрос к 20 ч[асам] Тихона. 2) Немедленно сегодня же заявить ему, что он находится под следствием по постановлению Ревтриба и взять с него подписку о невыезде»⁷⁷².

8 мая были опечатаны все помещения Троицкого подворья, кроме личной комнаты Патриарха. Об этом было доложено начальнику 6-го отделения А. Ф. Рутковскому: «Задание Ваше исполнено, опечатано в Троицком подворье по 2[-му] Троицкому пер. 6, 9 дверей 9 печатями Актив[ного] Отделен[ия] за № 5»⁷⁷³. На бланке есть резолюция за подписью Рутковского: «Т[ов]. Тучкову 9 /V-22 г.».

8 мая завершился процесс над московским духовенством. По делу проходило 54 обвиняемых⁷⁷⁴. Было вынесено 11 смертных приговоров, в списке приговорённых числились протоиереи А. Н. Заозерский, А. Ф. Добролюбов, X. А. Надеждин, В. П. Вишняков, А. П. Орлов, С. И. Фрязинов, В. А. Соколов, иеромонах Макарий (Телегин), миряне С. Ф. Тихомиров, М. Н. Роханов и В. И. Брусилова. Приговор был исполнен только в отношении пяти человек: были расстреляны протоиереи X. А. Надеждин, А. Н. Заозерский, В. А. Соколов, иеромонах Макарий (Телегин) и мирянин С. Ф. Тихомиров. Приговорённые к расстрелу московские священники были использованы чекистами как заложники, чтобы шантажировать Патриарха тем, что все они будут расстреляны.

Московский ревтрибунал вынес постановление: «Привлечь граждан Беллавина и Феноменова, именуемых организацией православной иерархии, первый – патриархом Тихоном, второй – архиепископом Никандром, к судебной ответственности»⁷⁷⁵. В приговоре говорилось, что он «устанавливает незаконность существования организации, называемой православной иерархией»⁷⁷⁶. Так в итоге судебного разбирательства, непосредственно руководимого Политбюро, было вынесено «юридическое определение», ставившее вне закона всю иерархию Русской Православной Церкви – иерархию, без которой Церкви нет.

9 мая 1922 г. в 10 часов вечера, согласно повестке⁷⁷⁷, состоялся новый допрос Патриарха, на котором вновь были подняты вопросы, связанные с заграничной иерархией. Патриарх избегал всяческих оценок деятельности митрополита Антония (Храповицкого), заявив, что у него нет фактов борьбы ВЦУ против трудящихся России⁷⁷⁸. На этом допросы Патриарха прекратились до августа 1922 г.

Патриарх подписал написанную рукой Т. П. Самсонова расписку об объявлении ему приговора о привлечении его к ответственности и подписку о невыезде: «Я нижеподписавшийся гр. Белавин даю настоящую подписку Секр[етному] отд[елу] Г.П.У. в том, что без разрешения последнего обязуюсь из Москвы никуда не выезжать, при перемене адреса обязуюсь поставить о том в известность Секрет[ный] отд[ел] ГПУ и по первому требованию последнего обязуюсь явиться в здание ГПУ для дачи показаний в связи с привлечением меня к ответственности согласно постановления Московского Ревтрибунала от 5/5–22»⁷⁷⁹.

Профессор Археологического института Н. М. Коробков, по данным ГПУ «личный друг патриарха», 10 мая подготовил обращение к западным странам и собирал под ним подписи. В обращении говорилось: «Патриарх, наместник Патриаршей области и наиболее видные епископы заключены в тюрьмы в ожидании суда, исход которого заранее предрешён. Русская церковь объявлена преступной организацией, дальнейшее существование которой недопустимо в Советском государстве»⁷⁸⁰.

9 и 10 мая сотрудники ГПУ задерживали и допрашивали всех приходящих в Троицкое подворье⁷⁸¹. Так, 9 мая были задержаны и допрошены 28 человек⁷⁸².

9 мая из Петрограда в Москву приехала группа обновленцев: протоиерей Александр Введенский, священник Евгений Белков и псаломщик Стефан Стадник⁷⁸³. В. Д. Красницкий прибыл ранее и уже провёл переговоры с Е. А. Тучковым. Их встретили московские священники-обновленцы. 12 мая Л. Д. Троцкий написал письмо в Политбюро, которое ещё накануне, 11 мая, утвердило решение Трибунала о расстреле 11 человек из числа осужденного московского духовенства⁷⁸⁴. В письме Л. Д. Троцкий сообщал о необходимости воспользоваться поданной адвокатами кассационной жалобой, с тем чтобы «всемерно использовать настоящий критический момент для опубликования воззвания от имени прогрессивной части духовенства... разбить тем временем приговорённых на две группы как на основании обстоятельств, вытекающих из дела, так и на основании отзывов и ходатайств лояльных священников, которые подпишут воззвание. Разбивка на две группы поручена председателю трибунала Беку и Уншлихту»⁷⁸⁵. Л. Д. Троцкий переслал членам Политбюро для ознакомления первоначальную редакцию воззвания обновленцев от 10 мая и их ходатайства о помиловании всех осужденных, с которыми члены Политбюро ознакомились 12 мая⁷⁸⁶. Как указывал в письме в Политбюро Л. Д. Троцкий, осужденных нужно было разбить на две группы, так как помиловать всех власть не могла. Поэтому в тот же день, 12 мая, эту информацию через Е. А. Тучкова довели до обновленцев. Каждый из них написал индивидуальное ходатайство (всего таких ходатайств было шесть)⁷⁸⁷, в которых на этот раз были указаны имена только девяти осужденных.

11 мая было подписано постановление о привлечении к ответственности и помещении под стражу насельников Троицкого подворья⁷⁸⁸. 12 мая появилась записка Самсонова Тучкову, в которой он давал указание «сказать Тихону, что мы предадим его суду[,] и взять с него подписку о невыезде»⁷⁸⁹.

Поздним вечером или ночью с 12 на 13 мая обновленцы в сопровождении Е. А. Тучкова направились на Троицкое подворье к Патриарху. В. Д. Красницкий на обновленческом соборе в мае 1923 г. говорил, что они явились к Патриарху ночью: «Ровно год тому назад – глубокою ночью небольшая группа Петроградских и Московских священников явилась к патриарху Тихону и предъявила ему требование жизни изменить направление церковной политики и передать управление другому лицу»⁷⁹⁰. Очевидно, Патриарх был разбужен этим визитом. По данным С. С. Бычкова, Е. А. Тучков говорил, что во время разговора Патриарха Тихона с визитёрами велась стенограмма. Эту стенограмму «разговора с Тихоном обновленцев в 1922 г. при передаче им патриаршей власти» Е. А. Тучков хотел использовать при написании книги в 1950-х гг.⁷⁹¹ Ещё 9 мая Патриарх был ознакомлен с приговором по делу московского духовенства. В этот же день он написал ходатайство о помиловании осужденных, адресованное председателю ВЦИК М. И. Калинину. Но ходатайство не попало туда, а оказалось в ГПУ и было приобщено к делу⁷⁹². Таким образом, Патриарх, зная о расстрельном приговоре и от обновленцев о том, что власть готова прислушаться не к его, а к их ходатайству, чтобы спасти жизни осужденных, написал заявление на имя М. И. Калинина о передаче церковного управления митрополиту Агафангелу (Преображенскому) или митрополиту Вениамину (Казанскому). Подлинник этого заявления оказался в деле ГПУ⁷⁹³. Патриарх Тихон писал: «В виду крайней затруднительности в Церковном Управлении, возникшей от привлечения меня к Гражданскому Суду, почитаю полезным для блага Церкви поставить временно, до созыва Собора, во главе церковного управления или Ярославского Митрополита Агафангела, или Петроградского Митрополита Вениамина»⁷⁹⁴.

Журнал «Живая церковь», вышедший 23 мая 1922 г., так описывал эти события: «12-го мая группа духовенства, в составе прот[оиерея] Введенского, свящ[енников] Красницкого, Калиновского, Белкова и псаломщика Стадника, направилась в Троицкое подворье к свят[ейшему] патриарху Тихону и имела с ним продолжительную беседу... Группа духовенства требовала от патриарха немедленного созыва, для устроения церкви, поместного собора и полного отстранения патриарха до соборного решения от управления церковью... В результате беседы, после некоторого раздумья, патриарх написал резолюцию о передаче своей власти до поместного собора одному из высших иерархов»⁷⁹⁵.

Митрополит Вениамин (Казанский) с опасением ждал, что может быть призван на место Патриарха. Епископ Алексий (Симанский) 18 мая 1922 г. писал: «Владыка Митрополит пребывает в сугубой растерянности, так как кроме того, что он может быть истребован в неприемлемом для него духе в Москву, над ним тяготеет ещё близкая перспектива суда, который, как говорят, может иметь последствия аналогичные с Московским делом. Ему вменяется в вину рассылка какого-то разъяснительного послания по вопросу об изъятии»⁷⁹⁶.

Вынужденно отказываясь от своих полномочий, Патриарх ставил во главе Церковного Управления митрополита Агафангела (Преображенского), хотя и понимал, что власти не дадут ему приступить к этим обязанностям.

12 мая в первом номере журнала «Живая церковь» было опубликовано обращение обновленцев во ВЦИК с требованием создать государственный орган по делам Церкви⁷⁹⁷. Обвинения в адрес Патриарха Тихона отсутствовали. В статье В. Красницкого говорилось: «К церковному управлению должны подойти новые люди, и найти в себе достаточно христианского самопожертвования, христианского незлобия и прощения, чтобы протянуть руку русской Революции, геройски борющейся со всем мировым капитализмом за экономическое возрождение России[,] за свободную жизнь Рабоче-Крестьянского государства... Нужен новый поместный Собор, который должен внести мир в жизнь измученной нашей родины, сплотить всех верных чад её и освятить своим благословением новую жизнь нашей Родины»⁷⁹⁸. 13 мая В. Д. Красницкий привёз митрополиту Агафангелу акт от 12 мая о передаче ему патриарших полномочий. Митрополит отказался подписывать опубликованное воззвание обновленцев, фактически отказавшись от какого бы то ни было сотрудничества с ними. Об этом рассказал сам митрополит на допросе⁷⁹⁹. Согласно данным аналитической записки из Гуверовского архива, митрополит «вручил им только письмо для передачи Патриарху, в котором уведомлял последнего, что принимает возложенное на него поручение и выедет в Москву в самом непродолжительном времени»⁸⁰⁰.

Митрополит Агафангел, по свидетельству его келейника, был ближайшим другом Патриарха. Это подтверждали и многочисленные личные письма Святейшего в архиве митрополита⁸⁰¹. Вероятно, Патриарх и митрополит Агафангел заранее оговорили, как будет вести себя последний при получении прав Местоблюстителя.

13 мая Патриарх Тихон молился за всенощным бдением на Троицком подворье.

Н. П. Окунев писал: «Пошёл сегодня за всенощную на Патриаршее подворье. Прекрасная «правильная» служба, как в небольшом монастыре незабвенного старого обихода... В алтаре всю всенощную стоял сам Патриарх, как простой богомолец. Его можно было видеть, став за левым клиросом, в те моменты, когда открывались Царские Врата. Он стоял направо, в стороне от престола, в простой рясе и без параманда. Так вот он и на суде предстал «высокий и стройный». Грустно было смотреть на такое, может быть, и любезное его сердцу, но теперь, безусловно, вынужденное смирение главы Российской Церкви»⁸⁰².

14 мая 1922 г., в воскресенье, Патриарх Тихон в последний раз отслужил Божественную литургию в Сергиевском храме Троицкого подворья.

Сохранились воспоминания очевидцев об этом богослужении. На нем присутствовала В. М. Миронова, которая пишет в своих воспоминаниях:

«Это было воскресенье. Здесь, в маленьком храмике, в присутствии немногочисленных молящихся Патриарх в сооружении подворской братии совершил божественную литургию – просто, без особой помпы и, как всегда, молитвенно. По окончании богослужения молившийся в алтаре пребывающий на покое престарелый архиепископ Владимир (Соколовский), замечательный старец, в прошлом ревностный архипастырь-миссионер, объехавший в своё время чуть ли не весь свет, проповедуя Слово Божие (включая Америку и Австралию), приблизился к Святейшему, только что разоблачившемуся, чтобы приветствовать и одновременно – проститься... Взглянув в глаза друг другу и поняв в этом взаимном взоре более того, что смогли бы выразить обильные слова и длинные речи, они облобызались, обнялись, и непрошеные слезы оросили их глаза, выражая взаимную любовь, уважение и сострадание. Присутствующие в алтаре со-служащие потупились и отвернулись в стороны... После сего безмолвно и поспешно архиепископ Владимир (Соколовский) покинул св[ятой] алтарь и вышел с подворья, чтобы более уже никогда здесь не появляться... Святейший остался один»⁸⁰³. Архиепископ Владимир (Соколовский-Автономов) был назначен Патриархом Тихоном на Екатеринославскую кафедру, куда и выехал после переезда Патриарха в Донской монастырь.

В этот же день в ГПУ принимали решение о судьбе приговорённых. В фонде секретного делопроизводства ЦА ФСБ сохранился первоначальный вариант заключения Уншлихта – Бека, в определённой степени учитывавший просьбу обновленцев⁸⁰⁴. Однако в окончательном варианте заключения от 14 мая расстрельный приговор оставлен в силе в отношении пяти человек, за четырёх из которых просили обновленцы. Пять человек из «обновленческого» списка были помилованы⁸⁰⁵. 18 мая Политбюро утвердило это решение⁸⁰⁶.

14 мая секретарь ЦК РКП(б) И. В. Сталин направил телеграмму всем губкомам РКП(б). В ней говорилось о необходимости поддерживать создаваемые обновленческие структуры⁸⁰⁷.

16 мая 1922 г. обновленческая группа «прогрессивного духовенства» направила М. И. Калинину письмо с сообщением о создании нового органа высшего церковного управления «ввиду устранения Патриархом Тихоном себя от власти»⁸⁰⁸. После этого Патриарх сообщил московскому духовенству о передаче полномочий митрополиту Агафангелу (Преображенскому). В недавно опубликованном документе из Гуверовского архива говорится о письме Патриарха протопресвитеру Н. А. Любимову, который возглавлял в этот момент Высший Церковный Совет, будучи единственным оставшимся на свободе его членом. В документе говорится: «Через священника Калиновского протопресвитер Большого Успенского собора Н. А. Любимов получил от Патриарха собственноручное письмо, помеченное 3/8⁸⁰⁹ мая 1922 года, следующего содержания: «Достопочтимый отец протопресвитер. Ввиду крайней затруднительности в церковном управлении, возникшей от привлечения меня к гражданскому суду, почитаю полезным для блага Церкви поставить во главе церковного управления временно до созыва Собора Высокопреосвященного Агафангела, митрополита Ярославского. На это имеется согласие и гражданской власти, и о сем сообщается мною Высокопреосвященнейшему Агафангелу. Прошу Вас учинить распоряжение о приёме и помещении Его Высокопреосвященства на первое время в Донском монастыре и дать знать московскому духовенству. Патриарх Тихон». На другой стороне сделана подпись: «Действительность настоящего документа удостоверяем: протоиерей Александр Введенский, священник В. Красницкий, священник С. Калиновский"»⁸¹⁰.

18 мая обновленцы во главе с А. Введенским явились к Патриарху и подали прошение: «Мы нижеподписавшиеся испросили разрешение государственной власти на открытие и функционирование канцелярии Вашего святейшества.

Настоящим мы сыновне испрашиваем благословение вашего святейшества на это, дабы не продолжалась пагубная остановка в делах по управлению церковью. По приезде Вашего заместителя он тотчас же вступит в исполнение своих обязанностей.

К работе в канцелярии мы привлечём временно до окончательного сформирован[ия] управления под главенством Вашего заместителя находящихся на свободе в Москве святителей»⁸¹¹. К этому времени Патриарх знал о помиловании по ходатайству обновленцев пяти московских священников.

Следует отметить, что Троицкое подворье было полностью окружено красноармейцами, прогонявшими всех, кто хотел приблизиться к зданию. Об этом говорит сводка наблюдения за подворьем⁸¹². Сводки наблюдений позволяют назвать приблизительное время визита обновленцев. Сообщается, что в 14 часов 30 минут священник с седой бородой выходил на террасу подворья и всматривался вдаль, кого-то поджидая. Можно предположить, что он ожидал обновленческую делегацию, которая, следовательно, явилась после указанного часа⁸¹³.

Во время встречи с Патриархом обновленцы указали на то, что «Московская епархия вследствие ареста архиепископа Никандра и его заместителя епископа Николая Звенигородского остаётся без управляющего епископа, просили Патриарха вверить им, по крайней мере, заведование канцелярией Высшего Церковного Управления, а для Московской епархии назначить управляющего епископа»⁸¹⁴. Патриарх написал резолюцию: «Поручается поименованным ниже лицам принять и передать Высокопреосвященному митрополиту Агафангелу [Преображенскому], по приезде его в Москву, синодские дела при участии секретаря Нумерова, а по Московской епархии Преосвященному – Иннокентию [Летяеву]⁸¹⁵, епископу Клинскому, а до его прибытия Преосвященному Леониду [Скобееву], епископу Верненскому, при участии столоначальника Невского»⁸¹⁶.

Патриарх знал, что епископ Леонид является содомитом, называл его в разговорах «епископом Содомским и Гоморрским»⁸¹⁷. Не было это секретом и для других архиереев. Согласно замыслу ГПУ, именно самые развращённые представители духовенства должны были составлять ядро обновленчества.

Патриарх полагал, что последует приезд в Москву митрополита Агафангела и епископа Иннокентия. В первой записке сотрудников АРА, составленной в мае 1922 г., говорится, что, переехав в Донской монастырь, Патриарх во время прогулок по стене монастыря интересовался у стоявших внизу о приезде этих владык. «Очевидно, положение Церкви беспокоит его больше всего: он с тоской спрашивает, приехали ли митрополит Агафангел и епископ Иннокентий»⁸¹⁸.

В аналитической записке АРА приводится письмо Калиновского к протопресвитеру Н. А. Любимову от 18 мая: «...протопресвитеру Любимову было доставлено письмо от священника Калиновского совсем другого содержания: «Досточтимый отец протопресвитер. Только что мною получено распоряжение от Святейшего Патриарха о его немедленном желании переехать в Донской монастырь, для этой цели освобождают архимандрита Анемподиста, и чтобы завтра к вечеру Его Святейшеству можно было уже выехать в Донской монастырь, а посему он просит поторопиться с освобождением ему места и через меня сообщить не позднее 12 часов дня 19 мая с. г. Прошу молитв. Священник Калиновский. 18 мая"»⁸¹⁹. Калиновский, будучи осведомителем ГПУ, лукавил: Патриарх не по своей воле уезжал в Донской монастырь. Если бы это было так, то Патриарх сам бы написал письмо протопресвитеру Николаю Любимову, как он это сделал 16 мая.

Тучков прямо называл обновленцев, явившихся 18 мая 1922 г. к Патриарху Тихону, своими осведомителями: «Работа была начата с руководителя черносотенным церковным движением быв[шего] патриарха Тихона, который под давлением группы попов – наших осведомов передал ей церковную власть удалившись сам в Донской монастырь»⁸²⁰.

Таким образом, Патриарх не передавал власть обновленцам – им только поручалось передать дела митрополиту Агафангелу. О том, что последний должен стать Местоблюстителем Патриаршего престола в случае невозможности для Патриарха осуществлять церковное управление, архиереи были извещены ещё в 1921 г. В историографии 1990-х гг. утвердилось стереотипное мнение, что обновленцы обманом выманили у Патриарха церковную власть. На основании документов, ставших известными в последнее время, можно утверждать, что Патриарх Тихон был вынужден сознательно пойти на передачу церковной власти, причём митрополиту Агафангелу, а не обновленцам, прекрасно понимая, с кем имеет дело. Этот шаг являлся платой за отказ от выполнения антиканонических требований властей и попыткой спасти жизни приговорённых к смерти московских священников.

Позднее, после своего освобождения из заключения, Патриарх Тихон дал такую оценку этим событиям: «...мы уступили их домогательствам и положили на их заявлении следующую резолюцию: «Поручается поименованным ниже лицам, т. е. подписавшим заявление священникам, принять и передать Высокопреосвященному Агафангелу, по приезде его в Москву, синодские дела при участии секретаря Нумерова"»⁸²¹. В письме духовенства г. Череповцы в управление делами Святейшего Патриарха с информацией о положении церковных дел приводились слова одного из обновленцев, что Патриарх Тихон передал власть ВЦУ добровольно, рукой Патриарха сделана помета: «Неправда. – П.Т.»⁸²², т. е. сам Патриарх не считал, что добровольно отказался от высшей церковной власти.

В советских газетах появилось сообщение, искажавшее смысл патриаршего распоряжения: «На основании соглашения с Патриархом Тихоном церковная власть Православной Церкви в России перешла впредь до окончательного сформирования управления к временному высшему церковному управлению в составе: епископа Антонина, епископа Леонида, протоиерея Введенского, протоиерея Альбинского, священников Волкова, Воскресенского, Калиновского, Красницкого, диакона Скобелева»⁸²³.

Епископ Алексий (Симанский) тогда обратил внимание на важную деталь: Патриарх не выпустил обращения ко всем архиереям, что должен был сделать, если бы передавал власть. 29 мая 1922 г. епископ Алексий писал: «Введенский убеждал меня приехать в Москву и принять участие в работе управления, на что, разумеется, я ему сказал, что я не могу согласиться, т[ак] к[ак], во-первых, я не могу действовать без благословения своего митрополита и, во-вторых, – не имею исчерпывающих данных для признания этого управления закономерным и действующим с благословения Патриарха. Допущена была большая ошибка в том, что не было испрошено послания ко всем епархиальным архиереям. Тогда дело было бы ясно»⁸²⁴.

18 мая Политбюро утвердило приговор трибунала о расстреле трёх московских благочинных протоиереев: А. Заозерского, X. Надеждина, В. Соколова; иеромонаха Макария (Телегина) и мирянина С. Тихомирова. Приговор привели в исполнение 26 мая⁸²⁵.

19 мая, по свидетельству наблюдателя ГПУ, Патриарх покинул Троицкое подворье в 17 часов в сопровождении мальчика-иподиакона 15–16 лет, благословляя верующих, собравшихся у подворья⁸²⁶. Отсутствие конвоя подтверждает, что Патриарх в это время не находился под арестом. Власти хотели добиться впечатления добровольности действий Патриарха. Факт нахождения Патриарха в это время на свободе подтверждается аналитической запиской, составленной сотрудниками АРА: «19 мая Патриарх переехал в наёмном экипаже без стражи через весь город в Донской монастырь. На пути заезжал в Иверскую часовню помолиться перед чтимой иконой Божией Матери и при выходе из часовни благословлял собравшийся народ. Но как только в Донском монастыре он вошёл в назначенное для него помещение, все выходы и входы были заняты стражей»⁸²⁷. В этот же день, согласно просьбе Патриарха, архимандрит Анемподист (Алексеев) был освобождён из заключения и переехал в Донской монастырь⁸²⁸.

Вечером 19 мая Патриарх сообщил о своём переезде в ГПУ: «Имею долг сообщить, что с вечера сего 19 Мая я из Троицкого Подворья переселился на жительство в Донской Монастырь в Москве»⁸²⁹. Это сообщение было обусловлено подпиской о невыезде, данной Патриархом и обязывающей его сообщать о перемене места жительства. Таким образом, переезд в Донской монастырь не был связан с арестом Патриарха, а являлся частью компромисса, на который Патриарх вынужден был пойти, пытаясь спасти жизни приговорённых к расстрелу московских священнослужителей.

По свидетельству очевидцев, 19 мая Патриарх как минимум дважды высказывался, что не отрекался от Патриаршества.

В деле Патриарха Тихона сохранилось сообщение: «Бывший прислужник покойного еписк[опа] Антония⁸³⁰, жившего в Донском монастыре в тех покоях, где теперь патриарх, виделся с последним в день его приезда и тот ему сказал, для распространения, что он и не думал отказываться и не отказался, то же патриарх говорил и в Иверской по дороге в монаст[ырь]»⁸³¹.

По данным А. Левитина-Краснова, Патриарх хотел помолиться также в Большом соборе Донского монастыря, но не был допущен туда настоятелем: «...когда арестованный патриарх тоже подъехал к Донскому монастырю, по его просьбе его подвели к собору. Он хотел помолиться – архимандрит Алексий⁸³², однако, категорически отказался открыть двери храма в неурочный час и не вышел из своих покоев»⁸³³. В письме епископа Феодора (Поздеевского) от 23 мая 1922 г. говорилось: «Вот уже 2-й месяц дома, после 22-месячного заключения в тюрьме. Теперь половина нашего брата там, где и я был, а Святейший должен был сдать свою власть, и действует группа обновленцев во главе с еп[ископом] Антонином. Что будет дальше – не знаю, продолжается Собор, но какой?»⁸³⁴.

В этот период в партийном руководстве Л. Д. Троцкий продолжал играть определяющую роль в антицерковной политике. 24 мая он направил в Политбюро письмо, в котором предлагал пока не поддерживать ни одну из церковных группировок и провоцировать между ними борьбу. Созыв церковного собора, по мнению Троцкого, необходимо было оттянуть. Наиболее выгодной Троцкий видел ситуацию, «когда часть церкви сохраняет лояльного Патриарха, которого не признает другая часть церкви, организующаяся под знаменем синода или полной автономии общин...»⁸³⁵. Несмотря на желание ГПУ побыстрее устроить суд над Патриархом, подготовка к нему откладывалась.

Очевидно, создать для Святейшего условия жёсткой изоляции у ГПУ получилось не сразу. А. Левитин-Краснов и В. Шавров писали о том, что «до мая 1923 года изоляция патриарха была лишь условной: он получал огромное количество передач с воли, получал письма, поддерживал почти регулярную связь со своими сторонниками. Вряд ли патриарх мог поэтому чувствовать себя подавленным и покинутым»⁸³⁶. Такое описание могло относиться только к маю – началу июня. Этим же временем датируется рапорт одного из дежуривших в Донском монастыре курсантов: «Мною было замечено, что до настоящего времени так называемый патриарх Тихон слабо охраняется красноармейцами и передаются всякие передачи без предварительного осмотра[,] что передаётся в продуктах[,] и поэтому считаю, что необходимо установить в Донском монастыре постоянное дежурство сотрудников Вашего отделения»⁸³⁷.

Одновременно в ГПУ стало известно, что Патриарх нашёл способ передавать на волю записки с призывом борьбы с обновленцами. В одном из сообщений говорилось: «С[екретный]/ о[сведомитель] доносит, что при помощи некого гражданина...⁸³⁸ патриарху, находящемуся в Донском монастыре, делаются разные передачи через охрану...⁸³⁹ патриарх сумел передать записку на грязных носках, а ему передали записку в варенье. В пересланной записке патриарх просит вести агитацию против Леонида и Антонина и обратиться за помощью к иностранным державам. Принимаются меры к выяснению»⁸⁴⁰.

В сообщении от 30 мая говорилось: «Патриарх в Донском разгуливает по балкону и говорит с людьми, приходящими к нему и находящимися в саду (кладбище)[,] караульные, кроме первых трёх дней[,] очень милы и подходят под благословение, он их кормит[,] и они иногда остаются после дежурства»⁸⁴¹.

31 мая Е. А. Тучков подготовил проект постановления о заключении Патриарха под домашний арест⁸⁴², однако постановление так и не было подписано руководством ГПУ. Формальная «свобода» Патриарха нужна была для того, чтобы попытаться добиться от него документа с отказом от Патриаршества.

Сотрудница ВЧК–ГПУ в 1922–1923 гг. М. А. Вешнева, которая наблюдала за Святейшим Патриархом, в 1950-х гг. подробно описала «терем», располагавшийся на втором этаже корпуса, где жил Патриарх: «Снизу терем кажется маленьким, а внутри поместительный. В нем четыре комнаты. Три смежные, их занимает Патриарх, а четвертая, изолированная, с дверью на лестницу, наша. Узкая каменная лестница в два марша – единственный вход в терем. Во всех патриарховых комнатах по два окна. Окна по-старинному маленькие. Убранство комнат соответствует их возрасту. Узкие зеркала с мутными стёклами, узкие деревянные диваны, резные лари, маленькие столики, на них резные и кованые шкатулки. В передних углах образа в дорогих окладах. Две низкие печи изукрашены голубыми изразцами. Только в дальней комнате, где собственно и живёт Патриарх, старинный стиль нарушен. Там кровать с никелированными шишками, солидный письменный стол, мраморный умывальник. На столе лампа с зелёным абажуром»⁸⁴³. Сотрудники ГПУ постоянно дежурили, сменяясь в 2 часа ночи, по итогам дежурства готовился рапорт. Официально сотрудник ГПУ именовался так: «дежурный по засаде в Донском монастыре». Согласно указаниям Е. А. Тучкова, всех, кто приносил Патриарху передачи, нужно было задерживать и доставлять дежурному ГПУ⁸⁴⁴.

Сотрудники АРА так описывали помещения Патриарха: «Здесь ему было отведено помещение в башне монастырской стены, состоящее из трёх небольших комнат, обставленных старинной мебелью, с выходом на монастырскую стену, по которой ему разрешается делать прогулки. К нему применена система строгой изоляции. Все входы и выходы занимает стража, помещающаяся в нижнем этаже башни, через который только и можно проникнуть в верхний этаж»⁸⁴⁵.

6 июня 1922 г. в ответ на требование руководителя Главмузея Н. И. Троцкой (Седовой) о выселении Патриарха из Донского монастыря зампред ГПУ И. С. Уншлихт ответил: «Секретный Отдел ГПУ сообщает, что быв[ший] патр[иарх] ТИХОН, в Донской монастырь нами не вселялся, а поселился туда по своему личному желанию, причём ТИХОН в Донском монастыре нового помещения не занимает, т[ак] к[ак] помещение (2 комнаты), которое ГПУ ныне занимает при музее, ранее занимались настоятелем этого монастыря (архимандритом), который и уступил ТИХОНУ эти 2 комнаты[,] перейдя на жительство в другое помещение, находящееся в монастырском дворе. <...> Что касается удаления б[ывшего] патр[иарха] ТИХОНА из Донского монастыря совершенно, то ГПУ этого сделать не может»⁸⁴⁶.

7 июня 1922 г. Патриарх обратился к Е. А. Тучкову с просьбой о совершении богослужения⁸⁴⁷, но получил отказ. В этот же день он своей рукой написал записку в ГПУ: «Ввиду сообщённого мне тов. Тучковым, что через Шведский Красный Крест прислано из-за границы в моё распоряжение несколько пудов муки, гарного масла и ладана, покорно прошу вышеупомянутую Администрацию Красного Креста направить муку в Самару на имя Епископа Павла (Гальковского), Управляющего Самарской епархиею, для раздачи голодающим, а масло и ладан передать в Высшее Церковное Управление (Троицкое Подворье, Самотека, 2-ой Троицкий пер., д. № 6)»⁸⁴⁸. Патриарх мог полагать, что на Троицком подворье находятся митрополит Агафангел и епископ Иннокентий (Летяев), так как по акту Патриарха от 18 мая в Троицкое подворье должен был прибыть митрополит Агафангел, законный Патриарший заместитель.

9 июня ГПУ запросило все имеющиеся в Наркомюсте материалы о Патриархе Тихоне для ознакомления⁸⁴⁹.

17 июня Патриарху было отказано в причащении. В рапорте охранявшего Патриарха красноармейца за 16–18 июня говорится: «Вечером 17-го Июня, когда я передавал Тихону ужин, то он мне сказал, чтобы я передал женщине, которая обслуживает Музей, чтобы она пригласила попов 18-го Июня утром к нему для того, чтобы его причастить. Я[,] конечно[,] не передал, так как в инструкции сказано[,] чтобы я никого без исключения не допускал к нему. Иначе я поступить не мог[,] так как на это не имел от Вас никаких распоряжений. Утром 18-го Июня он у меня стал спрашивать, что я передал-ли о приходе попов, я ему передал, что попов я сюда допустить не могу»⁸⁵⁰. Автор монографии о Патриархе Тихоне В. В. Лобанов пишет, что «протоиерей В. Цыпин, например, ошибочно сообщает, что Святитель Тихон был лишён возможности приобщаться Святых Тайн»⁸⁵¹. В. В. Лобанов ссылается на свидетельство М. А. Вешневой, описывавшей причащение Патриарха. М. Вешнева начала дежурить только осенью 1922 г. Согласно рапортам дежуривших летом 1922 г. сотрудников ГПУ, священников для причастия к Патриарху допускали только в случае личного присутствия кого-то из подчинённых Е. А. Тучкова – сотрудников 6-го отделения СО ГПУ.

25 июня Патриарх смог настоять на том, чтобы к нему допустили священника со Святыми Дарами. В рапорте за этот день отмечается: «В 8 ½ часов пришёл сотрудник СО ГПУ для присутствия на причащении Тихона. Около 9 часов пришёл священник с чашей причастия[,] и в присутствии меня и сотрудника СО ГПУ священник сам передал чашу Тихону, который принял её и возвратил. Разговора между ними не было никакого»⁸⁵².

Сотрудники АРА писали: «Патриарху не разрешается даже принимать у себя духовника для тайной исповеди. По воскресеньям и праздничным дням, а иногда и в обычные дни Патриарх приобщается Святых Таин. Для этого по окончании Литургии священник приносит ему Святые Дары из церкви и передаёт ему чашу в первой комнате, по правилам, непременно в присутствии солдата. Патриарх берет чашу, удаляется с нею в другую комнату, там приобщается и возвращает священнику чашу опять в присутствии солдата»⁸⁵³.

В рапорте дежуривших в охране красноармейцев от 25 июня также описан день Патриарха: «После причастия Тихон пил какао, потом вышел к нам[,] вынес посуду, в это время я попросил его написать записку прислуге, чтобы она приняла посылку, полученную на его имя. Посылка мной была тщательно просмотрена[,] и кроме продуктов ничего не оказалось. Посылка была сдана под расписку (на обороте записки Тихона) прислуге Пункевич Е. Е. около 1 часу дня. Тихону принесли обед из трёх блюд, пообедавши, он вышел на прогулку, около ворот собралось человек 12–15, которых он сверху благословил и гулял приблизительно 1 час. Для передачи Тихону приносили две монашки пирожков и белого хлеба, а также принёс передачу некий гр. Пояров с запиской о просьбе благословить его и семейство, за моё дежурство передачи приносили 5 человек... Тихон вёл себя весело»⁸⁵⁴. В деле имеется расписка Патриарха о получении упомянутой в рапорте посылки⁸⁵⁵.

Сотрудники АРА так описывали режим Патриарха: «К Патриарху никто не допускается. Женщина, которая готовит для него обед, приносит его в назначенное время и вручает страже для передачи по назначению. Она же приводит в порядок комнаты Патриарха, но не иначе, как в его отсутствие, когда он выходит на прогулку. <...> В материальном отношении Патриарх ни в чём не нуждается. Сочувствие к нему в народе очень велико. Поэтому ему ежедневно в изобилии приносят всё необходимое, и всё принесённое добросовестно передаётся ему. Желающие сделать ему подарок дают звонок. По звонку дверь отворяет солдат, берет принесённое, относит Патриарху и возвращается с его собственноручной запиской о получении. У приносящих обычно спрашивают их имена и адрес. Боясь, едва-ли впрочем основательно, неприятных последствий, многие называют себя вымышленными именами и дают фальшивые адреса. Ни то, ни другое не проверяется. Лица, близко стоящие к Патриарху, утверждают, что отношение к нему стражи не только корректное, но по большей части очень почтительное и сочувственное. Среди солдат много таких, которые, несмотря на самую навязчивую пропаганду атеизма в казармах, сохраняют свою веру и смотрят на своё положение стражи Первосвященника как на тяжкую необходимость. Кроме того, Патриарх всегда весел, благодушен, ласков в обращении и любит пошутить, а это нравится окружающим его простым людям. Вследствие этого многие солдаты, вопреки правилам, выходят из комнаты Патриарха, когда священник приносит ему Святые Дары. К башне, в которой заключён Патриарх, обыкновенно собираются, особенно по окончании богослужения в монастыре, большие толпы народа, терпеливо ожидающие его выхода на стену и благословения. Часто прибегают сюда дети, которым Патриарх любит бросать со стены яблоки и конфетки»⁸⁵⁶.

28 июня Верховный трибунал прислал в ГПУ запрос для уточнения «в каком положении находится дело, скоро ли будет закончено следствие»⁸⁵⁷. Самсонов дал также распоряжение узнать мнение Троцкого по этому вопросу⁸⁵⁸, поскольку, как упоминалось выше, в 1922 г. именно Троцкий был главным инициатором и руководителем антицерковной работы.

Летом 1922 г. охрана Патриарха была ужесточена. При Патриархе помимо красноармейцев дежурили сотрудники оперативного отдела ГПУ, сменяя друг друга раз в двое суток. Они следили за тем, чтобы изоляция Патриарха была полной. Все записки, которые вкладывались в передачи, изымались.

В рапорте за 2–4 июля говорилось: «Никаких подозрительных элементов как в ограде монастыря, так и вне её мною не замечалось, а также и разговоров через окна с посторонними лицами Тихоном не производилось. Передачи были мною приняты за 2 ½ суток 5[,] содержащие в себе небольшое количество хлеба и сладостей, также была мною принята срочная телеграмма на имя Тихона в 5 часов вечера 4 июля, которая была при мне прочитана, и он, наложив резолюцию, просил меня через Ваше распоряжение направить по назначению»⁸⁵⁹. Таким образом, Патриарх мог получать телеграммы, но отвечал на них только с согласия Е. А. Тучкова.

В рапорте сотрудника ГПУ от 20 июля 1922 г. говорилось об изъятии двух записок, в том числе записки «о здравии» с перечнем имён⁸⁶⁰.

29 июля 1922 г. Патриархом Тихоном была написана последняя записка в контору АРА с просьбой из полученных сорока посылок выслать «тридцать посылок Архиепископу Агапиту в Екатеринослав и десять – Епископу Борису в Уфу для раздачи голодающим »⁸⁶¹.

В это время по делу Патриарха следственных действий не велось. 18 июля Тучков написал рапорт Самсонову с просьбой разъяснить, «когда и кем будет преступлено к фактическому следствию, т[ак] к[ак] эти дела лежат без движения»⁸⁶². Тучков указал на то, что в общей сложности по этому делу арестовано десять человек⁸⁶³. Этот вопрос по указанию заместителя председателя ГПУ Уншлихта необходимо было согласовать с Троцким – соответствующую резолюцию Уншлихт сделал на рапорте Тучкова, направленном ему Самсоновым⁸⁶⁴. То, что следствие продвигалось вяло, связано с политикой Троцкого в церковном вопросе, изложенной им в письме в Политбюро от 24 мая 1922 г.⁸⁶⁵ Как упоминалось выше, в этом письме Троцкий предложил выжидательную политику по отношению к Церкви, считая наиболее выгодным развитие событий, при котором между различными церковными группами разгорится серьёзная борьба.

Очевидец событий А. В. Жиркевич записал в дневнике от 22 августа 1922 г.: «Мой знакомый ходил смотреть раза три на содержащегося в Донском монастыре в заточении патриарха Тихона. Тихон содержится в помещении, находящемся у одних из выходных в монастырь ворот. Вокруг помещения открытая галерея, на которую для прогулок в определённые часы выпускается, под охраной особого конвоя из трёх человек, патриарх, одетый в подрясник, со скуфейкой на голове... К этому времени к галерее, находящейся невысоко от земли, недалеко от улицы, собирается много народа, желающего выразить страждущему узнику свои симпатии и сочувствие. Многие при этом крестятся, плачут... Разговаривать с патриархом не разрешается, но ему не мешают благословлять народ, стоящий в благоговейном молчании, без шапок...»⁸⁶⁶.

Именно в Донском монастыре у Патриарха, видимо, стал развиваться нефрит. «Летом Патриарх около недели был болен, и к нему привозили врача. В Москве довольно упорно циркулирует слух, идущий из коммунистических кругов, что у него развивается рак печени. Однако люди, часто видящие его на близком расстоянии, не замечают в нем ни исхудания, ни других признаков серьёзной болезни», – писали сотрудники АРА⁸⁶⁷. Вероятно, приезд врача относится к августу 1922 г., после того как 12 августа были расстреляны митрополит Вениамин (Казанский), архимандрит Сергий (Шеин), Ю. П. Новицкий и И. М. Ковшаров, казнь которых произвела на Патриарха сильное впечатление.

В следственном деле есть постановление о домашнем аресте Патриарха, датированное 25 августа Е. А. Тучковым и с этой же датой подписанное Т. П. Самсоновым. На документе имеется подпись, сделанная рукой Патриарха: «Патриарх Тихон».

Дата проставлена и Тучковым, и Самсоновым, так что ошибка исключена. В тексте говорится: «Рассмотрев дело по обвинению гражданина Белавина Василия Ивановича, так называемого Патриарха Тихона[,] в ряде контрреволюционных преступлений и принимая во внимание постановление Московского Революционного Трибунала от 5-го мая 1922 года о привлечении его[,] Белавина[,] и других к судебной ответственности, постановил: мерою пресечения уклонения от следствия и суда избрать содержание под стражей на дому»⁸⁶⁸. Постановление было отчасти вызвано решением Смоленского трибунала от 24 августа о привлечении к суду Патриарха.

С этого времени начинается подготовка судебного процесса над Патриархом. Уже 31 августа Тучков допрашивал его⁸⁶⁹.

Вопросы касались послания от 28 февраля 1922 г. по поводу изъятия церковных ценностей.

По данным АРА, летом было проведено несколько допросов: «Все лето, от времени до времени, не очень часто и ненадолго к Патриарху приезжал следователь и снимал с него допросы. О чём шла речь в эти посещения и какие признания хотели получить от Патриарха, остаётся неизвестным»⁸⁷⁰. Возможно, Патриарх давал показания по региональным процессам по сопротивлению изъятию церковных ценностей.

Согласно сохранившейся в деле выписке из протокола заседания Коллегии ГПУ от 16 ноября 1922 г. о продлении домашнего ареста Патриарха, он был арестован 15 августа 1922 г.⁸⁷¹ Зампред ГПУ И. С. Уншлихт во исполнение решения Коллегии ГПУ от 16 ноября 1922 г. обратился в Президиум ВЦИКа о продлении срока содержания под стражей Патриарха Тихона⁸⁷². В этом письме названа та же дата ареста: «15 августа с/г СО ГПУ был арестован домашним арестом за контрреволюционную деятельность с содержанием в Донском монастыре Беллавин Василий Иванович, патриарх Тихон»⁸⁷³.

В документ вкралась опечатка: вместо 25-го появилось 15 августа, ведь ни выписку из протокола заседания Коллегии ГПУ, ни письмо Уншлихта Тучков, знавший точную дату, по должности не мог видеть. Согласно действовавшему положению трёхмесячный срок содержания под стражей нуждался в продлении, о чём карательные органы обычно заботились до истечения данного срока, а решение Коллегии ГПУ датировано 16 ноября. Незадолго до ареста Патриарха, 22 августа, был арестован митрополит Агафангел (Преображенский)⁸⁷⁴. Он был доставлен в Москву и помещён во внутреннюю тюрьму ГПУ.

Осенью 1922 г. Патриарх Тихон подал в Коллегию ГПУ заявление с просьбой, чтобы его охрану осуществляли только Мария Семенова и Надежда Сиднева, которые дежурили посменно. М. А. Вешнева (до брака – Семенова) вспоминала: «Один из красноармейцев всегда находится при мне, а другой дежурит снаружи. Они друг друга меняют. Я обязана всё время быть только в помещении»⁸⁷⁵.

В этот период Патриарх был полностью лишён возможности общаться с внешним миром. М. Вешнева писала: «Патриарху ни с кем нельзя видеться. А посетителей бывает много. Часовой звонит, я впускаю на площадку, выслушиваю, докладываю патриарху и передаю ответ. Чаще всего ему несут дары – самые разнообразные: дрова, рамку меду, заштопанные носки, фунт свечей, мешок муки, две луковицы, штуки полотна и т. д. и т. п.»⁸⁷⁶.

Распорядок дня Патриарха М. А. Вешнева описывает так: «На дежурство мы приезжаем к девяти. В этот час патриарх завтракает. У него очень строгий режим. Просыпается в шесть. Выходит на площадку и, обнажённый по пояс, делает гимнастику. Тщательно умывается. Долго молится. Завтракает. Всегда по утрам пишет. Прогуливается по комнате. Снова работает. За час до обеда тепло одетый выходит на стену. Прогуливается до башни и обратно. Мы за ним не выходим, наблюдаем из окна.

К этому времени двор заполняется народом. Это верующие ожидают его благословения. Патриарх время от времени подходит к краю стены и молча благословляет крестным знамением. Многие опускаются на колени. Матери поднимают детей. Всё молча, разговаривать не положено.

В час обедает. До трёх отдыхает. В четыре «кушает чай"»⁸⁷⁷.

Современники отмечали: «У Святейшего есть только одна человеческая слабость – он любит чай с лимоном»⁸⁷⁸.

После чаепития Святейший опять садился за работу: «...после чая садится за стол. Опять работает – пишет или читает.

В пять обычно топим печи. Патриарх прогуливается по всем комнатам с кочергой и помешивает. Иногда мы сидим перед нашей печкой на лестничной площадке. Патриарх, красноармеец и я. Иногда печём картошку и тут же едим её, душистую, хрустящую. Дружелюбно разговариваем. <...> В семь ужин, и после этого патриарх к нам до утра не выходит»⁸⁷⁹.

Святейший много молился: «Я к нему в комнату никогда не захожу. А ребята подсматривают и говорят, что он очень долго стоит на коленях и иногда будто бы всю ночь», – писала М. А. Вешнева⁸⁸⁰.

То, что Патриарх долго молился, подтверждали красноармейцы из его охраны: «Всем был хорош старик, только вот молится долго по ночам – не задремлешь с ним»⁸⁸¹. М. А. Вешнева подтверждала, что по инструкции красноармейцы не могли спать во время дежурства, но иногда спали, когда убеждались, что Патриарх заснул.

По средам Патриарх более часа беседовал с женщиной, которая готовила ему пищу, обсуждая меню на будущую неделю: «Самый хлопотливый день у нас среда. В среду приходит монашка. Она немолодая, довольно интеллигентная. Одета строго в тёмном, но не в монашеском.

После вечернего чая я впускаю её на нижнюю площадку. А на верхнюю выносят кресло. В середине лестницы, прислонившись к стене, стою я. В кресло усаживается патриарх.

Монашка приходит с тетрадкой и карандашом. Начинается обсуждение меню с четверга до следующей среды.

Патриарх сидит уютно, откинувшись на спинку, вытянув ноги, закрыв ладонью глаза. Монашка присаживается на нижней ступеньке. Они составляют завтрак, обед, полдник и ужин по дням на всю неделю. Иногда это продолжается часа три, до самого ужина. Он предлагает одно блюдо, отменяет, потом вновь возвращается к нему. Я слышу:

– Налистники, блинчики, сочники, пончики, глазунья, болтунья, омлет... – Патриарх совершенно не ест мяса. Но стол у него разнообразный, питательный и очень изысканный. <...> Потом я догадалась, что эти часы являлись для патриарха отдушиной в его однообразной жизни.

Монашка никогда его не торопит. Она терпелива, покорна и необычно почтительна. Готовит изумительно, особенно тесто»⁸⁸².

Мария Семенова и Надежда Сиднева хотя и не были верующими, но как могли старались улучшить быт Патриарха: «Весь быт патриарха в наших руках. Облегчить его положение или ухудшить – зависит от нас. Мы с Надей, насколько возможно, облегчаем. Для этого приходится нарушать «положено» и «не положено» <...> Два раза в неделю патриарх меняет белье личное и постельное. Мне «положено» всё проверить. Я поручаю ребятам.

Мне «не положено» убирать комнаты патриарха. Но в его отсутствие я довожу их до идеального блеска. Ведь ни он сам, ни красноармейцы сделать этого не умеют»⁸⁸³.

На самом деле быт Патриарха обеспечивался, конечно, не только сотрудницами ГПУ. Эту сторону жизни Святейшего взяли на себя простые русские православные женщины. Их было около двадцати, женщин «различного положения и возраста, заботившихся о нем в период нахождения его под стражей: на свои скудные средства, собираемые по знакомым и от доброхотов, и по своей инициативе они делали для него всё, что могли, чтобы удовлетворить по возможности его бытовые нужды»⁸⁸⁴. Они стирали белье и платили повару: «Тут же, в Донском, они содержали специального человека, готовившего кушания для Святейшего, которые затем передавались через конвоиров (с продуктами-то и в ту пору было не очень-то «шикарно»), стирали ему белье...»⁸⁸⁵. Женщины эти постоянно дежурили у помещения, где находился Патриарх: «...по очереди постоянно дежурили под келией у его домика – с внутренней стороны монастырских ворот – на случай: не пропустить бы момента, если Святейшего стали переводить в другое место заключения»⁸⁸⁶. Не раз чекисты пытались их запугать, прогнать, переписывали их имена.

М. А. Вешнева в своих записках отмечала: «...я никак не могу увидеть в Патриархе классового врага. Умом я понимаю, что он враг, и, очевидно, очень опасный. А, общаясь с ним, ничего вражеского не чувствую. Он обращается с нами идеально. Всегда внимателен, ласков, ровен. Я не видела его раздражённым или капризным»⁸⁸⁷.

20 мая начальник Секретного отдела ГПУ Т. П. Самсонов направил телеграмму в Ярославский отдел ГПУ с требованием произвести обыск у митрополита Ярославского Агафангела (Преображенского), взять с него подписку о невыезде, «арестовать всех его приближенных... прислать на Агафангела весь компрометирующий материал»⁸⁸⁸. Для допросов митрополита Агафангела в Ярославль выезжал Е. А. Тучков⁸⁸⁹. Однако в ГПУ поначалу не подозревали, что в случае если митрополит Агафангел не сможет вступить в свои права Местоблюстителя Патриаршего престола, Патриарх назначил ещё одного кандидата на местоблюстительство.

23 мая 1922 г. в 6-е отделение Секретного отдела ГПУ поступила информация от осведомителя, слышавшего слова протоиерея Ильи Гумилевского: «Временным местоблюстителем патриаршего престола является по молчаливому соглашению Архиепископ Фаддей (Валаамское подворье) ввиду чего, при богослужении ему оказывают особый почёт»⁸⁹⁰. Напомним, что архиепископ Фаддей (Успенский) участвовал в заседаниях Синода в апреле – мае 1922 г. Этот статус, вероятно, и позволил считать его «временным местоблюстителем». Косвенно это подтверждает и то, что своё послание от 18 июня с призывом не признавать обновленческое ВЦУ⁸⁹¹ митрополит Агафангел передал для архиепископа Фаддея и протопресвитера Николая Любимова как члена ВЦС⁸⁹². Митрополит Агафангел при этом был одним из трёх намеченных Патриархом кандидатов в Местоблюстители. По древней церковной традиции Патриарх назначил трёх возможных кандидатов на должность Патриаршего Местоблюстителя. Имена двух из них он назвал в письме на имя председателя ВЦИК

М. И. Калинина – митрополита Агафангела (Преображенского) и митрополита Вениамина (Казанского)⁸⁹³, а имя третьего держалось в тайне для того, чтобы уберечь его от ареста.

26 мая А. Введенский, вернувшись из Москвы, заявил митрополиту Петроградскому Вениамину о произошедшем там церковном перевороте, аресте Патриарха Тихона, образовании нового церковного управления и о назначении его депутатом этого управления от Петроградской епархии. Митрополит Вениамин отказался поддержать обновленцев и благословить раскол.

28 мая митрополит Вениамин предал анафеме лидеров обновленчества. В его послании говорилось: «По учению Церкви, епархия, почему-либо лишённая возможности получить распоряжение от своего Патриарха, управляется своим епископом, пребывающим в духовном единении с Патриархом. <...> Епископом Петроградским является митрополит Петроградский. Послушаясь ему, в единении с ним – и вы будете в Церкви»⁸⁹⁴. В ответ обновленческое ВЦУ уволило митрополита Вениамина с его поста. На следующий день, 29 мая, митрополит Вениамин был арестован.

30 мая произошли массовые аресты петроградского духовенства. Арестованный в этот день протоиерей Н. Чуков записал в дневнике: «Ожидается всего будто бы сорок девять человек духовенства. Хорошо работают прогрессисты духовные! Говорят, Введенский сам приезжал с солдатами арестовать Митрополита!»⁸⁹⁵.

Епископ Алексий (Симанский), вступивший в управление Петроградской епархией, под давлением властей снял запрещение с А. Введенского, наложенное митрополитом Вениамином. В письме митрополиту Арсению (Стадницкому) от 3 июня 1921 г. он объяснял свой шаг так: «Митрополит только что увезён куда-то. Скоро суд, на котором будет повторение того, что было в Москве. Положение грозное. Чрезвычайное решение по снятии отлучения с Пр[отоиерея] Введенского явилось неизбежным. Быть может, этим сохранится безопасность тех многочисленных несчастных, которые стоят у раскрытых могил»⁸⁹⁶. Епископ Алексий надеялся таким образом сохранить жизнь митрополита Вениамина и других арестованных.

18 июня митрополит Агафангел как Местоблюститель выпустил послание с призывом не признавать обновленческое ВЦУ: «Возлюбленные о Господе Преосвященные Архипастыри! Лишённые на время высшего руководительства, вы управляйте теперь своими епархиями самостоятельно, сообразуясь с Писанием, церковными канонами и обычным церковным правом, по совести и архиерейской присяге, впредь до восстановления Высшей Церковной Власти. Окончательно вершите дела, по которым испрашивали прежде разрешения Св[ященного] Синода, а в сомнительных случаях обращайтесь к нашему смирению»⁸⁹⁷.

Митрополит Агафангел, согласно показаниям, данным им на допросе 7 июля 1922 г., два переписанных от руки экземпляра этого послания через священника Дороватовского, ехавшего в Москву, передал для архиепископа Фаддея (Успенского) и протопресвитера Николая Любимова, который исполнял обязанности главы ВЦС⁸⁹⁸. Таким образом, в условиях невозможности осуществлять церковное управление Патриархом и его Местоблюстителем органы ВЦУ продолжали фактически существовать, будучи представлены: Синод – архиепископом Фаддеем (Успенским), ВЦС – протопресвитером Н. Любимовым.

Обновленческое ВЦУ по указанию ГПУ 6 июля 1922 г. издало постановление: «Архиепископа астраханского Фаддея (Успенского) уволить на покой, с воспрещением ему пребывания в Московской области»⁸⁹⁹.

Высшее Церковное Управление продолжало существовать в Москве на нелегальном положении, несмотря на усилия обновленцев. Были люди, поддерживавшие связь между ВЦУ и Патриархом.

12 июля 6-е отделение Секретного отдела провело в Москве серию обысков у духовенства. Были арестованы тайный Местоблюститель архиепископ Фаддей (Успенский)⁹⁰⁰, а также протопресвитер Николай Любимов⁹⁰¹. Ожидая ареста, архиепископ Фаддей передал текст послания митрополита Агафангела своему иподиакону Николаю Давыдову, который после ареста архиепископа Фаддея сжёг его. Протопресвитер Николай Любимов хранил воззвание дома, где оно и было обнаружено при обыске в ночь с 11 на 12 июля 1922 г. В рапорте на имя Т. П. Самсонова начальник 6-го отделения СО ГПУ Е. А. Тучков сообщал, что у протопресвитера Н. Любимова «обнаружено воззвание АГАФАНГЕЛА, написанное от руки[,] о непризнании высшего Церковного Управления»⁹⁰². Несмотря на то что у архиепископа Фаддея не было найдено ничего подозрительного, он был арестован. В обвинительном заключении по делу архиепископа Фаддея говорилось, что он «распространением нелегально изданных посланий митрополита Агафангела проявил враждебное отношение к советской власти»⁹⁰³. В этом воззвании говорилось, что в Соборе, который созван не законной церковной властью, т. е. не Патриархом или его Местоблюстителем, участвовать нельзя.

Среди арестованных 12 июля указан Я. Е. Горожанкин. А. Левитин-Краснов называл Якова Горожанкина посошником Патриарха. К моменту освобождения Святейшего 15-летний Яков Горожанкин был уже на свободе и встречал его⁹⁰⁴. Среди арестованных в ночь с 11 на 12 июля были и другие близкие к Патриарху люди: протоиерей Александр Стефановский, руководитель пастырско-богословских курсов в Москве священник Александр Зверев⁹⁰⁵, благочинный протоиерей Сергий Глаголевский, благочинный протоиерей Александр Пятикрестовский и другие⁹⁰⁶.

23 июля была создана «Петроградская автокефалия». Возглавившим её епископам Алексию (Симанскому) и Николаю (Ярушевичу), наместнику Александро-Невской лавры, удалось установить относительно нормальные отношения с губисполкомом. Они подчёркивали свою лояльность к советской власти, но категорически отказывались признать ВЦУ.

Митрополит Агафангел продолжал считать себя законным Местоблюстителем. 3 августа 1922 г. в разговоре с епископом Иовом (Рогожиным) он подтвердил, что «остался на посту Патриарха Тихона»⁹⁰⁷.

9 июня 1922 г. над митрополитом Сергием (Страгородским) и его викариями состоялся показательный суд во Владимире. Все обвиняемые (кроме епископа Василия (Зуммера), в отношении которого следствие было прекращено) были приговорены к одному году и амнистированы⁹⁰⁸. В следственном деле митрополита Сергия 1926–1927 гг. указано, что первый раз в 1922 г. он был арестован «по делу хищений в Сузд[альской] ризнице, получил один год заключения и амнистирован⁹⁰⁹.

10 июня 1922 г. митрополит Сергий был освобождён из Владимирской тюрьмы и снова направлен в ссылку – в Нижний Новгород. Из «Обзора политико-экономического состояния РСФСР за июнь 1922 г.», составленного в ГПУ для высшего партийного руководства, становится понятным, почему власти поспешили выслать митрополита Сергия из Владимира. В «Обзоре» говорится: «В Иваново-Вознесенской губернии в связи с распространением [указа] Владимирского митрополита о поминовении в церквах Патриарха Тихона, дальнейшая работа по обновлению церкви замедлилась»⁹¹⁰. Таким образом, этот документ позволяет пересмотреть сложившееся стереотипное мнение об отношении митрополита Сергия к обновленчеству. Митрополит Сергий после освобождения велел поминать в храмах имя Патриарха Тихона. Причём этот указ остался в силе и после 16 июня.

16 июня был подписан «Меморандум трёх». Кроме митрополита Сергия (Страгородского), его подписали архиепископы Евдоким (Мещерский) и Серафим (Мещеряков). В нем говорилось: «...целиком разделяем мероприятия Церковного Управления, считаем его единственной канонически законной верховной церковной властью и все распоряжения, исходящие от него, считаем вполне законными и обязательными»⁹¹¹.

Архиепископ Евдоким (Мещерский) цитирует в своей статье в обновленческом издании слова самого митрополита Сергия, написанные летом 1922 г., когда последний признал обновленческое ВЦУ:

«Церковь наша переживает в настоящее время глубокое потрясение, угрожающее самим её основаниям... виноваты мы – пастыри и правители церкви. Мы не хотели уразуметь знамений времени, не заметили совершившегося в народной массе переворота, радикальнее которого, может быть, уже не будет до самого конца мира. Занятые будничными мелочами, мы бездеятельно сложили руки и сомкнули глаза перед надвигавшимися на Русскую Церковь испытаниями. И вот плоды этого у всех перед глазами: церковный корабль наш не управляется никем и бедствует, обуреваемый противным ветром... Правда, не все остались праздными зрителями церковного разрушения. Образовались несколько групп, которые и взяли на себя управление церковью. Мы не менее их желаем обновления нашей церковной жизни на Христовых началах. Мы не менее негодуем на разные злоупотребления, вкравшиеся в церковную практику и нравы (погоня за показным благочестием, забвение духа Христова, торгашество святыней и под[обное]), за что, может быть, и пришёл гнев Божий на нашу церковь. Мы желаем обновления, но желаем, чтобы оно совершилось согласно божественному преданию нашей Святой Церкви. Мы ревнуем о незыблемом соблюдении православной веры, издревле преданного церковного чина и церковных канонов. Но горе нам, если и впредь мы останемся сидеть сложа руки и спокойно смотреть на церковное кораблекрушение. Спасение Церкви и нас призывает к работе[,] и нам нужно собраться с силами сделать с своей стороны всё, чтобы с Божией помощью вывести Церковь русскую из настоящей беды»⁹¹².

По свидетельству протоиерея Порфирия Руфимского, посетившего Нижний Новгород в июне 1922 г., подписание «Меморандума трёх» происходило в местном подразделении ГПУ. Он писал: «Был у Пр[еосвященного] Сергия. С[ергий] подп[исал] из желания сохр[анить] места для работы, обольстившись обещанием ввести их – [митрополита] Сергия, [м]итрополита Евдокима, архие[пископа] Серафима в ВЦУ. Отн[осительно] послания [митрополита] Агаф[ангела] – послания не имеют. Подписывали [признание ВЦУ] в местн[ой] ЧКа»⁹¹³. Таким образом, митрополит Сергий получил обещание быть введённым в состав ВЦУ. Как старейший по хиротонии член Священного Синода, его председатель, он имел основания полагать, что сможет возглавить вновь сформированный Синод, пусть даже состоящий из архиереев с весьма сомнительной репутацией. Такой шаг митрополита Сергия вполне укладывается в его линию поведения: в любой ситуации оставаться «на плаву», иметь влияние на Высшее Церковное Управление, не избегая для этого выполнения условий власти. В 1920–1922 гг. он находился в некоторой оппозиции Патриарху Тихону, выступая против тенденции к установлению патриаршего единоначалия и умаления роли Синода. Протопресвитер Николай Любимов, старейший член ВЦС, работавший с митрополитом Сергием в ВЦУ с 1918 по 1922 г., утверждал, что последний ещё в царское время, будучи постоянным членом Святейшего Синода в течение многих лет, настолько привык властвовать, что готов был жертвовать убеждениями ради того, чтобы не упустить власть⁹¹⁴.

На собрании владимирского духовенства 5 сентября митрополит Сергий объяснил, почему он признал ВЦУ в июне 1922 г.: «...на том основании, что сам П[атриарх] Тихон не осудил их предприятия, но разрешил им принять дела Высш[его] Церк[овного] У[правления] и вызвал М[итрополита] Агафангела в Москву, чтобы возглавить Управление до Собора. Очевидно, Патриарх имел в виду, что означенная группа, как заручившаяся согласием гражданской власти, одна в состоянии обеспечить (в данных условиях) функционирование В.Ц.У., а затем и созыв Собора. Поэтому Патриарх и решил воспользоваться этой группой для устроения дел церкви. Если и не допустить этого предположения, тогда все действия Патриарха покажутся странными и даже прямо неблагоразумными, что совершенно на него не похоже. Зачем, напр[имер], вызывать М[итрополита] Агафангела в Москву, где могли сразу же его арестовать и след[овательно], Церковь осталась бы без В.Ц.У.

...Митр[ополит] Агафангел призван был только возглавить В.Ц.У. в Москве, а отнюдь не быть заместителем Патриарха вообще. Самое письмо Патриарха, на которое ссылается М[итрополит] Агафангел в послании, не даёт ему права на этот титул»⁹¹⁵. Сам митрополит Сергий позже объяснял «Меморандум трёх» желанием войти в ВЦУ и повернуть его в каноническое русло, «спасти положение Церкви, предупредить анархию в ней»⁹¹⁶.

По поводу нового ВЦУ митрополит Кирилл (Смирнов) говорил на собрании казанского духовенства 24 июля 1922 г.: «Для меня треб[ование] ВЦУ как гражд[анского] учр[еждения] – обяз[ательно], но [как] церк[овного] не обяз[ательно]... Как церк[овное] же учреждение [ВЦУ] – нуль»⁹¹⁷. Митрополит Кирилл полагал, что нужно принять участие в планируемом ВЦУ Соборе, чтобы заявить, «что Собор не наш»⁹¹⁸. В итоге собрание духовенства Казани приняло резолюцию, где выразило сочувствие «мероприятиям, клонящимся ко благу Церкви», и лояльность к гражданской власти. В резолюции также было обозначено, что если церковный центр будет самочинно захвачен, а планируемый Собор не будет православным, станет необходимым «возвращение к апостольскому времени [в управлении], децентрализация»⁹¹⁹.

После 16 июня митрополит Сергий не получил возможности вернуться во Владимир и оставался в ссылке в нижегородском Крестовоздвиженском монастыре, сообщаясь с епархией посредством писем.

Как указано в сводке 6-го отделения СО ОГПУ № 2 «о расколе духовенства» за период с 25 июня по 20 июля 1922 г., в это время во Владимирской епархии обновленческие группы практически отсутствовали, существовала лишь одна: «В городе Суздале во главе с благочинным Антонином Златоустовым организована группа прогрессивного духовенства из 10 человек»⁹²⁰. Таким образом, можно утверждать, что до середины августа 1922 г. во Владимирской епархии обновленческое движение практически не получило развития. Митрополит Сергий в своём письме епископу Антонину (Грановскому) писал: «Движение Живой Церкви в нашей Епархии не имело сколько-ниб[удь] серьёзной почвы. Духовенство (и в очень ограниченном числе) записывалось отчасти страха ради уполномоченных, коих принимало за агентов Г.П.У., отчасти по недоразумению, думая, что признавать В.Ц.У. без Ж[ивой] Ц[еркви] нельзя, и поэтому, как только недоразумение рассеялось, записавшиеся спешили вычеркнуться (напр[имер,] в Коврове, где кажется единственно – и было кое-что живоцерковное, заслуживающее упоминания)»⁹²¹.

Конфликты с обновленцами у митрополита Сергия и его викариев начались после состоявшегося с 6 по 17 августа в Москве съезда «Живой церкви».

В середине августа во Владимирскую епархию приехали уполномоченные ВЦУ, начавшие проведение в жизнь антиканонических решений съезда «Живой церкви». Ими был привезён устав группы «Живая церковь», определявший её цели и задачи, структуры организации, права и обязанности её членов⁹²².

25 августа 1922 г. митрополит Сергий направил в ВЦУ протест против решений съезда «Живой церкви». Он в ультимативной форме потребовал, чтобы антиканонические решения съезда живоцерковников не распространялись на Владимирскую епархию. Митрополит Сергий заявил, что запрещает священнодействовать в своей епархии нарушителям канонов и прекращает с ними, а также с теми, «кто будет разрешать эти нарушения»⁹²³, общение.

5 сентября 1922 г. на собрании владимирского духовенства было зачитано письмо митрополита Сергия о необходимости исполнения решений ВЦУ до тех пор, пока не будет получен ответ на его ультиматум. «Потерпите немного, – дело само собою выяснится, и будет ясно, куда нам идти. Теперь же всё ещё темно. Принимать окончательное решение в таких условиях нельзя», – писал митрополит Сергий⁹²⁴. До получения ответа из ВЦУ митрополит Сергий признал протоиерея М. Тихонравова уполномоченным ВЦУ и предложил ему созвать собрание духовенства, чтобы выбрать новый состав Епархиального управления из шести человек (три по предложению уполномоченного и три по выбору собрания). Уполномоченный также должен был войти в состав управления седьмым его членом, а председателем стать сам митрополит Сергий. Выборы состоялись 8 сентября, однако протоиерей М. Тихонравов разрешил выбрать только двух священников, чем нарушил условия митрополита Сергия⁹²⁵.

На это последовал протест со стороны епископа Афанасия (Сахарова), заявившего в письме митрополиту Сергию, что выборы были проведены «по указке откуда-то совне, а не по Вашим указаниям» и что он отказывается от совместной работы с живоцерковником Тихонравовым, назвав ВЦУ властью «безусловно незаконной, захватнической», и просил предоставить ему отпуск или отправить на покой⁹²⁶. 10 сентября митрополит Сергий получил письмо от главы ВЦУ епископа Антонина (Грановского), писавшего, что протестное письмо митрополита Сергия в ВЦУ «не получено или было сокрыто»; Антонин предлагал организовывать в епархии группы возглавляемого им «Союза церковного возрождения »⁹²⁷.

После этого, 13 сентября, митрополит Сергий объявил выборы несостоявшимися «ввиду отказа выбранных» и разорвал отношения с ВЦУ по причине того, что ВЦУ утвердило антиканонические решения съезда «Живой церкви», против которых протестовал митрополит Сергий в письме от 25 августа. «Уполномоченным В.Ц.У. и членам «Живой Церкви» предлагаю воздержаться от вмешательства в Управление Епархиею и все ранее составленные их постановления, касающиеся этого управления, признать недействительными», – говорилось в заявлении митрополита⁹²⁸. Все дела митрополит Сергий указывал направлять ему или его викариям. Таким образом, Владимирская епархия во главе с митрополитом Сергием перешла на автокефальное управление, как это ранее сделали некоторые другие епархии во главе с верными Патриарху Тихону архиереями.

29 сентября 1922 г. митрополит Сергий в письме епископу Антонину сообщал, что получает циркулярные предписания ВЦУ, подписанные Красницким, однако игнорирует их. Всем живоцерковникам он предложил быть солидарными с его протестом против утверждения ВЦУ антиканонических решений съезда «Живой церкви» и не вмешиваться в дела епархии. Митрополит Сергий получил письменное заявление о такой солидарности от уполномоченного ВЦУ и членов группы «Живая церковь»⁹²⁹. Порвав с живоцерковным ВЦУ, митрополит Сергий продолжил контакты с епископом Антонином и его «Союзом церковного возрождения». А. Левитин-Краснов писал, что митрополит Сергий «в сентябре выступил в союзе с Антонином Грановским против «Живой Церкви"»⁹³⁰.

В следственном деле митрополита Сергия 1926–1927 гг. указано, что в 1922 г. митрополит Сергий второй раз приговорён «по ст. 16 и 180 на 3 года, и за амнистией на год тюр[емного] заключения»⁹³¹. 14 октября 1922 г. ВЦУ с санкции ГПУ назначило на место митрополита Сергия епископа Серафима (Руженцова)⁹³². Митрополит Сергий лишился возможности управления Владимирской епархией и, возможно, подвергся каким-то репрессиям. Однако 29 октября митрополит Сергий принял участие в Пленуме обновленческого ВЦУ в качестве заместителя председателя. Председательствовал митрополит Антонин (Грановский), его заместителями, кроме митрополита Сергия, были протоиерей А. И. Введенский, протоиерей В. Д. Красницкий, митрополит Евдоким (Мещерский), архиепископ Краснодарский Иоанн (Альбинский)⁹³³.

31 октября 1922 г. на заседании Антирелигиозной комиссии (АРК) при ЦК РКП(б), созданной в том же году, было принято решение: «Епископа Сергия оставить в прежнем положении опального»⁹³⁴.

Образованное 19 мая 1922 г. обновленческое ВЦУ возглавил заштатный епископ Антонин (Грановский). Согласно А. Левитину-Краснову, Красницкий и Введенский, приехав на Троицкое подворье 19 мая, увидели Антонина, который объявил, что поставлен возглавлять ВЦУ⁹³⁵. «После переезда Патриарха в Донской монастырь шайка захватчиков расположилась в его покоях. Гражданская власть сняла печать с архивов в канцелярии и таким образом передала в их руки весь механизм церковного управления», – отмечал очевидец событий⁹³⁶. По словам М. Е. Губонина, «архивы и дела Патриаршего Священного Синода, – всё это было оставлено на Троицком подворье»⁹³⁷. Вероятно, архивные материалы канонического ВЦУ за 1922 г. были взяты за основу для формирования архива обновленческого ВЦУ. Обновленческие же архивы были уничтожены в 1950 г.⁹³⁸ Среди уничтоженных материалов значилась «переписка Высшего Церковного Управления 1922 г.».

Епископ Антонин, поставленный во главе ВЦУ, постоянно конфликтовал с «Живой церковью» и её лидером В. Д. Красницким. В субботу 20 мая епископ Антонин произнёс проповедь, в которой, по словам очевидца, сказал, что «он не за одно с деятелями, разоблачая их проделки[,] и обращался за одобрением к слушателям»⁹³⁹.

Предложение занять должность в обновленческом ВЦУ было сделано управляющему канцелярией ВЦУ В. П. Гурьеву и епископу Илариону (Троицкому), им было обещано «немедленное освобождение и прекращение возбуждённого против них судебного преследования»⁹⁴⁰. Оба отказались от этого предложения.

Началось создание новых высших органов церковной власти. В первом номере журнала «Живая церковь» было опубликовано обращение «инициативной группы духовенства и мирян» во ВЦИК с призывом создать «при ВЦИК особого Всероссийского комитета по делам Православной Церкви, духовенства и мирян Православной Церкви во главе с главным уполномоченным по делам Православной Церкви в сане епископа... органами Всероссийского Комитета на местах были бы уполномоченные его при губисполкомах из лиц[,] состоящих в священном сане»⁹⁴¹. По сути, данное требование уже было реализовано властью при создании ВЦУ, правда, этот орган не получил государственного статуса, так как это противоречило бы декрету об отделении Церкви от государства, однако ему была оказана всемерная государственная поддержка.

24 мая ВЦУ актом за подписью епископа Леонида (Скобеева), заместителя главы этого органа, направило А. И. Введенского в Петроград. Ему было дано удостоверение, где говорилось: «Дано сие протоиерею Александру Иоанновичу Введенскому, настоятелю церкви Захарии и Елизаветы в Петрограде[,] в том, что он, согласно резолюции Святейшего Патриарха Тихона, является полномочным членом ВЦУ и командируется по делам церкви в Петроград и другие местности Российской Республики»⁹⁴².

В ВЦУ изначально вошли лица, по выражению Е. А. Тучкова, «с подмоченными репутациями»⁹⁴³. Это было сделано для того, чтобы новое церковное управление было максимально подконтрольно ГПУ и не имело возможности предпринимать шаги, противные воле чекистов. Кроме того, расчёт был сделан на внутренние распри и противоречия между членами ВЦУ, прежде всего между епископом Антонином (Грановским), с одной стороны, и Красницким с его «Живой церковью» – с другой. Епископ Антонин изначально находился в оппозиции к Красницкому и «Живой церкви»⁹⁴⁴. В письме митрополиту Сергию (Страгородскому) Антонин называл Красницкого и его «Живую церковь» «седалищем губителей», а свой временный союз с ними объяснял соображениями «государственного порядка, чтобы не расщеплять раскола в народе и не открывать церковной междоусобицы»⁹⁴⁵. ВЦУ был искусственно созданным органом, работать вместе его членов заставляли «соображения государственного порядка», вернее, указания ГПУ.

31 мая 1922 г. в письме епископу Виктору (Островидову) Антонин изложил задачи «нового церковного строительства»: «...ликвидация не только явных, но и потайных контрреволюционных тенденций, мир и содружество с советскою властью, прекращение всяких оппозиций и ликвидация патриарха Тихона, как ответственного вдохновителя непрекращающихся внутрицерковных оппозиционных ворчаний. Собор, на который возлагается эта ликвидация, предполагается созвать в половине августа»⁹⁴⁶. И всё же для ГПУ Антонин был неудобной фигурой. Он не являлся сексотом ГПУ, а своим вхождением в ВЦУ был обязан более партийным руководителям, чем чекистам. Кроме того, у него имелось представление, хотя и ущербное, о необходимости соблюдать церковные каноны. Он был не вполне управляем и поэтому опасен для ГПУ. Хотя, конечно, нельзя согласиться с утверждениями сегодняшних защитников Антонина о том, что «никто и никогда не мог обвинить Антонина и его общину в содействии ГПУ, причина того – прямота и цельность владыки, а также огромный авторитет его в РПЦ и уважение к нему даже советской власти»⁹⁴⁷. Он был необходим на первое время для организационного оформления раскола и в том числе для совершения рукоположений.

По словам нового управделами ВЦУ В. Н. Львова, «Антонин собирает вокруг себя реакционные элементы прихожан, которые... начинают поход против «Живой Церкви», укоряя её в профессиональности движения и отстаивая монашество в епископате...»⁹⁴⁸. Антонин был единственным принципиальным противником женатого епископата в ВЦУ. Между тем для ГПУ насаждение женатого епископата было принципиально важным. Е. А. Тучков считал, что «окончательно разгромить тихоновский и полутихоновский епископат и лишить его управления церковью возможно было бы только в том случае, если бы вопреки канонам посвящать женатых попов в епископы и выбрать из них епископов с любыми взглядами»⁹⁴⁹.

В письме митрополиту Сергию (Страгородскому) Антонин (Грановский) писал: «Женатого архиерея я всё же остановил. А они было и наречение совершили. Пришлось прибегнуть к внешнему воздействию, которое на сей раз удалось»⁹⁵⁰. Красницкий не раз обращался к своим кураторам в ГПУ с просьбой выслать Антонина из Москвы. Об этом сообщал сам Антонин в письме митрополиту Сергию⁹⁵¹.

Все это вызывало озабоченность у Е. А. Тучкова. Убрать Антонина из ВЦУ он не мог, так как на это была необходима санкция Л. Д. Троцкого, курировавшего церковные вопросы в Политбюро. Поэтому Тучков 24 июня обратился к своему начальнику Самсонову с рапортом, в котором указывал: «...в работе отделения по расколу церковников создаются некоторые ненормальности, вследствие которых не представляется возможным провести ту линию, которая намечена. В В.Ц.У. вопреки нашему желанию наметилась определённая тенденция не принимать и не утверждать попов, дьяконов и т. д. с подмоченными репутациями[,] как то: расстриг, иллиадорцов и т. д. Замечается также уклон в сторону гуманности по отношению к высшим антисоветским иерархам...»⁹⁵². Причиной недовольства Тучкова был именно Антонин как председатель ВЦУ, требовавший соблюдения канонов. Кроме того, его связывали дружеские узы с некоторыми «высшими антисоветскими иерархами». Самсонов также всячески пытался избавиться от Антонина. 19 июля он направил зампреду ГПУ Уншлихту записку о том, что ВЦУ «переживает большой и нежелательный для правительства кризис», и просил о скорейшем «восстановлении в правах Красницкого и удалении Антонина»⁹⁵³. Уншлихт оставил на документе помету своему помощнику с просьбой напомнить ему переговорить по этому вопросу с Троцким. Если такой разговор и имел место, то Л. Д. Троцкий своего согласия на это не дал. Это противоречило бы его собственной стратегической линии, намеченной в письме в Политбюро от 24 мая: не поддерживая ни одну из церковных группировок (даже неофициально), провоцировать борьбу между ними⁹⁵⁴. ГПУ же на этом этапе делало ставку на своего сексота Красницкого и «Живую церковь», с помощью которой чекисты пытались разложить Церковь изнутри, насаждая духовенство «с подмоченной репутацией», антиканонические реформы и т. п. Тучкова не смущало то, что, по его собственным словам, обновленцы «с самого начала себя до крайности скомпрометировали»⁹⁵⁵.

В этой ситуации, не имея возможности избавиться от неугодных лиц в ВЦУ, ГПУ сделало ставку на усиление группы «Живая церковь» во главе с В. Красницким, пытаясь избавиться от Антонина руками «Живой церкви». Как упоминалось выше, Красницкого сделали настоятелем кафедрального храма Москвы – храма Христа Спасителя. Для этого ГПУ пришлось разогнать весь клир храма: ВЦУ уволило за штат трёх протоиереев и одного диакона, остальные были переведены в другие епархии. Красницкий, водворившись в храме, решил подвести под арест и активных мирян⁹⁵⁶.

В августе 1922 г. состоялся съезд «Живой церкви». Значение съезда понимали и в Политбюро, для членов которого – Л. Д. Троцкого и И. В. Сталина, а также для всех своих начальников по ГПУ – Т. П. Самсонова, Г. Г. Ягоды, И. С. Уншлихта и Ф. Э. Дзержинского – Е. А. Тучков подготовил две сводки о ходе работы съезда. Согласно сводке № 1 перед началом съезда 3 августа состоялось подготовительное совещание из священников-живоцерковников, разработавших повестку дня⁹⁵⁷ с учётом указаний Тучкова. 6-е отделение имело на соборе значительное количество секретных сотрудников и осведомителей. Таким образом, у ГПУ была возможность направлять съезд в нужное ему русло. В первый день работы съезда в нем приняли участие 190 членов группы «Живая церковь» из 24 епархий⁹⁵⁸. По данным Е. А. Тучкова, на съезде присутствовало до 200 делегатов⁹⁵⁹. Съезд избрал председателем В. Красницкого, который потребовал, чтобы все монахи во главе с епископом Антонином (Грановским) удалились⁹⁶⁰. Это было сделано для того, чтобы епископы не помешали реализации задач, поставленных перед Красницким и его сотоварищами в ГПУ. Было принято «письмо-декларация во ВЦИК, выражающее благодарность за разрешение на открытие съезда»⁹⁶¹. 8 августа началась реализация программы, подготовленной в ГПУ: съезд принял решение о закрытии всех монастырей, которых в России на тот момент оставалось немало (монахам при этом рекомендовалось жениться), поставил задачу добиваться суда над Патриархом Тихоном и лишения его сана (его имя запрещалось поминать за богослужением), всех епископов-монахов, не поддержавших обновленчество, предписывалось удалять с кафедр.

После принятия этих радикальных решений Красницкий позволил архиереям вернуться на съезд. Кроме епископов, поставленных обновленцами, пришли архиепископ Евдоким (Мещерский), епископ Виталий (Введенский) и другие. Епископ Антонин, которому, как и архиепископу Евдокиму, съезд присвоил сан митрополита, отказался явиться на дальнейшие заседания. Антонин в письме митрополиту Сергию (Страгородскому) писал про Евдокима: «...НН приезжал на съезд коварством вышибить меня. Я уступил бы ему открыто, если бы он заикнулся. Но он вёл себя неприлично, лебезя перед Красницким...»⁹⁶². Несмотря на свою обиду на съезд, сан митрополита Антонин всё же принял, не желая отставать от Евдокима: «Я писал Евдокиму, предлагая отказаться от этого титула, как полученного из «грязных рук». Но Евдоким величает себя митрополитом. Тогда и мне нечего смирять себя. И я пишусь митрополитом, хотя при первой оказии откажусь»⁹⁶³. В заседаниях съезда принял участие представитель Константинопольского Патриархата архимандрит Иаков⁹⁶⁴.

Съезд совершил переворот в ВЦУ. Новый состав ВЦУ состоял из 15 человек, 14 из которых были живоцерковниками. К этой группе не принадлежал только Антонин (Грановский). 6 августа, как отмечалось выше, Антонину был дан титул митрополита, и он с титулом «митрополит Московский и всея Руси» был назначен управляющим Московской епархией вместо епископа Леонида (Скобеева)⁹⁶⁵. Красницкий стал подписывать свои письма и циркуляры как «председатель ВЦУ». Так, он подписал указ об увольнении от управления епархией, направленный митрополиту Кириллу (Смирнову)⁹⁶⁶ и другим архиереям. Антонин, хотя и продолжал называть себя председателем ВЦУ, реальную власть утратил. Он обещал: «...вымету Красницкого и всю его банду из ВЦУ»⁹⁶⁷. «Живую церковь» он считал «поповским профсоюзом, желающим только жён, наград и денег»⁹⁶⁸.

С созданием 19 октября 1922 г. решением Политбюро Антирелигиозной комиссии при ЦК РКП(б)⁹⁶⁹ начинается новый этап в истории обновленческого движения. Решения комиссии готовились секретарём АРК и начальником 6-го отделения СО ГПУ Е. А. Тучковым. Их реализацией занимался также Тучков. Таким образом был создан единый механизм руководства расколом, просуществовавший до ноября 1929 г.

31 октября 1922 г. состоялось второе заседание АРК, на котором впервые была рассмотрена работа ГПУ по насаждению обновленческого раскола⁹⁷⁰. Информация с мест, где в ряде случаев обновленцев начали активно вытеснять архиереи старого поставления, часто поддерживавшие «Союз церковного возрождения», привела ГПУ к пониманию того, что «организация новых групп, ослабившая «Живую Церковь» тогда, когда ещё тихоновских приверженцев епископов оставалось правящими 65 человек[,] оказалось мероприятием преждевременным, что тихоновцы, пользуясь неразберихой, стали после первого испуга приходить в себя и организовываться (правда не под открытым тихоновским флагом), а в иных местах и действовать[,] выгоняя обновленцев из епархиальных управлений[,] и не подчиняются ВЦУ...»⁹⁷¹.

Согласно сводке ГПУ, направленной в ЦК РКП(б) в октябре 1922 г., «в связи с междоусобицами в среде православного духовенства и произошедшей реорганизации ВЦУ работа последнего значительно ослабла. Связь с местами почти совершенно прервалась»⁹⁷².

Заседание Оргбюро ЦК 13 октября 1922 г. вынесло решение об организации новой Антирелигиозной комиссии. Новая комиссия должна была направлять политику по разрушению Церкви, а также «установить тесную и постоянную связь с ГПУ»⁹⁷³. Инициатива создания Комиссии и определение её состава принадлежали И. В. Сталину, который добился оттеснения Троцкого от влияния на «церковную» политику государства. Л. Д. Троцкий воспринял это как «происки» Сталина и попытку отодвинуть его от церковных вопросов⁹⁷⁴. Специально изучавший этот вопрос И. А. Курляндский пришёл к выводу, что для Троцкого эта антирелигиозная сфера была очень важна, но он так и не смог вернуть её под свой контроль⁹⁷⁵.

19 октября состоялось заседание «Комиссии по проведению отделения церкви от государства»⁹⁷⁶. Помимо членов комиссии, намеченных Оргбюро: П. А. Красикова, Н. Н. Попова⁹⁷⁷, В. Р. Менжинского, И. М. Скворцова-Степанова и П. Г. Смидовича⁹⁷⁸, – на заседание прибыли И. П. Флеровский в качестве заместителя Н. Н. Попова и Л. Д. Троцкий. Последний тут же единогласно был введён в состав комиссии в качестве её председателя. Кроме того, комиссия оговорила свои претензии на руководство всей «религиозной» политикой, обратившись в Политбюро с просьбой: «Утвердить Комиссию в качестве единственной руководящей в делах Церковной политики и антирелигиозной агитации и пропаганды...»⁹⁷⁹. Также было решено проводить заседания еженедельно по понедельникам в кабинете М. И. Калинина.

19 октября 1922 г. Политбюро утвердило состав АРК: П. А. Красиков, Н. Н. Попов, В. Р. Менжинский, И. И. Скворцов-Степанов и П. Г. Смидович.

Н. Н. Попов председательствовал в АРК до 25 января 1923 г. Костяк АРК составили старые большевики «ленинской гвардии» и ранее занимавшиеся вопросами, связанными с идеологией и антирелигиозной пропагандой.

Значительную роль в работе АРК играл её бессменный секретарь Е. А. Тучков. Он вёл протоколы заседаний, готовил повестки дня, рассылал выписки из протоколов, осуществлял взаимодействие с другими ведомствами. Н. Н. Попов считался человеком Троцкого в АРК, и само его назначение в комиссию исходило от последнего, поэтому Секретариат ЦК добивался его вывода из комиссии даже после того, как он был смещён с поста её руководителя. Это удалось сделать по мере ослабления позиций Троцкого в борьбе с «триумвиратом» Сталин – Каменев – Зиновьев.